Случайная свадьба

Глава 1

– Ба-бах! – веером запускаю по двери несколько тарелок и прислушиваюсь. За дверью слышится вялая возня, которая быстро затихает.

Похоже, тарелки производят не тот эффект. Окидываю оценивающим взором свои «боеприпасы». Их тут немало, стоят стопками даже на полу под стенкой, но меня больше интересует тяжелая артиллерия.

Распахиваю верхние створки старого допотопного серванта и пробегаюсь взглядом по содержимому. О, хрусталь! Беру в руки вазу и примеряюсь. То, что надо! Должна хорошо зайти. Прицеливаюсь и шмякаю о дверь.

– Ловите, мама! Ну как вам такая невестка, подходит? Берете? Или с сыночком посоветуетесь?

Из-за двери доносятся каркающие звуки, и я с удовлетворением заключаю, что это ругань.

– Ну, ладно, мама, раз вы так просите…

Вытаскиваю стоящее по центру тяжеленное блюдо. Кажется, сейчас оторвутся руки. Но я не сдаюсь, размахиваюсь и швыряю точно в середину двери.

– Будете знать, как людей на улице похищать. Ворье бессовестное! Хартия прав человека, не? Не слышали?

Задеваю ссадину на руке и шиплю от боли. У меня таких несколько, и на ногах тоже. Это когда меня в машину запихивали, я отбивалась, вот и поранилась. Царапин тех вообще не сосчитать.

Меня украли. Среди бела дня в центре города на виду у десятков горожан и недалеко от полицейского участка. Мне даже показалось, что там полицейский стоял на крыльце. Но может показалось.

На голову набросили тулуп, который невыносимо вонял овчиной и забивал мне рот шерстью. Развернули только когда я крикнула, что задохнусь.

Ехали долго, несколько часов. Сумочку с телефоном похитители отобрали, хотя сначала я думала, что они из-за сумки на меня и напали. Но потом один из мужчин сказал, что меня украли, и чтобы я не дергалась.

Время я определить не смогла, но потом видела часть дороги. Она все время вела вверх, из чего я поняла, что меня везут в горы.

Внутри закипает злость. Я для этого три с половиной года – семь семестров! – училась гостиничному бизнесу в Лозанне, чтобы сейчас меня завернули в вонючий тулуп, запихнули в машину, привезли в село где-то в горах и выдали замуж за незнакомого мужика?

– Бешеная сучка, – кричит женский голос из-за двери. Слышимость хорошая, внизу между дверью и полом щель в палец толщиной.

Ух ты, как припекло, так и мой родной язык вспомнила!

– А вы мне начинаете нравиться, мама! – кричу в ответ. Хотя, возможно, это и не мама моего жениха-фантома, а тетка. Фантома – потому что я его так и не увидела, зато увидела целую толпу женщин – то ли родственниц, то ли соседей.

Когда меня достали из машины, я укусила за палец одного из похитителей. Мужчины начали ругаться и куда-то ушли. А меня взяли в кольцо женщины и попытались набросить на голову платок.

Надо ли говорить, что их постигла досадная неудача? Как и платок. Он у меня сейчас торчит из окна, привязанный к швабре. Меня, правда, затолкали сюда и закрыли на замок, но зато здесь оказалось столько восхитительной посуды, которую я теперь могу колошматить в свое удовольствие!

Хорошо бы закрепить в сознании местных простую и доступную для понимания вещь: мое похищение – мероприятие заранее провальное. Недолго думая, быстрой очередью забрасываю дверь стаканами.

Ими забита целая полка в серванте, родной брат которого стоял у моей бабушки. Такой же древний, с потрескавшимся лаком и без стеклянных витрин. Зато в нем много полок с посудой и хрусталем. В несколько раз больше, чем было у бабушки.

Мама рассказывала, что в этих краях девушкам на праздники принято дарить посуду, много посуды. Когда девушка выйдет замуж, она сможет принимать гостей сотнями и не краснеть. Так что как только девочка вместо кукол в подарок получает посуду, это значит, что она выросла.

Осматриваю усеянный осколками пол – да уж, из этой посуды теперь особо не поешь. На миг становится совестно, что я так невежливо обошлась с чужой собственностью. Все-таки приданое, кому-то эту посуду дарили на праздники. Ее тут много, наверное, все село накормить можно.

Но угрызения совести проходят мгновенно, стоит вспомнить, как обошлись со мной. А я не посуда, и вообще. В двадцать первом веке похищение невесты это просто дикость.

Так что пускай не обижаются. Я не просила меня похищать, а тем более запирать на замок в чужой комнате. Будем считать, это им прилетает карма.

За дверью снова слышится возня, а потом вдруг становится тихо. Прислушиваюсь. Никого. Они что, ушли?

Понимаю, что устала и у меня дрожат ноги, но боюсь присесть даже на минуту. Кажется, если сяду, сразу усну и меня смогут застать врасплох. Опираюсь спиной о стену и закрываю глаза. Стоя я точно не усну.

За дверью раздаются тяжелые шаги. Бросаюсь к спасительному серванту, хватаю с верхней полки средней величины вазу и застываю посреди комнаты. Сама себя успокаиваю, что бояться не надо.

Ну не станут меня насильно выдавать замуж, я же не из местных, покорность проявлять не буду. А кому нужна невестка, способная бухнуть пачку соли в кастрюлю с супом? Или мужу в кофе…

Но когда в двери щелкает замок, внутренности обволакивает тягучий, липкий страх. Как бы я ни храбрилась, сейчас чувствую себя абсолютно беспомощной. Поднимаю с пола большой осколок и прижимаюсь спиной к стене.

Медленно, как в кино, поворачивается дверная ручка, дверь открывается и… Издаю изумленный возглас.

– Максуд? Как ты меня нашел?

Мой сводный брат вызывает у меня не лучшие чувства, но он приехал за мной. Он сейчас увезет меня в дом своего отца и моего отчима. К маме…

Облегченно выдыхаю и улыбаюсь сквозь слезы – да я ему на шею готова броситься!

Максуд ничего не отвечает, молча ступает прямо по осколкам. Они со скрежетом крошатся у него под ногами, и я инстинктивно отодвигаюсь, все еще прижимаясь к стене. Вслед за братом в комнату входит высокий плечистый мужчина с короткой стриженой бородой.

Они оба будто ощупывают меня неприятным, липким взглядом, и я сильнее сжимаю вазу. Неужели…

– Макс, пожалуйста… – шепчу обессиленно. Мне хочется, чтобы я ошиблась, но Максуд улыбается своей самой отвратительной улыбкой, и у меня внутри все обрывается.

– Вижу, ты все правильно поняла, Марта, – он делает еще один шаг. – Зря ты упиралась. Я предупреждал, все будет по-моему.

***

Я продолжаю пятиться, пока не упираюсь в угол. Тупик. Почему-то вспоминается постер, который висел у нас в студенческом кампусе – жаба, наполовину торчащая из клюва аиста, и надпись: «Даже если вас съели, у вас остается целых два выхода».

Совсем не в тему он мне вспомнился. Пока не вижу ни одного выхода, поэтому в бессилии сжимаю вазу и осколок.

Мужчины тем временем рассаживаются на диване. Максуд привычно раздевает меня взглядом, его глаза загораются каждый раз, когда скользят от талии и вниз. Его спутник внимательно рассматривает меня, будто я выставленный на продажу экспонат, а он никак не может определить, соответствует ли качество заявленной цене.

– Это Хамзат, – снисходит, наконец, до объяснения мой сводный, – он возьмет тебя замуж, если ты его выберешь.

– Я похожа на идиотку? – даже не пытаюсь язвить, вопрос звучит абсолютно искренне. – Кто нормальный такого выберет?

– Тогда станешь моей, как я и говорил. Если будешь ласковой и покладистой, я уговорю отца отправить тебя обратно в Лозанну.

Брезгливо кривлюсь, и у него глаза наливаются кровью. Показное хладнокровие слетает вмиг как стая ворон с дерева. Фуррр – и нету.

– Почему, Марта? – рыкает он. – Почему ты кривишься так, будто я паршивый шакал? Я совсем тебе не нравлюсь?

– Ты мой сводный брат, – бормочу бестолково. Сама себе не верю, так что Максуда сбить с толку не получается.

– Вот именно, сводный! – взрывается он. – По крови мы чужие. Это отец вбил себе в голову, что я должен относиться к тебе как к сестре. А я, наоборот, голову из-за тебя потерял. Ты будешь моей, Марта, будешь. Если нет, клянусь, останешься здесь и выйдешь замуж за Хамзата.

– Через мой труп, – коротко отвечаю.

Мужчины переглядываются. В глазах Хамзата загорается опасный огонь.

– Как скажешь, – соглашается сводный и неторопливо встает с дивана. Вместе с неудачником-женихом.

Сама не понимаю, как так получается, но они в доли секунды оказываются возле меня и стремительно перехватывают запястья. Вазу отбирает Максуд, а его напарник с силой сдавливает мою руку, пока пальцы сами не разжимаются, и осколок не падает на пол.

Пытаюсь его укусить, но Хамзат дергает локтем, и я налетаю на него, больно ударившись коленом. Прямо передо мной оказывается волосатая грудь – у него расстегнута рубашка – и в нос ударяет запах немытого тела. Зажмуриваюсь и не дышу, чтобы не стошнило.

– Теперь ты понимаешь, что здесь с тобой могут сделать, что угодно? – хрипло шепчет в другое ухо сводный брат. – Да, Марта? Красивая моя…

– Ты подонок, – глухо отвечаю, с отчаянием осознавая, как он прав.

– Не бойся, – решает проявить благородство Хамзат, – в этом доме тебя никто не тронет. Ты выйдешь за меня замуж, и тогда ляжешь со мной как жена. По своей воле.

– Меня сейчас вырвет, – стону, и мужчины на миг разжимают руки. Этого достаточно, чтобы я подлетела к серванту и схватила тяжелый графин.

– Не подходите, – предупреждаю обоих, – не вас, так себя зарежу. Дядя Азат ни одного, ни второго по голове не погладит.

– Ничего он мне не сделает, я старший сын, – неожиданно зло говорит Максуд. – И пока не появилась твоя мать, у нас все было хорошо. От вас, чужих женщин, одни беды.

– Выходит, ты мне мстишь за то, что твой отец влюбился в маму, они поженились, и она родила ему сыновей? – восклицаю возмущенно. – Ты нормальный?

– Да, нормальный. Это ты невоспитанная и грубая, как отец думал выдать тебя замуж?

Тут у меня отнимается речь, и я беспомощно издаю нечленораздельные звуки. Замуж? Меня?

– Она правда девственница? – вдруг спрашивает Хамзат, а я ловлю себя на том, что они говорят на моем языке. Для чего? Ну ясно для того, чтобы я их понимала. Но какая цель, запугать?

– Отец заставил ее пройти обследование, – отвечает ему Максуд. – Она в Европе училась, кто поверит, что она целка? Уважаемые люди требую справку.

– Дядя Азат собрался выдать меня замуж? – спрашиваю потрясенно. Еще большим потрясением оказывается то, что меня обманула собственная мать. Это она уговорила меня пройти полное обследование якобы в целях профилактики. А выходит, меня просто нагло использовали. Как племенной скот…

– Ты серьезно думаешь, что я позволил бы отцу тратить на всех на вас деньги? – кривится Максуд.

– Но за кого замуж? Я же тут никого не знаю!

– Того, что знают отца, достаточно. Он уважаемый человек, – Максуд делает знак другу и кивает на дверь. Потом поднимает на меня тяжелый взгляд. – У тебя время до вечера, Марта. Или ты уезжаешь со мной, на мою квартиру, и там станешь моей, или сегодня же станешь женой Хамзата. Подумай, какая жизнь тебя здесь ждет. Выбирай.

Они выходят из комнаты, а я с графином в руке сползаю по стенке. Постер не обманул, у меня реально есть два выхода. Реально? Графин валится из рук, и я утыкаюсь лицом в колени.

Три недели назад

Я люблю летать. Одно время даже была мысль стать стюардессой, но желание учиться гостиничному бизнесу перевесило.

Сейчас я иду по зданию аэропорта и тяну за собой большой чемодан – мама и Азат, ее муж, пригласили меня погостить. Раньше я проводила каникулы у бабули, но год назад она умерла, и поэтому я согласилась, не раздумывая.

Азат Ильясов, мой отчим, оплатил мне учебу в Лозанне. Мама вышла за него замуж, когда мне было двенадцать лет. Сама уехала к мужу, а меня оставила с бабулей.

– Не обижайся на маму, Мартуся, – говорила бабуля, – пускай едет. Ей надо новую семью строить, а там все другое. Другая страна, другие люди, обычаи. Все другое. А ты со мной будешь, разве тебе со мной плохо?

Я бабулю обожала, нам вдвоем было хорошо, потому я на маму не обижалась. Может, совсем немного, в самом начале, когда родился Азамат. Потом у них родился Заур, и совсем недавно – Ирбек, и я люблю братьев, правда, на расстоянии.

Мама ненадолго приезжала к нам с мелкими. Мне нравилась наша тихая и спокойная жизнь с бабулей, а от мальчишек было столько шума, что, когда они уезжали, я вздыхала с облегчением.

Школу я закончила с отличием, и тогда позвонил Азат. Он долго говорил со мной по видеосвязи, спрашивал, где я хочу учиться. Я и мечтать не смела о Швейцарии, но сказала отчиму, что хотела бы изучать гостиничный бизнес.

Мы никогда не говорили с мамой, чем занимается ее муж. Она раз упомянула, что бизнесом, а каким, понятия не имеет, а я понятия не имела, какие у него финансовые возможности. Так что, когда он позвонил и сказал, что мои документы приняли в Лозанне, я потеряла дар речи.

В Лозанне я проучилась три с половиной года, получила степень бакалавра и очень хочу продолжить обучение. Мечтаю получить работу в престижном отеле и вернуть отчиму потраченные на учебу деньги.

Отчим обижается на меня, они несколько раз навещали меня с мамой в Лозанне. Он считает меня своей дочерью и хочет, чтобы я относилась к нему как к отцу. Но мне сложно, хоть ему я этого не говорю.

Своего родного отца я не помню. Они с мамой развелись, отец женился и через год вместе с женой разбился на машине по дороге на отдых. Так что ничто не мешает мне считать отцом дядю Азата. Не мешает, а я все равно не могу. И не считаю, что он должен тратить деньги на мою учебу, пускай тратит на свою семью.

Мне нравится, какой мама стала рядом с ним – мягкой, уступчивой.

