Папа для сладкой Булочки

Глава 1

Кира

– Мужчина, вставайте! Вы околеете! Что же мне с вами делать?

Выскочила, называется, за хлебушком. Через два часа Новый год, а бабушке ржаной горбушечки захотелось. С причудами она у меня, но единственная родная душа. Приехала из деревни помочь мне с Булочкой.

Треплю мужчину за плечо, рискуя рухнуть к нему в сугроб, и беспомощно оглядываюсь по сторонам. Народ уже засел по квартирам провожать Старый год. Вечно пьяный Толик бредёт со своей неунывающей собакой. Звать его бессмысленно – сам бы не упал. Из арки выруливают друг за дружкой два такси. Из распахнувшихся во все стороны дверей, вываливает шумная компания. Женщины благоухают духами за километр, затейливые причёски блестят лаком. Возбуждённая болтовня, смех, суета. Спутники дам уже приняли на грудь и обсуждают грядущее застолье. Бросаюсь к ним:

– Там мужчина пьяный! Замерзает в сугробе. Помогите поднять его.

– Не теряйся! За ноги хватай и тащи домой, – дылда в шубке из ондатры и с розовым пером в волосах заливается смехом. Компания её поддерживает.

– Вы скорую вызовите, – советует мужчина с зализанными назад чёрными волосами. – Мы-то куда его заберём?

Компания скрывается в подъезде. Снова остаюсь одна, не считая луны. С тоской окидываю взглядом небо. Звёзд-то сколько сегодня. Одна срывается и падает. Скорее думаю, чем загадываю: «Помоги ты мне с этим мужиком!» Достаю старенький телефон и растерянно смотрю на потухший экран. Батарея сдохла в самый нужный момент. Встав на цыпочки, стучу в окно своей кухни – благо первый этаж. Бабушка выглядывает из-за занавески и вопросительно кивает. Указываю на мужчину, одетого точно для похода в гараж. Лежит с закрытыми глазами, свернувшись калачиком в сугробе, руки спрятал в карманы поношенной куртки в стиле «милитари», шапка с надписью «абибас» натянута до ушей. Бабушка задёргивает занавески и вскоре выходит в овчинном тулупе и валенках на улицу.

– Вот, – развожу руками, – пока скорая приедет, крякнет человек.

Бабуля наклоняется над незнакомцем и поднимает ему шапку на лоб.

– А что, вроде не старый… Выпил, подрался. Боевой, значит. Бланш под глазом пройдёт… А так и ничего. Крепкий с виду.

– Баба Шура, ты это к чему? – уточняю с подозрением. Она у меня озорная. Ростом хоть и маленькая, а жилистая. Глаз голубой, шебутной.

– Давай-ка за руки за ноги его, – бабушка лезет в сугроб и приподнимает мужчину за плечи, как мешок с картошкой.

– Мне уже соседи предложили его у себя пригреть. И ты туда же? Неужели я так безнадёжна?

– Безнадёжна или нет, а мужика сейчас хорошего днём с огнём не сыщешь. Вон по телевизору каких глистов показывают. Без слёз не взглянешь. Одно слово – упыри. А этот прям богатырь по нынешним меркам.

– Бабушка, дома же Булочка! Вдруг он буйный?

– А буйный – сковородкой его, – смеётся бабушка. – Слушай меня, Кирусь, баба Шура плохого не посоветует. Негоже Новый год девкам в одиночку встречать.

Смотрю на мужчину. Привалился головой к бабушкиному животу и ухом не ведёт. Шапка снова съехала ему на глаза. Нельзя человека в такой мороз на улице оставлять. Вешаю на руку полиэтиленовый пакет с хлебушком и хватаюсь за ноги в стоптанных ботинках. Мятая брючина задирается, оголив покрасневшую от холода лодыжку. Отморозит бедолага всё что можно!

– Убедила, понесли.

Волоком, с тремя передышками, втащили мужчину в квартиру. Мама в подарок на совершеннолетие оставила мне двушку и уехала на Гоа со своим гуру. Мне он не понравился, но если мама с ним счастлива, то и дай им Бог. Или в кого они там верят? Три месяца назад мама поздравила меня в «телеге» с рождением Булочки, хотя в феврале настоятельно советовала сбегать на аборт. После этого я с ней полгода не общалась.

С мужчиной я была один раз и залетела. Вспоминаю эту ночь, как сказку. Ярослав Воронов, хозяин концерна, в котором я проработала два месяца в медкабинете, увидит меня и не вспомнит…

– Кира, чего застыла? – возвращает меня бабушка к суровой действительности. – Вспоминай, чему тебя учили. Первая помощь при отморожениях.

Раздаётся плач Булочки. Бабушка срывается и опрометью несётся к правнучке:

– Бегу, моя сладкая!

Смотрю на часы. До боя курантов полтора часа. Снимаю пуховик, сапоги и сажусь возле распластанного на ковре мужика:

– Лежит безжизненное тело на моём пути! – декламирую стишок из анекдота, чтобы хоть как-то подбодрить себя.

Раздеваю мужчину. Меня бросает то в жар, то в холод, когда понимаю, что под курткой и штанами у мужика больше ничего из одежды нет. Бабушка сказала, что у него фингалы, и я не спешу снимать с него съехавшую на глаза шапку. Он тихо мычит из-под неё. Увидев его тело, сажусь, разинув рот. Передо мной идеальный продукт человеческой цивилизации. Такой торс явно не на разгрузке вагонов накачан.

– Ну что, Гюльчатай, открой личико! – Накрываю полотенцем причинное место мужчины и дрожащей рукой снимаю с него шапку. Смешок срывается с губ: – Да ты просто панда, дружок!

Темные волосы на ощупь мягкие и шелковистые. Невольно сравниваю незнакомца с Яром. Так я называла Воронова в ту ночь. Мы занимались любовью при свечах, и воспоминания у меня скорее тактильные. Ощупываю голову мужчины. Открытых ран нет. Били больше по лицу, будто для того, чтобы невозможно было опознать. Закрадываются нехорошие подозрения. Одежда на мужчине однозначно чужая. Может, и напоили его случайно?

– Где я? – хрипит мужчина, открывая глаза.

Наклоняюсь над ним и в меня упирается замутнённый взгляд.

– Трындец! – мужчина снова закрывает глаза.

Видимо, я и правда безнадёжна. Пока я, сверившись с интернетом, реанимирую мужчину, он даже не шевелится.

– Как он? – бабушка выходит в коридор, качая Булочку.

– Жить будет! Но, скорее всего, не с нами. Увидел меня и сказал «трындец».

Бабушка подходит и оценивающе разглядывает моего пациента.

– Ну, я бы на его месте не очень привередничала, – усмехается бабушка. – Пойдём за стол уже.

– Угу, – отзывается мужчина. Переворачивается на живот, встаёт, покачиваясь, на четвереньки и направляется в комнату.

Я провожаю его завороженным взглядом. Фигура у него обалдеть!

– А ты брать не хотела, – корит меня бабушка.

Заходим в комнату следом. Наш гость упал и спит возле ёлки, под мигающими разноцветными огоньками.

– Здравствуй, Дедушка мороз, – вздыхаю я, сдёргиваю плед с продавленного кресла и накрываю непрошенного гостя.

– Ковёр мяконький, пусть спит, – умиляется бабушка. – Давай за прошедший прошлый год треснем клюквенного!

Глава 2

Кира

Мне не даёт покоя сходство незнакомца с моим бывшим боссом. Лицо опухшее, избитое, но не чужое. Сердце забилось быстрее, когда я прикоснулась к телу найдёныша. Ладонь словно током прошило. Профессия обязывает быть небрезгливой, но если бы не Новый год, я до утра просидела бы, растирая руки и ноги моего случайного пациента.

– Кира, что ты всё под ёлку пялишься? Вон, президент сейчас говорить будет.

– Погоди, баба Шура, подушку надо товарищу подложить. Неудобно же так на полу лежать, – срываюсь с продавленного дивана, и подпихиваю собственноручно сшитый пуфик найдёнышу под голову. Как будто невзначай, прохожусь ладонью по его чёрным волосам.

– Златовласка, – улыбается он во сне, но тут же морщится от боли. На разбитой губе выступают капельки крови.

Сижу, точно меня пыльным мешком огрели. Так меня назвал Ярослав при первой встрече.

***

Я увидела Ярослава впервые полтора года назад и погибла. В тот день моя начальница с романтическим именем Атлантида, врач высшей категории, послала меня на административный этаж измерить давление заместителю хозяина вселенной под названием «Юпитер кэпитал». Обычно Атлантида это делала сама, но её разбила мигрень. «В глаза там никому не смотри, – наставляла она меня, заталкивая мои волосы под колпачок. – Вот куда такую копну нарастила? Всё, иди с Богом! Кирилл Петрович звонил уже два раза».

