Большая книга приключений кота Тихона

Нарисовал Валера Козлов

© Маша Трауб, 2024

© Валера Козлов, 2024

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2016

Кот Тихон, или Похищение Голландца

Когда началась эта история? Наверное, в тот день, когда на свет появился маленький котёнок.

Он ещё не знал, что его ждёт в жизни. У него даже имени пока не было. Зато была мама, мягкая и очень тёплая. Она так приятно целовала его в живот, и в нос, и в лапу. Всё время целовала, просто продохнуть не давала своими поцелуями. Котёнок, как и положено котятам, должен был в ответ мяукнуть, но он чихнул и улыбнулся. Так показалось человеку, который склонился над корзинкой, где появились на свет котёнок, две его сестры и один брат. Они копошились здесь же, рядом, в корзине.

– Какой ты смешной, – сказал человек, – будет жалко, если тебя заберут.

Когда котёнок открыл глаза, а это у котят происходит не сразу, то увидел маму, которая его опять целовала. Потом он увидел брата и сестёр, и только затем – свет. И что-то ещё. Много-много всего удивительного. Свет лился сверху, из огромного солнца, которое на ночь выключалось, когда приходил человек. Только солнце совсем не уходило. Иногда мерцало одинокой звёздочкой.

– Надо лампочку поменять, – говорил человек. Котёнок не понимал, что это значит, но человек и его голос котёнку нравились. Каждый вечер человек брал котёнка на руки, очень приятно чесал за ушком и носил по огромному дому. Котёнок смотрел во все глаза, но быстро засыпал – так приятно человек чесал его за ушком. Утром котёнок просыпался уже в корзине, рядом с мамой, и начинал ждать прихода человека. Он пытался выбраться из корзины, но у него никак не получалось перекинуть лапку через бортик. Да и мама всё время возвращала его на место, к себе, и снова принималась целовать.

Наступило время, когда к корзине стали приходить другие люди. Не человек. Они брали на руки котят. Один раз котёнок услышал, как кто-то из людей сказал:

– Этот хорошенький, но он так странно смотрит. Всё время вверх. Давай девочку возьмём. Смотри, какая прелесть.

Как-то вечером котёнок заметил, что в корзине он остался один с мамой. И тут появился человек.

– Не переживай, – сказал он, – твои сёстры и брат в хороших руках. Они будут жить в семьях. О них будут заботиться, их будут любить.

Котёнок мяукнул.

– А ты, значит, останешься здесь. Это теперь твой дом. Пойдём, покажу тебе другие комнаты. Ты ещё маленький, но скоро вырастешь. Сейчас тебе страшно, но не бойся. Здесь тебя никто не обидит. Знаешь, я так рад, что ты остался! Всё боялся, что тебя заберут. Но ты, не отрываясь, смотрел на люстру. Вот этот свет называется люстра. Здесь их много. Они большие. По мне, так слишком. А вот эта лампочка всё время перегорает. Одна-единственная. Поэтому мигает. Ты на неё и смотришь. Но подрастёшь и будешь смотреть на картины. Вот. Видишь, они на стенах висят.

Котёнок даже дышать перестал. Он увидел много людей, но других. Они не ходили, а будто замерли. Он увидел яркие пятна удивительной красоты. И от волнения и обилия впечатлений уснул почти сразу.

Утром он опять проснулся в своей корзине рядом с мамой. Над ним стоял человек. Впервые котёнок увидел человека сразу после пробуждения, а не когда наступает время спать.

– Ну, и как мы тебя назовём? – Человек взял котёнка на руки и начал чесать ему живот, что было ещё приятнее, чем чесание за ушком. – Мне нравится Тихон. Тиша.

Как тебе? Тихон Борисович. Почему Борисович? Борисович – это отчество. Твоего папу зовут Барсик, то есть Борис. А твою маму зовут Мона. Её назвали в честь Моны Лизы со знаменитой картины. У твоей мамы удивительная улыбка. Загадочная и прекрасная. Ты вырастешь и всё узнаешь про картины. Потому что ты, Тихон Борисович, продолжишь династию музейных котов. Станешь таким же смелым и ловким, как твой отец, и таким же добрым и мудрым, как твоя мама. Скоро, совсем скоро, я не смогу брать тебя на руки – ты повзрослеешь, но заходи ко мне в кабинет в любое время. Я буду очень рад.

Как и обещал человек, Тихон очень быстро взрослел. И скоро понял, что его дом – музей. За целый день невозможно побывать во всех комнатах, даже если бежать очень быстро. А ведь ещё есть подвал, чердак и много комнат, двери в которые всегда закрыты. Тихону очень нравился его дом – на всех стенах висели большие картины, каждую из которых можно было разглядывать часами. В музейных залах всегда было много людей. Они приходили смотреть на картины. Тихон сначала пугался, когда слышал звук шагов, стоявший в ушах нескончаемым гулом, но потом привык. Только одного никак не мог понять – почему люди смотрят на картины, но не замечают удивительных люстр, которые висят над их головами. Почему не замечают окон, тоже огромных, с широкими подоконниками и тяжёлыми портьерами, за которыми так удобно прятаться.

Тихон сидел там, на подоконнике за портьерой, и удивлялся, как люди не видят то, что видит он: красивый двор, цветы, деревья, птиц, которые нисколько не хуже тех, что нарисованы на картинах, а даже лучше. А когда солнце бьёт в окно, то происходит настоящее чудо – становится так тепло, точно под боком у мамы.

Иногда кто-нибудь из людей открывал окно и отодвигал тяжёлые портьеры, тогда подвески хрустальной люстры начинали танцевать. По полу прыгали солнечные зайчики, и было очень весело их ловить. Тихону всегда удавалось поймать зайчика. Постепенно он стал понимать, что есть люди маленькие – дети и люди большие – взрослые. И люди маленькие похожи на него, котёнка. Они видели то, что не видели люди большие, – солнечных зайчиков, птиц за окном, сверкающую дорожку, льющуюся из окна. Дети не всегда смотрели на картины, хотя взрослые и пытались привлечь их внимание. Зато они замечали Тихона и кричали:

– Котёнок!

Но большие люди не видели спрятавшегося котёнка.

– Откуда в музее кошки? – удивлялись взрослые.

Тихон слушал разговоры и начинал понимать, о чём говорят люди. Он хотел сказать об этом человеку, который каждый вечер приходил, брал его на руки и уносил в свою комнату, где всегда находилось что-нибудь вкусное. Но когда Тихон мяукал, человек не понимал и принимался чесать ему животик или за ушком. А ему хотелось спросить про людей, больших и маленьких, и особенно про звуки, которые слышатся по ночам. Странные, пугающие…

Тихон часто думал о том, почему его сёстры и брат уехали, а он остался. И почему человек всё время повторял, что «он продолжит династию». Тихон ещё не знал таких сложных слов. И был рад, что остался здесь с мамой.

Папа появлялся редко. Он всегда был на службе. Очень важной и ответственной. Мама однажды сказала, что «папа охраняет картины от мышей», но Тихон ничего не понял. Кто такие мыши – неизвестно. Почему нужно охранять картины от этих мышей – тоже. Мама говорила, что он пока ещё маленький и когда подрастёт, то всё поймёт.

Тихон подрос, стал ходить в школу, где преподавала и его мама. Здесь учились все котята, но только самые умные и смелые потом, когда вырастут, станут «защитниками», то есть будут охранять картины и не позволять мышам испортить полотна художников. Конечно, Тихон мечтал стать одним из них, как в своё время стал его отец. А сейчас Борис уже «главный защитник».

Мама вела в школе уроки истории искусств. Рассказывала котятам о картинах и художниках – как они жили, из чего делались когда-то холсты и краски, почему мыши грызут одни рамы и не обращают внимания на другие. Котята очень любили Мону, маму Тихона.

Ему мамины уроки тоже очень нравились, но стать он хотел как папа, все вокруг об этом говорили.

– А можно быть как ты и как папа? Вместе? – спросил однажды Тихон у мамы.

– Не знаю, – улыбнулась мама.

– Я обязательно должен быть или сильным, или добрым?

– Сила предполагает доброту.

– Я должен драться, если не хочу?

– Твой отец считает, что долг – прежде всего.

– А ты?

– Я думаю, что сердце тебе подскажет.

Тихон не понимал, как ему быть. Его отец был строгим, сильным котом, которому когда-то в сражении мыши повредили ухо. От их же зубов под его глазом пролегал глубокий шрам. Все считали Бориса настоящим героем. И ждали того же от Тихона. Чтобы он тоже когда-нибудь стал героем. Мама же, напротив, была ласковой и нежной и считалась самой красивой кошкой в музее. Её доброты хватало на всех: на котят-малышей и котят-подростков.

– Смотрите не на рамы, а на картины, – не уставала повторять она ученикам, – в них главная ценность. Настоящим шедеврам не нужны дорогие рамы.

Тихон же, став подростком, начал усиленно заниматься охранным делом… Он бегал, прыгал, преодолевал препятствия. Учился бесшумно проникать в залы, тенью обходить территорию. Вечером доползал до своей комнаты и падал на подстилку, едва шевеля лапами от усталости. Из-за тренировок ему пришлось пропускать занятия по истории искусств.

От Тихона ждали высших оценок, ведь он – сын «главного защитника».

Командовал молодыми курсантами полковник Гранд – старый кот, хромой на правую переднюю лапу. Полковник Гранд любил рассказывать историю о том, как он получил ранение в бою. Они сражались бок о бок с Борисом, «главным защитником», – противостояли целой армии мышей, но победили. Тогда-то «главный защитник» получил свои ранения, а полковник Гранд едва не лишился лапы.

– Быстрее, ещё быстрее, плохо, никуда не годится! – кричал на Тихона полковник.

Тихон готов был расплакаться от усталости. Он уже стал подростком. А у подростков голова не успевает соображать, что делать с лапами, которые растут не по дням, а по часам. Тихон пытался перепрыгнуть препятствие, но вдруг натыкался на стену. Слишком громко топал. Врезался в экспонаты на полном ходу и едва их не сносил. Он не понимал, что с ним происходит.

– Ещё два прохода по препятствию! – кричал Тихону полковник Гранд.

И тот бежал, полз, перепрыгивал из последних сил, уже ничего не чувствуя.

– Слабак! Твой отец – герой! Ещё раз! Двадцать секунд на то, чтобы оббежать зал! – полковник Гранд не унимался.

– Не могу. – Тихон едва дышал.

– Можешь! Нельзя сдаваться! – настаивал полковник.

Тихон мечтал охранять картины от мышей и очень старался быть самым лучшим учеником в классе, чтобы его родителям не было за него стыдно, чтобы могли им гордиться. Но всё чаще задумывался о том, что будет, если он не сможет стать таким же, как его отец. Если у него не получится? Иногда Борис приходил на занятия и наблюдал за тренировками, после чего частенько фыркал и молча уходил. Тогда полковник Гранд добавлял Тихону нагрузку, давал «домашнее задание», а тот сбегал в своё укрытие, за портьеру в большом зале, и прятался там, разглядывая птиц, лужи, траву, деревья. Им, музейным котам, было запрещено выходить за территорию музея. «За периметр», как выражался полковник Гранд. А Тихону очень хотелось оказаться на улице, понюхать траву, поваляться в ней, поговорить с птицами и встать всеми четырьмя лапами в большущую лужу. За портьерой его всегда находила мама. Она садилась рядом на подоконник и молча смотрела в окно.

– Я хочу туда, – признался как-то Тихон.

– Это нормально. Ты взрослеешь. Тебе становится тесно в музейных стенах, – ответила мама, – но ты же знаешь правила. Нам нельзя на улицу.

– Кто только придумал эти дурацкие правила? – огрызнулся Тихон.

– У каждого своя судьба и своё предназначение, – вздохнула мама.

– Кто решает, у кого какое предназначение? Разве это не случайность? Меня могли забрать, как забрали моих братьев и сестёр! – возмутился Тихон.

