Из рода волхвов

Глава 1

312 год Эпохи Тринадцати Государств. Север Пряценского княжества.

Когда княжеские псы чуяли запах крови, это значило, что добыча попала в силки. Ян пришпорил своего вороного коня и поспешил на звук, туда, где уже вовсю разгоралось охотничье веселье. Снег валил крупными хлопьями, заслоняя обзор, а высокие ели угрюмо чернели посреди заснеженной рощи. Лес молчал, подозрительно тихий и будто бы мёртвый, – не было слышно ни птиц, ни зверей. Но, подойдя ближе, он увидел по левую руку от себя развороченный сугроб и окровавленные следы огромных волчьих лап, которые уводили в сторону чащи. Видать, животина в этот раз попалась крупная, даже очень.

Пронзительный вой, вторя его мыслям, пролетел над верхушками деревьев и утонул в густых облаках, затянувших закатное небо.

Когда Ян прибыл к нужному месту, княгиня уже была там вместе с парой своих дружинников. Бледная молодая женщина казалась почти незаметной на фоне зимнего леса со своей белой кожей и светлыми волосами. Латунные кольца на её очелье пронзительно звякнули, когда он поравнялся с ней, и она повернула к нему своё красивое лицо. Её серо-голубые глаза взглянули на него без особого интереса, но губы сложились в приветственную улыбку. В которой, однако, не было ни намёка на искренность.

В этой женщине её в принципе никогда не было. Она вся, казалось, состояла изо льдов и снегов. И внутри, и снаружи.

Чуть подальше, метрах в десяти от них, вновь взвыл разъярённый волколак. Огромная животина, и шириной и ростом превышающая трёх здоровых мужиков, бесновалась и металась по снегу, пытаясь порвать загнавших её в угол волхвов. Цепь, увенчанная рунической вязью, вонзалась в его тёмно-бурую шерсть, измазанную в крови, и жгла нечистую плоть. Места для маневра крупному зверю явно не хватало.

Вокруг своей жертвы подобно двум коршунам кружили юноша с девушкой. Совсем молодые, неоперившиеся птенцы. Недавно они научились летать, но уже готовы были растерзать свою первую добычу. Они улыбались, глядя на пленённого зверя, и покручивали в руках мечи, не скрывая своего превосходства. Заговорённая цепь, обмотанная вокруг запястий, слабо мерцала в лесном полумраке, – руны, выцарапанные на холодном железе, искрились колдовством.

Ян обучал их лично. И теперь мог лицезреть результаты своих трудов на практике. Для молодняка волколак был не самой сложной добычей, но достаточно свирепой, чтобы доставить проблем. Впрочем, у него были свои основания полагать, что сегодняшняя охота пройдёт успешно.

– Не страшно вам, княгиня, стоять тут? Они же и задеть могут ненароком, – поинтересовался он из чистой вежливости, внимательно наблюдая за развернувшейся бойней.

– А мне должно быть страшно в присутствии командира Громового взвода? – усмехнулась княгиня, лицо которой было спокойным, как озёрная гладь. – Разве это не твоя работа – защищать меня от подобных чудовищ? К тому же, слава о тебе гремит, словно гром. Самый юный командир за последние триста лет, самый удалой из них. И прочее-прочее…

Дружинники подле неё встревоженно дернулись, едва удержав напуганных лошадей, когда зверь угрожающе клацнул зубами и зарычал. Удивительно, но венценосная княжеская супруга выглядела гораздо спокойнее своих вооруженных воинов, которые должны были защищать её от опасностей. Вот уж потеха.

Он положил руку на эфес меча, глядя на то, как бешенное животное разорвало цепь, сковывающую одну из его передних лап, и дёрнуло на себя девушку, которая держалась за другой конец. Юноша, проворный и рыжий, среагировал быстро и замахнулся, – меч его прошелся прямо по сухожилию. Тёмная поганая кровь брызнула из раны, окропив снег, и волколак, потерявший равновесие, завалился на бок. Уродливая морда, наполовину волчья и наполовину человечья, вновь разразилась пронзительным воем.

Когда человек внутри зверя впадал в отчаяние, он окончательно терял контроль над ситуацией. Обезумевший янтарный взгляд скользнул в сторону княгини, – и волколак прыгнул, разрывая последнюю цепь. Дружинники бросились в стороны, но она не шелохнулась даже тогда, когда зловонная пасть распахнулась, желая заглотить её целиком. Лишь улыбнулась, сверкнув светлыми глазами.

В воздухе вдруг запахло дымом, и капли крови волхвов, которые попали на шкуру зверя, обратились в пламя. Он вспыхнул так, будто мокрая шерсть была сухим хворостом. Волколак завыл от боли, заметался и бросился на снег, пытаясь затушить колдовской огонь. Но тот разгорался лишь сильнее. Раненное чудовище билось о землю, задевало своими лапами деревья, сдирая с них кору, и в зрелище этом было больше печали, чем торжества. Ян бросил взгляд на юношу, и он понял его без слов.

Страдания зверя кончились, как только он взмахнул мечом. Последний надрывный вой пронёсся над лесом, и красное солнце, едва видневшееся из-за серых туч, окончательно утонуло за горизонтом. Наступала долгая, зимняя ночь.

Княгиня Братислава, легонько тронув узду, развернула свою лошадь. Голос её был холоднее самой лютой стужи:

– И это твои лучшие новобранцы, Ян? Признаюсь, я разочарована. Они едва не позволили этой животине растерзать меня.

Воодушевление на юных лицах его воспитанников угасло на глазах. Они робко опустили мечи и глянули в его сторону со стыдом и опаской.

– А вы, княгиня, ещё ближе бы подошли. Ну, чтобы наверняка, – мрачно улыбнулся Ян. – Не вам их судить. Я сам решу, подходят они для службы в Громовом взводе или же нет. Вы такими полномочиями не располагаете.

– Ну, ты уж рассуди здраво, – с усмешкой подметила княгиня. – В конце концов, это из-за вашего проклятого племени эти твари так по нашей земле расплодились. За грехи предков расплачиваются потомки, и не тебе с этим спорить.

Она бросила на них последний взгляд и направила лошадь к выходу из чащи. Перепуганные дружинники, опасливо поглядывающие на огромную тушу волколака, поспешили за ней. И когда белая кобылка вместе со своей всадницей скрылась вдали, Ян ловко выскочил из седла. Звана и Вацлав, непривычно присмиревшие и тихие, были мрачнее тучи. Они поглядывали на него исподлобья, не скрывая тревоги, и покорно ждали заслуженной брани в свой адрес. Но он лишь ободряюще хлопнул их по плечу и, улыбнувшись, спросил:

– А вы чего зверюгу остановили-то, когда он на эту курицу ощипанную бросился? Я же специально подальше отошел, чтобы меня не задело.

Две пары глаз вылупились на него в искреннем изумлении. Звана, маленькая и белокурая, спросила с сомнением:

– А нам бы точно потом ничего не сделали? Княгиня же всё-таки…

– Да от такой княгини, небось, все в княжеском доме по углам прячутся, – выдал Вацлав и с пренебрежением сплюнул прямо в снег. – Сама не дерётся, зато других поучает. И где князь такую мегеру откопал?

– Там, где откопал, боюсь, обратно уже не примут, – хмыкнул Ян. – Видать, поэтому князь уже больше трёх месяцев с постели подняться не может – утомила жёнушка. Ну, да ладно, пустое это…

Он кивком головы указал им на мертвого волколака и поморщился, чувствуя лютый смрад. От оборотней всегда несло хуже, чем от всякой другой нечисти. Даже упыри, казалось, не были такими зловонными, хотя и являлись по сути своей живыми мертвяками. Но волколаки были существами проклятыми, прокажёнными, а потому в момент смерти всегда пахли разложением и черным колдовством. Но, к счастью, недолго, всего пару часов, пока поганый дух из них окончательно не выветривался. Ян подошел ближе к мертвому оборотню и легонько пнул его носком сапога, – так, на всякий случай. Тело его уже мало напоминало зверя, возвращаясь к своей истинной сущности, но передние руки всё ещё казались намного крепче и длиннее задних, а на обожжённой коже виднелась местами припаленная бурая шерсть.

Не волк и не человек, – чудовище, которое свою судьбу не выбирало.

– Замотайте-ка его в ткань, в деревню отвезём. И сжечь надо.

Вацлав послушно кивнул. Как только мёртвое тело было небрежно заброшено на лошадь, они двинулись к выходу из чащи. Звана с любопытством поглядела на него и спросила:

– Ежели в деревне оборотень завелся, то, стало быть, и ведьма там есть? – она нетерпеливо дернула поводья, и лошадь недовольно фыркнула на хозяйку. – А ловить мы её будем, командир?

Вацлав насмешливо хмыкнул в ответ на девичьи слова:

– А не маловата ли ты с ведьмовскими отродьями сражаться? Да если б не я, тебя эта животина по всему лесу бы за собой на цепи протащила!

– А ну замолкни, рыжая пакость! Тебя вообще спросить забыли!

Она, раздраженно нахмурившись, на ходу сорвала с ели пару шишек и бросила в его сторону. Юноша, впрочем, без труда увернулся ото всех, – только весёлые зелёные глаза его сверкнули в ночной полутьме. Ян глянул на них через плечо, едва сдерживая желание заткнуть нос, потому что тело волколака лежало прямо позади него и смердело так, словно они только что из выгребной ямы вылезли. И он бы с превеликой радостью сбагрил его на кого-то из своих неуемных воспитанников, но гордость командира Громового взвода велела держать лицо.

– Рано вам ещё к ведьмам лезть, – сказал он, стараясь дышать через раз. – Знаю я, где эта нечисть обустроилась. Но пойду к ней сам. А вы…

– Лезть никуда не будем, обещаем, – улыбнулась Звана, но в хитрых глазах её вопреки всем словам тлел непокорный огонёк.

Вацлав активно замотал головой, увернувшись от очередной брошенной в него шишки, однако его бесстыжее лицо, усеянное веснушками, доверия не внушало никакого.

– Если узнаю, что вы дёрнули куда из избы, – весь следующий месяц на охоту ходить не будете. Я понятно выражаюсь?

Лица юных волхвов тут же посерели от недовольства, но пререкаться они более не решились. Как бы сильно им не хотелось утолить общее любопытство, но перспектива просидеть весь просинец в казармах, слушая ворчливые нотации жреца Перуна, радости никакой не вызывала. А потому пришлось повиноваться – приказ есть приказ.

