Это не я

Пролог

Самые настоящие, когда монстр или призрак вылезает из старого шкафа посреди ночи и в панике человек, допустим Марк, пока ищет спасение от фантома вызванного больной головой, покончил с собой.

Например, выбросившись с десятого этажа, ведь в тот момент такой путь, казался единственно верным вариантом спасения, хотя таблетки от приступа лежали под рукой. Но какие таблетки, ведь чудовище уже на расстоянии вытянутой руки.

Конечно, можно сказать, что человека убила болезнь, скорее всего генетическая и с ней можно справиться принимая лекарства всю жизнь, а не узнав о диагнозе пару месяцев назад.

Но почему нельзя сказать, что именно Марка убил тот самый монстр? С красной кожей покрытой нарывающими и наполненными белым гноем и гнилью пузырями, жуткой вонью из пасти и слюнями желто-коричневого цвета, стекающими по подбородку, капающими на ковер, купленный Марком совсем недавно, скрывающий убогий паркет в съемной квартире.

Ведь к конуре, аренду которой можно позволить себе на зарплату охранника склада, обязательно прилагался облупленный паркет, за него еще так неприятно цепляться носками.

Да, жаль конечно, тридцать баксов на чертов ковер, подумал бы Марк, если бы все внимание не сконцентрировалось на наполненной двумя рядами зубов пасти, и не тошнило от запаха гнили.

Как вообще можно чувствовать запах при галлюцинации? Ведь монстр не настоящий.

Так говорил доктор Кларк. Очень хороший доктор. Марку, конечно, не по карману, но его заботливая сестра, выигравшая в генетическую лотерею и не получившая шизофрению от покойных родителей.

Так говорил доктор Кларк. Очень хороший доктор. Марку, конечно, не по карману, но его заботливая сестра, выигравшая в генетическую лотерею и не получившая шизофрению от покойных родителей, любезно умолчавших о подобном «небольшом» изъяне в роду, иногда чересчур заботливая, тут была невероятно кстати, предложив Марку сходить на сеанс к психотерапевту. Видимо, доктор сильно ей задолжал, скорее всего, её мужу, конечно, и, на счастье Марка, платы за сеансы не требовалось.

Марк много узнал для себя уже после первого сеанса с врачом, обладающим невероятно проницательным, очень приятным и душевным взглядом. Редко ему приходилось сталкиваться с людьми, которые так внимательны к нему. Обычно его не то что всерьёз не воспринимали, а откровенно игнорировали или смотрели с таким презрительным выражением лица, что становилось не по себе, и хотелось сбежать. А доктор Кларк был очень любезен и, главное, внимателен: он слушал, не перебивал, изредка задавая вопросы, настолько правильные, что Марку казалось, словно Кларк знает о нём больше, чем он сам.

Это был не тот угрюмый психиатр из клиники, прописавший сильнодействующие нейролептики, от которых голова становилась словно расплавленная резина, а мозги работали с задержкой в полминуты. Марк держал эти таблетки в тумбочке, и в минуты психоза выбор между расплавленным мозгом и тварями, вызванными болезнью, падал на первое.

Да, доктор Кларк был совершенно не такой! Его дружелюбие и отзывчивость к проблеме невероятны, и Марк, доверившись, решил потратить последнюю заначку, купив весь список прописанных препаратов.

Фармацевт скептически приподнял бровь и потребовал рецепт на два из шести назначенных лекарств, но, так как у Марка на руках был самый настоящий, с подписью и печатью доктора документ, то, порывшись в закромах аптеки, всё-таки выдал нужные таблетки.

Вернувшись домой к позднему вечеру (ведь путь от психотерапевта занимал не меньше двух часов, а надо было купить хотя бы чизбургер в ближайшем фастфуде, дабы не загнуться от голода раньше, чем добьёт поехавшая психика), Марк первым делом принял душ. Горячий душ снимал напряжение, хотя сегодня он был совершенно не напряжён, наоборот, даже воодушевлён.

Так бывает у людей, которые первый раз в жизни обратились к врачу по душевным расстройствам. Кажется, что вот наконец-то нашёлся путь, выводящий из полного отчаяния, страха или ненависти, из любого пожирающего состояния, с которым обращаются к подобного рода врачам. Но тут есть одна маленькая несущественная для многих, но в действительности настолько важная деталь, что стоила Марку жизни..

