Помещик. Том 2. Новик

Глава 1

Поздний вечер.

По тёмной улице, освещённой только лишь выступающим из-за облаков месяцем, шёл неприметный человек. Мужчина. Во всяком случае, об этом говорили его походка и пропорции тела.

Он шёл неспешно. Старательно избегая так или иначе освещённых мест. Стараясь не вылезать из густых теней ночного мрака.

Иногда ему навстречу выходили запоздавшие прохожие. Местами пьяные. Но он раз за разом уклонялся от лишнего общения с ними. Просто молча наклонял голову вниз и шёл скорее мимо, даже если те что-то у него спрашивали. Или же стоял в стороне, не шевелясь, давая им спокойно пройти. Когда же видел компанию, то отступал в переулок. Вроде как сворачивал. Ему явно не хотелось общения с окружающими. Так что если бы за ним наблюдал кто-то со стороны, то удивился бы, когда он подошёл к не самой популярной корчме на окраине города и уселся на лавочку подле неё.

Минут через пять из тени с другой стороны от корчмы вышел ещё один неприметный человек. И сел на лавочку рядом.

Несколько секунд тишины и покоя. Пока новый гость не предложил первому незнакомцу какой-то кувшинчик.

– Не хочешь? Зря.

Немного помолчали.

– Слышал, что у тебя есть ко мне дело. Не обманули?

– Не обманули. В Туле живёт паренёк. Зовут Андреем сыном Прохора. Его там все знают.

– Тебе нужна его голова?

– Да. Но живой.

– Живой? Проснулось человеколюбие на старости лет?

– Не твоё дело! – огрызнулся первый незнакомец.

– Моё.

– ЧТО!?

– Ты даёшь опасное задание. Обычно тебе хватало простой головы. А теперь что? А если он сбежит? А если болтать станет, когда ты его отпустишь? Я с живыми людьми работать не люблю. Чревато это. С мёртвыми головами как-то спокойнее.

– Он нужен мне живым, – упрямо произнёс первый незнакомец. – О том, что болтать станет, не беспокойся. Попадёт ко мне, света белого больше не увидит.

– Что-то тебе сделал дурное?

– Ты задаёшь слишком много вопросов.

– Я должен понимать, на что ты меня подбиваешь. Может, избавиться от меня захотел?

– Если бы я захотел от тебя избавиться, то ты бы давно лежал в канаве с перерезанным горлом. Разговаривать с тобой для этого совсем не обязательно.

– Ясно, – усмехнулся второй незнакомец. – К чему я должен быть готов?

– Паренёк хорошо пластует саблей.

– Насколько хорошо?

– Опытного поместного дворянина расписал как ребёнка.

– Нрав?

– Дикий. Что твой волк.

– Ты уверен, что тебе нужен он живым?

– Ты глухой?

– Сколько?

– Сто.

– СКОЛЬКО?! – ахнул второй незнакомец.

– Сто. Если убьёшь всех, кого найдёшь возле него, – сто двадцать. Плюс у него ещё возьмёшь сколько-то. Бронька с мисюркой рублей на десять его потянет. Сабля у него добра – ещё дюжины полторы, может, две. Монетами у него точно больше десяти рублей имелось. Точнее не скажу. Но то – сверху. А моя цена уже сказана.

– Ты никогда столько не платил.

– Я никогда его и не заказывал.

– Его будут искать?

– Я бы не советовал тебе его всем встречным показывать. Связал. Сунул кляп в рот. И положил под сено на дроги. Так тебе самому будет проще.

Помолчали.

– По рукам?

– Полторы сотни.

– ЧТО?!

– Полторы сотни. – повторил второй незнакомец. – Причём вперёд.

– Вперёд? Обмануть меня вздумал?!

– Чуйка моя говорит, что дело это пахнет дурно. Так что рисковать попусту не хочу.

– А чего дурного? Он простой поместный дворянин с окраины.

– Ты смотри сам, – пожал плечами второй незнакомец. – Я свою цену назвал. Ты знаешь, я человек слова. Обещал – значит, сделаю.

– Ты ведь понимаешь, с кем дело имеешь?

– Сколько у него людей? – проигнорировав угрозу собеседника, спросил второй незнакомец.

– Там два послужильца из холопов. И сколько-то простых обывателей. Крестьян да ремесленников. Даже нищий один есть. Но не хочу тебя обнадёживать. В прошлом году людей у него было меньше, и он имел дело с разбойниками. С дюжиной. Так из них, сказывают, только трое сумели ноги унести.

– Совсем юный паренёк?

– Верно. Молокосос. Новиком поверстали.

– И где же это юный поместный дворянин так с сабелькой поднаторел? Они ведь как вылупятся – ни черта не умеют. Только на службе, в походах и осваивают. Особенно добро выходит у тех, кто на береговую службу ходит. Но туляки вроде бы от сего избавлены. Они за берегом. Считай, круглый год тетёшкаются с татарами. Так что… не понимаю… Не может быть, чтобы молокосос столь искусно наловчился…

– Сам голову ломаю. Но с сабелькой ты с ним не сходись, если предложит. Мню, что он мог душу дьяволу продать.

– Так чего открыто не возьмёте?

Первый незнакомец повернулся к своему визави и остро взглянул на него. Но говорить ничего не стал.

– Нельзя?

– Нельзя.

– Ты точно смерти моей хочешь, – покачал головой второй незнакомец. – Брать живым характерника[1] – гиблое дело.

– Не придумывай сказок. Я тебе не говорил, что он колдун.

– Земля слухами полнится. Ныне только ленивый не слышал о буче в Туле. И о том, что там какой-то паренёк расписал матёрого супостата.

– Что ещё болтают?

– Что паренёк этот сговорился с лешаком, и теперь волки стерегут его жилище.

– Вздор!

– Вздор или нет, но так говорят, – пожал плечами второй незнакомец. – А по пьяни он на каком-то непонятном языке говорил. И не на одном.

– То мне ведомо. Что-то ещё?

– Я не хочу ним связываться. Если бы ты его голову заказал – сошлись бы. А живым… Не хочу. Чуйка моя сказывает – держаться надо от него подальше.

– Испугался паренька?

– А ты сходился когда-нибудь с колдунами в бою?

– Бывало.

– И даже чиряка на жопе не вскочило?

– Всевышний оберегает меня за крепость веры.

– Моя вера не так крепка. И я чую большие неприятности. Да и мои люди вряд ли захотят с ним связываться. Так что…

– Хорошо, – после недолгой паузы произнёс первый незнакомец. – Сто пятьдесят рублей вперёд. И ещё полсотни сверху по завершению дела. Если всех видаков вырежете, а его живым доставите. И, желательно, целым.

– Завтра тут же буду ждать деньги. В это же время.

– Но если обманешь…

– Не пугай, – усмехнулся второй незнакомец. – Пуганый. Кто на дыбе не висел, тот жизни не видел.

– Поверь, дыба тебе покажется мелким неудобством, если в этом деле ты меня подведёшь. А сбежишь, так не беда. Найдём. Где угодно найдём. Сам знаешь – рука у нас длинная.

– Знаю… – ответил второй незнакомец.

Первый молча кивнул. И не прощаясь, ушёл.

Второй же ещё долго сидел и думал.

Заказ этот ему не нравился чуть более чем полностью.

Работёнка у него была непростая, и жизнь заставила научиться доверять своей чуйке и слушать, что люди говорят. А не говорили они ничего хорошего. Слишком уж много всего непонятного было вокруг этого паренька из Тулы.

Ему сказывали, что начиналось всё заурядно. Будто бы щенок, отпрыск поместного дворянина, оказался один, потеряв отца. Его тут же взяли в оборот. Чего добру пропадать? Попытались. Но лучше бы они его не трогали. Потому что малец оказался явно тем говном, к которому лучше даже не подходить, чтобы не задохнуться от вони.

Это было странным.

До крайности необычным и странным.

Ещё более странным и мутным выглядело поведение заказчика. Раньше он никогда не обращался к нему с такими делами. Голову какому купчишке отрезать или село заигравшееся припугнуть. Ничего особого. И платил за работу куда как меньше. Да ещё торговался с отчаянием обречённого, готовый за каждую полушку удавиться.

А тут что?

Сам сто рублей предложил.

Это было ОЧЕНЬ много. Подозрительно много.

Ещё подозрительнее выглядело лёгкое согласие на увеличение цены до ста пятидесяти. Если заказчик не пообещал бы выдать эти деньги авансом, было бы совершенно ясно – он решил их тоже пустить под нож. После дела. Сейчас же – непонятно.

«Света белого не увидит…» – мысленно, про себя усмехнулся незнакомец. Такие обещания его всегда забавляли. Потому что редко бились с действительностью. Именно поэтому он и не связывался с похищением людей. Хотя дело доходное. Украсть двух-трёх смазливых юниц да продать татарам. Что может быть проще? Ан нет. Девочки могут вернуться. Через выкуп или ещё как. Не все. Не всегда. Но эти возвращающиеся несли за собой смерть. Ибо разбойный приказ редкий раз на дыбе кого-то из-за похищений не подвешивал. Для вдумчивого и насыщенного общения, разумеется. А мертвецы лишнего не скажут. Даже если очень захотят.

В этом же деле он был уверен – всё не так, чем кажется. Ведь как ему говорили, в Туле крутились люди царя. И что с одним из них этот паренёк даже пил. К чему бы это? К дождю или к плахе примета? Людей царя он убивал. Мелких сошек. Изредка. Но тут явно дело пахло дурно…

Одна его сторона радовалась и буквально ликовала. Сто пятьдесят рублей! Да ещё полсотни после дела. Плюс улов с усадьбы этого юного помещика минимум рублей на двадцать. Большие деньги! Огромные для людей его полёта!

Другая же его сторона откровенно паниковала. Ему в этом заказе не нравилось всё. Вот буквально всё. От того, кого и как заказали, и заканчивая платой за дело. Эта неприлично большая сумма пугала ничуть не меньше, чем странный парень. Жизнь его научила тому, что жадные люди щедрыми не становятся. А если вот так сорят деньгами, значит, ты вскоре отдашь им больше или произойдёт что-то намного хуже…

– Проклятье… – прошипел этот второй незнакомец и с раздражением отбросил горшочек, который, жалобно тренькнув, разбился.

– Даже не переживай, – произнёс мужчина, вышедший из темноты. – Примем плату в лучшем виде.

Он всегда брал с собой на встречи ребят, которые прикрывали его. А заодно слушали, что было крайне неприятно. Но за всё нужно платить. И за безопасность тоже. Сейчас же эти «уши» оказались настолько не к месту, что незнакомец аж зубами заскрипел. Ведь по всему выходило, что уже через час, край через два, все его ключевые подчинённые будут знать о заказе на две сотни рублей. Куш! Лихая удача! Разве кто-то из них откажется?

Сплюнув с раздражением, он встал и уже несколькими секундами спустя растворился во мраке, зайдя за угол харчевни. Туда, куда не проливался из окон тусклый свет лучин.

Первый же незнакомец немного постоял поодаль. Подождал, пока эти лихие ребята уйдут. И отправился восвояси, всё так же тщательно избегая встречных людей. Дело действительно было очень важным, и ему требовалось посмотреть на реакцию подчинённых этого бандита. Он их давно спалил. И по большому счёту торговался только что на площади он не со своим собеседником, а с ними. Ибо лидер никогда не пойдёт против желания стаи, на плечах которой стоит…

Глава 2

Маленькой землянки, которую возводил для себя Андрей минувшей осенью, теперь не хватало совершенно. Потому что по прошлому году их тут жило всего трое, а теперь – целая толпа.

Кроме самого Андрея с женой и тёщей, людей хватало.

Вышеупомянутые Устинка и Егорка были парнем освобождены от холопского положения сразу после верстания в поместные дворяне. Он выехал на площадь и при скоплении людей объявил об их свободе. После чего вручил по пять рублей, обещанные им, и предложил взять свою судьбу в собственные руки. Однако эти ухари, как парень и предполагал, даже не дёрнулись и остались при нём. Только теперь уже на добровольных началах. Очень уж заинтересовала их перспектива выбиться в полноценные послужильцы. Ведь если уходить, то в каком статусе? Крайне неопределённом, но однозначно низком.

Илья с женой Анфисой и двумя детьми также последовал за Андреем. Он посулил кузнецу две копейки[2] в день да кормление за счёт нанимателя. Что было круто. В Москве в эти годы ремесленник получал от одной до двух копеек за рабочий день. Изредка больше. Бывало же, что и меньше или вообще ничего. А тут стабильные две копейки плюс кормление. От такого предложения Илья не смог отказаться. Тем более что у парня он не подмастерьем должен был трудиться, а полноценным кузнецом.

Пётр Рябой, подвизавшийся последние несколько лет нищим на паперти, приоделся и удивил многих. И осанку стали его замечать, и взгляд, и вообще – призадумались о том, кто же он такой. Но мужчина не болтал. Пётр и Пётр. Хотя парень и понимал – это псевдоним. В каком статусе он с Андреем поехал – сложно сказать. Но поехал. Потому что, как предполагал парень, был ценным приобретением. Матёрые, побитые жизнью люди вообще крайне полезны, если понимать, как их использовать. Оставалось только решить этот загадочный ребус. Хотя, конечно, заставлять его таскать воду за кормление уже сейчас выглядело крайне сомнительной забавой.

Хромой плотник Игнат также присоединился к Андрею. Он повредил ногу в артельной работе и теперь не мог толком ходить. С костылём лазил. Но топором мал-мала владел. Сидя если. Годы у него были немалые. Родичей не осталось близких. Вот и перебивался как мог, едва ли не нищенствуя. Парень же положил ему московку в день и кормление за его счёт. И он не стал кочевряжится – для него это было невероятно щедрое предложение.

