Помещик. Том 3. Ратник
Пролог
– Да ты спятил! – воскликнул Панкрат и хлопнул по столу.
– Я?! – удивился Андрей, смотря прямо в глаза новгородскому купцу, прибывшему с родственником Агафона. – Так мне уйти?
– Нет! – хором воскликнули все присутствующие.
– Тогда какого лешего вы мне голову морочите?! – рявкнул Андрей, заводясь напоказ.
– Хорошо, – примирительно подняв руки, произнёс Агафон. – Давайте все успокоимся.
– Эта грамота, – указал Андрей на бумагу, лежащую на столе, даёт МНЕ право платить мыт[1] лично Царю. Треть от всего, что я получу торгом. Мне, не вам. А значит, никто не посмеет требовать с меня сверх этого.
– Вот именно! Тебе! – воскликнул Панкрат. – Нам-то что с того?
– А вы хотите платить мыт, как обычно?
– Мы всё равно будем его платить.
– В том-то и дело, что нет. Смотрите. Официально торг веду я. Вы выступаете как нанятые мною купцы, ибо лично торг вести мне невместно. С вами я заключаю ряд, определяющий вашу долю в прибыли.
– И ты с нами будешь по всей Руси бродить? А как же твоя служба?
– Зачем бродить?
– Как зачем? – удивился Панкрат. – Как мы в Новгороде станем доказывать твоё право на мыт лично Царю?
– Мы продавать будем тут. В Туле. Церковь же готова покупать краску. И ей всё равно – тут или в Новгороде. Так ведь? – спросил он у отца Афанасия.
– Истинная правда, – степенно кивнул священник.
– А значит, никуда её везти нет необходимости. Я товар привожу в Тулу. Вы его продаёте в Туле. Получаете деньги. Царю откладываем его долю. Церкви – её. Остальное – моё и ваше.
– А если тебя в городе не будет во время торга?
– Мы составим ряд на бумаге в трёх списках. Один будет у вас, один у меня, один у Церкви. В ряде том укажем, что действуем на основании царской грамоты. И если меня не будет рядом, то отец Афанасий или иной представитель Церкви всё подтвердит.
– Без всякого сомнения, – вновь кивнул отец Афанасий.
Он действовал без санкций митрополита. Однако понимал – тот возражать не станет, так как совсем недавно нарочным передал приказ – оставить Андрея в покое. Но ведь в данном случае речь шла о выступлении в роли арбитра. За плату. Да ещё и по инициативе самого Андрея. Что, безусловно, будет поддержано церковным руководством.
– А светильное масло? А иные товары? Их тоже Церковь будет выкупать?
– Если пожелает, но необязательно.
– Тогда как мы их станем продавать? Ведь мыт за торг с нас в Новгороде или иных местах спросят. А грамоты твоей под рукой не будет, да и на ряд наш никто в иных местах может и не посмотреть. Это тут тебя знают. А там?
– Беды в том великой нет…
– Как нет?! – перебил его Панкрат, но Андрей вскинул руку в останавливающем жесте.
– Погоди. Беды в том великой нет. Вы возьмёте те товары малым числом для показа. И если покупателя они будут устраивать, то заключите с ним ряд от моего имени. Возьмёте деньги и привезёте сюда, в Тулу. Заберёте товар. И увезёте ему. Торг пройдёт тут. А там – передача, без всякого торга. А значит, и мыт брать не с чего.
– А за провоз товара?
– Так вы ведь не на торг везёте.
– Когда это кого-то волновало? – фыркнул Панкрат, но уже не так раздражённо.
– Тогда мы будем писать грамотку о том, что товар сей куплен в Туле и мыт за то уже уплачен лично Царю. Сразу. Весь. Вряд ли после таких слов власти на местах станут сильно голову морочить. Чай, не прохожий случайный, а человек, ведущий дела лично с Государем, и обижать его не след.
– А не лихо берёшь? – после долгой паузы спросил Панкрат. – Не боишься, что с тебя Государь спросит за такое самоуправство?
– Чтобы он не спросил, нужно нам не только о прибытках своих думать, но и о делах державных. Мы торгуем тут, в Туле, прикрываясь грамотой Государя? Торгуем. А значит, нам нужно заняться всяческой поддержкой местного полка городового.
– Поддержкой?
– Создадим Общество соблагоденствия воинству тульскому. И станем вскладчину туда давать часть доходов. А из тех денег помогать безвозмездно тем бедным воинам, что служат честно, но поиздержались от войны или разорения.
– А не выходит ли, что мыта больше, чем обычным делом? – поинтересовался Агафон.
– А сколько выходит?
– Ну… Царю ведь треть надо отдать.
– Так треть прибытков, а не треть вырученных денег. И Церкви нашей тоже с прибытков десятую долю давать. Я беру половину десятой доли. Остальные пятьдесят две сотых доли от прибытка ваши… – здесь Андрей, конечно, лукавил. Потому что «стоимость товара» он забирал во многом себе, из-за чего получал не только свой процент с прибыли, но и стоимость товара. И если со светильным маслом это было и так ясно, то с краской – нет, но болтать о том он не спешил. – И плюньте мне в лицо, если на постоянных торговых путях от Новгорода до Тулы без хитростей вы платите в мыт меньше семидесяти сотых от прибытка. Так что, даже если мы станем долей по пять с сотни откладывать в казну этого Общества, не обнищаем. И в пользе будем заметной.
– Восьмидесяти, – поправил Андрея Панкрат. – Если всё честно делать, то мыта за торг и проезд мы теряем восемь-девять десятых от всех прибытков. Правда, не от Тулы, а от Москвы. Но…
– Вот! – поучительно поднял палец Андрей. – Очень важно, чтобы Государь наш увидел: мы не только мошны ради своей стараемся, а стремимся укрепить пограничье державы его. Притом добровольно о ней печёмся. Правда, в таких делах нужно держать нос по ветру, чтобы не потерять голову…
Часть 1. Испанский гамбит[2]
– Снова обыск? Сейчас я понятого позову.
– Не надо понятого. Мы просто посидеть пришли. В засаде.
к/ф «Ширли-Мырли»
Глава 1
– Давай! – крикнул Андрей, и дядька Кондрат, пришпорив коня, рванул вперёд, удерживая копьё под мышкой.
К его седлу уже была прикреплена бечёвка с упором для копья, что позволяло наносить им таранный удар даже при достаточно высокой посадке в седле. И не опасаясь при этом вылететь. А шпоры, которые нацепили на сапоги, облегчали разгон.
Дядька Кондрат, как и многие поместные дворяне, подражал степным воинам и не носил шпор. А для понукания своего «волосатого мопеда» применял нагайку, висящую у него обычно на кисти. В принципе, решение. Беда была лишь в том, что во время боя, когда твои руки заняты оружием, применять нагайку становится категорически сложно.
Вот и получалось, что во время бегства или преследования подгонять коня не представляло особых сложностей. Но не в бою, из-за чего Андрей и настоял на том, чтобы все, кто пошёл под его руку и готовился для конного боя, нацепили изготовленные Ильёй шпоры.
Разгон.
Переход на рысь, а потом в галоп.
И удар.
Специальная мишень на поворотном рычаге оказалась поражена. Скорость же, которую дядька Кондрат набрал, позволила ему проскочить вперёд быстрее, чем по его спине ударил мешок с песком. Этакий противовес на втором плече поворотного рычага. Он выполнял две функции. С одной стороны, обеспечивал «массу цели», чтобы при тренировке привыкать бить по мишени, которая бы сопротивлялась выбиванию из седла так же, как и реальный степной всадник. С другой стороны, этакий регулятор скорости.
– Вот видишь! – воскликнул Андрей. – Видишь! Получилось!
– Да уж… – согласился Кондрат и поёжился. Предыдущие несколько десятков раз он получал по загривку мешком с песком. Прежде всего из-за того, что не разгонялся должным образом. Не привыкший он к шпорам.
Из-за шпор, кстати, пришлось удлинить лямки стремян и понизить посадку. Да крутиться-вертеться стало несколько сложнее, но оно того стоило. Во всяком случае, по мнению молодого вотчинника…
– Опять выё… ваешься? – тихо спросила супруга у Андрея, осмотревшись перед этим по сторонам, чтобы никого рядом не было.
– А? – не сразу понял он.
– Я говорю, опять против общества идёшь? Никто ведь так не воюет ныне.
– Не воюет. Но и шишек им полный зад да кирпичом по… хм… лицу, – пожал плечами Андрей. – Сами себе злобные буратины. Что мне с них?
– Ты снова будешь белой вороной. Забыл, чем это чревато?
– Слушай. У меня просто нет выбора.
– Выбор есть всегда.
– Но частенько альтернатива настолько хуже, что ей можно пренебречь.
– Почему хуже? Воюют же. И не дурно воюют.
– В том-то и дело, что дурно. Нельзя победить водяного в реке по его правилам…
– Чем же эта твоя затея лучше?
– Понимаешь, – произнёс Андрей, переходя на нормальный русский язык и, в свою очередь, оглядываясь по сторонам, – примерно век спустя Алексей Михайлович в куда более тяжёлых для поместного войска условиях начнёт создавать отряды конных копейщиков. У многих из них не будет даже панциря. А под седлом у них окажутся не мерины, и даже не меринки, а меринцы, то есть крупные пони. Но даже такие конные копейщики покажут себя удивительно эффективными против Степи. Почему? Бог весть. Может, из-за организованности и слаженности. Может, из-за склонности к решительному натиску. Может, ещё почему. Но ими постоянно затыкали дыры по всему югу, а нередко и против Литвы использовали для борьбы с их поместными, что по татарскому образцу воевали. Ну или, как тогда говорили, по казачьему.
– Почему же тогда не произошло всеобщего перехода к такому бою у конницы?
– Потому что, – развёл руками Андрей. – Конные копейщики по честности службы стояли ниже обычной поместной конницы, что держалась за свои традиции боя и вооружения. Оттого в них шли только самые бедные и разорившиеся помещики. И, только лишь поднявшись, старались уйти обратно – в поместную службу. Да чего и говорить – когда в Новгороде Алексей Михайлович попытался развернуть свой полк крылатых гусар, даже в него набрать людей оказалось проблемой. НАМНОГО меньшей, но проблемой.
– Не понимаю… – покачала она головой. – Ты что, думаешь, что люди дураки?
– Просто ленивые жопы. И лень эта не всегда в делах. Иной раз глянешь – труженик, а приглядишься, он просто ленится подумать и оптимизировать свой труд. А потому и упахивается до потери пульса.
– И что ты хочешь этим сказать?
– Только то, что, по моему мнению, человек – существо едва разумное. Я бы даже сказал – условное разумное. Мозг вроде бы есть, но пользоваться им он не любит. Ленится. И обожает держаться всего привычного, обычного и естественного для него. Любое изменение кажется злом. Особенно если имеет место страшный дефицит всего и вся, и нужно выживать. Казалось бы, кризис. Нужно шевелиться. Но нет. Именно в кризисных условиях самые крепкие и твердолобые ретрограды, ибо любая ошибка может стоить им жизни. Вот почему помещики этой эпохи, как и крестьяне, очень долго держались традиций. И Пётр не зря их ломал через колено.
– Тем более! Зачем ты прёшь против ТАКОГО мощного течения?
– Потому что у меня нет выбора. Если я стану играть по их правилам, то проиграю.
– А если пойдёшь против системы, то выиграешь? – скептически выгнула бровь Марфа.
– Милая, – произнёс Андрей и ласково огладил её животик, – я совсем иначе действую, нежели Алексей Михайлович.
– Да ты что?
– Да, – не поддался на провокацию Андрей. – Я не пытаюсь сформировать конных копейщиков вне системы поместной службы. Я пытаюсь возродить их внутри неё. Ведь формально в самом начале, первые десять-двадцать лет своего существования, поместная служба и опиралась на конный копейный бой.
– И кто из аборигенов это знает?
– Главное – это подход. Они держатся за старину. За традицию. Пусть даже этой традиции едва два поколения. Вот я на это давить и стану. Дескать, отец мне о том сказывал, что на самом деле правильно вот так.
– А откуда он о том узнал?
– Так ему его отец, а тому его отец сказал.
– Дед твой жив, и его могут спросить. Оба деда.
– Ну тогда моему отцу дед его сказывал. Сразу, минуя отца. Тот точно уже мёртв. Вот. Что, дескать, были времена, когда…
– Ох и скользкая эта дорожка…
– Чем же?
– Твои слова – это просто слова.
– Учитывая кругозор и образование аборигенов, любой, кто держится уверенно и демонстрирует, будто бы точно ведает, что делает, выглядит в их глазах знающим человеком. Особенно если ссылается на слова стариков. И лучше почивших, но славных. Ведь не новинку предлагает, а по старине доброй жить зовёт. А любое прошлое – оно здесь авторитетно. И прекрасный инструмент для спекуляций.
– Это ты так думаешь.
– Доверься мне.
– Милый, мне кажется или ты уже не раз и не два вляпывался? Хочешь снова? Я тебе говорю – постарайся быть как все. Постарайся не выделяться. Тебе же не войну нужно выиграть, а нашу жизнь сытой и спокойной сделать. Твою жизнь, мою и нашего малыша, – произнесла Марфа, погладив себя по животу. – А то, не ровен час, навлечёшь на себя гнев Государя. И всё. И конец.
– Милая, я знаю, что я делаю.
– Что-то не верится…
– Из-за того, что я уже несколько раз напортачил, мне остаётся только одно – бежать вперёд. И удивлять, удивлять, удивлять. Если этого не будет, то сожрут меня. С потрохами сожрут. И тебя не пожалеют. Если повезёт – в монастырь отправят. А скорее всего, просто удавят.
– Раз решил удивлять, то чего с этой фигнёй возишься? Где ружья? Где пушки?
– А танки? А самолёты? А автомат Калашников? Или ты может мне предложишь начать с промежуточного патрона и командирской башенки? Ну а что? Прямо на шлем её и поставлю.
– Не делай из меня дурочку. Ты же понимаешь, о чём я говорю.
– Понимаю. А вот ты, видно, не очень. Чтобы использовать огнестрельное оружие, мне нужно добиться одного условия. Точнее, двух. Да. Двух. Первое, – произнёс он, отогнув большой палец, – я должен добиться определенного уровня публичного богатства. Второе, – отогнул он указательный палец, – стать достаточно авторитетным как военный специалист, то есть повоевать – и успешно повоевать. Иначе эффект от новизны окажется слишком шокирующий.