Я выпорхнула из кабинета, как птичка из клетки. Впервые мне предстояло увидеть, где работает элита корпорации. Руководство въезжало на подземную парковку бизнес-центра на таких сияющих новомодных авто, что дух захватывало. Меня всегда интересовало, кто управляет всей этой громадиной. В лифт я вбежала следом за статным высоким красавцем. Точнее сказать – влетела. Носком туфли зацепилась за ковёр и ткнулась мужчине головой в живот. Натянутый до ушей колпачок слетел, заколка расстегнулась, развалившись пополам, и тяжёлые пряди светлых волос предательски рассыпались по плечам. За нарушение дресс-кода в компании полагался серьёзный штраф.

Я стояла ни жива ни мертва, теребя край ремня медицинской сумки. Передо мной застыл… Нет, не бизнесмен. Принц из моих снов. Из плоти и крови. Взгляд его медовых глаз в момент затмил мой разум, а улыбка – вскипятила кровь.

– Ты откуда такая, Златовласка? – От голоса принца по телу рванули стада мурашек.

– Оттуда, – указала я пальцем за спину, хотя лифт уже плавно возносил нас к небу.

– Из Зазеркалья? – принц добавил мурашкам ускорение.

Я оглянулась на зеркальные створки дверей лифта. Отражение напомнило мне о штрафах. Я отвернулась от принца и принялась запихивать волосы под колпачок.

– Зачем прятать такую красоту? – прошептал он, влезая в моё личное пространство.

Я почувствовала его дыхание на своей шее и просипела:

– Меня оштрафуют!

Кнопки на панели вспыхивали рыжими огоньками, приближаясь к роковой литере А.

– За что? – удивился принц.

– За это, – я прошлась рукой по распущенным волосам.

Принц протянул руку к панели управления, и лифт застыл. Ловкими движениями Его высочество скрутило мне волосы в жгут, прижало его к моей голове и, цокнув языком, обронило:

– Хороша девка!

Я быстро натянула колпачок и с благодарностью взглянула на принца:

– Вы только не рассказывайте никому… Про это.

– Клянусь, – улыбнулся он и нажал кнопку «Пуск».

Лифт плавно тронулся. То ли от аромата одеколона, то ли от взыгравших гормонов, из лифта я вышла на полусогнутых.

– Ещё увидимся, Златовласка, – подмигнул принц и направился к двери с надписью: «Генеральный директор Воронов Я.Ю.»

– Доброе утро, Ярослав Юрьевич, – склонила перед ним голову секретарша, выскочившая из-за стойки.

– Доброе утро, Майя. Как обычно, двойной эспрессо, – принц скрылся за дверью, а я всё стояла и хватала ртом воздух.

– Вы новая медсестра? – строго спросила Майя.

Пришлось просто кивнуть, так как язык присох к нёбу.

– Вам туда! – Майя ткнула пальцем вглубь коридора.

С того дня Солнце больше не казалось мне самым ярким светилом.

***

– Кира, – баба Шура пританцовывает возле стола. – Куранты сейчас ударят. Как эту шипучку-то открывать?

Наш гость поворачивается на спину, последний раз всхрапывает и открывает глаза:

– Трындец! – снова повторяет он, увидев меня.

– Златовласка мне нравилось больше, – не скрываю упрёка в голосе.

Поднимаюсь с колен, беру у бабы Шуры бутылку и раскручиваю металлический хвостик на зелёном горлышке.

– Давай я, – незнакомец садится, чуть не свернув плечом ёлку, и смотрит на бабу Шуру. – А ты кто?

– Мама твоя, – не теряется моя огневушка-поскакушка.

– Ничего не помню, – бормочет он.

– А ты? – кивает мне.

– Зови меня просто – Трындец.

– Жена, значит, – довольно кивает он. – Давай бутылку.

Садимся с бабушкой возле него, и с первым боем курантов из бутылки с шумом вылетает ароматная пена.

– Желания, желания загадываем, – суетится баба Шура.

У незнакомца такой же медовый взгляд, как у Яра. Смотрим друг на друга, не отводя глаз. На задворках разума рождается желание.

– Союз нерушимый республик свободных… – голосит баба Шура гимн на советский манер.

– Ничего не помню, – шепчет незнакомец, – кроме твоих волос.

Глава 3

Ярослав

Сухопарая старушенция, явно сжимавшая древко комсомольского знамени ещё при Сталине, семенит к столу. Интересно, Сталина помню, а себя и свою мать нет.

– Давай за стол, сынок! Пора праздник налаживать, а ты тут развалился под ёлкой, – ворчит она по-стариковски.

Девушка мне хотя бы кажется знакомой. У неё красивые голубые глаза и личико светлое, как у ангела. Неужели я алкаш по жизни и мучаю кроху подобными залётами?

– Пардон, – икаю. – Часто я так… Валяюсь под ёлкой? – С интересом разглядываю жену.

– На моей памяти впервые, – улыбается она.

– А почему я голый? – заглядываю под плед. – И болит всё, точно меня били.

– Тебе надо выспаться! – девушка касается моего лица, и я вздрагиваю от боли. – К утру отёк немного спадёт. Сейчас таблетку принесу.

Да у меня жена и правда ангел! Я ещё не сказал, что у меня голова раскалывается, а она уже за таблеткой побежала. Провожаю взглядом шуструю кроху и силюсь вспомнить её имя. Потираю плечо – иголки царапаются. Взгляд мой падает на ёлочную игрушку. Вдох застревает в груди. Мы все не красавцы в отражении новогодних украшений, но я просто чудовище.

– Мать моя женщина! – хриплю, касаясь лица и вновь вздрагивая от боли.

– Чего так высокопарно? – старушенция отвлекается от ботоксных лиц на экране. – Можно просто мама Шура.

Сколько же мне лет, если я её сын? Некрасиво спрашивать у женщины возраст, но я с бодуна похоже нашёл ещё более непростительный вариант:

– Мама… Шура… А ты меня во сколько понесла?

– Ты что, правда ничего не помнишь? – качает она головой.

– Этот момент точно нет, – оправдываюсь и вновь залипаю на своё отражение в ёлочной игрушке. Буро-малиновое месиво с огромным носом и заплывшими глазками. – А что с моим лицом?

Входит девушка, садится возле меня на пушистый ковёр и протягивает стакан и таблетку.

– Выпей, пожалуйста.

Таблетка с трудом проваливается в иссохшее горло. Опустошаю стакан и утираю рукой рот.

– Трындец!

– Да?

– Э… Я просто так сказал. Тебя как зовут-то?

– Кира…

Раздаётся плач младенца, и Кира срывается с места. У нас ещё и дети есть. Обессиленно падаю на подушку. Потолок плывёт перед глазами, пение Баскова смешивается с плачем моего ребёнка. Очередное неприятное открытие. Баскова помню, а малыша своего – нет.

– Кира, – кричит маманя. – Неси сюда Булочку. Это ведь её первый Новый год.

Стыдно-то как. Нажрался, что семьи своей не помню. Входит Кира, качая малыша в розовой пижаме. Флисовые заячьи уши свисают с руки Киры.

– Сколько нашей дочери? – спрашиваю слабым голосом.

Кира замирает, с удивлением глядя на меня.

– Ну не помню я ничего! – в очередной раз приходится оправдываться.

– Три месяца, – вздыхает Кира. – Хочешь на неё взглянуть?

– Давай, может вспомню что, – приподнимаюсь на локте.

Кира вновь садится рядом. Девуля на её руках отчаянно насасывает соску. Голубые глаза-пуговицы смотрят на меня с хитрым прищуром. Не боится меня. Скорее, смотрит с любопытством.

– Она голодная, что ли?

– Да, сейчас буду кормить. Нравится Булочка? – Кира смотрит на меня с такой нежностью, что я бы их сейчас обеих расцеловал.

– Нравится! Давай корми дочу!

Кира смущается и просит меня:

– Только ты отвернись.

– Здрасьте приехали!

Кира садится в кресло и пытается развернуться, чтобы я не увидел, как она кормит. Что за детский сад? Обвожу глазами комнату в поисках семейных фотографий, но на полке, рядом с телевизором, стоит только портрет Булочки. Правда моя внешность многое объясняет. Такую рожу только в отделении полиции вывешивать. На доске «Внимание, розыск». Мне кажется я впервые в этой комнате. Иначе давно затеял бы здесь ремонт. По одной стене дешёвые обои начали отклеиваться на стыках, люстра горит наполовину, занавески чистенькие, но фасон наверняка ещё с Шуриной молодости. На подоконнике цветы в горшках и клетка с рыжим хомяком. Скачет у решётки как заведённый. То ли просится на руки, то ли пляшет под Баскова. Бедненько, но весело.