Оставшийся путь до деревни проделали в тишине, а смердели так, что вся живность в округе разбегалась в ужасе. Но, к счастью, до Ельников уже было рукой подать. Сперва в глаза бросились редкие огни, а после за сугробами стали виднеться и покосившиеся хлипкие избушки, которые подпирали друг друга, как подвыпившие товарищи. Только дом старосты высился над остальными, словно воевода над дружиной. У входа в деревню они спешились и дальше вели лошадей под уздцы. Улицы были пустыми, но каждый из них отчётливо чувствовал взгляды в свою сторону, – местные с опасливым любопытством поглядывали на них из окон. Но ни один не решился выйти навстречу. Видимо, одного вида взбесившегося волколака им хватило с головой.

Людские предрассудки – вещь ужасающая, особенно когда к ней приплетается страх перед неизведанным. Громовой взвод был последним оплотом, стоящим на защите человеческого мира от чудовищ, которые вот уже на протяжении трёх столетий сеяли хаос по всему континенту, подобно полчищам саранчи. Они жрали всё на своем пути, истребляли посевы, наводили хворь и останавливались только тогда, когда им отсекали голову. Простые люди противостоять им не могли, а вот волхвы – очень даже. Однако, несмотря на все их заслуги, относились к Громовому взводу они ровно так же, как к той же нечисти, – с отвращением и страхом. И нельзя было отрицать тот факт, что этот страх не был оправдан.

В былые годы, когда все разрозненные ныне княжества были единым целым, волхвы являлись посредниками между богами и людьми. Многие из них занимали пост жрецов и каждый уважающий себя человек прислушивался и внимал их словам и предсказаниям. Они молились Перуну и Велесу, Белобогу и Чернобогу, приносили им жертвы и странствовали по земле, свободные, словно ветер. Но всё изменилось, когда мировой порядок был нарушен, а смерть перевесила жизнь. Навь и Явь смешались, слились воедино – и тёмная, проклятая сила хлынула из самых глубин мира мёртвых в мир живых.

А всё по вине одного грешника из племени волхвов, который без стыда и совести попрал все заветы, предал всё, что было свято и нерушимо. Он замарал грязью не только себя, но и свой род. И хотя дни Кровавой смуты уже давно сгинули в веках истории, имя Радовида всё ещё боялись произносить вслух, опасаясь накликать на себя беду.

Для волхвов же оно стало проклятием, клеймом позора, выжженным на челе рода в наказание за ошибки предателя. И теперь каждый из них вынужден был нести эту тяжкую ношу, мирясь с чужим презрением и ненавистью. Потому что даже боги более не были к своим избранным детям милостивы.

Когда они подъехали к дому деревенского старосты, из-за двери выглянул крепкий широкоплечий мужчина, в котором угадывался преклонный возраст лишь по седым волоскам в длинной бороде. Он, поправив наспех накинутую шубу, посмотрел на них выжидающе.

Ян подошел к своей лошади и безмолвно скинул тушу волколака на притоптанный грязный снег. Староста, вздрогнув, отступил. Но, заметив их насмешливые взгляды, осторожно протянул руку и откинул темную ткань, – остекленевшие волчьи глаза на человечьем лице смотрели сквозь него.

– Разрази меня Перун, да это же Байко! – с ужасом воскликнул мужчина, и от удивления даже его борода встала дыбом. – Да как же так? Он же таким добрым парнем был… В жизни и мухи не обидел!

– Потом попричитаешь, старик, – небрежно прервал его Ян и окинул деревню внимательным взглядом. – Сожги тело да побыстрее. Проклят был Байко ваш. Видать, ведьма так отомстить ему решила.

Староста от страха аж посерел и, торопливо забежав в избу, крикнул кому-то:

– Вадим, а ну хворост тащи! Бегом, кому сказано!

Ян отступил, оставляя все заботы на главу деревни, и подошел к Вацлаву, передавая ему свою лошадь. На заинтересованные и полные детского любопытства взгляды Званы он не реагировал, прекрасного зная, о чём она его попросит.

– Нет. Я иду один, – невозмутимо ответил он на её невысказанный вопрос.

Юная волхва поморщилась от досады и покорно поплелась вместе с лошадьми и Вацлавом в конюшню. В доме им спать не дозволялось, а потому староста разместил их в своём хлеву. Впрочем, перспектива провести ночь вместе со скотом была в разы приятнее, чем бок о бок с княгиней, которая остановилась в доме главы деревни. С тех пор, как князь Ратимир слёг с неведомой хворью, всеми делами Пряценского княжества стала заправлять его юная и красивая супруга. Но на кой чёрт эта неуёмная женщина таскалась за ними по деревням монстров ловить – ему понять было не дано. То ли смерть свою искала, то ли их смерти ждала. Он, конечно, знал, что в Ельники она прибыла по каким-то своим государственным делам, но это мало что меняло. Братислава продолжала совать свой длинный нос в дела взвода, что, конечно, не могло не раздражать их всех. Даже столичные жрецы уже посматривали на неё косо.

Ян не сдержал улыбки, спиной почувствовав чужой взгляд, и обернулся. Братислава смотрела на него из окна, и в глазах её виднелась лишь стылая ненависть.

Поговаривали, что княгиня Пряценская раньше была дочерью князя Веринского, владения которого были недалеко отсюда. Но жуткая эпидемия, охватившая лет пять назад города и сёла, унесла жизни всей её семьи. Не выжили ни братья, коих было шестеро, ни отец с матерью. Лишь юная княжна чудом уцелела. В народе в то время ещё долго бродил слух, что ту болезнь наслали волхвы, обозлённые на княжескую семью за ужасающую жестокость. Якобы отец Братиславы устроил на них настоящую охоту, приказывая волхвам из своего Громового взвода убивать всех, в ком текла колдовская кровь. И они, скованные рунами покаяния, не могли противиться.

Ян не знал, насколько это правда, а насколько – вымысел, потому что с воинами из Веринского взвода он знаком не был. Они после разорения княжества рассыпались по всему континенту – кто вольным стал, а кто другому князю на верность присягнул. Но одно было ясно наверняка – Братислава волхвов не боялась. Она их ненавидела.

А, впрочем, ему-то какое до того было дело.

Когда он добрался до окраины Ельников, в глаза бросилась маленькая покосившаяся хижина на отшибе. Он сразу, как только они утром въехали в деревню, почувствовал смрад, который ветер приносил с этой стороны. Волхвы знали, где искать поганый дух, они его чуяли за версту. Чёрная магия всегда требует жертву в обмен на силу, а вокруг этой избы запах крови был настолько густым, что не оставалось сомнений – там жило ведьмовское отродье.

Ян обнажил меч и осторожно приблизился к двери, в кармане нащупывая горстку засохшего чертополоха. В избе не горел свет, не было слышно ни звука, но он знал – она всё ещё там. Покорно ждёт его появления. Внезапно ставни на окнах затрепетали, и весь дом будто бы содрогнулся изнутри. Сгорбленная тень, вышибая дверь, вылетела из дома и бросилась прямо на него. Он выставил перед собой меч, – и чужие острые зубы впились в лезвие. То, что раньше, по всей видимости, было женщиной, теперь больше напоминало ссохшуюся летающую тварь. Чёрные глаза, в которых уже не было видно белков, смотрели ему в самую душу. Вот, что бывало, если человек злоупотреблял проклятым колдовством, не отдавая ничего взамен. Не получая жертву в дар, сила Нави забирала у ведьмы её разум и тело, оставляя лишь пустую обезумевшую оболочку.

Ян напряг руки и откинул её от себя, отчего сгорбленное тело со стоном прокатилось по снегу. Она истошно завопила, но он, не теряя времени, пригвоздил трепыхающуюся ведьму к земле мечом, – лезвие вошло в тело, как нож в масло. Нечисть под ним вновь закричала, но больше от ярости, чем от боли, и угрожающе клацнула заострившимися зубами. Ян, усмехнувшись, без труда сунул ей в рот чертополох. А после силой захлопнул челюсти, заставив проглотить. Эта удивительная травка обладала столь разрушительным воздействием на всех, кто был порабощен поганым духом, что буквально сжигала их изнутри.

Он вынул свой меч и отошёл, наблюдая за тем, как ведьма заметалась по снегу, загребая его своими перепончатыми руками. Она вновь закричала, и Ян увидел, что поры на её почерневшей коже источали дым. Поганый дух горел внутри неё.

– И надо оно тебе было, сумасшедшая ты женщина? – как бы между делом поинтересовался он и присел на корточки неподалёку. – Жила бы себе тихо да мирно. Но нет, вздумалось тебе чёрным колдовством побаловаться.

Она рявкнула в ответ на его слова и вновь клацнула зубами, но в глазах её впервые мелькнул огонёк былого здравомыслия. Люди, сбившиеся с пути, всё ещё оставались людьми. Пусть с первого взгляда это было сложно заметить.

– А парня-то на кой чёрт волколаком сделала? Ты уж прости, я просто до слов охочий, поболтать люблю.

Ведьма замахнулась, и когти её прорезали воздух возле его лица. Но он даже не моргнул, всё также заинтересованно оглядывая извивающуюся фигуру. За долгие годы службы в Громовом взводе Ян утратил чувство жалости, особенно к тем, кто из раза в раз становился причиной смерти его товарищей во время охоты. Неважно – человек или нечисть – их жизни ему были одинаково безразличны. На службе его держала вовсе не мораль, – его держали руны, опоясывающие спину нерушимой клятвой. И более ничего.

– Л-любил-а…

– Чего говоришь? – заинтересовано поднял бровь Ян, с удивлением обнаружив тень человечности в глазах умирающей ведьмы.

Она опустилась на снег, ослабшая окончательно, и посмотрела на него тем взглядом, которым приговоренные к смертной казни молили своих палачей о милосердии. Вот только этого самого «милосердия» он ей, к сожалению, обещать не мог.

– Л-люб-била я… Байко. А он отверг, пред-д-ал… – скрипящим голосом отозвалась ведьма. – Пре-еедал…

Тело её вновь пронзило агонией, и она заметалась по снегу, обезумевшая и исступленная, молящая о скорейшей смерти. Чертополох жёг её внутренности, но делал это медленно, причиняя невообразимые страдания. Ян, устало вздохнув, поднялся на ноги. Меч в его руке слабо блеснул в свете выглянувшей луны.

– Так и быть, уважу твою волю.

Глава 2

– Беляй, балда ты окаянная, а ну выходь из хаты! Мы так до вечера снег чистить будем!

– Да иду я, папаня, что ты сразу начинаешь?

Среди жителей Берёзовки бытовало забавное мнение, что название их селу придумали явно по-пьяни. А всё потому, что иначе объяснить было сложно, почему местность, вокруг которой на несколько миль вперёд не виднелось ни единой берёзки, их многоуважаемые предки обозначили именно так. Да и как им, в принципе, в голову пришла идея сунуться в этот край безлюдный и свирепый – тоже никто не знал. Зимой тут было холодно и голодно, а летом – знойно. Но жить приходилось там, где жилось, – а иначе как же? До ближайшего города сутки пути, не меньше! Повезёт, если доедешь, и волки не задерут. А так, может, кто и похуже на душу людскую позарится… Нынче нечисти всякой много было в округе.

