Мозги и змеи. Статьи и эссе
© А. Хакимов, текст, 2024
© Издательство «Четыре», 2024
Никто не умрет девственником. Жизнь поимеет всех.
Курт Кобейн
Очень просто сидеть в монастыре и всех любить. Очень сложно – оставаться добрым и понимающим в самой гуще уставших и озлобленных людей.
Из Сети
Есть такая поговорка: «Покажите мне человека, у которого нет проблем, и я покажу на нем шрам от трепанации черепа». Так вот, у меня есть такой шрам. Но и проблемы у меня тоже есть.
Автор
Автор посвящает эту книгу светлой памяти своего незабвенного Друга – выдающегося азербайджанского ученого Фарида Урхан оглы Алекперли, которому в этом году могло бы исполниться 60 лет
От автора
Приветствую вас!
Меня зовут Александр Хакимов. Я живу и работаю в Баку.
Те, кто читал мои предыдущие книги, выпущенные издательством «Четыре» («Звездная ящерка», «С днем рождения, Белый Свет!» [вошла в лонг-лист Международной литературной премии имени Фазиля Искандера], «В Багдаде все спокойно»), кое-что знают обо мне и в курсе, как я пишу и о чем.
Прочим же я обязан представиться.
Мне 64 года. По основной специальности я биолог, однако меня больше знают как писателя-фантаста и журналиста.
Более трех десятилетий сотрудничаю с разными отечественными средствами массовой информации, а в азербайджанской русскоязычной газете «Эхо» даже вел колонку целых девять лет. Вместе с тем всегда ходил во внештатниках, ибо основным местом работы у меня был и остается Центр генетических ресурсов Академии наук Азербайджана.
Под обложкой этой книги собраны мои эссе и статьи, написанные и опубликованные за последние полтора десятилетия в разных русскоязычных газетах Азербайджана, а также в социальных сетях. Эти материалы роднят два обстоятельства: во-первых, практически все они о Баку и его людях, а во-вторых, все они создавались для рубрики «Социум», то есть «Общество».
Вообще-то социум не моя тема. Я метил в журналисты-путешественники (как Василий Песков), журналисты – популяризаторы науки (как Ярослав Голованов), а еще лучше – и в те и другие сразу (как Владимир Губарев). Но подумал, что настоящий журналист должен уметь все. Да и трудно было порой не отреагировать на актуальные проблемы общества…
Я даю материалы, не подправляя их, не обновляя и вообще никак не меняя, именно в том самом виде, в каком они когда-то увидели свет (если не считать минимальных пояснений: ведь то, что понятно любому жителю Азербайджана, может быть непонятно читателям из других стран). Пусть материалы останутся своеобразными «годовыми кольцами» на спиле дерева Времени… Но к некоторым из статей имеются дописки более позднего периода, дополнения, которые я счел необходимым внести.
Было бы глупостью считать, будто проблемы моего города и его жителей интересны только нам, бакинцам. Еще глупее считать, будто все мои статьи, написанные пять или десять лет тому назад, утратили сегодня свою актуальность. Во-первых, не утратили, а во-вторых, на многое очень полезно взглянуть спустя какое-то время. Я смело выношу свои работы, адресованные когда-то соотечественникам, на более широкий простор и уверен, что многие читатели, независимо от места жительства, найдут в этой книге что-то интересное для себя.
Призна́юсь, я намеревался схитрить и дать в первую очередь самые «забойные», самые острые материалы. Расчет был прост: увлекшись началом сборника, вам захотелось бы читать его дальше… Но потом я устыдился и сказал себе: «Поступи проще, расположи статьи по алфавитному порядку их названий». Конечно, написаны они в разное время и придется мысленно скакать по годам, но эта книга – для терпеливых. Заинтересованный читатель все равно доберется до конца, а незаинтересованный… Зачем мне незаинтересованный?
Так я и поступил.
Кстати, если какой-то из материалов вдруг не придется вам по вкусу, пропустите его, да и вообще сборник можно читать вразброс.
Но я, автор, все-таки надеюсь, что книга в целом увлечет вас. Ибо я писал ее, будучи неравнодушным. А это, по-моему, самое главное.
Вы спросите: а при чем тут папуас?
Узнаете в свое время…
Баку. Март, 2024
Бакинцы
Сегодня – Всемирный день бакинцев!
…Признаваться в любви к Баку не вижу смысла – не люби я его, меня б давно уже здесь не было.
Но я горжусь тем, что бакинец. И в этом нет ни капли снобизма, чванства, высокомерия – мол, вы все это самое, а я д’Артаньян… Нет.
В течение всей жизни Баку, как талантливый скульптор, лепил из меня личность. И в том, что я сформировался именно таким, а не каким-нибудь другим, – заслуга бакинской семьи, бакинского двора, бакинской улицы, бакинской школы, бакинской библиотеки… Именно потому я, прожив на свете более полувека, до сих пор учтив со стариками, уступаю места в транспорте женщинам, улыбаюсь незнакомым детям и всегда протягиваю руку упавшему… Обязательно подниму с земли валяющийся кусок хлеба и пропущу перед собой младшего к фонтанчику для питья. А еще люблю подолгу смотреть в южное звездное небо. И любоваться Каспийским морем, сверкающим миллионами серебряных бликов…
Конечно, надо мной трудились и другие города и поселки на просторах широченной в прошлом страны, но они лишь подправляли то, что до них сработал Баку. И куда бы ни забрасывала меня жизнь – в Ленинград ли, в Алма-Ату ли, в Одессу, в Свердловск, в Тбилиси или вообще на далекий остров Шикотан в Тихом океане, – я оставался все-таки бакинцем и ни разу об этом не пожалел.
Вот этим-то я и горжусь – неповторимой, уникальной печатью своего города. И, ей-богу, не вижу в этом ничего плохого, кто бы там чего ни говорил. Не будь таких печатей, мы, жители разных городов мира, были бы одинаковыми, как спички.
Но мы, по счастью, не спички.
Бумажные сироты
Ноябрь, 2010
К написанию этого эссе меня подтолкнула информация из Санкт-Петербурга, увиденная мною в теленовостях. На мусорной свалке обнаружили множество книг из личной библиотеки известного петербургского поэта и прозаика Вадима Шефнера, ныне покойного. Вадим Сергеевич, потомок древнего аристократического рода, работал в самых разных жанрах, в том числе и в жанре фантастики (повести «Скромный гений», «Запоздалый стрелок», «Девушка у обрыва», «Круглая тайна» и другие). А стихи его были просто бесподобны. Как выяснилось, книги были выкинуты рабочими, проводившими ремонт на бывшей квартире Шефнера. Редчайшие издания, а также книги известнейших советских и российских писателей и поэтов, многие – с дарственными надписями…
«…В пятьдесят втором году по Вооруженным силам вышел приказ списать и уничтожить всю печатную продукцию идеологически вредного содержания. А в книгохранилище наших курсов свалена была трофейная библиотека, принадлежавшая, видимо, какому-то придворному маньчжоугоского императора Пу И. И, конечно же, ни у кого не было ни желания, ни возможности разобраться, где среди тысяч томов на японском, китайском, корейском, английском и немецком языках, где в этой уже приплесневевшей груде агнцы, а где козлища, и приказано было списать все целиком.
…Был разгар лета, и жара стояла, и корчились переплеты в жарких черно-кровавых кучах, и чумазые, как черти в аду, курсанты суетились, и летали над всем расположением невесомые клочья пепла, а по ночам, невзирая на строжайший запрет, мы, офицеры-преподаватели, пробирались к заготовленным на завтра штабелям, хищно бросались, хватали, что попадало под руку, и уносили домой. Мне досталась превосходная “История Японии” на английском языке, “История сыска в эпоху Мэйдзи”…»
А. и Б. Стругацкие «Хромая судьба»
Нет, мне не приходилось, как молодому лейтенанту-переводчику Аркадию Стругацкому, спасать книги таким образом – тайком выхватывая из штабелей приговоренных к сожжению. Все выглядело гораздо прозаичнее. Мои штабеля валялись, как правило, на бакинских мусорных свалках. Попадали они туда по самым разным причинам. Вот тут одна из библиотек решила избавиться от «лишнего хлама». Вон там новый хозяин, въехав в купленную квартиру, выбросил книжки, принадлежавшие прежнему хозяину. А это вот молодое поколение вышвырнуло из собственного дома груду томов, которые так дороги были их дедушкам и бабушкам. Вон, вон из дома – хлам, именуемый книгами!
