Мировая жила

Дмитрий Парсиев

Я насмерть замерз. Я знаю, что умер

Кто дал мне копье и вернул меня в строй?

Откуда я здесь и как очутился?

И самое главное, кто я такой?

Мне чужд этот мир и все незнакомо

Здесь правят князья железной рукой

И только друзья со мной те же что прежде

Напомните братцы мне, кто я такой?

Из песен Акима.

Глава 1. За «изнанкой» мира

Океан был светел и игрив. Утреннее солнце пригревало, но не пекло. Мореходная ладья летела на юг, рассекая барашки волн. На корме царило расслабленное умиротворение. Один из Бобров стоял у руля. Время от времени он слюнявил указательный палец, как Аким научил, и поднимал к ветру, в надежде определить его направление. Ветер несомненно откуда-то дул, бобровый палец очень быстро обсыхал. Вот только откуда именно он дует, заскорузлый толстокожий палец определять отказывался.

Макар что-то вдумчиво строгал из деревяшки, то ли пульку то ли свистульку. Ольха возилась с навигационным камнем, шептала на него какие-то новые приказки и время от времени ругалась неразборчивым свистящим шепотом. Оголенный до пояса Вершок развалился прямо на палубных досках. Со стороны могло показаться, что он просто лежит и бездельничает. На самом деле, опять же по научению Акима, Вершок принимал «солнечные банны».

Сам Аким уединился ото всех на носу, ставил очередные опыты, используя подручные средства. В этот раз этими средствами оказались: морская вода, которую он черпал ведром из-за борта, и глиняная чашка. Если уж кого и можно было заподозрить в полной бездеятельности, так это Коротка. Из камбуза, куда отряжены были в этот день братья Цапли, доносились запахи готовящегося завтрака. Выносить спокойно эти запахи Мышонок не мог, а потому мотался бесцельно туда-сюда по ограниченному простору корабельной палубы.

Вершок припомнил Акимины наставления, что в одном положении «банны» подолгу принимать неполезно, решил перевернуться со спины на живот, как услышал заполошный вопль. Голос своего друга Коротка он не мог спутать ни с чьим другим, рывком вскочил на ноги, готовый бросаться на защиту Мышонка. Короток, оказалось, уже стоял прямо перед ним, цел и невредим, но был бледен как мел, а со лба сочился липкий пот.

– Версок! – Мышонок был предельно испуган, – Там у Акимы вода льется в другую сторону. Мы заплыли за изнанку мира. Мы сейсяс в небо упадем!

– Чего? – Макар на всякий случай отложил свою поделку и перекинул нож на обратный хват.

– Мы сейчас в небо упадем, – привычно перевел Вершок слова своего друга.

Все взгляды, не сговариваясь, скрестились на Акиме. Тот оставил свои опыты, стоял и смотрел на них с носа ладьи, при этом имел вид несколько ошалелый, немного виноватый, но отнюдь не испуганный. Макар первый решительно двинулся к Акиму. Остальные пошли следом. Вершок топал, громко сердито сопя, показывал своим видом, что если Аким опять выкинул штуку и напугал Мышонка, то ему сейчас крепко влетит.

– Акима, рассказывай, ты зачем малахольного напугал? – потребовал Макар, поигрывая ножом в руке.

– Так я это… – Аким пожал плечами и протянул глиняную чашу с пробитой во дне дыркой.

Все уставились на дырявую чашку, однако, никакой связи коротковских воплей с испорченной утварью усмотреть никто пока не мог.

– Так. Ладно. Акима, ты зачем чашку испоганил? – Макар решил повести дознание с более очевидного вопроса.

– Ох. Сейчас покажу, – со вздохом ответил Аким и сунул чашку Макару в руку, – Держи и смотри.

Макар убрал ножик и принял чашку двумя руками. Теперь все смотрели, как Аким поднимает ведро и из него наливает воду в дырявую чашку. И никто не оторвал взгляда, пока вся налитая вода не пролилась в дырку, а чашка опустела. Если не считать Акима, которого как виновника и возмутителя спокойствия в расчет не брали, недоумевали все, кроме Коротка.

– Ну сто вы, не видите сто ли? – кипятился Короток, – Вы не видите? Она крутится!

– Кто крутится?

– Вода крутится, – пояснил Аким. Он снова поднял ведро и снова наполнил чашку. Уходя через дырку, вода и впрямь закручивалась маленьким вихрем.

– Ну крутится, – Вершок неестественно громко поскреб затылок, – Вода всегда крутится, когда в дырку уходит.

– О-о, – Аким возвел очи горе, – А в какую сторону она «всегда» крутится? Ну, вспоминайте.

Вершок покопался в памяти и закрутил пальцем в воздухе, показывая, как крутится уходящая в дырку вода.

– Во-от. Молодец. А теперь показываю последний раз, – разыгрывая мученика, обреченного на труд столь бесконечный сколь и бесполезный, Аким снова поднял ведро и наполнил чашку.

– Она в другую сторону крутиться, – не выдержав, опять заголосил Короток, – Мы заплыли за изнанку мира! Мы сейсяс свалимся в небо!

– Что? На самом деле? – удивился Вершок и с опаской покосился на облака.

– Леший вас закрути. Морока нифрильная. Пифагора с Магелланом на ваши пустые головы, – Аким ругался так выразительно, что все поняли, свалиться в небо им не грозит, – Мы просто пересекли экватор!

– Э-э. А что такое экватор? – на всякий случай уточнил Макар.

– Да, чтоб вас, балбесов, – Аким обреченно выдохнул, – Ну, считайте, что это середина мира. Потому и вода после его пересечения закручивается в другую сторону.

– А я-то все понять не могла! – неожиданно для всех подала голос, молчавшая до сих пор, Ольха, – Почему у меня навигационный камень начал все наоборот показывать? Переход через середину мира все объясняет!

– Ну, – буркнул Аким, – Коли все объяснения у вас теперь имеются, не смею утруждать вас излишней теорией.

– Так сто? – переспросил Короток, – В небо мы не упадем?

– Нет, Короточек, – «со знаем дела» успокоил Вершок, – Мы сейчас как раз наоборот только-только через середину прошли. До изнанки нам… о-ох как далеко! Можешь успокоиться.

– Да узэ успокоился, – Короток беззаботно махнул рукой, – К тому зэ вон кораблик плывет и тозэ никуда не падает.

– Какой кораблик?

– Где кораблик?

– Ах, ты ж… леший заверни. Точно, – Аким зашарил по карманам, но Ольха уже сама достала и засветила приближающую монету.

– Прям на нас идут, зараза, паруса эльфийские, – ругнулся Аким, – Эх, что ж Вася никак не встанет? Так ведь бревном и лежит.

– Что-то чутье мое недоброе шепчет, – сказал Макар, – Кораблик этот неспроста прямо на нас идет.

– Бука! – заорал Аким, стоящему на руле Бобру, – Вертай влево. За нами пираты гонятся!

А Вася и впрямь по-прежнему оставался в беспробудном сне, таком глубоком, что сердце едва билось. И ему снился сон, в котором Копьеносец открыл перед ним дверь…

– Заходи, – сказал ангел.

– Что там? – спросил Андрей опасливо.

– Второе прачечное отделение, – ангел оставался несокрушимо бесстрастен.

Андрей пожал плечами и перешагнул порог. Изнутри и впрямь пахнуло теплым влажным воздухом, будто в баню пришел. Копьеносец зашел следом, прикрыл за собой дверь, стало темно. Но глаза понемногу привыкли, Андрей начал видеть очертания, потом смог осмотреться.

Помещение походило на предбанник, плесневелый, тесный, сырой. В углу за малюсенькой конторкой на табурете примостился… Андрей даже ахнул… самый настоящий бес. Не такой крупный и опасный, как встреченный в дюнах демон, но с рожками, клыками и полузвериной мордой. Бес на Андрея даже не взглянул, как, впрочем, не взглянул и на Копьеносца. Строчил что-то в огромной амбарной книге, часто макая в чернильницу перо с изрядно разлохмаченным кончиком.

Чтобы не поставить кляксу, бес, обмакнув дрянное перо в чернила, излишки слизывал языком. Из-за этого на кончике пера чернил оставалось мало, только чтобы написать одно, край, два слова. Андрей завороженно глядел, как бес макал перо в чернильницу, потом тыкал им себе в язык, потом писал слово, а потом все повторялось. Вид у беса был сосредоточенный и скорбный.

– Принимай прачника, – неземной голос ангела в тесной каморе колокольно ударил по ушам. Бес, как и сам Андрей, покривился.

– Ему «этажом ниже», – сухо ответил бес, не оторвав взгляда от своей писанины.

Андрей догадался, что бес выразился метафорично. Никакого нижнего этажа под земляным полом, разумеется, и быть не могло.

– Он не самоубийца, – приглушать голос Копьеносец может не хотел, а может не умел.

Бес снова скривился и даже голову в плечи втянул. Однако стоически продолжил писать. Андрей, весь сжавшись, ждал что ангел скажет что-то еще. Ангел молчал, в упор глядя на беса, а потом будто бы на что-то решился. Андрею даже показалось, что на бесстрастном лике его на мгновение отразилось какое-то чувство. Андрей сам себя одернул, подумав, что скорее всего ошибся, а виной всему неверный тусклый свет. Он уже успел составить себе представление, что никаких человеческих чувств ангелы не испытывают. Как бы то ни было, Копьеносец бережно расправил одно свое крыло, выдернул из него перо и протянул бесу.

Бес сцапал перо так ловко, будто сделка с ангелом была для него делом совершенно обычным. Осмотрел полученную взятку, удовлетворенно цыкнул языком, и даже лизнул. В заточке или очинке перо из крыла ангела не нуждалось. Старое он упрятал куда-то, как показалось Андрею в одну из складок тощего своего кожистого живота. Новое перо обмакнул в чернила и, приготовившись писать буркнул:

– Кто?

– Кто Я? – ошарашенно переспросил Андрей.

– Знать не хочу, кто ТЫ, – огрызнулся бес. И посмотрел на Андрея демонстративно, как на пустое место, потом, правда, покосился с опаской на Копьеносца, а дальше стал задавать вопросы, сам же на них отвечать, а ответы записывать в свою книгу, – Кто по сути? – угу, посмертный дух… Вид вещественного носителя?.. Ладно и сам вижу: биологический; Вид духовной емкости… ого, настоящая живая душа!.. впрочем, ныне утрачена; Причина утраты духовной емкости: самоубийство…

– Непредумышленное… – грозно поправил Копьеносец, заставив беса зажать себе уши.

– Хорошо, хорошо, – бес сморщился как от прострельной зубной боли, – Пишу: непредумышленное. Так, что еще? Ага. Время отработки: безвременное.

– Это в смысле навсегда? – упавшим голосом уточнил Андрей.

– Это в смысле безвременно, – отрезал мерзкий бес. Слегка приподняв тощий зад с колченогого табурета, выудил из-под него что-то, напоминающее треугольную печать, подышал старательно и сделал в книге оттиск. А потом засунул обратно и невозмутимо сел снова на табурет, – Принят!

– Иди, – паровозным гудком напутствовал ангел, указывая кивком на еще одну дверь, противоположную от входной.

Андрей понимал, в этом месте задавать вопросы или тем более спорить, себе дороже. Враз вернешься в желтые дюны, где дожидается голодный демон. Он пересек тамбур, стараясь не глядеть на беса, хотя проходил от него так близко, что можно рукой дотронуться, отворил внутреннюю дверь и переступил порог того, что Копьеносец назвал «вторым прачечным отделением». А когда дверь за ним закрылась, его поглотила тьма.

После такого глубочайшего сна, управление телом возвращалось через предельные усилия. Вася с огромным трудом поднялся с подвесной корабельной койки, только чтобы затем тут же рухнуть на трюмные доски. Он слышал, на палубе поднялась суета, нехорошая суета. Цепляясь за койку поднялся на ноги и повлекся шаркающей походкой древнего старика. С каждым шагом силы возвращались, а тело становилось все послушней. Когда выбрался на палубу, чувствительность вернулась почти полностью. Он выдохнул было с облегчением, но по ушам ударил близкий вопль.

– Вася присол! Братсы, глядите, Вася здесь! – «когда ж Мышонок наш научится чувства свои сдерживать», – подумал Вася. Он сощурил заслезившиеся глаза, стараясь привыкнуть к яркому свету после трюмной тьмы.

– Вась, ты как? – глаза еще толком не видели, но полный тревоги голос он Акима узнал. А еще понял, что тревожится Аким отнюдь не о его здоровье.

– Уже в порядке, – световые пятна понемногу замедляли безумный пляс, слезы под веками высыхали, Вася смог разглядеть очертания Акиминова лица, – Что случилось?

– Пираты, – коротко сообщил Аким, – Скоро догонят.

Уже через пару минут к Васе полностью вернулось зрение, и он сам теперь видел, как неестественно быстро их нагоняет громада чужого парусного судна. Без приближающей монеты Вася смог рассмотреть на носу людей, одетых в одинаково пошитые одноцветные одежды.

– А они точно пираты? – спросил Вася.

– Теперь уже и сам не уверен, – отозвался Аким, – Одеты по форме, ну, в смысле по образцу. Больше походит на принадлежность к войску.

– Что-то не встречал я пока таких «образцов» ни в одном войске, – засомневался Макар, – Для боя такие образцы-формы не годятся.

– Это потому, Макарка, что стрелкового боя с использованием огнестрела ты пока еще не встречал.

– Акима, поясни.

– Пояснить дело недолгое, – Аким развернул полотно приближающей монеты, преследователи стали видны крупно, будто находились в десятке шагов, – Глядите. Ни меча, ни копья. Ни лука, ни арбалета. Броня отсутствует…

– Броня пирату ни к чему, – резонно вставил Макар, – Если в воду упадешь, все, считай на дне.

– Ну допустим, – не отступил Аким, – Ты вглядись, что у них в руках.

– Орудия какие-то, – предположил Макар.

– Это понятно, что орудия. Только вот не орудия труда. Вообще ни разу. А еще очень уж эти орудия походят на ружья!

– Акима, ты ведь третий год зудишь, что нету у нас этой твоей химии. А теперь ружья…

– Да. А теперь ружья! – Аким начал горячиться, – Пока я могиора той стрелой не взорвал, думал, что химии нету. А теперь вот, ружья! Морока нифрильная…

– Акима, не подымай волну, – пригасил Вася, – Ольха, ты что скажешь?

– Про «химии» ничего не скажу, – ответила Ольха, – Но то, что их корабль напитан нифрильной могией под завязочку, можете даже не сомневаться. Я так думаю, что немыслимая его скорость, – та же могия. На одной силе ветра так быстро эта громадина идти просто не способна.

Вася попытался сопоставить озвученные доводы, но сопоставить их пока не мог. Он уже достаточно глубоко погрузился как в личность, так и в память снящегося ему Андрея. Что такое огнестрел, он теперь и сам мог объяснить не хуже Акима. Вот только здесь на Ниферии нет металлов, невозможен порох, а догоняющий их корабль – парусник! Не атомный, не дизельный и даже не на паровом ходу. Парусник, и этим все сказано… Или не все?

– Вась, что делать будем? – спросил Макар деловито.

Вася понимал отчетливо, Макар не о том спрашивает, будет ли бой. Бой для него очевиден. Он спрашивает, какая для боя будет выбрана тактика.

– Что делать? – Васино чутье сражению противилось, – Не знаю, что делать. Невозможно просчитывать бой, когда о противнике ничего не знаешь. Значит так, они нас скоро нагонят. Стрелки и Ольха спрячутся. Да, Акима, ты тоже прячешься. Если запахнет жареным, будьте готовы к стрельбе. Остальным готовиться к бою, но оружие не доставайте пока.

– Вась, – Аким округлил глаза, – Кроме как в трюме прятаться больше негде.

– Вот в трюм и прячьтесь.

– А как стрелять-то из трюма?

