Желание или защита

Размер шрифта: 13

Leah Brunner

DESIRE OR DEFENSE

Глава 1
Митч

Скользя по льду во время раскатки перед матчем, я чувствую, как приятно горят мои мышцы. Уж лучше пусть горят они, мое тело и кожа, чем то, что у меня в груди. Именно это мне и нужно после пятидневного перерыва.

А ведь у меня и семьи‐то нет, нет тех, с кем я мог бы провести этот так называемый отпуск. Я всячески гоню мысли о том, что у каждого в моей команде кто‐то есть. О том, как все они проводят праздник с близкими.

Все, но не я. Но мне не нужно все это, мне нужен вызов. Бросить вызов самому себе, своему разуму и телу. Использовать свои мускулы по назначению. Ведь это и есть все то, над чем я так трудился. Единственная радость в жизни, которая у меня осталась.

Уже целых восемнадцать лет я ненавижу любые дни отдыха. С чувством глубокого отторжения я проводил все школьные каникулы, а теперь еще и… отпуск в национальной хоккейной лиге на время праздников. Все это может значить для меня только одно: слишком уж много свободного времени на мысли.

Глядя на трибуны сквозь стеклянные ограждения, я замечаю, как ребята из моей команды возятся со своими отпрысками в компании жен. На каждом маленьком болельщике крошечная майка с игровым номером его отца. Мне даже спины их видеть не надо, чтобы догадаться, что на каждой из таких футболок обязательно выведено слово «папочка». Я раздраженно выдыхаю. Как же это банально.

Парни посылают своим дамам воздушные поцелуи. Из‐за перчаток смотрится это нелепо. Однако девушек это вовсе не смущает. Они радостно машут ребятам в ответ, смотря на них так, будто все эти потные спорстмены – лучшее, что случалось с ними в жизни.

Это и есть худшая часть домашних матчей. Именно поэтому я больше предпочитаю выездные.

Недовольно простонав, я отбиваю одну из шайб в сторону нашего вратаря Брюса. Но он отвлекается и широко улыбается своей семье на трибунах. Шайба попадает прямо в шлем, заставляя его пошатнуться и мотнуть головой в мою сторону. Затем он, прищурившись, переводит взгляд на меня, но в уголках его губ все еще можно разглядеть ухмылку. Похоже, Брюс – единственный в команде, которого вообще не задевает моя, как сказали бы остальные, «угрюмая физиономия».

У Брюса грязно‐светлого оттенка волосы и зеленые глаза, полные задорной шалости. От него так и веет весельем и смехом. Прямо как от рождественского эльфа. Мне кажется, ему больше подходит работа на фабрике Санты, чем роль вратаря, но на самом деле вратарь из него нереально крутой. По моему мнению, он вообще лучший в лиге, но я очень даже предвзят в этом деле.

– Ну не ворчи! – кричит мне Брюс через всю площадку, прямо перед тем, как отбить шайбу в мою сторону. Он словно прочитал мои мысли.

От его слов я закатываю глаза.

– Я просто уже готов наконец приступить к игре, – вру ему я. Я, конечно, готов, с этим не поспоришь, но думал я совсем не об этом. А о том, как меня раздражают ребята. Ведут себя так, будто все эти дни не были дома с семьей.

Забив очередную шайбу в ворота, я замечаю сбоку ребенка, за стеклом ограждения. Все это время за нами трепетно наблюдает девочка, на вид ей не больше десяти. Ее волосы прикрывает потрепанная шапочка с эмблемой команды «Ди Си Иглз», из‐под которой выглядывают каштановые косички и спускаются по ее плечам. Остальная одежда на ней выглядит такой же поношенной. Рядом с ней нет ни обожающих родителей, ни братьев, ни сестер. Эта девочка не наряжена в новенький костюм команды «Иглз», и она не держит в руках огромный показной плакат, кричащий что‐то вроде «№ 1, ты мой герой!» или «№ 00, сделаем селфи?».

Она аутсайдер, и мне это нравится. Когда я подъезжаю поближе, девчушка поднимает глаза на меня и тут же распахивает их в удивлении. Уж не знаю, чему она удивилась больше: вниманию игрока команды или тому, что это был именно я… Я не отличаюсь умением общаться с фанатами. Но, как бы это странно ни звучало, я вижу себя в этой маленькой девочке. Себя в детстве, маленького и жалкого. Именно поэтому я беру свою клюшку и поднимаю ее настолько высоко, чтобы она проскользнула прямо через ограду в ее дрожащие ручки. От удивления девочка раскрывает рот, пытаясь дотянуться до трофея.

По ее губам, сквозь стекло, у меня получается разобрать «спасибо». Я киваю в ответ, и сквозь шум толпы до меня доходит оклик моего тренера. Подняв голову, я вижу, что тренер Янг сигналит нам вернуться в раздевалку. Раскатка наконец закончилась.

Прямо перед выходом я слышу позади голос Брюса.

– Кстати, я все видел. Осторожней, Митч. А то фанаты скоро поймут, что у тебя есть сердце.

Хоть Брюс и шутит, он все же прав. Нужно быть осторожнее, если только я не хочу лишнего внимания от фанатов.

Нет уж, спасибо.

В раздевалке каждый занимает свое место и все мы ждем Реми, Ремингтона Форда, капитана нашей команды, чтобы обсудить предстоящую игру. Он стоит впереди, рядом с тренером Янгом, и ждет, пока все успокоятся.

К ним подходит Уэстон Кершоу. На его груди уже красуется буква «А», обозначающая ассистента капитана. Он в команде чуть больше года, а уже продвинулся по карьерной лестнице. Даже я, хоть и неохотно, но все‐таки вынужден признать, что он действительно хороший игрок… Трудно оспорить этот факт, когда он стал лучшим снайпером НХЛ в этом сезоне[1]… Ладно, и в прошлом сезоне тоже, но он все равно меня бесит. Может, дело в том, что он так легко очаровывает всех вокруг своим «природным обаянием». Или в том, что всего за год он уже больше освоился в Вашингтоне, чем я за все пять лет. Или, может, потому что в ближайшие несколько лет он и его невеста, скорее всего, пополнят клуб «маленьких болельщиков». Он просто один из тех людей, которые сразу же всем нравятся, у него есть любящая семья, и все дается ему без всякого труда. Он похож на веселое шоу по телевизору, которое вы включаете после долгого дня, оно всем по душе, и его можно бесконечно растаскивать на цитаты. Уэст – лучший друг всей команды. И я ненавижу его за это.

Сидящий справа Колби Найт толкает меня локтем в ребра. Я перевожу взгляд и замечаю, как на меня пялятся Реми и Уэст.

– Эй, Митч! Ты слышишь? – звонкий голос Реми проносится по комнате.

Я провожу рукой по мокрым волосам, выдавив в ответ:

– Да, извини, просто задумался о предстоящих играх.

Брюс, чей шкафчик слева от моего, смотрит в нашу сторону так, словно пытается сказать, что лжец из меня паршивый.

– Я говорю, давайте все будем держаться подальше от штрафного поля. Нам не нужно набирать штрафы, ведь это дает большое преимущество команде «Ренегейдс».

Я киваю, подняв подбородок, и провожу языком по кромке своих зубов, пытаясь не реагировать на явный упрек. Но я знаю, что я его заслужил. В прошлом сезоне мне пришлось отсидеть пять игр и заплатить тысячи долларов НХЛ за то, что я ударил другого игрока. Я не виноват, что он сам это начал и в итоге порвал себе связки колена. Не вступай в борьбу, которую не сможешь выиграть.

Тренер Янг берет на себя роль вещателя, и все внимание переходит к нему. Он говорит что‐то о том, как нам нужно надрать задницу противникам в первой игре, но я пристально смотрю на Реми, его взгляд сфокусирован на мне. Видимо, не я один знаю, что после перерыва я особенно склонен к тому, чтобы получить штрафной бросок – и тем более против «Каролина Ренегейдс», нашего главного соперника в столичной конференции.

Через полчаса мы готовы к началу игры и занимаем позиции на льду. Я бросаю быстрый взгляд на трибуны, но девочки там уже нет. Зато я замечаю целую толпу девушек с плакатами, на которых написано, чтобы Уэстон Кершоу и Колби Найт на них женились, и отворачиваюсь, тихо ругаясь себе под нос. Нет ни одного подобного плаката с моим именем, что, в принципе, вполне нормально. Мне нравится оставаться в тени. Но это также напоминает о том, что я – головная боль команды… изгой.

Я практически чувствую, как закупоренная энергия и агрессия выплескивается из меня, словно потоки воды, бьющиеся о камни, – это мое самообладание не выдерживает под натиском накопленной энергии. Но я не могу позволить этому отразиться на сегодняшней игре.

Наконец эта чертова шайба падает на лед, и я делаю рывок вперед, вспоминая нашу тренировку. Ко мне присоединяется тридцать седьмой игрок из «Ренегейдс», я улавливаю краем глаз, как сбоку мелькает его белая майка. Это было ожидаемо. Мало того, что его болтовня переходит все нормальные границы, так еще и парень, которому я поставил подножку в прошлом сезоне, оказался его лучшим другом. Упс.

Я стараюсь не смотреть Илье Адрик прямо в глаза, боюсь, что этот злюка сразу превратит меня в камень.

– Андерсон! – Помимо акцента, он слегка шепелявит с капой в зубах.

Я стараюсь его игнорировать, но он продолжает перекрикивать толпу.

– Как Рождество, дружище? – От этих слов я прикусываю щеки изнутри так сильно, что вот‐вот хлынет кровь. Он продолжает: – Миленько и… тихо? Все как ты любишь?

В ответ я лишь разминаю шею до хруста.

Он ухмыляется.

– Или ты навестил папашу?

Остатки самообладания во мне мгновенно испаряются, за секунду до того, как мой кулак встретится с его лицом.

Глава 2
Энди

– НОА! Тащи свою пятую точку сюда! Мы опаздываем! Снова!

В конце я перехожу почти на шепот. Стою у лестницы, подперев рукой бедра.

Мой взгляд скользит по вещам, раскиданным по лестнице: стопкам чистого кое‐как сложенного белья, книгам, коробке из доставки «Амазона» по подписке (что, кстати, очень удобная штука, ведь только благодаря ей у нас в доме еще есть зубная паста). В общем, я осматриваю все то, что мы с Ноа сложили на ступеньки, искренне надеясь, что уберем это позже.

После еще одного взгляда на часы я вздыхаю.

Ноа выглядывает сверху, совершенно не обеспокоенный моей спешкой. По вороху темных волос и слипшимся ото сна глазам я понимаю, что он только встал. Хотя я лично поставила ему вчера будильник на 5:45.

В этом его трудно упрекать, никто в своем уме добровольно не встанет так рано. Увы, но я сама на это подписалась, когда нашла себе работу медсестрой. Ноа спускается ко мне. Этим утром он выглядит особенно угрюмо, поэтому я откладываю поучения на потом, достаю злаковый батончик из кармана моего медицинского костюма и протягиваю ему в качестве примирения.

Он молча принимает подношение, едва взглянув на меня своими темно‐карими глазами. Глазами, которые я одновременно люблю и от которых наворачиваются слезы. Такие же глаза были у мамы. Я чувствую, как мое сердце сжимается в груди. Я так по ней скучаю…

Отогнав эти мысли, я наклоняюсь, подняв рюкзак у моих ног. Ноа поворачивается ко мне спиной, чтобы я помогла ему его надеть. Так и не сказав ни слова, он хватает свою бейсболку с эмблемой команды «Ди Си Иглз» и выходит из дома.

– Тренировка по хоккею, – шепчу я себе под нос. Бейсболка напоминает мне о том, что сегодня мне нужно забрать Ноа с катка после работы.

Целых девять месяцев уже прошло с того момента, как я стала законным опекуном своего младшего брата, но до сих пор не могу запомнить его расписание.

Целых девять месяцев прошло, а он до сих пор почти не говорит. По крайней мере, со мной.

Девять месяцев, а это до сих пор ощущается, словно сон.

Может, спустя еще девять месяцев мы со всем этим разберемся. В этом я сомневаюсь.

Я подвожу его в школу на своей миниатюрной машине. Этот маршрут – для меня что‐то новенькое, впрочем, как и забота о ребенке, и переезд в Вашингтон… Как и, в общем‐то, все, что последовало за несчастным случаем, в котором девять месяцев назад погибли наши родители.

Я не давлю на брата и не пытаюсь заставить его заговорить со мной. Ему и так хватает проблем, которыми заняты его детские мысли. Ни один ребенок не должен проходить через такое. Его учительница говорит, что на уроках он все еще молчит и все еще влезает в споры с одноклассниками. Но вот его психолог утверждает обратное: он твердит, что они с Ноа потихоньку делают успехи в терапии, так что… думаю, этого достаточно.

Я мучительно медленно сворачиваю на линию высадки пассажиров[2], которая уже забита машинами, несмотря на ранний час. Обычно я приезжаю сюда первой.

Сжав руль от раздражения, я наблюдаю за тем, как из машины впереди меня выходит чья‐то мама.

– Ну уж нет! – сетую я, хоть она меня и не слышит. – Никто никогда, я повторяю, ни при каких обстоятельствах не выходит из машины на остановке!