Они напоминали беспризорных детей или раненых животных – с ободранными и оторванными обложками, с мятыми и разорванными страницами, неаппетитно заляпанные грязью и мусором, оскверненные бродячими собаками и кошками. Книги страдали молча, не взывая о помощи. И не только потому, что не умели говорить. Обладай книги даром речи, они бы все равно молчали. Ибо книги мудры и отлично понимают, что умолять о спасении бесполезно. Их время прошло. Они больше никому не нужны. И их будущее – большая городская свалка и тлен. Или, в лучшем случае, раздерут на листы и свернут из них кулечки для семечек.
И тут появлялся я. Увы, я спасал не все подряд книги – только те, которые были не сильно изгажены и подлежали восстановлению. И потом, у меня свои вкусы, свои пристрастия. Я подбирал томики фантастики, научно-популярные издания, познавательную литературу, книжки с детства любимых авторов. И мысленно извинялся перед теми книгами, которым предстояло и дальше гнить на помойке. Особенно неприятно было видеть выброшенные толстые тома классиков научного коммунизма. Идеи, воспламенившие некогда миллионы и миллионы людей, проникшие в миллиарды умов, разделившие мир на два противоборствующих лагеря и влиявшие на историю человечества, лежали вперемешку с картофельными очистками и рваной обувью… Я запихивал все подобранное в спортивную сумку и нес домой. Дома я приступал к многочасовой, кропотливой работе. Очищал и дезинфицировал обложки, скреплял полосками прозрачной бумаги разорванные страницы, подклеивал, сшивал и обрезал, протирал спиртом. Эта работа для очень и очень терпеливых. Странно, но починка изуродованных книг ассоциировалась у меня с работой в военном госпитале (в далекой молодости я трудился санитаром). Точно так же там чинили, сшивали, скрепляли, чистили человеческие тела, пострадавшие при тех или иных обстоятельствах. Или это грешно – сравнивать книги с людьми? Но так или иначе после всех затраченных трудов подобранные на мусорке бумажные сироты приобретали довольно приличный вид.
Для чего я это делал? Уж не с коммерческой целью, можете поверить. Ибо безвозвратно ушла в прошлое эпоха, когда отдельно взятые дефицитные книги продавали из-под полы по тройному или даже пятикратному номиналу. Минули и те времена, когда покупатели приглядывались к разложенным на развале, или на каменном барьере, или просто на газоне книгам, и, случалось, покупали что-нибудь. Когда-то за книгами охотились в буквальном смысле этого слова, из-за них дрались, ради них выстаивали длиннющие очереди, их в конце концов бесстыдно воровали из библиотек и частных коллекций. Все это стало историей, такой же отвлеченной, как история Древнего Египта или Империи инков. Нынешние дети не поверят, что подобные страсти могли разгораться из-за книг. Молодые просто не поймут этого. И в результате место книг – на свалках. В обнимку, так сказать, с бытовым мусором. Больно видеть.
Молодые опять же могут спросить с недоумением – а чего это я вожусь с загаженными книжками, когда стоит только войти в любой современный книжный магазин, и – опа! Вот они, роскошно изданные тома в глянце и акриле, все что душе угодно: классики известные и классики неизвестные, авторы всегда разрешенные и авторы некогда запрещенные, литература для детей, для взрослых и просто для блондинок – всё, буквально всё! И зачем, спрашивается, при таком богатом выборе копаться в антисанитарии и разводить дома лазарет и реставрационную мастерскую в одном флаконе?
Эхе-хе, отвечу я с грустью, но ведь те, прежние книги несут на себе печать времени! Это печать моего детства, юности моей, это утраченные цвета и запахи моих давних надежд и чаяний! Вот старенькая фантастическая книжка о полете космонавтов на Венеру; я читал ее тайком, держа под партой, вместо того чтобы читать учебник по алгебре, был пойман с поличным и с позором выдворен из класса! Вот старенький Конан Дойл – в шестом, помнится, классе точно такой же томик я засунул за пояс, когда выходил драться с каким-то кентом на задний двор школы; я не хотел расставаться с Конан Дойлом даже в бою, и та книжка окрасилась кровью, хлынувшей из моего расквашенного носа… А вот точно такого же Брэдбери я с трудом добыл (вы не представляете, чего стоило тогда это – добыть Брэдбери!) и подарил на день рождения своей тринадцатилетней однокласснице, в благодарность за что был поцелован ею в щеку и потом не мыл эту щеку целый месяц… А вот точно такая же книжка поддержала меня в трудную минуту, я выпрямился и обрел второе дыхание… А вот эти научно-популярные книжки – о рыбах, о насекомых, о динозаврах – сделали так, что я в дальнейшем выбрал профессию биолога…
Понимаете? Теперь понимаете?! Нет? Это не просто книжки. Это слепок эпохи. Это консервированное время. Это как палеозойский муравей, замурованный в кусочке янтаря…
В культовом романе упомянутого Рэя Брэдбери «Фаренгейт: 451» описывается будущее Америки. Тоталитарный режим, при котором художественная литература признана вредной и сжигается из огнеметов. Каждый, кто хранит дома уцелевший томик стихов или старинный роман, объявляется преступником и подлежит аресту и суду. В кошмарном будущем «Фаренгейта» книги не нужны. Их заменили бесконечные сериалы, «мыльные оперы», пошлые юмористические шоу. Книги сжигаются специальными командами пожарных (о, ирония судьбы!). 451 градус по Фаренгейту – это температура воспламенения бумаги.
И вот настало то самое будущее, которого так ждали и в то же самое время так боялись все фантасты мира.
Когда я, надев резиновые перчатки, роюсь в грудах выброшенных книг, мне часто приходит в голову, что брэдбериевские злодеи, сжигавшие книги, проявляли тем самым уважение к ним как к опасному, достойному противнику! А в нашей реальности книги такого уважения, увы, не удостоились. Их просто отправляют на свалку – бездумно, пренебрежительно. К крысам. Зачем они нужны, эти книги? Телеэкраны полны разборок звезд шоу-бизнеса, бесконечной серой лентой текут сериалы и «мыльные оперы», и бодро кричит реклама, и идут нескончаемые придурковатые «юмористические» передачи, и нас постоянно учат, как надо готовить то или иное блюдо или лечить геморрой народными средствами… Как хотите, а это показатель. Культура заметно изменилась (я не говорю «упала» или что-то в этом роде, просто – изменилась). Книг больше не читают. Они перестали быть необходимостью. Есть интернет, есть плееры и мобильники с закачанными мелодиями, есть 4D-кинотеатры…
Но я в очередной раз вешаю на плечо сумку, запихиваю в карман резиновые перчатки и иду спасать бумажных сирот. А однажды мне даже пришлось выхватывать хорошие старые книжки из огня – детвора, забавляясь, швыряла их в костер… Мне удивляются, надо мной подшучивают… Но я ведь не один такой! Я знаю нескольких человек, которые также заняты спасением отверженных книг. Все они примерно одного со мной возраста или чуть постарше. Возможно, мы и чудаки. Возможно, мы просто чокнутые. Ведь на свалках встречаются не только выброшенные книги, там нередко ютятся и беспризорные дети, так не лучше ли помочь беспризорникам? Но я помогаю чем могу и детям – подкармливаю, даю одежду, обувку… И не могу понять, чего тут больше – то ли врожденной доброты, то ли защитной реакции психики на окружающую действительность. Однако уверен в одном твердо: тот, кто не пройдет мимо выброшенной книги, не пройдет и мимо брошенного ребенка. Одно, знаете ли, тесно связано с другим.