– Шокирующий? Но чем?! Вон у Царя уже есть стрельцы и наряды[3] артиллерии.
– Пехотой я заниматься не могу. Это урон чести. Только конницей. Это понятно?
– Разумеется, – кивнула Марфа, – хоть и звучит дико. Пехота – царица полей.
– Это там… в наше время… А тут всё иначе.
– Дикари, – буркнула она. – Ты же сам мне говорил о том, что в Европе ураганят пехотные баталии испанцев. Вот прямо сейчас.
– Говорил. Но разве, кроме нас, кто-то это знает в этих краях?
– Так расскажи.
– И кто мне поверит?
– М-да… Чёртова старина…
– Какая есть, – развёл он руками. – Так вот. Для вооружения конницы огнестрельным оружием оно должно быть надлежащего качества. Фитильные пищали тут не подойдут. Требуются колесцовые «стволы». Вроде бы есть уже кремнёвые замки, но они крайне ненадёжны сейчас и стоят не сильно меньше. Вот. А один рейтарский пистолет у нас тут, в Туле, обойдётся мне как снаряжение десятка поместных всадников. Карабин – ещё больше. Их же на Западе делают. В Священной Римской империи, во Франции, в Италии.
– А ты их с помощью Ильи сделать не можешь? Вместе с ним. У тебя же подходящие навыки имеются. И знания. Вы разве не справитесь?
– Теоретически, конечно, могу. Но разве это изменит оценку их стоимости в глазах окружающих? Каждому всаднику нужно пара таких пистолей. Минимум. Плюс карабин. Ты представляешь, НАСКОЛЬКО это дорого?
– Но все в Туле и так знают, что у тебя много денег. А если и нет их прямо сейчас, то ты знаешь, как их быстро достать. Или ты в этом сомневаешься?
– Много денег и НАСТОЛЬКО много денег – это две очень большие разницы. И ладно бы пистоли с карабинами. Бес с ними. Представь себе, сколько стоят орудия! Ныне эти игрушки по карману только Государю. И он трясётся над ними, как наседка над цыплятами. Бронза – исключительно импорт и дорогой импорт. Так что заводить артиллерию имеет смысл с одобрения Царя. Чтобы не было эксцессов. Понимаешь? Во всяком случае, нормальную. Но даже если мне сделать несколько эрзац-пушечек вроде деревянных, то для них нужен порох. Много пороха. А это всё не так-то и просто, да ещё и вопросов массу вызывает…
– Допустим… – недовольно произнесла жена.
– Авторитет же… он как бы не важнее денег. Как ты мне постоянно говоришь – я живу тут не в вакууме, а в коллективе. И если я начну творить всякое непотребное вроде вооружения огнестрельным оружием, полк может меня не понять. На низовом уровне. А именно за счёт уважения простых помещиков я на плаву и держусь.
– Ладно… – тяжело вздохнув махнула рукой Марфа. – Делай как знаешь.
– Ты со мной не согласна?
– Ты можешь попасть на приём к Царю. И можешь ему лично предложить перспективные идеи. А он не дурак и…
– Он не дурак, – перебил её Андрей. – Именно поэтому он не готов тратить на каждого всадника поместной конницы в сорок и более раз больше, чем обычно. У него на это нет ни денег, ни земли, ни желания…
Марфа нервно дёрнула подбородком, но более спорить не стала. Тем более что к ним подошёл слишком близко Аким. И Андрей вернулся к делам тренировки…
Ещё когда он возвращался из Москвы, то прекрасно заметил взгляды старшин. И понял – второй год отсидеться в крепости ему не дадут. Так что по приезду в Тулу он начал искать людей. Разных. Особенно после того, как заключил первый ряд с купцами и продал через них пять гривенок ляпис-лазури.
Именно тогда к нему решили присоединится Кондрат, Федот и Аким, отправившись на зимовку к нему в вотчину. Им ведь, по сути, идти было некуда. Только опять в долги влезать. Поместье разорено. Денег нет. Ничего нет. А тут Андрей им сам предложил погостить у него да подсобить с обороной крепостицы, то есть вроде бы и не бесплатно харчи будут вкушать.
И не только они поехали. Годом ранее, когда он искал себе людей, было всё намного сложнее. В него не верили. Да и ехать фактически в чистое поле – одно дело, и совсем другое – в пусть маленькую, а крепость. Так что даже при довольно остром дефиците людей найти их удалось довольно легко. И теперь он и возился с ними. Тех, кого планировал забрать с собой в намечающийся поход, Андрей обучал конным делам. Остальных – обороне крепости. И всех, кто хоть как-то должен будет драться, нагружал общей физической подготовкой.
Но главное – учил действовать сообща.
А ещё возился с материальным обеспечением. Для чего нанял к хромому плотнику Игнату трёх подмастерьев и двух – к кузнецу. И ещё с десяток разных людей. Ведь дел хватало.
Кроме того, он провёл с помощью Агафона весьма непростую операцию по подбору, обмену и перекупке луков. Цель была проста. Ему требовалось, чтобы у людей под его рукой оказались пусть и не самые лучшие «агрегаты», но единообразные. Во всяком случае, по натяжению и вытягу. Чтобы не к каждому луку свои стрелы делать, а одни для всех.
Женщин ещё завёз в крепость, ибо женских рук и раньше не хватало. Теперь же совсем беда. А ведь эту ораву людей требовалось обстирывать, готовить еду и с прочими делами помогать. В том числе и не совсем приличными. Без секса тяжело. А острый дефицит женского внимания мог породить серьёзные внутренние проблемы. Понятное дело, о таких специфических задачах Андрей не говорил вдовушкам, которых нанимал на службу. Но это и не требовалось. Все прекрасно всё понимали. Более того, даже какие-то надежды имелись в плане устройства своего семейного счастья.
Агафон, кстати, не подвёл. И полностью погасил свой долг за светильное масло, поставив в крепость запасы продовольствия, соли и фуража. Особенно ценным оказалось последнее.
С конским составом требовалось очень плотно работать. Да. Все эти копытные уже не жеребята. Они уже в целом выросли. Однако Андрей не терял надежд хоть ещё немного их укрепить. Хорошее питание и регулярные, серьёзные нагрузки не могли пройти впустую. Ну… он так думал. Ведь если человек ходит в спортзал и там не ленится, нормально питается и хорошо отдыхает, то рано или поздно он становится намного лучше развит физически. Крепче, сильнее, выносливее. Иными словами, своих волосатых друзей Андрей гонял ничуть не меньше, чем людей. И так же хорошо кормил. В надежде на то, что эти несколько месяцев не пройдут даром…
Глава 2
– Ты чего не спишь? – тихонько спросил Андрей у супруги.
– Думаю, – шёпотом ответила жена.
– О чём?
– О том, что вышла замуж за безумца.
– Это понятно. А точнее?
– Ты ведь на самом деле не хочешь покоя. Ты, словно мальчишка, возжелал славы.
– А ты против?
– Против. Но поддержу тебя во всём.
– Неожиданно.
– А ты думал, я упру руки в боки и начну качать права?
– Да.
– Это глупо… – чуть помедлив, ответила она. – Женщина сильна мужем своим. Я с тобой не согласна, но что это меняет? Я пойду за тобой в любом случае.
– И что тебя мучает?
– Что ты будешь делать – я понимаю. Закусишь удила и как мальчишка станешь скакать по всей округе да махать сабелькой. Ну и лапшу на уши вешать аборигенам, чтобы денег срубить. А я? А что мне делать? Как Марфа, я должна вести хозяйство, пока ты в походе. Но как Алиса я ума не приложу, с какой стороны к нему подойти.
– А чего там подходить-то?
– Тебе легко. Ты готовился. А я? Я ведь росла как цветок. Младшая дочь в состоятельной семье. Меня все любили и баловали. Да, учили готовить. Но ты бы видел кухню мамы. Она была оснащена по последнему слову техники. Папа не жалел денег на неё…
– А хозяйство? Ты совсем ничего не знаешь?
– У папы был большой бизнес, а хозяйство он воспринимал как приятное дополнение. Дань традиции скорее. Я больше всего любила его прекрасный фруктовый сад. Большой-большой. Там несколько сотен деревьев росло. Ты даже не представляешь, как там становилось красиво, когда они цвели. Но я никогда не видела даже, как деревья сажают. Понимаешь? Просто приходила посмотреть на красоту. И всё.
– Чему же ты училась все эти годы? Мне казалось, что на Кавказе много внимания уделяют домоводству и прочим подобным вещам.
– Уделяют. Но не в моём случае. Понимаешь, пока я жила с родителями, то в свободное время развивалась как будущая жена для состоятельного мужа. И ни папа, ни мама даже не предполагали, что мне придётся разбираться в том, как сделать брынзу или постричь овец. Так что я училась танцевать, петь, играть на чунгуре[4], изучала поэзию. Научилась рисовать. Писать каллиграфическим подчерком. Выучила недурно языки. Хорошо разбиралась в традициях и обычаях. А теперь вляпалась во всё это…
– Жопа… – едва слышно констатировал Андрей.
– Жопа, – охотно согласилась с ним Марфа… точнее, Алиса. – Вот ты уедешь по весне. А я-то что делать буду?
– А какие языки ты знаешь?
– Какое это имеет значение?
– Это может оказаться полезным.
– Я знаю языки тех лет. Сейчас они другие.
– И всё же. Ты ведь смогла наговорить гадостей тем татарам. И они тебя в целом поняли. Так что другие, но это ни о чём не говорит. Плюс-минус языки наверняка похожи, и через пень-колоду ты их и сейчас поймёшь.
– Ну… родной мой лезгинский. Русский и английский знаю свободно. Могу более-менее объясниться с азербайджанцами-турками, табасаранцами, кумыками, аварами, адыгами, а также нохчий-галгай. Чуть-чуть знаю немецкий и французский. Отец вёл много с кем переговоры и считал полезным, чтобы его дети знали языки. И женщины тоже. Ведь услышать можно разное… и случайно оброненное слово, бывает, решает если не всё, то многое.
– Хм… у тебя талант к языкам, я посмотрю.
– Да, они мне легко даются, поэтому старославянский я и выучила быстро и легко. А потом и тут. Но… какая от всего этого польза? Я ведь понятия не имею, как вести хозяйство. И ладно крепости, так даже и обычного дома.
– Ничего страшного, милая. Ничего страшного. Давай так. Мы каждый день будем об этом беседовать. Сначала я расскажу всё в общих чертах. А потом ты будешь спрашивать.
– Правда? Ты ведь вон сколько с сабелькой да копьём своим прыгаешь.
– Правда-правда, – произнёс Андрей и нежно поцеловал жену в шею. – Я ведь, когда готовился, не думал, что вот так всё повернётся, поэтому больше налегал на сельское хозяйства и ремёсла.
– Может быть, мне лучше записывать?
– Можешь и записывать. Только аккуратно. Не забывай о том, что эти записи могут попасть в чужие руки.
– Я не знаю никакой тайнописи. Или мне на своём родном вести записи?
– Не надо никакой тайнописи. Пиши на местном языке. Максимально просто. И без иноземных слов. Потому как, если найдут записи на непонятном языке, проблем не оберёшься. С греческим ещё как-то удалось объясниться, а вот с лезгинским…
– Я поняла, – оживившись, ответила Марфа и повернулась лицом к Андрею. Причём несколько увлеклась и чуть не легла на живот.
– Так, – придержал он её. – Осторожнее. Не раздави нашего ребёнка.
– Прости, – тихо шепнула она и потянулась целоваться…
Технически Андрей мог бы найти и управляющего. Приказчика, как в эти годы говорили. Но имелись нюансы. Точнее, два.
С одной стороны, он не доверял приказчикам, вполне законно считая, что им плевать на управляемое хозяйство, то есть срубили бабла – и ходу. А вотчина? Так хоть трава не расти. Понятно, что не всё так плохо. И найти человека ответственного было можно. Как и найти для него способы мотивации. Но всё равно Андрей считал это крайностью.
С другой стороны, парень попросту не доверял местным методам ведения хозяйства. Слишком архаичным и неэффективным, на его взгляд. Понятно, что от подсечно-огневого земледелия уже, к счастью, отошли. Но ушли недалеко… Во всяком случае, если смотреть на них с высоты веков.
Применялось обычное, самое что ни на есть примитивное трёхполье, известное ещё во времена Римской республики, то есть ситуация, при которой одно поле засевали нормально, второе – озимыми, а третье держали под паром, давая ему отдохнуть и набраться силы. На следующий год всё смещалось.
В принципе, рабочее решение, но имелись проблемы.
Прежде всего, треть земель не использовалась вовсе, а ещё треть задействовалась лишь частью, то есть в целом очень невысокая эффективность эксплуатации.
Ну и главное – при таком подходе земля не успевала отдохнуть и восстановить своё плодородие, отчего пашни целинные, то есть только освоенные, давали урожай не в пример лучше.
Как это обойти?
Андрей знал несколько способов.
Заваливать поля удобрениями он не мог. Просто потому, что необходимого объёма удобрений у него не имелось. А пускать на эти цели солому и прочие полезные в хозяйстве вещи он не мог себе позволить.
Менять поля по мере их истощения, распахивая соседние земли, он тоже не мог. Ведь его вотчина строго очерчена.
Оставалось только одно – применять более прогрессивный метод севооборота, с одной стороны. И механизацию – с другой.
С севооборотом всё было просто и легко. Ну, на первый взгляд. Андрей планировал применить Норфолкский цикл в его архаичном виде. Известный так же, как четырёхполье.
Его вотчина писалась в сто четвертей. Но в те годы это означало триста, ибо оценивалась лишь треть из-за практики трёхполья. Вот эти триста четвертей Андрей и планировал разделить на четыре равные части. На первой он планировал высаживать горох, на второй – озимую пшеницу, на третьей – репу и свёклу, а на четвёртой – овёс. На следующий год всё смещать по кругу.
Просто и совершенно бесхитростно. А истощения почвы и её деградации из-за такой смены культур не происходило.
Кроме всего прочего, это позволяло отойти от специализации на монокультуре, что запредельно снижало угрозу голода из-за климатических проблем.
Механизация же заключалась в использовании плуга и сеялки. Самой что ни на есть примитивной и простой.