– Но не забрали же. Ты остался, – ласково сказала мама.

– А почему? Я был настолько странным, что никому не понравился? Ты же видишь, что я не могу! Не могу быть как отец! Я не такой сильный, как он. Почему от меня все чего-то ждут? Почему я не могу просто жить? Как другие коты и кошки?

Тихон вдруг чихнул, потому что во рту стало горько. Он хотел пить и задыхался. Он чихал и никак не мог остановиться. Мама его обняла и начала целовать за ухом, как в детстве.

– Ты самый лучший котёнок на свете. И я бы не пережила, если бы тебя забрали в человеческую семью. Ну как бы я осталась без тебя? И папа? Он тебя очень любит, просто не умеет об этом говорить. Не умеет выражать эмоции, – мурлыкала мама.

– Что со мной? Почему мне плохо? – спросил Тихон.

– У людей это называется слёзы. Ты плачешь. Это нормально. Ты взрослеешь, превращаешься из котёнка-подростка во взрослого кота. И не сердись на полковника Гранда. Он очень хороший, мудрый и добрый кот, – успокаивала мама.

– Что-то не верится, – мяукнул раздражённо Тихон.

– Что я твержу всем котятам? – улыбнулась мама. – Не смотрите на рамы, смотрите на картину. Так и у котов, и у людей. Не важно, как ты выглядишь, какие у тебя хвост, лапы, как громко ты шипишь, главное – что у тебя внутри.

– У меня внутри только злость, – признался Тихон.

– Нет. Ты устал, обижен, ты растёшь, не можешь справиться с лапами и настроением. Но у тебя добрая душа, и ты способен чувствовать. Тебе это дано от рождения. Ты вырастешь, станешь сильным, твои лапы окрепнут, но постарайся остаться ребёнком в душе. Не растеряй свою искренность, страсть и любопытство.

– Любопытство? – удивился Тихон. – Разве это ценное качество? Только маленькие котята любопытны.

– И этим они прекрасны. Им хочется познавать мир. Они не устают попадать в неприятности. Ты, кстати, был очень любопытным котёнком. Не все котята находят себе тайное место за страшной тяжёлой портьерой на подоконнике, куда им запрещено залезать. И не все котята играют с люстрами. А как ты залез за батарею и не смог выбраться? Хорошо, что было лето и батареи не топили! А как ты разодрал целую пачку бумаги в кабинете директора? Я уж не вспоминаю о том, как ты пугал уборщицу, прячась в ведре.

– А ты была там? – спросил Тихон.

– Где? – не поняла мама.

– Там. За окном. – Тихон показал лапой во двор.

– Была, – призналась мама.

– Ты была за окном?! – закричал Тихон. – И никогда мне об этом не рассказывала?

– Я выбрала свою судьбу. Моя жизнь здесь, в музее.

– Ты хотя бы могла выбирать! А за меня вы выбрали! – закричал Тихон и снова начал чихать. На самом деле он плакал. Так плачут только маленькие дети или взрослые, когда им обидно. От обиды очень часто хочется плакать.

– Но тебя никто не держит, – спокойно заметила мама.

– Как это? – Тихон всё ещё хлюпал носом и пытался прикрыться лапой.

– Если закрыта дверь, есть окно. Оно открыто. Даже сейчас. Ты же можешь допрыгнуть до форточки? – мама подняла лапу вверх. Форточка действительно была открыта.

– Легко. Полковник Гранд считает, что я не умею бегать, но прыгаю вполне сносно. На «троечку», – хмыкнул Тихон.

– И ты же потом сможешь спрыгнуть с форточки на другую сторону подоконника? – мама разглядывала свои лапы и не смотрела на Тихона.

– Конечно. Легче лёгкого! – воскликнул тот.

– Тогда что тебя останавливает? – улыбнулась мама и грациозно спрыгнула с подоконника.

Тихон застыл в недоумении. Мама никогда с ним так не разговаривала. Ему и в голову не приходило, что выход находится буквально под его носом. Но почему он раньше его не замечал?

Тихон ждал, когда мама выйдет из зала. Она шла неспешно и легко. Тихон подумал, что даже полковник Гранд не умеет ходить так бесшумно. Котёнок уже примеривался, чтобы подпрыгнуть к открытой форточке, как вдруг мама обернулась:

– Кстати, бывают пути и короче, если умеешь их разглядеть, – заметила она с улыбкой.

– Что ты хочешь сказать? – не понял Тихон.

– Просто толкни раму лапой.

Тихон толкнул раму, и та легко открылась.

– Почему ты сразу не сказала?! – воскликнул он.

– Ну, мужчины, а ты уже почти взрослый, никогда не ищут лёгких путей. Им всё время нужно что-то преодолевать, – рассмеялась мама.

Тихон осторожно высунул голову за окно, и его тут же окутало миллионом, миллиардом запахов и звуков. Даже голова закружилась. Он осторожно выставил за окно одну лапу, потом другую и уже оказался на другой стороне подоконника почти целиком, как вдруг подул ветер. Тихон почувствовал такую лёгкость, такой восторг, что опять начал чихать. Уже от счастья. Он сделал несколько шагов и сел. Ему хотелось привыкнуть к новым ощущениям, успокоить дыхание, как учил полковник Гранд. Но ничего не получалось. Восторг переполнял его. Сердце колотилось так, будто он пробежал сто кругов по полосе препятствий, хотя просто сидел, дышал, нюхал. Наконец поднял голову и увидел небо – яркое, голубое, с облаками, похожими на творог, которым его иногда угощал человек. Тихон уже знал, что это был директор музея. То самое небо, которое так любили изображать художники на своих картинах. То самое, но другое. Казалось, что до него можно дотронуться лапой или допрыгнуть. Оно так манило, что не было никаких сил этому сопротивляться. Тихон подпрыгнул и протянул передние лапы, чтобы узнать, какое облако на ощупь. И уже в следующий момент понял, что падает. Падать он умел прекрасно, группировался и приземлялся на все лапы. Но тут от неожиданности упал неудачно, как какой-то неуклюжий котёнок. Даже носом ударился.

– Здрасьте, ты что, с неба свалился? – услышал Тихон голос. Он поднялся и увидел перед собой кота, чёрного и грязного.

Где заканчивался окрас и начиналась грязь, было не очень понятно. По виду кот казался ровесником Тихона.

– С подоконника, – ответил Тихон, – я смотрел на небо.

– Дохлый номер, – сказал кот, – я тоже пытался допрыгнуть, когда маленьким был, не получилось. Ты музейный, что ли?

– Наверное, да, – признался Тихон.

Он украдкой рассматривал нового знакомого. С виду тот очень отличался от котов, которые жили в музее. Но Тихон не чувствовал опасности. А полковник Гранд говорил, что в непонятной ситуации нужно доверять кошачьему инстинкту и интуиции. Так вот интуиция не подавала Тихону никаких сигналов. Как и инстинкт.

– Меня зовут Тихон, – представился он, поскольку мама учила его правилам вежливости.

– Ага. А я – Котовский. Слышь, а правда, что коты в музее в тапочках ходят? – спросил кот.

– Нет. Не правда. В некоторых музеях люди в специальных тапочках ходят, но не в нашем, – ответил Тихон.

– А-а-а-а… А правда, что вы мяукать не умеете?

– Нет. Враньё!

– Докажи.

Тихон громко мяукнул.

– Слышь, а правда, что вам нельзя выходить из музея? – задал ещё один вопрос Котовский.

– Это правда, – признался Тихон.

– Тогда что ты тут делаешь? – удивился Котовский.

– Говорю же – свалился с подоконника. А ты где живёшь?

– Тут, за мусоркой. В подвале. Пойдём покажу. Я тут главный. Ну, мой батя главный, а я вроде как после него главный. Нас тут целая банда. – Котовский побежал за угол.

– Нет, спасибо, может, в другой раз. – Тихон замешкался. Не мог же он признаться новому знакомому, что не знает, что такое мусорка, банда и кто такой батя.

– Сдрейфил, что ли? – хмыкнул Котовский.

– Ничего не сдрейфил, – заявил Тихон.

– Тогда пойдём.

Котовский побежал, и Тихону пришлось бежать следом. Он то и дело оборачивался, чтобы запомнить дорогу.

– Да тут недалеко. Считай соседи. Слышь, а правда, что вас специальной едой кормят? – Казалось, у Котовского в запасе ещё миллион вопросов.

– Не знаю. Обычная еда, – ответил Тихон.

– А правда, что вы читать умеете по-человечески?

– Да, правда. А разве не всех котят этому в школе учат? – удивился Тихон.

– Ой, не могу. В школе! Котят! – расхохотался Котовский. – А правда, что вы ходите в одежде, как для собак? Со всякими финтифлюшками.

– А кто такие собаки? – не понял Тихон.

– Вот это да! Вот это здорово! Вот это надо всем рассказать! Ты не знаешь, кто такие собаки? – Котовский аж застыл на месте.

– Нет. А что?

– Это вообще! Вот умора! Да мне ж никто не поверит, если я расскажу! Ты это – нашим подтверди, что сейчас мне рассказал. Уговор? – Котовский протянул лапу.

– Уговор, – согласился Тихон, хотя не знал, что значит это слово.

Но догадался, что нужно подать в ответ лапу.

Они дошли до подвала, и Котовский нырнул в чёрную дыру. Тихон потерял его из вида. «Вот это маскировка», – успел подумать он.

Он осторожно спускался по ступеням, и ему понадобились все навыки по преодолению препятствий, полученные на курсах у полковника Гранда.

– Ты где там застрял? – услышал Тихон голос Котовского.

«Вот где надо проводить тренировки, – подумал Тихон, – это не табуретки с перетянутыми на них верёвками. Не картонные коробки».

Тихон чувствовал, как его лапы начинают болеть. Один раз он едва не вскрикнул, когда что-то острое больно впилось ему в правую лапу. Но сдержался.

– Ребята, смотрите, кто у нас! – закричал Котовский.

Тихон вышел в светящийся круг, который отбрасывала тусклая лампочка. И его тут же обступили коты. Их было много, очень много. Они были чёрные, грязные и смотрели настороженно.

– Он музейный, но нормальный, – продолжал Котовский, – он не ходит в тапочках! И не знает, кто такие собаки! Тихон, скажи, а?

Тихон кивнул.

– Есть хочу. Пойдём, ты сосиску будешь? – предложил Котовский.

– А что это? – тихо спросил Тихон.

– Да ладно! – Котовский так опешил, что аж остановился. – Ребята, им даже сосисок не дают! – объявил он всем. – Давай бери мою. Трескай!

Тихон откусил кусок сосиски и слопал две, не жуя. Это оказалось очень вкусно. Просто невероятно вкусно, хоть и плохо пахло.

– Вас там что, голодом морят? – Котовский смотрел, как Тихон заглатывает сосиску.

Позже Котовский проводил Тихона до окна, хотя тот уверял, что запомнил дорогу. Они стояли, переминаясь с ноги на ногу, то есть с лапы на лапу.

– Ты это, выходи, когда сможешь, – предложил Котовский.

– Спасибо. Обязательно! – Тихон был рад, что Котовский предложил ему дружбу. Сам бы он никогда не решился.

За время, проведённое с Котовским, Тихон понял, что ничего, ничегошеньки не знает. А Котовский знает всё. И про голубей, и про запахи. Дворовый кот умел прыгать, бегать так, как никто на их курсах. Он умел маскироваться. Если бы не запах, его бы ни одна мышь не заметила.

С тех пор Тихон толкал лапой оконную раму, которая часто была открыта, и выходил во двор. Если рама не поддавалась, Тихон выпрыгивал в форточку. Котовский стал его другом и даже наставником. Он рассказывал про собак и голубей. Показал мусорный бак, в котором всегда можно было добыть еду. И, конечно, сосиски, которые казались Тихону самым вкусным на свете лакомством.