Стыдно сказать, но я даже не испытал никакого негодования по поводу вышвырнутых на помойку книг из шефнеровской библиотеки. Негодование давно иссякло, осталась лишь усталость. В наше время книги действительно перестали быть обязательной принадлежностью, во многих домах не стало даже книжных шкафов и книжных полок! Хотя читающие люди все-таки сохранились, в том числе и среди молодежи…
Но я хорошо помню свое первое негодование по схожему поводу. Во второй половине 80-х годов прошлого века, когда уже довольно высоко поднялась мутная перестроечная волна, в одной из советских (тогда еще) газет появилась убийственная заметка. Не помню, кем именно, наследниками или еще кем-нибудь, но в Москве была продана квартира известного советского режиссера-кинодокументалиста Романа Кармена. При этом были выброшены сотни жестяных коробок с уникальными лентами, снятыми режиссером в течение всей его жизни. Уникальные, бесценные, неповторимые ленты! Тогда я еще не понимал, что наступает время новых людей – тех, кому по барабану плоды интеллектуального труда настоящих мастеров, время людей, которые в силу ограниченности своей даже не ведают, что творят, ЧТО именно они выбрасывают и разбазаривают…
«В другой жизни, но в этой…»
Декабрь, 2017
А вот и воспоминание о Фариде Алекперли, памяти которого посвящена эта книга…
8 апреля 2021 года я остался без одного из лучших своих друзей. Я не говорю уже о том, какую утрату понесла наука. Избегая громких, высокопарных слов, скажу тем не менее, что такие люди, как он, составляют самый цвет азербайджанской нации.
Я имею полное право так говорить, потому что знаком с Фаридом Алекперли очень давно – целых сорок лет… Тогда, 1 сентября 1981 года, не был он еще ни профессором, ни доктором исторических наук, ни авторитетным специалистом в области истории медицины – все это ему еще предстояло… а был он, как и я, студентом-первокурсником биофака Азербайджанского госуниверситета. Мы с ним оценивающе оглядели друг друга – и сели за одну парту. И так, рядышком, просидели все последующие пять лет.
Нас очень многое сближало, и мы всегда держались вместе – в студенческих аудиториях, на практике, в «поле», в экспедициях… Мы обменивались книжками и вместе ходили в кино. На появившихся первых видеомагнитофонах вместе смотрели «Сталкера» и ржали над шоу Бенни Хилла. Мы пробовали написать в соавторстве фантастический роман. И меня всегда поражало, что Фарид, происходя из почтенной, интеллигентной семьи азербайджанских ученых, даже династии, никогда не чинился, не возносился и не высокомерничал, а держался со всеми свободно, просто, открыто и дружелюбно, не позволяя в то же время с собой фамильярничать. И еще он обладал редкостным чувством юмора и на мир смотрел почти всегда с долей доброй, мягкой иронии…
Создатель щедро одарил этого парня. Фарид с детства самостоятельно овладел четырьмя-пятью восточными языками и двумя-тремя европейскими (это не считая азербайджанского и русского, которыми он также владел в совершенстве). Фарид великолепно разбирался в биологии, истории, литературе. Фарид прекрасно рисовал, особенно ему удавались карикатуры. Фарид был отличным фотографом (в моем домашнем архиве хранятся сделанные им снимки насекомых, пауков, скорпионов, птиц, деревьев, гор и прочего). Фарид неплохо управлялся с любительской кинокамерой. Фарид писал веселые стихи и неплохую прозу, в том числе и для детей. Мне кажется, его умения я могу перечислять до бесконечности…
Что немаловажно, Фарид был верным, настоящим другом. Мы и после окончания Университета часто встречались, планируя какие-то экспедиции, киносъемки, совершали походы по Апшеронскому полуострову (фотографировать или ловить ящериц, змей, скорпионов где-нибудь у поселка Зых, или у Джейранбатанского водохранилища, или на Бакинских Ушах [это двойная гора километрах в двадцати к югу от столицы]). Мы планировали создать новую телепередачу о природе Азербайджана. Постепенно мы стали встречаться все реже, Фарид погрузился в свою работу в Рукописном фонде Академии наук, я начал ходить в море на научно-исследовательском судне… В общем, жизнь развела нас по сторонам.
Но когда в моей жизни началась черная полоса, когда неизлечимо заболела моя мама и медленно умирала пораженная опухолью мозга, а наша семья разом обнищала, лишившись всех накопленных средств, Фарид часто заходил к нам домой, принося еду и лекарства, поддерживая и материально, и морально. А потом, когда мама умерла и я с голодухи доигрался до жуткого авитаминоза (о, святые 90-е!..), Фарид часто навещал меня, принося еду, медикаменты, что-нибудь почитать, и, бывало, подолгу сиживал у моей кровати, поднимая мне настроение, шутя и балагуря…
Все это время он работал, работал и работал, и достиг в своем деле значительных результатов.
Так, Фарид стал единственным азербайджанским ученым, которого допустили в секретную библиотеку Ватикана. Он нашел там уникальные документы, касающиеся средневекового Азербайджана, в частности государств Аггоюнлу, Гарагоюнлу, Сефевидского государства, поддерживающих теплые отношения с Ватиканом (эти названия мало что скажут людям непосвященным, но не специалистам-историкам). Также в секретной библиотеке мой друг отыскал около восьмидесяти малоизвестных поэм Низами и Физули и записки шаха Исмаила…
Да, Фарид пошел «в гору». Правда, видеться мы с ним стали еще реже – Фарид часто выезжал в командировки в разные страны… и все это время его, оказывается, мучила болезнь…
…и в конце концов в этом многолетнем единоборстве болезнь вышла победительницей…
…хотя мой друг мужественно сражался до последнего и даже в больничной палате работал между приступами боли и процедурами, пристроив лэптоп на тумбочку или на живот.
Фарид сделал много добра в своей жизни разным людям. Я очень надеюсь, что Всевышний учтет все это и вынесет в отношении него справедливое решение.
Царствие тебе небесное, Друг Фарид!
Мне есть что вспомнить, о чем рассказать. У нас были живые, яркие, интересные, насыщенные смыслом годы, мы были активными, полными энтузиазма… Кое-какие наши совместные приключения описаны мною в выпущенных санкт-петербургским издательством «Четыре» авторских сборниках: «Звездная ящерка» (2022), «С днем рождения, Белый Свет!» (2023), «В Багдаде все спокойно» (2024).
А сейчас – статья-воспоминание, написанная мною в декабре 2017-го, когда Фарид был еще жив…
…Тридцать с небольшим лет назад, когда писательский зуд сделался совершенно невыносимым и требовал немедленной реализации, у меня появился первый в жизни соавтор.
Осень 1986 года выдалась памятной для советских людей. Это был не просто разгар перестройки, внушившей многим (особенно интеллектуалам) мысль, что вот именно сейчас-то мы сможем достичь чего-либо значительного своим собственным умом… Осенью 86-го мы с Фаридом только-только получили дипломы и распределение. Это было время крупных перемен и еще более крупных надежд, в головах у нас обоих крутилось множество смелых творческих проектов. Один из них и сделал нас соавторами. Мы всерьез засели за фантастико-приключенческий роман под условным названием «Своими глазами». Сюжет его был незатейлив, но весьма-весьма занимателен. Судите сами: домой к главному герою, известному азербайджанскому историку и археологу, вдруг является незнакомец, молодой человек, и начинает говорить странные вещи. Ни много ни мало гость уверяет, что построил машину времени и предлагает профессору отправиться вместе с ним в прошлое, в древний Азербайджан, во времена царя Атропата… Разумеется, профессор принимает гостя за сумасшедшего и намеревается выставить его из дома. Но молодой человек демонстрирует профессору уникальные древние рукописи, а затем – странный аппарат с телеобъективом и клешней-манипулятором. По словам гостя, именно с помощью данного аппарата (зонда), запущенного в четвертый век до нашей эры, он и добыл эти рукописи в одной из древних библиотек… Постепенно молодой человек убеждает ученого в своей правоте. Дальше – больше. Уже вдвоем они монтируют компактную машину времени в кузове-пикапе легковушки Иж-2715 (в просторечии именуемого «Москвич-будка»), и с ее помощью переносятся на две тысячи лет назад, в древнюю Габалу! Нашим героям предстояло пройти множество приключений, как опасных, так и забавных, и вернуться в наше время с грузом разнообразных впечатлений и с богатым научным материалом… Учтите, в то время мы и не подозревали о существовании фантастического фильма Роберта Земекиса «Назад в будущее», вышедшего двумя годами ранее!