И проверять удачу на прочность, конечно, никто не хотел.

Так вот и жили они, на самом краю Пряценского княжества, позабытые и позаброшенные не только собственным князем, но и богами, по всей видимости, тоже.

Самые весёлые времена в Берёзовке наступали в разгар зимы, когда снегом их заметало со всех сторон света. И как не молили они Марену, суровую владычицу холодов и вьюг, сжалиться над их несчастными покосившимися избушками, всё без толку – заваливало так, что откапываться приходилось всё утро. А, бывало, и день. Зато в такие моменты в жителях Берёзовки, обычно хмурых и нерасторопных, просыпалось невиданное для них человеколюбие. Они, сплотившись, как перед тяжкой сечей, шли откапывать своих соседей, с которыми только вчера ругались так, что кумиры на домашних алтарях подпрыгивали от воплей. Не было, как говорится, счастья, да несчастье помогло.

Веселина общего воодушевления, впрочем, не разделяла, а на лопату так и вовсе смотрела презрительно, как на ворога поганого. Но с матушкой спорить было сложно, особенно когда она воинственно замахивалась веником и гнала её из хаты прочь. Нет, матерью плохой она вовсе не была, просто старухе, жившей напротив, никто другой помогать откапываться не хотел. Так уж вышло, что бабулю Светану в Берёзовке не сильно жаловали, уж больно сварливой она была, – доброго слова от неё не дождешься. Бранила всех, от мала до велика, – только никто так в итоге и не понял за что. И Веселина бы плюнула на неё, оставив эту старую озлобленную ведьму доживать свой короткий век под слоем снега, но сердобольная матушка со своим веником выбора ей не оставляла.

– Иду я, маменька, иду. Не бранись только с утра пораньше, – скривившись, брякнула она и сунула в рот недоеденный ломоть хлеба.

Дедушка, расслабленно умостившийся за столом, смотрел на неё из-под нависших белых бровей с весельем в карих глазах. И, когда Веселина с обречённым видом схватилась за лопату, вдруг подал голос:

– А ты ничего не забыла?

Она непонимающе глянула на него, вздёрнув бровь. И вдруг почувствовала, как их дом легонько дрогнул, словно кто-то огромный стукнул по нему кончиками пальцев. Они все испуганно замерли. Наверху послышался скрип и шорох, и кто-то обиженно заколотил по потолку так, что тарелки на полках зазвенели. Веселина встревоженно глянула на мать, которая вдруг суетливо бросилась к погребу.

– А чего Бакуня сегодня разбушевался? Мы что, не так что-то сделали? – с опаской поинтересовалась она.

Дедушка улыбнулся в густую бороду и, поднявшись со скрипнувшей лавки, легонько стукнул её по лбу.

– Дурная, забыла, что ли, что сегодня за день?

Веселина тихо ойкнула, но тут же испуганно поджала губы, когда по потолку вновь заколотил их разозлённый Домовой. В конце второго зимнего месяца они всегда отмечали именины домашнего духа-хранителя, но в этот раз из-за того, что снегом их завалило по самые окна, мысль о празднике совсем вылетела из головы. Бакуня хоть и не был самым сварливым представителем своего уникального вида, но обижаться умел так, что потом весь оставшийся год они не знали, куда деваться от его злых проказ. Поэтому поздравить именинника в его день было делом верным. Даже обязательным, скажем так.

– На, отнеси-ка Бакуне подарок, – сказала матушка и всучила ей горшочек с кашей и праздничный ковшик с тёплым молоком. – Пусть не гневается на нас, помним мы про его именины. А это отдай, сама схожу бабку Светану откопаю. Всё, иди-иди, топчешься ты тут на пороге!

Мать совершенно бессовестно толкнула её в сторону кухни, а сама с необычайной прытью скользнула за дверь, – и сквозняк ловко проник ей за шиворот. Поёжившись, Веселина угрюмо глянула на непривычно улыбчивого дедушку, который, подражая строгой интонации её матушки, деловито протянул:

– Иди-иди, чего стоишь! Уважь Бакуню, пока он нам дом вверх ногами не перевернул.

– Почему именно я, деда? – обиженно пробурчала Веселина. – Он меня вообще не жалует. Ты сам и сходи, он тебя больше всех любит.

Дедушка тут же засуетился и, схватившись за свой неизменный посох, с тихим шарканьем поспешил к двери. Вид у него при этом сделался такой занятой, будто бы с утра пораньше к нему вдруг выстроилась очередь из заболевших односельчан, которым всем, как одному, нужен был его лекарский совет.

– Так вот и наладь с ним дружбу, Линочка. А я делами займусь, так что, – он лукаво кивнул в сторону печки. – Займись и ты чем-нибудь полезным.

И скрылся, хлопнув дверью. Веселина от отчаяния готова была разрыдаться, но едва ли это хоть как-то повлияло бы на ситуацию. Устало вздохнув, она, удобнее перехватив горшочек с кашей, приблизилась к печке, – от неё веяло теплом и дымом. Она с показательным стуком опустила кашу вместе с молоком на шесток и, взяв кочергу, легонько постучала по камню. За печью что-то громко зашуршало, закопошилось и, наконец, показалась лохматая светлая голова. Обиженные голубые глаза на волосатом лице разглядеть было сложно, но она чувствовала, как они буравили её недоверчивым взглядом.

– Ну, и чего ты такой хмурый? Помним мы про твои именины, – Лина кивнула на угощения. – Мама сегодня с утра кинулась готовить тебе гостинцы, а ты, нетерпеливый, чуть весь дом нам не перевернул!

Волосатая голова лишь демонстративно фыркнула в ответ на её слова. Веселина едва сдержала раздраженный вздох, понимая, что грубить духу-хранителю очага никак нельзя. В детстве она однажды обидела Бакуню, сказав в его адрес кое-что довольно грубое. И всё бы ничего, так тот после этого весь год подкидывал ей в постель всяких гадов, вроде жучков и змей. Серьёзно навредить они, быть может, и не могли, но Лина от одного их вида впадала в такой ор, что вся изба сотрясалась вместе с ней. Спать она тогда боялась до ужаса, а прощение вымаливала чуть ли не на коленях. С тех пор отношения у неё с их личным Домовым не ладились…

Вот и сейчас это лохматое чудо смотрело на неё так, будто она была воровкой, пробравшейся в его обитель.

– Можно и пораньше было угостить! – недовольно заявила мохнатая голова. – Я с утра жду и жду, жду и жду. Чуть с голоду не помер! Доведёте же, изверги!

Сперва из-за печки высунулась рука с цепкими когтистыми пальцами, а за ней – нога с острой выпирающей коленкой. Домовые были созданиями маленькими, размером не превышающими трёхгодовалого ребёнка, но конечности почему-то имели непропорционально длинные. А ещё, в отличие от детей, были они все настолько волосатые, что напоминали старый пенёк, обросший мхом. Или скатавшийся комок шерсти на ножках – тут уж кому как. И, пожалуй, выглядело это чудо-юдо и правда забавно – только обижалось на любые шутки моментально. Веселина, к своему несчастью, уже убедилась в этом на своём примере.

Она, подняв горшочек с кашей, торжественно протянула его Бакуне. В зарослях светлых волос проклюнулась довольная улыбка, и Домовой заинтересованно повёл носом, принюхиваясь к сладковатому аромату. Но брать угощение из её рук не спешил – ждал поздравлений.

– Дедушка-соседушка, ешь пироги – да наш дом береги, – смущенно сказала Веселина заученную с детства приговорку и слабо улыбнулась. – И с именинами тебя.

– Раз в году и ты, негодная девчонка, можешь порадовать мою старую душеньку! – довольно пропел Бакуня и ловко выхватил у неё кашу. – Спасибо за угощение хозяюшке Богдане!

Веселина с неудовольствием глянула на то, с каким аппетитом он отправил первую ложку в рот, но пререкаться не стала. И упоминать тот факт, что каша вообще-то готовилась под её чутким руководством, – тоже. Лишь тихо фыркнула себе под нос и, схватив шубу с лавки, направилась в сторону выхода. Но замерла, когда почувствовала цепкую хватку на своём запястье.

Бакуня смотрел на неё удивительно серьёзными голубыми глазами, в которых она впервые в жизни увидела нечто похожее на тревогу. Домовым была несвойственна трусость, но их маленькое домашнее чудо-юдо отчего-то слабо подрагивало.

– Берегись, Лина, беда к нам идёт. В лес сегодня – ни ногой. Помяни моё слово, что-то дурное случится совсем скоро… Что-то страшное!

Веселина окинула его внимательным взглядом, но к совету решила прислушаться. Матушка в детстве часто говорила ей, что Домовые всегда тонко чувствуют все изменения, происходящие в природе. Если поблизости ходит нечто страшное – они обязательно узнают об этом и дадут знак своим домашним. Несмотря на то, что духи-хранители рождались и умирали в одном доме, с которым были связаны незримой нитью, эти существа всё ещё оставались любимыми детьми Велеса, бога-покровителя мудрецов и волхвов. И им было ведомо гораздо больше, чем обычным людям.

Впрочем, Лина обычной никогда не была – и тоже чувствовала угрозу, мечом повисшую в воздухе.

– Всё хорошо, Бакуня, я знаю, – с улыбкой отозвалась она и ободряюще похлопала его по руке, прежде чем скрыться за дверью.

На улице искрился снег, и было белым-бело. Веселина без удивления посмотрела на соседский двор, со стороны которого доносились гневливые крики и возмущения. Видать, их курятник снова завалило по самую крышу, так что теперь приходилось откапывать его всем семейством. Впрочем, Лина надеялась этой участи избежать – уж больно не нравился ей соседский сынишка, голодным волком поглядывающий в её сторону. Она торопливо шмыгнула за ворота и направилась в сторону капища богини Макошь, которое, застыв неподвижной крепостью на заснеженном холме, пронзало заострёнными кольями небо. Тревожить богов во время приступов безделья – дело грешное, но Лина думала, что берегиня не прогневается, если она один разочек посидит в тишине и спокойствии подле её идола.

Но стоило ей миновать последнюю деревенскую избу, как прямо в затылок ей прилетело что-то мокрое и холодное. Веселина медленно обернулась и с раздражением уставилась на рыжеволосую бестию, которая довольно улыбалась и потирала красные замёрзшие руки. Рядом с ней покатывались со смеху малолетние безобразники, такие же рыжие и веснушчатые, как и их старшая сестра.