– Если любишь и получаешь взамен заботу и уважение, то уступать – это даже приятно, Марта, – говорила она, когда мы оставались одни. – Очень многое зависит от мужчины, но отношения, семья – это тяжелый труд. И, конечно, его львиная доля ложится на наши плечи.

Она действительно выглядела счастливой, и только за это я чувствую глубокую признательность к Азату. А вот и он, стоит у выхода из послеполетной зоны. Рядом с ним высокий плечистый парень, очень похожий на Азата. И на моего братишку Заура.

Прежде, чем мне его представляют, догадываюсь, что это старший сын Ильясова Максуд.

– Максуд – твой старший брат, Марта, – говорит отчим. Он кажется искренне рад моему приезду. – А Марта – твоя сестра. Ты за нее отвечаешь.

Это уже Максуду. Тот хмурится и зыркает на меня из-под черных бровей. И почему-то мне чудится в его взгляде что-то совсем нехорошее.

Глава 2

– Марта, отец выделил нам водителя, завтра нужно съездить в клинику, – говорит мама.

– Зачем, мам? – спрашиваю. – Я себя хорошо чувствую.

– Это хорошо, но проверить никогда не мешает, – она уговаривает мягко, но настойчиво, – ты когда в последний раз была на осмотре у гинеколога?

– Что мне там делать? – смеюсь. – Проблем у меня нет, а осматривать там пока нечего. Я еще девственница.

– Правда? – она хоть и старается скрыть, но я вижу, что вздыхает с облегчением. – Как ты меня порадовала, Мартуся!

– Мам, – беру ее за руку, – мы с тобой столько об этом говорили! Я обещала, что не буду спешить и сто раз подумаю, помнишь?

– Доченька, – мама гладит меня по руке, ее глаза сияют, – как же я рада, не представляешь!

Я об этом знаю. Мама считает, что в Европе свободные нравы, и я просто обязана была поддаться искушению.

Каждый раз, когда они с Азатом приезжали ко мне в Лозанну, мама издалека начинала разговор о моей девственности. Я понимаю ее, теперь у нее на многое поменялись взгляды, и кое в чем я их даже разделяю.

Но в том, что замуж надо выходить девственницей, я не так категорична. Я вообще не хочу замуж, я хочу развиваться, строить карьеру, а к своему первому мужчине у меня одно-единственное условие – любовь. Не только его ко мне, а и моя к нему.

Я хочу всего того, о чем пишут в любовных романах – когда сердце замирает, по телу бегут мурашки, а в животе порхают бабочки. И единственная причина, по которой я до сих пор без пары – то, что я ни к кому еще такого не чувствовала.

Что касается свободных нравов, как раз в Лозанне меньше всего кого-то интересовала моя девственность. И право решать, как ею распорядиться, безоговорочно признавалось за мной. Это одна из причин, почему я хочу остаться в Европе.

Но у мамы своя точка зрения, она считает, что я должна себя беречь для мужа. С учетом того, что если я и выйду замуж, то только за мужчину, от которого запорхают бабочки, то в общем мы с ней мыслим в одном направлении.

После моего признания у мамы явно поднимается настроение.

– В любом случае поедем. Помимо женского доктора заглянем к окулисту, проверим твое зрение, сдадим общие анализы, посмотрим щитовидку. Я пройду обследование вместе с тобой, как раз прошел ровно год, а Азат очень внимательно относится к моему здоровью.

Она говорит с гордостью, и я восхищаюсь отчимом за такую заботу о маме. Это то, чего не хватает нашим мужчинам. Мама родила ему троих сыновей, он не скрывает своей признательности и очень бережно к ней относится.

Из нашего визита в клинику извлекаю максимум пользы – теперь у меня будет справка для посещения бассейна. Семейный доктор Ильясовых порекомендовал мне плавание для исправления осанки.

Когда выходим из клиники, я все еще не могу поверить:

– Это правда, мама? Я могу ходить в тренажерный зал?

– Марта, перестань! – смеется мама. – Ты к родителям приехала! Хватит вести себя так, будто тебя в гарем продали!

– Правда можно? – осторожно интересуюсь, и когда мама кивает, не могу сдержать радости, бросаюсь ей на шею.

– Ура! А я думала, мне придется сидеть здесь в четырех стенах!

– Глупенькая моя девочка! – мама сама меня обнимает. – Конечно, нет. Только надо спросить разрешения у Азата.

Кстати, соглашаюсь с ней, что медобслуживание в Швейцарии очень дорогое. Здесь мама за двоих заплатила столько, сколько там мне бы стоил один прием. Обедать идем в ресторан, а потом мама предлагает пройтись по магазинам. Все, как когда она приезжала в Лозанну.

Вечером после ужина прошу у Азата разрешения посещать тренажерный зал. Мама научила меня, что обращаться к мужчине с просьбой лучше, когда он сыт.

Я помогала ей готовить ужин, а потом красиво сервировала стол, как нас учили на практических занятиях. Отчим сыт и доволен, он расспрашивает меня о тонкостях гостинично-ресторанного бизнеса, и я вижу, как ему нравятся мои ответы.

А я стараюсь, как на экзамене. Только благодаря ему я смогла это все узнать, поэтому он как никто заслуживает этих стараний.

– Конечно, можешь, дочка, – отвечает он, когда я решаюсь, наконец, попроситься в тренажерный зал. – Только самой ездить не надо, мало ли что. Тебя будет возить Максуд.

– Если он не против, – говорю вежливо, не поднимая глаз на сводного брата.

Стараюсь ничем не выдать свое недовольство, но последний человек на Земле, которого бы я хотела видеть сопровождающим – это Максуд.

***

Максуд возит меня в зал три раза в неделю. Я очень признательна маме за новый гардероб, который она не просто помогла подобрать, а фактически на нем настояла, потому что некоторые мои вещи показались ей чересчур откровенными.

Я и не думала спорить. Шорты, облегающие брюки и короткие топы успею поносить, когда вернусь обратно в Лозанну. Здесь же в моем гардеробе появились более закрытые вещи. И теперь, когда я сажусь в машину к Максуду, в такой одежде чувствую себя намного безопаснее.

Если даже сейчас он выжигает взглядом сквозные отверстия, представляю, как бы он испепелял меня за шорты. Или леггинсы.

Максуд отвозит меня в зал. Там тренируются только женщины, с утра их немного, и я успеваю хорошо поработать. Мне здесь все нравится, если бы только не это странное чувство, будто за мной наблюдают.

Везде. В зале, в раздевалке, в душе. Я даже не поленилась поисследовать стены, не встроены ли там камеры. Поделилась с мамой, но та заверила, что такого не может быть. Ни один владелец клуба на это не пойдёт, его просто уничтожат мужья, отцы и братья клиенток.

Мне бы мамину уверенность! Выхожу из клуба с влажными волосами – лень было досушивать, на улице тепло, высохнут. Сажусь в машину к Максуду, он странно втягивает воздух и ударяет руками по рулю.

Я уже привыкаю, что люди здесь очень эмоциональные, все свои переживания проявляют ярко и не всегда сдержанно. Молча жду, когда мой сводный брат успокоится, и мы поедем домой.

– Мне надо заехать к себе на квартиру, – говорит Максуд, и его голос звучит совсем надсадно и хрипло. – Поднимешься со мной, мне понадобится помощь?

– Конечно, – киваю с готовностью, а сама думаю, может, у нас все же получится наладить отношения.

Квартира Максуда расположена недалеко от центра в новой многоэтажке. Он помогает мне выйти из машины и ведет в подъезд. Даже когда поднимаемся в лифте, я еще ни о чем не догадываюсь. И только войдя в квартиру, чувствую на себе все тот же испепеляющий взгляд.

Оборачиваюсь и в страхе начинаю пятиться. Но сводный брат быстро догоняет и вжимает в стенку. Он крепко держит мои руки, я чувствую на своем лице его горячее дыхание.

– Максуд, пожалуйста, – надеюсь его уговорить, – отпусти меня, ты же мой брат!

– Я тебе не брат! – рычит он мне в лицо. – Не смей называть меня братом! Я совсем от тебя голову потерял, Марта!

Он впивается мне в губы, я изворачиваюсь и кусаю его в ответ. Максуд воет от боли, а я отскакиваю в сторону, достаю из сумочки телефон и включаю камеру.

– Если ты меня сейчас не выпустишь, я звоню твоему отцу. Отправлю ему видео, пусть полюбуется, какого достойного сына вырастил.

И это, похоже, его отрезвляет.

Отрезвляет, но не обезоруживает. Он по-прежнему смотрит зверем, и я не решаюсь приблизится даже на шаг. Его широкий торс загораживает спасительный проход ко входной двери, и чтобы сбежать, мне надо его обойти.

Телефон в руке дрожит, нажимаю на запись и навожу камеру на Максуда.

– Ты такая же как твоя мать, – он дышит надсадно, воздух со свистом вырывается из его грудной клетки, – такая же развратная и грязная. Она околдовала отца так, что он решил нас бросить, захотел развестись. Моя мать умерла с горя, и он привел на ее место чужачку. Ты ее дочь, и ты ничем не лучше.

– Что ж ты тогда хочешь от меня, Максуд? – мне обидно за маму, но если это правда, что он говорит о своей матери, то теперь ясно его враждебное отношение к нам обеим.

– Ты околдовала меня, Марта, – он не говорит, он стонет, – все время стоишь перед глазами в своей вызывающей одежде. Я схожу с ума.

И это вызывающая одежда? Как хорошо, что я послушала маму и спрятала свои шорты, представляю, что тогда запел бы братец!

Хотя… Максуд прав, какой он мне брат? Чужой, озлобленный мужчина, который, к тому же, считает мою маму разлучницей…

Он наступает на меня – грозный, опасный, а мне и отступать некуда. И так в стенку вжалась. Заканчиваю запись и нажимаю «Поделиться», но Максуд вмиг оказывается рядом и сжимает запястье так сильно, что телефон выпадает прямо ему в руки.

Он с ухмылкой удаляет запись и кладет телефон в верхний карман.

– Я все равно сильнее, Марта.

Меня охватывает полное отчаяние и в то же время поднимается волна злости. Смотрю ему прямо в глаза и говорю:

– Значит, мы с моей мамой недостаточно порядочные, по-твоему? А ты такой высокоморальный! Значит, ты должен меня убить, чтобы никто ничего не узнал. Или ты думаешь, я буду молчать?

– Тебе никто не поверит, – чеканит сводный брат, не отрывая взгляда. И тут меня осеняет, а одновременно с пониманием наваливается дикая усталость.

– Ошибаешься, Максуд, – говорю, привалившись к стенке, – все поверят. Меня мама в клинику возила, меня осматривали. Можно легко проверить по записям. Так что ничего ты не сделаешь, потому что ты не убийца. Дурак, но не убийца.

Он совсем близко, нависает надо мной, а мне уже не страшно. И правда, пусть лучше убьет, чем терпеть его липкие недвусмысленные взгляды.

– Что? – он отталкивается от стены и смотрит на меня с потрясенным видом. А потом внезапно падает на колени. – Давай уедем вместе, поехали со мной, прошу тебя. Я тебя увезу, будешь жить как королева, все, что хочешь для тебя сделаю. Будь моей, Марта, только моей…

Он хватает меня за руки, а мне так противно, будто слизни по коже ползут. Максуд исступленно шепчет, его ладони потные и скользкие, меня передергивает от омерзения.

А что будет, если ударить его ногой? В самое уязвимое для мужчины место? Размах небольшой, конечно, но мне главное его на время обездвижить. Почему я ни разу не посмотрела ролик о женской самообороне?

Внезапно воздух взрывается сигналом вызова, мы оба вздрагиваем. Это телефон Максуда, он достает его из заднего кармана джинсов и с досадой кривится.

– Да, отец.

– Дядя Азат! – кричу во всю глотку. – Я…

Рот закрывает все та же скользкая ладонь, тяжелое тело прижимает меня к стене.

– Все в порядке, отец, да, Марта здесь. Я уже везу ее домой. Хорошо, – он отключает телефон, придавливает второй рукой шею и зловеще сипит над ухом: – Только попробуй ему рассказать! Мне ничего не будет, а тебя в доме закроют, про фитнес и бассейн забудешь. А как уедешь, я на матери твоей отыграюсь, не будет ей тут жизни.

– Пошел к черту! – отбрасываю его руку и выхватываю из верхнего кармана телефон. – Я сама доберусь, не вздумай за мной идти!

Опасаюсь, что брат бросится за мной вдогонку, но на улицу выхожу беспрепятственно и сразу же ловлю свободное такси.

Дома только мама, она выходит мне навстречу с улыбкой, а меня начинает трясти.

– Мама, – говорю с порога, – где дядя Азат? Я хочу с ним поговорить.

– Что случилось, дочка? – обеспокоенно заглядывает она мне в глаза.

– Меня чуть не изнасиловал Максуд. Я хочу заявить на него в полицию!

– Что? – теперь она смотрит потрясенно. – Что ты такое говоришь, Марта?

Коротко рассказываю, как сегодня Максуд заманил меня к себе в квартиру, и каким чудом мне удалось уйти оттуда невредимой. Мама слушает, опустив голову и поджав губы, а когда я заканчиваю, натыкаюсь на умоляющий взгляд.

– Ты все не так поняла, Марта! Максуд не стал бы причинять тебе вред.

– Вред? Да он и убил бы меня, если бы твой муж не позвонил, мама! Он бешеный, его надо в полицию сдать! – вскрикиваю возмущенно, но, глядя на мамин измученный вид, осекаюсь. По ее лицу текут слезы, и я хватаю ее за плечи. – Мам? Что такое, почему ты плачешь?

– Не делай этого, дочка, – качает она головой, вытирая слезы, – Максуд старший сын, наследник. Сын Наиды. Если ты напишешь заявление в полицию, ты опозоришь Азата, а нас с тобой все равно сделают виноватыми.

– Но почему? – теперь я смотрю потрясенно.

– Потому что мы чужие здесь, пришлые. Во всем будешь виновата ты, что его спровоцировала, и я, потому что ты моя дочь. Нам не поверят, Марта, меня так и не приняли здесь из-за Наиды, жены Азата.

– Это правда, что ты увела Азата из семьи?

