Невинная куртизанка

Размер шрифта: 13

ISBN 978-5-0064-6614-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Невинная куртизанка

Жалостливый этюд, переросший в роман в слезах.
Воззовёт ко Мне, и услышу его. Псалом 90.

Ина

Хотя все герои произведения не нуждаются во внешнем тщательном описании, потому что полностью отвечают фантазиям и требованиям каждого отдельно взятого читателя, мозг которого является лучшим режиссером для своего владельца, адаптируя наиболее удобным образом внешность любого встречающегося ниже персонажа под себя, позволим себе небольшое ознакомление.

Она была обычным продавцом из заурядного магазина. С виду невероятной скромности и порядочности, с ценной для практичного человека способностью краснеть в нужный для дела момент, тем самым вызывая соучастие в собеседнике, Ина обладала незаметной и какой-то сразу и непонятной, а точнее неоднозначной в смысле симпатичности внешности: резкие черты, резкие интонации, движения, напрочь лишённые даже намёка на грацию. При этом никакой компенсации одеждой, которая, наоборот, помогала не вникать в подробности и отбивала желание выискивать в ней хоть что-то интригующее. Была она и не самого привлекательного возраста, смело подгребающего к пятидесяти. В общем совершеннейшее казалось бы «не то» для выбранной ей самой для себя роли дамы «Икс» и полипокорительницы. Но всё это не имеет значение, когда в человеке есть кураж.

А от неё, необъяснимым образом, не могли увернуться и, казалось бы, стойкие мужья своих суровых жён; и молодые, свободные и не очень, всеядные парни; и одинокие романтики, почти спившиеся, но «ещё о-го-го какие» мужчины по их собственным откровенным и чаще всего не к месту навязчивым характеристикам; и пенсионного и пред-пенсионного возраста «непонятно что хотевшие» (хотя понятно) ловеласы. Короче, здесь были представлены типы любой наружности и внутренности. Для всех у неё находилась горсть холодного тепла подозрительного качества.

В общении с ними она руководствовалась личным ноу-хау, заключающемся в попытках сконцентрировать вокруг себя как можно большее число почитателей, которые иногда могли бы оказывать ей разного рода услуги, так нужные одинокой женщине, находящейся в затруднительных жизненных обстоятельствах. Помогал ей активнее вызывать к себе симпатию и материальный интерес, тщательно скрываемый в первое время знакомства. Если ей от них могло что-нибудь перепасть, то никто не должен был пройти мимо неё. Если он может быть чем-то ей полезен – никто не должен спастись. Она распускала свои щупальца умело, во всех направлениях, до выяснения рациональности удерживания попавшегося в них клиента. Спрут, воплотившийся в кажущуюся видимую скромность и неприметность.

Действовала она инстинктивно тактически правильно, безгранично веря в свою непогрешимость и как-бы ничего не имея в виду. Общалась как-бы мимолётом, краснела как-бы от удовольствия, смеялась как-бы от юмора и как-бы искренне. В общем, кампанию она развернула не на один роман. Постепенно втянувшись в процесс, стала получать от него удовольствие и как-то не заметила, что использовать людей стало её натурой. Она не видела в этом ничего плохого, как и во всём, что могло принести прибыль. И никогда не испытывала даже намёка на угрызения совести, оправдывая себя сложившимися жизненными обстоятельствами, вынудившими её «крутиться» в этом направлении в этом жестоком несправедливом мире.

Её жалостливые приглушённые интонации раздавались из разных концов магазина, перед разными жертвами её особого внимания, в любое время, не выходившее за пределы рабочего графика, которое нельзя было проживать бездарно, бесприбыльно и впустую. Каждый из её «избранников» должен был приносить ей свою определённую пользу. Хотя, если бы кому-то из них вдруг пришло в голову спросить её: «А когда ты сама в последний раз помогла кому-либо бескорыстно?», она просто не поняла бы вопроса, смотрела бы на вопрошателя недоумённо и в итоге, скорее всего, послала бы его в известном направлении за столь беспардонное вторжение в её личную жизнь. Ибо, как человек сверх жалостливый к себе, она не испытывала ни малейшей жалости к другим людям и не терпела никакого, даже малейшего, намёка на критику в свой драгоценный адрес. В ней удивительным образом отсутствовала совершенно нормальная и естественная потребность заботиться о ком-то бескорыстно. И, если ей приходилось это делать (к примеру, для собственных детей), то исключительно через силу, перешагивая через себя. Но и тут она находила повод для гордости, восхищаясь своей жертвенностью.

В результате таких стараний у неё получилось сколотить вокруг себя нескромных размеров популяцию разнородных самцов.

Кеша, Валя и Виталя

Одним из ярких представителей этой популяции, несмотря на перманентную бледность, был тихий алкоголик Иннокентий из близлежащих окрестностей – высокий, очень худой, почти прозрачный. Своей худобой он каждый раз как-бы угрожал внезапно раствориться в плотном воздухе магазина. Когда он находился рядом с ней, он пылал, и тогда возникала вероятность его полного самоуничтожения в результате возгорания. Таким образом, около него всегда витало такое ощущение как-будто что-то постоянно угрожает его дальнейшему существованию. Тем не менее, это ни у кого не вызывало особых эмоций, по той причине, что никому до него не было никакого дела. Что, впрочем, его абсолютно не расстраивало, потому что – «и до всех людей вообще никому нет никакого дела». А это делало ещё более незаметным, а значит и недосягаемым для общественного мнения, звучащего особенно громко в сельской тишине, в которой он мог и дальше чувствовать себя комфортно, наедине со своим алкоголизмом.

Приходил он тихо, как призрак, просто материализовывался в любом свободном пространстве возле Ины, и так же тихо исчезал, вызывая сомнения в том, что когда-то ещё удастся его где-то встретить, и мысли, что он растворился без остатка, полностью и навсегда. Подходил он к ней без выдумывания каких-либо хитрых причин, смотрел прямо, говорил тихо. Он был абсолютно аномально не обидчив. От него можно было отвернуться в любой момент разговора, тем самым, окончив аудиенцию и не заботясь о его подогреваемых ежедневным алкоголем в одиночестве чувствах. И не надо было даже сомневаться, что завтра он обязательно вернётся с ещё большим энтузиазмом, если этот ещё больший энтузиазм вообще был возможен. Он, так же тихо, как приходил, проговаривал ей в спину очередное уверение в своей поддержке не только «если что», но и «в любое время дня и ночи»; брал с витрины обязательную бутылку алкоголя подешевле, потому что, как известно в определённых кругах, – «всё из одной бочки», а он себя обмануть ни в коем случае не даст, потому что не дурак; и исчезал, оправдавшись фразой: «Дела не терпят отлагательств». Ина понимающе кивала, как-бы заражаясь на время его тактичностью. И действительно, от времён его «до алкогольной» жизни в него намертво въелась эта тактичность и именно это в нём ценила Иночка, вообще-то не склонная копить в себе положительные качества, но, однако, замечавшая их в других людях, особенно, если эти качества были направлены на неё.

Ина не могла относиться к нему всерьёз, не понимая, где он брал деньги, но они явно у него были, где-то же он их брал и, нельзя было сказать, что мало брал по её меркам, потому что одет он был всегда прилично и в магазинной тетрадке ни разу замечен не был. А это было основной привлекающей её чертой в людях. За это можно было многое простить или даже не заметить. К тому же он был без требований и претензий – самый удобный человек из всех её обожателей. Он мог бы рассказать ей, как «удивительным образом перекликаются их имена: Иннокентий и Инесса. Но слышит ли она это? Способна ли понять эту незримую и почти неуловимую связь, данную им свыше?» Но он всматривался в её непоколебимый и недвижимый профиль и романтичный настрой отпускал его. Иннокентий был способен только иногда попросить определиться ему с выбором закуски, хотя в этом он был и сам знатоком. Она великодушно прощала ему эту слабость и даже сама лично протягивала ему первую попавшуюся под руку консерву чего-нибудь. От такого всплеска внимания к его недостойной персоне, он неизменно терялся, выдавливал: «богиня, Вы не оставляете мне шансов» и быстро исчезал, чтобы внезапно не умереть у её ног от чрезмерно учащавшегося сердцебиения, отдававшего во все части его измотанного жизнью организма.

Кеша приходил в магазин ежедневно, неизменно тащил туда своё, хоть и лёгкое, но малоподвижное тело, и было не очень понятно – за водкой или всё-таки к Ине. Он и сам уже не очень это понимал, но разбираться в этом не видел причин – всё прекрасно совмещалось и было одинаково приятным. Как любой проспиртованный философ или алкоголик, склонный к философии, что чаще всего – одно и то же лицо, он ценил гармонию во всём и ни в коем случае не хотел её нарушать, тем самым добавляя к алкоголизму ещё одну зависимость. Ине не хотелось вникать во все эти тонкости гибели другого человека, ей просто было приятно осознание собственной значимости и необходимости даже для незначительных в её понимании лиц.

Также в наличии у Иночки имелся престарелый ловелас Валентин, курсировавший целыми днями в районе её повседневного обитания. Впрочем, это для других людей его престарелость была очевидной. Для Инессыы вопрос возраста её обожателей был давно закрыт и она уже не только не задумывалась над ним, но даже искренне не замечала его. Валентин любил всех женщин, оказывавшихся в поле его зрения на подконтрольной ему территории и, естественно, к Ине также питал необъяснимое влечение. Он появлялся из-за какого-нибудь неочевидного угла, молча брал её сумки или что там ещё она могла тащить и, не принимая возражений, которых, впрочем, и не возникало, доставлял их к её дому и так же спокойно и без претензий исчезал.

Валентин, согласно носимому им имени, ассоциировал себя с персонажем, который должен был одаривать любовью всех встречаемых им женщин. У него был целый легион дам, каждая из которых была для него исключительной и которым он считал себя обязанным уделить внимание в течение дня. Это занятие его не утомляло и, именно в нём, он находил радость бытия и даже считал это своим особым и главным предназначением.

Валентин нужен был Иночке в такой же степени, как и она ему. Более того, она чувствовала в нём родственную душу, так же как и она, обожающую простое человеческое внимание к себе с сексуальным подтекстом. Зная его свободный подход к общению и беспретензионный стиль, она могла быть спокойна в отношении возможных приставаний и расплаты за добро. Поэтому встречала она его с действительно искренней улыбкой, что случалось с ней не очень часто. Человек, замечая в другом свои гадости, начинает чувствовать себя комфортнее и может позволить себе снять маску и расслабиться, насколько это вообще позволительно в наше нравственно паскудное время.

По пути он не впадал в затасканный романтизм, не запутывался в политических дебрях, ни на чём не настаивал и, вообще, не затрагивал трудных тем. Если она спрашивала:

– О чём будем разговаривать сегодня?

Он просто отвечал:

– Готов внимать любой лапше от тебя.

