Убить Бин Ладена книга вторая. Яд для президента

Глава первая. Летаргический сон

Проклятый сон. Каждую ночь один и тот же проклятый сон, саднящий, как заноза в ладони, изматывающий и опустошающий душу.. Бин Ладен заходил к нему в комнату бесшумно, усаживался у низкого столика на ковре и своим тихим, шелестящим, почти как шепот, голосом произносил: «Я знаю, досточтимый мулла, что это вы меня убили. Глупые американцы, они думают, что добрались до меня. Никогда в жизни! Это вы, мулла, вы меня убили, я это знаю точно. Но даже вы не могли меня уничтожить. Я жив, я вечен.» Худой как скелет, с длинной седой бородой, Бин Ладен отхлебывал чай из пиалы и повторял эту единственную фразу снова и снова до тех пор, пока Роман не просыпался. В темноте, не зажигая света, он нашаривал тонкий серебряный портсигар, извлекал оттуда сразу три сигареты и выкуривал их подряд. Потом, зная, что теперь уже не уснуть, не спеша одевался и выходил во двор. Здесь у крыльца стояла деревянная лавочка, которую он смастерил собственными руками. Усаживаясь поудобнее, начинал неторопливую беседу сам с собой. Эта привычка прочно вошла в его жизнь много лет назад. В ту пору, когда его окружали только враги и ему не с кем было посоветоваться, да и права такого не было, он сам с собой обсуждал проблемы, находил решения, продумывал планы. Вот только теперь можно было обращаться к себе не по бесчисленным своим псевдонимам, а по тому единственному имени, что дала ему при рождении мать.

* * *

.Так долго готовящаяся и с таким трудом организованная встреча муллы Закира с новым лидером «АльКаиды» Абу-Махди аз-Зархави – Иорданцем – оказалась по сути дела совершенно бесполезной. Позже, анализируя происшедшее, разведчик пришел к выводу, что иначе и быть не могло. Слишком близок был мулла Закир к предыдущему главарю «Аль-Каиды» Бин Ладену, чтобы новый лидер мог ему довериться. По сути Иорданец лишь задекларировал новую политику организации, которая хотя и претерпела существенные изменения, но звериной сути своей, понятное дело, не изменила.

– Нам больше не интересно стрелять по одиночным мишеням, – вещал аз-Зархави. Подобно Бин Ладену он тоже предпочитал говорить тихо и, перебирая четки, фразы произносил короткие, словно передвигал по нитке каждый очередной камешек, ставил логическую точку. – Нет смысла уничтожать даже крупные политические фигуры – будь то сенатор, министр или даже глава государства. Слишком хлопотно, а отдача несущественна. К тому же жертвы всегда вызывают сочувствие народных масс, а уж это нам совершенно ни к чему. Делать из врага героя – что может быть глупее?! Наша цель – поражать одновременно даже не сотни, а тысячи людей. Идеально – целые районы в больших городах. И тогда сотни тысяч еще вчера сытых и беспечных обывателей, охваченные ужасом, превратятся в разъяренную толпу и обратят свой гнев против собственных правителей, становясь, по сути дела, союзниками в нашей праведной борьбе с неверными, – Иорданец чуть скривил в усмешке губы, хотя глаза его оставались холодными и испытующе глядели на собеседника.

Впрочем, собеседником, в прямом смысле этого слова, мулла Закир не был. Он предпочитал слушать, напряженно обдумывая собственную линию поведения. Закиру было понятно, что новый лидер организации не нуждается в услугах, а уж тем более советах человека, который верой и правдой служил ушедшему в лучший из миров предшественнику. Старому штурману в новой команде корабля, ведущего собственный курс, места не было. И вскоре Иорданец подтвердил это.

– Мы высоко ценим, досточтимый мулла, ваши знания и тот вклад, который вы внесли в наше общее дело. Нам также известно, с каким безграничным доверием относился к вам наш покойный брат, да упокоится на небесах душа его. Но, поверьте мне, священное знамя ислама – в надежных руках. Вам же, после всех испытаний, что выпали на вашу долю, следует хотя бы на время немного передохнуть или, скажем так, сменить обстановку. Мне думается, что в одном из наших медресе вам сейчас будет самое место. Ваши знания, авторитет, умение убеждать следует использовать в полной мере. Именно вы сумеете убедить слушателей духовной академии, как им жить дальше, как помогать нам в нашей общей борьбе, – Иорданец, несмотря на грузность, легко поднялся и, вероятно, полагая, что разговор закончен, едва кивнув на прощание, покинул комнату.

Следуя заранее полученной инструкции, Закир выждал полчаса и только потом вышел из этого скромного домика на окраине Карачи. Тщательно проверившись, он убедился, что слежки за ним не было. И это пуще всего иного свидетельствовало о том, что интерес к фигуре муллы Закира Бин Нурлана утрачен окончательно. Попетляв по узеньким улочкам хорошо знакомого города, разведчик вошел в уютную кофейню. Вкус свежесмолотого и прекрасно сваренного напитка освежил и взбодрил его. Следовало продумать дальнейшие действия. Да что там действия! Предстояла просто иная, отличная от прежней, жизнь. А для этого, какое бы решение он сейчас ни принял, была необходима встреча со связным. Учитывая, что подобная встреча в ближайшее время не предусматривалась, организовать ее совсем не просто. Необходимы новые документы, да и об изменении внешности тоже подумать было нелишним. Ясно одно: из Карачи следует исчезнуть, и как можно скорее. Но и исчезнуть нужно так, чтобы ни у кого не возникли подозрения по поводу неожиданно и невесть куда пропавшего муллы. Закир Бин Нурлан еще может понадобиться. А сегодня образ глубоко обиженного и несправедливо оскорбленного в лучших побуждениях непримиримого борца подойдет лучше всего. «Поспешай медленно», – припомнил Закир известный постулат и отправился по своим многосложным делам.

* * *

Трибуны огромного спортивного зала были заполнены до предела. На финальный матч европейского кубка между командами Германии и Швейцарии собралось никак не меньше десяти тысяч болельщиков. Но Марк, молодой хозяин «Берен-отеля», вручил господину Заугелю заранее забронированный билет, не преминув заметить, что место уважаемого гостя – на той самой трибуне, с которой прекрасно будет видна вся игровая площадка. Господин Заугель учтиво заметил, что и не сомневался в этом. Он также счел необходимым любезно добавить, что в полной мере успел оценить, как Марк и его супруга Анна великолепно управляют гостиницей и рестораном с отменной кухней, которую ценят и приезжие, и сами жители небольшого швейцарского городка Билля, расположенного на берегу живописного озера Биллерзее.

С первых же минут гандбольного матча произошло то, что повергло внешне невозмутимого респектабельного господина Отто Заугеля в полнейшее смятение. И хотя внешне это никак не проявлялось, он мысленно твердил: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!» На поле в составе команды Германии выбежал… Во- вка-немец. Тот самый Вовка-немец, с которым они росли в одном, теперь уже почти забытом, ташкентском дворе. Припомнилось, что Вовка лет с пятнадцати увлекся игрой в ручной мяч, редким для того времени видом спорта. Через несколько лет он уже играл в команде мастеров, как-то сразу резко вырос, раздался в плечах. Несколько раз Ромка Лучинский даже побывал на играх с Вовкиным участием, порадовался, что сосед так красиво и хорошо играет. И хотя в гандболе сам Ромка ничего не смыслил, понимал, что Вовка, в команде едва ли не самый молодой, умело разыгрывает довольно сложные комбинации, изобретателен и быстр и голы забивает красивые. И вот теперь, в Швейцарии, на поле играл тот самый Вовка. Такой же, чего быть не может, молодой, только еще более высокий и мощный, превратившийся в настоящего гиганта.

Наваждение, как ему и положено, рассеялось. Рассеялось после того, как гигант в каком-то совершенно немыслимом прыжке взлетел над воротами и забросил мяч в сетку. На электронном табло появилось имя игрока, забившего гол: «Евгений Пиунов», а зал, рассеивая последние сомнения, скандировал тысячами голосов: «Пи-у-нов! Пи-у-нов!! Пи-у-нов!!!» После какого-то нарушения, когда судья удалил этого игрока на две минуты и Пиунов уселся на скамейку запасных, к нему подошел Вовка-немец – в этом не было никаких сомнений. Уже немолодой, с проседью в густых волосах, достающий сыну едва до плеча, но это был, без всякого сомнения, он, его сосед и товарищ по детским играм. И объяснял он что-то, совершенно очевидно, ибо сходство было поразительным, своему сыну. По всем законам конспирации зал нужно было покинуть немедленно, но только так, чтобы не привлечь излишнего внимания. Заугель не сомневался, что находится под неослабным наблюдением связного, на встречу с которым он сюда и пришел.

Подав условный сигнал, чтобы связной не приближался к нему, разведчик в перерыве между таймами смешался с толпой болельщиков и уже через два часа, рассыпаясь в благодарностях, прощался с гостеприимными Марком и Анной, заверив, что, приезжая в Швейцарию, будет теперь останавливаться исключительно в их отеле. Марк выразил сожаление, что неотложные дела прервали отдых столь уважаемого гостя…

* * *

Через две недели неприметный скромный автомобиль остановился неподалеку от Грюневальдского леса в предместье Берлина. Стояла ранняя осень, когда деревья лишь слегка начали желтеть. Два респектабельных господина не спеша прогуливались по ухоженным аллеям, ничем не привлекая внимание тех пожилых степенных берлинцев, которые издавна облюбовали это место для послеобеденного променада. Связному было лет около сорока, его внешний вид и характерный берлинский диалект наводили на мысль, что он уроженец здешних мест, хотя и то, и другое было столь же далеко от истины, как не соответствовал беседе беспечный вид человека, беззаботно собирающего в букет опавшие желтые листья.

–

Отсутствие бороды, короткая стрижка и цивильный костюм сделали вас настолько неузнаваемым, что лучше бы не сработал самый искусный пластический хирург, – признался связной.

–

Я знаю, – сухо отозвался разведчик. – Переходите к делу, – почти приказным тоном заявил он. Ему не нравилось, что бесцельные, почти ничего не значившие реплики излишне затягиваются. Хотя было понятно, что связной готовится к какому-то чрезвычайно серьезному, вполне вероятно – весьма нелегкому разговору, но никак не решается его начать.

–

К делу так к делу, господин генерал. Как прикажете, – и, заметив недоуменный взгляд своего собеседника, удивленного таким необычным обращением, добавил официальным тоном: – Принято решение о присвоении вам внеочередного звания – бригадный генерал. Решение принималось не руководителями разведки, а высшим руководством страны. Столь высоко оценено ваше участие в ликвидации террориста номер один Усамы Бин Ладена. Мне также поручено сообщить вам, что ваша деятельность за годы службы отмечена шестью наградами нашего государства. Вместе с поздравлениями велено также передать следующее. О присвоении вам генеральского звания принято решение, понятно – в высшей степени засекреченное. Само звание, а также награды будут вам вручены только тогда, когда вы вернетесь на родину.