– Правда, – теперь она горько плачет, и мне ее ужасно жаль, потому что я понимаю, как одиноко ей живется в чужой стране, где она нужна только мужу. – Я влюбилась в Азата без памяти, ну ты сама видишь, какой он. Твой отец меня бросил, сам женился, мне было так одиноко! Азат тоже влюбился, сказал, что разведется с Наидой. Мы стали вместе жить, там, у нас. А потом она умерла, и Азат меня сюда привез. Тут его сын, родители. И мне рассказали, что она из-за меня умерла, с горя, но я подозреваю, что она с собой покончила, просто о таком никто не скажет, грех это большой. Максуд меня ненавидит, прямо говорит, что это я его мать извела.

– А почему ты Азату не пожалуешься? – мне все еще сложно не запутаться во всех этих перипетиях.

– Так я и в самом деле виновата, доченька, – шепчет она еле слышно, – нехорошо чужого мужа из семьи уводить. Я не должна была с ним в отношения вступать, пока он с женой не разобрался. Может, он перегорел бы и остался в семье. Это я теперь такая умная стала, я и на могилу к этой Наиде ходила прощения просить.

– Поехали, – встаю и беру ее за руку, – собирайся.

– Куда? – испуганно отнимает руку мама.

– Куда-нибудь. Я буду работать, и ты тоже, ты молодая еще. Мальчиков с собой заберем, а Азат если тебя любит, за тобой приедет.

– Нет, Мартуся, – она смотрит виновато и опускает голову, – никуда я не поеду. Там у меня ничего нет, ни родителей, ни подруг. Детей у меня заберут, это же его сыновья. А отрывать Азата от его семьи я не хочу. Здесь у него бизнес, родители, и Максуда он любит без памяти.

– Тогда я уеду сама, – говорю решительно.

– Ты не торопись, – гладит меня по руке мама, – я поговорю с Азатом, скажу про Максуда, что он молодой, горячий, ты ему как искушение вечное перед глазами. Пускай отправит его куда-нибудь по делам, а там и с тобой решится.

Ее глаза смотрят с такой болью и ожиданием, что у меня не хватает духу сопротивляться.

– Хорошо, – киваю со вздохом, – только чтобы он убрался отсюда. Тогда останусь.

Мама сдерживает обещание, Максуд на следующий день выходит со двора с большим чемоданом. Азат ведет себя со мной приветливо и ласково, так что я немного расслабляюсь.

В фитнес-клуб я теперь езжу на такси, и через два дня как раз после очередной тренировки ко мне подъезжает машина. Оттуда выскакивают незнакомые мужчины, набрасывают мне на голову жутко воняющий тулуп и заталкивают в салон.

Глава 3

От дверного скрипа резко вскидываю голову. Кажется, я задремала прямо на полу, уткнувшись лицом в колени. Спина задеревенела, ноги затекли, и когда я пробую их распрямить, в кожу впиваются сотни иголок.

Несколько секунд уходит на то, чтобы сообразить, где я, и реальность пугает.

Меня украли! Максуд сошел с ума, и, если я не выполню его требование, выйду замуж за неизвестного, волосатого, плохо пахнущего мужчину.

Нельзя допустить ни одного, ни второго. Я не собираюсь застревать здесь, в этом городе и вообще в этой стране. Я собиралась вернуться в Лозанну и учиться дальше. Или работать, чтобы накопить на учебу, знаний у меня достаточно.

Значит, бежать.

Внезапно простреливает мысль: что, если Максуд говорит правду, и Азат хочет выдать меня замуж? Разве такое возможно?

Нет, успокаиваю себя, такого не может быть.

Дверь приоткрывается, в узкий проем просовывается темноволосая голова. На всякий случай держу наготове графин, а левой рукой шарю в поисках осколка покрупнее. Просто так не сдамся, пусть Максуд и не мечтает. И тот второй, как его. Забыла…

– Эй, погоди, не надо ничего бросать! – из-за двери выглядывает девчонка, совсем юная.

Черноглазая, темные гладкие волосы заплетены в толстые косы. Любопытные глаза блестят, рот полуоткрыт. Смотрит на меня так, будто я не Марта, а Собор Святого Павла. По крайней мере, когда я туда попала, у меня было точно такое же выражение лица. Я в отражении видела.

– Не будешь посудой бросаться? – спрашивает меня девчонка и протискивается полностью. В одной руке у нее веник с совком, в другой – черный мусорный пакет.

– Если ты одна, не буду, – отвечаю и спрашиваю строго: – Ты одна?

Она несколько раз кивает для верности и нерешительно мнется на пороге. Отставляю графин в сторону и неловко поднимаюсь с пола. Осколок все еще держу в руке – я здесь никому не доверяю.

– Меня прислали убрать и принести тебе еду.

– Раз прислали, убирай, – говорю равнодушно и приваливаюсь к стене.

Девчонка принимается живо сметать осколки в совок и вытряхивать их в пакет. Демонстративно поднимаю с пола самые крупные, плюхаюсь на диван и кладу осколки рядом. Немного подумав, иду за графином и его тоже ставлю на пол возле себя.

Девочка смотрит на меня большими как оливки глазами. Черт, как захотелось есть! Ну или хотя бы чашку кофе. Ладно, воды.

– Что ты так на меня смотришь? – спрашиваю девчонку. – Или ждешь, что я буду тебе помогать?

Она мотает головой, отчего косы летают из стороны в сторону. Вроде как она со стороны похитителей, и я должна ее ненавидеть. Но почему-то девочка вызывает симпатию.

– Как тебя зовут? – спрашиваю, когда надоедает сидеть на диване без дела.

– Мадина, – она выпрямляется и смотрит в глаза пытливым взглядом.

– А меня Марта.

– Я знаю. Я сестра Хамзата.

Сразу портится настроение. Еще бы ей не знать, раз ее брат меня украл! Ну хоть напомнила имя волосатого мужика…

Вопрос в том, насколько это мне поможет? Я прожила двадцать прекрасных лет, не подозревая, что Хамзата зовут Хамзат, и разве хоть раз почувствовала себя обделенной?

Пока размышляю, Мадина быстро управляется с мусором и уволакивает пакет. Не успеваю подумать, надолго она ушла или нет, как девушка показывается снова. Она ставит возле меня на столик поднос, и я с вожделением смотрю на поджаристые лепешки и сыр.

Боги, как же я проголодалась!

– Ничего не ешь, – слышу негромкий голос, – и не пей.

– Но… как? – шумно сглатываю слюну. – А воду?

Мадина отрицательно качает головой, и я с сожалением смотрю на поднос. Сожаление сменяется ужасом.

– Меня что, хотят отравить? – вскидываю на Мадину шокированный взгляд.

– Нет, конечно! – в ответ она смотрит почти обиженно. Затем бежит к двери, выглядывает на улицу и со спокойным видом поворачивается ко мне. – Если ты съешь что-то или выпьешь в этом доме, даже воду, значит, что ты согласна здесь остаться.

Вскакиваю и хватаюсь за поднос. Мадина загораживает собой дверь.

– Отойди! – требовательно заявляю.

– Не отойду! Поставь обратно.

– Не поставлю! Я хочу выбросить все на улицу!

– Чтобы снова все сбежались? Тогда пожалуйста, – Мадина отходит от двери, и демонстративно складывает на груди руки.

В расстроенных чувствах ставлю поднос обратно. Все еще проще, я умру от голода и обезвоживания, потому что это лучше, чем стать женой Хамзата.

– А ты правда училась в Европе? – спрашивает Мадина, и я отвлекаюсь от своих безрадостных мыслей.

– Да, – киваю, – правда. В Лозанне, это…

– Швейцария, – договаривает за меня девушка и вздыхает. – Я тоже хочу учиться.

– Есть проблемы? – спрашиваю осторожно.

Она смотрит на меня грустным взглядом и кивает.

– Есть. Брат не отпустит. У нас не такая семья как ваша.

– А что в нас такого? – не могу понять.

– Как что? – хмыкает Мадина. – Вы же Ильясовы!

– Я Ильясову неродная, – все еще не понимаю, к чему она клонит.

Мадина нетерпеливо передергивает плечами.

– У нас такого нет. Ты член семьи. Названная дочь.

– Ладно, – не вижу смысла спорить, – так у тебя вообще никаких шансов?

– Нет, – вздыхает девушка, – у нас не тот уровень. Если бы мы были богаче, меня бы учили, чтобы я была образованной. Тогда за меня больше дадут.

– Больше дадут? – морщусь, пытаясь сообразить. – Кто?

– Семья мужа, – Мадина, похоже теряет терпение от моей тупости, – вот как в тебя вложили. Ты теперь образованная, еще и за границей. За тебя бы очень много дали, если бы Хамзат тебя не украл! Вот и меня так украдут, – она грустно вздыхает, а меня будто ледяной водой обливает.

В голове полная каша. Если эта девочка говорит правду, все мои старания не имеют никакого смысла. Моя учеба – фарс, а дальнейшие планы вообще никого не интересуют.

Вскакиваю с дивана и начинаю кружить по комнате. Ладно, Азат, я ему никто, в то, что он строит в отношении меня коварные планы я еще могу поверить. Но мама! Неужели она тоже во всем этом участвует? Быть не может. Она так радовалась каждой моей победе!

– А ты правда девственница? – в глазах Мадины светится любопытство, и я едва удерживаюсь, чтобы не осадить девчонку. В конце концов, пока она моя единственная надежда.

– А почему тебя это так удивляет?

– Ты старая, – без тени смущения отвечает эта маленькая нахалка, – для ваших вообще нереально.

Несмотря на наглость, Мадина мне нравится. Она определенно прижилась бы в Европе.

– Тебе сколько лет? – спрашиваю.

– Пятнадцать.

– И ты считаешь, что девственности обязательно надо лишаться по паспорту?

– Нет, – пожимает она плечами, – но если к двадцати годам на тебя никто не позарился, то потом ты уже перестарок. Никто точно не позарится. Даже Хамзат бы не посмотрел.

Мда… Невысокого мнения сестренка о своем братце и о моем несостоявшемся муже.

– Послушай, – беру ее за плечи и легонько встряхиваю, – все это полная чушь. Все должно быть по общему желанию. И по любви. И возраст не имеет никакого значения. Я вот пока никого не полюбила так, чтобы захотеть близких отношений. Ты вообще слышала про любовь?

– Конечно, – высвобождается она с невозмутимым видом, – моя подруга влюблена в Хамзата. А он украл тебя!

Бинго! Возвожу глаза к потолку и благодарно улыбаюсь. Вообще-то я благодарю небеса, но пока вместо них потолок. Поблагодарю отдельно, когда отсюда выберусь.

– Послушай, Мадина, – прищуриваюсь и стараюсь добавить в голос побольше меда, – хочешь помочь своей подруге обрести счастье с любимым?

Девчонка колеблется, и я продолжаю напирать. Снимаю цепочку с кулоном в виде сердечка, белое золото с платиновой крошкой, подарок моего отца, родного.

– Выведешь меня отсюда, твоя подруга получит твоего брата, твоя мама сохранит остатки хрусталя и душевный покой, а ты – вот этот кулон.

И когда черные глаза радостно вспыхивают, облегченно выдыхаю.

***

Я иду по обочине шоссе, наплевав на все предосторожности. Дико болят ноги – одну я ободрала, когда скатывалась в овраг, вторую подвернула и потянула связки на внешней стороне стопы. Хорошо, что не разорвала, хоть как-то можно идти.

Руки тоже все в ссадинах и царапинах, они невыносимо пекут и саднят. Мне так себя жалко, что я иду и просто реву, никого не стесняясь. А кого тут стесняться? Некого. За все время, сколько иду, не встретила ни одной живой души.

А ведь уже темнеет!

Поначалу я пряталась, как и советовала Мадина, и шла параллельно шоссе по тропинке, которая то неожиданно начинала петлять, то вела через какие-то буераки, то вдруг обрывалась. Чтобы снова на нее выйти, приходилось перебегать по шоссе.

С той стороны к шоссе вплотную подступали горы, которые периодически сменялись густыми зарослями кустарника. Там идти вообще не вариант.

Мадина вывела меня из дома через задний двор. Для этого пришлось сдвинуть сервант, тот самый допотопный мамонт. Как оказалось, он загораживал дверь в соседнюю комнату, которая вела в кухню, а кухня выходила на задний двор.

– Как мы его сдвинем? – с сомнением оглядела я древний раритет.

– Легко! – заверила меня Мадина. – Держись вот здесь. И толкай!

Девчонка оказалась права. Она уперлась двумя руками, я плечом, и сервант с натужным скрипом пополз в сторону. Причем, даже не развалился.

– Видишь, совсем не тяжело, – Мадина вытерла выступившие на лбу капельки пота.

– Еще бы! – хмыкнула я. – Я так основательно проредила его содержимое!

Мадина не ответила. Судя по всему, хрусталь не предназначался ей в приданое, поэтому она так безучастно отнеслась к его уничтожению.

За сервантом действительно оказалась дверь, оклеенная обоями в тон стенам. Наверное, поэтому я ее не заметила. Дверь легко открылась, мы прошли через комнату с кухней и вышли во двор, заканчивающийся невысоким забором.

Мадина отперла калитку, распахнула ее и отошла в сторону. От калитки вдоль забора вела узкая дорожка, а дальше начинался овраг.

– Все, иди, – подтолкнула меня Мадина в сторону оврага, – тебе на ту сторону. Там увидишь тропинку, иди по ней, никуда не сворачивай. Она выведет тебя к шоссе. Только по шоссе не ходи, если наши вдогонку пустятся, сразу поймают.

– А где они сейчас? – спросила я свою несостоявшуюся сестренку.

– Там, – неопределенно махнула она рукой, – пьют.

– Ты случайно не видела мою сумку?

– Неа. Наверное, она в доме. Лучше за ней не возвращаться.

Я со вздохом кивнула. Мадина права, надо торопиться

– А тебе ничего не будет за то, что ты меня выпустила?

– Не будет, – Мадина хитро прищурилась, – я сервант назад придвину и окно открою, пусть думают, что ты у них из-под носа сбежала. И думают, как тебя собаки пропустили.

Боже, там еще оказывается есть собаки! Я постаралась о них не думать и повернулась к оврагу.

– А как мне его перейти? Здесь есть мостик?

– Вот так и переходи. Садись и съезжай как с горки. Вас что, в Швейцарии не научили? – ехидная Мадина явно начала сомневаться в качестве европейского образования.

– На что садиться? – продолжила тупить я.

– На задницу!

По лицу девушки было ясно, что она не шутит. Я присела на корточки, подобрала подол платья и попыталась ногой нащупать какую-то опору. Но нога соскользнула, и я поползла вниз по отвесной стене. Хорошо, хоть не покатилась кубарем.