Она внутренне расслаблялась и искренне улыбалась, радуясь, что не придётся придуриваться и врать.

Чаще всего его интересовала погода, потом он участливо выслушивал её повседневные жалобы на здоровье и финансы, понимающе кивал в нужных местах, чем внушал ещё большую симпатию. Он был тактичен и удобен. Несколькими нужными и вовремя сказанными фразами Валентин дарил ей уверенность, что всё будет хорошо, впрочем, он и на этом не настаивал. В общем, он вполне заменял профессионального психолога, но не претендующего на гонорар, чем и был ей особенно симпатичен.

Уходя, он чувствовал себя повелителем сердец. Она чувствовала себя невероятно привлекательной и лёгкой. Волны позитива изливались из них, окуная в себя всех встречавшихся им после и рискующих стать их очередной добычей пешеходов. Они как-бы подпитывались друг другом и были друг другу взаимонужны.

Ещё один ежедневный посетитель магазина, умело и незаметно превращаемого Инессой в дом свиданий (или просто в персональный бордель), был Виталий. Внешне он крайне выгодно отличался от всего остального контингента её поклонников и даже был красавцем по обоюдному мнению всего женского коллектива магазина, у которого мнения крайне редко в чём-либо совпадали. Ина даже несколько раз искренне засматривалась на него, но всегда одёргивала себя, не позволяя себе опускаться до подобных тёплых и расслабляющих эмоций. Не в её положении можно было допускать подобные слабости.

Виталя, как ей нравилось его про себя называть, долго не решался к ней подойти, всё ходил и ходил вокруг, наблюдая за ней издалека и, как ему казалось, незаметно, но так долго, что даже ей уже успела надоесть его такая аномальная ненавязчивость и совершенно не распространённая и абсолютно не популярная в селе тактичность. Иночка никак не могла понять, что с ним не так. То, что с ней, определённо, «всё – так» она не сомневалась. Причина была явно в нём. Она перебрала все возможные пришедшие на ум варианты от многодетного семьянина до проблем с головой и остановилась всё-таки на последнем варианте, умозаключив, что многодетность ни в коем случае не является признаком нерешительности, а как раз – наоборот, хотя и шизики тоже тактом не особо отличаются. В общем, была вокруг него какая-то загадка, которая и сдерживала его.

Но Инесса промахнулась во всех своих предполагаемых версиях. Как пришлось ей самой, в конце концов, выяснить из проверенных источников – он просто был человеком верующим, уже дошедшим до стадии понимания важности ответственного отношения к взаимодействию полов, но пока не дошедшего до уверенности – нужна ли ему вообще такая обуза в жизни в виде Иночки или лучше оставить всё так, как есть. Его обозначившаяся религиозность не пользовалась популярностью в обществе, не добавляла ему симпатичности и резко снизила градус её им увлечения, поставив его в ряд со всеми остальными посетителями магазина. Но в целом эта информация нисколько не помешала ей впоследствии принять его в круг любителей её, как не могла помешать ей в этом практически любая о них информация.

Познакомиться с ней Виталя решился только под видом проповеди, но сильно не напирал, вполне осознавая не особую её заинтересованность в этом вопросе и имея в виду истинные мотивы знакомства с ней. Просто такой повод для знакомства помог ему чувствовать себя поуверенней.

Крайне постепенно и плавно к проповедям Виталя начал примешивать пуританский флирт. Но он всегда опасливо держал себя в рамках и не позволял себе опуститься до пошлостей времён бурной молодости, в которые скатиться было весьма легко и которые и вспоминать-то теперь было стыдно (но, увы, – приятно). Эти эффективные пошлости раньше однозначно приводили его в пьяную постель с дамой любого уровня сложности. Но, как небольшой сопутствующий отрицательный момент, через короткое время, – и к рыданиям брошенных барышень, который раньше он воспринимал просто, как побочный эффект любых отношений. Но это было раньше и возврата к этому всему очаровательному безобразию он больше не планировал. Виталя резко зажмурил глаза, разжмурил, чтобы засасывающее видение рассеялось, как ад, шагнув в который вернуться было нереально. Это время прошло и не должно было возвращаться ни при каких обстоятельствах и ни под каким, даже самым благовидным, предлогом. Поэтому Виталя при встречах успокаивал Иночку своими заверениями, что, как истинно верующий человек, до свадьбы в плане секса он – ни-ни. Но и свадьбу не предлагал. Да и свиданий, впрочем, тоже не предлагал. Объяснял он это всё, как бы извиняясь, а ей нравилось в нём больше всего именно это «ни-ни», как и во всех мужчинах, которых можно было использовать, не переживая о взаиморасчётах.

Первая реакция на это, так называемое, отречение от неё у Ины была относительно спокойной. Тем не менее, спустя некоторое время, любопытство взяло верх и потребовало подробностей.

– Но хотя-бы просто для здоровья секс же необходим? – допытывалась она у впавшего в видимость скромности Виталия.

И он, сдвинув брови, чтобы внезапно не заржать, отвечал вполне серьёзным тоном, но не настолько, чтобы быть уличённым самому, хотя явно был экспертом по таким делам:

– Насколько я знаю, кто занимается сексом «для здоровья», – потом долго лечится. Мне рассказывали. По-знакомству, – на всякий случай уточнил он. Короче, скромник он был ещё тот, хотя и с принципами.

Шутка была засчитана и Виталя был «зачислен» в круг её употребляемых-когда-нужно мужчин.

Если Вам нравится книга, Вы можете поддержать автора: ВТБ 2200245928185656, VISA 4177490196307534, Тбанк 2200701372337748.

Гномы

Особое место среди всех её почитателей занимал коллектив, по каким-то своим причинам не выросших до роста взрослых мужчин, мужчин. Они, как наиболее лишённые женского внимания и не видя особого сопротивления с её стороны, намертво прилипали к ней. Инесса помогала им чувствовать себя «настоящими мужчинами» (если ещё кто-то помнит, что это значит), то есть поднимала из глубин их подсознания почти забытое желание защищать и заботиться о более слабых созданиях, чтобы почувствовать себя героями или рыцарями, на выбор. Роль более слабого создания она отыгрывала для них идеально, поднимая из глубин уже своего подсознания воспоминания об этом почти забытом самоощущении, будучи вынужденной ежедневно везти на себе громаду бытия не только без поддержки, но даже и без страховки. Короче, она дарила атакующим её этим маленьким, и не только им, мужчинам их первоначальный смысл существования, который они утратили в боях за мнимую свободу – свободу от семейных уз. В результате обретения этой свободы они теряли покой, но обретали сомнительное, но на какое-то время яркое чувство полноты жизни, мечась по просторам разврата, безразборного интима и насилия до тех пор, пока неожиданно для самих себя не обнаруживали себя к концу жизни в какой-нибудь канаве, аллегорической или вполне реальной. В контраст с этим разгулом, игра с Инессой увлекала всех принимавших в ней участие, так как наконец-то, именно в ней, все, обретая свои первоначальные настройки, становились на свои правильные места. Мужчины вели себя, как мужчины, сильные и заботливые, а женщины – как женщины, слабые и доверчивые. Точнее, в данном случае, – одна женщина.

Постепенно вокруг неё сколотилась целая коллекция «гномов», среди которых она была, как Белоснежка, как-бы оправдывающая нереальность названия магазина «Небыль» через нереальность событий, устраиваемых ею в нём. Жизнь заиграла гранями, которые, если постараться и напрячь воображение, издали напоминали эту сказку.

Первый «гном» – Толя, привозивший несколько раз в день товар в магазин, обошёлся Инессе в несколько улыбок его плоским шуткам, на которые его жена, «абсолютно истеричная баба» (согласно беспристрастной характеристике самого Анатолия) давно реагировала, по его мнению, неадекватно, а точнее – матом. Иночка же напротив – оценила его чувство юмора и преобразила его будни. Он по нескольку раз в день подходил к ней, якобы в поисках какого-то продукта и параллельно закидывал пару шуток. Они, естественно выстреливали, потому что Толя был совладельцем микроавтобуса. «Ну и как было этим не воспользоваться?» – размышляла практичная Ина и пользовалась. Он покорно ждал её после работы, она грузила в бусик сумки, грузилась сама, не переставая ржать, чтобы Толя не заподозрил в ней охлаждение к нему. Желтизна бусика, проглядывавшая сквозь слои грязи, соответствовала царившему в нём ярко – взрывному настроению, наступавшему с погружением в него развесёлой Инессы. И хитрый Анатолий, как можно медленней, чтобы на подольше растянуть радость их общения, катил к её дому, где Инесса, не допуская выхода их отношений за пределы бусика, плавно исчезала, оставляя Анатолия наедине с его догадками по поводу её к нему отношения. Он удобно сваливал её холод на стеснительность и скромность, приписывая ей эти женские плюсы, и укатывал к жене, напрочь лишённой их. А дома ежедневная жена Марина откровенно выражала свои мысли по поводу ежедневно привозимого с работы Анатолием своего постно – индифферентного лица, по которому чересчур темпераментной Марине хотелось ударить со всего размаху мокрой тряпкой, чтобы вызвать на нём хоть какие-то живые эмоции. Она каким-то непронумерованным чувством подозревала, что это лицо неспроста выпрашивает её решительных по нему действий. И ведь действительно её догадки были верны: лицо было следствием подлого сравнительного анализа милой до невозможности Ины и стервозной до выхода из любых рамок и норм Марины. О причинах своего такого настроения Толя предусмотрительно предпочитал умалчивать, опасаясь несправедливой расправы. И постепенно он всё более уверялся в своей непростой судьбе, оправдывая свой «невинный флирт» Марининым необоснованным недовольством. Инесса сверхъестественным способом жила в чужих семьях, находясь в это же время у себя дома. Она умело внедрялась в чужие семьи, внося в них разлад и оставаясь при этом в стороне. Какие к ней могли быть претензии? Разбирайтесь в своих там семейных кризисах сами.

Второй «гном» – Митя, предпенсионер с козлиной бородкой, ещё более сближавшей его со сказочным персонажем, держался невозмутимым бодрячком. Летом он смело оголял своё хилое потрёпанное тело с помощью майки и шорт, представляя, что тем самым выгодно подчёркивает воображаемые мышцы. Добивал образ сандалиями, надетыми на носки, от чего чувствовал в себе молодость и лёгкость, как мальчик-пионер на каникулах, которому наконец-то можно было снять галстук, скомкав и засунув в карман, и ощутить свободу бытия. Возможно, это были шутки мозга, вспоминавшего детство при помощи ассоциаций, вызванных подобным костюмом. Зимой он категорически не застёгивал куртку и не носил никаких головных уборов, самовлюблённо демонстрируя окружающим свою «молодую» горячность. В общем, старичок температурил.