Ещё он подобрал трёх вдовушек. Крестьянок. После минувшего нашествия таких хватало. Для большинства – лишние рты и обуза. Ведь основная рабочая сила – крестьянин-мужик. А парню то и ладно – ему любые рабочие руки годились. Тем более что в его случае остро не хватало именно женщин, которые бы помогали по хозяйству. Да и плодить слишком уж концентрированный мужской коллектив – дурная затея. А тут вдовушки. Какое-никакое, а решение.

Дополнительно он сговорился с двумя бобылями[3] о годе службы. Для начала. Кормление за счёт парня. По окончанию – рубль каждому на руки. Устинку и Егорку они знали, поэтому согласились. Понятно, что такие рабочие руки, как у них, многим бы пригодились. Но ребята не хотели сажаться на землю и привязываться к ней. Боялись. Ведь бобылям что? Татары появились на горизонте? Руки в ноги и дёру. Земли с посевами да хатой у них нет. Держаться не за что. А практически все помещики в Тульской области после разорения прошлого года испытывали нужду только в одном – в рабочих руках на выданной им земле. И рассматривали каждого бобыля как потенциального крестьянина, планируя закрепить за ним землю. Андрей же предложил им простой контракт разнорабочих на год. Сразу пояснив, что у него посевных работ в этот период не будет. Их это устроило чуть более чем полностью…

Вот и выходило, что теперь в здешних краях должны было зимовать не три человека, а восемь мужчин, шесть женщин и девять детей в возрасте от трёх до семи лет. И это ещё не предел. Андрей бы и больше набрал, да людей, увы, не было. После нашествия татар в них имелся острый дефицит. И работничков, особенно простых мужиков, разбирали в драку.

– Что, хозяин, сруб будем ставить? – довольно улыбнувшись, поинтересовался Устинка.

– Какой, к лешему, сруб? – нахмурился Андрей.

– А что? Как у бати твоего. А то и лучше. Вон нас сколько. Сдюжим. Ты даже не сумневайся.

– Тебя, видно, зима ничему не научила, – покачал с сожалением головой парень. – Вот придут снова разбойники. И что?

– Снова побьём. – уверенно произнёс он.

– Вера в победу – это хорошо. А женщины? А дети? Ты про них подумал? А ведь они тоже тут. И нападение может быть внезапным.

– А волки? Они ведь всегда предупреждают.

– Волки могут уйти. Или перестать помогать. Тут не угадаешь. Ежели снова разбойники наведаются, то крови пустят массу. А ты спроси у них, – махнул Андрей на внимательно слушающих их разговор людей… его людей, – охота им умирать? Да ещё так глупо.

– Верно! – крикнула одна из вдовушек. – У меня так родичей всех побили. Налетели разбойники – так, что никто и не ожидал. Детишек, что пригрела, то не мои, а с краёв моих. Моих-то сгубили. Не уследила. А этим сиротинушкам и идти некуда…

– Не начинай! – пресекла уже её привычное причитание Евдокия. – Мы всё о горе вашем знаем.

– Так что же делать? – почесал затылок Устинка с полным недоумением на лице.

– Как что? Заголять и бегать! – хохотнул парень. – Шучу. Крепость ставить будем.

– Да ты рехнулся, что ли? – с жалостью спросила Евдокия. – Как же мы крепость ставить станем? Нас тут три калеки, а работ – во! – развела она руками. – Да и из чего её ставить? Из леса? Да ты хоть представляешь, СКОЛЬКО его надо? Из камня? Так это вообще глупость, ибо нету его у тебя. Из кирпича? То же самое.

– Из земли.

– Из чего?

– У нас сколько лопат? – спросил Андрей у Марфы.

– Четыре.

– А сколько нас? – задал новый вопрос парень.

Марфа же, услышав эту связку, расплылась в улыбке, прямо начав ожидать, что её супруг начнёт перечислять Атоса, Портоса и Арамиса прямо в духе старой советской экранизации одного из романов Дюма.

– Нас больше, – не понимая веселья Андрея и Марфы, ответил Пётр Рябой.

– Четыре человека могут за день перекидывать десять и более кубов земли, – тихо произнёс Андрей, стараясь отвлечься от шутливого настроя.

– Куб? Что сие?

– Мера объёма. – не задумываясь буркнул парень и продолжил. – Если вал ставить высотой в два моих роста и такой же шириной у основания, то на погонный метр такой стены как раз день и уйдёт.

– Метр? – вновь удивились все вокруг.

– Половина сажени[4] примерно.

– Аршин, – вставила свои «две копейки» Марфа, вызвав как бы не больше удивления. Ведь получалось, что они с Андреем знали какие-то неведомые остальным меры. С чего это? Девушка смутилась и потупилась от этих пронзительных взглядов. Парень же добавил:

– Да. Примерно с аршин, только чуть побольше. На четверть.

– А мы о таких мерах и не слышали, – почесав затылок, произнесла одна из вдовушек, надеясь на пояснения.

– Вон видите? – махнул парень рукой, старательно игнорируя совершенно излишние пояснения про метр и куб. – Отсюда дотуда и вон там, а потом так, так и так. Земляной вал такой длины мы сумеем за месяц поставить. Может, даже быстрее. Игнат нам тут не поможет. А так – здесь у нас семь здоровых мужей, которые смогут и по полной сажени в день вала отсыпать. Если по очереди и подменяя друг друга при усталости.

– А ты тоже будешь с нами лопатой махать? – удивился Микитко, один из бобылей.

– Разумеется. Это общее дело. Чем быстрее поставим, тем скорее обезопасим свою жизнь. Держать оборону в воротах всяко легче и вернее, чем бегать по округе.

Народ слегка загомонил, обсуждая.

Вариант с земляным валом им в голову не приходил. Ибо перед глазами их его не употребляли. Если Тулу брать, то кремль он имел каменный, а посад окружался древо-земляным, рубленным укреплением.

Казалось бы, что может быть проще? У вас под носом древо-земляные укрепления. Вот и проведите аналогию с земляным валом. Но нет. Не получилось. Связи не видели. Не считали, что земля может оказаться самостоятельным строительным материалом для укрепления. И ладно бы просто в голову такие мысли не заглядывали. Так нет. Парню потребовалось немало времени и очень много слов, чтобы убедить людей в своей правоте.

Зачем убеждать?

Так ведь они почти все были вольны уйти в любой момент. И находились рядом с Андреем только в силу доброй воли. И надежды на плодотворное взаимовыгодное сотрудничество. Исключая, пожалуй, Марфу и Евдокию, у тех выбора не имелось. Но если они втроём остались бы, жизнь легче не оказалась бы вообще ни разу. Вот ему и требовалось убедить коллектив в том, что этот непрофильный для них вид труда нужен. Им самим в первую очередь. Просто для того, чтобы выжить.

Сначала он объяснял всё и доказывал, что земляное укрепление можно построить в разумные сроки и малыми силами. Потом, что оно имеет смысл. Что-де оно поможет им отбиться, ежели что. И по новой. Потому что обязательно кто-то задавал глупый вопрос, ни черта, в общем-то, не понимая, и остальные обитатели поместья его подхватывали. Им, верно, понравилась эта игра. Обычно-то такого не практиковалось.

Так где-то часа два и продебатировали.

Андрей же всё это время медленно закипал. А ещё он всем своим существом уже к исходу этого срока ненавидел демократию. При деспотии-то как хорошо? Крикнул: «Все лежать! Полчаса!» – и все легли.

Очень удобно.

А тут? Никто из этих людей ничего не смыслил в фортификации и военном деле. Ну, может быть, Пётр Рябой. Только он помалкивал и лишь улыбался, наблюдая за этим цирковым номером. Так вот. Никто ничего не смыслил в обсуждаемом деле, но задавал вопросы и дебатировал с таким видом, будто бы имел как минимум степень доктора наук в профильной отрасли. Да ещё щёки надувал…

А вот успокоились они все как-то разом и очень быстро. У Андрея от поднявшегося давления лопнули сосудики в глазах. Маленькие. Нестрашно и абсолютно безопасно. Но очень своевременно. Поскольку со стороны показалось, будто бы его глаза начали наливаться кровью.

Несмотря на чисто обезьяньи замашки поиздеваться над неопытным юнцом, чувство самосохранения у этих высших приматов было на уровне. Они отчётливо поняли, что дразнить вооружённого человека, у которого на твоих глазах «зенки» заливает кровью, а из ушей начинает идти пар, – отвратительная примета. Практически то же самое, что ехать ночью связанным в багажнике в ближайший лес.

Перепугалась даже Марфа.

И тут же оказалась рядом, чтобы объятиями да лаской отвлечь Андрея. Что удалось, как ни странно. Как и увлечь в землянку. Потому что выглядел парень ну совсем неадекватно. И она хорошо помнила о том, какая у него уже среди местных репутация. Так что получаса не прошло от скомканного завершения разговора, как они уже лежали на топчане обнажёнными, сделав то, что должно…

Нехитрый приём, но действенный.

Во всяком случае, желание задушить в зародыше этот оплот демократии у Андрея прошло. Ну… в основном и в целом. Хотя поколотить особо глупых болтунов всё одно пока хотелось.

– Что мы натворили… – тихо прошептал он минут через пять лежания в тишине.

– А что?

– Мы хотя бы пытались предохраняться? Что ты, что я… всё как в тумане. Ты ведь залетишь по столь юному возрасту. А ты просила. Чёрт!

– Не переживай, – ласково произнесла она и прижалась к парню. – Здесь все так рожают. Я ещё застоялась. Если не залететь, то вопросы пойдут.

– А твоё тело?

– Что моё тело? Говорю же – здесь все так рожают. Ничего такого в этом нет. Все бабы вокруг о том только и говорят, желая нам детишек побольше. И сожалеют, что я слишком поздно замуж вышла.

– ЧЕГО?! – ошалел Андрей. – Поздно?!

– Не сравнивай с нашим временем. Здесь всё не так…

– Не всё… – повторил Андрей и с некоторым раздражением отвернулся от Марфы.

Он ещё там, в XXI веке, заметил, что женщины очень склонны решать вопросы коллективно. Даже самые интимные и личные. Им нужно было с кем-то поделиться, обсудить, обдумать, проговорить и сообща принять решение. Даже замуж там, в XXI веке, многие девочки выходили только после консилиума с подругами.

Здесь же, судя по всему, выходило что-то похожее. И Алиса, вселившаяся в тело Марфы, оказавшись под влиянием местного женского коллектива, довольно резво адаптировалась к условиям среды. Принято так, значит, так и нужно. А их с Андреем договорённости? Ведь не он, а она их предложила…

– Ты обиделся?

– Я зол.

– Ну прости меня, – прошептала она как можно более томным голосом и нежно его поцеловала.

– У меня тут нет больше людей, с которыми я мог бы поговорить о прошлом. Которым бы я мог довериться. А ты?

– А что я? – захлопала глазами Марфа.

– Ты не в курсе, какая тут смертность у рожениц?

– Да по-разному.

– Каждая восьмая умирает от родильной горячки. Это инфекционное заражение. И лечить его тут нечем. А у местных нет даже отдалённого представления о гигиене и прочих «глупостях». Они до второй половины XIX века лезли принимать роды грязными руками без всякой задней мысли. А первого врача, что предложил эти самые руки мыть, упекли в дурку[5]. И это только от родильной горячки. Хватает же и других причин.

– Слушай, не нагнетай. Мне всё равно придётся это делать.

– Но ведь пока ты ещё очень молода. Да и сама не хотела.

– Не хотела. Но…

– Что «но»?

– Я подумала и решила, что если и стоить рожать детей в этом аду, то пока тело молодо и сможет легче перенести все испытания.

– А почему придётся? Мне казалось, что девчонки нашего поколения не рвутся в роддом.

– Да меня поедом бабы сожрут, если узнают, что бесплодная. А именно это и подумают, если в браке живу и детей нет. Хотя бы выкидышей. Ты не представляешь, как сурово и жестоко они относятся к таким. За год, проведённый тут, насмотрелась. Их проклятыми считают. А люд тут суеверный до крайности. С такими бабами никто старается не только не знаться, но и даже рядом не стоять. На всякий случай.

– Что, глупости с приметой о стуле, на котором сидела беременная женщина[6], имеют такие глубокие корни?

– Ещё какие. Так что… – развела она руками. – Тянуть с зачатием на самом деле не стоит. Пока ещё молода, авось выживу. Чем старше, тем тяжелее. Медицины-то тут, как ты говоришь, нет. Вообще нет. Тут если и лечат, то как в сказке про Федота Стрельца.

– Это как?

– Не помнишь, что ли? Скушай заячий помёт, он ядрёный, он проймёт. От него, бывает, мрут, ну а те, что выживают, те до старости живут. Вот и тут – пичкают всякими травками, толком не понимая, какие там действующие вещества и какие побочки. Это не считая западных докторов, которые могут тебе и кровь пустить при упадке сил, и клизму поставить от простуды, и ртутью накормить от прыщей…

– Уже наслушалась?

– Я же тут год прожила. А девочка не мальчик. У нас, считай, каждый месяц «увлекательный квест». И это такое мучение в эти времена, что врагу не пожелаешь. Прокладок нет. Тампонов нет. Даже трусов и тех – нет[7], чтобы можно было хоть какие-то тряпки подложить. Ужас… ад и ужас… Хотя местные как-то спокойно всё это переносят. Не возмущаются. И даже работают в эти дни.

– Люди ко всему привыкают…

– Извини…

– За что?

– Я не должна на тебя всё это вываливать. Просто…

– Милая, я мальчик большенький, хоть и сижу в этой юной тушке. И прекрасно знаю, как устроена женщина. Поверь, ничего нового ты мне не сказала. Но я всё равно не могу понять – почему ты решилась? Ведь совсем недавно говорила, что не хочешь.