Я вижу, как она расстегивает ремень безопасности и достает ребенка из машины. Она задерживается, чтобы поцеловать и обнять его на прощание. Окей, это мило. Но на вид это явно дошкольник, а таких малышей не высаживают на остановке как раз по причине их возраста.

– Выталкивай мелкого, крикни «пока» и выруливай! – кричу я в лобовое, взмахивая руками. Обычно я не такая ворчунья, но я и так уже опаздываю, а теперь я еще и за кофе заехать не успею.

Мамочка машет малышу на прощание, а затем пронзает меня своим стальным взглядом. Ох, похоже, она меня все‐таки слышит.

– Черт.

Ноа, который наблюдал за всей этой сценой, выдает едва уловимый смешок. Его глаза сверкают, так, как у нашего папы, когда он с нами игрался. Обрадовавшись его смене настроения, я улыбаюсь. Мне бы постыдиться того, что я обругала любящую мать напротив, но на душе у меня только радость. И капелька надежды на то, что мы с Ноа когда‐нибудь вновь подружимся.

Он отворачивается, открыв дверь и выскользнув из машины. Прямо перед тем, как захлопнуть дверь, Ноа вновь поворачивается ко мне и говорит:

– Не забудь положить доллар в копилку гадостей.

Я совсем забыла про эту копилку. Когда я только переехала, чтобы заботиться о нем, я вдруг осознала, что я совсем не привыкла жить с детьми и ругаюсь, как сапожник. В отчаянной попытке все исправить, я пообещала ему, что буду класть по доллару в банку каждый раз, когда скажу плохое слово, а потом на эти сбережения мы придумаем что‐нибудь веселое. Например, сходим в кино… Но, чувствую, такими темпами нам скоро хватит на шикарный отпуск в Париже. Теперь я не совсем уверена, что могу себе позволить это обещание. И вновь меня укалывает чувство вины: если бы я не переехала, мы были бы ближе. Если бы я осталась с ним, нам было бы комфортнее друг с другом.

– Черт побери, – бормочу я.

– Целых два доллара, – шепчет Ноа, прямо перед тем, как закрыть дверь машины.

Подходя к школе, Ноа не смотрит в мою сторону. Но зато он заговорил со мной и даже пошутил.

Несмотря на то, что я стала на два доллара беднее, я покидаю школьную стоянку с чувством, что день сегодня сложится отличный.

– Хреново выглядишь, – говорит мне моя коллега Ронда, пока я, сгорбившись, сижу на стуле в ординаторской.

Я смотрю на нее. Ронда одета в синий медицинский костюм, такой же, как у меня. Ее глаза блестят на фоне темной кожи, и сквозь ее шутливый взгляд проглядывает нотка беспокойства. И хотя она на двадцать лет меня старше, лишь ее я могу назвать моей подругой в Вашингтоне.

Я лишь слабо улыбаюсь ей, так и не придумав ничего колкого в ответ. Я слишком устала.

Она заправляет за ухо непослушную седую прядь, торчащую из ее туго собранного пучка.

– Сколько ты вообще спишь?

В ответ я хмыкаю.

– Я медсестра. Сон для слабаков!

По тому, как она поджимает губы, я понимаю, что мой сарказм не прокатил.

– А когда ты выходила из дома куда‐то, помимо работы? Например, когда ты была на свидании? – Голос Ронды вырывает меня из мыслей. – Когда была твоя последняя ночь с мужчиной, мм?

– Ронда! – Я возмущенно вздыхаю, положив руку на грудь.

Я знаю, что Ронда обо мне беспокоится. И о Ноа тоже.

– Знаешь же, я всегда рядом и могу присмотреть за Ноа. Мы соседи, в конце концов. Только попроси, Энди.

Я киваю в знак благодарности за ее доброту, но быстро отворачиваюсь, пытаясь избежать ее пристального взгляда. Я пытаюсь отвлечься на что‐то и достаю из холодильника свой тост с арахисовым маслом и джемом.

Затем Ронда слегка кашляет, пытаясь привлечь мое внимание. Она кивает в сторону пакета с сэндвичами, который лежит на столе.

Я сентиментально шмыгаю носом, делая вид, что плачу. В ответ Ронда лишь мотает головой. Она изо всех сил пытается не засмеяться.

– Не начинай.

Уже слишком поздно. Я уже пою ей серенады. Если быть точнее, песню Рода Стюарта в моей собственной аранжировке. Когда мое соло наконец подходит к концу, я сжимаю Ронду в своих объятиях.

Затем она все‐таки вырывается и говорит:

– Ешь уже скорее, у тебя всего минут семь, ну, может, семь с половиной, чтобы прожевать этот сэндвич.

– И то верно, – соглашаюсь я.

Ронда встает и направляется к двери. По пути она захватывает мой тост с арахисовым маслом и выбрасывает его в ведро у выхода. Ординаторская погружается в тишину, которую лишь изредка нарушает писк мониторов и чьи‐то торопливые шаги за дверью. Вдруг я осознаю, как мало у меня времени на то, чтобы побыть наедине с собой, и чувствую, что тишина становится невыносимой. Ощущается это как сенсорная перегрузка, но… наоборот. Странное чувство… даже настораживает. За последние девять месяцев я так привыкла ко всем мелким звукам, которыми наполнил мою жизнь младший брат. Шум мяча, отскакивающего от стены, его шаги наверху, которые я слышу пока готовлю, шорох учебников и тетрадей, когда он занимается.

Я знаю, что могу попросить о помощи, и я прошу. Но Ронда и так очень многим нам помогает, я не хочу давить на нее просто ради того, чтобы… Чтобы что? Подцепить мужика? Пойти в салон и сделать себе педикюр? Сейчас все это кажется таким пустым и бессмысленным. К тому же я не настолько себе доверяю, чтобы оставить Ноа, только если это не вопрос жизни и смерти. Именно поэтому я отвожу его в школу, хоть он и думает, что я его позорю.

Я чувствую знакомый укол грусти в груди. Она, словно облако в моей голове, заслоняет все вокруг, от чего слабо верится, что я когда‐либо увижу солнце вновь. Я глубоко вздыхаю и стараюсь думать о трех приятных аспектах моей жизни. Я думаю о Ноа, моей работе и надежной машине.

Вздохнув еще раз, я впопыхах доедаю свой ланч и отгоняю ненужные мысли.

Глава 3
Митч

– Пятнадцать игр? – рычу я, поднимаясь со стула. Я в офисе нашего главного менеджера Тома Паркера. Мой взгляд быстро проходится по остальным в кабинете. Рядом со мной стоят мой агент (как там его), Том Паркер (еще бы), тренер Янг (который просто в бешенстве) и еще какой‐то мужчина постарше, которого я впервые вижу.

Я отворачиваюсь от группы мужчин, уставившихся на меня, и запускаю пальцы в волосы, перебирая пряди. Я подсчитываю в голове: пятнадцать игр, поделить на три-четыре игры в неделю… это примерно пять недель без хоккея. Пять недель – это слишком много свободного времени.

– Из‐за пустяковой мигрени? Я знал, что Илья – тот еще нытик.

Пять дней назад я врезал ему с большим удовольствием, а сейчас меня отстраняют? Бред какой‐то.

Том опирается на край стола, сохраняя спокойствие. Он скрестил свои длинные ноги, из‐за чего его брюки немного задрались и можно увидеть носки «Ди Си Иглз», выглядывающие из ботинок.

– Митч, ты отправил его в больницу с серьезным сотрясением. И ты уже не в первый раз нарушаешь. Отсюда и длительный срок, – раздается голос тренера Янга. Он сидит рядом со мной. По его тону я могу сказать, что он зол. Конечно, тренер зол и на меня, но, скорее всего, и на решение НХЛ тоже.

Но больше все‐таки на меня.

Я вдыхаю, пытаясь успокоиться, но вскоре с рыком выдыхаю.

– Еще и штраф? Разве отстранения недостаточно?

– По сравнению с другими ты еще легко отделался, – добавляет наш генеральный менеджер Том. Этим у него плохо выходит меня успокоить. – Но вообще‐то это еще не все.

Незнакомец делает шаг в мою сторону. Он немного старше всех остальных, на вид ему лет пятьдесят. В волосах у него седина, одет он официально, на нем синие брюки и белоснежная рубашка.

Его янтарно‐карие глаза встречаются с моими. Из‐за его напористого взгляда я вспоминаю один случай из детства. Мне было где‐то шесть или семь лет. Это были те времена, когда мой отец еще не накуривался и действительно вел себя, как отец. Тот день, когда он отвел меня в цирк – это одно из немногих приятных воспоминаний…. Я сразу был очарован укротителем тигров. Я внимательно наблюдал за его спокойными движениями, когда он обходил вокруг дикого зверя. Укротитель плавно и уверенно двигался, несмотря на то, что тигр облизывался, – мужчина следил за его движениями. А затем тигр выполнил трюк, которому его обучили. Он без страха прыгнул через охваченный пламенем обруч.

Этот загадочный незнакомец выглядит, как укротитель. Это значит, что я – тигр?

Том продолжает.

– Как вы уже знаете, спустя неделю после… инцидента… в организации «Иглз» состоялось собрание. В соответствии с правилами Национальной хоккейной лиги, учитывая, что это повторное нарушение, мы решили, что будет полезно… – Он делает паузу. – Для тебя и для команды, – он прочищает горло, неловко двигаясь на своем месте, – встретиться с психологом нашей команды. – Жестом он показывает на пожилого джентльмена передо мной. Очевидно, он и есть этот психолог.

Доктор протягивает мне руку. Из‐за контраста с темной кожей его седина отдает серебром.

– Здравствуйте, Митч. Я доктор Кертис. Я рад нашему сотрудничеству.

Я молча пялюсь на его протянутую руку. Они держат меня за ребенка. Им что, мало штрафа и отстранения?

– Это была просто дурацкая драка, – напряженно говорю я, игнорируя мозгоправа и поворачиваясь к менеджеру. – Мы же хоккеисты. Это вам не балет.

– Вообще‐то, я слышал, что в балете все достаточно жестко, – находит ответ доктор. Я вновь смотрю на него и замечаю, что уголки его губ слегка приподняты.

Я не смеюсь над его шуткой. Вместо этого, я смеряю его взглядом, который может значить лишь одно: почему мы все еще разговариваем? Все же, это хорошо, что у него есть чувство юмора. Особенно если мне придется работать с ним. Наверное. Опомнившись, я вновь перевожу взгляд на Тома, стараясь стереть с лица проблески шутки.

Он скалится мне в ответ.

– Это не обсуждается, Митч. В этой организации безопасность и справедливое отношение друг к другу имеет приоритет. Тебе нужно оттачивать свой разум так же, как и тело. Считай, что терапия – это тренажерный зал для твоего мозга.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза, но не пытаюсь с ним спорить. Если мне придется просидеть просто так пятнадцать игр, мне все равно больше нечем будет заняться.

Мой агент покашливает. Я уже успел о нем забыть. Признаться честно, я даже имени его не помню. Помню только, что имя у него собачье. Типа Даг или Бадди. Он смотрит на меня и широко искусственно улыбается. Он никогда не выглядит искренним. Может потому, что его взгляд холодный, как лед.

Том кивает в его сторону.

– Ах да, у Макса тоже есть пара идей.

Его зовут Макс. Точно.

Мой агент всегда казался мне таким человеком, который миленько с тобой болтает, а потом называет тебя мудаком, как только ты отвернешься. Он меня раздражает… наверное еще потому, что он ходит за мной попятам. Он везде, на каждом мероприятии и почти на каждой игре. С виду этот мужчина и мухи не обидит. Ему где‐то за сорок, он одет в черные брюки и простую голубую рубашку. Его темные волосы слишком коротко подстрижены, что является еще одним пунктом в длинном списке того, что меня в нем раздражает, ведь я знаю, что я плачу ему более чем достаточно, чтобы он мог нормально подстричься.

– Я здесь, – он прижимает ладонь к груди, его ногти чистые и аккуратные, а кожа на руках мягкая, будто бы он всю жизнь из офиса не выходил, – чтобы помочь тебе с твоим имиджем. Мы оба знаем, что ты хороший парень, но нужно сделать так, чтобы фанаты тоже это знали.

Моя бровь взмывает вверх, будто бы спрашивая: неужели кто‐то из присутствующих считает меня хорошим парнем?

Рядом ухмыляется тренер Янг. Его смешок едва заметен, но я понимаю, что он думает то же, что и я. Я ценный игрок для моей команды, благодаря моей форме и грубой силе… но я не Уэстон Кершоу. Я уверен, что абсолютно никто не описал бы меня, как «хорошего парня».

– К тому же… – Макс потирает пальцами. Его жест означает деньги. – Чем лучше имидж, тем больше спонсоров. А учитывая, что твой крупнейший спонсор позвонил мне на следующий день после той дурацкой драки и отказался от контракта… Я бы на твоем месте отнесся к этому серьезно.

Я распахиваю глаза, не веря, что Advanced Athletics от меня отказались. Я и не подозревал, что компания по производству спортивной одежды расторгла наш контракт. Я сильно сжимаю челюсть. Это же миллионы долларов… на ветер.

– Окей, и каким же интересно образом мы убедим всех в том, что я хороший парень? – я спрашиваю Дага. Эм… то есть Макса. Неважно.

Моя прямолинейность заставляет его на секунду сбросить свою маску, но вскоре он выпрямляется и возвращается к тому же выражению лица.