Доктор Кларк был неплохим психологом и прекрасно справлялся с лёгкой депрессией старшей сестры Марка. Он умел внимательно выслушать типичного нарцисса, дать ему то, что тот хочет, получить плату за сеанс, а также восторженные отзывы на сайте "Ваш психолог". Это было важно, ведь у доктора Кларка там было пять звёзд и даже значок мастера.

Он мог объяснить миссис Картер, что если она будет более ласковой и услужливой, то её периодически запойный, но очень влиятельный и прекрасно зарабатывающий муж, а главное – замечательный отец троих чудесных малышей, перестанет оставлять фиолетовые синяки вместо букета цветов. Ведь если дать миссис Картер понять, что она живёт с чудовищем, от которого нужно бежать, то, скорее всего, бежать она будет без гроша в кармане и желательно ночью. Это также означало бы, что душевный и внимательный доктор Кларк останется без ста долларов по пятницам в полдень.

Несмотря на подобные поступки, открывающие его совершенно с противоположной внешней напускной доброжелательности стороны, доктор Кларк был неглуп. Он сразу понял – перед ним клиент совершенно не его специализации. Он уже почти собирался сказать Марку, что те лекарства из больницы как раз то, что ему нужно, да и по-хорошему лучше лечь туда, где мягкие стены, питание по расписанию, групповые занятия с психотерапевтом и, главное, санитары, способные уберечь от приближающейся трагедии.

Но при этом та невероятная сделка, любезно предложенная мужем Александры за работу с её глубоко нездоровым братом, не выходила у него из головы. Да, приобрести дом за половину цены с прекрасным садом, о котором все уши прожужжала милейшая супруга! Поселившись там, жена Мэри обязательно проводила бы большую часть времени, копаясь своими уже не такими красивыми и нежными, как двадцать лет назад, руками в земле и кустарниках с приторно пахнущими розами. Противный и душный запах. Но у доктора Кларка появились бы лишние два-три часа по вечерам в будни и, возможно, целый выходной, свободный от тупых и раздражающих бесед с уважаемой, но давно не любимой женой.

Поразмыслив, он решил, что провести пару сеансов лишним не будет. Парень и так двадцать семь лет жил без адекватной помощи, ещё пару месяцев протянет. А потом можно будет аккуратно намекнуть Александре, что свечи, которые она ставит за него в церкви, и расстановка цветов в квартире по феншую – это не совсем то, что нужно, и пора отправлять его на лечение в клинику.

Как же иронично, что, несмотря на профессионализм доктора Кларка, ему не хватило опыта, а скорее желания понять, что перед ним пациент, у которого нет этих пары месяцев.

Бывает такое ощущение, когда человек идёт, весь загруженный своими проблемами и болезнями, а потом наступает момент, когда всё становится неважным, и уже нет сил, а главное – желания даже перейти дорогу или дотянуться до тех самых дурацких таблеток, расплавляющих мозги, но спасающих жизнь. И последнее, что нужно человеку в такой момент, – это доктор Кларк…

Сделка, увы, не состоялась, как ни печально, но доктору придётся всё так же слушать по вечерам вгрызающийся в голову неприятный и скрипучий, как плохо смазанная дверь, голос милейшей Мэри. А на сайте "Ваш психолог" будет всего четыре с половиной звезды из-за отзыва некой Александры, весьма эмоциональной и истеричной особы.

В отчёте патологоанатома будет запись о многочисленных травмах, полученных телом, упавшим на ни в чём не повинный седан, так неудачно припаркованный над квартирой какого-то психа.

Службы спасения вскроют дверь и найдут лекарства от приступов психоза на тумбочке рядом с кроватью, несколько недавно купленных антидепрессантов и биологических добавок, принятых в таком количестве, что способны вызвать лишь расстройство кишечника. А также жуткую вонь, так как ненормальный не считал нужным мыть посуду и выкидывать мусор, и, похоже, во время очередного психоза просто обмочился на совершенно новый ковёр, так не вписывающийся в раздолбанную и обветшалую квартиру.

Плохо работающие нейроны в голове Марка убили его? Или всё-таки сочетание жадности и равнодушия доктора Картера? Может, глупость родителей, считавших постыдной генетическую болезнь и надеявшихся, что им просто повезёт. А когда начали проявляться первые симптомы, просто решили не придавать этому значения. Хотя если вино в картонной коробке за три бакса – это блюдо на завтрак, обед и ужин, то куда там обращать внимание на странности ребёнка?