– Говорила.

– Так что?

– Передумала.

– Врёшь же.

– Слушай… – хотела возмутиться Марфа, но Андрей приложил к её губам палец.

– Мама над душой стоит?

– Всё время до и после свадьбы КАЖДАЯ женщина считала своим долгом об этом со мной поговорить. Они меня просто с ума сводили. И я бы и в первую брачную ночь не противилась. Но уж очень настрой у меня был дурной. Я ведь боялась тебя как огня. Когда у мужчины репутация напрочь отмороженного североморского пингвина, желания родить ему ребёнка это не добавляет. Я дня два или три только спустя нашего разговора в той ночи осознала, НАСКОЛЬКО мне повезло. И оттаяла.

– Ясно… – покачав головой, произнёс Андрей и, встав, начал одеваться.

– Ты чего?

– Работать нужно.

Марфа тут же метнулась к нему и, обняв, уткнулась в грудь.

– Прости меня.

– За что?

– Я… я дура. Ты ведь тогда на меня обиделся, когда я не захотела беременеть? Знаю. Обиделся. Жена – и не хочет. Это обидно. Любой бы обиделся. Прости. Я сама была не своя.

– Ты боялась меня. А сейчас, стало быть, нет?

– Нет. Сейчас я понимаю, ты единственная моя надежда и защита.

Андрей не стал ей отвечать. Просто молча поиграл желваками, смотря куда-то в пустоту перед собой. На фоне страшного раздражения, вызванного «демократическими процессами», ему сложно было всё услышанное принять и понять. Ему казалось, что Марфа пытается им манипулировать.

Хотелось сказать что-то очень грубое. Оттолкнуть её. Но прижавшееся к нему обнажённое женское тело было удивительно приятно ощущать. Как ни крути, а гормоны и юность собственной «тушки» сильно давили на разум.

Видимо, что-то подобное поняв, Марфа начала целовать его торс, плавно опускаясь ниже. Пока не дошла до самого интересного, благо, что молодое тело быстро восстанавливалось… Не очень гигиенично, но она была не сильно брезгливой девочкой. Особенно в моменты, когда решалась её судьба…

Ситуация получилась в какой-то мере курьёзная.

Марфа вела себя вполне сообразно своей женской природе, для которой характерна определенная неустойчивость и эмоциональные метания. Ярче всего эта особенность, конечно, проявляется в те моменты жизни, когда у дам лихо скачет гормональный фон. Так что «расколбас» мнений и изрядная неустойчивость желаний не выглядели ничем удивительным. Это ни разу не говорило о том, что девушка пыталась парнем манипулировать. Да и вообще ни на что плохое не намекало. Просто Андрей, не имея богатого жизненного опыта, этого не понимал. И ему казалось, что девочка или тупо капризничает, или им крутит. Пытается, во всяком случае. Только с какой целью – в толк взять не мог. И Марфа это не столько поняла, сколько почувствовала, попытавшись исправить… откорректировать этот потенциально опасный момент в их отношениях. Не затягивая и не давая дурным мыслям настояться да окрепнуть…

Вышел Андрей из землянки только полчаса спустя. И был вполне себе позитивен и радостен. Марфа уж постаралась, приложив все усилия к тому, чтобы загладить свою мнимую вину.

– Ну вот, а ты сумневался! – хохотнув, произнёс Пётр Рябой и пихнул в бок Игнашку.

– Да уж… – покачал тот головой, добродушно улыбнувшись.

Андрей огляделся, ловя на себе улыбки и смеющиеся взгляды. Отчего несколько застеснялся. Слишком уж всё было очевидно. А он не привык выставлять свою личную жизнь на такую витрину.

Но сильно рефлексировать не стал.

Уже спустя минуту он вернулся к делам. Ведь им предстояло построить мини-крепость из «говна и палок». И чем быстрее, тем лучше. Потому что чуйка ему подсказывала – от него так просто не отстанут.

Андрей хотел отсыпать правильный восьмиугольник, сделав на каждом изломе небольшой выступ. И на него водрузить деревянный «скворечник», из которого можно было бы работать луком или даже сулицами, а то и камнями. Благо, что дистанция небольшая. А вокруг всего этого дела соорудить ров, отбирая из него землю на вал.

Иными словами – ничего хитрого и особенно трудоёмкого. Главное – успеть. Потому что совсем неясно, как скоро к ним заявятся незваные гости…

Глава 3

– Эй! Пошёл залётный! – крикнул Устинка и подстегнул хворостинкой мерина.

Вообще-то боевого мерина. Точнее, приобретённого для войны. Но других копытных у них не имелось, поэтому пришлось задействовать их при перетаскивании грузов.

Сегодня с утречка все снова выступили на заготовку лещины – важного материала в строительстве земляного вала. Ведь без хотя бы элементарного ростверка там обойтись не выходило. Вот мерин и таскал лещину волокушей. Телеги-то не имелось. Но и так ничего. Темпы заготовки получались просто космическими по сравнению с тасканием на своём горбу. А учитывая, что по мере уставания копытных можно было менять, то и подавно. Их ведь имелось целых шесть штук.

– Волков-то не боишься? – спросил Пётр Рябой, утерев пот со лба. – Дети без присмотра бегают. Задерут.

– Они сытые. А когда сытые – осторожные. Да и людей они сами боятся.

– Не доверяю я им.

– Им это без разницы, – усмехнулся Андрей. – Они тут живут, приспосабливаясь к людям. А мы к ним, так как соседство полезное. Я зимой, когда они голодали, подкармливал их. Так они отвечали помощью, извещая о гостях.

– Собак бы завёл лучше.

– Я подумаю, – улыбнулся парень, глянув на хмурое лицо Петра. Очень уж было заметно, что Рябой побаивается волков. Впрочем, как и другие обитатели поместья. Что дополнительно увеличивало усилия, которые они прикладывали к работе. Чтобы поскорее оказаться в безопасности от этих серых меховичков, регулярно маячивших то на опушке, то у реки, то ещё где.

Самого же Андрея работа над «мини-супермаркетом», то есть крошечной эрзац-крепостью, увлекала. Затягивала. И всецело поглощала. Как минимум потому, что изначально она существовала только в воображении Андрея. И ему было удивительно приятно наблюдать за тем, как кусок его вымысла воплощается в реальности. Однако, несмотря на опасения парня, в её возведении участвовали все. И взрослые, и дети, и мужчины, и женщины. Вообще все.

Пришлось, правда, немного пересмотреть масштабы. Прямо на ходу. Уменьшив высоту вала и глубину рва до одного роста Андрея соответственно. Учитывая тот факт, что ров был сухой, это давало грунтовую преграду чуть за три метра высотой[8]. Весьма, надо сказать, неприятную для неподготовленного гостя. Недостающую же до желаемой высоты парень решил добрать за счёт жиденького частокола на вершине вала. Почему жиденького? А зачем там крепкий? Его ведь на полном серьёзе армии осаждать не должны. Во всяком случае, в ближайшее время.

Крепость планировалась и выстраивалась исходя из ожидаемых Андреем угроз. Кто в представлении парня мог на него напасть?

Прежде всего, это татары.

Его поместье располагалось чуть в стороне от Муравского шляхта, поэтому даже в случае большого вторжения сюда могли заезжать только мелкие разъезды для поисков полона и фуражировки. И вряд ли кто-то решил бы выделить против него хоть сколь-либо значимый отряд. Какой смысл так тратить ресурсы? Ну возьмут они эту крошечную крепость. И толку? Овчинки ведь выделки не стоила. Ибо улов от такого взятия явно уступал бы потраченным ресурсам. Так что, как ни крути, а татары если и станут подходить, то относительно небольшими отрядами. И, как правило, ненадолго. Но будут. И в этом у парня сомнений не имелось.

Другой угрозой являлись разбойники.

Этого добра в здешних краях хватало. И делились они, как понял Андрей, на две категории. Первая – крестьяне, взявшиеся за оружие. Как правило, от голода. Обычные бомжи с дрекольем, не представляющие никакой особенной угрозы. Оружием пользоваться не умели, вооружены отвратительно, навыков организованного боя нет, как и доспехов. В общем – смазка для мечей. Их сила только в количестве и внезапности. И более-менее продуктивно они могли грабить только таких же крестьян да зазевавшихся мелких купцов. Те, что покрупнее, уже охрану имели, с которой эти ребята связываться не рисковали.

Другие разбойники – это, собственно, поместные дворяне, послужильцы и прочие уважаемые люди, оказавшиеся либо в тяжёлом положении, либо на «промысле» в гостях у соседей. Но опять-таки не от хорошей жизни. Тут уже можно было встретить и доспехи, и оружие поприличнее, и навыки. Одна радость – такие удальцы действовали мелкими отрядами и максимально осторожно, чтобы про их проказы не узнали.

Андрей полагал, что существует и третья категория разбойничьих банд – профессиональные. Но пока с ними не сталкивался и не слышал, чтобы они промышляли в здешних краях. Тут ведь улов жидкий из-за постоянной угрозы татарского вторжения, поэтому профессионалы если где и резвились, то во внутренних провинциях да на богатых торговых путях. И, судя по всему, не существовали сами по себе, представляя интересы тех или иных уважаемых кланов или корпораций[9].

Кто ещё?

Да всё вроде. Разве что дикие звери. Но это в представлении Андрея угроза уже была минимальная. На такую толпу людей они не полезут даже без всяких укреплений.

Вот эти угрозы Андрей и планировал парировать.

Иными словами, никаких тебе долгих осад. Никаких сложных заходов с многодневными партизанскими действиями в округе. И никакого тяжёлого вооружения. Иными словами, ставил он крепостишку свою под те же самые задачи, которые стояли в полный рост перед мелкими феодалами IX–XIII веков в Европе. С той поправкой, что укрепление нужно было получить как можно скорее, да ещё с минимальными затратами ресурсов, особенно времени, то есть он мог рассчитывать исключительно на «колхозные» решения, возведённые дендрофекальным методом.

Сниженная высота вала и уменьшенная глубина рва позволяли отсыпать один десятиметровый пролёт всего за пару дней. И только потом уже производить работы по сооружению боевых площадок на изломах, установке частокола на гребне, изготовлению ворот из пусть примитивного, но подъёмного мостика через ров. Ширина ворот была минимальная – только чтобы всадник свободно мог проехать. Так что подъёмный мост должен был представлять собой, считай, узкий мосток. Подъёмный же механизм представлял собой обычный спаренный журавль[10]. Так себе решение, но даже подросток мог легко оперировать этим подъёмником. Дополнительно в закрытом состоянии Андрей планировал применить какой-нибудь стопор на случай повреждения тяг стрелами или ещё чем.

Со стороны посмотришь – и смех, и слёзы. Прямо колхоз «Светлый путь» перед демонстрации его «достижений» иностранной делегации из киноленты «На Дерибасовской хорошая погода, на Брайтон-бич опять идут дожди». Однако, несмотря на всю ничтожность, убогость и смехотворность укреплений в представлении Андрея, это были укрепления. Без малого пять соток внутреннего пространства. Восемьдесят метров периметра с восемью небольшими боевыми площадками, с которых через узкие бойницы можно было работать вдоль вала не только луком, но и даже обычными сулицами. Благо, что пролёты небольшие – всего по десять метров. И на таком расстоянии даже копролитами можно вполне продуктивно кидаться, не то что сулицами.

Внутри же Андрей планировал к осени поставить жилое помещение на всех, конюшню для шести коней, амбар, совмещённый с ледником, сарай для сена, сортир, небольшую баню, малую кузницу с ещё меньшей столярной мастерской и по возможности сохранить землянку под технические нужды, а также крытую площадку для всякого рода специфических дел вроде пережигания угля или выпаривания воды, снятой с золы. В тесноте, как говорится, да не в обиде…

Андрей вышел из леса и с удовольствием посмотрел на солнышко. Жарко. Но сидеть в лесу ему было неприятно. Комары.

Да, с горем пополам он сумел вспомнить классный рецепт от них. Просто кладёшь влажную тряпку на муравейник. Ждёшь, когда её слегка поёрзают эти мелкие насекомые. И потом ей натираешь открытые участки тела. Пованивает, конечно. Но это ничто по сравнению с тем, как достают в лесу кровососы.

Сегодня же он забыл это сделать. И страдал. Так что яркое летнее солнышко и пекущая жара воспринимались парнем как избавление от этих жужжалок.

– Потренируемся? – спросил Пётр Рябой, положив ему руку на плечо.

– Сначала укрепиться надо.

– Да брось, – махнул он рукой. – Татары, скорее, к осени ближе заявятся. А о разбойном люде я не слышал, чтобы тут озоровали.

– Чуйка.

– Чуйка – дело такое. Иной раз и на воду дуешь, а когда и голой сракой на угли. И каждый раз чуйка ведёт.

– Меня она пока не подводила.

– Думаешь, нападут?

– Уверен.

– Тогда почему тут сидишь? Глупо же. Зачем подставляться под удар.

– А что предлагаешь делать?

– В той же Туле пересидеть.

– Ещё опаснее. Тут враг себя явит сам. А там – улыбаться тебе в лицо станет да каверзы какие исподтишка творить.

– Ты полагаешь, что свои?

– Я сломал планы многим уважаемым людям. Ты думаешь, они мне это простят? Вот серьёзно. Ты бы простил на их месте?

Пётр промолчал, хмуро глядя прямо перед собой.

– Я не знаю, откуда ждать удара и от кого. Любой из них может. Но подставляться сам не станет. С татарами – бог весть. Эти сами придут, без приглашения. Может быть. А вот с разбойниками… если честно, я не уверен, что зимние разбойники были случайностью.

– Думаешь, навёл кто-то?