Иными словами, закончите с деятельностью разведчика- нелегала и займете штатную должность, допустим, в аналитическом управлении разведки.

–

Кто и когда должен принять такое решение? – тон разведчика был вполне невозмутимым, даже равнодушным, хотя известие о генеральском звании и шести орденах не оставило его равнодушным.

–

Доверие к вам, как и оценка ваших заслуг, столь велики, что решение оставляют за вами. С одной-единствен- ной поправкой. Вне зависимости от того, решите ли вы остаться на поприще нелегала, или вернетесь в Израиль, вам надлежит «уснуть», так сказать, летаргическим сном, или, говоря по-простому, законсервироваться на довольно долгое время. По крайней мере, на полгода-год, никак не меньше. Страну пребывания и вид деятельности определите сами. Руководство полагает, что в вашем случае вы, как никто другой, сумеете выбрать и осуществить самый правильный в создавшейся ситуации вариант. Через две недели в вашем любимом кафе «Аида» в Вене нам желательно узнать о вашем решении. Связной будет другой…

–

Двух недель на обдумывание мне вполне достаточно, – перебил новоиспеченный генерал, – а вот связным будете вы и только вы. Я не хочу расширять круг людей, знающих мой новый облик.

–

Ну что ж, наши руководители предвидели, что вы можете внести свои коррективы в наш план, и я уполномочен принять решение на месте. В таком случае жду вас через две недели в «Аиде». В течение трех дней я будут там обедать ежедневно. До встречи.

* * *

Кафе «Аида», как и много лет назад, было в полдень заполнено до отказа. Так что сидящий с чашкой кофе и маленькими карманными шахматами господин весьма любезно согласился на соседство за своим столиком человека, не сумевшего найти свободного места. К тому же новый сосед неплохо разбирался в шахматах, поэтому тему для общего разговора им искать не пришлось. Из кафе «новые знакомые» вышли вместе.

–

Я еду в Россию, – негромко, непререкаемым тоном заговорил разведчик. – Мое новое, а вернее, старое имя – Роман Лучинский.

–

Но позвольте, – запротестовал связной. – Это же против всех правил конспирации.

–

Не против, а – напротив. Насколько мне известно, вот уже много лет, как это имя изъято из всех документов. О нем знает столь ограниченный и чрезвычайно доверенный круг людей, что опасаться нечего. К тому же в России я никогда прежде не жил, так что ни меня, ни моего имени знать никто не может. Обосноваться я решил в маленьком городе Клинске, это под Москвой. Я пенсионер, арабист, специалист по истории исламской религии. Могу иногда преподавать, консультировать, наездами бывая в Москве. Возможно, буду путешествовать по стране, побываю в других странах, бывших республиках СССР.

–

Ваше новое место пребывания с чем-то связано? Я о таком городе даже не слышал…

–

Абсолютно не связано ни с чем, и в этом я вижу преимущество такого выбора. А если и связано, то в первую очередь с тем, о чем вы только что упомянули. Об этом городке вообще мало кто знает. Маленький, неприметный, вполне себе тихий и, я бы даже сказал, патриархальный. Ни одного сколько-нибудь значащего предприятия, а о секретных объектах и речи быть не может. К тому же весьма удобно расположен – от Москвы недалеко, каких-нибудь сорок минут на электричке. Одним словом, удобно во всех отношениях. Это не обсуждается. Поговорим о средствах связи, когда они понадобятся вам или будут необходимы мне.

Через два часа связной вернулся в кафе «Аида» за забытыми шахматами, а его собеседника в это же время можно было увидеть на одном из венских вокзалов, где он садился в поезд, отправляющийся в Прагу.

* * *

Вот уже несколько месяцев, как Роман Ильич Лу- чинский обосновался в этом уютном домике на одной из тихих улочек Клинска. Домик, словно сошедший с лубочной картинки, был старым, но вполне еще пригодным для жилья. Только пришлось поменять мебель, уж больно она была ветхой, да и не хотелось пользоваться вещами, которыми до него пользовался неизвестно кто. Обитатели тенистой улочки скоро привыкли к новому соседу, неизменно вежливому, приветливому. Его прямая осанка, твердая поступь – Роман и об этом позаботился, обдумывая свой новый облик – привели соседей к единодушному выводу, что новичок – из бывших военных и про себя они окрестили его: «Отставник». Только шустрая девчонка Янка звала его по имени и отчеству, хотя произносила его так быстро и, глотая гласные, что получалось что-то вроде «Ро-льич». Янке было лет девятнадцать, одевалась она исключительно в клетчатые рубашки и модные джинсы с прорехами. Впрочем, ее джинсы из этих самых прорех состояли чуть ли не целиком. Янка провалила вступительные экзамены в технический московский вуз и теперь якобы готовилась поступать в следующем году. Она постоянно ходила с какой-нибудь книжкой в руках; приглядевшись, Роман отметил, что читает девушка вовсе не учебники, а художественную литературу. Впрочем, книжки были хорошие.

Янке нельзя было отказать в наблюдательности. Она скороговоркой рассказывала Роману Ильичу все городские новости, попутно давала характеристики соседям, подчас весьма точные и забавные; добровольно взяла на себя миссию приносить новому соседу по утрам так любимое им кислое молоко, которое по его просьбе покупала у неведомой ему «татарки тети Гули». Захаживал к нему по-соседски и живший на той же улице дядя Саша, совсем уже пожилой человек, маявшийся легкими, но продолжавший нещадно курить крепкие сигареты «Прима» без фильтра.

Дядя Саша был из народных умельцев. Не закончив и четырех классов школы, он в тридцать седьмом, после ареста и расстрела отца, пошел работать на местную ткацкую фабрику и восьмилетним мальчишкой кормил семью из пяти человек. Дядя Саша мог заменить перегоревшие электропробки, сложить печь и отремонтировать швейную машинку и пылесос, залудить кастрюли и прибить набойки на исхудавшие каблуки стареньких ботинок. Рассказывали, что в молодости он был женат, в жене своей, доброй, веселой и хозяйственной, души не чаял. Но однажды она вышла из дому, и ее сбил пьяный водитель. Дядя Саша сдал разом, горе сломило его. Он пристрастился к «горькой», ни на одной работе подолгу не задерживался. Их крепкий дом, словно разделяя горькую участь хозяина, ветшал на глазах и даже как-то скособочился. Дядя Саша, по-прежнему помогавший, когда был трезв, соседям, на свое собственное хозяйство махнул рукой. Единственное, чего он делать не умел да и терпеть не мог, так это готовить еду. В счастливые семейные годы жена его даже поощряла это, говоря, что на кухне мужик только ложку держать может. Был он неприхотлив, с военных голодных времен считал, что если в доме есть вода, луковица и краюха хлеба, то этого вполне достаточно. Впрочем, сердобольные соседи его вниманием не оставляли – кто наваристых щей занесет, кто котлеток или пирога…

Так и жил вдовец, старея в своем одиночестве. До тех пор, пока не оказался в больнице. Было это под ноябрьские праздники. Сестра-хозяйка больницы Зинаида наготовила дома всякой праздничной еды и решила кого-нибудь из больных угостить. Дежурный врач посоветовал ей накормить домашненьким пожилого одинокого человека, которого никто не навещает. Оказалась у Зинаиды с собой и припасенная по праздничному случаю бутылочка сладенького винца. Выпили они по глоточку, разговорились.

Зина рассказала, что вдовствует уже пятый год. Старший сын – инженер, живет в Москве, женат, двое маленьких детишек у него. Младшенькой пошел пятнадцатый год, и никакого сладу с ней нет: то в артистки себя готовила, целыми днями перед зеркалом крутилась да басни заучивала, а вот теперь ни с того ни с сего решила в мореходное училище поступать – виданное ли для девчонки дело! Дядя Саша о себе рассказывал скупо, плохой из него рассказчик, да и нечего ему было рассказывать, все больше Зинаиду слушал. Стала она приходить к нему каждый день, кормила тем, что дома приготовила да что врачи рекомендовали больному. Через месяц, когда дядю Сашу выписали, ушли они вместе.

* * *

Ближе к полудню Роман выходил в город. Пешие прогулки совершал он ежедневно, невзирая на погоду. Сначала делал это по давно укоренившейся привычке, желая изучить расположение улиц. А когда поймал себя на мысли, что при нынешнем образе жизни никакой практической необходимости в этом, пожалуй, нет, понял, что ему просто доставляет удовольствие бесцельно бродить по городу. Долгие годы он последовательно осуществлял какую-либо ясно видимую или поставленную перед собой цель, всегда четко зная, куда и зачем направляется. А оказалось, что можно просто получать удовольствие от вида какого-нибудь вычурного строения столетней давности, причудливо изогнутого дерева, уютного скверика, где так хорошо думается. Горожане привыкли к этому седоволосому, подтянутому человеку, всегда гуляющему в одиночестве, раскланивались с ним, и он неизменно вежливо отвечал на приветствия. Во время одной из своих ежедневных прогулок Лучинский набрел на маленькое кафе. Хозяин, пожалуй, его ровесник, был родом из Узбекистана. Полный, с одышкой, он тем не менее удивительно легко двигался, проворно снуя из кухни в зал и обратно. На кухне и в зале ему помогала русоволосая женщина, такая же быстрая и сноровистая, как муж. В кафе было всего несколько столиков и готовили здесь невиданную для местных краев узбекскую кухню. Причем готовили отменно.

Когда Роман появился здесь впервые, то с первого мимолетного взгляда определил национальность хозяина и поздоровался с ним по-узбекски: «Ассалом уалейкум».

–

И-йе! – восхитился хозяин, склоняясь в поклоне и прикладывая руку к груди. – Уважаемый знает наш язык?

–

Нет-нет, – поспешил заверить его новый гость. – Просто когда-то в армии служил в Узбекистане, полюбил ваш край, несколько слов запомнил. И, кстати, вашу кухню тоже сумел оценить по достоинству.

–

Тогда садитесь вот сюда, здесь вам хорошо будет, – и хозяин пригласил его к уютно расположенному возле окна столику. – Меня зовут Рашид, а как к вам позволите обращаться, уважаемый?

–

Роман, можете называть меня просто Роман.

–

Хоп, хорошо, Роман-ака. Тогда позвольте мне для первого раза предложить вам блюда на мой вкус. – Рашид широко улыбнулся и заверил: – Клянусь Тимурчи- ком, это мой младший сын, не пожалеете.

–

Ну, если Тимурчиком, – беззаботно засмеялся Роман, – тогда согласен. – Он вдруг почувствовал, что ему удивительно хорошо и спокойно в этом небольшом зале, который, казалось, впитал себя дух искреннего гостеприимства и радушия.

Уже через несколько минут Рашид водрузил на стол расписанный узбекским национальным орнаментом пузатый чайник и точно такой же росписи пиалу, а женщина расставила маленькие тарелочки с зеленью, брынзой, овощами.