А может, его убил самый настоящий монстр, наводящий тошнотворный ужас? Да, возможно, никто другой бы не увидел и не почувствовал тот смрад из пасти, но Марк-то его видел и чувствовал.

Получается, существует монстр в шкафу, который может когда-нибудь выползти и заставить нас позорно обмочить ковёр и чудовищно помять соседский седан.

Продолжение следует…

Глава 1. Шон

– Ты главное не забудь купить молоко, дорогой!

– Да-да, – протянул Шон с заметной неохотой, натягивая куртку из дюспо.

Ироничное название, подумал он, словно звучит, как нечто роскошное, но в реальности носить её – мучение. Она будто живая – душит, липнет к телу, запирает его в своём пластиковом коконе. Куртка не пропускала ни дождь, ни ветер, но всё это было бесполезно, когда, через час в переполненном автобусе, пот скапливался внутри. Всё тело покрывалось липким холодным потом.

Приходится брать с собой чистую футболку, чтобы перед парами зайти в университетский туалет и переодеться.

Не самое, кстати, простое дело. Во-первых, кажется, что ты один такой потный, которому необходимо переодеваться после дороги, и, не дай бог, кто-нибудь из сокурсников заметит это – о знакомстве с девушкой можно будет сразу забыть. Во-вторых, туалеты имеют кабинки, а вот умывальники стоят в ряд в общей комнате. И тут либо спасаться влажными салфетками, которые толком не убирают пот, либо набраться смелости и подмыться в раковине.

Наверное, в женском туалете всё проще: девчонки могут хоть прокладки друг у друга на глазах менять, и ничего, а в мужском такое нельзя – это упасть в грязь лицом.

– Ты главное не забудь купить молоко, дорогой!

– Да-да, мам, – произнёс Шон уже за дверью, повернув ключ.

Интересно, сколько раз сегодня она повторит эту фразу? Однажды он вернулся из университета, а мама всё ещё её повторяла. Ей категорически нельзя пить молоко, и Шон, конечно же, его не купит. Он купит минеральную воду и насыплет туда немного крахмала, чтобы побелела. Мама будет очень рада свежему молоку от мистера Оливера, ведь у него всегда самое свежее и самое сливочное молоко во всём городе.

Жаль только, мистер Оливер кормит червей на кладбище уже по меньшей мере сорок лет, и живут они уже в другом городе, но это совершенно не важно ни для Шона, ни для его любимой, но страдающей старческой деменцией мамы.

Процедура по раскрашиванию воды будет происходить вечером, а сейчас, не набравшись смелости и выбрав салфетки, Шон, раскорячившись в узкой и неудобной кабинке, вытирал последние капли пота с рук и запихивал мокрую футболку в пакет, завязывая его поплотнее и засовывая в самый низ рюкзака, мысленно моля всех богов, чтобы он не вонял к последней паре.

– Господи, ну почему университет не в состоянии поставить душевые? У них же сто процентов есть на это средства!

Шон тяжело переносил подобные неудобства. Он с детства был очень педантичен, мылся дважды в день, а в жару и того чаще, что совершенно не свойственно для подростков. Ежедневно менял нижнее бельё и носки. Тогда, в детстве, у него была вполне уважительная причина так поступать, и можно было бы, как водится, сказать: «Во всём виноваты родители!», но нет, дело было совсем в другом.

Хоть сейчас его любимая матушка не здорова и периодически размазывает свои фекалии по стенам коридора, по пути из уборной в комнату, что, конечно, очень огорчает Шона, ибо приходится вставать на два часа раньше, чтобы отмыть всю эту благоухающую абстракцию, но когда-то она была в своём уме.

Раннее детство Шона проходило более-менее нормально, не считая маминой тяги к различной эзотерике, нумерологии, всем традиционным и не очень религиям. Нет, сама она не была ни гадалкой, ни целительницей – она считала, что для этого нужно обладать врождённым даром, а ей, увы, он не достался. Но прибегать к помощи подобных специалистов она просто обожала.

Это даже работало, особенно против лёгкого насморка или упавшего на пару пунктов давления. Хорошо, что Шон был от рождения крепким ребёнком, и различные отвары из всего, что росло у них в саду, не делали ему плохо. Хорошо правда тоже не делали, но зато мама излучала счастье и умиротворение, от того, какая же она молодец, и как заботится о прекрасном малыше. Она не догадывалась, что львиную долю его здоровья он унаследовал от отца, неприятного, алчного и крайне мелочного мужчины, сбежавшего из их жизни за пару месяцев до рождения Шона. Но при этом отец обладал невероятным здоровьем и на её памяти лишь раз жаловался на головную боль.

