Промельк бытия. Стихи и этюды о поэзии

Размер шрифта: 13

Составитель, верстка, обложка, художник Елена Владимировна Сомова

ISBN 978-5-0064-6544-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рис.0 Промельк бытия. Стихи и этюды о поэзии

Елена Сомова, 2022 г.

Рис.1 Промельк бытия. Стихи и этюды о поэзии

Авторская обложка метафорична, как многие обложки Елены Сомовой. Читатель на обложке «Промельк бытия» видит фрагмент ее работы, полностью работа представлена здесь перед текстом и в цветном варианте – на обложке книги стихов «Восстание Боттичелли».

Философско-метафорический этюд Елены Сомовой на полную версию работы автора:

Из смешения красок, теней и света, в мир являются хаос и злоба – олицетворение захватнических войн экономики, разрушающих моральные устои человечества. Диагональный шест с захватническим полукольцом как выражение ухвата, которым берут чан с варевом для постановки его в печь – горнило времени, варящее историю вместе с войнами и победителями, уходящими натурами, остающимися в памяти народа военачальниками и полководцами. Человеку остаются свет и гаммы цвета, чтобы понять счастье во всем его спектре, минуя мародерские привычки верховных божеств.

«Это просто музыка в переводе на детский смех…»

Это просто музыка в переводе на детский смех
Это радуга, радуга музыки,
перемещённая в детский взгляд,
пухлые пальчики сердца,
крохотная вермишель,
в душу бесцеремонно лезущая,
как в свою постель,
в мир души моей тайная дверца
и фонетики слабая «эль».
Мягко, тепло, щекотно, весело, озорно,
ладушки, бережно, сладко, щедро, хитро, вольно,
да кувырком и в прятки в самом смешном кино.

Оживляясь и молодея,
улетать мотыльком
в свежий ветер аллеи
с капелькой – огоньком!
И наблюдая нечто
в свой бинокль сердечный,
лет на двадцать путь млечный
выверить, как поток
музыки бесконечной,
света и лета исток.

«Ради птичьих секвенций, прозвучавших в твоих глазах…»

Ради птичьих секвенций, прозвучавших в твоих глазах
Я готова миру выше небес сказать
о сладчайшей из мук —
ожиданье твоих шагов,
что по крыльям чаек
угадаю без всяких слов,
обращенных ко мне.
Мы летели ветром в горсти
Бога Музыки,
главном в жизни, в большом пути,
но любовное чудо
искры мечет, как звезды, – встать
и войти в чертог любви, где не разыграть
ожидаемой нежности. Не бывает игры в любви,
не бросают кубик, чтобы навстречу идти.

За полями фишек есть бескрайнее поле любви —
так лови свой кубик!
Предержи, ты мой визави!

«На этой струне нотой счастья слегка застынь …»

На этой струне нотой счастья слегка застынь —
объявлены облаками твои ладони,
лицо – луной в облаках. Продолжайся, быль
о чувстве струны и неба. А ветер тронет —
вселенский ветер – не сдвинет облака так,
что гибких ладоней лодки отбросят волны.
Дыхание неба – связующий счастья знак,
а вирус молчания – кубок, он, гулом полный,
сохранность тайны держит, как молоко,
и ветку цветущей вишни поставит в небо —
созвездия цвета горят на губах легко, —
лепечет крылами, как песней лебедя, Леда.

«Прозрачность легкая в витанье балерин…»

Прозрачность легкая в витанье балерин
над озером, где пух заботливо расстелен
по водной глади. Озаренная, в постели
Наяда взглядом ловит сразу двух
стрекоз. И расцветают иммортели.

Я в светлой заводи в стрекозах и ручьях
увеселяю душу Музой в абрикосах,
цветущих ласково под музыку вопросов
надуманной любви, рисуя на полях
цветы и птицы, да круженье яхт…

И балерины, словно папиросы
в руках философа всё кружат фуэте…
И Муза, тонко двигаясь, воде
волнение стрекозье сообщила,
когда явилась вдохновенья сила
из плещущей воды фонтана грёз,
подталкивая новый свой вопрос.

Портрет с натуры

Пережитки станиславской школы
неуспокоенность от всяких мод,
краткие корявые глаголы,
передержка минеральных вод.
Слёзо-минералка плещет в горле
и кристаллизуется всё в яд, —
миленькая маленькая «Корги»,
что ж ты лаешь день и два подряд?..

Успокой обиженное сердце,
на посту у совести не стой,
а держи хлеб-соль на полотенце,
когда без налога я – сквозь строй, —
всех твоих обид клавиатура
наготове – только подступись.
Такова игры архитектура:
льнёт к душе, как в маске хитрый лис.