От беготни по траве, камням, асфальту и битому стеклу лапы Тихона огрубели и окрепли. Он научился ориентироваться в темноте, пробираясь в подвал. Он перепрыгивал через деревянные балки, хаотично лежавшие на лестнице. Запрыгивал на мусорные баки, с места, не примеряясь. Да что говорить – Котовский научил его охотиться на голубей. А это не детская беготня за заводными мышками. И даже не охота на бумажку, привязанную к нитке, которую дергал полковник Гранд. Кстати, полковник перестал шипеть на Тихона, а только смотрел на него внимательно, когда тот приходил первым в забеге. Тихон вдруг стал лучшим на курсах. И превышал все нормативы в два раза. Научившись бегать за Котовским, который мчался быстрее ветра, Тихон обгонял всех однокашников на целый хвост, а то и на два.

Однажды Тихон заметил, что в зал для занятий пришла мама. Полковник Гранд начал ей что-то шептать.

– Понятия не имею, что с ним случилось, – чересчур громко ответила мама.

– Но так не бывает! Он плёлся в хвостах у остальных котов, да я каждый день хотел выгнать его с курсов за неуспеваемость, и вдруг он выдаёт такие показатели! – полковник Гранд тоже почти кричал.

– Ну, всякое бывает. Подростковый период. Мальчик стал стараться, – ласково мяукнула мама. – К тому же вы, дорогой полковник, – прекрасный наставник. Под вашим руководством любой отстающий может стать первым. Разве нет?

– Да, может, я излишне требовательный, но я в них верю. В каждого новобранца. – Полковнику Гранду были приятны такие слова.

Мама удалилась, подмигнув сыну на прощание.

Тихон здорово подружился с Котовским. Они стали лучшими друзьями. А уж после того как вместе удирали от дворовой собаки, которую встретили около мусорного бака, так и вовсе стали не разлей вода. Тихон не мог бежать так быстро, как Котовский. Но вдруг тот затормозил, дав возможность Тихону убежать, и стал шипеть на пса. Тихон тогда чуть не задохнулся от страха и восторга. А как они лазали по деревьям! Да если бы не Котовский, Тихон никогда не узнал бы, что сидеть на ветке и смотреть на всех сверху вниз может быть так весело.

Тихон, в свою очередь, приглашал Котовского в музей. Они пробирались через форточку, и он показывал другу залы, рассказывал про картины, про рамы.

– Вот это да, – восхищался Котовский, – вот это здорово.

Тихон удивлялся, когда Котовский останавливался перед картиной, не самой впечатляющей, а даже наоборот, незаметной, и подолгу сидел перед ней. Тихон ждал рядом, не переставая поражаться тому, как Котовский интуитивно, не обладая никакими знаниями, чует настоящие шедевры. Как умеет смотреть не на рамы, а на картину. То, чему Тихона учили в школе и на курсах, Котовский чувствовал сердцем.

– Иди к нам, – предлагал Тихон другу, – я поговорю с папой, он «главный защитник», он разрешит. А полковник Гранд будет только рад заполучить такого курсанта.

– Не, лучше ты к нам, – отвечал Котовский, – мой батя к тебе нормально относится, хоть ты и музейный. Мы раньше музейных не любили, они слишком много о себе воображали. Никогда с нами не разговаривали. Даже через окно. А ты нормальный оказался.

– Я не могу к вам. Мне нужно охранять музей.

– А я не могу к вам. Я должен возглавить банду после отца.

– Я всегда буду твоим другом, – сказал торжественно Тихон и протянул Котовскому лапу. Тот протянул ему свою.

Это была настоящая кошачья клятва дружбы.

Наступало лето и время сдачи итоговых экзаменов курсов полковника Гранда. Тихон стал лучшим выпускником с лучшими результатами. Отличником учебы. Полковник Гранд лично пожал ему лапу и вручил золотой ошейник. После торжественной церемонии Тихон сбежал к Котовскому, который устроил ему настоящую пирушку – в подвале дворовые коты встретили его дружным мяуканьем, и Тихон облопался сосисок.

– И что будет дальше? – спросил Котовский.

– Я буду охранять музей от мышей. Как настоящий «защитник».

– Слышь, а ты мышей хоть раз видел? – спросил Котовский.

– Нет, – признался Тихон.

– Да ты что, шутишь, что ли? Кот, который ни разу не видел мышь? Как же ты будешь защищать музей?

– У нас были учебные мыши, – промямлил Тихон.

– Да видел я ваши игрушки! Только для котят и годятся! – фыркнул Котовский. – Пойдём.

– Куда?

– На мышей смотреть. Настоящих. Вообще-то отец мне не разрешает туда ходить в одиночку. Там и крысу можно встретить.

– А крысы – это кто? – спросил Тихон.

– О, это, друг, похлеще мышей. Они здоровенные и злые. Они даже взрослого кота загрызть могут и не подавиться. Только это в другой подвал надо идти. Не сдрейфишь?

– Не сдрейфлю.

Котовский повёл Тихона по двору, по закоулкам, мимо других мусорок, пока не дошёл до подвала. Он остановился, сел, закрыл глаза, сосредоточился. И резко рванул вперёд. Этому навыку друга – стартовать с места, как молния, – Тихон не переставал удивляться и восхищаться. Он так не умел, как ни старался. Тихону требовался разбег.

– Не переживай, ты марафонец, а я – спринтер, – хмыкал Котовский.

– Это как?

– Ты можешь долго бежать, но в одном темпе. А я бегу быстро, но недолго.

Они пробирались по тёмным закуткам. Тихон ощущал совершенно другой запах, противный, резкий, раздражающий. Он чувствовал, что начинает злиться, ощущал, как его шерсть встаёт дыбом.

Котовский впереди то срывался с места, то замедлял темп, прижимаясь к стене. Тихон пытался следовать движениям друга, лапа в лапу.

Вдруг они услышали страшный, оглушительный писк, злобный и очень противный. Котовский резко остановился, и Тихон чуть в него не врезался.

– Вот они, – прошептал Котовский.

Так Тихон впервые в жизни увидел живых мышей. Они были маленькие, пищащие, вовсе не казавшиеся опасными. Тихон замер от неожиданности – злобными врагами, с которыми нужно сражаться, мыши точно не выглядели. Четыре мышки в испуге жались к стене. Но когда Котовский стал приближаться, они тут же скрылись в невидимых даже кошачьему взгляду норах.

Котовский помчался, чтобы поймать хоть кого-то, но не успел. Только один мышонок метался вдоль стены, не зная, куда бежать.

– Ты его должен поймать, – сказал Котовский Тихону, показывая на мышонка.

– Я не могу, – признался Тихон, – он маленький. И беззащитный.

– Ага, я так и думал, – хмыкнул Котовский.

– А ты? Поймай ты. Это твоя добыча, – предложил Тихон.

– Вот ещё! Мелюзгу в зубах таскать. Нет уж, – отказался Котовский.

Мышонок метался вдоль стены, пока наконец не нашёл спасительный лаз и не юркнул туда.

И вдруг оттуда, из глубокой норы, из черноты появились два сверкающих глаза и острая морда. Крыса.

– Пойдём отсюда. Иди задом. Не поворачивайся, – прошипел Котовский.

Тихон стал пятиться. Крыса наступала на них, выгоняя со своей территории. Тихон запнулся за выступ и затормозил. Крыса зловеще прошипела, обнажая острые зубы. Она была огромная, размером с собаку, страшная и злая. Никогда в жизни Тихон не испытывал такого ужаса.

– Бежим! – вдруг раздался вопль Котовского.

Они оба помчались что есть мочи. Крыса – за ними. Тихон слышал её дыхание, стук её лап и бежал во всю прыть. Он чувствовал, как она уже почти догоняет его и вот-вот прыгнет, накинется на него сзади. Он обернулся, хотя знал, что этого нельзя делать ни в коем случае, и увидел крысиную пасть. В голове мелькнула мысль: а не покориться ли судьбе, не сдаться ли? Сил уже совсем не осталось. Лапы будто ватные и совсем не чувствуются. Тихон остановился и, сжавшись в комок, приготовился к тому, что крыса сейчас набросится на него, вопьётся зубами в его шею. Как говорила мама? У каждого своя судьба? Значит, его судьба – быть съеденным крысой.

– Нет! Беги! Беги! – раздался вопль Котовского.

И в эту же секунду тот изо всех сил пребольно ударил Тихона лапой по зубам. Он опомнился и снова помчался со всех лап вперёд.

Котовский же резко затормозил, встал перед крысой, выгнув спину, и зашипел. Крыса остановилась.

Тихон бежал и думал, что Котовский сейчас спас ему жизнь. А смог бы он сделать то же самое ради друга? Он не знал. Мог только бежать. Лапы сами его несли. Ни разу не обернулся, чтобы посмотреть, как там Котовский, ненавидя себя за бегство и трусость.

Наконец, выбравшись из подвала, Тихон остановился. Он дрожал всем телом и никак не мог успокоиться. Из подвала не доносилось ни звука. Неужели крыса убила Котовского? Да какой из него, из Тихона, защитник? Вот Котовский – он настоящий. Это он должен охранять музей. А Тихон слабак и трус. И нет ему оправдания.

В глазах больно защипало. Тихон вдруг понял то, чего никогда не понимал, – как можно плакать от разных эмоций. Мама ему объясняла, что люди плачут, когда очень больно и обидно, когда, наоборот, радостно или смешно. А ещё можно плакать из сострадания чужому горю, из-за тревоги за близкого, из-за бессилия. Слёзы возникают, когда чувства – самые разные – переполняют душу… Поэтому в картинах художников чувствуются слёзы. Поэтому некоторые посетители музея плачут, рассматривая то или иное полотно. Тихон, сколько ни смотрел на картины, никак не мог понять, что такое настоящие слёзы. И всегда терялся, когда видел маленьких детей, которые вдруг начинали горько плакать. Коты, даже маленькие котята, не умеют плакать. Они мяукают, чихают или молчат и терпят, свернувшись клубочком. Тогда, на подоконнике за портьерой, когда мечтал о другой жизни, Тихон тоже чихал, чтобы справиться с чувствами.

И только сейчас Тихон понял, что такое слёзы. Что-то внутри душило его и разрывало. Что-то тяжёлое и больное не давало продохнуть. И Тихон заплакал. Настоящими слезами. Ему было так больно, как никогда в жизни. Он думал, что лучше бы остался с Котовским там, в страшном подвале, чем испытывать то, что чувствовал сейчас. Страх за друга, собственную вину, бессилие.

На него будто обрушились сразу все горести мира, а как с ними справиться, Тихон не знал.

– Ох, еле удрал, – услышал он голос Котовского и, не сдержав чувств, кинулся к другу и крепко обнял того за шею.

– Не, ну ты её видел?! – Котовский аж урчал от восторга, вылизывая лапу, на которой была кровь. – Вот это круто! Да? Здоровенная! Я сам такую никогда не видел! Наши не поверят! Ты подтвердишь? Да? Чего это с тобой? Ну что ты повис на моей шее?

– Я трус, – признался Тихон. – Я сбежал. Ты меня спас. Если бы не ты…

– Да ты чего? Я сам едва лапами от страха перебирал! Просто было бы глупо крысе поддаться, да ещё в такой день! Не, только не сегодня! Ты же теперь – защитник! С дипломом!

– Да какой я защитник? Это ты меня защитил! Тебе нужно быть защитником! – закричал Тихон.

– Слышь, хорош орать. А то на твои вопли сейчас все мыши и крысы сбегутся, – засмеялся Котовский. – Сегодня я тебя выручил, потом ты меня как-нибудь спасёшь. Какая разница? Главное, мы сбежали от этой крысятины! Видал, какие у неё зубы? Да мы – самые крутые коты в округе! А ты теперь со всеми своими музейными мышами на раз справишься! После этого чудища! Ваши мыши, небось, в тапочках по музею бегают, а котов только на картинах и видели! Может, они тоже на мягких игрушках, как вы, тренируются! Вот умора!