– Да. И, мню, эти же люди продолжат. Кому-то очень не понравилось, что я пытаюсь быть самостоятельным. Если бы пошёл к кому из уважаемых людей под руку, то и не трогали бы. А так… – развёл парень руками.

Пётр снова промолчал, задумчиво жуя травинку.

– Есть подозрения? – поинтересовался Андрей.

– Воевода отъехал к новому месту службы. В Путивль. Славное место. Прекрасный способ отличиться. Ему ныне не до тебя. Своих забот хватает.

– Воевода и так бы наводить не стал. Он тут чужой человек. Приехал. Посидел немного. Да и двинулся дальше. Не рискнул бы связываться с татями.

– Рад, что ты это понимаешь, – очень серьёзно произнёс Пётр.

– Остаются только уважаемые люди. Пётр Глаз умер. Я почему-то на него думал поначалу.

– Поначалу?

– Марфа сказала, что он от воеводы пришёл как-то сам не свой. Нервный. Возбуждённый. Видно, он ему что-то посулил. Начал должников своих призывать да беседовать тишком. И случилось это примерно за седмицу до моего прибытия в Тулу. Не знаю, что там воевода Петру наговорил, но он его явно под монастырь подводил.

– Или под плаху. За татьбу могли и голову снять, невзирая на заслуги. Воеводе он явно был поперёк горла.

– Или кто-то ему денег дал.

– Не обязательно денег. – усмехнулся Пётр Рябой.

– Он специально не стал спрашивать долг, пока мне не было пятнадцати лет?

– Конечно. В четырнадцать лет какой с тебя спрос?

– С воеводой он поделился?

– Деньгами, что выдали ему в зачёт твоего долга? – улыбнувшись, спросил Пётр. – Я того не ведаю, но мню – да. Очень похоже на то, что этим он тёзку моего и поманил. По правде сказать, твой долг, может, и реальный, но принял ты наследие отца слишком рано. А значит, с родичей твоих из Коломны его взыскивать бы пришлось. Сам понимаешь, с твоего деда просто так что-то вытрясти мало надежды, кроме тумака да брани. Тем более что видаков у Петра не было. А слово против слова у них равны. Так что… – развёл он руками.

– Выходит, Петру не было смысла вообще со мной связываться?

– Не знаю, – покачал головой Рябой. – Скорее всего. Если верить твоим словам, то он вообще решился с тобой связываться после разговора с воеводой. Незадолго до твоего прибытия. А так – он сидел тихо и занимался своими делами.

– Тогда кто остаётся?

Пётр Рябой пожал плечами.

– А ты уверен, что это не случайность?

– Ну… смотри – соседей рядом со мной нет. Моста через реку тут нет. Брода – нет. Дороги вдоль реки – тоже нет. По сути, всё поместье – это карман в лесном массиве.

– В чём?

– В густом большом лесу, идущем без особых разрывов. А поместье – это маленькая полянка, выходящая к реке. А вот в семи вёрстах ниже по течению есть дорога и брод. Зачем им идти сюда? Только с левого берега, – махнул рукой Андрей, – поместье и разглядишь. Или сверху, если ты птица. Ефрем сказал, что эти разбойники пришли сюда из-под Рязани. А значит, знать о поместье не могли. Вот и скажи, как такое могло произойти, чтобы эти ухари случайно на меня вышли?

– Могло, но… да…

– Причём не просто вышли, а ещё и тащили с собой купца для получения с него выкупа в Туле. Совпадение? Не думаю. Очень похоже на то, что они хотели и меня прихватить. Заодно.

Пётр помолчал.

– Не понимаю…

– И я не понимаю…

Так, обсуждая этот вопрос и гипотетические проблемы, Андрей с Петром, чуть оторвавшись вперёд, и дошли до строящейся крепости. А там…

– Твою мать! – рявкнул Андрей, подходя ближе к разъярённо шипящим друг на друга Евдокию и Марфу. – Что здесь происходит?!

– Она снова всё испортила!

– Да не умею я это делать! А ты показала бы! Нормально!

– А что не так она показала? – спросил Андрей.

– Да у себя под носом что-то пошурудила руками и всё. Готово! Дескать, повторяй. Что повторять то?!

– Ты словно младенец неразумный! Я же всё тебе показала! А ты…

– Хватит! – рявкнул Андрей и взялся за виски.

Марфа была совершенно не готова к жизни в этой эпохе. И за год проживания не смогла компенсировать упущенные четырнадцать лет жизни. Годы, которые её учили. Годы, которые она училась, наблюдая за окружающими и впитывая всё как губка.

В общем и в целом этот цирк пора было заканчивать. Потому что ничего хорошего не выходило и выйти не могло. «Хозяюшка» из Марфы получалась ничуть не лучше, чем из него самого балерина. И вряд ли в ближайшие годы это получится как-то изменить.

Бездельничать ей бабы не дадут. Да и не принято это. Так что требовалось срочно приставить её к какой-нибудь работе полезной. Чтобы и делом занималась, и не портила всё бесконечно. Ведь Евдокия в целом права. У них не так много ресурсов, чтобы заниматься бессмысленным расточительством.

Женщины же, заметив раздражённое состояние Андрея, замолчали. Однако боевого запала не утратили. И, уперев руки в боки, ждали его слова, готовые, если что, снова сцепиться языками.

– Марфа, – немного помедлив, произнёс парень. – Ты писать умеешь?

– Да откуда?! – вскинулась Евдокия.

– Умею, – ответила Марфа, с вызовом взглянув на мать.

– Чего?! – ошалела та.

– Возьми прутик и напиши «Я умею писать», – произнёс Андрей.

Марфа подчинилась и, к дикому удивлению своей мамы, смогла выполнить распоряжение мужа, аккуратно выведя уставом эту фразу.

– А теперь напиши «Я люблю свою маму». Только скорописью.

Марфа раздражённо фыркнула, но, затерев ножкой первую фразу, вновь подчинилась мужу. Причём написала всё так же аккуратно, спокойно и уверенно, как и в первом случае.

– Сколько будет семь плюс два десятка и три?

– Тридцать, – почти мгновенно ответила девушка.

– А если разделить десяток на четверых?

– По два с половиной.

– Хорошо, – произнёс Андрей в гробовой тишине.

Никто не мог поверить в то, что творилось перед их глазами. Евдокия уже постаралась. И все обитатели считали Марфу просто ленивой жопой строптивого разлива. И ждали, когда её муж психанёт и начнёт ей мозги вправлять самым что ни на есть суровым образом. А тут такое… Ведь если она могла писать, то и читать разумела. Да и устный счёт у неё имелся вполне приличный. Откуда?!

Пользуясь моментом всеобщего потрясения, парень сказал, что раз руками эта мадам работать не может, то станет трудиться головой. И поставил её выполнять работу приказчика, то есть помощника Андрея по управлению поместья.

А с чего начинается любое управление? Правильно. С учёта. Потому что невозможно хоть сколь-либо адекватно управлять тем, чего тебе неведомо. Андрей поручил Марфе, как немного утрясётся с крепостью, садиться с эти дела. Заготовить бересты[11] и провести инвентаризацию имущества. А потом начинать вести ежедневный учёт прихода и ухода. Плюс фиксацию событий. Кратко и ёмко. Чтобы при случае можно было оценить потенциальные расходы и риски. Ведь, судя по всему, поместью Андрея в ближайшие годы придётся жить без сельскохозяйственной компоненты, то есть бо́льшую часть провианта закупать. Да и вообще…

Не самая полезная с точки зрения окружающих работёнка. Но всё одно – уважаемая. Ведь читать-писать умеет и считать. Учёная! Даже Евдокия как-то притихла. Разве что подошла и тихо спросила:

– И где же ты научилась? Почему раньше молчала?

Но Марфа ей ничего не ответила. Лишь глазами сверкнула раздражённо. Не было у неё никакой легенды. Не придумала ещё. У Андрея тоже. Старая же история про колдовство, через которое она лишилась старых знаний, была изрядным натягиванием совы на глобус. Хотя бы потому, что зловредное колдовство обычно ничего позитивного не несёт. А значит, что? Правильно. Это что-то иное…

– Довольна? – тихо спросил Андрей, когда они с Марфой уединились.

– Это безумие… – покачала она головой.

– Это выход. Мне всё равно нужен приказчик. Вот и будешь приносить пользу. Тут, как ты уже заметила, даже дети работают. Не говоря уже об изнеженных девицах XXI века.

– Изнеженных?! – начала было заводиться на «старые дрожжи» супруга.

– Успокойся! – рыкнул на неё Андрей. – В представлении местных ты словно царица или княжна какая. Делать ничего не умеешь, а гонору – ведёрко. Не по Сеньке шапка. Рано или поздно обломают. Так что это решение не худший вариант.

– А как я маме объясню, что читать-писать умею?

– У вас приказчик был?

– Ты шутишь? Нет, конечно. Откуда?

– Скажи, что подглядывала и училась. Где придётся. Что с детства тяга была. Но ей сказать боялась.

– Ну… сомнительно звучит.

– Хм. Мы с тобой ранее тут были знакомы?

– Разумеется. Твой отец считался должником моего. И частенько у него останавливался, когда в город приезжал. Ты всегда с ним был.

– Тогда вали на меня. Тебя учил я. Тайно. Меня батя. Тоже тайно. А батя где учился – бог весть. Кто хочет спросить, пускай догоняет его на том свете. И да, как соберусь в город, напомни мне купить воска.

– Свечек наделать? Так лампа же вроде нормальная.

– Табличек восковых. Бересты не так уж и много, чтобы на ней непрерывно делать текущие записи и марать под черновики. А восковые таблички – дело годное и толковое.

– И всё равно – это безумие…

Глава 4

Андрей вбил последний нагель и с нескрываемым удовольствием выдохнул. Ещё один пролёт крепостной стены был завершён. И теперь был перекрыт не только валом со рвом, но и небольшим частоколом по гребню вала.

Достаточно простым, но не самым примитивным частоколом. Андрей верхнюю кромку брёвнышек выравнивал с помощью пилы. А потом поверх укладывал колотую половинку бревна, покатой стороной наверх. И с помощью нагелей крепил её. Зачем? Чтобы частокол был лучше промеж себя соединён. И, что очень важно, супостаты не могли набросить петлю и выдернуть одно или несколько брёвен. Или просто как-то зацепиться, ибо верхняя кромка была гладкой. По прочности же этот частокол высотой в добрые полтора метра получался вполне достаточный. Во всяком случае, Андрей мог ходил по верхнему бревну и свешивался с него без всяких последствий.

Парень потянулся и с довольным видом осмотрелся.

Тишь да гладь да Божья благодать.

Только лес вокруг да уже начавшее приходить в дикость поле отцовское. Точнее, три поля, каждое по сто четей. В те годы практиковали трёхполье. И по какой-то неведомой причине считали не полный объём земли в пользовании, а только треть. Так что всё поместье по факту имело триста четей, или сто пятьдесят гектаров земли, «нарезанных» единым куском прямоугольной формы в этом лесном массиве.

Красивое поле, поросшее густой травой.

– Надо бы на будущий год что-то со всем этим делать, – задумчиво произнёс Андрей, рассматривая простор.

– Тут пятёрка крестьян нужна. Никак не меньше, – ответил Пётр Рябой, что помогал Игнату на ближайшем «скворечнике».

Его, как и частокол, делали из дерева, скрепляя все части нагелями. А вместо досок применяли колотые половинки не очень больших брёвен – плахи и просто толстые жерди. Получалось ни разу не изящно и не красиво, но в плане сочетания «цена – скорость» очень прилично. Потом, конечно, можно будет сделать нормально. Так, чтобы самому не краснеть при виде всего этого «колхоза». Но пока и так сойдёт. Хотя бы потому, что за неказистым внешним видом скрывались вполне подходящие прикладные качества.

– Ежели по уму, то тут мужичков семь нужно, – возразил Игнат.

– По уму? – переспросил с некоторым вызовом Пётр, явно недовольный возражением плотника.

– А то как же? Ежели меньше, то можно не успеть ни землицу вспахать перед посевной, ни ниву пожать по осени.

Андрей осмотрел поле и пожал плечами.

– А чего народу вы так много называете? На жатве понятно. Но на жатву можно и баб привлечь. Однако пахать… пятеро… семеро… Куда столько?

– А ты поди попробуй столько земли руками обработай, – усмехнулся Пётр.

– Зачем руками-то? А соха? А плуг?

– Ну для сохи лошадка нужна, – заметил Игнат. – А боевых меринов впрягать невместно. Да и не всегда они есть. Смотр полка когда проходит? Вот! А выезжать нужно загодя. Посему на посевную самую и попадает. А плуг что сие?

– Плуг? – переспросил Андрей, с раздражением подумав о том, что снова вляпался.

Парень знал, что первые упоминания о плуге на Руси были в Повести временных лет. А также то, что плуг плугу рознь. Строго говоря, архаичный плуг шире известен как соха, то есть дышло и закреплённый на нём лемех. Так вот архаичный плуг на Руси и бытовал. Его-то и упоминали в Повести временных лет. Впрочем, в дальнейшем употребляли более привычное название «соха». Классический же плуг с отвалом, изобретённый ещё римлянами, заехал на Русь лишь в XVII веке, войдя в практический оборот лишь в XVIII–XIX.

Но это только одна сторона вопроса.

Вторая – это крайне ограниченное бытование не то что плуга, но и даже сохи.

Сначала всё упиралось в нехватку земли из-за того, что люди заселяли только террасы по поймам рек. Там едва-едва пашни выходило для того, чтобы вырастить себе что-то покушать. Про содержание тяглового скота и речи не шло. Это было очень дорогое удовольствие, из-за чего соху тягать было нечем.