– Видимо, так сложились звёзды, малыш, и у нас с тобой свой кармический путь. Да благословит нас Бог! – говорила Александра, когда укачивала младенца.

– Ничего, я и сама о тебе позабочусь, уж поверь своей маме!

Шон верил, в младенчестве, конечно, у него не было выбора. И в раннем детстве, когда он уже вовсю бегал по саду, наполненному кустарниками прекрасных роз, единственное, что им оставил дорогой отец, – полуразвалившийся дом с плесенью в подвале, который не смог впарить ни одному дураку. Дом практически непригодный для проживания, прикрытый огромным, заросшим розами и крыжовником садом.

Правда, запах роз не особо нравился ребёнку – слишком приторный, но он был определённо лучше запаха плесени, давно просочившейся из подвала на кухню и в прихожую. Скорее всего, плесень можно было убрать, но Шон в силу своего возраста не мог этого знать, а мама была слишком погружена в тревоги и переживания.

А вдруг люди, которые придут убирать плесень, навредят нам?

А вдруг это так и нужно, и убрав плесень, мы навредим энергетике дома?

Поэтому она ограничивалась заваливанием подвала различными пахнущими не менее резко травами, еловыми ветками и прочими народными средствами, в силу неумолимых законов биологии гниющими в сыром, проросшем плесенью подвале. Шон верил, что так поступать правильно и что обязательно с утра нужно выпить отвар из шиповника, одуванчика, липы и ещё какой-то травы, коих у мамы было десятки, если не сотни. Отвар был ужасным, горьким, и после него немного болел живот, но мама уверяла, что благодаря этому вареву он станет большим и сильным, а главное – очень умным.

Малыш Шон был очень доверчивым маминым сыночком, настоящим солнышком. И нельзя сказать, что у них всё было плохо. Можно подумать, что бедный ребёнок существовал с глубоко душевно больной матерью, приносящей только вред в его жизнь. Но они были счастливы в своей замкнутой системе, состоящей из трав, звёзд, предсказаний, веры в Иисуса и Будду одновременно. А генетическое здоровье ребёнка даже позволяло не сильно страдать.

Так они и жили в этом маленьком сумасшедшем мире. Мама искала спасения в звёздах и травах, а он – в мечтах о том, что когда-нибудь отсюда сбежит. Только вот ничего не менялось. Он пил эти отвары, думал, что они делают его сильнее, пока, наконец, не понял, что это была просто жидкая пытка. Но тогда он ещё верил маме. Верил до тех пор, пока один случай не разрушил их уютную иллюзию. Это был момент, когда солнце в его мире погасло, и он навсегда стал человеком, который ни во что не верит.

* * *

Он смотрел в зеркало, со стороны казалось, что молодой парень просто решил проверить, достаточно ли презентабельно выглядит перед парами, опираясь двумя руками за край умывальника.

Но просмотр затягивался: студент не шевелился уже около десяти секунд, продолжая стоять, не моргая, и немного прикрыв веки, смотря куда-то мимо себя в зеркало.

С каждой секундой его кисти всё сильнее сжимали керамический край, а ещё через тридцать костяшки начали белеть от напряжения, несмотря на всё такое же неподвижное и расслабленное лицо.

Видимо, у него поднялось давление и кровь прилила к голове, потому что всё ещё абсолютно безмятежное и расслабленное лицо потихоньку начало розоветь, и уже меньше чем через минуту краснеть.

Одно дело, когда кто-то падает в приступе эпилепсии, начинает дёргаться, как детская игрушка, у которой отпустили заводной шнурок, и пускать пену изо рта, – это хотя бы выглядит понятно и объяснимо, и то окружающие обычно впадают в панику. А когда человек стоит ровно и спокойно, единственное, что выдаёт в нём напряжение – это кисти рук, вдавленные в край раковины с такой силой, что она начала трескаться в том месте, где крепится к стене, костяшки пальцев стали практически белыми, а фаланги начали отекать.

Лицо было таким же спокойным, с полузакрытыми веками, правда, приобрело уже совсем красный оттенок, как будто он не стоял, а висел вниз головой, как на казни из рассказов средневековых писателей. Взгляд всё ещё был направлен в зеркало, мимо себя; единственное – сосуды в глазах полопались и налились кровью.