– Ну ты скажешь, в тапочках! – захохотал Тихон.

И они ещё долго смеялись, представляя, в чём ходят музейные мыши и как они нападают на плюшевых котов.

– Главный мышь бегает с картонным котом! – кричал Котовский.

– Нет, они прыгают на подушку! – кричал в ответ Тихон.

– Не, они бегают за заводными котятами! – орал Котовский.

Тихон был благодарен другу за всё – лёгкость, умение смеяться, смелость, готовность пуститься в любую авантюру. Он был готов расцеловать Котовского и снова кинулся к нему обниматься. Котовский отбивался, и они в шутку мутузили друг друга.

– Нормально ты бегаешь, – переводя дыхание, сказал Котовский, – не так, как я, конечно, но всё равно круто. Мало кто из наших так бегает.

– Я испугался, – признался Тихон.

– Да я сам испугался. Такая зверюга. Мне батя о таких только рассказывал. Ох, он мне голову оторвёт, если узнает, что мы с крысой связались. Но ведь круто было! Скажи?

– Да, круто, – признался Тихон.

После окончания курсов Тихон заступил на службу. Он стал младшим помощником младшего защитника. Переехал в общежитие, где жили все младшие защитники. Там оказалось ещё хуже, чем на курсах. Тихон думал, что стал уже взрослым, но, когда на пороге общежития появился всё тот же полковник Гранд, Тихон чуть с лежанки не рухнул. Он понял, что всё только начинается.

Полковник Гранд каждое утро выводил новобранцев на тренировку. Они учились особым приёмам захвата мыши, изучали стратегию, тактику и чтение карт – планов музеев, подвалов, подсобок. Планов местности. Изучали особенности обитания и поведения мышей. Тихон изменился – стал слушать полковника Гранда, задавал вопросы, ночами сидел над картами. После чего часто сбегал к Котовскому и чертил карты на песке.

Котовский слушал внимательно. Ему было интересно. Они учились вместе, разбираясь в вентиляционных и канализационных трубах, приманках и анатомии. Мама Тихона тоже преподавала – обучала оказанию первой помощи пострадавшим, поведению при затоплении или пожаре. Тихон всё, что узнавал, пересказывал Котовскому. И однажды это спасло всех дворовых котов от гибели. В подвале кто-то из людей устроил пожар, и Котовский вывел всех котов через канализационную трубу и открытый люк. Отец Котовского тогда передал управление в лапы сына.

– Ну, я теперь крутой котяра! – радовался Котовский. Они с Тихоном пожирали сосиски в новом подвале, отмечая новоселье. – Спасибо тебе. Всё-таки ты – мозг!

– Это не я, это ты всех спас.

– Да ладно! Слышь, а можно мне на лекции к вам походить? – спросил Котовский.

– Зачем тебе? – удивился Тихон. – Ты ж любишь, чтобы всё как в жизни. А у нас – теория и никакой практики.

– Вот ты дурак. Да вашу науку и нашу практику – вот тогда бы… да все мыши бы смылись!

Тихон не знал, как попросить разрешения, чтобы его дворовый друг посещал занятия. Но чувствовал, что обязан это сделать. И сначала обратился к маме.

– Конечно, приводи, – обрадовалась мама, – желание учиться и узнавать новое всегда очень похвально.

– Мам, он дворовый.

– Ну и что? – удивилась мама. – Он же кот! И твой лучший друг! Давно мечтала с ним познакомиться!

Оставалось заручиться поддержкой полковника Гранда. Тихон долго переминался с лапы на лапу и наконец решился спросить.

– Если пройдёт испытания, – отрезал полковник Гранд.

В день испытаний Тихон переживал так, как за себя никогда не волновался. Но Котовский прошёл все дистанции, прыгал, бегал, блестяще читал карты. Побил все рекорды. Полковник Гранд всё равно фыркал.

– Собеседование, – отчеканил полковник.

Тихон сидел у двери. Прошло много времени. Уже вечер наступил, а Котовский всё ещё не вышел от полковника. Наконец он появился.

– Ну что? – подбежал Тихон. – Что он спрашивал?

– Обсуждали мышеловки, – ответил Котовский, зевая.

– Что? Какие мышеловки? – удивился Тихон.

– Ты что? Ничего не знаешь про мышеловки? – в свою очередь удивился Котовский.

– Нет. Нам этого не преподавали.

– Ну вы даёте!

Полковник Гранд не просто принял Котовского – тот стал его любимчиком. Котовский рисовал схемы мышеловок, рассказывал, чем травят мышей в подвалах, как ведут себя крысы. А когда Котовский познакомил полковника со своим отцом, старым котом по кличке Старик Кусто, все курсанты ушли на вынужденные каникулы – полковник всё время проводил с новым товарищем.

– Что они делают? – спросил Тихон у Котовского.

– Тренируются.

– Что? – Тихон чуть не упал, хотя сидел на всех четырёх лапах.

– Полковник Гранд осваивает новую программу, – Котовский подмигнул Тихону. – Ну, а мой батя передаёт ему опыт. Но это страшный секрет. Полковник хочет ввести спецкурс у вас в музее, для новобранцев. Не завидую я им.

– Какой спецкурс? Рассказывай! – потребовал Тихон.

– Ну, как ты думаешь, почему моего батю называют Старик Кусто?

– Не знаю. Кличка такая.

– Кусто – это в честь мореплавателя. Знаменитого путешественника и исследователя морских глубин. Он под водой умел плавать, как рыба.

– Ну и что? – всё ещё не понимал Тихон.

– Ну, понимаешь, мой батя воды не боится. Вообще. И плавать умеет, – признался Котовский.

– Как это плавать? – Тихон впервые слышал про такой навык.

– Как собака. Гребёт лапами и плывёт, – объяснил Котовский.

– А где он научился? – ахнул от восторга Тихон.

– Батя в молодости на море жил, вот и научился.

– И что? Полковник Гранд хочет научиться плавать? – удивился Тихон.

– Ага, – хмыкнул Котовский. – Кошки обычно боятся воды, сам знаешь. Я не боюсь, но плавать не умею, сколько батя ни старался меня научить.

Тихон захохотал.

– Вот я так и знал, что ты будешь смеяться! – сам Котовский тоже подхихикивал. – А я, между прочим, пообещал, что никому не скажу.

– Но я же не никто! Я твой лучший друг! А где они тренируются?

– В реке, конечно, где же ещё?

– Река? Это как на картинах? – удивился Тихон, поскольку никогда не видел настоящей реки.

– Не, не совсем. Пойдём покажу, – предложил Котовский.

– Ты хочешь сказать, что это рядом и ты ни разу не показал мне настоящую реку?

– Я же не знал, что ты и про это ничего не знаешь!

И они пошли на реку. Тихон даже предположить не мог, что ему настолько понравится река. Было темно, и вода казалась чёрной. Котовский провёл его на мостик, и они долго сидели молча. Тихон чувствовал, что может сидеть так часами, глядя на тёмную воду, слушая плеск лёгких волн.

– Ладно, пойдём, уже совсем поздно. Твоя мама начнёт волноваться, – сказал наконец Котовский.

Тихон не мог оторвать взгляда от воды, которая и манила, и пугала одновременно. Ему было страшно, но в то же время хотелось прыгнуть туда, в чёрную бездну.

Теперь у них появилось ещё одно место для прогулок. Тихон с Котовским часто бегали на реку и подолгу сидели на мостках.

А полковник Гранд расцвёл, похудел и разрабатывал новые учебные программы для будущих котов-кадетов. Он так подружился со Стариком Кусто, что собирался пригласить его проводить особые тренировки, мастер-классы для самых способных котов. Ещё полковник Гранд мечтал о том, чтобы новобранцы сдавали экзамены в подвале Старика Кусто.

Специально для Котовского мама Тихона водила экскурсии, рассказывая про картины, художников, и тот слушал, затаив дыхание. Он впитывал всё как губка. Мама Тихона говорила, что у неё давно не было такого способного и тонко чувствующего искусство ученика.

Потом Тихон часто вспоминал то время. Самое счастливое и беззаботное.

Отец Тихона всё ещё оставался на должности «главного защитника», хотя должен был уйти в отставку. Все ждали, что он передаст пост своему сыну, как только тот наберётся опыта. Но Борис хотел, чтобы Тихон прошёл весь путь – от младшего защитника до самого верха. Сам, своими лапами и силами.

И Тихон старался, продолжал учиться, дежурил по ночам, как и все остальные молодые коты, поступившие на службу. Он по-прежнему жил в общежитии, выходил на тренировки, заступал на дежурства. Никаких поблажек отец ему не делал. Да и видел Тихон отца редко. Молодые коты находились в подчинении у Маркиза Люсьеновича – помощника Бориса, его правой лапы, который отвечал за расписание дежурств, продвижение по службе и прочие текущие дела.

– Тебе не обязательно ночевать в общей комнате, ты можешь приходить домой, – уговаривала Тихона мама.

– Отцу это не понравится, – отвечал Тихон.

– Пусть он живёт дома, – просила Мона Бориса, – будь поснисходительнее. Он твой сын, причём самый способный среди молодых котов. Даже полковник Гранд так считает.

– Нет. Он должен быть как все, – отрезал Борис, – то, что он мой сын, не даёт ему никакого права на привилегии.

– Ну а обо мне ты подумал? Я живу в одном музее с сыном и не могу с ним спокойно поужинать! Он способен на большее. Тихон рвётся в бой, ему нужны сложные задания, иначе он потеряет интерес к службе. А ты его мурыжишь в младших защитниках. Дай ему возможность себя проявить.

– Я не хочу подвергать его опасности, как ты этого не понимаешь? – Борис редко повышал голос, но тут почти закричал. – Пока могу, я буду его защищать. Он мой сын, и я за него боюсь. Ты же знаешь, может произойти всё что угодно. Ещё придёт его время. А пока пусть понюхает пыль, пусть живёт, как остальные.

– О чём ты говоришь? Что может произойти? – Мона спрыгнула с подоконника, на котором сидела и смотрела в окно. Она любила смотреть в окно. В этом Тихон был похож на мать. Оконная рама напоминала Моне раму картины.

– Не знаю. Просто неспокойно на душе как-то, – ответил Борис.

– Твоя разведка что-то узнала? – испуганно спросила Мона.

Да, у котов был свой отряд разведки, в который мечтал попасть Тихон. В разведке служили самые быстрые, самые бесстрашные коты. Через два месяца Тихон собирался сдавать экзамен на поступление в отряд.

– Нет, ничего, не волнуйся, – ответил Борис, – ложись спать, уже поздно.

– Ты плохо выглядишь, – сказала Мона, – очень уставший. Может, ты оставишь пост и выйдешь на пенсию?

– И что я буду делать? Лежать на подстилке и есть сметану? Да я за неделю разъемся! – возмутился Борис.

– Мы будем гулять, – ласково сказала Мона.

– Я не могу гулять просто так, без дела. Не хочу. У меня ещё есть силы, – заявил Борис.

– Хотя бы не выходи на дежурства. Они сами справятся, – попросила Мона.

– Не могу. Ты знаешь, меня это держит в тонусе и форме.

Все знали про эту прихоть «главного защитника» – он выходил на ночные дежурства с молодыми котами. Коты от страха вообще ничего не соображали и ходили на ватных лапах. Тихон мечтал хоть один раз подежурить вместе с отцом, но тот всегда выбирал другие смены. Он рассказывал молодым охранникам, куда смотреть в первую очередь, на какие звуки обращать внимание.

В ту ночь Борис дежурил с новобранцами, только закончившими обучение. Тихон в эту смену не дежурил. Главный защитник услышал странный шум в том зале, где висели не самые ценные и не самые дорогие картины.

– Иди проверь, – велел Борис одному из молодых котов, – ничего не предпринимай, только осмотрись. Придёшь, доложишь обстановку.