Потом, после того как во второй половине XIII века начался процесс «взлёта на холмы», то есть заселение водоразделов, образовалась другая проблема. Серьёзно возросшее тягло. Ведь, кроме содержания князей да бояр с компанией, крестьянину пришлось теперь ещё на своих плечах вывозить и выплату налогов хану. Именно налогов, так как Русь стала провинцией Золотой Орды и платила, по сути, удвоенный налог: один – местному руководству, второй – центральной власти, из-за чего прибавочного продукта стало в удельном плане ещё меньше, чем раньше. Да, крестьяне размножились и заселили в несколько раз бо́льшие территории. Да, объём поступлений в казну существенно увеличился. В каких-то случаях в несколько раз. Но крестьяне лучше жить не стали. Скорее, напротив. И тягловой живности в их хозяйстве так и не завелось. А лошади, как и прежде, оставались преимущественно военными животными.

Так вот, в 1553 году ситуация с этим делом лучше не стала. У крестьян как не было лошадок, так и не появилось. Да и волов не наблюдалось особенно, из-за чего соха употреблялась прямо скажем весьма неактивно. С плугом же была беда самого натурального толка. Он существовал где-то за горизонтом…

Андрей перевёл взгляд с Игната на Петра. Потом на Устинку, который так же внимательно слушал. И везде встречал в лицах удивление и интерес.

– Вы что, про плуг не слышали?

– Нет, – серьёзно ответил Устинка.

– Ну темнота! – максимально насмешливо произнёс Андрей. – Это же первое средство в распашке! Конём или волом понятно. Соха ни в какие подмётки плугу не годится. Мне сказывали, что его выдумали в незапамятные времена ещё до рождения Христа.

– Да ну, – фыркнул Игнат.

– Вот те крест! – произнёс Андрей и перекрестился. – За что купил, за то и продаю. Брешут али нет – мне то неведомо.

Устинка и Игнат пожали плечами. Пётр Рябой хмыкнул и вернулся к работе.

Когда же Андрей выдохнул, подумав, что вопрос закрыт, Пётр скосился на него и спросил:

– А кто болтал?

– Что?

– Кто про плуг болтал?

– Думаешь, я помню? Купец какой-то.

– Про Литву, наверное, сказывал?

– Про Польшу.

– Ясно, – кивнул Пётр. – Будь осторожен в таких словах. Понятно, что без злого умысла. Но у Государя нашего терпение, как сказывают, невеликое. И слова твои легко можно повернуть против тебя. Что, дескать, ты сманивал людей на отъезд в Польшу. Говоря о том, как там всё славно.

– Так я такого не говорил!

– А как ты это докажешь? Люди слышат, что хотят. А призывы отъехать на службу к крулю Польши есть измена.

– Так…

– Ежели спросят про плуг – сказывай, что не помнишь. Купец какой-то на торжище заезжий. А откуда тот прознал – не ведаешь. Где пользуют – тоже. Просто слышал, что дело доброе. Сам же говоришь – «доброжелателей» у тебя много.

– Да зачем им с такими пасквилями связываться? Им ведь надо меня к ногтю прижать.

– Это пока. А если увидят, что птичка не идёт в клетку, то могут на всякое пойти.

– Понял тебя. Спасибо, – хмуро ответил Андрей.

Пётр был прав. В здешней среде нужно очень плотно думать о том, что ты говоришь и кому. Следя не только за языком, но и за жестами да поступками. Огромное количество условностей формировали сложнейший узор общественной паутины, по которой стоило немалого труда пробираться, чтобы не спровоцировать смертельно опасных пауков. Тем более сейчас, он ведь, чай, не крестьянин. С него и спрос совсем другой.

Немного помолчав и подумав, Андрей отправился к Илье. Требовалось срочно сменить тему. Просто чтобы не загоняться и отвлечься.

Тот отдыхал возле кузницы. После завершения ударных работ, требующих максимальной концентрации человеко-часов, кузнеца оставили в покое. Точнее, позволили заняться обустройством своего рабочего места.

– Смотрю, ты уже уголёк жечь начал? – кивнул Андрей на горн, раздуваемый Ильёй.

– Так и есть. Хочу проверить меха твои.

– Ты ведь помнишь? Клятву дал.

– Такое забудешь, – усмехнулся кузнец. – Бессмертием своей души поклялся, что всё узнанное от тебя никому без твоего разрешения сказывать, показывать или иным способом сообщать не стану, – повторил он свои слова в упрощённой форме и, истово перекрестившись, поцеловал крест и, чуть прищурившись, очень тихо добавил: – Ведун.

– Ты такого слова не сказывай, – нахмурился Андрей, оглядевшись и проверяя, что никто не слышал. – Вот услышит кто. Проболтается священнику на исповеди. И всё… поминай как звали. Не только меня. Но и тебя. Никого не пощадят.

– Чай, не дурень, понимаю, – очень серьёзно ответил кузнец.

– Ладно. Что с мехами? Удалось разобраться?

– Дуют – лучше не придумаешь. А главное – постоянно. Куда ни тяни – всё одно дуют. Славно!

– Готов уже дела делать по ремеслу своему?

– А то!

– Тогда смотри, – показал ему Андрей сулицу. – Видишь, какой наконечник. Нужно таких же. Только в черешке плоском пару дырок наделай. Чтобы можно было нагелями крепить на древке.

– А чего таких? Почему не с втулкой? Они же лучше.

– Железа больше уходит, да и дольше делать. Кроме того, с черешками можно сделать древко тоньше. А значит, и втыкаться станет лучше.

– Хочешь сделать как джиды у Мити Косого, только побольше?

– Именно так, – вяло улыбнувшись, ответил Андрей. Сулицы в эти времена не употребляли и не знали, а вот джиды – вполне. Хоть и бытовали они ограниченно.

– И сколько их делать?

– Четыре-пять десятков. Нужно посмотреть, как пойдёт. В день уложишься?

– Не знаю, – вполне честно ответил кузнец. – Нужно пробовать. Я ведь оружия ранее не делал.

– Тогда пробуй. Вечером посмотрим – сколько их получилось сделать. Сразу и решим всё… – сказал он. Пожелал Илье удачи да отправился дальше. Ему требовалось также проведать Марфу, которая осваивала весьма непростое дело учёта. Для её в целом гуманитарной головы – адский ад.

Подошёл.

Взял несколько листов бересты. Пробежался по ним глазами.

– Ты нас под монастырь подвести хочешь? – тихо прошипел он.

– А что не так?

– Ты зачем так числа пишешь?

– Ох… – только и выдавила она, осознав свой косяк. Она ведь вместо местного обычая записи применяла вполне современные для XXI века приёмы фиксации данных с помощью арабских цифр и специальных значков.

– Перепиши нормально.

– А с этими листами что делать?

– Соскреби. Если не удастся, то сожги после переписывания.

– Поняла, – понуро повесив голову произнесла она.

Парень же, покачав головой и поцеловав её напоследок, направился к Евдокии, которая, сидя у котелка, внимательно за ними наблюдала.

– Как у тебя дела, мам? – максимально добродушно спросил он.

– Помощи дочери не хватает, – с лёгкой издёвкой ответила она. – Вон баклуши бьёт. Бездельница.

– Она занимается делом.

– Да какое это дело? Кому какая польза от её возни с этими закорючками?

– Ты сама в этом виновата.

– Я?!

– Недосмотрела за дочерью. Вот кто и сглазил или ещё какую пакость навёл. Да и потом. Неужели тебе было непонятно, что она не притворяется? Что действительно не понимает и не умеет? Отчего не учила добре?

– Не верила, – серьёзно произнесла Евдокия. – Да и какая это волшба, если от неё грамоте обучаются?

– Чего не ведаю, того не ведаю.

– Да? А мне тут сказывали – с волколаком ты совладал зимой.

– Устинка с Егоркой языком мелят, что метлой метут?

– Потрепаться они здоровы, – согласилась Евдокия, усмехнувшись. – Сказали ещё, что ты тому волколаку предложил мир и братание. Да он не согласился.

– Брешут. И про волколака, и про братание.

– Мы с тобой одной крови, ты и я, – произнесла Евдокия. – Не твои ли слова?

– Слушай. Не нужно повторять всякие глупости за этими бестолочами. Они от страха тряслись в землянке, так что мне неведомо, что им почудилось. А про волколака я уже тогда им сказал – сие глупость.

– Не поэтому ли ты крепостишку ставишь? Не нового ли их прихода боишься?

– Есть существа пострашнее волколаков.

– Кто же?

– Татары. Разбойники. Да даже свои собственные поместные дворяне, что с ума попятили от жадности.

Евдокия зло зыркнула, но промолчала.

– Не расскажешь, что ему воевода посулил?

– Нет.

– Пётр мёртв. Воевода уехал. Какой смысл молчать? Я хочу знать, к чему готовиться. Ты ведь понимаешь, Петра твоего подставили под удар. Кто-то воеводу настроил против него. Он ведь в сотники метил. Не так ли? Понимаешь, что произошло?

Евдокия отвернулась. Молча.

Андрей с минуту подождал. Пока не догадался присесть рядом и обнять её. И тёща зарыдала. Тихо. Просто чуть подрагивая. Но в три ручья.

– Его сгубили. Свои же, – вкрадчиво произнёс Андрей.

И Евдокия не выдержала, начав подвывать, схватилась обоими руками за лицо.

– Что они ему сказали?

– Если бы я знала, – давясь слезами ответила она. – Он ничего мне говорил.

– Совсем ничего?

– Да. Он был словно одержим. Глаза горели. А сам словно не свой.

– Ясно, – примирительно добавил Андрей. – Я по осени в Тулу собираюсь. Если хочешь – поедем вместе. Зазимуешь у брата.

– И дочь оставить?

– Так вы с ней как кошка с собакой. Зачем тебе такая боль?

– Какой бы ни была, а всё моя дочь.

– Тогда тебе с ней помириться нужно.

– Нужно… – кивнула она. – А ты про волколака верно говоришь? Или меня успокаиваешь?

– Дались они тебе!

– Чую беду я. Мне надысь мать снилась. Манила. Сказывала, что соскучилась.

– Вздор это, – уверенно произнёс Андрей. – Священники говорят, что верить снам не стоит. Ежели на утро благодати нет, то это не от Бога. Это лукавый развлекается и душу бередит.

– Может, и так. А всё одно – чую беду. Не хочу её одну оставлять.

Андрей кивнул.

Он не понимал – играла Евдокия или нет. А если играла, то в чём и зачем? Но её эмоциональное напряжение чувствовалось. Но главное, он осознал, что снова чушь сморозил.

Ситуация достаточно сложная была.

Выйдя замуж за Петра Глаза, Евдокия перешла в его семью и род. Её старые родичи остались родичами, но род она сменила.

Муж умер. И его вдова «прицепом» отъехала в род Андрея, который взял в жёны её дочь. Строго говоря, это было необязательно. Просто её братик, ставший старшим в роду, без всякого стеснения посадил сестрёнку на шею этому выскочке в качестве мелкой мести. Да и ему подспорье – всё лучше, чем содержать ещё одного человека. Считай, балласт. Хотя Евдокия могла остаться и в его роду. Ничего такого в этом не было.

Так вот.

Отказ Евдокии зимовать у брата можно было растолковать по-разному. Можно как позор для женщины, которую по факту выгоняют. При определенном желании это и как вызов через оскорбление расценят. А можно и как позор Андрея, набравшего людей и не потянувшего их по финансам. Как ни крути – ничего хорошего.

Понятно, если бы у Прохорова сына всё было «тепло и сухо», а Евдокия приехала бы к брату с богатыми подарками, да не в первую же зиму, а через парочку, то да. Никаких бы вопросов. Сейчас же такая поездка выглядела очень подозрительно и неприятно…

– Ты твёрдо решила оставаться?

– Да.

– Тогда попробуй её наставить на путь истинный. Видишь же – безрукая стала после того чародейства злодейского. Только осторожно, прошу тебя, осторожно. Ты думаешь ей приятно в пятнадцать лет чувствовать себя бестолковой коровой? Просто показывай. Как ребёнку малому. Терпеливо. И не кричи на неё.

– Она и сама не хочет.

– Хочет. Поверь, хочет. Она безумно стыдится того, что простых вещей не умеет. Но это чародейство ей как корова языком слизнуло всё, чему ты её ранее учила. Вообще всё. Считай, что перед тобой не взрослая женщина, а девочка неразумная. Только с гонором и обидой. Ты ведь её год била. Такое не прощается просто так.

– Ох-ох-ох… – покачала головой Евдокий. – Верно за грехи мои наказание.

– И помни – будь осторожна. Она была уже на грани, чтобы вас всех убить. Ты едва не сгубила многих родичей.

– В кого же она такая упрямая?

– А то ты не упрямая? – улыбнулся Андрей.

– Ты не равняй! – фыркнула Евдокия и вяло улыбнулась.

Андрей встал. Оправил одежду. И, сделав несколько шагов от неё, остановился.

– Ты про мужа подумай. Может, что вспомнишь. Слышала что мимолётно или заприметила. Это очень важно. От этого зависит наша жизнь. Всех нас. И твоя, и моя, и твоей дочери.

– Ты думаешь?

– Я уверен…

Глава 5

Андрей подошёл к самой воде и умылся, зачерпнув ладонями немного этой жидкой прохлады.

Речка была небольшой. Метров десять шириной или около того. Причём к середине лета хорошо проявлялась её склонность к зарастанию. И какая-то трава, похожая на осоку, целыми подводными зарослями колебалась в течение воды. Видимо, какие-то плоские водоросли. Точнее парень сказать не мог.

Изредка то тут, то там била или щука, или голавль. Мирно квакали лягушки. Жужжали стрекозы. Журчала вода, заводясь о корягу, торчащую из воды.