– Как ты, наверное, знаешь, «Иглз» спонсирует несколько молодежных спортивных команд в округе. И, к счастью для нас, одной из наших молодежных хоккейных команд нужен помощник тренера на короткий срок.

Кажется, мои брови сейчас пробьют потолок.

– Дети? – Я изумленно смотрю на тренера, затем на Тома. Кажется, им обоим эта идея тоже не очень нравится. – С чего вы взяли, что я и дети – это хорошая идея? Мне и взрослые люди не очень‐то нравятся.

Макс обрисовывает жестами прямоугольный экран телевизора.

– Крутой накачанный хоккеист ездит по льду с детишками в хоккейных костюмах. – Он проводит рукой по воображаемому экрану. Предполагаю, так он показывает нам заголовок: «Митч Андерсон: из злого гризли в милого мишку‐обнимашку».

В этот раз я реально закатываю глаза.

– Отнесись к этому серьезно, – говорит Том командующим тоном.

Я смотрю на Тома и замечаю, что он скрестил руки, встав в защитную позу.

– Тренировать юных хоккеистов? Хотя я явно с характером? Как родители вообще к этому относутся?

Я достаю все козыри из рукава, надеясь, что меня от этого отмажут. Хотя, конечно, любой мелкий хоккеист, да и его родители, будут скакать от радости, как только узнают, что его будет тренировать игрок НХЛ. Да, я, конечно, ввязался в драку и случайно оставил кого‐то с сотрясением, но в каком‐то смысле это от нас ожидается. Насилие – это часть игры. По крайней мере, что‐то такое я слышал.

– Все уже решено, Митч, – говорит Том, явно не впечатленный моей попыткой выпутаться из всего этого.

Тренер Янг ему поддакивает.

– У тебя есть свободное время, и это хорошо скажется на твоей… репутации.

– Кто знает, может тебе это понравится! – говорит Макс с натянутым восторгом. Каждый в комнате одаряет его скептическим взглядом и вскоре он прячет улыбку, вновь становясь холодным. – Что ж, ты начинаешь сегодня. Я отправил тебе всю информацию и расписание. Так что желаю тебе повеселиться! – Он хлопает меня по плечу и выходит из комнаты, не сказав больше ни слова.

Волна шока и гнева вот‐вот вырвется из меня, как из жерла вулкана. Это напоминает мне о главной причине, почему меня не стоит отправлять к детям.

– Сегодня?!

Тому хватило ума сделать виноватое лицо за то, что он свалил это на меня в последнюю минуту.

– Прости, что не предупредили заранее, но у жены помощника тренера начались роды, и планы поменялись довольно… неожиданно.

Я перевожу взгляд на тренера Янга, надеясь хоть на какое‐то чудо, которое мне поможет. Тренер прикрывается руками, будто бы пытаясь защититься от грядущей атаки.

– Это была идея Макса!

Сквозь зубы я выкрикиваю ругательство, которое так долго сдерживал. Это лишь немного ослабляет напряжение. Правда теперь все в комнате смотрят на меня с опаской. У меня вновь возникает ощущение, будто я сейчас прокушу себе что‐нибудь. И заодно лишусь рассудка.

Доктор Кертис усмехается. Он единственный спокойный человек в комнате, и от этого мне на удивление становится лучше. Хотя бы кто‐то не думает, что я разорву тут все к чертям, как какой‐то монстр.

– Митч, я думаю, тренировки пойдут вам на пользу и откроют в вас совершенно новые навыки… Например, навыки отношений с другими. – Он совершенно не реагирует на мой гневный взгляд и продолжает: – К тому же это поможет вам научиться контролировать свои эмоции. У меня есть несколько дыхательных упражнений, которые могут быть полезны. Давайте обсудим это на следующей неделе.

Том прерывает мое молчание:

– Так, ну что ж, было весело. Но мне нужно сделать несколько звонков и разобраться с командой. Так что удачного первого дня в качестве тренера, Митч.

– Вам обязательно по пятам за мной ходить? – спрашиваю я Макса и его лакея‐фотографа. Они заходят в ледовый комплекс за мной.

Два почти незнакомых мне человека следят за каждым моим движением и все фотографируют. Внутри меня бурлят эмоции, и все это лишь обостряет мои ощущения. И далеко не в лучшую сторону. Моя одежда кажется слишком тесной, от нее зудит кожа. Еще и звуки внутри здания – слишком громкие. Все это остается кислым привкусом на языке. В голове проносятся воспоминания о моих первых начинаниях в хоккее. Некоторые из них хорошие, ведь хоккей был моей отдушиной, но многие из них… не очень.

От кислого привкуса во рту у меня сводит живот. Молодежный хоккей был моей опорой в детстве, это дело меня мотивировало и подбадривало. Но это место также навевает плохие воспоминания о детстве, например, о том, как моя мама ушла, а отец после этого сдался. Я вспоминаю поздние вечера после тренировок, когда папа не приходил и тренеры по очереди отвозили меня домой. До тех пор, пока кто‐то не вызвал службу опеки. Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, желая прогнать все неприятные воспоминания, чтобы сосредоточиться на этой дурацкой подработке помощником тренера.

Нужно сделать все, чтобы вернуться на лед. Этим я и займусь.

– Извините, мистер Андерсон. Мы постараемся вам не мешать, – дрожащим голосом отвечает фотограф. Он словно волнуется.

Я выдыхаю с усмешкой, но веселья в ней нет. Мы входим в большую комнату со скамейками, на которых сидят люди, чтобы надеть экипировку и зашнуровать коньки. Светловолосый мужчина, вероятно, ненамного старше меня, врывается в дверь, которая, должно быть, ведет на один из катков. Он уже одет в форму тренера – темно‐синие штаны и куртку с эмблемой команды на груди (на которой, к моему сожалению, изображен вомбат, держащий клюшку), а для защиты на нем хоккейный шлем. И, конечно же, коньки.

– Митч Андерсон. – Он широко мне улыбается. – Очень рад знакомству. Дети ждут не дождутся тренировки с вами!

В ответ я киваю, не зная, что ответить, ведь я не хочу быть здесь.

– Я Аарон. – Он протягивает мне руку, но вскоре осознает, что на нем все еще надеты толстые хоккейные перчатки. Он снимает одну, смеясь.

Мы пожимаем друг другу руки. Он уже знает, как меня зовут, так что я просто стараюсь дружелюбно хмыкнуть.

– Да уж, вы не разговорчивый! – Он вновь смеется.

Видимо, Аарон часто смеется. Это бесит.

– Ваша форма в раздевалке. – Он указывает куда‐то в левый угол. – Дам вам время на подготовку. Увидимся на льду.

Я успеваю забежать в раздевалку и быстро переодеться. Теперь я одет в ту же форму с придурковатым вомбатом, что и Аарон. Конечно, она далека по качеству от формы НХЛ, но бывало и хуже. Вышитый на груди вомбат жесткий и неприятный к телу. Кто вообще выбрал вомбата в качестве талисмана? Почему не что‐нибудь устрашающее… например, дракон. Хорошо хоть у меня свои коньки, а то Аарон, наверное, подарил бы мне коньки с вомбатами. Макс и фотограф делают несколько снимков, где я стою перед баннером «Вашингтон Вомбатс». Затем я выхожу на арену.

Игнорируя зевак‐родителей, наверняка снимающих меня на телефон, я подъезжаю к центру катка, где собралась вся команда. В сообщении Макса было сказано, что детям от восьми до тринадцати лет. В толпе я вижу даже пару девочек, их косы и хвостики выглядывают из‐под шлемов.

Аарон стоит на одном колене и разговаривает с детьми. Увидев меня, он улыбается.

– А вот и наш новый помощник тренера! – Он поднимается. – Вомбаты, давайте поприветствуем нового тренера как настоящие хоккеисты!

Дети бьют клюшками об лед и смеются. Все, кроме одного мальчишки, который стоит позади всех и, как я понимаю, раздражен происходящим.

– Вау, спасибо, – я пытаюсь выдать дружелюбную улыбку. – Надеюсь, мы… Эм… – Я делаю паузу. Красиво говорить – это не мое. Да и с детьми я не лажу. И вообще, какая получится ободряющая речь без парочки ругательств? – Надеюсь, мы… подружимся.

Последнее слово дается мне с трудом. Я будто говорю на другом языке.

Аарон пялится на меня, как на пришельца, который впервые заговорил с детьми. Так ли он не прав?

Наконец он хлопает в ладоши и смотрит на детей.

– Ну что ж, начнем!

Все разъезжаются, уже зная свои позиции. Тренер снова поворачивается ко мне.

– Сегодня вечером мы разделимся на группы и займемся тренировками. Я определю к тебе самых опытных ребят, тех, кто участвует в нашей соревновательной лиге. – Он указывает клюшкой на группу, отрабатывающую удары клюшкой в дальнем конце катка. Большие щитки отделяют каждую секцию, и при беглом осмотре разных групп детей становится ясно, что те, к кому он отправляет меня, более опытные, чем остальные. Они даже одеты иначе: на них причудливые майки с фамилиями на спине.

– Хорошо, а что конкретно мне нужно сделать? – спрашиваю я, наблюдая за тем, как восемь мальчиков ездят по льду и забивают шайбы в ворота, мастерски катаясь то вперед, то назад.

Аарон довольно сильно хлопает меня по спине.

– Почему бы тебе не научить их спортивному мастерству? – Он подмигивает мне и уходит, оставляя меня на произвол судьбы.

– Ладно, – говорю я, не особо понимая, зачем спортивное мастерство кучке невинных мальчишек.

Я подъезжаю к своей группе. Внезапно перед моим лицом пролетает шайба, и я успеваю увернуться за секунду до катастрофы. Я смотрю на ребят и вижу, как они пялятся на меня с ухмылкой.

– Спортивное мастерство, – бормочу я сквозь зубы. Ко мне распределили самых талантливых… но и самых самовлюбленных паршивцев. Отличный план, Аарон.

– Покажешь нам, как получить штрафной, Андерсон? – язвит один из них. На его розовощеком лице красуется ухмылка.

Мальчишка справа от него заливается смехом:

– Или как сделать так, чтобы нас отстранили?

– Может, он даст нам урок «Сотрясение мозга для чайников»? – подначивает еще один.

– Заткнитесь уже, чтобы мы поскорее с этим закончили, – вмешивается мальчик с темными волосами, который не участвовал в приветственном ритуале.

Я медленно сглатываю, не давая мелким выродкам себя задеть. Заметив вспышку камеры, я смотрю сквозь ограждение и вспоминаю, что Макс с фотографом за мной наблюдают. Я подъезжаю к одному из парнишек, смотрю прямо на мальчика с веснушками. Затем я хватаю его за плечи и улыбаюсь прямо в камеру, конопатый делает то же самое.

– Итак, вы уже знаете, кто я такой. Может, теперь вы мне представитесь?

Группа ухмыляется.

– А волшебное слово? – спрашивает блондинистый мальчик, нелепо хлопая ресницами.

– Сейчас же?

Все как один скрещивают руки на груди. Это выглядит так, будто они заранее все отрепетировали. Эта мысль звучит пугающе.

Веснушчатый мальчик говорит первым, он явно здесь лидер.

– Слушай, – говорит он спокойно. Я запоминаю его поведение, чтобы командовать группой. – Мы скажем тебе свои имена, когда ты заслужишь наше уважение.

Я чувствую, как моя бровь лезет на лоб и глаз раздраженно дергается.

– Мне стоит поговорить с тренером Аароном?

Мальчики переглядываются между собой, хихикая. Брюнет, однако, остается серьезным.

Мне вновь отвечает веснушчатый:

– Ты не похож на крысу, Андерсон. Так, ребята, давайте вернемся к тренировке.

Я повышаю голос так, чтобы они снова обратили на меня внимание.

– Ладно, конопатый. Хватит. Насколько я осведомлен, я единственный здесь с контрактом НХЛ, и я главный.

Мальчик с темными волосами впервые смеется, и остальные оборачиваются, чтобы посмотреть на него. Я хлопаю в ладоши, чтобы вернуть их внимание к себе. Не обращая внимания на их недовольные взгляды, я разделяю их на две группы. Здесь лишь одни ворота и вратарь, поэтому придется поставить таймер и сменить нападающих и защиту.

Я даю указания, и они встают на свои места несмотря на то, что веснушчатый поначалу пытался меня унизить. Первые пять минут все идет довольно хорошо, у группы хорошие навыки катания и слаженная техника передачи шайбы. Когда я меняю их местами через пять минут, все становится хуже. Конопатый, кажется, всегда в центре каждой драки так же, как и темноволосый парень, который казался мне таким уравновешенным. Я начинаю запоминать фамилии на их футболках, чтобы знать, на кого кричать. За исключением Конопатого, теперь я буду звать его так и никак иначе, неважно, нравится ему это или нет.

– Эй! – окрикиваю их я, как раз к тому моменту, как брюнет набрасывается на Конопатого и начинает бить его раз за разом. Я хватаю его за подкладки на плечах и отдираю от веснушчатого. – Какого черта, пацан? Нельзя вот так вот лупить своих оппонентов!