– Филонишь опять, подруженька? Негоже бросать односельчан в беде! Как тебе не стыдно? – лукаво протянула Любава.

– Да точно так же, как тебе, милая подруженька, – ухмыльнулась Веселина и запустила снежок прямо в румяное девичье лицо.

Детвора с визгом разбежалась во все стороны и принялась закидывать друг друга снегом. И вскоре им стало всё равно и на раскрасневшиеся от мороза ладони, и на холод, который злобно щипал за бледные щёки. Взрослые посматривали на них с едва заметным недовольством, но в зависти своей признаваться не желали, продолжая с силой налегать на лопату и сетовать на проклятущую зиму с её бесконечными снегами.

Когда они вдоволь наигрались, а рыжие бесята благополучно скрылись в избе, Лина с усталым вздохом рухнула прямо в сугроб, отчего её мокрые кудряшки стали ещё более тяжёлыми. Люба умостилась рядом с ней с плутоватой улыбочкой на красном, как спелое яблоко, лице.

– Продыху от тебя нет, – устало сказала Веселина, буравя собеседницу недовольным взглядом.

– Да будет тебе, зато весело! – махнула рукой Любава. – Не будь меня, ты сидела бы сейчас, как бирюк, на капище в полном одиночестве. Чего ж хорошего в этом?

– Тебе, быть может, и ничего хорошего. А мне там дышится спокойнее, – тихо отозвалась она и подула на продрогшие пальцы. – Силы там много. И видения чётче.

Люба хитро глянула на неё и проронила, не скрывая интереса:

– Скажи, Лин, а все волхвы могут видеть вещие сны, как ты?..

Веселина тут же повалила её за собой в снег и ладонью накрыла дрогнувшие девичьи губы. В орехово-карих глазах горело ничем не прикрытое раздражение и предупреждение: «Молчи, если без языка не хочешь остаться». Лина трижды прокляла болтливость этой бестолковой девицы и собственную глупую доверчивость, по вине которой она оказалась в этой неоднозначной ситуации. Волхвам нынче жилось тяжко, особенно тем, кто не пожелал служить князю. Люди их не жаловали, боялись, как огня, а нечисть, к сожалению, за своих не считала. Вот и метались они, зажатые, как меж двух огней. Если бы жители Берёзовки узнали о том, что в ней течёт кровь колдовского племени – погнали бы всю семью камнями и палками прочь из деревни.

И мать с дедом бы не пощадили, пусть они волхвами никогда и не были.

– Еще громче скажи, чтоб наверняка все вокруг услышали, – угрожающе шепнула ей Веселина и, увидев понимание в чужих глазах, медленно убрала руку. – В могилу меня сведёшь так, подруженька.

– Хотела бы – уже свела, – спокойно отозвалась Люба и невозмутимо стряхнула с себя снег. – Ну так всё же? Видят или нет?

Веселина устало вздохнула, сетуя на то, что когда-то давно пожалела эту сумасшедшую девицу и предложила ей свою помощь. Пройди она мимо злосчастного пруда тем весенним вечером – ничего бы этого не случилось. Впрочем, и Любы в её жизни тогда тоже не случилось бы. Эта влюблённая глупышка собиралась броситься в омут с головой, сгорая от безответных чувств, а она, не сумев обойти чужую беду стороной, взяла да и полезла спасать её. Ворожба – дело нехитрое, особенно для женщин-волхвов, потому Веселина и решила помочь, не посчитав свой поступок за что-то дурное. Просто не хотелось, чтоб у неё на глазах девицы юные из-за бессердечных мерзавцев топились.

А в итоге ей досталась сумасшедшая подруженька, которая и сама в могилу прыгнет, и её за собой в любой момент утянет.

– Не знаю я, видят или нет, – сказала Лина и с сожалением добавила: – Я с другими волхвами в жизни и не общалась. Во снах разве что. Но в них всё странно так и туманно…

Их беседу прервал истошный женский вопль, тенью пролетевший над крышами домов. Они вскочили из сугроба и бросились туда, откуда слышался крик и плач. Односельчане потянулись вслед за ними, побросав лопаты и позабыв про снег.

– Лекаря, скорее лекаря! Цвета, Цветочка! Доченька моя!

Веселина с непониманием рассматривала распластавшееся по снегу женское тельце. Цвета была их ровесницей, в прошлом году ей минула семнадцатая весна. Но сейчас бойкая девица, которая всегда привлекала внимание деревенских юношей своей красотой и силой, в судорогах каталась по снегу и кричала от боли. Вопли её были настолько истошными, что односельчане в ужасе закрывали уши руками – лишь бы не слышать. Руки Цветы покраснели от холода, но на запястьях и оголённом участке шеи виднелись черные следы, похожие на мелкую сыпь. Девушка дрожащими ладонями загребала ледяной снег и судорожными движениями забрасывала его себе за шиворот, словно пыталась остудить пылающую кожу. Но делала, по всей видимости, лишь хуже, а потому крики её постепенно переходили в скулёж и надрывный плач.

Лина хотела подойти ближе, но деревянный посох и строгий взгляд дедушки остановил её. Он осторожно приблизился к Цвете, отодвинув её перепуганную мать, и вгляделся в черную сыпь. Лицо его, и без того хмурое, сделалось мрачнее тучи. Веселина с детства видела, как он осматривал и лечил людей, но выражение ужаса на дне его карих глаз узрела впервые.

Дедушка обернулся к столпившимся вокруг него жителям, ожидавшим его вердикта, и сказал твёрдым, но полным невыразимого отчаяния голосом.

– Это не простая хворь. У неё на коже проклятые руны, – он бросил короткий взгляд на застывшую Лину, – волхвы нас с вами истребить решили.

Глава 3

Когда солнце поднялось над постоялым двором, а утренняя дымка разлилась по заснеженным полям, – они оседлали коней и двинулись вдоль тракта. Настороженный взгляд хозяина харчевни и его толстушки-жены провожал их удаляющиеся спины до тех пор, пока дорога не свернула в сторону леса. Ян, впрочем, не испытывал на этот счет опасений – пусть смотрят, раз уж так интересно. Больше его заботила собственная спина, которая ныла из-за жесткой кровати и постоянного сидения в седле. А также сонное лицо Вацлава, который был готов свалиться со своего гнедого коня в любую секунду.

Ночь у них, к несчастью, выдалась неспокойная. Озверевшая кикимора, о которой их забыл предупредить владелец постоялого двора, предприняла попытку задушить Звану во сне. Видимо, позавидовала её румяному живому лицу. Но Ян спал достаточно чутко, а потому успел среагировать, одним ударом прирезав озлобившуюся нечисть. А Вацлав подсобил. Но сон уже был неминуемо испорчен.

Звана, впрочем, общей усталости не разделяла – всю оставшуюся ночь она спала без задних ног. Словно и не пытались на её жизнь покуситься.

– Командир, а правда, что волхвы наслали на ту деревню смертельную хворь? Или княгиня снова сказала это, чтобы вас за живое задеть? – бодро поинтересовалась волхва, с любопытством оглядывая окрестности.

Они приближались к окраине Пряценского княжества, а потому местные виды не были особо живописными. Тёмные ели, высокие и мрачные, росли вдоль всего тракта, а впереди на несколько миль не виднелось ни единого домика. Лишь тот постоялый двор, который они оставили позади, да замшелая деревушка, названия которой он при всём желании бы не запомнил. А больше смотреть было и не на что.

– Откуда же мне знать, Звана? – ворчливо отозвался Ян. – Как приедем – разведаем. Тамошний лекарь утверждает, что да.

– Откуда лекарю знать, как выглядят проклятые руны, – хмыкнул Вацлав. – Для деревенщин нет разницы между волхвами или ведьмами. Не удивлюсь, если эти нечистые опять воду баламутят, а на нас вину скидывают…

Ян спорить не стал, лишь молча оглядел их и поправил свой тёмный плащ. В пути они провели около пяти дней, а выехали из Пряценска сразу, как только княгиня Братислава всучила ему письмо от старосты деревни. Взгляд у неё при этом был такой злорадствующий, будто смертоносная эпидемия, охватившая целую деревню, приносила ей больше радости, чем горя. Впрочем, учитывая гадкий норов этой женщины, Ян подобному удивлён не был. Скорее всего, она просто была рада очередной причине, оправдывающей её ненависть ко всему волховскому роду.

И что князь Ратимир в ней нашёл? Ян, конечно, князя уважал – и за боевую доблесть, и за доброту. Но вкус в женщинах у него был на редкость дерьмовый. Красота – дело, конечно, понятное. Но как её с таким характером мать-земля таскала на своём горбу, Ян до сих пор понять не мог. Да и не внушала княгиня ему доверия. Князь слёг с недугом ровно спустя три года, как взял её в жены. И вот уже несколько месяцев как с кровати встать не мог – ослаб уж слишком. Что-то незримое и неясное подтачивало его здоровье день ото дня, но никто не знал, как помочь. Поэтому пока что всеми делами княжества заправляла Братислава и политику, стоило признать, вела жестокую. Ян, конечно, определённые подозрения имел, но держал их при себе, потому что проклятой силы не почувствовал ни на князе, ни на его жене, ни уж тем более на их трёхгодовалом отпрыске.

До Берёзовки им оставалось всего ничего – миновать хвойный лес. Дорога обрывалась ровно у подходов к нему, словно предупреждала – дальше идти опасно. Но воинам Громового взвода опасность была родной сестрицей, с которой они делили хмель за одним столом. Снег захрустел под копытами их коней, когда они вошли в чащобу и спешились. Дальше скакать на лошади было неудобно.

– Стоять, – вдруг сказал Ян.

Все замерли, и Вацлав со Званой непонимающе огляделись – мрачный заснеженный лес окружал их со всех сторон. Стояла мертвецкая тишина, не шелестели даже иголки на елях. А ещё зверей слышно тоже не было. Поседевший Вадимир, который отправился с ними в поход для надёжности, лишь понимающе обнажил клинок, поймав взгляд командира. Он был старше и опытнее юных волхвов, а сражений повидал за свою жизнь едва ли не больше Яна, который занял руководящий пост не так уж и давно. Приближение угрозы Вадимир чуял за версту и знал, что опасность всегда приходила в те мгновения, когда наступала тишина.

– Сверху! – закричал он, и они едва успели пригнуться, когда с деревьев на них прыгнуло нечто огромное.