–

Моя жена, Лариса, – представил ее вновь появившийся перед столом Рашид. – Мы здесь вдвоем работаем, управляемся сами, без помощников. Зато и спрашивать не с кого, сами с себя спрашиваем, и вы с нас спросите, если что-то не понравится. – И он поставил перед гостем тарелку с двумя шампурами шашлыка, от которого исходил манящий и будоражащий запах хорошо промаринованной баранины.

За шашлыком последовала великолепная самса, а увенчал стол, как и положено у узбеков, плов. Роман всегда был почти равнодушен к еде, уж в чем в чем, а в чревоугодии его никто заподозрить не мог, и в бытность свою муллой Закиром Бин Нурланом он в своем окружении слыл малоежкой. Всем было хорошо известно, что мулле порой на весь день хватало лепешки, горсти орехов, перемешанных с изюмом, да пары чайников зеленого чая. А тут, в этом уютном кафе, где хозяин угощал так радушно, оторваться не мог от давно забытых яств. В памяти невольно, но явственно возникли картины детства.

Вот в их махалле – квартале – готовится свадьба. Мужчины, все как один в белых рубашках и твердых, даже на взгляд, новеньких тюбетейках, протягивают гирлянды разноцветных лампочек, располагая их на огромном ковре причудливым узором. Под этим ковром будут сидеть жених и невеста. Кипят-бурлят на кострах огромные котлы. Из каждого такого казана можно накормить двести человек. Казаны эти привозят специально на свадьбы, под них из кирпича сооружаются очаги, да и повара, которые готовят на свадьбах, настоящие кудесники. А вокруг снуют стайки мальчишек. Сегодня и у них особый день – им разрешили помогать взрослым, таскать засохшие ветки саксаула для мангала, подносить к столам посуду. И себя видит Роман на этом празднике – долговязого, худющего, помогающего взрослым протягивать электрические гирлянды. Мальчишки ему молча завидуют – работа серьезная, это тебе не за ветками бегать…

Из оцепенения его вывел вкрадчивый голос Рашида: «Роман-ака, что же вы не пробуете? Плов любит, когда его горячим едят».

– Да в меня уже ни рисинки не влезет, так вы меня обкормили. Вот если только вы со мной присядете.

Посетителей в кафе в это время было немного, да и поболтать по душам с таким солидным человеком, каким представлялся ему новый знакомый, хозяин был не прочь. А увидев неподдельное внимание, поведал Рашид новому знакомому свою невеселую историю.

* * *

…В конце девяностых появился в их предгорном районе, расположенном на границе между Киргизией и Узбекистаном, новый мулла. На один из мусульманских праздников отправился в мечеть и Рашид, хотя до этого бывал здесь лишь изредка. А тут неудобно было не пойти – собирались все мужчины их кишлака. Мулла поначалу говорил о священном празднике Рамадан, а потом как-то незаметно перешел к разговору о том, что мусульмане-де на своей родной земле чувствуют себя угнетенными, глубоко обиженными. Истинную свободу им может принести только халифат и полное освобождение родной земли от неверных. Всем присутствующим роздал мулла листовки, призывающие к священной войне. Небольшая пачка таких листовок, штук двадцать, тридцать, не больше, оказалась и у Рашида. А поздно ночью залаяли в кишлаке собаки, в домах стал зажигаться свет – в поселок нагрянула милиция. Рашид не стал дожидаться, когда зайдут и в их дом. Сунув в печь листовки, он наскоро покидал в мешок кое-какую одежонку да пару лепешек, накинул на себя теплый стеганый узбекский халат – чапан, наказал жене отвечать всем интересующимся, что муж уже несколько дней как уехал на горную пасеку, и был таков.

Рашид знал, что делает. Времена в их краю были неспокойными. Особенно в Ферганской долине. Отсюда родом были главари самой радикальной в Центральной Азии террористической организации Юлдаш Тахиров и Джура Наманганский. Именно они стояли во главе покушения на президента Узбекистана в феврале девяносто девятого, они подняли опьяненную и одурманенную толпу, когда резали и жгли в Фергане турок-месхетин- цев, когда громили в Андижане армян и евреев, и стычки с соседями-киргизами тоже были их рук делом. Потому и власти не щадили никого, кто был хотя бы косвенно причастен к террористам. У дальнего родственника Рашида, жившего в соседнем кишлаке, обнаружили всего несколько листовок, которые он и не думал распространять, а приговорили его к двадцати годам и отправили в тюрьму Жаслык, расположенную на плато Устюрт в Каракалпакии. Об этой тюрьме ходили страшные, леденящие душу легенды. Поговаривали, что там даже охраны почти нет, ибо бежать из Жаслыка бесполезно – все равно в солончаковых степях волки загрызут…

Хорошо знакомыми с детства горными тропами он уже к утру добрался до своей пасеки, но увидел ее дотла разоренной. Видно, киргизы топтали пасеку конскими копытами, руками бы такого сделать не удалось. Три недели скитался Рашид в горах, ловил рыбу в быстрых горных ручьях, тем и питался. А когда ударили первые морозы, решил пробираться домой. Шел только ночью, обходя стороной пастбища, чтобы не наткнуться на кир- гизов-чабанов. Столько лет жили рядом добрыми соседями, а вот теперь даже случайная встреча могла оказаться небезопасной. Только на четвертую ночь добрался Рашид до своего дома, а вернее. до того, что от него осталось. Онемевший от горя и непонимания происшедшего, стоял он на пепелище былого жилья, где вкусно пахло приготовленным заботливой женой ужином, где шумели, а он порой раздражался, трое неугомонных его ребятишек.

Подошедший сосед даже не сразу узнал Рашида. За несколько минут волосы его стали совершенно седыми, а лоб и лицо пересекли глубокие, как шрамы, морщины. Сосед и поведал, что с неделю примерно назад произошла у них стычка с соседями из киргизского аула. А на следующую ночь вспыхнуло сразу пять домов в их кишлаке, в том числе и дом Рашида. В живых не осталось никого.

– Проклял я эту власть и бандитов, проклял всех, кто лишил меня моей спокойной жизни, и подался сам не знаю куда. Скитался года два. Где я только не был, – вспоминал с горьким вздохом Рашид. – Жил в Воронеже и в Самаре, работал то на стройке, то батрачил на ферме, откуда еле-еле сбежал, нас там за рабов держали. Разные люди попадались, хороших меньше. Потом вот сюда, в Клинск, занесло.

Устроился Рашид работать на здешнюю мебельную фабрику. Работа немудрящая, делали, в основном, простенькие платяные шкафы, кухонную мебель, столы, плетеные стулья, которые у местного населения особым спросом пользовались. Была на фабрике маленькая кухонька, но работали здесь преимущественно мужики, так что на кухне только чай кипятили, еду каждый из дому приносил. Как-то раз, получив зарплату, зашел Рашид перед работой на рынок, купил все необходимые продукты и к вечеру, попросив у мастера Николая отпустить его на пару часов раньше, приготовил на кухне плов. Хвалили его так, что он не знал, куда от смущения деваться. С тех пор частенько баловал он мужиков узбекскими блюдами. Так у них теперь повелось – после каждой зарплаты собирали деньги, отдавали их Рашиду, а он шел на рынок, покупал продукты, готовил для всех то шурпу, то лагман, то еще что-нибудь, но непременно из узбекских блюд.

На фабрике Рашид особенно сдружился с Николаем. Были они оба молчунами, но дружбе это не мешало. В доме мастера, куда он пришел по его приглашению в один из выходных, Рашид и познакомился с Ларисой, сестрой Николая. Об исчезнувшем невесть куда муже своем Лариса говорила беспечно: «Встал, сатана, вечером, пиджак накинул, схожу, говорит, за сигаретами. С тех пор и не видела, уж года четыре, почитай». В сынишке своем, названном в честь родного брата Коленькой, души не чаяла. Рашид Ларисе приглянулся сразу – степенный, неразговорчивый, но по глазам видно, что человек добрый, отзывчивый. Стал Рашид в их доме бывать частенько. К малышу привязался, с Ларисой по городу прогулялись – брат Николай не возражал, видел, что Рашид – человек серьезный. Только вот когда решили пожениться, закавыка вышла. О муже Ларисы, с тех пор как исчез, никто и слыхом не слыхивал. А чтобы развод оформить, требовалось его согласие, хотя бы и письменное. Да где ж его сыскать-то было? Обратилась Лариса в милицию, заполнила какие-то документы, отправили запрос, но предупредили, что дело это не быстрое, может, и не один год займет. Так и жили нерасписанные. Но родившегося сына Тимура Рашид, понятное дело, на себя записал.

Николай первым и подал Рашиду идею открыть кафе.

– Готовишь ты так, что пальчики оближешь, а узбекской кухни в нашем городе сроду не бывало. Вот увидишь, отбою от посетителей не будет, – увещевал он нового шурина.

Кое-какие деньжонки Рашиду скопить удалось – платили на фабрике хорошо, а на себя он почти ничего не тратил. Недостающую сумму для аренды помещения одолжил брат Ларисы, да не такой дорогой была та аренда, больше денег ушло на оборудование – плиты, казаны, кастрюли, посуду да мебель в зал. Слова Николая оказались пророческими. Узбекская кухня пришлась клинчанам по вкусу, и слава о новом кафе разнеслась так быстро, что в обеденные часы и вечером здесь не так уж просто было найти свободное местечко.

После первого своего посещения Роман частенько стал бывать в этом кафе. Рашид неизменно привечал его, вежливо здоровался. И даже если кафе было забито до отказа, всегда находил для дорогого гостя свободное местечко, собственноручно заваривал ему чай, ошпаривая крутым кипятком не только чайник, но и пиалу. Так уж повелось, что ни Рашид, ни Лариса никогда не спрашивали у Романа, что он желает на обед – приносили ему на свое усмотрение самое вкусное и свежее. То побалуют дорогого гостя искусно приготовленным лагманом, то принесут манты с курдючным салом и мелко нарезанной вручную бараниной, то попотчуют шашлыком из свежей печени. Лепешка на его столе всегда была обжигающе горячая, самса румяная. А уж шашлык, который Рашид жарил непременно на древесных углях, был выше всяких похвал. Однажды Роман даже пошутил по этому поводу: «В разных местах доводилось отведать мне шашлык, но такого, как у вас – нигде. Не иначе вы, Рашид-джан, какой секрет знаете. – Знаю, – вполне серьезно ответил

Рашид. – Никому не рассказываю, а вам расскажу. Когда я в Клинске открыл кафе, то стал первым делом поставщиков баранины искать. Нашел и сумел в итоге с ними договориться, что мясо они доверят мне выбирать самому. Так вот для своих постоянных и дорогих гостей я готовлю шашлык исключительно из правого бока бараньей туши.

