Его Величество Змееныш

1. Утро недоброе

Омерзительно.

Первая мысль, что этим утром пришла Илье в голову, поражала своей ясностью.

Огромные тёсаные полубрёвна над его головой тускло поблёскивали закопчёнными пятнами масляной краски и давно потеряли свой истинный цвет.

Наверное, потолок.

Мучительно перевёл взгляд левее, уткнувшись в чёрную стену. Её крутые бревенчатые бока пахли грязью и пылью. В углу рыхло свисала пыльная паутина, ловившая в свои сети весёлые яркие блики утреннего солнца. Часы на стене громко тикали, издевательски демонстрируя половину десятого.

Свет падал из окон? А где они? Пришлось напрячь разум, скрипевший похуже вчерашней телеги. Или саней?

Телега? Сознание прояснялось, но неохотно и вяло. Он, что же, в деревне? Вот оно, кстати, окно. Похожее на покрытую инеем заледеневшую прорубь в бетоне февральского льда. Его серые орнаменты почему-то сползали на грязные подоконники и казались ему чем-то сказочным совершенно. И чистым.

Холод.

За единственным этим окном ярко сияло утреннее солнце, висевшее по-зимнему низко и игравшее искрами озорства на тоненьких льдинках узоров.

Гадость какая.

Как он тут оказался? Где-то рядом хлопнула дверь, раздались стальной громкий звон и всплеск воды. Ещё более громкий.

Пить хотелось мучительно.

Илья сел, покачнувшись. Обнаружил себя на высокой кровати, обложенным сплошь перьевыми подушками. Голым.

Отвратительно.

Где-то поблизости коротко замычало что-то живое. Корова? Он видел этих чудовищ только по телевизору и познакомиться ближе не спешил.

Яркие, густые запахи свежего хлеба, снега и берёзовых дров вызвали приступ головокружения и похмельной тошноты.

Паскудно-то как…

Собака залаяла звонко, звуки ударили по голове чугунными молотками. Хочется сдохнуть.

Оглянувшись вокруг и одежды своей не найдя, он прошлёпал босыми ногами по незатейливым половицам, открыл тяжёлую дверь и застыл на пороге.

Красиво.

Сени (он слыхал, это так называется) тоже открыты, и сразу за ними яростно и жестоко расцветало январское утро. Густые клубы влажного домового тепла вырвались из-за его быстро остывшей спины и белыми облаками закрыли и солнце, и ослепительное сияние белых сугробов.

И ту, что замерла, стоя строго напротив.

– А трусы носить вас в столицах не учат, – тихо хмыкнула снежная невидимка.

От неожиданности отступив, Илья поскользнулся на льдистом пороге, попытался поймать онемевшими пальцами отчего-то сопротивляющийся косяк, потерял равновесие и, взмахнув, словно птица, руками, громко грохнулся строго вперёд, прямо под ноги девице.

Дверь в сени закрылась.

_________________________________

©Нани Кроноцкая 2024 специально для ЛитРЕс

2. Кто его только не путал

«Две кошки в мешке дружбы не заведут.» В. И. Даль «Пословицы русского народа»

– Бес попутал!

Ржавым ножиком резал сознание старческий голос. Противный такой голосочек. Где Илья его слышал?

– В случайности я не верю, – намного приятнее прозвучало, но лучше бы всё же молчало. – Лучше ты мне, бабуля, скажи, что теперь будем делать с вот этим?

Ощутимый толчок под несчастные рёбра сомнения не оставлял: «этим» бабкина собеседница обозвала Илью. Судя по тёплой и мягкой опоре под боком, на полу его не оставили. Правда, пахло всё так же. Точнее, воняло.

– Знамо шта! – старуха воодушевилась, и её голос возник где-то рядом. – В хозяйстве тебе пригодится! Эвона вьюнош щекастый, упитанный…

– Как мясную скотину ты мне его втюхиваешь! – ей весьма справедливо заметила красна девица.

Или не красна. А может, вообще не девица. Тьфу ты…

Открывать глаза он опасался. Прошлая попытка рассмотреть наступившую в его жизни реальность оглушительно провалилась.

А тут хоть тепло.

– Так ить, видано дело, – бабкин голос бесил просто неимоверно, хотелось нажатием клавиши перевести его в вечный беззвучный режим, можно даже с вибрацией. – Земные поклоны он клал? – В тоне старухи послышалась зловредная нотка протеста.

И торжества?

– Всего один раз! Да и то: носом вниз, жопкой вверх… – девушка не сдавалась, – поскользнулся, бедняга.

– Матушкой величал тебя? – бабка хихикнула мерзко.

Да она издевалась! И девица с Ильёй согласилась:

– Да такие, как он, матушкой каждую кочку в лесу величают, помилуй! – с очевидным трудом себя сдерживая, прошипела молодка. – Особенно, если споткнутся или поскользнутся.

– А кто его целовал?!

Илюша напрягся. Как он не вовремя отключился! Вот ведь придурок. Пока он тут голым валялся в беспамятстве, его красны девицы целовали.

И наплевать, что не красные.

– Искусственное дыхание! – рявкнула неизвестная так, что глаза Ильи сами открылись.

Как знал… Надо было и дальше вид делать усопшего.

От взгляда таких ясных глаз обратно не спрячешься. Один раз увидеть и умереть. Ну… или с первого взгляда влюбиться, что ещё даже хуже.

Их обладательница восседала на крае матраса, и салатными, словно зелёный горошек, глазами очень строго рассматривала Илью. А судя по брезгливому изгибу ярких коралловых губ, всё увиденное ей абсолютно не нравилось.

Странно. Обычно при виде Илюши девчонки вели себя совершенно не так.

– Ну, здравствуй, мой новый домашний питомец… – бархатным голосом проговорила прекрасная незнакомка.

И что-то мелькнуло в её мягком тоне. Неужели сарказм?

– Домой мне помогите добраться, – Илья решил сразу и без прелюдий изложить свои нынешние намерения. – Я за всё заплачу.

– Это даже не сумлевайся, Илюша, – старческий голос опять резал слух, – заплатишь за всё, обязательно, и по тройному тарифу и…

– Бабушка! – сквозь зубы рыкнула прекрасная незнакомка. Ого. Она может и так. Подобным тоном впору в суде оглашать приговоры. – Угомонитесь, прошу вас!

Высокие отношения.

– Как мне вызвать такси? —настаивать на своём Илья привык с раннего детства.

– Можно выйти во двор, покричать – льдинки в девичьем голосе вновь отчётливо зазвенели. – Авось, кто услышит. Сходи. Не попробуешь – не узнаешь.

– Мой телефон! – вспомнил парень, сделав яростную попытку подняться. Неудачную. Голова снова предательски закружилась. Закопчённые стены вокруг понеслись быстрым, слаженным хороводом. Упал, как подкошенный, и застонал от вдруг нахлынувшего отчаяния.

А у девушки странные волосы… Разноцветные. Шелковистая смесь светлых прядей и тёмных. Никогда он такого не видел. Мелирование вроде не в моде давно. Хотя… кто его знает, что носят девицы, предпочитающие жить в лесу. Заплетены её пёстрые пряди были густые в длинную, толстую и тугую косу, придавая владелице вид очень строгий.

Красотка медленно голову наклонила, разглядывая Илью с холодным любопытством патологоанатома. Коса соскользнула с плеча, как живая змея. Парень дрогнул.

– Разрядился, – что-то в её взгляде сквозило такое… Отстранённое. Натуралистический интерес. За ним наблюдали, как за глупой рыбкой в аквариуме. Такая красотка свернёт ему шею и даже не дрогнет. – И света тут нет, – она светлую бровь изогнула красиво. – Будут ещё предложения?

– Воды мне налейте… Я…

– Заплатишь, заплатишь, – она и не думала возражать. – Почку собрался продать или какую другую натуру?

– Я богат! – прозвучало фальшивенько. Настолько, что парень невольно смутился. Лежит такой голый, озябший засранец на грязных матрасах в простой деревянной избе и уверяет в своей состоятельности. – Хоть штаны мои где?

– В бане сохнут! – снова скрипнула бабка.

Да они издеваются!

Ева брезгливо рассматривала своё новое «приобретение». Снова ей «повезло». Если задаться вдруг целью собрать все те очень немногие её предпочтения, что могли относиться к мужчинам и вывернуть наизнанку, то получится именно это.

«Вьюнош»? Куда там! Длиннющий, нескладный. С крупными, явно не по размеру руками. Голенастый и тощий (какие там щёки, о чём вы?), он был похож на щенка крупной породы собак. И такой же восторженно-неуклюжий. Волосы цвета созревшей пшеницы, тяжёлая нижняя челюсть, словно в насмешку приделанная к смазливому как-то по-женски лицу. Матушка явно была из залётных моделей. Пухлые, аппетитные губы, ровный нос, лоб высокий. Красивый разрез светлых глаз. Если гладко побрить его щёки, густо покрытые светлым похмельным пушком, и прикрыть безобразную челюсть, то можно прям брать и жениться. Красавица получилась бы.

Он пил проданную ему ведьмой воду и жадно, и аккуратно, как делают те, кому правила поведения в обществе вбиты куда-то под основание черепа. Но это ведь не помешало ему вусмерть напиться и найти приключений на тощую задницу.

– А теперь, друг мой, рассказывай, – прошелестела мягким голосом девушка.

Парень дёрнулся, проливая на голую грудь ледяные остатки воды.

– Что тебе? – отполз к краю кровати, лоскутным стареньким одеялом целомудренно прикрывая отчётливо выступавшие рёбра.

– Как дошёл ты до жизни такой, говорю, рассказывай, – таким тоном их строгий учитель в интернате взывал к её, Евиной совести. Напрасно взывал. Не работало. – Звать тебя как?

– Илья. Викторович. Змеев, – он громко ответил и подбородок так гордо задрал, как будто представился папой Римским.

– Здрасьте, – Ева ему холодно улыбнулась, позволив на миг вытянуться злой вертикалью зрачку. Обычно нормальные люди пугались.

Но то ли парнишка уже утратил способность удивляться, то ли ещё не окончательно протрезвел. Адекватной реакции не последовало. Никаких тебе обмороков, он даже не дрогнул. Лиза разочарованно закусила губу.

– Я плохо всё помню… – он отпустил, наконец, злополучное одеяло и нервно поскрёб спинку носа. – Если честно, вообще ничего. Сели праздновать Новый год. Много пили. А потом… я проснулся.

– Где сели-то? – терпеливо спросила Ева.

– Так… в Питере, – он сказал и зачем-то вжал голову в плечи.

Били, что ли, мальчишку родители? Очень похоже…

– Судя по расписанию поездов, уважаемый, вы решили рвануть в Воркуту, -наблюдать его выразительную мимику – особенное удовольствие. Смотреть, как глаза на лоб лезут, как пухлые губы дрожат, как уши краснеют.

– Как раз ночью поезд у нас останавливается. Ехать от Питера сутки с копейками.

– Где я? – Илья прохрипел, откровенно хватаясь за голову.

Даже про одеялко забыл окончательно. Оно скорбно сползло, обнажая загорелую кожу на бёдрах и золотую дорожку шерстинок на животе. Ева поспешно перевела взгляд на облезлую спинку кровати.

– Северо-западный федеральный округ Российской Федерации, – она начинала издалека абсолютно намеренно, не отказав себе в удовольствии насладиться производимым эффектом.

Мальчишка расслабился на мгновение. Даже расправил костлявые плечи неожиданно-плавным, даже хищным движением. Дурашка.

– Республика Коми, – девушка продолжала.

Глаза его окончательно округлились, и Ева заметила необычный их цвет. А парень не так-то и прост. Возможно, он сам этого и не знает. Даже наверняка.

– Село Княжпогост, – она словно гвоздь в гроб забила.

Пару секунд он беспомощно хватал воздух ртом, стремительно побледнел и…

нырнул в обморок. Словно рыбка под лёд.

– Нежные до чего пошли вьюноши, – бабка закашлялась.

Сплюнула на половицу, отчего Ева скривилась.

– И что мне с ним делать? – не торопясь, взяла безвольную руку Ильи и нахмурилась. Пульс нитевидный, холодные пальцы. Вздрагивающий нервной дрожью мизинец. И странные, пакостные ощущения.

– Просвятить, – бабка пожала плечами и, громко шаркая по дощатому полу старыми войлочными полуботинками, потащилась в ту часть тесной избы, что могла счесть себя кухней. – Всё равно ничего не поделать. Покормить ещё. Ишь, тощий какой, срамота одна.

– Вьюнош щекастый, упитанный… – передразнивая старуху, девушка проворчала. – Я ж его не прокормлю.

– Глупое это дело, бояться того, что ещё не случилось, – бабка ловко схватила ухват и сильным движением вытащила из пещеры голодного зева русской печи настоящий, большой чугунок, сверху залепленный подрумяненным тестом.

По избе тут же поплыли аппетитные запахи свежесваренной картошки и тушёного мяса. Пряностей, свежего хлеба со сливочным маслом. На приступке печи мягко шумел закипающий медный чайник.

Ева вздохнула. Спорить с бабкой бессмысленно. Старая ведьма упорно считает себя самой высшей инстанцией в мире по имени Ева. Может, она и права.

– Поднимай его, – бабка махнула ухватом в сторону гостя. И Ева вдруг обнаружила, что всё ещё держит его за запястье. Что это с ней? Руку одёрнула, тут же поймав бабкин взгляд.

– И не смей обижать, – старуха вдруг рассердилась и пригрозила Еве внушительным пальцем, когтистым и узловатым. – Он и так сильно обижен…

С этим Ева охотно и сразу же согласилась. Создатель явно убогого обделил. И внешностью, и умом, и характером.

3. Попытка посвящения

«Гусь свинье не товарищ.» В. И. Даль «Пословицы русского народа»

Вязкая каша смутных воспоминаний и ядовитых кошмаров подло липла к сознанию и затягивала обратно. Илья попытался очнуться, но сил не хватало. Безнадёжное и беспросветное зависание в горьком тумане между сном и реальностью грозило стать вечным, когда вдруг в жидком болоте сознания загорелся лучистый фонарь.

Илья ясно увидел тонкую девичью фигурку, твёрдо стоявшую в эпицентре туманного ужаса. Она кого-то звала, нетерпеливо раскачивая своим маленьким солнцем. Неужели его? Девушка казалась ему статуэткой, отлитой из яркого, чистого золота, и манила к себе куда круче всех «Оскаров».

Илье обязательно нужно попасть туда. Дойти, даже если отвалятся руки и ноги. Он полз в сторону света, словно вялый ночной мотылёк на свечу. Ковылял, мучительно разгребая болотную тину и грязь, медленно переплывал огромные грязные лужи, и с каждым рывком, с каждым пройденным метром ему становилось всё легче.

Приблизившись к девушке, он даже на ноги встал, качаясь, как убогая шлюпка в разгар злого шторма. На двух ногах оно как-то привычнее. Вопреки очевидности, ощущаешь себя человеком разумным.

Уцепился за девичью руку. Тонкая, даже хрупкая, но неожиданно-сильная. Рывок.

Илью выдернули в оглушающую реальность, будто пробку из мутной бутылки.

Чпок!

Он резко сел, хватая ртом воздух, как снулая рыба, и жмурясь, словно преступник под полицейским прожектором.

– Куда же ты, моя милая, свалила так быстро и так далеко? – золотая рука не исчезла.

Илья перевёл взгляд на её обладательницу, увидел встревоженное выражение странных глаз и закушенную губу. Вдруг усовестившись, разжал онемевшие пальцы и с немалым трудом отцепился.