Молодой кот вошёл в зал и увидел, как несколько мышей грызут угол рамы. Кот тут же кинулся в атаку. Все мыши успели скрыться, кроме одного маленького мышонка, который и попал в лапы кота.

– Я случайно, я не хотел, – говорил перепуганный новобранец главному защитнику, – даже не знаю, как так получилось.

Борис понял, что случилось непоправимое. Мыши не станут разбираться, кто прав, кто виноват, случайно погиб мышонок от лапы кота или нет. Новобранец нарушил кодекс чести, принятый в музее, – коты не трогают мышат, мыши не нападают на котят. Этот кодекс вбивали котам с раннего детства, но иногда инстинкт оказывался сильнее. Коты нападали, не помня про запрет.

– Собирайтесь. Боевая тревога, – отдал Борис приказ.

…Когда коты-охранники вошли в зал, там уже стояло несколько сотен мышей. Бой был кровавым. Много мышей полегло в той схватке, несколько котов были тяжёло ранены. Сам Борис, главный защитник и командир, погиб как настоящий герой на поле брани.

Его хоронили со всеми воинскими почестями на заднем дворе музея. Тихон поклялся, что станет таким же, как отец, и больше ни одна мышь не проберётся ни в один зал музея. Все думали, что Тихон станет «главным защитником», но Борис оставил завещание – должность он просил передать Маркизу Люсьеновичу. И никто не посмел оспорить его последнюю волю.

Тихон сдержал обещание, данное когда-то отцу, – стать достойным его имени, не подвести честь семьи, продолжить династию защитников музея. За несколько следующих лет он стал начальником кошачьего караула, обладателем трёх почётных грамот и двух кубков – за защиту музея, доблестную службу и любовь к искусству. Только радости эти награды ему не приносили. Он очень страдал, что отец не видит его успехов. Ещё больше он переживал из-за мамы, которая продолжала преподавать историю искусств, но её прекрасные зелёные глаза уже не горели – вместо огня в них поселилась печаль.

После уроков Мона стремилась поскорее уйти с работы и оказаться в своей комнате, устроиться на лежанке и смотреть на фотографию молодого Бориса – тот гордо позирует на ступеньках музея.

Тихон после службы каждый вечер приходил домой и заставал маму свернувшейся клубочком на лежанке.

– Он чувствовал. Он всё чувствовал. Говорил, должно что-то случиться, – повторяла мама, – я могла упросить его не ходить на дежурство, но не стала.

– Он бы всё равно не послушал. Он бы пошёл, – Тихон не знал, как успокоить маму.

– Я не понимаю, чему учить котят, – призналась мама, – я потеряла интерес. Неужели я должна готовить их к…

– Нет, мама, ты учишь их чувствовать картины.

– Зачем нужны эти картины, если они приносят столько горя? – Мона отворачивалась к стене.

– Папа всегда говорил, что это – наш долг. Служить музею. Защищать картины.

– А если что-то случится с тобой? Я этого не вынесу, не переживу. – Мона вскочила с лежанки и обняла сына.

– Не случится. Я тебе обещаю. – У Тихона разрывалось сердце. Он не знал, как и чем помочь маме.

– А я всё думаю о том, что знал твой отец. О чём он подозревал или догадывался? Почему говорил, что у него неспокойно на душе? Поговори с разведкой.

– Я не могу. Это может сделать только Маркиз Люсьенович.

– Тогда узнай сам. Твой отец что-то предчувствовал. А он никогда не ошибался.

– Хорошо, я обещаю узнать и буду смотреть во все глаза.

Тихон так сказал, чтобы успокоить маму, но поневоле стал более внимательным. Однажды совершенно случайно заметил, что одна из картин немного накренилась. Он бы не обратил внимания, если бы не картина – это было его любимое ещё с детства полотно. Пейзаж. Дом на берегу реки. Эту картину особенно любила мама – когда-то под этим пейзажем ей назначал свидания Борис.

Тихон не придал особого значения тому, что картина висит неровно. Он думал, что одна из верёвок, которыми картина крепилась к стене, истлела от старости. Тогда многие картины отправляли в запасники музея или на реставрацию. Тихон поправил картину лапой. Но через несколько дней во время обхода он опять заметил, что картина висит не совсем ровно. Совсем чуть-чуть. Еле заметно. Только накренилась уже в другую сторону. На полу же, чуть дальше, Тихон увидел маленький, буквально микроскопический след мышиной лапки. И цвет следа совпадал с цветом реки на картине.

Тихон смотрел то на след, то на картину. И наконец догадался. Всё выглядело так, будто мышь сидела на раме, перегрызала верёвку и, сорвавшись, полетела вниз, цепляясь когтями за полотно. Если его подозрения верны, то и на полотне должен был остаться след когтя. Но как это проверить?

Тихон не хотел поднимать тревогу раньше времени. Тем более что доказательств у него не было. Он не мог взять лестницу-стремянку, лупу, яркую лампу и рассмотреть полотно, сантиметр за сантиметром, как делали люди-реставраторы.

«Что же делать?» – подумал Тихон и тут же вспомнил наставления полковника Гранда: «Если не знаешь, как поступить, или оказался в сложной ситуации, в незнакомом месте, закрой глаза и доверься интуиции, ощущениям».

Картина висела низко. Совсем рядом со стулом, на котором сидела смотрительница музея.

Тихон вскочил на него, встал на задние лапы, протянул переднюю к картине, спрятал когти и закрыл глаза. Мягкой, очень чувствительной подушечкой он провёл по низу картины. Ещё раз и ещё. И только в последний раз почувствовал то, что искал, – шероховатость на ровном слое краски.

Тихон, довольный, спрыгнул со стула. Всё правильно. Так он и думал. Но зачем мыши решили перегрызть верёвку? Чтобы украсть картину? Опять же зачем? Чтобы никто не мешал съесть раму? Глупость.

Все эти размышления казались настолько абсурдными, что Тихон не решился ими с кем-то поделиться. Нужны веские доказательства, чтобы доказать заговор мышей.

Тихон решил устроить засаду. Он спрятался на окне за тяжёлой тёмной портьерой. Ничего. Никто не покушался на шедевр. Тихон готов был поклясться, что не слышал ни писка, ни шороха. Утром он зашёл на главный наблюдательный пункт. В комнате, где всегда было тихо и царили дисциплина и порядок, будто пронёсся ураган. Коты-охранники бегали взад и вперёд, телефоны звонили, компьютеры, передающие изображение с камер наблюдения, мигали, не выдерживая напряжения.

– Что случилось? – спросил ошарашенно Тихон.

– Картину украли, – крикнул ему на бегу младший помощник.

– Как украли? Не может быть! Кто? – не поверил своим ушам Тихон.

– Думаем, мыши. Портрет. Верёвки были перегрызены. Следы зубов характерные – эксперты сейчас работают.

Тихон побежал на место преступления. Неудивительно, что он ничего не слышал. Картину – небольшую и совсем не ценную, не в самой богатой раме – украли из дальнего зала.

Тихон осматривал верёвки и думал, что дело тут нечисто. Рама не представляла никакой ценности. Должна быть какая-то другая причина. Но какая?

Следующей ночью по всему музею были расставлены усиленные посты. Сам Тихон дежурил в зале, где висел «его» пейзаж. Утром все посты сообщили, что ни одна мышь не пробралась ни в один из залов. Все картины на месте. Картины – да, но из зала, где были выставлены украшения, пропало ожерелье.

В том зале охраны не было. Зачем мышам драгоценности? Маркиз Люсьенович ходил по наблюдательному пункту и не понимал, что происходит и что делать дальше.

Следующая неделя была поистине кошмарной. Несмотря на все усилия котов, каждую ночь пропадал какой-нибудь экспонат. Уносили его буквально из-под носа. Уже не было никаких сомнений в том, что воровали мыши. Никто не мог ответить на вопрос – зачем?

А без понимания мотива нельзя раскрыть ни одно преступление. Пока же коты-охранники устанавливали новые системы сигнализации, обсуждали, где устроить засаду и сколько выставить котов для защиты, Тихон размышлял о мотивах. «Стань мышью, думай, как мышь», – говорил ему отец когда-то. Тихон закрывал глаза, но никак не мог представить себя мышью.

– Мы не можем предоставить вам нашу коллекцию, при всём уважении к музею, прошу прощения.

– Но это будет удар по репутации музея! Мы готовились к этой выставке целый год!

– Да, мне тоже очень жаль, но я не могу рисковать картинами. А последние события показывают, что вы, увы, не можете гарантировать безопасность полотен.

Тихон шёл по коридору, погруженный в свои мысли, мимо кабинета директора музея, когда услышал этот диалог. Директор разговаривал с очень высокой и очень строгой дамой – владелицей частной коллекции картин. Тихон знал, что она решила выставить свою коллекцию в их музее (из-за чего был объявлен дополнительный набор молодых котов-новобранцев для охраны). И вот, видимо, передумала.

Тихон видел, что дама, цокая каблуками, ушла, а директор сел и обхватил руками голову. Тихон не удержался и зашёл в кабинет. И тут директор, тот самый человек, который когда-то оставил его здесь, сделал то, чего никогда не делал.

– Кис-кис-кис, – позвал он Тихона.

Кот подошёл бы и без всяких «кис-кис», на которые только котята отзываются, ведь взрослые коты понимают человеческую речь. Тихон подошёл к ноге директора и замер, подняв голову.

– Ты мой хороший… – сказал директор и взял Тихона под пузо, ну совсем как котёнка, посадил себе на колени и стал чесать за ухом.

– Хороший кот, красивый, – приговаривал директор, – что же мне теперь делать? Чем же я вас всех кормить буду? Эх… придётся распустить или отдать кому-то в добрые руки.

Тихон, когда услышал про «отдать», перестал урчать. Его будто молнией пронзила догадка. А вдруг именно этого мыши и добиваются? Избавиться от своих врагов и главной помехи – котов-охранников? А тут всё получается очень просто. Произведения искусства исчезают или портятся, коты не справляются со своей работой, музей лишается выставок, директор вынужден уволить всех котов! И тогда мыши станут жить спокойно в своё удовольствие!

Тихон так взбудоражился от своей догадки, что невольно выпустил когти.

– Тихо, тихо, больно же, – отдёрнул руку директор, – ну, ладно, беги. – Он отпустил Тихона, и тот спрыгнул на пол. Ему не терпелось хоть с кем-нибудь обсудить свою версию, поделиться догадкой. Но с кем? На работе нельзя – нет доказательств, нет фактов. Отца нет. Тихон помчался домой.

– Мам, послушай меня, что ты думаешь? – выпалил он и рассказал матери всё, что услышал в кабинете директора и до чего додумался сам.

– Ну? – спросил он, дрожа от возбуждения.

– Что ну? – спокойно спросила мама.

– Что ты думаешь? Обо всём об этом? Я прав?

– Я думаю, тебе нужно поговорить с Винсентом.

– Кто это ещё? Я знаю только одного Винсента – Ван Гога.

– Винсент – мышь. Он старый друг твоего отца. И к тому же неплохой художник.

– Что-о-о-о?!

Тихон чуть не упал в буквальном смысле слова. Мама преподнесла сразу две новости. Что есть мыши, которые умеют рисовать, да ещё и носят имена великих художников. И что его отец дружил с мышью.

– Закрой рот. Муха залетит. Неприлично стоять с открытым ртом, – вывела из ступора Тихона мама.

– И где я его найду? – только и смог спросить он.

– Намочи лапу и оставь мокрый след на раме «нашего» пейзажа. Пусть это покажется тебе глупым, но пока наш старый «дедовский» способ ни разу не подвёл. Винсент увидит след твоей лапы и придёт.

– Ты уверена? – недоверчиво спросил Тихон.

– Борис всегда с ним так договаривался о встречах. Я им советовала найти более современный способ общения, но оба отнекивались. Они, как мальчишки, любили играть в шпионов. Передавай Винсенту от меня привет и поцелуй.