Роман уж было решил, что Рашид его разыгрывает, но повар вполне серьезно пояснил:

–

Самыми лучшими в Узбекистане считались когда- то гиссарские бараны, выращенные на выскогорных пастбищах Памиро-Алая. Вес таких баранов достигал восьмидесяти килограммов. Не зря же эти пастбища зовут азиатской Швейцарией, трава там была особо сочной и питательной, а вода в горных ручьях – такого вкуса, что и вина не надо. Так вот тамошние старики, знавшие толк в баранине, говорили, что на шашлык надо использовать только правый бок туши, поскольку баран ложится всегда на левый бок и правый его бок таким образом вбирает в себя намного больше солнечных лучей, да к тому же и не мнется под тяжестью веса, и мясо правого бока остается всегда сочным, нежным и даже целебным.

–

Ну, знаете, дорогой мой друг, – отозвался тогда Роман, – вам, по-моему, пора уже, как Дюма-отцу кулинарный трактат писать.

Ему удивительно легко было с этими людьми. И, приходя в кафе, глядя на Ларису с Рашидом, Роман частенько думал о том, что вот ведь, потерял человек в жизни, казалось, все, огромное горе исковеркало его судьбу. И все же вновь обрел свое счастье. А что же он сам, Роман Лучинский? Добровольно обрек себя на одиночество. Но того требовала высшая цель. И никогда, ни разу не пожалел он о своем решении. Да, бывало, вспоминал он ту единственную, чьи легкие пушистые волосы, зеленые глаза и чуть приглушенный смех не забывал никогда. Но гнал, гнал от себя воспоминания, чтобы не бередить душу. В минуты таких непрошеных размышлений, вовсе ему не свойственных, он старался как можно быстрее завершить свою трапезу, выходил на улицу и снова бесцельно брел по городу, который – он это знал – был всего лишь временным его пристанищем. Но даже в эти самые минуты подобной меланхолии, погруженный в свои невеселые мысли, по устоявшейся многолетней привычке, механически проверялся, нет ли за ним слежки…

Глава вторая. Пробуждение

Ворвалась в дом, как всегда без стука, возбужденная до крайности Янка. Глаза горят, тараторит, по своему обыкновению, сто слов в минуту.

– Ро-льич, Ро-льич, собирайтесь скорее, а то опоздаем! – с порога выпалила девчонка. И, видя недоумение Романа Ильича, произнесла четко, явно кому-то подражая: – Сегодня в нашем городе состоится торжественное открытие храма Михаила-архангела. – Не выдержав непривычной для себя роли, снова выпалила скороговоркой: – Ну, церковь, церковь у нас новая открывается. Народу тьма-тьмущая.

Вероятно, по торжественному поводу Янка сменила клетчатую рубашку и драные джинсы на вполне элегантное платье, враз преобразившись из нескладного угловатого подростка в весьма привлекательную барышню. По дороге, уже более внятно, рассказала, что церковь построил известный профессор из Москвы. А почему построил именно в Клинске – ей неведомо. Но профессор очень, ну просто очень известный. «Даже моя мама у него училась, она тоже там будет и обязательно нас с ним познакомит», – завершила девушка свой рассказ, когда они уже подходили к площади, где действительно собралось множество горожан.

Храм был невелик, но веяло от него каким-то особым теплым светом, а золоченые купола под лучами утреннего солнца блестели так, что на них смотреть было больно. После службы, которую провел священник, на площади перед новым храмом состоялось что-то вроде митинга.

Сначала выступил глава местной администрации, величавший себя помпезно «мэр» и требовавший такого же обращения от всех окружающих. Коренастый, с густым басом и ежиком смоляных непокорных волос мужчина, он коротко и весьма скупо поблагодарил «нашего уважаемого земляка Владимира Ивановича за чудесный подарок» и, сославшись, что его ждут на строительстве нового консервного завода, тут же уехал. Потом на импровизированную трибуну поднялся некий депутат, имени которого Роман не расслышал. Тот, видимо, решил, что лучшего повода, чем столь многолюдное сборище людей, не сыщешь, и вознамерился использовать открытие церкви для восхваления своих собственных многотрудных депутатских дел на благо города Клинска и его обитателей. Был он многословен, люди его не слушали, переговариваясь о своем. Закончил депутат весьма печально. К трибуне подошел невысокого роста седовласый человек, совсем непочтительно подергал депутата за рукав и, повернув микрофон к себе, хорошо поставленным голосом веско произнес: «Храм Божий, уважаемый господин, вовсе не то место, где следует проводить партийные собрания. Мы здесь молиться будем, причащаться, милости Господней просить ближним нашим, а ваши страстные речи, у кого найдется желание, в другом месте послушаем».

В толпе одобрительно загудели. Невесть откуда на площади появились столы, покрытые бумажными скатертями, которые вмиг заставили тарелками, мисками с едой. Роман сначала решил, что это инициатива городских властей, но уже вскоре понял, что всю снедь люди принесли из дому. Открытие новой церкви было для города событием выдающимся, вот и решили клинчане, не дожидаясь от властей никаких щедрот, сами себе устроить праздник. Наготовили дома кто пирогов, кто холодца, кто целый таз винегрета. А его добрые знакомые Рашид и Лариса водрузили посередине стола огромное блюдо с пловом и еще дымящимися кусками жареной баранины, аппетитно посыпанной мелко нарезанным зеленым лучком.

Яна ненадолго исчезла, а потом появилась вновь, держа за руку еще молодую на вид женщину в строгом черном платье: «Знакомьтесь, моя мама, Нина Алексеевна, а это Роман Ильич».

–

Ну, вот и познакомились, – пожимая Роману руку, просто сказала Нина Алексеевна. – А то мне дочь про нового соседа все уши прожужжала. Роман Ильич сказал то, Роман Ильич сделал это. Я уж даже ревновать начала к вам…

–

Ну что вы, – возразил Роман. – Это вам она про меня рассказывает, а мне – исключительно про вас, какая у нее замечательная мама. Знаете что, – предложил он, – будем считать, обмен любезностями завершен. Предлагаю отведать плова, пока он не остыл. Я этих людей знаю, они такой плов готовят, что скоро здесь ни одной рисинки не останется.

–

А давайте, – живо откликнулась Нина Алексеевна. И Владимира Ивановича к нам позовем, а то он совсем один остался. Академик Добриков – поистине выдающийся ученый. Он один из основателей советской

ш

колы социологии. По его учебникам вот уже много лет студенты учатся, а научные труды во многих странах изучают. Я тоже когда-то была его студенткой, потом аспиранткой.

Не договорив, она отошла в сторону и уже вскоре вернулась с тем самым седовласым человеком, что так властно прекратил партийные излияния депутата. Мужчины познакомились и некоторое время молча поглощали плов, пока Роман не заметил стоявших чуть поодаль Рашида и Ларису. На их лицах было написано полнейшее, иначе и не скажешь, умиление. Так родители наблюдают, когда дети с аппетитом уплетают любовно приготовленную еду. Роман подозвал поваров и с удовольствием познакомил их со своими спутниками. Подошел высоченный, никак не меньше двух метров, мужчина с погонами полковника на мундире. Владимир Иванович представил его начальником клинской городской полиции. «Василий Викторович Зямин», – коротко отрекомендовался полковник. Когда с пловом было покончено, Рашид предложил, почтительно приложив руки к груди:

–

А на чай я к нам в кафе приглашаю, дорогими гостями будете. Лариса утром пахлаву испекла и чак-чак. Очень прошу, Роман-ака, поддержите меня.

–

Ну, если пахлава и чак-чак, то я, конечно, согласен, – беспечно отозвался Владимир Иванович. – А чай, уважаемый Рашид-ака, зеленый будет?

–

Зеленый, обязательно зеленый! – с восторгом заверил Рашид. – Роман-ака, вы гостей проводите? А мы с Ларисой пойдем, подготовим все.

Полковник вежливо, сославшись на неотложные дела, отказался. Да и Нина Алексеевна, к явному неудовольствию дочери, объявила, что у них с Яной тоже есть еще срочные дела, так что пахлавой и чак-чаком пусть мужчины лакомятся сами, тем более что втайне мужчины, как известно, сладкое любят не меньше, чем женщины. Яна было вознамерилась пойти вместе с Романом Ильичом и Владимиром Ивановичем, но мать, не слушая никаких возражений, увлекла ее за собой.

–

Мы с Яниной предоставляем вам возможность лакомиться без нас. – И, заметив удивленный взгляд Романа, спросила: – а вы разве не знаете, что полное имя моей дочери – Янина? Мой бывший муж, Янин отец, очень суеверный человек, он считает, что нельзя называть ребенка именем еще здравствующих родственников. Но ему очень хотелось, чтобы у нас с дочерью были одинаковые имена. Вот он и придумал назвать дочку Янина. Имя, мол, похожее, но другое, а звать мы ее будем, так же как и меня, Ниной. Так мы доченьку и назвали. Мне, конечно, приятно было, скрывать не стану. Но едва наш ребятенок подрос, никакой «Нины» признавать она не пожелала, аж до криков доходило: «Я – Яна». Мы ее даже поддразнивать пытались: «Яна-несмеяна, Яна-обезьяна», ничего не помогало, Яна – и точка, – Нина Алексеевна говорила легко и весело, но глаза у нее при этом оставались грустными, и мужчины ей никаких вопросов задавать не стали..

…Вопреки мнению бывшей студентки, и Владимир Иванович, и Лучинский к сладкому были абсолютно равнодушны, а вот прекрасно заваренный зеленый чай пришелся им по вкусу. За окном внезапно потемнело, ветер нагнал тучи, пошел дождь. Выходить на улицу было неохота, а разговор почти незнакомых людей поначалу как-то не клеился. Выручил Рашид. Подойдя к гостям, он поинтересовался, не хотят ли они сыграть в нарды или в шахматы.

–

В шахматы. Пожалуй. А как вы, Роман Ильич, – отозвался Владимир Иванович.

–

Да и я не прочь. В крайнем случае, проиграть профессору не зазорно.

–

А откуда вы знаете, что я профессор? – удивился Добриков и сам же ответил: – Ах, да, Нина. Способная была девушка. Я когда-то сам ее рекомендовал в аспирантуру, вместе с ней выбирал тему для будущей диссертации, стал ее научным руководителем. Большие надежды подавала. А потом у нее что-то в личной жизни вроде не заладилось. Одним словом, бросила учебу. Уж как я ее только ни убеждал, помощь свою предлагал – все бесполезно. А жаль. Склад ума, знаете ли, пытливый, а для ученого это много значит.

Теперь Роману стало понятным странное поведение Нины Алексеевны там, на площади, ее внезапный уход по явно надуманной причине. Должно быть, женщина хотела избежать расспросов своего бывшего педагога. Первую партию сыграли быстро и почти молча. Оба умудрились осложнить ситуацию так, что Роман вынужден был констатировать, произнеся по-немецки старинный шахматный термин: цугванг – каждый последующий ход хуже предыдущего. Согласились на ничью.