Будь наш роман дописан и опубликован, он стал бы первым фантастическим романом, герои которого отправляются в прошлое Азербайджана!
Писать вместе было нелегко, поскольку каждый из нас хотел наравне с другим участвовать в создании общего «ребенка». Хотя Фарид, блестяще знавший историю, больше отвечал за историческую часть, а я – за литературную, желание участвовать «на равных» было присуще обоим. В конце концов порешили так: каждый из нас напишет собственную версию романа, а потом мы создадим своеобразный «сплав» из двух текстов. Это напоминает смешивание двух сортов хорошего чая – в результате получается великолепный букет, ведь каждый из сортов отдает чаю лучшие качества, какие у него есть.
Закончить столь увлекательный роман нам помешали жизненные обстоятельства. Со временем мы оба охладели к нашей затее. В итоге роман был законсервирован. Фарид с упоением включился в работу в Рукописном фонде, меня в моем Институте ботаники нагрузили «черной» работой, потом я женился… В общем, «о быт» разбиваются не только семейные лодки, но и творческие. А до этого были месяцы, густо насыщенные креативом, неугомонным желанием работать, стремлением как-то проявить себя, создать что-то эдакое, интересное, необычное… До сих пор стоят перед глазами картины нашей совместной работы. Или дома у Фарида, в Ичери-шехер, старинном районе, называемом «Крепостью» (мы азартно спорим у раскрытого окна, а с моря дует свежий бриз, вздымая занавески, в стаканах стынет крепкий чай, на столе между толстенными справочниками притулилась оранжевая пишущая машинка марки «Оптима» с заправленным в нее листом бумаги), или у меня дома, что неподалеку от памятника разведчику Рихарду Зорге (мы азартно спорим у раскрытого окна, в которое лезут упругие ветви тутового дерева, на электроплитке исходит паром чайник, везде разбросаны исчерканные блокноты, эскизы и наброски старинного оружия и людей в старинных одеяниях, на столе стоит кремового цвета машинка «Любава» с заправленным в нее листом бумаги, и в комнате пахнет болгарским трубочным табаком, поскольку мы с Фаридом в то время увлекались курением трубок)… Что ни говори, это была хорошая школа. Кстати, Фарид дальше продолжил работать «сольно». Писал биологические сказки для детей, научно-популярные книги для взрослых. Сейчас он очень известный ученый и уважаемый человек.
(Недавно я напомнил Фариду о тех днях и даже показал ему черновики и рисунки нашего совместного романа, хранящиеся в моем домашнем архиве. Он долго молчал, затем произнес:
– Все это как будто в другой жизни было…
Я слабо усмехнулся и ответил:
– В другой, но в этой…)
Дед ибн Мороз
10 января 2013 г.
Неполиткорректно говорить «Дед Мороз».
Надо говорить «низкотемпературный пенсионер»
Анекдот
Поначалу я вообще не хотел писать на эту тему. Счел это глупостью, не заслуживающей внимания. Но потом все же не утерпел, отреагировал.
На этот Новый год, если вы заметили, на улицах Баку, а также на его бульварах и в парках было крайне мало Дедов Морозов и Снегурочек. По словам главы пресс-службы Департамента торговли и услуг исполнительной власти города, в этом году поступило всего тридцать обращений для Дедов Морозов и Снегурочек, да и из тех удовлетворены были всего двадцать два… А жаль. Лично у меня всегда поднималось настроение, когда я видел на улицах веселых парней, у которых из-под белых ватных бород и из-под красной шапки нахально выпирали черные волосы и столь же черная щетина, и очаровательных молодых брюнеток, одетых в костюм Ледяной Внучки… Думаю, что настроение поднималось и у многих детишек, особенно если их фотографировали рядом с Дедом Морозом и Снегурочкой, у наряженной елки! Однако же, как видим, в этом году белобородому старику в дубленке и колпаке в нашем южном городе не подфартило. Надеюсь, что это не связано с участившимися гонениями на Деда Мороза со стороны части несознательных мусульман. А таковые гонения, увы, имеют место.
В последнее время дебаты вокруг того, следует ли мусульманам отмечать Новый год, поздравлять друзей и знакомых с новогодним праздником, пускать своих детей на «елки», считать ли Деда Мороза «кяфиром» («неверным») и так далее, многократно усилились на постсоветском пространстве. Иной раз споры вокруг «низкотемпературного пенсионера» достигают такого накала, что я поневоле начинаю сравнивать Деда Мороза с другим дедушкой – Лениным. В самом деле, усилиями «правых» создается впечатление, что корень всех российских бед заключен в мумифицированном вожде мирового пролетариата, и стоит лишь вынести его вон из Мавзолея, как тут же настанет тишь да гладь да божья благодать. Усилиями «правоверных» создается впечатление, что средоточием всех мировых зол является Дед Мороз, и стоит лишь запретить добродушного старика с посохом, мешком и в бороде, как по всей земле настанет не жизнь, а малина! Будто других проблем нет, честное слово… Я всякий раз вспоминаю один из анекдотов о Молле Насреддине, популярном в Азербайджане персонаже. Среди ночи рядом с домом Моллы поднялся шум и началась драка. Она длилась довольно долго. Насреддин не выдержал, закутался в одеяло и вышел на улицу узнать, в чем дело. Один из дерущихся сорвал с него одеяло, и вся компания дала деру. «Из-за чего драка была?» – спросила жена у вернувшегося Моллы.
«Из-за моего одеяла, – ответил Насреддин. – Как только его отняли – все сразу успокоились». И Владимир Ильич Ульянов-Ленин, и Дед Мороз, Красный нос, кажутся мне порой такими вот одеялами…
Впрочем, справедливости ради надо отметить, что на Деда Мороза «наезжают» не только некоторые мусульмане, но и некоторые христиане. Я читал, что где-то в России, не помню, где именно, местный православный батюшка выступил с предложением покрестить Деда Мороза, который, как ни крути, является языческим персонажем, пережитком эпохи Берендеева царства (как, собственно, и Снегурочка, которую записали Деду Морозу во внучки). Ничего, да? А в 1916 году, когда шла Первая мировая война, Священный синод Русской православной церкви запретил новогоднюю елку! Обычай-то пришел в Россию из Германии, а Германия в то время была главным врагом России…
Досталось Деду Морозу и от атеистов. После Октябрьской революции 1917-го до самого конца 20-х годов и против Деда Мороза, и против рождественской елки велась идеологическая борьба как против символов религиозного веселья… Дед Мороз был признан вредным персонажем, о нем даже была сочинена издевательская песенка: «Ах, попался, старый дед / К пионерам в сети! / Приносил ты детям вред / Целый ряд столетий!» Правда, позднее коммунисты-атеисты спохватились и вернули старика на место.
Как я сам отношусь к Деду Морозу? Да, в общем-то, положительно. У каждого праздника свои, ему лишь только присущие персонажи. У Нового года вот Дед Мороз, или его западная ипостась – Санта-Клаус. В детстве меня, как и всех ребятишек нашего города и нашей страны, водили на «елки». Собственно, я уже тогда знал, что Дед Мороз – это, чаще всего, актер одного из наших театров, подхалтуривающий в новогоднюю пору. Но все равно атмосфера на этих елках была праздничной, детишки веселились от души, и особенную прелесть мероприятию придавали вручаемые Дедом Морозом подарки – шоколадные конфеты, орехи, мандарины, пачка печенья или вафель в хрустящих целлофановых пакетах. Впрочем, такие подарки можно было приобрести и без Деда Мороза, например, в фойе театров и кинотеатров или в специальных киосках, декорированных под заснеженные сказочные теремки (помнится, на территории нынешней площади Фонтанов лет сорок назад к новогодним каникулам возводили целый городок из таких киосков).