– Ты как? – спросил он Марфу, с которой они наконец смогли нормально, по-человечески уединиться и передохнуть от всей этой свистопляски. Впервые с того самого момента, как узнали друг в друге попаданцев.

– В каком смысле?

– Мы тут уже год. Как тебе это приключение?

– Знаешь, не в восторге, – скривившись, ответила девушка… хм… молодая женщина. – Если уж попадать, то в каких-нибудь эльфиек. Магия. Вечная молодость. Жизнь столетиями или тысячелетиями. А это что? Грязь, боль и страдание. Причём сразу.

– Ты про побои?

– Не только. Понимаешь, здесь радости нет.

– Как нет? Вон Устинка с Егоркой ходят довольные как слоны.

– Ну… тут радости все очень примитивные. Поесть от пуза да поваляться, выпить, девку помять. Да и всё. Большинство местных мужчин, как я поняла, живёт этим. Как, впрочем, и там… у нас дома.

– А охота? А казни?

– Нашёл развлечения, – раздражённо фыркнула Марфа.

– Ну телевизора нет, радио с интернетом тоже, так что у них не так много зрелищ. Скучно. Вот и развлекаются как могут.

– Это да, – согласилась она. – Я бы многое отдала за смартфон с ютубчиком. Хотя бы на часик раз в неделю. Тоска такая, что жуть. Ни музыки, ни фильмов, ни клипов. Словно от меня кусок какой-то отрезали или голодом морят. Не могу. Ломка прям.

– До сих пор?

– До сих пор. Я ведь дома дня не могла прожить, чтобы хотя бы часик музыку не послушать или на ролики не позалипать. А тут что? Серость. Унылость. Скука. Природа. Кругом одна природа. Прямо мечта для гринписовцев и прочих садоводов. А меня от неё уже тошнит. Где трассы? Где автомобили? Долбаные несколько километров можно полдня идти, пробираясь по буеракам. Проклятье! Куда ни плюнь – везде одно медвежье говно. Я с ужасом представляю, что будет, если у меня, например, заболят зубы. Но это ладно. Это время от времени меня накрывает. А без музыки и роликов тяжко каждый день. Иной раз глянешь под ноги и мерещится, будто это мой смартфон. Приглядишься – нет. Показалось…

– Я бы тоже не отказался от смартфона, подключённого к Сети, – кивнул Андрей. – Той Сети.

– Полезные сведения нужны?

– И это тоже. Но больше пообщаться со старыми знакомыми. Тут, кроме тебя, все чужие. Ну… как чужие. Они ведь не знают, кто я и откуда. И им не откроешься. Да и о чём с ними разговаривать? У большинства уровень развития как у улитки или бурундука. Только обсуждение дел. И то – осторожное. Говоришь, а сам думаешь, как бы чего не сболтнуть. А там…

– Да уж… Наши близкие, наверное, уже и не вспоминают о нас. Похоронили. Оплакали. И на праздники могилки подправляют.

– Кто знает… – пожал плечами Андрей. – Я так до конца теорию Клима Дмитриевича и не понял. Во всяком случае, тот вывод, к которому я пришёл, выглядит слишком кошмарным.

– А что за вывод?

– Нет больше будущего. Просто нет. Растворилось в потоке хаоса. И мы с тобой только два его осколка, которые чудом выжили.

– А… – хотела сказать что-то Марфа, но прям залипла на несколько секунд. – Ты хочешь сказать, что этот старый козел уничтожил наш мир? Что он убил миллиарды людей?

– Да.

– Там же мама… сестра… отец… Боже!

– Он тебя к этому проекту не привлекал?

– Я только от тебя о проекте узнала. Судя по тому, что я тут, очевидно, привлекал. Слушай. А что с теми, кто жил тут раньше?

– С кем именно?

– Ну вместо нас.

– Со слов профессора их личности были в основном затёрты. Какие-то остатки слились с нами. Тебе, кстати, как в новом теле? Не жмёт нигде?

– Шутник, – смешливо фыркнула Марфа.

– Я серьёзно. Меня первые недели прямо заносило. Не понимал, кто я, где я, что я. С габаритами тела не мог совладать. Всё непривычно…

– То же самое, – кивнула Марфа. – Только привыкала быстро, так как меня пороть почти сразу начали. Так что шкурку эту лягушачью я стала ощущать очень быстро и крайне отчётливо. Особенно на попе и спине.

– Боль… Меняет сознанье. Страх… Взрывает дыханье. Жизнь… Теряет, сгорает… Кровь в венах играет…

– Пламенев?

– Именно.

– Да… – тихо произнесла Марфа. – Что-то очень похожее. Боль обостряет ясность бытия. Но я бы согласилась месяц-другой с разбитой в кровь задницей хоть ради смартфона с пусть даже ограниченным количеством композиций.

– А я бы с удовольствием на концерт сходил. Наверное, любой группы. Просто чтобы музыка громче. А всё вокруг яркое. Тут то куда ни глянь – тусклое всё. Блёклое. Ярких цветов, почитай, что и нет. Ты думаешь, чего они с той краской забегали? Она яркая, сочная. Думаю, им и самим несладко в этой серости жить.

– Только они к ней привыкшие. А мы с тобой видели и другую жизнь… другой мир. И нам сложнее во много раз. Мы знаем, что мы потеряли.

– Мы потеряли… – тихо произнёс Андрей и задумался.

– Ну да ладно, не грусти, – по-своему расценила состояние парня его супруга. – Ты, кстати, не можешь мне объяснить, чего мы в этой глуши забыли?

– А куда нам идти? Есть предложения?

– Туда, где спокойно и сытно.

– В эти времена таких мест нет.

– Тебя ведь тут пытались ограбить. Все. И Церковь, и мой отец, и воевода. Да и вон как унизили на верстании. Почему ты всё ещё тут? Разве нет мест куда интереснее?

– Милая, а что ты о них знаешь, об этих местах?

– Ну… – задумалась она.

– В этом мире одиночки не выживают. Увы. Теоретически в той же Литве или Польше у меня больше шансов. Особой религиозной ревностью я не отличаюсь, поэтому без каких-либо проблем смогу сменить православие на католичество или даже лютеранство. Но… Отправившись на запад я… мы там окажемся одни. Одиночками.

– У тебя есть деньги.

– Не так много.

– Ты ведь можешь ещё краску сделать. И добыть много денег. Я ведь правильно всё поняла, и ты её сам сделал?

– Правильно. Но ты упустила из виду тот факт, что у Остапа Бендера тоже было много денег. Помнишь, чем всё закончилось?

– Ты думаешь? Ну… времена другие.

– Повторяю, если ты ещё не поняла, то в этом мире не выживают одиночки. Ты можешь быть умным, красивым, богатым, но если за тобой не стоят родичи или союзники, то это всё очень быстро закончится. И чем сильнее за тобой стоит «массовка», тем спокойнее тебе живётся. До определенных пределов, потому что тебе нужно как-то обеспечивать её лояльность.

– Так там же не Русь, там Запад.

– Ты полагаешь, что-то там иначе? За каждым ремесленником там стоит цех. Крупная и хорошо вооружённая средневековая корпорация. И ни один феодал в здравом разуме обижать его просто так не станет. Мастера же настоящие так ещё и под покровительством очень влиятельных персон. Вплоть до герцогов или даже королей. Если их ограбить или у них украсть, то внезапно окажется прилично людей с оружием, готовых за это злоумышленника покарать. Если же ты одиночка, то тебя в самом лайтовом варианте ограбят до нитки. В самом прямом смысле слова раздев донага. И выбросят в канаву. Не нужно тешить себя глупыми иллюзиями. Люди там такие, как и у нас. Просто так сложилось, что они сумели себя презентовать получше, вылив подспудно на нас кучу дерьма. Не больше и не меньше.

– Ну…

– Ну поедем мы в Литву? И что дальше? Если у меня не будет богатых доспехов да одежды, то любой шляхтич может попытаться меня ограбить, объявив разбойником. И будет в целом в своём праве, так как кто я такой в Литве? Поместный дворянин? Это ещё доказать нужно. Местные-то меня не знают. И все родичи мои – тут живут. Ну в Туле да Коломне.

Марфа промолчала, поиграв желваками.

– И чем дальше от здешних мест, тем меньше у меня прав. Тем более что встречают-то по одёжке. А мы с тобой выглядим довольно бедно и скудно. Нищета. Многие удачливые разбойники лучше живут. И это не говоря о том, что встаёт в полный рост проблема языка. Здешний язык мы знаем. А среднепольским[12] ты владеешь? А современными германскими наречиями? А среднефранцузским[13]?

– Английский и немецкий знаю.

– Наших дней?

– Да.

– Забудь. Сейчас всё по-другому. Тебя, скорее всего, если и поймут, то с огромным трудом.

– А если к татарам податься или османам? Если тебе религия не важна, то не всё ли равно?

– А тебе?

– У меня дедушка преподавал на кафедре научного атеизма. Сам понимаешь… – развела она руками.

– Языка их мы не знаем. Да и если попадёмся нашим после этого, то смерть – лучшее, что нас будет ждать. Измена царю страшна. Измена вере же – худшее, что мы можем сделать.

– А чего им попадаться? Через крымских татар переберёмся в Османскую империю, а оттуда куда-нибудь в Египет. Ну и поселимся где-нибудь недалеко от Долины царей. Я немного интересовалась вопросом и карту захоронений помню. И где гробница Тутанхамона – тоже.

– Там мы будем ещё бо́льшими изгоями, чем в Польше. Чужими одиночками. За нами никто не стоит. Если бы я один поехал бы, то мог взять местную женщину в жёны и примкнуть к какому-нибудь клану. А так… Мне никогда не нравился Карл Маркс. Достаточно сложно доверять размышлениям об устройстве экономики и хозяйства человека, который себе не мог заработать на хлеб и жил на подачки. Обычный идеалист и фантазёр. Но есть у него одно высказывание, с которым я согласен. Нет такого преступления, на которое бы не пошёл капитал ради трёхсот процентов прибыли. Только я бы заменил слово «капитал» на «человека». Ну и, может быть, поставил вилку процентов. Это ведь на словах все люди молодцы. Пока перед ними не появляется особой возможности. Выделываются. Рассказывают, какие они хорошие и правильные. А помаши перед носом осликом, гружёным золотом, и всё… Вот ты говоришь, гробница Тутанхамона. Там же десятки килограммов золота. Местные нас прирежут быстрее, чем мы пикнуть успеем. И это не самый плохой вариант. А то ведь пытать станут, выведывая, где мы ещё припрятали золото.

– Не веришь ты в людей, – мрачно произнесла Марфа.

– Не верю.

– А Сибирь?

– А что Сибирь? Ты думаешь, что там люди не живут и они там другие? Там масса своих государств со своей аристократией.

– Проклятье! Так что же делать? Сидеть вот так – как в осаде? Тула ведь фронтир. Тут каждый день прожить – удача.

– Думаешь, я не думал, что делать? – усмехнулся Андрей. – На текущий момент у нас есть только один продуктивный сценарий. Сидеть на попе ровно и укреплять свои позиции.

– Но как?! На этих тридцати трёх квадратных метрах? Ты серьёзно? Под угрозой постоянного нападения в любой момент с любой стороны?

– Земля – это не так важно. Намного важнее люди. Люди, которые за нами будут стоять. На текущий момент мы с тобой члены рода моего отца. Младшие члены рода, которых прикрывают минимально. Просто ради того, чтобы дурные слухи не пошли. Мы балласт. Обуза. И единственный путь – это положение изменить, сделать так, чтобы род был заинтересован в нас. Кровно заинтересован.

– А потом?

– А потом подтягивать три других рода. Моей матери и твоих родителей. Чтобы сформировать как можно более крепкий конгломерат за своей спиной.

– И что это даст?

– Возможность через какое-то время жить тихо и спокойно. И сытно. Ты ведь этого хочешь? Вот. Я тоже. Или ты думаешь, что вся эта катавасия меня радует? Да в гробу я видал и службу, и все эти долбаные интриги в отдельно взятом болоте. Я хочу сытой, спокойной жизни.

– Ты планируешь тут сидеть до самой старости? Просто обрастая связями? Я правильно поняла?

– Милая, грядёт Ливонская война. И она несёт большие возможности. Вот я и хочу к ней подготовиться. Чтобы, когда она началась, я был уже готов. И люди, которые пойдут за мной, тоже были готовы.

– Ты же знаешь, что царь её проиграет.

– Главное, чтобы её выиграли мы, – усмехнулся Андрей и лукаво прищурился…

Спустя полчаса к кузнецу Илье подошёл старший сын Сёмка с самым что ни на есть испуганным лицом.

– Бать, а бать… – дёрнул он его за рукав.

– Ты чего?

– Хозяин… он… он…

– Что он?

– Не человек он! – выпалил малец.

– Т-с-с-с… – прошипел кузнец. – Тише!

– Батя. Так…

– Ты хочешь, чтобы он услышал твои слова?

– И хозяйка…

– А то я не догадался? – фыркнул Илья. – Ты сам-то как это узнал?

– Так они на речке сидели, на берегу, и болтали. А я случайно заметил их и решил послушать.

– Подслушивал? – нахмурился кузнец.

– Они на каком-то дивном языке говорили. Вроде наш, а такой непонятный. Я едва несколько слов разобрал. Он там сказал что-то о том, хорошо ли хозяйке в новом теле. Я как услышал это, так и бежать.

– Прям бежать?

– Тайком отполз и дальше тишком…

– А они тебя заметили?

– Не, – помотал он головой. – Они на берегу сидели. На самом виду. Там, где лодки пристают. Издали их видать было. Я хотел вершу проверить. Ну пошёл. А ветер с их стороны был, поэтому мои шаги они не услышали. Он же и слова их доносил.