– Может пошамаешь чего, болезный? – маманя, дождавшись рекламы, встаёт из-за стола.

– От одной мысли о еде плохо, – подавляю приступ тошноты.

– Сейчас я тебе такую напитку соображу, лучше всяких порошков действует! – заговорщицки подмигивает маманя и, держась за поясницу, топает мимо меня. – Чуть спину не сорвала из-за тебя.

Встать не получается, и я, закрепив плед на бёдрах подползаю к Кире. Усаживаюсь возле её ног, кладу руки и подбородок ей на колени. Завороженно смотрю как малышка сосёт её нежную грудку. Маленькие пальчики Булочки касаются тонкой кожи Киры, и мне хочется превратиться в них. Ничего не помню, но знаю точно: ничего прекраснее в своей жизни не видел.

– Прости меня, – шепчу, целуя острые колени Киры. – Такая девушка, как ты, заслуживает большего.

– Яр, не надо, – смущается Кира, плотно сдвигая ноги.

– Яр?

На лице Киры смятение, точно она оговорилась.

– Ярослав, – добавляет Кира более уверенно. – Ярослав Воронов.

– Нормально, – соглашаюсь с незнакомым именем. – С таким перегаром и разбитым лицом, мог бы зваться и Кузьма Квазимодов.

У Киры смех нежный, как перезвон хрустальных бокалов. Невольно улыбаюсь и глажу дочку по маленькой ножке. Она такая тёплая!

– Я изменюсь для вас, девчонки! Обещаю.

Пытаюсь привстать, чтобы поцеловать Киру, но она напрягается всем телом и замирает. Всё время забываю, какой я красавец.

– Я противен тебе? – сажусь возле неё, понурив голову.

– Нет, – Кира зарывается пальцами в мои волосы. – Но тебе нужно выспаться. Я сейчас покормлю Булочку и постелю тебе.

– Мы разве не вместе спим? – удивлённо приподнимаю бровь, подвывая от невинной ласки жены.

– Я бы сказала, встречаемся только для зачатия, – краснеет Кира и прикусывает язык.

– Безобразие! Мы что, адвентисты седьмого дня? – Господи, в моей памяти всё, кроме нужных воспоминаний. – Срочно меняем правила дома.

– Уверен? – смеётся Кира.

– Зуб даю! Но даже согласно старому уставу, нам уже ничто не помешает отправиться за вторым бебиком, – заглядываю в личико дочери. – Булочка, хочешь братика?

Входит маманя. В руках стакан рассола с долькой огурца на стенке:

– Держи, родной.

– Меня окружают ангелы! – принимаю подношение из тёплых морщинистых рук. Не удержавшись, целую их. – Я в раю.

Глава 4

Кира

Не понимаю, что со мной твориться. Кормлю малыша на глазах у незнакомого мужика и вдобавок позволяю ему гладить ножки Булочки. Страшный он, конечно, как смертный грех, но мне почему-то легко и просто рядом с ним. Не похож он на запойного алкаша. Держится с достоинством, и с чувством юмора у него порядок. Называю его именем любимого мужчины – вообще сказка. Сказка, которая закончится утром. Он проспится, и мне придётся ему признаться во всём. Надо порыться на антресолях, может, от маминого товарища портки какие остались. Господи, живу с бабой Шурой всего три месяца, а уже говорю и думаю её словечками.

Ярослав выпил рассол по бабушкиному рецепту, положил мне голову на колени и задремал.

– Бабушка, нам надо завтра одеть Ярослава во что-то.

– Он имя, что ли, своё вспомнил? – баба Шура забирает у меня заснувшую Булочку.

– Я его так назвала.

– В честь Зайцеслава своего? Выкинь ты его уже из головы. – Бабушка знает, как зовут отца Булочки, но, к счастью, не знает подробностей наших с ним отношений. И без того терпеть его не может.

– Нужно на антресолях посмотреть. Я мамины вещи туда убирала.

– Думаешь ему понравится её голубое кимоно с розовыми цветами? – Баба Шура относит Булочку и возвращается.

– Там остались какие-то вещи её Будды.

Бабушка кладёт мне на тарелку остывшую картофелину и куриную ножку.

– Поешь давай. А я пока порты жениха нашего заполощу, и в антресолю слажу.

– Брюки его с курткой в стиралку положи. Капсулу с гелем кинь и вторую кнопку справа нажми. А на антресоли я сама лучше. Упадёшь ещё.

– Это я-то упаду? – баба Шура встаёт руки в боки. – Да я на Успение яблоки обтрясаю, лучше, чем макаки кокосы с пальм. Прислоню лестницу и вперёд.

– А то ты макак много видела в жизни.

– Раньше передача была, «В мире животных». Её такой мужчина вёл. Дроздов Коля. Можно было не смотреть. Просто голос слушать. Он как скажет что-то типа: «Посмотрите на жабу! Ну какие потрясающие глаза». У меня мурашки по коже.

– А дед чего? Красивых слов не говорил?

– Тю! С деревенских мужиков какая ласка. Не, жабой назвать мог, но дело же в этой… Как её?

– В интонации?

– Точно, – бабушка наливает в стакан морса. – Твоё здоровье, Кирочка. Смотри прынц какой у ног твоих спит.

– Да ладно, принц, – смущаюсь я, но мне приятна тяжесть тела Ярослава. Такое тепло от него идёт.

– Ты на руки, на руки его посмотри, – кивает бабушка, допивая морс. – Крепкие, загорелые, тугими венами увитые. – Достаёт очки из кармана, надевает и наклоняется к нам ближе. – Ногти чистые, не обгрызенные и без заусенцев. Говорю тебе – прынц. Вот только вопрос: кто и за что его так ухайдокал?

– Завтра разберёмся, – перещёлкиваю пультом каналы. – О, «Золушка»[1] идёт! Закинь стирку, и давай поглядим.

– Стыдоба, – поворачивается бабушка к телевизору.

– Куда деться умной женщине, – машет длинными ногами Милявская и призывно смотрит в экран. – Здесь меня уже никто не понимает. Остаются незамеченными добродетели мои и начинания.

– А песня хорошая, – кивает бабуля, лихо вскидывая коленца. – Скачай мне её потом.

– Всесторонне одарённая, до конца не оценённая, – завывает Милявская.

Я зажигаю бенгальский огонь и протягиваю бабе Шуре:

– Фея-крёстная ты моя!

На экране бузит певица:

– Если бы не обстоятельства, я могла бы поднимать полки в атаку, —

Внизу титрами идёт текст, и баба Шура подпевает:

– Если бы не обстоятельства, завела бы я не мужа, а собаку… Не, это ты матушка загнула, – баба Шура суёт прогоревший фитиль в пустой стакан и выходит в коридор.

Я прислоняюсь головой к спинке кресла и закрываю глаза.

В тот же день, когда «познакомилась» в лифте с Ярославом, я впервые увидела Викторию. Она вышла из кабинета зама генерального директора. Огляделась и сразу свернула в туалет. У неё были такие же, как у меня, роскошные светлые волосы, и она так же попирала дресс-код. Короткое чёрное платье не доходило и до середины бёдер её длинных ног в кожаных ботильонах с золотыми пряжками. Лицо красное, будто это у неё повышенное давление, а не у зама. Тогда я ещё не знала, что Виктория – невеста Ярослава. Впрочем, тонометр показал, что Кириллу Петровичу хоть сейчас в космонавты. В кабинете я ещё раз убедилось, что с его давлением всё в порядке. Мне показалось он даже не скрывал, что его больше интересует моя персона, а не собственное здоровье. Он попросил меня снять шапочку и пройтись. Потом долго расспрашивал про моё житьё-бытьё. Я думала, что получу втык от Атлантиды за долгое отсутствие, но она ничего мне не сказала.