С плугом всё понятно. Качественное улучшение и ускорение механической обработки почвы – это большой плюс. Хотя и не такой очевидный на первый взгляд. А вот сеялка выступала настоящей сельскохозяйственной «вундервафлей»[5] в этих условиях. Почему? Так сеяли зерновые в те годы как? Просто рассыпали их по пашне, а иной раз и просто разрыхлённой мотыгой земле. И птицы склёвывали в среднем от трети до половины, а иной раз и больше.
К чему это вело?
К низкой урожайности. Ведь архаичные сорта зерновых не отличались ни большим количеством зёрен в колосе, ни множеством стеблей в кусте. А значит, выжившие всходы не могли компенсировать погибшие семена. Это с одной стороны, а с другой – сыпать приходилось обильно. Птицы же склёвывали зёрна неравномерно, из-за чего получались островки слишком густого посева, где растения мешали друг другу. И выходило, что местами шли проплешины с бурьяном, а местами чалые, но густо растущие злаки.
Так или иначе, но ручной посев банальным разбросом уменьшал урожайность зерновых в те годы минимум вдвое. И Андрей планировал этот вопрос разрешить, изготовив примитивную сеялку. Два колеса. Бункер с зерном. Нож, разрезающий грунт. Трубка, по которой зерно подавалось. Отвал, засыпающий разрез грунта. И мерный счётчик-отсекатель для зёрен, работающий от оборота колеса.
Он с этой сеялкой сам возился.
Кузнец и его подмастерья, конечно, помогали. Но основной объём работы приходилось делать самому. Так было проще и быстрее.
Пока он ограничился сеялкой на ручной тяге. Просто проверить. Да и засеять по весне сорок гектаров[6] овсом и столько же по осени пшеницей можно было и без лошади. Во всяком случае, это было проще, легче и быстрее, чем рассеивать зерно вручную на таких площадях.
Конечно, оставался ещё открытый вопрос с сеном. Но Андрей не обольщался. На своих «33 квадратных метрах» он, в принципе, не в состоянии прокормиться. Даже просто обычным продовольствием. Без закупок не обойтись. Вот и думал больше не столько об автономности, сколько об эффективности использования собственной земли.
И так во всё это погрузился, что даже не заметил, как в очередной раз подставился. Во всяком случае, неделю спустя к нему подошёл Кондрат и присел на лавочку со словами:
– Да, не думал я, что у Петра дочь такая дура.
– Чего это? – напрягся парень.
– А чего ты с ней, как с ребёнком, возишься?
– Так забыл, что ли? Про колдуна.
– А, ну да, колдун.
– Вот и учу её. Мне ведь супруга толковая нужна. Чтобы я мог на неё положиться.
– А ты сам-то отколь сие ведаешь?
– Как откуда?
– Я послушал твои поучения. Мудрёно очень. Да и отец твой иначе дела вёл. И я. И все мы. Откуда твои знания?
Андрей замолчал. Он как-то растерялся от такого вопроса.
– Можешь не отвечать, – улыбнулся Кондрат. – Мне. Но я уверен, рано или поздно этот вопрос тебе зададут.
Снова тишина.
– Ты не слушай её. Я ведь не раз замечал, что она тебя поучает быть как все. Не выделяться. Ну когда думает, что никто её не слышит. Многие это замечали. Но то не страшно. Чай, не в глухой чаще живёте, а среди людей.
– А чего не слушать?
– Так вы чем больше стараетесь быть как все, тем смешнее выходит. Другие вы с ней. Оба другие. Учёность твоя явно книжная и весьма великая. Откуда она? Я не ведаю. Отец Афанасий тоже лишь руками разводит. Сабелькой вон лихо владеешь. Много лучше любого из нас. Значит, учитель у тебя был добрый. А это себе не каждый боярин может позволить. Да и она краля. Дочь простого десятника тульского. Как же! Читать-писать может, причём бегло. Много всего знает, что знать не должна. Обыденные же вещи не ведает. А как гневаться изволит, так глаза молнии мечут. Словно княжна какая. Лишь силой духа своего смиряется. Вы оба белые вороны.
– Федот и Аким так же думают?
– А как же? Или ты думаешь, что мы пошли бы под руку простого помещика? Считай, новика?
Андрей скрипнул зубами.
– Вот я и думаю, что, может, колдовство то и заключалось не в вашем повреждении, а в том, чтобы мы все подумали, что ты – это Андрейка, сын покойного Прохора, а она – Марфа, Петрова дочь. Тогда ведь и безумие Петра становится понятно. Не выдержала душа обмана. Болеть стала. Оттого и окрысился на тебя.
– Его ведь натравили.
– А его и раньше натравливали. И что? Ума хватало глупости не делать.
– Отец Афанасий тоже так думает?
– Многие в Туле ныне задают вопросы… – уклончиво ответил Кондрат.
– Спасибо, – тихо ответил Андрей.
– За что?
– За то, что сказал. Я ведь… я ведь и не замечал даже…
– А как тебе заметить? – усмехнулся дядька Кондрат. – Ты совсем иначе живёшь. Иначе мыслишь. Я когда увидел, что ты стал носиться с чистотой как одержимый, то сразу заподозрил неладное.
От этих слов Андрей чуть дёрнул подбородком, выдавая своё крайнее раздражение. Он как-то забыл, что в эти времена о гигиене ещё ничего не знали и не связывали чистоту со здоровьем. Мытье же, особенно частое, связывали совсем с другими вещами. Особенно мытье одежды и общую борьбу за внешний чистый и приятно пахнущий облик.
Быть чистым в те времена считалось признаком статуса. И князь, как в приснопамятном фильме «Викинг», бегать грязным прилюдно просто не мог бы себе позволить. Ведь среди незнакомцев считался главным тот, кто выглядел чище и был богаче одет. По умолчанию. Ибо встречали по одёжке. Одежда и чистота выступали в роли своего рода погон, позволяя маркировать людей по их социальному статусу через внешний вид. Даже если обстоятельства сложились так, что тот же князь испачкался, то он при первой же возможности навёл бы марафет. Даже какая-нибудь власяница для смирения и та у таких людей должна быть чистой и не рваной.
Андрей же заморачивался с чистотой просто чрезмерно. Просто боялся заболеть. Да и вообще не привык он к тому, чтобы возиться в грязи. И это просто резало взгляд окружающим.
Показателен был и его поступок, совершенный при посещении Царя. Его одежда обычна для простого поместного дворянина. Но он её устыдился и решил прийти в доспехах. Достаточно дорогих доспехах, как по меркам Руси. Об этом он имел дурость всем растрепать. Дескать, беден. Пришлось в доспехах идти, ибо в них сраму нет…
– Дурак… ой дурак… – тихо простонал Андрей, когда дядька Кондрат ушёл, и парень остался один. – Кем же они меня вообразили?
Глава 3
Андрей стоял в одном из «скворечников» крепости, наблюдая за тем, как бушует метель. Она началась внезапно. Ещё утром небо было чистое и прозрачное. Ни облачка. После обеда же подул ветер и набежали тяжёлые низкие тучи. А потом и снег зарядил. Сильный. Настолько сильный, что шагов на сто уже ничего и не видно. Ну хорошо, на двести. Хотя назвать те силуэты нормальной видимостью явный перебор.
Жизнь в крепости шла размеренно. Размеренно, но очень интенсивно. Ранний подъём и много недурно организованного коллективного труда. Хорошее питание. Тёплая одежда. Добротное жилье. Укрытие от ветра за стенами и общая безопасность.
Андрей для своих людей обеспечил если не рай, то что-то очень близкое в этом. Во всяком случае, в их представлении. Шутка ли! Трёхразовое питание по расписанию. Да сытное. И с мясом да на масле или сале. А в постные дни рыба. И не по чуть-чуть, а нормально.
Люди были сыты, здоровы, чисты и полны энтузиазма.
За чистотой, несмотря на замечания дядьки Кондрата, Андрей продолжал следить. И даже усилил рвение. Ведь если все и так себе чего-то там придумали, то зачем обманывать их ожидания?
Более того, у того, кто высок статусом, и люди должны быть одеты богато и выглядеть чисто. Ибо слуга Царя отличается чистотой облика от слуги мелкопоместного дворянина как небо и земля. Так что парень даже усилил своё внимание к этому вопросу. А люди его безропотно поддержали…
В дни, когда позволяла погода, проходили тренировки и вылазки за пределы крепости. За дровами. К реке. И так далее. В остальные дни напряжённо трудились внутри. Благо, что работы хватало. Ведь Андрей планировал заготовить достаточное количество стрел, а также доброго снаряжения для всех своих людей.
Всё было так хорошо последние пару недель, что парню хотелось, чтобы зима не заканчивалась. Тихо. Спокойно на душе. Понятно всё. Размеренно…
И тут сквозь пургу замерещились какие-то силуэты на льду реки. Вроде как сани и всадники.
– Эй! Факел сюда! – крикнул парень.
Татар здесь быть не могло. Разбойники тоже так не ходят обычно. А вот остальные гости вряд ли представляли опасность такую уж явную.
Огонь от замёрзшей реки заметили и повернули на него.
– Ну вы даёте! – удивлённо воскликнул Андрей, увидев отца Афанасия у подъёмного моста. Да и оба дяди Марфы тут тоже наблюдались – Данила и Спиридон. Братья покойных папы и мамы. – Вы чего в такую погоду блуждаете?
– Так кто же знал? – извиняющимся тоном промямлил дядя, явно промёрзший уже в седле.
– Опустить мост!
И гости стали тихонько втягиваться.
Сани, правда, в узкие ворота не влезли, поэтому лошадь распрягли и провели внутрь, а их оставили за воротами. В конце концов, кому они там нужны.
– Добре, добре, – поглазев по сторонам, закивали и Данила, и Спиридон.
– Благодарствую на добром слове. Но что вас привело ко мне? Ваши же поместья вниз по Упе, севернее Тулы.
– Так мы не в них шли, а к тебе.
– Мы можем переговорить с глазу на глаз?
– Ну… – Андрей скосился на священника, и тот степенно кивнул, дескать, всё нормально. – Пойдёмте.
Вот все четверо и прошли в старую землянку.
– Что-то случилось?
– Мы узнали о том, что ты решил создать Общество соблагоденствия воинству тульскому, – начал Данила.
– И решили, раз уж мы твои родственники, то было бы недурно с нас начать.
– Вы разве представители беднейших помещиков? – удивился Андрей.
– Но мы твои родственники! Это намного важнее!
– Общество то создано для того, чтобы полк мог выехать на службу как можно полнее. Чтобы, ежели татары нападут, мог их прогнать. А не чтобы бедные беднели, а богатые богатели.
– Значит, ты не хочешь нам помогать?
– По совести-то вас нужно лесом послать, – спокойно заметил Андрей. – Вы ведь мне не помогали, когда я нуждался. Так ведь?
– Почему не помогали? Племянницу мою мы же за тебя отдали? Отдали! – заметил Данила.
– Если бы не это, – дополнил его Спиридон, – то твоё положение в полку стало бы очень шатким. Теперь-то ты наш родственник. И если кто тебя убьёт, за тебя будет кому мстить.
– Это мне жить помогало?
– А то! Тебя ведь пытались ограбить. Но, помнишь, как сие происходило? Считай, выкрутасы всякие делали. А если бы нас не было, то действовали бы смело и открыто. Отцовы-то родичи твои далеко.
– И негоже от родни отворачиваться!
– Твою мать… – ёмко резюмировал ситуацию Андрей.
Ну а что он хотел?
Огонь, вода и медные трубы в чистом виде.
В чём смысл этого высказывания?
Трактовок много. Андрей же держался той, в которой говорится об испытании бедой, благополучием и славой. В каждом из случаев проверка сводилась к одному и тому же: останешься ли ты человеком? Ведь всегда можно скатиться к какой-либо форме мерзости. Зазвездиться. Скурвиться. И так далее. И неизвестно, что страшнее из этих испытаний. Он слышал от отца много таких историй в прошлой жизни. О том, например, как в «святые» 90-е кто-то жил бедно, но не терял человеческого лица. А поднявшись и получив более-менее приличные ресурсы, тут же превращался в злобное и скрытное дерьмо. Впрочем, имелись и обратные примеры. У всех свои слабости. Человеком же всегда и везде может оставаться далеко не каждый.
Проверку бедой он уже прошёл. Вроде бы. Отбился. И теперь всё стало благополучно, во всяком случае на первый взгляд. Хотя он мог много кого под нож пустить во время тех событий. Там ведь многие засветились в желании помочь утопающему утонуть.
Что теперь?
Да, у него остались проблемы. И придётся ещё побегать. Но теперь это не выглядело чём-то непреодолимо опасным. Ведь у него и доспехи имелись, и кони, и люди. Что ставило его в несравненно более благополучное положение, чем пару лет назад. И даже происки старшин, которые вряд ли просто так отстанут, не выглядели такими уже опасными и критичными…
И вот к нему пришли эти люди.
Формально – родственники.
Фактически – пустое место. Потому что, когда ему было плохо, реально они никак не помогали. Чужие люди вроде боевых товарищей отца и то больше сделали. А эти стояли в стороне.
Но нужно ли ему было от них сейчас отворачиваться?
Во все времена и среди всех народов люди ценили в других безусловно только одно качество – умение решать их проблемы. Всё остальное приходящее и ситуативное.
Ты мог сделать карьеру, болтаясь хвостиком в чьей-то свите. Но даже если ты таким образом смог бы пробраться куда-то наверх, то так и оставался мальчиком на побегушках. Просто высокопоставленным. Для того же, чтобы стать тем человеком, вокруг которого и собирается свита, тебе нужно было научиться решать проблемы этих людей. Голодных кормить, холодных обогревать и так далее. В этом и крылась природа власти. Настоящей власти, при которой твоё благополучие, твой успех вызывали одобрение окружающих, а не их осуждение. Ведь каждый видел в твоих победах и чуточку своих, рассчитывая, что и ему что-то перепадёт от твоих успехов…
Так что Андрей хоть и выругался, разозлился и даже как-то в лице поменялся от слов Данилы и Спиридона, но очень быстро взял себя в руки. Секунд пять прошло. Не больше. Хотя, конечно, эта перемена выражений лица не прошла для них незамеченной.
– Общество соблагоденствия воинству тульскому создано для помощи беднейшей части поместных дворян. Тем, кто не имеет коня, чтобы выехать на службу. Или брони. Или ещё чего из жизненно важного. Вы разве такие?