Мой голос проносится по катку, гораздо громче, чем мне казалось. Даунсби смотрит на меня своими темными глазами из‐под столь же темной копны волос. Его взгляд такой холодный и полный ненависти… А затем он плюет в меня. Правда. Думаю, он хотел плюнуть мне в лицо, но так как я выше он попадает мне на майку. Отвратительно.

Прежде чем я успеваю отругать его снова, я вижу, как его холодные глаза раскрываются в страхе. Он смотрит на кого‐то позади меня. Я поворачиваюсь и вижу… медсестру? Она идет в нашу сторону. Нет, не идет, а яростно топает. Сначала я вижу лишь то, что на ней кроссовки, и она в бешенстве. Когда девушка подходит ближе, я замечаю, что ее глаза темные и такие же яростные, как у мальчика, чья майка все еще зажата в моем кулаке. И тут блондинка теряет равновесие, поскальзывается и приземляется прямо на задницу. Мальчишки позади меня хихикают до того момента, пока она не встает на ноги. Ее гневный взгляд устремляется в их сторону.

Я настолько в шоке от всей ситуации, что просто стою и смотрю на нее. Наконец она кое‐как проскальзывает по льду ко мне. Оказавшись прямо передо мной, она выставляет одно бедро вперед и кладет на него руку, сжатую в кулак. Все‐таки я ошибался. В ее глазах не просто гнев, а жгучая ярость. Блондиночка злится. На меня.

– Вы кто вообще такой? И что вы себе позволяете с детьми?

Я непроизвольно удивленно усмехаюсь.

– Детьми? Вы, наверное, что‐то перепутали и говорите не об этих балбесах.

Она делает очередной шаг вперед и бьет меня по руке, которой я держу майку мальчика.

– Я уж не знаю, кто вам так насолил, сэр. Но вы не имеете права орать на маленьких мальчиков!

Пара мальчишек за моей спиной многозначительно хмыкают. Я поворачиваюсь и вижу, что веснушчатый и его шайка притворяются, что плачут.

– Да вы шутите. – Я указываю на Даунсби: – Ваш ребенок ударил вредного пацана по кадыку! В самое горло вцепился, дамочка! – я вновь невольно повышаю голос, но этим ее не возьмешь.

Не растерявшись, она придвигается ближе. Я чувствую запах ее волос. Они пахнут конфетами… жвачкой, если быть точнее. Сладкий запах совершенно не соответствует ее злобному взгляду. Она тыкает своим указательным пальцем мне в грудь. Тут я замечаю, что она немного вздрагивает, будто бы она сделала себе больно.

Она низенькая, где‐то на десять дюймов ниже меня без коньков, но в ее темно‐карих глазах пылает пламя. Это говорит о том, что она гораздо тверже, чем кажется. И она могла бы надрать мне зад, если бы захотела. Это немного меня пугает, но в то же время мне становится чуть жарче.

– Относитесь к детям с уважением и добротой. Мне плевать, будьте вы хоть легендой хоккея. Или что‐то в этом роде, – на последней фразе она взмахивает рукой.

Уголки моих губ вздрагивают от ее слов, потому, что она явно не в курсе, кто я такой. И что‐то мне подсказывает: даже если бы она знала, что стоит перед знаменитым спортсменом, она все равно плевать на это хотела.

Глава 4
Энди

Мне плевать, что он красивый, большой, накачанный или… стоп, к чему это я вообще?

Ах, да. Мне плевать, кто этот здоровяк! Но он больше не посмеет кричать на Ноа. И на остальных милых мальчишек тоже. Их бы так взбесило то, что я считаю их милыми, ведь они наверняка возомнили себя взрослыми.

Мужчина смотрит на меня и даже имеет наглость усмехнуться. Меня это только больше злит. Щелкает вспышка, и я поворачиваюсь в сторону профессионального фотографа, который, по всей видимости, делает снимки с этим до смешного горячим мужчиной. Он что, какая‐то модель? Допустим. Но почему тогда он подменяет помощника тренера?

Здоровяк собирается что‐то сказать, но вдруг на его лице мелькает нечто похожее на страх. Прежде чем я успею распознать, что значит его выражение лица, мужчина в спешке подъезжает ко мне и с легкостью поднимает меня на руки, обхватив за талию.

Я уже собираюсь выкрикнуть что‐то о том, что нельзя трогать незнакомых людей без их разрешения, но вижу, как два мальчика сталкиваются друг с другом прямо на том месте, где я стояла. Затем здоровяк опускает меня на лед и я чувствую, как его рука скользит по моему плечу. Он убеждается в том, что я не упаду, а затем отпускает меня и отъезжает на пару метров назад.

То, как незнакомец двигается по льду, просто потрясающе. Почти так же, как и его лицо. Ладно, видимо, он не просто какая‐то модель. На самом деле, если присмотреться, его лицо не похоже на смазливое лицо модели. Темная густая борода украшает подбородок, но это не мешает рассмотреть угловатую форму его лица. Мужчина, конечно, симпатичный, но его нельзя назвать идеалом красоты. Слишком широкий рот, нос с едва заметной горбинкой, будто бы он был когда‐то сломан, шрам, рассекающий одну из бровей… Нет, он не типично красивый, но по‐своему привлекательный.

– Мэм, вам правда нужно сойти с катка. Как минимум, вам нужны коньки и шлем, – с каждым словом в его голосе появляется все больше раздраженных нот, но от его глубокого баритона я ощущаю себя скорее под палящим солнцем, а не посреди ледяной арены.

Я гоню мысли об этом и вновь упираю руки в бедра, чтобы сохранить равновесие. Стараюсь выглядеть серьезнее, чтобы компенсировать разницу в росте.

– Я не смогу разговаривать с вами через ограду.

Жестом руки мужчина указывает на трибуны по другую сторону стекла.

– Вам нужно вернуться к остальным родителям. – Становится очевидно, что он абсолютно серьезен. Как будто кучка детей может причинить мне вред.

– На вас даже шлема нет. Вы так себе сотрясение заработаете, – продолжает мужчина, качая головой и раздраженно закрывая глаза. По его виду и голосу можно сказать, что ему это надоело.

Будучи все еще в шоке от его рефлексов, я смотрю на шайбу, которая чуть не впечаталась мне в лицо. Незнакомец тяжело вздыхает, и его каре‐зеленые глаза становятся холодного оттенка. В этот момент я понимаю, что он потерял последнюю каплю терпения.

Мужчина одним движением снимает перчатки и бросает их на лед. Затем он подъезжает ко мне, обхватывает за талию и перекидывает через плечо.

Я вскрикиваю и брыкаюсь, пытаясь освободиться из его крепкой хватки.

– Эй! Дикарь, поставь меня на место!

Он игнорирует мои крики, медленно подъезжая к проходу, ведущему в зону для родителей.

– Я пытался по‐хорошему, – безэмоционально отвечает он. – Я не могу позволить вам получить травму головы. Если так хочется на меня покричать, давайте вы займетесь этим после тренировки.

Наконец он опускает меня на землю, и вместо льда я чувствую под ногами ковер.

– Накричу, еще как, – отвечаю я зловещим тоном, но он захлопывает дверь передо мной, не оглянувшись, и уезжает.

Подходя к своему месту, я все еще ощущаю тепло его рук вокруг своих бедер. Конечно, стоило мне на кого‐то засмотреться, так он тут же оказывается самым настоящим грубияном. Куда же без этого? Неожиданно я осознаю, что все находящиеся здесь родители уставились прямо на меня. Мои щеки тут же загораются от мысли о том, что мы с тем здоровяком дали зевакам повод для обсуждений. В том числе и для фотографа вместе с его другом, которые, кстати, тоже на меня пялятся. Устроившись на своем месте, я пытаюсь отвлечься на брата.

Отыскав Ноа в толпе детишек, я замечаю, что вся группа мальчишек, с которой работал тот раздражающе привлекательный тренер, развязали настоящую драку. Ребята сняли перчатки и машут клюшками в воздухе. Иными словами, творится хаос.

Может, я поспешила, осудив его за крики? Нет, я даже думать об этом не буду. Не тренер, а дикарь какой‐то! Причем он обходится так не только с детьми, но и со мной тоже.

Тяжело выдохнув, я пытаюсь устроиться поудобнее на холодной и твердой скамейке. Я пришла сразу после работы, а утром в спешке забыла захватить с собой сменную одежду. Тонкая ткань голубого костюма не спасает мою попку от холодного металла скамьи.

Я в сотый раз напоминаю себе, что мне стоит хранить в машине одеяло и теплую обувь на случай тренировки по хоккею. Я вздрагиваю и потираю руки, пытаясь согреться. Заметив движение краем глаз, я медленно поворачиваюсь, чтобы понять, что происходит. К моему удивлению, я вижу лишь двух мамочек, смотрящих на меня с благоговением. Они дьявольски ухмыляются.

Я удивленно охаю. Я не ожидала, что они окажутся так близко. Их здесь не было, когда я только появилась. Да и раньше они меня не замечали. Это не удивительно, ведь я обычно всегда опаздываю и Ноа часто забирает Ронда.

Одна из них, рыжая, скорее всего, мама рыженького мальчика, шепчет в мою сторону:

– О боже. Каково это – когда тебя несет на руках сам Митч «Машина» Андерсон?

Стоящая рядом смуглая брюнетка пищит от восторга и хлопает в ладоши.

– Да! Как вам?

Я сразу же хмурюсь. У меня всегда на лице все написано.

– Эм, ужасно? Раздражающе? Грубо? – Я выдыхаю со смешком и вижу, что мамочки больше не улыбаются. – Почему вы назвали его «машиной»?

Я изображаю жестом кавычки для пущего драматизма.

– В смысле? Вы что, не знаете, кто он такой? – спрашивает брюнетка, касаясь рукой груди от удивления. Я замечаю, что на ней флисовые перчатки и мысленно делаю помечаю, что нужно бы и их прикупить для хоккея.

– И кто же он? Новый помощник тренера?

Девушки переглядываются и хихикают.

– Митч Андерсон – лучший защитник «Ди Си Иглз». Он же профессиональный хоккеист и хмурая булочка, – объясняет рыжеволосая женщина. – Кстати, меня зовут Стеф, – она улыбается, прежде чем кивнуть в сторону брюнетки, – это Тори.

Тори неловко машет в мою сторону.

– Приветик.

– Я Энди, приятно познакомиться, – я улыбаюсь им в ответ. – Так если он звезда, то что он вообще тут забыл?

– Его отстранили за драку. Один парень получил сотрясение, – непринужденно отвечает Тори.

Наверное, у меня на лице отразился весь ужас услышанного, потому что Тори пожимает плечами.

– Это же хоккей. – Будто бы это что‐то оправдывает.

Стеф скалится в улыбке.

– Он, конечно, с характером. Но когда еще у деток будет возможность поработать напрямую с игроком НХЛ?

Женщины мечтательно вздыхают.

– К тому же он такой красавчик, – говорит Тори с придыханием, смотря в сторону Митча.

– Он красивый, но пустоголовый, – говорю я, скрестив руки на груди. – Вы разве не замужем?

Вопрос логичный, я видела кого‐то из них с мужчиной раньше.

– С недавних пор я свободна, как ветер, – вступается Стеф, – и готова к приключениям… особенно с Митчем, – после этих слов раздается очередной вздох.

Тори усмехается.

– Я же замужем, а не умерла. Просто наслаждаюсь творением божьим, – на этой фразе она шевелит бровями.

Я фыркаю, думая про себя, согласится ли с этим ее муж. Тори и Стеф поворачиваются обратно к мальчикам, а мой взгляд прикован к движению на другом конце трибуны. Крутой фотограф, снимающий тренера Андерсона все это время, складывает оборудование и убирает его. Мужчина рядом с ним, облаченный в официальный костюм, не только одет не по случаю, но даже не предлагает ему свою помощь. Фотограф продолжает упаковывать все в свои сумки и натягивает их, нагружая себя как верблюда. Затем оба проходят мимо, стремясь покинуть помещение. Коротковолосый брюнет окидывает меня взглядом, проходя мимо. Вся моя кожа зудит от этого, мне неприятно настолько, будто он буквально прокалывает меня своим злым взглядом. Что я ему‐то сделала? Божечки.

Как только тренировка окончена, дети покидают каток, неся в руках все свое добро. Успешно пробившись сквозь толпу детей и родителей, я стараюсь выцепить взглядом великого Митча Андерсона и закончить наш разговор, но его уже нигде нет.

Вот трус.

Я чувствую, как кто‐то трогает меня за руку и поворачиваюсь. Сзади меня стоит Стеф и протягивает мне бумажку с номером на ней.

– Вот мой номер, если тебе что‐то нужно, подруга. Мой Деклан очень талантливый… так что, если захочешь, чтобы мальчишки как‐нибудь вместе потренировались, я думаю он будет рад показать Ноа пару приемов.

Я улыбаюсь, стараясь не выдать ни одной эмоции на своем лице. Может быть, я мало что понимаю в хоккее, но для меня все выглядит так, что Деклан ничем не лучше других детей. Вообще‐то, мама с папой всегда говорили, что Ноа талантлив для своего возраста. Именно поэтому они оплатили ему курс, специальные занятия по силовому катанию в прошлом году.

Но в этом деле я новичок, так что… как знать.

Глава 5
Митч

Вечером, на следующий день после моей подработки помощником тренера, которая закончилась полным провалом, кто‐то звонит в мою дверь. Швейцар не впустил бы никого просто так, поэтому предполагаю, что это Брюс. Он мой единственный друг.