В три часа ночи баба Шура ушла спать на мою кровать в комнату к Булочке. Я поставила там раскладушку для себя, а Ярославу помогла перебраться на диван. Укрыла найдёныша одеялом и снова не устояла, погладила его по голове. Он улыбнулся во сне, но тут же сморщился от боли. Интересно, какие у него губы? Как говорит баба Шура, с лица воду не пить, но мне очень интересно, как мой «муж на ночь» выглядит в нормальном состоянии. Наверное, я предпочла бы, чтобы он оказался вовсе не похожим на отца Булочки. Взгляд карих глаз найдёныша лишь усугубил мою тоску по Ярославу. А ведь я давно пообещала себе забыть его. Новогоднее веселье, как и вся моя жизнь, проносится мимо разудалой кадрилью. На улице народ запускает фейерверки, и чтобы достопочтенный Хома Петрович не поседел к утру, я переставляю клетку в кресло. Переодеваюсь в любимый плюшевый халат. Дома тепло, а я зябну. Уношу еду и посуду со стола на кухню. Смотрю на гору тарелок, и хочется разрыдаться. Никогда не ощущала себя более одинокой, чем в эту ночь. Надо что-то делать. Новый год всё-таки. На окне весело перемигиваются разноцветные огоньки. Иду в комнату за свечами, вырубаю по пути большой свет. включаю негромко музыку и ставлю возле раковины бокал с лимонадом. В таком романтическом антураже мыть посуду гораздо приятнее. Вскоре я уже напеваю и пританцовываю, посуда перекочёвывает сохнуть в шкафчик. Осталось сполоснуть ложки, но тёплые ладони, проникшие под мой халат, рушат все планы.

– Как ты вкусно пахнешь, кроха! – найдёныш прижимается к моей спине. Его горячие пальцы дрожат, изучая моё тело.

– Что вы делаете? – кричу шёпотом, боясь разбудить бабушку и дочку.

От ласки найдёныша у меня вот-вот посыплются из глаз искры, как от бенгальских огней.

– Давно ты с любимым мужем на «вы»? – хриплый голос найдёныша пробирает до мурашек, а его пронырливые пальцы уже проверяют мою боевую готовность. – Или так положено обращаться к супругу в дни религиозных спариваний?

Молчу, хватая ртом воздух, и пытаюсь удержать на плечах халат. Найдёныш разворачивает меня лицом к себе и усаживает на столешницу.

– Что ты пугливая такая? Ведь как-то одного ребёнка мы забацали? Ну, Кира, расслабься, – гладит он мои ноги.

– Не трогай меня! Ненавижу запах перегара! – отбиваюсь, но найдёныш во сто крат сильнее меня.

– Давай по-быстрому! – плед падает с бёдер Ярослава, и я испуганно зажмуриваюсь.

– Уйдите, вы мне не муж, – хнычу, закрываясь руками.

– Я же обещал исправиться! Кира, пожалуйста. Теперь всё будет иначе.

Стыковка Союза и Аполлона неизбежна. Вместо метеорита на кухню влетает баба Шура.

– А ну отошёл от неё! – она хватает скалку и замирает в позе самурая с мечом. – Жаль по голове бить! И так дурной.

– Маманя, – найдёныш с укоризной смотрит на бабу Шуру, – ну что вы право? Дело-то семейное.

Он наклоняется и подбирает плед. Бабушка быстрым пытливым взглядом оценивает достоинства фигуры найдёныша.

– Живо спать! Похабник.

– Я ж с женой! – недоумевает он и поворачивается ко мне: – Кир, скажи ей.

Запахиваю халат, соскальзываю со столешницы и выключаю воду.

– Яр… Иди спать, пожалуйста, – говорю и понимаю, что не хочу его отпускать.

Он точно мысли читает:

– Налей хотя бы чаю.

– Не балуйте мне тут! – грозит пальцем баба Шура, суёт скалку под мышку и, вскинув голову, удаляется.

Найдёныш опускается на табурет и завороженно изучает своё отражение в стекле.

– Кто меня так?

– Не знаю, – пожимаю плечами и включаю чайник. – Пока я готовлю, можешь сходить в душ. Там полотенце чистое на стиральной машине лежит.

Ярослав уходит. Прижимаю руки к щекам, до сих пор горящим от стыда. Я была с мужчиной всего один раз, поэтому не с чем сравнивать. Но мне теперь не только глаза найдёныша напоминают Ярослава. Голос, руки… Дурдом! Капаю в стакан пятнадцать капель настойки пустырника. Не хватало, чтобы на нервной почве у меня молоко пропало. Приношу из комнаты парадно-выходной сине-золотой чайный сервиз. Трясущимися руками завариваю чай, наполняю сахарницу, режу кружочками лимон. Будто не для хмыря из сугроба, а для Леонардо Ди Каприо стол накрываю.

Найдёныш возвращается, сменив плед на полотенце. Если бы не кровоподтёки на теле, парня хоть сейчас на подиум выпускай.

– Маманя на меня что-то осерчала, – поправляет он полотенце на бёдрах. —Ты такой романти́к тут навела. Думал порадовать тебя.

– Садись, – приглашаю найдёныша за стол. У меня больше язык не поворачивается называть его Ярославом. Пора открывать карты, но не знаю с чего начать. Поверит ли? Ох, ну и втянула меня баба Шура в эту игру про мужа и жену.

– Сажусь, – он изучает моё лицо, пока я наливаю чай. Кладёт две ложки сахара, дольку лимона. – Сейчас бы двойного эспрессо жахнуть.

Едва не роняю чайник. Такой кофе пил Ярослав на работе по утрам. Да тысячи человек пьют такой напиток по утрам. Ещё, что ли, пустырника хлопнуть?

– Завтра с утра кофе сварю. Двойной эспрессо не обещаю, – присаживаюсь к столу напротив найдёныша и пододвигаю к себе чашку.

– Где твоё обручальное кольцо? – найдёныш протягивает руку.

– У меня его нет, – не спешу соединяться с ним ладонями.

– Неужели я полный нищеброд? – хватается он за голову. – Почему ты вообще живёшь со мной?

– Я не живу с тобой… – встаю и прохожусь по кухне. Прикосновения найдёныша до сих пор горят на моём теле. – Короче. Я нашла тебя в сугробе возле подъезда за час до Нового года. Чтобы ты не околел на улице, мы с бабушкой принесли тебя домой. Я сама медсестра и обработала твои раны. В скорую и милицию звонить не стала. Кто поедет в новогоднюю ночь?

Найдёныш зарывается руками в волосы:

– А при мне были документы, телефон?

Отрицательно качаю головой.

– На тебе были брюки, куртка и ботинки. Скорее всего, с чужого плеча. Даже белья не было.

– Лучше бы я просто был твоим мужем!

[1] «Золушка» – российский новогодний мюзикл 2003г.

Глава 5

Ярослав

Наверное, так себя чувствуют потерявшиеся дети. Ещё минуту назад у меня были мать, жена, дочка. Пусть я попал в беду, но меня окружали родные люди. Только что так хорошо сидели: музыка, аромат свечей, огонёчки. В один миг всё рухнуло: сижу голый, без денег, без имени, без адреса. Завтра утром Кира укажет мне на дверь, и куда я пойду? Но эта святая девушка в разрез моим мрачным мыслям произносит волшебные слова:

– Ты можешь оставаться здесь, сколько нужно, – Кира замирает возле меня и гладит, как маленького по голове, – пока мы не найдём твоих близких. Обязательно нужно обратиться в травму, в полицию. Денег у нас с бабушкой немного, но с твоей одеждой что-нибудь придумаем. Завтра, наверное, ничего работать не будет…

Она говорит простые вещи, а мне хочется руки ей целовать. Маленькая, хрупкая девчонка не дала мне умереть на морозе, готова приютить, кормить, одевать. Разворачиваюсь на табурете и обнимаю её за талию. Утыкаюсь разбитой мордой ей в живот. Кира кладёт руки мне на плечи, и от её невинного прикосновения по телу прокатывается дрожь.

– Прости, что я к тебе приставал? – стыдно смотреть Кире в глаза, но хочется снова в них утонуть.

Она краснеет и закусывает губу:

– Сама себе ловушку устроила. Если бы не баба Шура, – щёки Киры загораются румянцем, – получила бы по заслугам.

– Я бы не назвал это наказанием… Впрочем, с таким чудовищем, может, и правда не очень того-этого…

– И ничего ты не чудовище… – Кира запинается, взглянув на моё лицо. – Мне кажется, ты очень хороший человек. Синяки и гематомы пройдут, но снимок головы и всего тела нужно сделать…

– Ты ангел, Кира, – негромкая мелодия кажется знакомой, и я поднимаюсь. – Спасительница моя. Можно пригласить тебя на танец? Свечи, гирлянда… Такая ночь!

Кира вкладывает мне в руку свою маленькую ладошку, и мы, качаясь в такт мелодии, танцуем, как два цирковых медведя. На большее я не способен сейчас, а Кира напряжена до предела.

– Чего ты улыбаешься? – Её невинная улыбка вызывает у меня умиление.