Он был любителем пускать пыль в глаза. Поняв из разговоров с Иной, что наиболее действенной для её глаз «пылью» являются деньги, именно их он и решил ей демонстрировать. Рассчитываясь на кассе в магазине, он, рисуясь, доставал сразу все имевшиеся в наличие купюры и предлагал кассирше самой отсчитать нужное их количество, как бы не заботясь о точности взимаемой с него суммы. А непонятливая кассирша опасливо соглашалась, предполагая, что дедушке самому трудно это сделать. Показывая тем самым своё пренебрежительное отношение к деньгам, он как бы намекал на то, что этим может воспользоваться любая нерастерявшаяся дама, которая окажется рядом с ним. И действительно, в Инессе вид неконтролируемых денег вызывал терзания и трепет, провоцирующие её отказаться от многочисленных поклонников и окунуться в семейный быт, пусть даже с невзрачным, но материально одаренным Митей. И всё-таки пока ей удавалось взять себя в руки и не шагнуть в очередную бездну брака со странным дедом, который вероятнее всего, как она подозревала, искал сиделку в своём недалёком немощном будущем, но пока просто тщательно это скрывал, надеясь обмануть окружающих своей бодростью.

Тем не менее, подобную небрежность к деньгам он проявлял исключительно прилюдно и, придя домой, всё тщательно пересчитывал и перепроверял. Нужно было понять – всё ли на месте и может ли он и в следующий раз позволить себе такие «широкие жесты» без потерь. Рассчитывать каждый раз на порядочность кассирш в наше время по его многоопытному мнению было верхом безрассудства.

Однажды Митя для захвата Иночкиного драгоценного внимания даже рискнул на эксперимент с применением оригинальности. Очередь медленно продвигала его к кассе. Тишину, которая могла бы царить в магазине, перекрывал очередной скандал из тех, которые периодически спонтанно возникали и так же внезапно затухали, вырождаясь в тишину. Инесса, любившая подобного рода развлечения, заметно оживившись, придвинулась к кассе, заняв удобную для наблюдений, давно выбранную для этого позицию.

Конфликты на кассе происходили не редко, были вполне ожидаемы и объяснимы. Способствовала им разновидность кассиров, происходящая скорее всего из класса пресмыкающихся. На кассе шёл постоянный естественный отбор клиентов по принципу уважения к чужим деньгам. Увидит такой работник на покупателе брэндовую шмотку и разнообразие выбранных им продуктов и тут же вешает на него бирку: «одобрено». Они часто и сами, возможно, не понимают, как так непроизвольно получается, что вдруг теряется их самоконтроль под натиском такой роскоши. И от подобострастия уже готовы задушить клиента своей незамыкающейся улыбкой, через которую преувеличенно добродушно и приторно льстиво перечисляют:

– Икорка, фуаграшечка, устречки, трюфельки, фенхелёчек…

И рискует тот, кто предстанет перед этими эстетами от торговли в немного обшарпанном виде – уничтожат презрением. Тебе заботливо прошипят: «что там у Вас?», швырнут на прилавок сдачу, может быть даже докинут пакет, если повезёт. И не надо тебе такому ничтожеству больше сюда приходить. Да и вообще, жить тебе больше, по их мнению, не надо.

Смелые люди из богатых давно предпочтитают носить какие-нибудь простенькие шорты-майку, если их заносит судьба в подобные заведения, чтобы наверняка знать, что о них думают подобного типа личности. По крайней мере не нахватаешься их лицемерия.

И вот в этом месте концентрации нервных реакций, конфликт мог развернуться в любой момент. И Ина ревностно блюла это место, как родное, в каждую свободную минуту.

Как назло, в противоположном углу магазина одна из её наиболее опытных коллег начала кидаться штампами в «обнаглевшего» по её мнению покупателя, который попросил не подгонять его в выборе нужного сорта бухла своим продолжительным пронзительным взглядом. По её подозрительному мнению, этот бомжила просто усыплял её бдительность, чтобы незаметно умыкнуть бутылку. Тем более, что в последнее время кто-то постоянно воровал в магазине алкоголь. Атмосфера недопонимания электризовала воздух между сторонами назревающего конфликта.

Ина заметалась, упуская конфликт. Коллеги уже не раз подкалывали её этой незабвенной любовью к наблюдению за чужими скандалами. Но этот навязываемый ей со стороны искусственный стыд не останавливал её и Ина трактовала подобные действия по-своему – быть в гуще событий. Оказаться одновременно вблизи всех эпицентров энергетических бурь не представлялось возможным. Не прекращая наблюдение за кассой, она напрягла слух, чтобы поймать хотя бы суть происходящего в глубине витринных пролётов. До неё долетели возмущённые эпитеты:

– Разговаривай уважительней, потому что я старше тебя, козлина, – убеждала покупателя быть вежливым неоднозначными призывами работница зала.

– Ты чё, старая, совсем одичала в замкнутом пространстве? – не отставал в эпитетах покупатель.

Проходящая мимо и посочувствовавшая продавщице активная женщина попыталась выдать ей свою версию происходящего:

– Вот именно – Вы старше. Вот, если бы Вы были младше, он бы Вам не хамил, а улыбался и строил глазки. А так – что с Вас взять? Что же Вы ещё ждёте? Скажите спасибо, что не избил. Тут недавно случай был…

Продавщица задумалась. Уставший от давно отрепетированной ругани покупатель воспользовался возникшей паузой в этой внезапной неожиданной лекции и ускользнул в дебрях витрин и проходов, радуясь, что так легко выбрался. В общем, все остались довольны, что конфликт не получил развития. А Ина удовлетворилась и этой малостью в предвкушении предстоящего шоу, неизбежного в таких местах.

Итак, Инесса, оставаясь у кассы, сумела-таки не упустить и понаблюдать за удалённым эпизодом и была довольна собой и своей ловкостью. «На очереди – ссора в очереди» – успевала каламбурить на творческом подъёме она. И вот, она стояла у кассы с лицом, отражавшим фразу: «Да будет срач!»

Ожидаемый конфликт неизбежно грянул. Тётку, стоявшую перед Митей, решил подрезать наглый гражданин, с чупа-чупсом в руке. Неподготовленная к внезапной наглости женщина от неожиданности стала откровенной:

– Мужчина, куда же Вы без очереди прёте?

– Я же с дочкой, – аргументировал, как ему казалось убедительно, наглый гражданин, подтянув свободной от чупа-чупса рукой к прилавку девочку лет пяти. Тётка, победившая за этот день уже не одну очередь, не поняла, почему это могло стать причиной, не стала смущаться и решила высказаться в полном объёме:

– А что не так с твоей дочкой? Папа – дятел? Ну, это у нас в стране у девяносто девяти процентов детей такая ситуация, поэтому никаких твоей дочке привилегий. Понимаю, не повезло девочке, но я тут не при чём.

Мужчина, не привыкший к сопротивлению его наглости, с готовностью перенастроился на конфликт, не принимая во внимание нелепые аргументы про возраст и пол оппонента, трактуя их по-своему:

– Скажите спасибо, что Вы в таком возрасте, когда бить Вас уже опасно. Хоть Вы уже вероятно и настроились на вечность, но зато я сидеть не готов.

После такого обоснованного ответа женщина, изобразив на лице многообещающее выражение, молча вытащила из кармана телефон, злорадно ухмыляясь в сторону слишком уж разговорившегося смельчака.

– Вы куда звонить собираетесь? – забеспокоился растерявшийся вдруг мужичок, подозревая в тётке всевозможные угрожающие его здоровью связи.

– Думаю санитаров вызывать или полицию.

– Перестаньте мне угрожать. Я, может быть, извиняюсь, – сменил интонацию внезапно перевоспитавшийся грубиян.

Женщина, натренированная в такого рода недоразумениях, решила разъяснить свою позицию окружающим и подытожила:

– Не трогайте меня – я вонять не буду, – и убрала в сумку разрядившийся ещё утром телефон.

Кассир, предусмотрительно дождавшаяся мирного разрешения конфликта, наконец решилась выступить в роли самоназначенного судьи и призвала стороны к порядку:

– Мужчина, будьте мужчиной. Женщина, подходите, – привычно совершила она свою ежедневную миротворческую миссию.

Конфликт самоисчерпался, разрядившись в зарядившуюся от него Инессу.

Наконец очередь дошла до Мити. Рассчитываясь, он пытался не отводить взгляд с продолжавшей стоять рядом Ины. Кассир вывалила на прилавок сдачу в виде горки рублёвых монет и невозмутимо уточнила:

– Крупнее не получается…

Митя смахнул сдачу с прилавка в ладонь. И, за неимением спецкармана для мелочи (не бросать же её в стоявшую рядом урну), он стал медленно сливать монеты в «аквариум милосердия». Как ему вдруг представилось, статус перспективного жениха не позволял ему мелочиться и присвоить монеты, не делающие погоды для бюджета, но могущие выгодно оттенить его имидж щедрого в перспективе мужа. Конечно, он мог бы оставить их на прилавке, но был до крайности педантичен в вопросах порядка и чистоты. Но, тут вдруг оказалось, что дела милосердия тоже надо уметь совершать, что до этого момента ему было неизвестно. «Аквариум» был оборудован крайне неудобным отверстием. Отсутствие навыка в подобных делах выдавало в Мите жмота, вместо щедрого благотворителя. Позориться пришлось долго. Около него опять возникла, до этого успевшая за чем-то вернуться, уже известная скандальная дама, свободно формулирующая любого рода оскорбления. Женщина уже была настроена на выход и он явно создавал для неё раздражающее препятствие.

– Вот, пень старый, – не замедлила она откомментировать его медлительность при загрузке монет в ящик и оттеснила его от многострадальной кассы.

Он разозлился было на несправедливую, как ему казалось, характеристику его ещё не настолько почтенного возраста, но тут же ощутил гордость, почувствовав себя гонимым за добро святым страдальцем. Да и близость обожаемой Иночки не позволила ему падать ниже её о нём мнения. Он оттолкнул вильнувшим тазом, как ему показалось – незаметно, помешавшую его задумке хамку. Вся его неудавшаяся благотворительность получилась корявой и с оттенком абсурдности. Потому что добро ещё нужно уметь делать. Не каждому дано. Да и не каждый достоин. Это ещё нужно заслужить.

Короче, он был ещё тот шизик с широкой душой. Наблюдавшая за этим нестандартным выпадом Митиного таза Ина, покраснела, и явно не от удовольствия или восхищения. Но быстро взяла себя в руки. Ну, а как в наше время обзавестись поклонником, если не уметь не замечать его некоторые несовпадения с общепринятыми нормами? Ина – умела. И это был её ещё один способ покорения незаслуженно обиженных жизнью сердец. Митя прошагал мимо неё с улыбкой обольстителя, подмигнул и скрылся за подтолкнувшей его в спину дверью. У Ины в голове возник возможный рекламный плакат с многообещающей надписью: «Полюби себя, чмо». «Он явно воспользовался услугами каких-нибудь подобных курсов по самоутверждению. Иначе, как всё это объяснить?» – спросила она себя, но не стала слишком заостряться на этом. Какая ей разница, ей с ним не жить.