Последнее, что увидела, как торжествующе сверкнули черные глаза. Похоже, Мадина решила всерьез устроить личное счастье подруги. Если я сверну себе шею, она сможет присвоить себе холостяка Хамзата в вечное и безраздельное пользование.

Теперь я бреду по шоссе, не представляя, когда дойду и куда оно меня выведет. Но я готова идти хоть всю ночь, пока хватит сил.

***

Уже порядком стемнело, поэтому отблеск сигнальных огней я увидела издали. Первым порывом было броситься вперед с криком «Спасите! Помогите!» Но вспоминаю о том, что встретиться мне может кто угодно, сворачиваю с дороги и иду дальше, прячась в зарослях.

Подобравшись ближе, вижу полицейские машины и эвакуатор, на который загружают автомобиль с покореженным капотом. Наверное, здесь произошло ДТП. Полицейские переговариваются между собой, а у меня перед глазами проносится мое похищение.

Под самым полицейским участком, на глазах у полицейского, который стоял, сунув руки в карманы, и спокойно смотрел, как меня запихивают в машину.

Вдруг это знакомые Максуда? Нет уж, я как-нибудь сама дойду.

Отхожу еще дальше от шоссе и дожидаюсь, пока эвакуатор увозит разбитый автомобиль. Следом уезжает полиция.

Я снова реву, размазывая слезы по щекам, и ругаю себя за подозрительность. Почему я решила, что эти полицейские обязательно меня сдадут Максуду? Может, наоборот, их с Хамзатом привлекли бы к ответственности? Сколько мне еще так идти или правильнее, на сколько меня еще хватит?

Внезапно раздается шум двигателя, и меня ослепляет яркий свет фар, заставляя заслонить глаза локтем. Хлопает дверца, и я слышу сердитый мужской голос:

– Все-таки спряталась! Чего ты с ними не поехала, глупая? – голос приближается, и уже говорит над самым ухом: – Ты же в той машине была, ехала на… массаж?

Меня хватают за руки, разворачивают их ладонями вверх. Моргаю от резкого света фар и вижу мужчину. Он с озабоченным видом рассматривает мои руки, вглядывается в лицо и сердито сплевывает.

– Кого они прислали, это же трындец какой-то. Твоя мама вообще в курсе, что ты… ммм… массажи делаешь? Не мамка, а мать, – наверное, на моем лице отражен такой ужас, что он добавляет: – Не бойся меня, я врач. Это я тебя вызвал из… из массажного салона. Так и подумал, что ты побоишься в больницу ехать, приехал тебя забрать.

До меня начинает доходить. В разбитой машине ехала массажистка, которую вызвал на дом этот незнакомый мужик. Поздновато, конечно, для массажа, ну, кому как удобно. Он услышал, что машина разбилась, и приехал оказать помощь. Как врач.

Явно не из местных, говорит без характерного акцента. Ну не может же Максуд знать всех абсолютно?

– Ну что ты стала как столб? Пойдем, – подталкивает меня мужчина в сторону машины, – я здесь остановился недалеко, осмотрим тебя, обработаем ранки. Выспишься. Тебя как зовут?

Хоть он и говорит недовольным тоном, в груди становится тепло оттого, что это выходит у него даже участливо, без насмешки.

– Так как тебя зовут? – переспрашивает незнакомец.

– Ма… – начинаю отвечать, и губы сами собой произносят: – Мадина!

Глава 4

– Ну выходи, чего сидишь? – мой спаситель распахивает дверцу заднего сиденья и заглядывает в салон. – А, Мадина?

Смотрю на него и отчаянно моргаю, стараюсь прогнать сонливость. Пока машина ехала по каменистой дороге, я похоже отключилась, и теперь пытаюсь сообразить, где я, кто я, кто этот мужчина и что он от меня хочет.

В салоне горит свет, и когда получается сфокусировать зрение, я вижу, как кошмарно выглядят мои руки. На ноги и смотреть не хочется.

– Что, не помнишь, кто я такой? – мужчина оказывается на удивление понятливым.

Теперь, когда мне не слепят глаза снопы света ксеноновых фар, можно его лучше рассмотреть. Взрослый, заросший и немного недовольный. В черной футболке и джинсах.

Мотаю головой, а потом выпаливаю совсем не к месту:

– Вы похожи на Росомаху!

– Что? – его брови в изумлении взлетают вверх, отчего сходство с моим крашем становится еще более заметным. – На какую еще росомаху?

– Не на какую. А на какого, – поясняю я. – Хью Джекман из «Люди Икс». Вы что, не смотрели?

– Кто ж не смотрел «Люди Икс»? – щурится мужчина. – Ладно, Росомаха так Росомаха. Мне даже приятно. Но ты все равно вылезай, я устал дико, а мне еще тебя осмотреть надо.

– У вас только волосы длиннее, – говорю, пока выбираюсь из машины, опираясь на его руку.

– Отрастил, – коротко кивает в ответ «Росомаха», проводя по волосам свободной от меня рукой.

Бегло осматриваю местность. Мы во дворе небольшого двухэтажного дома. Даже можно сказать, полутораэтажного, потому что окна первого этажа наполовину утоплены в землю.

– А вас как зовут… Ой! – ступаю на поврежденную ногу. Острая боль простреливает до затылка, и на глаза вмиг наворачиваются слезы.

– Что там? – мужчина подхватывает меня под руки.

– Нога! – оседаю на землю и всхлипываю. – Я связки потянула, когда падала.

Чтоб ты упился и тоже свалился в овраг, чертов Максуд. Еще и дружка своего Хамзата прихватил…

– Как меня зовут, да? – чешет затылок мужчина. – Так ты же сама сказала, Росомаха. Пускай будет, мне нравится. А вот с тобой что делать, не скажешь?

– Я сейчас встану, – бормочу и делаю героическую попытку подняться с земли.

– Ладно, сиди, – он наклоняется ко мне и крепко берет за талию.

Рывок – и я болтаюсь головой вниз, переброшенная через плечо. Прямо передо мной широкая мужская спина, обтянутая черной трикотажной тканью. Правда, перевернутая. Меня целомудренно удерживают за коленки, а не за зад, но я все равно краснею.

– Извини, что не как жених невесту, но сама понимаешь, спина. Я, ты знаешь, не очень молодая росомаха, – говорит мужчина извиняющимся тоном и шагает по направлению к дому.

– Не прибедняйтесь, – ворчу, цепляясь за его ремень. – Ходите вы довольно резво.

Не вижу его лица, скорее слышу, как он улыбается.

– Не тяни так сильно за ремень, детка, я потеряю штаны. Я немного сбросил в весе.

– И за что мне тогда держаться? – недовольно бубню. – У меня не такой большой выбор.

– Ни за что не держись, мы уже пришли, – он вносит меня в дом, спускается по ступенькам и сваливает на диван, стоящий в большой просторной комнате.

– Можно и поаккуратнее, – продолжаю бубнить, переваливаясь на здоровую ногу, – ладно не как невесту, но и не как мешок с картошкой.

– Ты есть хочешь, невеста? – не обращает внимания мой спаситель и кивает головой в сторону кухни. Она здесь же, на этом этаже, прямо по коридору. – Есть ветчина, помидоры сыр и лаваш. Можно сделать горячие бутерброды.

Меня снова простреливает, только теперь уже в мозг. А что, если я поем, и Росомаха тоже объявит меня своей собственностью? Дичь, согласна, ну а белый платок на голову не дичь? Откуда я знаю, на кого распространяются местные обычаи?

– Нет, спасибо, я не голодна, – отвечаю поспешно.

– Ну может, чай? Сок? Кофе тебе не нужно, – смеряет меня оценивающим взглядом Росомаха.

Мои глаза радостно вспыхивают, и тут же мгновенно тухнут.

Пить тоже нельзя. Мадина четко сказала, ничего. Даже воду нельзя. А пить так хочется, будто я по пустыне неделю шла.

Торопливо мотаю головой. Росомаха смотрит подозрительно, и я вообще отворачиваюсь. Пускай думает что хочет.

– Ладно, давай свою связку.

Мы вместе смотрим на мою грязную расцарапанную ногу.

– Может, мне ее сначала помыть? – спрашиваю Росомаху. Он снова чешет затылок.

– Да, не мешало бы. Давай я помогу тебе пройти в ванную. Как раз на руках кровь запекшуюся смоешь.

Он вдруг замолкает ненадолго, разглядывая меня, а потом говорит странно сдавленным голосом.

– Ты же совсем девчонка. Нужны они тебе, эти массажи?

– Не ваше дело, – нахохливаюсь, сложив на груди руки, а сама замираю. Хоть бы не догадался, хоть бы не догадался…

Росомаха задумчиво качает головой, продолжая меня разглядывать.

– Отходить бы тебя лозиной, да некому, видимо. Но ты права, это не мое дело.

Гордо молчу в ответ, и он протягивает руку.

– Вставай, только ступай на пятку. Я потом перетяну и станет легче. Ты угадала, это не разрыв связок, ты их потянула.

Он помогает мне подняться и ведет к лестнице на второй этаж. Всю дорогу наверх я размышляю, как буду мыться, стоя на одной ноге. Надеюсь, Росомаха не собирается мне помогать? А он будто мои мысли читает.

– Вот здесь поручни, за них можно держаться. Можешь мыться сидя, если удобно, – открывает дверь в ванную, и я с удивлением рассматриваю всякие приспособления. И правда удобно.

– Вы тоже тянули связки? – спрашиваю восторженно. – И наворотили у себя в доме такие штуки?

– Это не мой дом, я его снимаю, – уклончиво отвечает Росомаха. – Ладно, хватит болтать, я спать хочу. Кстати, твоя комната от лестницы налево, запомнила? И давай, шевелись. Держи чистое полотенце, я тебе сейчас принесу свою футболку. Платье выбрось, им теперь даже полы не вымоешь.

Он приносит белую, чистую футболку, я закрываю дверь и с наслаждением встаю под теплые водяные струи. Шиплю, смывая запекшуюся кровь со ссадин, но потом с удовольствием намыливаюсь гелем. Мужским, пахнущим хвоей и немного табаком.

Прихрамывая, выхожу из душа и двигаюсь к лестнице. Снаружи дом кажется совсем небольшим, а в коридор выходит целых четыре двери. Как он сказал, налево от лестницы моя?

Внизу на диване нахожу задремавшего Росомаху. Рядом на полу стоит не просто аптечка, а настоящий аптечный склад в трехярусном контейнере. Там даже есть отсек с хирургическими инструментами. Значит, не соврал, он действительно врач. Чуть касаюсь плеча, и мужчина резко поднимается на локте.

– Я уже думал, ты утонула, – кривится недовольно, но я молчу и опускаюсь на диван, а он садится перед диваном на корточки.

Его движения точные и профессиональные, он обрабатывает мои ранки быстро и относительно безболезненно. Я бы точно возилась втрое дольше.

Ногу смазывает мазью и перетягивает эластичным бинтом.

– Ну все, Мадина, так ходить будет легче, – поднимает голову. – Ты как?

– Спасибо вам, вы мне очень помогли! – говорю искренне, я ему правда очень благодарна. – Единственное, все болит, будто я столетняя бабка.

– Ясно, что болит, – Росомаха роется в контейнере и достает блистер с таблетками, затем на мгновение задумывается и достает еще один. – Вот, выпьешь обезболивающее и нормально выспишься.

Он приносит воду в стакане, ставит на стол и рядом на салфетку выкладывает таблетки.

– Справишься? Я спать пойду, глаза закрываются, – он зевает, я согласно киваю. – Спокойной ночи, Мадина.

– Спокойной ночи, Росомаха, – улыбаюсь в ответ, и он вдруг меняется в лице.

– Слушай, – подходит ближе, – может тебе деньги нужны? Или еще какая-то помощь?

Я сразу подбираюсь. Деньги мне не нужны, у меня есть. В сумке, которую отобрал Максуд. Там и деньги, и карточки, и телефон. Мне бы только домой добраться.

– Если можно, отвезите меня завтра в город.

– Я завтра улетаю. Попрошу соседа, он отвезет, – мужчина колеблется, как будто хочет что-то сказать, но передумывает. – Все, я ушел.

Смотрю на стакан воды как удав на кролика. Желудок сводит от голода, а за воду я, кажется, готова убить. Максуда, например, легко.

Но воду же нельзя? А как тогда пить лекарство? Или с лекарством можно?

Только протягиваю руку, вспоминаю, что лекарство на пустой желудок принимать нельзя. Но есть у Росомахи мне тоже нельзя. Неотрывно смотрю на стакан как зачарованная.

Следуя логике Мадины, если меня покормили в отеле завтраком, значит я автоматически перехожу в собственность отеля? Чушь, конечно. Или не чушь? Я ведь оплачиваю еду, даже если там «ультра он инклюзив»? Получается, в идеале, я должна здесь еду украсть!

И тут меня осеняет. Надо купить ее у Росомахи, и тогда все встанет на свои места. Деньги я подумаю, как ему вернуть, спрошу у соседа.

Как же здорово я придумала!

Прихрамывая на обе ноги, несусь в кухню. Нахожу все, что предлагал хозяин дома, и с удовольствием уминаю большой бутерброд. Греть его не решаюсь – Росомаха уже десятый сон видит, и будить его настоящее свинство.

Возвращаюсь в гостиную, но ни лекарства, ни воды не нахожу. Растерянно оглядываюсь, даже под стол смотрю. Нет нигде. Поднимаюсь по лестнице, где там моя комната, направо?

Толкаю дверь и вижу на столе стакан с моими таблетками. Какой же ответственный и заботливый мне попался спаситель! Запиваю их водой, причем воду вытряхиваю из стакана до последней капли.

Снимаю футболку и ныряю в разобранную постель. Тело приятно холодит, будто я на шелковом белье. С удовольствием вдыхаю витающий в комнате аромат – незнакомый, но очень приятный. Я бы сказала, волнующий…

Кажется, что я плыву, меня покачивает, и я постепенно погружаюсь в сон.

***

Мне снится свадьба. Я стою в белом платье и в облаке кружевной, невесомой фаты. Я знаю, что я в нем очень красивая, все вокруг ахают и перешептываются. А меня волнует одно – мой муж. Я выглядываю его, вытягивая шею, но бесполезно, его нигде нет. Знаю, что он где-то здесь, он рядом, но почему не со мной, не понимаю.

Вижу маму и Азата. Мама нарядная и красивая, она вытирает глаза, а я не понимаю, почему она плачет. Я ведь такая счастливая!

Азат сдержанно улыбается, рядом с ним сверкает глазами Максуд. Он в бешенстве, и я точно знаю, что причина в нем, в моем муже. Ну где же он?!