– Никак. Как время придет, поднимитесь на палубу и будете стрелять.

Аким хмурился, но спорить не стал. Однако и Ольха не спешила спускаться в трюм.

– Вася, – решила она предупредить, – Боюсь на том корабле очень сильный мога. Возможно, не один. Я чую, там не олухи-пираты. Там люди серьезные.

– Вот поэтому, ты тоже пока прячешься. Все. Бегом. Они близко уже.

Чем ближе подходил корабль, тем больше поражал размерами. Только в высоту их мореходную ладью превосходил вдвое. Вася разглядел и узнал с удивлением корабельную пушку. Полтора десятка солдат в типовой форме держали в руках ружья. Странные ружья. Ни прицела, ни простейшей мушки на стволе. Да и держали у живота, будто в прицеливании и нужды никакой нет.

– Эй. На судне! – разнесся с огромного корабля многократно усиленный властный голос, – Вы незаконно проникли во внутренние воды империи. Ваше судно будет конфисковано. Вы будете доставлены в имперский суд. А, да… Сопротивление бесполезно.

Последние слова произнесены были нехотя, будто бы в угоду положенному правилу. Будто бы тот, кто их произносил предпочел бы, чтоб они все-таки «посопротивлялись». Но Вася уже и сам понял, – бессмысленно. Он показал украдкой парням пальцовку, чтоб не дергались. Придется сдаваться. Он сжал Макару плечо. Понимал, как не хочется тому отдавать подаренный ханом меч. Но видно не судьба ему ходить с богатым клинком. Эльфийский меч отобрали. Этот тоже отберут.

– Наши приборы фиксируют на вашем судне одиннадцать разумных, – снова загремел голос, – Приказываю остальным выйти на открытую палубу. Оружие сложить. В случае неподчинения будете уничтожены.

И Вася подчинился. Братья Цапли, Аким, Ольха вышли на палубу. Парни бросали оружие себе под ноги. Макар отцепил ножны с мечом, тоже бросил, и ни один мускул на лице не дрогнул. А вот Короток чуть не рыдал. «Не горюй Мышонок, – улучив миг, шепнул ему Аким, – я тебе другой валятор сделаю. А этим… мы еще отомстим». Огромный корабль притерся боком к их ладье. С его высокого борта перекинули веревочный трап.

– Поднимайтесь по одному, – в разносящемся с корабля голосе ощущалась этакая ленца, притомившая рутина. В качестве противника Вася со своими парнями владельцем голоса явно не воспринимался.

Они поднялись один за другим на борт корабля. Бойцы в серой форме их обыскивали на наличие оружия. Нифрил, на удивление, не искали и не отбирали. После подняли трап и даже осматривать ладью не стали. Отошли шагов на триста и шарахнули по ней из кормовой пушки. От единственного выстрела ладья получила такие повреждения, что начала тонуть прямо на глазах.

Вася не мог поверить своим глазам. И даже не убойная сила пушки его так поразила. Ведь сама их ладья – дорогая вещь. А эти захватчики не удосужились даже заглянуть в трюм, да что там, подобрать брошенное на палубе оружие поленились, хотя один только ханский меч стоит целое состояние. Эти моряки просто все потопили, исходно полагая, что никакой ценности на ладье для них нет и быть не может.

Как нет ценности в стеклянных бусах, в бамбуковых дубинках и деревянных луках для любителя сафари на джипе с навороченной оптикой на карабине. Его ребят воспринимают как папуасов недалеких. Вася испытал какую-то даже веселую злость. Он чувствовал, что дружбы с этими имперцами не выйдет, а вот подраться с ними еще придется. Со временем… когда выяснится, чего они собою стоят и что там за ружья такие без прицелов. Макар, будто почувствовав его настрой, шепнул ему в ухо:

– Вась, ты заметил? Оборотня-то у них нету.

Вася едва удержался, чтоб не хлопнуть себя полбу. Кабы глазастый Макар ему не указал, сам Вася так бы и оставался со странным ощущением, что что-то не так в этих бойцах. А у них действительно отсутствовал оборотень. Вася слегка кивнул Макару утвердительно. Деталь важная!

Глава 2. В клетке

Их отвели куда-то глубоко в нижнюю часть трюма явно ниже уровня воды, где заперли в клетку, для одиннадцати человек слишком тесную. Когда конвоиры в серой форме ушли, Вася перевел дух, все ж таки убивать сразу их не стали. Хотя, радоваться тоже нечему, обещание доставить в имперский суд ничего хорошего не сулило. На одном суде он уже побывал, на ханском. Азум тогда отправил его с ребятами на верную смерть и не прирезал сразу только потому, что сам князь за них заступился. В этот раз даже князь не заступится, не знает князь ни про какую империю.

Никакого окна, само собой, в этой части судна и быть не могло, но свет худо-бедно изливался из вмурованной в потолок приспособы. Аким было полез ее осматривать, но его одернули и заставили сесть.

– Ну что ж, – начал Вася, когда они тесно расселись на полу маленькой камеры, образовав что-то вроде совещательного круга, – Будем разбираться.

– А то ж, – Акима вынудили сесть, но чтоб заставить его молчать требуется либо угроза жизни, либо дело. Кроме разговоров других дел в этой клетушке не предполагалось, и он, ясное дело, взял слово первым, – Тут разбираться и разбираться. Мы, оказывается, целую империю под носом прохлопали.

– И это первая странность, – Вася для наглядности загнул на руке один палец, – Целая империя с пушками, ружьями и огромными кораблями. И никто про нее даже не слыхивал.

– И оборотня не имеют, – вставил Макар и добавил зачем-то без всякой связи, – Хотя одеты по образцу.

– К нифрилу странно относятся, – отметила Ольха, достав из кармана, она показала несколько монет, – Я точно знаю, этот корабль насквозь пропитан нифрильной могией, но нифрил у нас даже не искали.

– А ессо у них имеется имперский суд, – Короток тоже решил внести вклад в перечисление странностей, – Ну как так-то? Кого напугаес таким судом, когда про него никто не знает?

– Ну почему же никто? – вдруг донесся со стороны неожиданный голос, – Меня имперским судом еще бабка стращала. Хотя… вашим Белым волком – Красным князем пугала чаще…

– Кто здесь? – пока остальные только начали озираться, Макар успел подскочить на ноги.

– Да не пугайтесь. Я здесь. В соседней камере.

По другую сторону коридора за прутьями точно такой же клетки стоял эльф, настоящий, черноволосый, только челка у него была белая.

– Эльфе-е-нок?! – у Ольхи от удивления отвисла челюсть, – Ты? Ты! Ты… что не убиваемый что ли?

– Я тоже рад тебя видеть, ведьма, – эльф даже не без галантности отвесил поклон, – Я так долго тебя ненавидел, что ты мне теперь как родная. Посему можешь называть меня просто Лери.

– Как ты здесь оказался, Лери? – строго спросил Вася, он вспомнил эльфа, от которого однажды спас Ольху в ойсбургском порту.

Судя по раздувшимся крыльям носа, эльф Васю тоже вспомнил. Рука его сама невольно потянулась к скуле, когда-то ушибленной Васиным крестьянским кулаком.

– История моя горька и печальна, но утруждать вас полным пересказом я не стану, – сдержанно ответил эльф.

– Это ты большое одолжение нам сделаешь, – жизнерадостно согласился встрявший Аким, – Вся история – это перебор. От самого «залпа Авроры» даже я свои истории не начинаю.

– Я умею быть кратким, – холодно сказал эльф и продолжил, обращаясь к Ольхе, – Твой матерый меня спас. Он выдавил вместе с кровью большую часть яда. И вовремя наложил заморозку. Остатки яда не попали в голову и сердце. Каким-то чудом мертвые в тех кустах меня не учуяли. Я выжил.

– Тот матерый его отец, – сообщила Ольха, указав на Васю. Однако на эльфа видимого впечатления ее слова не произвели. Он продолжал рассказывать и смотреть только на нее.

– Когда я очухался, город кишел Поднятыми мертвецами. Но мне снова повезло. Меня подобрали и затащили на эльфийский корабль. Я думал, вернусь, наконец, на острова, но… мы попали в шторм.

Эльф замолчал и помрачнел, вспоминая. Подгонять его никто не стал, ждали, когда сам продолжит.

– Буря унесла нас далеко на юг. Когда она утихла, мы радовались, что все обошлось, но появилась эта образина, – эльф обвел решетки ненавистным взглядом, – В общем, мои спасители решили принять бой. Корабль потопили. Всех убили. А я… опять выжил.

– Да ты и впрямь везучий, – восхитился Аким.

– Знали бы вы, как я устал от этого «везения», – ответил эльф с горечью.

– А что там насчет бабки? Которая судом пугала, это давно было?

– В детстве, – пояснил эльф, – Моей бабке, почитай, триста лет. Она много чем пугала. Я думал, старческие бредни. Оказалось, нет.

– К старикам надо прислушиваться, – наставительно сказал Вершок, – Они в себе мудрость носят.

Насчет старческой мудрости эльф высказываться не стал. Но, судя, по кислому выражению на лице, с Вершком он не согласился.

– А что еще говорила бабка? – продолжал допытываться Аким.

– Мало чего, – эльф покривился, – То есть говорила-то она много. Не заткнешь. Но что из ее россказней было про империю, вот так сразу и не ответишь.

– И все же, – поднажал на эльфа Вася, – От того что ты вспомнишь, может наша жизнь зависит. Откуда она вообще узнала про эту империю?

– Я так понял, что раньше имперцы ходили к нам на острова. Торговали. Даже делились знаниями.

– А почему теперь перестали?

– Опять же, по бабкиным словам, – пожал плечами эльф, – Расхотели они нас дальше учить, потому как в обмен мы им дать ничего не могли.

– А чему учили-то?

– Так тайнам нифрила, – пояснил эльф, – О том, как можно использовать нифрил они знают очень много.

– А, кстати, – спросила Ольха, – Почему у нас нифрил не отобрали, ты не знаешь?

– Догадываюсь…

– И почему же?

– У них тут глушилки стоят. Использовать нифриловые заклятья здесь вы не сможете.

Ольха тут же попыталась засветить монету.

– Леший, не получается, – сообщила она после нескольких попыток.

– Вот именно, – эльф утвердительно кивнул, – И ваш нифрил им не нужен. У них самих его как грязи. Это бабка так говорила. И еще. Их могия не такая, как у нас. Вот вы думаете у них сильный мога на корабле?

– А чего тут думать, – вскинулась Ольха, – Вон как нифрильным духом шибает.

– Не-а. У них нифриловых приказов – на все случаи жизни. А пользовать их любой может.

– Погоди-ка, – возразила Ольха, – Мога использует монету, как вспомогательное средство. Но не более. Все зависит от его личной силы и искусства.

– Вот поэтому моги у них и перевелись. Их заклятия не требуют ни силы, ни умений. Сказано же, в тайны нифрила они проникли намного глубже нашего.

– Чет, странно это.

– А я кажется понимаю, – раздумчиво сказал Аким, – Когда на смену личному мастерству приходят технологии, это самое личное мастерство исчезает за ненадобностью. Прав этот эльф. Если довели они свои знания до такого совершенства, что каждый дурак может те заклятья пользовать, так и не нужны им больше моги.

– Ну хорошо, – заговорил Вася после некоторого молчания, – А про оружие их что можешь сказать?

– Могу сказать, что оно вполне себе смертоносное, – ответил эльф, – Через те горловины плюет невидимыми глазу снарядами. С одного попадания убивает.

– А как целят они?

– Никак, – эльф обреченно махнул рукой, – Те снаряды сами летят куда надо. Даже препятствие загибают, а через него бац… и дырка в голове!

– А не врешь?

– Сам видел.

– Вот те на, – Макар даже присвистнул, – А как обарывать их?

Эльф промолчал. Как «их обарывать», он не имел ни малейшего представления.

– Подумаем, Макарка, – урезонил Аким, – Когда поймем по какому принципу их ружья цель находят, тогда и решение найдем.

– А скажи еще… Лери, – Ольха все же решилась назвать эльфа по имени, – Там в порту, когда тебя ядовитая стрела сразила, ты сказал про могу с Черепашьих островов. Так он на деле-то – тоже имперец?

– Думаешь я тебе при смерти соврал? – эльф скривился в «понимающей» ухмылке, – Нет, не соврал. Тот мога себя именно так и называл. А то, что он может быть имперцем… теперь да. Теперь и я так думаю. И бабке своей верить начинаю…

Для друзей потянулось томительное ожидание. Раз в день им приносили еду. Дважды в день их выводили в отхожее место. Строго по одному и под конвоем. Парни строили все мыслимые предположения, как скрутить конвоиров, но придумать ничего так и не смогли. Имперские бойцы в серой форме не оставляли ни единого шанса. Конвоировали с соблюдением строгих правил, бдительности не теряли, как по отработанному, по меньшей мере два ствола всегда наставлены были, как выразился эльф, «горловинами» на ведомого справлять нужду пленника.

Ольха в прениях не участвовала и большую часть времени занимала себя, вслушиваясь в мешанину корабельных заклятий. Благодаря особой способности видеть самую суть нифрильной могии, за это время она их пересчитала и распознала назначение. Хотя поначалу задача казалась невыполнимой. Принцип строения заклятий был для нее совершенно новый, но она справилась.

Первым она смогла прочитать заклинание светильника, что освещал их клетку. Им оказался деревянный брусок с нифриловым покрытием. Аким добрался до него в первый же день. Снять, правда, для осмотра не смог. Зато поскреб немного и сделал предположение, что покрытие наносилось путем напыления на клейкую поверхность мелкой нифриловой «муки». Так это или нет не столь важно. Важно, что решетчатого строя как у обычной цельной монеты это «напыление» не имело. И тем не менее, заклятие в этом тончайшем слое присутствовало и исправно работало, выдавая зеленый нифрильный свет.

Ольха двое суток ломала голову над тем, как может держаться заклятие на этом покрытии, пока не обнаружила, что вместо обычных ячеек, способных держать в себе целостный образ, покрытие имеет просто огромное количество ячеечек мельчайших, содержащих вместо образа, простейший знак. Когда она поведала об этом открытии, Аким тут же вспомнил о двоичном коде, и о том, что на Старшей Сестре сложнейшие вычислительные устройства выстроены на самой простой основе: ноль – единица.

Поскольку Ольха уже сталкивалась с программированием, ей еще Хухля многое объяснял, когда работал над своей Сетью, она быстро ухватила общий принцип, и распознание заклятий стало лишь делом времени. Некоторые заклятия оказались слишком сложны для нее. К примеру, как работает навигационный прибор этого корабля, она так понять и не смогла. Оружие, к расстройству парней, тоже осталось для нее загадкой. Но зато она поняла, как работает нифриловая «глушилка», не дающая засвечивать нифрил, и она нашла способ «заглушить глушилку».

За основу она взяла заклятие, что подарил ей когда-то старый Лис Бартоло. То, которое позволяло скрыть нифрил от нифрилоискателя, и послужило в свое время службу, делая человека невидимым для Поднятых мертвецов. Еще позже это заклятие оказалось способно вообще предотвращать «поднятие» мертвеца.

В этот раз, чтобы справится с «глушилкой» над ним пришлось хорошо поработать и подстроить под особый способ кодировки, используемый на корабле. Зато, когда Ольха с видом ярмарочного ловкача засветила монету, ради смеха создав морочного Акиминого двойника, сам Аким от радости вскочил и замахал в возбуждении руками.

– Да ты прям великий хакер, Ольха! – устоять на месте Аким не смог, а бежать в тесной клетке было некуда. Он кинулся было поначалу обнимать саму Ольху, но в последний миг постеснялся, поэтому обнял попавшегося под руку Мышонка и проорал ему в ухо, – Теперь мы их сделаем!

– Се ты мне крисис в ухо прямо, – обиделся Короток, прикрываясь ладошкой, – Я сяс сють не оглох.