Время от времени Митя доставал из своей бесформенной и бездонной котомки, неизменно сопровождавшей его зимой и летом, очередной сюрприз для не любившей сюрпризы и предпочитавшей определённость в подарках Инессы. «Лучше, конечно, дарить деньги, в крайнем случае – драгоценности» – если произносить эту фразу легко и с улыбкой, как думают интернет – тёлки, то можно получить желаемое, но чаще всего это воспринимается жадными или бедными поклонниками, для удобства, просто, как шутка. Бесформенный холщовый мешок с ручками был сопровождающим по жизни Митю аксессуаром со времён «союза». В наши дни он выглядел оружием массового поражения. В «союзе» некоторые предметы были уродливы, но смогли пронести свою уродливость сквозь года, благодаря неоспоримой прочности и качеству. Завидная массовая выживаемость всего страшного – странный закон. Например, сорняки прекрасно переносят любую окружающую атмосферу, в отличие от культурных растений. Тараканы неуничтожимы, а люди хрупки. Так и в остальном. В результате – люди любят недолговечную красоту, но выбирают и поклоняются стабильному уродству. Привычка брать не красотой, а прочностью незыблема. Неуничтожимые, как сорняки, прочные «элиты» перекочевали в этот век без потерь, не захватив с собой почему-то ничего приличного и полезного, чего было, несомненно, более, чем достаточно в то достойное время. И представление об этом времени, увы, искажены до неузнаваемости в сознании современных дикарей, которые с подобострастной радостью приобрели, позаимствовав по-соседски, множество всяких иностранных гадостей, чем даже научились гордиться. Но в нашем повествовании, по убеждению автора, не должно содержаться уже обтрёпанных до безобразия очевидных тем, увы, непонятных различным любителям гамбургеров, затрагивающих хоть каким-то образом политику. У произведения нет цели залазить в исторические дебри, поэтому возвращаемся к более приземлённым вещам.

Сюрпризы, преподносимые Митей, соответствовали этому импровизированному «чёрному ящику», из которого он их доставал. И догадливая Ина подозревала, что когда-то давно Митя просто наворовал их у своей бывшей жены во времена тотального дефицита всего «изящного». Вероятно, так он готовился в любой момент встретить ту-самую-женщину, а не эту непонятно кому изначально предназначавшуюся, но по какой-то нелепой ошибке, ставшую именно его женой. И поэтому он желал основательно подготовиться к этому долгожданному событию, ожидание которого затянулось до старости и он успел изрядно подкопить преподносимые теперь Иночке оригинальные раритетные «сюрпризы». Эта мысль возникала у неё каждый раз, когда его рука погружалась в котомку, и непроизвольно вызывала злорадную улыбку, которую он находил милой, привычно прибывая в замутнённом сознании в её присутствии. Вручая очередной презент, он имел возможность как-бы случайно прикасаться к её руке, тем самым окупая его.

Его практическая для неё польза естественно не ограничивалась «сюрпризами», иначе он моментально был бы отправлен в каком-нибудь неприличном направлении, описанном Иной более или менее смягчёнными в целях её собственной безопасности фразами. По его утверждению, он был мастер на все руки, и мог, по её задумке, пригодиться в быту. Окружающих она убеждала, что он – «верный друг», о чём абсолютно не подозревал Митя. Он ждал её с работы, как привязанный к магазину ослик, иногда даже часами, если она задерживалась, не имея привычки и желания оповещать его об этом. Курил, ел мороженое и, мечтая, имел Инессу во всех ракурсах. «Верному другу» явно была нужна не дружба. Иногда они сталкивались с Толиком и прожигали друг друга ненавидящими взглядами, так как ни один не мог похвастаться перед другим каким-либо преимуществом. Инесса мудро и подло была одинакова со всеми.

Она могла, молча пройдя мимо Мити, укатить с Толей. Иногда, игнорируя ожидания Толи, она осёдлывала Митю, тут же начинавшего неутомимо блеять ей высокопарные комплименты. Они были навсегда заучены им в период ухаживания за бывшей женой. Это происходило в те далёкие времена, когда молодые люди интересовались классической литературой хотя бы в целях «съёма тёлок», или как там это у них тогда называлось. Он уже не помнил чётко того времени, но, не смотря на это, настоял, чтобы Иночка звала его просто Митя, как бы намекая о нестареющей душе. О душе вообще он вспоминал только в контексте сравнения себя с молодой по его меркам Иной. Других её предназначений он у себя не предполагал. Но и стареющее тело своё, которое он раз и навсегда представил соответствующим молодости души, он не списывал со счетов и поэтому не прятал. Короче, он не был в этом смысле знаменитым «глупым пИнгвином», а был просто глупым. Чтобы называть старика – Митей, нужна была некоторая степень отчаяния и даже не малая. Инесса в своей жалости к себе уже достигла этой грани. И ей, в общем-то, уже было всё равно, как его называть. Выданная замуж отцом, не видевшим в романтике никакого практического для его дочери смысла, и тем самым лишённая в молодости даже примитивных ухаживаний, не говоря уже о таком изысканном словестном винтаже, она млела от осознания своей способности вызывать хоть в ком-то эти высокопарные фразы о высоких чувствах. Жажда романтических полётов, неутолённая с молодости, вынуждена была утоляться этим суррогатом пусть и выстреливающих во все времена в женские сердца фраз, но произносимых дряблым заискивающим стариковским голоском, что само по себе действует угнетающе, если только они не произносятся любимой всю жизнь старушке её стариком. Но на неё это не действовало угнетающе, так как во всех своих историях угнетателем в конечном итоге оказывалась она сама и это её грело.

Встречая эту парочку доброжелательные односельчане, благодушно улыбаясь, здоровались. Но покидая зону слышимости, говорили сочувственно, но не без злорадства:

– С кем только у нас женщины не спят.

На полдороги она вдруг прощалась с недоумевающим, но пока не имеющим прав качать права Митей, вероятно, чтобы не светить его лишний раз перед излишне любопытствующими во все времена соседями. На прощанье он, заигрывая, говорил ей:

– Приснись мне, красавица.

Она имела наглость обещать ему это. После чего они расходились: он – довольный собой, она – довольная тем, что расходились. Дома она предпочитала отдыхать от надоедавшего за день флирта.

Но она никому из них не снилась. И никто из «гномов» не снился ей. Тем самым опровергалась широко растиражированная, но не оправдывающая себя известная мысль о том, что, если человек снится нам, то он о нас думает. И это было бы ужасно, если бы нам снились все, кто о нас думает. Если бы все, ненавидящие нас или наоборот, любящие какой-то своей странной и порой извращённой якобы любовью, снились нам по ночам, то страшно было бы и спать ложиться. Фильмы ужасов было бы смотреть безопасней для психики, чем подобные сновидения.

Одно время к Инессе назойливо приставал недоросток с не вызывающим доверие и не располагающим к себе именем – Адик, унифицированным, как ни странно, от – Адам. Несмотря на громкое имя, этот Адам был ничем не примечателен, кроме вызывающей манеры громогласно смеяться над несмешными собственными плоскими шутками, разбрасывая вокруг себя слюну и бактерии. «Вероятно, именно такой смех принято считать заразительным» – глядя в разверзшуюся пасть и морщась отмечала про себя привыкшая во всем искать негатив Инесса. Но неутомимый инициативный Адам, видя вялую реакцию Ины на его остроты, заикаясь и картавя объяснял ей «в чём тут соль», чем ещё более вгонял её в ступор. Она изначально была уверенна, что его страшноватое имя Адик было образованно от ужасающего для неё и большинства жителей страны – Адольф, несмотря на отсутствие непременных при таком повороте недоделанных усиков и пришибленный чёлки. И эта уверенность ещё более усугубляла ситуацию с её к нему отношением и даже, более того, влияла на него коренным образом.

Не спасало ситуацию и его абсолютное несоответствие «оригиналу» ярко выраженным слабоволием, которое катастрофически раздражало нервически настроенную по отношению к жизни Инессу. Оно проявлялось во всех его невыразительных действиях, невнятной речи, противоречащей нормальному здоровому мужчине стеснительности, от которой он даже иногда краснел, чем доводил её до белого каления. Глядя на него, она, не без свойственной ей язвительности, представляла, что он стеснительно простоял всю жизнь перед «нужными кабинетами» так и не решившись в них войти, чтобы хоть как-то состояться или хотя бы не опуститься до его нынешнего далеко не высокого уровня.

И всё-таки всё это наводило Ину на определённого рода размышления. К примеру – ей было не понятно – о чём думали его родители, называя его таким колоритным именем? Их выбор был глубоко подозрителен и неизвестно в таком случае, на основе какой идеологии они его воспитывали, учитывая такие их предпочтения. И вся его безобидность могла оказаться напускной и легко испариться при первой же провокации, раскрыв его истинное нутро. В общем, Инесса не смогла перебороть в себе генетическое отвращение к этому имени. И это была та исключительная ситуация, когда она отказывала кому-то в общении по нравственным причинам. И, если судить даже по не особенно принципиальной Ине, было очевидно, что Адольфы в этой стране не приживутся, несмотря ни на чьи старания и провокации. А когда выяснилось, что к Адольфу Адик никакого отношения не имеет, её уже было не переубедить.

К тому же, как и большинство людей, Адик не был готов взять всю вину или ответственность за свою жизнь на себя одного и с удовольствием, при каждом случае, искал крайних. По его версии, именно не без помощи благодушно настроенного к нему окружения, он и превратился из первого человека в последнего. Родители, называя его Адам, мечтали о форварде, друзья, переименовав его в Адик, поспособствовали его превращению в мини-ад. Он лично в этом превращении в своей судьбе виноватым себя не считал, а формулировал это просто: «накаркали».

И Адик, живя в этом аду, ежедневно обещал построить для них с Иной их общий рай. Но убедить её он уже не мог, как и никогда никого и не в чём. Рай он не мог построить даже для себя самого. А для неё с ним это, тем более, было невозможно. «Раз уж изначально не сложилось, то и продолжать не стоит» – была абсолютно убеждена Ина. Она, как человек никого обычно от себя не отталкивающий и воспринимающий людей со всеми их изъянами и заскоками целиком («это вообще их проблемы, а не мои» – компетентно комментировала она), не простила ему выдуманного ей же самой нового имени – Адольф. Она не могла никоим образом переступить через твёрдые убеждения, выстраданные многомиллионным народом, переданные ей генетически и впитанные ею с ранних лет. Не то чтобы она кого-то не простила, но терпеть около себя Адольфа было выше её сил. И потому это был редчайший случай в её практике, когда никакие выгоды не смогли перевесить голос совести. И у неё, оказывается, были свои принципы!