–

Почти совсем забытое слово вы припомнили, сейчас его редко где услы

шиш

ь, – задумчиво произнес профессор. – А на самом деле оно весьма точно определяет порой не только шахматную, но и жизненную позицию. Не согласны?

–

Ну отчего же? – Роман принялся снова расставлять на доске фигуры. – Только в шахматах можно все начать сначала, сыграть другую партию, даже не одну, а в жизни цугванг может обернуться куда более трагично, чем в игре.

В эндшпиле очередной партии, игра шла с переменным успехом, Добриков заметил:

–

Вы весьма своеобразно играете, коллега. Я ловлю себя на мысли, что уже после первых двух-трех ходов вы прекрасно видите всю партию и только сдерживаете себя, чтобы не объявить заранее результат.

–

Полагаю, что вы несколько взволнованы событиями сегодняшнего дня и оттого не можете целиком сосредоточиться на игре, так что предсказать развитие партии совсем не сложно, – довольно прямо ответил Роман.

–

Вы правы, я действительно сегодня не в своей тарелке. Но взволнован я отнюдь не самим открытием храма, хотя это само по себе волнующее событие.

Владимир Иванович рассказал новому знакомому, что идея построить церковь в городе, где когда-то родился, возникла у него давно. Долго копил деньги, откладывая гонорары, полученные в издательствах за учебники, научные труды, многочисленные международные семинары и консультации. А потом начались бюрократические мытарства. Собственно, никто не возражал против строительства церкви, но и помогать, как рассчитывал ученый, тоже не собирались. Десять лет без малого ушло у Добрикова, чтобы осуществить свою заветную мечту. Человек науки, он и не предполагал, что ему придется обивать пороги десятков чиновничьих кабинетов, «выколачивать» и «выгрызать» стройматериалы, «согласовывать» и «увязывать» сотни каких-то, по его мнению, абсолютно ненужных документов и даже давать взятки.

–

Я оказался совершенно неприспособленным, далеким от жизненных реалий человеком, – признавался Владимир Иванович. – Мне казалось, что к святому делу и отношение должно быть, ну скажем так, соответствующее. Но куда там! Особенно вредил этот так называемый мэр, – презрительно хмыкнул профессор. – Вы его, наверное, утром видели. Пренеприятнейший, знаете ли, человек. Землю после многих мытарств я в конце концов оформил (пришлось обратиться к своим бывшим выученикам), так что не оформить он не мог – было «высочайшее повеление сверху». Но вскоре после этого завел со мной в высшей степени странный разговор. Стал меня убеждать, что если на этом месте будет построена церковь, то могут обидеться проживающие в городе мусульмане, и было бы, мол, правильнее мне строить в Клинске мечеть. Я ему эдак полусерьезно возражаю: а как же быть с иудеями, католиками, протестантами, буддистами?.. К тому же у нас в городе мечеть есть, совсем новая, недавно построенная. Он мне вкрадчиво так объясняет, что были у него на приеме представители мусульманской общественности, выказывали недовольство, надо, дескать, учитывать столь тонкий политический момент. Тут я, признаюсь, не выдержал и заявил ему в достаточно резких выражениях, что, несмотря на мое глубокое уважение ко всем конфессиям, я – человек православный, желаю на свои собственные средства строить православный храм. Он тогда лишь головой покачал и подчеркнуто сухо со мной распрощался. Но мешал и вредил мне, как только мог. Хорошо еще, что возможностей у него зловредных хотя и немало, но я ему не по зубам оказался, не дали меня в обиду.

–

Ну и славно, что все ваши мытарства уже позади. А вот теперь тысячи людей, начиная с сегодняшнего дня, будут приходить в этот храм. Каждый из них, выходя из него, будет креститься. Но вряд ли каждый будет всякий раз вспоминать, что построен храм на личные средства и благодаря стараниям московского профессора Добрикова…

–

Да я же не об этом говорил, – попытался возразить Владимир Иванович.

–

Конечно, не об этом, – уверил его Роман. – И именно поэтому вы сегодня можете в полной мере гордиться тем, что сделали это не ради себя, не ради собственной славы или тщеславия, а для людей, для родного города. Возможно, мои слова вам покажутся высокопарными, но, боясь показаться дидактичными, мы порой избегаем озвучивать то, что говорить необходимо. Я бы выпил за это еще пиалу чая, – попытался он свести к шутке свою тираду.

* * *

Вечерело, но профессор никуда, похоже, не торопился, пояснил, что заночевать решил в Клинске, в доме у своего двоюродного брата. Рашид предложил поужинать, но оба решительно запротестовали – сыты, мол, утренним пловом. Не слушая возражений, хозяин кафе все ж принес брынзу с зеленью, долму – маленькие голубцы из виноградных листьев, политые собственноручно изготовленным мацони.

Видимо, по ассоциации с утренним событием, разговор как-то сам собой зашел о религии – вернее, об истории религий, схожести и разногласиях христианства, иудаизма, мусульманства. Профессор был просто поражен глубиной знаний своего собеседника, о котором по сути ничего не знал.

– Вы меня покорнейше простите, Роман Ильич, но я в суматохе нашего сегодняшнего знакомства даже не поинтересовался, кто вы по специальности, какая у вас ученая степень. Вы, видимо, теолог? Во всяком случае, я редко встречал в своей жизни человека, который настолько глубоко знает историю ислама и так тонко в ней разбирается. Вы рассуждаете так, словно провели в своей жизни сотни лекций или проповедей.

Роман спохватился, он был крайне недоволен собой: надо же так расслабиться. Такого с ним еще не бывало. А профессор-то каков! Как чутко подметил – проповеди. Впрочем, на лице разведчика мысли его не отразились, и он поспешил разуверить своего собеседника: «Никакой ученой степени у меня нет. В молодости работал военным переводчиком, много раз бывал на Ближнем Востоке, в арабских странах, имел возможность, вот как сейчас с вами, общаться с некоторыми весьма просвещенными людьми, которых беспокоит неподдельно, что исламская религия искажается религиозными фанатиками, экстремистами, а часто – просто теми, кто неуемно стремится к наживе, пытающимися захватить власть. Много читал на эту тему, кое-какими мыслями с вами и поделился».

–

Не скромничайте, Роман Ильич, ваших знаний с лихвой хватает, чтобы получить ученую степень доктора теологии, – возразил профессор. – А кстати, как вы отнесетесь, если я вам предложу провести несколько практических семинаров по исламу в своем вузе?

–

Как-то это весьма неожиданно, – попытался придать своему голосу интонации растерянности Роман. – Надо подумать.

–

Ну, думать никогда не вредно. Главное, чтобы результаты раздумий были благотворны и плодотворны. Как любил говаривать один мой давний знакомый: «Прежде чем думать, надо хорошенько подумать». Буду рад, если надумаете. Впрочем, вне зависимости от вашего решения, мне было приятно продолжить наше общения. И шахматные партии тоже. Сегодня я был явно не на высоте, – и с этими словами Добриков протянул Лучин- скому свою визитную карточку, где кроме ученых званий значилась и его должность ректора одного из известных московских вузов.

* * *

Усама Бин Ладен приснился ему и в эту ночь. Привычно извлекая из портсигара сигареты, Роман стряхнул с себя наваждение сна и стал припоминать вчерашний день, знакомство с профессором, разговор с ним. Лу- чинский был раздосадован, недоволен собой. Впрочем, сказать «недоволен» значило не сказать ничего. Всякий раз, когда Роман анализировал собственные промахи, он рисовал себе образ некого несимпатичного субъекта, которому без прикрас и не стесняясь в выражениях, высказывал все, что думал. Вот и теперь оппоненту приходилось «выслушивать» далеко не лестные высказывания.

– Как ты мог так расслабиться?! – ругал Роман невидимого собеседника. – Решил, видите ли, блеснуть своей эрудицией. Что-то я раньше не замечал в тебе привычки хвастаться. А тут на тебе, распушил павлиний хвост, посмотрите, люди добрые, как он у меня всеми красками сияет. И вы, господин профессор, обратите внимание, какой перед вами выдающийся и исключительно тонкий знаток ислама, да и вообще как вам, уважаемый московский ученый, повезло, что вы сегодня встретились с таким неординарным, глубоко мыслящим человеком, да еще и к тому же искусным знатоком, чуть ли не гроссмейстером, шахматных комбинаций.

С точки зрения строгой конспирации самого существования разведчика-нелегала, агент, безусловно, был прав, и никакого снисхождения его вчерашний «провал» не заслуживал. Но, как известно, разведчик-робот пока еще не изобретен, и человеческий фактор, увы, не просто присутствует, но и сказывается, как ему и положено, в самых неожиданных ситуациях. О психологии разведчика в тылу врага написаны если уж не тысячи, то многие сотни томов исследований. В этих трудах высказываются очень правильные и верные мысли, рекомендации, даже наставления ученых разного калибра, в том числе и с мировым именем. При желании с работами этими сегодня можно ознакомиться без особого труда, «всемирная паутина» готова предоставить интересующимся даже такую специфическую литературу. Но есть «литература» иного рода. Это аналитические справки об ошибках, которые привели к провалу того или иного агента-нелегала. Эти справки, помеченные грифом строжайшей секретности, вне зависимости от срока давности как зеницу ока берегут все разведки мира. И именно аналитика ошибок, а отнюдь не практика успехов и достижений изучается в тех закрытых учебных заведениях, где готовят агентов для работы в среде противника.

Да, спору нет, Лучинский расслабился. Но тому есть вполне объективная причина. Почти с юных лет Роман был лишен той жизни, которой жили его сверстники. Ему приходилось постоянно жить двойной жизнью – оглядываться, лицемерить, быть настороже, взвешивать не только каждое произнесенное слово, но и каждый свой жест. Долгие годы он провел среди врагов, где любая ошибка стоила бы ему жизни. Собственно, его жизнь стала бы лишь малой толикой того урона, к какому могли привести его просчеты. И вот теперь, спустя десятилетия невероятного напряжения и концентрации воли, ума, после всех тех ограничений, которые прочно вошли в саму его жизнь, этот человек оказался в той среде обитания, где ему не угрожала никакая опасность, где люди говорили на том самом языке, на котором он произнес первые в своей жизни слова. Даже обращались к нему окружавшие его теперь люди по тому самому имени, по которому обращались к нему в детстве его родные и друзья. Эти самые люди не прятали нож в рукаве и пистолет за поясом, они не расставляли ловушек, не ставили прослушку, не пускали за ним наружного наблюдения, не желали ему ежеминутно смерти лютой и страшной…

Ошибка была допущена изначально, признавался себе разведчик. Она была в том, что он самонадеянно выбрал местом своей «консервации» этот чудный российский городок, вернул себе свое прежнее имя и позволил говорить на русском языке. Он явно переоценил свои силы, и это следовало признать. А раз так, то нужно было срочно продумывать и новую стратегию своего поведения. Пора было выбираться из этого летаргического сна.