– Я не… – он хотел было возмутиться, но вспомнил произошедшее… и отвернулся. – Одеться мне дайте.

– Держи, – в него полетела грубая серая рубаха, остро пахнущая стиранной тканью, и такого же рода штаны. Сверху упали толстые вязаные шерстяные носки, неожиданно-тёплые и пушистые. – Носи пока это.

Илья покосился на бабку. Та хлопотала у большого, почему-то круглого стола, нарезая толстенными ломтями большой каравай золотистого хлеба. Поблёскивая охристыми керамическими боками на столе рядом со струганой доской важно выстроились глубокие цилиндрическое тарелки. Чуть поодаль возвышался крутобёдрый и закопчённый большой чугунок, залепленный сверху румяной лепёшкой. Пахло умопомрачительно: разваристой белой картошкой, тушёным мясом и пряностями. Илье даже на миг показалось, что есть риск захлебнуться нахлынувшей вдруг горячей слюной.

Громко урча животом и кусая губу с голодухи, он мучительно одевался, путаясь в жёстких складках одежды, одновременно пытаясь прикрыться тоненьким одеялом и старательно не замечая насмешливый взгляд той наглой девицы, что всё ещё не слезала с кровати. Пальцами выгреб из вставших дыбом немытых волос несколько перьев и длинную толстую стружку.

Замер, неловко рассматривая свои длинные голые ноги, покрытые нервно торчащими светлыми волосками, и лодыжки, зияющие между явно короткими штанами и толстой резинкой носков.

– Давай-ка, соколик, поешь. Тебе это надобно… – бабка пробормотала вполне добродушно. Потом бросила быстрый взгляд на девицу и тихо добавила: – после такого.

– Какого… такого? – Илья тут же вычленил главное. – Что вы тут со мной сделали?

Паническая нотка в его хриплом голосе прозвучала так явно, что парень смутился. Вспыхнули плотно прижатые уши, предательски заалели яркие пятна на впалых щеках. Бросил быстрый взгляд из-под светлых пушистых ресниц на девицу, убедился, что та всё заметила, и покраснел ещё больше.

Совсем ещё мальчик, хоть и пытается выглядеть старше.

– Ты влип в магический ритуал, – громко хмыкнула зеленоглазка. – Как муха в варенье. – Она встала с кровати и, словно сонная кошка, потянулась медленным и завораживающе-гибким движением. – Испортил мне всё настроение, – девушка легонько толкнула в спину обомлевшего Илью. – Иди уже, не тормози.

Парень резко остановился и испуганно оглянулся на девушку. Она так глупо шутит?

– Присаживайся, Змеёныш, – его вдруг силой швырнуло на грубо сколоченный стул, вероломно шагнувший из тени и врезавшийся под колени. – А то свалишься снова в обморок, головушку расшибёшь. Главное – не волнуйся.

– Я – Змеев! – распрямил тощие плечи и снова сжал дрогнувшие было губы. – А обморок… с кем не бывает?

– Это конечно, – покладисто согласилась его собеседница, – особенно, если нажраться до чёртиков воркутинских.

– Ева! – бабка строго нахмурилась. – Я же просила.

Ева. Красивое имя и очень подходит девице. Та самая Ева, что замутила аферу со змеем и запудрила мозги первому человеку-разумному.

Вцепившись пальцами в дощатое сиденье винтажного стула, Илья недоверчиво покосился на девушку. Никакого сочувствия он не дождался. Плохо же человеку. Стены падать на голову перестали, но стулья пока ещё прыгают под ноги.

Девица пожала плечами презрительно и отвернулась.

Ну и пожалуйста.

– Куда там я… влип? – подозрительно посмотрел на придвинутую бабкой тарелку, взял деревянную ложку, потрогал кончик её двумя пальцами и скривился. – А можно салфетку?

Полетевший ему прямо в голову рулон туалетной бумаги парнишка поймал с удивительной лёгкостью и быстротой. Особенно для человека, едва только вставшего после попойки.

Нервно облизываясь, аккуратненько оторвал край бумаги и с брезгливым видом протёр свою ложку.

– Тебе всё ещё его жалко? – фыркнула громко девица. – Таких надо прикапывать на подходе к избушке. Исключительно из любви к человечеству.

– Болезный… Это же ж всё с голодухи. Посмотри, как морили мальца.

– Ничего, что я с вами сижу? – полным ярости голосом спросил бабку Змеёныш.

Тихо, но внятно.

– А куды ты теперича деешься? – вдруг развеселилась она, внезапно обнажив ряд белейших и ровных зубов. – Год службы тебе обеспечен. Не армия, чай, не отмажешься.

– У меня порок сердца, – автоматически бросил Илья, всё ещё полируя проклятую ложку.

Бабка в ответ ничего не сказала, лишь выразительно переглянувшись с девицей. Ловко вилкой поддела румяную лепёшку, служившую чугунку вместо крышки, и выпустила на волю целое облако пряного пара. Запах еды обрушился на Илью, как с крыши кирпич на макушку. Он дёрнулся, судорожно сглотнув, и с трудом удержался от искушения придвинуть к себе весь чугунок целиком.

– Чичас сердешный, чичас, – старуха взмахнула невесть откуда взявшимся чёрным половником, и в тарелку Ильи с громким хлюпом упало аппетитного вида мясное рагу. С разваристыми ломтиками картофеля, ровненькими кубиками ароматной моркови, крохотными прозрачными чешуйками лука и точками перца. Просто, недостаточно изысканно? Для Ильи, подыхающего с голодухи, умопомрачительно.

В деревянную ложку влезал и картофель, и густой белый соус с запахом сушёных боровиков, и внушительный шмат волокнистого мяса, тающего во рту.

– Создатель… – Илья прохрипел. – Неземное наслаждение. Пхвчемху так вкуфно?

– Всё своё, касатик, да из печки, да с огоньком…

– Да после ритуала, на фоне общего истощения, а магическая привязка вообще силы тянет нехило, – в скорости поглощения ужина Ева ничуть ему не уступала.

Или обеда?

Илья бросил взгляд на часы и замер, едва не подавившись картошкой. Часы тикали всё так же упорно, секундная стрелка двигалась по привычному кругу, но все остальные, покрытые копотью стрелки упорно и торжествующе оставались стоять на всё тех же местах. Половина десятого.

Совпадение.

Он поймал себя на пугающей мысли, странность происходящего Илью перестала тревожить.

– Вы – косплейщицы, что ли? – он бросил взгляд на девицу, потянувшись за тёплой корочкой пышного каравая.

Ела она аккуратно, умудряясь разламывать тупым кончиком ложки ломтики мяса так ловко, как будто орудовала ножом. Ему не ответили. Они даже переглянуться не соизволили.

– Ну эти… ролевики? LARP, или что у вас там, я не очень-то в теме.

– Ну, и что мне с ним делать теперь? – Ева ласково как-то спросила у бабки.

– Может, так и оставить? – ответила та, задумчиво ковыряясь в рагу. – Ему, чай, так полегче.

Ева тяжко вздохнула, потом посмотрела в окно. Тёмные стёкла выглядывали из-за ситцевых занавесок, загадочно отражая свет лампочки в доме. Значит, всё-таки ужин.

– Послушай, Илюша… – девушка аккуратненько водрузила деревянную ложку на край тарелки и снизошла, наконец, до беседы со Змеёвым. – Один раз говорю, молча слушай и не перебивай.

Змеев хотел было что-то ответить, но, взглянув на тарелку, решил молча есть. Мало ли, вдруг эти безумные бабы отнимут еду и заставят дрова им рубить.

Как это делается, Илья даже представлять себе не хотел.

– По пьяни ты сел на поезд из Питера в Воркуту и приехал сюда. Я понятия не имею, как умудрился добраться до нашей избушки, какими ветрами вообще тебя нам надуло, но вчера ночью ты грязный, мокрый, холодный и пьяный впёрся в наш с бабушкой дом. Я лично тебя отмывала, потом ещё барахло твоё в бане отстирывала.

– Это я понял и всё компенсирую…

Младшему Змееву так было стыдно впервые за всю пусть и недолгую, но довольно насыщенную жизнь. Неуклюже скребя ложкой по донышку миски, он прятал взгляд и краснел, как не выучивший стихотворение школьник у классной доски.

– Рот закрой, компенсатор! – рыкнула Ева, разозлённая воспоминанием. – Понятливый ты наш. Лучше бы ты так и лежал в уголочке за печкой, проблем лишних не создавал. Нет, понесло тебя…

– Ева! – тихо, но угрожающе произнесла бабка. – Мальчика не обижать.

– Да он сам, кого хочешь, обидит! – девушка огрызнулась устало, теребя в тонких пальцах горбушку и снова зачем-то рассматривая окно. – Мимоходом, случайно и ничего не заметив.

– У вас, я смотрю, много общего, – ледяным тоном ответила бабка.

И куда подевалась старушка-простушка? Перед Евой сидела суровая, как сибирский февраль, женщина средних лет, с медно-рыжими волосами, выглядывающими из-под платка, и взглядом, способным заставить завидовать всех светских львиц, причём одновременно.

Илья даже зажмурился от неожиданного видения. А когда приоткрыл один глаз, старуха уже отвернулась. Привидится же такое…

– Короче, – Ева всё же притихла и продолжила уже спокойнее, скрывая накопленное раздражение, словно змея, что прячет свой длинный хвост. – Когда ты проснулся, то сходу влетел в настоящий магический ритуал. И теперь верой и правдой должен служить мне в течение этого года.

Она мрачно бросила в центр тарелки корочку хлеба и выдохнула, прикрывая глаза.

– Это всё? – Змеёныш не бился в истерике и в обморок больше не падал.

– Тебе недостаточно? – зло вскинулась Ева. – Что мне с тобой теперь делать?

– Домой отпустить? – осторожно спросил отчего-то совсем успокоившийся Илья. – Например, под расписку? И сколько мне будет стоить выход из вашей игры?

Девушка громко фыркнула, переводя взгляд на бабку. Та только молча пожала плечами.

– Завтра днём я планировала уехать домой, попробуем купить билет и тебе. Прямо на станции, – она вдруг резко встала, отодвигая тарелку. – Думаю, продолжать этот разговор совершенно бессмысленно. Ба, я буду спать в бане.

Стремительно встала, отодвинула табуретку, стащила со стоявшего по пути сундука толстое ватное одеяло и вышла, громко хлопнув тяжёлой низкой дверью.

Илья втянул голову в плечи, с опаской взглянув на старуху.

– Будем пить с тобой чай! – жизнерадостно подмигнув, она брякнула перед носом Ильи блестящий матово подстаканник с ребристым стаканом и улыбнулась зубасто.

Отказать такой бабке Илья не решился.

4. Вагоноужаватый

«Как в руках разбойник – он всегда тебе друг, а как отпустишь – снова с ним наплачешься.» Русские народные сказки

Дядя-Слава-таксист никогда не опаздывал. Ева знала его много лет, а молчаливые поездки от поезда до избушки в лесу и обратно давно стали их общей традицией. Старый оборотень бросил цепкий взгляд на Змеёныша и поморщился. Тот презрительно отвернулся, но, выйдя из УАЗа, древнего, как кости мамонта, мальчишка подчёркнуто долго отряхивал свой пуховик от невидимой грязи и корчил брезгливые рожи.

Засранец.

На железнодорожный вокзал при станции Княжпогост, стоящий недалеко от северного городка со звучным названием Емва, они прибыли за два часа до прибытия поезда «Воркута-Санкт-Петербург».

Обратный билет себе Ева купила ещё по дороге сюда, и вдруг оказалось внезапно, что поезд практически пуст. Купить место в том же купе им никакого труда не составило, хотя девушка даже понять не успела, когда этот поганец успел подсмотреть номер её вагона. И зачем ехать с ней рядом? Так само получилось.

Илья благополучно пропустил мимо ушей её краткий рассказ о случившемся с ним ритуале. Очевидно, решил, что косплейщица ненормальная задвигает подобную ересь исключительно из намерения приобщить богатенького придурка к их захватывающей ролевой игре.

А ведь она честно пыталась. Вкратце даже ему рассказала главные принципы всех ритуалов служения. Ну те, о которых сама что-то помнила. Она никогда особенно не увлекалась этим скучным разделом ритуалистики. Слуги, оруженосцы, рабы. Тьфу. Ну что же, теперь совесть Евы чиста. И руки умыты по самые локти…

Всю дорогу, а в поезде ехали они чуть больше суток, он мрачно хмурился и, читая входящие сообщения, с каждой минутой всё больше мрачнел. Даже бабушкины удивительные пирожки, ароматные, вкусные, маленькие, на один укус, не радовали Змеёныша. Время от времени они словно сами выныривали из большого берестяного короба, вручённого ему лично в руки. Чай в гранёных стаканах, уютно позвякивающих фирменными подстаканниками, его тоже не радовал.

– Дома отшлёпают? – прозвучало с сарказмом.

– Хорошо, если голову не оторвут… – чувство юмора подводило Змеёныша.

Он взъерошил остатки модной причёски, натянул на лоб купленный в станционном ларьке тонкий стальной ободок и вновь пригорюнился.

– Ну да, – унывать Ева не любила. – Если бы мой сыночек по пьянке вдруг рванул в мухосрань, я бы его точно выпорола. Жопой клянусь.

– Ты сначала роди сына, женщина, – огрызнулся вяло Илья. – А потом ещё вырасти.

Они так и ехали всю дорогу вдвоём в абсолютно пустом вагоне, но в одном почему-то купе. Вагоновожатая сделала понимающий вид, попыталась ими втюхать презервативы, а потом ещё долго прислушивалась, стоя недалеко от двери их купе.

Вот что людям неймётся?

Змеёныш опять удивил. Молчать он умел удивительно чутко. Его безмолвие не напрягало, напротив. Уже приближаясь к финалу их общего пути, Ева вдруг с удивлением ощутила некий всплеск благодарности. В дороге она сладко выспалась, отдохнула, отъелась и бурлила кипучей энергией. Илья даже чай умудрялся носить вовремя и ненавязчиво.

Как у него получалось быть одновременно надменным придурком и совершенно её не стесняющим, комфортным соседом?

Проснувшись вдруг ночью от долгого вздоха вставшего на промежуточной станции поезда, Ева долго рассматривала лицо спавшего крепко Змеёныша.

Странный он. Совершенно точно запоминающийся. Во сне снова хмурился, тихо постанывал, закусив пухлую нижнюю губу.

Ева ещё отстранённо подумала: целовался Илья, наверняка, уже много раз. И знает толк в этом деле, не то… От этой глупости неуместной она вдруг разозлилась. Хорошо ему. Фыркнула и развернулась к проходу спиной, закрывая глаза.

Ничего. Скоро ему поплохеет и крепко.

Обычные люди редко сталкивались с магическими ритуалами, да ещё и так криво исполненными. В академии Ева не отличалась особым усердием, но основные магические постулаты всем студентам вбивались в сознание очень крепко.

И один из главнейших гласил: в ритуалистике крайне важны все детали. Каждое произнесённое слово, каждый вздох. Фаза луны, направление ветра, астральное время. Важны даже расцветка и возраст мышей, что шуршали под полом во время произнесения ритуального заклинания!

А Ева с трудом даже вспоминала произошедшее. Перед глазами лишь ярко стояла фигура Змеёныша, до мельчайших подробностей освещённая беспощадным январским солнцем и приласканная клубами белого пара.

В ту минуту она лишь успела подумать, что не так он и страшен. Невзирая на мальчишескую, щенячью даже нескладность.