– Вспомнила мультик «Красавица и Чудовище»[1].

– Не смотрел, но название точно про нас.

– Как мы будем пока тебя называть? – Кира держится на пионерском расстоянии, а мне хочется прижать к себе эту тёплую, маленькую птаху.

Память услужливо подсовывает нашу романтическую схватку у мойки. Теперь я даже рад, что Кира ко мне не впритык. По лицу меня били от души, но снизу у меня всё работает, как швейцарские часы. Бросаю взгляд на запястье левой руки. Мне кажется или я действительно помню, что на ней я носил упоительно дорогие котлы.[2]

– Ярослав нормально, я почти привык, – отвечаю с некоторым опозданием. Ласкаю нежные пальцы Киры. Как бы мне хотелось, чтобы она уснула сегодня на моём плече. Но теперь это лишь мечты.

Из коридора доносится пиканье и Кира замирает:

– Твои вещи постирались, пойдём развесим.

Иду следом за Кирой. В ванной она достаёт из стиральной машины куртку милитари и штаны, какие обычно носят работяги.

– А я нарядный в сугробе лежал. Просто подарочный вариант, – мне теперь очень хочется верить, что это и правда одежда с чужого плеча. Воспоминания о швейцарских часах были куда приятнее.

– Других мужиков рядом не валялось, – смеётся Кира, складывая одежду в таз. – Так что выбор у меня был невелик. Подожди, я вешалку принесу. Повесим одежду сохнуть над ванной.

Кира выпрямляется, и наши взгляды встречаются. Короткое замыкание. Обнимаю Киру и внимательно вглядываюсь в её лицо. Оно мне знакомо. Возможно, просто кажется. Как пять минут назад с часами.

– Может, ты всё-таки жена мне? – спрашиваю с робкой надеждой.

– Нет, Ярослав, – вздыхает Кира. – Хотя я и сама чуть в это не поверила.

Она поворачивается к зеркалу, а я неожиданно для себя, собираю в хвост её волосы, скручиваю в тугой жгут и прикладываю к её голове. Она испуганно смотрит на меня. Прячу руки за спину, и волосы Киры рассыпаются по плечам тяжёлыми золотистыми прядями.

– Прости, я позволил себе лишнего.

Кира уходит и возвращается с вешалками. Помогаю ей развесить свой странный наряд.

– Пойдём спать, Ярослав, – Кира произносит это имя с придыханием. – Я принесу лекарства и ещё раз обработаю раны.

Почему она выбрала для меня именно это имя. Неразделённая любовь? Муж-изменник?

– Готов лечь в твоих ногах, только не оставляй меня сегодня одного.

– Я немного посижу с тобой, – улыбается Кира. – Иди ложись.

Вхожу в комнату и задумчиво чешу в затылке. Морщусь от боли. Голова вся в шишках. Кира права. Сделать снимок не помешает. Но в чём мне ехать в травму? На вешалке я заметил только розовый пуховик и овчинный тулуп. Собираю стол-книжку, ставлю его к стене. Кира постелила мне на половинке дивана. Лелея мечту разделить ложе с радушной хозяйкой, исправляю эту оплошность. Раскладываю диван и перестилаю по новой. Рыжий хомяк до сих пор не угомонился. Мне кажется, это самец. Должен же быть мужчина в доме. Сейчас он забрался в верхний угол клетки и, вцепившись розовыми лапками в прутья, пристально наблюдает за мной.

– Да, мне нравится твоя хозяйка, – в этом доме мне приходится оправдываться даже перед хомяком. – И не вздумай ночью выбраться из клетки и отомстить мне.

Входит Кира и подаёт мне стакан с водой. На маленькой ладошке несколько таблеток.

– Тут против отёка, обезболивающее…

– Я тебе верю, – подношу её ладонь ко рту и губами собираю пилюли. Запиваю водой.

Сдёргиваю полотенце с бёдер и забираюсь под одеяло. Ощущаю себя принцессой на горошине. Тело явно привыкло совсем к другой постели. Кира садится возле меня и достаёт из кармана халата тюбик. Её тонкие пальцы порхают по моему лицу, разнося по нему прохладный гель.

– На теле сам синяки помажешь?

– Нет, – честно гляжу Кире в глаза и, взяв её руку за запястье, кладу себе на грудь. – Здесь ещё погладьте, доктор.

[1] Красавица и Чудовище – мультфильм студии Уолта Диснея, 1991 г.

[2] Котлы (жарг.) – часы.

Глава 6

Кира

Ёлка переливается огоньками, за окном всё реже полыхает зарево фейерверков. Мне так уютно рядом с моим Чудовищем, и хочется, чтобы эта ночь не заканчивалась. Кажется, знаю его всю свою жизнь. Мне плевать, кем работает мой найдёныш. Боюсь думать лишь о том, что где-то его ждут жена и дети. Не знаю о нём ровным счётом ничего, а фантазия рисует чёрт знает что.

– Гладить я тебя не буду, – смазываю синяки на теле найдёныша. – Но, если хочешь, давай просто поболтаем. Сна ни в одном глазу…

В соседней комнате кряхтит Булочка. Убегаю и возвращаюсь с ней на руках.

– Можешь Хому Петровича из кресла убрать? – шепчу я, кивая на клетку с хомяком.

– Забирайся на диван. Ноги прячь под одеяло, – голосом с хрипотцой соблазняет меня ночной гость. – Положу тебе свою подушку под спину.

– Ярослав!

– Ладно, ладно. – Он поднимается с дивана, вновь заворачиваясь в полотенце, и молитвенно сложив руки, кланяется перед клеткой: – О, житель бескрайних степей, премного извиняемся, вам пора заступать на боевой пост.

Клетка с хомяком возвращается на подоконник.

Сажусь в кресло, а найдёныш приносит забытый им в ванной плед и укутывает мне ноги. Обо мне ещё ни разу в жизни так не заботился мужчина. Умиляться и падать в обморок некогда. Булочка хнычет, и я, приспустив с плеча халат, даю ей грудь.

– Кир, ты просто «Мадонна с младенцем», – найдёныш опускается передо мной на колени.

– Ты меня смущаешь! – Кровь стреляет в голову, опаляя меня до кончиков ушей. – Ложись на диван.

– Ну и ладно! – Найдёныш, состроив обиженную физиономию, на четвереньках добредает до дивана и забирается под одеяло.

Кресло стоит впритык к дивану. Найдёныш кладёт голову на подголовник и оказывается ко мне ближе, чем был до этого. На опухшем лице выражение неземного блаженства.

– Ну и чем мы так довольны? – улыбаюсь я.

– В потери памяти есть плюсы, – Найдёныш гладит ножку Булочки. – Чувствуешь себя младенцем, появившимся на свет взрослым. Можно позволить себе подурачиться. А ещё… В эту новогоднюю ночь все мои мысли о тебе. Они действуют, как анальгетик. У меня нет прошлого, а будущее туманно.

– Мне кажется, ты и в обычной жизни весёлый человек. Но кому-то ты очень помешал.

– Говори, мне интересно, – просит найдёныш, укладываясь поудобнее.

– Да что тут говорить, – вздыхаю я. – У тебя красивое тело, ухоженные руки, ногти, волосы. Ты явно из другого мира.

– Космический пришелец?

Найдёныш сейчас и правда, как ребёнок. Ему осталось только ладошки под щёку положить и пустить слюни.

– Нет, конечно. Губы хоть и разбиты, но речь правильная. Так говорят ораторы или актёры, дипломаты, может… Ты из мира сияющих витрин и дорогих кабриолетов.

– А ты бы хотела, чтобы я оказался богатым?

– Нет, – испуганно отвечаю я и с горечью добавляю: – Ненавижу богатеев.

– Почему?

– Потому что я… Потому что я обычное млекопитающее. Впрочем, мне незачем ненавидеть их, – киваю на Булочку, – один из небожителей подарил мне её.

– Кира, с моей стороны будет очень нескромно, попросить тебя кое о чём? – от витиеватых оборотов найдёныша у меня мурашки по коже.

– О чём?

– Рассказать о себе.

– Да мне и рассказывать нечего, – пожимаю плечами, любуясь личиком дочери. – Вся моя жизнь теперь в ней. Есть о ком заботиться и кому доверять. Всё остальное суета сует.

– У малышки твои глаза. В маму красавица, – найдёныш переворачивается на живот и, приподнявшись на локтях, рассматривает Булочку. – А волосики-то тёмные. Папкины. Не поверю, что ты переспала с мужчиной ради того, чтобы забеременеть. Тебе не сорок лет. У такой красивой девчонки, как ты, обязательно припрятан скелет в шкафу. Дай-ка подумать! Тебя похитил арабский шейх, а ты сбежала из его восточной сказки, плюнув напоследок в нефтяную трубу?