Открывается дверь, и я с удивлением осознаю, что я в спальне. Лежу на широкой двуспальной кровати, подо мной шелковая простынь. Сверху тоже. И больше ничего. Правильно, я же вышла замуж, и сейчас у нас будет брачная ночь. Моя первая брачная ночь с моим мужем. Мы с ним будем только вдвоем, это даже звучит волнительно.

В нос бьет тот самый аромат, которым пропахла моя подушка – аромат мужского парфюма и… моего мужа. Так пахнет мой муж!

Слышу шорох сбрасываемой одежды, и пальцы ног сами собой поджимаются. Это так непривычно и… будоражаще!

Он склоняется надо мной, и я наконец вижу его лицо, хотя почему-то нечетко. Очень размыто, на глазах будто пелена. Как будто я плачу, но я ведь не плачу, я радуюсь. Это такое счастье, что мой муж довел Максуда до бешенства!

– Ты смотри, сама пришла! – говорит муж, нависая.

Я удивлена и немного обижена.

– Я могу уйти, – делаю попытку встать, но он легко надавливает на плечи.

– Да нет уж, лежи, раз пришла, – забирается под простыню, прижимается ко мне твердым мускулистым телом, и я понимаю, что он полностью обнажен.

Кровать прогибается под нашей тяжестью, и это оказывается очень волнительным. Я ни разу не лежала в постели с обнаженным мужчиной, и как же хорошо, что он мой муж! Мама была права, с мужем я чувствую себя легко и раскованно.

Кладу ему руки на затылок и запускаю пальцы в густые, длинные волосы. Они у него темные, теперь я даже вижу его лицо, потому что картинка уже не такая размытая.

– Ты красивый, – говорю с улыбкой и глажу его по щеке, – очень.

– Хм… а это важно? – он покрывает поцелуями мою шею, я выгибаюсь навстречу. Его руки сжимают мое тело, и в животе начинают порхать бабочки.

– Конечно! – смеюсь. – Ты ведь мой муж!

Он останавливается, всматриваясь в меня, и я сама тянусь к нему губами.

– Э, нет, постой, милая, – он отворачивает мое лицо, – я не целуюсь.

Снова становится обидно, не очень понятно такое отношение. Но потом меня осеняет.

– У тебя заеды?

– Чего? – муж снова вглядывается мне в лицо.

– Заеды, – объясняю, – которые на губах, в уголках. Когда у меня были заеды, я даже есть не могла, не то, что целоваться!

Он молчит, но продолжает крепко меня держать.

– Тебе сколько лет? – спрашивает внезапно, и я снова глажу его по лицу, хочу разгладить вертикальную складку между бровями.

– Двадцать.

– Сколько ты стоишь?

Отворачиваюсь. Значит, все-таки это Азат выдал меня замуж и потребовал выкуп, как и говорила Мадина. А я надеялась, что сама нашла такого прекрасного мужа…

– Дорого, – говорю, глядя в сторону, – меня же специально учили. Отец. Приемный. Чтобы дороже потом было.

Я хочу многое сказать, но язык не слушается, еле ворочается. И губы тоже едва шевелятся, но муж меня понимает.

– Скотина, – цедит он сквозь зубы.

– Нет, – качаю головой, – это не он. Это Максуд. Он меня украл.

Мой муж хмурится, и мне хочется плакать. Опять этот Максуд! Нет, не позволю испортить свою брачную ночь с таким потрясающим мужем.

– Поцелуй меня, – говорю тихо и тянусь к нему.

– Черт! Не знаю, почему, но я сам этого хочу, – он наклоняется так низко, что от его дыхания дрожат мои ресницы. Притягиваю его к себе за затылок и говорю в самое ухо:

– Я не верила, а оказывается, это правда!

– Правда? В чем? – он переспрашивает так же тихо и прикусывает мочку уха.

– В бабочках! Представляешь, они порхают!

– Где?

– В животе! Я думала, это сказки! А теперь с тобой понимаю, что это правда.

И тут муж ведет себя совсем странно. Утыкается в меня лбом и стонет, потом порывисто целует в ключицу, будто хочет укусить. Его руки упираются по обе стороны от меня, его тело горячее и тяжелое. Он не говорит, он стонет сквозь зубы:

– Все, Мадина, поздно. Теперь я не остановлюсь, – и впивается в губы таким жарким поцелуем, от которого я почти теряю сознание.

Глава 5

Сквозь сон слышу мужские голоса, которые раздаются на достаточном расстоянии. Может, они звучат в моей голове? Значит, я еще сплю. Или нет?

– Ты нормальный? Кого ты мне прислал?

– А я при чем? Я что ли ее выбирал? Сам сказал, чтобы чистенькая была, я только озвучил твои пожелания.

Это так соседи орут? Боже, почему мне вечно не везет с соседями?

Стону и накрываю голову подушкой. Теперь голоса звучат приглушенно.

– Я не это имел в виду. Я имел в виду, чтобы не потасканную.

– Да ясно… Слушай, а как она у тебя в спальне оказалась? Я же отправил ее в гостевую?

– Не знаю. Сама пришла. Ты сказал, что отбой, я выпил лекарство и вышел пройтись. Потом вернулся, она у меня в кровати. Откуда я знал, что она девственница? – первый голос звучит зло и раздраженно.

– Черт, – второй тоже явно раздосадован. – Ты спросил, зачем она к Лейле работать пошла?

– Спросил.

– Что сказала.

– Что они все говорят. Деньги нужны. Кстати, почему таблеток было две?

– Как две? Три, как обычно.

– Да нет, две, я еще и удивился. Хотел спросить, но ты спал, не стал будить.

– Три там было, я хорошо помню. Может, одна закатилась? Ты смотрел под кроватью?

– Под кроватью? Почему под кроватью? Они в гостиной лежали, на столе.

– Я эти таблетки Мадине оставил, она связку потянула, ну и чтобы спала лучше. А твои тебе в комнату принес, чудило.

– Нет там ничего в комнате, я бы увидел.

– Конечно нет. Их девчонка выпила. Ну теперь все ясно, почему ты говоришь, что она странно себя вела. Они же на тебя рассчитаны, на лося, а Мадина в три раза меньше тебя весит.

Мужчины матерятся друг на друга, и я сильнее прижимаю подушку. Ну что за соседи, мало того, что ругаются, теперь еще и матом. Бесят!

А вот неизвестную Мадину жалко, сами идиоты что-то напутали, а она теперь виновата. У мужчин всегда так, во всем виноваты женщины независимо от страны проживания.

– Слушай, может останешься? Надо бы разобраться.

– Вот и разбирайся, а я на самолет опаздываю, мы и так задержались.

– Ладно, поехали. Телефон Лейлы сбрось, я ей позвоню.

– Сброшу. Ну ты в голову не бери, может она по третьему кругу девственница. Они такое на раз практикуют…

Голоса отдаляются, слышу вдалеке гул, будто стрекочет огромный кузнечик. Снимаю с головы подушку и открываю глаза.

Я лежу в светлой комнате на широкой двуспальной кровати. В распахнутое окно вливается утренняя прохлада, занавеска колышется от легкого ветерка. Натягиваю до подбородка простыню и закрываю глаза.

Какое прекрасное утро! Даже соседи, орущие под окнами, не в состоянии мне его испортить. Причем соседи явные маргиналы.

Какая-то дурища влезла в кровать к одному из них, разве такое может быть с нормальными людьми? Точно маргиналы, только зря разбудили. Надо еще поспать, потому что… потому что… потому что что?

Потому что я вышла замуж.

Щелк – в голове включается рубильник, и все события вчерашнего дня встают передо мной с пугающей ясностью.

Меня украл Максуд и увез в дальнее горное село. Пригрозил выдать замуж за огромного волосатого Хамзата, если я не соглашусь стать его любовницей. Сестра Хамзата тайком вывела меня из дома, по дороге я наткнулась на ДТП, и меня подобрал Росомаха. Я у него в доме. Он обработал мне раны и отправил спать.

Я и пошла спать. Всю ночь мне снился очень реалистичный сон, как будто я выхожу замуж. И что у меня брачная ночь с мужем. И что у нас все получилось. И я радовалась, что теперь никакой Максуд меня не украдет.

Резко сажусь в кровати и охаю. Очень странные ощущения распирания, будто я… будто меня… будто со мной… В общем, странные. И тело непривычно ломит, словно меня разобрали по косточкам, а потом снова собрали.

Отбрасываю простыню и ошеломленно рассматриваю постель под собой. Чисто. Но на ногах подозрительные разводы. Он же обтирал меня во сне, да? Или…

Холодею.

Или это был НЕ СОН???

Взглядом натыкаюсь на тумбочку возле кровати. Деньги.

Деньги? Откуда? Еще и так много?

Никогда не видела такую кучу денег.

Смотрю то она простыню, то на деньги, то на себя, а в голове разрозненные эпизоды выстраиваются в точную логичную и завершенную картину. И от этой стройной логичной картинки хочется завыть в голос.

Росомаха говорил о массаже и массажистках. Почему я сразу не сообразила, почему не насторожилась? Мужчина живет один и вызывает на дом массажистку. Дура! Как я могла забыть, что я совсем в другой стране!

Здесь не принято говорить о борделях и девушках легкого поведения, но это не значит, что их здесь нет. Массажные салоны и сауны – вот как здесь их называют. И вчера меня спутали как раз с такой девицей.

Слетаю с кровати, но не могу свести вместе ноги, кажется, они сейчас разъедутся в стороны. Снизу ощущение, будто мой ночной «муж» кое-что во мне оставил. Но почему я была уверена, что тот мужчина – мой муж?

Таблетки! Те двое под окнами ругались, что тупица Мадина выпила не те таблетки. Мадина? Так звали сестру Хамзата.

Боги, я же так назвалась Росомахе! Мадина – это я, и я что-то выпила такое, отчего впала в то странное состояние, когда сон казался явью. Или наоборот?

Вцепляюсь руками в волосы. Но разве здесь кто-то еще был? Я не видела никого, кроме Росомахи. Помню длинные волосы и тренированное, мускулистое тело. Все-таки он, Росомаха?

Мерзавец. А казался таким участливым, помощь предлагал. Какие же мужчины коварные…

Закрываю лицо руками и падаю на подушку.

Пытаюсь вспомнить подробности, но все как будто в тумане. Хотя чему я удивляюсь, обычно так и выглядят все сны, которые мне снятся – полный бред. То я посреди площади вместо памятника стою. Голая. То меня президентом выбирают, а я на инаугурацию забываю трусы надеть.

А тут подумаешь, замуж вышла и с мужем переспала. Вполне безобидный сон, если бы только…

Если бы только я не переспала по-настоящему.

Неизвестно, с кем.

***

Лежать, тупо разглядывая потолок, не лучшее решение. Даже если на душе тошно, а внутри тихо плачет девочка, которая мечтала, чтобы ее первый раз был с любимым мужчиной.

С другой стороны, все могло быть намного хуже. Им мог стать подлый негодяй Максуд или трусливый Хамзат. А еще хуже, что они могли это сделать силой.

Росомаха меня подобрал, привез домой, полечил. Уверена, не обмани я его, он бы и не подумал мною воспользоваться. А так даже деньги оставил. Много.

Глядя, как над Росомахой постепенно разгорается сияющий нимб, моя внутренняя девочка упрямо возражает:

«Не заступайся за него. Он сначала тебя полечил, отправил спать, а потом пришел. Он же думал, что ты после аварии, так дал бы отдохнуть. Все они, мужчины, одинаковые!»

Мне нечего ей возразить, но я не могу позволить себе лежать и плакать вместе с ней до конца своих дней. Как минимум надо помыться после такой бурной ночи.

Выхожу в коридор, оглядываясь по сторонам, но похоже, в доме никого нет. По памяти нахожу ванную комнату и ошалеваю от того, насколько не вписывается в окружающий интерьер роскошная отделка и дорогая сантехника. Одно душевое ограждение чего стоит!

Кстати, диван в гостиной тоже мне вчера показался слишком роскошным.

Достаю из шкафа чистое полотенце и захожу в душ. Под струями воды становится немного легче. Постепенно туман рассеивается, и я даже вспоминаю отдельные фразы Росомахи, сказанные ночью.

Он определенно принял меня за проститутку, а мои односложные ответы только подогрели эту уверенность. Вспоминая это, хочется стукнуться о светлый кафель.

Росомаха спрашивал о Лейле, а я решила, что он говорит о маме. Мою маму зовут Лариса, но Азат называет ее Лейла, ему так больше нравится. И она сама уже стала так себя называть, вот только вряд ли с ней знаком Росомаха. Зато вполне возможно, что хозяйку массажного салона зовут Лейлой. Да не возможно, а скорее всего.

Конечно, так я еще не вляпывалась. На стажировке меня принимали за горничную, в офисе меня принимали за разносчицу пиццы, прохожие принимали меня за промоутера, но никто и никогда не принимал меня за проститутку. Даже когда мы с друзьями ездили в Амстердам и гуляли по улице Красных Фонарей.

Обматываюсь полотенцем и выхожу из душа. И когда прохожу мимо лестницы, меня простреливает.

Налево! Росомаха говорил, моя комната налево. А я вчера свернула направо.

Открываю дверь в комнату справа и мысленно молюсь, чтобы оказалось, что я ошиблась, что это не та комната. Но с абсолютной ясностью вижу, что именно здесь провела ночь. Куча денег на тумбочке лучшее тому доказательство.

– Видишь, – говорю вслух умолкнувшей внутри девочке, – я сама виновата. Перепутала комнаты и влезла голой в кровать к Росомахе. Что ему еще оставалось думать? Или делать?

«Так сильно нужны деньги, да? – вспоминаю тяжелое дыхание на своей шее, и по телу врассыпную бегут мурашки. – Хочу еще, пока я везде первый…»

От этих горячих воспоминаний заливаюсь краской до корней волос. Боги, что же он обо мне подумал? Что я теперь пойду по рукам как проверенный и готовый к употреблению товар?

И тут в голову приходит такая простая мысль, что я от неожиданности сажусь на кровать, которая, к слову, тоже стоит немаленьких денег. А ведь теперь ни Максуд, ни Хамзат мне не страшны.

Меня никто не станет похищать, меня не смогут выдать замуж – в их понимании я теперь порченый товар. Слишком большим соблазном, как выяснилось, была моя девственность. А сейчас нет девственности – нет проблемы.