– Ясно, – задумчиво произнёс Илья и вспомнил слова Устинки, о том, что Андрей сказывал волколаку: «Мы с тобой одной крови». И в его голове всё встало на свои места.

Он и раньше подозревал, что с Андреем что-то не так. Как и с Марфой. Другие они. Чужие. Вроде и по-нашему говорят и ликом понятны, но чужие. Как будто иноземцы далёкие. Теперь же выходило… – Ты только молчи. Понимаешь? Просто молчи. И никому не рассказывай.

– Батя…

– Они хорошие. Если бы не они – нам бы голодать.

– Но они же нелюди!

– Это не так… тебе просто показалось.

– Батя!

– Скажешь кому – и мы снова окажемся на улице. И снова будем лебеду да крапиву есть. Хочешь?

– Но отец Афанасий…

– А что отец Афанасий? Они крест носят и причастие принимают. Люди они. Дивные, но люди. Молчи! Никому не говори то, что сказал мне. Понял меня?

– Понял, батя.

– И не подсматривай больше за ними. А то бог знает, что тебе ещё померещится.

– Но он сказал это! Я слышал!

– Он на нашем языке это сказал?

– Нет.

– Вот! Ты тот язык не ведаешь, оттого и глупости всякие чудятся.

– Но…

– Хочешь нас всех сгубить?

– Нет… прости, батя.

– Вот. То-то же. Лучше иди ещё угля мне принеси. Дел много, а ты непонятно где шляешься.

Сын споро убежал, а Илья напряжённо уставился ему вслед. Сзади же подошла его супруга и осторожно обняла за плечи.

– Может, вернёмся в Тулу?

– Ты с ума спятила?

– Так, может, сыну не почудилось? Марфа-то когда с матерью браниться, то чуть не рычит. А Андрей, видел, как он озверел тогда? Зенки кровью налились. Ей-ей бросится и растерзает. Да ещё и Устинка болтал, что Андрей хотел с волколаком договориться. Сказывал, будто они одной крови.

– Волки заботятся о своей стае, – чуть подумав, ответил жене Илья. – Пока они нас считают в своей стае – мы в безопасности. Так что не болтай. И за сыном приглядывай. Поняла?

– Ты уверен?

– Уверен.

Глава 6

Иоанн свет Васильевич сидел за небольшим столиком, на котором лежала книга. Разместился он у настежь распахнутого окна, чтобы и воздух свежий, и света больше. И читал, водя небольшой резной палочкой по строкам. Медленно, едва заметно шевеля губами, словно бы пытаясь вокализировать текст. Но воздерживаясь от этого…

Его детство было очень непростым. Отец умер, когда ему стукнуло всего три годика. Очень скоро у руля встала его мама. Однако её регентство не продлилось и четырёх лет. Отравили. Бояре не хотели, чтобы ими правили Глинские, то есть те, кто равен им по статусу. Так что остался он в свои неполные семь лет круглой сиротой под присмотром ряда аристократов, не сильно жаждущих, прямо скажем, его воцарения и успешного правления.

Сначала они держали в чёрном теле, ограничивая даже питание, не говоря уже про образование. Потом всячески старались отвлечь его от процесса познания, стремясь «утопить» в развлечениях самого разного характера. Дабы он не дай Бог не оказался достаточно подготовлен для самостоятельного правления и оставался марионеткой в их руках.

Так что на престол Иоанн Васильевич вступил, умея едва-едва читать-писать-считать. И, как окружающие говорили, ему более и не требовалось. Ведь есть помощники. Но он сам так не думал. И столкнувшись с реальными проблемами государственного управления, начал учиться. Как мог. Прежде всего, стал читать всё, что под руку попадётся. К сожалению, в силу обстоятельств попадались в основном книги духовного содержания, которые не сильно помогали Иоанну Васильевичу развиться в нужном для правителя ключе. Но даже их чтение было намного лучше, чем ничего. Во всяком случае, к 1553 году он уже настолько продвинулся в чтении, что начал мало-мало читать тексты про себя и знал наизусть многие фрагменты Святого Писания и Святого Предания…

– Государь, – тихо произнёс вошедший слуга, глубоко поклонившись.

Царь мельком глянул на него и ответил:

– Зови.

После чего положил палочку на книгу и потёр руками лицо.

Минуту спустя к царю в помещение вошли трое человек, которые тут же заломили шапки и поклонились.

– Рассказывайте.

– Государь, – осторожно начал первый докладчик, – интерес митрополита не связан с Сильвестром и князем Григорием Ивановичем. Они все сами по себе.

– И Сильвестр, – заметил второй докладчик, – просто интересовался.

– Добре. Тогда давайте по порядку. Какой интерес у Макария?

– Андрейка сын Прохора сначала откуда-то достал ляпис-лазури с гривенку. Да не камня, а краски. Говорят – наследство отца, которое тот хранил на чёрный день. Из числа трофеев. А потом удумал лампу добрую, – произнёс первый докладчик, кивнул на ту, что стояла у царя на столике. – Вот эту. И печь, что греть греет, а дым на улицу сразу отводит.

– Он из мастеровых?

– Он сын поместного дворянина.

Поместные дворяне были епархией царя, и интерес митрополита к столь головастому пареньку из поместных вызвал в Иоанне Васильевиче некоторое раздражение. Как и то, что лампу ему презентовали как Божью благодать, полученную через Церковь, а не как выдумку царёва слуги.

Царь нервно дёрнул подбородком, словно поправляя одежду, но промолчал.

– Макарий ему заплатил?

– И да, и нет.

– Как это?

– Сначала Андрейка краски принёс чуть и попытался её продать через местного купца. Дабы на вырученные деньги зиму прожить. Его же отец умер минувшим летом, обороняя Тулу от татар. Сказывают, славный был воин. И погиб в бою от стрелы, сразив нескольких супостатов. Кони его пали. Доспех и многое другое досталось татарам. А поместье оказалось опустошено. Жить ему было не с чего. Мать же умерла ещё раньше, отчего паренёк остался круглой сиротой без средств к существованию. Но сразу же вмешалась Церковь. И оставшуюся краску парня вынудили частью продать, а частью подарить ей.

– ЧТО?!

– Четыре десятых доли гривенки Церковь у него купила за бросовую цену. Остальное он Церкви вкладом отдал.

– Хотя эта цена была выше, чем та, что дал купец, – добавил третий докладчик.

– Но несильно, – поправил второй докладчик.

– А что с лампой и печью?

– Он их пожертвовал Церкви.

– Безвозмездно? – спросил, поиграв желваками царь.

– Митрополит выделил ему сто рублей, хотя, как нам удалось выяснить, просил он сотую долю от выручки. Местный тульский священник удумал вместо денег подарил ему шесть меринов со сбруей. Прилюдно. Дескать, от Матери Церкви. Макарий одобрил, когда узнал.

– Они обошлись ему в сто рублей?

– В семьдесят два и тридцать семь копеек.

– Андрей сумел верстаться? – после долгой паузы спросил Иоанн Васильевич.

– Да. Выехал сам на коне в кольчуге с мисюркой, луком, саблей, щитом и копьём. А с ним два холопа выехали, также одвуконь, с копьями да щитами. Но их ему засчитали только кошевыми, так как вместо кованой брони тегиляй на них был.

– Тоже митрополита дела?

– Нет, – ответил первый докладчик. – Это уже воевода.

– А этому что не сиделось?

– Бедно же город служит. Он посчитал, что невместно новику сразу засчитывать и послужильцев. Это ведь оклад денежный нужно ему добрый положить. Получше многих.

– А волнение отчего среди посадских и служилых в Туле вышло?

– Отец Андрейки, Прохор, взял в долг у Петра Глаза мерина с меринцом да панцирь со шлемом. Когда же тот погиб, то сыну не оставил их наследством, так как ранее потерял от татар. Андрейке тогда ещё пятнадцати лет не было, поэтому долг должен был отдавать Петру глава рода – Степан Седой из Коломны. Но Пётр рассудил иначе и попытался взыскать деньги с Андрейки незадолго до верстания.

– Зачем сие?

– Сказывают, чтобы тот не смог его пройти. И пошёл, как все, в послужильцы на два-три года. Вроде как урок.

– Но на самом деле оказалось, что это не так, – заметил второй докладчик. – Воевода Григорий Иванович подговорил Петра потребовать долг. И когда тот сие сделал, то воевода признал и погасил долг из пожертвований, сделанных ранее от имени Андрейки на нужды города.

– Себе же взял долю, – заметил третий.

– А волнение с чего?

– Пётр не успокоился. Он тем же вечером попытался с Андрейки взыскать ростовые деньги и самолично наложенную виру в двадцать пять рублей. За то, что Андрейка, дескать, имя его славное поносил.

– САМОЛИЧНО?! – рявкнул царь, чуть привставая. Покушения на такие вещи он очень не любил.

– Судить некого, Государь, – спешно заметил третий докладчик. – Андрейка вышел против него с сабелькой и зарубил насмерть. Пётр ведь провозгласил Божий суд самовольно.

– Не Пётр, а его человек по его приказу, – поправил второй докладчик.

– Верно. Вот воевода и посадил Андрея в холодную. Самовольный Божий суд ведь не суд. И выходит, что сие убийство государева человека. Так что ему требовалось время, чтобы во всём разобраться. Народ же вышел за него просить.

– Отпустил?

– Отпустил. Куда ему деваться? – вяло улыбнулся второй докладчик.

– Много наварил?

– Воевода-то? За то, что Петра сгубил, сказывают, что он сто рублей получил. Тот ведь в сотники метил. Ещё десять рублей получил он как долю в возврате долга. Семнадцать рублей на взыскании штрафов с вдовы Петра заработал. Ну и при покупке зерна для нужд разорённого города ранее ещё около двухсот рублей. Частью твои, Государь, деньги. Частью пожертвованные Церковью от имени Андрея.

– Как это? – в первый раз царь это уточнение не заметил, а теперь оно его царапнуло.

– Они небольшую часть от стоимости краски передавали на нужды города в распоряжение воеводы.

– А откуда вы узнали о наваре?

– Так окладчика спросили. Он про всех всё знает. Со всеми купцами дружит. Напоили, показали бумагу, тобой, Государь, подписанную. Вот он всё и вывалил.

– Окладчик – это хорошо, – скривился царь от с трудом скрываемого раздражения.

– Обидел воевода окладчика. Иначе бы промолчал.

– Чем обидел?

– Воевода разорил вдову Петра совершенно и оставил его единственную дочь без приданого. Ещё и роду остаток долга пришлось выплачивать, – начал первый докладчик.

– Чтобы не допустить кровной вражды, – продолжил второй докладчик, – он поженил Андрея на дочери Петра – Марфе-бесприданнице. Андрею же он пообещал в качестве приданого нарезать поместье Петра, в котором жили три дюжины крестьян.

– Но обманул.

– И это поместье никому не выделили. А крестьян себе разобрали сотники.

– А окладчика чем обидел?

– Ему он тоже крестьян обещал с этого поместья, но…

– Какой Гришка молодец, – процедил царь. – Прямо слушаю и не нарадуюсь.

Все помолчали. А что тут добавить?

– А что Андрейка? Где он сейчас?

– В поместье своём. Он туда отбыл. Нанял каких-то людей и отбыл.

– Каких-то?

– Кузнеца, разорившегося после нашествия. С женой и двумя детьми. Плотника безногого. Нищего с паперти. Двух бобылей да трёх вдов крестьянских с детьми малыми, что после нашествия маялись, нужду терпя. Рты же лишние. Ещё жену, тёщу и двух своих холопов, которых прежде прилюдно объявил свободными. Но они всё одно за ним пошли.

– Интересно… – задумчиво произнёс царь. – А что он там делать собрался?

– Мы не смогли узнать. Сказывают, что по осени он с купцом тульским Агафоном о каком-то торге сговорился. Но зерна вряд ли привезёт. Там ведь ничего не посеяно у него. Да и некому сеять.

– Очень интересно, – ещё тише и каким-то холодным, могильным голосом произнёс царь, барабаня пальцами по столику.

– Ещё про Андрейку всякие сказки сказывают.

– Он ведь зимовал в отцовском поместье. Там и волчья стая приходила, и медведь-шатун, и разбойники. Всех побил и разогнал. Болтают даже, будто бы и не волки то были, а волколаки, которых на него колдун натравил.

– Там ещё и колдун есть? – удивился царь.

– Болтают. Но люди любят болтать. Точно же мы не смогли выяснить.

– А что Макарию от Андрейки надобно? Чего в покое не оставит? Вытряс же с мальца уже всё до нитки.

– Точно этого выяснить не удалось, – неуверенно произнёс третий докладчик. – Но наш человек шепнул, что у них поговаривают, будто было бы неплохо, если бы он постриг принял.

– Вот, значит, как… – совсем похолодел голос царя, начав отдавать лязгом металла. – Ступайте.

Все трое поклонились и, попятившись, убрались с глаз долой.

Иоанн Васильевич же уставился в окно, рассматривая облака. И задумался над тем, на кой бес Макарию сдался этот паренёк. Да, удумал лампу и печь. Это интересно. Но он ли? Краску же он из отцовского наследства взял. Может, и лампу тоже? С печью не сходится. Но её устройство тоже он мог откуда-то вызнать. А что, если нет? А что, если он действительно всё сам удумал? Но тогда с краской не сходится…

– Чертовщина какая… – пробурчал царь и скосился на книгу, которую до того читал.

