Мутация в моем сердце

Пролог

Меня зовут Эманура Криллос, мне девятнадцать, и я – наполовину человек, наполовину мутант.

Я родилась на свет в эпоху ужасного апокалипсиса, когда миром завладела мутация, что превращает людей в неразумных дикарей.

Это случилось давно, кажется, около двадцати лет назад. Тайная лаборатория пыталась создать лекарство для вечной жизни, а вместо этого свершила апокалипсис. Мутация, подобно вирусу, распространилась по всей поверхности планеты, заражая людей.

С первого взгляда ничего не изменилось, пока не подходишь к таким мутантам ближе.

На их спинах торчат огромные костяные шипы, напоминающие иглы дикобраза. Они с невероятной скоростью вылетают, словно стрелы, и способны пробить тело противника насквозь, превращая его в решето. Эти шипы словно оснащены встроенными датчиками, способными самостоятельно корректировать траекторию полета для максимальной точности попадания.

Их глаза, большие и круглые, залиты разными цветами радуги, а в центре сфокусирован белый зрачок. Их взгляд наполнен пустотой и одиночеством и направлен куда-то в неизвестность, словно не замечая перед собой происходящих событий. Их беспристрастное совершенство кажется неподвластным эмоциям и чувствам, словно отражая бесконечность космоса. Пустота, сквозящая в этих глазах, говорит о неизведанных глубинах, которые манят и пугают одновременно. Это взор, который видел рождение и смерть разума, его начало и конец, но остается равнодушным ко всему, воспринимая мир таким, какой он есть, без предубеждений и суждений. Это глаза, которые знают все и ничего в одном мгновении.

У этих созданий длинные и мощные когти, которые режут железо, как если бы оно было бумагой. Они вонзают когти в своих жертв, разрывая их на куски, чтобы насытиться.

Их клыки наполнены ядом: один укус, и человек мгновенно превращается в подобное существо.

В этой новой форме они обладают небывалой выносливостью и скоростью, непредсказуемо передвигаясь, словно тени. Их птичий крик способен парализовать врага на месте, вызывая безмолвный ужас и замирание сердца. Когда они охотятся, воздух вокруг них как будто дрожит, наполняясь напряжением и первобытным страхом, от которого никуда не скрыться.

Но самое мрачное в этих тварях – это их разум, или, точнее, его полное отсутствие.

Их разум стал терзанием хаоса, что подобно бушующей электростатической буре, расщепляющей некогда целостные мысли на бесчисленные осколки. Они лишены способности к логике и рациональности. Их существование стало безобразной симфонией хаотических импульсов. Бесконечные крики их алгоритмов перемешались с призрачными отголосками забытых мечтаний и страхов. Теперь их сознание зависает в непроглядных лабиринтах, где ни один луч осознания не может пробиться сквозь туман.

Страдая в вечной тьме, их разум томится в душе глубинных источников, существующих вне времени и пространства. Реальность для них расплывается в абстракции, где понятия прошлого, настоящего и будущего стали бессвязным потоком. Их внутренние миры погружаются в бездну нескончаемого хаоса, где все они оказались игрушками в руках этих непредсказуемых сил.

Каждое мгновение их бытия отныне снабжено лишь массой раздробленных ощущений, обрывков памяти и проблесков мимолетных мыслей, которые рушатся и исчезают во тьме.

Попытки ухватиться за тени своей былой сущности теперь тщетны, словно они созданы из туманов позабытой судьбы.

Восприятие вселенной сводится к калейдоскопу бесконечных абстракций, где каждая новая форма и облик, проносящиеся через их уже незнакомое сознание, является искаженным отражением их утраченной человечности. Лишь нить, тонкая, как волосок, магическая и странная в своей природе, могла бы соединить их заново с их былым «Я». Но эта нить, однажды упущенная, навсегда теряется в безумии, которое стало их новой реальностью.

Те немногие, которым удается отыскать эту зыбкую нить в последний момент перед ее окончательным исчезновением, видят вспышки прошлого, и их сердце наполняется чудовищной тоской и сожалением, но именно они заставляют зараженных вспомнить свою истинную сущность и вернуть человечность.

Лишь единицам удается отыскать нить, и еще меньшему числу – ее сохранить и удержать. Разум остальных искажается, и те редкие проблески надежды вытесняются неведомым кошмаром, преобразующим их сущность навсегда в безмолвных и одичалых существ.

Теперь они блуждают по миру, сплетенные в нескончаемый клубок разрастающейся бездны, в которой и мысли, и чувства растворяются в ничто, бесповоротно исчезая в сумасбродстве мутантного сознания, обрекая их на вечное забвение и потерю собственного «Я».

Эти создания стали символом беспощадной борьбы за выживание в суровой реальности постапокалиптического мира и предупреждением о том, до чего могут довести эксперименты с генетическим кодом человека.

Их тихое присутствие – это мрачное напоминание о том, что мир навсегда изменился, и дороги назад – вернуть его привычное состояние, уже нет. Остается лишь одно: вообразить в нашем сознании то место, куда путь навсегда закрыт.

Каждую ночь и каждый день они бродят по запустевшим равнинам, выискивая свою следующую жертву, способную утолить ненасытный голод их жутких душ. В этом пустынном царстве, где страх и ужас становятся привычкой, они правят своей тьмой, а свет никогда не проникает.

Думаете, в моем рассказе будет ужас и вскрики страха?

Не дождетесь.

Я живу в этом мире с самого рождения. Дикарями меня уже не напугать. Тем более, что я сама – одна из них.

Глава 1

Заря медленно прокрадывалась сквозь трещины в разрушенных зданиях, озаряя мир, обреченный на вечную тоску.

Как обычно, проснувшись, я сразу ощутила жгучий холод. Он не только проникал сквозь кожу, но и пронизывал меня насквозь, как бы напоминая о жестокости нового утра. Мои мутантские способности помогали мне выжить, но они не могли избавить меня от ощущения бесконечной пустоты и одиночества. С каждым днем эта серость становилась все тягостнее и надоедливее.

Глядя через разбитое окно на улицу, застывшую в своей мертвой тишине, я не находила в этих пейзажах ни капли утешения. Разрушенные дороги, обломки стекла и металла, иссохшие остатки мертвых деревьев – все это было определением рутины, в которой я существовала и жила с самого рождения.

Перекатываясь на другой бок, я наблюдала, как мутанты бродят по улице внизу. Их сутулые фигуры и медленные, лишенные цели движения лишь подчеркивали бессмысленность нашего существования.

Я задумалась о жизни «до».Какой она была?

Даже трудно представить – краски, звуки, ароматы, которых теперь нет. Пейзажи прошлого кажутся настолько далекими, что я сомневаюсь, были ли они вообще реальными. Увы, я не застала прошлый мир во всей своей красоте, чтобы любоваться этими воспоминаниями хотя бы в своей голове.

Однообразие апокалиптического мира давило на меня, словно тяжелое облако, которое невозможно смахнуть с плеч. Я оставалась неподвижной, погруженная в мысли, где каждое утро неотличимо от предыдущего, а каждая ночь приносит те же бесконечные кошмары.

Это была очередная попытка найти смысл в бессмысленном. Жизнь здесь была больше похожа на ожидание – ожидание чего-то, что, возможно, никогда не придет.

И вдруг сзади меня послышались шаги. Они были едва уловимы на фоне мертвой тишины, но их остроту выдало металлическое постукивание, вероятно, обломок оружия или импровизированная трость.

Осторожно оглянувшись, я увидела фигуру человека. Новый участник нашего несчастного мира – человек, который выглядел таким же измученным, как и я. Его глаза, утопленные в темных кругах, взирали на меня пустым, почти безразличным взглядом. С такими людьми мы редко видели друг друга без страха или подозрения, но сейчас в его взгляде не было ни одного, ни другого.

Это был Лексо Трайл – мой хороший друг, с которым мы вместе проживали в этом забытом и скучном доме в компании еще двух человек. Все они были моими друзьями, которых мне повезло встретить на своем пути после того, как я приняла решение сбежать из дома.

Лексо медленно приблизился, на мгновение постоял на месте, а затем, как будто решившись, заговорил. Его голос был хриплым и сломанным, что только подчеркивало его истощенное состояние.

– Ты здесь давно? – спросил он, что казалось странным вопросом в этом мире, где со временем уже никто не считался.

Я едва кивнула, не зная, что еще ответить. Я часто уходила от друзей в одиночку скитаться по пустынным городам, это наполняло мою душу каким-то странным легким ощущением присутствия чего-то живого в моем сердце.

Лексо же отправлялся за припасами, по-видимому, наконец вернулся. С тех пор он меня не видел и удивился, откуда я здесь взялась.

Странно, да? Вообще-то, это моя комната.

Я часто пробиралась в дом через окно, дверь – слишком скучная вещь, чтобы тратить на нее свое время. Мне нравилось что-то более интересное с ноткой легкой опасности и страха.

Лексо не было довольно долго. Я уже начала думать, что его сожрали одичавшие. Кажется, он ушел сразу после меня, а это было больше недели назад, и только сейчас вернулся.

Лексо был высоким стройным молодым человеком, на первый взгляд с обликом, напоминавшим хищного зверя. Его глаза, темные и глубокие, излучали смесь угасающей надежды и неукротимой решимости. Короткие черные волосы, когда-то, возможно, аккуратно уложенные, теперь спутались и торчали во все стороны, указывая на трудности и лишения, через которые он прошел.

Лицо Лексо покрывали мелкие шрамы и жесткая щетина, свидетельствующие о частых схватках и ночах на грани между сном и бодрствованием.

Одевался он просто и функционально: кожаная куртка с множеством карманов, потертые джинсы и крепкие ботинки, в которых он, казалось, преодолел не одну сотню километров. Ремень с ножнами, где покоился верный нож, висел на бедрах, готовый к использованию в любой момент. На его правом плече висела старая потертая сумка, набитая тем немногим, что удалось сохранить и что могло пригодиться в любой ситуации.

Лексо был человек немногословный, его суровый характер проявлялся в каждом движении и взгляде. У него был острый ум и врожденное чутье на опасность, что позволило ему выжить в этом жестоком мире.

И да, Лексо был человеком.

Он умел адаптироваться к любым условиям, находя способы использовать обломки прошлого мира для своей выгоды. Несмотря на внешнюю суровость, в его душе все еще теплилась искорка веры в лучшее, которая побуждала помогать тем, кто оказался слабее.

Его внутренний стержень, силой и волей закаленный в борьбе за выживание, был настолько крепким, что, казалось, ничто не могло его сломить. Лексо ценил немногих людей, которых считал своими союзниками, и готов был жертвовать собой ради их защиты.

Он рассказывал, когда ему было чуть больше трех лет, мир содрогнулся от невиданной катастрофы. Мать Лексо стала одной из первых жертв. Ее тело окутал светящийся туман, и через несколько минут от нее не осталось ничего, кроме вскриков и обломков воспоминаний. Она вмиг превратилась в мутанта и пыталась сожрать своего собственного сына и мужа.

Отец, крепкий мужчина с карими глазами, как у Лексо, невозмутимо схватил сына на руки. По его жестко скроенному лицу не пробежала ни одна эмоция, хотя сердце страдало от утраты любимой женщины. Он знал, что теперь они вдвоем с сыном остались против целого мира и надо выжить.

Долгое время они скрывались в старых подземных туннелях, где раньше ходило метро. В темных коридорах Лексо учил секреты маскировки и выживания. Отец научил его быть тихим, как тень, и быстрым, как ветер, прививая навыки, которые помогали уходить от мутантов и находить редкие припасы.

Годами позже, когда Лексо только исполнилось четырнадцать, его отчаянная борьба с мутировавшими и отголосками старого мира достигла кульминации. Отец погиб в жестокой схватке, защищая сына от смерти, которая неслась в его сторону.

В последний момент отец заключил Лексо в мертвую хватку объятий, чувствуя каждую последнюю секунду. Своей большой и крепкой отцовской спиной он защитил сына от нападения, заплатив за это ценой своей жизни.