В последний раз Дед Мороз поздравлял меня в самый канун 1979 года, когда я служил в армии. Тогда меня, «молодого» солдата, посадили в новогоднюю ночь дежурить на станции радиорелейной связи. Она располагалась в кузове типа «кунг». Внутреннее пространство кузова было загромождено аппаратурой связи. В оставшемся закутке я и нес дежурство оторванный от всего воинского коллектива. Снаружи было холодно, двадцать пять градусов мороза (дело было в запорожской степи); внутри станции примерно на уровне груди был прикреплен к стене мощный обогреватель. И голова моя пылала от жары, зато ноги немилосердно мерзли. Встречать Новый год на боевом дежурстве было почетно, да больно уж тоскливо, и даже радиоприемничек, транслирующий праздничный концерт, не прибавлял бодрости. Но без пятнадцати двенадцать ко мне в кабину заявился самолично командир дивизиона, чтобы поздравить с наступающим Новым годом. Я, понятное дело, поблагодарил отца-командира, стоя по стойке «смирно» и щелкая каблуками, насколько позволяло пространство. Отец-командир удалился, а буквально за пять минут до Нового года пришел самый настоящий Дед Мороз – все честь по чести, с ватной бородой, в тулупе, в валенках… Я с трудом узнал в нем нашего сержанта, «замка́», заместителя командира взвода. Сержант – Дед Мороз сердечно поздравил меня с наступающим и даже откупорил бутылку шампанского, которую мы и распили на пару под бой кремлевских курантов. Вел он себя душевно и разговаривал ласково, чем поначалу ввел меня в ступор: этот сержант известен был своей лютостью, и до данного эпизода я от него ничего, кроме матюков, не слышал…
Призна́юсь, я и сам как-то раз побывал Дедом Морозом, облачившись в соответствующий наряд, и сделал это для одной маленькой девочки…
Совсем недавно в Дании, в провинциальном городке Коккедале, произошло следующее. За последние несколько десятилетий один из кварталов Коккедаля, Эгедальсвенге, стал практически мусульманским – сюда съезжались иммигранты из разных исламских стран. Датчане, заложники демократии, толерантности, мультикультурализма и прочих страшных вещей, решили устроить жителям Коккедаля праздник и выделить 5 тысяч датских крон (около 850 долларов США) на покупку рождественской елки, елочных игрушек и электрических гирлянд. Но пять членов правления, представляющих мусульманское большинство Эгедальсвенге, проголосовали против рождественской елки! Что интересно, за три дня до голосования в Эгедальсвенге отмечали Ураза-байрам (праздник разговения после мусульманского поста), и на организацию праздника совет жильцов выделил 60 тысяч крон, и гуляли на нем как мусульмане, так и их датские соседи, христиане. Отказ принять в дар бесплатную елку один из пяти членов жилищного правления Эгедальсвенге, Исмаил Месгази, мотивировал так: «Мне кажется смешным, что, будучи мусульманином, я должен организовывать проведение христианского праздника. Я никогда не праздновал Рождество и не хочу отмечать его сейчас». Реакция датчан была предсказуемо резкой, насколько это возможно в демократической стране. Представитель датских консерваторов Том Бенке высказался так: «Люди должны иметь право отмечать свои праздники, но и вы также должны уважать торжества страны, в которую приехали. Не стоит пытаться превратить Данию в мусульманскую страну просто из-за того, что вы исповедуете эту религию. Этого никогда не произойдет». От себя добавлю, что мусульмане Эгедальсвенге проявили неуважение не только к датским традициям. Они проявили неуважение заодно и к исламу. Вам что, западло отмечать рождение Иисуса? Того самого, которого упоминают в Коране как одного из величайших пророков Аллаха, а мать Иисуса, Марию, почитают до такой степени, что одна из сур Корана, а именно – 19-я, даже названа в ее честь «Марйам»?
И я уверен, что многие из моих соотечественников сочтут доводы Исмаила Месгази правильными. Да, Рождество – не наш праздник, скажут они! Да, это язычество, скажут они! Долой, скажут они! Тихо-тихо, земляки, отвечу я на это. А как же в таком случае быть с любимым и широко отмечаемым в Азербайджане Новруз-байрамом, праздником Весны? Это сугубо языческий праздник, доставшийся нам в наследство от огнепоклонников-зороастрийцев, и, стало быть, истинные мусульмане не должны его отмечать! Не ради красного словца сказано: знаете ли вы, что афганские талибы, например, или сирийские арабы не празднуют Новруз? Так что же теперь – долой любимых народом Плешивого Кечяля и Безбородого Кесу, азербайджанских фольклорных персонажей весеннего праздника, так, что ли?
Но тут возникает такой нюанс. Я, например, сам мусульманин (прогрессивный, но мусульманин). Так чью же сторону я должен принять – сторону непримиримых противников Деда Мороза или же сторону тех, кто толерантен, то есть терпи́м к старику с мешком и посохом?
Я отвечу. В позапрошлом году мне уже задавала этот вопрос молодая азербайджанская журналистка, бравшая у меня блиц-интервью для одной из газет. Она пожаловалась на то, что уже несколько человек, известных в нашей республике и считающих себя верующими, мусульманами, отказались дать ей новогоднее интервью, аргументировав тем, что вера, дескать, не позволяет им даже обсуждать этот нечестивый вопрос. И тогда журналистка позвонила мне. Держалась она скованно – знала, что и я верующий, и ожидала, что я также откажусь с ней разговаривать. Но я ответил на все вопросы, к ее радости. Под конец журналистка не удержалась и спросила: «А вы точно верующий?» «Точно, – заверил я. – Не сомневайтесь. – И добавил: – Но мне вера жить не мешает».
И в самом деле – если я твердо верю в Аллаха, загробную жизнь и Страшный суд, если я читаю Коран, по зову сердца даю милостыню и неукоснительно соблюдаю пост в месяц Рамазан, то кто или что сможет отвратить меня от ислама или пошатнуть мою веру? Буду ли я прыгать через костер в ночь на Ивана Купала или водить хоровод вокруг рождественской елки, буду ли участвовать в бразильском карнавале среди практически нагих дев в уборе из перьев или в каком-нибудь буддийском празднестве, где поют мантры и бьют в барабан, буду ли я задорно плясать с евреями «Семь сорок», буду ли я наблюдать ритуальные обряды на празднике патагонцев, папуасов или эскимосов, буду ли отмечать день рождения делением у каких-нибудь гигантских амеб с планеты в системе Тау Кита за компанию с этими самыми амебами – от всего этого я не стану меньшим мусульманином, уверяю вас. Ибо незыблемая вера моя хранится у меня внутри, и пошатнуть ее трудно. Практически невозможно.[1]
И потом… О, приверженцы ислама! Вы думаете, у мусульман не было своего Деда Мороза? Ошибаетесь! Я, например, узнал о «весеннем празднике дедушки Турахона» из повести Леонида Соловьева «Очарованный принц», изданной в 1954 году. Лично я склонен ему верить. Пусть вас не смущают имя-фамилия писателя; Леонид Васильевич долгое время прожил в мусульманских странах, в частности в Узбекистане, великолепно знал культуру Востока и прекрасно был осведомлен о местных обычаях. Я бы даже сказал – он буквально пропитался Востоком, что и смог блестяще выразить в своих знаменитых повестях «Возмутитель спокойствия» и «Очарованный принц». Их действие происходит в Бухаре и Коканде, в эпоху раннего средневековья. Я процитирую здесь довольно большой отрывок, чтобы вы смогли уяснить для себя тему и заодно по достоинству оценить мастерство писателя:
«По старинному преданию, Турахон, родом кокандец, остался уже в пятилетнем возрасте круглым сиротой и пошел скитаться по базару, выпрашивая милостыню. До самого дна испил он горькую чашу безысходного сиротства; такое испытание может либо ожесточить человека, превратив его сердце в камень, либо направить к возвышенной человеческой мудрости, если обиду и горечь за себя он – силой своего духа – сможет переплавить в обиду и горечь за всех».