Вася потратил минуту, чтоб успокоить Акима, а потом и всех остальных. Как только он рассадил всех по местам, заговорил нарочито спокойно и деловито:

– Итак. Теперь мы можем использовать нифрил. Я хочу услышать полный перечень нифриловых приказов, заклятий и проклятий, что нам теперь доступны.

Все замолчали и посмотрели на Ольху, как на самого знающего могу.

– В монетах недостатка нет, – сказала Ольха, показывая полгорсти монет, – Могу морок навести, могу и боевым проклятием жахнуть… Одним словом, все, что мы и раньше использовали. У нифрила, сами знаете, только одно ограничение. Он воздействует на сознание живого существа. Пилить решетки и резать глотки нифрил не способен.

– Обождите-ка, – Вася обозначил голосом, что принимать за очевидность сказанное не торопится, – Оно все так. Все заклятия, все проклятия либо усиливают, либо ослабляют, как ты верно сказала, живых существ. Но! Нифрил вот используется для освещения помещения… а еще любой крестьянин с нифрильной копейкой может развести огонь. Получается, что не только на сознание… На вещи нифрилом тоже можно воздействовать.

– И с химией все не просто… – вставил Аким, но под Васиным суровым взглядом сразу примолк.

– На этот счет мало что могу сказать, – ответила Ольха, – В академии говорилось про побочные свойства в использовании нифрила: свет и нагрев. Считаются эти побочные свойства помехами, потому как нифрил от нагрева разрушается. Кстати, заморозка – то же яйцо только вид сбоку. Его действие основано на способности нифрила принимать и отдавать тепло.

– Ладно. Свет и нагрев пока отложим, – продолжил рассуждать Вася, – Но вот ты сказала, что такой огромный корабль на одной силе ветра так быстро идти не может. Я так понял, ты подразумевала, что ему помогает нифрильная могия.

– Извини, Вась. Что могия помогает движить корабль, это точно. Но как именно, не знаю. Могу только сказать, что вон там, – Ольха указала в заднюю часть, – Работает какой-то прибор. Вроде он вращает что-то.

– Может турбина? – опять влез Аким, но Ольха только беспомощно пожала плечами. Ни о каких турбинах она, само собой, слыхом не слыхивала.

– Ладно, – Вася кивнул Ольхе успокаивающе, мол разберемся со временем, – Давайте думать, как из этой клетки выбираться.

– Из клетки выбраться мало будет, – подал голос Макар, – Еще всю команду положить придется. Когда нас вязали, я видел полтора десятка бойцов. Но на деле их, я чую, полусотня, не меньше.

Оспаривать Макаркино чутье никому в голову не пришло.

– Дела-а, – протянул Вася, – Не зная ничего про их оружие, расположение помещений и где кто находится, нам нужно захватить корабль, перебив при этом полусотню бойцов. Задачка!

– А захватывать весь корабль необязательно, – все обернулись на соседнюю клетку с эльфом. Эльф Лери стоял, вцепившись руками в прутья и смотрел на них с надеждой, – У них на палубе есть быстроходная шлюпка.

– Насколько быстроходная? – тут же спросил Вася.

– Быстрее эльфийского корабля, – покривился эльф и попросил, – Только не оставляйте меня здесь.

Глава 3. Побег

На разработку плана ушла вся вторая половина дня. Опирался этот план на смелое Акимино утверждение, что конвоиры действуют по жестким правилам, нарушить которые они не посмеют. Когда поздним вечером явились трое конвоиров, чтобы сводить каждого пленника на отправление нужды, они были готовы к его воплощению.

Шаг первый: усыпить бдительность.

Для этого друзья стали делать на первый взгляд нечто совершенно противоположное, что, могло показаться, не только не помогало усыпить бдительность, а наоборот, заставляло ее обострить: тянули время как могли, подолгу не выходя из отхожего места, а когда подходила очередь идти следующему, принимались вяло спорить, кому именно идти. Конвоиры начали покрикивать и угрожать:

– Бараны, – негромко ругался один из них, – А ну быстро следующий на выход. Завтра без кормежки оставлю.

– Начальник, права не имеешь, – лениво выбираясь из клетки, заспорил Аким, – Мы уже неделю тута маринуемся. Устали сидеть, сил никаких.

– Какая неделя?! Вы здесь четвертый день, – конвоир сам не заметил, как вышел из себя, – Шевелись, животное. Устал он…

Аким «качал права» всю дорогу, а потом ухмылялся нагло, когда презревшие уставные положения бойцы, не выдержав, выволакивали его из тесной кабинки.

– Штаны! – голосил он при этом, – Штаны-то дайте застегнуть, ироды.

И так каждый, как умел, оставаясь в рамках дозволенного, старался досадить конвоирам и оттянуть как можно больше времени. Мышонка вояки уже без стеснений тащили за шкирку.

– Я не успел, – возмущался Короток, – Слыс, ты. Я не могу, когда над дусой стоят…

Макар пошел предпоследним. В противовес остальным он вел себя сдержанно. Но когда привели обратно к клетке и отперли ее, чтобы завести внутрь, он вдруг начал упираться.

– Васю-то еще не выводили, – заупрямился Макар, – Вы про Васю забыли.

– Не забыли, – сквозь зубы процедил боец и попытался ударить Макар прикладом в спину, – А ну заходи.

Макар, перешедший на волка, чего лишенные тонкого видения конвоиры совершенно не заметили, с легкостью увернулся от приклада и вцепился в прутья.

– Ага, вы меня заведете в клетку и запрете. А Вася там останется!

Эта выходка Макара стала последней каплей. Вместо отведенных по уставу пятнадцати минут пленники и так уже отняли больше получаса. Конвоиры были на взводе, обозлены и утомлены бараньим упрямством. Их бдительность не просто «уснула», а «рухнула» от переутомления.

– Вы… вы что себе позволяете, нарушитель? А ну пошел в клетку! – глаз конвоира налился кровью, а Макар понимал отчетливо, по самой грани он сейчас идет, насколько бы ни был верен боец уставу, всякое терпение свой предел имеет. Однако первый шаг плана был выполнен. В таком состоянии ни о какой бдительности бойцов больше не могло быть и речи.

Шаг второй: сбить конвоиров с толку и отвести внимание от себя.

– Я позволяю? – нарочито удивился Макар, уставившись куда-то вглубь коридора за спину бойца в серой форме, – А почему у вас по трюму мертвецы разгуливают?

– Какие еще мертвецы? – конвоир невольно обернулся и глаза его от удивления и ужаса округлились. Прямо на него, выставив угрожающе черные когти, шел преображенный Поднятый мертвец.

Боец взвизгнул и выстрелил в мертвеца, не заметив от страха, как прошла пуля сквозь наведенный морок, не встретив сопротивления. Оставшиеся два конвоира тоже выпустили Макара из внимания. На несколько мгновений всего выпустили, но много ли надо Макару?

Шаг третий: устранить конвоиров.

Сотворив морочного мертвяка, Ольха для верности еще жахнула проклятием «цепенящего ужаса». Поскольку клетка была открыта, Вася кинулся Макару на подмогу, но выскочив, успел припечатать в скулу только одному. Другие двое уже валялись в отключке, в оборотне Макарка стремителен как коршун.

– Успел бабахнуть, зараза, – сказал он, указывая на бойца, лежащего в проходе безвольной поломанной куклой.

– Не страшно, – выходящий из клетки Аким махнул рукой, – Не такой уж и громкий выстрел у этих ружей. Каблуком об пол бабахнуть и то громче получится.

Аким бегло, но со знанием дела осмотрел трофеи. Отметил наличие спускового курка. Отщелкнул коробочку магазина, вместо ожидаемых патронов ружье оказалось снаряжено небольшими тяжелыми зелеными шариками.

– Хех, – удивился он, – А эльфенок-то прав, нифрила у этих ребят куры не клюют. Они даже пули из нифрила делают.

– Вы меня выпустить не забудьте, – недовольно отозвался из своей клетки «эльфенок».

Эльфа выпустили. Вася, Макар и Аким накинули на себя снятые с бойцов серые куртки. Самих конвоиров заволокли в клетку и заперли. Ружья отдали Цаплям.

– Прям в тютельку получилось, – радостно заявил Аким, – Каждому Цапле по ружбайке.

Шаг четвертый: зачистить палубу и перекрыть к ней доступ из трюма.

Первым отправили Макара. Он и так-то по себе пластун не из последних, так Ольха еще кинула на него полог невидимости. Ему хватило меньше минуты, чтобы оббежать палубу и вернуться в трюм с отчетом.

– На верхней палубе шесть рыл, – докладывал он, – Один на корме рулем правит. Без оружия. Рядом с ним вожак трется. Похоже тот, что нам в громкоговоритель вещал. Один еще палубу шваброй трет. Этот опять же без оружия. Два бойца слоняются, вроде как караульные, эти с ружьями, но ходят сонные, снять их секундное дело.

– А последний? – спросил Вася.

– А вот последний – то заноза, – сообщил Макар с заботой в голосе, – Мало, что в корзине сидит на мачте. На высоте в четыре моих роста. Так еще зыркает по всей округе. А ружье у него большое. Против этих вдвое будет. Всяко его первым снимать надо.

– Ты им и займешься, – кивнул Вася, – Справишься?

Макар хмыкнул. После томительного сиденья в клетке у него руки чесались, а прошедшее устранение конвоиров для него что малый кус для сутки нежрамшего, раззадорило только.

– Вот и ладно, – состояние Макара Вася считал безошибочно, – Ольха, держи на Макарке невидимость. Цапли, если у Макара пойдет что не так, стреляете по вдальсмотрящему в гнезде. Но только в крайнем случае!.. Не дай бог Макарку зацепите.

Цапли кивнули одновременно как один.

– Бобры. Вырубаете полотера со шваброй и перекрываете второй выход на палубу, тот что на корме. Ты, Лери, – обратился Вася к эльфу, – Останешься здесь. Твоя задача этот выход замуровать.

Получив утвердительные кивки, Вася продолжил:

– Рулевого и вожака на корме придется оставить напоследок. Они вроде без оружия, но ты, Ольха, как только Макар снимет «птенчика», будь готова жахнуть по ним с расстояния.

– «Цепенящий ужас» по конвоирам хорошо прошел, – предложил Макар.

– Ага, вот оно… в самый раз. Вершок и Мышонок со мной. Пойдем караульщиков снимать, – обращаясь ко всем, Вася добавил веско, – Имейте ввиду, делаем тихо, заходим сзади, ломаем кадыки «нежно», и чтоб ни писка! Макарка своего первым снимает и сразу дает отмашку остальным. Все… попрыгали.

Получив боевые задачи, друзья выскользнули на палубу и разлетелись стремительными тенями, какие оставляют на земле пролетающие птицы: не успел глаз перевести, а уже и нет их. Эльф даже головой покачал уважительно. Оставшись один, взобрался по ступенькам последним, но выходить на свет пока не стал.

Лери не был в обиде на Васю, что тот поручил ему самое простое дело. Он бы и сам на его месте поступил так же. Доверие еще заслужить надо. Эльф осторожно высунул голову и осмотрел тяжелую дверь. «Открывается наружу, – подумал он, – Если выйти и за собой запереть, то останется только привалить чем-то тяжелым.

Он огляделся. Палубные надстройки, мачты, хлопающие на ветру паруса и много-много растянутой веревки. Ничего, чем можно дверь привалить. Зато прямо возле выхода обнаружил оставленное кем-то деревянное ведро. Под палящем солнцем оно успело подрассохнуться, и между составляющими его рейками проявились щели, – «а что, сойдет. Навыдергивать реек, подклинить ими дверь, изнутри так просто будет не открыть».

Но сначала дождаться, когда Макар даст «отмашку остальным». Лери не знал, какой именно знак подаст этот Макарка, а спросить заранее не подумал. «Эх, как бы беды не вышло, – подумал он, слыша доносящиеся из глубин трюма звуки и голоса, – не прозевать бы время, когда клятую дверь заклинивать. Рано – шуму наделаешь, поздно – не успеешь выход перекрыть».

Эльф помнил, что Макар должен снять кого-то засевшего высоко в корзине, он еще немного выдвинул голову из проема и задрал вверх в расчете высмотреть сидящего высоко на мачте. Той корзины он так и не увидел, видимо ее парусом заслоняло, зато заметил, как с кошачьей стремительностью метнулась вверх по вантам едва угадываемая фигурка. Кабы Лери не знал заранее, под заклятием невидимости ни за что бы того Макара не углядел.

Вжавшись спиною в мачту, Макар чуть постоял, давая время остальным занять позиции, а потом легко вскарабкался наверх и мягко запрыгнул в корзину. Наблюдатель, что всматривался в далекий горизонт, его не то что не увидел, не услышал, даже не почуял. Макар подшагнул сзади, резко сжал шею бойца пальцами обеих рук, рванул на себя и вниз, одновременно вдавливая пальцы и ломая горло. Осторожно опустил обмякшее тело на дно корзины. Один готов.

Глянул уважительно на огромное ружье, стоящее на сошках в особом креплении, и решил, что оставлять такую громадину здесь не стоит. Обвел взглядом палубу, с высокого места видную как на ладони, и прокричал морской птицей знак начала атаки.

Вася одним прыжком сблизился со спины с караульщиком. Захватил шею под локтевой сгиб, завалил на пол, придавил сверху своим телом с одновременным удушением. Вершок, лось этакий, второго караульщика схватил за голову лапищами своими, сдавил и натужно дернул вбок. Толи раздавить он башку ему хотел, как яичко, толи оторвать к лешему, но судя по неприятному хрусту, в итоге просто свернул шею. Караульщики «вышли».

Бака деловито подошел к полотеру и небрежным движением, будто обнять собирался, загреб его голову себе под мышку, как охапку дров. Подоспевший следом Дука сцапал бойца за ноги и потянул на себя. Некоторое время Бобры тянули беднягу в разные стороны, Бака за голову, а Дука за ноги. Нет, совсем порвать полотера у них не получилось, но боец все-таки помер. Тут ведь что главное? Если Вася приказал «подходить тихо и ломать «нежно» без писка», то приказ был выполнен в точности, пусть и в меру способностей исполнителей. Еще один устранен. К оставшимся противникам на корме: рулевому и вожаку, они подошли все вместе и уже не скрываясь.

– Эй, – окрикнул Вася, – Как видишь, мы все-таки решили посопротивляться. Будем разговари…

Вожак в сером мундире разговаривать почему-то не пожелал, а сразу начал ругаться и угрожать и полез доставать что-то из поясной кобуры. Цапли, простоявшие всю операцию по зачистке палубы без дела, колебаться не стали. Им тоже хотелось внести лепту, а потому даже прям с готовностью радостной разрядили ружья. Хоть стреляли от пояса, не целясь, все пули будто сами цель нашли. С тремя ранениями «мундир» упал замертво. Один из Цапель подумал, недолго так, несколько секунд, и пальнул еще и в рядом стоящего рулевого. С прострелянной головой рулевой упал рядом с вожаком.

– Проверить хотел, – пояснил вдумчиво Цапля, – Эльф все верно сказал. Эти пули сами на цель направляются.

– Э, вы чего творите?! Вообще-то, я хотел их допросить, – возмутился Аким, – А еще лучше в плен взять.

– Цапли не виноваты, – заступился Макар, – Вожак у них дурак. Видать до того привык, что все ему подчиняются… даже под ружьями не усомнился.

– Но в рулевого-то зачем стрелять? – досадовал Аким.

– Чего уж теперь, – Вася поморщился. Поставить отдельную задачу по захвату пленного, он заранее не подумал, – Ладно, Акима, ты к шлюпке. Бобры – запереть выходы. Без шума все ж таки не обошлось.