Пронзительный писк, напоминающий крик летучей мыши, разлетелся по округе, когда туша упыря рухнула в сугроб подле них. Испуганные лошади встали на дыбы. Ян выхватил клинок из-за пояса и отбросил от себя чудовище, которое по виду больше походило на эдакую помесь мужика с крысой. Голое белое создание с поджарым телом, под которым перекатывались крепкие мышцы, и мощными задними ногами скалило острые зубы и разглядывало их налитыми кровью глазами. Вытянутая уродливая морда заинтересованно повела носом, чуя свежую плоть. Чудище остановило свой взгляд на Зване и, обнажив здоровенную пасть, оглушительно запищало. Внутренности у них у всех содрогнулись от этого звука.

Упырь бросился на волхву, и она, вскрикнув от испуга, едва успела достать клинок из ножен. Мощным ударом её отбросило к дереву. Ян среагировал быстрее и ловко всадил меч промеж крупных торчащих лопаток, не позволив впиться острым зубам в женскую плоть. Другой рукой он обмотал шею монстра зачарованной цепью. Руны на ней засеребрились, как снег на солнце, и мертвец закричал от боли. Но беда, как известно, не приходила одна.

– Вацлав, оглянись! – закричал Ян, краем глаза замечая еще несколько теней, мелькнувших среди елей.

Юный волхв встревоженно обернулся, когда со спины на него прыгнул ещё один упырь. Эта особь была меньше первой, но ничуть не слабее, – она угрожающе клацнула зубами возле его лица. Вацлав с трудом, напрягая все мышцы, сбросил её с себя и, пользуясь секундной заминкой, сделал на руке небольшой надрез. Волховская кровь окропила снег и кожу чудовища. Юноша начертил руну прямо в воздухе – и пламя полыхнуло стеной. Упырь закричал и заметался по лесу, сбивая снег с веток. Огонь вредил ему куда больше, чем любая сталь и железо, а потому вскоре от воскресшего мертвеца остался лишь пепел, небрежно рассыпанный по промёрзлой земле.

– А ты всё лучше пользуешься рунами крови, мальчик, – воодушевлённо присвистнул Вадимир, протирая свой меч краями плаща. Упырь, набросившийся на него, валялся в сугробе, не подавая признаков жизни. – У тебя большое будущее! Того и гляди – Яна с его места потеснишь.

Вацлав смущённо зарделся, и веснушки на его щеках стали почти незаметны.

Прихрамывающая Звана лишь бросила обиженный взгляд ему в спину – завидовала, что не её хвалили. Соперничество для них было делом обыденным, почти даже семейным. Они росли вместе, тренировались вместе и ели практически из одной тарелки, а ещё знали точно – их наставника будут судить по их заслугам. Яна, который практически заменил им отца, они уважали и любили до беспамятства, а потому всегда старались показать себя перед ним во всей красе.

– Откуда в одном лесу столько упырей взялось? – непонимающе спросила юная волхва. – Они же обычно не собираются стаями. А тут сразу трое…

– Сперва убил их кто-то, а потом поднял, – равнодушно отозвался Ян, переворачивая кончиком сапога здоровенную тушу. – Гляньте-ка.

Они столпились вокруг мертвого чудовища, с удивлением оглядывая черную руническую вязь, которая тянулась вдоль его живота. Проклятые руны с давних времён относили к виду запрещённого колдовства, нехорошего и тёмного. С их помощью волхвы могли обращаться к силам Нави и черпать энергию мира мертвых, что позволяло им контролировать жизнь и смерть, рождение и перерождение. Ведьмы и ведьмаки, несмотря на то, что изначально являлись самыми обыкновенными людьми и не могли использовать руны, задействовали похожие средства – заклятия и заговоры. Просто для этих целей им ещё нужна была жертва – либо чья-то жизнь, либо чья-то кровь. Если они пренебрегали этим правилом, энергия мёртвых сжирала их изнутри, обращая людей в нечисть. Но даже волхвам, избранникам богов, за столь мощную силу приходилось платить высокую цену. Быть может, удел их был даже хуже ведьмовского.

Единожды начертав проклятые руны – теряешь рассудок навсегда. Именно безумием когда-то давно расплатился за свои преступления Радовид, решивший поиграть с силой мёртвых. А они, его потомки, расплачивались за это до сих пор.

– Значит, не врал лекарь деревенский – и правда волхвы их извести решили, – задумчиво проронил Вадимир.

– Что думаешь? Змееголовые или кто другой? – поинтересовался Ян.

– А другим, пожалуй, и незачем. Это дурачьё бестолковое до сих пор никак не уймётся. Тьфу!

Змееголовыми в народе называли последователей «Велесова братства», волхвов, которые не просто отринули княжескую власть, но и решились бороться с людьми методами жестокими и бесчестными. Когда закончилась Кровавая смута – колдовское племя разделилось на два лагеря, оказавшись на перепутье. Одни раскаялись за грехи Радовида, а потому присягнули на верность князьям, наложив на себя руны покаяния, чтобы больше никогда их божественный дар не мог никому навредить. Именно они первыми основали Громовой взвод, направленный на защиту людей от тёмных сил, которые заселили мир после смерти Радовида.

Но были и другие. Часть волхвов рассудила иначе – и до сих пор хранила в памяти тяжёлую обиду, которую нанесли люди их роду. Триста лет назад, тогда, когда все разрозненные ныне княжества были едины и существовали в мире и согласии, последний князь правящей династии, Яромир, испугавшись божественной силы, объявил на них охоту. Он истреблял селения, казнил всех несогласных и не щадил никого – ни детей, ни женщин. Возможно, тогда ему казалось, что если содрать с кровоточащей раны корку – боль уйдёт. Вот только многие из тех, кто ныне составлял число последователей «Велесова братства», не забыли эту тёмную страницу историю. И мстили за неё с особой жестокостью.

Ян, быть может, и не разделял их радикальных взглядов, но судить собственных собратьев ему было сложно. Зло и свет сосуществовали внутри каждого из них – просто выбирал каждый что-то своё. А истинно правильного пути никто не знал. Сам он волею судьбы оказался на противоположной стороне и, к сожалению, не всегда был уверен в том, действительно ли так праведны его действия, как вещают седобородые столичные жрецы.

– Если уж они решили натравить упырей, то, стало быть, очень не хотят нас здесь видеть, – задумчиво сказал Ян и поднялся. – Интересно всё получается. Ладно, надо сперва сжечь тела. Если опять поднимутся – проблем не оберёмся.

В путь двинулись лишь тогда, когда на снегу остался лишь сизый пепел. Из леса вышли они ближе к вечеру, когда солнце вновь спряталось за тяжёлыми облаками, роняя на землю вязкий мрак. Берёзовка располагалась в низине, а потому с возвышенности её можно было узреть целиком, как на ладони. Но первым, что бросилось в глаза, были не покосившиеся избушки, заваленные снегом, а дым, поднимающийся над селением. Горели погребальные костры.

Когда они приблизились к входу в деревню, им навстречу вышел старый сухенький старичок в длинной потрёпанной шубейке, в которой он терялся из-за её размера. В молодости, быть может, она ещё сидела на его крепких плечах ладно, но уж точно не сейчас. Глаза его, маленькие и серые, наблюдали за ними внимательно, но скорбь оставила в них свой неизгладимый след.

– Громовой взвод, стало быть? – проскрипел староста Берёзовки. – Проходите, будьте нашими гостями.

Однако во взгляде его не было и тени гостеприимства. Но они к такому за годы службы привыкли. Поймав опечаленный взгляд Званы, Ян ободряюще улыбнулся ей и первым последовал в деревню, минуя кособокие дома. На озлобленные взгляды местных жителей он внимания не обращал – пусть смотрят, раз так хочется.

В центре деревни догорала погребальная крада. Возле неё столпились плакальщицы, громко оплакивающие чью-то скоропостижную смерть. Очищающее пламя взмыло вверх, подобно их траурным слезливым голосам.

– Скольких за эти дни схоронили, староста? – поинтересовался Ян, отводя глаза.

– Пять девок, – сухо сказал старик. – Все молодые, незамужние. Эх, жить бы да жить ещё… И вот надо ж оно вам, колдуны эдакие.

Последние слова он сказал совсем тихо, будто про себя, и они предпочли сделать вид, что не слышали их. Старик привёл их к избе и стукнул пару раз в деревянную дверь.

– Чарушка, открывай! Волхвы княжеские приехали, – крикнул староста и добавил: – Пусть дочку твою осмотрят. Может, подскажут чего.

Из-за двери выглянула заплаканная женщина средних лет и, громко шмыгнув носом, махнула им заходить. Ян велел молодняку остаться снаружи, а Вадимира позвал с собой. Для верности. Хата выглядела скромно и бедненько, видно, что мужской руки в доме уже очень давно не было. Видать, хозяйка вдовой осталась с больной девчонкой на руках. Со стороны печки послышался сдавленный стон, и они аккуратно приблизились. Под ворохом шкур и одеял лежала девица, слабенькая и дрожащая, как увядший цветок, и жизнь едва теплилась в ней. Сухие обветренные губы её шевелились и бесшумно шептали что-то, а лицо, когда-то милое и румяное, было опухшим, усеянным черной сыпью. Дышала она еле-еле, будто бы каждый вдох ей давался необычайными усилиями.

Ян откинул с её шеи волосы, и не смог сдержаться – сморщился от отвращения. На белой женской коже виднелись проклятые руны. Оттого и запах в доме стоял характерный – мертвецкий. Девчонка жильцом, считай, уже не была. Осматривать здесь более было нечего – и без того ясно, чьих рук дело. Прав был лекарь.

– Только девицы болеют? – поинтересовался Вадимир у старосты, когда они вышли на улицу.

– Только девицы, – обречённо подтвердил он. – Некоторые ещё даже шестнадцатую весну свою не справили.

На Берёзовку медленно опускалась ночь, пахшая дымом и трауром. Староста неожиданно миролюбиво предложил им отдохнуть в небольшой избушке на окраине деревни, которая уже давненько пустовала. Вроде как бывший хозяин чем-то Домового так разозлил, что тот взял – да и удушил его. С тех самых пор никто к этому дому подходить не желал. Но волхвам, как говорится, нечисть домовая была роднёй кровной, плоть от плоти Велеса. А потому и бояться им было нечего.

Плотно поужинав едой, которую им пожаловал староста, они улеглись спать, предварительно растопив старую печь. Дом оказался хорошим, изнутри ухоженным. Видать, дух-покровитель и без хозяина неплохо о нём заботился. Но Яну не спалось. Сперва он долго таращился в потолок, считая балки и брёвна, а после не выдержал – вышел на улицу, накинув на плечи тёплый плащ. Сердце его было не на месте, но объяснить это странное чувство он не мог при всём желании. Оно настигло его сразу, как только они ступили в деревню, словно только и ждало его появления долгие годы.