– Нет, – качаю головой, прогоняя слёзы. – Я любила… любила так, что забывала алфавит, когда видела…

– Ярослава?

– Да, откуда ты знаешь? – Глупее вопроса не придумать.

– Просто предположил. С шейхом борщанул. Ты б меня тогда каким-нибудь Магрибом называла, – смех найдёныша переходит в кашель.

– Мухомор ты, а не Магриб! Накройся быстро! Не хватало, чтобы ты к своим бедам ещё воспаление лёгких подхватил!

Найдёныш садится на диване и закутывается в одеяло, как в плащ.

– Расскажи про Ярослава? – канючит он. – Пожалуйста.

– Это очень личное…

– Представь, что мы в поезде. Чу-чух, чу-чух, чу-чух, чу-чух, под шум колёс, под мелькающие тени за окном. А, Кир? Хочу знать о тебе всё.

– Потому что, когда вспомнишь себя, растворишься в тумане, как случайный попутчик? – отнимаю от груди раскрасневшуюся Булочку.

– Нет, – Ярослав завороженно смотрит на мою грудь, и я быстро поправляю халат.

– Что я только что спросила?

– Вкус женщины возносит к небесам, когда трезвеешь – падаешь на землю… – Найдёныш поднимает глаза и смущается. – Прости. Всякая чушь в голову лезет. Стихами заговорил. Нет, я не исчезну. Но я… Я совершенно точно знал тебя. Твой аромат, когда обнял тебя на кухне… Голос, который для меня лучше любой музыки. Всё мне кажется таким знакомым.

– На моего одноклассника ты не тянешь, общественный транспорт тоже не вариант, – улыбаюсь я, – а больше ни с кем из мужчин я близко… Не сидела. Если только ты…

– Что я? – Ярослав пытливо всматривается в моё лицо.

– Если только ты не сам Ярослав, – боюсь признаться найдёнышу, что его запах мне тоже знаком. После душа так показалось. Но мне не с чем сравнивать. Быть может, все мужчины пахнут одинаково.

– Расскажи про свою любовь, Кир! И дай мне, пожалуйста, Булочку подержать.

Встаю и даю ему дочку.

– Кроха какая сладкая, – голос найдёныша дрожит. – Можно я посижу с ней?

Булочка во сне поворачивает голову к найдёнышу, улыбается во сне и чмокает губами.

– Почему нет, – сердце моё точно замедляет ход.

– Я ей нравлюсь, смотри! – восторженно шепчет найдёныш.

Не нахожу слов. Моя малышка в его крепких руках кажется ещё меньше и беззащитнее. Опускаюсь в кресло и плачу, как дура. Утираю слёзы рукавами.

– Что с тобой? – найдёныш испуганно таращится на меня.

– Прости! – улыбаюсь, взяв себя в руки. – Мужчины боятся женских слёз.

– Я испугался, что обидел тебя.

– Знаешь, никогда и никому не рассказывала про Ярослава, – касаюсь ладонью груди. – Может выговорюсь и полегчает на сердце. Виновата я перед ним. Осудишь меня, не обижусь.

Глава 7

Кира

Всегда удивлялась девчонкам, которые влюбляются в актёров и певцов, а сама втюрилась в хозяина компании. Я работала медсестрой в административном здании, занимавшем целый бизнес-центр. С Ярославом Вороновым я лишь однажды проехалась в лифте. Ласковое слово и кошке приятно, а он сказал мне несколько. Но дело не в этом. Между нами произошло нечто особенное… На молекулярном уровне. Золотая осенняя пора лишь острее давала мне ощутить одиночество. Тем же вечером, я позволила себе представить, как могло бы произойти наше знакомство с Ярославом. Дальше – больше. Завела тетрадку и исписала за вечер пять листов. Сама не заметила, как этот человек и наша с ним история превратились в мой наркотик.

Странным образом ко мне стал благоволить зам Ярослава. Мы познакомились, когда наша врач отправила меня измерить ему давление. В тот день мы с Ярославом и прокатились в лифте. Кирилл Петрович прозвал меня тёзкой и частенько захаживал в медкабинет. Пару раз подвёз меня до дома. На ухаживания это, к счастью, не походило. Он был старше меня лет на двадцать, и меня раздражали его рыжие, по-гусарски закрученные усы. Он ассоциировался у меня с тараканом из сказки Чуковского. В день нашего знакомства я увидела этот мультик по телевизору и долго смеялась. А потом плакала. Почему он, а не Ярослав так заинтересовался моей персоной? Зато от Кирилла Петровича я вскоре узнала, что герой моего романа намерен жениться к Новому году. Виктория приходилась Кириллу Петровичу сводной сестрой и удивительным образом походила на меня. Я даже постаралась найти в этом утешение. Ярославу нравятся такие девушки. Мы с ним просто поздно встретились. А так бы он обязательно обратил на меня внимание. Хрупкие блондинки с ангельскими личиками. А ещё природа от души одарила нас роскошными шевелюрами. Виктория плюс ко всему умела себя красиво подать. У меня дух захватывало, когда она в длинном пальто летела на высоченных каблуках по мраморному полу, оставляя за собой шлейф из ароматов дорогих духов. Голову сворачивали не только мужики.

Медчасть – на первом этаже, рядом с кабинетом охраны. Каждое утро я измеряла температуру сотрудникам в начале рабочего дня. Но Ярослава я видела редко. Прямиком с административного этажа он спускался на подземную парковку. Всего один раз он прошёл под руку с Викторией мимо меня, и я впервые узнала, что такое ревность. Ярослав, разговаривая по телефону, меня даже не заметил, а Виктория посмотрела, как на пустое место. Я стояла в дурацком халатике и колпачке, хватая воздух ртом. Ощущение, будто мимо проехал камаз и обдал грязью, не покидало меня до вечера.

Приближался Новый год, а с ним и день их свадьбы. В моей книге нарисовался новый персонаж. Дополнила историю сестрой-близнецом. Ревность навсегда поселилась в моём сердце, и я уже не могла представлять себя Викторией. Писала уже не в тетради, а в ноутбуке и на рабочем компьютере. Про любовь свою никому не рассказывала. Подружки по училищу быстро обзавелись семейными гнёздами, а на работе таким не поделишься. Моя начальница Атлантида догадалась о моих чувствах, но только посмеивалась. Если бы не подошёл её официальный отпуск, я бы написала заявление на уход. Поняла, что начинаю сходить с ума.

Атлантида уехала к дочери в Австрию, и в кабинете я смогла спокойно работать над своей первой книгой. Офис гудел в предвкушении новогоднего корпоратива. Под конец рабочего дня в мой кабинет пожаловал Кирилл Петрович.

– Годовой отчёт по лекарствам подбиваете? Не отвлёк вас?

Быстро сохраняю файл с романом, отправляю его себе на почту, удаляю из папки и очищаю корзину. Мои пальцы дрожат, а к щекам приливает кровь.

– Нет, – в горле сухо, и я тянусь за бутылкой воды.

– Кира, Кира, Кира – на лице Кирилла Петровича сияет улыбка, – кто бы мог подумать. «Ярослав, я давно хотела признаться, что люблю тебя. Лишь потому и рискнула прийти в спальню вместо моей сестры».

Давлюсь водой и захожусь в кашле. Ощущаю себя преступницей, хотя ничего предосудительного не сделала. Вот идиотка! Не подумала, что кто-то может отслеживать мои личные папки на компьютере.

– Тёзка, я уже несколько дней наблюдаю за твоим творчеством. В нём есть информация, порочащая образ компании и её руководителя.

– Я писала не про нашу компанию, – лепечу, закрывая лицо руками.

– Ты даже не соизволила имена поменять.

Мне нечем крыть.

– Поднимемся ко мне в кабинет, – Кирилл Петрович указывает мне головой на дверь. – Это дело очень щекотливое. Думаю, разберёмся без привлечения секьюрити.

Второй раз в жизни поднимаюсь на административный этаж. В роскошном холле с мозаичным полом сияет синими огнями золотая ёлка до потолка. Секретарша, окинув нас быстрым взглядом, с недовольным видом возвращается за свою стойку.

– Можешь идти, Майя. Я всё выключу потом, – Кирилл Петрович сам сияет, как новогодняя гирлянда.

– Благодарю, Кирилл Петрович, – расцветает секретарша, достаёт из шкафа норковый полушубок и спешит к лифту.