– Нет, но…
– Погодите, – перебил их Андрей, подняв руку. – Я не могу вам помочь из казны этого общества. Ибо цель его – укрепить полк. Поднять его силу. Поднять число воинов, что могут выехать на службу, а лучше – на дальнюю службу.
– Так ты отказываешь нам? – нахмурился и помрачнел Данила.
– Нет. Я говорю, что казна казной, но вы мои родичи. И если вам нужна помощь, то вам могу помочь я. Не залезая в казну, которую утвердили совсем для других дел.
Помолчали.
С минуту.
Все о чём-то думали. И отец Афанасий, и Данила, и Спиридон. Андрей же отслеживал внимательно их мимику, ибо на лицах их читались мысли довольно отчётливо.
– В чём у вас нужда? Сказывайте смело, – наконец, нарушая тишину, произнёс Андрей. И разговор возобновился. Но уже в другом ключе.
Минут десять они обсуждали общие вопросы, а потом перешли к главному – к доспеху. Оказывается, ламеллярный панцирь Андрея заприметили все в Туле. И очень им заинтересовались. Особенно после того, как узнали о простоте его ремонта своими силами в полевых условиях. Перешнуровать на привале действительно не великая по сложности задача.
Так что Андрей, чуть помедлив, повёл их в кузницу.
– Смотрите, – указал он на одно приспособление. – Эта штука нужна для того, чтобы расковывать прутки в полосы нужной ширины и толщины. Вот сюда их кладёшь. Сверху закрываешь. И бьёшь. Потом сдвигаешь, и снова. На выходе получаются вот такие полосы, – произнёс он, доставая из короба готовые полуфабрикаты. – Их потом кладут вот сюда, – продемонстрировал Андрей ещё одну приспособу, что они изготовил вместе с Ильёй. – Зажимают крепко. Ставят сверху вот этот боек. И бьют по нему со всей дури кувалдой на длинной ручке. С помощью чего высекают сразу пластину нужной формы. Ей только края нужно после этого на камне подравнять, убирая заусенцы.
– Для чего ты нам это рассказываешь? – спросил Данила.
– Для того, чтобы вы поняли, я готовлюсь делать таких пластин много. А потому сначала своих людей добрым доспехом снаряжу. А далее думал торговать ими. Но раз вам они тоже нужны, то я готов вам помочь.
Данила и Спиридон переглянулись. Чуть помедлили. И спросили:
– А дальше что?
– В смысле?
– Ну выбивает твой кузнец пластину, и всё?
– Дальше в ней нужно выбить ребро. Пробить отверстия, обточить края, чтобы шнурки не резали. И укрепить её по-особому, дабы не гнулась так легко, как обычно, – не стал сильно развивать тему Андрей. – До весны я смогу одеть в такие брони и Кондрата, и Федота, и Акима, и иных своих людей. По осени, как вернусь с похода, жду вас в гости – будем вам вязать брони. Сами-то вы этого не умеете. Вот заодно и покажу.
– Добре, – просветлев лицами, ответили они.
– А что с нас за них причитается? – поинтересовался Спиридон.
– Ничего. Это подарок.
– Но… – хотел было возразить Спиридон, но Данила его остановил. Подарок и подарок. Если бы Андрей с них взял как следует, могли без порток остаться. Эта бронь ведь шла даже дороже, чем цена мерина. Во всяком случае, бахтерец стоил ощутимо дороже пятнадцати рублей. А это явный аналог.
Больше задерживаться в кузнице они не стали, так как по какой-то причине вялый взгляд дядьёв чрезвычайно оживился после слов о торговле доспехами. Почему? Бог весть. Но Андрею это не понравилось.
– Вы только из-за этого приехали? – наконец спросил он их, отведя в сторону. – Могли бы и до смотра подождать. Разве бы я вам отказал?
– Мы хотели поговорить ещё про твоего коня.
– А чего там обсуждать?
– Это же аргамак! У нас есть несколько кобыл и…
– Понимаю. Пригоняйте.
– А…
Так и общались.
Выглядело довольно странно. Вроде бы дядья. Вроде бы выше по статусу. А очень скоро разговор перешёл в русло беседы робко просящих и щедрого барина, который под настроение жаловал им то да сё. И чем дальше общались, тем сильнее это проявлялось, из-за чего Андрей невольно вспомнил слова Воланда, сказанные Маргарите:
– Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут!
И только теперь он понял их смысл.
Раньше-то он держался более привычной для христианства позиции: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят…». Оказалось, что всё не так-то и просто с этим тезисом… Будет дано. Конечно, будет, может быть. Но с нюансами…
А чуть в стороне ходил отец Афанасий, который притащил этих людей сюда. Но что он хотел? Какую цель преследовал? Или, судя по его чуть лукавому, но понимающему взгляду, с которым он наблюдал за беседой, этот привод тоже был очередной проверкой. Только проверкой чего?..
Глава 4
– Ничего не понимаю! – с интонацией Шефа из «Следствие ведут Колобки» произнёс один из старшин, вышагивая по палате.
Воевода промолчал. Он чуть прищуренным взглядом смотрел на это собрание, не стремясь в нём активно участвовать. Пропускать такие мероприятия он, конечно, не мог. Но и бежать впереди паровоза в этой насквозь мутной истории он не стремился.
А ситуация с Андреем чрезвычайно странная…
Кем формально был этот парень? Сыном бедного, погрязшего в долгах мелкопоместного дворянина. Причём сыном ничем не примечательным. Он до четырнадцати лет совершенно никак, нигде и ни в чём не отличился. Скорее даже прославился как не шибко умный парень, вполне соответствующий своему возрасту и положению. Да ещё и робеющий перед теми, кто старше, а потому слушающий их со всем вниманием и уважением.
И вот произошло что-то.
Что? Никто не знал и не понимал. И парня как подменили.
Если бы это не приключилось на глазах окружающих, то так бы и подумали. Ведь он стал другим. Совсем другим. Правда, сам воевода того старого парня не знал. Но ему так говорили. Все. Без исключений. Даже те, кто благоговел перед этими изменениями и всецело их поддерживал.
Официальная позиция Церкви – происки какого-то колдуна, которого до сих пор искали в городе и около него. Но воевода не сильно во всё это верил. Он уже сталкивался с теми, кого считали поражёнными колдовством. И никогда там не было ничего хорошего.
А что Андрей?
А вот всё не так с ним было.
Прежде всего здоровье.
Воевода видел парня своими глазами и не назвал бы его доходягой. О том, какие чудеса творят хорошее питание и регулярные тренировки, он не знал, поэтому думал всякое. Те же, кто знал Андрея раньше, в один голос утверждали, что он расцвёл и натурально окабанел. За одну зиму, проведённую в лесу, вдали от людей, всего с двумя холопами, он вытянулся по росту, расширился в плечах и так далее. Понятное дело – в этом возрасте такое бывает. Но не так же! Знающие люди просто голову ломали над тем, что произошло. Ведь никто из сыновей бедных, мелкопоместных дворян – одногодок Андрея так не вытягивался за зиму. Да и в кого ему? Что отец, что оба деда не сильно велики габаритами.
Андрей же на хорошем питании да с нормальными тренировками скакнул очень недурно за эти пару лет. И выглядел довольно представительно на фоне остальных поместных дворян, которые всю свою жизнь, от рождения до смерти, испытывали определенный дефицит хорошего питания. Да и с тренировками у них было туго. Конечно, в их рационе всё было не так плохо, как у тех же крестьян или многих ремесленников, и они в целом выглядели крупнее. Но не так чтобы и сильно. Во всяком случае, поместного дворянина, как правило, можно было отличить от боярина или родовитого аристократа даже на глаз.
Другим важным фактором стал характер.
Если со здоровьем ещё как-то можно было понять и принять, всякое бывает, то вот изменения характера оказались за пределами понимания окружающих. Никто не находил подходящих примеров из своей жизни, чтобы что-то подобное там встретить и сравнить с натуральным чудом, произошедшим с Андреем. Он стал другим. Даже не другим, а иным. Совсем иным.
И тут сам воевода успел многое отметить. Успел пообщаться. Он понятия не имел о том, каким парень был раньше. Однако отмечал в нём чрезвычайную внутреннюю уверенность. Вот вроде и демонстрирует смирение. Вроде бы и показывает своё более низкое положение. Но наигранно. Настолько наигранно, что даже воевода едва не кривился от такой топорной игры. Словно какой-то боярин родовитый дурью мается и прикидывается мелким помещиком.
Но главное – это образование и воспитание.
Андрей умудрился продемонстрировать мастерство в сабельной рубке на очень приличном уровне. Словно ему руку ставил добрый учитель и не один год. По общему заявлению всех старшин сходиться с парнем раз на раз на саблях они бы не хотели. А это немало. Серьёзная оценка.
А речь его какая? Грамотная, чистая, стройная. Конечно, он не шибко цитирует Псалтырь да Часослов, но оно ему и не требовалось. На его фоне остальные поместные дворяне выглядели косноязычными деревенщинами. Да, парень это пытается скрывать, но воевода заприметил сразу. Слишком уж бросалось в глаза.
Да и иных нюансов хватало, чтобы распознать в парне очень крепкую книжную науку. Добрую подготовку. И славное воспитание. Что в принципе было невозможно для поместного дворянина. Не по Сеньке шапка. Ни книг, ни учителей, ни времени на это у него не имелось и появиться не могло.
Увлечение чистотой это только подчёркивало. Даже он, воевода, и то так не пёкся о том, как он выглядит, нежели этот паренёк. Опрятен, чист, приятно пахнет. Говорят, что его ради любопытства пытались даже как-то пару раз «случайно» испачкать, чем вызвали у Андрея приступ ярости. И попадись проказники ему под руку, могли бы пострадать. Невзирая на положение. Сам же он, помимо «метания молний из глаз», очень быстро приводил себя в порядок и вновь выглядел подобающим образом. На его взгляд подобающим.
Не меньшим «нюансом» выступали и его знания иных языков. Каких – толком не ясно, но, когда Андрей напился, он пел какие-то песни на них.
Все эти и другие особенности выдавали в парне человека не только высокого происхождения, но и соответствующего воспитания. И для воеводы было совершенно неясно, каким образом колдун сумел так повредить «обычного сельского дурачка», чтобы он стал таким. И не он один задавал себе эти вопросы.
– Если бы колдуны всех людей могли так портить, то к ним бы очереди стояли! – как-то заметил один из старшин.
И воевода с ним был полностью согласен. Сам бы много отдал за такую «порчу».
Андрей был вопиюще белой вороной на фоне остального полка. И особой остроты минувшей осенью добавил Государь, даровав этому насквозь мутному пареньку выданное ранее поместье в вотчину. Да, за дело. Но мутности этот поступок только добавлял.
– Колдуна-то нашли? – спохватившись, спросил воевода, нарушая тишину.
– Да куда там! – воскликнул один из старшин. – Как в воду канул.
– Что, совсем никаких концов?
– Мы бы и сами с ним очень хотели поговорить, – криво усмехнулся один из сотников. – По душам.
– С ним много кто жаждет общения, – так же криво заметил другой сотник. – Мы сами вперёд попов по травницам да знахарям прошлись. И всё без толку. Все молчали да разбегались.
– Не все молчали, – произнёс Демьян, старый опытный десятник, повидавший и жизнь, и проблемы.
– Да?
– Радим из Белой рощи. Вы его все хорошо знаете.
– Не все, – возразил воевода.
– То знахарь знатный, – заметил один сотник. – Очень хорошо зубы заговаривал. К нему, почитай, многие ходили. Сказывают, что, когда прижало, и поп наш тайком бегал.
– Поп? – удивился воевода.
– Люди так болтают. Хотя кто его знает? Зубы – такая зараза. Заболят, и дерьмо жрать начнёшь.
– Это да, – степенно согласился воевода. – И что он сказал?
– Что рядом с Тулой сильных колдунов не было. Он бы о них знал.
– А ты его про Андрея спросил?
– Ну а как же? Спросил, конечно.
– И что он?
– Подумал. Крепко подумал. А потом и сказал, что если тут и замешан кто, то не колдун. Здесь, он молвил, колдуна мало. Так людей изменить только старые Боги в былые годы могли. Так что не колдуна надобно искать, а ведуна. Но его так просто не сыскать.
– Это почему? – удивился один из сотников. – Мы же всю эту нечисть знаем, что вокруг города жила.
– Знали, – заметил второй сотник. – Ныне-то она поразбежалась.
– Радим сказал, – вновь взял слово Демьян, – что ведун тот в городе был. И, верно, сильно испугался татар, помыслив, будто бы они со дня на день город возьмут. Вот и…
– Что «и»?
– Радим думает, что ведун призвал на помощь кого-то из павших. Тех, кто в стародавние времена тут где-то погребён. От многих старых курганов ныне не осталось никаких следов. Холм и холм. Под Смоленском, он сказывал, будто много древних могил великих воинов. Но они не только там покоятся.
– А причём тут Андрей? – повёл бровью воевода.
– С его слов, призванный ведуном дух не мог находиться без вместилища. Вот и вышвырнул из тела паренька его тщедушную душонку. И теперь обживается в нём. Оттого и силу тело набирает.
– А… – хотел было что-то спросить воевода, но один из старшин его опередил:
– Ты с отцом Афанасием о том разговаривал?
– Я спросил у него, может ли душа давно павшего человека вселиться в тело живого. Он ответил, что сие ересь. Ибо души все после смерти отправляются либо в рай, либо в ад, где ожидают Страшного суда. Так что…
– А ведь Марфа, дочь Петра Глаза, тоже, как и Андрей, рухнула в беспамятство. В тот же самый момент, что и парень. Когда же очнулась – никого не узнавала и говорила дивно. Чуть оклемавшись, перешла на язык странный, будто изречениями из Святого Писания сказывала. Андрей тоже никого не узнавал и говорил странно.
– А бабу зачем призывать?
– Да кто ж знает? – пожал плечами Демьян.
– Слушайте… – заметил один из сотников. – А ведь Марфа с Андреем до свадьбы друг друга на дух не переносили. Словно кошка с собакой. А после первой брачной ночи – изменились. Стали прямо не разлей вода. Да и замечали за ними, что болтают на непонятном языке.
– Но она же не воин! На кой бес её-то звать на помощь?
– Так ты пойди и спроси у того ведуна. Если найдёшь.
– Девка, к слову, лихая вышла. Побои, говорят, стойко терпела. Да и двух татей, что на неё напали и попытались похитить, сказывают, прибила сама. Их же оружием. Горда. Своевольна. Уж не зазноба ли она того воина, которого позвал ведун?