Как Инесса насобирала на такой небольшой площади села такое количество малогабаритных мужчин остаётся только догадываться, но притягивающийся к ней такого рода не довыросший контингент, имел обыкновение прилипать надолго и держался крепко.

Очередной немного не выросший гражданин имел обыкновение поджидать её за определённым поворотом по пути домой. Он настолько сросся в её голове с этим поворотом, что она уже не представляла одного без другого. Алик улыбался издалека своей с недостающими зубами улыбкой и так же издалека начинал разговор на любимую Инессой тему – строительство будущего Ининого большого дома, который когда-нибудь же должен был у неё появиться, несмотря на все окружающие её обстоятельства, ничем не намекающие на изменение к лучшему. По крайней мере, так ей нравилось думать. Возможно, даже их общего дома, как нравилось думать Алику, но о чём Ина, по задумке Алика, пока не должна была догадываться – пусть будет сюрприз.

Алик был пьющим строителем, то есть человеком с нехилым полётом фантазии в области архитектуры будущего, но аргументируемой знанием предмета. Он, например, мог составить смету на дом, которая вполне бы устроила заказчика. И, как говорится, – «не важно, что потом», когда в реальности оказывалось, что деньги заканчивались раньше, чем строительство. Досадное несовпадение, преследующее его всю жизнь. Выбитые недостающие зубы были красноречивым свидетельством, что Алик был далёк либо от математики, либо от порядочности. Но подобные мелочи не останавливали этого «романтика от стройки» и он настойчиво продолжал терять зубы при возникающих противоречиях с теряющими терпение заказчиками.

– Я стёр зубы в результате трений с не очень умными клиентами, – любил отшучиваться Алик, пытаясь сгладить недопонимание, но, как правило, только вызывая тем самым недоверие к своей и так неоднозначной личности.

Сроки строительства будущего Ининого дома были настолько не определены, что простирались вплоть до бесконечности, но это не могло быть причиной не обсуждать это уже сейчас. Она не в силах была не верить в свой будущий дом. Он не в силах был ей противоречить. Её неизученные чары уже во всю свою нечистую силу действовали в нём. Поэтому он верил даже в придуманную ею двухэтажность дома. Он верил в глубину её глаз, не зная их цвета, потому что всегда выключался из реальности раньше, чем успевал их рассмотреть. Он поверил бы даже в себя, если бы она хоть раз в разговоре задала бы ему вопрос, касающийся лично его самого. Например, как он дошёл до такой жизни. Или, хотя бы, как он дошёл вчера до дома. Но нет, Инесса никогда не переключалась на подобие заботы о ближнем. И может и к лучшему, что она не подвергала его таким излишним рискам. Как у человека временами глубоко пьющего у него была впечатлительная натура, оборудованная слабым сердцем, которое радовалось, когда его не смущали своими ни к чему хорошему не ведущими вопросами. А вопросы о прошлом пьющего человека не ведут ни к чему хорошему. Но она не имела обыкновения интересоваться кем-то, кроме себя. Тем самым в данном случае неосознанно проявляя человеколюбие. И более того, смотрела с удивлением, переходящим иногда в отвращение, если человек вовремя не затыкался, навязчиво переводя тему на себя.

Особое возбуждение в их диком разговоре вызывало обдумывание мелочей, смакование подробностей, обсасывание конкретики будущей стройки – вполне себе макет известного совместного акта мужчины и женщины. Эту женщину такой макет вполне устраивал, по крайней мере, с этим мужчиной. Этот мужчина должен был довольствоваться только таким макетом. Диалог достигал своего пика и оба удовлетворённые расходились по домам.

Как то, подойдя к её дому, немного обнаглевший от удачного планирования их «совместных воздушных хором» и не надеясь на её добровольное приглашение, Алик решил напроситься в гости сам:

– Как насчёт совместного, например, чая?

У неё в голове места для чая не было. Поэтому начался взаимный обмен любезностями, с личными непересекающимися друг с другом целями:

– Ты извини, – как-бы извинилась Ина, – я тебя к себе, пожалуй, не приглашу («никогда» – добавила про себя). Там такое безремонтье. Неподготовленному взгляду труднопереносимый вид, – импровизируя на ходу решила прикинуться она гостеприимной, но заботливой об эстетических чувствах предполагаемого гостя радушной хозяйкой.

Но от осмелевшего Алика теперь не так-то просто было избавиться. Он был настроен на успех, успев принять предварительно грамм двести:

– Не переживай и не преувеличивай. Я же самый непредвзятый гость, чистый и благородный, как граф после бани, – он ещё и шутил.

«Какая гадость» – подумала она, но привыкшая к тому, что все её поклонники были с придурью, она не моргнув, а просто синхронно его шутке улыбнувшись, продолжила выслушивать его лингвистические шедевры.

– … о недостатках твоего дома не только промолчу, но даже их не замечу, поскольку желаю тебе исключительно добра.

Радушная хозяйка начала потихоньку раздражаться от такой незапланированной настойчивости:

– Ты, конечно, крепкий парень. Я не сомневаюсь ни секунды в твоей стальной воле, но пару замечаний непроизвольно вырваться из тебя смогут. Возможно, даже просто чисто из профессиональных соображений. А критика мне сейчас вообще ни к чему. И без того моё хорошее настроение погрязло в болоте чужих отвратительных мнений людей, искренне желающих мне добра. Так что – пока, – вдруг выдала она мысль, ещё не совсем осознанную до конца даже ей самой, неожиданно, понемногу начиная анализировать напряжённую обстановку в мнениях о ней односельчан, через призму настойчивого мнения подруги Веры (ниже о ней будет изложено подробнее). Вера не видела причин быть с ней тактичной и называла это искренностью настоящей дружбы. Но в тот момент это было как-бы предположение, далёкое от реальности, просто отразившее Инино сиюминутное упадническое настроение. И, увлечённая этой внезапной догадкой, она молча ушла.

Каждый раз после расставания Алик на время застывал, прилипши взглядом к удаляющимся обожаемым формам.

– Какая ж…, – долетела в этот раз до его слуха пошлая банальность. Замечание сделал его соратник по сжиганию времени и себя, подошедший вдруг так не вовремя. И пророчески добавил:

– Даже не старайся. Не к тебе она её носит.

Как было замечено ранее, конкуренция в завоевании Инессиного ветреного неверного сердца была не шуточная. Напряжение постоянно росло. Даже пробовать шутить с кем-то из конкурентов на тему невозможности ответных чувств было опасно. Уверенность в своей необходимости для неё вжилась в каждого из них. Говоря современными терминами некоторых убеждённых в своей компетентности во всех вопросах неадекватных граждан – она их чипировала. А в чипах, видимо, была программка, направленная на устранение всяких вредных вирусов, создающих помехи.

Удар пришёлся зловредному другу и одновременно, как это чаще всего бывает, завистнику в глаз. Друг дружески поддержал и ответил взаимностью. Первый потерянный Аликом зуб не на профессиональной почве, а в благородной борьбе за любовь, отлетел в дорожную пыль. В темнеющем переулке загорелся ещё один фонарь под глазом друга, превышая нормы запланированной освещённости улиц и противореча жалобам сельчан в администрацию о недостаточном количестве фонарей в селе.

Ни в чём неповинная Ина как всегда в разгар военных действий, вызванных ею, была дома и никому не желала зла. Как, впрочем, и добра. Никаких претензий к ней, как обычно быть не могло.

Если Вам нравится книга, Вы можете поддержать автора: ВТБ 2200245928185656, VISA 4177490196307534, Тбанк 2200701372337748.

Многоликий персонаж

И вот, таким образом, жизнь у Ины, как и у большинства среднестатистических граждан, переживших благополучно бурную и беспокойную молодость и оставив её с облегчением позади, проходила монотонно, однообразно, неохотно, как из-под палки. Каждый вроде бы новый день начинался одинаково. В её ежеутренние планы входила бодрящая зарядка, оздоравливающий контрастный душ, вкусный и полезный завтрак. Но всё это всегда оставалось только в планах. В реальности же каждое утро вдруг выяснялось, что что-то мешает их осуществлению: то нехватка времени, то недостаток сил, то лень, а то и просто – отсутствие достаточной причины всем этим заниматься. Ради чего себя мучить? Да и вообще – «если можно что-то не делать, то не нужно это и делать» – ободряла она себя опытно выработанным девизом и, так, успокаивая себя, снимала с себя тем самым ответственность за происходящее или не происходящее с ней. Теоретически утро могло приносить радость. Так любят авторитетно заявлять разнообразные экранные персонажи, которым нет повода не верить. Хотя и верить им тоже нет никакого повода. Она и сама лично это от кого-то неоднократно слышала. Но ей почему-то утро несло один негатив. И она подозревала, что на неё скорее всего навели порчу недоброжелатели из обхамлённых ею покупателей. Ну не себя же ей было этом негативе подозревать.

Будильник одинаково звенел своим стеклянно – металлическим звоном вообще не вовремя. Она одинаково недовольно открывала глаза, неохотно вставала и обречённо шла на работу, как на каторгу, только с меньшим энтузиазмом. Кандалы звенели, продолжая звон будильника, передавая эстафету звону в голове, оповещающему о уже пересечённом ею пределе возраста без болезней. Радости не предвещало ничего, хотя она почему-то надеялась, что вот-вот произойдёт чудо и понесёт её по своим чудесным дорогам, а она будет только успевать удивляться и изъявлять восторги, а заодно, по доброте душевной, так и быть – осчастливит всех окружающих. А пока окружающих она в основном ненавидела и, по её мнению, совершенно справедливо и логично. Да и откуда этой радости было взяться, когда никаких предпосылок в ней самой к этому не было. И вот, каждое утро, прежде чем начать день, ею назначался «сегодняшний враг», который назойливо будет крутиться в голове до вечера, эпизодически уступая место каким-то попутным мелким вредным персонажам. Выбор врага у неё был обширнейший, недовольство на всё подряд было накоплено заранее и на все случаи. Список врагов включал в себя как определённых людей, так и предстоящие дела – в ход шло всё. И она начинала питаться этой злостью ещё даже не успев открыть глаза и к моменту их открытия была сыта ею, отменяя завтрак. Зарядка физическая заменялась зарядкой ущербно – умственной, а бодрости ей придавал девиз: «да идите вы все…». Душ тоже отменялся за ненадобностью из-за неспособности отмыть её от такого рода грязи. Так же и вечером – вместо успокоительного, у неё имелась мысль: «Что поделать – вот такой я человек. Обычный и предсказуемый». И она была права – такого рода повсеместно распространённые персонажи ежедневно окружают нас со всех сторон.