Обычно меня бы разозлило его внезапное появление, но мне надоело сидеть дома весь день. К тому же я уже отменил два звонка из исправительного учреждения Висконсина, то есть от своего отца. Он уже давно перестал быть мне отцом, и сейчас уже ничего не исправишь. Вместо меня он выбрал наркотики и алкоголь очень, очень давно.

Ругаясь себе под нос, я скидываю одеяло с ног и ставлю на паузу старый фильм с Джоном Уэйном, который я смотрел уже много раз. Старые вестерны напоминают мне о спокойном и приятном времени, когда меня взял под опеку мой дедушка. Мы жили вдвоем и проводили вместе каждый вечер – за домашкой, хоккеем или за просмотром старых фильмов. Я никогда не видел свою бабушку. Она умерла при родах. Но дедушка всегда хорошо о ней отзывался. Я думаю, одинокий старикан был рад тому, что взял надо мной опеку и ему не было так одиноко.

Я всегда задумывался над тем, что было бы, будь мой отец хоть немного похож на Джона Уэйна. Крутого ковбоя, готового посадить всех плохих парней в округе и сделать мир чуточку лучше. Но, увы, мне не повезло. Вместо этого мой отец был одним из плохих парней.

Теперь эти фильмы – лишь воспоминания наших коротких дней с дедушкой, прежде чем он скончался. Тогда я вновь остался в одиночестве…

Поднимаясь со своего роскошного дивана, я прохожусь по прохладному мраморному полу своего пентхауса и открываю входную дверь. Я вижу Брюса, который, как обычно, стоит на пороге и улыбается. На нем повседневная, но приятная одежда – темные джинсы и коричневая кожаная куртка.

– Одевайся, – говорит он, прежде чем протиснуться внутрь, – в этом ты похож на бездомного.

Я оглядываю себя: спортивные штаны с пятном, футболка с дыркой и шлепанцы. Уверен, мои отросшие волосы и борода выглядят не лучше. Я контрастирую со своим современным и искусно обставленным пентхаусом.

– Зачем это?

– Ты идешь со мной на вечеринку команды. В качестве пары. – Он ухмыляется, засовывая руки в карманы.

Я смотрю на него и вижу, как он переводит свой взгляд на коридор, будто бы молча умоляя меня пойти в спальню и надеть что‐нибудь поприличнее.

– Насколько я знаю, ты больше по длинноногим брюнеткам, Брюс.

Он ухмыляется.

– Да, но, думаю, тебе я сейчас нужен больше, чем какой-нибудь хоккейной зайке.

Я морщусь от этого термина и сразу думаю о женщинах, которые готовы наброситься на любого профессионального хоккеиста. Брюс отвечает на это смешком.

– Да ладно тебе, Митч. Вся команда на твоей стороне, чувак. Мы рядом. И все хотят, чтобы ты пришел на вечеринку.

Я скрещиваю руки на груди. Мы оба знаем, что это ложь.

– А что, если у меня уже были планы на вечер?

Брюс смотрит на диван позади меня. На нем ворох из подушек и одеял. Кофейный столик рядом с диваном, который, как говорил дизайнер, изменит мою жизнь, весь заставлен пакетами из доставки и коробками с недоеденной пиццей. Словно издеваясь, экран телевизора застыл на сцене, подчеркивая очевидный факт того, что я устроил себе марафон фильмов Джона Уэйна.

Брюс вновь переводит взгляд на меня, вздернув бровь.

– Что? Это же классика.

– Иди. Переоденься. Сейчас же. – Он тоже складывает руки на груди.

Я вздыхаю.

– Мне нужно в душ.

Он поднимает руку и смотрит на свои дорогие часы.

– У тебя пятнадцать минут, чтобы помыться и одеться.

– Ладно. – Побежденный, я иду по коридору в главную спальню.

– И больше не смей разговаривать со мной таким тоном, юноша! – кричит мне в спину Брюс.

Затем я слышу, как он включает фильм и как Том Чейни говорит:

«Не провоцируй меня. Там, в яме, гремучая змея, и я тебя туда брошу».

Двадцать минут спустя я сижу на пассажирском сиденье старого «Шевроле», принадлежащего Брюсу. Только не спрашивайте меня, почему он отказывается расстаться со своим драндулетом. Вратари – странные люди.

Я поправляю воротник своего пальто и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Брюса.

– Так, а где же все‐таки будет эта вечеринка?

Брюс не отрывает взгляда от дороги, его плечи слегка напряжены.

– Ох, я совсем забыл спросить, как прошла вчера тренировка! – Он выдавливает из себя фальшивый смешок. – Малыши в коньках тебя умилили?

– Ну, во-первых, им где‐то двенадцать, а не три года. И прошло это просто ужасно, – я решаю ему не врать. – Почему ты увильнул от вопроса?

– Я не увиливал. – Он включает поворотник и перестраивается. – Эй, не хочешь заехать за кофе?

Наклонившись вперед, я нажимаю на старые часы на приборной панели его пикапа.

– В восемь вечера?

– Ой, а что, у тебя животик заболит? – дразнит он, тыкая меня в бок.

Я вновь собираюсь спросить его, где вечеринка, но он успевает нажать кнопку на радио. Оно оживает и заполняет пространство веселенькой песней в стиле восьмидесятых.

– Чувак! Вот это песня! – Брюс начинает громко подпевать. В песне поется что‐то про женщину, что ей нужен герой и что она держится за него.

Я закатываю глаза и наконец сдаюсь. Он либо избегает вопроса, либо у него серьезные проблемы с концентрацией внимания. А может, и все вместе.

Он заворачивает на улицу с роскошными историческими постройками и паркуется у одного из пентхаусов. Дорога заняла где‐то пятнадцать минут, так что это, наверное, дом одного из наших игроков. Но здесь я еще не был. Вообще, я был в гостях всего лишь у двоих ребят. У Реми, нашего капитана, и у веселого высокого блондина, который сидит рядом со мной.

Старая стальная дверь скрипит, когда я выхожу из машины и закрываю ее. Она просто умоляет, чтобы ее смазали. Я смотрю на Брюса и подхожу к дому.

– Чей это дом?

Брюс что‐то бормочет сквозь кашель.

– Что?

– Это дом Уэста, – тихо говорит он, надеясь, что я не услышу.

– Ну уж нет! – Я поворачиваюсь обратно и хватаюсь за ручку автомобиля, пытаясь открыть дверь. Но она уже захлопнулась.

Обернувшись к Брюсу, я вижу, как он довольно улыбается и позвякивает ключами.

– Уэст не так уж и плох. Вам просто надо узнать друг друга получше.

– Ты специально скрыл от меня, что мы едем к нему. – Я скрещиваю руки и опираюсь на его машину.

– Я же не дурак, – говорит мне он, тоже принимая такую позу. – Я прекрасно знал, что ты не придешь, если бы я сказал. А тебя нужно было как‐то вытащить из пентхауса.

– Да уж, бедный я, сидел бы себе в роскошном просторном пентхаусе. В окружении пиццы и бесконечного марафона фильмов с Джоном Уэйном.

Наше внимание вдруг привлекает голос Реми из‐за парадной двери.

– Чем вы тут занимаетесь? Тут ужасно холодно. – Он открывает дверь шире. – Тащите свои задницы сюда.

Недовольно промычав, я отрываюсь от пикапа и следую за Брюсом внутрь дома Уэстона Кершоу. Его милая красотка-невеста встречает нас, когда Реми закрывает дверь у нас за спиной.

– Брюс! Ты пришел! – она визжит от радости и по‐дружески крепко обнимает его. Она делает это так, словно они уже кучу раз проводили время вместе.

– Привет, пискля! – Он крепко обнимает ее в ответ и поднимает, как маленького ребенка.

– А ну опусти мою женщину на землю! – Уэст появляется в коридоре, шутливо косясь на Брюса. Все смеются.

Все, кроме меня. Я заметно напрягаюсь от одного только взгляда на идеального мальчика. У Уэста есть идеальный дом, семья, прекрасная невеста… Я думаю, его лабрадорчик тоже недалеко затерялся. У каждого идеального человека есть такой.

Но, к сожалению, так как я у Уэста дома, мне нужно быть вежливым с ним. Я улыбаюсь, по крайней мере, я пытаюсь выдавить из себя улыбку. Выглядит это, наверное, будто я скалюсь, потому что Уэст сводит свои светлые брови.

– Я, кстати, Мелани.

Я опускаю голову, чтобы получше рассмотреть девушку. Ее голос добрый и милый, как у принцессы.

Миниатюрная невеста Уэста улыбается и протягивает мне свою тонкую руку.

– Вроде бы, мы официально не знакомы.

Мы виделись однажды, когда я сказал что‐то мерзкое про нее, просто чтобы позлить ассистента капитана. Отлично сработало, кстати. На секунду я отвлекаюсь, засмотревшись в ее большие голубые глаза. Они горят добротой и гостеприимством. Я сразу же жалею о словах, которые сказал больше года назад.

Вот черт, она, как и Уэст, добрая и популярная.

Ее жених, кстати, громко кашляет, заметив, что я слишком уж долго смотрю на Мелани. Я быстро жму ей руку.

– Митч.

– Рад тебя видеть, Митч, – коротко говорит Уэст. Тон у него шутливый, но это по‐прежнему меня раздражает.

– Брюс меня похитил и отвез сюда, – объясняю я, чтобы подчеркнуть, что приехать к нему домой и зависать тут, словно мы лучшие друзья, было не моей идеей. Нет уж. Меня сюда притащили насильно…

Уэст усмехается и проходит мимо нас, подзывая нас жестом. Проследовав за ним, мы входим в просторную гостиную, где расположились все остальные парни из нашей команды. В их компании я замечаю тренера Янга. Кто‐то сидит на огромном диване и играет в «Нинтендо Свитч», остальные собрались у обеденного стола.

Увидев каминную полку, окруженную семейными фотографиями, я стараюсь не закатить глаза.

Девушки и жены на кухне с Мелани оживленно болтают и хихикают. Судя по всему, всем очень комфортно в этой компании. Мне становится неуютно, когда я смотрю на то, как все расслабляются, будто бы это их второй дом. Вторая семья.

Именно из‐за этого чувства я придумывал кучу отмазок, лишь бы не посещать подобные мероприятия. Я знал, что все приведут своих любимых партнеров. Я чувствую себя лишним, хотя в нашей команде есть те, у кого тоже нет отношений, и они так себя не чувствуют. В голову вновь закрадывается мысль: «Ну почему я не могу быть нормальным?».

Черт. Именно такую хрень из меня попытается вытащить мозгоправ на нашей первой сессии в четверг.

Уэст останавливается напротив Колби Найта. Он неплохой парень, исключая тот факт, что он лучший друг Уэста и они постоянно ведут себя как девочки‐подростки. Кстати о девушках. У меня такое чувство, что Колби привлекает гораздо больше женского внимания, чем Уэст. Даже я могу признать тот факт, что его лицо как с обложки журнала. Это напрягает… Будто бы с картины сошел.

Прежде чем я успею избежать разговора и подойти к столу с едой, Колби замечает меня и кричит в мою сторону:

– «Машина» Митч! Чувак. Я так рад, что ты наконец пришел к нам на вечеринку команды! – Он поднимает бокал с пивом, приветствуя меня. – Как там твоя подработка?

Я перевожу взгляд с него на Уэста, а затем на Брюса с Реми. Замечаю, что они все замерли, ожидая от меня ответа. Что‐что, а это – последнее, о чем мне хочется рассказывать. Неужели нельзя просто проигнорировать тот факт, что я облажался и меня отстранили? Позорище.

У Реми серьезное выражение лица, он слегка сводит брови. Я понимаю, что этого разговора мне никак не избежать. Я неловко потираю шею. Мне сразу становится жарко, и все тело будто бы начинает чесаться.

– Дети вредные, каток старый. Ах да, еще на лед вышла чья‐то мама и на меня накричала.

Брюс не сдерживается и заливается смехом, заставляя еще пару людей обратить на нас внимание. Отлично. Это именно то, что мне было нужно, Брюс. Больше внимания. Я смеряю его серьезным взглядом, и он успокаивается.

У Колби очень хорошо получается не выдать свои эмоции, но я все равно вижу, как он прикусывает свои щеки, чтобы не засмеяться.

По лицу Реми, как обычно, невозможно угадать, что он думает. Он спрашивает:

– Почему? На ней были коньки?

– Неа, – я качаю головой, – она была в кедах. И решила прочитать мне лекцию про то, как нужно вести себя с мальчиками.

Услышав это, Уэст поднимает одну бровь.

– Ты что, нагрубил детям? – в его вопросе слышен обвиняющий тон.

Я удивленно смотрю на него.

– Конечно же нет, Уэст, я же не монстр какой‐то, – фраза звучит злее, чем я ожидал. Я кашляю и добавляю: – Я повысил на них голос, да. Но один из ребят ударил другого клюшкой прямо в шею. Специально.

Все четверо меняются в лице.

– Вот черт, – шепчет Брюс, драматично растягивая последнее слово, – это жестко. Может, она этого не видела.

– Наверное, хотя это даже не ее ребенок сделал.

Колби скрещивает руки с удивленным лицом.

– Да уж, когда я был ребенком, молодежный хоккей был не таким жестоким.