С тех пор Лексо продолжал странствия в одиночку в непрекращающемся поиске смысла и спасения. Тяжесть утраты висела над ним как зловещее облако, но он обрел внутреннюю уверенность и силу. Он знал, что каждая пройденная ночь и каждый пережитый день приближают его к моменту, когда мир вновь обретет надежду на возрождение.

Однако он предпочитал оставаться в одиночестве, полагаясь только на собственные силы и инстинкты, что помогали ему выжить, но также создавали вокруг него невидимый барьер, через который немногие могли пробраться.

Так было, пока спустя десять лет Лексо не встретил нас.

По-хорошему, ему не следовало бы доверять незнакомцам, но в этом мире осталось так мало человечности, что любые встречи наполнялись странной смесью надежды и недоверия.

На тот момент мне было восемнадцать, и я недавно сбежала из родительского гнезда, познакомившись в нелепой ситуации с Амели, которая с тех пор стала моей близкой подругой, а теперь и любимой девушкой Лексо.

Амели была зараженной, как и я. С одной небольшой разницей – я такой родилась.

Амели же вдохнула зараженный воздух вместе со всеми еще двадцать лет назад. На тот момент ей было двадцать три, впрочем, столько же и осталось, ведь мутация, завладевшая человечеством, иначе – мутация вечности.

Новые способности, которые приобретает человек, останавливают старение в его организме. Бла, бла, бла. Что-то такое мне объясняла моя мама, но мне это совершенно не интересно.

Однако это правда. Моя мама заразилась тоже в возрасте двадцати лет с небольшим, а до сих пор выглядит словно моя ровесница. Отец же стал взрослым мужчиной с частично седыми волосами, ему сейчас чуть больше сорока.

Когда я впервые встретила Амели, наша встреча произошла в таинственном и мрачном городском парке, где магистрали высоких деревьев сливались с руинами древних сооружений. Тогда я попала в странную общину из группы выживших людей и разумных зараженных.

В воздухе витала затхлость, но среди этого грязного запустения выделялся слабый запах цветов, источником которого была сама Амели. На первый взгляд, она казалась обычной девушкой, но ее пронзительный взгляд теплых глаз, светящихся в вечерних сумерках, говорил о чем-то необычном. В тот миг я и представить не могла, что в этой хрупкой фигуре скрыта мощь мутанта.

Амели не только сумела удержать свой разум, но и найти особую тонкую нить, которая связывала ее с человечностью. Ее способность к эмпатии, внутреннее стремление к добру и утонченный дар управления своей невероятной силой делали ее уникальной среди подобных ей существ.

Амели была одной из первых разумных зараженных, кого я встретила в своей жизни, не считая родителей, сестру и друзей семьи.

Я проводила с Амели все больше времени и поняла, что ее человечность заключалась в ее словах, в ее мыслях, в ее стремлении защитить окружающих от агрессии и жестокости мира. Она рассказывала мне о тех днях, когда вернула себе память. Картина пожирающей своего ребенка матери встала у нее перед глазами в первый день заражения. Это вызвало у нее внутреннюю боль и отвержение. В жизни она была невероятно нежной и заботливой, Амели всегда плакала над чужими проблемами, бедами и даже добрыми словами. Зараженная мать, убившая своего ребенка, вызвала у нее огромную бурю боли и сочувствия, что вмиг напомнило ей о своей истинной сущности.

Наполненная воспоминаниями о прошлом, за которые она цеплялась, как за спасительную нить в бушующем море необъяснимых метаморфоз, она смогла сохранить себя несмотря на все испытания, через которые пришлось пройти, и это делало ее настоящим добрым человеком.

В тот день моя подруга навсегда вернула себе разум, при этом сохранила новые способности мутанта.

Амели была воплощением доброты и чуткости. Ее сердце, полное искренней любви ко всему живому, распространяло тепло и заставляло чувствовать себя важной и нужной каждой встречной душе. Вид ее внушал спокойствие, словно сама природа нашептывала ей свои секреты, а она приносила их миру в виде нежных улыбок и добрых дел.

Шелковистые волосы Амели цвета утреннего рассвета каскадами спадали на плечи, натуральные кудри играли бликами в лучах солнца. Взгляд Амели был чистым и ясным, словно небо передало ей частичку своего великолепия. Ее большие глаза сияли глубинным морем, переливаясь от нежного голубого до темного синего цвета, а белый зрачок, пульсирующий в центре бирюзового глазного яблока, словно подчеркивал его небесную красоту, подобно утренней звезде. Ее длинные ресницы, густыми стражами обрамляющие глаза, были подобны тончайшим нитям серебра, украшающим лавровый венок. Лицо ее было нежное и утонченное с мягкими чертами и легким румянцем на щеках, добавляющими ей какой-то волшебной красоты.

Она обладала уникальной способностью видеть в каждом свет и потенциал, помогая раскрыться даже тем, кто сам в себе давно потерял надежду. Ее нежный характер проявлялся в каждом слове и движении, наполняя атмосферу светлым, едва уловимым ароматом надежды и мира. Для всех, кто знал ее, Амели была больше чем просто девушкой, она была живым воплощением нежности, которое никогда не теряется в суете мира, освещая путь доброты и любви.

Это и привлекло в ней Лексо, когда чуть меньше года назад мы встретили его при въезде в очередной город.

С тех пор Лексо стал неотъемлемой частью нашей команды и лучшим добытчиком припасов, за которыми в одиночку отправлялся на своем резвом велосипеде, не опасаясь зараженных.

– Долго еще будешь уходить и возвращаться? – спросил он с ухмылкой.

Его вопрос вызывал смешанные чувства, он словно подтверждал мою бессмысленность, но одновременно намекал на возможность, что уходить и абстрагироваться действительно можно, возможно, даже нужно.

Я ненадолго задумалась, прежде чем ответить.

– Не знаю, – прошептала я, словно слова сами собой выпали из губ, наконец, придавая вес молчанию, которое рушилось в нашей безмолвной встрече.

Он иронично усмехнулся.

– Одиночество – это роскошь, которую мало кто может себе позволить в данный момент. От зараженных не скрыться.

С этими словами он опустился на край кровати рядом со мной, и в какой-то миг мне показалось, что в нас обоих возродилось что-то дружеское, что давно угасло в этом мире. Плечом к плечу мы молчали, погруженные в свои мысли, пытаясь обрести хоть крошечный смысл в общей пустоте.

Впервые за долгое время очередное утро не казалось столь безнадежным, словно шанс на новое начало все-таки имел место быть.

Я рада, что Лексо зашел. Мое настроение хотя бы немного улучшилось.

Глава 2

Когда я была маленькой, мама постоянно опекала меня, словно смерть ожидала меня за каждым кустом. Это невероятно раздражало. Это раздражает до сих пор.

Она всегда держала меня за руку, словно боялась, что мир вокруг нас унесет меня прочь. Ее теплая ладонь – единственная связь с прошлым, когда казалось, что Земля еще не поглощена хаосом и тьмой. Но она уже была таковой.

Я чувствовала, как мама старается передать мне всю свою любовь, все свое тепло, однако, страх и тревога все равно проскальзывали сквозь ее пальцы, оставляя невидимые метки на моей детской ладони. Ее забота перерастала в тотальный контроль, когда мне запрещалось отойти на метр дальше дозволенного.

Среди обломков разрушенных городов и пустынных дорог, где раньше процветала жизнь, мы выживали благодаря маминой неустанной бдительности и заботе. Она была особенной зараженной – она могла контролировать разум остальных, подчиняя их своей воле. Мама приказывала мутантам защищать нас от опасности, которая, по ее мнению, могла настигнуть нас. Она защищала отца, не давая возможности зараженным напасть на него.

Я не знаю, откуда у нее этот дар, у меня такого нет. Но и я – лишь наполовину мутант. В моей спине даже нет острых игл, а глаза меньше и с ярко-желтой радужкой. Мама часто говорила, что я особенная, что плохие люди придут за мной, якобы, уже приходили ранее. Да кому я нужна? Наполовину дикарка.

Я не знаю, каким был мир до апокалипсиса. Все, что я представляю, это выживание. Серая выжженная земля, зловоние разложения, полыхающие руины, которые когда-то были городами. И мама всегда рядом, с ее внимательными огромными карими глазами с белыми зрачками, следящими за каждым моим шагом. Когда ты живешь в одиноком доме, сделанном из остатков былого величия, убежище кажется добрым миром и душной клеткой одновременно.

– Эма, не уходи далеко, – говорила она снова и снова.

Это постоянное напоминание стало мелодией моей повседневности, словно она боится, что стоит мне отвернуться на мгновение, и я растворюсь в этом беспощадном мире. И такое ощущение, что чем старше я становилась, тем больше у меня появлялось ограничений. Хотя должно быть наоборот, не так ли?

Можно подумать, что я маленький ребенок, который не может сам о себе позаботиться. Каждый ее шаг, каждый взгляд только подчеркивал тот невидимый поводок, который вечно тянул меня назад.

Меня это так раздражало. Я хотела сбежать, уйти туда, где нет ее беспокойного взгляда. Она просто не понимала, что я взрослая, что я знаю, как выживать.

Мир – это не только опасность, но и возможность. Возможность быть свободной, почувствовать ветер в волосах и не думать ни о чем. Еще одно напоминание, еще один приказ – и я, наверное, взорвалась бы от ее однотипных слов. Но я не могла позволить себе этого.

Мама не видела, как ее забота душила меня. Не видела, что ее страхи – это то, что держит меня бесконечно в постоянной тьме. Если бы только я могла ей объяснить. Наше убежище стало бы настоящим домом, где есть место не только для выживания, но и для жизни, любви и понимания.

Но как объяснить это тем, кто потерял все, кроме меня?

Слова застревали на языке, путаясь в ее тревожных глазах. Я пробовала говорить, но каждый раз мои слова разбивались о стену ее страха, как волны о скалы. В моменты, когда она отводила взгляд, я украдкой выглядывала за пределы нашего тесного мира, мечтая о свободе, которой никогда не знала.

Как-то утром, когда солнце едва пробивалось сквозь густую пелену пепла, я решилась на серьезный разговор.

– Мама, – начала тогда я, мой голос дрожал от напряжения, – мы не можем жить так вечно.

Однако она лишь взглянула на меня пустыми глазами, полными дискомфорта. Ее руки нервно скрестились на груди, словно таким образом она пыталась защитить нас обеих от той истины, которую я несла.

– Эманура, ты не понимаешь, – твердила она всегда одну фразу, задумчиво глядя в пустоту. – От мира остались лишь обломки, погибшие мечты и… опасность.

Ее голос переливался горечью воспоминаний, что я никогда не разделяла с ней. Она постоянно говорила о какой-то утрате, когда чуть не лишилась меня в детстве.

Тем не менее, дух сопротивления во мне рос. Если бы только я могла показать ей те кусочки красоты, скрытые среди руин, то, что осталось от прежнего мира. Как запах дикой лаванды, проросшей сквозь трещины, привлекал мой нюх, приглашая прогуляться босыми ногами по тропам, которые я не видела раньше.

Может быть, тогда, однажды, она увидела бы, что есть не только то, что можно потерять, но и то, что всегда есть возможность найти. Но разве я смогла бы разорвать цепи тревоги, в которые она нас заковала, прежде чем сама стала пленницей этого выживания?

Мама считает, что половина меня – чудо науки и их с отцом безграничной любви, другая половина – уязвимое дитя, нуждающееся в защите своей матери.

Ну, я и решила доказать, что способна справиться со всем сама. Самостоятельно строить свою жизнь, не слушаясь чужих приказов и распоряжений. Я вправе сама решать, что делать и как жить свою неправильную жизнь.

Скитаясь по остаткам цивилизации, я иногда вспоминаю о том, когда я едва не была обесчещена. Тогда меня спасла Амели, а не мама. Значит, я способна выжить и без нее.

Каким бы ни был этот мир, во мне всегда будет отпечаток непоколебимой решимости. Возможно, я не лучшая дочь, но я всегда борюсь со своими внутренними демонами, стараясь не показывать слабость. Каким бы ни был мрачен мой путь, в своем решительном сердце я черпаю надежду и уверенность. Пусть мир вокруг меня дальше рушится, мне все равно. Я знаю, что смогу выжить в этом постапокалиптическом аду.