Да, от такого вида можно и в штаны надуть, что почти и сделал Ян, первокурсник университета психиатрии и клинической психологии, факультета когнитивно-поведенческой психологии. Нет, он, конечно, мечтал поработать с психами. Его невероятно будоражила возможность попасть в психиатрическую лечебницу и своими глазами увидеть людей, которые из-за голосов в голове стали маньяками, или шизофреников, разговаривающих со стенами. Но чтобы так сразу, в первый день увидеть подобное – и не за решёткой отделения для агрессивных сумасшедших, а в туалете университета, на расстоянии пары метров…

Ян уже было начал разворачиваться, чтобы позвать на помощь, но передумал – видимо, решил, что пока бегает за помощью, парень может просто упасть и разбить голову о раковину. Медленно подошёл к уже пунцового цвета Шону и протянул руку к его предплечью.

– Чувак, ты в норме? Может, позвать…

Как только кончик пальца дотронулся до руки Шона, тот резко отпустил раковину и растопырил пальцы, всё так же напряжённые и скрюченные.

Их било дрожью, словно это руки человека с сильной формой артрита, и Ян практически ощущал ту невероятную боль в руках парня. Взгляд было невозможно отвести от пальцев, выглядящих не как часть человека, а как кончики веток какого-нибудь высушенного кустарника.

Но Яну пришлось, потому что он ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Он поднял голову и встретился глазами с Шоном. Лицо смотревшего на него выглядело совершенно не умиротворённым: глаза были широко открыты, зрачки расширены, и на белках можно было чётко рассмотреть сеточку лопнувших сосудов. Кровь отхлынула от щёк, и цвет лица стал совершенно не человеческим. Щёки стали бледными, даже отливали синевой, лоб, губы и шея были красными и опухшими.

Парень стоял напряжённый, словно струна, оставаясь в той же позе, только вытянув вдоль тела руки, растопырив пальцы и повернув голову на бок в сторону застывшего первокурсника. Было совершенно ясно – ему невыносимо больно.

Пунцовые губы медленно начали открываться и вытягиваться вертикально, пока не растянулись до максимально возможного для человека, так что на уголках губ начала трескаться кожа, а из глотки начал вырываться звук. Можно было подумать, что это был крик, но нет – это был тихий хрип, близкий к звуку разрезаемого канцелярским ножом пенопласта.

Как будто вся влага и слюна высохли во рту и глотке Шона, словно всё горло покрылось трещинами и засыпалось песком. Он очень хотел кричать, но мог только издавать этот омерзительный звук, от которого Ян отшатнулся и даже закрыл уши руками.

Как будто всё то время, что он стоял у раковины, в нём копился сгусток боли, а нервные окончания не реагировали на посылаемые сигналы, и он не ощущал того, что с ним происходило. А сейчас, в один миг, он почувствовал всё, и огромная волна острой боли наполнила всё тело. Казалось, что дальше уже некуда, и человеческое сознание не сможет выдержать такой удар, но ощущения не становились меньше, а только нарастали, пока не дошли до критической точки, не оборвав сознание Шона, которое решило сбросить все предохранители и отправить его в спасительную темноту обморока.

После такого потрясения многие бы остались в бессознательном состоянии как минимум на пару дней, но не Шон.

Несмотря на внешность худого и долговязого парнишки, никак не тянувшего на свои двадцать лет, он отличался потрясающим физическим здоровьем. Он пришёл в себя практически сразу. Ян успел только позвонить старосте группы, чтобы привели помощь, а оставлять парня одного в таком состоянии посчитал совершенно невозможным.

Боль исчезла так же быстро, как появилась. Только голова оставалась невероятно тяжёлой, словно туда налили расплавленного свинца, и он уже успел застыть. Неприятно болели потрескавшиеся уголки губ, кровоточившие и наполнявшие рот железистым привкусом.

– Чувак… ты в порядке? Скоро придёт врач, ты не шевелись особо, – Яна тоже немного потряхивало.

От увиденного парень ещё не пришёл в себя и, скорее всего, долго будет ломать голову, что же он видел и возможно ли, чтобы человека так скрючило, словно тело состоит не из костей и мышц, а из деревянных деталей и шарниров, соединённых проволокой, выкрученных в неестественную позу.

– Нет… не надо было вызывать врачей, – вяло пробубнил Шон и начал подниматься.