Это во времена, описываемые в классической литературе, можно было встретить утончённые натуры. В наш запредельно ускоряющийся век утончённые натуры исчезли. Может быть, они предусмотрительно попрятались от выплывших на поверхность разного рода хамов, всегда бегущих к целям, сбивающих всех на своём пути и не имеющих времени на сентименты. Всё грубо и откровенно. Согласно с этим, нежные натуры женского пола также, судя по всему, трансформировались под современные реалии и обстоятельства, опасаясь как-бы их не попереломали современные беспринципные «принцы». Иначе было бы невозможно сохраниться. Итак, она не была хрупка. Но она была основательно утомлена, пытаясь запрыгнуть в последний вагон из года в год перманентно убегающего поезда счастливой личной жизни, где отбор был строгим и безжалостным. Нет, она, безусловно, пользовалась спросом, но, по её мнению, обращающие на неё внимание мужчины характеризовались фразой: «не до такой же степени мне одиноко и тяжело». А теперь по порядку, который бывает трудно соблюсти при описании колоритных персонажей – так много разнородной информации они в себе заключают и выдают.

Человеком она была не однозначным, постоянно метавшимся между добром и злом – её привлекало и то, и другое и она никак не могла определиться окончательно – куда ей примкнуть. Она была натурой вместительной и в ней легко могли ужиться несколько персонажей, но анализировать их всех её просто не хватало. И поэтому в разных ситуациях она хватала тот из них, который на данный момент был наиболее удобен. Как будто не одна личность жила в ней. А, может, это так и было. Как сказал классик:

Ах, две души живут в больной душе моей,

Друг другу чуждые, – и жаждут разделения!

Только в её душе проживающих душ было больше и не разделения жаждали они, а скорее консолидации сил для её самоуничтожения. Но она об этом не подозревала и продолжала все их носить в себе.

Например, одна из них, вполне реальная и не очень симпатичная ей самой, всё время одёргивала её, находила в себе всяческие недостатки, читала морали, мешала спокойно жить и не давала расслабиться. Поэтому она безжалостно подавлялась Инессой, пока практически окончательно не замолчала и не затаилась до неопределённого момента. И только время от времени она слегка проблёскивала сквозь остальных. Иногда Ина вспоминала об этой своей натуре и с удивлением думала: «Неужели это сделала я? Смешно…». А изредка эта натура даже явно проявляла себя, заставляя её откровенно недоумевать: «Что бы это могло значить и зачем мне эти устарелые сентименты?»

Другая её личность заключала в себе все «плюсы» когда-либо сфотографированного ею всего спектра экранных моделей, очаровательных и свободных, но почему-то к тому же обладающих в её представлении, а скорее наделённых ей самой, необыкновенными интеллектуальными способностями. Эта вторая особа, плотно ассоциировавшаяся у неё с собой, существовала исключительно в её голове, была ею очень любима, но тщательно скрываема по причине невозможности реализовать её во вне без риска быть логично раскритикованной всеми окружающими её более адекватными «доброжелателями». Ей нравилось носить в себе этот образ, поэтому расставаться с ним она не желала. И, оставаясь наедине с собой, она позволяла ему достигать крайней степени своего выражения и проживать чрезвычайно интересную придуманную жизнь: путешествовать по модным никогда не посещённым ею самой местам, тратить себя на каких-то гипертрофированных тусовках, крутить романы со всевозможными известными персонажами (по настроению), короче, не брезговать ничем. Этой её составляющей было позволено всё и, согласно фантазиям, у неё не было ни стыда, ни совести. Она ни в чём себе не отказывала, потому что никто не смог бы её осудить или, тем более, остановить. Были и другие мелкие и не очень персонажи, разнохарактерные и туманные, проживавшие в ней и периодически дававшие о себе знать.

Ине и самой был не до конца понятен процент реальности каждой этой личности и какая из них более настоящая; или ненастоящие – все; или она – просто их смесь. Учитывая неопределённость героини в этом сложном вопросе и по какой-то странной иронии иногда даже покупатели называли её по-разному. Но она ни с кем не спорила по этому поводу, чтобы на всякий случай не испортить ни с кем отношения, одинаково реагируя на все варианты.

Если Вам нравится книга, Вы можете поддержать автора: ВТБ 2200245928185656, VISA 4177490196307534, Тбанк 2200701372337748.

Вера

Периодически Инесса давала отдых и своим поклонникам и своему неуёмному темпераменту и направлялась к дому в непривычном и сосредоточенном одиночестве, которое, впрочем, длилось не долго, иначе это не была бы Инесса, впадавшая в панику от длительного нахождения наедине с пустотой своего не слишком наполненного мозга. Из магазина, находившегося в западной части села, она шла на восток, по направлению к своему дому. Навстречу ей шла домой на запад её та самая подруга Вера, работавшая в магазине, находившемся в восточной части села. В месте их стыковки стихийно образовывался пункт сбора и переработки сплетен. Два источника актуальной сельской информации выплёскивали друг на друга изобилие фактов, требующих по их убеждению непременной полемики таких сведущих в жизненных вопросах и авторитетных в своих глазах особ. Время останавливалось специально для них. Необходимо было обсудить огромную тучу народа и каждому выдать рецензию. Хотя каждый, попавший когда-либо в поле зрения беспринципных подруг, уже имел не по одному клейму с оценкой своих качеств, естественно, не вмещавшихся в стереотипы идеальных в своих суждениях дам. А некоторые особо неугомонные, по версии Ины и Веры, персонажи были просто увешаны этими, хорошо что невидимыми, оценочными бирками, как новогодние ёлки, что, однако, не останавливало потока, продолжавшегося литься на них. Творческий кружок художественной сплетни пополнялся иногда оказавшимися поблизости знакомыми, но в основном это был закрытый клуб двух недоверчивых подруг. Посвящать кого-либо постороннего в дебри своей непорядочности они считали даже опасным, учитывая темперамент и некоторые дикие обычаи населения, которое не церемонились в расправах. Подробности их суждений могли шокировать сельскую публику, которая моментально разжаловала бы их из почётных дам в рядовые проститутки, и поэтому они предпочитали скрывать это своё не слишком чистое увлечение. Ина и Вера подходили к делу добросовестно, если это слово вообще возможно применить к такому занятию. Совесть, если она у них и была, то добровольно в этом участвовать вряд ли бы согласилась. Но, не смотря на это, фразы из них лились легко, не вызывая чувства вины. Возможно, их души думали, что расставаясь с подобной информацией, они как-бы очищаются от этой грязи, которую в них так настойчиво напичкивали целыми днями, и, в связи с этим, их не терзали угрызения совести. А может быть совесть давно предпочла не участвовать в этом процессе совершения «обряда очищения» и покинула их уставшие непринципиальные тела до лучших времён, если они вообще когда-нибудь наступят.

Подруги могли бы стоять так часами, но их всё время пытались вернуть в их собственную реальность, то звонки что-то всё время хотевших от них требовательных членов семей, то банальные, но от этого не становившиеся менее реальными голод или различные погодные проявления. Не мог их остановить и проходящий мимо местный бухарь Тима, который по роду такого выбранного им занятия, всегда был на гребне событий. Он так же являлся известным всему селу знатоком душ, по причине чего от него все и шарахались. Он любил резать правду и вываливать на людей их недостатки, а потом недоумённо сокрушаться – почему его никто не любит. Как тут не пить, когда вокруг одна несправедливость. Чувствуя родство душ с подругами, Тимофей не мог пройти мимо, растянул рот в улыбку и громко поприветствовал:

– Моё почтение, дамы!

– Тебе-то чего надо? – резко опустили планку Тиминого высокоречия подруги хором. Фамильярность по отношению к ним от него они не допускали даже в мыслях. Но Тимофей, как обычно, предпочитал не сдаваться и доходить до конца, как любой допившийся до алкоголизма, до которого он тоже дошёл упорно и не сдаваясь. И поэтому он продолжил в той же сложной манере:

– Интересно было бы прослушать очередную прокламацию от двух известных декламаторов, – начал было снова налаживать диалог Тимофей, но, заметив явно недружественное движение в свою сторону, сопроводившееся мимическим подтверждением от обеих «дам», резко поменял тактику, – но, увы, не имею столько свободного времени, поэтому удаляюсь без вашего высокого согласия.

Незапланированное появление, хамство и исчезновение Тимы не отложило на светлых лицах подруг и тени смущения, так как «реагировать можно только на людей, а не на это подобие человека» и они спокойно продолжили встречу.

Вера перешла на ещё одну рейтинговую в их общении тему. Именно Вера, давно и плотно находившаяся замужем, не могла, однако, отказать себе в удовольствии обсудить с Иночкой её многочисленные интимные истории, интимность которых Ина настойчиво отрицала, каждый раз изображая на лице попытки обиды, впрочем, неудачные из-за выскальзывающего на лицо удовольствия. И они принимались обсуждать её какие-нибудь очередное новоприобретённое предпочтение.

– Да ну брось. Какой там роман. Так, подобие знакомства, – рассуждали они об очередном Инином поклоннике.

Вера, зная, что Ина без кривляний не уступит, упорствовала:

– А как же эти ваши вечерние ватсапы?

– Да какое там уж и общение.

– Ну да, ну да. Просто такая, вероятно, мини-переписка с мини-человечком. Не встретилась тебе ещё масштабная личность, чтобы полноценный смс-роман написать, – своеобразно выдавливала информацию из подруги любопытная по годам Вера.

– Ну, предположим, нравлюсь я кому-то, но я-то тут причём? Да и, к тому же, какой-то он, как бы это помягче сказать? Недоделанный, что-ли…

– То есть ты искренне считаешь, что тебе нужен кто-то гораздо лучше?

– Ну хотя бы не такой аморальный тип. Со своими этими замашками дикаря.

– Долго же ты искать будешь.

– Да почему это?

– Ну, во-первых, где он этот человек безгрешный? А, во-вторых, что ты с ним делать будешь? Я же знаю тебя – на стену от скуки полезешь через месяц – другой.

– Зато, он будет сдувать с меня пылинки.

– Правильно. Будет. Ему придётся это делать, потому что с ним ты будешь покрываться пылью. А тебе нужен такой же, как и ты.

– Какой это – как и я?

– Ну, с заскоками. Примерно, как вот этот вот новый дикарь.

Инесса, после такого незаслуженного на её взгляд обличения, пошла на прямую конфронтацию:

– Давай-ка лучше не будем на эту тему. Что нам с тобой обсудить уже больше некого? А с этим я как-нибудь сама разберусь. К тому же, я ему и повода не давала. Исключительно, его личная инициатива.

Но этот вопрос особенно интересовал, хотя и не одобрялся Иной, Веру, как навсегда упущенный в своей личной жизни. И она с удовольствием, но не без подколов, комментировала:

– Ага. «Невиноватая я. Он сам пришёл»? И ходят потом все эти твои бедолаги кругами вокруг магазина ничего не понимая.

– Лёгкий флирт полезен для здоровья, – увиливала от конкретики Инесса.