Тихон намочил лапу и оставил след без всякой надежды на успех. След очень быстро высох на солнце, и к пейзажу никто не подошёл. Так что вряд ли Винсент успел его даже заметить.

Но Тихон остался ждать за портьерой. Ближе к полуночи он заснул, а когда проснулся, рядом с ним сидела мышь. Точнее, сидел. Седой и уставший.

– Ты очень похож на своего отца, – сказал Винсент.

– Здрасьте. – Тихон от неожиданности мяукнул, как маленький.

– Ты так вырос. Я видел тебя совсем котёнком. – Рассматривал его Винсент, – копия отец.

– Так все говорят, – привычно ответил Тихон.

– Этот след… ты напомнил мне о молодости. – Винсент тяжело кашлянул.

– Мама сказала, что вы были другом… отца… она передавала вам привет и поцелуй.

Тихон засмущался. Он не знал, как нужно разговаривать с мышью. Он вообще впервые разговаривал с мышью! Точнее, мышем.

Винсент улыбнулся.

– Они были очень красивой парой. Твои родители. Твоя мама – очень мудрая кошка. Я их любил. А отец… Он был мне настоящим другом.

Тихону показалось, что глаза Винсента сверкнули, как будто мокрые от слёз.

– Что случилось, сынок? Ты ведь не просто так меня вызвал? – Винсент стал серьёзным.

Тихон всё ещё не мог прийти в себя. Мышь называет его сынком. Более того, ему это нравится. И Винсент ему тоже понравился.

– Я хотел, э-э-э, посоветоваться. Но не с кем, э-э-э-э. Мама сказала, что вы можете помочь…

Тихон всё не решался начать разговор.

– Ты по поводу того, что творится в музее? – спросил Винсент.

– Да, – облегчённо выдохнул Тихон, – я не могу понять зачем? Какой смысл? Ведь в этом есть смысл?

– А сам ты что думаешь? – спросил Винсент.

Тихон рассказал ему о своих догадках. Мышь молчал. Только кивал, давая понять, что внимательно слушает.

– Ты очень умный кот, – сказал наконец Винсент, – молодец. Котелок у тебя варит.

– Что? – не понял Тихон.

– Котелок. Черепушка. Голова. Вы, молодёжь, теперь так не говорите? Не важно. Ты прав в главном – это спланированная акция по выселению котов из музея. Ты ведь знаешь, что многие музеи уже отказались от ваших услуг. И, похоже, наш директор тоже об этом уже задумывается.

– Но зачем? – крикнул Тихон.

Винсент пожал плечами.

– Зачем собаки бегают за кошками? Зачем коты гоняют голубей и ловят мышей? Ты задаёшь вопрос, на который нет ответа. Затем. Затем, что мыши хотят жить в музее спокойно, а заодно насолить котам. Так устроено природой. Не мы завели такой порядок, не нам его и менять.

– Но ведь это ерунда! Неужели нельзя договориться? Ведь есть исключения из правил! Вы с отцом, как сказала мама, дружили.

– Это – исключение, которое подтверждает правила.

– И я ничего не могу поделать? Мне что, остаётся только сидеть сложа лапы?

– Да. Если, конечно, не хочешь войны. Битвы, в которой погибнут и коты, и мыши. Сражения, подобного тому, в котором погиб твой отец. Ты хочешь повторения?

– Хочу, – воскликнул Тихон, – я отомщу за отца! Коты всегда жили в музее и останутся здесь жить!

– Мальчик, мальчик. Ты ещё такой юный… Послушай старика. Что бы ты сейчас ни предпринял, ход событий уже не изменить.

– Я так не могу! Бездействовать? Быть зрителем? Можно же попытаться договориться!

– Именно так говорил твой отец. Когда-то было заключено мирное соглашение. Одним из его основных пунктов было ненападение на котят и мышат. Но вы, коты, нарушили главное условие. Да, я знаю, что произошёл несчастный случай, но по условиям соглашения… Твой отец хотел если не дружбы, то хотя бы мира между котами и мышами. Но… старое руководство умирает. Мы больше не имеем такого веса, как раньше. Не так влиятельны. Меня фактически отстранили от дел. А молодые лидеры, как и ты, жаждут крови и мести. А ведь я был одним из тех, кто подписывал соглашение.

– То, что вы мне всё это рассказали… и то, что встретились со мной… вам… как вы…

– Ты хочешь спросить, что мне за это будет?

– Да.

– Не знаю. Мне всё равно. Я уже старый и ничего не боюсь. Ну, сошлют подальше в подвал, чтобы под ногами не мешался. Убить они меня не посмеют. Вот что будет с тобой… это вопрос. Ты ещё хочешь о чём-то спросить?

– Да… почему… то есть… это правда? Что вы были друзьями с моим отцом? – прошептал Тихон.

– Да, самыми лучшими друзьями, – ответил Винсент.

– Как такое может быть?

– Может. В жизни всё может быть. Мы вместе выросли, а потом он спас мне жизнь.

– Как?

– В том бою он закрыл своим телом меня… Знай, мальчик, какое бы решение ты ни принял, я буду на твоей стороне и всегда тебе помогу. Но мыши настроены решительно. Новый лидер – твой, кстати, ровесник и мой племянник, каюсь, я сам его воспитал и привёл к власти, – не хочет ничего слышать. Он мечтает получить музей в своё полное распоряжение и не думает о том, чего это будет стоить. Знаешь пословицу – худой мир лучше доброй ссоры? Вот, она как раз про мышей и котов. Ладно, мне пора. Если что – ты знаешь, как меня найти.

– Спасибо…

– Не за что, мой дорогой. Передавай от меня поклон своей маме. И вот ещё что. У тебя есть друзья, очень хорошие друзья. Не забывай о них.

Винсент тяжело спрыгнул с подоконника и не очень быстро побежал в угол зала. Тихон заметил, что он немного хромает на заднюю лапку.

«Ничего не прояснилось, – думал Тихон, – стало только хуже. Что же теперь делать?»

Ночью он так и не смог уснуть – ворочался с боку на бок. Уже под утро ему приснилось сражение, будто они с отцом дрались вместе. В тот момент, когда Тихона окружило целое войско мышей, он проснулся от звонка, которым предупреждают посетителей о закрытии музея. Этим же звонком пользовались коты в случае экстренного сбора.

– Тревога, что-то случилось, – вскочил Тихон и помчался в командный пункт.

– Что случилось? Что? – спрашивал он своих коллег.

Коты-охранники пожимали плечами, быстро собирая снаряжение для боя – ловушки, мышеловки, сетки…

– Внимание! Всем внимание! – раздалось из динамиков. Тихон узнал голос главного защитника Маркиза Люсьено-вича.

– Сегодня было совершено нападение на объект номер один, – продолжал Маркиз Люсьенович. Объектом номер один у котов назывался главный шедевр музея – картина Голландца. Голландец был напичкан электроникой вдоль и поперёк, что создавало для котов определённые трудности. Раз в неделю кто-то из молодых котов случайно задевал систему сигнализации, расположенную по всему периметру картины, и весь музей сотрясался от звуков сирены. Несчастный кот тут же оказывался в ловушке – стеклянной колбе, накрывающей картину и всё, что находилось рядом с ней на расстоянии трёх метров. Ему оставалось только жалобно мяукать. Через пять минут у ворот музея стояли как минимум две машины вооружённой до зубов человеческой охраны.

– Опять кот, – вздыхал директор и шёл оправдываться перед стражами порядка.

Последний подобный инцидент случился всего несколько дней назад.

– Да разгоните вы их наконец, – воскликнул приехавший глава охранного агентства. А то получится как в сказке про мальчика и волков.

– Мам, а что это за сказка? – спросил Тихон вечером того же дня.

– Мальчик кричал: «Волки, волки!», пугая людей, а когда волки пришли по-настоящему и мальчик закричал, ему никто не поверил. Всем надоело бегать просто так, – объяснила мама, которая знала не только кошачий, но и человеческий фольклор.

Так и получилось. Сирена трезвонила, а человеческая охрана так и не приехала. Видимо, им надоело мчаться по ложным вызовам. Тихон прибежал в зал и с ужасом увидел, что Голландца на стене не было. Под стеклянным куполом тоже никого. Значит, Голландца всё же украли. Но кто? И как? Он готов был поклясться, что это не люди – никаких посторонних следов, никаких новых запахов. И главное, следы на верёвках. Тихон с ужасом смотрел на огрызки, свисавшие на стене.

Мыши. Голландца украли мыши. Но зачем? Как они отважились? Тихон отказывался верить в то, что видел собственными глазами, – следы на полу, следы зубов на верёвках. Все доказательства налицо. Картина большая, значит, были задействованы все мышиные силы, включая неопытную молодёжь.

Полковник Гранд учил своих курсантов:

– Главное – скорость. Вы должны разыскать картину раньше, чем её успеют повредить мыши. У вас на всё про всё не так уж много времени. Мыши сгрызут раму очень быстро.

Да, сейчас главное – быстро соображать. Надо найти картину и вернуть. Если появится хоть одна царапина, всё – картину придётся отправлять на реставрацию. Но куда они понесли её? Ни в одну нору такое полотно просто не пройдёт. Неужели мыши посмеют разгрызть шедевр на маленькие кусочки?

– Мы дадим решительный отпор любому, кто бы за этим ни стоял. С этой минуты объявляются экстренные дежурства, обходы территории дважды в течение тридцати минут, карт-бланш на принятие решений. Действуйте по ситуации! – кричал в это время Маркиз Люсьенович по громкой связи. Тихон даже не услышал, а почувствовал, что голос его дрогнул.

«Я должен поговорить с командиром», – решил он и пошёл не на главный пост, а к кабинету Маркиза Люсьеновича. Там уже стоял директор музея и держал кота за шкирку, как котёнка.

– Ты же меня под монастырь подводишь! Ты же мне руки выкручиваешь! Что мне прикажешь делать с вами? Колбасой кормить и валерьянкой поить? Как? Голландца украли! И это, – директор потряс в воздухе Маркизом Люсьеновичем, – не рукотворное, тьфу, дело. А раз не люди украли Голландца, то кто? Правильно, мыши! Найди мне Голландца, иначе всех выгоню из музея. И буду прав! Нет, что я говорю? Разве мыши могли украсть Голландца? Но камеры видеонаблюдения! Там не было людей! Только тени, много теней на полу! Скажи мне, как такое может быть? Нет, я схожу с ума. Совершенно точно. Я начинаю верить в то, что мышам понадобился Голландец. А мои коты, которые находятся на службе и которыми мы так гордимся, в этот момент спокойно спали! Ты много знаешь музеев, где на страже стоят коты? Вот! Я думал, что вы – уникальная стража! Да кому я только про вас ни рассказывал! А вы… вы… просто домашние ленивые питомцы, а не охранники. Вот вы кто!

Директор наконец перестал трясти Маркиза Люсьеновича и вернул его на пол.

Тихон дождался, когда директор уйдёт, и постучался к начальнику.

– Маркиз Люсьенович, можно?

– Не сейчас, Тихон. Ты видишь, что творится…

– Я по делу. Это… с Голландцем… это мыши….

– Я знаю.

– Знаете? Откуда?

– Разведка. Ну и камеры наблюдения – ты же слышал, что сказал директор.

– И что теперь делать?

– Не знаю. Понимаешь? Не знаю! Я уверен, что это мыши, ты уверен, директор тоже. И что толку? Мы же не можем их арестовать и провести обыск. Не можем их отдать под суд. Мы ничего не можем. У нас не человеческие законы. Да, у нас есть доказательства, но кому их предъявлять? Мы можем только начать войну и сделать так, чтобы выжившие мыши не высовывались из нор. Так, как делали это всегда, столетиями. Дрались, воевали, запугивали. Твой отец верил в то, что с мышами можно договориться. Он подписал это пресловутое соглашение. Борис мечтал о том, чтобы у мышей и котов был собственный суд. Даже считал, что с мышами можно дружить. Он был идеалистом и поплатился за это. Я никогда его не понимал. И вот – оказался прав. Мышей нужно держать в страхе. И убивать за любую попытку проникновения в музей. Вот теперь ты мне скажи, что делать? Если мы не вернём Голландца, нас всех отправят в кошачий приют, раздадут людям или выбросят на улицу. Зачем мы нужны музею, если не справляемся со своими обязанностями?