Теперь я свободна, я смогу уехать, вернуться домой. Устроюсь на работу, сниму квартиру и начну собирать деньги, чтобы вернуть Азату за обучение. А может, получится найти работу в Лозанне?

Я даже должна быть благодарна Росомахе, только бы девочка внутри перестала завывать тоненьким голоском. Но когда-то же она успокоится…

Непроизвольно глажу ладонью шелковую простыню – она действительно шелковая, ночью мне не показалось. Старательно прогоняю воспоминания, как Росомаха бережно перекладывал меня на кровати, меняя запачканную постель.

Хорошо, что он уехал. Это же он торопился на самолет? Не знаю, как бы я смогла посмотреть ему в глаза. И вспоминать о нем не надо, это были не мои ощущения, они были придуманные. Я ничего не чувствую к человеку, который стал моим первым мужчиной. Кроме стыда и досады.

Так что все к лучшему. А теперь пора думать, как добраться в город.

Быстро одеваюсь в выданные вчера Росомахой футболку и спортивные штаны. Они пахнут средством для стирки, никакого парфюма и посторонних ароматов. Это хорошо, вряд ли мне сейчас захотелось бы нести на себе запах чужого мужчины, хотя ночью мне казалось, я им вся пропиталась.

Еще одно побочное действие выпитых успокоительных. В тумбочке нахожу пустой бумажный пакет с логотипом местного парфюмерного магазина, сгребаю туда деньги, сверху кладу свое грязное порванное платье. Будет лишнее доказательство, я не собираюсь выгораживать Максуда.

Выхожу во двор. Когда Росомаха меня привез было достаточно темно, чтобы можно было что-то разобрать. А теперь интересно посмотреть, где я так опрометчиво вышла замуж. На одну ночь…

Дом расположен в достаточной отдаленности от других строений. Я бы сказала, на отшибе, если бы здесь было село или поселок. А здесь всего несколько таких домов, дальше виднеются горы.

Снаружи дом выглядит добротно, но все же недостаточно презентабельно для такой ванной комнаты, дивана, кровати и шелковых простыней.

– Эй, это ты, что ли, Мадина? – слышу надтреснутый голос. – Это тебя нужно в город отвезти?

Глава 6

– Вы мне? – спрашиваю сухопарого пожилого мужчину, опирающегося на невысокий забор со стороны улицу. Густая седая борода лопатой мешает точно определить возраст, но на деда он пока не тянет.

Вопрос тупейший, потому что кроме меня здесь никого. И смотрит он на меня. А все равно спрашиваю.

Дядька тролль еще тот. Картинно оглядывается по сторонам, с надеждой смотрит в небо. Потом тычет в меня узловатым пальцем.

– Так ты не Мадина?

– Мадина, – вздыхаю, скрещивая пальцы. Хотя кого когда-то это спасало?

– Выходит, тебе. Мне постоялец мой в город тебя велел отвезти, я тебя уже два часа выглядываю.

– Какой постоялец? – недоуменно переспрашиваю. Дядька не слишком приветливо смотрит на меня из-под кустистых бровей.

– Тебе виднее, какой. Мое дело отвезти. Так что, едем? – он кивает на старый автомобиль, припаркованный прямо посреди дороги. Точнее, посреди поля, потому что называть наезженную по пожухлой траве колею дорогой явный перебор.

Устремленный на меня взгляд полон осуждения, и я полностью его разделяю. Молодая девушка рано утром выходит из дома мужчины в футболке и спортивных штанах – здесь за такое и похлеще осуждения можно отхватить. В его глазах я явно пала ниже плинтуса, но не оправдываться же мне перед каждым встречным?

– Поехали, – киваю в ответ, – только надо сначала дом закрыть.

– Зачем? – удивляется мужчина. – Туда никто не войдет.

– А если воры?

– Какой вор рискнет влезть в дом Сосланбека? – он смотрит на меня с недоумением.

– Эмм… кто такой Сосланбек? – интересуюсь. – Местный авторитет?

Дядька смеряет меня убийственным взглядом, и в его глазах я лихо пробиваю очередное дно.

– Сосланбек это я.

– Приятно познакомиться, дядя Сосланбек, – подхожу к машине и распахиваю дверцу заднего сиденья.

Дядька несколько минут хватает ртом воздух, но, похоже, Росомаха не только мне отвалил много денег. Сосланбек берет себя в руки моментально, и уже через минуту мы выезжаем на довольно сносную проселочную дорогу.

Сначала едем молча, но мне не терпится расспросить про Росомаху, и я обрушиваю на неподготовленного мужчину всю мощь швейцарских треннингов коммуникативных навыков.

Технологии общения – мой конек, а в технике «Up selling»* на потоке мне не было равных. Никто не мог так убедительно впарить гостю номер на сотню баксов дороже только потому, что у него из окна ночью видна Большая медведица. Так что раскрутить на откровения угрюмого мужика, испытывающего явный дефицит общения, не составляет особого труда.

– Я знать его не знаю, – охотно делится Сосланбек информацией, – он второй раз приезжает. Ни имени его не знаю, ни фамилии. Приезжает сам, живет уединенно. Говорит, что врач, а там кто знает. Нетребовательный, нескандальный, аккуратный. При деньгах. Оплатил мне ремонт ванной, мебель свою привез, не всю, только в тех комнатах, где живет. Ну и за проживание платит, ясное дело. Я ему говорю, дорогой, поживи у меня подольше, зачем тебе город. У нас воздух, природа, горы. Продукты натуральные, без ГМО, я ему раз в два-три дня все свежее привозил. Нет, говорит, надо мне назад, на работу.

– А сегодня вы с ним виделись? – спрашиваю как будто мне это не особо интересно. Так, мимоходом.

– А как же. Он мне сказал, чтоб я тебя отвез.

Значит, это с ним сегодня Росомаха ругался под моими окнами? Вот я балда, знала бы, что это не сон, внимательнее бы вслушивалась в разговор. А я еще и голову подушкой накрыла.

Когда въезжаем в город, солнце уже стоит высоко. Вижу несколько припаркованных машин с логотипами местной службы такси. Пожалуй, не нужно Сосланбеку знать мой адрес и мое настоящее имя.

– Остановите здесь, пожалуйста, – прошу и лезу в пакет. Там все сплошь крупные купюры, может, у него будет сдача?

– Сколько с меня, дядя Сосланбек? – спрашиваю, перебирая купюры. Вдруг где-то завалялась поменьше.

– Нисколько, – отвечает тот, – уже все заплачено.

– Как заплачено? – недоумеваю. Что-то Росомаха подозрительно щедр к рядовой «массажистке».

– А вот так, – разводит руками тот, – причем столько, что я за эти деньги должен тебя в Австралию отвезти и обратно вернуть.

– Так везите, – шучу я. Сосланбек хмыкает, и мы прощаемся довольно дружелюбно.

Дожидаюсь, пока он разворачивается и скрывается за поворотом, и беру свободное такси. Подъезжая к дому, замечаю, что у нас гости. Быстро расплачиваюсь, пихаю сдачу в пакет и толкаю калитку.

На крыльце стоят Азат с мамой, Максуда нигде не видно. Рядом с Азатом двое полицейских. Посреди двора возвышается Хамзат в окружении нескольких женщин, голоса которых кажутся мне подозрительно знакомыми.

– Марта! – кричит мама и бросается ко мне. – Доченька! Живая!

– Мой сын не виноват, она сама сбежала, – говорит крупная женщина, сверкнув глазами, и я узнаю этот голос.

***

Мама Хамзата. Я не ошиблась, это она громче всех вопила под дверью. Да и сейчас хватает наглости меня обвинять. Так и подмывает сдать скандальную бабищу в полицию.

Но я достаточно трезво оцениваю ситуацию, чтобы определить главного виновника, поэтому лишь говорю:

– Скажите спасибо, что я не выбила вам окна. Вам повезло, что у меня в тот день было немного сентиментальное настроение.

Мать Хамзата возмущенно тычет в меня пальцем.

– Твоя названная дочь невоспитанная и невежливая, Азат. Даже не знаю, кто захочет такую невестку.

– Что? – я на время теряю дар речи.

Меня украли, хотели насильно оставить жить в каком-то глухом селе, и я еще и невоспитанная?

– Ты бы помолчала, Изета, – морщится Азат, – уже голова от тебя трещит. Не надо было твоему сыну нашу дочь красть. Пришли бы, посватались миром, как положено.

Зато у моей несостоявшейся свекрови язык работает как турбина. А говорят, вечный двигатель не изобрели. Пусть присоединят генераторы к маме Хамзата, хватит энергии на несколько поколений вперед.

– Да разве бы ты ее отдал? – подбоченивается она. – А то я тебя не знаю! Ты бы за нее столько заломил, Хамзату за всю жизнь не заработать. Он так и сказал мне, когда дочку твою привез. Нет, говорит, у меня, мама, денег на выкуп. А девушка понравилась. Так что, ему теперь неженатым ходить?

У меня дар речи отнимается во-второй раз. Она что вообще себе позволяет? Но Азат разговаривает с ней довольно спокойно. Ну конечно, меня же украли, не его. И почему полицейские молчат и не вмешиваются?

– Ты, Изета, меньше бы с ним нянчилась, со своим Хамзатом, – ворчливо выговаривает Азат, – я понимаю, что мальчишка без отца рос. Но сама подумай, что с вами сделал бы за мою дочь Зелимхан, если бы был жив?

С трудом соображаю, что мальчишка – это огромный волосатый Хамзат, и теряю дар речи в третий раз.

– Вот именно, без отца. Понравилась, сказал, ваша истеричка, и что я ему сделаю?

Тут уже не выдерживает мама.

– Ты, Изета, говори, да не заговаривайся! Девочка из Европы приехала, она совсем к другим порядкам приучена. А тут вы со своим средневековьем.

– Да ни к чему она у вас не приучена, Лейла, – брызжет ядом «свекруха», – мы с ней все по чести, как положено. Мы же не дикари! Платок надеть предложили, еду. Была б нормальная, или приняла, или отказалась бы. Никто ее насильно не держал. Но она ж бешеная! Весь хрусталь мне переколотила, весь! Все приданое, что мне мама полжизни собирала, козе под хвост.

Тут уже я не выдерживаю.

– С каких пор задушить платком означает предлагать его надеть, – спрашиваю возмущенно, и внезапно до меня доходит смысл сказанного. Спрашиваю слабеющим голосом: – Погодите, что значит, отказалась бы? Я что, могла просто сказать «нет» и уйти?

– Конечно, – с тревогой глядя на меня, отвечает мама, – никто не может насильно удержать девушку. Она должна дать свое согласие или уйти. Ты ведь ушла, Марта?

– Но меня закрыли! – ошалело смотрю то на маму, то на Азата, то на крикливую бабищу. – Меня не выпускали!

– Конечно закрыли, – ухмыляется та, – а как тебя можно было выпустить? Ты же стала моей посудой швыряться. А если бы в голову кому попала? Я потом к тебе дочку послала, Мадину, чтобы она тебя накормила и во двор вывела. Мы тебя домой собирались везти. Что ты с моей дочкой сделала? К табурету привязала, шкаф отодвинула и сбежала.

У меня ощущение, что я перенеслась в параллельную реальность. Или в Зазеркалье, где все выглядит в искаженном свете.

Меня никто насильно не держал, я могла просто отказаться выходить замуж за Хамзата и… все? Да бред же! А потом цепляюсь за последнюю фразу.

– Мадину? Я привязала к стулу Мадину?

– Да, – подает голос спутница Изеты, которая до этой поры помалкивала, – бедная девочка выплакала все глаза, пока мы ее нашли!

– Ты нас всех чуть не угробила! – вторит ей старушка с сердитым морщинистым лицом. Это не она выше всех подпрыгивала, пытаясь закинуть мне на голову платок? А тут смотри, как скособочилась…

– Тетя, бабушка, хватит! – бубнит под нос Хамзат. Он стоит рядом, потупившись, и похож на провинившегося подростка, который не знает, куда деть руки.

Я могла бы обвинить их в обмане, но лица всех троих – и мамы Хамзата, и его тетки, и бабушки – пылают таким праведным гневом, что изнутри меня начинает точить здоровенный червяк сомнения. Ну не могут они все быть в сговоре с Максудом! Хамзат да, но они?

Зато у меня много, прям миллион вопросов к мелкой засранке Мадине.

Эта маленькая жаба наплела мне, наврала, а я, дура, уши развесила. Ее прислали меня выпустить, а она так все подстроила, чтобы я бежала через овраги и желательно в одном из них свернула себе шею.

Старалась для подружки как могла. Вот только как она сама себя к стулу привязала?

– За ней брат приехал, Масуд ваш, ему Хамзат позвонил, чтобы он сестру забрал, – вдруг говорит его тетка, высокая и худющая как рыба-игла. – А она сбежала.

Ну вот и настало время сказать всю правду.

– Они сговорились, Хамзат и Максуд, – говорю, глядя на Азата и маму, – я бы так просто не ушла, Максуд хотел…

– Тебе лучше пройти в дом, Марта, – обрывает меня Азат. У матери бегают глаза.

– Но ведь Максуд… – пытаюсь протестовать.

– Пойдем, дочка, – берет меня мама под руку, отворачивается и шепчет так, чтобы только я слышала: – Отец все знает. Он выслал Максуда, ни к чему выносить это на люди.

– Ну раз у вас нет претензий, мы пойдем, – говорит один из полицейских, они раскланиваются с Азатом и идут к патрульной машине.

– Подождите, что значит, нет претензий? – растерянно поворачиваюсь к Азату. – Меня же украли!

– Как украли, так и вернули бы, – жестко отвечает Азат. – Все, уходите, оставьте нас с дочерью.

Он машет рукой в направлении ворот, но тут моя неугомонная свекруха снова подбоченивается.

– Ну уж нет. Я требую осмотра. Пускай ее осмотрит женский врач, чтобы все убедились, что мой сын честный человек. Ваша дочь девственница как и была!

Упс! А вот тут незадачка. Закусываю губу и чувствую, как щеки покрываются румянцем.

«Все, Мадина, поздно. Теперь я не остановлюсь…»

– Ну, хорошо, – растерянно говорит мама и поворачивается ко мне. – Надо ехать, дочка.

– Не надо, мама, – отнимаю руку.

– Но почему? – она удивленно смотрит, и я отвечаю беззвучно, одними губами:

– Потому что я больше не девственница.

*Апселлинг (от англ. upselling, upsale – «повышение продаж») – техника продаж или способ увеличения продаж, который заключается в реализации более дорогих товаров и услуг чем изначально выбрал покупатель.