Я – наполовину мутантка, наполовину человек, но не нужно делать это моей уязвимостью. Я чувствую себя целой.

Под покровом пепельно-серого неба, прорезанного мельчайшими искажениями неестественного света, я собрала свои скромные пожитки. Каждая мелочь, упакованная в рюкзак, означала шаг навстречу неизвестному миру, который я никогда не видела, но всегда чувствовала его зов где-то глубоко внутри.

Тоскливый крик где-то за стенами нашего дома напоминал о том, что мутанты, повелители этого времени, не спят, их уши готовы уловить мельчайший шорох. Но для меня они были не опасны. Несмотря на то, что лишь часть меня принадлежала к их новой мировой расе, они благородно принимали меня за свою и совершенно не замечали. Но, даже если бы что-то пошло не по плану, их укус вряд ли бы удивил меня. Через несколько секунд моя удивительная регенерация не оставила бы и следа на пораженном месте.

Дом семейного спокойствия, что служил убежищем многие годы, казался теперь темной клеткой. Я скользнула через окно, вывернув грациозным движением свое хрупкое тело из одинаковых матриц времени материнской охраны. Улица встретила меня звенящей тишиной, разрываемой только далеким криком уже знакомых существ. Лунный фонарь, освещающий дорогу своим ярким светом, провожал меня в долгий путь, который, наверняка, не заставил бы меня когда-либо вернуться.

Скользя от тени к тени, я шла к забытому туннелю, чья древняя арка, скрытая за густым кустарником, обещала путь в неизведанное. Время шло медленно, каждое движение заставляло сердце стучать сильнее. Но внутри, среди мерцающих граней страха и энтузиазма, возникала неожиданная радость. Шорох сухих листьев под ногами был как разговор с той стороной, сулящий надежду на лучшее время, полное интересных событий.

Пройдя последний поворот, туннель распахнул свою зияющую пасть, поглощая меня темной бездной приключения. Забытое эхо шагов отдавалось в холодных стенах, как музыка свободы. Здесь, в тенях, где свирепые глаза мутантов еще не проникали, чувствовалось прежде невиданное будущее. Мир нового рассвета, полностью лишенный старых дорог, подвергался моему плавному исследованию и жажде открытий.

Неожиданно туннель сузился, и я вынуждена была присесть на корточки, чтобы протиснуться через узкую щель. Охотничий инстинкт, развившийся за годы выживания, заставил меня напрячь каждую мышцу, прислушиваясь к звукам вокруг. Шорох и капели воды с потолка создавали иллюзию безмолвного разговора подземелья, как будто этот древний проход одобрял мой шаг в его недра. Движение вперед становилось все более сложным, но внутри меня горела решимость идти до конца. Не для этого я сбежала из теплого родительского гнезда, чтобы сдаться в первый же день.

Через некоторое время туннель расширился, открывая целое подземное пространство. Тусклый свет моего фонаря отражался на мокрых стенах, создавая белое сияние в мрачных стенах земли. В центре туннеля возвышалась массивная дверь, покрытая плесенью и грязными останками прошлого мира. Кажется, здесь кого-то разодрали в клочья и размазали по стене.

Я подошла ближе, чувствуя, как сердце застучало еще быстрее, наталкиваясь на предвкушение. Я невольно дотронулась до холодной поверхности двери, и от этого касания, казалось, руки задрожали, постепенно открывая доступ к новому пространству.

За дверью обнаружилась металлическая лестница, ведущая вверх. Вершина, погруженная в еще более глубокую тьму, манила к себе грядущим выходом на свободу, о которой я мечтала все семнадцать лет.

Ступенька за ступенькой я поднималась все выше, чувствуя, как окружающий мир меняется с каждым шагом. Легкий ветерок с вершины лестницы приносил запах сырости и нечто другого, неизвестного и притягательного. В голове все больше рисовался образ нового мира, который я наконец-то увижу сквозь долгие годы маминого наблюдения.

Наступив на последнюю ступеньку, я очутилась перед очередной дверью, на которой висел массивный засов. Собрав остаток сил, я отодвинула его, высвобождая вход в новое пространство.

Тучи пыли окутали меня при открытии тяжелых створок, и перед взором открылся старый, заброшенный город, живущий в тенях и скрывающий свои тайны. Атмосфера запустения и древних пересечений с реальностью захватила меня полностью.

Теперь передо мной лежала возможность испытать это место, исследовать его уголки и, возможно, найти там ответы на вопросы, которые мучили меня долгие годы. Тишина обернулась звенящей прелюдией к грандиозному открытию, и я шагнула вперед, ощущая новую эру своего существования.

Я шла по одинокой мрачной улице, ночные фонари ослепляли мои глаза, а вокруг царила разруха, наполненная пустотой и одиночеством.

Тьма опускалась на разрушенный город, словно плотный занавес из черного шелка, пропускающий лишь тусклые мерцающие огоньки звезд. Я шагала по разбитым улицам, где каждый шаг отозвался бы эхом в толпе людей, когда здесь еще бурлила жизнь. Теперь же город был затерян во времени, превратившись в мрачную тень самого себя, окруженную туманом из радиоактивной пыли, что мягко перешептывалась с неживыми руинами.

Обломки некогда величественных зданий возвышались вокруг меня, как молчаливые свидетели катастрофы, превращая улицы в лабиринт из стали и бетона. Обрывки ржавой арматуры торчали из искореженных стен, словно гигантские металлические когти, готовые обрушиться на любого, кто осмелится приблизиться. Лужи застойной воды, отражающие призрачный свет луны, образовывали зловещие картины на асфальте, раскрывающие темные секреты прошлого.

Деревья, проросшие сквозь трещины в земле, преобразились в уродливые силуэты, похожие на огромные столбы. Листья их были черны, будто обугленные, а корни разрушали асфальт, затягивая остатки цивилизации своими бесконечными щупальцами. Тишина, нарушаемая лишь иногда далекими шорохами, усиливала чувство тревоги, напоминая о том, как некогда шумный мегаполис пал жертвой своего же порождения.

Заросшие улицы были усеяны осколками стекла, металла и пластика, словно хаотичные детали давно забытой эпохи. Время здесь застыло, но даже в этой тишине можно было ощутить тяжелое присутствие чего-то чуждого, темного, наблюдающего из укрытий разрушения. Город, как гигантский призрачный организм, казалось, жил своей зловещей жизнью, таинственной и необъяснимой, пробуждая мрачные мысли в каждом, кто осмеливался пройти по его разрушенным дорогам.

Мимо меня проходили толпы дикарей, совершенно не заинтересованные в моей персоне. Кажется, мама ошиблась, я была в этом мире совсем никому не нужна кроме нее. Если честно, меня это расстроило. Мама настолько убедила меня в том, что страшные и жуткие вещи ждут меня за порогом семейного гнездышка, что я была уверена, что стоит мне только выйти, моя жизнь вмиг наполнится интересными приключениями.

На самом же деле я второй день скиталась по одиноким улицам, не привлекая к себе абсолютно никакого внимания, а мир, в свою очередь, совершенно ничем не привлекал мое. Лишь мутанты, извивающиеся в извращенных формах жизни, брели по разрушенным улицам, перетаскивая свои тощие кости с места на место и издавая неестественные крики.

Я уже была готова вернуться домой хотя бы потому, что слишком скучно было находиться здесь в полном одиночестве. Тоска накатывала на мои мысли еще хуже, чем если бы я находилась дома под присмотром собственных родителей, которые считали мои шаги по направлению к деревянному забору, что окружал наш кирпичный дом.

Я была расстроена, мои такие долгие мечты и ожидания о предстоящих путешествиях по миру омрачились его скукотой и одиночеством.

Неожиданно гул мотоцикла прорезал густую тишину мрачного пейзажа, напоминая о временах, когда дороги были заполнены жизнью и движением. Сейчас они были пусты, как жуткие артерии умершего гиганта, отчего резкий звук заведенного двигателя ловко был уловлен моим чутким слухом.

Не теряя ни мгновения, я бросилась к первому попавшемуся автомобилю. Дверцы, покореженные и покрытые ржавчиной, с трудом поддались моим отчаянным рывкам, но наконец уступили, издавая пронзительный скрип. Завестись удалось с третьего раза – двигатель старого автомобиля учащенно забился, словно сброшенное на землю сердце. Проклиная судьбу, я набрала скорость, и пыль закружилась вокруг окон, образуя прозрачный шлейф за мной.

За рулем я сидела не впервые. Около полугода назад я угнала отцовскую тачку, на которой отец вместе с дядей Питером, нашим соседом и еще одним выжившим, ставшим хорошим другом семьи вместе со своей женой и детьми, гонял за припасами по окраине.

В тот день мама наказала меня на неделю, запретив выходить даже на крыльцо дома. Но я была не промах. Книг в нашем доме, который раньше принадлежал другим хозяевам, а после заражения стал бесплатно нашим, была целая библиотека. И так как школу я не посещала по ясным обстоятельствам, мама часто заставляла меня заниматься домашним самообучением, а затем пересказывать все то, чему я научилась за день.

Я редко могла верно ответить на все ее вопросы и рассказать хоть что-то полезное, чему меня научил очередной день, поскольку вместо заунывных точных наук я предпочитала любовные романы Роуз Торн, которые заполняли все полки домашней библиотеки.

Ну, что сказать, ее страстные истории о любви манили меня куда больше, чем законы Ома по физике или континенты по географии, учитывая, что города и государства уже давно потеряли свое значение в постапокалиптическом мире.

В тот день, прежде чем сесть за руль, я отыскала на верхних полках книгу, а точнее – руководство по эксплуатации автомобилей на механической коробке передач.

Тьма беспросветная. Это была первая и последняя книга в моей жизни в данном жанре. Я насильно заставляла мозг запоминать прочитанные строчки, чтобы позже преобразить их в полезную практику.

После угона автомобиля вход в библиотеку мне также запрещался. Ну, хотя бы можно было больше не читать. Все равно давным-давно любовные романы Роуз закончились.

Гул мотоцикла становился все громче, он надвигался, как неумолимый демон из старых легенд.

Я знала, что мотоциклист мог быть как другом, так и врагом, особенно в этом новом мире, где доверие можно было найти только в скупых воспоминаниях. Я вжала педаль газа до упора, надеясь сократить дистанцию, но каждый поворот мог стать ловушкой, каждый обломок на дороге – смертельной угрозой. Зараженные бросались мне под колеса, не понимая активного движения, которое вдруг возникло на спокойных и забытых улицах города.

Они, почувствовав вибрации на дороге, начали выныривать из своих укрытий, их глаза светились всепоглощающей злостью, и они бежали за ржавым корытом, внутри которого сидела я, в надежде, что там скрыт человек, которым можно полакомиться.

С расстояния, где можно было различить детали, я, наконец, разглядела фигуру на мотоцикле. Он мчался с такой дикой и буйствующей силой, что создавалось впечатление, будто он был рожден в этом постапокалиптическом хаосе. Я ощутила ледяное прикосновение страха, но также и слабую искру надежды. Сжав руль до побелевших костяшек, я понеслась навстречу неизведанному, полагаясь только на свое чутье и решимость выжить в этом мире дикости и разрушений.

Когда расстояние между нами сократилось до критического минимума, я вдруг поняла, что спасаться бегством больше не имеет смысла. Мотоциклист, кем бы он ни был, не собирался отступать, а мутанты, заметив нашу близость и движение, стремительно окружали район, замыкая коварные сети. Я затормозила резко, оставляя за собой длинный след пыли и истерзанный асфальт. Двигатель недовольно урчал, словно умирая в агонии, а я вытянула руку, готовая к любому исходу.

Мотоциклист подъехал ко мне вплотную, и в его глазах, отраженных в стекле шлема, вспыхнула смесь осторожности и решимости. Он видел дикий желтый цвет моих мутировавших глаз, но при этом явно замечал значимое различие между мной и зараженными. Вероятно, за семнадцать лет выживания в современном мире он знал, что существуют разумные мутанты, но, как правило, они были не похожи на меня.

Он снял шлем, и передо мной предстал мужчина с лицом, испещренным шрамами и морщинами, как карта мира, полная таинственных дорог и опасностей.