Душа его бесновалась, стремилась куда-то, за кем-то, кого он в лицо никогда не видел. Но Яна это только сильнее раздражало, поэтому он бродил возле дома, как медведь-шатун, – такой же неугомонный и злющий. Спать хотелось невообразимо, но тело его было словно само не своё. Вдруг вдоль дороги скользнула чья-то тонкая тень в серой шубейке. Он замер и пригляделся, гадая, кому ещё не спалось в такое позднее время, но в окружающей темноте видно было плохо. Смутное подозрение кольнуло его сердце, и Ян устремился вслед за ночным незнакомцем. За мечом решил в дом не ходить – в случае чего ему хватит и рун.

Когда тонкая тень, опасливо оглядевшись, хотела было перелезть через покосившиеся ворота, чтобы не идти мимо чужих окон, он перехватил её за руку. Слабый женский вскрик прорезал ночную тишину. Ян буквально стащил незнакомку с забора и с интересом скинул с неё капюшон. Кудрявые вихри русых волос рассыпались по узким плечам, а карие глаза на милом лице уставились на него с возмущением. Но в их глубине мелькнул ничем неприкрытый страх.

– Ты ещё кто таков? А ну пусти меня! – недовольно зафырчала девица и попыталась вырвать своё запястье из цепкой хватки. – Пусти, кому сказано! Сейчас так закричу, что вся деревня проснётся и узнает о том, как волхвы княжеские к девкам деревенским пристают!

Ян слабо усмехнулся, чувствуя, как сердце в груди вновь заколотилось в отчаянном припадке. Он никогда прежде её не видел, но что-то внутри тянуло к ней с непреодолимой силой. Словно кусочек его души вдруг нашёл давно потерянную половину.

– Я на твоём месте на защиту людей не рассчитывал бы, волхва. Или скажешь – ошибаюсь?

Глава 4

В некоторых своих снах Лина смотрела на мир чужими глазами – в них её звали «Мира». Она говорила как «Мира», думала как «Мира» и вела себя как «Мира». Это чувство было странным и противоречивым, но, вопреки всему, не вызывало в ней отвращения или же внутреннего неприятия. Мира казалась естественным продолжением её души, её тела и чем-то удивительно родным и близким, несмотря на то, что они были разными, как ночь и день. Мира была светловолосой и сладкоголосой, похожей на маленькую певчую птичку, а ещё невероятно красивой. Её любили все вокруг: соседи, друзья и улыбчивый симпатичный юноша, который всегда ласково звал её «пташкой».

Лина видела его во всех своих снах, но никогда не слышали имени.

Он приходил на закате, когда солнце растекалось алой краской по зелёной траве. Он приносил ей полевые цветы, плёл венки и кружил на руках до тех пор, пока «Мира» со смехом не просила опустить её на землю. Лина привыкла к этому странному юноше и к щемящему чувству в груди, которое всегда возникало после пробуждения. Однако сегодня она очнулась от ужаса и слёз, которые жгли глаза.

Во сне её ласковая и нежная Мира умерла, а образ красивого молодца с глазами цвета весенней листвы окропился кровью. Лина видела, как рушились города, как полыхали деревни и умирали люди, вздымающие руки к небу в надежде на спасение. Лина видела полчища монстров. А ещё сгорбленную фигуру в черных одеждах и взгляд, горящий безумием.

И когда эти зелёные глаза, полные невыразимого отчаяния, обратились к ней – она проснулась. Подскочила на скрипнувшей постели в слезах, ощущая пустоту в месте, где должно было быть сердце. Голова разрывалась от боли, как и всегда после подобных видений. Но сегодня – особенно сильно. Она слабо заскулила, хватаясь за виски, рухнула обратно на кровать, надеясь заснуть. Но ничего не вышло. Боль не уходила, лишь становилась сильнее, а слёзы продолжали капать на подушку, пропитывая ткань солью.

Когда Веселина поднялась с кровати и тихонько оделась, стараясь никого не разбудить, чьи-то цепкие пальцы впились в рукав её шубы. Она обернулась – и голубые глаза Бакуни тоскливо сверкнули в ночном мраке.

– Не ходи, Лина, – тихо проронил Домовой, и в голосе его зазвучали слёзы. – Не ходи сегодня на улицу. Нельзя, плохо будет.

Лина бы и рада послушаться, лечь в теплую постель и забыться сном без этих проклятых сновидений. Но всё её естество вместе с заполошенным и глупым сердцем рвалось куда-то на улицу, в зимнюю холодную тьму. Она хотела на капище, хотела к идолу богини-матери Макошь, хотела, чтобы её ласковая сила подарила ей спокойную ночь без боли и слёз. Пусть Веселина проведёт её на улице, пусть её на утро занесёт снегом с головой, а односельчане потом за спиной назовут «юродивой». В пекло их всех.

– Прости, не могу, – виновато отозвалась она и, аккуратно высвободив руку, выскользнула за дверь.

Холод царапал её щеки снежинками, но Лина лишь натянула капюшон поглубже, пряча в нём кудрявые волосы. Она бежала окольными дорогами, стараясь миновать соседские окна. Жители Берёзовки были теми ещё сплетниками, а потому имя внучки лекаря опорочить бы не постеснялись. Веселине было всё равно на людские пересуды, но матушке и дедушке – нет. А расстраивать их почём зря не хотелось. Не виноваты же они, что она такая чудная у них уродилась. Не человек и не волхва – нечто странное и несуразное.

К окраине деревни добралась быстро, но через центральные ворота идти побоялась. Там недалече остановились княжеские волхвы, которых она вечером видела в окне. Светловолосый юноша с холодными серыми почему-то испугал её, а потому пересекаться с ним очень не хотелось. Мало ли, что он сделает, если узнает, кто она такая есть. Поэтому она аккуратно пробралась мимо одной избушки, утопая в сугробах почти по уши, и схватилась за торчащие доски. Эту часть деревенских ворот давно не чинили, но материалы подле неё валялись небрежной кучкой. И Веселине сейчас это было лишь на руку. Она, неловко покачнувшись, забралась на доски и схватилась за острые колышки – благо рост позволял. Хотела подтянуться и перелезть через ворота, но вдруг услышала за спиной торопливые шаги – и чья-то сильная ладонь беспардонно стащила её на землю.

Лина не сдержалась и вскрикнула от испуга, тут же прокляв себя за это. Но когда взгляду её предстал тот самый волхв из Громового взвода, у неё невольно спёрло дыхание от страха. Он высился над ней широкоплечей горой, и в серых глазах было что-то холодное и острое, как лезвие меча.

– Ты ещё кто таков? А ну пусти меня! – она отчаянно задёргалась в его крепкой хватке. – Пусти, кому сказано! Сейчас так закричу, что вся деревня проснётся и узнает о том, как волхвы княжеские к девкам деревенским пристают!

Незнакомец вдруг посмотрел на неё со странным весельем во взгляде и сказал то, отчего сердце её больно ударилось о рёбра.

– Я на твоем месте на защиту людей не рассчитывал бы, волхва. Или скажешь – ошибаюсь?

Лина замерла и притихла, сделалась меньше в одно мгновение. Мысли метались в её голове, как перепуганные пчёлы.

– Ты такими обвинениями не кидайся, упырь неотёсанный, – напряжённо сказала она. – Думаешь, можешь приехать сюда и безнаказанно невинных людей обвинять в колдовстве? Да ты…

– Невинные люди по ночам зимой не бродят. А честные – через заборы не перелезают, – со смешком отозвался воин, и в сером взгляде сверкнула сталь. – Я чувствую твою силу, девочка.

Он вдруг грубо развернул её и дёрнул на себя, так, что спиной она упёрлась ему в грудь. Веселина забилась в его руках, как пташка, пойманная в клетку, и не знала, что хуже, – кричать или же молчать. Волхв без стеснения откинул её тяжёлые от снега волосы и отодвинул край шубы, обнажая заднюю часть шеи.

– Будешь дергаться – цепью свяжу.

Лина испуганно замерла от угрозы в голосе и вздрогнула, когда ледяные пальцы юноши скользнули по её шее. Мурашки тут же пробежались по её телу, как потревоженные цыплята. И не ясно, было ли то от ужаса или же от странно-знакомого чувства, из-за которого сердце вновь отчаянно забилось в груди. Она не успела осознать происходящее до конца, когда крепкие мужские руки разжались – и ей позволили выскользнуть на волю.

Волхв выглядел несколько растерянным и, окинув её непонимающим взглядом, тихо проронил:

– Так ты не из «Велесова братства».

Веселина взбешенно сжала зубы и, зачерпнув горсть снега, совершенно бесстрашно бросила ему в лицо. В ответ же получила искреннее удивление в серых глазах. Вот, значит, что он искал на её шее! Какими бы дремучими не были жители Берёзовки, но о зверствах последователей «Велесова братства» слухи доходили даже до них. Чего только они не творили – целые города истребляли, сёла потехи ради сжигали, монстров плодили. И у каждого из них были метки на загривке в виде четырёх змеиных голов. В простонародье символ звали Змеевиком, и из-за деяний Змееголовых за ним, к сожалению, закрепилась дурная и пугающая слава.

– Не смей меня к этим извергам причислять, – зашипела Лина и холодно добавила: – А ежели волхву княжескому так интересно, куда я на ночь путь держала, то скажу, так и быть. На капище богини Макошь сходить хотела. Или нынче и это запрещено?

Незнакомец отвёл взгляд, скрывая мелькнувшую в нём вину. По всей видимости, её разозлённый вид застал его врасплох. Но он тут же, одумавшись, приосанился и, сложив руки на груди, с подозрением поинтересовался:

– Так значит, своё происхождение ты больше не отрицаешь. А до этого чего ерепенилась?

– Не отрицаю, потому что моё происхождение объяснить сложнее, чем осознать, – отозвалась Веселина, глядя на него исподлобья. – Я не волхва. И не человек. Никто из них.

Воин замер и окинул её внимательным серым взглядом, в котором читалось неверие. Он наклонился к ней так, чтобы лица оказались на одном уровне, и усмехнулся.

– Врёшь, – сказал волхв. – Полукровки не рождались со времён смерти Радовида. Ни один человек не захотел бы связать свою судьбу с волхвом.

– За себя говори, а других не приплетай, – ощерилась Лина и вдруг добавила, непонятно зачем: – Я видения вижу. Не знаю, простые ли это сны или же что-то большее. Но от них голова болит, а легче становится только на капище. Потому туда и шла.

Веселина не понимала, почему вдруг решилась открыться этому незнакомцу. Может быть, она впервые в жизни нашла того, кто мог бы понять одну половину её противоречивой натуры, а может быть, что-то в глубине души просто отчаянно тянулось к нему. От него веяло силой, которая способна ломать чужие шеи и крошить кости, и это внушало лёгкий страх. Но ещё – интерес. К тому же, сейчас она была в невыгодном положении, а потому утаивать от него правду – глупое решение.