– Реально, – соглашается Реми. – Удачи тебе с этими дикарями, чувак.

– Спасибо, – монотонно отвечаю я. – Может, возьмем что‐нибудь поесть?

– Кто‐то хочет выпить со мной пива, пока я не ушел к своей девушке? – Уэст улыбается, когда вспоминает про нее.

Колби ухмыляется ему в ответ и ударяется с ним кулаками, показывая жестом взрыв после этого. Я закатываю глаза, но они этого не замечают.

Затем Уэст вспоминает, что задал нам вопрос, и смотрит на всех с ожиданием. Брюс отвечает:

– Да, окей. Я возьму себе выпить после того, как поем.

Уэст переводит взгляд на меня, ожидая ответа. Я неловко кошусь на Брюса и Реми и делаю вывод: никто не сказал ему, что я не пью.

– Э-э, я возьму себе бутылку воды?

Он смотрит на меня с любопытством, но не делает никаких дурацких замечаний на этот счет.

– Да, конечно. Эй, Мэл, можешь кинуть мне бутылку воды?

Она достает воду из холодильника и бросает ее Уэсту в руки. Ему не составляет труда ее поймать, и затем он отдает воду мне. Надо сказать, что бросок был отменный. Я впечатлен.

Уэст кивает мне, а затем уходит на кухню.

Его вообще не волнует, что он там единственный парень в окружении девушек. Наверное, пока Мелани там, остальное его не интересует. Я не понимаю, как можно проводить с ней все свое время. Они друг другу не надоедают? Вот мои родители надоедали друг другу. Может, у других все не так.

Вчетвером мы подходим к столу с едой и начинаем накладывать себе в тарелки мясо с сыром. Поднимая голову, я замечаю, как Колби открыто пялится на худенькую блондинку с короткими кудрями. Она держится за руку с Мелани. Я вижу ее впервые. Однако Колби очевидно знаком с девушкой, он драматично подмигивает ей с открытым ртом. Она отмахивается и отворачивается от него.

Брюс и Реми усмехаются.

– Все еще пытаешься расположить Ноэль к себе? – спрашивает Реми, качая головой.

Колби выпячивает грудь, все еще смотря на ту блондинку.

– Скоро она поддастся мне. Мое время пришло, парни.

Брюс, видимо, замечает мое недоумение и объясняет:

– Ноэль – лучшая подруга Мелани. Колби уже год как глаз на нее положил, а она его просто презирает.

Колби откусывает салями и говорит нам с набитым ртом:

– От ненафисти к любфи один фаг, друвифе!

Я толкаю его в плечо.

– Это отвратительно.

Он усмехается и кладет оставшийся кусок салями мне в тарелку. Я морщусь от отвращения и выбрасываю недоеденный кусок в мусорку рядом со столом.

– Может, ей блондины не нравятся, – Брюс двигает бровями. – Уверен, со мной она бы сходила на свидание.

Взгляд Колби резко становится стальным, и он смотрит на Брюса. Я его еще никогда таким не видел, даже с оппонентами на льду. Что самое настораживающее, он все еще отлично выглядит, даже с таким недовольным лицом.

Брюс поднимает руки вверх, чтобы показать, что он сдается.

– Чувак, я просто шучу.

Можно увидеть, как Колби расслабляется. Он накладывает еще еды себе в тарелку. Реми наблюдает за происходящим и хмурится. Наверное, он думает о том, какие же психи в его команде, а ему приходится быть капитаном.

– Ладно, пойдем поиграем в «Нинтендо», – говорит Колби, указывая подбородком в сторону дивана.

Я неохотно следую за ними. Но всю оставшуюся вечеринку я просто смотрю в телефон, отсчитывая приличное количество времени, чтобы попросить Брюса подкинуть меня до дома.

Глава 6
Митч

Я сижу в своей машине в полной тишине. Посмотрев на часы, я понимаю, что ровно через тридцать две секунды мне придется выйти из моего уютного автомобиля и зайти в здание, где находится офис моего психолога.

Я не хочу ворошить прошлое, копаться в старых чувствах и воспоминаниях. Почему нельзя просто двигаться дальше и забыть о прошлом? Зачем сыпать соль на старые раны?

Чертова терапия. Я фыркаю себе под нос.

– Пустая трата времени, – шепчу я, открывая дверь машины и выходя на улицу.

На макушку мне падает пара капель дождя. Конечно же сегодня идет дождь. Самая худшая погода – дождь зимой. Теплый дождливый день жарким летом – это всегда прекрасно, но ледяной дождь посреди зимы? М-да.

Я пригибаюсь и бегу в сторону здания. На одной из стен висит вывеска, на которой написано, на каком этаже каждый офис. Я заглядываю в переписку с терапевтом.

– Доктор Кертис, точно.

Прочитав вывеску, я поднимаюсь на третий этаж. С каждым шагом внутри меня растет тревога. Имя доктора Кертиса можно увидеть на табличке у первой двери на этаже. Перед тем как постучать, я глубоко вздыхаю.

Мужчина открывает мне дверь с теплой улыбкой на лице.

– Митч Андерсон, добро пожаловать.

Поприветствовав меня, он отходит в сторону, чтобы пропустить меня внутрь. Я снимаю свое влажное пальто и вешаю его на вешалку у входа.

– Присаживайся, куда тебе будет удобно, – говорит он мне, подходя к большому письменному столу в углу просторного помещения. Помимо стола, в центре комнаты также расположен диван, рядом два кресла. Весь офис оформлен в спокойных и холодных тонах. Диван серый, а ковер, устилающий пол, синего цвета. Даже фотографии, висящие на стенах, подходят по цвету – на них изображено океанское побережье. Если честно, я удивлен, что у него не играет какая‐нибудь дурацкая музыка, чтобы наверняка добиться успокаивающей атмосферы.

Диван выглядит довольно удобно, поэтому я решаю присесть на него. Доктор Кертис перебирает какие‐то бумаги, лежащие на столе, а затем берет планшет и присаживается в одно из кресел напротив меня.

– Как вы сегодня? – спрашивает он нарочито спокойным голосом.

– Нормально, – на самом деле не нормально. Меня все это жутко раздражает. Я мог бы сейчас быть в зале, тягать железо, посвятить это время тому, чтобы стать сильнее. Ну или мог бы тренироваться на катке в компании одного из тренеров. Но нет, я здесь, в этом идиотском синем офисе, болтаю с психологом.

У мужчины дергается уголок губ, будто бы он читает мои мысли и пытается не засмеяться.

– Расскажите немного о себе. Что‐то, что нельзя нагуглить.

Я откидываюсь на спинку дивана.

– Это сложно. Гугл расскажет практически все обо мне.

Он усмехается.

– Возможно, он скажет мне ваш рост, вес, дату рождения. Но уж точно не расскажет, что внутри.

– Да на самом деле очень даже расскажет. Он скажет, что я – злой хоккеист, который всегда получает штрафные и дерется.

– Это верно. Но это – всего лишь общественное восприятие. А как вы себя воспринимаете? Какие у вас интересы и хобби? Кто ваши друзья? Хорошие ли у вас отношения с родителями? На что вы злитесь? – Он выдерживает паузу, а затем продолжает: – Вот, что мне хотелось бы узнать. Настоящего Митча.

– Ладно, – начинаю я, раздражаясь еще больше, чем пять минут назад, когда я только вошел сюда. Этот мужик решил сразу перейти к делу. – Интересуюсь я хоккеем, мое хобби – хоккей. Большинство людей мне не нравится, – ворчу я. – Ну, думаю Брюс – ничего. Он наш вратарь. С родителями я не общаюсь. Вообще. Точка.

Мужчина что‐то печатает в планшете.

– Когда в последний раз вы говорили со своими родителями?

Я сжимаю челюсть и чувствую знакомую боль в висках. Пора бы уже ответить на его достающие вопросы и закончить это поскорее.

– Моя мама бросила нас, когда я был маленьким. Я не слышал о ней до тех пор, как не подписал контракт с НХЛ. Она позвонила и попросила денег, после этого я не отвечал ни на один ее звонок.

Доктор Кертис тяжело выдыхает.

– Мне жаль, что вашей мамы не было рядом, Митч.

Я безразлично пожимаю плечами.

– Да я ее особо и не помню.

– А что насчет отца?

– Он сидит в тюрьме с тех пор, когда мне было десять. Раньше я звонил ему где‐то раз в месяц. Когда учился в школе. Дедушка говорил мне, что он не стоит моего времени, но я был дураком и не слушал его. А затем папаша стал просить у меня заплатить за него залог, когда у меня появились деньги. Так что да, мой дед все‐таки был прав.

Доктор Кертис кивает.

– Тяжело, наверное, было жить без отца и матери.

– У меня был дедушка. Ему я обязан всем, что у меня есть, – признаю я. Хоккей – недешевый вид спорта, но он копил на то, чтобы я продолжал ходить, зная, что мне это важно.

Доктор Кертис улыбается и смотрит на меня добрыми глазами.

– Вы все еще близки?

– Он умер летом, когда я выпустился из школы. – Я потираю бороду. Я не особо понимаю, как мне поможет то, что я расскажу психологу давние истории из своей жизни. – Ну вот и вся моя печальная история. Довольны?

Мужчина хмурится.

– Конечно же нет, Митч. Мне очень жаль, что вам одиноко и что вы так многое потеряли. Я думаю, никто не заслуживает такого. Особенно с полным отсутствием поддержки.

– Ну, док, я уже взрослый. Я сам уже кашу ем. Я в порядке.

Нахмуренный мужчина переводит свой взгляд от меня к часам на стене.

– У нас все еще осталось тридцать минут.

Мне хочется сорвать эти проклятые часы со стены. Вместо этого я разминаю шею.

– Разговоры о прошлом могут поднять множество тяжелых эмоций, если хотите закончить на этом, мы можем это сделать, – говорит мужчина, протягивая мне визитку. – На ней написан номер моего мобильного. Если решите поговорить со мной снова или что‐то понадобится, не стесняйтесь и звонитемне.

Я киваю в ответ, захватываю свое пальто и сваливаю оттуда.

Глава 7
Энди

Заходя в частный дом своих родителей, – эм, то есть в свой дом, – я опускаю свой рюкзак на пол. Крючки у двери уже заняты рюкзаками, куртками и разнообразной хоккейной экипировкой. Над вешалкой висит большой семейный портрет, и я на секунду останавливаюсь, чтобы полюбоваться улыбками родителей. Я ничего не меняла здесь с тех пор, как переехала. Часть меня хочет оставить все как есть и притвориться, будто ничего не произошло. Будто мои замечательные родители не погибли в той автокатастрофе.

Но даже несмотря на то, что я не чувствую себя здесь как дома, я до сих пор не могу осознать тот факт, что их больше нет. И обстановка в этом доме – это, кажется, последнее, что мне от них осталось. Оглядываясь вокруг, я могу с удовлетворением отметить цвета, которые выбрала моя мама, элементы декора, которыми она украсила стены, когда отец был на работе, а также мебель, в которой они сидели. Я до сих пор могу ярко представить, как мой папа сидит на крыльце рядом с Ноа по утрам. Папа пьет свой кофе, а крошечный Ноа сидит у него на коленках.

И хотя не росла в этом доме, я все равно чувствую, что привязана к нему. После того, как я родилась, мои родители очень долго пытались завести еще одного ребенка. Стоило им отказаться от этой идеи, это произошло. Поэтому у нас с Ноа такая большая разница в возрасте. К тому моменту, как мои родители продали наш дом в Вирджинии и переехали сюда, чтобы отец был поближе к работе и мог проводить больше времени с детьми, я уже училась в старшей школе.

Думаю, нам с Ноа было бы полезно немного оживить это место… сделать это вместе. Внести что‐то свое.

Добавлю‐ка я это в свой бесконечный список дел.

Стянув свои кроссовки, я скольжу по ламинату вдоль коридора. Я ожидаю застать Ронду с Ноа за кухонным островком, где они обычно делают домашнее задание, но вместо этого Ронда, нахмурившись, сидит на диване одна с встревоженным выражением лица.

Увидев меня, она немного оживляется.

– Ах, Энди. Ты пришла.

– Все в порядке? – Я сажусь на диван рядом с ней, и она откидывается назад на подушки.

– Думаю, все нормально. Просто сегодня у Ноа было плохое настроение, когда я забрала его после тренировки. Он и слова мне не сказал. Но мы сделали домашнее задание.

Я расслабляюсь, позволяя себе удобно устроиться на диване. Откинув голову назад, я глубоко вздыхаю, а затем поворачиваюсь к Ронде.

– Так он с тобой обычно разговаривает?

Женщина склоняет голову вбок, наблюдая за мной с интересом.

– Конечно. Он рассказывает, как у него прошел день, всегда говорит мне о том, сколько шайб он забил на тренировке. – Ронда улыбается.

Я чувствую, как жжет в глазах, и стараюсь не обращать на это внимание. Я не хочу, чтобы она чувствовала себя плохо из‐за того, что Ноа ей открывается. Я не буду показывать своих чувств. Это не ее вина, что мой брат не хочет со мной разговаривать.

Сглотнув ком в горле, я стараюсь непринужденно посмеяться.

– Здорово.

Ронда встает и проходит на кухню.

– Я разогрею ужин. Хочешь бокал вина?