– Ты одна? – хриплым голосом спросил он, будто выдавливая слова сквозь вековую сухость пустынных ветров.

Я кивнула, держа руку наготове, благодаря чему мотоциклист понял, что я не собираюсь сдаваться.

– У нас здесь укрытие неподалеку, – сказал он, явно замечая сомнения во мне. – Мы можем помочь тебе.

Его слова прозвучали одновременно как утешение и как предостережение.

Я задумалась лишь на миг, осознавая, что выбор не особо велик: как только мутанты заполонят улицы, шансы на его выживание станут минимальными. Для меня зараженные были не опасны, но если я позволю этому человеку скрыться одному, то продолжу свои скитания по улицам в полном одиночестве.

Я глубоко вздохнула, глядя в глаза этому незнакомцу, и приняла решение.

– Хорошо. Веди, – сказала я, отдавая себя в руки судьбы.

Ну, а что, я же хотела приключений.

Мужчина развернул мотоцикл и направился в сторону узкой аллеи, его силуэт мигал, исчезая в пыльном облаке. Я завела автомобиль снова, взрываясь мощью двигателя, и поехала следом, оставляя за собой мир, полный мутантов и мрака, надеясь, что впереди найдется что-то поинтереснее.

Глава 3

Дорога была трудной и извилистой, каждое мгновение казалось, что вот-вот нам преградит путь какая-нибудь неожиданная угроза. Ветки сухих деревьев скребли по кузову внедорожника, оставляя глубокие царапины.

Я старалась не отставать от мотоциклиста, его огни исчезали и появлялись снова в густой пылевой завесе. Мы проезжали через узкие аллеи мимо развалин зданий, чьи окна смотрели на нас пустыми глазницами. Казалось, что сама земля здесь вынашивала враждебные намерения.

Наконец, мотоциклист остановился перед массивными воротами, скрытыми в тени полуразрушенного склада. Он жестом пригласил меня приблизиться, и я подъехала ближе, ощущая, как напряжение в груди медленно отпускает.

Ворота скрипнули, открывая перед нами укромное убежище, где нас уже ждали несколько человек с настороженными лицами. Каждое лицо смотрело на меня с недоверием и скрытым страхом.

Мужчина со шрамами сошел с мотоцикла и шагнул ко мне, протягивая руку, чтобы помочь выйти. Его глаза светились решимостью, но в них мелькнула тень сомнения.

– Мы хорошо прячемся здесь, но любые новые люди несут риски, – тихо сказал он, подходя ко мне ближе. – Ты должна быть осторожной. Мы не знаем, кто ты.

Я встретила его взгляд и, кивнув, поняла, что стала частью этой сложной и хрупкой структуры выживания.

Проводив меня внутрь, мужчина представил меня остальным.

– Это люди, с которыми ты теперь будешь единым целым, если останешься с нами, – сказал он, показывая на группу выживших.

Они кивали в ответ, кто-то из них даже пытался улыбнуться, хотя скорее это был жест сочувствия и понимания.

Внутри убежища пахло сыростью и землей, но здесь хотя бы я встретила новые лица, которые так искала, стремительно сбегая из дома.

Мужчина со шрамами оказался здесь главным, его звали Андерс Картер, ему было около сорока пяти. Он провел меня по узким коридорам к импровизированной столовой, где несколько человек ели скудный ужин. Их настороженные взгляды на мои ярко-желтые глаза и клыки постепенно смягчались, когда они заметили мое адекватное поведение и наличие разума. Видимо, разумные зараженные здесь не были чем-то особенным.

Андерс проводил меня к небольшому уголку, обустроенному под спальню. На старых изношенных матрасах были разложены одеяла и подушки, и хотя место не отличалось особым уютом, оно вселяло надежду на хоть какую-то стабильность для проживающих здесь людей.

– Отдыхай, – сказал Картер, кладя мне руку на плечо, – завтра будет длинный день. Мы выйдем на разведку, попытаемся найти новые запасы и узнать, что происходит в округе. Если все чисто, к вечеру мы валим из этого города.

– Куда отправитесь? – рискнула подать голос я.

Этот вопрос мне был действительно интересен, поскольку, находясь здесь, в любой момент я еще могла вернуться домой, но стоит мне только уехать, дорога навсегда превратится для меня в лабиринт, выбраться из которого я уже не смогу.

Я очень плохо ориентируюсь в пространстве, вероятно, это из-за того, что вплоть до семнадцати лет родители держали меня дома. И, может быть, в странствии я открою в себе новые таланты и смогу однажды найти дорогу домой, подобно кошке, которая всегда возвращается, но рисковать я не хотела, поскольку совершенно не была в этом уверена.

На самом деле, почему я вообще задумываюсь об этом? Я же свалила из гнезда не для того, чтобы думать, смогу ли я найти путь назад.

– Впрочем, не важно, – резко перебила его я, не давая возможности ответить.

Он кивнул и скрылся. Я почувствовала, как усталость и напряжение последних дней начинают отступать, давая дорогу долгожданному отдыху.

Усевшись на матрас, я заметила, как снаружи быстро темнело. В свете мерцающих свечей комнаты выглядели почти умиротворенно. Будучи благодарной за этот короткий момент тишины, я легла, закрыла глаза и попыталась забыть обо всем, наслаждаясь своим присутствием в новом обществе, где я теперь смело могла назвать себя частью чего-то большего.

Но сон не шел. В голове снова и снова прокручивались события последних нескольких дней. Мысли о близких и тех, кого я покинула, не давали покоя. Я понимала, что впереди еще много интересного, и внутри разгоралось решительное чувство: я не собираюсь сдаваться.

Но мама настолько выдрессировала меня тем, что она рядом, что ее отсутствие где-то поблизости вдруг стало доставлять мне некий дискомфорт, которого я не испытывала раньше.

Ну, что ж, Эманура, придется привыкать жить без мамочки. Этот новый этап в жизни, эти люди, с которыми мне теперь предстояло бороться за выживание – все это придавало мне сил и уверенности. И с этими мыслями я, наконец, погрузилась в густой безмятежный сон.

Утро началось с тихого перешептывания и звуков шагов. Я медленно открыла глаза и увидела, как жители убежища начинают свою дневную рутину. Андерс уже был на ногах, в его взгляде читалась непоколебимая решимость. Я приподнялась на матрасе, чувствуя, как сонливость исчезает под влиянием адреналина и готовности к новому дню.

После быстрого завтрака, состоящего из скромной порции овсянки и воды, Картер собрал небольшую группу для утренней разведки. На мне была старая, но удобная куртка, мягко облегавшая плечи, и черные брюки, которые чудом не износились за последнее время странствий. Другие люди, как и я, одеты были в подобие защитной одежды, которая помогала хотя бы слегка уберечься от непогоды и возможных нападений.

Я забрала свои длинные каштановые волосы в низкий пучок и вышла наружу следом за группой. Мир казался пугающе неприветливым. Дома, полуразрушенные и поросшие растительностью, напоминали о былой цивилизации. Андерс шел впереди, уверенно и целенаправленно выбирая путь среди лабиринта разрушенных улиц. Прохладный утренний воздух наполнял легкие, и я почувствовала прилив сил, готовая к любым испытаниям.

На пути нам попадались заброшенные машины, обломки железных конструкций и иногда даже трупы тех, кому не повезло выжить. Мы двигались молча, полностью сосредоточенные на задаче. Каждый шаг был продуманным, каждое движение – осторожным.

Андерс дал знак остановиться, увидев впереди какое-то движение. Мы затаили дыхание и, присев за укрытие, приготовились к возможной встрече. В этот момент я поняла, что от нашей сплоченности зависит успех миссии.

Я была не единственной зараженной в этой группе, но все разумные понимали, что опасность важна не нам, а людям, чьи жизни стоят гораздо дороже. Здесь все жили одной целью – беречь друг друга, закрывая своей спиной спину товарища.

В нашу сторону направлялась группа зараженных. Их было немного, около восьми. Нас было гораздо больше.

– Приготовьтесь, – шепотом произнес Андерс, но я знала, что зараженные его слышат, их шаги в нашу сторону ускорились, – вперед!

Он прокричал, и наша группа вылетела из-за угла. Разумные были впереди, мы готовились принять на себя первый удар. Созданная нами оболочка была барьером для людей, чье тело не могло так легко и быстро регенерировать, как наше. Странным в этом движении было и то, что дикари буквально проносились мимо нас, совершенно не обращая внимания. Они расталкивали разумных зараженных, пробиваясь через выстроенную толпу в самый центр, где наготове были обычные люди.

Поскольку патронов у группы Картера не было, как и оружия, все справлялись при помощи ножей и других острых приспособлений.

Я сразу вспомнила фильм про зомби, который как-то довелось мне посмотреть на старом забытом DVD в библиотеке, где меня часто оставляла учиться мама. Я никогда не видела зомби раньше, оказывается, в мире до апокалипсиса они были очень популярны. Про зомби писали книги, снимали фильмы, рисовали комиксы и даже посвящали им песни. Люди такие странные. Как можно столько говорить о злых и агрессивных созданиях, которые сжирают все на своем пути? В любом случае, в том фильме, что я навсегда запомнила в своей голове, причудливых зомби убивали примерно так же, как делали это мои новые товарищи – удар острием в голову.

В отличие от зомби, которые очень впечатлили меня в тот давний день, зараженные, даже неразумные, способны к полной регенерации своего тела до идеального состояния. При этом мутация, что овладела людскими душами, дарует вечную жизнь. Так что, если пришлось заразиться в двадцать, можно смело быть уверенным, что через каких-то пятьдесят лет внешности все еще будет двадцать.

Кстати, я не уверена по поводу меня, поскольку я лишь наполовину мутант. Регенерация у меня отличная, но, в отличие от остальных, я расту. Если могу увеличиваться, возможно, могу и стареть? В любом случае подумаю об этом позже.

Сейчас же я стояла посреди мясорубки, в которой должна была убивать себе подобных. Мои руки оцепенели, обессиленные, они не могли нанести смертельный удар даже неразумным существам.

– Ты никогда не убивала? – заметил мое состояние Андерс. – В таком случае уходи, не мешайся.

Он оттолкнул меня за угол, злобно бросив свой серый взгляд в мою сторону. Я вмиг поняла, что лучше бы вообще не отправлялась с ними сегодня. Из-за моей глупости и нерешительности могли погибнуть ни в чем не повинные люди.

Чувство стыда охватило меня, как густая тяжелая пелена, заполнившая каждый уголок моего сознания. Это было нечто большее, чем просто дискомфорт или меланхолия: это был колоссальный внутренний катаклизм, вихрь эмоций, которые вполне могли бы изменить ход моей жизни.

Стыд сковал меня, как хладнокровные цепи, не позволяющие мне сделать даже малейший шаг. Эти эмоции были как вирус, заражающий каждую клетку моего разума и тела. Они текли по моим венам, усиливая чувство вины за каждое несовершенное мной действие. Каждое мгновение этой невыносимой нерешительности казалось вечностью, в которой я застряла, неспособная освободиться.

Стыд поразил меня настолько глубоко, что казалось, будто мое собственное «Я» умирало под натиском этих непреодолимых эмоций, хотя я никогда ранее не теряла разум. Руки дрожали, сила покидала голос, а внутренний диалог превращался в нескончаемое обвинение самой себя.

– Эй, – позвал меня незнакомый приятный голос, – идем же! Хочешь, чтобы тебя укусили?

Это была Амели.

Словно гром среди ясного неба она появилась перед моими встревоженными глазами, которые пытались найти успокоение в хаосе этого мира, цепляясь за стены разрушенных зданий.

Она, подобно фее, посланной мне небесами, пришла утешить. Маленькая и скромная, она стояла в своем светлом обличии передо мной, словно смирение небес, озаряемое теплом и светом. Ее рост едва достигал полтора метра, светлые пепельные волосы были забраны в две детские култышки, а огромные синие глаза, глядящие из глубин океана, заботливо смотрели на меня.

Амели была мутантом, сохранившим свой разум именно благодаря ее находчивости в сложных душевых ситуациях. Но об этом я узнала гораздо позже, однако, наше общение началось именно с этого нелепого момента, когда я стояла посреди апокалипсиса, впервые оказавшись в эпицентре зараженного мира.