На корабле имелось два спуска в трюм. Один на носу, его заклинил рейками, «распотрошив» деревянное ведро, эльф Лери. Второй на корме. Бобры быстро сбегали оценить эльфийский труд и согласились, что клин в их условиях – наиболее подходящий выход. Еще бы, Лери забивал клинья каблуками со всем старанием. Обе пятки отбил. Дверь, при попытке ее открыть держала, как приколоченная. Бобры набрали реек и закупорили кормовой выход тем же способом.

Аким пошел осматривать ту самую «шлюпку». На таком большом корабле и шлюпка была соответствующая. Всю их компанию могла взять на себя с легкостью. Она имела два треугольных паруса, крепившихся к единственной мачте, один из парусов растянут был к корме, а другой к носу. А еще шлюпка была оснащена силовой установкой с гребным винтом.

«Это даже не шлюпка, – обрадовался он, – это целая морская яхта, оснащенная парусами и двигателем». Чтоб спустить ее не воду, Аким позвал в помощь Бобров.

– Вот эти две лебедки крутите одновременно, – разъяснил он, – Чтобы на воду ровно легла.

Бобры взялись за дело, а сам Аким прошел на нос и осмотрел пушку. Яхта может и достаточно быстроходна, чтобы уйти от громоздкого корабля, но от пушки желательно избавиться. К сожалению, пушка была намертво закреплена на станине. Аким сбегал за шваброй и заодно снял с убитого полотера легкий китель. Действуя ручкой от швабры как шомполом, он как мог глубоко упихал китель в пушечный ствол. «Авось так не выстрелит», – понадеялся Аким.

Они еще грузились в яхту, когда послышались первые удары в запертые двери.

– Проснулись голубчики, – Вася понимал, что время поджимает, – Отходим. Макар на руль, Бобры, поднять паруса. Акима, заводи движок.

– Заводи движок… – бурчал Аким, – Заводи движок… а где зажигание? Где бензонасос? Легко сказать, Акима заводи…

– Акима, не бурчи, – Ольха решительно отпихнула Акима локтем. Зеленый волк на тыльной стороне ее запястья засветился как нифрильная монета. Силовая установка бесшумно заработала, вода под винтом забурлила.

– Научишь потом, – Аким был уязвлен, даже как-то по-детски обижен, что Ольха так легко завела двигатель.

Далеко уйти им не дали. Тяжелые заклиненные двери удержали имперцев ненадолго. Забегали по палубе корабля «серые мундиры», а друзья на яхте успели отойти едва на сотню шагов.

– Ну, зашевелилось тараканье племя, – Вася глядел, как разворачивается корабль, как нацеливают наводчики носовую пушку.

Вася начал прилаживать то ружье на сошках, что прихватил Макар с наблюдательной корзины. Ввиду отсутствия прицела, он выстрелил с мыслью «хочу попасть вон в того». На удивление, получилось. Боец в серой форме упал. Вася еще раз нажал на курок, выбрав целью следующего, но выстрела не последовало. Он стал давить раз за разом на спусковой крючок, все без толку. На его плечо легла маленькая рука.

– Оно еще не зарядилось, – сказала Ольха, – Я постараюсь передать тебе свое видение.

Она присела рядом и достала из кармана монету. Нифрильная взвесь пошла обволакивать ружье, подсвечивая его устройство. Вася увидел крупный узел – хранилище силы. Увидел еще один узел, дающей силовой посыл. Этот узел теперь заряжался, вытягивая силу из хранилища.

– А у Цапли ружье уже через пару секунд второй раз пальнуло, – пожаловался Вася, когда уяснил устройство ружья.

– Так то ружье маленькое. Меньше силы при выстреле требуется.

– Ну да, – понял Вася и крикнул через плечо, – Цапли, стреляй по заряжающим!

Братья стрелки сделали по выстрелу, потом еще по одному. Стало ясно, что стрелять из малых ружей бессмысленно, на расстояние более ста шагов они просто не достреливали. Васе оставалось смотреть обреченно, как наводится на их яхту пушечное дуло. Как такая же пушка, стоящая на корме, с одного выстрела потопила их ладью, он помнил хорошо.

– Макар, – в отчаянии Вася решился на почти бессмысленный ход, – Пробуй вилять рулем, вдруг зараза промахнется.

Макар понял, чего хочет Вася, и резко повел руль, заставляя яхту вильнуть.

– Вась, это не поможет, – убежденно заявил Аким, – Для самонаведения такие маневры не помеха. Если только тот кит…

Договорить Аким не успел. Шарахнула носовая корабельная пушка. Вася невольно зажмурился. Подождал секунду, потом еще одну, а потом открыл глаза. Увиденному он поначалу не поверил. Яхта их продолжала идти, не получив никаких повреждений, а вот дуло пушки было разворочено. Оставшийся заряжающий, в которого Вася так и не смог выстрелить отсутствовал, видимо снесло куда-то. А главное, носовая часть корабля быстро и сильно разгоралась.

– Аки… – Вася прочистил горло, – Акима, ты начал что-то про «кита» говорить.

– Я говорю, «китель» в дуло запихал, – охотно отозвался Аким.

– Это ты хорошо придумал, – одобрил Вася.

Даже когда они ушли от того корабля далеко, и над океаном спустилась ночь, они продолжали видеть во тьме далекое зарево пожара.

– Больсо-о-ой корабль, – с уважением протянул Короток, – До-о-олго горит.

Глава 4. Высадка

Продолжая двигаться на юг, еще через двое суток они увидели материковую береговую линию. Учитывая опыт столкновения с имперским кораблем, подходить к берегу беглецы не торопились. На яхте обнаружился достаточный запас еды и питьевой воды. А двигатель на нифриловом ходу, хоть Ольха и заверила, что его «хранилища силы» хватит на неделю непрерывного хода, пока отключили. За ними никто не гнался, а потому запас хода решили поберечь, паруса и так давали неплохую скорость.

– Чувствую себя Колумбом, – хвастливо заявил Аким, – Фактически мы открыли Америку.

– Скорее Австралию, – показал Вася знакомство с географией Старшей Сестры, – Мы ж на юг все время шли. Впрочем, пусть будет Америка. В любом случае нам нужно перед высадкой найти хорошее место.

– В смысле? Манхеттен что ли?

– В смысле Кубу. Остров свободы, – не очень понятно пояснил Вася.

– А зачем?

– Затем, что всем отрядом на материк не пойдем. Высадим десант. Если десант не вернется, остальные возвращаются и докладывают обо всем князю.

– Судя по этому твоему «остальные», в число десантников ты себя уже включил, – догадался Аким, – Имей ввиду. Я тоже пойду.

– Куда ж без тебя.

– Без него запросто. А вот без пластуна точно никуда, – негромко вставил Макар.

– Вы ничего не забыли? – Ольха тоже не осталась в долгу, – Посольскими полномочиями князь вообще-то меня наделил.

Вася покривился. Брать Ольху он не хотел.

– Вот только не надо делать такой недовольный вид, – возмутилась Ольха, – На том материке нифрильная могия во сто крат сложнее нашей. И кто кроме меня сможет ее осилить?

– Ладно, – нехотя согласился Вася, – Идем вчетвером.

Три дня они шли в восточном направлении, держа далекий берег материка в пределе видимости, пока не обнаружили остров, подошедший на роль «Кубы». Островок был достаточно мал, чтобы не привлечь внимание имперцев, и имел достаточно удобную и мелкую бухту, корабль крупнее их яхты зайти в такую бухту просто не смог бы, сел бы на мель.

– Можно устроить отличное пиратское логово, – с воодушевлением заметил эльф Лери.

– Мы не пираты, – напомнил эльфу Вася.

– Э-э, я хотел сказать, устроить наблюдательную заставу для сбора сведений, – нимало не смутившись поправился эльф.

– Купсы – они самые осведомленные, – радостно зацепился Мышонок за предложение эльфа, – А больсэ всего сведений мы смозэм собрать в ихних трюмах!

– И ты туда же, – Вершок отвесил Мышонку подзатыльник, а эльфу показал кулак, – Никакого пиратства. Только сбор сведений.

– Правильно говоришь. Вот ты за главного и останешься. – похвалил Вася Вершка и повернулся к Акиму, – Постарайтесь с Ольхой рассчитать, сколько нам идти отсюда до берега материка. Надо так подгадать, чтобы высадка прошла поздней ночью, когда у караульщиков сон покрепче.

– Да ну, Вась, ты думаешь они все свое побережье стерегут?

– Людьми вряд ли, – ответил Вася, – Но на основе нифрила они могли изобрести какие-нибудь радары.

– Если они изобрели радары, то время суток для высадки роли не сыграет.

– Сыграет, Акима… Поднять по тревоге отряд, отправить его на перехват – это все время. А поздней ночью по темноте нас еще смоги отыскать.

– Поддерживаю, – Макар принял Васину сторону, – Эти имперцы оборотня не имеют. В ночи они нам не ровня.

– Ладно, – согласился Аким, – Ночью, значит ночью.

Пока Аким с Ольхой, вооружившись нифрильными навигаторами, высчитывали расстояние, а также направление и примерную силу ветра, остальной отряд высадился на сушу. Яхтенный якорь пришлось бросать в десяти шагах от берега, Вася оставил Бобров мастерить мостки, чтобы впоследствии не брести каждый раз до сухого по пояс в воде. За неполных два часа они пересекли остров насквозь от берега до берега и успели вернуться обратно, обойдя уже по береговой кромке.

– Неплохо, – подытожил Макар, – Да что там, отличный остров. Хищников нет. Даже комар не летает. Зато есть черепашьи кладки, непуганая птица, сухая древесина и мал ручеек с пресной водой. Хоть совсем здесь оставайся.

– Сгодится, – согласился Вася и повернулся к Вершку, – Значит так. Ты, Вершочек, как я сказал, останешься за главного. Мы вчетвером пойдем на материк. Так… Сегодня у нас какой день недели?

– Завтра воскресение, – припомнил Вершок и прищурил глаз, – Значит суббота.

– Угу, значит поступим следующим образом. Крутиться у берега вам никак нельзя. Но поздней ночью в следующее воскресение вернетесь за нами туда же, где мы высадимся. Если нас не будет, через неделю еще раз вернетесь в следующее воскресение. Понятно?

– Понятно.

– Если не застанете нас во второй раз, возвращайтесь на континент и доложите князю про империю. Понятно?

– Понятно, – нехотя подтвердил Вершок. Мысль уходить отсюда неполным составом ему совершенно не нравилась, но обсуждать приказы он не привык.

На следующий день чуть солнце перевалило за полдень отплыли. Аким и Ольха подгадали верно. К берегу они подошли глубокой ночью. Когда до него осталось меньше тридцати шагов, спустили на воду небольшой плотик, на который сложили одежду. Сами «десантники» раздевшись спрыгнули в воду. Вася, Макар, Аким и Ольха вплавь погребли к берегу, а яхта сразу пошла на разворот, чтобы вернуться на «Кубу».

Хотя высадка прошла без происшествий, все понимали, повода расслабляться у них нет. Толком не обсохнув, только проводили взглядами уходящую во тьму яхту, сразу кинулись одеваться в сухую одежду. Плотик на всякий случай Аким разобрал и раскидал частями по кустам. Ольха сказала, что чует наличие поисковых заклятий, хотя и слабых. Макар тоже чуял опасность, они перекинулись на оборотней и побежали, не разбирая дороги, неважно куда, лишь бы быстро и вглубь материка.

Уйти далеко им не дали. Уже через час расслышали далекий лай прущих по следу собак. Надеялись, что оторвутся от погони, но куда там. Имперцы знали свое дело, как, впрочем, и местность. Еще через час их уверенно зажимали в «клещи». В ночной тиши примолкшего леса казалось, что собаки бухают со всех сторон.

– Вась, – Макар тронул за рукав, – Я задержу…

– Уверен? – тяжело дыша уточнил Вася.

– А что остается-то? Бегите.

Вася кивнул и побежал, а Макар остался. Через пару минут Вася услышал за спиной, как заполошно зашлась собака, а потом лай ее резко перешел в скулеж, а через мгновение так же резко оборвался и скулеж. На берег-то они высадились без всякого оружия. Все ж таки не воевать шли, а в разведку. Но Макар и без оружия опасен, собачку угомонить способен голыми руками.

Макар зашел за ствол тропического дерева и стал ждать. Собачий лай, приближаясь, становился громче, но реже. Первый охотничий раж у собак прошел, теперь они начинали сберегать силы. Первым на Макара выскочил молодой кобель, кормленый, лоснистый, завидев Макара, радостно возвысил голос, – догнал свою добычу. Кобель оказался непуганый. Кинулся на Макара без затей, целясь вцепиться в руку. По всему видно, так его натаскивали.

Макар сместился с острия атаки, отвел предплечьем собачью морду и кулаком другой руки впечатал в подбрюшье. Кобель упал, заметался, сменил лай на скулеж. Макар подскочил, ухватил пса за хвост двумя руками, раскрутил для разгона и впечатал хребтиной об древесный ствол. Пес не издох сразу, пришлось раскрутить еще раз и повторно долбануть об дерево. Даже труха какая-то посыпалась.

Он едва успел спрятаться за дерево, когда раздались первые выстрелы. В него не попали. Может призагнул эльф, что пули предметы облетают, может просто повезло. Макар перекатом ушел за другое дерево. На него уже выбегали другие собаки. Макар нащупал в кармане чудом завалявшую монету, засветил и приложил псов «цепенящим ужасом». Для малой монеты заклятье оказалось чрезмерным, монетка рассыпалась в труху, но дело сделала. Звонкий скулеж, казалось, весь лес огласил. Макар перебежками, а иногда крадучись, повел погоню за собой.

Вася бежал дальше. Рядом топал Аким, Ольха не отставала, Вася хорошо слышал ее легкий шаг. А потом услышал вдалеке хлопки выстрелов. Вася пошептал заговор на оберег от стрелы и снаряда, прося волчьего бога, чтобы обнесло Макарку несчастье стороной. Выстрели бахать перестали, и Вася боялся даже думать, по какой причине имперцы перестали стрелять. А потом они нарвались на заслон. Вася едва успел прочуять опасность, крикнув:

– Ольха, Акима! Туда бегите, – а сам выбежал на видное место, подставился, давая время друзьям сбежать.

– А ну стой! – услышал Вася грозный окрик.

– Стою, – Вася старался отвечать ровно, не выдавая сбитого дыхания.

По глазам ударил яркий свет, будто прожектор на него навели. Вася прищурился и поднял руки вверх.

– Я без оружия! – крикнул он в сторону слепящего света.

Подошли двое. В руках ружья, целят Васе в живот. Он бы не стал сопротивляться, но ему не понравилось, что светят в рожу клятым прожектором. Не по-людски это как-то. Его обыскали, а он стоял смирно. Ему завели руки за спину, а он не сопротивлялся. Его попытались ударить прикладом в спину, а он был в оборотне и спиной чуял…

Увернулся от удара прикладом, вызволил руки из захвата, ударил лбом в переносицу одному, подшагнул и раскрытой ладонью ударил снизу-вверх по носу другому, ломая носовой хрящ. От источника слепящего света раздался грозный окрик. Вася прикрывался телом оседающего на землю бойца, выхватил ружье из его слабеющих рук и разрядил прямо в пятно раздражающе яркого света. Прожектор тут же погас, а тот, кто кричал грозно, не заткнулся и продолжал кричать.

«Странные они эти имперцы, – подумал Вася, – На опасность отвечают руганью. Цивилизация людей отупляет». Он обошел крикуна сзади, благо в установившейся тьме не видно не зги. Придушил, уронил, а потом не сдержался и руку сломал засранцу. Чтоб знал на будущее, как в рожу фонарями светить. «Что за уловки ментовские?» – подумал в сердцах и приложил еще напоследок пинком по ребрам.

Осознав, что вся засада и состояла из трех человек, и что нарвались они скорее всего случайно, Вася кинулся догонять Ольху с Акимом. Окликать их он боялся и довольно скоро понял, что след их потерял. До рассвета бежал в надежде, что наткнется на них. Но так и не наткнулся. Когда забрезжило утро, Вася понял, что остался один.