Тело плохо слушалось, но он смог, опираясь опухшими руками о стену и не без помощи Яна, подняться. Привалившись на почти отвалившуюся раковину, открыл холодную воду и начал смывать следы крови с лица и локтя, ушибленного об угол кабинки во время падения.

– Как не надо? У тебя чуть голова не лопнула! – возмутился Ян. – Ты бы видел себя! Я чуть со страху не обделался! – и, заметив, как поник замученный парень, уже спокойнее добавил: – Мне казалось, ты можешь умереть…

Шон развернулся и внимательно посмотрел на студента. Парнишка невероятно располагал к себе. Он был невысокого роста, вряд ли дотягивал до метра шестидесяти, пухловат, но не настолько, чтобы назвать толстым. Однако можно с уверенностью сказать: на обед он ест не соевое молоко с безглютеновыми хлебцами, а пару отбивных и макароны с сыром.

Приятные черты лица: полноватые щёки и небольшие карие глаза, забавно вытаращенные сейчас, но всё равно слишком маленькие относительно круглого лица. Лохматые каштановые волосы, редко видящие парикмахерские ножницы, и юношеское акне, так некстати расположившееся на лбу. Без прыщей он был бы симпатичным, но, увы, гормоны не щадят никого, особенно молодых парней в тот период, когда очень хочется познакомиться с красивой одногруппницей, но лицо выдаёт, что в самый ответственный момент не сможет справиться даже с бюстгальтером.

Ян походил на джунгарского хомяка, увидевшего настолько невероятное событие, что прекратил жевать и открыл рот, а из пухлых щёк выпала добрая горсть орешков. Люди подобного сложения не вызывают обеспокоенности, от них не ждёшь подвоха или подлости. Кажется, вся наивность и доброжелательность мира собрались в одном человеке. Кстати, потрясающе удобная внешность для какого-нибудь мошенника или политика, что, впрочем, одно и то же. Но Ян был из тех людей, чья внешность полностью отражала внутренний мир.

– Послушай, – начал Шон, – если кто-то узнает о том, что здесь произошло, мне светит больница. А это значит, что я пропущу семестр и, скорее всего, вылечу с бюджетного места, а оплату я никогда не смогу потянуть. Понимаешь?

Ян не понимал и смотрел на него всё так же широко раскрытыми хомячьими глазами. Шон ненадолго замолчал, посмотрел себе под ноги, потом резко развернулся, поднял валяющийся под раковиной рюкзак и двинулся к выходу.

– Прошу тебя, когда прибудут врачи, скажи, что студент просто поскользнулся и упал, ты вышел из туалета за помощью, а когда вернулся, то уже никого не было. Ты, конечно, можешь и не врать, но, поверь, если так не сделаешь, то уж лучше бы я и вправду умер.

Дверь закрылась, оставив первокурсника в ступоре и в полном непонимании произошедшего и плана действия. Нет, он не стал говорить прибежавшему университетскому фельдшеру, что видел, а даже если бы и сказал, то врач, скорее всего, не поверил бы.

Конечно, человек сначала покраснел, потом посинел, бился в конвульсиях и упал, а через минуту просто встал, отряхнулся и пошёл. Доктор, и так запыхавшийся благодаря спринтерскому забегу от медпункта до главного корпуса, просто посчитал бы, что остроумный студент решил разыграть его и точно написал бы докладную в директорат.

Версия Шона была очень правдоподобной, и врач, несмотря на внутреннее негодование из-за незапланированной, а главное, беспричинной пробежки, ведь первокурсник совершенно не запомнил внешность упавшего студента и найти его не представлялось возможным – из тысячи учеников университета у доброй трети есть лёгкие травмы после драки, попойки в общежитии или просто от неуклюжести, – похвалил Яна за бдительность и неравнодушие к чужой беде. Пожелал удачной учёбы и, пробубнив что-то про необходимость написать докладную о замене раковины в мужском туалете главного корпуса и о совершенно ничего не ценящих свиньях, считающих себя вправе ломать казённое имущество, удалился из уборной.

Вскоре и Ян выбежал из туалета, осознав, что потратил слишком много времени и уже на двадцать минут опоздал на первую в его жизни пару. Он решил выбросить из головы данный инцидент, по крайней мере на ближайший день. Конечно, потом мысленно вернётся к странному событию и, скорее всего, найдёт парня, ведь ему было очень плохо, и Ян в силу своего характера, даже не зная имени, всё равно беспокоился за человека.