А воевода, конечно, шалун. Вроде и руки погрел, а в его, государя, казну особо и не залез. Так. Маленько. На полшишечки. Иные так залазят, что только пятки торчат. И парня не совсем заклевал. Взял ровно столько, чтобы он сумел верстание пройти…

Послышались тихие шаги, и на плечи переполненного волнительными размышлениями Иоанна Васильевича легли достаточно изящные женские руки. Начавшие легко и нежно массировать…

Царица Анастасия не вмешивалась открыто в дела супруга. Но её способность гасить природные вспышки гнева приводила к тому, что она частенько была где-то поблизости. И нередко присутствовала при важных переговорах, да и вообще – она удерживала внимание супруга, не оставляя его слишком долго наедине с проблемами, из-за чего выступала в роли кого-то вроде «серого кардинала» и «ночной кукушки» в одном флаконе. И открыто она, конечно, не вмешивалась в дела мужа, но вот «за кулисами» действовала очень активно, из-за чего советники из числа так называемой Избранной Рады в изрядной степени нервничали по этому поводу. Ведь её аргументация подкреплялась сексом и тактильной нежностью. А их ограничивалась только словами. Что ставило их в слишком уж неравные положения. Ситуация усугублялась ещё и тем, что Иоанн Васильевич свою супругу любил без всяких оговорок. И брак этот был по любви, а не из политической необходимости. Что аукалось царю всю его последующую жизнь и непрерывно выходило боком то тут, то там…

– Ты только не спеши, – тихо произнесла она, видя, что царь явно раздражён после этого разговора. И готов на резкие, необдуманные шаги.

Её нежные руки массировали плечи несильно. Скорее лаская, убаюкивая и расслабляя. Плавно мигрируя на шею и голову, с которой она сняла небольшую шапочку, прикрывающую чисто выбритый череп. Иоанн Васильевич по обычаям тех лет носил окладистую бороду, но начисто избавлялся от растительности на верхней части черепа.

– Ты всё слышала?

– Да, муж мой.

– Они обокрали моего человека. Моего!

– Это только слова.

– Ты думаешь, врут?

– А ты думаешь, что их никто не мог купить? Или посулить что.

– Мог.

– Вот и не спеши. Макарий верен тебе. И негоже с ним ссориться из-за болтовни досужей. Сам же им не доверяешь. Вот и перепроверь.

– А если правда?

– А если нет?

– Мне не нравится, что он у меня пытается переманить к себе на службу дельных людей. Ежели Андрейка и лампу удумал, и печь, то розмысл он. А много ли их на Руси?

– А если нет, то попусту с митрополитом поссоришься. Надобно точно всё разузнать. И не спеши. За митрополитом большая сила стоит. Если с ним разругаешься, то их поддержки лишишься.

– Ты предлагаешь ему отдать этого Андрейку?

– Я предлагаю сначала точно во всём разобраться. Они же сказали, что Сильвестр тут ни при чём. А если соврали? А если это он или ещё кто всё задумал. Сам ведь видишь, за любовь нашу осуждают тебя бояре. Если ещё и Церковь против себя настроишь, то…

– Ты думаешь?

– По болезни твоей недавней ясно всё было. Бояре костьми лягут, лишь бы на трон не взошёл наш сын.

Иоанн закрыл глаза, скрипнув зубами. Боль от той истории уже ушла. Но он ничего не забыл и ничего никому не простил.

Помолчали.

А потом невольно, погрузившись в свои мысли, царь и вовсе задремал. Вспышки ярких эмоций и умиротворяющий лёгкий массаж супруги сделали своё дело.

Анастасия же, заметив это, осторожно надела на него шапочку. И удалилась, давая возможность царю поспать. А значит, остыть получше. Что самым лучшим образом защищало его от резких, необдуманных поступков…

Глава 7

День шёл за днём.

В целом спокойно.

Из-за чего Андрей уже начал даже переживать. Неужели предчувствие его обмануло? Неужели Пётр Рябой оказался прав, и всякое бывает? Однако он пока продолжал придерживаться своего плана. Враг ведь в эти годы может и подвести, опоздав на свиданье. Трамваи не ходят, метро ещё не запустили, а такси ещё даже не придумали. Так что дело это нехитрое. Тем более что, кто конкретно им окажется и откуда ударит, он не знал. Ну и готовился на всякий случай.

Ко второму июля крепость была завершена. В общих чертах. Во всяком случае, её ранняя, первичная форма, позволяющая уже держать оборону хоть как-то. И работы какие-то по ней вёл только Игнат при поддержке трёх-четырёх детишек, что вокруг него вертелись и помогали одноногому плотнику. Взрослые подключались лишь изредка, когда требовалось что-то поднять тяжёлое.

Вал был отсыпан и укреплён ростверком из ячеистой решётки, связанной лыком из лещины. Не бог весть что, но защита от осыпания на первое время вполне годная. Что позволило возвести его с достаточно крутым возвышением. А это совокупно уменьшило объём земляных работ. Сверху же, по гребню вала, шёл скреплённый частокол. Так что совокупная высота от дна сухого рва до верхней кромки куртины получалась в районе четырёх с половиной метров. Примерно. Плюс-минус. Не так и много, как хотелось. Но достаточно для того, чтобы ни дикие звери, ни залётные искатели поживы не пытались перебраться.

Каждые десять метров стена изламывалась и выступала немного вперёд. Здесь на высоте около трёх метров от дна сухого рва размещались «скворечники» – небольшие закрытые боевые площадки. Их, в отличие от куртины, штурмовать было сложнее даже потому, что верхняя их кромка уходила за пять метров. Но главное – это бойницы.

Узкие вертикальные щели, прикрываемые изнутри подвижными щитками. Они располагались по внешнему контуру, позволяя вести обстрел не только вдоль куртины, но во фронт. Из лука или его аналога. Или даже метать сулицы, что было сложнее, но несильно. В сочетании с достаточно толстыми стенками, надёжно защищающими от стрел, получалось неплохо. Разве что размеры подкачали и в каждый такой «скворечник» больше трёх, край четырёх, бойцов не помещалось.

Но в целом мог продуктивно работать и один.

Подвижные щитки были подвешены свободно, оставляя небольшую щель сверху, для обзора. Чтобы их открыть, было достаточно просто наступить на небольшую педаль. И верёвка, пропущенная через блоки, сдвигала щиток в сторону. Потихоньку Андрей планировал оковать щитки полоской металла, чтобы в них стрелы не втыкались. Но это была перспектива…

Узкие ворота закрывались, как он и планировал, подъёмным мостком из крепких брёвен с помощью довольно нехитрого приспособления, напоминающего сдвоенный журавль. А чтобы эта процедура не была проблемной, мосток было уравновешен противовесом.

Так или иначе, но получалось очень и очень неплохо. Во всяком случае, для сельской местности. Хотя какие-то доделки, конечно, ещё оставались. Собственно, Игнат и мастерил все эти щитки, доводя очередной «скворечник» до ума. Остальное же население усадьбы занялось возведением жилого помещения. Ведь зима близко, как любили говаривать Старки. Понятное дело, что аборигены понятия не имели об этой фэнтэзи-франшизе, но всецело разделяли этот тезис, видя в нём, впрочем, нечто иное.

У Андрея не было хорошо просушенного леса для возведения крепкого жилого сруба. Можно было обойтись и сырым, как нередко в эту эпоху и поступали. Но он, имея некоторое представлении о данном материале, не считал нужным заниматься подобным… хм… бессмысленным занятием. Керамических кирпичей у парня тоже не было. Как и прочих подходящих строительных материалов. Но ещё в Туле, задумавшись об этой проблеме, он приобрёл через купца Агафона довольно много извести. Обычной строительной извести, которая стоила сущие копейки, так как на Оке имелись каменоломни известняка, готовые поставить этого добра в любом количестве. Ну по местным меркам. Вот Андрей и закупил извести целую большую лодку. Её, кстати, лишь неделю спустя доставили, вместе с лошадьми.

И теперь, когда у него дошли руки, он занялся строительством простого землебитного здания, для которого эта известь и предназначалась.

Что из себя представляла эта технология?

Собиралась опалубка из плах. В неё насыпалась земля, очищенная от всякого рода крупных вкраплений органики, корешков там или жучков. Крепко утрамбовывалась. После чего проливалась известковым раствором. И так в несколько слоёв. После чего опалубка разбиралась и передвигалась дальше. Через несколько дней, когда известь схватывалась, опалубку ставили выше и вновь повторяли этот приём.

В результате получалось не очень прочное поначалу, но дешёвое и крайне быстро возводимое здание. Но хрупким оно было только поначалу. Потому что с каждым годом такие стены укреплялись, набирая прочность. И уже через какие-то пару столетий не уступали цементным.

Понятное дело, что ждать так долго Андрей не мог.

Посему стены он начал возводить достаточно толстые. Чтобы даже в рыхлом виде они оказались способны к осени держать тяжёлую крышу.

По такой технологии в конце XVIII века в Гатчине был построен Приоратский замок, который спокойно простоял до XXI века и в целом сохранился очень недурно. Во всяком случае, не хуже кирпичных построек.

И строил его архитектор Львов с тремя помощниками, возведя за три месяца все стены. Причём потратив на них всего две тысячи рублей, в то время как аналогичная постройка из керамического кирпича обошлась бы в двадцать пять тысяч.

Почему эта технология не получила широкой популярности в России? Бог весть. Андрею это было неинтересно от слова вообще. Он уже был далеко не ребёнком, во всяком случае по сознанию, и прекрасно понимал, что история технологий и их внедрения связаны со здравым смыслом и трезвым расчётом чуть более, чем никак. И путь к успеху той или иной технологии нередко прокладывают банальный случай и лихая удачи, знакомства да личная симпатия и так далее, и тому подобное. Так что воспринимал не пошедшие «в серию» технологии без всякого скепсиса. И теперь, столкнувшись с необходимостью быстро построить большое жилое помещение, он без лишних метаний остановил свой выбор именно на землебитной технологии. Поскольку по соотношению цена/качество ничего лучше ему не было доступно.

Два этажа по такой технологии построить было проблематично. Во всяком случае, быстро. По этой причине он не стал рисковать и вновь вернулся к компоновочной схеме полуземлянки, при которой выкапывался котлован примерно по пояс, а толстые землебитные стены возводились примерно на полтора этажа вместо двух. Выигрыш небольшой, но в сложившейся ситуации каждые десять сантиметров были на счету. Вот и пришлось выкручиваться, чтобы получить два жилых яруса. Зачем такой геморрой? Всё просто. Пространства в крепости имелось очень немного и позволить себе роскошь одноэтажных построек Андрей не мог. И был бы подходящий материал, отгрохал бы и трёхэтажные…

Архитектурно жилой дом вписывался в общий план крепости, имея трапециевидную форму и используя в качестве одной из стен вал. Да, слегка облагороженный и укреплённый, но вал. Что опять-таки ускоряло строительство. Высота потолка была минимальной. Что-то около метра восьмидесяти. Иначе при односкатной плоской крыше просто ничего не получалось бы.

По его задумке, все здания внутри крепости должны быть такими же. И конюшня, и сарай, и прочее. И формировали таким образом в центре небольшую площадь в форме правильного восьмиугольника. Достаточную, чтобы всем свободно собраться, коней вывести и даже ещё не сильно толпясь.

Крыша же должна быть перекрыта черепицей, изготовленной по этой же технологии. Просто земля, перемешанная с известковым раствором, утрамбовывалась в деревянную форму. А потом оставлялась сохнуть и схватываться.

Оставался вопрос отвода воды, который бы стекал со всех этих крыш. Но он пока работал над этим вопросом. Планируя для начала ограничиться простым стоком со сливным отверстием в валу. А чтобы вода не накапливалась в сухом рве, требовалось прокопать водоотводную канаву до ближайшего оврага, а то и до реки. Но тут ещё нужно было подумать, чтобы не сильно ослаблять оборону и очень напрягаться в плане физических усилий…

– Ты уверен, что этот «колхоз» не развалится после первого дождика? – скептически глядя на набивку первой опалубки, спросила Марфа.

– Доверься мне.

– Откуда ты знаешь о том, что так вообще можно дом поставить?

– Ты хочешь это сейчас обсуждать? – усмехнулся парень, намекая на то, что вокруг куча людей.

Супруга фыркнула недовольно, но замолчала. А Андрей заметил смеющийся взгляд кузнеца. Он явно что-то знал, или догадывался, или выдумал себе что-то.

Несколько секунд длились эти гляделки. И, поклонившись Андрею, Илья отвернулся, явно не желая испытывать терпение юного и достаточно вспыльчивого хозяина. А парень отправился беседовать с Игнатом. Для задуманного Андреем дома требовались постели. И, учитывая нехватку пространства, возможно, часть из них пришлось бы делать двухъярусными.

Разговор не клеился.

И у Андрея мысли все были о кузнеце, а у Игната о щитках «скворечника», поэтому после десяти минут мучений парень не выдержал и пошёл к Илье.

– Нужно поговорить, – тихо произнёс он, подойдя со спины, отчего кузнец вздрогнул.

– А? Да. Конечно.

– Наедине.

Они отошли за пределы крепости и сели на небольшой пригорок с видом на крепость. Метра в ста от неё.

– Что-то случилось? – настороженно спросил Илья.

– Рассказывай.

– Что рассказывать?

– Эти два оболтуса про меня болтают, будто бы я с волколаком братался. Вот дождутся, что я им язык вырву. Но это дело старое. Теперь что? Твой взгляд выдает.

– Я… да ничего не болтают, – испуганно-настороженно произнёс кузнец.

– Ты не умеешь врать, – покачал головой Андрей. – Мне и из-за этих двух придурков тебе оправдываться постоянно. Если же люди станут болтать о чём-то более страшном, то у Церкви ко мне появятся вопросы. И не только ко мне. Ко всем нам.

Тишина.

– Не хочешь говорить?

– Я… я не знаю, как начать.

– Начни с начала.

– Хозяин, мы никому не скажем, кто ты и твоя супруга.