Профессор Добриков, его предложение. Сегодня это важно, сегодня следует сосредоточиться на этом, но не спешить, не натворить вновь ошибок. Этому прекрасному, душевному человеку, действительно ученому с мировым именем ни в коем случае не должна прийти мысль о том, что его новый знакомый ухватился за заманчивое предложение. Нет-нет, надо придумать, как организовать еще одну встречу, да провести ее так, чтобы Владимир Иванович сам обратился со своим предложением еще раз, но уже более настойчиво. Ведь его аудитория, ее интересы могут быть ему, Роману, столь необходимы в изучении той деятельности, которой вскоре, а в этом он не сомневался, придется заниматься. Террористический фронт только ширится, и на этом фронте его позиция пока еще пустует.

* * *

Роман решил не форсировать события и в Москву отправился лишь месяц спустя. Профессор Добриков обрадовался его звонку так, словно только его и ждал все эти дни.

– Роман Ильич, куда же вы запропастились? Простить себе не мог, что по рассеянности свой телефон вам оставил, а ваш не записал. Я уж было хотел Нину разыскивать, чтобы помогла с вами связаться. Если вы располагаете временем, то прошу вас немедленно ко мне приехать. А впрочем, нет. Давайте поступим иначе. В институте нам спокойно поговорить не удастся. Я свои делу разгребу часикам эдак к пяти, вот к этому времени, если не возражаете, жду вас в одном очень симпатичном кафе. Обстановка там не хуже, чем в вашем любимом заведении в Клинске, и хотя плова не обещаю, но угощу вас расчудесными русскими расстегаями, – и профессор продиктовал ему адрес.

Владимир Иванович не стал тратить время на пустопорожние разговоры и сразу перешел к делу. Он рассказал, что на базе его института сейчас проводится цикл научно-практических семинаров по истории и развитию религий. Тема чрезвычайно злободневная в преломлении тех событий, которые сегодня происходят в мире. Экстремисты всех мастей весьма умело используют религиозные мотивы. А о влиянии исламистских радикалов и говорить не приходится. Так называемое исламское государство, ИГИЛ, набрало такую силу, что свою злобную волю диктует теперь уже всему миру. Одним словом, семинар об истоках, истинных ценностях исламской религии, который должен провести уважаемый Роман Ильич, имеет чрезвычайно важное и даже первостепенное значение.

–

Так что возражения не принимаются, – завершил свою тираду Добриков.

–

Но в каком качестве вы меня представите вашей искушенной, как я понял, аудитории? – поинтересовался Лучинский. – Пенсионером, любителем истории? Или…

–

Послушайте, Роман Ильич, давайте говорить без обиняков, – перебил его Владимир Иванович. – Я прекрасно понимаю, что ваши знания далеко выходят за увлечение обычного любителя, как вы изволили выразиться, истории. – При этих словах разведчик едва заметно поморщился, снова кляня себя за несдержанность, проявленную в первом разговоре с профессором. – Прекрасно понимаю, что у вас есть веские причины не посвящать посторонних в детали своей биографии. Не желаете или не можете – ваше право. Но ваши познания и ваши суждения столь глубоки и верны, что именно вы сможете помочь нашей аудитории понять те истинные ценности, которые понимать просто необходимо. Что же касается вашего формального представления, то есть такое прекрасное и достаточно нейтральное определение, как «эксперт». К тому же я ничуть не погрешу против истины: в моих глазах вы действительно являетесь экспертом, причем незаурядным. Что же касается вашего положения пенсионера, то, я полагаю, некоторая сумма вполне официального гонорара за цикл семинаров вам в качестве прибавки к пенсии не повредит, – улыбнулся ректор.

–

У вас, господин профессор, железная хватка, – позволил себе пошутить Роман. – Сначала заговорили о семинаре, а теперь уже речь ведется о цикле.

–

Детали обсудим после, – профессор справедливо приял шутливый тон собеседника как завуалированную форму согласия. – Первый семинар через три дня. У нас при институте есть весьма комфортабельное общежитие для аспирантов. Могу вам предоставить вполне нормальные условия на эти три дня.

–

Я бы предпочел вернуться домой, – возразил Лу- чинский, – а к назначенной дате буду без опозданий.

На том они и расстались.

* * *

Фаталисты утверждают, что в жизни случайностей нет, есть лишь служба совпадений, которая работает круглосуточно. Так это или нет, но жизнь порой нам преподносит такие сюрпризы и совпадения, которые не в состоянии вообразить ни одна самая изощренная человеческая фантазия. За три дня, проведенные Романом в Клинске до назначенного семинара, произошли два события, которые внесли существенные коррективы в планы Лучин- ского, по сути круто их изменив.

Вернувшись из Москвы, Роман на следующий день отправился обедать к Рашиду и застал своего приятеля крайне взволнованным. Делая какие-то таинственные знаки, Рашид жестами увлек своего гостя на кухню и зашептал ему в самое ухо:

–

Там в зале три таджика сидят, вы увидите. Они говорят по-своему, но я кое-что понимаю. Недоброе они замышляют.

–

Что именно?

–

Наркотики, – выдохнул Рашид. – Много, очень много, здесь продавать хотят, и в Москве, и в других городах. Очень много, – повторил он.

–

Ну пойдем, послушаем. Соседний от них столик свободен?

–

Свободен, Роман-ака, свободен, я провожу вас.

–

А вот этого не надо, – строго одернул Лучин- ский. – Сам устроюсь.

Он расположился за столиком, отработанным годами незаметным взглядом окинув сидящую неподалеку троицу парней. Его наметанному взгляду хватило и мгновения, чтобы прочно запечатлеть в натренированной памяти их облик. Делая вид, что целиком поглощен обедом, Роман внимательно прислушивался к разговору. Таджикский язык в Афганистане, где разведчик провел долгие годы своей жизни, был не редкостью, так что ему не составило ни малейшего труда ухватить суть разговора. Парни чувствовали себя здесь вольготно, полагая, что в этом заведении их никто не понимает, поэтому говорили, хотя и понижая голоса, но вполне открыто. Уже вскоре Роману стало ясно, что эта троица и группа их сообщников готова получить большую партию героина и заскладировать наркотик в Клинске, откуда смертоносную отраву они намерены распространять дальше.

«Отправить Рашида в полицию, а самому продолжать наблюдение? – размышлял Роман. – А если парни через пять минут поднимутся и уйдут, то что тогда? Вести за ними наблюдение самому – не вариант. Они его уже видели, слежку могут обнаружить и даже наверняка обнаружат. Надо придумать что-то иное». И Роман решился. Подойдя к стойке небольшого бара, где стоял всегда кипящий самовар, Роман налил себе в стакан крутого кипятка и отправился к своему столу, успев шепнуть Ларисе: «Срочно вызывайте полицию». Поравнявшись с заговорщиками, мужчина споткнулся, и горячий чай обжег двоих из них. К тому же, нелепо пошатнувшись, этот неловкий человек взмахнул руками и довольно обидно шлепнул одного из парней рукой по макушке, зная, что прикосновение, а тем более удар по голове считается на Востоке высшей степенью оскорбления.

Расчет оказался верным. Вскочив с криками и оскорблениями в адрес «убогого шайтана», парни накинулись на него с кулаками. В гневе они даже не замечали, что их кулаки в основном рассекают воздух, не нанося обидчику ни малейшего вреда. Через несколько минут послышался клекочущий звук полицейской сирены. Парни, разом забыв про обидчика, бросились было наутек, но – поздно. Всех четверых участников драки доставили в отдел. Когда дежурный оформлял задержанных, Лучинский шепнул лейтенанту:

–

После того как поместите в камеру, организуйте мне встречу с Василием Викторовичем. Только так, чтобы эти не поняли, кто меня вызывает.

Лейтенант хотел что-то спросить, но, увидев твердый взгляд незнакомца, предпочел лишь кивнуть: «Сделаем». Когда Роман вошел в кабинет к начальнику, полковник сразу произнес: «Кажется, я вас где-то уже видел, – и сам же ответил: – Ах, да, нас же Добриков знакомил после открытия церкви. Ну, так что вы мне хотели сообщить?»

Лучинский четко изложил ему суть дела и почти приказным тоном добавил, что желательно задержанных подержать в обезьяннике хотя бы несколько часов, а лучше – сутки, а потом отпустить, установив за ними квалифицированное наружное наблюдение.

–

Если будут предлагать взятку за свое освобождение, проинструктируйте своих – пусть берут. Это для них будет самым естественным развитием событий, – добавил он.

–

А вы, собственно, сами-то кто будете? – несколько запоздало поинтересовался начальник полиции.

–

Отставник, – мысленно усмехнулся Роман, припоминая, как Янка поведала ему о его городском прозвище, и лаконично отрекомендовался, – спецназ ГРУ.

–

Ну, что-то такое я примерно и предположил, – понимающе кивнул полковник. – Выправку видно сразу, за штатским костюмом не скроешь.

Роман прекрасно понимал, что вряд ли начальник полиции маленького городка станет посылать запросы в Генштаб Министерства обороны страны, уточняя личность невесть откуда взявшегося «отставника-спецназов- ца». Со словами «можете быть свободны, и спасибо вам», полковник протянул Лучинскому паспорт.

–

Нет, так не пойдет. Эти трое сейчас начнут анализировать, что произошло, и мое внезапное исчезновение их наверняка насторожит. Сделаем по-другому. Через полчасика пусть меня вызовут на медицинское освидетельствование, только так громко, чтобы они все слы

ш

али. А уж потом могу сюда и не возвращаться.

–

Толково придумано, – вынужден был согласиться Василий Викторович. Когда-то он начинал службу в милиции опером и порой с ностальгией вспоминал свои былые операции – частенько острые и небезопасные. – Так и сделаем, – подвел он итог встречи.

И снова на рассвете мучили разведчика сомнения: правильно ли он поступил, позволив себе впутаться в эту сомнительную историю. Наверное, можно было найти иной вариант, чтобы не лезть на рожон самому. Даже себе не хотел он в эти минуты признаваться, что так устал без дела, что возможность совершить хоть что-то полезное и нужное воспринял естественно, без особых раздумий. А вот за это самое «без раздумий» строгий Лучинский объявил своему альтер эго – «второму я» – строгий выговор.

Вместо трех обычных сигарет выкурил он в то утро гораздо больше. А утром произошло событие, которое заставило его забыть о ночных сомнениях. Скрипнув тормозами, у его дома остановилась довольно потрепанная «тойота», и из нее неуклюже выбрался начальник полиции. Был Василий Викторович в штатском, на голове – смешная кепочка. Чуть ли не приказным тоном пробасил: «Поедемте со мной, дело не терпит отлагательств, по дороге все расскажу». Подумав, что дело связано со вчерашним происшествием, Роман безропотно уселся рядом с полковником. Но услышанное повергло его в полное смятение.