В кабинете Кирилл Петрович усаживает меня на кожаный диван. На моё плечо ложится тяжёлая рука, и я замираю. Сердце колотится в груди, как бешеное. Слёзы непроизвольно текут по щекам.

– Кира, давай поговорим, – голос у Кирилла Петровича вкрадчивый. Я закрываю глаза, боясь представить, что он попросит за молчание. Кожа дивана проминается под его крепким задом.

Утираю краями рукавов мокрое от слёз лицо. За панорамными окнами в пол лютует вьюга. Полумрак кабинета рассеивает уличная подсветка бизнес-центра.

– Что вам нужно? Я не сделала ничего предосудительного.

– Это как посмотреть. Впрочем, у меня есть к тебе очень интересное предложение.

***

Ярослав

– Кирочка, неужели ты переспала с этим тараканом?

Я вдруг совсем иначе взглянул на эту девочку. Никогда бы не подумал, что в её душе бушевали такие страсти.

– Ты мыслишь банально, – вздыхает Кира и устало кладёт голову на спинку кресла. – И слушаешь невнимательно. Если бы я переспала с замом, Булочка наверняка родилась бы рыжей. А у неё тёмные волосики. Ладно, давай спать!

– Э, какое спать? Шехерезада! Ты прервалась на самом интересном месте, – смотрю то на Киру, то на Булочку. Малышка, когда спит, совсем не похожа на Киру. От неё дочка взяла только глаза – голубые, как ясное небо. – Твоя мама, оказывается, та ещё сказочница.

Кира поднимается с кресла и протягивает руки:

– Давай, я отнесу её в кроватку.

– Ты вернёшься ещё? – не спешу возвращать малышку.

– С утра много дел, – Кира прикрывает рот ладошкой и зевает, – надо ложиться.

– Дай мне, пожалуйста, почитать твой роман, – с неохотой протягиваю Кире тёплое тельце.

Ребёнок недовольно хмурит лобик, хнычет, но на руках матери быстро затихает.

– Я не дописала его, – вздыхает Кира. – После того, что произошло между мной и Яром, хотела вообще уничтожить рукопись. «Будьте осторожны со своими желаниями – они имеют свойство сбываться».[1] Мои мечты исполнились самым извращённым образом.

– Ты меня заинтриговала! Что же, чёрт возьми, произошло между вами?

Кира относит Булочку в комнату и возвращается.

– У меня было одно достоинство перед Викторией, – глаза Киры темнеют, во взгляде вспыхивает решимость.

Меня бросает в холодный пот:

– Девственность?

– Да. Меня не посвящали в подробности. Но мне даже стало жалко Ярослава. Виктория не любила его. А изображать невинность и любовь, наверное, не так просто. Всё это я поняла уже потом. В общем, Кирилл Петрович сыграл на моей влюблённости и страхе быть раскрытой и осмеянной. По его словам, именно мой роман натолкнул его на мысль о подмене. Но, думаю, всё случилось ещё раньше. Когда Атлантида отправила меня к нему в первый раз.

– Денег-то хоть поимела?

– Поимела. Но перевела потом всё до копейки детскому дому. Уволилась из компании и устроилась работать в обычную больницу. Хотелось смыть грязь с души. Я пошла на поводу у шантажиста. Даже не пошла, а радостно побежала, когда узнала цену молчания. Три дня до свадьбы пролетели незаметно: солярий, спортзал, косметолог, парикмахер. Всё за счёт щедрого Кирилла Петровича. Я включилась в игру. Не знаю, что я хотела доказать себе, на какое чудо надеялась. После свадьбы молодожёны поехали в отель на Невском. Виктория настояла, чтобы первая брачная ночь прошла именно там. Мы с Кириллом Петровичем ждали их в соседнем номере. Причёску и макияж мне Виктория сделала заранее, профессионально, чёрточка за чёрточкой отобрав мою индивидуальность. Ей оставалось отдать мне лишь своё платье и фату.

Кира достаёт из клетки не знающего покоя хомяка и пускает бегать по своему халату.

– Я поспешила в номер, ощущая себя Золушкой. Переступила порог и замерла от восторга. Десятки свечей на полу дрожащим пламенем создавали причудливые тени на стенах. К белоснежной кровати в центре вели ступени. Алые лепестки благоухали точно весенний сад. Из динамиков приятный мужской голос на английском негромко напевал о волшебной любви. Горячие ладони легли на мои обнажённые плечи. Я не услышала шагов Ярослава и оказалась совсем не готова к встрече. Чужое дыхание обожгло мою шею. «Жена моя…» – если бы Ярослав назвал меня Викой, я бы позорно сбежала с поля боя. Но он ни разу за ночь не произнёс этого имени. Мою голову венчала короткая фата. Самое страшное было оказаться с Ярославом лицом к лицу. Но оно его интересовало тогда меньше всего. Меня трясло как в лихорадке, когда белый шёлк платья соскользнул к ногам. Ярослав подхватил меня на руки и отнёс на царское ложе. Его откровенные ласки сводили с ума, и вскоре чувство стыда сменилось острым возбуждением. Первая боль пронзила всё моё существо, но она ни шла ни в какое сравнение с болью, поселившейся в моём сердце. Я добавила в минералку порошок, данный мне Викторией. Но прежде, чем утолить жажду, Ярослав взял меня ещё дважды. Я долго лежала и смотрела, как он безмятежно спит. Самая счастливая ночь в моей жизни закончилась. Я вернулась в соседний номер, и Виктория быстро упорхнула на моё место. Кирилл Петрович отсчитал деньги и вручил мне таблетку.

– Выпей сразу. Для устранения нежелательных последствий, – посоветовал он.

Я сделала вид, что приняла лекарство, но на самом деле выкинула его в раковину. Поняла, что хочу ребёнка от Ярослава. Кирилл Петрович намекнул, что нам лучше больше не встречаться. Но я и без его намёков написала бы заявление по собственному желанию. Вскоре мой живот превратился в тыкву, но я ни разу не пожалела о своём решении.

– А про Ярослава ты больше ничего не слышала? Как ему живётся с такой женой?

– У Виктории есть аккаунт в соцсети. Но она там ничего не пишет о личной жизни. Судя по её фото, детьми Вороновы так и не обзавелись. – Кира сажает хомяка в клетку и насыпает в кормушку корм из картонной коробки. – Но это их дела. Мне есть о ком заботиться и слава Богу. Бабушка, Булочка, Хома Петрович…

– Мужик из сугроба, – добавляю я. – Но кто-то ведь должен и о тебе заботиться. Неужели не хочется прижаться к мужскому плечу?

Поднимаюсь с дивана и, обмотавшись полотенцем, встаю за спиной Киры.

– Да мужики какие-то пошли… Либо самовлюблённые болваны, либо без слёз не взглянешь, – вздыхает она.

– Не думал, что всё так плохо. А я под какую категорию попадаю? Впрочем… Самому на себя в зеркало страшно смотреть.

– Скажи, я подло поступила? – Кира поворачивается ко мне. Из-за блеснувших слёз её глаза кажутся ещё больше.

– Не судите, да не судимы будете… – я в растерянности. – Но если мужчина не может одну девушку от другой отличить, то, может, и поделом ему? Зачем он женился на Виктории? Неужели не понял, что она не любит его. Значит он самовлюблённый болван.

– А может, Ярослав и был счастлив всего одну ночь? Просто его никто никогда не любил раньше.

– В ту ночь?

– Да, и я была счастлива, – Кира так прекрасна сейчас, что я не могу сдержаться и обнимаю её.

– Всё будет хорошо, Кира. Обещаю тебе.

[1] Цитата из романа М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита».

Глава 8

Кира

Первого января всегда хочется поспать подольше, но достаточно малейшего кряхтения Булочки, и я выныриваю из самого глубокого и сладкого сна. Лучики солнышка проникают в окна первого этажа и кажется, что зайчики на голубых обоях оживают. У них умильные мордочки, но глазки-бусинки сияют только на ярком свету. Потягиваюсь на раскладушке и вспоминаю, почему оказалась на ней. Утренняя нега тает, будто её и не было. Как я могла рассказать вчера первому встречному тайну рождения своей дочери? Приехали! Чу-чух-чу-чух. И вообще, как теперь в глаза ему смотреть?

С кухни доносится бряцание ложек и голос бабушки. Аромат яблочного пирога не в силах рассеять тревогу, поселившуюся в моем сердце. Скрипит половица в гостиной, но это приближаются не бабушкины шаги. Я захлопываю глаза и притворяюсь спящей.

– Доброе утро, госпожа писательница, – голос найдёныша волнует сердце приятной музыкой.