Перспективное телосложение. Широченные плечи, узлы тугих сухих мышц, часто свойственных легкоатлетам. Рельефные узкие бёдра, длинные мускулистые ноги. Безволосая кожа и… всё остальное. Никогда ещё Ева не видела голых мужчин. Грех не взглянуть, говоря откровенно. Из мыслей теперь бы ещё как-то вытравить эту картину.

Даже падал он гибко. Красиво. Только орал очень громко и неприлично. А промолчал бы Змеёныш и не вляпался бы в ритуал! Слово-то какое противное: «вляпался», как будто в то самое. Хотя, так и есть. Древние ритуалы ни к чему хорошему никого ещё не приводили.

Особенно проведённые так безобразно. Уж Ева-то знала.

Перевернулась на спину и тяжко вздохнула. Яркие всполохи света станционных фонарей зажигались и медленно плыли по стенам и полкам. Запах поезда, шумное дыхание локомотива, стук железных колёс. За годы вынужденных поездок Ева успела привыкнуть к ночёвкам на жёстких дерматиновых полках купе. К шерстяным одеялам и твёрдым подушкам. К валикам полосатых матрасов.

Когда это закончится? Протянув руку, из косметички под боком вытащила крохотное круглое зеркальце.

Украшающий артефакт тонкий орнамент серебряной оправы местами давно уже стёрся. Тёмное стёклышко зеркала поначалу отражало лишь глухую вагонную темноту. Потом там мелькнуло довольно скуластое, но в целом вполне симпатичное девичье личико. Красавицей себя Ева никогда не считала. Но внешность к проблемам в её личной жизни отношения не имела.

Если бы не та история, что её заставляла терять столько времени на поездки в забытую Богом избушку в лесу… Да уж. В деле «вляпывания» в древние ритуалы она может дать Илье Змееву сто очков. Его приключение продлится лишь год, а вот Ева…

Отражение в зеркальце потемнело, по узору его тонкой рамки пробежали знакомые белые искры, похожие чем-то на иней. Девушка вздрогнула. Сколько лет уж прошло, а она всё никак не привыкнет. В центре зеркального круга загорелась крохотная звезда. Невероятно далёкая, не особенно яркая, она словно бы завораживала своим льдистым светом. Значит, он всё ещё жив. Ничегошеньки не изменилось, и лучше ей даже надежд не питать. Ну что же… упорства не занимать Еве Дивиной.

Тяжко вздохнула и дунула на артефакт. Зеркальце тут же погасло, словно и не было тайного знака. Теперь в нём отражалось бледное и испуганное лицо с глазами, полными слёз, с закушенной от чего-то до крови губой и растрёпанными волосами.

– Что-то приснилось? – тихий голос Ильи прозвучал так внезапно, что Ева едва не свалилась в проход между полками.

– А? – громко спросила, продемонстрировав чудеса сообразительности.

Быстро опомнившись, сунула зеркальце в косметичку и натянула на плечи сползающее одеяло. – Я… я замёрзла во сне.

Тихий вздох. И спустя пару секунд ей вдруг резко стало теплее. Нос высунув из-за подушки, Ева вдруг обнаружила, что поверх одеяла укрыта длинным и дутым Змеевским пуховиком.

– Ей! Зачем? Мне не нужно! – барахтаясь в одеяле, Ева попыталась стащить с себя эту нежданную помощь.

– Женщина! – прозвучало устало. – Я терпеть не могу, когда рядом не спят. И до слёз замерзают.

Завёрнутый в белую простыню он стоял рядом в проходе. Взъерошенный, сонный и неожиданно высокий. В темноте купе его лица не было видно. И как он успел заметить её слёзы?

– Я испачкать могу его, – не очень убедительно прозвучало.

– Пачкай, – милостиво разрешил Змеев, укладываясь обратно.

Двигался он совершенно беззвучно и гибко. Интересно, каким видом спорта занимаются мальчики из богатых семей? Чем-нибудь экзотическим.

С этими странными мыслями убаюканная мягким теплом и ароматами дорогого мужского парфюма, исходящими от неожиданно-тёплого покрывала Ева тихонько уснула…

Проснулась от запаха свежей выпечки и яркого света включённых светильников.

– Тебе если нужно в туалет, то самое время вставать, – над головой прозвучало невозмутимое. – Потом его просто закроют. Через час приезжаем.

– Что?! – Ева так удивилась, что даже подпрыгнула, лбом больно шарахнувшись о верхнюю полку.

К слову, Змеев ещё вчера предлагал убрать обе верхние полки. И почему она заупрямилась? Из чувства чистейшего противоречия. Даже что-то ему на ходу сочинила про фобию. Дура.

– Ты всё проспала, женщина. Чай уже остывает, кофе тут не добыть, карточки не принимают. Я в Череповце добыл пирожков и уже съел их почти.

– Мы где? – Ева выползла из постели, всё ещё ничего не понимая.

– Между Павлово и Волховстроем.

Он вдруг перехватил её ноги, обтянутые лосинами, и осторожно поставил их в тапочки, лежавшие на полу.

– Тапочки прикупил вот себе, на память. А то ведь никто не поверит.

На войлочных тапочках странного вида красовалась яркая вышивка: «Воркута».

– Я сколько спала? – тупо таращась на тапочки, Ева всё-таки встала, пытаясь нашарить на верхней полке толстовку.

– Тринадцать часов сорок восемь минут.

Илья встал, и секунду спустя Еве всунули в руку искомое. А потом косметичку. Купейная дверь тихо раздвинулась, и, всё ещё глупо моргая, она оказалась в коридоре вагона. Это её так невежливо выпроводили из купе?

Минут пять Ева пялилась на гладкую стенку вагона. Потом, наконец-то очнувшись, развернулась назад, раздвигая купейные двери одним резким рывком. Она мысленно ожидала застать Змеева за преступлением. Наверняка он там шарит в её рюкзаке или ест пирожки, или … Додумать она не успела.

Застала. Он нагло в проходе висел, опираясь на верхние полки руками и быстро подтягивался. Или отжимался? Руки сгибал, не касаясь пола ногами. Сосредоточенно так, энергично.

Тьфу ты.

Дверь закрывать Ева не стала, пусть знает: доверия Змееву никакого. Но, когда она, горделиво задрав подбородок, удалилась в свободный пока туалет, неуклюже шлёпая тапочками по вагонной дорожке, он только громко фыркнул ей вслед.

Странный он всё-таки, этот Змеев.

5. Впустишь?

“– А я, – упрямо сказал Страшила, – всё-таки предпочитаю мозги: когда нет мозгов, сердце ни к чему.” Н. Волков “Волшебник Изумрудного города”

Прощание на вокзале вышло неловким и скомканным. Испытав целый букет отвратительных чувств и эмоций, Ева всё же заставила Змеева записать её адрес и телефон. Этот гадёныш так выразительно морщился, как будто к нему приставала малолетняя и назойливая поклонница. Или, хуже того, очень дальняя родственница, великовозрастная и безобразная, как драцена в их магической лаборатории.

Зато теперь Евина совесть спокойна. Почти.

Этот ребёнок ей всё-таки не поверил, и укорять его было трудно. Проводив долгим взглядом Илью, уверенно, как деревенский петух шагавшего к выходу на привокзальную площадь, Ева пожала плечами. Глупый или наивный? Обычный. Когда-то она точно так же не верила… Свою голову всем не приделаешь.

Подхватила тяжёлую сумку, закинула на плечо и двинулась в сторону входа в метро. Простые смертные пользуются общедоступными благами цивилизации и на такси не раскатывают.

Время вечернее, ей ещё нужно успеть ещё на кафедру заскочить, забрать тезисы конференции, которые Пашка упорно отказывался присылать ей на мыло. Ортодокс, негодяй, ретроград и всесильное сиятельное начальство. Если ей повезёт, она сможет застать эту неуловимую, как кафедральное привидение, сволочь. Ева тогда плотно к стенке прижмёт свою жертву и смочит обильной слезой его лабораторный халат. Канин-младший жилетов и прочих влагоприёмников не носил, к великому сожалению всех лаборанток, обожавших завкафа.

Но Ева не все. Она исключительно жалкое исключение. И поводов для начальственного сочувствия у неё накопилось достаточно. Она снова скаталась в глушь, далёкую, как горизонты Сибири, абсолютно бессмысленно и безрезультатно. Даже морального удовлетворения ей поиски не принесли. Легендарную Трою найти было проще. Ещё и в подоле Змеёныша притащила…

Жуть, кошмар и могила.

Факультет встретил гулкими сумерками непривычно-пустых коридоров, заспанным мрачным охранником и пугающей тишиной.

Спуск на кафедру, темнота коридора, поворот в сторону главной лаборатории кафедры Исследования естественной магической среды. Ключ привычно болтался в кармане, но, потянувшись за ним, Ева вдруг замерла. Её что-то остановило, как будто невидимая рука придержала. Затаила дыхание и, чутко прислушавшись, прикоснулась ладонью к высокой двери. Слои белой краски, наложенные многими поколениями маляров, словно натянутая мембрана, отозвались вибрацией.

В лаборатории кто-то был. И этот загадочный некто весьма вот прямо сейчас темпераментно выяснял отношения с не менее громким своим собеседником.

Пылкое действо бурлило за пологом магического безмолвия, но силой могучего духа и прочей магической дурью забывшиеся оппоненты его пробивали нещадно.

До слуха Евы доносились отдельные громкие звуки, вылетающие, как мелкие мошки сквозь крупную антимоскитную сетку.

– В…. о …. ого…. ы… е… и… вос…ать, ы… …осто Спрятался! – орал явно Канин.

Ева дрогнула. Она никогда прежде не слышала Пашу кричащим. Великий ведун, верещавший, как мартовский кот на балконе многоэтажки? Дайте ей это расслышать.

– А … о…. ать…. е…. она… мертная! – голосом низким и бархатным рычал на него наглый некто.

Наглый настолько, что позволял себе неуважительно возражать самому Павлу Канину-младшему.

– …ы….ешь…я…. трус! – Пашка не унимался.

– Эт… …ация… е… может …о …мать! – его собеседник отчаянно не соглашался.

– … ы… ..осто… …ссыкло! – свято соблюдая кодекс Света, её сиятельное начальство не позволяло себе нецензурную лексику никогда.

– Снял бы ты, Паша, пальто своё белое и вокруг оглянулся! Глядишь, и помягче людей бы судил, – раздалось вдруг усталое рядом.

Ева судорожно оглянулась и поспешно отступила в тень поворота. Ну их, эти тезисы. Завтра заскочит ещё раз, благо, двадцать минут вялым шагом от дома до кафедры. Рывком опустилась вдруг ручка двери, и, судорожно пригнувшись, Ева стремительно, не оглядываясь, рванула направо по коридору.

Иногда любопытство – смертельно-опасная опция. Что-то её в этом загадочном диалоге напрягало. Как и в невидимом госте лаборатории. Даже сквозь дверь ощущалась волна его силы. Так чувствуются бессмертные, а от них всегда нужно держаться подальше. Лучше вообще их не знать. Многие знания – многие беды.

Задумчиво проковыляв мимо охраны к двери факультета, Ева вдруг вспомнила, что в холодильнике пусто. Там даже мыши не вешались больше. И дома, наверняка, очень холодно, ведь древние, как весь этот мир, литые чугунные батареи топили едва, а за длительное отсутствие хозяйки с электрическим обогревателем квартира и вовсе выстыла.

Ещё накануне отъезда слив стиральной машины забился, а почистить она не успела, и теперь он засох, превратившись в кусок мерзкой субстанции поплотнее гудрона.

И кофе остался паршивенький комковатый, с запахом жареных желудей, но зато растворимый. Если пить его без молока и без сахара, то утром случится изжога.

Всё это обдумав, по дороге домой Ева зашла в крохотный зоомагазин, купив корм для рыбок, потом заглянула в булочную, забрала подсохшие утренние круассаны по скидке и просроченные концентрированные сливки.

Поездки в сторону Воркуты подтачивали её скромные аспирантские сбережения и всерьёз, и надолго.

До зарплаты ещё предстоит дотянуть, благо, праздники не бесконечны, а подарки дарить Еве некому. Завтра утром сгоняет на рынок, там в проверенном месте по скидке прикупит несколько килограмм замороженных фрикаделек. Этих нехитрых запасов девушке хватит на месяц, а на работе её кормят по социалке, за счёт Универа. Да и Пашка не даст сдохнуть с голоду, он, как все ведуны, очень запасливый.

Успешно проделав задуманное, Ева вошла в тёмный подъезд, встретилась с крохотным лифтом на двух человек, чудом впихнутым между лестничными пролётами старого дома. Пять минут грохота, и её встретила чёрная дверь, обтянутая потрескавшимся дерматином.

Тусклый глазок щурился подслеповато, а внушительного размера замочная скважина походила на приоткрытый от удивления рот. В такие подглядывать очень удобно. И очень опасно. Получить спицей в глаз можно запросто.

Ева поставила сумку на коврик, предварительно плюнув три раза через левое плечо, свою дверь перекрестила размашисто и трижды ей поклонилась. Со стороны это выглядело эпично: девушка в длинной клетчатой юбке, короткой потёртой шубейке, с расписным ярким платком, повязанным на голове благочинно, себя осеняет крестными знамениями и бьёт поясные поклоны.

Ляпота. Особенно, если не ведать, что Ева так разом снимает цепкую сеть замысловатых и мощных защитных плетений. Пашке спасибо, он – мастер, научил её сложным премудростям ведьминских заклинаний. Если кто вдруг решит к ней залезть, то получит свои двести двадцать разрядом и сотрясение мозга в придачу. Только кому придёт в голову взламывать её дверь? По одному только внешнему виду понятно, что ловить за ней нечего…

Дверь приветливо открылась, впуская хозяйку в тусклые сумерки коридора. Лампочка, висевшая где-то в недосягаемой темноте потолка, давно уже перегорела. Даже с высокой стремянкой Ева сама никогда не долезет её заменить, а начальство просить как-то неловко. Пашка и так с ней носился, как с писаной торбой.

Холодрыга какая…

Врубив на ходу электрический обогреватель, девушка бросила сумку и, не разуваясь, потопала прямо на кухню. Самое тёплое место в её гулкой и полупустой двухкомнатной квартире встретило Еву удушливой вонью протухшего мусорного ведра. И что там могло так вонять?

Бросив на стол пакет с круассанами, пачку ряженки и коробочку сливок она сжала зубы и носом нырнула в высокую горловину водолазки. Запретив себе даже мысленно выражаться и матушку неуважительно поминать, Ева вскарабкалась на подоконник и с огромным трудом отворила створку замызганной форточки. Форточка недовольно скрипнула, как будто разбуженная канарейка, и выдохнула прямо в лицо холодным порывом городских звуков и запахов.

Серые зимние сумерки за окном уже растворились в привычной для зимнего Питера темноте. В тёмно-сером дворе-колодце одинокие серые прохожие мрачно месили серый снег под тусклым светом серых подъездных светильников.

Депрессивненько так.

Ева громко вздохнула, бросила взгляд на аквариум на столе, ярко сиявший квадратом по центру стены. Правой рукой помахав его единственному жителю, левой она подхватила мусорное ведро и вдруг отчётливо поняла, что выносить его сил больше не было. Долгий путь через тёмный подъезд в жерло двора, потом через арку прохода в соседний колодец, где строем стоял ряд зелёных мусорных контейнеров, выглядел сейчас подвигом, равным геракловым.

Нет уж. На мускулистых героев она не похожа.

Зато у неё в ящике завалялся целый большущий рулон чёрных пакетов для мусора, и зловонная бомба массового поражения очень быстро была упакована в один из таких мусорных саванов.