– Ох и бесовщина!.. Ох и мракобесие!.. – покачал головой один из сотников. – Может, вязать их и под лёд? А? Чего мы с нечистью-то возимся?
– Ты говори да не заговаривайся! – рявкнул воевода. – Царь, по-твоему, нечисти вотчину выдал?
– Прости, оговорился.
– За такие оговоры можно и головы лишиться!
– Каюсь… бес попутал! – побледнев воскликнул сотник.
– Бес тебя попутал, а ответ мне держать, ежели в городе о том станут болтать! Услышу хотя бы от собаки дворовой такие слова – сам тебе голову сниму! Понял?
– Понял. Всё понял.
– Да и видел я своими глазами, как Андрей причастие принимал. Как нечисти в храм войти? Никак. Про таинства святые даже и не говорю. Или ты и нашу святую Церковь в заговоре с ведунами да нечистыми силами обвиняешь?
– Ох… – только и выдал из себя сотник.
– В том-то и дело, что «ох…»
Дальше разговор пошёл куда как интереснее.
Найдя подходящее для себя объяснение тому, кто или, точнее, что такое Андрей, старшины начали думать да гадать над вопросом, как им жить дальше. Воевода старался не встревать, открывая рот только тогда, когда они увлекались.
Основная их цель заключалась в том, чтобы сохранить своё положение и своё влияние на городовой полк поместный. А власть, по их мнению, утекала у них из рук. Отношение же к Андрею было весьма неоднозначным. Кто-то заинтересовался им. Кто-то откровенно опасался, если не сказать – боялся. Но в целом они сошлись в том, что слова Радима нужно проверить. И по весне отправить парня на юг – караулить татар в передовых дозорах. Опасное дело. Очень опасное.
Кто-то из них мыслил, что он там голову сложит.
Кто-то, что наоборот – раскроет себя.
Спиридон же и Данила молчали и с едва заметной ухмылкой за всем этим наблюдали. Младшие старшины. Десятники. И эти выражения лиц не укрылось от внимательного взгляда воеводы. Он ведал о том, что эти двое недавно сопровождали отца Афанасия в его очередной вылазке по удалённым поместьям. Каким именно – неясно. Но уж то, что они заглянули к Андрею, воевода не сомневался. Так что, когда собрание завершилось., воевода произнёс:
– Данила, Спиридон, а вас я попрошу остаться.
– Нас?
– Да, – кивнул воевода и выразительно посмотрел на остальных, дескать, всем спасибо, все свободны.
Старшины переглянулись, но перечить не стали. И быстро очистили помещение.
– Подойдите ближе. Ближе. Вот. Вы ведь у Андрея гостили?
– Заезжали к нему. Чай, не чужой человек.
– Это я ведаю. Оттого и ухмылялись? Говорите. Я ведь всё равно узнаю.
– А что тут говорить? Он этих обалдуев насквозь видит. Ибо к походу, в который они его решили отправить только сейчас, он готовится с осени. Как от Государя вернулся.
– Даже так? – удивлённо выгнул брови воевода.
– Он сказал, что помыслы их были у них на лице…
Глава 5
Иоанн свет Васильевич, Государь Московский и Всея Руси вышел из Успенского собора и вдохнул свежего морозного воздуха. Несмотря на то что формально на дворе уже стояла весна, природа о том не ведала и радовала морозом, скрипучим снегом и сухим, чуть обжигающим ветерком.
Минутное ожидание.
И из главных ворот храма вслед за ним вышел митрополит. Он вёл сегодня службу, и ему перед этим сообщили о желании Царя с ним пообщаться после неё. Вот и поспешил после её окончания вслед за своим монархом.
– Государь, – тихо произнёс Макарий, поравнявшись с Иоанном и чуть кивнув ему.
– Пойдём, – так же тихо ответил Царь и жестом дал понять свите держаться поодаль.
Все всё прекрасно поняли и дали возможность им поговорить.
– Помнишь того татя, что мои люди взяли под Тулой по осени?
– Да, Государь. Конечно. Это было славное дело. Я рад, что удалось выявить вшивого пса в моём окружении.
– Он много интересного рассказал.
– Надеюсь, ты не поверил его лжи?
– Почему же сразу лжи? – очень неприятно улыбнулся Царь. – Мои люди проверили его слова. И поручения, которые он выполнял по твоему приказу.
– По моему приказу?! – удивился митрополит.
– Не требуется большого ума, чтобы понять – все люди, которых он наказывал, находились с тобой не в ладах.
– Но…
– Я поговорил кое с кем из твоих подчинённых, и они всё подтвердили.
– Государь…
– Погоди, – поднял руку Иоанн. – Скажи, зачем тебе нужен Андрей?
– Государь, я…
– Зачем? – куда более жёстко повторил вопрос Царь.
– Мои люди убеждали меня, будто бы голова у него светлая.
– И поэтому ты хотел поймать моего слугу и посадить до скончания его дней в холодную?
– Я…
– Не отрицай. Я о том уже ведаю. Поначалу не поверил, но…
– Бес попутал.
– Почему у меня не попросил его отдать? Чин по чину.
– А ты уступишь?
– Уже нет.
– Вот мне о том люди мои и говорили. И предлагали взять Андрея в плен. Да и убедить принять постриг. А потом службу служить во благо Матери Церкви.
– И кто же такой умный у тебя завёлся? – очень холодно поинтересовался Иоанн. – Пришли мне его. Будь добр. Очень я хочу поближе познакомиться с советчиками, что нашёптывают тебе воровство чинить и супротив своего Государя злодейства всякие творить.
– Пришлю, – поникшим голосом ответил митрополит.
– А что ты такой скисший? Ты разве не рад услужить своему Государю?
– Рад, – подавленно ответил митрополит.
– Не слышу?
– Рад, Государь, – несколько бодрее произнёс митрополит и вымученно улыбнулся.
– Радуйся. Радуйся, друг мой. Ибо я не поддался на увещевание злых языков. И остался верен дружбе с тобой. А поверь – врагов у тебя хватает…
– Я… я даже не знаю, что сказать, – произнёс поменявшийся в лице митрополит.
– Как узнали, что между нами пробежала кошка, так дня не проходит, чтобы мне ябеду на тебя какую ни принесли. Твои же люди и несли. И болтают почём зря. Оттого и веры им нет. Мню – подговорил их кто-то.
– Вот мерзавцы…
– Ничего не говори, друг мой, – по-свойски хлопнул по плечу уже весьма немолодого митрополита Царь. – У всех бывают минуты слабости. Но в тебе я уверен. Отбросив мелочную суету, если возникнет беда, ты поддержишь меня так же, как и я не пущу в сердце своё дерзновенного поклёпа и ябед пустых. Ибо только на том и стоим.
– Конечно, Государь! – бодро заявил Макарий. – Можешь быть во мне уверен.
– Вот и я о том думал, когда слушал навет злоязыкий.
– Государь, я строго-настрого приказал своим людям не трогать Андрея. Но он сам к ним обратился за помощью. И я…
– Ведаю о том, – перебил его Царь. – Ещё в декабре мне о том всё рассказали. Интересная задумка. И мне безумно любопытно узнать, что из всего этого получится.
– И ты не серчаешь на самоуправство моего человека?
– Пока рано об этом говорить, – ответил Царь, очень многозначительно подмигнув Макарию.
Они прошли следующие шагов десять в полной тишине. Лишь митрополит тяжело дышал. Сказывался возраст и переживания.
– Светлая голова, говоришь? – нарушил тишину Царь.
– Светлая.
– Чем же?
– Образован славно. Мыслит непривычно. Подмечает то, что иные не замечали. Отец Григорий просил слёзно его себе в ученики. Сказывал, будто бы он сможет много пользы принести и Церкви нашей православной, и державе твоей.
– А с ним по-хорошему ты не хотел поговорить? Или людей своих послать к нему да увещевать.
– А…
– Что?
– Нет. Мне сказывали, будто он дик.
– Брехали.
– Но…
– Ты мне не веришь? Я с ним разговор вёл. Очень рассудительный муж. Но ныне более его не трогай. Совсем не трогай. Даже если пожелает постриг принять – ко мне отправляй. Узнаю, что шалишь, – осерчаю.
– Да, Государь, – охотно кивнул митрополит.
– Тебе твоего татя-то отдать? Мастер в своём деле он добрый.
– Зачем он мне ныне? Одна головная боль от него. В простом деле не справился.
– Ну как знаешь…
Снова прошли несколько шагов в тишине.
– Татарина, надеюсь, ты мне в слуги не метишь? – осторожно поинтересовался Макарий.
– А? Нет. Татарин и татарин. Командовал отрядом, что за долю в добыче прикрывал охотников, шастающих по землям моим. Я за него уже сговорился на несколько наших пленников выменять.
– Слава Богу! – без тени наигранности произнёс митрополит и перекрестился.
– Только…
– Что? – нервно переспросил Макарий.
– Странную вещь он мне поведал. Оказывается, кто-то из местных один из отрядов охотников нацелил на Андрея. Обещая золотые горы. И мне интересно, кто этот человек. Ничего сказать мне не хочешь?
– Государь, клянусь! – воскликнул митрополит и поцеловал крест. – Мне о том ничего не известно. Даже если кто из моих людей и шалил, то мне ничего не сказывал.
– Да ты не кипятись, – примирительно произнёс Царь, глядя ледяными глазами на митрополита, – просто если вдруг узнаешь, я буду очень благодарен. Эту гадюку, что супротив своих водит супостатов, надо найти и раздавить.
– Мнишь, что не единожды гадости творил этот злодей?
– Не единожды. Только, если станешь узнавать, не шуми. А то как колдун утечёт.
– А может, колдун и этот злодей – один и тот же человек?
– Может… – кивнул Царь. – И ты уж будь добр, разберись с этим колдуном. А то я тревожусь. Тула – щит Москвы. И если он падёт, то разорение великое татары учинят нам.
На том и разошлись.
И уже полчаса спустя Царь зашёл к своей любимой супруге – Царице Анастасии.
– Все вон, – коротко и ёмко произнёс он негромким голосом. И женщины, что постоянно вились вокруг его жены, немедленно прекратив все свои дела, вышли.
– Поговорил? – спросила Анастасия, когда дверь закрылась и движение за ней прекратилось.
– Поговорил. Ты снова оказалась права. Достаточно было сказать о том, что его люди на него ябеды несут, чтобы его купить. Старик теперь устроит им тарарам. Главное, чтобы не догадался, что я его за нос вожу.
– А как он догадается? – мягко улыбнувшись, спросила Анастасия.
– Тоже того не ведаю, но человек предполагает, а Бог располагает. Кстати, он мне наконец-то признался в том, что опять за моей спиной игры играл с Андреем.
– Так испугался?
– А чего ему не испугаться? Если ябеды его люди несут, то подвинуть хотят. Во время прошлого разговора я ему намекнул, будто бы силы у Сильвестра стало много. И что он о старцах Белозерских вновь сказывал с восхищением, находя отклик в сердцах у многих…
Царица улыбнулась.
Митрополит Макарий был последователь иосифлян, то есть сторонников стяжания церковного имущества.
Менее века назад они столкнулись лоб в лоб с так называемой «ересью жидовствующих», которые держались примерно тех же тезисов, что и протестанты в Европе. В том числе и отказа от церковных владений. Дескать, это развращает Церковь и плодит грехи. Иоанн III, дедушка её мужа, долго балансировал между этими силами. Но в итоге выступил на стороне Иосифа Волоцкого. Однако явной последовательности в борьбе с «жидовствующими» не проявлял, так как их позиция ему как монарху очень импонировала.
Софья Палеолог и продвигаемый ею на престол сын Василий разыграли видимость всецелого разделения позиций иосифлян для получения их поддержки. Однако действовали опять-таки не последовательно и осторожно. Так что к правлению Иоаннп IV свет Васильевича сторонников у нестяжателей, как ещё называли сторонников этой ереси, хватало. В том числе и приближённый к Царю протопоп Сильвестр. Ядром же духовным этого направления, как и век назад, оставались так называемые Белозерские старцы и вообще православный север.
Если бы Сильвестр не накосячил во время недавней болезни Государя, то имел все шансы добиться в некой перспективе секуляризации церковных владений. В пользу казны. Однако болезнь показала, насколько шатка власть Царя. И что Иоанну попросту не на кого опереться в столь перспективных и интересных церковных реформах, которые могли бы принести в казну массу земли и денег. А также уменьшить влияние Церкви как аппарата, открыто местами конкурирующего с Царём. Иоанн был вынужден пойти на попятную. Да и личная антипатия к Сильвестру, как к человеку ненадёжному, сделала своё дело.
Но разве это мешало «дразнить гусей», то есть подначивать иосифлян, через вот такие вот многоходовые подачи? В конце концов, пока митрополит будет занят чисткой аппарата, его внимание и интерес к другим делам поостынет. Да чувство уязвимости повысит лояльность престолу.
– А ты не хочешь прикрыть это самоуправство в Туле? – обменявшись с супругом довольной улыбкой, спросила Анастасия.
– Я хочу посмотреть, что из этого выйдет. Задумка неплоха. Если она начнёт приносить пользу, то я этих толстосумов по всей Руси таким же заниматься обяжу.
– Но это самоуправство в обход тебя.
– Вчера из Тулы гонец от воеводы прибыл, – переменил тему Царь.
– Опять что-то там приключилось?
– Опять, – криво усмехнулся Иоанн.
– Дай-ка угадаю. Это как-то связано с этим юным воином?
– С Андреем. Да.
– И ты мне сразу не сказал?
– Я сегодня беседовал со своим духовником… Понимаешь, кое-что прояснилось. Один из знахарей, перед тем как сбежать из-под Тулы, успел сказать очень интересные слова. Он полагает, что в городе укрывался от татар сильный волхв или ведун, который, испугавшись падения Тулы, призвал силу старых Богов и пробудил кого-то из древних воинов, что спал в кургане где-то неподалёку.
– Звучит странно и страшно.
– И дух этого древнего воина, не имея собственного тела, ибо оно давно обратилось в прах, вышвырнул из Андрея его душу, заняв её место.
– О Боже! И это чудище было тут!
– Судя по реакции на распятие, святую воду и освящённые места, это чудище вполне православное. И очень даже полезное.
– Всё равно! Это мертвец!