Далее говорится, что в двадцать пять лет Турахон ушел из Коканда с караваном, а обратно вернулся уже сорокалетним. Все это время он провел в Индии и Тибете, в совершенстве изучив секреты тибетской медицины. Турахон научился исцелять людей прикосновением. С богатых пациентов он обязательно брал плату, но заработанные деньги тут же тратил на детей бедняков. Он часто ходил в окружении таких вот бедных ребятишек и покупал для них игрушки и сладости. Если на глаза Турахону попадался какой-нибудь босой и полуголый малыш, а денег у целителя в данный момент не было, он брал ребенка за руку и шел вместе с ним от лавки к лавке, покупая сначала халатик, потом сапожки, потом пояс, тюбетейку и так далее, и всюду произносил всего лишь два слова: «Будь милосерден!» И продавцы послушно одевали и обували малыша, даже не заикаясь о деньгах. Говорят, сурового взгляда Турахона не выносил ни один взрослый. Ко взрослым целитель был весьма строг.
Далее вот что. «Когда Турахон умер, тысячи детей, заливаясь слезами, провожали старца на кладбище. Ученые мударрисы и муллы не согласились причислить Турахона к сонму праведников: он-де не соблюдал постов, нарушал-де правила и установления ислама и за всю жизнь не пожертвовал ни гроша на украшение гробниц, говоря, что живым беднякам деньги нужнее, чем мертвым шейхам. Но простой народ сам, своей властью, признал Турахона праведником; слава его распространилась далеко за пределами Коканда, по всему Востоку. А майский праздник его имени принадлежал детям.
Поверье говорило, что в канун своего праздника дедушка Турахон ходит по дворам и разносит ребятишкам, достойным его внимания, подарки, оставляя их в подвешенных для того тюбетейках. Дети начинали готовиться к торжественному дню задолго до весны. Еще дули пронизывающие ледяные ветры, еще летел с мглистого неба сухой колкий снег, еще стояли черными, безжизненными сады и звенела под арбными колесами земля, превращенная морозом в камень, – а ребятишки стайками уже собирались по утрам за стенами, заборами и в других местах, укрытых от ветра, и с посиневшими, хлюпающими носами, ежась в своих халатиках и зажимая ладонями уши, вели степенные длительные разговоры о Турахоне. Ребятишки знали с достоверностью, что он весьма разборчив: получить от него подарок было делом очень хитрым и удавалось не всякому. Для этого за пятьдесят дней, предшествующих празднику, требовалось: во-первых, ни разу не огорчить родителей; во-вторых, ежедневно совершать какое-нибудь одно доброе дело, например – помочь слепому перейти мостик или донести какому-нибудь старику его поклажу; в-третьих, за эти пятьдесят дней нужно было отказаться от сладостей, что так соблазнительно красовались на лотках разносчиков, и накопить денег для покупки новой красивой тюбетейки (известно было, что дедушка Турахон не любит старых, засаленных тюбетеек и обычно оставляет их без внимания, делая исключение лишь для самых бедных детей). В течение пятидесяти дней во всех семьях царили тишина и благонравие. Дети беспрекословно слушались, ходили на цыпочках и разговаривали полушепотом, боясь прогневить дедушку Турахона. Даже самые отчаянные шалуны превращались на это время в кротких овечек… А в канун праздника повсюду начиналась великая суета и беготня – таинственные встречи, пугливый шепот, учащенное биение маленьких сердец. Дело в том, что муллы весьма неодобрительно относились к этому празднику, а в иных местах – запрещали его совсем, что придавало ему в глазах юных почитателей Турахона еще большую заманчивость. Нужно было пришить к тюбетейке три ниточки: белую – знак добра, зеленую – знак весны и синюю – знак неба; затем, с наступлением ночи, тайно выйти из дому куда-нибудь в сад или виноградник и там повесить тюбетейку, стоя лицом к усыпальнице Турахона и не отрывая взгляда от созвездия Семи Алмазов. Затем следовало трижды прочесть тайные слова, обращенные к Турахону и трижды поклониться земно, – и только совершивши все это, можно было возвращаться домой и ложиться спать. Строжайше запрещалось вскакивать ночью и бегать к тюбетейкам, – вот почему эта ночь для многих маленьких нетерпеливцев была мучительна. Зато праздничное утро искупало все! Радостный визг стоял в каждом доме. Одним дедушка Турахон оставлял в подарок шелковые халатики, другим – сапожки с красными или зелеными кисточками, третьим – игрушки и сласти; девочкам – туфли, перстеньки, платья… Вот каким он был добрым и заботливым, дедушка Турахон! И целый день в садах, в легком зеленом дыму весенней листвы, кружились пестрые детские хороводы и слышалась песенка…»
Вам это ничего не напоминает? Подвешенная в саду тюбетейка мусульманского ребенка не родная ли сестра носка, повешенного на рождественскую елку ребенком христианским? Безусловно, всем нужен Дед Мороз. Даже если это Дед ибн Мороз. Ведь язычество это или не язычество, но речь идет о символе доброты, чистой радости и справедливого воздаяния за хорошие дела. А против таких вещей не стали бы возражать ни Иисус, ни Мухаммед, ни Будда.
P. S. Все новогодние праздники на Приморском бульваре простояла высоченная сборная елка с восьмиконечной звездой на макушке. Вот так в нашем городе примирили рождественское дерево со вполне исламским символом. И правильно сделали.
«Дивлюсь я на небо…»
26 мая 2022 г.
Аэрокосмический и технологический фестиваль TEKNOFEST Azerbaijan начался сегодня. В честь открытия устроено было авиашоу над Баку и Бакинской бухтой.
Подобно многим и многим, я наблюдал за тем, что выделывают в небе азербайджанские и турецкие пилоты на своих машинах, и одолевали меня смешанные чувства.
С одной стороны я, человек сугубо гуманитарный и естественник, все же люблю всякую технику, это проявление машинной цивилизации. Более того, человек сугубо миролюбивый, я восхищаюсь военной техникой, ибо именно в ней мысль конструкторов принимает максимально отточенную, рациональную форму. Война это война, тем более современная, и все эти железные звери, птицы, левиафаны, нашпигованные электроникой, построены так и для того, чтобы в адской дуэли наземного, воздушного или морского боя успеть плюнуть огнем на доли секунды раньше противника. И для этого всей этой феррофауне требуются в том числе изворотливость, высокая проходимость и дикая скорость. И еще – люди, должным образом обученные.
Однако, восхищаясь обводами кораблей и субмарин, очертаниями танков или вот как сейчас силуэтами и пируэтами истребителей и геликоптеров, я всегда помню, что вся эта красота создана для убийства, и ничего тут не попишешь.
Потому-то и «дивлюсь я на небо та й думку гадаю»… правда, не как в той песне – почему, мол, Господь не дал мне крыльев, чтобы я мог сняться отсюда и улететь в поисках лучшей доли, – но думки мои тем не менее столь же невеселы…
Сколько мне было полвека назад – двенадцать? Юнец, я, подобно многим тысячам таких же юнцов, верил, что в начале двадцать первого века человечество навсегда покончит с войнами, сдаст все танки и бомбардировщики в переплавку, понастроит вместо них космических кораблей и высадится на Марсе, Венере, спутниках Юпитера, Сатурна, Урана…
Одного я тогда не принял в расчет, что человек, сволочь такая, не желает жить в мире, как его к этому ни тяни, а все норовит повоевать. И по сей день мы все хвастаем и хвастаем Супермашинами для Супербойни, способными разнести в пыль уже не квартал или весь город, а целый континент. Являющимися, по сути, до предела усовершенствованными костяными дубинками питекантропа, которыми тот проламывал череп своему собрату из чужого племени.