Закончив грязное дело, Ева вернулась к столу, шлёпнула кнопку на стареньком электрическом чайнике, закинула свежий пакетик в свою любимую чашку, расписанную алыми рыбками и, поводив чутким носом, решила, что проветривание можно заканчивать.

Вонь сменилась запахами мёрзлого камня, гудрона, бензиновых выхлопов и табачного дыма. Рисковать своим сном, борясь до утра с наводнившим квартиру влажным уличным холодом, девушке не хотелось. Обогреватель один, и живёт этот монстр в коридоре. Единственная розетка в её жилой комнате не выдерживала темперамента старенького калорифера.

Ничего не поделать.

Ряженку убрала в недовольно бурчащий, как голодная старая злая собака, сиротливо-пустой холодильник. Лучше бы не убирала. Единственная и сиротливая пачка на полке выглядела укоряюще.

Ну и ладно, никто всё равно не увидит.

Давно пожелтевший от времени древний пластмассовый чайник решительно хрюкнул и выплюнул кнопку из крышки на стол.

Ева поймала несчастную кнопку, сунула в чайник обратно, плеснула бурлящего кипятка в недра чашки и только уж было решила присесть, как в дверь нерешительно вдруг постучали. Скорей, поскреблись.

Ева смотрела на чайный пакетик, медленно разбухающий на фарфоровом дне её чашки и продолжала сидеть за столом. Житель аквариума, выглянувший из-под коряги, смотрел на неё с укоризной.

Словно поняв, что хозяйка квартиры гостей принимать не настроена, нежданные гости воспользовались кнопкой тревоги. Так Ева впервые услышала звук своего дверного звонка. Он орал, как дворовая кошка, рукой живодёра зажатая между стальными дверями подъезда.

Пришлось подниматься с нагретого стула и, жадно прихлёбывая кипяток на ходу, вместе с чашкой ползти в коридор.

Кого там нелёгкая принесла на ночь глядя? Открывать девушка не боялась, выпускница магической академии в состоянии дать отпор пьяным соседям или даже бомжам.

Глазок её древней двери страдал старческим астигматизмом и показал лишь унылую тень на пороге. Драные яги, ну кто там такой ещё смелый? У неё рыбка не кормлена, чай с сухим круассаном не пит, и никто не поплачет над горькой судьбой Евы Дивиной!

Щёлкнула челюстью старенького замка, зло распахнула скрипучий портал деревянной двери и чуть не упала на коврик.

6. Ночной гость

«Не подстрелив ясного сокола, рано перья щипать. Не узнав доброго молодца, нечего бранить его.» Русская народная пословица.

– Ты? – поперхнувшись остатками чая, Ева громко закашлялась.

Упёршись ладонью в косяк, на пороге стоял очень мрачный Змеёныш.

– Пустишь?

– В двадцать два часа ночи? – справедливо она возмутилась. – Ты городом не ошибся случайно? А то… кто тебя знает.

– Нет! – он прислонился плечом к чёрной от времени раме и устало потёр переносицу. – Я с отцом поругался, и… кажется, оно всё же работает, это ваше… – он вяло поморщился, словно само слово «заклятие» вызывало оскомину. – А вы, как известно, в ответе за тех, кого приложили.

– Мы же косплейщицы ненормальные? – Ева зло усмехнулась.

Вдруг раздались шаги. Мимо по лестнице поднималась соседка с собачкой. Вот и куда её понесло посреди ночи? Поймав пристальный взгляд и заметив сурово поджатые губы, Ева молча втянула Змеёныша в коридор и захлопнула дверь.

Век двадцать первый, начало. Всё те же и лица, и нравы. Тяжёлый снаряд общественного порицания пролетел на Евиной головой.

– Мне надо было позвать всех соседей? – ухмыльнулся Змеёныш. – А ты у нас впечатлительная…

– Мне здесь ещё жить, – девушка огрызнулась. – Разувайся, метро открывается в пять тридцать. Успеешь себе сделать чай, поспать перед дверью на коврике и подумать о жизни. На разговор по душам не рассчитывай. Я прямо сейчас ложусь спать. Утром приличные люди топают на работу.

Какая работа? Все гуляют, Рождественские каникулы. Судя по мине мальчишки, он ей не поверил, но рассудительно промолчал.

Ева внимательно проследила за тем, как он снял свой смешной пуховик, как ловко скидывал высокие берцы. Старые тапочки, сиротливо стоявшие возле вешалки, Ева уже забрала, мстительно рассматривая светлые Змеевские носочки. Он успел переодеться и с собой приволок довольно увесистый рюкзак, осторожно пристроив его тут же, под вешалкой, в тёмном пустом коридоре.

В её доме тапочки были ещё и мужские, купленные специально на случай кратких визитов начальства. Но Ева пока не спешила облегчать Илье быт. Пусть пострадает мажорчик. Доски паркета облезли от времени и превратились в обычные старые доски, делясь щедро занозами и нещадно царапаясь. Грязь, оставленная множеством поколений жильцов, выползала из щелей и прилипала к ногам.

Молча проводив парня на кухню, она пальчиком указала на чайник, с видом надменным и значимым выдала старую треснутую чашку, поделилась пакетиком чая и решительно удалилась.

Спать… Заявление прозвучало оптимистично. Реализация подкачала. Чуткое эхо квартиры сторожило незваного гостя и подробно рассказывало хозяйке о каждом проделанном шаге.

Вот он руки помыл, даже кран не сломал, потом долго искал полотенце. Не нашёл. Зашёл в туалет, громко вздохнул и попытался там запереться. Щеколда не выдержала непочтительного издевательства над её возрастом и с гулким скрежетом выпала из двери. К чести Змеёныша надо сказать, что ругался он молча. Потом следовала попытка поладить с древним, как весь этот мир, унитазом. Провальная, как и предполагалось.

После получаса клозетных баталий гордый Змеёныш не сдался и, выйдя из туалета, прошлёпал на кухню. Зачем? Ответ на вопрос прозвучал очень скоро и нецензурно. Ведро он нашёл. И не только пустое. Вонючка помойная произвела неизгладимое впечатление на сублимированного горожанина. Не выдержал Змеев, слабак.

Нужное парню ведро обнаружилось позже. Он его даже наполнил водой, но подлая тара послушной быть в самый последний момент передумала и сбросила ручку, как ящерица в момент жизненных кризисов сбрасывает свой хвост.

Прозвучал тихий мат, громкий всплеск массы воды, и на этом терпение Евы закончилось.

Спать ей всё равно не дадут. А теперь предстоит ещё убирать мокрых жертв с поля брани. Натянула футболку. Потом вспомнила вдруг цепкий Змеёнышев взгляд и мысленно чертыхнувшись сняла её снова. Нащупала лифчик на кресле, с трудом вспомнила, как его надевать, зубами скрипя, застегнула крючки на спине и, услышав сопение перед дверью, резко убыстрилась. Не хватало ещё его радовать неглиже.

Обойдётся.

Ноги ныряют в холодные штанины, толстый свитер, кусаясь, вползает на голое тело, стопы тёплом обнимают бабушкины носки. В квартире топили весьма символически, а с бытовой магией Ева вечно не ладила, уж лучше одеться тепло.

Шагнула к выходу, зачем-то переплетаясь, потянула дверную панель на себя и столкнулась нос к носу с Ильёй.

Мокрым, как дохлая выхухоль. Жалким и злым одновременно.

– Я тебя не звала к себе в дом! – вперёд выставив обе ладони, девушка сразу же отмела все его аргументы.

– Ты меня околдовала! – он хотел закричать, но лишь рыкнул устало.

– Я виски тебя не поила. И в поезд на Воркуту не запихивала, и… – она наступала, решительно выпятив грудь.

– Понял я, понял, – парень тоже поднял обе ладони, словно сдаваясь. – У тебя тряпка есть?

Они вдруг оба замерли с поднятыми руками, стоя в густой темноте коридора и глядя друг другу в глаза. Словно решили сыграть в детские ладушки и ждали сигнала к началу игры.

Первым очнулся Илья. Отступив на шаг к стенке, он смущённо скривился и спрятал ладони в карманы.

Он ведь что-то почувствовал. Конфликт ритуалов? Глупость какая! Хотя… кто его знает. Ева завтра как раз собиралась заглянуть на кафедру архаичников, сделать запрос по привязке слуги ритуалом. Эти маньяки не ведали праздников и выходных.

– Дай мне тряпку, пожалуйста, – странно слышать волшебное слово в исполнении Змеева. – И нам надо поговорить.

Прозвучало вполне угрожающе. Но Ева его не боялась. В конце концов, сам виноват.

Ритуальный откат – штука весьма неприятная. И микстурой от кашля не лечится. Даже виски не помогает. Илья это понял на собственной шкуре, едва оказался от Евы на расстоянии магического поводка.

– Паршивое ощущение, – тихо признался Змеёныш и, с подозрением осмотрев покосившуюся табуретку, осторожно присел, рассматривая яркий аквариум, светящийся в сумраке кухни.

Ева только вздохнула. Зачем ей слуга? Да ещё и такой бестолковый. Прожорливый, наверняка. Вон, в холодильник он заглянул уже дважды. Можно подумать, что от пламенных взглядов Змеёныша пачка ряженки вдруг решит смилостивиться и начнёт размножаться делением.

– Абсолютно согласна! – Ева выдохнула раздражённо.

Если верить учебникам и конспектам по ритуалистике, Илье было несладко. Магический поводок выворачивал душу. Обычные люди частенько диагностировали у привязанных ритуалом навязчиво-параноидальные состояния, отправляя несчастных в психушки.

Ева ходила по тонкому льду. Ритуалы на людях были запрещены ещё в середине двадцатого века. Осознанно проводимые ритуалы. От случайностей, к сожалению, никто из них не застрахован. Только как-то их много становится в жизни Евы Антоновны Дивиной, этих случайностей.

Она обошла замершего Илью, с громким шуршанием надорвала пакетик с разноцветными хлопьями корма, отчего парень вздрогнул, нервно оглядываясь. Наполнила автокормушку аквариума и теперь с умилением наблюдала, как единственный житель прозрачного куба с водой выползает из полой коряги, прижатой ко дну круглым камнем.

– Серёга, привет! – приветствуя странную полосатую длинную рыбу, она помахала рукой. – Познакомься, это наш новый житель, Змеёныш.

Рыба словно задумалась на секунду, вытянув гибкое рыло, увенчанное длинными и подвижными усиками. Мигнула чёрными умными глазками и вильнула хвостом. Илья покачнулся на табуретке, хватаясь за кромку столешницы.

– Не падай, – Ева поймала несчастного, опасаясь скорее за стол с пошатнувшимся аквариумом, чем за костистую тушку Ильи. – Отвыкай уже удивляться. Свихнёшься иначе. Просто прими эту реальность. Знакомься, – Серёга, тигровая боция. Самый нормальный мужик из всего моего окружения.

– Он… тоже волшебный? – Илья осторожно спросил. – Нет, я не против! —он тут же поспешно добавил, поёжившись. – Так, просто для справки.

– Я смотрю, ты смирился, – Ева вздохнула печально и развернулась, потянувшись к массивному навесному шкафчику, единственному на кухне. – Это правильно. Нет, он просто рыбка. Кхм… я очень на это надеюсь. Иначе не очень удобно получится. Кстати, а что ты почувствовал, когда вернулся к себе домой? Не то чтобы мне любопытно особо, просто хочу заглянуть к нашим спецам и поднять документы по нашему ритуалу. Узнать все его … кхм… Особенности.

Открыла скрипучие дверцы и вытащила из шкафчика драгоценные круассаны. Секунду подумав, милостиво нажала на кнопку злосчастного чайника. Тот порыва хозяйской гостеприимности не оценил, тут же выплюнув кнопку обратно.

– Душераздирающее желание стоять с тобой рядом, преданно заглядывая в глаза и выполнять все приказы! – выплюнул зло Илья, напряжённо за ней наблюдая. – Как выдрессированная на рефлексах собака.

– Прикольно, – выдавила из себя Ева с немалым трудом, раздражённо запихивая взбесившуюся деталь в крышку чайника. – А с отцом на какой почве поссорился? Снова я виновата? – и поспешно добавила, отчего-то смутившись. – Прости, понимаю, что личное, если не хочешь, то можешь не отвечать.

– Я застал его в спальне с моей бывшей одноклассницей, – буркнул Илья, мягко девушку отодвинув от чайника. Длинными пальцами он с изяществом вора-карманника пробежался по телу строптивого агрегата, что-то там быстро нажал, и старик тут же сдался, покладисто заурчав, как бездомный кот рядом с объедками.

– Молодец – мужик, держится в тонусе, – восхищённо ответила Ева. То ли Илье, то ли чайнику. – Ты так позавидовал, что из дома сбежал?

– Моего отсутствия он не заметил. Вообще, понимаешь? А с этой… блудливой козой свой первый сексуальный опыт получали ещё все мои одноклассники.

– А ты взял и обиделся страшно, – Ева никогда не была деликатной. – Если я правильно понимаю, тебе она не дала?

– Я всегда был брезгливым… – Илья нервно вдруг облизнулся, медленно в сторону поведя подбородком. – И дело не в этом вообще. Ты услышала меня, женщина? Мой отец не заметил отсутствия сына!

– И маленький избалованный мальчик так сильно расстроился, что устроил истерику, испортил отцу расслабляющий секс и сбежал?

После недолгого размышления Ева достала из цепких лап сушки большую надколотую тарелку и, выложив на неё круассаны, пошла сполоснуть свою чашку.

Справа от входа на кухню прямо из стены торчала обшарпанная эмалированная раковина. Сиплый кран, гордо увенчанный треснувшей в двух местах хрупкой белой короной старинного вентиля, воду выплёвывал строго холодную. Ева привыкла. Что-то особенно жирное всегда можно в ванной помыть.

Илья мрачно молчал, разглядывая рыбку в аквариуме уж как-то совсем плотоядно.

– Добро пожаловать в мир взрослой жизни, Змеёныш! – кинув новый пакетик во влажную чашку, Ева радостно провозгласила ему. – Угощайся. Еды больше нет, завтра утром подумаем, чем кормиться. Денег у меня тоже нет теперь до аванса. На тебя я совсем не рассчитывала.

– Я сам на себя не рассчитывал, если честно, – двумя пальцами прихватив потрескавшийся круассан, Илья долго принюхивался к запаху чая. Потом обречённо вздохнул и, прищурившись от отвращения, всё же рискнул прихлебнуть светлую жидкость. – Но ты не волнуйся, я денег найду.

– Что значит: «Найду?» – она даже закашлялась от неожиданности. – Ты же вроде не бедствуешь. Нам с бабушкой обещался оплачивать все неприятности. Или врал снова?

Змеёныш глаза перевёл на свою собеседницу. В них плескалась тоска.

– Отец пригрозил мне счета заблокировать. Думаю, уже выполнил свою угрозу. Уж больно он разозлился.

Сказал и с видом отчаявшегося героя с громким хрустом откусил круассан.

– Так! – обескураженная этим признанием Ева выхлебала всю чашку и замерла, глядя на испуганно сжавшийся пакетик на тёмном дне. – Я об этом подумаю утром. Пока есть желание убивать, трезво мыслить не выйдет. Правда, Серёжа?

Серёжа медленно шевелил гибким хвостом и смотрел на несчастного гостя с понятной иронией.

– В гостиной диван, он давно не раскладывается, жёсткий и жутко скрипучий. Но есть раскладушка, она стоит там же за дверью. Тоже старая и провисает до пола. Зато не скрипит. Постель там, в шкафу, выберешь сам из стопки. Одеяло с подушкой в диване. Обогреватель один на квартиру, двери в комнату не закрывай и не задубеешь. Что ещё?