–

У моего друга, он живет в соседней области, украли сына, одиннадцатилетнего мальчонку, – заговорил Василий Викторович, едва они отъехали. – С Володькой мы еще в школе учились, да и жили по соседству. Вчера сынок его ушел в школу и пропал. А ночью позвонили похитители, потребовали выкуп – пять миллионов евро – и сказали, что если не принесет через три дня, то убьют и мальчишку, и его самого. Ну, понятное дело, запретили обращаться в полицию.

–

А кто он, ваш друг? – поинтересовался Роман. – И почему, собственно, вы решили со мной поделиться этой историей, да еще и куда-то, как я понял, ехать предлагаете?

–

В том-то и дело, – пробурчал полковник. – Во- лодька – крупный воротила в тамошних краях, вроде как местный олигарх. Человек он своеобразный, ну да вы сами убедитесь. Дело ведет с размахом, ни местные власти, ни местных бандитов в грош не ставит, взяток никому не платит, ну и, понятно, врагов и завистников у него хватает. А почему вас позвал? Когда узнал, что там приключилось, почему-то первым делом о вас подумал. Да ладно! – рубанул воздух рукой Василий Викторович. – Что я хожу вокруг да около. Послушайте, я старый битый волк, в полиции служу не один десяток лет, всяких людей повидал. И увидев вчера вас, я понял, что оперативного опыта вам не занимать, во всяком случае в наших краях таких специалистов не водится. Вот к вам и обратился. Помогите, прошу вас, ведь речь о ребенке идет, – чуть ли не жалостным тоном закончил он свою тираду.

В своей деятельности разведчика меньше всего Роману приходилось общаться с детьми. Он даже и представить не мог, что рассказ о похищении неведомого мальчика всколыхнет в его душе такую гамму чувств и эмоций. И уже не размышляя, имеет ли он право вмешиваться в эту историю, Роман скомандовал:

–

Прибавьте-ка скорость, полковник, вполне вероятно, что каждая минута будет нам дорога.

Проехав чуть более ста километров, они оказались в соседней области, но, не въезжая в город, еще долго двигались вдоль железнодорожного полотна и, наконец, оказались перед распахнутыми воротами, за которыми оказалось множество по виду складских помещений, между которыми на подъездных путях стояли многочисленные товарные вагоны. Остановились возле двухэтажного белого здания со скромной вывеской «Дирекция».

* * *

Школьным другом Василия Викторовича оказался такой же огромный мужчина с бобриком коротко остриженных волос на голове и густым, чуть сипловатым басом. Внешне он выглядел совершенно спокойным, но когда заговорил, стало понятно, как взволнован: голос то и дело срывался, казалось, человек вот-вот задохнется.

* * *

…Свою первую фирму Владимир Снегов открыл в середине девяностых. Время было лихое, сводки новостей в основном состояли из криминальной хроники. Купив за сущие гроши полуразрушенный склад, Снегов завез из столицы сантехнику, кое-какие стройматериалы и довольно быстро продал все с приличной прибылью – местные нувориши строили в округе коттеджи, соревнуясь друг с другом показной роскошью. Спрос, не нами сказано, рождает предложение. И Снегов спрос обеспечивал. Он построил еще несколько складов, завозить стал все, что требовалось для строительства, – от гвоздя до кровли.

Разумеется, на него «наехали». К тому времени на складах нового предпринимателя работали уже с полсотни мужиков – крепких, жилистых, в былых деревенских драках они были не последними. Начальника своего они уважали. Михалыч, как его почтительно стали называть, платил аккуратно, мог и по матушке послать, но только за дело, а по пустякам не цеплялся. Одним словом, мужики взяли в руки кому что попалось, отбивались кто лопатой, кто арматуриной и атаку, как говорится, отбили. Несколько раз склады пытались поджечь, но охрана была начеку, и злоумышленники покидали место несостоявшегося преступления не иначе как в каретах «скорой помощи».

Пыталось его прессовать и местное начальство. Но тут на помощь пришел бывший сосед. Был некогда Колька, а теперь Николай Фомич, комсоргом школы, где они вместе учились, потом уехал в Москву, а там стал таким большим начальником, что из окон его кабинета всю страну видно было. Приехал он как-то раз навестить престарелых родителей, встретился с Володькой, попросил за родителями присматривать, помочь, в чем старикам надо. Снегов к просьбе отнесся уважительно, счетов за расходы школьному другу не выставлял, просьбами не докучал. Но уж когда совсем приперло, позвонил – визитную карточку, где на обороте Николай Фомич собственноручно начертал заветный номерок телефона, хранил бережно.

Николай Фомич прилетел в родную глубинку на персональном вертолете. Местное начальство почтительно встречало его, выстроившись по служебному ранжиру. Снегов, не приближаясь, стоял поодаль. Человек занятой, обремененный делами государственными, высокий гость на сантименты времени тратить не стал. Жестом подозвав к себе друга детства, положил ему на плечо руку и уставился на местного главного начальника долгим немигающим взглядом. Потом, бросив Владимиру «вечером увидимся», сел в поданную ему машину и отбыл. Губернатор на своем автомобиле, не удостоившись чести сидеть рядом с Большим человеком, поехал следом.

Вечером за Снеговым прислали человека из местной мэрии. В его сопровождении приехал он в баньку на берегу быстрой речки. Укутавшись в махровый халат, ввечеру от реки веяло прохладой, Николай Фомич потягивал пивко, с удовольствием хрустел только что выловленной и искусно поджаренной рыбкой. Володьку, местные начальники тут же уступили ему место, усадил с собой рядом. О делах не было сказано ни слова. И только перед тем как сесть в машину, сказал: «Ты вот что, железо железом, а о животе забывать тоже не следует. Займись-ка поставкой продуктов, – и ворчливо добавил: – Да про водку не забудь, а то пьете тут всякую гадость. Я на заводе «Кристалл» подскажу кому надо, подпишешь с ними договор». С тем и отбыл.

Работал Михалыч широко и масштабно. Исправно платил налоги, иной раз на городские нужды щедро жертвовал, но особо не баловал, чтобы не привыкали. Так все и шло, пока не раздался этот страшный ночной звонок по телефону – сына похитили.

–

В полицию, в ФСБ звонил? – спросил полковник, едва они поздоровались и он представил Роману своего товарища.

–

Они же запретили

–

Ладно, это я на себя беру, а ты пока вот товарищу все, как было, расскажи.

–

Да рассказывать особенно нечего. Вчера утром Лешка, это младший мой, пошел, как обычно, в школу, вечером жена звонит – Лешка, говорит, до сих пор не вернулся. Он пацан аккуратный, такого с ним никогда не было. Ну, понятное дело, прошлись по соседям, одноклассникам. Потом велел жене позвонить его учительнице. Та сказала, что Леша в школу сегодня не приходил. Ну, у жены истерика, об стену бьется, а тут, уж ближе к ночи, звонок. Так, мол, и так, сына твоего, говорят, мы похитили. Так и сказали – «похитили». Принесешь через три дня триста миллионов рублей, а иначе мы и его, и тебя самого убьем. И не вздумай, говорят, в полицию обращаться, мы все равно узнаем, у нас везде свои люди, а если обратишься – убьем сразу. Я, конечно, с утра в бухгалтерии счета свои банковские проверил, у меня аккурат на счету триста «лимонов», но никто же мне их за три дня не даст, – вздохнул Снегов. – Вот я позвонил Васе, он человек опытный.

–

Какое там опытный, – возразил Василий Викторович. – Ни в нашем Клинске, ни в вашей области, я уже уточнял, отродясь детей не воровали, первый случай…

–

Так, значит, вы говорите, что у вас на счету именно триста миллионов, то есть как раз та самая сумма, которую похитители запросили, – перебил Роман. И тут же спросил: – А кто еще из ваших служащих имеет доступ к банковской информации?

–

Так вы что, думаете, кто-то из своих? Быть такого не может.

–

Володя, я задал вам вопрос. Сосредоточьтесь. Назовите поименно каждого из сотрудников, кто имеет доступ к подобной информации.

Роман уже не сомневался, что названная сумма и количество денег на счету – отнюдь не простое совпадение. Видя, как взволнован Снегов, тот посоветовал: «Возьмите лист бумаги и записывайте всех, кого вспомните, вам так легче будет сосредоточиться. И обязательно укажите должность каждого».

Через несколько минут список был готов. В нем значилось всего пять имен: заместитель Снегова, главный бухгалтер и три человека с такими же фамилиями, что и у бизнесмена, но без указания должности. Роман поинтересовался, кто эти люди.

–

Брат мой, жена его и племянник. Они несколько лет назад в Белоруссию уехали, открыли там небольшую фирмочку, но разорились полностью. Вот теперь вернулись, у меня работают, – неохотно процедил Снегов. – Год уже здесь, толку от них, признаться, немного, но родная же кровь, за порог не выставишь. Племянник, правда, парень толковый, вот последнее время в бухгалтерии помогает, бумаг-то у нас много.

Роман резко прервал разговор, поднялся и, увлекая за собой Василия Викторовича, направился к двери:

–

Мы сделали большую ошибку, что приехали к вашему другу на работу, надо убираться отсюда как можно скорее, – и обратился к полковнику: – Найдете место, где нас никто из посторонних не сможет увидеть?

–

Как не найти, найду, я же местный, – ответил тот.

–

А я? Мне что делать? – встревожился Владимир.

–

Полковник вам позвонит, – уже выходя из кабинета, бросил Роман.

Когда они остались вдвоем, Лучинский изложил ему свой план. Конечно, без местных спецслужб провести операцию по освобождению ребенка будет невозможно. Следовало сделать так, чтобы банк как можно быстрее выдал бизнесмену требуемую сумму. Выдал реальные деньги. С этими деньгами Снегов явится в свой офис и покажет их каждому пожелавшему видеть, говоря при этом, что сын для него дороже всего и он скорее отдаст последнее, чем подвергнет его жизнь опасности. К этому моменту нужно подготовить несколько групп наружного наблюдения. Потребуются самые опытные сотрудники, дабы никто не смог обнаружить слежки.

–

Полагаете, кто-то из своих? – спросил Василий Викторович.

–

С очень высокой вероятностью. Уж больно очевиден почерк дилетантов. К тому же вы сами сказали, что киднеппингом в ваших краях до сих пор никто не промышлял. Не думаю, что для похищения мальчика сюда приехали те, кто уже имеет подобный опыт. Сейчас важно, чтобы все действия вашего друга выглядели естественно, не должно быть никакой фальши. Утечка информации может произойти откуда угодно, в том числе и от банковских служащих. Ничего нельзя исключать. Так что и Володю в наши планы полностью посвящать не следует.

–

Вы что, и его подозреваете? – насупился полковник.

–

Менее всего, – успокоил его Роман. – Он неважный актер и так изобразить горе отца вряд ли способен. Просто лишняя информация может ему помешать. А многое зависит от того, насколько естественно, как я уже сказал, он будет выглядеть.

–

Ну что ж, – согласился полковник. – Поеду немедля к своим коллегам. Вы со мной?