Аким осознавал своего оборотня хуже остальных. Он сосредоточил все внимание на беге по ночному лесу, думая только об одном, как бы не подвести друзей, как бы не споткнуться, не упасть, не покалечиться. Он настолько полно сосредоточился на беге, что перестал слышать и видеть что-либо вокруг. А когда восходящее солнце осветило лес в полумрак, понял, что рядом никого нет. Он совершенно не помнил, когда оторвался от друзей. Помнил смутно лай собак, помнил далекие выстрелы, помнил, как полыхнуло ненадолго ярким светом, и как Вася приказал бежать в другую сторону. Он побежал в другую… Вот и убежал. Ото всех.

– Ну, дура-ак, – отругал себя Аким, – Что делать-то теперь?

Макар увел погоню от друзей, а вот самому оторваться не получилось. К утру его все-таки обложили так, что выскользнуть он уже не смог. Пришлось сдаваться.

– Эй, – крикнул он из густо поросшего оврага, в котором пытался отлежаться. Псы его чуяли и кружили все ближе, сжимая круг поиска, – Я сдаюсь.

– Выходи, – тут же отозвался имперец с явным облегчением, ночная погоня измотала даже собак, люди просто с ног валились, – Оружие на землю, руки вверх.

– Нету у меня оружия, – ответил Макар, вставая в рост с поднятыми руками.

Макару связали руки за спиной, потом избили. Особенно старался один блондин с родинкой на щеке. Когда Макар упал, тот долго еще запинывал его ногами:

– Ты что с собаками сделал, мразь? – он выплевывал из себя слова на свистящем выдохе и раз за разом обрушивал на Макаркины ребра грязный сапог, – Ты лучших собак мне испортил своим проклятием, гнида. Лучших! Ты слышал?

Макар молчал. Если те собаки, которых он приложил «цепенящим ужасом», были лучшими, то может он и поторопился сдаваться. Так себе собачки: и для схватки обучены плохо, и боевых заклятий им нюхать раньше явно не давали. Макара это соображение даже удивило, коли в этой империи нифрила как грязи, то сопротивление нифрильной могии собакам должны бы были с молочных зубов прививать.

Потом его подняли и погнали обратно в сторону моря. К полудню привели на большую заставу на берегу. Макар с сожалением смотрел на раскинувшийся у ног океан, у пленного, такое зрелище воплощенной безбрежной воли, вызывало чувство щемящей тоски. Он предпочел бы сейчас оказаться на «Кубе». Подумал с теплотой о друзьях, оставалось надеяться, что десант успешно проведет разведку и вернется назад на яхту к остальному отряду.

Потом водили в допросную. Но спрашивали мало, тем более, что Макар предпочитал отмалчиваться. Больше опять били. Имперцы почему-то были уверены, что Макар – обычный пират. Разуверять их он не пытался. Потом отвели к судье. Тот самый имперский суд оказался делом совершенно плевым. Макар даже испытал разочарование, все ж таки предыдущий суд проходил во дворце, а судьей выступал сам Азум-хан.

Здесь же Макара завели в сырую и жаркую бамбуковую хижину, где обильно потеющий полноватый имперец в таком же сером мундире, как и все остальные, позевывая, признал его виновным в пиратстве и назначил отбытие бессрочного наказания на нифриловом руднике. На его послужную дорожку, прописанную по внешней стороне левой руки, к Макаркиному удивлению, даже не взглянули.

Зато поставили нифрилом нелепый знак на внутренней стороне запястья. Нарисовали в ряд несколько черточек одинаковой длины, но все разной толщины. Под каждой черточкой – цифра. Потом отвели в трюм транспортного судна, где уже сидели в клетках два десятка таких же как он неудачников. Ждать на месте долго не пришлось. Уже к вечеру судно вышло в море, а еще до темноты свернуло в речное устье. Макара повезли куда-то в материковую глубь.

Вася выбрел на пыльную проселочную дорогу, ведущую вглубь материка, и зашагал с уверенным видом. До самого полудня никого на этой дороге не встретил, пока не показалась ему стоящая на обочине телега. Когда Вася подошел ближе, увидел выпряженную из телеги, отведенную в тенек лошадь, человека, по виду явного крестьянина, и что у телеги слетело колесо. Не раздумывая, как это и водится у деревенских, подошел и взялся помогать мужику садить колесо на ось.

Мужик помощь принял безо всякого удивления. Вдвоем они споро восстановили целостность средства передвижения. Мужик сделал перерыв на пару глотков из тыквенной фляги, а Вася, пока тот передыхал, запряг лошадку. Можно было трогаться. Они с тем мужиком едва обмолвились парой предложений, но Вася уверенно забрался в телегу, а мужик слова не сказал. Тронулись молча и еще с полчаса провели в молчании.

– Ты из деревенских никак? – наконец спросил мужик и протянул Васе флягу.

Вася из вежливости сделал маленький глоток. Понял, что во фляге нифрильный настой и незаметно, чтоб не обидеть мужика, выплюнул.

– Из деревенских, – подтвердил он.

– Ну и как?..

– В смысле? – не понял Вася.

– В смысле пиратства, – пояснил мужик, – Облаву на тебя делали, не иначе. Разбогател?

– Разбогател? – переспросил Вася и настороженно покосился на деревенского, но тот выглядел совершенно спокойным, одно только голое любопытство, – Не. Ни копья не нажил.

– О-от! – Васин ответ не иначе подтвердил какое-то его личное убеждение, – Главно, жив остался. Главно, понял, что если был крестьянин, то, значит, крестьянином и будешь. Иль не набегался? Иль снова хочешь удачу попытать?

– Набегался, – почти искренне признался Вася.

– И то ладно… А вон тама наше село, – крестьянин Васиным ответом явно удовлетворился и до самого села больше ничего не сказал.

Ольха легко бежала по тропе. Слышала, как ломится Аким через кусты, но кричать ему побоялась, до последнего думала, что он выйдет на тропу сам. На тропу он так и не вышел, затерялся где-то в буреломе в густом кустарнике. Она постояла немного в надежде, что он вернется. Но в предрассветном лесу было тихо. Ольха побежала дальше по тропе.

К утру тропа вывела ее к поселению. Она не знала, как поступить, а потому поступила так, как поступала в незнакомых местах раньше. Спросила у прохожего дорогу к главе поселения и, благо идти оказалось недалеко, уже через несколько минут произнесла своеобычную фразу:

– Здравствуйте. Меня зовут Ольха. Служба порученцев князя Вереса. Я прибыла к вам с посольской миссией.

Глава 5. «Деревня»

Аким брел и брел, да все через какие-то кусты и овраги. Он ругал сам себя, но чего не умел – того не умел. Без друзей отыскать тропу самостоятельно ему не суждено. Однако ближе к вечеру судьба проявила ему милость. Аким вышел на обжитое место. Впрочем, так себе обжитое. Три постройки – одна другой меньше. Но Аким и тому был рад. Отряхнул как мог с себя пыль и грязь, обтер пучком травы сапоги и, стараясь держаться уверенно, вступил на землю обетованную. И обалдел…

Все говорило о том, что он вышел на железнодорожную станцию. Перрон с навесом, будка для обслуживающего персонала, а главное – рельсы! Странные рельсы, непривычные, – из толстенного деревянного бруса со непонятным покрытием, но это были рельсы. Аким присел на перронную лавочку, попытавшись изобразить из себя пассажира, ждущего своего поезда, среди еще полутора десятка таких же, чинно сидящих на лавках ожидающих.

Он до последнего думал, что никакая это ни станция, что объяснение окажется пусть неожиданным, но вполне объяснимым логикой этого мира. А потому, когда на станцию все-таки прибыл настоящий локомотив с несколькими прицепными вагонами испытал потрясение. Однако в руки себя быстро взял. Прошел прогулочным шагом до последнего вагона и забрался внутрь как ни в чем не бывало.

Людей в вагоне было немного. Аким прошагал в самый конец, миновав ряды сидячих как в электричке мест, и уселся на свободную деревянную скамью. Поезд тронулся. Акиму никто слова не сказал. На соседней лавке у противоположного окна сидел молодой парень. Он был бледен, лоб покрыт крупной испариной, дыхание заполошное, прерывистое. Явно болен чем-то. Аким подумал, что сидеть рядом с больным не стоит, но вставать и перебираться на другое место не стал. Не хотелось лишний раз на виду маячить.

Покуда не пришел по Акимову душу кондуктор, он пялился в окно. Поезд набрал скорость, не так чтобы высокую, но Аким прикинул, километров сорок в час шел уверенно. Пейзажи сменялись довольно быстро, хотя разнообразием не баловали. Сельские поля и выпасы чередовались на лесополосу, чтобы потом снова явить деревенскую пастораль. Скоро Акиму надоело глядеть в окно. Он вспомнил про больного паренька. Тому явно становилось хуже.

– Эй, – негромко позвал Аким, – Эй. Ты как? Может чем помочь?

Парень перевел на Акима мутный полный боли взгляд:

– Мне бы глотнуть чего…

– Да не вопрос, – Аким подорвался со скамьи, – Сейчас поспрашаем.

Аким прошел по вагону, спрашивая у редких пассажиров воду. На его удивление воды у людей не было. Взамен пассажиры готовы были поделиться нифриловым настоем, но Аким отрицательно мотал головой. Только пройдя весь вагон, Аким раздобыл немного воды у женщины с грудным ребенком. Поблагодарил и вернулся к больному.

– Держи, – Аким протянул парню питье.

Тот кивнул благодарно, сделал глоток и… скривился:

– Черт, это же простая вода.

– Ну, а тебе что надо? – Аким даже обиделся слегка.

– Ты что, из деревни? – лицо парня скосилось.

– Да. Из деревни, – осторожно ответил Аким, – Ты просил «глотнуть чего…» Мне на ум только вода пришла…

– Извини, братка, не знал, – парень попытался виновато улыбнуться, но вышла у него только еще одна гримаса боли, – Мне бы настою, а?

– На нифриле? – уточнил Аким.

– Ох, деревня, – прозвучало это не с презрением, а скорее даже с завистью, – Да, братка, на нем, на нифриле.

Аким вернул кормящей женщине баклажку с простой водой и снова вернулся к тем, кто предлагал настой на нифриле. Обошел всех со своей флягой, потому как каждый нацеживал ему грамм по пятьдесят не больше. После полного обхода Аким набрал настоя под поллитра. Вернулся к болезному:

– На. Пей.

Парень глотнул из Акимовой фляги и блаженно прикрыл глаза, мол теперь он получил то что нужно. Покачал фляжку в руке, определяя на вес количество содержимого, и расплылся в улыбке.

– Спасибо, братка, – он сделал еще один большой глоток, – Ты меня выручил.

Аким пожал плечами неопределенно и присел рядом. Щеки у парня порозовели. Дыхание выровнялось. Самое время начать разговор.

– А что этот настой?.. никак без него?

– Ох, братка, никак! Совсем никак! – поделился парень сокрушенно.

– И что, не отказаться теперь?

– Смеешься? – парень снова приложился губами к горлышку, – А! Ты же из деревни…

– Ну, а ты сам… как? – Аким боялся выдать свое полное незнание местной действительности и потому спросил предельно неопределенно.

– Да как-как? Никак, – ответил парень, – Дали мне путевого в санаторий, а я сбежал. Третий заход. Какой смысл? Один черт сдохну. Уж лучше в городе.

– То есть ты в город решил вернуться? – догадался Аким.

– Ага. Мне жетончик в лотерею выпал квартальный. Малость, конечно, но дольше я так и так не протяну…

Акима подмывало спросить, что за санатории такие, в которых люди мрут как мухи. Но не рискнул.

– А ты братка? – парень сделал большой глоток, – Поверил рекламе, да? Решил попытать счастья? Зря. На меня посмотри. Я три года в городе. Ни разу ничего путного не выпало. И среди тех, кого я знаю… все дохнут. Никто не выигрывает.

– Ну, в деревне-то тоже ловить нечего, – наугад ввернул Аким.

– Это верно. Везде одно дерьмо. Может ты и прав. Поживешь как человек, – парень вдруг закашлялся. Отдышался. Сделал несколько глотков из фляги и вытер губы запястьем. Аким заметил кровавый след, – Недолго, но поживешь.

Парень как-то враз сильно осовел. Глаза закрыл, уснул вроде бы. Аким остался сидеть рядом. Он ничего не хотел от этого парня. Остался на всякий случай, вдруг помощь понадобится. Парень умирал. Аким чуял это отчетливо.

За то время, что Аким провел в поезде, тот сделал несколько остановок, но в последнем вагоне людей почти не прибавилось. Они переговаривались где-то за спиной. До Акима доносился запах жареной курятины и вареных куриных же яиц, вечный спутник всех железнодорожных путешественников, хотя эта дорога совершенно точно была не из железа. Но ни на Акима, ни на его соседа никто внимания не обращал, и его это полностью устраивало.

Когда вечер сгустился и за окном потемнело, на потолке загорелись тусклые нифриловые светильники, такие же, как в трюме, где их держали пленниками. Аким ехал, сам не зная куда, в полную неизвестность, но не был ни грустен, ни тревожен. Ему нравилось это приключение, оно его манило.

Он не заметил, как задремал. Из дремы его вывел парень-сосед. Аким тут же распахнул глаза. Парень дышал нехорошо. На каждом вдохе в его легких будто булькало что-то. Он завалился на скамье в неудобном положении. Аким попытался его усадить, но тот был совсем плох. Тело его не держало. Он вдруг открыл глаза, посмотрел на Акима полностью осмысленно.

– Плохо мне, братка. Совсем плохо, – пожаловался он и вдруг неожиданно крепко схватил Акима за руку, – Слушай. Возьми жетон, поверь, пригодится.

– Да ты чего, парень, – Аким не знал, как зовут парня, и ему стало неловко, подумал запоздало, что надо было с ним познакомится, – Выкарабкаешься.

– Брось, теперь уже точно конец. Слушай. Возьми жетон. Он даст тебе право на проживание. Три месяца – немного, но освоиться успеешь. И еще, как приедешь, не забудь забор себе поставить. А то загремишь на исправительные…

– Какой забор? – не понял Аким.

Парень поддернул рукав, показав на внутренней стороне левого запястья нифриловый знак. Аким даже ахнул. Это был хорошо знакомый ему штрих-код, какой ставился на Старшей Сестре на любых товарах.

– И не сиди возле меня, – продолжал парень, – Я загнусь, набегут копы. Тебя загребут. Опросы, допросы… Весь ум вынут. Иди.

– Куда?

– В первый вагон иди. Если что, жетон покажешь, отстанут.

Парень начал хрипеть. Рука его уже не держала, он умоляюще посмотрел на Акима. Аким понял. Поднял оброненную на пол флягу с настоем, открутил пробку и приставил горлышко к его губам, держал, пока парень не выпил все до последней капли. Аким все-таки не ушел сразу. Сидел рядом пока не убедился, что парень мертв.

Аким обшарил его карманы. Забрал жетон. Несколько мелких монет. Еще в карманах нашлось много маленьких бумажных квадратиков. Аким догадался, что это лотерейные билеты. Их брать не стал, понимал, что они бесполезны. Больше ничего ценного у парня не было. Аким поднялся, огляделся. Все пассажиры вагона похоже спали. Как и советовал парень, он дошел до первого вагона, людей здесь было гораздо больше, но место нашлось. Аким уселся, поерзал недолго, привыкая, и сам не заметил, как уснул.

Утром поезд прибыл на большой вокзал. Все пассажиры вышли. Аким сообразил, что это конечная остановка и выбрался тоже. Послонялся немного по вокзалу пока не набрел на очередь перед будкой с табличкой «регистрация приезжих».

– Забор здесь ставят? – уточнил Аким, показывая знакомство с местным сленгом. Ему утвердительно кивнули.

Очередь шла довольно быстро и скоро Аким предстал перед служащим во все той же серой форме.