– Что ты делаешь завтра?

Ева бровь изогнула, намекая ему на неделикатность вопроса.

– Мне нужен ключ, чтобы тебя лишний раз не тревожить.

– Ты чем сейчас вообще занимаешься, рыцарь несчастного ордена? – склонив голову набок, ехидно спросила хозяйка квартиры.

– Учусь в финэке, пишу даже диплом, – уж больно поспешно ответил ей этот студент.

– Вопрос был риторическим. И относился к ключам. Ты уже меня потревожил, Змеёныш. Всё, отбой, иди разбирайся с постелью, чашки я сама сполосну, и это совсем не забота.

– Я понял…– догрызя круассан, Змеёныш поднялся, опасливо придержав табуретку, как будто она ему угрожала, и бесшумно выскользнул за двери кухни.

Проводив его взглядом, Ева крепко задумалась.

– А говорят, будто сами заводятся только блохи и тараканы… – тихо пожаловалась Серёже. – Видишь, как мне везёт? Второй раз прыгнула на те же грабли. Сначала суженного себе завела, а теперь ещё и слугу. Везёт мне, как… убогой русалке.

Рыбка печально кивнула внушительным рылом, усами пошевелила и медленно удалилась в отверстие чёрной коряги. Ева тяжко вздохнула. Хоть кто-то её понимал, просто молча сочувствуя.

7. Подружба

«Не приестся хороший кусок, не прискучит хороший дружок.» Русская народная пословица.

Утро снова не задалось. Это просто проклятье какое-то. Уже в шесть часов пополуночи Евин старенький телефон зазвонил так отчаянно, как будто бы от грохочущего звонка зависело всё будущее человечества.

– А? – она хрипло спросила, поймав судорожно бившийся в приступах адской вибрации телефон и нажав чёрную клавишу.

– С праздником, дура убогая! – жизнерадостно ей проорали в динамик. – Ты ещё там не сдохла от скуки в своей холодрыге?

Светка. Чтоб её, лучшую Евы подругу.

Девушка села, мучительно просыпаясь. Сколько она проспала? Судя по пакостным ощущениям, на минуту прикрыла глаза. И с удовольствием бы поскучала во сне, да у судьбы на неё были планы другие.

– С каким ещё праздником? – Ева бросила взгляд на потрёпанный календарь и удивилась.

– Э? – озадачилась Светка. – Рождество?

– Послезавтра, – холодно прошипела подруге, нащупывая голыми ногами холодные тапочки. – Завтра – сочельник. Я и так счёт дням потеряла, не путай меня.

– Что, вообще нет ничего? – возмутительница утреннего спокойствия разочарованно пробормотала. – Посмотри календарь повнимательнее!

Спорить с ней бесполезно. Ева знала Светлану с горшка в детском садике. Дочь легкомысленного лесного народа, натуральная чистокровная нимфа. Не какая-нибудь водяница, тощая, как оглобля, и жалостливая, как домашняя клуша. Нет. Света была личностью в высшей степени колоритной. Во всех своих проявлениях.

– Международный разгрузочный день… – Ева смирилась, перевела телефон в громкий режим и открыла ноутбук, сиротливо лежавший на старом письменном столе.

– Не подходит! – излишне поспешно ей возразила подруга.

Хотя ей вот не помешало бы. Разгрузиться. И Еву оставить в покое.

– Федулов день по православному календарю, – Ева вздохнула, открыв первую календарную ссылку. – На Федулов день крестьяне особо щедро давали корм птице и скотине, чистили хлев, обихаживали всю домашнюю живность. Это им помогало не только прогнать злых духов, но и приманить добрых… – она громко зевнула. – Свет, уж прости, но на духа ты явно не тянешь.

– Что-то случилось? – раздался вдруг за спиной мужской голос.

Ева подпрыгнула в стареньком офисном кресле, списанном с кафедры в позапрошлом году, а телефон спрыгнул на пол. Ягов Змеёныш. Она и забыла о нём!

– Ты что ли духа себе приманила? – раздался испуганный голос Светланы.

– Это живность домашняя… – стрельнув недовольно глазами на Змеева, рявкнула Ева. – Вламывается без стука и ходит без тапочек!

Илья совершенно бесстрашно стоял на холодном полу босиком и вид имел озадаченный. В руке он держал старую, застиранную до дыр простыню в мелкий жёлтый цветочек. Светлые влажные волосы прилипали к высокому лбу, и одет он был только в чёрные джинсы. Ремня на них не было, и висели штаны на Илье, цепляясь за косточки бёдер, исключительно из соображений стыдливости.

Потный, взмыленный, покрасневший. Полуголый Змеёныш в целом выглядел так, будто всё утро качался в своём тренировочном зале на вилле у горного озера.

– Ты чего там затихла? – тихонько спросила Светлана. – Мужик ещё жив?

– Зачем ты меня разбудила? – раздражённо взглянув на Илью и стараясь особенно не светить глубоким вырезом в тёплой пижаме, Ева присела на корточки у стола и нащупала свой телефон.

Говоря откровенно, пуговиц на груди не хватало. Штук пять из семи потерялись. Змеёныш стоял строго напротив стола и пялился нагло на Еву.

– Нам встретиться надо, – пробормотала миролюбиво Светлана.

– Нам? – ехидно переспросила подругу, отворачиваясь к входу спиной. – Я собиралась поспать.

– Мне очень надо, – вздохнула несчастная нимфа*. – У меня снова личная катастрофа. Трагедия, пепел и мясо. Душевные муки и физические терзания. Столик в «Сундуке» на сегодня уже забронирован.

– Нет, – сделав поспешную попытку отказаться, Ева бросила взгляд за плечо.

Змеёныш бесшумно исчез.

– Я угощаю!

Вот с чем у Светланы не было сложностей никогда, так это с деньгами. И с состоятельными мужиками. В отличие от подруги, она не терзалась ненужными комплексами и не страдала от приступов гордости.

– Тогда с тебя ещё вызов такси, – Ева вдруг внезапно обнаглела. – Не хочу ехать через полгорода ночью на транспорте.

– Умничка! – восхитилась наяда.

И бросила трубку.

Ева вздохнула. «Трагедия, пепел и мясо» для Светки давно уже стали привычными…

Её чутких ноздрей вдруг коснулся весьма странный запах.

Блины? Быть такого не может. Обонятельные галлюцинации? С Евы станется. В последнее время её организм словно бы взбунтовался и вёл себя безобразно. А Паша её предупреждал… Канин вообще гуру верных прогнозов.

Половина десятого. Пора в жизнь выползать. Заодно выяснить, что там творится на кухне. Тут же вспомнив разгорячённого и свежевымытого гостя, Ева решила не следовать новому тренду квартиры и вид иметь максимально раскрепощённый и независимый.

Покопавшись в скрипучих недрах старого шкафа, она нашла там чистую фуфайку с застиранными драконами на груди и сменила пижаму, надев полинялые и растянутые штаны. Натянула носки, впихнулась в любимые тапочки и пошлёпала инспектировать кухню.

– Сначала умыться! – встретило её громкое и решительное. – Можешь вообще не причёсываться, ты лохматая симпатичнее. Не такая сосредоточенно-злобная.

Ева обиженно фыркнула. Илья был одет в те самые чёрные джинсы и издевательски, хирургически, кристально белую футболку. На узких, как у танцовщика бёдрах повязан обрывок очередной простыни в фиолетовый мелкий горошек. В руках парень держал тяжеленную чугунную сковородку и блестящую поварёшку. Змеёныш буквально жонглировал нехитрой кухонной утварью. На стоявшем впритык с плитой столе возвышалась пока ещё скромная стопка блинов, вполне реальных и ощутимых.

– Это что?! – продолжая стоять на пороге собственной кухни, Ева невежливо ткнула в тарелку с блинами. – Где продукты взял?

Парень только плечами пожал, усмехаясь нахально. Вид он имел крайне самодовольный.

– Пока я спала, ты ограбил ближайшую булочную? – прищурившись, наступала хозяйка квартиры. – Сейчас в мою дверь постучится полиция, и я сдам, наконец, тебя в руки справедливого правосудия?

– Ты, когда сердишься, такая красивая… Только зрачки странно вытягиваются, – поварёшку он бросил в кастрюльку с тестом, стоящую рядом и, схватив тут же лежащую вилку, аккуратно поддел тонкий блин, потом одним быстрым движением его ловко перевернул. – Прикольно выходит. Сейчас ты похожа на сердитую, очень голодную и лохматую кошку.

– Отвечай на вопрос!

Илья умудрялся на вспышки её вполне справедливого раздражения не отвечать и в ответ не беситься. Редкое самообладание. Особенно для избалованных жизнью нахалов. Евина едкая злость медленно отступала, рассеивалась, словно впитываясь в мокрый прибрежный песок.

– Дорогая хозяйка, в твоей продуктовой пустыне нашлись вдруг мука, соль, сахар, сода и растительное масло, – быстрым движением блин сдёрнулся со сковородки и отправился в ароматную стопку к собратьям. – Рецепт заварных блинов я потом тебе запишу, если сочтёшь их достойными.

– Обойдусь!

А вот так вот. И нечего! Чувствуя себя идиоткой под насмешливым взглядом Змеёныша, Ева гордо прошествовала через кухню к потрескавшейся белой двери входа в ванную. В спину ей громко фыркнули.

Закрыв за собой плотно дверь, девушка тихо присела на краешек доисторической ванны, открыла кран над раковиной и задумалась, глядя на холодную струйку. Воды она всю жизнь боялась и всячески избегала. Коварная жидкость притягивала, манила, как наркомана наркотик, как суицидника высокий пролёт разводного моста над Невой. Хотелось в ней раствориться, уйти с головой и больше вообще никогда не выныривать.

Сунула палец под струйку и вздрогнула, глядя на то, как прозрачная лента воды тут же ласково потянулась к ладони, нежно гладя прохладную кожу. Вода Еву любила. Каждый раз к ней ластилась, как блудная кошка, просящая дверь приоткрыть и впустить её в дом.

Нет, дорогуша, гуляй. Чтобы там не говорило начальство, но к таким сокрушительным переменам в судьбе, как магический оборот, Ева ещё не готова. Двуликие уязвимы. Их биполярность пугала и совершенно определённо не вызывала желания становиться одной из подобных существ. Еве хватает своих неприятностей. Например, той, что, фальшиво насвистывая популярный мотивчик, грохотала её сковородкой за дверью.

В лицо брызнув водой, Ева взглянула в зеркало над раковиной и тяжко вздохнула. На неё грустно смотрела молодая сердитая дева с роскошной растрёпанной гривой ярких светлых волос, бледным скуластым лицом, брезгливо изогнутыми пухлыми губами и ядовито-зелёными, как неоновая реклама, глазами.

Чучело натуральное. И прав тот негодник, что жарит блины ей на завтрак, Ева очень похожа на кошку. Голодную, злую и дикую тварь.

– Ты там не уснула, красавица? – раздалось вдруг ехидное. – Я какао сварил.

– Откуда?! – она подскочила и вывалилась на кухню, пальцами на ходу разбирая бунт своих светлых волос.

– Я с собой приволок. Только он растворимый. Точно лучше, чем твой кофе, я нюхал, – погасив газ, Илья перенёс тарелку с блинами на обеденный стол, где их уже дожидались две кружки, щедро делящиеся ароматом горячего какао. – Садись. Серёжа накормлен и обихожен, он просил передать, что у него метеорологически обусловленная депрессия.

Ева уставилась подозрительно на аквариум. Из недр коряги весьма многозначительно торчал толстый хвост.

– С чего вдруг всё это? – она обвела выразительным взглядом их завтрак. – И почему ты умеешь готовить? Мои давно выстроенные шаблоны дали трещину и покосились.

– Не люблю себя чувствовать нахлебником, – Змеёныш плечами пожал, ажурный блин изящно прихватил вилкой, как спагетти на кончик его намотал, и вручил эту конструкцию Еве. – Ешь, они вкусные, только пока горячие. А готовить умею… Отец имел дурную привычку нанимать персонал, глядя на внешние данные.

– Это как? – Ева краем зубов подцепила тонюсенький блин и вздохнула. Запах весьма аппетитный. Когда в последний раз она ела блины? В прошлом году на масленицу кто-то из девочек приносил их в лабораторию. Кажется.

– Это ноги и сиськи. И на рожицу симпатичное, – криво поморщился парень, отхлёбывая какао. А как там готовит оно, уже дело десятое. Обычно заказывали всякий фастфуд. А я – организм быстрорастущий и вечно голодный. Пришлось… кхм. Брать всё в свои крепкие руки.

Прозвучало настолько двусмысленно, что Ева хихикнула, с аппетитом дожёвывая свой блин. А ничего так, вполне получилось съедобно. Точно лучше, чем высохшие круассаны.

– Ты что-то имеешь против сисек и ног? – снова девушка усмехнулась, но, поймав цепкий взгляд, осеклась.

– У тебя совершенно роскошная грудь и красивые, длинные ноги. А ещё тонкая талия, изящные руки, хрупкие плечи и запоминающееся лицо. Ты вообще привлекательная, – последнее слово нахал произнёс с таким придыханием, что Ева вздрогнула. – Но тебя на работу я бы ни в жизни ни взял. Особенно, – он обвёл выразительным взглядом несчастную Евину кухню. – Поваром. Домработницей тоже. Красивая женщина – это совсем не профессия.

– Спасибо, кормилец! – секунду подумав, Ева решила не обижаться. В конце концов, ей таких откровенных комплиментов ещё никто не отвешивал. А на кухню и к швабрам она и сама не стремилась.

– Кстати, а где ты работаешь? – настойчиво пододвинув ей чашку, Илья совершенно по-свойски забрал опустевшую вилку и, намотав на неё новый блин, вручил следующую порцию Еве.

Первым порывом её было послать любопытного Змеева… в самое дальнее плаванье. Например, на Аляску. И нечего лезть в её жизнь. Но, взглянув из-под ресниц на его вмиг посерьёзневшее лицо, Ева вспомнила вдруг, что магический поводок – штука всегда обоюдная.

– Недалеко тут, на кафедре. Учусь в аспирантуре заочно, работаю в лаборатории и провожу практики у студентов. Изучаем магическую среду, – у Змеева челюсть отвисла, и округлились глаза. Ева снова хихикнула. – Да не пялься ты так! Это просто наука. Добро пожаловать в новую магическую нереальность, Змеёныш.

Илья тяжко вздохнул и прикрыл взгляд светлой завесой пушистых ресниц. Если, опять-таки, верить учебникам, то «хозяину» помощь «слуги» зачастую становится жизненно-необходимой. И нужно признать, что забота Змеёныша Еву почти не бесила. Впервые за жизнь в её тщательно охраняемое жизненное пространство вторгся мужчина. И вопреки ожиданиям оказался уместен вполне и комфортен.

Уже почти целую ночь и короткое утро, если не считать их возвращения в Питер. Абсолютный рекорд.

_____________________________________

*Наяды или нимфы известны со времён из древнегреческой мифологии как духи и покровительницы водоёмов. Раса носителей стихийной магии воды, наследуемой строго по женской линии. Нимфы не могут быть полукровками, дочери нимф всегда настоящие нимфы. Способности крайне редко рождающихся сыновей зависят только от одарённости отца.

8. Йо хо-хо и бутылка рома

«Святые угодники на пьяниц угодливы: что ни день, то праздник.» В. И. Даль «Пословицы русского народа»

– Ну, что скажешь? – Ева нетерпеливо заглядывала за широченные плечи начальника, облачённые в белый халат, и подпрыгивала от нетерпения.