– Я знаю, зачем им, то есть мышам, понадобился Голландец, – выдавил Тихон. – Я нашёл мотив.

– Чтобы получить музей в своё распоряжение и выгнать нас? – хмыкнул Маркиз Люсьенович.

– Да… а откуда… вы это знали? – удивился Тихон.

– Это тоже не новость, а заветная мышиная многолетняя мечта, – ответил Маркиз Люсьенович. – Ещё до твоего и моего рождения они только об этом и думали. Строили планы. Им становилось мало подвалов, и они хотели получить в своё распоряжение всё здание. Только сейчас эта мечта, кажется, может реализоваться. Хватит болтать. Собирай снаряжение. Сегодня ночью мы выдвинемся в наступление. Я объявляю боевую, а не учебную тревогу. Они хотели войны, они её получат.

– Можно договориться. Можно решить всё мирно, – неожиданно для себя выпалил Тихон, – худой мир лучше доброй войны.

– Хм, удивительно… так считал Борис. Как ты на него всё-таки похож. Он и тогда так говорил. Настаивал. И вот итог. Он погиб. Один из лучших котов своего времени. Герой. Так рано и так бездарно погиб.

– Не бездарно, – возразил решительно Тихон.

– Да, пока у власти находились Борис и его закадычный друг Винсент, они могли поддерживать перемирие, – рассказывал Маркиз Люсьенович. – Пусть шаткое, но всё же. Они подписали это соглашение. И никто, поверь, тогда не был рад – ни мыши, ни коты. Но все смирились. Потому что эти двое верили… не знаю, во что они верили. В призрачное светлое будущее, в мир во всём мире. Идеалисты. Но природу и инстинкты не обманешь – мы коты, а они – мыши. И никакого мира между нами быть не может. Борис и Винсент могли отвечать друг за друга, верить друг другу, но не могли контролировать остальных котов и мышей. Когда тот мышонок погиб от лап неопытного кота, я сразу понял, что всё изменится. Когда погиб твой отец, это был конец. Всему. Не коты, а мыши объявили войну. Так что мы не нападаем. Мы наносим ответный удар. Чувствуешь разницу? Если мы промолчим сейчас, мыши почувствуют свою власть и силу. Знаешь, что я думаю? Винсент, их старый вожак, наверняка уже не у власти. Они его давно сместили. И поставили кого-то из молодых и наглых мышей. Ты слышал, что сказал директор. У меня нет другого выхода. Я должен вступить в войну и сделаю это. Я разворошу все их подвалы и верну Голландца.

– Это провокация. Нельзя на неё поддаваться. Будет слишком много жертв, – продолжал настаивать Тихон.

– Я знаю, мальчик, я всё знаю. Но я не политик. Твой отец был политиком. А я воин. Как и полковник Гранд. Я должен быть твёрдым, сильным лидером и отвечать на удар ударом. Меня разорвут на маленькие клочки, если я только заикнусь о мирных переговорах. Мы выступаем ночью после заката. Готовься, – велел Маркиз Люсьенович.

– Но нам не хватит бойцов! Молодые коты ещё не набрались опыта. Старые уже не могут воевать в полную силу. Если мышей много, мы проиграем, – воскликнул Тихон.

– Да, но мы дадим бой. И это будет правильно. Пусть мы проиграем, но с почётом. Мы не будем отсиживаться в запасниках музея. Директор не этого от нас ждёт.

– Но вряд ли он ждёт кровавой и беспощадной битвы в музейных залах!

– Иди, я уже всё решил. Ты будешь командиром одного из подразделений.

Но ночи они не дождались. Сирена сработала на рассвете, когда коты, уставшие от подготовки к сражению, забылись недолгим сном. Мыши атаковали первыми. Их было так много, что Тихон, выскочивший на наблюдательную вышку под музейной вентиляцией, испугался по-настоящему. Он и представить себе не мог, что в музее живёт столько мышей. Что их ТАК много.

Они не шли, а текли, как бесконечный серый поток. Даже не серый, а чёрный. Мыши не пищали, не шуршали, а шли совершенно беззвучно, и от этого становилось ещё страшнее.

– Пора, – тихо сказал Маркиз Люсьенович.

Той ночью он погиб на лапах у Тихона. В первой же атаке.

– Твой отец был прав… худой мир лучше… – прошептал старый кот и закрыл глаза.

Это была даже не схватка, а настоящее побоище. И не было командира, который прекратил бы бессмысленную жестокую войну. Ни коты, ни мыши уже не заботились о конспирации и о том, что людям не стоит знать о том, что происходит в музее ночью. Никто не обращал внимания на сигнализацию. Мыши наступали, коты держали оборону.

Директор, которого поднял с постели телефонный звонок – в музее происходит что-то страшное и необъяснимое, – прибыл туда одновременно с полицейской патрульной машиной. Люди застыли на пороге огромного музейного зала, по которому бегали сотни, нет тысячи мышей, а на них яростно кидались коты. В воздухе летали клочки шерсти, на полу лежали раненые и убитые коты и мыши.

– Выключите сирену! – закричал директор.

– Она выключена. Это коты и мыши вопят, – в ужасе произнёс один из полицейских.

– Надо что-то делать… Надо что-то делать, – повторял бессильно директор.

– Мы можем открыть огонь, – предложил второй полицейский.

– Нет, нельзя стрелять! Вы можете попасть в наших котов, – запретил директор

– Никогда такого не видел, – ошарашенный полицейский смотрел на поле брани. Люди не могли вмешаться в эту войну.

Тихон, сражавшийся в первых рядах, понимал, что они проигрывают. К мышам подступало подкрепление. Всё новые и новые войска. Никто из котов не знал, что делать. Главный защитник и стратег погиб. И тогда Тихон принял командование на себя. Он должен был защитить свой дом.

– Не отступать, держать оборону! – крикнул он и выскочил через форточку во двор. Он бежал так, как никогда. Быстрее ветра. Ворвался в подвал, где врезался в Котовского.

– А я всё ждал, когда ты появишься! – рассмеялся Котовский.

Тихон обнял Котовского. Как ему не хватало смеха товарища, который никогда не терял самообладания, даже в самые сложные моменты и тяжёлые времена!

– Нам нужна помощь, – Тихон уже мог только шептать.

– Мы готовы, – объявил Котовский.

Тихон вдруг увидел, что дворовые коты построены чёткими рядами, а впереди стоят полковник Гранд и Старик Кусто.

– Вы здесь? – ахнул Тихон.

– Для решающей схватки важно выбрать нужное время, – сказал полковник Гранд, – принимай командование.

Тихон повёл армию дворовых котов к музею. Их было столько, что Тихон, оглядываясь, обретал уверенность в победе. В музей они ворвались мощной, несокрушимой силой. И полковник Гранд оказался прав – мыши тут же потеряли боевой запал и начали отступать. Им стало страшно – теперь уже дворовые коты текли чёрной волной, которая только набирала силу. И наконец, точно цунами, обрушилась на мышей.

– Надо найти Голландца! – сказал Тихон Котовскому. Они бились рядом, лапа к лапе, спина к спине. – Но я не знаю, где искать!

Котовский вдруг сел, будто находился не на поле боя, а в тихом музейном дворике, и задумался.

– Времени нет. Что ты расселся? – закричал Тихон.

– Туда, за мной! – вдруг воскликнул Котовский и побежал по коридору.

– Там запасники. Сто раз проверяли, – Тихон бежал за другом, – откуда ты знаешь, что Голландец там? Откуда ты вообще знаешь про запасники?

– Твоя мама водила меня на экскурсию. И мне не понравилась одна дверь. Аж шерсть дыбом встала, – объяснил на бегу Котовский.

Они неслись по коридорам и лестницам. У Тихона уже сбилось дыхание, а Котовский бежал легко.

– Мама водила тебя в запасники? Она никого туда не водит! – удивился Тихон. – Какая дверь?

Они домчались до подвалов, и Котовский сбавил ход – шёл осторожно, крадучись. Принюхиваясь, прислушиваясь.

– Здесь, – подал он знак Тихону.

В этой каморке хранились старые швабры, вёдра, ненужные коробки и прочий хлам.

– Ты ошибаешься, – прошептал Тихон.

– Нет. Нюхай, – стоял на своём Котовский.

Тихон остановился, сосредоточился и принюхался. К знакомым запахам примешался ещё один. Даже два – краски и мышей.

– Их много. – Котовский приложил ухо к двери. – Слишком много. Вдвоём мы не справимся. Нужна подмога.

– Надо что-то придумать… – соображал лихорадочно Тихон. – Чего боятся мыши?

– Котов, – хмыкнул Котовский.

– А ещё? Мы это не проходили, мне отец рассказывал… надо вспомнить… Не могу. То, чем пользуются люди, когда мыши заводятся в домах.

– Мышеловки?

– Нет. Другое… Запахи… – Тихон пытался сосредоточиться, но никак не мог справиться с эмоциями.

– Ну, однажды мой батя избавился от крыс в нашем подвале. Знаешь как? Он поймал молодую крысу и поджёг ей хвост. Та побежала к сородичам, и те сбежали. Больше в нашем подвале не появлялись, – рассказал Котовский. – Испугались, наверное.

– Котовский, ты гений! – Тихон подскочил на всех лапах.

– Да, я, конечно, гений. Но как мы поймаем мышь, подожжём её и запустим в кладовку? – не понимал Котовский.

– Никого не надо ловить. Мыши боятся запаха палёной шерсти! Они бегут от запаха! – воскликнул Тихон. – Быстро, вырви у меня шерсть. Давай!

– Тихон, ты как себя чувствуешь? Может, я сбегаю и позову помощь? – Котовский смотрел на друга с явным волнением.

– Я знаю, что делать! Давай, тебе всего лишь нужно вырвать несколько клочков шерсти! – крикнул Тихон.

– Хорошо, я вырву. И как мы её подожжём? – Котовский даже в такой момент рассуждал разумно.

– Мне нужно подумать… Нужны батарейка, фольга, бумага…

Только где это взять? – Тихон начинал паниковать.

– Сразу бы так и сказал, – фыркнул Котовский, – какие проблемы?

– Проблемы? Я тебе расскажу, какие проблемы! Если бы мы могли достать зажигалку, это было бы самое простое. Но ни ты, ни я своими лапами не сможем её зажечь! А где взять фольгу? Ты знаешь? Батарейку? – Тихон чуть ли не кричал.

– Вон, кондиционер висит. Значит, есть пульт, – спокойно ответил Котовский. Он вскочил на шкаф и скинул с него пульт. Ловко достал батарейки.

– А фольгу и бумагу? – Тихон никак не мог взять себя в лапы.

– Пф, проще простого, – ответил Котовский и притащил шоколадку, оставленную, видимо, одной из уборщиц. – Вот тебе и фольга, и бумага.

– Прости меня, я не хотел срываться, – сказал Тихон.

– Давай, действуй! – подбодрил его Котовский.

Тихон оторвал кусок обёртки от шоколадки, скрутил из неё полоску, толстую по краям и тонкую в середине. Намотал полоску на края батарейки.

– Давай, рви! – велел он Котовскому.

Тот вырвал клочок шерсти.

Тихон намотал шерсть на середину полоски.

Оба кота замерли. Но ничего не происходило.

– Не понимаю, что не так. Давай, давай же, зажигайся! – воскликнул Тихон.

– Сейчас. Надо просто подождать, – ответил Котовский.

– Сколько ещё ждать? У нас нет времени! Битва закончится, если мы заберём Голландца! Давай просто туда ворвёмся, и будь что будет! Я больше не могу терпеть! Не получается!