Да, условно так и было, но мне было стыдно перед самой собой, что я, дочь зараженной женщины, стояла как вкопанная, когда люди гораздо уязвимее меня сражались за мир, который еще надеялись спасти.

Глаза Амели были моим утешением в этот неприятный момент, когда чужие взоры были обращены на меня с презрением. Кажется, люди все еще скитались между двух мыслей, пытаясь понять, какая же из них наиболее верная: являюсь я человеком или все-таки мутантом?

Я и сама толком не знала ответ на этот вопрос и старалась об этом не думать. Амели же была прямая, как палка, и все вопросы задавала сразу и на берегу:

– Кто ты? – ее бирюзовые глаза с белым зрачком задрожали от удивления, которое, явно, давно ее не посещало.

– Мое имя Эманура Криллос, – ответила я, прекрасно понимая, что незнакомка спрашивает не об этом, – но можешь называть меня просто Эма.

– Эма, я не могу понять, ты зараженная или нет? – продолжала стоять на своем Амели, даже не удосужившись представиться.

– Кажется, да, – как ни в чем небывало ответила я, рассказывая впервые незнакомому человеку о себе больше, чем просто свое имя.

– Кажется? – ахнула она, а за спиной послышалось трепетное перешептывание. – Слишком неуверенный ответ.

Амели задала вопрос, который второй день тревожил многих, но никто на него не решался. Я ощущала на своей спине десятки взглядов, которые прожигали меня своим напряжением. Я не понимала, почему могу вызвать такой бурный интерес у общества людей, которые давным-давно уже живут в мире апокалипсиса, и странные вещи и безумные мутанты уже ни для кого не новость. Чего, видимо, не скажешь о ребенке полукровке.

– Как видишь, да, – я пожала плечами, и вмиг меня взбесили взоры, что продолжали испепелять мое тело.

Я ощутила неприятный тошнотворный рывок откуда-то из глубины желудка. Возможно, это была утренняя овсянка, которую я ненавидела больше жизни, но была вынуждена в себя запихнуть, или это от сточной воды, которая воняла тухлятиной, но в ней заваривали сладкий чай. А, может, это именно от того, что я устала от чрезмерного внимания в свою сторону еще дома, когда мама постоянно не спускала с меня глаз, но все вместе или по отдельности это привело к тому, что мои желтые солнечные глаза вспыхнули гневом, и я прокричала:

– Чего вы все пялитесь на меня? – я разозлилась не на шутку. – Я вам не редкое животное в зоопарке.

Один из парней в конце группы с ухмылкой на лице облокотился на стену, будто ожидая, что я продолжу свои возмущения. Остальные лишь перешептывались, их глаза были полны любопытства, но без всякого понимания. Я лишь продолжала чувствовать, как нарастающая ненависть внутри меня жгла горло, пытаясь выплеснуться наружу.

Я больше не была дома, где следовало следить за каждым сказанным словом, а затем просить прощения, если оно кому-то из членов семьи покажется грубым. С недавних пор я была свободна и отныне предпочитала говорить все, что думаю.

– Ты сама на себя посмотри, – буркнул этот мерзкий парень.

Я пыталась отыскать его глазами в группе людей и разумных зараженных, но он специально прятался за чужими головами в страхе показать свое истинное лицо и выразить мне свое недовольство в глаза.

– Это не повод для осуждения! Каждый имеет право на собственное пространство. Вам следует научиться уважать друг друга, а не превращать чужие жизни в зрелище, – мой голос кипел, в его звуках слышались отголоски истерии, которая пыталась выбраться наружу.

Что случилось со мной в тот момент? Я так и не поняла, но я была благодарна Амели за то, что она сделала дальше.

– Ты уникальна, – ее ласковый голос обрушился на меня с комплиментами, и вмиг мне стало стыдно за устроенный скандал. – Ты невероятная, ЭманураКриллос. Я никогда не встречала раньше таких, как ты. Не злись, мы не хотели обидеть тебя.

– Да, извини! – послышалось за спиной.

– Просим прощения! – доносились незнакомые слова.

Звуки я улавливала так же четко, как и моя мама. Ее зрение и слух я получила по наследству, однако, как я не пыталась поймать в голосах людей голос того мерзкого парня, что скрывался за спинами остальных, ничего у меня не вышло.

Вероятно, этот бессовестный тип совершенно не считал нужным попросить у меня прощения.

Ах, если бы мне только увидеть его противную рожу. Я бы с радостью поцеловала ее своим кулаком.

– Я, кстати, Амели, – перебила мои гневные мысли голубоглазая мутантка, – Амели Файер.

– Рада познакомиться, – отвлеклась от злости и улыбнулась я.

Глава 4

Прошлой ночью мы покинули город.

Загруженные в старые повозки, которые, судя по картинкам восемнадцатого века, должны были возить лошади, мы медленно перемещались по остаткам земного шара. В отличие от восемнадцатого века, повозки в постапокалиптическом мире были прицеплены к старым ржавым газелям, которые кое-как крутили свои колеса по обшарпанной дороге в направлении неизвестности.

За нами следовал лишь серый дым и глухое эхо разрушенных стен. На лицах людей застыло отчаяние и страх перед неизвестным, перед тем, что невозможно предсказать. Нас осталось немного, незадолго до отъезда кучка дикарей напала на наш лагерь, разорвав спящих людей в кусочки сырого мяса. Те, кому удалось выжить, бросились в бегство вместе с нами в неизвестность ради призрачной надежды на лучшее будущее.

Группа, с которой я следовала, уехала неподготовленной. Мы растеряли половину припасов во время схватки, а большую часть просто не смогли унести своим уменьшенным составом.

И давно я отношу себя к «ним»? Интересно, в какой момент я стала частью этого странного общества, в котором до сих пор не знаю ничьих имен, не считая Амели и Андерса.

Люди, казалось, здесь не общительные и очень замкнутые. Они всегда какие-то подозрительные и агрессивные, часто излишне молчаливые и странные. В их взглядах сквозит недоверие, словно каждый чужак является потенциальной угрозой их узкому и замкнутому миру. Складывалось впечатление, что все здесь живут какой-то своей таинственной жизнью, скрытой от посторонних глаз. Любое громкое слово или лишняя активность вызывали нервное напряжение в окружающей атмосфере, будто все ждали какого-то неминуемого потрясения.

На редких собраниях меня не покидало ощущение, что все пытаются играть по своим особым правилам, совершенно непонятным новоприбывшему. Малейшие попытки завести разговор заканчивались неловкими паузами и сбитыми фразами. Ощущение изоляции и ненужности становилось все более тягостным, как будто невидимая стена окружала это место, не давая проникнуть внутрь и стать частью этого мрачного сообщества.

Тем не менее, что-то все же удерживало меня здесь, какая-то необъяснимая сила или интерес, желание понять этих подозрительных людей и их странную жизнь. Ведь каждый за внешностью сурового молчания носил какую-то свою историю, возможно, полную драм и трагедий. И мне хотелось, несмотря ни на что, попробовать прорваться сквозь этот барьер недоверия, чтобы узнать больше о мире, в который я так стремительно вырвалась из-под теплого маминого крыла.

– Мне было двадцать три, когда я стала мутантом, – Амели рассказывала мне свою историю, пока мы сидели в открытом багажнике какого-то ржавого внедорожника. – Мне чудом удалось сохранить разум. Среди моих друзей и родственников я была единственной.

– Как это было? – спросила я, совершенно не представляя, что значит это безумие.

– В начале мне казалось, что это всего лишь странное недомогание, – продолжала Амели, ее глаза смотрели вдаль, будто пытаясь разглядеть что-то в прошлом. – Сначала начали болеть кости, потом появились странные голоса в голове. Я помню это, когда начала возвращаться из темных уголков своего разума, в которых застряла на несколько часов после заражения.

– А что ты помнишь о временах без разума? – все продолжала интересоваться я.

– Абсолютно ничего. Нет разума – нет воспоминаний.

Мы сидели в таинственной тишине, окруженные огромными безмолвными деревьями.

Лес казался безграничным, и наш ржавый внедорожник был единственным напоминанием о бывшей цивилизации.

Я видела, как изменилась Амели с тех пор, как мы впервые встретились. Ее милое лицо и небесные глаза, казалось, несли в себе всю тяжесть вчерашней потери.

Она уже рассказала мне о том, что чрезмерно чувствительна к людям. Ее эмпатия – ключ к ее разуму, но при этом первый пункт в списке того, что ежедневно доставляет ей невыносимую боль. Но это помогает помнить, кто ты есть на самом деле. Разумная плата, я считаю.

– Однажды ночью я проснулась и поняла, что не одна, – ее голос стал тише, почти шепотом. – Зараженная женщина с огненными рыжими волосами и безумными глазами цвета темноты явилась передо мной. Она раздирала своего младенца на куски. Мои мысли, эмоции, все перемешалось. Это было похоже на кошмар, но в то же время это заставило меня очнуться.

Я обернулась к Амели, ее синие глаза испускали боль. Я видела, как она вновь и вновь возвращается в тот день, рассказывая мне события своего прошлого. Словно в миллионный раз она переживает этот день с самого начала, будто запертая в матрицу времени, откуда нет выхода.

– Я рада, что ты смогла вернуться, – решила помочь Амели справиться с воспоминаниями и сменить тему я, понимая, что обладание такой особенностью характера может быть проклятьем и даром одновременно.

Она улыбнулась грустно, но ее нежные крошечные ямочки возникли на ее бархатных щеках, как напоминание о том, что раньше улыбка была частым гостем ее мимики.

– Годы прошли, прежде чем я смогла понять, что случилось со мной, и еще больше времени потребовалось, чтобы принять это. – Она продолжала свой рассказ, заманивая меня слушать ее тяжелые истории из жизни, которые меня, к счастью, обошли стороной за почти восемнадцать лет.

– Каждый из нас мутировал по-своему, но именно взаимопонимание стало нашим спасением, – послышался голос незнакомой женщины за моей спиной.

Кажется, она слышала весь наш разговор, а сейчас решила выразить свое мнение.

Это была Фрида Эйдис, темнокожая женщина, чей возраст должен был достичь пятидесяти, но семнадцать лет назад она превратилась в мутанта, навсегда застыв в своем прежнем возрасте. Я еще не знала на тот момент, что она станет угрозой для моей жизни. Тогда она показалась мне милой и внимательной женщиной.

Мы сидели, прижавшись друг к другу, чувствуя тепло тел и биение сердец, как бы синхронизируясь с этим абсурдным мировым ритмом.

Ржавые стены машины резонировали нашими смехами, мимолетными вздохами и тишиной, которая становилась уютной и почти осязаемой. Хаос царил вокруг, но тут, рядом с Амели и Фридой, которые шутили и подбадривали, каждая минута превращалась в вечность, полную простого, но неподдельного счастья.

Сквозь проржавевшие дыры старого внедорожника пробивался тусклый свет, едкий запах металла и пыли заполнял наши ноздри, а мир за пределами этой скромной брони превращался в калейдоскоп апокалипсиса. Шум разрушающихся городов доносился до наших ушей, как отголоски далекой грозы, но в этот момент он казался частью далекой реальности – словно шепот старинного радиоприемника, улавливающего сигналы оттуда, где уже не осталось жизни.

За завесой диких криков зараженных проносились мимолетные лучи заката, напоминающие о том, что даже засыпающий мир может быть полон неописуемой красоты. Стук колес по дороге, сочетающийся с нестройным весельем нашего разговора, печатью оставался у нас в памяти.

В этом коротком временном пузыре не существовало ничего, кроме нас самих. Детали разрушенного мира растворились, как будто под властью магического заклинания, уступая место долгожданной гармонии.

В каждом взгляде, каждой улыбке можно было прочитать безграничную надежду, потому что, вопреки всему, мы умудрялись находить радость в самых простых вещах. Мир мог рухнуть, но наши души продолжали пылать, напитываясь любовью и светом, что выходили за рамки любого конечного сценария.

Здесь, в багажнике ржавого внедорожника, царил иной порядок – порядок сердечного тепла и человеческого общения, столь далекого от апокалиптического хаоса.