– Причина прибытия, – сухо спросил «серый».

– Э-э, – Аким подвис на пару мгновений перебирая варианты, – Ну, как все… решил попытать счастья.

– А точнее?

«Да чтоб его, – подумал Аким, – хоть бы намекнул как-то».

– Хочу пожить как человек, – припоминая разговор с умирающим парнем, Аким выдал еще один ответ наугад и в этот раз похоже попал.

– Деревенский что ли?

– Ага, – быстро согласился Аким.

– Понятно, – сквозь зубы протянул служащий, – В лотереях участвовал?

Аким подал доставшийся от парня жетон. Служащий взял небрежно, осмотрел, кивнул.

– Трехмесячный, – озвучил он итог осмотра, – Ну, хоть что-то… Руку давай.

Аким с готовностью вытянул левую руку. Служащий поставил ему на запястье штрих-код.

– Можете идти.

– А жетон? – забеспокоился Аким.

– Я уже проставил, – не очень понятно объяснился «серый».

Акиму ничего не оставалось, как покинуть кабинет. Выйдя, он долго осматривал новый знак, пытаясь понять, где там что «проставил» тот суровый служащий, но так ничего и не нашел. «Ладно, – подумал он, – «забором» обзавелся, и то в гору. Пожрать бы теперь». Аким не ел больше суток. Живот давно подвело с голодухи, а никаких заведений общепита на вокзале он не видел.

Он вышел на привокзальную площадь. Как и положено в большом городе, вокзал оказался внутригородским транспортным узлом. Приличное количество людей постоянно прибывало и убывало на общественном транспорте. Как и поезд, на котором он прибыл, этот транспорт тоже ходил по рельсам с нифриловым покрытием, только эти были уже не такие толстые. Если «железная дорога» была составлена брусом не меньше «сотки», эти рельсы в лучшем случае тянули на доску «пятидесятку».

Аким подумал, что коли в поезд его пустили, в «трамвай» пустят и подавно, однако ошибся. Тут не так просто оказалось. Каждый, кто заходил в этот «трамвай» прикладывал свое запястье со штрих-кодом к считывающему нифриловому устройству. Аким тоже приложил и от удивления едва не стал причиной задержки в отправке.

– Эй, деревня, – в нетерпении заголосили ему в спину, – Не торчи в проходе. Дай другим зайти.

Аким спохватился и прошел в дальний конец вагона. Затиснулся к окну на задней площадке, где не мог никому мешать, ухватился за поручень и вернулся к изучению образного ряда. Оказалось, его штрих-код действительно содержит в себе множество сведений. На входе экранчик над левым запястьем высветился сам, а дальше Аким быстро сообразил, как его вызывать и сворачивать по желанию.

Во-первых, на экране отображался его трехмесячный «гостевой статус». Во-вторых, – отведенные ему квоты посещений: три раза в сутки столовая, один раз в сутки место ночлега, четыре раза в сутки использование нифрохода, причем одно использование он уже успел задействовать, что явно указывало на то, что нифроходом является именно этот самый «трамвай».

Житейский опыт прошлой жизни подсказал, что нифроход довез его до центра города, когда за трамвайным окном пошли чередоваться пятиэтажные строения, самые высокие из тех, что ему довелось здесь увидеть. А когда трамвай простоял пару минут на всамделишном нифриловом светофоре на перекрестке с такой же широкой оживленной улицей, в этом уверился.

– Что, «деревня», – насмешливо бросил ему кто-то рядом, – Никогда таких высоких домов не видал?

– А то… – хмыкнул Аким и выскочил в открывшиеся на остановке двери.

Он пошел по улице, изображая погруженного в свои мысли неторопливого прохожего, которому все окружающее давно примелькалось. Старался башкой лишний раз не вертеть, а только бросал по сторонам короткие взгляды, выхватывая и усваивая новые сведения. Старался отпечатать в сознании вывески, которые ему пока ни о чем не говорили: «Нифромед», «Нифрокосм», «Нифростаб»…

Похоже, этот город так же зависел от нифрила, как любой город на Старшей Сестре зависел от углеводородов. Неторопливым шагом Аким добрел и до общепита, выдавшего себя незатейливой вывеской: «Едальня». Едальня во всем оказалась обычной столовкой кроме выбора, ибо выбор здесь отсутствовал. Когда Аким приложил запястье к считывающему устройству, его пропустили к раздаче, где выдали бумажную емкость, наполненную чем-то вроде приправленной овощами лапши, и такой же бумажный стаканчик с нифриловым настоем.

Аким присел за столик, быстро смел еду, а вот пить настой не стал, хотя после острой лапши пить хотелось неимоверно. Он отнес поднос с посудой в мойку и наткнулся на раковинку с фонтанчиком. Напился простой водой. Бумажный стаканчик с настоем собирался уже выкинуть, но тут услышал голос, молодой, даже юный, девичий, заинтересованный, обращенный явно к нему:

– Решил наську до вечера придержать или на продажу…?

– Чего? – не понял Аким и повернулся на голос.

– Наську, говорю, продаешь? – девушка подошла к Акиму вплотную, смотрела выжидательно.

Аким засмотрелся. Таких правильных черт лица он никогда не встречал. Огненно-рыжие волосы и зеленые бесстыжие глаза сразили его наповал и безоглядно. А еще яркое желтое платье, желтое платье и рыжая копна волос над ним, будто цветок на лугу. Аким любовался, не в силах взгляд отвести.

– Эй, – изящная бровка переломилась, обозначая недовольство, – Ты с утра наськи перебрал?

– Чего?

– Хватит чевокать, – девушка начала сердиться, а Аким продолжал придурковато пялиться. Она и сердящейся оставалась прекрасной, – Либо «да», либо «нет». Уже роди что-нибудь…

– Ах, это! – до Акима дошло, что «наськой» девушка называет стаканчик с настоем в его руке, который он не успел вылить, – Вот. На. Забирай.

– Что? Прям бесплатно?

– Бесплатно. Безвозмездно. Без задней мысли, – Аким галантно протянул стаканчик, – Исключительно за твои зеленые глаза.

– Зеленые сейчас в тренде, – девушка приняла от Акима стаканчик осторожным движением, будто опасалась, что он передумает и не отдаст, и уже взяв, спросила, – А ты сам как?

– Я эту… это не употребляю, – с гусарским великодушием отмахнулся Аким.

– Ты что из деревни? – тут же спросила девушка.

– Только сегодня прибыл, – легко и уже привычно «подтвердил» Аким.

– Понятно, – девушка сняла со стаканчика крышку, сделала острожный глоток, покивала удовлетворенно, видать убедилась, что Аким не подсунул ей вместо «наськи» простую воду, – А на что ты жить собрался, деревня?

– Трехмесячный пакет услуг в категории «все включено», – не без самодовольства ответил Аким, – Проживание, пропитание, даже могу пользоваться нифроходом.

– В лотерею выиграл? – догадалась девушка, – Да ты, деревня, везучий!

– Меня зовут Аким.

– А меня Мана, – девушка протянула руку, которую Аким осторожно пожал, – Ты заселился уже?

– Не-а.

Мана потерла подбородок, явно что-то прикидывая:

– А пошли, помогу тебе с заселением, – она подхватила Акима под локоть и повела. Аким и не думал сопротивляться.

Глава 6. Село

Крестьянская лошадка довезла до села. Хорошее такое село. Добротное. Ухоженное. Видно, что привыкли здесь блюсти порядок. Вася, пока помогал ставить колесо, успел глянуть на руки подвозившего его мужика. Руки-то сразу о многом говорят. Эти – натруженные, заскорузлые, пальцы полностью не разгибаются, скрючены в привычке смыкаться на черенке.

– Меня зовут Вася, – сообщил он мужику.

– А меня Гунт, – охотно отозвался мужик.

Лошадка закатила телегу во двор крепкой избы со множеством пристроев. Все как положено: и амбар, и стайка, и птичник, и конюшня. Вася сразу спрыгнул, взялся помогать. Распряг лошадь, помог Гунту перетащить мешки в амбар. Он не пытался понравится, ни на что не рассчитывал. Все как-то само собой выходило. Однако Гунт явно к Васе расположился.

– Вася, – позвал он тоже как само собой разумеющееся, – Гета накрыла на стол…

Деревенские люди – простые. Два раза намекать не надо. Вася без лишних слов вошел в дом вслед за Гунтом. Женщина в шитой с украшениями, хотя и домотканой одежде, усадила, накормила, выставила на стол флягу и ушла. Гунт с Васей остались сидеть. Хозяин подливал себе из фляги нифрильного настоя, Вася вежливо, но твердо отказывался.

– Сын у меня… – поведал захмелевший от настоя Гунт, – Такой же…

– Какой? – осторожно уточнил Вася.

– С головой, с руками… а на месте ему не сиделось… – Гунт снова потянулся к фляге. Вася молча ждал, пока он отхлебнет еще настоя.

– Тоже в пираты пошел, – с пьяной откровенностью поделился Гунт, – Тока не вернулся он.

– Ну, мало ли куда его забросило…

– Да ладно… сгинул он, – убежденно заявил Гунт, – Семь лет прошло. Был бы жив, домой дорогу нашел бы.

Вася помалкивал, но хозяин вдруг тоже надолго замолчал. Тогда Вася попытался развить разговор:

– А что же именно в пираты? Село у вас вроде доброе. Не бедствуете. Что за необходимость?

– Так вот и я так считаю. Живем не впроголодь. Ну скажи мне, а? Скажи, чего еще надо?

Вася понимал, вопрос не из тех, что требует ответа, а потому смолчал.

– А я тебе скажу! – Гунт нахмурился, взгляд его стал недобрым, – Насмотрелся он имперской хроники. Поманили его… Мол мы тут в навозе сидим, а там жизнь веселая да богатая. А он, дурак, наслушался. Хотя… не совсем, конечно, дурак. Так и сказал мне: «я, отец, понимаю, в городе искать нечего». Ну, я и успокоился, думал, парень все понял и мысли дурацкие из башки выкинул. А он вишь, оказывается, решил в пираты податься…

– Имперской, значит… насмотрелся… – попытался Вася навести разговор, ожидая, что Гунт начнет империю ругать.

– А-а. Куда ж тута денешься! – Гунт глотнул, припечатал кружку об стол. Потряс в воздухе сжатыми кулаками и вдруг ни с того ни с сего начал за империю заступаться, – Мы везде империя! И там империя, и здесь…

– В смысле? Где там? – не понял Вася.

– Ты чего же? – вопросом на вопрос ответил Гунт, – Прошлого воплощения не помнишь совсем?

– Ну… как, то есть, совсем… – состорожничал Вася, – Кое-что по отдельности… Одно… другое…

– Ладно. Ты молодой просто еще. Потом вспомнишь… а пока дядя Гунт тебе расскажет, как я сынку своему рассказывал… только тот слушал меня в пол-уха. А ты слушай! Потом добрым словом припомнишь.

Вася показал всем видом, что слушать готов в оба уха.

– Говорят, – начал Гунт, – Что здесь на Ниферии есть еще один континент. А воплощаются на нем такие, что спускаются из верхнего мира Поселенной. Там даже правят сорок восемь правителей, ровно по числу миров, из которых поселенцы приходят…

– Как это, из верхнего? – Вася понял, что Гунт говорит о его родном континенте, но про множество «верхних» миров слышал впервые, – Погоди, я запутался, Поселенная – это вселенная?

– Называй как хошь. Хошь, – Вселенная, хошь, – Поселенная. Так и так, она заселена вся как есть.

– Вон че! – поразился Вася.

– Ты не перебивай меня, парень, – пресек его Гунт, – Дослушай… Неважно это как назвать. Из верхних миров, из легких миров… Важно другое. Эти сюда в Ниферию, она как бы средним миром считается, приходят на испытание. Для них этот мир тяжелый, плотный, несовершенный… Понимаешь?

– Понимаю, – осторожно и не совсем уверенно ответил Вася.

– Ни черта ты не понимаешь, – с пьяной убежденностью заверил Гунт и снова отхлебнул, – Потому как мы, в отличие от этих, выходцы из нижнего мира! Для нас этот мир – верхний! Мы сюда приходим снизу. Для нас попасть в этот мир – вроде как награда за заслуги. Вроде как на курорт-санаторий…

– Ты извини, Гунт, – Вася постарался выразить свое сомнение как можно мягче, – Все относительно, конечно, но по твоей крестьянской натруженной руке не скажешь, что ты на санаторий заселился.

Гунт вдруг разом помрачнел.

– Гунт, ты чего? Извини, если обидел ненароком.

– Все в порядке, – Гунт грустно улыбнулся, потрепал Васю по загривку отечески, – Просто сынка своего вспомнил… Ты верно подметил, Вась. Глупо думать, что, если ты попал в верхний мир, осталось только расслабиться и получать удовольствие. В любой мир мы приходим для труда, для борьбы… Мой балбес этого так и не понял… Все стремился к легкой жизни…

Вася пожал плечами. Не знал, что на это сказать.

– Да, все относительно. Вот скажем в нашем мире угля – как грязи. Ты этого не помнишь сейчас. Потом вспомнишь, – Гунт явно считал Васю своим «соплеменником», – Один только уголь под ногами, – припоминая родной мир Гунт даже взглядом потеплел, – Недаром его называют миром вечного пламени. А здесь наш уголь превращается в нифрил – прочнейшее вещество с особыми свойствами. Так-то вот.

– А разве можно нифрил, ну в смысле, который уголь, из одного мира в другой перетащить? – усомнился Вася.

– Хэ! Много чего можно. Но об этом стоило бы спросить нашего императора. Хотя, император в среднем мире никогда не появлялся. Скорее это дело рук его сына, принца нашего.

– Принца? – удивился Вася.

– Ну да, у императора есть сын. В Ниферии он и правит.

– Значит уголь из нижнего мира здесь превращается в нифрил? – не то чтобы Вася Гунту не поверил, просто пока еще не смог уложить это в своем разуме.

– Вась, не в угле дело. Мы и сами сюда пришли из нижнего мира. А ведь для кого-то наш мир – тоже верхний. Ты пойми. На каждом уровне, в каждом мире идет борьба. Возвысить свой мир. Не дать скинуть себя вниз. А знаешь, кто под нами?

– Кто?

– Э-э… – протянул Гунт, – Вот нас называют демонами. Наш родной мир соответно – демонический. А ведь и пониже нас миры имеются! Там такие твари обитают, что подумать страшно… Так что, мотай на ус, Вася. В какой мир ты бы не попал, везде одно – за свое место под солнцем сражаться надо. Вот потому мы – и империя! Иначе сожрут.

– А те, которые с другого континента? Что воплощаются из сорока восьми верхних миров? – Васе было любопытно, что скажет Гунт про таких как он сам.

– Та… Все тоже самое, – отмахнулся Гунт, – Только тем приходится утяжеляться.

– В смысле?

– Ну, впускать в себя звериную сущность, сами они ее оборотнем называют. Чтоб, значит, стать тяжелее, чтоб этот мир их из себя не вытолкнул. А потому, ничем от нас не отличаются. За свое место под солнцем они тоже драться будут, можешь не сомневаться.

– Уж в этом я точно не сомневаюсь, – согласился Вася.

– Вот и молодец, – Гунт задорно хлопнул Васю по плечу, – И этот мир под себя подомнем и родной ни чертям, ни тварям хаоса не отдадим. Потому что…

– Потому что мы – империя, – раздумчиво досказал Вася.

– Ты Вась, не переживай, с годами сам все вспомнишь… А знаешь, есть поэты, те сквозь миры прозревают. Хоть верхние, хоть нижние!

Они сидели с Гунтом до самой темноты и под конец Вася даже начал ему подпевать.

По всей видимости разговор с Гунтом дал толчок для нового вспоминания. Этой ночью Васе опять снился сон, в котором его звали Андреем, и что бес, получивший «взятку» от ангела Копьеносца пропустил его во «второе прачечное отделение». Впрочем, место, в которое он попал, иначе как прачечной и не назовешь.