– Ты можешь не бегать туда-сюда, а то у меня голова начинает болеть? – сказал Котовский.

– Не могу! – воскликнул Тихон. – Ничего не работает!

– Тихон… Тихон…

– Что? Хватит меня успокаивать! Мы проиграли! Я не смог! Это моё поражение! – Тихон уже кричал, не сдерживаясь.

– Тихон… ты можешь не орать, как кот? Открывай дверь, сейчас же! Раз, два, три…

Тихон открыл дверь кладовки и увидел, как Котовский ударом лапы забрасывает что-то горящее внутрь.

– Закрывай! Быстро! – крикнул Котовский.

– У нас получилось? Да? – не понял Тихон.

– Да, сработало, – Котовский зализывал обожжённую лапу. – Сейчас, побежали.

Они ворвались в кладовку. Мыши, метавшиеся в панике, бросились наружу. Но некоторые готовы были сражаться.

– Хлорка! Надо разлить хлорку! – крикнул Тихон. – Прикрой меня!

Он бросился в угол, где стояли чистящие средства, которыми пользовались уборщицы. Опрокинул один флакон, второй…

Мыши убегали. Тихон застыл перед картиной Голландца – она стояла в дальнем углу. Прекрасная, завораживающая.

– Веди сюда директора! – крикнул Тихону Котовский. – Я останусь охранять картину.

Тихон понёсся наверх.

Пробежал на балкон, где увидел директора, стоявшего в одиночестве, – тот наблюдал за схваткой, в которой побеждали коты. Уличная банда разгромила мышей. Было много раненых, но мыши уже отступали, жались по углам. Полковник Гранд и Старик Кусто отдавали приказы – наступать, держать оборону. Сами они воевали так, что молодые могли позавидовать.

Директор, поглощённый этим зрелищем, не обращал внимания на Тихона, который вначале просто сидел у его ног, но потом будто очнулся.

– Ты жив? Ты здесь? – ахнул директор, когда Тихон впился в его ногу когтями. – Ты видишь это?!

Он поднял кота на руки и принялся чесать за ухом, но тот вцепился в его запястье и спрыгнул, поцарапав ногу.

– Что с тобой? Тебе страшно? Мне тоже.

Тихон же отбегал на несколько шагов и возвращался, мяукал изо всех сил, снова отбегал и снова возвращался, давая директору понять, что нужно следовать за ним. Наконец тот понял, что Тихон зовёт его вниз, в подвал.

Там, в каморке, Котовский по-прежнему сражался с мышами. Тихон догадался, что в подвал было отправлено подкрепление – мыши не хотели отдавать Голландца. Их оставалось всё меньше, но и сил у Котовского уже почти не было. Точно чёрная молния, он метался из угла в угол перед картиной, не позволяя мышам к ней приблизиться.

– Голландец, вы его нашли! – ахнул директор.

В ту же секунду мыши попрятались в свои норы.

Директор поднял картину, осмотрел, потом сграбастал на руки Тихона и Котовского и понёс обоих наверх. Котовский не вырывался. Он позволял себя нести и был этому только рад. Тихон видел, что его друг ранен и вряд ли может передвигаться сам.

Мыши проиграли ту войну. Директор вызвал врача-ветеринара, который одних раненых лечил, других отправил в больницу для животных. Котовскому перевязал рану, а Тихона чем-то намазал. Директор вынес еду в мисках для тех, кто мог передвигаться на собственных лапах.

– Мы победили, – сказал Тихон Котовскому, – теперь всё будет по-прежнему.

– Нет. Не будет. Ты не знаешь людей. Они не любят, когда животные доставляют им неприятности, – ответил тот.

– Знаю. И ты знаешь. Ты видел директора и врача. Они – люди.

– Ты не видел других людей, – прошептал Котовский, – пойдём сейчас со мной. Пока не поздно.

– Куда? – удивился Тихон.

– В подвал. Надо уходить. Прямо сейчас, – заявил Котовский.

– Но я не могу! Я должен увидеть маму, полковника Гранда и остальных.

– Мы уходим. Ты знаешь, мой подвал – твой дом. Я буду ждать тебя там до утра. И оставлю карту, по которой ты сможешь нас найти.

– Останься. Отлежись. Никто тебя не прогонит. Подожди, что ты сказал? Вы собираетесь уйти из подвала? Зачем?

– Нас всех поймают и отвезут в приюты. Это вас, породистых котов, постараются пристроить хорошо, а с нами никто не станет возиться.

– Но с чего ты взял? Директор… он не даст вас в обиду! – воскликнул Тихон.

– Он не даст. Но здесь были другие люди. И они видели стаю злых уличных котов. И полчище мышей в музее. Вряд ли директору удастся скрыть то, что произошло сегодня. Люди боятся мышей и боятся бездомных животных.

– Нет, мы же нашли и вернули Голландца! Мы спасли музей от мышей! Без вас ничего бы не получилось. Директор это знает! – Тихон пытался переубедить друга.

– Я буду ждать тебя до рассвета. Карту начерчу в углу на стене, – сказал Котовский и крепко обнял Тихона.

Дворовые коты покидали музей через окно.

Тихон всё ещё отказывался верить словам друга. Он хотел найти полковника Гранда, но в залах царила суматоха. Тихон отправился в свою комнату и без задних лап упал на подстилку.

Утром Тихон проснулся от непривычной, даже пугающей тишины. Он вскочил, не понимая, что происходит и сколько проспал. Думал только о том, чтобы не опоздать на дежурство. Мамы в комнате не было, что Тихона не удивило – она наверняка на уроках для котят.

Он быстро умылся, поел и побежал на командный пункт. И только по дороге заметил, что в залах тихо и никого нет. Нет людей. Ни одного человека. Тихон не мог поверить своим глазам и ушам. «Я сплю, это сон, не может быть», – твердил себе он.

На командном пункте царила тишина. Тут уже Тихон заволновался по-настоящему. Где все? Почему никто не вышел на дежурство? Надо срочно объявить сбор защитников. Но вдруг вспомнил, что главный защитник погиб и сбор объявлять некому. Тихон не мог справиться с собственными мыслями: «Где полковник Гранд? Почему он не взял на себя руководство? Что вообще происходит?»

И тут с обзорной вышки он увидел, как в зал вошли несколько человек в защитных костюмах и стали разбрасывать по углам какой-то порошок. Тихон стал задыхаться от запаха и выбежал на улицу. На дверях музея он увидел объявление: «Музей закрыт на техническое обслуживание». Но где все? Где мама? Где котята? Где новобранцы-кадеты?

Тихон вернулся в музей, но в тренировочном зале тоже было пусто и тихо. Тихон не знал, куда бежать и что делать. В учебном классе, где мама проводила занятия для котят, остались только игрушки для малышей – палочки с пёрышками, заводные мышки. Тихон снова выскочил из музея и побежал в подвал к Котовскому. Но и там было пусто.

Он сбегал на набережную, надеясь застать Старика Кусто с полковником Грандом. Никого. Ни одного кота в округе. Как же такое могло произойти? Неужели он так долго спал?

Не могли же все коты исчезнуть разом? Или Котовский говорил правду?

Тихон вернулся в подвал, осмотрел углы и наконец нашёл несколько линий, оставленных когтем Котовского. Большая часть карты была или полустёрта, или Котовский не успел её закончить. А возможно, случилось и то, и другое – судя по следам, в подвале тоже побывали люди. Тихон сосредоточился и постарался запомнить расположение линий. Он прекрасно понимал, что никогда не найдёт Котовского по этому рисунку.

Но удалось ли дворовым котам уйти отсюда подальше? А вдруг они не успели? Тихону стало страшно – он остался один-одинёшенек, в одночасье лишившись друзей, семьи и дома.

Тихон снова бросился в музей. Но, едва выскочив из-за угла, увидел машину. Люди затаскивали внутрь сумки-переноски, в которых сидели котята. За погрузкой наблюдала одна из смотрительниц музея, которая держала на руках маму Тихона. Она её гладила и говорила, что с котятами всё будет хорошо. Их непременно пристроят в семьи. Тихону удалось избежать приюта только потому, что он проспал и про него забыли. Но он хотя бы знал, что мама попадёт в любящие руки – пожилая смотрительница Надежда Николаевна всегда хотела забрать Мону к себе.

Но что теперь делать, Тихон не понимал. Ему казалось, будто он оглох и ослеп. Хотелось только одного – оказаться подальше от музея, от своего дома, который перестал быть его защитой. Даже директор оказался предателем – впустил в здание людей в защитных костюмах и отправил котят в приюты.

Тихон бежал куда глаза глядят, не разбирая дороги. Лишь бы подальше. Желал забыть о том, что произошло. Начать всё сначала. Он бежал, не останавливаясь, и не помнил, как добрался до вокзала. Не помнил, как впрыгнул в вагон электрички и забился под сиденье. Ему требовалось время, чтобы прийти в себя. Он свернулся клубком и пытался успокоиться – мама будет жить у смотрительницы. Полковник Гранд наверняка ушёл вместе с дворовыми котами, уж Старик Кусто об этом точно позаботился. В подвале был чёрный ход, о котором не знали люди. Значит, они успели сбежать и тоже в безопасности. За маленьких котят можно не волноваться – их точно разберут. А он? Что теперь будет делать он? Как жить? Ведь Котовский прав – Тихон кроме музейных стен и окрестных дворов в жизни ничего не видел. Он умеет только защищать картины и больше ничего. И главное, как он сможет жить один?

Наконец Тихон очнулся, выполз из-под скамейки, пробрался в тамбур электрички и, как только поезд замедлил ход, спрыгнул.

Что говорил полковник Гранд? Когда не знаешь, что делать, доверься кошачьему инстинкту. Пусть лапы сами ведут тебя. Не думай, не анализируй. Просто слушай своё сердце. Тихон так и делал. Именно инстинкт вёл его подальше от музея, этот же инстинкт привёл его на вокзал. Лапы сами вспрыгнули на подножку электрички. А сейчас неведомая сила заставила выскочить из вагона.

Тихон оказался на маленькой заброшенной станции – там даже людей не было. Никто не выходил из поезда, никто не садился. Он огляделся и пошёл туда, куда вели лапы. Он шёл, глядя по сторонам, и понимал: ему нравится то, что он видит. Маленькая речушка с деревянным мостом. Поле с ромашками. Тишина, но не зловещая, а спокойная. Отличное место, чтобы перевести дух и подумать о будущем. Наконец, он увидел перед собой несколько деревенских домов. Узнал их по картинам – художники часто рисовали похожие или именно такие.

Тихон осмотрелся – дома стояли заброшенные, от людей не осталось даже запахов. На дверях висели замки. Тихон решил устроиться в доме на пригорке – оттуда открывался идеальный обзор. Видно, кто идёт по тропинке. Он пробрался через заднее крыльцо и устроился в углу большой комнаты. И почти сразу же уснул без задних лап. Люди говорят – «уснул без задних ног», а коты – «без задних лап».

Директор музея сидел за своим столом перед грудой бумаг, к которой даже не прикасался. Он слышал шаги и голоса. Но это были другие шаги и другие голоса – не посетителей. В музее проводили дезинфекцию. Повсюду стоял едкий запах. Но директора волновал не запах, а то, что музей будто перестал дышать. От него остались только стены. Ни людей, ни котов, ни смотрительниц, никого. Остался только он – директор.

– Мы закончили, – в кабинет вошёл мужчина в защитном костюме.

– Хорошо.

Директору было невыносимо жаль котов. И мышей ему было жаль. Ну, ладно мыши, коты-то чем помешали? Они ведь были символом музея. Директор тяжело вздохнул. Он ведь всех котов узнавал, знал по именам, они на его глазах выросли. Директор опять вздохнул и отвёл глаза от бумаг. И в этот момент он увидел в углу мышь. Та спокойно сидела и смотрела на директора очень умными глазами, даже, как показалось ему, какими-то грустными.