– Судя по всему, пробудили не только воина старого, но и его любимую. И та вселилась в Марфу.
– Ох…
– И Марфа ныне непраздна. Она ждёт ребёнка от Андрея.
– Но как это возможно?
– А бес его знает, – пожал плечами Царь. – Старшины не знают, верить этому или нет. И после смотра хотят отправить Андрея на дальние рубежи, татар стеречь. Ежели в нём пробудился дух воина древнего, то он себя проявит.
– А если нет, то сгинет?
– Именно так они и думают.
– А если он просто отсидится в тихом месте?
– Воевода передал с гонцом, что Андрей уже готовится к походу. Крепко готовится. Значит, что-то интересное учудит. И вряд ли будет отсиживаться.
– Может быть, отдать его Церкви?
– Если это дух древнего воина, то такой слуга и мне пригодится.
– Одумайся!
– Перечить мне вздумала?! – рявкнул Иоанн и нахмурился.
– Если его пробудили старые Боги, то не будет ли служба его опасна для душеспасения твоего?
– Кто пробудил, пусть перед Господом нашим и отвечает за грехи свои тяжкие. Моей в том вины нет.
– Но…
– Цыц! Женщина!
– Милый, я же добра тебе желаю!
– Ты сама видела, как он вошёл в освящённую комнату. И что ни чудотворная икона над его головой, ни ладан, ни освящённое питие на него никак дурным образом не подействовали. А значит, нечистого духа в нём нет. Да и со священниками он общается, в церковь ходит, причастие принимает, молитвы читает.
– Но он же умер!
– Сейчас он жив. Судя по всему, волхвы старых Богов могут что-то такое, к чему мы не привыкли. Но разве меня, как Государя, должно это волновать? Он служит мне. И он полезен.
– Хорошо, – покладисто кивнула Анастасия. – Вот летом он покажет себя. И что ты будешь делать с ним? Сюда притащишь?
– Для начала он должен показать себя.
– Боже-боже…
– Не пищи!
– Мне страшно! За тебя страшно!
– Так молись усерднее! И не забывай – этот мертвец уже помог, дав дельные советы про яды. А значит, будет чёрной неблагодарностью отвечать ему, следуя твоим советам.
– Боже… Ты сказал, что советовался с духовником. И что он сказал?
– Он сказал, что у старых Богов ныне силы нет. И если что и творится от их имени, то с попущения Всевышнего. Так что успокойся. Нету тут ничего дурного.
– Но он же мертвец!
– А в Святом Писании ожившие мертвецы тебя не пугали?
– Но там же их воскрешали пророки!
– Там их воскрешали люди с попущения Господня. А тут разве что-то иное произошло? Опасность взятия Тулы действительно была. Округа в тяжёлом положении. Татары лютуют. И я не удивлён, что Всевышний позволил этому язычнику преуспеть в своей волшбе…
Глава 6
Зима отступала.
Река вскрылась и очистилась, став вновь судоходной.
Снег в целом ушёл, оставшись только в оврагах, затенённых деревьями. Но земля ещё толком не прогрелась, а потому растительность буйством своим всё вокруг не заполонила. Это облегчало видимость. Сильно. Так что о приближении гостей Андрей узнал загодя.
– Лепота, – заметил Кондрат, подошедший к Андрею, что наблюдал за выгребающими против течения лодками.
– Лепота… – согласился с ним молодой вотчинник, правда, довольно кислым тоном. Он слишком устал, чтобы радоваться…
Работа все эти месяцы велась очень серьёзная.
Поход походом, а вотчина вотчиной.
Крепость, которую он построил годом ранее, стала тесной. Да и строил он её на скорую руку. Держа в уме тот факт, что поместье у него в любой момент могут отнять. А вместе с ним и крепость. Ведь помещик – это временщик. Сегодня тут, а завтра там. Ибо положение его было очень нестабильным. Поместье ведь давали за службу и на время службы. И легко могли его обрезать или заменить, например, тут забрав и дав в ином служилом городе. Так что никто из них не спешил строить какие-то капитальные постройки или как-то иначе закрепляться на земле. И Андрей тоже, построив крепость самого «колхозного» типа.
Сейчас же ситуация переменилась.
Эту землю ему отдали в вотчину. И только Царь, да и то за весьма серьёзные проступки вроде измены, мог её у него отнять. Даже если бы на службу не явился, и то не отобрали бы. Штрафом могли обложить. Налогами. Но вотчина – это святое. На неё покушаться можно, только если человек серьёзно гадит своему сюзерену. А значит, что? Правильно. Стало можно обустраиваться более основательно. Так что Андрей, кроме подготовки к походу, занимался ещё и связанными с развитием вотчины делами. Прикидывал. Считал. Строил простенькие макеты. И думал… думал… думал…
Перед Марфой, которая оставалась за старшую в вотчине, ставился достаточно сложный комплекс задач.
С одной стороны, это организация сельскохозяйственных работ. А также заготовка иного рода продовольствия. Например, ловля рыбы и её сушка, копчение, соление. Или сбор да засушка ягод, грибов, орехов и полезных трав.
С другой стороны, Андрей поручил ей провести обширные подготовительные работы для перестройки крепости…
Что Андрей задумал?
Опыт предыдущих боевых столкновений показал – неприятель рубит в ближайшем лесу палки и вяжет из них штурмовые лестницы. И это создаёт совершенно ненужные проблемы, связанные с активными боевыми действиями на стенах и внутри периметра. Для того чтобы качественно повысить уровень защищённости, требовалось сделать стены высокими. Достаточно высокими, чтобы недруги не могли соорудить «на коленке» подходящие лестницы. Во всяком случае, без наличия в команде опытных ребят с подходящим инструментом да крепежом.
Делать земляной вал он не хотел.
Прежде всего, это очень большой объём работ. Каждый метр высоты в данном случае аукался по правилу «квадрат-куб». Да и взобраться по такой стене, в принципе, можно. Ведь не отвесная же, а наклонная, причём минимум на сорок пять градусов.
Противников, против которых Андрей планировал использовать крепость, артиллерии не имели. Во всяком случае, ради него осадные бомбарды сюда никто не попрёт. И даже серьёзные пищали. Так что в его случае вполне сгодится классический средневековый вариант, при котором стены высоки и тонки. Чтобы супостаты взобраться не могли, а просто хороводы водили вокруг, то есть что-то из архитектурных решений классических крепостей Западной Европы.
Ещё, правда, оставались подкопы. Но это дело чрезвычайно сложное в текущих условиях. И без грамотного специалиста их проводить не станут. А на кой бес кому-то его тащить сюда? Таковых на всё царство было пара человек, да и те итальянцы наёмные. У татар аналогично, разве что специалисты уже османские. Но их также имелось на пересчёт… если вообще имелось, так как на взятии крепостей татары не специализировались, из-за чего даже маленькие укрепления для них представляли серьёзную проблему.
Для реализации своей задумки ему требовался строительный камень. Много. Тёсаный. Ну или кирпич.
На Оке имелись каменоломни известняковые. Но обращаться к ним – не по Сеньке шапка. Ибо степень борзоты он демонстрировал и так зашкаливающую. Красный керамический кирпич купить в нужном объёме Андрей также не мог. Ибо основными заказчиками выступали Царь и Церковь. И шёл он на крепости, церкви да монастыри. И лезть со своим «свиным рылом» в этот «калашный ряд» было очень глупо. Сделать же самостоятельно он его в нужном объёме не мог в разумные сроки. Слишком много разного рода проблем потребовалось бы решить и, что немаловажно, добыть целую прорву дров на обжиг.
Оставался так называемый римский кирпич. Обычный наполнитель, замешанный на известковом растворе. После формовки такой блок помещали куда-то вне прямых солнечных лучей, чтобы он схватился и окреп. Месяца на два-три. Дёшево и достаточно сурово, потому как в качестве наполнителя можно было использовать даже просто просеянную землю.
Крепостью такой кирпич, конечно, уступал керамическому. Но это только поначалу. С каждым годом шло их укрепление, вплоть до состояния плохонького известняка. Но главное – их можно было сделать много и быстро, обладая даже очень скромными человеческими и материальными ресурсами.
Изготовлением вот таких вот римских кирпичей и должна была заняться Марфа. Точнее, люди под её руководством. Ради чего кузнец Илья даже выковал пресс-форму.
Понятное дело, что сам он понятия не имел о том, что такое пресс-форма. Просто следовал инструкциям Андрея, который контролировал каждый его шаг. По идее – ничего сложного. Обычный клёпаный железный ящик на ножках с рычажным прессом. Однако мороки в изготовлении такой сложной объёмной кованой конструкции для Ильи вышло немало. Он просто ничего подобного никогда не делал. И Андрею изредка приходилось подключаться не только на словах, но и на деле. Он-то умел это делать, но ему было невместно. Не говоря уже о том, что вообще-то это работа кузнеца…
Так вот. Люди под руководством Марфы должны были всё лето лепить такие «куличики» да складывать их под навесами. Слишком просто? Может быть. Только вот кирпичей этих требовалось много. ОЧЕНЬ МНОГО.
Кроме того, для формирования фундамента нужно было где-то добыть крупных камней природных. Скорее всего, через купцов. Благо, что требовалось их несравненно меньше кирпича. Но и это было не всё. Задач хватало…
Тем временем, пока молодой вотчинник рефлексировал, погрузившись в очередной раз в размышления, подплыли гости. Это были дяди Марфы – Данила и Спиридон, а вместе с ними и Агафон собственной персоной. Они передали ему заказ Андрея, и он постарался исполнить его со всем возможным рвением…
– Рад вас видеть, – ровно произнёс парень, обращаясь к родственникам. – Но чем обязан? Я думал встретить вас уже в Туле.
– Мы решили тебя предупредить. И заодно посмотреть, как ты подготовился. Может, подсказать что.
– Предупредить?
– Воевода не станет тебя отстаивать перед старшинами.
– Я на меньшее и не надеялся, – усмехнулся Андрей.
– Ты готов?
– Полностью.
– Так давай мы поглядим и подскажем, как сделать так, чтобы не повторилось дурной глупости, как в прошлом году.
– А я подсоблю чем смогу, – вклинился Агафон. – Если чего не будет хватать – добуду.
Андрея от этих слов охватило двоякое чувство, густо замешанное на тревоге. Понятное дело, что эти трое зависели от его благополучия и успеха. Особенно Агафон. Но вдруг нет? Вдруг имела место какая-нибудь новая интрига? И узнав о том, как именно подготовился парень, старшины будут иметь возможность придумать какую новую пакость? Однако, чуть помедлив, он максимально добродушно им улыбнулся и произнёс:
– Буду рад вашей помощи. Но сначала разгружайтесь. Отдыхайте. Я велю баньку протопить, чтобы вы смогли смыть дорожную грязь и отдохнуть душой. А потом вечером и потолкуем под братину мёда…
Все трое улыбнулись. Ещё немного поболтали. Больше уже формально. Когда же Андрей покинул их, отправившись в крепость, Спиридон и Данила переглянулись многозначительно. Гостеприимство гостеприимством. Но формат немаловажен. Ведь помощь он принимал, но явно нехотя, больше из уважения, чтобы не обидеть. Да и намеченный им пир имел довольно важный ритуальный характер.
Это может показаться смешным, но для архаичных традиций славян и германцев алкоголь имел очень большое ритуальное значение. Вождь был ценим во многом ещё и за то, что поил и кормил своих людей. Причём кормил сытно, а поил допьяна. И делал это за свой счёт. По своей сути алкоголь был одним из инструментов укрепления власти, а разного рода «медовые дома» – местом её проявления. И в глубокой древности, и в XVI веке. Да и потом, пусть «бухло» хоть и утратило старое влияние, но не очень сильно. Ибо собутыльник даже в XXI веке стоит бесконечно ближе к начальнику, чем крепкий и ответственный работник…
К чему всё это? Принять и накормить гостей – базис законов гостеприимства. Но есть нюансы. Ведь что Андрей сделал? Правильно, фактически указал им на то, что они слишком грязные для застолья с ним. А потом сделал акцент не на «накормить», а «напоить», то есть подчеркнул свою и их роль в намечающихся отношениях.
Подобные нюансы были молодому вотчиннику непонятны, ибо действовал он из иных побуждений. Местные же всё поняли в рамках своей парадигмы мышления и той теории, которую сами же и выдумали для объяснения непонятного…
Утром следующего дня у стен крепости состоялся импровизированный смотр.
В поход готовился сам Андрей. Четыре его послужильца, включая Устинку и Егорку. Двое кошевых слуг. А также Кондрат, Федот и Аким. Итого десять «лиц».
Андрей предстал во всей своей красе.
За зиму он немало доработал доспех, стремясь его, с одной стороны, облегчить, а с другой – увеличить защищённость от местных угроз. Так что кольчужные элементы у него остались только в районе подмышек. Тело прикрывала ламеллярная жилетка из стрельчатых пластин, связанных на прочной стёганой основе. На предплечьях находились дощатые наручи, а на плечах – ламеллярные элементы защиты.
Шлем он тоже переделал.
Вместо склёпанного цилиндроконического шатрового варианта обзавёлся полусферической тульёй. Укрепил её продольным, приклёпанным гребнем. А личину-забрало поставил так, чтобы в открытом положении оно выступало в роли козырька, защищающего лицо от стрел и ударов сверху. Для чего пришлось серьёзно усилить механизм фиксации личины-забрала в крайних положениях.
По весу выигрыша не получилось. Баш на баш. Но площадь защиты увеличилась, равно как и её качество.
Все остальные воины, что выступали в поход, красовались в упрощённом варианте такого же доспеха. Корпус прикрывала ламеллярная «жилетка», руки же, подол и шею – кольчуга панцирного плетения. Шлемы – у кого какие. Он не успел их все переделать под единый стандарт. Однако и то, что получилось, впечатляло. Потому что перед Данилой и Спиридоном предстали очень недурно по меркам региона, а главное, единообразно снаряжённые воины. Андрей же превосходил даже многих десятников, а то и сотников московской службы, так как имел развитую защиту рук и очень доброе прикрытие головы, лица, шеи и плеч.
Сбруя на их копытных, правда, таким единообразием не отличалась. Однако выглядела доброй.
Заводные лошади тоже приятно удивили. Оба дяди никогда не видели настолько толковой сбруи для вьючной перевозки всего необходимого в походе. Но это ладно. Куда важнее оказались стрелы, которых имелось много. Нет, МНОГО. ОЧЕНЬ МНОГО.