Мы прибыли неизвестно куда и неизвестно на сколько. Помещение напоминало ферму, заброшенную и старую, наполненную нескончаемым запахом плесени и сырости. Но в этом был и свой шарм.

Андерс смотрел на меня с неким подозрением после разговора, который, судя по всему, передала ему Фрида.

– Поиграем в карты? – предложила я ему, когда заметила в его руке пиковую королеву.

Определенно, мужики всю ночь играли в покер на выпивку и сигареты. Постоянно до моего спящего уха доносились их возгласы и оскорбления, которыми они поливали друг друга. Иногда даже перерастало в драку.

– Отвали, – грубо выпалил он.

Сегодня Андерс был не в настроении, его серые глаза были озлоблены, но одновременно передавали печаль, которая тащилась за ним словно века.

Фрида была не промах, за коньячком она вытащила из Картера всю правду о его плохом настроении и даже стащила карты на вечернюю игру девчонками.

Тогда я еще не знала, что лучше бы я вообще не заикалась про эти карты.

Как оказалось, Андерс был женат. Его супругу звали Тереза.

– Она была красавицей, – хихикала Фрида, покачивая головой, ее жировые складки на подбородке подскакивали от вибрации. – Высокая и худая, словно модель. Тереза родила ему двоих сыновей. Я видела фотографию в его кармане, не удивительно, почему он так страдает по ней. Краше нее жену уже не найти.

Фрида не обладала чувством эмпатии, в отличие от меня и, конечно же, Амели. Она бессовестно смеялась над потерей Андерса, словно ей доставляло это неимоверное удовольствие.

Безусловно, Фрида завидовала красоте покойной супруги Картера, поскольку сама была жирной и страшной, и мне плевать, если эта правда ранит ее чувства, потому что она давно заслуживает этого.

– Ты ей просто завидуешь, – ответила я. – Не всем повезло родиться красивыми.

– Да вот же, – вовсе не обиделась Фрида и словно проигнорировала мои слова, – сегодня день годовщины их свадьбы. Страдает мужик.

– Не стоит лезть ему в сердце, – заступилась за Картера Амели, – каждый вправе переживать свое горе так, как умеет.

Фрида бросила на Амели недоброжелательный взгляд и глотнула из банки пива. Ее темно-карие глаза сначала наполнились возмущением, но затем оно угасло, и Фрида залилась в громком смехе, который эхом отдавался от стен подвала, в котором мы сидели и секретничали.

– Мне нет до этого олуха дела, – протараторила она с попыткой оправдать саму себя в глазах Амели.

– А что случилось с женой Андерса? – не совсем поняла я из рассказа Фриды сюжетную линию, которая завершалась смертью.

– Да зараженные разодрали на куски ее вместе с обоими сыновьями, пока Картер таскался, Бог знает где, – без чувства сожаления проговорила она, даже не взглянув в мою сторону, и допила залпом банку пива.

В подвале воцарилось молчание.

Я следила за Амели, ее печальные синие глаза усердно сдерживали слезы. Кажется, моя новая подруга вновь расчувствовалась над рассказанной историей и прогоняла через себя все печальные события, с которыми пришлось столкнуться Картеру.

И мне было его жаль. Я знала этих ребят от силы недели две, но мне казались они добрыми, по крайней мере, насколько это было возможно. Сохранить добро в своем сердце в теперешнем мире было довольно сложно, не все могли быть такими, как Амели, историю которой я до сих пор не слышала ни в одном рассказе, но стеснялась спрашивать.

Несмотря на некоторые ссоры и недопонимания в обществе, в котором я как-то совершенно неожиданно оказалась, мне нравились чуваки, с которыми я путешествовала. Особенно меня привлекала неопределенность на каждом новом шагу, это было тем самым чувством, за которым я так усердно бежала.

– Эй, олухи, – прокричала Фрида, нарушив тишину и мои размышления, – спускайтесь к нам, будем играть в карты.

Сверху послышались мужские пьяные голоса. Они не так давно накачались коньяком, а теперь радостно отозвались на приглашение Фриды.

По кривой железной лестнице спустились четыре человека. На мое удивление одним из них был Андерс, кажется, алкоголь его расслабил и отвлек, и теперь мужчина не был против насладиться приятной игрой. Картер даже не заметил, что его карты были у Фриды, он уселся на влажную от сырости пыльную подушку, сложил ноги бабочкой и прокричал:

– Фрида, раздавай на покер!

С тремя другими, следовавшими за Картером, я лично не была знакома. Возможно, замечала в толпе людей, с которыми перемещалась по миру, возможно, слышала в разговорах, которые нечаянно подслушивала при помощи своего особенного слуха, но ранее никогда не общалась и тем более не находилась в одном помещении.

Одного звали Грегор, он был дерзкий и противный тип, который не выпускал из своих зубов сигареты. От него постоянно несло ссаниной и куревом, словно он бесконечно пил пиво и не удосуживался даже расстегнуть ширинку, прежде чем справить нужду.

Находиться с ним в одном кругу меня не привлекало. Грегор вызывал у меня ощущение отвращения и неприязни. Его манеры оставляли желать лучшего, и каждый раз, когда он раскрывал рот, из него вырывались нецензурные выражения и никому не нужные нравоучения. Он был воплощением хаоса и грязи, словно в его мире не существовало правил приличия или хотя бы элементарной гигиены.

Но что-то в нем вызывало нездоровое любопытство. Было ли это его невыносимое хамство или абсолютная уверенность в своей правоте? Возможно, его искалеченная душа искала утешения в этих грязных привычках, прячась за стеной собственного неуважения к себе и другим.

Второго, кажется, звали Джей. Фамилию его я не знала, как и Грегора. На вид он был моложе Грегора лет на пять, ему было около тридцати трех. Джей был светловолосый с длинным рокерским хвостиком, достающим почти до талии. В отличие от Грегора, который был человеком, Джей был мутант, сохранивший свой разум благодаря старому другу, который напомнил ему его прежнюю жизнь.

– Как ты сохранил разум? – спросила я Джея, наблюдая, как он ловко собирает флеш-рояль.

– Мы бухали у друга в гараже, когда все началось, – начал свой рассказ рокер, – я запер его в яме. Уж слишком мерзкое поведение у него начиналось, когда перепивал. Тогда на город опустился туман. Друг не заразился, а я стал мутантом.

Спинные иглы Джея взбудоражено зашевелились сзади, создавая игру волн на его белой майке. Он немного помолчал, кажется, не хотел вспоминать продолжение, и я опять поняла, что задала не лучший вопрос.

– Да отвяжись ты, – крикнул в мою сторону Грегор.

– Я напал на друга, – продолжил Джей, не обращая внимания на слова товарища. – Он защищался, бил меня лопатой. Вдруг я вспомнил кадры из детства, как мой пьяный отец избивал меня до полусмерти. Друг бил и бил меня лопатой, и каждый удар возвращал меня в прошлое, словно в тот день, когда отец выломал мою детскую челюсть своими огромными кулаками. В тот день я думал, что умру. Но увы, – вдруг засмеялся Джей, – я все еще жив. Сука, так легко от меня не избавиться.

Голоса мужиков зарычали в смехе, который, казалось, доносился из царства ада, содрогая стены своими басами. Вместе с ними в истерическом хохоте билась Фрида, от пива она уже еле сидела на табуретке, которая медленно проседала под ее тяжелым весом. Иногда мне казалось, Фрида в процессе игры начинает засыпать, и из ее полуоткрытого рта доносятся мерзкие благовония перегара с куревом.

– Амели, – я обернулась к новой подруге, заметив вновь ее погрустневшие глаза, – ты как?

– Я в норме, – кратко ответила она словно не своим голосом и натянуто улыбнулась.

Никогда бы не подумала, что нитью к человечности могут быть подобные страдания. Я всегда считала, что это добрые и приятные воспоминания, которые способны напомнить тебе о том, кто ты есть и был на самом деле, пока еще не был заражен.

История Джея повергла меня в шок, я словно застыла в недоумении и страхе оттого, насколько у людей бывает сложная жизнь. Мысли о благодарности моим родителям все чаще стали навещать мою голову, заставляя задуматься о том, что благодаря их заботе и внимании мое хоть и непростое детство было наполнено любовью и добром.

Воспоминания о семье вмиг заставили меня улыбнуться, и тут я заметила устремленный в мою сторону взор четвертого незнакомца, который испепелял меня своими хитрыми глазами уже весь вечер.

Я впервые видела этого человека, теперь я заметила, что за весь вечер он не проронил ни слова. Парень лишь смеялся, выставляя свои крупные пожелтевшие от курения зубы. Его лысая голова сверкала в свете фонаря, словно футбольный мяч. Его густые и черные брови придавали лицу некое выражение недовольства. Карие глаза с подозрительной хитринкой постоянно пялились в мою сторону, что он даже пропускал свои ходы в картах, сам того не замечая.

– Виктор, да ты достал уже, – толкнул парня локтем Грегор, – хватит пялиться на бабу. Твой ход.

– Ты проиграл, – Виктор кинул карту в центр стола и задергал своими густыми бровями.

Я в шоке еле сдержала крик.

Это был он, тот самый голос, который в толпе выкрикивал в мою сторону свои оскорбления, скрываясь за спинами людей.

Вот он, этот подонок Виктор, которого с тех пор я ни разу не видела, но сейчас словно ощутила в груди его постоянно преследование. Мне казалось, что за каждым моим шагом он наблюдал из-за угла, замышляя что-то коварное.

Теперь же, сидя передо мной, он широко улыбался, будто встреча с ним должна была принести радость. Никакого страха, никакого смущения, как будто он был уверен в своей правоте, в своих действиях. Эти холодные глаза, наполненные презрением, насквозь пронизывали меня, он понял, что я узнала его, и довольствовался этим раскрытием.

Внутри меня закипала смесь ужаса и ярости, готовая вырваться наружу. Я сжала кулаки, стараясь унять дрожь, и взглянула ему прямо в глаза. Молчание между нами длилось всего пару секунд, но они показались мне вечностью. Он был рад видеть меня такую, что только подталкивало мою решительность выбраться из этой ситуации победительницей.

– Ну что, не ожидала? – его голос превратился в шипение.

Виктор наклонился ближе в мою сторону, но я уже не могла оставаться на месте. Вдохнув поглубже, я отстранилась от него, готовая защищаться. Я больше не была той испуганной девушкой из прошлого. Время научило меня, что мир не прощает слабости.

– Эй, ты чего, – обратился ко мне Андерс, заметив агрессивный желтый взгляд.

Искры словно сыпались из моих насыщенных ярким светом глаз, облучая ненавистью Виктора. Этот козел знал, что я ищу его с того самого дня, но специально молчал, сидя со мной за одним столом.

– Все хорошо, – сказала я, решив, что больше не хочу здесь оставаться.

Игра в карты мне наскучила, а перегар и вонь от пьяных мужиков и сигарет надоела. Казалось, что до собственных костей я впитала эту вонь, а теперь сама же ей и извергалась.

Я поднялась по лестнице вверх. Амели осталась сидеть внизу, она весело о чем-то болтала с Грегором, этот пьяный алкаш забавлял ее своими дерзкими историями. Если бы Амели не мутировала семнадцать лет назад, она была бы примерно одного возраста с Грегором, возможно, поэтому они так быстро нашли общий язык. Однако лично я считаю, что этот полоумный зассанец не достоин моей новой подруги, пусть лучше трахает ночами жирную Фриду.

Фрида, кстати, давно свалилась со своей табуретки и пьяная валялась на мокром полу, извергаясь во сне блевотной отрыжкой.

Как приличные и адекватные люди за пару часов могут превратиться в животных? Ужас, что делает с людьми алкоголь. Хорошо, что мне пока семнадцать и пить запрещено. Возможно, я никогда не буду употреблять алкоголь, но для себя решила, что попробую его точно не раньше совершеннолетия.