– Если ты не врёшь мне… И в действительности являешься ведающей, – задумчиво проговорил волхв. – Значит у тебя редкий дар. Волхвы, способные видеть сквозь время и пространство, давно не появлялись на свет. По крайней мере, так мне говорили старейшие. Получается… ты у нас девочка особенная?

Он вдруг повеселел и, улыбнувшись, внезапно предложил:

– Ну, раз уж мы оба не спим, то, быть может, сходим вместе на капище? Заняться мне нечем, а ты девица презабавная.

– А ты мне там зачем? – ворчливо брякнула Лина. – Я тебе не скоморох – развлекать шутками и анекдотами не буду.

Юноша разочарованно пожал плечами и, поправив свой плащ, демонстративно развернулся. Но перед этим нарочито раздосадовано сказал:

– Ну, тебе виднее. Только вот мы когда через лес ваш ехали – на целую стаю упырей наткнулись, – он невинно улыбнулся. – Ты там аккуратнее, а то мало ли чего.

У Веселины от ужаса волосы на затылке дыбом встали. Она никогда настоящих упырей не видела, но некоторые охотники иной раз рассказывали страшные сказки о свирепых чудовищах, которые пили людскую кровь, а после жрали и голодали тела. Поговаривали, что они настолько уродливы, что от одного их вида можно было отправиться к праотцам.

– Погоди-ка! – встревоженно пролепетала она и торопливо схватилась за плащ. – Может… может, ты со мной всё-таки? Я тут подумала, что вместе будет веселей. Да и теплее. Ну, вдвоём.

Последняя фраза прозвучала как-то уж дюже неприлично, поэтому Лина смущённо спрятала глаза, не желая видеть лукавую ухмылку на мужском лице. Она лишь дёрнула его за полы плаща и нарочито небрежно поинтересовалась:

– Ну, так что, пойдёшь или нет? Решай скорее, голова болит.

– Чудная ты, однако. Ладно, пойдём.

До холма, на котором располагалось капище, они шли в неловкой тишине. Веселина тревожно оглядывалась по сторонам, впервые в жизни испытывая страх перед темнотой. Раньше она часто бегала на капище по ночам, особенно жарким летом, когда спалось там хорошо и сладко. Но теперь ей казалось, что всюду маячили какие-то жуткие изломанные тени, которые хотели выпрыгнуть на неё из густых ельников. И Лина не могла спрятать свой очевидный испуг даже под насмешливым взглядом волхва.

– А тебя как звать-то? – вдруг поинтересовался он, когда они стали взбираться на холм, пытаясь нащупать под глубокими сугробами дорожку. – Меня Яном мать нарекла.

– Веселина, – тихо отозвалась она и громко ойкнула, когда нога по колено увязла в снегу. – Вот зараза…

– Что-то невесёлая ты какая-то для такого имени, – засмеялся Ян и одной рукой вытащил её из сугроба.

– Уж извините, какая уродилась!

Как-то так они и подошли к капищу, минуя деревянные колья, служащие заграждением. Когда их взгляду предстал нежный лик богини Макошь – они оба в немом почтении склонили головы. Её величественное изваяние смотрело мимо них, на восток, туда, откуда утром поднималось солнце, а на ладонях у неё был изображен знак засеянного поля.

– Прости, что тревожим тебя ночью, прядильщица судьбы Макошь, – тихонько сказала Лина и присела подле алатырного камня, куда обычно подношения складывали. – И не гневайся на нас.

Ян умостился рядом с ней. На капище было теплее, чем за оградой, и Веселина восприняла это за знак свыше – великая мать не против их общества. Богиня, наверное, уже привыкла к её ночным визитам, а потому не злилась тому, что в этот раз она не соизволила принести ей хоть какое-нибудь подношение. Зато мужика, как говорится, привела. Нехорошо как-то вышло.

– И часто ты сюда ночью ходишь? – вдруг поинтересовался волхв.

– Всегда, когда снится что-то странное. Голова в такие моменты обычно болеть начинает, а здесь чуточку лучше становится, – сказала Лина и поинтересовалась: – А вы узнали что-нибудь про хворь? Как лечить-то её?

Ян невесело хмыкнул, дёрнув уголком губ, и покачал головой. Стало быть, ничего они пока не узнали.

– Думаю, без Змееголовых здесь дело не обошлось, – задумчиво проронил он. – Поэтому мне бы помощь твоя не помешала, невесёлая Веселина.

Лина, резко очнувшись от дрёмы, раздражённо зачерпнула горсть снега и предприняла отчаянную попытку забросить его за чужой шиворот. Но Ян, видать, чего-то такого от неё и ожидал, а потому поймал тонкое запястье без труда. Так и сидели они: он улыбался, как дурак, а она пыхтела от злости, как недовольная курица.

– Невесёлая Веселина тебе помочь ничем не может! – наконец, рявкнула Лина и вывернулась из хватки. – Из меня боец слабый. Я только ворожить умею с помощью рун, но это так, безделица.

– А ты мне не для боя нужна, – ухмыльнулся Ян и легонько дёрнул её за торчащее ухо. – Хочу, чтоб ты помогла мне разузнать кое-что. Кем была первая заболевшая девушка?

– Цвета, дочка охотника нашего местного, – сказала Веселина. – Я её знала, хорошая девица была. Слова дурного о ней не скажу.

– О ней и не надо. В окружении у неё был кто-нибудь странный? Может быть, в видениях тебе что-нибудь являлось?

Лина задумчиво склонила голову к плечу – и вдруг вспомнила. За ночь до того, как о неведомой хвори стало известно жителям Берёзовки, она видела сон. Он был нечётким, мутным и грязным, как болотная жижа, но в нём она ясно видела мужскую оголённую спину, исполосованную шрамами, и сгорбленную фигурку на снегу. Только теперь Веселина поняла – эта светловолосая девица из сна была Цветой. Её видение накладывалось на реальность с удивительной точностью – и было почти неотличимо. Неужели и правда она во снах она будущее узреть могла?..

– Я видела. Видела! – распахнув в удивлении глаза, сказала Лина. – Я видела Цвету в своём сне за ночь до того, как она заболела. А ещё там был мужчина… Но его лица не помню, не разглядела. Помню только, что он обнимал её, а на загривке у него…

Она запнулась, но Ян понял её без слов.

– Значит, всё-таки «Велесово братство» постаралось, – он устало вздохнул, и в серых глазах мелькнуло отчаяние. – Когда же это кровавый цикл прервётся? Люди истребляют волхвов, волхвы истребляют людей. Неужели это никогда не прекратится…

Веселина робко взглянула на него, и впервые за эту ночь не захотела язвить и огрызаться. Ян выглядел утомлённым, уставшим от вечной охоты и борьбы. Его лицо принадлежало юноше и было необычайно красивым, но сейчас казалось старше своих годов. За свою жизнь он, пожалуй, видел столько ужаса и крови, сколько ей не снилось даже в самых страшных кошмарах. Раньше она считала Громовой взвод предателями, которые отринули своих братьев и сестёр, променяв их на княжеское покровительство. Но, быть может, всё было не так однозначно, как ей сперва казалось…

Сон, вызванный тяжёлыми размышлениями, сморил её, и Лина, незаметно для себя, уснула. Уставшая голова накренилась и уткнулась в чужое крепкое плечо. В обычной ситуации это непременно смутило бы её, но уж точно не сейчас. О собственном бесстыдстве она, пожалуй, подумает, когда солнце взойдёт на небосклон.

Глава 5

Этой ночью Ян спал тревожно, а во сне видел лишь обрывки воспоминаний. Они были мутными, как стоячая вода, и смердели кровью, как вся его жизнь. Ему снился Сорочий лес, тёмный и пугающий, снился мёртвый мальчишка с опустевшими голубыми глазами, снилось морщинистое лицо старейшего, который ласково гладил его по светловолосой макушке. И снился он сам, покрытый грязью с ног до головы, с окровавленным мечом в ладони.

Ян открыл глаза, когда занимался рассвет, и лучи холодного зимнего солнца ласково коснулись деревянного изваяния берегини. Он судорожно выдохнул и провёл ладонью по лицу, стряхивая с себя остатки кошмара. Сны он видел редко, а вспоминал о былом – и того реже. Но в эту ночь всё смешалось в нечто неясное, угрожающе-реалистичное. Быть может, всезнающая Макошь, прядильщица чужих судеб, хотела что-то сказать ему, раз послала эти видения подле своего идола? Его великие предки-волхвы бы поняли её знак, но Яну уже давно были неведомы неясные и размытые божьи промыслы.

Зато сладко сопевшая на его плече Веселина, судя по всему, ведала больше, чем говорила. Он скосил на неё взгляд и вгляделся в девичьи черты, пытаясь найти в них ответ на все свои вопросы. Девочка-полукровка, девочка-ведающая… Разумеется, он верил лишь половине. О своём происхождении она вполне могла и соврать, уж слишком маловероятным и неправдоподобным был такой расклад. Человек и волхв – звучало странно, даже глупо. Но, быть может, чувства и веление сердца не всегда подчинялись голосу разума. Такую вероятность отметать он не смел.

Что уж говорить – Ян сам себя перестал понимать с тех пор, как встретил эту юродивую девчонку. Рядом с ней что-то спящее внутри него шевелилось потревоженным зверем и толкало на странные поступки. Впрочем, едва ли сейчас это было худшей из всех его проблем. Нужно было возвращаться в деревню, чтобы подробнее расспросить старосту о Цвете и, быть может, выяснить что-то о личности мужчины со Змеевиком на загривке. Хотя эту задачу он хотел поручить своей невольной ночной спутнице. Если она, конечно, согласится помочь.

Ян хитро усмехнулся. Несколько сонных воробьёв, усевшихся на колья ограды, почуяли неладное и торопливо улетели прежде, чем он прочистил горло и крикнул во всю мощь:

– Веселина, упыри! Бежим скорее!

Веселина подскочила на месте, перепуганная до смерти, и осоловело заозиралась, поднимая руки в защитном жесте. Видимо, выискивала тех самых упырей. Когда сон окончательно схлынул с неё, она медленно повернула голову в его сторону – и в карих глазах полыхнул совершенно праведный гнев.

– Совсем дурак, что ли?! – рявкнула девица и со всей силы ударила его в плечо. Впрочем, он даже не шевельнулся. – Нормально разбудить никак не мог? Разрази тебя Перун!

– Просто у тебя лицо смешное было во сне, – невинно улыбнулся Ян, поднимаясь со снега. – Вставай, в деревню пора возвращаться. Или хочешь, чтобы тебя потом родня с собаками по всему лесу искала?