«Тем нестерпимей возвращенье…»

Тем нестерпимей возвращенье
Чем дольше не бывать в аду.
Вдоль Волги, высоко над нею
По набережной иду,
И вспоминается молчанье
изысканной архитектуры:
эклектика под вопль натуры
в гуляющих здесь, обещанья,
неисполнимые в пространстве
барьеров, взятых и закрытых,
и вместо них цепочки сытых,
одетых с европейским шиком.

Что им до наших изысканий?!
Все пройдено, экзамен прожит,
и жизнь по-своему итожит
свирепый оттиск состязаний.

«А сердце тянется в твой родниковый рай…»

А сердце тянется в твой родниковый рай
В березовые шелесты и вихри
Вишневых, яблоневых лепестков…
Там воспылаешь, и возьмешь за край
крыла
вдоль пауз между тихих слов —
За струны сердца, – и гитара стихнет.
И в этом коридоре тишины
Начну твои аккорды постигать,
И переполненное сердце вскрикнет, —
Где чувства равновесья лишены,
Качели падают, и возникает мать,
Как совесть, в уравненье жизни игрек.

Вдоль пауз тянется стремительный конвой
Мелодий. Просвистевший постовой
Теряет время, вглядываясь в свет,
Перебирая тонкие оттенки
Радужных спектров…
Нам не надо бед, —
Лишь чуточку тепла там, где коленки,
И вихрь надежд на постоянство, словно бред.

ПАСТЬ

Пасть (волка экономики)
в пупсячьем детстве содранным коленом, —
Будто по скалам жизни топала,
а рядом – злые гномики,
внизу,
такие милые… жаднюги непременно…
Кровавые болячки
не отмочить микстурами —
все въелись в сердце, – в скачке
ныряюще, аллюрами,
в отмщенье за уколы и болячки.
В сердечные болячки и простуды.
Сойти на рысь,
утробу
выкармливать остудой,
а то инфаркт, как сдоба
поскачет, забатрачит
с давлением в галопе.
Витрина злого мачо
легчайше одурачит, —
И снова сердце содрано:
болячки и ладони,
коленки…
На фронтоне:
В белейшем неглиже
без рук – с одним предплечьем,
второе – в драппировке.
О, облик человечий!
Не изменяйся более
в прокрустово – дамокловой сноровке.

Рис.2 Промельк бытия. Стихи и этюды о поэзии

ФУРРИ

Тоска волка по людям —
это скобки, и в скобках ноль, —
пасть, выдыхая слезы – пароль,
едет на корабле пустыни – верблюде,
клацает разболтанной дверью.
– Сезам прикрой! – говорят соседи,
но волк защелкой орехи «Щёлк!», —
сверху вниз желтым глазом измерит
и отлипает в пространство челки.
Там у него мёд для Аленки,
одноименная шоколадка,
ямочки для улыбки – для пери
и добрые звери.

«Нехорошая новость придет как последний мой час…»

Нехорошая новость придет как последний мой час
оснащенная злобой и местью как злой ананас
при колючках и в сбруе надетой поверх тонкой кожи
Отпочкованный мой молодой свежесорванный пласт —
о любви и угрозах…
И нет смыслища с ней говорить,
если порван канат и болтается жванная нить
вместо рук —
и навстречу
не обнимет,
что помощи ждать?.. Исцарапанный вечер…

«К облику страха пара свиных копыт, …»

К облику страха пара свиных копыт, —
слышишь их топот на дне прилавка?
Хрюк повсеместный. Перерожденье. Кафка.
Без лакировки отсветом крови прибит,
и утопает в микстуре от жизни шавка,
лающая на весь двор, чтоб запомнили вид.
Это такая высшая мера, затравка
образа смерти, ее глуповатый вид
и на свершение замысла ставка.

«От белых рек сияющих манжет…»

От белых рек сияющих манжет
Утопленники мусорных корзин
Плывут за премиями – веслами в сюжет.
Играй, мышонок, под снегами зим!

Беги уткнуть норушку! Поддувал
Не меряно. Их статус прозевал,
Беги, мышонок, в теплую нору,
Продолжи там манжетную игру,
Перекуси от голода ту нить,
Что над зерном в мешке не развязать, —
Она позволит быстро говорить,
Так жуй ещё быстрей! Не занимать
Мышонку ловкости над чехардой,
Среди козлов он – важный козодой.
За хитрой челюстью «пи-пи» – язык,
А действует, как львиный грозный рык
С кувалдами для отягчённых дум
О том, кто стеклодув, а кто манул,
Кого погладить, а кого побить,
Кому заклеить, а кому разбить.
Водовороты разбухающих октав
Утильно квакают с лягушками впотьмах,
Играя Альбинони, перепев
Посмертно всплывших Орлеанских дев.
Уносит белая река взахлеб
Поэта, – он акулий был паёк.
Манжет от крови не перестирать,
Но в высший смысл стремится крабов рать,
И в спешке разгребая донный ил,
Забудут всех, кто был их сердцу мил.