В глубине пепельных просторов постапокалиптического мира я, наконец, добралась до выделенной мне комнаты на заброшенной ферме. Лунный свет, преломляясь сквозь мутное стекло, создавал иллюзию миража, проникшего в пустующую комнату. В углу, среди полуразрушенных стен и плесневелых следов, что обрамляли картину когда-то счастливой жизни, лежал старый матрас. Его покрытие напоминало сотканную из воспоминаний сеть, каждая нить которой передавала историю былых дней.

Товарищи по несчастью, с которыми я блуждала по миру уже который день, завершили ночной обход, и мир, словно застыв в напряженном ожидании, предоставил мне редкий момент покоя. Я присела на матрас, его пружины скрипнули, как старые кости, и меня окутало странное чувство ностальгии. Вздохнув, я опустилась на потрепанное ложе, чувствуя, как уходит усталость после пережитого дня. Сверху, сквозь слои пыли и паутины, проглядывал кусочек неба – едва ли символ той свободы, к которой мы некогда стремились, теперь недосягаемый.

Мысли о жизни потекли рекой: кем я была раньше, что потеряла и что приобрела в этом безумном путешествии. Ни слез, ни сожалений, только холодная констатация фактов, переплетенная с чувством отчужденности. Эхо далеких криков зараженных, встречи с ними по утрам и странные союзы между людьми и дикарями вдруг стали моей семьей.

В этом бесконечном лабиринте воспоминаний я незаметно погрузилась в сон. Сон, в который пришел покой, которого я не знала уже несколько недель. В темноте звездной ночи угол старой фермы, где таилось мое тело, погруженное в сон, попадал за границы сознания в мир безмятежности, где даже мутанты были всего лишь тенями далекого прошлого.

Мой чудесный сладкий сон нарушил странный звук. Тусклый свет фонаря с улицы пробивался через неплотно заколоченные окна, создавая причудливые тени на стенах. Я приподняла голову и попыталась разобрать источник шума, но в полутьме заметила только старые валяющиеся предметы, что были в комнате с самого начала моего прибытия.

Но вот что-то вспыхнуло в углу, привлекая мое внимание. Холодный пот прошелся по спине, когда я различила контуры силуэта. Это была фигура мужчины, смутно различимая в тени. Он стоял неподвижно и, казалось, смотрел прямо на меня, как хищник на свою добычу. Он был пьян, это я поняла по мерзкому аромату, что доносился из его дыхания до моего чуткого носа.

Прежде чем я успела вымолвить хоть слово, он рванулся ко мне. В его движениях было дикое необузданное желание. Я ощутила давящий вес его тела на себе, грубые руки схватили мои запястья и прижали их к матрасу. Мой голос застыл в горле, превращаясь в беззвучный крик. Паника заволокла разум, сердце бешено колотилось в груди.

Этой тварью был Виктор.

Он навис надо мной, его дыхание было резким и тяжелым. В моей голове билась одна мысль – это ужас, от которого нет спасения. Холодные пальцы разрывали ткань моей одежды, и я попыталась вырваться, но силы были неравны. Если бы Виктор был человеком, проблема решилась бы гораздо проще, но он – мутант. Мужчина, который куда сильнее меня. Дерзкий и бессовестный, он явился пьяный ко мне посреди ночи, чтобы совершить то самое деяние, за которое я бы лишила его жизни.

Плача и крича, я чувствовала, как моя воля и энергия истощаются под его натиском. Черный вихрь страха затмевал реальность, будто время остановилось, а разум отказывался верить в происходящее. Комната превратилась в ночной кошмар, из которого не было пробуждения.

Внезапно что-то вспыхнуло в моей груди – ярость и отчаяние смешались воедино, превращаясь в неведомую мне силу. Со всей оставшейся мощью я ударила его ногой, надеясь хоть немного ослабить хватку. Он вскрикнул и на миг ослабил захват.

– Ах ты сучка, – он ударил меня по лицу и сжал, оголив свое мужское непристойное хозяйство.

Этот краткий момент я использовала, чтобы вырваться из-под его тяжести. Кровь молотом ударяла в виски, я почувствовала боком матрас и, не раздумывая, попыталась сползти к полу, чтобы добраться до двери.

– Отпусти меня, урод, – кричала я в истерике, – я убью тебя!

Он снова схватил меня, его руки тянули назад с немыслимой силой. Я ощутила панику с новой силой, и мое дыхание превратилось в рваный шепот.

Он стащил с меня штаны, приближаясь сзади, пока я поясницей не почувствовала его мерзкие касания, которые вот-вот должны были меня настигнуть.

В тот момент, когда казалось, что надежды больше нет, на лестнице раздались тяжелые шаги. В комнате стало еще темнее, как будто сама ночь сгустилась вокруг нас, и дверь с треском распахнулась.

В дверном проеме стояла Амели. Виктор был так пьян, что даже не слышал ее тихие приближающиеся шаги.

– Сдохни, сволочь! – злобно сказала она с тоном, который я никогда ранее не замечала в ее нежном тонком голосе.

Амели держала в руках металлический ржавый прут. И где она только успела его отыскать? Словно он был с ней с самого появления в этой комнате.

Она вскинула прут над головой, размахнувшись с яростью и отчаянием. В этот момент время, казалось, остановилось. Каждый ее мускул напрягся как натянутая струна, каждое движение было отточено и неумолимо.

Спустя долю секунды прут с глухим свистом рассек воздух и со всей силой обрушился на голову Виктора. Звук удара был оглушительным, как рев грозы. Железо не пощадило плоть и кости – прут вошел в череп, как нож в масло, пробивая его насквозь.

Виктор заорал от невыносимой боли, пронзившей его сущность, но крик оборвался внезапно, сменившись хрипом агонии. Еще мгновение в его глазах читались шок и ужас, но вскоре они заледенели, утратив любые признаки жизни.

Тело Виктора замерло, и он рухнул на землю безжизненным мешком, оставив после себя лишь тишину и следы крови. Амели стояла над ним, тяжело дыша и ощущая, как весь мир вокруг сжимается в одну точку, уплывая от реальности. Справедливость была достигнута, но ценой ее собственной душевной раны, неизлечимой и клеймящей ее навечно.

Все это произошло словно в замедленной съемке – звуки, образы, события.

В следующее мгновение, когда реальность стала возвращаться ко мне, я ощутила невероятное облегчение. Руки Амели нежно обхватили мои плечи, она взглянула на меня с такой заботой, что на миг мне показалось, что передо мной стоит мама.

Амели вытащила меня из комнаты, и под покровом ночи мы навсегда покинули это предательское место, которое я еще недавно считала частью своей нынешней жизни.

– Как ты? – спросила меня Амели с голосом полным переживаний.

– Спасибо тебе, – ответила я, не добавив ничего более.

Кошмар уходил, растворяясь в свете фонаря, что прорезала тьму, и я поняла, что, наконец, спасена.

Глава 5

Палящее солнце неумолимо опускалось за горизонт, окрашивая небо оттенками кровавого заката. Я и Амели шагали по пустынной улице, некогда оживленной артерии большого города, теперь погруженной в истощающее безмолвие апокалипсиса.

Заброшенные здания стояли по обе стороны, их фасады с трещинами и облупившейся краской были подобны глухим свидетелям катастрофы, которая стерла все, что мы знали.

На асфальте были разбросаны остатки прежней жизни. Покореженные автомобили, чьи кузова, разодранные и ржавые, казались мертвыми зверями, лежали на обочине. Брошенные детские игрушки, наспех собранные сумки, разорванные бумаги – все это свидетельствовало о стремительном исходе людей, пытавшихся избежать неминуемой гибели.

Тишина была пронизана духом безысходности и одиночества, казалось, что даже воздух пропитан горечью утрат и страха. Однако, несмотря на этот гнетущий антураж, внутри нас пылала решимость. Мы сбежали из убежища, оставив позади лишь переживания, запертые внутри.

Я не знаю, почему Амели ушла вместе со мной в тот день, чего она боялась? Вероятно, она давно хотела сбежать, а это был лишь повод.

– Я рада, что ты со мной, – улыбнулась я Амели, закидывая удочку на интересующий разговор.

– Давно пора было свалить оттуда, – ухмыльнулась она, подхватив меня под руку. – Не хочу жить среди тех, кто тайно подговаривает изнасиловать невинную девочку.

На мою голову словно обрушилась лавина. Я взглянула в синие глаза Амели, пытаясь разобраться с тем, что она только что проговорила.

– О чем это ты? – вскрикнула я, не ожидая подобных признаний.

– Я подслушала разговор Фриды, – начала она, недовольно скорчившись от воспоминаний о чернокожей женщине, – она предложила Виктору навестить тебя этой ночью. Фрида показала ему твою комнату, кажется, эта тварь решила тебе отомстить.

Ах, Фрида. И почему я совершенно не удивлена? Только что же я сделала этой странной женщине, чей возраст около пятидесяти? Какие у нее могут быть недомолвки с девушками, которые годятся ей во внучки?

– За что? – разозлилась я.

– Ты лучше, чем она, – пожала плечами Амели. – В первый день моего прибытия в общину Фрида подговорила Грегора подсыпать мне порошок в пиво. Мне еще никогда не было так плохо, они почти оставили меня умирать на дороге, пока я извергалась блевотиной.

Стало ясно, почему Амели решила свалить из этого свинарника. Люди в общине казались невинными, но душа их прогнила, подобно навозной яме, находиться рядом с которой просто невозможно.

– Не стоило нам уходить, – взбунтовалась я, – Фрида хотела от нас избавиться, и у нее это получилось. Нам следует вернуться и указать ей на ее жирное место.

Амели промолчала. Я не знала, поддерживает ли она мои слова или считает их совершенно глупыми, но она молчала, сомнительно глядя в небо, словно оно могло дать ей ответ на мой вопрос.

Я невольно коснулась ее руки, она была такая маленькая и белая, как у ребенка, но именно эта самая рука спасла меня от Виктора прошлой ночью. Амели знала, что удар в голову убьет Виктора. Она могла ударить его в любое другое место, чтобы обездвижить, но она ударила именно насмерть. Имеет ли она какие-то свои счета с этим козлом или просто так сильно решила отомстить за меня?

– Ты убивала раньше? – голос Амели прекратил наше долгое молчание.

– Никогда. – Призналась я. – А ты?

– Дважды, – она ответила кратко, продолжая вглядываться в небо.

Я знала, что для Амели воспоминания – больное место, лишний раз заставлять ее испытывать волнение я не хотела, но этот разговор начала она.

– Я убила женщину, которая целилась в мою голову из пистолета, – вдруг решила поделиться Амели.

– Из-за того, что ты заражена? – пыталась угадать я.

– Из-за того, что мы любили одного мужика, – отрезала она и вновь отвернулась.

Амели никогда не делилась со мной ранее чем-то откровенным. Я не знала ничего о ее семье, о бывших отношениях, о том, как она оказалась в общине.

Я рассказывала ей о себе все, стараясь казаться добродушной, в то время как от нее я слышала лишь одну единственную историю: воспоминание о зараженной женщине, которая убила на глазах Амели своего ребенка. То самое единственное воспоминание, что вернуло ей разум.

– Ты никогда не говорила о своей семье, – решила я сменить тему, но она, судя по всему, проигнорировала все мои слова.

– А вчера я убила снова, – ответила Амели совершенно иное, что не имело никакого отношения к ранее сказанному мной. – Я ненавижу Виктора, я рада, что он мертв. Я специально ударила его в голову, хотя стоило для начала отрезать ему яйца.

Амели достала из кармана пачку сигарет. Я не видела раньше их у нее, кажется, ночное происшествие заставило ее нервничать слишком сильно, отчего моя спутница решила даже закурить.

Она подожгла сигарету, вдыхая черный дым в свои легкие, словно это могло помочь ей расслабиться, и вдруг посмотрела на меня.

– Ты готова убить? – спросила она так грубо, словно речь шла о моей смерти.

Я задумалась, торопиться с ответом мне не хотелось, но я понимала, что речь идет о Фриде.

Я не считала Фриду плохой женщиной, но она поступила очень подло и, кажется, делает это постоянно, учитывая рассказ Амели о Грегоре и странном порошке. Чего же этой женщине не живется спокойно?

Я не знала, заслуживает ли она смерти. Кто я такая, чтобы решать это? Однако в ту ночь Фрида не задавалась тем же вопросом, когда надоумила Виктора изнасиловать меня спящую, учитывая, что мне даже нет восемнадцати лет.