Из дома на кафедру она просто позорно сбежала, оставив Илье свой единственный ключ взамен за торжественное обещание её этим вечером непременно впустить. Змеёныш ей в верности даже поклялся, положив руку на свой пухлый конспект с ошеломительной надписью: «Международная финансовая инфраструктура».

– Что зря я к нам в лабораторию взял эту девицу, – Паша скосил взгляд на девушку и ухмыльнулся. – Я студентку имею в виду. Снова мне сроки все запорола и дефицитные реактивы, а нам с тобой ещё предстоит…

– Восемнадцать этапов эксперимента. Из тридцати. Паш, ну прекращай уже! – она шлёпнула нетерпеливо начальство по холке и фыркнула громко: – Не нервируй меня! Я и так стала психованной. Что там со Змеёвым?

Вполне симпатичный мужчина, могущественный ведьмак, наследник и совладелец огромнейшей корпорации акртефакторов медленно развернулся к русалке. Офисное кресло под ним громко всхлипнуло.

– Скажи мне, красивая, ты как часто заглядываешь в реальную жизнь?

Ева намёка не поняла и вопросительно подняла обе светлые брови.

– Новости там… сплетни, события, хроники… – он опять ухмыльнулся, сложив мускулистые руки на широкой ведунской груди.

– Ну… – Ева потупилась. Кончик носа задумчиво почесала. – Фамилию президента я помню.

– Не безнадёжна! – ведьмак широко улыбнулся. – Но то, что мальчишка твой – Змеев, тебя не смутило.

Паша не спрашивал, утверждал.

– Смешная фамилия, – Ева почувствовала подвох. – Говорящая.

– Ты даже не представляешь, насколько! – ведьмак развернул к Еве свой монитор и приглашающим жестом призвал прочесть всё, что на нём красовалось.

Пяти минут Еве хватило, чтобы плюхнуться рядом на кресло и схватиться за голову.

Единственный сын нового губернатора Змеева, протеже президента. Старший Змеев слыл необычайно талантливым и принципиальным руководителем. Тут Ева вдруг вспомнила слова младшего Змеева о предпочтениях батюшки. Интересно, он все кадровые вопросы решал столь… кардинально? Хотя… даже если так.

При нём все экономические и социальные показатели мегаполиса резко пошли вверх. СМИ восхищались твёрдой рукой губернатора и его безукоризненной репутацией. Вдовец. Как интересно. А как же Илюшина одноклассница? Туше, журналисты. Ева всего за неделю узнала куда больше вас. Ничегошеньки вы не умеете, профи. Или боитесь уметь? Аскет, спортсмен, меценат.

В краткой выписке с пометкой «Инквизиция» старший Змеев указан как представитель практически вымершего древнего рода сиятельных Полозовичей. Ещё интереснее. Зато теперь ясно, откуда у сына такие таланты. Этот не пропадёт.

– Драные яги, во что я с ним вляпалась? – прошептала несчастная Ева.

– А вот тут начинаются сюрпризы, – Канин, казалось, испытывал настоящее, чисто исследовательское удовольствие.

Ева с Павлом успела связаться ещё из поезда, кратко ему сообщив о результатах бездарной поездки и ритуале. И список вопросов ему подготовила. Всё, как любил Паша Канин.

Он медленно щёлкнул мышкой и вывел на монитор отсканированные страницы магического трактата. Судя по инвентарному номеру в уголке, тоже принадлежавшему Инквизиции. Интересно, откуда у него такие глубокие связи в одной из самых закрытых организаций иных?

– Да, похоже… – пробежав взглядом по фигурно выписанным знакам латыни, Ева с ним согласилась. – Юраментум… погоди, клятва слуги? Это что же…

– Virginem innocentem videns, Matrem Dei voca*! – усмехнулся ведун. – Спасибо, Создатель, чтоневинные русалки на каждом шагу не встречаются.

– Э-м-м-м… Ну извините, начальник, у всех есть свои недостатки. – Ева вдруг почему-то смутилась.

– В нашей работе, скорее достоинство, – похоже, начальство всё знало давно. – Но я не об этом. Как твой слуга себя чувствует?

– Почему ты спросил? – Ева не поняла и предсказуемо напряглась.

– Жуть, кошмар и могила. Дивина, дорогая, когда мы начнём читать документы внимательно?

– Никогда? – и ресницами хлопнула.

– Не трать обаяние, дорогая, – безмятежно ведьмак улыбнулся в ответ. – На все эти ваши русалочьи выкрутасы у меня наследственный иммунитет.

– Я не… ладно, опустим, – Ева тяжко вздохнула. Спорить с начальством бессмысленно. – Так почему ты спросил?

– Ритуал Юраментум не просто связывает двух магически одарённых, – произнёс Павел серьёзно, – чаще всего он проводился с целью инициации младшего в старых магических семьях и использовался при затруднениях с обретением сущности. Младшего, ты понимаешь? Скорее всего, ты его инициировала. Но если вдруг совершенно случайно вы с ним родились в один день, то…

– Вообще невозможно! – Ева поспешно его прервала, снова хватаясь за голову. – Не бывает таких совпадений!

– Тебе не нужны совпадения, – мрачно прервал её Павел. – Ты их сама генерируешь с эффективностью и упорством достойным электростанции. Хотите попасть в неприятности? Рядом с Евой постойте. Я на тебе экспериментально изучаю масштабы физически возможных магических рецессий пучком, вместе с депрессиями и стагнациями. Ты нам позволяешь нащупать то самое дно. И сказать тебе, почему?

Ева снова вздохнула. Да знала она, что он скажет. Нельзя бесконечно противиться собственному предназначению. Всё равно, что, родившись голубоглазым и светловолосым норвегом, упорно краситься ваксой, завивать космы в спирали и чёрные линзы носить. Негром не станешь, зато заработаешь справку из психдиспансера.

– Красивая, ты сейчас выглядишь так, как будто забыла в этом Княжекладбищенске пунктов сто из IQ, – произнёс мягко Павел, девушку привлекая к себе и вполне целомудренно гладя упрямую голову. – Научись, наконец, с собой жить. Очень, знаешь ли, навык полезный.

В эту минуту раздался громкий сигнал вызова её телефона.

Нащупав в кармане назойливое устройство, Ева взглянула на номер и многозначительно закатила глаза. Канин фыркнул, её отпуская, и отвернулся к экрану широкого монитора, снова вчитываясь в старинные документы.

– Ты где там, придурошная?

Подруга Светлана могла бы стать оперной дивой. Не наступи ей на ухо здоровый и толстый медведь.

– Ещё на работе, – устало ответила Ева, взглянув на часы.

– На работе?! – Светка так заорала, что в канинском кабинете моргнул верхний свет. – Это всё Канин твой! Я всегда говорила: ведьма-мужик просто не может быть адекватен. Он – сексист, каннибал и жестокий эксплуататор, так ему и передай!

Ева опасливо покосилась на Канина. Тот только плечами пожал и рукой благодушно взмахнул, разрешая покинуть лабораторию. Душка же! Сам Пашка работал без праздников и выходных, для него кафедра давно стала единственным смыслом жизни. Научный фанатик и маньяк, он тем, кто считает иначе, и злого слова бы не сказал.

Доброго тоже.

– Ты зачем позвонила, блаженная? – вздохнула в трубку русалка.

Ева скинула на бегу белый халат, на голову бросила пёстрый платок и, с вешалки подхватив свою старенькую шубейку, забросила толстенький кожаный слинг на плечо. Оглянулась на Пашку и, пальцами помахав на прощанье начальству, бесшумно выскользнула за дверь кабинета.

– Я? – удивилась вопросу Светлана. – Так соскучилась! А если ты не поторопишься, я съем тут вообще всё меню. Очень жрать хочу, когда нервничаю, ты же знаешь!

С самого раннего детства жрать Светик хотела всегда. Даже во сне.

Новенькая лаборантка проводила Еву долгим пристальным взглядом и поджала губки многозначительной твёрдой подковкой. Внезапно и остро вдруг захотелось ей дать по башке. Вот взять со стола толстый журнал описи инвентаря и с размаху наотмашь ей врезать. Чтобы свалилась под стол, как подстреленная, и ногами задрыгала.

Так. Стоп. Что это с Евой? Откуда дурная такая идея? Да едва ли не с первого курса весь факультет твёрдо уверен, что она с Каниным спит, ну, подумаешь, новость. Пройтись что ли по кафедрам и лабораториям с боевым журналом наперевес? Уф. Что-то ведёт её крепко. Надо будет зайти в поликлинику, попросить зелья выписать. Успокоительного и вразумительного.

Ева ласково улыбнулась удачливой лаборантке, даже и не знавшей, как ей только что повезло, и, за пару минут пролетев всю дистанцию хитросплетения коридоров, вернулась к звонку.

– Я в дороге уже, слышишь? Выхожу из здания факультета! – виновато улыбнувшись охраннику, Ева громко протопала мимо и захлопнула с грохотом факультетскую дверь. – Водички попей пока, дорогая. Дёшево и сердито.

Ева фыркнула и выключила телефон. Платок затянула, застегнула последнюю пуговицу на горловине шубейки и выпорхнула в январскую серую тьму зимнего Питера.

«Сундук» на Фурштатской – место знаковое и символичное. Негласный пункт встреч и свиданий магически одарённых существ всего Санкт-Петербурга. Лучший в городе кофе, в интерьерах защитные артефакты, на полставки служивший тут в качестве фамильяра кафе кот-оборотень Сэм, вечерами живая музыка в исполнении квартета талантливых полуэльфов.

Красота.

Настроение только поганое. И даже уютная атмосфера, обычная в «Сундуке», его не улучшила совершенно. Светка, сидевшая за уютным столиком в углу «Морского зала», сосредоточенно доедала уху. Весь стол был уставлен тарелками, тарелочками, плошечками и салатничками. Судя по масштабам стихийного бедствия, стресс у подруги случился нешуточный.

– Мне кофе гляссе, Сэма и чизкейк, – взглядом ещё раз окинув их стол, Ева трезво решила, что может смело подругу объесть. Светке только на пользу.

– И два виски со льдом, – доедая уху, буркнула нимфа. – Мне очень нужно напиться, предаться разврату и утром страдать.

– Можно я соскочу с этого поезда? – Ева тихонько спросила. Не то чтобы очень надеялась на позитивный ответ, но попробовать стоило.

– Нет! – последовал вполне ожидаемый и категоричный ответ. – Тебе тоже расслабиться не помешает, подруга. Ты стала какая-то странная.

Возражать не хотелось. Ева вдруг ощутила, что ужасно, невероятно устала. Напиться? Отличная мысль. Второй раз в пусть и недолгой, но очень насыщенной жизни. Самое время. Решительно к себе пододвинула баклажанный салат, девушка приготовилась слушать очередную историю горькой любви.

Подруга с детства была очень цельной и страстной натурой. Натуральная платиновая блондинка внешностью обладала весьма примечательной. Лицо мраморной античной богини, тонкая красота которого подчёркивалась огромными, медового цвета, глазами. Изящные руки, точёные лодыжки, и воистину фундаментальные формы всего остального. Пышная, сдобная, аппетитная, кустодиевская красота.

Светка одним только долгим и многообещающим взглядом заставляла абсолютно любого мужчину выпячивать впалую грудь и следовать зову инстинктов. Мужики на неё реагировали, как на факирову дудочку глупые кобры. Только Канин, пожалуй, не поддавался её обаянию, говоря, что у всех ведунов устойчивый иммунитет к нимфовским феромонам.

Все истории Светы были похожи одна на другую, как капли дождя. «Она его за муки полюбила, а он её за ноги и за грудь», – как метко их определил тот же Канин. Ева слушала краем уха подругу, задумчиво ела, прихлёбывая из стакана гремучее пойло со льдом, и ловила себя на одной странной мысли.

Впервые за три долгих года, прошедших с момента её заселения в доставшейся по наследству квартиру, русалка хотела домой. До сих пор никогда её не тянуло в холодные, гулкие стены, хранившие память о старых владельцах. Временное пристанище, не желающее стать Еве домом. Что же вдруг изменилось?

– Ты что ли влюбилась? – подняв взгляд загадочных глаз, Светка вдруг Еву спросила.

Та поперхнулась закуской.

– Сдурела? Вообще не смешно! В кого, в рыбку аквариумную?

– У тебя новый жилец, а ты о нём скромно молчишь. Смотришь на телефон, явно нервничаешь и ещё кое-что…

– Фантазерка… – Ева поморщилась, хлебнув сладкий кофе. Выпитый виски приятно разлился по венам, выгоняя остатки промозглого холода. – И что же ещё?

– Ты снова забыла, я ведь немножечко пифия. Не то чтобы вижу грядущее, так… чувствую.

– В личной жизни тебе это не помогает, – зло ухмыльнулась подруга.

– Зря ты ёрничаешь, – Светлана нахмурила мраморный лоб, задумчиво рассматривая кубики льда в опустевшем стакане. – Любовь твоя стоит на пороге, моя золотая. Держи её, не упусти…

_______________________________________________

*Virginem innocentem videns, Matrem Dei voca. (лат.) – Увидев невинную деву, зови её матерью бога.

9. Интоксикация

«Тот здоровья не знает, кто болен не бывает.» В. И. Даль «Пословицы русского народа»

– А ты не алкоголичка случайно? – стоявший впотьмах коридора Змеёныш выглядел странно.

В одних спортивных штанах, сиротливо повисших на острых косточках тощих бёдер, босиком и всклокоченный так, как будто его буйной головушкой мыли площадку в подъезде.

Эта мысль показалась вдруг Еве настолько смешной, что она звонко расхохоталась. Змеёныш шарахнулся, как от злобного привидения. Плечом стукнулся о косяк и зашипел громко от боли.

Всласть отсмеявшись, Ева медленно выпрямилась. К горлу вдруг подкатила вязкая волна горечи и тошноты. Вот не стоило есть ей те блинчики с мясом. Коньяк после шампанского тут не при чём. Или шампанское после виски? Она уже даже не помнила.

– А ты что тут делаешь? – спросила сурово, как ей показалось.

Язык ворочался с невероятным трудом.

– Прячусь от правосудия в доме преступной сообщницы… – он усмехнулся невесело, глядя ей прямо в глаза. – Женщина, а давай-ка я донесу тебя до кровати. Боюсь, что…

Закончить она не дала, махнув в его сторону стащенным с головы пёстрым платком. Ещё чего! Она и сама с собой справится. Только вот стену поймает куда-то бегущую. И вешалку у двери.

С огромным облегчением избавившись от сапог, Ева шагнула вперёд. Ноги предательски подкосились, колени вдруг подогнулись, и русалка с ужасом обнаружила свои ладони, уже подпиравшие обшарпанный серый паркет.

– Говорю же! – сильные жёсткие руки её подхватили, не дав полу встретиться с носом. – Ну отчего ты такая упрямая?

– Жизнь закалила… – тошнота подступала всё выше. – Отнеси меня в туалет.

– Твою бабушку санитаркой в педиатрию… – прошипел мрачно Змеёныш и не послушался.

Легко, будто драную кошку пронёс по сумраку коридора и уложил на скрипучий диван в её комнате. Потом на секунду исчез, но тут же вернулся уже со старым ведром, тазиком, банкой воды и полотенцем. Ева было хотела над ним посмеяться, обсудить этот глупый предметный набор, но не успела. Накрыло.

Острая боль в висках, тупые удары по затылку, грозящие проломить тонкий череп, дрожащие руки. Спазм, в тазик вывернувший всю её душу, раздиравший желудок на липкие части. Скользкое, пьяное марево серым туманом закрывало сознание, облепляло, не отпускало. Приступы рвоты, короткие облегчения, в окнах которых мелькало Змеёнышево озабоченное лицо. Тазик, ведро, унитаз. Снова тазик. Стакан ледяной минералки. Ева мысленно удивилась ему. Откуда в её холодильнике минералка?