Я уже собираюсь встать, но она смотрит на меня с неодобрением.

– Даже не смей вставать. Сиди и отдыхай.

Я понимаю, что спорить с ней нет смысла, поэтому не встаю.

– Знаешь пациента из палаты 504?

Ронда закатывает глаза.

– Как же его не знать. Самый тяжелый по уходу пациент на этаже.

– Он был одним из моих пациентов сегодня, так что мне не хватает энергии, даже чтобы поесть.

Она усмехается.

– Извини, дорогая, но кормить с ложечки я тебя не буду.

Я смеюсь ей в ответ.

– Я уж постараюсь собраться с силами, чтобы взять вилку в руки. Что сегодня в меню?

– Нежное куриное филе, обжаренные в редких итальянских панировочных сухарях. А к нему – паста в изысканном сливочном соусе, – отвечает она, захватив бокал из шкафа, наполовину наполняя его игристым вином.

– Значит наггетсы с макаронами?

– Ага. – Ронда улыбается, протягивая мне полную тарелку и бокал вина.

Я с благодарностью беру у нее еду, положив тарелку себе на колени, а бокал на пуфик перед диваном.

– Спасибо, Ронда. За все, – я улыбаюсь. – Правда, выглядит очень аппетитно. Даже если все это отложится у меня в бедрах.

Ронда слегка шлепает меня по колену.

– А ну хватит! Мужчинам нравится, когда есть за что подержаться.

Я комично ахаю.

– Ронда! Какая ты пошлая!

Женщина закатывает глаза и возвращается обратно на кухню. На барном стуле лежит ее куртка и сумочка.

– Пока я не ушла, вам что‐нибудь еще нужно?

– Нет, все хорошо. Увидимся завтра на работе? – спрашиваю я с полным ртом макарон. Я быстро запиваю их вином.

– Да, я приду. – Она надевает свое пальто, и в этот момент Ноа спускается со второго этажа. Его волосы мокрые после душа. Он одет в клетчатые домашние штаны и на нем нет футболки.

Увидев Ронду, мальчик немного опускает плечи.

– Уже уходишь?

В ответ на вопрос женщина взъерошивает его влажные волосы.

– Да, дружок. Увидимся на следующей неделе?

– Хорошо. – Ноа слегка ей улыбается. От этого мое сердце замирает.

Мы прощаемся с Рондой, и Ноа сразу же собирается наверх.

– Эй, погоди секунду! – окликаю его я. Он останавливается и оборачивается ко мне. – Как тренировка?

Ноа поводит худым плечом.

– Нормально.

– Ронда сказала, что ты будто бы был… немного расстроен. Когда она закончилась. – Я делаю шаг навстречу брату, стараясь не двигаться слишком резко. Словно он – дикий звереныш, и я могу легко его спугнуть.

Ноа тяжело вздыхает.

– Да ничего такого. Просто этот дурацкий новый тренер… раскомандовался.

Воспоминания о Митче Андерсоне и его грубом отношении к мальчишкам заставляют меня нахмуриться. Я все еще задаюсь вопросом, не сделали ли они что‐то плохое, чем заслужили выговор. Но Андерсон, по‐видимому, известен свои вспыльчивым характером. Я стискиваю зубы.

– Мне с ним поговорить?

Глаза Ноа расширяются, и он мотает головой из стороны в сторону. Затем он открывает рот, будто собирается сказать что‐то еще. Мое сердце сжимается от любого его малейшего движения, это просто смешно. Но, может быть, это можно назвать прогрессом.

Ноа вновь сжимает губы и опускает голову. Но через мгновение он вновь поднимает свой взгляд на меня.

– Ты… Эм… Придешь на следующую тренировку?

– Конечно приду, – возможно, я говорю это слишком радостным голосом, но я очень хочу расположить к себе брата.

– Может быть, ты… – начинает он, но сразу же замолкает, вновь вперившись в пол.

– Что? – Он действительно хочет что‐то у меня попросить. Это и правда прогресс. Сердце у меня в груди бьется как бешеное. Мы обязательно преодолеем этот неловкий период в жизни, когда он едва со мной разговаривает, и вновь вернемся к тому, что он будет считать меня крутой сестрой. Как было, когда я еще не стала его опекуном, славные дни, когда я отправляла ему сувениры из моих поездок.

– Может быть, ты не будешь выходить на лед в следующий раз? Это было ужасно неловко.

Сердце сразу же замирает. Уверена, что, помимо этого, я меняюсь в лице. Я стараюсь изо всех сил спокойно улыбнуться. Мой брат меня стыдится. Ничего страшного. Бывает. Все супер.

– Конечно. – Я пожимаю плечами.

– Ладно. – Он смотрит на меня, как на сумасшедшую, и это чуть не выводит меня вновь на эмоции. – Ну, спокойной ночи тогда.

– Доброй ночи, Ноа.

Два дня спустя мы приезжаем на каток на очередную тренировку Ноа. Я никогда бы не подумала, как много родительской энергии уходит на занятия спортом: тренировки, стоимость экипировки, матчи. Это занимает всю твою жизнь. Но Ноа это нравится, и я готова сделать все, чтобы он был счастлив.

Наверное, это и есть причина, по которой родители продолжают водить своих детей на спорт. Они смотрят за тем, как их детки занимаются любимым делом. Хотя каждая мамочка на трибунах смотрит не на своего ребенка, а на Митча Андерсона.

Я могу признать, что это завораживает – наблюдать, как крупный, мускулистый мужчина изящно двигается по льду с грацией фигуриста. Его движения и не должны быть красивыми, но тем не менее его мастерство впечатляет. И конечно, это единственная причина, по которой я не могу отвести от него глаз. Конечно же, не из‐за его темной бороды или широких плеч. И уж точно не из‐за огромных рук, которые я вижу всякий раз, когда он снимает свои большие хоккейные перчатки.

Митч скользит по льду за ограждением, проезжая прямо мимо меня и моей новой компании мамочек. Затем он без малейшего труда отъезжает назад, слегка повышая голос на одного из мальчиков. По тону можно понять, что он на него не злится.

Две женщины рядом со мной синхронно вздыхают, и я закатываю глаза от того, как очевидно они по нему сохнут.

– Девчонки, угомонитесь. Давайте просто почиллим, – говорю я, используя новое слово, которое я услышала от Ноа. В один из тех редких моментов, когда он со мной разговаривает.

– Митч днями напролет у меня в мыслях, а я и не против. – Стеф двигает рыжими бровями, и мы все смеемся.

Затем к нам подходит муж Тори. Она познакомила нас сегодня, когда дети переодевались. У мужа Тори, Брайана, голубые глаза, и он кажется общительным и дружелюбным. На голове у него кепка «Ди Си Иглз», из‐под нее торчат растрепанные каштановые волосы.

Брайан смотрит на свою жену, качает головой и дуется, а затем бросает клетчатый шарф прямо ей в лицо:

– Держи, детка. Думаю, тебе пригодится, чтобы вытереть слюни, – поддразнивает он ее.

Тори встает, закидывает шарф прямо ему на плечи и притягивает мужа, чтобы поцеловать его.

– Никто с тобой не сравнится, дорогой.

Поцеловав Брайана, она отстраняется, но он притягивает ее за края куртки и прижимает к себе, чтобы вновь поцеловать.

– Хватит! – слегка вскрикивает Тори. – А вдруг Митч увидит и подумает, что я занята!

Смеются все, кроме ее мужа. Он закатывает глаза.

– Ты сумасшедшая.

Она подмигивает ему в ответ, а затем смотрит на меня.

– Ребят, а вы заметили, что Митч пялится на Энди?

От этих слов Стеф заметно краснеет. Она же не… ревнует? Я напрягаюсь в плечах. Я сама частенько посматриваю на этого грубияна, но ни разу не замечала, чтобы он глядел в мою сторону.

– Он не пялится. Прекрати, – шепчу я, смотря сквозь стеклянное ограждение, чтобы удостовериться, что его нет рядом. Не то чтобы я действительно была ему интересна.

Брайан усмехается.

– Я – мужик, но даже я заметил, как часто он сюда поглядывает. Я просто рад тому, что он не смотрит на мою жену. Учитывая, что она так и хочет уйти с ним.

Тори шлепает мужа по плечу.

– Да я бы ни за что не пошла с ним, и ты знаешь это! Любоваться творением божьим это одно… а вот забираться на него – это другое.

Мы все смеемся, даже Брайан хохочет с нами.

Тори игриво толкает меня в бок.

– Позови его куда‐нибудь. Ты же не занята?

– А как же я? – спрашивает Стеф, оскорбленная происходящим.

– Подруга, на твоих бумагах о разводе еще чернила даже не высохли. – Тори вновь поворачивается ко мне, не замечая того, насколько обижена Стеф.

– Я, конечно, не занята… Но и не лезу на стену. Да даже какой‐нибудь таксист получше этого идиота. – Глазами я нахожу своего брата на льду. Он хмурится в то время, как Митч его отчитывает. – В первый день я увидела, как он кричал на мальчиков. Он явно не пример для подражания, который я бы хотела видеть рядом с Ноа.

Все кивают, внимательно слушая. Стеф немного успокоилась. Я продолжаю:

– Если бы я все‐таки освободила немного времени для мужчины, я бы выбрала кого‐нибудь заботливого, доброго… кого‐то, кто хотел бы стать отцом.

Я вспоминаю доброго героя из романа, который я сейчас читаю, с характером как у золотого ретривера, и мечтательно вздыхаю.

Тори тихо выдыхает умиленное «о‐оу».

– Звучит логично. Но вот, что я думаю: мужчина, который немного груб по своей натуре и правильно пользуется авторитетом, может быть таким же нежным и замечательным отцом, как и добряки, о которых говоришь ты.

Она поднимает брови, будто бы что‐то вспоминая, а затем вновь переводит хитрый взгляд на меня.

– Нет ничего лучше мужчины с сильными руками, – она говорит это таким двусмысленным тоном, что я игриво охаю ей в ответ.

Стеф медленно хлопает в ладоши, соглашаясь с речью Тори, а затем драматично изображает мурашки и говорит:

– Да, мэм! Хорошие, сильные руки. – Она обмахивает ладошкой лицо, делая вид, что ей жарко.

Тори добавляет:

– Каждый раз, когда Брайан твердым тоном говорит детям быть тише и говорить вежливее со мной, я готова тут же утащить его в спальню.

Брайн неловко кашляет.

– Эм, я думаю, я вернусь туда, где стоял. – Он уходит, не сказав больше ни слова, оставляя нас хихикать дальше.

После тренировки мы ждем мальчишек из раздевалки у главного входа.

Сын Стеф, Деклан, такой же рыжий и веснушчатый как мама, выходит оттуда первым. На его лице широкая озорная улыбка. Остальные идут позади него, но я на них не смотрю, потому что замечаю ярость на лице Ноа. Он явно чем‐то огорчен, потому что он подходит ко мне, вырывает ключи от машины из моих рук и выходит на парковку.

Прежде чем я успеваю побежать за ним, кто‐то хватает меня за локоть сзади. Прикосновение нежное, но от ощущения большой теплой руки по коже бегут мурашки. Не знаю, почему, но я уверена в том, что это Митч Андерсон, еще даже не обернувшись.

– Мы можем поговорить… наедине? – спрашивает он низким голосом, наклоняясь ближе к моему уху, чтобы перекрыть шум толпы.

Мне не нравится, что со мной делает этот глубокий голос. Он будто проходит током сквозь все мое тело. Ощущается это, как массажное кресло, разминающее тебя с головы до ног.

Я смотрю ему в глаза.

– А в этот раз не убежите, поджав хвост?

Он лишь еще сильнее хмурится.

– Извините, вам хотелось еще покричать на меня после тренировки?

Пока он разговаривает, я замечаю, что он переоделся. Теперь вместо хоккейной формы на нем однотонная серая футболка, поношенные джинсы и кроссовки. Мой взгляд падает на его руки, когда он раздраженно скрещивает их. Они все в татуировках. Мне так хочется потрогать рисунки на коже и изучить каждое произведение искусства, но это было бы неловко.

К тому же крутые татуировки не отменяют чей‐то ужасный характер.

Отводя взгляд от его рук, я отвечаю:

– Вообще‐то да. Хотелось бы. Очевидно, что кого‐то следует научить, как обращаться с детьми.

Он издает звук, похожий на что‐то среднее между рычанием и вздохом.

– Так мы можем поговорить или нет?

– Ладно, – говорю я.

Он кивает в сторону женской раздевалки, которая сейчас пуста и, надеюсь, не так плохо пахнет, как у мальчиков. Я следую за ним, замечая, что его движения вне льда такие же уверенные, как и когда он надевает коньки.

Он придерживает для меня дверь, позволяя мне пройти первой. Я протискиваюсь мимо него, вдыхая запах его кожи. От него пахнет не так плохо, как я ожидала. Митч пахнет, как свежий горный водопад, и это раздражает меня еще больше. Он должен пахнуть потом или палеными волосами. В общем, как‐то ужасно, соответствии с его ворчливостью.

Заходя внутрь раздевалки, я осматриваю просторное помещение, поделенное на части длинными металлическими шкафчиками и рядами деревянных скамеек. Я сажусь на край одной из них, и Митч садится рядом, на соседнюю скамейку.