Но, провожая взглядом боевые вертолеты и истребители, проносящиеся над Баку в майском небе, я помимо воли говорю себе: «До чего же красивы, черти!» «И до чего же ловко управляются с ними пилоты!» – это восклицает сидящий во мне малыш-милитарист, обожавший в детстве оловянных солдатиков и заводные танки. А юный пацифист и романтик, сидящий во мне же, тянет и тянет печальную песню…
Зрелый рационалист, сидящий все во мне же, трезво рассуждает: «Ну раз уж человек, мать его ети, не желает жить в мире и в ладу с другими себе подобными, то придется, трам-тарарам, выдумывать и строить всё новые и новые такие вот машины, чтобы ухайдокать врага и уцелеть самим, а Марсы-Сатурны подождут до лучших времен…»
(…«до морковкина заговенья»[2], как говаривала моя русская бабушка…)
Но есть еще один Я, который помнит, что люди где-то строят не только боевую технику.
28 мая 2022 г.
Второй день аэрокосмического и технологического фестиваля TEKNOFEST Azerbaijan.
Baku Crystal Hall.
В глазах рябит от множества посетителей всех возрастов и от разнообразной техники. В силу личных предпочтений некоторые из экспонатов привлекают мое внимание больше других.
Например, робот-сапер Defender: манипулятор на шестиколесной тележке; способен находить и обезвреживать различные взрывные устройства, а также перенести подозрительный предмет на любое расстояние без участия человека; может сунуть этот предмет в специальный бункер и самостоятельно обезвредить его, окажись предмет действительно бомбой… А вот дрон. И ему найдется применение как в мирных, так и в военных целях. Военных. Война…
Я гляжу на робота-сапера, на дрон, и перед моим мысленным взором возникает совсем другая техника, похожая, но другая.
Два с небольшим года назад марсоход NASA Perseverance («Настойчивость») успешно сел в северном полушарии Марса, в кратере Джезеро. Тоже шестиколесный ровер, и тоже с механической рукой-манипулятором, но предназначенный для совсем иных целей, нежели робот-сапер, и потому богаче оснащенный аппаратурой и приборами. С тех пор Perseverance наездил по Марсу несколько километров, проводя разнообразные исследования и посылая данные на Землю…
Но это еще не все.
Под своим днищем марсоход принес на другую планету складной вертолетик-беспилотник Ingenuity («Изобретательность»). По виду это небольшой кубик весом в два килограмма с собственным двигателем, с парой винтов. Специалисты NASA положили под солнечную панель вертолетика маленький кусочек материи, которой было обшито крыло легендарного самолета братьев Райт, подчеркивая тем самым преемственность. Ingenuity совершил за все это время двадцать восемь полетов на разной высоте и на разное расстояние, пусть даже и небольшое, фотографируя Марс сверху. Он стал первым в истории летательным аппаратом тяжелее воздуха, совершающим управляемые полеты в атмосфере другой планеты!
…Изобилие и разнообразие техники, представленной на TEKNOFEST Azerbaijan, просто поражает. И вновь турецкие и азербайджанские летчики совершают тренировочные полеты над Баку, демонстрируя фигуры высшего пилотажа, рисуя в небе разноцветные полосы.
А когда на землю опустится ночь, я отыщу в небе красноватый Марс. Разумеется, не разглядеть отсюда ни Perseverance, ни Ingenuity даже в самый сильный телескоп. Но я знаю: они там, и они работают, так работают, как люди повелевают им отсюда.
И буду я вновь «дивиться на небо та й думку гадать», когда же, когда наступит то время, при котором нам более не понадобятся ни роботы-саперы, ни боевые вертолеты, ни истребители, ни смертоносные беспилотники, а все земные технологии перестанут работать на войну и будут работать на науку? На исследование других планет в частности.
Когда?..
30 мая 2022 г.
Территория Baku Crystal Hall.
Аэрокосмический и технологический фестиваль TEKNOFEST Azerbaijan. День третий.
Мирная и военная техника соседствуют друг с другом на выставочных площадках, и справа можно увидеть, например, легкий вертолет, предназначенный для нужд гражданской авиации, а слева – бронеавтомобили с задранными стволами крупнокалиберных пулеметов…
…или, скажем, легендарный Bayraktar TB2 SIHA.
«Знаменосец» в переводе с турецкого. Ударный оперативно-тактический средневысотный беспилотный летательный аппарат с двигателем внутреннего сгорания и воздушным винтом толкающего типа! Уф, ну и длинное название, словно титул какого-нибудь монарха…
Кстати, TEKNOFEST посетил сам Сельджук Байрактар, технический директор компании Baykar Teknoloji, «отец» этих и еще других машин. Он даже полетал в небе над Баку на истребителе МИГ-29 азербайджанских ВВС.
Bayraktar TB2 SIHA. Во время 44-дневной войны в Карабахе я видел его в деле – правда, лишь по телевизору. Вид сверху. Земля – словно карта; техника противника – будто спичечные коробки; солдаты противника – чисто муравьи; разрывы напоминают вспухающие мутные пузыри. Сверху и без звука все это выглядит не так уж и страшно, но я, как человек понимающий, не хотел бы оказаться там, внизу, в момент ракетного удара…
А вот беспилотник Bayraktar Akinci TIHA. Он прибыл сюда совершенно самостоятельно, стартовал из Турции, пролетел две тысячи километров над территориями трех стран и благополучно сел в международном аэропорту имени Гейдара Алиева; такой длительный перелет – первый в истории турецкой авиации.
Akinci назван так в честь средневековой маневренной кавалерии турок. У этого дрона титул покороче – штурмовой беспилотный летательный аппарат, зато он обладает более высокой огневой мощью. Я видел таблицу с изображением Akinci и разложенным перед ним на земле полным ассортиментом вооружения – двадцать разных типов ракет, включая крылатые. На все случаи жизни. Вернее, на все случаи смерти…
Малыш-милитарист, сидящий во мне, полон восторга и не прочь сфоткаться рядом с Akinci… но тут его одолевает юноша-романтик, увлеченный Космосом. Ну что ты, бубнит романтик, делать тебе нечего, Bayraktar – все ж-таки техника боевая, а ты в душе пацифист; помечтал бы лучше сняться на фоне беспилотника, который NASA создал для исследования Титана, одного из естественных спутников планеты Сатурн.
Имеется в виду Dragonfly, «Стрекоза», роботизированный вертолет-лаборатория. Несмотря на устрашающий вид, это абсолютно мирная машина. «Стрекозу» планируют запустить в 2027 году, а в 2036-м аппарат должен достигнуть поверхности Титана и проработать на нем в течение трех лет, пока не иссякнет заряд радиоизотопной батареи. Взлетать – и садиться, взлетать – и садиться, взлетать – и садиться… всякий раз на новом месте… и собирать, собирать, собирать данные! Интерес к Титану сейчас весьма велик, хотя это крайне негостеприимный и некомфортный (с нашей точки зрения) мир: мороз минус сто сорок, равнины и горы из водяного льда, дюны из бензола, озера из жидкого метана, облака из азота, снег из замерзшего аммиака… Цель миссии? Поиск жизни. У биологов все более крепнет уверенность в том, что на Титане имеются простейшие организмы, приспособившиеся к нелегким условиям.
Чего это я постоянно сбиваюсь на Космос, спросит кто досадливо. Так ведь, отвечу, в названии фестиваля присутствует слово «космический», а оно вызывает у меня вполне объяснимые ассоциации.
…Над головами низко проносится истребитель, рождая сильный гром. Уж не сам ли Сельджук-эфенди пилотирует эту машину?
Стемнело. Ушел еще один день, жаркий, суетливый, насыщенный впечатлениями.
Ищу в звездном небе Сатурн. Где-то рядышком с ним – Титан.
И вновь – «дивлюсь я на небо та й думку гадаю»… Уже как пожилой рационалист, сменивший маленького милитариста и юного романтика.
Ну как совместить это в сознании и как все это уживается в реальности – броневики с пулеметами и марсоходы? Истребители и беспилотники для других планет? Bayraktar΄ы и вертолетики для изучения Титана?
Как могут соседствовать на одном шарике упорный труд ради уничтожения жизни на своей планете и не менее упорный труд ради поиска жизни внеземной?
Ответ напрашивается неутешительный. Диалектический. Так устроен мир, что одни умы обязаны творить танки и истребители, чтобы другие умы в то же самое время могли строить космические корабли и межпланетные автоматические зонды. И наоборот – романтики и пацифисты, разрабатывающие миссии для изучения Космоса, параллельно «кормят» своими идеями военно-промышленные комплексы.