Снова тазик. Опять унитаз. И уверенные движения сильных рук, её обтиравших, удерживающих от падения, крепко подхватывающих на лету. Сколько времени это длилось? Она счёт потеряла, между припадками погружаясь в вязкий туман марева снов. Там снилось ей зеркало, тёмное, мутное. Почему-то покрытое инеем. И никаких больше звёзд…

– Тебе нужно поесть. – пелену сна разорвал тихий голос, и перед глазами явился маленький стаканчик йогурта с торчащей в нём чайной ложкой. – Я покормлю, только рот открывай.

Открыла глаза окончательно. Ночь. Ева лежит на диване. На ней натянута чёрная чья-то футболка с какими-то кислотными надписями и черепами. На столе горит лампа, старое кресло придвинуто к изголовью. В нём сидит мрачный Змеёныш и терпеливо протягивает ей стаканчик.

– Какой теперь день? – прохрипела, пытаясь подняться и сесть. Голова снова предательски закружилась.

– Третий. Если ты не о сотворении мира, конечно.

Отступать Илья не собирался, упорно настаивая на идее её покормить.

– Линялый песец… – Ева выдохнула, натурально хватаясь за голову.

– Я на твою кафедру позвонил, – Змеёныш зачерпнул ложку йогурта и настойчиво протянул её Еве.

Та рвано вздохнула, брезгливо понюхала подношение, но рот послушно открыла.

– Ты сдурел, – прошептала устало, глотая кислятину. – Я бы сама разобралась.

– Всё нормально, – вторая ложка тут же возникла у губ. – Ты на официальном больничном до понедельника. С врачом я связался. Завтра бумаги все привезут.

– А? Фигня какая-то… – вяло пожаловалась ему Ева.

– Это да… – Змеёныш покладисто с ней согласился. – Ты, главное, не вибрируй. Мне может счета все и заблокировали, да только страховки остались. И прочие льготы. Как ни крути, но я всё-таки Змеев.

– Ваше высочество, ничего что я вами так запросто? – после четвёртой ложки йогурта, скормленной осторожно и трепетно, Ева нащупала свой сарказм.

– Что вы, сиятельная. После того, как вы облевали мне тапочки, испачкали всю одежду и спите теперь в моей старой футболке и новых трусах, какие между нами условности?

Илья абсолютно беззвучно смеялся. А Ева судорожно подняла край футболки, обнаружила весь масштаб собственного падения и мучительно покраснела. Рука с ложечкой замерла. Змеёныш окаменел в своём кресле.

– Ев… ты это в голову не бери, – он тихо выдавил, нервно вдруг облизнувшись и ставя стаканчик на подлокотник. – Ничего же ведь не было, – снова гулко сглотнул. – Алкогольное отравление, интоксикация. С кем не бывает.

Ева молча упала на твёрдую перьевую подушку. Потянула на себя одеяло. Память услужливо подкидывала чудовищные подробности «отравления»…

– Зачем? – она тихо спросила.

– На кафедру позвонил? – он не понял вопроса и разом поднял обе светлые брови. – Ну… я же помню, как ты волновалась, как…

– Зачем ты со мной возился? – Ева к нему повернулась, пытливо рассматривая мальчишку. – Скорую вызвал бы и не марался.

– Сдурела, русалка? – он даже подпрыгнул, негодующе полыхнув светом глаз. – Я в беде своих не бросаю.

Обиделся. Надо же… Ева закрыла глаза. Никто с ней так не носился. Магические одарённые не имеют права на слабость. Оступился, расхлёбывай сам…

– Спасибо, Илья. – тихо она прошептала. – Я – твой должник….

Он громко фыркнул, поднялся и вышел, унося с собой йогурт. Ева перевернулась на спину и крепко задумалась. Что ему может быть нужно? Не просто же так он сидел с ней трое суток подряд? И счёт выставить не спешит. Неужели работает ритуал?

В том, что Змеёныш не человек, Ева больше не сомневалась.

Руки. За прошедшие дни русалка подробнейшее их изучила, пусть даже в сознание не приходя. Магия ярко искрилась на кончиках длинных пальцев Змеёныша, готовая с них сорваться звонкой россыпью искр. Мальчишка был дик, не обучен, но одарён, несомненно.

Ева села опять. На кухне тихо шумела вода, громыхала посуда, раздавались шаги. Потянуло вдруг запахом курицы, и она ощутила, как голодна. Просто мучительно. Желудок буквально прилип к позвоночнику.

Медленно встала, с ужасом поправляя повисшие сиротливо на бёдрах мужские трусы. Действительно новые, даже бирка болтается на цепочке. Дорогущие, как и всё то, что нацеплено на Змеёныша.

Он постеснялся залезть в её старый комод и копаться в белье. Зато раздевал её, не стесняясь. Так, лучше об этом не думать.

Ева с трудом доползла до стола, обнаружив открытый ноутбук, целую стопку своих старых конспектов и стул, принесённый из кухни. Чашку остывшего чая.

Совесть больно кольнула. Он все эти дни ни на шаг от неё не отходил, она помнила. А очнулась и сразу обидела. Вспомнился палец когтистый и слова бабки, оказавшиеся пророческими.

Медленно переодевшись, Ева с немалым трудом заползла в туалет, обнаружив там унитаз, выскобленный до совершенно сказочного состояния. И новенький коврик на холодном кафельном полу. И аккуратно сложенную гигиеническую пелёнку на полочке для туалетной бумаги. Илья обживался как мог.

И странное дело: её это вовсе не раздражало…

Никогда ещё кухня унылой квартиры не сияла такой чистотой. Не то чтобы Ева была засранкой, нет. Просто ей даже в голову не приходило выскребать вековую плесень из плиточных швов и полировать тряпкой оконную раму.

Эта квартира требовала ремонта, на который у Евы не было денег. И сил тоже не было. И желание не появлялось. А теперь она робко сидела за выскобленным до зубовного скрежета старым столом и ела очумительно вкусную курицу под белым соусом, щедро приправленную чесноком. Никогда она не любила чеснок. Как и все нормальные двуликие. А тут вдруг оказалось, что курица с чесноком – это нечто божественное. Ещё одно доказательство Евиной ненормальности.

– Ифумительно! – медленно пережёвывая и закатывая глаза в приступе гастрономического экстаза, девушка прохрипела. – Это тебе мамочка научила, сыночек?

Ляпнула и прикусила язык. Это же надо сморозить такое, Змеевская жена и на кухне торчит, обучая сыночка кулинарным премудростям. Илья тут же прямо-таки окаменел (вполне ожидаемо), и взгляд его потяжелел. Кажется, даже кухонный воздух, пропитанный ароматами ужина, ощутимо сгустился.

– Эй! – украсив куриной обглоданной ножкой край тарелки, Ева вытерла пальцы бумажной салфеткой и натянуто улыбнулась Змеёнышу. – Что снова не так? Ты когда рожи мне корчишь такие, хочется взять деревянную ложку и по лбу шарахнуть наотмашь.

Илья шутку не оценил.

– Матери у меня нет.

– У всех они есть, а тебя добрый аист принёс? Или в капусте нашли?

Ну вот зачем она лезет? Правильно Пашка ей говорит постоянно: «Ева, тебе нужно вшить деликатность под кожу!» И умение язык держать за зубами, и… Проще новую Еву скроить, говоря откровенно.

– Кукушка – она, – Илья стремительно отвернулся к окну и теперь разглядывал его старую страшную раму так пристально, как будто искал там следы древней цивилизации. – А я – сын кукушки.

– Змеёныш – ты, – хмыкнула Ева. – Ну-ка, дай свою руку.

И требовательно протянула ладонь.

Илья зябко поёжился. Сейчас он действительно напоминал кукушонка. Большеротый, глазастый, взъерошенный. Главное, чтоб из гнезда Еву не выкинул. Или не слопал. Не хотелось ему ничего ей давать, но… Этот насмешливый взгляд действовал на мальчишек всегда безотказно. Змеёныш грудь выпятил, подбородок задрал и отважно накрыл её руку ладонью. Большущей такой, несуразной.

Гладкость бархатной кожи. Тонкая, болезненно-светлая, как у каждого наследного питерца. Через неё отчётливо проступали крупные выпуклые вены и массивная кость. Длинные, как у настоящего музыканта, красивые пальцы с безупречно-овальными ногтями и узлы крепких костяшек. Запястья широкие, по-мужски уже крепкие. Горячий. У Евы всегда руки холодные, а пальцы Змеёныша просто пылали. Как и лицо, уши, шея. Венка, нервно пульсирующая на ней, цепляла взгляд своей откровенностью.

– Не трусь так, рептилия! – Ева оскалилась, снова русалочьим взглядом блеснув на мальчишку. – Не съем я тебя.

– Ты мне маникюр что ли делать решила? – Змеёныш не дрогнул. Не пугали его эти фокусы. – Очень уж взгляд у тебя плотоядный.

Русалка ему не ответила. Перевернула ладонь и всмотрелась в сплетение нитей. Так и есть. Вот он, знак нежити. Крохотный узелок жизни потусторонней. И ответ на вопрос: «Как такое случилось»?

– Сядь, Змеёныш, а то упадёшь. – Ева тяжко вздохнула, потянувшись к столу.

Но руку не отпустила, хотя перепуганный парень из цепких девичьих пальцев её попытался отнять.

– Я уже один раз с тобой рядом упал, – прошипел Илья громко. – И мне не понравилось.

С громким скрежетом выдвинув ящик стола, Ева нашарила там старинное увеличительное стекло, тихо присвистнула, заставив лампочку старенькой люстры под потолком ярко вспыхнуть, и снова вернулась к руке.

Так и есть. Знак пятиконечной звезды, увеличенный лупой, как клеймо выступал на ладони.

– Сюда смотри, кукушонок, – протянула стекло наблюдавшему молча мальчишке. – Видишь что?

– Что у тебя богатое воображение, – фыркнул Змеёныш. – И только.

– А вот это ты тоже не видишь? – она свою протянула ладонь.

Тут и стекла никакого не надо. Знак в самом центре ладони обведён аккуратной татуировкой. Зелёная тонкая нить ярко подчёркивала его суть. Факультет магов природных стихий.

После магической инициации вокруг этой звезды будет поставлена золотая печать принадлежности к силе. Или серебряная. Или аспидная. Или не будет…

– Ах да, прости, – вдруг разозлившись, Ева решительно разомкнула сцепление рук. – Мы же все тут косплейщики, точно. И когда ты домой собираешься?

Змеёныш, чём-то похожий на нагадившего в хозяйские тапки кота, сидел с круглыми от изумления глазами. Тот же вид напряжённый и смиренное ожидание неминуемого наказания помноженные на готовность сбежать, задрав хвост.

– Мы что с тобой… – родственники? – выдавил он, наконец. – Жесть… Кажется, это мне теперь уже надо выпить.

Ева согнулась от смеха, буквально свалившись под стол.

10. Подкидыши

«Отца нет – полсироты, матери нет – круглый сирота» Народная мудрость

– Ах! – с огромным трудом выдавила нечто членораздельное. – Мы все в чем-то родственники, Змеёныш. От Адама и… кхм… да. Евы.

– Снова бабы во всём виноваты… – он пытался в ответ ухмыльнуться, получилось и жалко, и криво. – Может… Всё-таки объяснишь?

Пришлось… Практически от Адама, синопсисом, так сказать. И спустя полчаса Ева с удивлением вдруг заметила, что Илья оказался внимательным слушателем. Умным, серьёзным, тактичным. Вопросы дурацкие не задавал, уточнял исключительно только по делу. Она и сама так увлеклась этой маленькой лекцией, что притащила из комнаты конспекты по расоведенью.

В пухлом чреве потрёпанной старой тетради таились листочки с набросками и эскизами, сделанными на практике в музее Этнографии. Да-да! И нечего так удивляться, именно там, в легендарной Кунсткамере, в закрытой части специальной экспозиции, доступной лишь для иных.

Поверил ли ей Змеёныш? Время от времени парень, нервно почёсывая ладонь, с явным сомнением разглядывал крохотную пентаграмму, ставшую символом новых его неприятностей.

– Понимаешь… – Ева осторожно вернулась к началу беседы, решив, что Змеёныш уже подготовлен к её продолжению. – Есть нежить, которой нельзя размножаться обычным путём. Потому и зовёмся мы нежитью.

– Мы? – он очень правильно вычленил нужное слово.

– У меня нет родителей, – Ева вздохнула. – Скажем так: я их не знаю.

Не хотелось ей поднимать эту тему. Разговор по душам с незнакомым мальчишкой? Увольте. Но… Этот год они вынуждены провести будут рядом, бок о бок. И в её интересах… Да что уж там. За последние дни этот парень ей внезапно стал ближе всех разом друзей и подруг. Пашка не в счёт. Света тоже. Просто так получилось.

Змеёныш… Беседуя с ним, Ева исподволь и осторожно разглядывала парнишку. Он хмурился, тихо шипел, длинными пальцами сосредоточенно убирал со лба непослушные светлые пряди волос. Надо бы подарить ему ободок, свой Змеёныш куда-то посеял. Волнуясь, он нервно и быстро облизывал губы, а потом ещё щурился, бросая быстрые взгляды из-под ресниц, по-девичьи длинных, пушистых и светлых.

Илья двигался завораживающе-плавно и медленно, словно лениво. Но в обманчивой грации этих движений таилась грозная, хищная сила. Вот он медленно потянулся за выпавшей из тетради страницей и молниеносным броском поймал её на лету. Вот голову наклонил, сдержанно улыбаясь и быстро опять облизнул красивые, яркие губы.

Илье было приятно рассказывать. Он внимательно слушал и, самое главное, слышал.

– Поделишься? – попросил очень тихо. – Я хотел бы узнать. Но… если тебе это больно, не надо.

Ева зачем-то кивнула, задумавшись. Тихо вздохнула. Больно? Конечно. Но боль эта стала давно частью Евы. Как густые и длинные волосы, как светлый цвет кожи.

– Такие… случайные связи раньше случались очень редко, – пряча глаза, Ева голову наклонила. Ловить на себе пристальный и понимающий взгляд Змеёныша было неловко. Как будто она виновата во всех его бедах… – Законы чистоты крови соблюдались веками, тысячелетиями. Нарушать их себе позволяли лишь высшие и бессмертные. И не кривись так, нет в этом никакого расизма и дискриминации населения, брось. Вопрос выживания вида.

Илья послушно нарисовал на лице вежливую улыбку. Придурок.

– В этом был смысл! – продолжила Ева сердито. – Мы не бессмертны. И те, кто ходит по самому краю между Сумерками и реальностью, между явью и навью, между жизнью и смертью, не могут потомству дать настоящую, чистую жизнь. Их детишки рождались уже мертвецами. А если нет…

– То новорождённых подбрасывали простым смертным, – еле слышно добавил Змеёныш. – Я это где-то читал. В детской сказке.

Сказал и смутился зачем-то. Конечно, разве может он, Илья Змеев, читать какие-то глупые детские сказки? Эта мысль Еву вдруг окончательно разозлила.

– Ну да! А теперь все берега потеряли и трахаются как попало, – она словно выпустила колючки, и взгляд стал холодным и голос. – Что с нас взять, мы же – нежить.

Илья удивился. Обидеть девушку он совсем не хотел, и так ведь обоим несладко.