– Я хочу объяснить, что происходит, чтобы вы в следующий раз не кричали на меня перед всеми… – Он поднимает бровь, но его взгляд серьезен.

Я скрещиваю руки и приподнимаю подбородок.

– Ладно.

Из‐за серой футболки его каре‐зеленые глаза сегодня выглядят более карими, чем когда он в голубой форме тренера Хотя я не особо слежу за тем, на какой стороне цветного спектра сегодня его глаза.

Он нервно проводит огромной ладонью по влажным от пота волосам, вновь привлекая мое внимание к своим татуировкам. У него на бицепсе изображен рычащий тигр, и я хочу узнать, какой смысл стоит за этим. Или, может быть, он из тех людей, которые просто делают татуировки, которые им нравятся, без всякой причины. Может быть, он делает татуировку каждый раз, когда злится… что объяснило бы их огромное количество.

– Послушайте, в одном вы правы. Я не очень лажу с детьми. Черт, да мне даже работать тут не хочется. Но я должен.

– Ну, хотя бы вы честны со мной, – говорю я строгим тоном. Но на самом деле от его признания я чувствую укол вины. Девять месяцев назад я тоже вообще не понимала, как заботиться о Ноа, но за мной не наблюдала огромная толпа зрителей, которой видна каждая моя ошибка.

Он прочищает горло.

– В общем. Мальчики в нашей команде дразнят Ноа. – Он делает паузу, разглядывая свои кроссовки. Затем он тяжело вздыхает: – Ему явно некомфортно, – они шутят насчет вас, в основном. А это его сильно задевает. И они это знают.

Глава 8
Митч

– Что? Я не понимаю, зачем… И почему это так задевает Ноа.

Мама Ноа искренне удивлена и обескуражена. Очевидно, она не осознает, насколько она привлекательна и как мальчишки любят дразнить Ноа по этому поводу. Это прям как в песне «Stacy’s mom». Только это мама Ноа…

Весь этот разговор ужасно неловкий. Разборки с родителями – вот еще одна причина не работать с детьми. К счастью, Аарон поговорит с мамой конопатого. Он сказал, с ней тяжело найти общий язык… Ох уж эти женщины.

Я поворачиваю голову вбок, хрустя шеей. Эта плохая привычка осталась у меня с детства. Когда я смотрю на девушку, я замечаю, как она пялится на мои руки.

Я чувствую, как по всему моему телу расплывается приятное чувство удовлетворения. Из‐за него мне становится немного жарко. Мне повезло, что я уже мерзкий и вспотевший, поэтому я думаю, что моя собеседница этого не заметит.

Я отвожу взгляд от девушки и продолжаю объяснять ей ситуацию:

– На самом деле, это неважно. Тренер Аарон уже разговаривает с родителями мальчиков. Но дело в том, что тяжелый характер Ноа только все усугубляет.

Она распахивает глаза. Возможно, ее удивил тот факт, что у Ноа тяжелый характер.

– Рыбак рыбака, как я понимаю, – тихо произносит она.

Я провожу языком по кромке своих зубов, стараясь сохранить спокойствие. Она права, конечно, но могла бы попридержать свой острый язык хотя бы раз. От всех этих фразочек мне хочется перекинуть ее через свои колени и… нет, сейчас не лучшее время для таких мыслей.

Я откашливаюсь и глубоко вздыхаю.

– У Ноа есть потенциал, – неохотно признаю я. Она смотрит на меня, раздраженно поджав губы, а я думаю лишь о том, чтобы перекинуть ее снова через плечо, просто чтобы не видеть это выражение лица. Что же в ней такого, что выводит меня из себя?

Закрыв глаза, я вновь мысленно возвращаюсь к теме разговора…

– Дело в том, что Ноа более физически одарен, чем другие мальчишки, и, наверное, в этом и причина их злых шуток. Но я мало могу помочь вашему сыну развить свои навыки, когда половину всей тренировки я трачу на то, чтобы отругать его за драку.

А еще ее сын напоминает мне меня. Но, видя, что девушка, смотрящая на меня своими большими карими глазами, ненавидит меня до глубины души, я решаю оставить это при себе. Я вспоминаю Ноа, весь тот едва сдерживаемый гнев, который выплескивается из него в самые неподходящие моменты. Да, это очень на меня похоже. И я не уверен, почему, но я не хочу, чтобы мальчишка закончил так же, как я, и в свои почти тридцать лет все еще боролся с неконтролируемым гневом.

– Ноа – мой брат, а не сын, – отвечает она, сглатывая. Теперь девушка выглядит немного бледнее, будто от осознания того, какие сильные у мальчика эмоции и как они виляют на его повседневную жизнь и дружбу с другими. – Ему тяжело справляться с тем, что наших родителей не стало. Я не придумываю оправдания, но я, если честно, уже не знаю, как ему помочь.

Мое дурацкое сердце мечется между тем, чтобы сжаться от боли за Ноа и замереть от того, что эта девушка ему – всего лишь сестра. Поэтому она выглядит так молодо. Наверное, она не многим моложе меня. Я даже представить не могу, каково бы мне было, если бы поверх всех проблем у меня был бы еще младший брат, о котором нужно заботиться. Кажется, я начинаю понимать, откуда берется ее вредность и защитная грубость.

– Я понимаю, что я вам обоим не особо нравлюсь, но, возможно, я смогу помочь?

Девушка сводит брови и хмыкает.

– Вы? Что, вы подеретесь друг с другом, чтобы выплеснуть свой гнев?

Я отвечаю ей столь же раздраженным выражением лица.

– Ты слишком много болтаешь.

К моему удивлению, девушка не отвечает. Лишь слегка щурит свои красивые глаза.

– Если мы потренируемся с Ноа один на один, мы сможем побольше сфокусироваться на его спортивных навыках. К тому же немного дополнительного времени на льду может быть полезно для ментального здоровья, – я опускаю взгляд. – Мне лично это помогает.

Обычно я так много не разговариваю, но множество часов, проведенных дома, сводят меня с ума. Конечно, я все еще тренируюсь с командой и занимаюсь с тренером, но без матчей и поездок все это почти не ощущается. Может, это эгоистично с моей стороны. Я предлагаю помощь, но чувствую, будто бы использую Ноа, чтобы отвлечься и провести больше времени за хоккеем. Но если это правда поможет мальчишке, так уж ли это плохо?

Она просто снова смотрит на меня в ступоре, ее глаза блестят как две шоколадные конфеты. Я не назвал бы себя сладкоежкой, но что‐то в этих глазах склоняет меня к тому, чтобы им стать.

Нет-нет, Митч. Никем ты не станешь. Ты никогда не будешь тем, в ком нуждается женщина.

Я резко встаю, вспоминая о том, что должен держаться подальше от каждого, из‐за кого я… чувствую хоть что‐то.

– В общем, мне пора бежать. Подумай об этом и сообщи, что решишь, на следующей тренировке.

Я медленно продвигаюсь к двери, а девушка лишь смотрит на меня в замешательстве.

Она встает со скамейки, но я ухожу до того, как она успеет что‐то ответить.

Сегодня четверг. После тренировки с командой Иглз, я еду к доктору Кертису на второй терапевтический прием. Сегодня обстановка в его офисе такая же тихая и спокойная, а диван с креслами такие же удобные на вид. Сейчас не идет дождь, и я наконец замечаю вид из большого окна. Оттуда можно даже увидеть памятник Вашингтону.

Сегодня док наверняка задаст мне кучу глупых вопросов… обо мне, моей семье. Это будут вопросы, на которые я не хотел отвечать еще на прошлой сессии и, наверное, никогда не захочу. Удачи с попытками подобрать ко мне пароль, доктор. Я давно закрыл все эти чувства на ключ и выбросил его.

Я вглядываюсь в окна, когда мужчина прерывает молчание и задает мне вопрос, который застает меня врасплох:

– Митч, что вам нравится в себе?

– Мой шарм и общительность, – говорю я сухо, вновь поворачиваясь к окну.

Доктор усмехается.

– Ладно. Что‐то еще?

Я долго думаю. Мне сложно придумать что‐то, что я искренне люблю в себе, кроме навыков в хоккее. Но я не думаю, что этот ответ его удовлетворит, а если я все‐таки отвечу на этот вопрос, возможно, я смогу дойти до конца сессии, избежав его пилящих вопросов о родителях. Мне хочется сделать так, чтобы он подумал, что раскрыл меня и сейф у меня в груди… Что я действительно хочу ему открыться и мне становится лучше… Что‐то вроде того.

В конце концов, я вздыхаю и привлекаю его внимание.

– Я трудолюбивый.

Его лицо загорается.

– Отлично, отлично. Я это вижу. Благодаря этому вы добились всего, что у вас есть.

Я немного расслабляюсь, стараясь не показать, насколько я доволен тем, как хорошо я ответил на его дурацкий вопрос. Теперь и он доволен, и я едва заметно киваю.

– Можете, пожалуйста, сказать, что вам в себе не нравится?

Я не могу удержаться и громко фыркаю. Доктор Кертис с интересом склоняет голову вбок.

– Мне обязательно произносить это вслух?

Он вопросительно поднимает бровь.

– Что именно?

Я развожу руками в воздухе, уже чувствуя огорчение из‐за всей этой ерунды.

– Да этих вещей миллион, – я повышаю голос, чувствуя знакомое пламя гнева внутри. Оно медленно поднимается от живота к моим ушам. Если бы это было физически возможно, с них бы уже давно валил пар. Мне не обязательно смотреть в зеркало, чтобы знать, что они покраснели. – Но больше всего я ненавижу свой характер.

Доктор Кертис не реагирует на мой взрыв эмоций, он спокойно смотрит на меня и записывает что‐то в планшет.

– Спасибо за честный ответ, Митч. – Он откладывает планшет на столик, стоящий рядом, и перекидывает ногу на ногу, изучая меня. – Интересно, что вы можете назвать миллион причин.

Я непонимающе смотрю на него. Эмоции у меня закончились. На сегодня я все.

– Почему вам кажется, что назвать свои отрицательные стороны легче, чем положительные?

Его вопрос действительно меня удивляет. Он застает меня врасплох, поэтому моя маска спадает на какое‐то время. Я открываю рот, собираясь что‐то сказать, но слова не выходят. Я вспоминаю отца и то, как он подсел на аптечные таблетки, чтобы не чувствовать боли, когда мать ушла. Вскоре он обратился к нелегальным препаратам. Я вспоминаю все то, что он говорил мне, когда был не в себе, либо пьяный вдрызг, либо же под кайфом. В восемь лет все это казалось мне правдой.

Ты плохой ребенок. Если бы не ты, твоя мать бы не ушла. Если бы тебя не было, мы с ней все еще были бы вместе, и мы были бы счастливы.

Я заталкиваю эти мысли глубоко внутрь себя и чувствую, как гнев постепенно нарастает в груди. Это то, о чем я никогда не думаю. То, что я стираю из памяти и кладу на дно своего «сейфа». А этот проклятый доктор собирается все снова откопать.

– Почему бы нам не попробовать упражнения на дыхание? Вы выглядите расстроенным.

Под спокойный, но настороженный голос доктора Кертиса я чувствую, как что‐то внутри меня щелкает. Я так не могу. Не могу сидеть тут и разговаривать с едва знакомым мне мужчиной о призраках прошлого, каждую неделю. Это какая‐то особенная пытка. Неужели кто‐то действительно занимается этим добровольно?!

Я поднимаюсь со своего кресла и выхожу из офиса. Я даже не забираю пальто.

Мужчина не выходит за мной.

Удовлетворение от того, что я покинул кабинет доктора Кертиса, быстро улетучивается, потому что через пятнадцать минут я встаю в пробку. Я снова чувствую себя зверем в клетке, как долбаный цирковой тигр. Как будто все так и кружат вокруг меня, ожидая, что я либо прыгну через это чертово кольцо, либо сорвусь с места и сожру циркача. Я потряхиваю коленом от едва сдерживаемой агрессии, оглядываюсь по сторонам и вижу на одной стороне улицы популярный бар. Сегодня вторник, на часах полдень, и здесь не так много народу, и на мгновение я жалею о том, что не пью.

Но я отказываюсь быть, как мой отец. Хотя иногда мне и приходится подавлять желание заглушить такие порой неудобные чувства.

Чувства, эмоциональная травма. Я даже не уверен, в чем разница. Я просто знаю, что не хочу ощущать, как тиски сжимают мою грудь так, словно она сейчас разорвется.

Когда я наконец добираюсь до дома и плюхаюсь на диван, я уже спокоен.

Я достаю телефон из кармана и вижу один пропущенный звонок и сообщение от доктора Кертиса. Я игнорирую пропущенный звонок, но открываю короткое сообщение.

1 Снайпер в хоккее – это высокоточный нападающий, который забросил наибольшее количество шайб в ворота противника.

2 Линия высадки пассажиров – в США это специальная полоса в дорожной разметке у школ. Она нужна для того, чтобы родители смогли безопасно высадить ребенка у входа в здание. Подъезжая к школе, машины выстраиваются в линию и поочередно высаживают учеников, а затем уезжают. Парковаться на ней запрещено.

Продолжить чтение

Желание или защита

Глава 1Митч

Глава 2Энди

Глава 3Митч

Глава 4Энди

Глава 5Митч

Глава 6Митч

Глава 7Энди

Глава 8Митч