У каждого воина к седлу был приторочен большой колчан, вмещающий сорок стрел. Полный колчан. А на практике обычные колчаны редко вмещали больше двадцати стрел. Да и те заполнялись едва ли на половину. Дюжина стрел есть – уже хорошо. А тут четыре десятка! Невероятно! Плюс запасы стрел на заводных. Итого сто двадцать стрел на каждого стрелка! Фантастика!
Это выглядело настолько же невероятно и классно, как и добрые доспехи. Причём все стрелы одна к одной. Они были единообразны как по длине, массе и балансу, так и по форме оперенья да наконечника. Все, как один, оснащались шиловидным бодкином с черешковой посадкой.
У кошевых слуг доспехов металлических не имелось. Однако они щеголяли в толстых тегиляях и шапках бумажных, имея на поясе топоры. Для их положения более чем достаточно.
– Впечатляет… – осмотрев всё, произнёс Данила.
– Да, – тихо согласился с ним Спиридон, пожирая глазами доспехи Андрея.
– Только коней у тебя мало, – заметил Данила.
– Мало, – согласился Спиридон. – Для полной полковой службы надобно одвуконь идти. А у тебя сколько?
– Думал в Туле купить недостающих.
– Если узнают, что имеешь нужду в них, могут перекупить в пику тебе.
– Я всё сделаю, – веско произнёс Агафон, вклиниваясь. – Сколько их нужно?
– Дюжину меринов. Чтобы с запасом. Можно не самых резвых, но покрепче.
– Добуду. Там смотра многие торговцы ждут. Так что меринков найти можно, пока помещики съезжаться не стали. Вот и прикуплю тебе.
– Добре, – кивнул Андрей, поняв по лукавому взгляду Агафона, что вопрос денег они обсудят позже…
Глава 7
Панкрат улыбнулся. Взял сундучок. И молча поставил его на стол. Снял с пояса связку ключей. Покопался в ней. Достал нужный и, максимально неспешно открыв сундук, начал выкладывать маленькие мешочки-кошельки с монетами. Один за другим.
– И каков прибыток? – поинтересовался Фёдор Дмитриев сын из рода Сырковых.
– Сто десять рублей.
– Чистых?
– Чистых.
– Негусто.
– Так и товара было негусто, – произнёс Панкрат и начал рассказывать обо всём подробно.
Шаг за шагом. Стараясь не упустить ничего. И про краску, и про светильное масло, и про участие Церкви, и про Андрея, и про многое другое. А все присутствующие внимательно и молча слушали. Лишь изредка спрашивая что-то, задавая уточняющие вопросы. Панкрат умел рассказывать, выделяя самую суть, но при этом не упуская ключевые детали.
– Интересно, – задумчиво произнёс Фёдор, почёсывая бороду.
– Очень интересно, – согласились другие, покивав.
– А ты шёл по той грамоте, что от мыта оберегала?
– Да. Местами пришлось ругаться, но не сильно. С Государем и его людьми связываться не шибко-то и хотят.
Помолчали.
Подумали, рассматривая мешочки с монетами. Всё-таки сто десять рублей – это семь с гаком килограмм серебра. Достаточно крупная сумма, несмотря на оценку Фёдора. Он ведь судил по себе. И крупная кучка туго набитых кошельков.
– Андрей предложил нам подумать над ещё одним его предложением, – нарушил тишину Панкрат. – Крестьяне помещиков бедны. И по весне съедают зерно, оставленное под посев.
– Так это всякие крестьяне так, – возразил один из купцов.
– Всякие, – кивнул Панкрат. – Однако Андрея волнует только городовой полк и укрепление обороны от татар. Посему он предлагает интересный способ и денег заработать немного, и крестьян поддержать.
– Но…
– Погоди, – перебил возразившего купца Фёдор Сырков. – Что он предлагает?
– По весне перед посевной заключать с крестьянами ряд, выкупая у них осенний урожай. Оплачивая его частью зерном под посев, частью монетой. Чтобы крестьяне могли верным образом засеять свои поля. И чтобы частью расплатились со своими помещиками, заступающими на службу. Хотя бы частично, дабы повысить число выехавших на службу воинов.
– А если татары посевы попортят?
– Городовой полк в том даст обязательства возместить из добычи, взятой на саблю, убытки наши за прошлый год.
– А ежели неурожай?
– Тут уже на всё воля Божья. Ибо цель главная – поднять силу полка.
– А нам с того какая выгода?
– По осени весь урожай наш. Сразу. По известной ещё весной цене. Ну и доброе отношение Царя, которому укрепление южных рубежей очень важно.
– Андрей же тут каким боком?
– Торг мы можем через него вести, прикрываясь его грамотой. А значит, и мыта платить меньше. Откуда и прибыток, который станет перекрывать убытки от неурожайных годов.
Снова помолчали.
Для Новгорода закупки зерна традиционно значили очень много. Потому что в землях вокруг города оно урождалось плохо. Все, кто из читателей бывал в тех краях, прекрасно знают, что хорошо там растёт только бурьян. Да и то не всякий и не везде, из-за чего продовольственные поставки в Новгород издревле являлись важным фактором выживания этого «торгового мегаполиса» Средневековья. Иногда помогали купцы из Ганзы, спасая от голода. Но нечасто. Основной поток продовольствия шёл с юга и выступал важным инструментом политического шантажа со стороны князей ещё в бытность города самостоятельной державой.
Сейчас же Андрей выступил с достаточно интересным и в то же самое время скользким предложением. Ведь новгородские купцы могли закупать зерно на юге и завозить его к себе под сниженной налоговой нагрузкой.
– А Государь нам головёнки-то не поотрывает за такие выкрутасы? – резонно спросил один из купцов.
– Андрей думает, что если мы честно поспособствуем укреплению полка тульского, дабы Москву от татар крепче прикрыть, то он простит нам эти малые шалости.
– Он думает? Да кто он такой?! – раздражённо рявкнул один из купцов.
– Кто? – переспросил Панкрат с усмешкой. – Два года назад он был сиротой-недорослем, за которым числился долг в двадцать три рубля. А всё, что за душой у него имелось, это кусок разорённого поместья на дожитие да старая отцовская сабля на поясе.
– И лук, – заметил Ефрем Онуфриев сын.
– И лук, – согласился Панкрат. – Но это было два года назад. Сейчас же Андрей – законный поместный дворянин, владеющий небольшой, но вотчиной, в которой стоит крепость. Его крепость. У него есть деньги. У него есть редкие и дорогие товары. Ему даровано право личного прапора.
– Баннера? – уточнил один из купцов, имея в виду привычную для Западной Европы традицию.
Строго говоря, система была очень простой.
Основная масса рыцарей не имели права на личное знамя и собственный отряд, состоящий из других рыцарей. Однако часть из них могли стать баннеретами, которые обладали этими привилегиями. Они, как иные рыцари, были в основной своей массе нетитулованным дворянством и по совместительству мелкими феодалами, как правило, безземельными. Выслужившими на поле боя своё привилегированное положение.
На Руси такой традиции не имелось. Здесь личное знамя выступало в качестве индивидуального поощрения и не было связано с особыми правами. Однако о том, как устроены дела у соседей, знали неплохо. Особенно в Новгороде, имеющем богатые связи с Германией через Ганзу, в которой эта традиция бытовала в полный рост.
– Да. Баннера. Кроме того, Царь подарил ему аргамака и очень полезную грамоту, позволяющую ему платить мыт Государю лично. И это не считая того, что вот эта лампа, – указал Панкрат рукой на стол, – его выдумка.
– Его?
– Его. А он сам предстал по осени перед нами в старинной броне, которую, как сказывают, кузнец сделал под его личным руководством.
– Какой ещё броне?
– А как на старых фресках в Софии, – ответил Панкрат, имея в виду храм Святой Софии в Новгороде, где на ряде фресок XI–XII веков отражалось обычное для эпохи его строительства защитное снаряжение. В частности, ламеллярные доспехи.
Снова помолчали.
Панкрат же усмехнулся и продолжил:
– Дурные головы сказывают, что Андрей – это волколак. Другие, что его колдун заколдовал, оттого и преобразился, расцвёл. Третьи совсем дикие вещи бают, будто бы волхв поганый возродил в теле мальца дух древнего воина. Где истина, мне неведомо. Но человек он интересный, умный и необычно образованный.
– Откуда же образование сие?
– Мне того неведомо. Однако разве это важно?
– Всё важно. А ну как со слугой лукавого снюхаемся. И всю жизнь себе испортим, а потом и душеспасение.
– Он церковь посещает, причастие принимает, крестится, молитвы читает. Сам видел. Так что даже если он и чёрт, то православный. Впрочем, ни хвоста, ни рыла свиного, ни копыт я у него не замечал.
– Главное, чтобы Государь их не заметил, – кисло произнёс один из купцов.
Все снова помолчали. Но недолго. Минуты не прошло, как они с новой силой вернулись к обсуждению идеи Андрея по внедрению примитивных сельскохозяйственных фьючерсов. В той форме, в которой он их предлагал, они были крайне полезны для селян, но ещё не позволяли торговать ими самими, то есть не плодили всякого рода спекуляций и инфляций.
Но это лишь маленький кусочек более глобального плана по привлечению финансовых активов Великого Новгорода на юг. В том числе в формате создания дикой, самопальной продовольственной биржи, треть доходов от которой поступало бы лично Царю. В обход разного рода боярских группировок. Ну и на полк капало.
Андрей не очень хорошо знал политические расклады эпохи. Но кое-что помнил. Например, о том, что Корпорация же новгородских помещиков, самая многочисленная и влиятельная тянула Царя в Ливонию. А так называемая Избранная рада пыталась увлечь Царя делами на юге, настраивая на борьбу с Крымом. И на то у них были веские резоны, в том числе вполне объективные. Шутка ли! Каждый год степняки совершали малые и весьма многочисленные беспокоящие набеги, разоряющие южные пределы державы. И угоняли на продажу в рабство его подданных, а чаще просто вырезали. В основном крестьян. Ведь не каждого из них можно было продать в рабство за разумные деньги. И зачастую овчинка не стоила выделки. И эти мелкие отряды терзали земли южнее Оки в бесконечной малой войне, не давая ей покоя…
А ведь были и большие вторжения, которые при определенной удаче могли приводить к разорению и окрестностей Москвы. О том же, что земли вокруг Тулы после таких мощных рейдов превращались в дымящиеся руины, и говорить нечего. Впрочем, не только Тулы. Однако Тула, стоящая на главной ветке Муравского шляха, в те годы испытывала на себе основное давление Степи. И особенно Крымского ханства с его степными вассалами да союзниками.
Поддержит ли Царь его инициативы? Вопрос. Однако Андрей всё равно не сидел на попе ровно. Просто потому, что считал – ему не получится прикинуться серой мышкой. И так вон уже какой фокус внимания. А раз так, что его уж рядиться? В конце концов, Иоанн Васильевич, как он уже понял, не спешил с принятием решений. И тщательно всё взвешивал. Да, можно было прогореть и потерять всё. Но кто не рискует, тот не пьёт шампанского ведёрком…
– Сам-то что думаешь? – спросил Панкрата Фёдор из Сырковых, когда собрание купцов разошлось без какого-то определенного финала. Людям требовалось переспать со своими мыслями. Какое-то время пожить с ними, прикидывая с разных сторон. И потом сойтись вновь для нового раунда переговоров.
– Я сам-то?
– Да. Ты сам.
– Я ближе к осени снова в Тулу поеду. Зачем отказываться от прибылей?
– А не боишься?
– Боюсь. Ну так и что же? Жизнь вообще опасна. Не на тот конец зашёл вечером, и всё. Понесли обмывать да отпевать. Если тело в Волхов не скинут по доброте сердечной. И ехать никуда не надо.
– А если Царь осерчает?
– А если дождь пойдёт?
– Ты так уверен в этом Андрее?
– Он мне понравился.
– Он вотчинник. Воин. Он нам не товарищ.
– Он совсем иначе думает, нежели иные воины. Это ничуть не умаляет его воинского духа, но… он другой. Для него война и деньги тесно связаны друг с другом. Он прямо мне сказал, что деньги – это кровь войны. И тот воин, что ими пренебрегает, – плохой воин…
Тем временем на Москве из неприметной дверки царского застенка вышел человек. Вида он был совершенно помятого и изнурённого. Но особого членовредительства не наблюдалось. Он тщательно растёр руки, которые за эти месяцы привыкли к кандалам. Потёр шею. И обернулся к стоящему за его спиной мужчине с острым, пронзительным взглядом.
– Ты знаешь, что делать, – холодно произнёс тот и бросил ему туго набитый кошель.
– Этого не хватит.
– Остальное после дела.
– Этого – не хватит, – более настойчиво произнёс мужчина.
– Перечить мне вздумал? Обратно захотел?
На что бывший атаман разбойников кинул обратно кошель с деньгами, который поймал слуга из свиты сурового представителя Царя.
– Не веришь мне – так убей.
Помолчали.
– Хорошо, – нехотя кивнул представитель Царя. И бывшему атаману передали три туго набитых кошеля. А он добавил: – Помни, станешь озоровать – кара последует суровая.
– Такое забудешь, – криво усмехнулся бывший атаман. Убрал кошели за пазуху и, не прощаясь, пошёл своей дорогой.
– Не нравится он мне, – заметил слуга.
– Помалкивай, – раздражённо рявкнул на него злой начальник. Он хотел оставить часть денег себе. Но не вышло.
Ахмет, что осаждал безуспешно крепость Андрея минувшим летом, мерно покачивался в седле.
Он жив.
Его выпустили. Точнее, везли на обмен.
Кто бы мог подумать?
Хотя обрабатывали его очень серьёзно. На удивление серьёзно. И интересовались совсем не проказами в землях под Тулой. А связями с подданными Царя.
Собирали показания.
Проверяли их.
И по новой, в случае если где-то что-то расходилось. Старались не увечить, но пытки от этого не становились более приятными. Нет, отнюдь нет. Тот ужас, что он испытал в застенках московского кремля, он и врагу бы не пожелал. Несколько месяцев ада. Настоящего ада.
Пойдёт ли он снова в поход?
Жизнь заставит.