– Прости! – у него само собой вырвалось. – Если обидел. – И промолчав, тихо добавил: – меня так и подкинули. В саквояже, прикинь? Бросили на заднее сидение машины. Отец был, конечно же, в ярости, хотел меня сдать в детский дом, но в записке написано было, что я – его сын. – Тут голос Змеёныша дрогнул. – Он проверил, конечно. Оказалось, реальный наследник. Хотя он клянётся, что был всегда осторожен. Вот так… Он, может, и рад бы избавиться от меня, да других Змеевых на его улицу не подвезли.

Ева мысленно чертыхнулась. Вот скажите, нечистые предки, зачем старшему Змееву было валить на вихрастую голову сына всё это? В каких воспитательных целях? Сказал бы, что матушка – героический лётчик, погибший во льдах Антарктиды. Или любовь всей долгой и праведной Змеевской жизни, сложившая голову на полях сражений с чумой где-то там, в Аргентине с Бразилией. Не понимает она этих глупых мужчин… За что он так с Ильёй?

– Знаешь… – произнесла она тихо, вдруг сразу расслабившись. – Если ребёнку родиться суждено, то осторожности не помогут. Мы же иные. Сейчас есть масса способов избежать появления незапланированных наследников. Нам они не помогают. Я тебе больше скажу: прогресс шагнул далеко вперёд, и стихийных младенцев подкидывать уже очень давно перестали. Как только подобное происходит, появляются служители специального департамента, их забирают, подбирают кураторов, и те воспитывают малышей, как родных.

– Как тебя?

Излишне он всё-таки умный.

– Как меня, – Ева легко согласилась. – Только моя мать действительно погибла. А отца не нашли. Знаешь… Я в детстве придумала себе целую сказку о нём. Мне почему-то казалось, что, когда они встретились, он был уже очень немолод. – Зачем она это рассказывает Змеёнышу? Видимо, накопилось. – Всё это богатство, – Ева обвела выразительным взглядом полупустую квартиру, – мне досталось от родственников с его стороны. По документам – от бабушки.

Прозвучало так глупо, что Ева вдруг покраснела и отвернулась.

– Ева… – произнёс вдруг Илья неожиданно-низким голосом. – А я ещё плюшек купил. И чай заварил, не в пакетиках. И…

– Деньги откуда на всю эту роскошь? – нахмурилась Ева. – Тебе же отец все счета заблокировал.

– А я той бабе с собачкой розетку в коридоре починил. И, пока ты спала, слив под раковиной на кухне прочистил, – парень радостно сообщил. – Заработал. Она завтра меня ещё ждёт. Две розетки, текущий слив унитаза и полочки.

Ева со стула едва не упала.

– Ты – какой-то неправильный Змеев! – с сомнением на него посмотрела. – Парень, который меня трое суток откачивал, демонстрируя навыки опытного санитара, готовить умеет отлично, дом весь отмыл, на еду зарабатывает халтурой, просто не может быть сыном нашего великолепного мэра. Так не бывает. Может, ты вовсе не Змеев? В Питере небось Змеевых не одна сотня…

– Двадцать пять, – ухмыльнулся Илья. – Наш род здесь известен с начала девятнадцатого века. На сегодня Змеевых в городе живёт всего двадцать пять человек. Все наши дальние родственники. Или не дальние, – тут он поморщился, как будто лимон ему в зубы впихнули. – Но Илья, я один. Погугли, если вдруг усомнилась.

Ева пожала плечами. Говоря откровенно, она в Илье из чистой вредности усомнилась. В нём кровь великого Полоза видно за километр.

– Ты на вопрос не ответил, – обиженно вдруг насупилась. – Не встречала я до сих пор золотой молодёжи, умеющей починять унитазы.

– Ну да, – Илья ухмыльнулся в ответ. – Меня же воспитывал дядя Ваня, он был у отца по хозяйству. Бывший подводник и натуральный технический гений. Из тех, кто берёт в руки утюг, швейную машинку, два пистолета, напольный вентилятор и уже через час уезжает на танке.

– Скучаешь? – за всё время их недолгого знакомства Змеев впервые о ком-то насколько тепло говорил.

– Его больше нет, – сказал и к окну отвернулся. Потом тяжко вздохнул. – Так, исповедь двух подкидышей предлагаю закончить, – тоном наигранно-бодрым произнёс Илья Змеев. Плюшки сами себе не съедят! Оцени-ка мой фирменный чай. Можешь считать: сам собрал, сам сушил, сам нарезал и в чайник пихал!

– Спасибо, что ядом не плюнул…

Чай вышел действительно восхитительным. Как Илья это делает? Тот же чайник, те же понурые чёрные листья, напоминающие чем-то мышиный помёт, что в избытке всегда заводился в избе.

Пашка тоже любил что-то заваривать в своём огромном, прозрачном и смутно похожим на Евин аквариум пафосном чайнике. Однако, начальство так рьяно пихало туда «всякие разные травки», что, пробуя канинский тёмный напиток, Ева всегда призывала Создателя в помощь. Мало ли. Вдруг ведун недоволен ходом вчерашнего эксперимента, и в зеркале утром она обнаружит ослиные уши и нос до пупка? Или грудь до колен.

– Слушай, а у тебя девушка есть? – неожиданно Ева спросила, взглянув на тоскливую рожу Серёжи, смотревшего через аквариумное стекло прямо в Евину кружку. – Не хотелось бы…

Она не успела договорить, как Илья поперхнулся и посмотрел на русалку. Выразительно так. С подозрением. Даже светлую бровь приподнял.

– Зачем это мне? – спросил как-то сипло и строго.

– Ну… – внезапно она ощутила ком в горле. Куда Ева лезет? Нормально же всё начиналось. – Общение, отношения, секс, опять же. Всем это нужно.

Прозвучало весьма поучительно. И неубедительно. Смутившись вдруг окончательно, Ева носом уткнулась в любимую чашку и сделала вид, что разглядывает чаинки. Её странной попытки развить доверительные отношения даже Серёжа не оценил. Вильнув вяло хвостом, рыбка медленно удалилась под сень чёрной коряги.

– Сомнительные учреждения. – проводив рыбку взглядом, ответил Змеёныш. – У тебя, я заметил, нет парня. И ничего, не страдаешь.

– С чего ты… – она вскинулась было, задрав подбородок, но, поймав выразительный взгляд, тут же скисла.

Ну да. Не заметить текущее положение дел было сложно. Особенно, бегая с тазиком между спальней и туалетом и напяливая мужские трусы. За всё время их странного знакомства заботливый парень и нежный возлюбленный на горизонте русалки не появлялся ни разу. Кроме Светки, ей даже никто не звонил, не писал и не слал глупых мемчиков. В отличие от Змеёныша. У того от обилия наплывающих стайками сообщений телефон постоянно пиликал и хрюкал.

– Я, между прочим, не Змеева, – фыркнула Ева обиженно. – И у меня есть причины, – Илья ухмыльнулся. – Весомые!

– А я – Змеев, представь себе. Мне хватает сокурсниц, бывших уже одноклассниц и прочих поклонниц отцовского положения.

Тут он поднял согнутые в локтях руки и, взмахнув томно ладонями, помахал длинными пальцами, словно тощая курица крыльями.

– Ах, Илюшенька, ты такой секси! Говорят, завтра в Павловске участники неформального саммита «Азия» посетят интереснейшую экскурсию! Я всегда побывать там мечтала! – пропищал тонким голосом Змеев и глазками хлопнул кокетливо. – Или ещё того хуже: «Ой, Илья, ты не мог бы помочь пристегнуть мне чулок, а то я так спешила на пары, что забыла трусы на подушке!» Тьфу. Ева, ты даже не представляешь, как все хотят Змеева-младшего. Нет уж, уволь. Я пока беру паузу. Никаких отношений.

– Эк тебя крепко прижало… – прекратив нервно хихикать, констатировала русалка. – А я вляпалась в приворот, представляешь. Так глупо… Даже не знаю, на кого ворожила. Случайность.

– Ты по этой причине мотаешься в Княжпогост? – Звеев взглянул очень внимательно и как-то даже сочувствующе. – Про бабушку можешь мне не рассказывать. Избушка, конечно, аутентичная, да только вещей у бабульки там нет. Так, несколько архаичных рубашек с носками и парочка сарафанов. Портки есть ещё, помню, не злись. Кстати, можешь не отвечать.

Ева не злилась. Она хлопала ртом, судорожно подыскивая слова.

– Да! – буркнула, отворачиваясь.

– И теперь когда нам туда снова ехать? – как ни в чём ни бывало осведомился Змеёныш.

– Теперь только в марте. Ко дню весеннего равноденствия. У меня есть ещё куча времени. И возможностей придушить одного слишком догадливого студента.

– Да, я такой, – Илья улыбнулся лукаво и вдруг подмигнул левым глазом. – А не стоило меня спрашивать про девчонок.

11. Весна

«Весною день упустишь – годом не вернёшь» Русская народная пословица.

Весна этого года решила случиться стремительно и вероломно, вдруг изменив всем привычный порядок вещей. В гордом северном городе март – месяц зимний. И к этой суровой реальности все горожане морально готовы.

Теперешний март вдруг решительно сбрендил, нахлынув высокой волной, накрыв Питер весной, словно морским бурным приливом. Первый месяц весны в одночасье принёс с собой аномальное, жаркое солнце и сухой тёплый ветер. Из южной Европы его принесло совершенно случайно забредшим циклоном, и он зацепился, решив поселиться на улицах Санкт-Петербурга.

Вот уже третью неделю ветер традиционно дул сразу со всех сторон, путаясь в лабиринтах быстросохнущих переулков, шевеля ласково арматуру и игриво швыряя в глаза горожан смесью песка, реагентов и соли. Снег на стремительно оголяющихся газонах даже не таял, он на глазах испарялся.

Март смеялся. Он праздновал сокрушительную победу над унылой и вязкой серостью Петербургской зимы. Высовывал в узкие щели между поребриками и тротуарами длинные белые языки сумеречных туманов, замерзающих по утрам в коварные полосы гололедицы. Он выбрасывал яркие солнышки мать-и-мачехи, ошалевшие от собственной наглости и удивлённо взирающие с газонов на прохожих, вдруг скинувших зимние шубы и толстые пуховики.

Март плакал тёплыми, проливными дождями, нещадно смывающими с города серость и грязь. Капризный первенец долгожданной весны, он раскидывал крохотные меховые комочки по веникам ив, надувал толстые круглые почки на липах, вытаскивал из чёрного дёрна робкие светлые нити травы.

Всеобщее северное сумасшествие. И прогнозы погоды твердили: весна не отступит. Она твёрдо решила влезть в узкую дверь гранитного замка суровой северной столицы и распахнуть его окна навстречу зелёному лету.

Ева сидела на кухне, пила утренний кофе и слушала гомон помоечных воробьёв, громким хором поющих гимн безумию марта.

Зима завершилась. Она пролетела со скоростью мысли. Только вчера они вместе с Ильёй возвращались из Княжпогоста, а сегодня уже на дворе предпоследний четверг суматошного месяца. И в ближайшие выходные им предстоит новый выезд. Снова. Опять.

Заветное зеркальце снова лежало на блюдце. Тёмное стёклышко и горящая в глубине его звёздочка. Ева мрачно смотрела на артефакт, словно надеясь, что знак приворота рассеется. А он всё горел, мягко пульсируя, словно вторя биению сердца. Только чьего?

Какой он, её суженый-приворожённый?

Илья как-то однажды спросил, когда она наконец-то решилась поведать ему все детали того ритуала. Не смогла ему Ева ответить. Одно только помнила точно: во взгляде мужчины не было даже следа любопытства. Он смотрел так, как будто бы юные барышни на его светлую голову падали ежедневно.

Действительно светлую. Длинные белые волосы, гладкими лентами мягко спадали на обтянутые тонким шёлком белой рубашки мускулистые плечи. Мужественное лицо, чёрные брови, капризные пухлые губы. Красивые длинные пальцы, титановое кольцо. Эта улыбка, практически ласковая, снисходительно-всепрощающая. И взгляд глаз голубых. Понимающий, завораживающий. Так смотрят священнослужители и проповедники всех конфессий на свою бестолковую паству. Так довольные собой птицеловы улыбаются птичке редкого вида, влетевшей в тщательно расставленную ловушку.

Только теперь Ева видела и отчётливо понимала: ритуал не был случаен. Её, девушку сдержанную и благоразумную, лучшую выпускницу математического интерната аккуратненько подвели к тонкой грани. К поворотной точке, воздействие на которую меняет реальность.

И не предвещало беды ведь вообще ничего! Обычный и незатейливый выпускной, радостный и хмельной, когда школярская голова кружится от оглушающих перспектив, от пьянящего тёплого ветра, вдруг подувшего из распахнутых настежь дверей новой жизни на дурные их головы.

Дышать полной грудью, покорить целый мир, нырнуть в него с головою и… Ещё кружить головы всем парням и мужчинам. Удовольствие, запрещённое прежде. На этом она тогда и погорела. Сама, собственноручно. В кои-то веки подруга Светлана попыталась её удержать, удивив несказанно.

Смутно вспомнился бар в Петергофе, какие-то пьяные люди, казавшиеся симпатичными, танцы медленные в обнимку с каким-то мужчиной, пьяные поцелуи, потом караоке…

И призыв. Неужели среди молодых не найдётся ли тот смелый, кто сможет для драгоценного гостя провести ритуал приворота? Почему нет? Она ведь русалка. Еве эта идея тогда показалась весёлой. Мёд, уксус и соль. Свеча, зеркало, парные кольца. Как они там оказались? Она уже даже не помнила. Слова заговора, что в памяти сами всплывали, произнесённые нараспев. Они врезались в память навечно, как будто клеймо, несмываемый знак её глупости…

– Опять ты психуешь? – заспанный Змеев бесцеремонно потрепал её по макушке, бросил взгляд на мерцающий артефакт и нахмурился.

Потом подмигнул рыбке Серёже, радостно суетившемуся над корягой. Влажные светлые волосы Змеева, завивались в упругие непослушные кольца. Он успел приготовить им завтрак, сгонять на пробежку, вернуться и, пока Ева страдала, переделал уже кучу дел.

Всю зиму они вместе рядом прожили, как… брат и сестра? Что-то вроде того. Пару раз Илья попытался за ней даже ухаживать. Случайные прикосновения, словно бившие её током, обнажённые столкновения в ванной. Это Еву ужасно нервировало. Пришлось всё ему рассказать. И про зеркало, и про девственность её вынужденную.

– Ничего у меня снова не выйдет! – девушка громко вздохнула, лбом уткнувшись в тут же окаменевшее змеевское бедро. – Я чувствую, знаю!

Илья молча взял зеркало со стола, в него пристально вглядываясь. Зажатое в его крепкой ладони тёмное стёклышко Еве казалось теперь не таким уж и страшным. Только не зеркало это. Нет больше в нём отражения. Лишь звезда одиноко горит, сияя загадочным огоньком. Значит, жив ещё суженный. И ждёт исполнения клятвы.

– «Зовом сердца в круг полуночной луны обернись, звёздным светом в зеркале отразись. Крепче нет той клятвы, что мёдом накормлена, кислым ядом отравлена, солью горькою похоронена да девичьей кровью воскрешена. Ворожба моя крепкими кольцами окольцована, ярким огнём запечатана. До доски гробовой останься со мной, тайный суженый мой.»

Тихо Ева произнесла слова ритуала и почему-то заплакала.

Слёзы из глаз её зеленеющих, русалочьих полились, словно капли мартовского дождя. Дрогнули тонкие девичьи плечи, а Илья, стоя рядом, ощутил себя чёрствой скотиной.