– В твоём случае даже лёгкий флирт людей до нервных срывов и больниц может довести, – додавливала Вера не раскалывающуюся под давлением упорную подругу. – Хотя, какой это в твоём случае лёгкий флирт? Это – как называть проституток женщинами лёгкого поведения. Ну, как такое поведение можно называть лёгким? Для кого оно лёгкое? Для несчастных обманутых семей? – и Веру понесло по виражам судеб с заходом в грязные закоулки.

Инесса, знавшая, что это может затянуться надолго и не желавшая выслушивать долгие лекции о морали, попыталась переключить подругу хитрым приёмом:

– Что-то я собиралась такое умное сказать… По крайней мере есть такое ощущение.

Но сразу это не удалось и не особенно гибкая в этом тонком деле Инесса повторила попытку перевести тему. Вера, желая продолжить пытку, блуждала и терялась в аргументах, но, к своему сожалению, на этот раз ничего найти не смогла.

– Ну хорошо, – наконец отступила в своих распросах Вера, и перешла на нейтральные беседы о быте, которые особенно никого ничем оскорбить не могут, – давай о другом. Чем занималась в выходной?

– Да всё, как обычно. Готовка, уборка, стирка – весь набор хозяюшки. Кстати, нашла новое средство, отбеливает идеально. Теперь бельё – как снег, – радовалась перемене темы и своей практичности Ина.

Её более адекватная и склонная к анализу подруга чуть не подавилась от неожиданности, так как любила перекусывать на ходу, перед ужином и когда бы и где бы то ни было, и в это время тоже жевала.

– Как какой снег!? Мы по уровню загрязнения воздуха на первом месте. Снег до нас белым уже давно не долетал. Пора поменять сравнительные эпитеты. Шагай в ногу со временем. А то прям антиреклама этого твоего средства.

И вдруг её переключило на глобальные масштабы:

– Да и вообще все эти темы по поводу цвета уже порядком достали и лучше их вообще не поднимать, чтобы не травмировать психику. Мутные черные, белые, голубые, желтые, синие… Про зелёных тоже не стоит – там вообще болото. Всю радугу захватили приверженцы идей несправедливости по отношению к меньшинствам. Как защитить от них большинство – уже не понятно. Где взять дополнительные цвета в палитру для нормальных?

Ярко переживаемая Верой тирада из несправедливостей летела в пустоту. Мозг Инессы, заклинившийся на предыдущей теме, почти не воспринимал эту, и так далёкую от её ежедневных нужд, как она считала, демагогию о равенстве и унижении. Он так настойчиво крутил мысль подруги об обиженных ею, соблазненных и брошенных «бедолагах», что увеличил её значение до критических масштабов. Ине вдруг стало себя так жалко от такой несправедливости в свой адрес, что она уверенно решила обидеться на какое-то неопределённое время на потерявшую все допустимые грани и рамки подругу, о чём и сообщила ей не задерживаясь:

– Я обиделась.

Вера, погружённая в собственные измышления, от неожиданности не стала уточнять причину и отговаривать Инессу, а просто согласилась:

– Ну и пожалуйста.

А для успокоения души добавила:

– Перо тебе…

Подруги пошли в разные стороны, чувствуя однозначность собственной правоты, необходимость отдохнуть друг от друга и не особенно беспокоясь о произошедшем, учитывая, что данная практика не была для них редкостью. Такая вот разновидность дружбы была между ними, не слишком дружелюбная, но, как это не странно, – крепкая, выдержавшая многие годы и многочисленные разлады. Главное, что она удовлетворяла их потребности и не была особенно требовательна к ним самим и друг к другу.

Если Вам нравится книга, Вы можете поддержать автора: ВТБ 2200245928185656, VISA 4177490196307534, Тбанк 2200701372337748.

Истоки

Вернёмся к истокам этого куража Инессы, причины которого уходили в молодость, в которую и копнём для полноты картины, чтобы понять, откуда появилось это годами выстраданное желание цинично иметь всё и всех, но так, чтобы по возможности никто не имел её. Есть ещё на планете места и семьи, в которых отдают замуж, предварительно не поинтересовавшись у молодой о желаемой кандидатуре.

«Живи, дочка, и будь счастлива. Если сможешь. А не сможешь – сама виновата» – подразумевали родители, разрабатывая предполагаемый план её жизни. Хоть это не были те незапамятные времена, в которые такой подход к браку был вообще нормой, тем не менее, именно так её замуж и отдали. Как говориться – почти и не спросили: «Как зовут?». Просто пообещали:

– Ты нам ещё спасибо за это скажешь, – но не уточнили – когда именно.

Отдали безо всякой романтики, посадив в ней ростки этой извращённой практичности, когда из всего, даже из брака, нужно обязательно извлекать выгоду. А заодно, в комплекте, привить ей осознание себя, как жертвы, даже наслаждающейся жалостью к себе на всю оставшуюся жизнь, по всем возможным поводам.

Трудно назвать радостью чувство нравственно ещё здоровой молодой девушки, которая ложится в свою «первую постель» с малознакомым человеком, потому что это послужит крепким основанием для её дальнейшей жизни. Причем, ложится не после клуба в пьяном угаре (тут всё понятно, никому ничего описывать не надо, все всё сами знают), а во всей своей чистоте и невинности, прямо к далеко не прекрасному и тоже совсем не любящему тебя, но уже почему-то – мужу, который будет требовать неизвестно откуда должных взяться желаний и чувств. В некоторых случаях ты нравишься не ему, а его папе, но кто будет разбираться в тонкостях таких извращений, когда есть веками проработанная концепция унижения женщин. Короче, замуж её отдали за незнакомца, но не прекрасного.

На этом основании может быть и не стоит удивляться, когда в будущем для неё, уже взрослой женщины, не составляло особого труда и не вызывало моральных ломок, разделять кровать с любым малознакомым желающим, готовым удовлетворить её материальные интересы. Эту норму установили для неё раз и навсегда самые близкие для неё люди, в правильности действий которых у неё не было причин сомневаться. Мужчины изначально определяют женщинам незначительную роль, над которой женщине запрещено даже подумывать, чтобы вдруг не обозвали феминисткой, этим странным ругательным термином, ими же самими и придуманным. Но, когда в дальнейшем женщине приходиться взвалить на себя весь груз быта по причине несостоятельности многих современных мужчин, эти же мужчины спокойно убеждают всех и себя, что она сама этого хотела, спихивая вину в своей немощности и неприспособленности на этих фантазийных феминисток. «Просили равенства – получите» – аргумент неутомимых ни на что не способных экспертов женских душ, которым очень удобно снять с себя и переложить на женщин и всю эту неподъёмную ношу, и вдобавок к ней ответственность за всё. Сегодня мы часто наблюдаем это уродливое зрелище – капризных мужчин. Он не может, ему трудно, спасите его от ответственности за семью, а то он ещё не нагулялся. Инесса сопротивлялась такой действительности изо всех сил, пытаясь сбросить с себя эту не женскую ношу, которую сегодня несут большинство женщин, и стать более женственной, как требуют те же мужчины. А для этого нужно было постоянно искать кандидата. Но желающих всё не находилось. Дураков, как они говорят, – нет. Видимо, есть только дуры, как и показывает сегодняшняя действительность, везущие на себе семьи, работу, быт. Феминистки одним словом. А мужчина – просто красивый. Что после этого от неё и хотеть можно? Ей оставалось только терпеть и жалеть себя.

И она привыкла себя жалеть, начиная уже с самого момента вхождения её жизни в фазу – «под откос», которую обычно называют – «рассвет». Так и вжилась в неё эта к себе жалость, став частью её самой, со временем обрастая требованием жалости к себе от окружающих. Это безобразное чувство, от которого автор, никогда не дающий советы, советует избавляться при малейшем появлении даже намёка на него из-за его разрушительного для личности действия, продолжило укореняться в ней, после развода, логично завершившего такого рода брак. На память от мужа ей осталось трое детей, рождённых между уборкой, стиркой и скандалами; золотое обручальное кольцо, купленное когда-то в кредит и ужасные воспоминания о тирании, логично следовавшей за такими союзами «на взаимовыгодных условиях».

Общение их сводилось к необходимому минимуму. Камиль, приходя с работы, осматривал дом, принимал по описи, так сказать. Если был в плохом настроении – делал необходимые по его мнению замечания. Если настроение было хорошим, то мог расщедриться на похвалу в виде какого-то параллельно – перпендикулярного комплимента. Уровень его комплиментов находился на низшей ступени развития лицемерия и выражался обычно фразами типа:

– Моя же ты семидельница восьмирукая.

На этом комплименты заканчивались и вырождались в извлечение выгоды от затраченной доброты. Нельзя показывать жене слабость, а то на шею сядет – был уверен он и выдавал какую-нибудь банальную просьбу, чтобы уравновесить проявленную к ней щедрость:

– Будь доброй, налей чаёк своему любимому мужу.

Первое время она недоумевала при слове «любимому», но потом привыкла, а спустя время иногда даже соглашалась с ним, если в этот момент он её не слишком раздражал.

Отсутствие у неё профессии тоже было следствием особой заботы о ней мужа, который считал себя способным обеспечить семью (но почему-то не слишком обеспечивал), поэтому запрещал ей работать.

– Попрошу не принижать мои мужские способности.

Но обычно подстраховывался, добавляя:

– Если тебе надо будет тебе работать – сообщу.

С развитием отношений их семейные диалоги стали более красочны, многословны и прямолинейны. На последнем этапе развития – они уже заканчивались скандалами и увечьями. Брак, не связанный никакими взаимными симпатиями, логично развалился.

После развода бывший муж решил прочувствовать свободу во всех её проявлениях, поэтому добровольно никогда не давал знать и о себе, и об алиментах, копившихся на воображаемых счетах предполагаемых банков и грозивших в один прекрасный момент озолотить её, как она любила представлять в особо тяжёлых ситуациях. А пока она была вынуждена «крутиться, как могла».

На зарплату продавца, мягко говоря, жить было трудно и скучно. Вот так и возникло в её жизнь вознаграждаемое увлечение. Как известно, всё начинается с малого – и плохое, и хорошее. И она, начав с мелких услуг от относительно близких мужчин, наконец, дошла до беспринципного ожидания безоговорочного участия окружающих в её судьбе, которую она считала безусловно тяжелее, чем у любого другого кого бы то ни было. А затем – и дальнейшего невозмутимого принятия помощи ото всех встречаемых, даже не желающих ей помогать, но как-то, видимо, по инерции начинающих жалеть её, людей (жалость, как известно, ещё и очень заразна). А подобные люди, как это ни странно для кого-то прозвучит, обильно встречаются и в наше, казалось бы, лишённое разного рода сентиментов время. Она дошла до убеждения, что каждый неосмотрительно задержавшийся в её поле зрения бедолага, подаривший ей секундную унылую улыбку, обязан был выслушать тираду бесконечных её проблем и как-то всё это решить, безусловно, не требуя ничего в ответ. Бескорыстие оппонента было самим собою полагающимся условием. Если только она сама не захочет отблагодарить. А так – никогда ничего взамен. «Иначе, что же это будет за некачественное добро, если оно ожидает расплаты?» – участливо беспокоилась она о чужих душах. Если какой-нибудь проникшийся к ней ловелас, находясь в игривом настроении, пытался передать ей свой романтический заряд в надежде вызвать взаимность, он тут же получал в ответ ушат оглушительной реальности. Любой начатый с ней диалог она умело разворачивала в нужном ей направлении, оставляя оппонента в лёгком недоумении от её этого давящего всё светлое на своём пути умения.