Но в одном он был уверен – его теперь никакими посулами к Туле не заманишь. Было же у него предчувствие… было… Когда же он столкнулся с волками, что помогли защитникам, то окончательно убедился – высшие силы не зря его предупреждали. Конечно, зарекаться он не мог. И если хан скажет, придётся идти. Но добровольно он больше сталкиваться с этим очень странным воином не хотел. Ведь именно он его ссадил с коня и чудом не убил. Что было ещё одним намёком…
Более того, чувствуя благодарность Всевышнему за спасение, он планировал пойти в хадж, дабы посетить Мекку. И, если позволят обстоятельства, остаться там. Подальше от родных степей и чего-то жуткого, что завелось под Тулой. Волки… Волки всегда были символом степных воинов, их духом, их смыслом, а тут вон как получилось. А чего стоило ему найти хоть каких-то волков в округе для провокации? Повезло. Случайно наткнулись на небольшую группу непуганого молодняка, которые вились вокруг туши лося. Но убив трёх серых, он не испытал облегчения… И сейчас вся его душа полнилась тревогой…
Глава 8
Медленно покачиваясь в седле, Андрей въехал в пределы Тулы. Верхом на своём аргамаке. Шагом. В руке у него было копьё с небольшим квадратным прапором алого цвета, на котором красовалась белая голова волка Старков. Впрочем, о том, чей это волк, здесь никто не знал и считал его личным символом, утверждённым Государем.
За ним ехали другие воины.
И слуги кошевые.
И выглядело всё очень добротно. Настолько, что въезд в Тулу по прошлому году десятки московской службы выглядел скромнее.
Андрей уж постарался.
Кроме доспеха, он обзавёлся одеждой из качественной ткани. Золота и серебра на нём, правда, не было. Но в остальном – вполне прилично. По тульским меркам. Сопровождающие его люди выглядели хуже, но не радикально отличались. Даже кошевые слуги и те щеголяли тегиляях с покрышкой из дорогого тонкого сукна. Так что поглазеть на въезд вышло много народа. И особенно детишек да женщин. А потому не оставалось сомнений – к вечеру весь город и ближайшая округа будут о том знать в изрядно раздутых через сплетни подробностях.
Андрей держался.
Ему не сильно было по душе такое пристальное внимание окружающих. Однако он всячески демонстрировал игнорирование. Будто бы ему всё равно. Словно он ехал по лесу, и его мало интересовало наблюдение за ним листьев, камней и травы.
Это только усиливало впечатление.
Два года назад практически нищий парень теперь красовался богатством. Баснословным богатством по меркам города. Даже в сравнении с воеводой, во всяком случае на первый взгляд.
Его конь – аргамак – подарок Царя – стоил, без всякого сомнения, больше тысячи рублей. Остальные лошади отряда также оценивались никак не меньше ста пятидесяти рублей. Вместе со сбруей.
Доспехи, надетые на нём, выглядели более чем на сотню рублей. Его послужильцы красовались доспехами поплоше, но они тоже тянули рублей на пятьдесят каждый, если не больше. Оружие Андрея и людей его также тянуло ещё на сотню.
Набегало уже заметно больше полутора тысяч рублей[7]. А ведь имелась за ним ещё и вотчина, и крепость в ней, и прочее имущество, и какие-то наличные средства. Монеты то есть. Вон какой тугой кошель на поясе у него красовался.
И люди, что пошли за ним, в лице Кондрата, Федота и Акима тоже знатно поднялись. Да и рожи отъели за зиму, чего не скажешь о других простых поместных дворянах, которые явно не жировали. Отожрались даже лошади, лоснящиеся и ухоженные, ступая подкованными копытами достаточно уверенно…
Подъехали к поместью Агафона.
– Рад тебя видеть в здравии, друг мой, – добродушно произнёс Андрей вышедшему из ворот купцу.
– Взаимно, взаимно, – покивал Агафон. И пригласил всех во двор.
Андрей, въезжая, оглянулся.
Скользнул взглядом по многим любопытным мордочкам. Наверняка ведь станут судачить, что первым он навестил Агафона. Ну да и ладно.
Заехал.
Спрыгнул с коня.
Дал ему морковку, оглаживая по шее. И тихо буркнул подошедшему Агафону:
– Афанасия зови.
– Зачем? – удивился купец.
– Дело есть.
– Так ты же говорил, что краски нет. Вот последний раз, когда у тебя гостил.
– Тогда не было. Сейчас есть.
Купец нервно сглотнул и убежал отдавать распоряжения. Сильно шуметь он не хотел. Если Андрей звал священника, то явно дело шло не о мелочи. А значит, можно было спугнуть сделку или какую ещё беду навлечь излишним шумом.
Андрей же начал принимать купленных Агафоном меринов. А потом руководить снаряжением вьючной и верховой сбруи. И погрузкой тех вещей, что передал с лодками купеческими в Тулу. Чтобы с собой не тащить на перегружённых лошадях…
– Доброго тебе дня, Андрей Прохорович, – тихо, но отчётливо произнёс отец Афанасий, незаметно подойдя к молодому воину. Как так получилось? Да делами увлёкся. А вокруг постоянно все мельтешили, и он просто не придал значения очередной тени.
Священник обратился к парню очень необычно для его официального положения. По имени и нормальному отчеству обращались в те годы только к князьям или царям, ну или боярам. К остальным тоже могли, но в крайне ограниченном спектре ситуаций. И эти ситуации без всякого исключения были связаны с лестью. Причём лестью очень сильной, грубой, выпуклой.
Обратись отец Афанасий так к любому из поместных дворян, их бы как током ударило. Они бы смутились. Может быть, даже поправили. Андрей же воспринял это обычно, нормально и невозмутимо. Словно к нему так каждый день обращаются. Даже ухом не повёл. Через что заставил вздрогнуть уже самого отца Афанасия, ведь до него дошли слухи о вещах, обсуждаемых у воеводы. И про якобы возрождение в теле отрока древнего воина слышал. И о том, что он весьма непростым человеком был в прошлом…
«Так что же? Это всё правда?» – пронеслось в голове священника.
– И тебе доброго дня, отче, – произнёс Андрей. – Ты прости, что оторвал от дел. Но без тебя никак не получилось бы.
– Что-то случилось? – несколько нервно спросил священник, с трудом удерживая своё волнение.
– Агафон, есть у тебя место, где мы смогли бы спокойно переговорить? Без лишних глаз и ушей?
– Найдётся, – степенно огладив бороду, произнёс купец.
– Тогда веди, – произнёс Андрей и снял со своего заводного мерина суму парную. Закинул её на плечо и пошагал вслед за купцом.
Зашли.
Сели. Точнее, Агафон с Афанасием сели. Андрей же осторожно поставил сумки на стол и начал вытаскивать на стол содержимое.
Сначала он достал сахар.
Получение его было хоть и трудоёмкое да излишне затратное по дровам, но вполне доступное даже для средней полосы. Он просто собирал берёзовый сок. Упаривал до сиропа. Очищал его известью от органических примесей. И выпаривал досуха. На выходе у него в руках оказывались кусочки сахара. Да, не белого. Но белый тогда и не умели получать.
Строго говоря, сахар в XVI веке – это очень дорогое и статусное лакомство, доступное не всем. И если в Средиземноморье или в традиционных морских державах он был хоть и скотски дорог, но относительно доступен, то на Руси считался чем-то просто запредельно дефицитным. Не ляпис-лазурь, но что-то близкое. Конечно, ещё оставался мёд. Но его производили мало. Точнее, даже не производили, а собирали бортники у диких пчёл. А потому мёд, конечно, выходил несравненно дешевле сахара, но всё равно оставался доступен только самым богатым и то не каждый день.
Сахара Андрей привёз немного по современным меркам. Всего около трёх кило. Ведь на один килограмм сахара приходилось перерабатывать порядка двухсот литров берёзового сока. Но для местных и такая партия выглядела представительно. Очень представительно…
Следом он достал котомки с краской.
В этот раз он не стал возиться с получением большого количества поташа, без которого не выйдет сделать берлинскую лазурь. В этот раз он привёз искусственный ультрамарин. Для него требовалась белая глина, глауберова соль, сода, сера и древесный уголь. Все эти компоненты Андрей купил у Агафона ещё по осени. И вот теперь обрадовал его огромной по местным меркам порцией краски.
Главной фишкой искусственного ультрамарина, открытого лишь в 1826 году, было то, что от количества серы, добавленной в самый последний момент, зависит его цвет, то есть было реально получить насыщенную краску разных цветов. Андрей сделал двадцать полных гривен яркой насыщенной синей краски, четыре красной, четыре зелёной, четыре розовой и две фиолетовой.
– Это… это… – указывая на туески, попытался спросить отец Афанасий.
– Это много. Именно поэтому вас и позвал. Сколько этой краски сможет купить Церковь?
– ВСЮ! – тут же ответил священник.
– Звонкой монетой заплатит?
– Уверен в этом.
– По честной цене?
– Да…
Дальше они составили на бумаге подробную перепись товаров, взвешивая их со всем радением. В трёх экземплярах. Прикинули цены и расклады по долям. И Андрей покинул их. Слишком уж долго задерживаться на купеческом подворье по приезду он не мог. Так что выехал с него и отправился к Даниле – дяде жены. На то самое подворье, что раньше принадлежало Петру Глазу. Там его уже ждали.
– Долго ты с купчишкой возился.
– Глаз да глаз за ним нужен. Купец же…
– Так-то оно так, – кивнул степенно Данила. – Но всё одно долго. Что люди подумают? Проходи, гость дорогой. Все уже собрались. Только тебя ждём.
– И стол, гляжу, накрыли.
– И стол…
Однако посидеть не удалось. Полчаса не прошло, как под воротами усадьбы собрались поместные дворяне. Простые в основном. Но и старшины многие явились, держась, впрочем, особняком.
– Что они хотят? – несколько напрягся Андрей.
– С тобой поговорить. Поблагодарить за помощь.
Андрей вышел.
И тут же его словно парализовало от шквала слов и эмоций. Каждый из них хотел сказать слова благодарности. Кто-то от чистого сердца. Кто-то от корысти, дабы и его не забыл в следующий раз Андрей от щедрот своих. Но парню от того легче не было – не привык он к такому…
Наконец он поднял руки и выкрикнул:
– Други! Други! Дайте слово!
Помещики замолчали.
– Вот вы слова благодарности говорите, а о главном забыли.
– О чём же? О чём? – заголосили они наперебой.
– О товариществе!
Пауза. Тишина. Очень странный поворот вопроса.
– Всё сделанное мною для вас есть не что иное, как мой товарищеский долг. И сделан он ради моей жизни, моей чести и моего душеспасения. Ибо плох тот товарищ, что не думает о товарищах своих, с которыми плечом к плечу заглядывает в лицо смерти.
Новая пауза.
Все молчали. И ждали продолжения, ибо не до конца понимали, о чём речь. Причём слушали не только поместные дворяне, но и случайные зеваки.
– Вы, верно, слышали от отцов и дедов ваших, в какой чести у всех была земля наша. Слышал и я. И о том, как в былые годы Степь дрожала от одного имени воинства нашего. И о том, как пращуры наши брали Царьград, взымая с эллинов монету за наше миролюбие. О том, как сияла величием Русь, раскинувшись от Ливонии до Крыма, от булгар до Карпат, громя всех и каждого, кто в её пределы вторгался, и прирастая год от года землями новыми, тучными, славными…
Андрей произнёс эти слова и хорошо заметил удивление на лицах практически всех. Только отец Афанасий, который тоже пришёл посмотреть и послушать, никак не выражал своего отношения. Верно, знал о той старине далёкой. Пусть и по сильно искажённым да обрезанным пересказам.
– Но подлость завелась на земле нашей. И проникла в сердца наши. Отчего человек наш думает лишь о том, чтобы при нём были хлебные стога, скирды да конные табуны. Свой со своим не хочет разговаривать! Свой своего продаёт, как продают бездушную тварь на торговом ряду! И, как басурман поганый, сосёт из своих товарищей последние соки!
Старшины, что присутствовали, держась в стороне, побледнели от этих слов. Просто как полотно стали.
– Но и у последнего подлюки нашего, каков он ни есть, и у того, братцы, есть крупица русского чувства. Даже если спит оно. Даже если бессовестной натурой его загнало в дальний угол, забитое, забытое и заплёванное. И проснётся когда оно, то ударит горемычный о полы руками. Схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою. Готовый в муках искупить позорное дело!..
Никто не решался перебить или вставить что. Каждый напряжённо слушал. Андрей же продолжал, выдавая в том же духе небольшие фразы с паузами между ними. Достаточными для осмысления сказанного. Цепляя помещиков за живое. Задевая насущные проблемы, в которых они почти все увязли по уши. И указывая на тот замкнутый порочный круг, в который их загнали.
Он прошёл по очень скользкой грани.
Можно даже сказать, страшной грани, которая отделяла общее эмоциональное потрясение этой толпы от стихийного взрыва и бунта. Он даже не заметил, как быстро и легко раскалил этот человеческий материал докрасна. Вспыхнули глаза измученных трудностями жизни и службы воинов. Сжались их кулаки. Заскрежетали зубы.
В какой-то момент Андрею было достаточно просто указать на старшин, что, дескать, те во всём виноваты. И всё. Смели бы. И ни на что не посмотрели бы. Даже воевода вряд ли бы сбежал. Просто не успел бы. Но Андрей вовремя сообразил и остановился. Вовремя сдержал себя, ибо его самого охватил какой-то кураж, какая-то страсть, когда он увидел такой горячий и живой отклик на свои, в общем-то, простые слова в сердцах этих людей.
Неизнурённые пропагандой и не имеющие к ней никакого иммунитета, эти люди XVI века впитывали его общие фразы, принимая их за чистую монету. Он, правда, старался не сильно приукрашивать. Но и этого хватило…
После чего он свернул всю свою речь к формуле мушкетёров: «Один за всех и все за одного» – и плавно спустил всё на тормозах. И, поблагодарив помещиков за их верную службу Царю, пошёл в усадьбу дяди Марфы. Однако успел краем глаза заметить отца Афанасия, который стоял совсем рядом и пристально слушал… И лицо его было сложным-сложным…
– Что ты творишь?! – хрипло спросил Данила, бледный как поганка. Скорее, даже зеленоватый. Он ведь тоже относился к старшинам. И он тоже имел безнадёжных должников в фактически долговом рабстве.
– То, что должен был делать твой брат.
– Что же?
– Даю, а не отнимаю.
– Не понимаю.
– В этом один из фундаментальных смыслов христианства. Жертва.