Помещение с низким мокрым потолком с набухающими каплями от чрезмерной перегретой влаги, на глаз казалось бесконечным, как вширь, так и вглубь, все уставлено рядами очень старых на вид корыт. Андрей подумал, что именно такое корыто просил заменить старик золотую рыбку в Пушкинской сказке. Разве только здешние корыта трещин не имели.

Перед каждым корытом прачка или прачник, не поймешь, все выглядели бесполыми, все безостановочно стирали какое-то тряпье. Вода в корытах была горячей, от нее шел густой пар. Андрей присмотрелся и увидел, что под каждым корытом разведен огонь как под котлом. Мелкие черти с рожками сновали меж ног прачников, поцокивая копытцами, следили, чтоб огонь под корытами не потух.

Никто не отвлекался, никто не останавливался. Стирка шла беспрерывно, и Андрей догадывался, что не просто непрерывно, а вечно. Меж рядами прачников прохаживались бесы покрупнее, грозные, злые, с плетьми в трехпалых руках. Плети гуляли по спинам стирающих, выбивая из них плотные взвеси из воды, пота, крови, пара и дыма. Получая удар плетью, прачник не переставал стирать и даже головы не поднимал. Вздрагивал, глушил как мог протяжный стон, и продолжал шоркать в горячей воде серое тряпье.

Один из бесов надсмотрщиков с плетью, едва заметным движением руки указал Андрею следовать за собой. Андрей пошел безропотно. Впрочем, шел недалеко. Его поставили перед таким же корытом, как и остальных.

– Стирай, – коротко бросил надсмотрщик и небрежным движением хлестнул Андрею плетью по спине.

Андрея ожгло острой болью, но он уже начал понимать, как следует себя здесь вести. Перехватил на выдохе рвущийся крик боли, погрузил руки в горячую воду, нащупал какую-то тряпку и начал ее стирать. Так началась его вечность во втором прачечном отделении. Такое же царило здесь безвременье, как и в желтых дюнах.

Кроме следящих за огнем под корытами мелких чертей и надсмотрщиков-бесов в прачечной был еще один вид существ – приемщики. Те, кто забирал и пересчитывал выстиранное тряпье. Ростом они были даже чуть выше бесов надсмотрщиков, только очень худые. С одним из приемщиков Андрею удавалось перекинуться несколькими словами и даже задать какой-нибудь вопрос.

Этот приемщик позволял называть себя труднопроизносимым именем, что-то вроде: Йотойрх. Впрочем, Андрей не знал, действительно ли это имя. Возможно так называлась его должность или даже раса. Этот Йотойрх единственный, кто выказывал хоть какую-то толику сочувствия. Когда он впервые пришел принимать кипу стиранных тряпок, Андрей начал забывать, как здесь очутился, ему все трудней становилось бороться с ощущением, будто он находится здесь всегда. Приемщик глянул на него с пониманием:

– Ты пока еще держишься, бывший человек, – в его голосе угадывалась похвала, – Тебе еще повезло, что ты стираешь тряпье, а не тебя в этом корыте стирают. Хвала всемилостивому Равновесию. В предыдущем цикле времен ты варился бы в крутом кипяточке.

– А предыдущий цикл – это когда было? – Андрей с большим трудом отвел взгляд от стираемых тряпок и поднял его на приемщика.

– Никогда. Здесь время счета не имеет. Скажу только, в предыдущем цикле здесь было первое прачечное отделение, – приемщик хмыкнул, подхватил стопку чистого тряпья и пошел. Уже отойдя несколько шагов, он обернулся, – Можешь звать меня Йотойрх. И да, твое имя меня не интересует.

Так и повелось, что каждый раз, когда Йотойрх подходил, чтоб забрать стиранные тряпки, Андрей его о чем-нибудь спрашивал. Приемщик отвечал не всегда, а если отвечал, то коротко. Это можно было назвать растянутым в вечность разговором, где каждый вопрос-ответ перемежался по ощущению Андрея бесконечной или, если точнее, безвременной стиркой. И все же эти вопросы-ответы как редкие бусинки-маячки на бесконечной нити позволяли Андрею сохранить непрерывность своего сознания, не «отстираться» самому, не забыть свое «Я».

– А скажи, Йотойрх, – обратился Андрей, когда приемщик пришел забирать стиранное тряпье во второй раз, – Здесь черти, бесы… ты вот тоже… Я в аду? Отбываю наказание за грехи?

– Первое отделение действительно располагалось в нижнем плане, которое ты мог бы назвать адом. Здесь – скорее чистилище. Техническое пространство. Здесь происходит чистка… В твоем случае – стирка, – со своеобычной ухмылкой Йотойрх подхватил стопку тряпья и ушел.

– А скажи, Йотойрх… – так начинать свой вопрос стало для Андрея чем-то вроде обряда, – Что за тряпье мы все стираем?

– Это не тряпье.

– Но что-то я отстирываю…

– Отстирываешь… – подтвердил бес и добавил, – …грязь.

– А откуда берется грязь? – Андрей подумал, что смог подобрать вопрос, от которого бес отвертеться не сможет.

– Тонет, – радостно сообщил тот.

– Куда тонет?

– Сюда, само собой.

– А откуда она тонет?

– Из верхних миров, само собой…

Вася проснулся со светом, а Гунт к тому времени был уже на ногах. Гета накормила их легким завтраком и Гунт повел Васю «в поле», хотя никакой работы так и не начал. У Васи сложилось мнение, что просто он хотел показать свое хозяйство. Наверное, решил для себя неосознанно, что лихая пиратская доля, забрав у него родного сына смилостивилась и отдала на замену Васю. Бред, конечно, но сердцу-то не прикажешь. Вася догадывался, но разочаровывать Гунта не хотел пока, ему самому приятно было хоть ненадолго почувствовать себя в семейном кругу, пусть даже и не в своем.

С поля они пошли в сельскую «управу» ставить «забор».

– Без «забора» здесь никак, – пояснил Гунт, распахивая дверь учреждения, – Ты не переживай, у меня тут свояк сидит. Осложнений не будет.

Он небрежно кивнул сидящему в приемной писарю, заодно поправив припрятанную за пазухой глиняную бутылку, и решительно постучался в кабинетную дверь. Не дожидаясь ответа, Гунт вошел внутрь, кивнув Васе, чтоб не отставал.

– Здоров будь, Руд, – запустив Васю, Гунт прикрыл дверь и выставил на письменный стол бутылку с настоем.

– В честь чего это? – сидящий за столом в серой имперской форме Руд сумрачно покосился на бутылку.

– Так вот же, радость у меня. Сын вернулся, – Гунт хлопнул Васю по спине, заставляя сделать шаг вперед, – Вася, ты столбом-то не стой, тут свои все, – и снова повернулся к Руду, – Надо «забор» ему ставить. Возраст обязывает.

– М-да, – Руд побарабанил пальцами по столешнице. Разделять Гунтову радость он не спешил, – Так сына твоего вроде Валтом звали?

– Был Валт, теперь Вася, – Гунт развел руки в стороны, – Не все ли равно?

– Ну, – Руд поскреб шею под тесным форменным воротником, и, решившись, наконец, сгреб со стола бутыль, – Мне в общем без разницы. Вася так Вася…

Руд достал нифрильный прибор и поставил Васе на внутреннюю сторону запястья «штрих-кодовый забор».

– Там в приемной в «имперке» закрепись. Если сам не умеешь, попроси писаря. Поможет, – сказал Руд, закончив ставить знак, и добавил, обращаясь уже скорее к Гунту с долей оправдания, – Новое положение вышло. Сейчас всем надо скрепку иметь.

– В смысле? – не понял Вася, – Что значит в «имперке скрепку» …?

– Ох, – Руд покачал укоризненно головой и переглянулся с Гунтом, не осуждающе, а снисходительно эдак с улыбочкой даже, – Меньше, парень, по морю бы мотался, так и знал бы. Имперский учетный строй, сокращенно именуется Имперские Уста, а еще короче – имперка. Удобная кстати штука. Можешь с кем угодно связаться, будь он хоть на другом краю империи.

От услышанного Вася загорелся надеждой. Где искать товарищей он не имел ни малейшего представления, а тут такая возможность! Скомкано поблагодарив Руда, он выскочил из кабинета в приемную. На вопрос: «где тут у вас имперка?» – писарь указал на стоящую в углу деревянную тумбу с установленным сверху затейливым нифрильным прибором.

Вася немедля подошел к тумбе и засветил прибор. По ограниченному функционалу он оказался даже не компьютером допотопным, а скорее терминалом наподобие платежного с монохромной зелено-белой картинкой. Первым делом «имперка» потребовала приложить запястье со знаком забора. Вася приложил, имперка тут же тревожно замаячила сообщением, что Вася является незакрепленным пользователем.

Спрашивать разрешения, хочет ли Вася закрепиться в имперской базе данных, имперка само собой не стала. На то она и «имперка». Только выдала сообщение, что мол «проводится закрепление, не отнимайте запястье от прибора». Уже через несколько секунд вылезло новое сообщение: «вы успешно закрепились в учетном строе «Имперские уста», просмотрите живую картинку».

После этого имперка прогнала перед Васей явно рекламный ролик о преимуществах проживания в городе, довольно умело уместив в коротком показе все признаки веселой и праздной жизни. А в конце подбавила медку, сообщив о постоянном проведении всеобщей бесплатной лотереи, выигрыш в которой, позволяет жить совсем уж припеваючи.

Вася с трудом дотерпел до окончания показа «живой картинки» и впился глазами во всплывшее меню. Выбрал «связаться с жителем империи» и пробежал взглядом по выпавшему «фильтру»: укажите цифровой порядок вызываемого жителя – мимо, выберите область – не то, выберите город – названий городов он не знал, выберите время или место закрепления. Вася посмотрел на экранный календарь и установил фильтр отбора только тех, кто закрепился в имперке не ранее вчерашнего дня.

Промотав довольно длинный список Вася нашел в нем одного единственного пользователя с именем Аким. Хотя ни одной Ольхи, ни одного Макара в списке не было, Вася от радости готов был сплясать. Он отправил Акиму, прошедшему закрепление, судя по сведениям имперки в городе Ланке, послание: «Акима. Сообщи подробно, где находишься, что знаешь про Макарку и Ольху. Сиди на месте. Сам тебя найду. Вася».

«Найду Акима, – думал он, – Найду и остальных. Куда они денутся… Закрепятся рано или поздно». Вася не мог знать, что и Ольха, и Макар направляются сейчас в сторону столицы в самую глубь материковой империи. Только Макар сидел запертым в трюме вместе с другими осужденными на каторгу, а Ольха с уютом расположилась на борту воздушного цепеллина, присланного прямо за ней. Адъютант в хорошо пошитом мундире лично подавал ей напиток, заверяя, что по прибытии в столицу с ней захочет встретиться самолично сам принц-наместник.

Глава 7. Город

Мана привела Акима к нифроходной остановке.

– Ты ходульку за сегодня, я надеюсь, не всю прокатал?

– Ходульку?

– Ну поездки на нифроходе, – Мана картинно закатила глазки, изображая, как тяжко ей общаться с «деревней».

– Три поездки еще осталось.

– Хорошо, а то у меняя по нулям, – обрадовалась Мана, – Неохота до общажки пешком переться.

Они ловко запрыгнули в раскрывшиеся двери подошедшей «ходульки». Аким дважды провел запястьем перед считывающим устройством, списавшим с него еще две поездки. Прошли вглубь вагона и заняли свободное двойное сидение. Устроившись у окошка, Мана откупорила бумажную крышечку, позволявшую настою не проливаться из стаканчика при переноске, сделала небольшой глоток, что-то там сама себе удовлетворительно покивала, и вдруг повернулась к Акиму, посмотрела прямо в глаза:

– Слушай, что ты на меня все время пялишься? Нравлюсь?

– Еще как! – подтвердил Аким, он заставил себя перестать любоваться ее губами и поднял взгляд на ее глаза, тут же начав любоваться глазами, – Тебе говорили, что ты очень красивая?

Мана загадочно улыбнулась и какое-то время глядела на Акима настороженным чуть прищуренным взглядом пугливой зверушки.

– Не ты один такой везучий, деревня, – наконец, поделилась она, – Выиграла полный абонемент в нифрокосм. Представляешь? Две недели у них высиживала, как на работу ходила. Они мне даже скошенный мизинчик на ноге выправили.

Мана тут же скинула туфлю, показывая выправленный мизинец.

– Пальчик что надо, – похвалил Аким, с удовольствием разглядывая маленькую изящную ножку.

– А ты думал! – обуваясь, по-учительски строго наставила Мана, будто Аким и впрямь думал про Нифрокосм что-то неподобающее.

Они какое-то время болтали о женской красоте и искусности спецов-косметиков из Нифрокосма. Точнее болтала Мана, а Аким поддакивал и в меру скудных своих представлений о предмете вставлял краткие замечания. За этим нехитрым разговором промелькнули четыре остановки, и Мана сообщила, что им пора выходить.

Длинными рядами узких одинаковых окошек «общажка» действительно походила на студенческое общежитие. На входе у нифрильного прибора учета Мана посоветовала Акиму сразу «слить» весь трехмесячный запас положенных Акиму ночевок.

– Так тебе за опт бонус будет, – поучала она, – Почти месяц дополнительного проживания.

Аким не собирался задерживаться в этом городе и на те дозволенные три месяца, что уже имел, но спорить не стал, сделал, как посоветовала Мана. Они поднялись на третий этаж, прошли по длинному коридору, минуя череду одинаковых дверей, и Мана впервые за время знакомства воспользовалась собственным штрих-кодом, чтобы открыть входную дверь.

– Любопытный замочек, – Аким задержался перед входом, рассматривая дверной отпирающий механизм.

– Ничего особенного, – нетерпеливо сказала Мана, – Обычное заклятие, считывает твой личный номерной урядок на заборе и открывает дверь. Ну… Заходи уже. Значит, смотри. Это бокс на двух человек. Комнат две, санузел и прихожка общие. Вот эта комната твоя. Надо будет…

Аким не дослушал Ману и, заглянув в санузел, обрадованно воскликнул:

– О-о. Да тут даже душевая кабина имеется! Я уж не помню, когда мылся в пресной воде, – Аким тут же закрылся изнутри и включил воду.

– Эй, деревня, – прокричала ему Мана из-за двери, – Открой убогий, я тебе полотенце дам…

Аким, благо не успевший снять штаны, открыл. Мана вошла с полотенцем и выходить явно не собиралась.

– Ну не стой столбом, полотенце повесь вон на тот крючок, – Мана выразительно вздохнула, – Воду надо беречь. А то случись перерасход, и все…

– Что и все? – обалдело переспросил Аким, глядя, как Мана безо всякого стеснения стягивает с себя свое желтое платье.

– Отрубят. Что-что… – раздевшись, она первая встала под душ, – Ну, иди уже…

Если Мана наивно полагала, что мытье вдвоем позволит сэкономить воду, то она сильно ошиблась. Перерасход все-таки «случился», и воду им отрубили. Впрочем, в какой миг перестала течь вода, Аким не заметил. Слишком уж ему было в тот миг не до воды…

– Ой, – Мана уперлась Акиму кулачками в грудь, – Вода не течет. Краны! Краны закрывай. И это… пойдем в мою комнату.

Аким подхватил ее на руки, мокрую, голую, разгоряченную и отнес в комнату. Уложил на кровать, но она снова его отстранила.

– Подожди немного. Дай передохнуть… У вас там все из деревни такие ненасытные, да? – она встала с кровати, подошла к стенке и провела запястьем перед очередным считывающим устройством.

На стене вспыхнул экран, к удивлению Акима, цветной. И даже звук был объемным. Потрясенный Аким на какое-то время перестал пожирать глазами голое тело Маны и уставился на ожившую цветной картинкой стену.