Глава 7

Мама смотрит на меня и молчит. Молчит так долго, что я начинаю волноваться, не потеряла ли она сознание стоя и с открытыми глазами.

Но она берет себя в руки, а меня за локти, и ведет в дом.

– Я уведу Марту, – негромко говорит она мужу. Тот если и удивлен, то не подает виду. Согласно кивает и поворачивается к притихшим женщинам, заложив руки за спину.

Вот за что я уважаю местных мужчин, они умеют «держать лицо». У Азата на лице ни один мускул не дрогнул, не то что моя несостоявшаяся родня. Вертятся как ужи на сковородке, галдят.

– Ну что вы опять раскричались, – морщится отчим, – сороки.

– Я требую осмотр! – кричит мать Хамзата. – Мало что она потом вам расскажет, и ты, Азат, первый потащишь моего мальчика в полицию!

– Мы никуда отсюда не уйдем! – вторит ей тетка Хамзата.

– Вот чертовы бабищи, – хлопает себя по бокам Азат, – дайте девочке отдохнуть с дороги!

Что они отвечают, я не слышу, мы входим в дом. Первое, что бросается в глаза, моя сумка, неужто «свекруха» захватила? Но мама берет меня за плечи и разворачивает к себе.

– Скажи, что ты пошутила, Марта! Что это неправда!

– Нет, мама, это правда. Я провела ночь с мужчиной, и я больше не девственница. Меня не насиловали, если что, – добавляю поспешно.

Мама хватается за сердце и оседает на мягкий пуф.

– Как ты могла? Боже, что же теперь будет?

– Мам, а что может быть? – спрашиваю осторожно. – Это мое тело, мне двадцать лет. Я совершеннолетняя гражданка другой страны. Сажусь в самолет и лечу домой. Все.

Но мама смотрит на меня так, будто я сейчас сморозила несусветную глупость.

– Про тебя Азат сговорился. С хорошим человеком, достойным, ты еще в школе училась. Его зовут Тузар Данбеков.

– Сговорился? – удивленно переспрашиваю, теряясь в догадках. – О чем, мама?

– О замужестве твоем, дочка, – теряет она терпение, – а ты думаешь, тебя Азат учил в Швейцарии? У нас нет таких денег, откуда? Это все Тузар. Он добрый, щедрый, каким бы мужем тебе был! И где теперь брать деньги, чтобы ему выкуп за тебя обратно отдать? Придется все продать…

Она горестно качает головой, а я пытаюсь переварить то, что услышала.

– Это что же, – говорю, – твой муж взял за меня выкуп еще три года назад?

– Четыре, – кивает она, – они решили ничего тебе не говорить. Я хотела рассказать, но Азат запретил. Тузар отправил своих людей, они охраняли тебя в Лозанне. Если бы ты знала, могла догадаться.

– Охраняли? – шокировано спрашиваю. – Но зачем?

– Как зачем? Чтобы ты невинность сохранила.

– Опять невинность, – стону я, – далась она им всем…

Обхватываю голову руками. Я же думала, что просто никому не интересна, а это меня, оказывается, для какого-то Тузара берегли. Полный треш.

– Ты как приехала, отец Максуду поручил тебя охранять, – полушепотом продолжает мама, – а я как чувствовала. Говорила, Азату, что надо его отправить куда-нибудь, он же молодой, горячий. Я видела, как он на тебя смотрел. А тот уперся, нет, говорит, мой сын никогда себе не позволит на чужую невесту позариться. Вот и не позволил.

– А где он? Ты сказала, Азат его выслал?

– Да, в горы отправил, к прадеду. Пускай там сидит. Ты как пропала, Максуд пришел и все отцу рассказал. Признался, что Хамзат ему должен, вот и согласился тебя украсть, чтобы ты потом Максуда выбрала. А ты сбежала, сбежала и пропала, как сквозь землю провалилась. Отец его чуть не убил. Кричал сильно, а потом в горы отправил.

– Почему не в полицию? Это же уголовщина, мама!

– Он его сын, Марта, – заступается мама за мужа, – старший сын, наследник. Зачем в полицию? Он сам с ним разобрался. А этот… с кем ты…

– Я его не знаю, – решительно ее перебиваю, – шла, шла и случайно зашла. А потом подумала, что вокруг слишком много озабоченных моей девственностью, и если ее лишиться, у всех будет меньше проблем.

– Марта, Марта… – качает головой мама, тяжело вздыхает и встает. – Что ж, пойду расскажу Азату. Ума не приложу, как нам теперь из всего этого выбираться. Мальчики растут, а бизнес Азата весь сейчас на деньгах Данбекова завязан. Да и тем выдрам надо сказать, что осмотр не нужен и ты подтвердила, что Хамзат тебя не трогал.

– Могу написать расписку, – предлагаю самоотверженно, – даже вышить крестиком.

Мама безнадежно машет рукой, и мне на миг становится больно от того, что я для нее давно уже не ее семья. Азат и сыновья, вот кто для нее на первом месте, ее цель – их благополучие и интересы. А я лишь средство достижения этой цели.

***

– Мама, я хочу поговорить с Азатом! – хватаю мать за локоть, но она уворачивается.

– Он занят, Марта, не сейчас, – прячет глаза, я хватаю уже крепче и даже ногой топаю.

– Целую неделю занят? И в выходной?

– Что делать, дочка, на него столько свалилось… Азат пытается договориться с Данбековым, а тот в ярости, требует или тебя, или неустойку.

– Зачем я ему? – удивляюсь вполне искренне. – Я теперь товар не первой свежести, пускай ищет себе более подходящий вариант.

Мама смотрит на меня с осуждением и качает головой.

– Тебе лишь бы шутки шутить.

– Хочешь сказать, у меня есть выбор?

Мама называет это «не показываться лишний раз на люди», но я фактически нахожусь под домашним арестом. Мне в мягкой форме предложено сидеть дома и не высовываться ни в фитнес-центр, ни в магазины, ни даже просто на улицу.

Конечно, все это довольно условно, и я уже тайно забронировала билет на самолет. Как бы это двусмысленно ни звучало, но благодаря Росомахе денег у меня теперь хватит и на дорогу, и на первое время пожить, пока буду искать работу.

Насильно меня никто не может удержать, а тем более, выдать замуж ни за Данбекова, ни за кого другого. Росомаха существенно подпортил мою ликвидность на местном рынке невест.

Но если начнут настаивать и угрожать, я просто сбегу, я давно все приготовила. Единственное, что меня держит – долг перед Азатом за учебу. Ответственность за остальные деньги, которые Азат получил от Тузара, я на себя брать не собираюсь.

Моего согласия никто не спрашивал, а значит и требовать с меня тоже нечего.

Все это я планирую сообщить Азату, но он упорно отказывается со мной разговаривать. Еду мне приносят в комнату, но у меня и аппетита нет. Мама тоже совсем спала с лица, под глазами темные круги. Переживает.

– Все очень плохо, Марта, – она тяжело вздыхает, – отец не может сказать Тузару правду. Вот и выходит, что он человек, который не держит слова.

– Почему не может? – недоумеваю я. – Скажи Азату, я сама с этим Тузаром поговорю. Надену короткую юбку, губы накрашу, куплю бутылку пива и приду к нему в офис. Вот увидишь, он Азату еще и приплатит, только бы вы меня скорее отсюда выперли.

– Что ты такое говоришь! – пугается мама, а мне эта идея все больше нравится.

– Мам, – говорю, – я серьезно. Давай я встречусь с вашим Данбековым. Ну ладно, – отмахиваюсь, видя ее испуганное лицо, – не буду пиво покупать. И губы красить не буду. Просто встречусь с ним и объяснюсь.

– Он не станет с тобой разговаривать, Марта!

– Почему? Он планировал со мной жить. Мы взрослые люди, сколько ему лет?

– Тридцать.

– Ну и отлично. Скажи Азату, чтобы не переживал, я по деловой этике была первая на потоке. Как-то сумею объяснить Данбекову, что не подозревала, что у меня уже есть жених, а потому отдала свое сердце и не только другому мужчине. Все. Какие проблемы?

– У нас не принято, чтобы мужчина обсуждал такие вопросы с женщиной. А если Азат скажет Данбекову правду, нас ославят на всю страну, – глухо говорит мать. – Ильясовы здесь на слуху, Азата уважают. Одно дело, что ты просто отказываешься выходить замуж, а вот такое… что ты так… Здесь это считается оскорблением, дочка, с нами никто не захочет иметь дела. И мальчики тоже, – она всхлипывает, – этот позор ляжет и на них.

– Мам, – я не верю своим ушам, – что это за бред? Что ты выдумываешь?

– Это не бред, Марта, – отвечает мама непривычно жестко, – если Азат расскажет правду, тебя назовут гулящей девкой.

– Обалдеть! Значит, это норма, влезать в личную жизнь посторонних людей, а самим таскаться в массажный салон к Лейле?

Я бью наугад и попадаю в самое яблочко. Мама ахает и всплескивает руками.

– Откуда ты знаешь о Лейле, Марта? Она недостойная женщина!

– Может и недостойная. Но недостатка в посетителях она не испытывает. Что ж это за мораль такая, вслух осуждать, а самим втихаря пользовать массажисток на всю катушку? – фыркаю я. – Да, и не смотри на меня так. Если бы на их услуги не было спроса, Лейла не возила бы своих массажисток в дорогих машинах к заказчикам. Спрос рождает предложение, а не наоборот.

– Откуда ты все это знаешь, Марта? – потрясенно переспрашивает мама. С меня немного спадает воинственный пыл.

– Так, – отвечаю ворчливо, – слышала, как о ней говорили девчонки на фитнесе.

Конечно, я слегка привираю. Или не слегка.

Мать хочет возразить, но тут открывается дверь, и на пороге появляется Азат.

– Марта, мне нужно с тобой поговорить. Пойдем в мой кабинет.

Не глядя на маму, прохожу мимо нее и мимо отчима. Мне тоже нужно. Поговорить.

***

Вхожу в кабинет отчима первой, он проходит следом.

– Садись, Марта, разговор у нас будет непростой, – говорит Азат, занимая свое место за столом, и я чувствую себя будто на приеме у высокопоставленного чиновника.

Сажусь в кресло, пододвинутое к столу, и кладу руки на колени.

– Если бы вы рассказали мне все с самого начала, его бы вообще могло не быть, – стараюсь говорить спокойно, хоть внутри все клокочет.

– Тузар был против, – отчим тоже демонстрирует завидную выдержку.

– С какой стати неизвестный мне мужчина оплачивал мое обучение и решал, что мне нужно знать, а что нет? – задаю вопрос в лоб.

– Он попросил твою руку, и я дал согласие, – все так же спокойно отвечает Азат, – но ты захотела нам что-то доказать и совершила непростительную ошибку, Марта.

А вот тут выдержка меня подводит.

– Давайте называть вещи своими именами, – изо всех сил сдерживаюсь, чтоб не допустить в голосе визгливых ноток. На примере своих скандальных «родичек» я видела, как это смотрится со стороны. И как на это реагирует Азат. – Вы заключили сделку на мою девственность. Вы продали не меня, а ее. А тут еще ваш сын постарался. Это была не ошибка, назовем это вынужденной мерой. Я просто захотела, чтобы от меня все отстали, – добавляю, чтобы совсем было доходчиво.

Судя по поджатым губам, у меня получается его если не смутить, то хотя бы напрячь.

– Что касается Максуда… Я виноват перед тобой, дочка, – неожиданно говорит отчим, – я не послушал твою мать. А ведь она меня предупреждала. Я прошу прощения и за него, и за себя.

«Уголовное дело меня бы порадовало больше», – думаю, но вслух не говорю. Ясно же, что в полицию заявлять бесполезно.

– Я не мог подумать, что Максуд посмеет так поступить в отношении тебя, своей названной сестры, – продолжает говорить Азат, – но он действительно потерял голову. Он на коленях просил меня отдать тебя за него замуж, несмотря на то, что ты обещана Данбекову.

Поднимаю глаза вверх и глубоко дышу. Очень глубоко. Не меня он просил, а отца. Один чужой мне мужчина попросил моей руки у другого чужого мне мужчины. Который пообещал меня третьему. Спокойно, Марта, дыши глубже …

– Вы серьезно считаете, что можете распоряжаться мной как товаром? – спрашиваю, когда немного успокаиваюсь. – Я очень благодарна, что вы дали мне образование, но поверьте, у меня и в мыслях не было, что вы должны это делать. Зачем вы называете меня дочкой? Я вам чужая, и я это очень хорошо понимаю. Я планировала устроиться на работу и вернуть все, что вы потратили.

– Хочешь меня обидеть? – в меня вперяется жесткий взгляд, от которого становится не очень уютно. – Твоя мать – моя жена и мать моих детей. Ты сестра моих сыновей. Как ты можешь мне быть чужой?

Он вскакивает и начинает ходить по кабинету от стенки к стенке.

– Я допускаю, что для тебя это непривычно, но для нас договорные браки норма. Я сделал для тебя то же, что сделал бы для родной дочери, если бы она у меня была. Данбеков лучшая партия, какую только можно себе представить.

Не непривычно, а полная дичь. Вот только доказывать это бессмысленно.

– Как я понимаю, уже все? – вопросительно смотрю на Азата.

– Я не сказал правду Тузару, – он выдерживает мой взгляд, а меня вдруг охватывает апатия.

– Я забронировала билет на самолет, – говорю устало. Мы все равно говорим на разных языках, и самое ужасное, что отчим уверен в своей правоте. Он искренне считает, что делал все для моего блага, и переубедить его вряд ли у меня выйдет. Да и незачем. – Мама говорила, что у вас в бизнесе проблемы. Я обещаю, что верну деньги за учебу, но насчет остального…

– Нет, не проблемы, Марта, – перебивает меня Азат и упирается локтями в столешницу, сцепляя перед собой пальцы, – а полный крах. Я банкрот. Чтобы вернуть Данбекову выкуп, который он дал за тебя, я должен продать все. Я уже выставил на продажу дом, компания перейдет Тузару.

Мы смотрим друг на друга и молчим. Хочется сказать, что меня это не слишком волнует, но это неправда. Волнует. Потому что есть братья, и они еще совсем маленькие.

– Зачем вы меня позвали? – первой нарушаю молчание, хотя во рту пересохло и говорить непросто. – Предлагаете мне восстановить девственность и выйти замуж за неизвестного мне Тузара?

Отчим тоже отвечает явно через силу.

– Если бы я этого хотел, то передал бы через твою мать. У нас мужчины не обсуждают с женщинами такие вещи.