–

Ни в коем случае. Меня здесь никто не должен видеть. И вообще хочу вас предупредить: я согласился помочь вам и вашему другу, но вы должны мне дать слово офицера, что никто и никогда не только не узнает о моем участии, но и не услышит моего имени.

–

Даю слово офицера, – без колебания ответил Василий Викторович.

* * *

К вечеру следующего дня Владимир Михайлович Снегов зашел в свой кабинет с внушительных размеров чемоданом. Вызванному бухгалтеру, открыв чемодан, велел пересчитать деньги.

–

Так тут же все в банковских упаковках, – попытался было возразить бухгалтер.

–

Ты делай, что тебе велено, – грубо перебил его Снегов, но все же пояснил: – Речь о жизни и смерти идет, любую случайность надо исключить на тысячу процентов. Ты же видишь, купюры-то все разные, собирали где только могли.

Пока бухгалтер пересчитывал деньги, в кабинет зашли еще несколько человек, в том числе и родственники Владимира – брат и племянник. Все пытались его успокоить. Племянник участливо спросил:

–

Значит, вы все же решили не обращаться в полицию?

–

Никому, кроме себя, не верю, – ответил Михалыч. – Как же, станут они искать моего ребенка. Отдам деньги – и все! Вот только не знаю, как я проживу еще один день: они же сказали, что через три дня позвонят, значит, завтра звонить будут. Да и за жену беспокоюсь. Ничего не говорит, даже не плачет, уставилась в одну точку и молчит, вот уж сколько часов кряду молчит.

* * *

В конце рабочего дня Сева Снегов, как обычно, вышел за ворота склада и направился к автобусной остановке. Сев в переполненный автобус, он через сорок минут вышел в центре города и зашел в недавно выстроенный, блестящий синим стеклом торговый центр. В обувном магазине долго выбирал кроссовки, перемерив не менее десятка пар, но так ничего и не купил. Продавец, видно, уставший от назойливого покупателя, тоже вскоре покинул магазин. Сева вернулся домой, а продавец, на неказистой «ладе», отправился на другой конец города. Остановившись возле древнего двухэтажного дощатого барака, трижды просигналил. Через несколько минут из подъезда вышли двое мужчин и светловолосый мальчик. Ребенок выглядел совершенно спокойным, без всякого видимого принуждения уселся вместе со взрослыми в машину.

Группа захвата действовала стремительно и слаженно. Когда троица уже лежала на асфальте, прижатая дулами автоматов, Алеша выскочил из машины и пронзительно закричал: «Не трогайте их, они моего папу защищают!»

Уже позже Алеша рассказал, что утром, возле школы к нему подошли два дяди. «Ты Алеша Снегов? Нам надо с тобой поговорить», – сказал один из них.

–

Папа не разрешает мне разговаривать с незнакомыми дяденьками, – ответил мальчик.

–

Вот как раз о твоем папе нам и надо поговорить с тобой, – сказал один из взрослых. – Алеша, ты уже большой мальчик и должен все понимать. Дело в том, что у твоего папы хотят отнять бизнес, оставить его ни с чем. А чтобы на него подействовать, эти люди решили украсть тебя и потребовать за тебя большой выкуп. Папа, конечно, разберется с ними, но, чтобы тебя не смогли украсть, папа попросил нас тебя как следует спрятать, так, чтобы никто не смог найти. А через три дня папа сам тебя заберет. Так что ты должен помочь своему папе. Ты же это понимаешь?..

Организовал это все племянник Владимира Михайловича Снегова – Сева. Его приятель – продавец обувного магазина – помог найти двух надежных парней, которые охраняли Алешу, снял у знакомых на несколько дней квартиру в бараке на окраине города.

По дороге в Клинск Владимир Васильевич и Роман Ильич по большей части молчали, разве что обменивались ничего не значившими репликами – сказывалось напряжение этих двух таких непростых дней. Уже прощаясь возле дома Романа, полковник крепко пожимая его руку, коротко сказал: «Поверьте, я этого никогда не забуду».

Глава третья. Новое задание

„.К соседу дяде Саше приехала машина «скорой помощи». Выяснилось, что в записях диспетчера то ли был указан ошибочный адрес, то ли вообще вызов оказался ложным. Дядя Саша с удовольствием рассказывал о приключении соседу, хотя Роман, находившийся в это время во дворе своего дома, и сам все видел. «Ложный вызов» скорой помощи означал не что иное, как экстренную встречу со связным. Теперь ему следовало произвести выемку из одного из своих «почтовых ящиков», чтобы узнать место и время предстоящей встречи. Судя по всему, время его пребывания в Клинске, как и время «консервации», заканчивалось. Не билось от волнения учащенно сердце, не роились в голове беспорядочные мысли. Не было волнения: четкими и упорядоченными были его мысли, когда думал он о том, что предстоит ему, а в этом уже сомнений не было, новая работа. Та самая работа, которой он всего себя посвятил, работа, которую он умеет и хочет делать.

Днем он вновь появился возле кафе Рашида, но, не заходя в помещение, обогнул здание и в маленьком подсобном дворике долго и тщательно мыл руки под ледяной струей водоразборной колонки. Он так делал частенько, так что у хозяев заведения это никакого удивления не вызвало. Собственно, руки здесь мыли многие посетители кафе, поэтому выбор места для «почтового ящика» разведчик выбрал обдуманно и уж отнюдь не случайно. Вернувшись после обеда домой, он узнал, куда и когда ему надлежит явиться на встречу со связным. Времени, чтобы сдержать слово, данное профессору Добрикову, и провести семинар, а то и не один, было вполне достаточно. Тем более что Роман считал, что встреча со столь специфической аудиторией будет несомненно полезной.

* * *

Первый же семинар прошел блестяще и превзошел все самые радужные ожидания даже видавшего виды академика Добрикова. «Эксперт Лучинский», как его представил собравшимся ученым и аспирантам Владимир Иванович, предложил слушателям свою форму работы на семинаре:

–

Я много лет проработал в различных мусульманских странах и являюсь скорее практиком, нежели теоретиком. Исходя из этого, мне видится более уместным, если вы сразу начнете задавать вопросы, нежели я стану впотьмах нащупывать те темы, которые вам интересны.

На семинар собрались преимущественно ученые, занимающиеся проблематикой стран Ближнего Востока. Разобраться в истинных причинах бесконечных войн и конфликтов этого вечно бурлящего региона было чрезвычайно сложно, поэтому от вопросов эксперту не было отбоя. После окончания семинара многие подходили к Лучинскому, протягивали ему свои визитные карточки, предлагали встретиться, чтобы кое-какие вопросы обсудить, что называется, кулуарно. Ни Роман, ни Владимир Иванович такой ситуации не предусмотрели, у Лучинского визиток своих не было, да и телефона, по которому с ним можно связаться, – тоже. Выручил Владимир Иванович.

–

Господа, господа! – громко обратился он ко всем. – Роман Ильич всего несколько дней как приехал в Москву, давайте дадим ему возможность освоиться, а уже после следующего семинара начнете договариваться по поводу индивидуальных консультаций, если, конечно, Роман Ильич такой вид деятельности не отвергает.

В огромном кабинете ректора, когда они остались вдвоем, Добриков задумчиво произнес: «Ну, что будем делать, драгоценнейший Роман Ильич?»

–

Вы о чем?

–

Я о том, – пояснил ученый, – что с сегодняшнего дня ваша жизнь может круто измениться. Выскажусь без обиняков. Взять вас на полную ставку преподавателя я не имею права – у вас нет ученой степени, даже маломальский педагогический опыт отсутствует. Доказать в министерстве, что ваши знания превосходят знания любого профессора, не удастся никогда: чиновники народ непробиваемый. Пожалуй, можно вот что придумать. Оформлю вас на одну из кафедр общественных наук консультантом. Зарплата мизерная, но суть не в этом. Вы же сами видели – отбоя от желающих получить индивидуальную консультацию у вас не будет. А если станете помогать аспирантам и докторантам в подготовке диссертаций, то это обеспечит, поверьте мне, совсем неплохой доход. Перед вами открываются, уж поверьте моему опыту, весьма заманчивые перспективы. Как вам такой план, уважаемый коллега?

Роману было приятно и даже лестно, что ученый с таким мировым именем, как Владимир Иванович Добриков, проявляет о нем столь трогательную заботу, но в его планы вовсе не входило становиться консультантом тех, кого проблемы, скажем, терроризма интересуют только лишь с теоретической точки зрения. Нет-нет, ему это не только не нужно, но может и повредить столь резкое расширение ненужных контактов. И потому Роман уклонился от прямого ответа, заметив: «У вас, Владимир Иванович, запланировано еще два моих семинара. Давайте посмотрим, как они пройдут, не иссякнет ли интерес к этой теме. А у меня будет время обдумать ваше предложение».

– Вот чудак-человек, – воскликнул профессор, – да разве может эта тема когда-нибудь иссякнуть!.. А впрочем, поступайте как знаете. Я же вижу, что на челе вашем отражаются сомнения и раздумья, – шутливо завершил он деловой разговор и предложил: – Ну что, по чашечке кофе или все же не станем изменять зеленому чаю? К слову сказать, едва не забыл. Через пару деньков я уезжаю в командировку и довольно надолго, с месяц меня не будет точно. Организацией семинаров будет заниматься мой зам по научной работе. Так что со всеми вопросами – к нему. Завтра я вас познакомлю.

* * *

Должность заместителя ректора по научной части занимал доктор юриспруденции Владимир Васильевич Ки- зин. Коллеги почитали его поистине выдающимся правоведом, но в нем явно пропал еще и незаурядный филолог. Владимир Васильевич великолепно знал и любил литературу без труда цитировал по памяти такие отрывки из произведений классиков, а порой и малоизвестных писателей, что окружающим оставалось только диву даваться по поводу его памяти и эрудиции. Кабинетная работа Кизина тяготила, но, будучи человеком педантичным, выполнял он ее аккуратно и четко. Лишь время от времени «взбрыкивал» и заявлял окружающим, что желает «остаться на день-другой наедине с природой». Особого урона институту его «вылазки на природу» не наносили, разве лишь у самого Владимира Васильевича после этих отлучек еще несколько дней сохранялись под глазами темные круги.

После второго семинара, на котором Кизин пожелал присутствовать лично, он подошел к Лучинскому и, пожав ему руку, заявил:

–

Целиком и полностью разделяю мнение академика по поводу ваших поистине уникальных знаний, а главное – того, как вы чувствуете и понимаете предмет. Предпочитаю всегда находиться во фронде по отношению к начальству, но только не в данном случае. Нет-нет, не в данном… Да, чуть не забыл, Роман Ильич. Слава о ваших занятиях распространяется стремительно. Сегодня утром мне звонил коллега – проректор Московского университета дружбы народов – и попросил разрешения, чтобы на следующем семинаре присутствовали несколько его преподавателей и аспирантов.