Я понимала мысли Амели. Возвращаться за местью просто так – глупо. Решать проблему нужно кардинально, либо забыть об этом и не тратить на жирную Фриду свое время. Но что-то в глубине души настолько задело мои чувства, что я сама не поверила в то, что сказала:

– Готова! – крик вырвался из моего рта, словно долго ждал этого момента.

– Возможно, это станет твоим ночным кошмаром до конца твоих дней. – Решила напугать меня Амели, будто хотела отговорить. – Возможно, твоя совесть будет мучить тебя вечно.

Я усмехнулась.

Слова Амели показались мне шуткой, хотя она говорила на полном серьезе. Я вновь поймала ее взгляд, он был наполнен решимостью, которая, кажется, пронзала меня насквозь. Мне даже показалось, что если я откажусь, Амели все равно отправится обратно и убьет Фриду.

– В отличие от тебя, я – не бессмертна, – наконец, решила ответить я с хитрым тоном в голосе. – Точнее, я не знаю. Но, если я могу расти, значит, могу и стареть.

– Хочешь сказать, твоя совесть не будет мучить тебя вечно? – Амели улыбнулась, и я заметила, как ее излишняя серьезность отступила.

– Да! – вскрикнула я. – Всего каких-то сто лет.

Амели хихикнула, и я вновь почувствовала, как мы с ней очутились на одной волне, словно в лодке, плывущей по одному течению.

Мы возвращались в общину. Мысли о предстоящем убийстве меня нервировали, кажется, я все же не была к подобному готова.

К такому вообще можно подготовиться? Сомневаюсь.

Мама всегда воспитывала меня строго, надеялась, что я стану доброй и отзывчивой. Она бы никогда не простила меня, узнав, что я целенаправленно иду убивать человека.

– «Прости, мама», – подумала про себя я.

Мне кажется, она заслуживает другую дочь. К счастью, у меня есть еще младшая сестра. Буду надеяться, хотя бы она оправдает мамины ожидания и не будет ее расстраивать.

Мои мысли накатывали незаметно, подобно снежному кому. Я сама не понимала, как еще недавно думала о Фриде, а теперь мгновенно переключилась на маму и младшую сестру. Кажется, у меня есть биполярное расстройство. Конечно, я не особо знаю, что это такое. Но в домашней библиотеке рядом с любовными романами пылились книги по женской психологии. Поскольку романов о любви было мало, а читать мне приходилось довольно часто, страницы книг быстро заканчивались, и мне приходилось открывать новые.

В тот день, прочитав о психологии, я поставила себе биполярное расстройство, над чем моя мама долго смеялась.

Ну, вот опять. Я снова заговорила о маме. Она отпустит меня во взрослую жизнь или будет преследовать, словно тень?

Я не заметила, как стемнело. Благо мое зрение позволяло хорошо адаптироваться даже в темное время суток, поскольку замедлять шаг совсем не хотелось.

Амели сжимала в руке цепочку, возможно, единственное напоминание о былых днях. Она была погружена в свои мысли с того самого времени, когда мы прекратили наш диалог. Ее взгляд постоянно был направлен в небо, словно она читала звезды подобно буквам на страницах книг. Это придавало ей волшебный вид, который часто завораживал меня насладиться просмотром неба вместе с ней.

Ее взгляд, хоть и уставший, по-прежнему был полон решимости. Мы знали, что наш путь не будет легким. Мы были решительно настроены не только разобраться с Фридой, но и покорить этот разрушенный мир и попытаться создать новый, где страх и отчаяние не будут иметь места. Мы должны были отправиться туда, где наша жизнь начнется с самого начала.

Амели не говорила мне этого, но я прочла в ее синих глаза это еще в ту ночь, когда она спасла меня от Виктора. Я знала, что она поддержит меня с любыми идеями. Ее интригующий взгляд заставлял меня задумываться о смысле жизни, словно она была тем, кто уже давным-давно в ней разобрался.

Когда я и Амели, наконец, приблизились к общине, солнце уже почти скрылось за далекими холмами. Тусклый свет выделял контуры разрушенных зданий и обломков, которые когда-то были частью цивилизации. В этом мире апокалипсиса, где зараженные теснили немногих уцелевших людей, лишь самые жестокие и хитрые могли выжить. Мы двигались тенью, стараясь не привлекать внимания мужчин, что курили возле лесополосы. Зловонный ветер, проносящийся сквозь проржавевшие трубы, доносил до нас смутные звуки – эхом несущиеся голоса, смех и пьяные крики. Все это было частью зловещего фона, что становился нашим секретным планом мести.

Я вмиг вспомнила пьяные рожи мужиков и блевотную отрыжку Фриды, которая вылетала из ее пасти во время сна, когда она опрокинула стул своим весом и валялась на гнилом деревянном полу. Вмиг мне захотелось убить ее еще больше, словно она была слишком противна, чтобы хотя бы просто существовать.

Я забыла день, когда мои мысли стали такими грязными, будто я воспитывалась этой самой Фридой, но каждая новая темная идея освобождала меня от оков покорности, которые в этом мире были никому не нужны.

– Будь осторожна, – обратилась ко мне Амели.

Ее глаза полыхали холодной решимостью, она не выпускала из рук металлический карабин. Что она собиралась с ним делать? Но он был наготове в ее руках, словно самое главное оружие в этой непростой схватке.

Мы ждали восхода луны, готовясь к финальному столкновению. Мы знали, что каждая секунда приближает нас к свершению мести. Фрида вряд ли бы догадалась, почему мы пришли за ее душой, хотя души у этой гнилой женщины как раз и не было. Но, возможно, наша месть стала бы добром для будущих гостей общины, которые сохранят свою честь и достоинство без наглой Фриды Эйдис.

– Фрида заплатит, – шепнула Амели сквозь стиснутые зубы.

Я молча кивнула, ощутив, как адреналин пробегает по венам, заставляя сердце биться быстрее в ожидании решающего момента. Мы начали свой путь сквозь гниющий город мимо разбитых витрин и пустых рам окон. Под ногами хрустели осколки и кости, напоминая о том, что в этом мире нет места жалости и слабости. Мы были подобны хищникам, выжидая удобного случая для удара.

Время шло медленно, как будто само пространство затягивалось в болото бурных эмоций. Ночь накрыла пустошь своим черным полотном, лунный свет бросал длинные тени, придавая всему окружающему вид кошмара. Мы продолжали свой путь, чувствуя, что развязка уже близка.

– Ты еще можешь отказаться от этой затеи, – пыталась оставить меня позади Амели, – я все сделаю сама.

– Ни за что! – прокричала я.

Я до конца еще не решила, хотела ли бы взять такой большой грех на душу. Возможно, я отдам право решить судьбу Фриды в руки Амели, но я точно хотела увидеть это своими собственными глазами.

Я шла уверенно, не отставая от Амели ни на шаг, чтобы она знала мою решительность. Когда мы достигли центральной площади, где возвышалась ржавая платформа, на которой сидел Андерс Картер со своими приспешниками, я почувствовала, как внутреннее напряжение достигает предела.

Андерс – добрый человек. Я совсем забыла подумать о нем, когда возвращалась сюда забрать жизнь его хорошей знакомой. Для этого ли он привел меня в укрытие, представил своим людям, чтобы позже я поступила так подло с его друзьями?

– Не думай о плохом, – словно прочла мои мысли Амели. – Мы сделаем все быстро.

– Ты уверена, что она заслуживает смерти? – спросила я с сомнением, которое вдруг возникло в моем сознании.

Но вмиг мои слова перебили агрессивные эмоции, когда я увидела Фриду.

На полуразрушенной платформе появилась фигура. Это была Фрида Эйдис. Ее тяжелые шаги эхом отдавались по металлическим листам под ее ногами. Слова о ее появлении передавались шепотом, и мужчины невольно отступали, уступая ей дорогу. Ее жирное тело едва помещалось в лохмотья одежды, которые когда-то, возможно, были приличными. При каждом шаге из трещин на полу вылетали куски гнилой пыли, смешанные с ощущением отвращения от ее присутствия.

Запах перегара обволакивал ее, как омерзительное облако, напоминая о долгих ночах, проведенных в пьяном угаре и никотиновом дыму. В зубах у Фриды торчала сигарета, дым от которой змеился вверх и казался еще одним проявлением ее сущности, столь же отталкивающей, как и она сама. Из уголка рта сочилась слюна, она стекала по подбородку и оставляла блестящие следы на ее грязной коже. Этот мутировавший кошмар был одним из самых психологически разрушительных видов опасности в этом жестоком мире. Фрида была словно олицетворением духа постапокалиптической реальности, изуродованной никотином и пьянством.

Мерзкая усмешка играла на ее искаженном лице, когда она осматривала своих старых знакомых, думая, у кого отобрать банку пива на этот раз.

– Сегодня ее циничный смех прервется навсегда, – вслух произнесла Амели, совершенно не беспокоясь о том, что зараженные мужчины могут ее услышать своим особенным слухом.

На платформе Андерс, Фрида и Грегор в компании еще трех пьяниц вновь играли в покер. Эта платформа была странной и гнилой, и почему только она нравилась Андерсу?

На ней одиноко расположился деревянный стол и табуреты, которые Картер таскал с собой в повозках. Похоже, Андерс пришел в себя после страданий о покойной жене, сегодня он не пил и был в хорошем настроении.

– Ходи, Фрида! – прокричал он громко, явно в добром расположении духа, ударив Фриду по плечу, словно товарища.

– Отвали, придурок! – грубо пошутила она, всадив ему свой жирный кулак между ребер.

Ее мерзкий смех раздавался по всей платформе, мне даже казалось, что за два квартала я улавливаю своим нюхом вонь ее отрыжки с перегаром.

– Сегодня ночью снова к тебе? – подмигнул Фриде незнакомый мне мужчина, такой же старый и неприятный.

– Конечно, Майк! – заржала Эйдис, нащупывая руками яйца Майка в штанах. – Надо расшевелить твои бубенцы, пока они не слиплись от старости.

Ее ржание раздавалось по улице, и, казалось, что даже в соседний город доносится это дикое эхо. Мужикам Фрида казалась забавной, она умело смешила этих олухов, которым явно не хватало женского внимания в мире постапокалипсиса.

– Есть идеи насчет Фриды? – тихо спросила я у Амели.

– Дождемся, когда она будет одна. Нам не нужны свидетели, – ответила мне она, словно была детективом в сериале.

Амели выждала момент, когда пьяные тела мужиков разошлись по койкам, и Фрида, одиноко покуривая, осталась на платформе одна.

Я не знала, какая искра первой зажжет жаркий пожар бунта, или будет ли это разрушительное пламя делом рук самой Фриды, но подобное я ожидала.

– Выходите, дуры! – крикнула она нам, заметив нас еще пару часов назад. – Так и будете скрываться за деревьями?

Эйдис сидела далеко, но мы с Амели прекрасно слышали ее мерзкий низкий голос, призывающий нас подойти ближе.

Я обернулась к Амели, и в темном свете ночи наши глаза встретились. В них было столько же решительности, сколько и сомнения. Мы подошли ближе, но остановились на расстоянии. Фрида словно наблюдала за нами, залезая глазами в самую глубь души, сканируя каждый наш шаг.

– Что, так и будете прятаться? – вновь прозвучал ее голос, сочащийся ядом. – Идите сюда, у меня для вас новости.

Амели шагнула вперед первая, и я последовала за ней. Мы оказались на краю платформы, где ламповый желтый фонарь качался от легкого ветра, отбрасывая длинные тени. Фрида, сбросив пепел с сигареты, уперлась взглядом на нас. Я почувствовала, как от напряжения леденеет кровь.

– Я вас видела, – продолжала Фрида, прищурив глаза. – Вы думаете, что можете обхитрить меня? Ха! Здесь не место для героев.

Мгновение тянулось вечностью, перед тем как Амели нашла в себе смелость ответить.

– Мы не герои, Фрида, – сказала она, и ее голос прозвучал неожиданно твердо. – Но мы готовы сделать все, чтобы правду не затоптали.