Такая уж мы дурная цивилизация.
Такая уж мы прекрасная цивилизация.
Такие уж мы…
Дописка от 1 октября 2023 года
Сегодня попался мне навстречу старик. Сухонький, сгорбленный, сморщенный. Он ковылял, опираясь на палку, протянув вперед руку, и что-то лопотал неразборчиво, но ясно было – просил милостыню. Прохожие иногда притормаживали, подавая старику мелочь. Когда он поравнялся со мной, я молча извлек из нагрудного кармана купюру достоинством в один манат и вложил ее в корявые пальцы. Старик забормотал что-то в знак благодарности, а я… странное дело, смотрел я на человеческую руку, больше похожую, правда, на птичью лапку, а перед мысленным взором моим стоял TAGSAM, трехметровый складывающийся манипулятор американского космического аппарата OSIRIS-rex. Этой самой роботизированной «рукой» аппарат взял пробы грунта с астероида Бенну, в 320 миллионах километров от Земли. Ему даже не пришлось для этого садиться на «небесный камень»: аппарат приблизился к нему вплотную, вытянул манипулятор, выстрелил в астероид зарядом сжатого азота, отчего поднялось облако мелких осколков, набрал их в специальный контейнер-ловушку на конце манипулятора. Случилось это три года назад. И вот только сейчас капсула с образцами грунта, взятого с Бенну, вернулась на Землю, опустилась на парашютах в американском штате Юта, к вящей радости ученых.
Я на ходу обдумывал статью о миссии OSIRIS-rex, а тут – старик…
Встреча с ним изменила ход моих мыслей, вернее, несколько вернула меня «с небес на землю». Попутно я вспомнил о прошлогодней выставке TEKNOFEST Azerbaijan. Тогда меня одолевали раздумья о сосуществовании на одной планете как сложных машин для войны, так и сложных машин для мирного исследования Космоса. А теперь я думал еще и о том, что на одной планете сосуществуют также и человеческая рука, просящая милостыню, и высокотехнологичный манипулятор, способный функционировать в космическом пространстве… Когда же не станет вовсе рук, протянутых за подаянием? Не повременить ли с постройкой манипуляторов и самих космических аппаратов до той поры, пока не будут побеждены в мировом масштабе бедность, голод, болезни? Помогут ли механические «руки» решить проблемы людей или, напротив, лишь навредят, и бедных и безработных станет еще больше? Нужен ли вообще Космос тем, кто не имеет крыши над головой или трудно добывает хлеб насущный? А тем, кто имеет все, о чем только можно мечтать, и даже больше, им Космос нужен?
О, сколько вопросов…
И пока что нет у меня на них ответов.
Но буду искать.
Дима-Солнце
16 апреля 2022 г.
На самой высокой точке Баку, на Второй Аллее шехидов[3], похоронен Дмитрий Александрович Солнцев, русский, уроженец Баку.
Он – один из шехидов, мучеников, что погибли в ходе 44-дневной войны в сентябре-ноябре 2020-го. Нашей Отечественной войны, когда азербайджанская армия освободила и вернула под свой контроль Агдамский, Лачинский, Кельбаджарский районы, находившиеся под оккупацией целых три десятилетия.
На днях ему могло бы исполниться двадцать семь. Но не исполнилось. Биологическое время кончилось для него полтора года назад.
…Когда Дима был маленьким, он очень боялся пылесоса.
Я это знаю доподлинно, потому что дружил с ним.
С его мамой, Людмилой Солнцевой, мы какое-то время были коллегами по Центру генетических ресурсов. Я нередко захаживал в гости к Солнцевым. У них было двое детей: дочь Юля, подросток, и Дима, подвижный светловолосый малыш.
С Димой мы как-то сразу подружились. На полу у Солнцевых я провел гораздо больше времени, чем на диване или за столом. Мы с Димой играли в солдатики, составляли слова из кубиков, мастрячили что-то из конструктора, гоняли машинки. Еще Димка любил пистолет, который пулял шариками, и мы с ним то и дело собирали по всей квартире «боеприпасы», похожие на желтые витаминки… Еще он засыпа́л меня бесконечными вопросами, и на некоторые мне с трудом удавалось дать ответ.
И он очень боялся пылесоса. Когда тот работал, издавая мощный гул, Димка непременно прятался за диван, за тумбу стола или за меня, и, округлив глаза, осторожно показывал пальчиком в сторону адской машины, и шептал: «Он… Он там… Слышишь?» Я успокаивал его как мог, трепал по хохолку на макушке, пытался взывать к его мужеству и храбрости, но все тщетно: Димка выбирался из укрытия лишь после того, как страшное механическое чудовище прекращало реветь и устраивалось спать в углу, обмотав вокруг себя длинную, как у диплодока, шею. И мальчишка вновь начинал носиться по дому, победно вопя, падая и снова поднимаясь, используя диван в качестве батута, а стол в качестве гимнастического «коня»…
Мы называли его «Дима-Солнце», и ему это страшно нравилось. Еще он важничал, когда по телевизору передавали популярный в то время клип Ларисы Черниковой «Влюбленный самолет». Он всерьез полагал, что слова певицы «Я люблю тебя, Дима…» относятся непосредственно к нему.
Он подрастал, а моя жизнь сложилась так, что я стал видеться с семейством Солнцевых все реже и реже, а потом (так вышло) мы перестали видеться вообще. Но я знал о Диме многое: и что он был одним из лучших учеников школы № 240, что потом поступил в Нефтяную академию, что отслужил срочную… Я знал, что Дима везде и всюду слывет парнем открытым, отзывчивым, доброжелательным, на все сто оправдывая свое «солнечное» прозвище.
Еще я знал, что он окончил магистратуру с красным дипломом и все ожидали, что Дима останется преподавать в Alma Mater. Но с началом пандемии коронавируса он стал волонтером в TƏBİB, объединении по управлению медицинскими территориальными подразделениями Азербайджана, налаживал медаппаратуру, – с его характером поступить иначе он просто не мог. А когда началась 44-дневная война, Дима одним из первых записался в добровольцы – опять же, в силу своего характера он неспособен был остаться в стороне…
Он погиб 24 октября в бою под городом Губадлы.
Маленький Дима жутко боялся пылесоса…
…взрослый Дима взял автомат и пошел сражаться за родину. Кстати, он всегда говорил, что не сможет жить больше нигде, кроме Азербайджана. Он хорошо говорил по-азербайджански, знал национальные обычаи. Бакылы оглан, в общем, бакинский парень.
Его любовь к родине была искренней, он доказал это на деле.
Не стало Димы; нет уже на свете ни отца его, ни мамы; но есть его старшая сестра Юля и два ее сына, Салман и Анар, которые души в дяде не чаяли, как и он в них. Он же был Дима-Солнце!
…Вторая Аллея. Надгробный камень в ряду множества других таких же камней. С мрамора глядит на меня светловолосый русский парень. Мученик-шехид.
Когда-то я катал его на спине, изображая лошадь, и подтягивал ему вечно сползающие колготки. Складывал самолетики из бумаги и убеждал, что не надо бояться пылесоса.
По логике вещей, скорее я должен был уйти, чтобы такие молодые, как Дима, могли жить. Но в наше вывихнутое время все получилось наоборот – ушел Дима, чтобы могли жить такие, как я. Что же я могу поделать?
Помнить и напоминать, чтобы моя сохраненная жизнь не была совсем уж бесполезной.
Помните о Диме Солнцеве, земляки. Помните обо всех наших шехидах, убитых и искалеченных на Карабахской войне! Не забывайте об их близких, которым больно и будет больно еще долгое время.
Аллах ряхмят елясин! Да упокоит Аллах твою душу! Хоть тебя, Дима, и отпевали по христианскому обычаю в Кафедральном соборе Святых Жен-мироносиц, но для Господа Бога ты – воин, сложивший голову за родину, а Господь наш не бюрократ и приветит в Раю любого такого воина, независимо от национальности и вероисповедания…