– Это что? – спросил он.

– Эх ты, деревня, – уже привычно попеняла ему Мана, – Это же имперка. Показ передачи из нифроцентра.

Она сбегала в душевую, но не для того, чтобы взять там желтое платье и одеться, как подумал с опаской Аким. Мана, все такая же голенькая, принесла оттуда зажатый в кулачке знакомый уже Акиму квадратик лотерейного билета. Залезла с ногами на узкую односпальную кровать, заставив Акима сдвинуться на самый край.

– Сейчас розыгрыш будет, – коротко пояснила Мана и впилась в экран взглядом, доверчивым, наивным, полным детской надежды.

Действительно. На экране появился живописный мужчина с лихо закрученными усами, сообщивший о проведении розыгрыша очередной лотереи. Мужчина доставал вслепую из объемного мешка какие-то фигурки и громко зачитывал с них номера. Мана слушала номера, затаив дыхание, сверялась с цифрами в своем билете.

На четвертой или пятой озвученной цифре Мана вдруг горестно провыла, скомкала бумажный квадратик и швырнул в угол.

– У-у-у. Зараза… Опять мимо… Как так-то? Опять мимо… даже сраного волчьего билета не выпало, – она отвернулась от экрана, уткнулась в подушку, разревелась.

Борясь с опасением, что Мана выгонит его сейчас же отсюда, Аким осторожно погладил ее по голове. Она не выгнала. Тогда он, немного осмелев, развернул ее лицом к себе, поцеловал припухшие мокрые глаза.

– Ну? Ты чего так расстроилась? Я так понял, эту лотерею здесь постоянно разыгрывают…

– Каждую неделю, – всхлипнула Мана, – Ты не понимаешь, Акима… У меня сегодня последний разрешенный день.

– А что за «волчий билет»?

– Самый простой выигрыш. Дает право на пребывание в городе. Без еды, без жилья, но хотя бы остаешься ничего не должен.

– Так, и что теперь?

– Что-что… либо на девятый километр, либо в клубе до утра…

– Не понял. Что за километр такой?

– Ты совсем что ли? – вдруг обиженно вскинулась Мана.

– Ты забыла, да? – мягко сказал Аким, – Я же из деревни.

– Ах да, извини, – она шумно вздохнула, попыталась успокоиться, – На девятом километре городская станция заправки.

– И что там заправляют?

– Все заправляют. Ходульки, думаешь, на чем ходят? Все приборы эти нифрильные, думаешь, на чем работают?

– Понятия не имею.

– Эх, Акима, деревня – ты деревня и есть. На кой черт ты сюда в город приперся? Рекламы насмотрелся?.. хотя, я в общем-то тоже.

Они некоторое время молчали. Потом Мана вдруг приблизила свое заплаканное лицо вплотную к Акиминому, уткнулась своим лбом в его лоб, заговорила с жаром:

– Слушай, как кончится твоя трехмесячная халява, бери руки в ноги и вали из города обратно в свою деревню. Понял? А еще лучше вали прямо сейчас, пока не засосало тебя здесь. Понял?

– Понял, – серьезно ответил Аким, – Только извини, уже засосало. Глаза твои зеленые. В самый омут затянули.

– Дурак! – Мана отстранилась от Акима, и он подумал было, что она обиделась, но она продолжила говорить уже не глядя на него, уставилась куда-то в угол, – После суток на девятом километре в лучшем случае попадешь на месяц в санаторий.

– А в худшем?

– В могилу-у, – Мана едва держалась, чтоб не зареветь, – Ты учти, это все вранье, что в санатории люди полностью восстанавливаются. Один раз скорее всего выкарабкаешься. Повторно из санатория возвращается каждый второй. Третий раз в санаторий ехать бесполезно. Понял?

– Понял, – Аким припомнил разговор в поезде с умирающим парнем, что отказался оставаться на третий раз в санатории. Видать, тот парень отдавал себе отчет, что шансов выжить у него никаких.

Они лежали так неподвижно минуту, потом вторую… Что-то вещала с экрана «имперка», но они оба совершенно не отражали этого вещания. Мана глядела в потолок остановившимся взглядом. А Аким вдруг ощутил чудовищную неловкость. Подумал, что ей сейчас совершенно не до него.

– Слушай, – заговорил он осторожно, – Если хочешь… если тебе не до меня сейчас, могу уйти.

Мана повернула к нему голову.

– Ты сказал, что я тебе нравлюсь…

– Я готов это повторить.

– Не надо повторять, – она улыбнулась, и улыбка эта вышла грустной, – Сделай так, чтобы я забыла про эту клятую лотерею, про этот клятый город, про этот клятый мир… Ты меня понимаешь?

Аким все понял. Привлек ее к себе, обнял, прижал, протопил своим внутренним теплом так, что она стала податливой и мягкой как восковая свеча, растаяла в его объятиях… Через полчаса Мана распласталась в сладком сне, раскидав по подушке рыжие волосы. Аким лежал на самом краешке узкого матраса, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить, не вспугнуть эту притихшую «зверушку».

Он перевел взгляд на экран, продолжавший играть цветной картинкой и вещать голосами. Довольно рассеянно просмотрел рекламу Нифромеда, из которой ничегошеньки не понял. Потом приятный голос оповестил о начале широко любимой передачи с участием «всеми любимой Дары».

С первого же мига появления на экране этой Дары Аким согласился с эпитетом «всеми любимая». Действительно, потрясающе красивая женщина. В сравнении с этой безупречной отточенностью всех черт отступала даже чистая девичья красота Маны, ощущаясь какой-то… простоватой что ли. Одним словом, поначалу Аким просто пялился на эту Дару, а когда осознал это, слегка устыдился, украдкой и с нежностью посмотрел на спящую Ману и только после начал вникать в предмет самой передачи.

Это было что-то вроде новостной и одновременно с этим развлекательной программы о городе. В студии, где велась съемка были рассажены несколько сотен восторженных зрителей, выигравших посещение программы в лотерею. Все они глазели на Дару влюбленными глазами, с открытыми ртами ловя каждое произнесенное слово.

– О-о, сколько здесь сегодня собралось счастливчиков… – оглядывая студию скучающим взглядом, Дара даже не пыталась скрыть, что удивление ее – деланное, что на собравшихся в студии людей ей по большому счету плевать, но, похоже, именно поэтому зрительный зал в студии восторженно заголосил и захлопал. Явственное пренебрежение Дары к собравшимся только усиливало у этих самых собравшихся самоощущение собственной удачливости, что повезло им, ничтожным, оказаться в одном помещении с несравненной Дарой, с безумно любимой Дарой…

– Сегодня мы как всегда будем говорить о том, что всех нас волнует… – вдруг Дара неуловимо изменила выражение лица, она вроде и не прятала, что лицедейство ее показное, но при этом в совершенстве изобразила задумчивость, – А, кстати… – она выдержала паузу по длительности близкую к театральной, – А что нас всех волнует? Может быть кто-то из «счастливчиков» мне подскажет?

– Настоев!.. Зрелищ!.. Больше розыгрышей в лотереи!.. – радостно закричали из студийного зала, а кто-то, перекрывая общий шум, громко надсадно проорал, – Дара! Я хочу тебя!

– Ого! – Дара изобразила удивление, выискивая взглядом этого «крикуна», а зрители разразились дружным смехом, – Надеюсь, ты не кинешься на меня прямо сейчас, дашь мне довести программу?

Весь зал с веселым предвкушением обернулся к человеку, что так откровенно выкрикнул свое сокровенное желание и тут же этого человека узнал. Им оказался постоянный соведущий программы: «наш неугомонный Карди», он же «жизнерадостный толстяк», он же «эксперт-социолог».

– Это опять ты, Карди? – Дара изобразила разочарование, а Аким подумал, что эта Дара – настоящий мастер, может изобразить на лице, что угодно, – А я надеялась, мне сегодня дадут в соведущие кого-то другого… И что это за крик естества: «Дара, я хочу тебя»?.. Можно подумать, ты сообщил какую-то новость…

Зал взвыл от хохота. Аким ни лешего не понимал, догадывался только, что эта пикировка между Дарой и толстяком Карди началась не сегодня и имеет свою в глубь уходящую историю. Карди уже подскочил со зрительского места и семенил толстенькими ляжками. Поднявшись на сцену, он шутовски раскланялся, сорвав бурный аплодисмент. Лучась от радости Карди полез было обниматься с Дарой, но она его оттолкнула, на этот раз она изобразила брезгливость. Отточено так изобразила, будто набирала мастерство бесконечными упражнениями.

– Ой, Карди! Что за вид? Я в ужасе… Признайся, твой галстук жевали собаки? И… о-о-о… твой пиджак! Ты одолжил его полотеру, чтобы вымыть пол?

Карди повернулся лицом к зрительному залу и теперь все отчетливо увидели, что галстук и пиджак на нем мятые и грязные. По залу прокатился осуждающий гул. Карди сокрушенно поник головой.

– Представь себе, моя ненаглядная Дарочка, – Карди подбавил в голос страдательной слезливости, изобразив незаслуженно обиженного, – Сегодня ночью я задержался в клубе допоздна… ну, ты знаешь, я ведь натура, увлекающаяся…

– Не увлекайся, Карди, – тут же строго одернула его Дара, – Давай по делу.

– И меня… меня… меня приняли за упырка! А-а-а… Ы-ы-ы… – Карди картинно давил из себя слезу, зал самозабвенно хохотал.

«За кого его там приняли?» – задремавший было Аким навострил ухо, однако зрители по всей видимости и так все знали. Объяснений, кто такой «упырок», со стороны Карди не последовало. Только лишь Дара неискренне изобразила сочувствие:

– Карди, толстячок ты наш неугомонный, вечно ты влипаешь в истории. Но! Скажи мне как эксперт, как дока и знаток людей, почему этим, как ты их назвал «упыркам», всегда достается?

– Это очень просто, дорогуша, – Карди приосанился, состроив на лице этакое сонное скучающее безразличие того самого эксперта, доки и знатока, вынужденного снисходить до простейших, а потому чрезвычайно скучных для него объяснений, – Это же на уровне звериных инстинктов. Слабая истощенная особь воспринимается стаей как обуза. Подчас их убивают или бросают умирать. Упырок – несомненно и есть такая нежизнеспособная особь.

– Фи, Карди, твои объяснения всегда такие циничные, – Дара надула губки.

– Правда всегда цинична, – Карди улыбнулся доброй грустной мудрой улыбкой, будто бы сожалея, что ничего другого ему не остается, кроме как принять, что мир устроен именно так. Глядя на это лицедейство, Аким даже позавидовал актерской игре, а, впрочем, понятно с первого взгляда, что этот Карди – прирожденный лицедей, не хуже Дары.

– Но послушайте! – Дара прикрыла ротик ладошкой, будто хотела задавить в себе возглас возмущения, – Ведь они же живые люди! Неужели можно поступать с человеком так жестоко только лишь потому, что ему не повезло в лотерею?

– Увы, – пригрустнел Карди, как бы нехотя соглашаясь, что «поступать так» не только можно, но даже и нужно, а затем его взгляд вдруг стал жестким, а в голосе появилось этакая торжественная дрожь, – Мы все знаем, империя готовится к войне! Мы не можем позволить слабины, когда имперский десант, стиснув зубы, с оружием в руках готовится встретить неприятеля, остановить, не щадя своего живота, не пустить разорителя в отчий дом…

Дальше пошла явно идеологическая накачка, слушать которою Акиму быстро надоело, и он начал задремывать. Его разбудил раздавшийся с экрана звонок, точь-в-точь похожий на звонок будильника. Аким нехотя разлепил глаза, решив, что хватит с него местного телевещания. Он поднялся с кровати с намерением вырубить этот имперский телевизор, но тут заворочалась и открыла глаза Мана.

– Уже десять вечера? – спросила она, отчаянно зевнув, – Ой. Я так разоспалась…

– Да спи на здоровье, – буркнул Аким, водя своим запястным «забором» перед экраном, – Леший его, Мана, как эта дрянь отключается?

Но Мана уже подскочила с кровати. Побежала в душ, видимо умываться, забыв, что воду им на сегодня отрубили, чертыхнулась – вспомнив, тут же вернулась обратно со своим желтым платьем под мышкой, взлохмаченная, растрепанная, заспанная, схватила гребень и начала торопливо расчесываться.

– Э, ты куда так подорвалась? – Аким глядел на Ману с настороженным недоумением.

– Эх, деревня ты, Акима, деревня и есть, – Мана, сосредоточенно глядя в небольшое мутноватое зеркальце дающее отражение с ожидаемым зеленоватым отливом, приводила в порядок прическу. Расчесалась, потом зачем-то «взрыхлила» пальцами уже расчесанные волосы, забавно похмурилась, обозревая итог, и, голосом, не терпящим возражений, коротко бросила, – Собирайся.

Глава 8. Клуб

Чтобы поспевать за Маной Акиму пришлось ускорить шаг. Он ничего не спросил, когда они в спешке оделись и выскочили из комнаты, молча прошагал за ней следом по коридорам и лестницам общажки. Только на улице, поравнявшись, он задал вопрос, постаравшись задать его без тревоги в голосе:

– Мана. Объясни мне, дураку, куда мы так спешим на ночь глядя?

– В клуб, Акима. Мы идем в клуб, – она отрицающе тряхнула головой, предотвращая вопрос, готовый сорваться с Акиминых губ, – Я тоже, когда только в город попала, дура такая, обрадовалась, когда «забор» получила, а вкладки не читала… мне влепили неделю исправительных, так что поверь, лучше не опаздывать.

– Какие вкладки?

– Личную имперку свою открой, – Мана говорила на быстром выдохе, стараясь не сбивать дыхание при быстрой ходьбе, – Читай там раздел… называется… что-то вроде «права и обязанности жителя города».

Аким послушно сосредоточил внимание на своем «заборе», засветил его, всмотрелся во всплывшее над запястьем изображение. Первым бросился в глаза отобразившийся «гостевой статус» и отведенные ему квоты посещений. Количество разрешенных ночевок и впрямь увеличилось, но теперь они были привязаны к адресу Маниной общажки. Увидел и одну оставшуюся на сегодня разрешенную поездку на нифроходе.

Следом нашел тот самый раздел «с правами и обязанностями». Причем основное право, судя по описанию, с основной обязанностью совпадало: «житель имеет право на ежедневное двухчасовое посещение клуба… житель обязан проводить в клубе два часа ежедневно».

– Прочитал? – до клуба осталось идти совсем немного, Мана успокоилась, поняв, что они успевают, и сбавила шаг.

– Прочитал, – кивнул Аким, сворачивая картинку «личной имперки».

Здание клуба впечатляло. Размером с этакий трехэтажный «мегамаркет» с огромной сияющей зеленью вывеской «ИМПЕРСКИЙ КЛУБ». На крыше клуба еще одним ядовито-зеленым светящимся пятном выделялось установленное на высоком толстенном шпиле немалых размеров сооружение, то ли логотип, то ли рекламная инсталляция. По виду эта инсталляция напомнила Акиму «глаз Саурона».

– Мана, – Аким схватил девушку за руку, заставив остановиться, ему решительно не нравился этот клуб, а «глаз Саурона» и вовсе вызывал ощущение опасности, – Мы никуда не пойдем, пока ты мне толком не объяснишь…

– Да что объяснять-то? – Мана посмотрела на Акима с застарелой тоской во взгляде, – Что тебе еще непонятно? Вали из этого города пока цел! Что тебе в этом еще не понятного?!

– Мана, успокойся, не кипятись. Скажи мне, кто такие упырки, которым не повезло в лотерею.

– Завтра сам и увидишь, если от меня не сбежишь… – Мана усмехнулась криво, хотела идти дальше, но Аким не пускал, – Ну, хорошо. Мне. Мне не повезло в лотерею. Теперь я буду торчать в этом клубе до утра. Не два часа, как все остальные, а все восемь. Ясно теперь?