Ещё и про роман свой умудрилась рассказать. Поворачиваюсь на бок и кладу ладоши под щёку. Как бы оттянуть неловкий момент.

– У тебя дрожат веки, – голос раздаётся над самым ухом, и мурашки разбегаются под ночной рубашкой. – Но если ты не хочешь меня видеть…

– Боюсь, что наоборот, – мне вновь чудятся знакомые интонации в голосе найдёныша.

– Тогда открой глазки, я соскучился.

– Я столько наговорила вчера, – поворачиваюсь на живот, утыкаясь носом в подушку. Грудь разбухла от молока, так долго я не пролежу.

– Твоя искренность меня тронула, Кира. – Тёплая ладонь ложится между моих лопаток, и мне она кажется раскалённым утюгом. Сейчас врасту в матрас. – Дальше эта история никуда не пойдёт, если ты этого боишься… Ты почему дрожишь? Не заболела?

В голосе найдёныша столько нежности, что я сдаюсь. Поворачиваюсь на спину и открываю глаза. Найдёныш стоит на коленях возле раскладушки. Фингалы под опухшими веками потемнели ещё больше, губы покрылись бордовыми корками, но волосы аккуратно уложены и сегодня я подмечаю у моего нового знакомого красивые брови вразлёт.

– Со мной всё в порядке, – в душе снова просыпается жалость, и я беру найдёныша за руку. – Сейчас позавтракаем и поедем к доктору.

– Не хочу, чтобы ты меня жалела, – найдёныш касается губами тыльной стороны моей ладони и встаёт с колен. – А кто это у нас тут проснулся?

– Заведи ей погремушку, пожалуйста.

– Зачем? – найдёныш достаёт Булочку из кроватки и завороженно рассматривает её. – Она не боится меня!

– А почему она должна тебя боятся?

– Уверен, на улице дети разбежались бы в разные стороны от такого красавца.

– Для неё ты такой же человек, как и все. Просто немного другого цвета. Всё дело в жизненном опыте, – встаю с раскладушки и ловлю на себе любопытный взгляд найдёныша. Смущаюсь ночной рубашки, купленной мне бабушкой на рынке. Длинная сорочка в голубой горошек мне стала не по размеру после родов, но я ношу её из-за удобных пуговичек по линии груди. – Так себе наряд. Удобно кормить Булочку в ней.

– Ты просто богиня, Кира, – срывается признание с губ найдёныша. – Вот прямо сейчас. Босая, немного растрёпанная, розовая от сна…

Булочка, почуяв молоко, прерывает радостным криком поток красноречия моего гостя. Приходится вернуться в постель, и найдёныш кладёт малышку рядом со мной. Торопливо расстёгиваю пуговки и освобождаю грудь. Булочка сладко причмокивает, а я одной рукой снимаю с неё ползунки и расстёгиваю липучки на памперсе.

– Тебе помочь чем-нибудь? – найдёныш завороженно наблюдает за моими движениями.

– Принеси мне чаю с молоком сладкого!

– Легко! – Найдёныш щекочет пальцем пяточку Булочки и подрывается с места.

С удивлением замечаю, что уже не смущаюсь присутствия найдёныша во время кормления. Он так влился в нашу компанию… Кстати, о компании. Баба Шура всегда крутится вокруг меня с утра, а сегодня подослала этого парня.

– Я тут одёжу тебе нашла, – слышу её бодрый голос. – Не Христиан Диор, конечно, но всё лучше, чем в полотенце по квартире шкандыбать.

– Где же вы откопали такие? Не иначе как с Тутанхомона сняли.

– Это что ещё за зверь? – баба Шура не очень знакома с историей древнего мира.

– Фараон такой. Много лет назад в Египте жил.

– Не боись, не с покойника! Жил тут у моей дочери один сектант. Они в Индию съехали, а там можно без денег и без штанов, – баба Шура шаркает по гостиной. – Кирочка, детка, ты встала?

– Мы уже кушаем! – откликаюсь я.

Баба Шура входит в комнату в мамином шёлковом кимоно.

– Ай, наша плюша уже сладкая чмокает, – баба Шура оглядывается и наклоняется надо мной. Шепчет заговорщицки: – Парень-то в тебя втюрился! Спозаранку со мной вместе поднялся и всё про тебя расспрашивал.

– Я ему вроде всё про себя и так рассказала, – кровь приливает к щекам.

– Не бойся, я лишнего не сболтну. Или ты про Ярослава тоже рассказала?

– Да.

– Ох, ну да ладно. Пусть правду знает. Он к нам тоже не на белом коне приехал. Смотри-ка, заботливый какой, поднос сюда тащит.

Баба Шура подхватывает полы кимоно и покидает комнату со словами:

– Шикарные порты, а ты надевать не хотел.

Найдёныш с подносом в руках проходится передо мной в оранжевых шароварах:

– Начинаю обзаводиться гардеробом. Как я тебе?

– Для завершения образа султана самое то. Придётся опять тебе ночью сказки рассказывать.

– Кира, ты прелесть! Рядом с тобой я забываю, какое чудовище на самом деле.

– На самом деле, мы ещё вообще не знаем, что ты за чудовище. Я пить просила, а ты чего приволок?

– Яблочный пирог, – найдёныш подвигает стул и, поставив себе на колени поднос, протягивает мне кружку.

Отпиваю по глоточку тёплый чай, а найдёныш кормит меня с рук. Моё счастье пахнет печёными яблоками. Наше счастье. Потому что лицо найдёныша тоже светится от радости, а Булочка смотрит на нас и довольно гулит.

***

Ярослав

Играю у окна с рыжим хомяком. У меня нехорошие ассоциации с этим цветом. Солнечное утро кануло в небытие, возвращая меня в суровую действительность. Метель разогнала с детской площадки мамаш с детворой. Двор вымер, если не считать забуксовавшую старенькую бэху у трансформаторной будки. Четверть часа она пытается выбраться из снежного плена. У подъездов громоздятся сугробы. Один их них мог бы вчера стать моей могилой, если бы не Кира и её милая бабушка. Как страшно вдруг лишиться прошлого. Что произошло со мной? Я не запойный алкоголик однозначно. Похмелиться желания нет. Как я попал в этот двор? Что это за район? Это точно окраина города… Какого города? Как всё запущено! Меня выкинули из машины, или я сам сюда приполз? Почему на мне чужая одежда? Мысли текут лениво, перебивая друг друга.

Мне не хочется уезжать от Киры. Рядом с ней уютно. Мне нужно просто отлежаться. Голова гудит, тело ломит, а от мыслей о бесплатной медицине совсем нехорошо. В больницу, как и в милицию, обращаться без документов бессмысленно. Я человек без лица… Кто-то лишил меня всего и бросил на улице замерзать. Предположим, я не выжил. Что бы со мной стало? Хорошо если бы нашли тело до весны. Впрочем, какая разница? Свезли бы в морг и, не опознав, похоронили бы как бродягу.

Водитель бэхи разжился лопатой и наконец-то выехал с парковки. Во двор боязливо вползла другая колымага и тут же заняла освободившееся место. Закрываю глаза. А я умею водить машину? Кнопка стартера, нажать на тормоз, включить передачу, газ. Умею. Почему я не могу так же легко вспомнить остальное? Голова кружится, и я усаживаюсь в кресло. Мои спасительницы твёрдо намерены отторпедировать меня к врачам.

Баба Шура у гладильной доски шипит утюгом по моим влажным брюкам и приговаривает:

– В мокром нельзя ему ехать. Застудит хозяйство, а то вообще сляжет с воспалением лёгких.

– Нужно было на батарею ночью повесить, – Кира расстроенно вертит в руках здоровенную куртку милитари в застарелых масляных пятнах.

Совершенно точно: добровольно не надел бы на себя такой наряд. Апельсиновые шаровары и то приличнее.

– Кир, можно я просто отлежусь у тебя? – Я готов остаться жить в этом кресле. – Не выгоняй меня, пожалуйста.

– Никто тебя не выгоняет. – Кира подмигивает мне и пристраивает куртку на батарею. – Но тебе нужно обследоваться. Я скорую вызову! Пусть тебя для начала врач хотя бы просто осмотрит.

Кира хватает телефон и пристраивается возле меня на подлокотнике кресла. Мне хочется погладить её острые коленки, обтянутые голубыми джинсами. По Кире не скажешь, что она недавно рожала. Её немного выдаёт мягкий животик, но только когда она раздета. До сих пор стыдно, что я вчера Киру так нахватил на кухне. И в то же время это самые приятные воспоминания в моей жизни. С улыбкой наблюдаю за Кирой.