(Данное стихотворение опубликовано в книге автора «Атмосфера»)

«Не плюй на землю окровавленных иллюзий, …»

Не плюй на землю окровавленных иллюзий, —
это болячка, шов надорванных мечтаний,
это отверженность любви, присяга Музе,
и добровольный плен, и камера страданий.
Воров безбожных и борцов за славу
Я прогоняю дымом соли, морем,
что из моих мечтаний вытянулось полем —
не знать его – что не признать за лаву
агонию вулкана – извержение,
иль низкое земное положение.
Вот так и жизнь кипит вулканной силой.
Ее рисуют, пишут и танцуют,
И вдруг ревнители являются и дуют,
как опахалом, веером из вилы:
на острия насажены коренья
и водоросли, что питали море
иллюзиями самовосхожденья
на Аю – Даг – на спину спящему с рожденья
Медведю. Знаю я, почем фунт соли,
моих солей не переплыть неволе.
Я никогда перед свиньей не брошу боли.

«А сегодня тепло-светло…»

А сегодня тепло-светло,
выкарабкивается на свет Божий
развеселая воровская рожа,
по усам которой тепло текло,
да и до сих пор течет: млеко-слюни
подобрал сопливый, купюр наслюнил
и открыл в банко-мёте лианный счет.

Уж как грели сию воровскую рожу,
как чесали за ухом кто моложе,
расшивали крестиком по соплям,
ну а он не своей раз-звездой сиял,
понимая не только крест, – а мережку,
по которой бежит вся под стать девка-ежка
мумий ценностных раскидать.
Соберут после квеста, уча летать,
и не только как тля, стебель мира съедать.
Ежка ест и смотрит, журча резиной
и мурча, будто сопли ей просквозило,
а потом пригрело, блоху вчесав
не подкованную левшой цепких прав,
разрисованную легко акварелло-
пухло-ватно и в целом поспело.
Ну, проспался, слюнявый? Пора вставать..!..

«Кормить вассалов – дело неблагодарное, …»

Кормить вассалов – дело неблагодарное, —
в их глотки уместится больше, чем твоя жизнь,
убитая ими, сказочка лучезарная,
такая, что крякать в ней без кровавых брызг
получится вряд ли. Несла банку солнца вешнего,
а приняли за тунгусский метеорит,
и каждый принял, как мог, без слуха сердечного,
о самом высоком, – о том, что внутри свербит.
Как долго мочилась осень, как бабы скрючили
всё лето свое, проваренное, как птах
борцовые вылазки в свой, давно измусоленный
и выпотрошенный отставной зодиак.
И лютики водку выпили под припевчики,
любимое пойло свинское в гамаках,
проплющили свой Памир, прибрали скворечники
и жаворонков в печи запекли впотьмах.
С пернатыми разобрались, пушнину изгадили
и сделали чучел из медиатек,
и маковым зернышком, вклеенном в быт с тетрадями,
продолжили пучить зерцала, где жил человек.

Рис.3 Промельк бытия. Стихи и этюды о поэзии

«Фортуна-торговка отдаст задарма…»

Фортуна-торговка отдаст задарма
все то, что досталось кровавым путем,
что выклянчил маг, обналичив сполна
кровавой слезой исполняющий дождь
на вилле у Моцарта в тяжком дыму,
на вилле, горящей у моря вдогон
грохочущей лаве, кровь пьющей в дыму.
Дождь в сизой палатке из дыма… Как вождь,
успев пережить революции жар
и мертвую куклу с собой приволочь
на царский пожар,
и прогнать счастье прочь
и весь его суп и дымящийся пар.
Торговке не выдать за свой произвол
траву лисий хвост, как бенгальский огонь
и черное днище костра, где подзол
играет огнем, играет огнем,
играет огнем деревянных фигур,
играет на бис там, где шапочки плёл
из врак,
и достойные имена
врывал под презренье—цемент, что метла
не выдаст расчетом от пыли дорог
в струящийся шёлк.

ПРОМЕЛЬК БЫТИЯ

«Как серебро звенящей ивы…»

Как серебро звенящей ивы
свивает в воздухе колечки
и тянется навстречу млечным
подобьем облака, извивам
пространства, взгляд берёт у птиц и
у мастеров антенн на крышах!
Виток свободы, что на лицах —
знак вечности. Смотреть повыше —
в воздушный океан, и видеть
мир бирюзово – светлой влаги,
не отражающей атаки
летящей стаи птиц, обидеть
которых – немыслимо. Секреты мидий
на перламутровых страницах
и в чистом жемчуге тетрадей,
и чайки – это книги, с полок
вспорхнувшие, – а светлый всполох

Продолжить чтение