– Драгоценнейшая Диночка, подарите же мне что-нибудь незначительное на память.

– Ну, вы же знаете – что я могу? У меня и нет ничего. Разве что – куча проблем, ими могу поделиться. Берите все, – предлагала она с невинной улыбкой. Это вероятно всё, что осталось в ней невинного на момент описываемых событий.

Или не менее жалостливое:

– У меня же дети, внуки. Им же всем столько всего нужно. А денег нет… Совсем. Ну, или почти нет. Что, в конечном итоге, – одно и то же, – то и дело раздавалось из разных концов набиравшего популярность магазина. И нельзя было однозначно утверждать, что такая популярность была не заслугой Инессы, а следствием расширения торговой площади магазина, которое по совпадению происходило одновременно с возрастанием популярности Инессы. Но, в любом случае, – было, где разврату развернуться и разгуляться. Эти новшества способствовали деятельности Инессы, тем самым радуя её и образуя счастливый симбиоз нарастающего размаха и бизнеса, и любви.

К ней стремились разного рода особи, а уж всяческие бедолаги валили к ней косяком, чувствуя свою хоть кому-то нужность. И все они такой многочисленностью развивали в ней веру в свою неотразимость. Она не отталкивала никого, руководствуясь принципом – лишние мужские бесплатные руки всегда пригодятся. Да и неудовлетворённая в своё время потребность в ухаживаниях – романтической обёртке естественных желаний и всяческом флирте – давала о себе знать. Новые бедолаги брали пример с уже имевшихся, увеличивая численность этой странноватой с виду популяции. Конкуренция росла, подпитывая почву её растущего самомнения. Несмотря на то, что все её хитрые комбинации происходили на всеобщем обозрении, ей удавалось скрывать от масс: спит ли она с кем-то из них или так – морочит всем головы. Всё было покрыто туманом. Мнения окружающих, любивших обсудить сельские события любой значимости, разделялись, версии разнились и это её вполне устраивало. Потому что – где нет единства мнений, там нет и единодушного вердикта и, следовательно, опасности опозориться.

Если Вам нравится книга, Вы можете поддержать автора: ВТБ 2200245928185656, VISA 4177490196307534, Тбанк 2200701372337748.

ДР

Приближался официальный повод ожидать ненатурально внимательного к себе отношения – Инин день рождения. Гостей она не звала, считая, что радость от их посещения не перекрывает расходы. Да и основной контингент предполагаемых дарителей подарков невозможно было собрать за одним столом по вполне понятным причинам. Все они друг друга, мягко говоря, крепко недолюбливали. Коллеги по работе исключались априори, ввиду того, что все и так друг другу надоели заранее на длительное время вперёд на работе, чтобы ещё и лицезреть их физии дома. То, что её день рождения не пройдёт незамеченным, она не сомневалась. Это было понятно из того, что каждый новый член её не слишком тайного сообщества на первом же этапе знакомства неизменно выяснял дату её «чудесного появления на этот свет». И тогда она думала: «зачем вам это вообще нужно?», но и скрывать данные не собиралась, не видя для этого никаких оснований. Свой день рождения она считала самым обычным днём среди всех остальных. А в особо мрачном настроении, Ина воспринимала эту дату всего лишь, как первые цифры на своём будущем надгробье. Причём, вторые цифры интересовали её куда больше.

Но, тем не менее, интерес вызывали подарки, которые «ну должны же быть, раз вокруг столько мужиков интересуются». И эта мысль увлекала её. Хотя подозрения, что это будет всяческая разочаровывающая ерунда у неё возникали, но надежда на лучшее жила. Среди её почитателей миллионеров, увы, не было. Не было даже и шофёров миллионеров. Да и просто щедрые мужчины, как вымирающий вид, на её жизненном пути не встречались. Она изо всех сил глушила в себе опасения, что они понадарят ей непростительно дешёвые и ненужные вещи и тем самым испортят настроение, а с ним, хоть и такой незначительный, но всё-же её единоличный праздник. А ей, вдобавок к этому, придётся тащить всю эту груду до домашней мусорки, потому что выбросить её в мусорку магазинную ей всё-таки совесть не позволит. И предчувствие не подвело Инессу. Женщина она была оригинальная, вот и подарки соответствовали ей.

Первым, прям с утра, нарушая обычный график встреч с ней, выплыл из-за поворота Алик. Он, с видом победившего в турнире рыцаря, преподнёс ей редкий, не в смысле эксклюзивности, а в смысле своей внешней ощипанности, букет полевых цветов с ближайшего поля и редкозубую улыбку для комплекта.

– Как говорится, чем могу, – на всякий случай уточнил он.

Ина прошипела ядовитое: «спасибо» – тоже, как смогла. Она держала ни в чём не виноватый букетик и думала: «Мог бы подарить его и вечером на обратном пути. А то вот как теперь с такой красотой перед коллегами предстать? Это надо же какая подстава с утра. Нужно срочно избавиться от этого позора. Хоть бы до работы не прицепился за мной». Лицо её при этом выражало застывшую благожелательность – Алик ещё мог пригодиться.

Как себе придумал эту ситуацию Алик – подарок у него был со смыслом. Скромностью подарка он как-бы намекал на то, что в душе он – романтик, а романтикам не свойственна расточительность, они и так необъяснимым образом нравятся женщинам не богатством, а яркостью поступков. И, чем дебильнее поступок, тем больше женского внимания он заслуживает. По крайней мере, такого мнения об умных и порядочных женщинах принято придерживаться. При этом Алик воображал себя очень продуманным и пропитым мозгом верил, что хитрость удалась. А даже, если и не удалась, то у Ины хватит чувства такта не говорить ему об этом. В общем, схема была вполне рабочая. Её он и воплотил. Тем более, что особого актёрского мастерства она не требовала. Впрочем, Инессе от Алика было не слишком сложно перенести такую неприглядную постановку; её это и не удивляло, и не оскорбляло. Он и сам был несуразным в её глазах и в большинстве других глаз, так что и требования к нему были минимальны. А букет, сопроводив Ину до половины пути на работу, широким взмахом её руки вернулся в поля. Она так ему и сказала на прощание: «ну иди к своим», предварительно не забыв посмотреть по сторонам – как бы кто не застукал и не уличил в неблагодарности.

Совсем другое дело – Виталий. От красивого Виталия Ина ждала красивый жест. Она уже давно просекла, что в былые времена он имел успех у женщин, а следовательно должен был уметь ухаживать. И она ждала его особенно.

Ровно в полдень двери магазина распахнулись и перед глазами «изумлённой публики» в виде полутора Ининых коллег предстал внешне безупречный Виталий. Инессе даже показалось, что откуда-то донеслась торжественная музыка, что-то типа марша Мендельсона. Но почти сразу же неприятно бросилось в глаза отсутствие букета, которое, впрочем, через пару секунд она сама и оправдала, списав это на скромное и стеснительное нежелание демонстрировать всем их ещё только зарождающиеся теоретически возможные отношения. А ещё через пару секунд даже нашла в этом плюсы: «Ладно. Пусть так. Цветы у меня, в принципе, уже есть. То есть были. И лучше уж никак, чем так себе. На сегодня достаточно сюрпризов с букетами». И она подсознательно сделала ставку на подарок. Этих четырёх секунд её аналитики как раз хватило на то, чтобы Виталий пересёк пространство магазина и с очаровательной улыбкой протянул ей загадочный параллелепипед с ленточками и со словами:

– С днём рождения!

Ина не менее очаровательно всплеснула «от неожиданности» руками и привычными для человека её профессии движениями принялась за распаковку. Виталя действительно не поскупился и подарил наиболее ценную в его понимании вещь – Библию. Хоть она и была в дорогой подарочной обложке, ожидаемого эффекта не произвела. Так же, как не производит эффекта всё самое важное в жизни на большинство людей, уступая место не особенно нужным мелочам, но зато назойливым, которые берут первенство в этом соревновании своим количеством. Виталий, заметивший этот её неприятный холодок к его подарку, успокоил себя тем, что она просто ещё не доросла до главного и когда-нибудь до неё дойдёт важность момента. Он мечтательно ожидал, что она в радостном порыве хотя бы чмокнет его в щёчку, но понял, что и тут переборщил с ожиданиями. Ей даже не пришла в голову мысль о поцелуях в присутствие такого рода вещей. А наоборот, это наводило её на мысль о святотатстве, да ещё и прилюдном. Таким образом, благодарственная часть была скомкана и опущена. И Виталя великодушно списал этот провал на Инино смущение. Однако продолжать общение после столь холодного ответа не было смысла и Виталий попрощавшись удалился даже не утруждая себя придумыванием причины такой спешки. Инесса пожала ему вслед плечами и пошла прятать подарок в сумку, пока не появились очевидцы и не начались нежелательные комментарии.

Вскоре появился следующий. Валентин, который при каждой встрече обычно ежеминутно выплёскивался восторгами и оригинальностью и тут приготовился искрометать. Он заготовил длинную пафосную речь, но неожиданно увенчал её ужасающим: «Желаю тебе, Иночка, всегда оставаться молодой!». И если до этого момента она натренированно улыбалась, то тут вдруг лицевые мышцы дали нервный сбой и дрогнули, дёрнув половину лица в сторону. Казалось бы, что может быть безобидней и приятней добрых слов? Но Инесса умела видеть неочевидное в обыденном и подходить при желании к придиркам со знанием дела. К тому же она была подготовлена к этому и предыдущими ораторами, которые уже постарались до него. И безжалостно выдала обиженную тираду:

– Навсегда остаться молодой можно только в том случае, если умереть молодой!

Вместо моментальных извинений, которые вполне могли бы сгладить неровности Ининого настроения, Валентин не к месту поразился свежестью предложенной ею мысли:

– Ну, да! Точно! Как-же по другому ещё можно? – констатировал Валя и зачем-то даже растянул рот в улыбку. Это он сделал зря. Ина начала звереть:

– Ну, ты, Валя, отмочил! Спасибо, как-грица! Думала, что на сегодня с меня унижений хватит, но – нет. Вот – ты со своим оригинальным текстом вместо банального пожелания здоровья. Ну, можно же было уважить женщину и не доводить её до ручки?

Продолжить чтение