– Тогда что?

– Мне сегодня поступило предложение… – Азат сглатывает и тянется к стеклянной бутылке с водой. – У меня попросил твоей руки один человек. Он готов выплатить долг Данбекову, если я дам согласие.

– Опять двадцать пять, – качаю головой, – хоть кого-то здесь интересует мое мнение? В любом случае товар у нас с вами негодящийся, и продать его будет сложно…

– Ему это не нужно, Марта, – обрывает меня отчим, и я невольно краснею.

– Вы обсуждаете мою… ммм… пригодность в мужской компании за чашкой чая? – пытаюсь скрыть смущение.

– Он предупредил, что брак будет фиктивным, – отвечает Азат, – для этого у него есть определенные причины.

– И я конечно же должна поверить! – фыркаю я.

– Он очень-очень уважаемый человек, – говорит отчим, – и у меня нет причин ему не доверять.

– Ладно, – поднимаюсь с кресла, – приятно было поговорить, но я даже фиктивно замуж выходить не собираюсь.

– Он прислал тебе цветы, – говорит в спину Азат, и я оборачиваюсь. – Я распорядился отнести их в твою комнату.

Киваю и выхожу из кабинета. Неожиданная такая коммуникативность у очередного претендента на мою руку.

В комнате долго смотрю не на вазу, на бочку с таким огромным букетом, на котором я легко могла бы поместиться, если бы свернулась клубком. Белые роскошные розы в бутоне с зелеными прожилками.

Великолепно. Просто великолепно!

Замечаю торчащий между бутонами прямоугольник картона. Визитка.

Тяну за кончик и вижу размашистую надпись: «Давид Данилевский».

А это еще кто такой?

Глава 8

Мы с мамой не обсуждаем предложение неизвестного Данилевского, хотя я вижу, как ей хочется. Но я уже дала Азату однозначный ответ, и повторяться смысла нет никакого.

Он предпринимает попытку еще раз со мной поговорить. Точнее, уговорить.

– Подумай, Марта, как дочери советую. Давид из древнего княжеского рода, он очень богат, он…

– Скажите еще, что он живет в замке, – ехидно перебиваю я, но отчим неожиданно серьезно кивает.

– Да, это так, Данилевский живет в замке. Его мать из Тугановых, а отец твой соотечественник. Он был известным коллекционером, у Данилевских одна из лучших коллекций драгоценных камней.

Какая жалость, но мимо. К драгоценным камням я абсолютно равнодушна.

– А Давид что? Мажор-аристократ, прожигающий отцовские деньги? – не удерживаюсь, чтобы снова не съязвить.

– Давид Давидович коллекционирует рукописи, – отвечает отчим с заметной почтительностью. – Он очень разносторонняя личность.

Я с большим уважением отношусь к людям, которые чем-то увлечены, пускай даже коллекционированием фантиков от конфет. Как я в детстве. Но это сомнительный повод выходить замуж. Еще и в замок. Кстати!

– Кстати, – поворачиваюсь к отчиму, – сколько лет этому вашему Данилевскому?

– Тридцать пять.

– Сколько? – округляю я глаза. – Он точно хочет на мне жениться, а не удочерить?

– Что у тебя за язык, Марта! – закатывает глаза Азат. – Нельзя быть настолько непочтительной. Тебе не мешало бы научиться его хоть немного придерживать.

А вот здесь обидно, потому что я вот только сдержалась и не уточнила, что Давиду Давидовичу больше подошла бы моя мама. Ей недавно исполнилось тридцать восемь.

– Вы сказали, что отец Данилевского был коллекционером. С ним что-то случилось?

– Да, он умер пятнадцать лет назад.

Давиду было двадцать, когда он потерял отца. Как мне сейчас. И это единственное, что нас хоть как-то объединяет. Я искренне сочувствую незнакомому Данилевскому, но опять же, этого чувства катастрофически мало, чтобы дать согласие на брак. И Азат ясно читает это в моих глазах.

Из кабинета отчима ухожу собирать вещи. Послезавтра самолет и новая жизнь. Пусть сложная и безденежная, зато моя собственная.

Братьям пока не говорю, что уезжаю, но они словно чувствуют – висят на мне все втроем гроздью. Даже малыш Ирбек, хоть он у нас настоящий мамин «хвостик».

У мальчиков разница в два года: Азамату семь, Зауру пять, Ирбеку три. Старший Азамат ходит в школу. Он учит три языка, занимается плаванием и его очень хвалят учителя. И когда я думаю, что скоро всего этого у них не будет, в груди сворачивается тугая пружина.

Старательно гоню от себя мысли о предательстве, это неправильно – приносить себя в жертву в угоду мужскому честолюбию.

Но когда братья отталкивают друг друга, чтобы обнять свою «Мартусю», к горлу подступает ком. Они услышали, что меня так называет мама, и тоже стали так называть. Еще и сегодня как назло косяком идут покупатели смотреть дом.

Мама не выходит из спальни, Азат ходит мрачный как туча. А я чувствую себя дном.

Днищем.

Может, мне попросить маму свести меня с Данбековым? Или с Данилевским? Я попрошу у них деньги в долг, или объяснюсь. Ведь не может быть такого, что нет никакого выхода.

Но Азат отказывается категорически. Странные у меня женихи, такое ощущение, что это я их добиваюсь. Какие-то две неприступные крепости, а не женихи.

Иду в спальню к маме и слышу из ванной характерные звуки вперемешку со всхлипами. Стучу и, не дожидаясь разрешения, врываюсь в ванную.

Мама стоит, свесившись над умывальником, одной рукой упирается в стену.

– Мама, тебе плохо?

Она быстро умывает лицо, оборачивается, и меня как простреливает.

– Ты беременная?

Прижимаю ладони к щекам и прислоняюсь спиной к стене.

– Мартуся… Я не хотела тебе говорить, – мама виновато смотрит, и в ее глазах я вижу для себя приговор, – но отец так хочет девочку. И это ничего не меняет, ты ничего не должна…

– Это все меняет, мама, – говорю глухо, отталкиваясь от стенки, – все.

Иду, не чувствуя ног, к себе в комнату и там обнаруживаю роскошный букет орхидей. Вчера были гортензии. Что ж, наш престарелый коллекционер хотя бы эстет.

Замечаю вместо визитки небольшой конверт. С любопытством тяну, открываю… И в растерянности сажусь прямо на пол.

У меня в руке цепочка с кулоном в виде сердечка, белое золото с бриллиантовой крошкой. Подарок папы, который я отдала этой маленькой выдре Мадине, чтобы она меня освободила.

Медленно перекатываю кулон на ладони, наблюдая, как играют солнечные блики на алмазных осколках. Затем надеваю цепочку на шею и встаю с пола. В кабинет к отчиму не врываюсь, а вежливо стучусь – он там торгуется с потенциальными покупателями.

– Азат, – говорю, входя в кабинет, – отменяйте смотрины. Дом не продается.

На меня устремляются несколько пар недовольных мужских глаз, включая самого отчима. Но меня это не волнует. Пускай терпит. Что имеем, как говорится, то имеем.

– Марта?.. – Азат поджимает губы, но я вижу, что у него даже дыхание перехватывает. И утвердительно киваю.

– Да. Я согласна.

***

Со свадьбой решили не затягивать. Я попросила передать свои пожелания, поскольку этот старпер – мой жених – так и не соизволил ни разу со мной встретиться.

Ну и ладно, не очень-то и хотелось.

Зато прислал своих юристов, они привезли мне на подпись брачный контракт. Надо было видеть их физиономии, когда я, не читая, захлопнула папку и сунула себе под мышку. А взамен им выдала длинный, написанный мелким почерком на двух листах формата А4 перечень требований к жениху.

– Я контракт с собой заберу, почитаю перед сном, – заявила обалдевшим юристам, – а вы передайте господину Данилевскому мой список. Чтобы и ему было что на ночь почитать.

Азат молчал, только моргал. И юристы моргали. А зря, по основам правоведения у меня тоже были самые высокие баллы. И я в самом деле прочитала документ от корки до корки.

Надо сказать, некоторые пункты меня удивили. К примеру, в случае рождения ребенка мне полагались всякие плюшки и ништячки. Но как раз я рожать детей Данилевскому не собиралась. С другой стороны, там и не уточнялось, что рожать следует мне. Возможно, ребенка себе планировал родить сам Данилевский.

В остальном договор выглядел обычно. Мне ежемесячно выделялась сумма на содержание, золотой дождь на меня не лился, все состояние на меня никто переписывать не собирался, так что ничего подозрительного я там не нашла.

При этом был подробно прописан механизм нашего возможного развода по моему же желанию. Замков при этом мне никто не обещал, но и про неустойку речь тоже не шла. В общем, как говорят юристы, все согласно регламенту в рамках действующего законодательства. Пусть местного, но и так нормально.

Зато на следующий день пришла моя очередь ошалело моргать, когда юристы привезли мне мой список с уже знакомой размашистой подписью Данилевского. А надо было видеть этот список!

Вначале шли пожелания касательно свадьбы – минимум присутствующих, никаких романтичных арок, куда под руку ведет вытирающий слезы отец. Никаких конкурсов и караоке тоже чтобы не было. А дальше я конечно несла полную дичь.

К примеру, чтобы господин Данилевский не ходил по дому в пижаме или подштанниках. Чтобы не включал громко телевизор и не заставлял вместе с ним смотреть новости. Ну или что там еще смотрят в тридцать пять лет.

Но Данилевский все подписал. Все! Он либо принял мою писанину за настоящий документ, либо понял, что я его троллю. А это означает, что он то ли непроходимо туп, то ли у него все в порядке с чувством юмора. Неужели второе?

В любом случае он это подписал, так что с моей стороны было бы непростительным свинством не подписать брачный контракт. Вслед за юристами прибыл курьер из свадебного салона и доставил свадебное платье – подарок жениха.

Я даже смотреть на него не захотела, какая разница, какое там платье? Вот когда придет время его надевать, тогда и посмотрю.

***

Сегодня день свадьбы. Мама уже несколько раз заглянула, напомнила, что скоро придут парикмахер с визажисткой, а я не могу заставить себя встать с кровати. Все это время мне казалось, что свадьба – это не по-настоящему, это просто игра. Но теперь понимаю, что нет. Не игра. Хуже.

Вкуса кофе не чувствую, чувствую себя манекеном, который одевают, красят, причесывают. А когда смотрюсь в зеркало, появляется ощущение, будто я лечу в пропасть.

Это уже было со мной, совсем недавно. Я видела себя в зеркале точно в таком платье, один в один. Даже знаю, где. Во сне. В котором я выходила замуж за Росомаху.

Моей истерики никто не понимает. Меня умывают и заново наносят макияж, а я сама себя ругаю за то, что сорвалась. Это платье я каждый день видела в витрине салона прямо напротив фитнес-клуба, куда ходила на тренировки. Вот почему оно мне тогда приснилось в доме у Росомахи. Или примерещилось.

За мной приезжает не жених, а его родственники, даже родственницы – здесь так принято. Жених с шаферами ждут в ресторане, где и пройдет выездная церемония бракосочетания. Без лишнего пафоса и арок, мы просто поставим подписи, как я и хотела.

Потом я уйду в отдельный кабинет, а гости пускай хоть неделю празднуют. Никакого танца новобрачных и украденных туфлей. Никаких бросаний букетов. И вносить меня на руках в замок под улюлюкание пьяных друзей тоже не надо.

Мой жених все это подписал. Может, не стал читать? Или читал-читал и уснул…

Мне помогают выйти из машины и ведут в здание ресторана. Трехэтажное роскошное здание, но людей не слишком много. Ну хоть не балабол мой будущий муж, слово держит…

Кстати, он вообще здесь?

Дергаю за рукав высокую тетку, которая идет справа от меня. Кажется, она его троюродная сестра. Или это не она. Боги, как их всех запомнить?

– А где… – но замолкаю на полуслове, наткнувшись на пронизывающий взгляд темных как ночь глаз.

Он словно впечатывает в стену, мне хочется развернуться и убежать. Но я не бегу, я поднимаю голову и стойко выдерживаю взгляд незнакомого мужчины. Он смотрит на меня сверху вниз, сидя в кресле, которое стоит в самом верху лестницы.

Длинные волосы, идеальные черты лица, прямая посадка. Чересчур идеальные, или так и должны выглядеть аристократы? Если это Данилевский, то я слегка погорячилась, назвав его престарелым. Невольно краснею, вспомнив некоторые пункты из своего списка. Может, он все-таки уснул и его не прочитал?..

Стоп, а почему он сидит? Нет, подождите, мне никто не сказал. Почему меня не предупредили?!!

Поднимаюсь по лестнице навстречу мужчине, за которого сейчас выйду замуж, и с ужасом понимаю, что это не кресло. Это инвалидная коляска. Мой фиктивный муж – инвалид. А мой пункт о танце теперь выглядит как насмешка над ним. Да и остальные пункты тоже…

Беспомощно оборачиваюсь, обводя глазами людей, собравшихся внизу.

Почему меня не предупредили?!! Закрываю глаза, стискивая в руках букетик из белых орхидей.

Это галлюцинации, наваждение. Мне показалось. Сейчас я открою глаза, и все пройдет. Этот мужик окажется билетером. Или контроллером. Или вахтером, да пес его знает, чего он здесь сидит. А мой жених сейчас придет. Он подойдет и скажет…

– Кого ты высматриваешь, Марта? – звучит резкий голос. Вздрагиваю и открываю глаза.

Глава 9

Не нахожу в себе ни капельки сил, чтобы сдвинуться с места и подняться выше, и Давид продолжает смотреть на меня сверху вниз. А мне мучительно стыдно сейчас за свое глупое детское поведение. За пижаму с подштанниками стыдно не передать.

Особенно когда вижу, как мой жених смотрится в костюме. Сидя. В инвалидной коляске.

Хотя, какая это коляска? Назвать такое сооружение коляской может только человек с крайне убогой фантазией. На таком кресле Дарт Вейдер смог бы без проблем долететь до своей Звезды Смерти. А вы видели этого Дарта Вейдера? Куда может долететь Давид Данилевский, мне страшно представить.

Божечки, ну почему когда я писала свой список, у меня в ручке не закончились чернила? Или почему временно не парализовало руку? Я не написала бы всего того, из-за чего сейчас пылают щеки и хочется провалиться сквозь землю.

То, что мой жених неходячий, многое объясняет. Да хоть бы этот наш фиктивный брак. Если у него обездвижена нижняя часть тела, то жена ему действительно нужна как некурящему пепельница.