Веселина на удивление спокойно пожала плечами и, поднявшись, равнодушно отозвалась:

– Дедушка знает, что если я не дома, то здесь. А матушка… Ну, побранит чуток, быть может. Но это ничего, – она вдруг поглядела на него внимательно и спросила: – А ты обещаешь не выдавать меня? Ну, когда в деревню вернёмся. Сам знаешь, люди не очень нас жалуют… Вам-то сказать в лицо не осмелятся, а меня и мою семью могут…

Веселина вдруг смолкла, не став доводить мысль до конца. Ян усмехнулся и, окинув взглядом священное изваяние, сказал:

– Перед ликом берегини Макошь клянусь. Пусть она накажет меня, если нарушу своё слово.

Она кивнула и слегка потёрла замёрзшие ладони друг об друга – утром мороз стал крепче, чем был ночью. Или же милостивая Макошь так демонстративно указывала им на выход. Всё-таки гостеприимством её злоупотреблять не стоило. Они двинулись к видневшимся вдалеке избам, утопая в сугробах. Ян едва сдерживал смех, с высоты своего роста поглядывая на кудрявую макушку, которая зло фыркала на снег и уходила в него чуть ли не по уши. Он, конечно, помогал ей всеми силами, но наблюдать за этим уморительным зрелищем было в разы интереснее. А казалось, он уже и забыл какого это – смеяться.

Окутанная дымкой траура деревня постепенно пробуждалась ото сна, и местные медленно вылезали наружу, неповоротливые и угрюмые, как сонные пчёлы. Таиться от них теперь было бесполезно. Они поглядывали в их сторону с подозрением, и Ян видел – Веселине страшно. Людские предрассудки – вещь жуткая. Особенно в то время, когда смерть ходила от дома к дому, выбирая тех, кто следующим отправится с ней в мир мёртвых. Он бросил раздражённый взгляд на молодца, который волком глядел на смущённую Веселину, и незаметно коснулся её спины.

– Жених твой? – спросил он с нарочитым пренебрежением.

– Сын соседский, – тихо отозвалась она. – Дурак тот ещё, ходит за мной вечно. Не нравится он мне.

Ян легонько подтолкнул её, уводя с дороги, и скрыл хрупкую фигуру от чужого взгляда спиной. Защищать девиц в беде ему было несвойственно, на самом-то деле, но для Веселины он мог ненадолго стать праведником. О причинах такого поведения ему, конечно, задумываться не хотелось.

– На этот счёт не переживай, я разберусь, – спокойно сказал Ян и добавил: – Помоги мне разузнать что-нибудь о том мужчине, которого ты видела во сне. Поспрашивай у подруг, бегала ли Цвета к кому-нибудь ночью? Или, может, влюблена была?

– Помогу, знаю, у кого спросить можно, – она задумчиво глянула на него. – Ты сына соседского не стращай только. Он дурной просто, но ничего плохого никогда не делал.

– Само милосердие, – хмыкнул Ян. – Я подумаю, а теперь иди. Найти меня, в случае чего, сможешь.

Веселина кивнула на ходу и рванула в сторону дома, игнорируя пристальные взгляды односельчан. Удивлёнными они не выглядели – значит, часто она так поутру возвращалась. Но вот то, что её заметили в обществе княжеского волхва – было плохим знаком. Дурную молву могли распустить, подозревать начать. Ему такой судьбы для девчонки со смешным именем не хотелось бы. Ян провожал её взглядом до тех пор, пока худощавая фигурка в шубе не скрылась за дверью избы. И не он один, как оказалось. Ян угрожающе улыбнулся черноволосому юноше, который околачивался за калиткой соседского дома, и поднял бровь в немом вопросе. Паренёк глянул на него недовольными тёмными глазами, но сдался первым, с угрюмым видом захлопнув за собой входную дверь. Княжеских волхвов полагалось бояться – и не зря. Использовать руны против мирных людей им, конечно, было нельзя, но кулаками показать зазнавшимся соплякам их место – зазорным не считалось.

Товарищи встретили его удивлёнными и встревоженными взглядами. Заполошенная Звана, судя по всему, уже оббила все ближайшие пороги, пытаясь выяснить, куда запропастился их командир.

– Ты куда на ночь глядя умотал, Ян? – поинтересовался Вадимир, окинув его внимательным взглядом. – К девкам что ли деревенским бегал…

– Типун тебе на язык, старый, – хмыкнул он, удивляясь его проницательности, и вошёл в тёплую избу. – Зато узнал кое-что интересное по поводу того, кто хворь мог навести на Берёзовку. Я к старосте схожу, Звана и Вацлав пусть у местных поспрашивают, есть ли в деревне мужчина, у которого вся спина в шрамах. А ещё – пропадал ли кто из деревенских до того, как стало известно о болезни.

Ян бросил серьёзный взгляд на Вадимира и, прикрепив меч к поясу, добавил:

– Тебе, Вадимир, самое сложное. Сходи в лес и поищи следы. Но далеко не ходи.

– Думаешь, в деревне его уже нет?

– Уверен в этом, нет у него причин околачиваться здесь. Но убедиться стоит.

На том и порешили. Наскоро перекусив холодной кашей и хлебной горбушкой, они разошлись. Староста встретил его с нарочитым радушием, но Ян видел – в глубине его глаз крылась неприязнь и подозрение. Про Цвету он сказал мало, вскользь, будто боялся тревожить покой мёртвой девушки. Но, как выяснилось, ухажёр у неё был – причём не один. По крайней мере, так люди говорили. Девица, судя по всему, было до внимания охочая и крайне любвеобильная. Но кого-то конкретного староста так и не выделил, посоветовав сходить к её матери.

– Вы только аккуратнее, – напоследок сказал старик. – Она после того, как дочурку схоронила, совсем умом тронулась. Зла на неё не держите, беда у бабы, что поделать.

Яну до чужой беды дела, в общем-то, не было никакого, но к сведению он эту информацию принял. Открыли ему, правда, со стука десятого – взлохмаченная женская голова высунулась из дома, и Ян почувствовал запах хмеля. Людское горе часто пахло именно так. Женщина окинула его равнодушным взглядом с ног до головы и проскрипела неприятным низким голосом:

– Чего тебе надо?

– Про дочь твою разузнать, – спокойно отозвался Ян. – С кем в последнее время она виделась чаще всего? Может, влюблена в кого Цвета была?

Имя погибшей дочери, видимо, стало для неё призывом к действию. Обезумевшая женщина, резко распахнув скрипнувшую дверь, кинулась на него и закричала. Да так, что в ушах зазвенело:

– Вы волхвы проклятые! Вы мою Цвету извели, вы её отняли у меня! Не прощу, не прощу, не прощу! В пламени вам гореть всем, нечисть поганая!

Ян отбросил её от себя одним движением, но силы случайно не рассчитал. Она рухнула прямо в снег и, не сумев подняться, зашлась в рыданиях. Если бы у него было время скорбеть, он, несомненно, поскорбел бы вместе с ней. Но такой роскоши, как сострадание к чужим людям, у него, к сожалению, давно в сердце не водилось. Ян раздраженно вздохнул и потянулся к распластавшейся женщине, желая встряхнуть её и привести в чувство, но чьи-то тонкие пальцы сомкнулись на его локте, утягивая в сторону.

– Погоди, не трогай её, – проронила запыхавшаяся Веселина. – Видишь же, пьяная она – ничего толкового не скажет. Зато я скажу.

Он окинул её удивлённым взглядом, и с усмешкой поинтересовался:

– Ну, валяй, невесёлая Веселина. Что ты узнала?

– Сплетни девичьи разносятся быстрее любых слухов. Подруга одна сказала, – она понизила голос. – Сказала, что Цвета по ночам к Буслаю бегала. Он помощник жреца нашего деревенского, часто помогал ему во время ритуалов на капище. Вроде как прошлой зимой его охотники наши в лесу нашли, совсем измождённый был. От волков убегал, и из-за этого всю спину себе подрал… С тех пор говорил, будто бы память отшибло. Не знаю, он ли тот, кто тебе нужен, но других вариантов и нет…

– Веди, – сухо отозвался Ян и ощутил, как кровь вскипела в жилах. Добыча была близка как никогда.

Изба Буслая стояла на окраине, неухоженная и мрачная, как восставший из мира мёртвых покойник. Неприятно скрипнула старая калитка, хрустнул снег под ногой. Ян опустил руку на эфес меча, а другой резко распахнул входную дверь – громкое карканье и шорох крыльев оглушили его на мгновение. Из дома вдруг вылетел крупный ворон, глаза которого горели, словно пламя. Он взмыл вверх, широко раскрыв длинные чёрные крылья, и вдруг спикировал на него – целился острыми когтями прямо в лицо. Веселина коротко вскрикнула, но Ян поймал птицу одной ладонью и без труда свернул тонкую шею.

Волхвы из «Велесова братства» всегда держали воронов в качестве домашних питомцев – чтили память предков, которые в древние годы считали их хранителями тайн мироздания. Сказывали, что они будто бы владели даром прорицателей и помогали волхвам и жрецам узреть божественные знаки.

Вот только чем старее становился мир, тем больше он убеждался в том, что птица – это всего лишь птица.

– Хороший он подарок нам оставил, – ухмыльнулся Ян и, отбросив от себя мёртвую птицу, вошёл в дом.

Как и ожидалось, хозяина нигде не оказалось – а в доме всё было перевёрнуто с ног на голову. И неясно для чего это сделано – то ли уходил Буслай в такой спешке, что ронял всё подряд из рук, то ли намеренно так сделал, чтобы скрыть следы преступления от охотника, идущего за ним по пятам. Ян прошёлся взад-вперёд, оглядел холодную печь, которую не топили уже, как минимум, дней пять. Стало быть, сбежал он ещё до их прибытия, но ни одна деревенская рожа не соизволила им об этом сообщить сразу. В маленьких селениях быстро сплетни разносились – не могли они его пропажу не заметить. Простынь на постели была смята, по столу разбросаны какие-то травы и ягоды. Ян заинтересовано пригляделся.

– Шиповник…

– Из него зелье любовное делают вроде как.

Он обернулся в сторону Веселины, которая пугливо озиралась по сторонам. На его вопросительно поднятую бровь она, смутившись, торопливо пролепетала:

– Я не для себя, я для подруги делала. Я ведь говорила, что ворожить умею. Не преступление же совершила, в конце концов…

Ян усмехнулся, почему-то успокоенный её словами, и небрежно бросил алую ягоду на стол, заметив на лавке следы засохшей крови. Любовные зелья готовили, как правило, на полную луну. Если память ему не изменяла, это было не так уж и давно. Но кровь в ворожбе не использовалась – это он знал наверняка. Буслай мог хитростью опоить Цвету любовным зельем, привязать к себе чувствами, а ночью, когда она забылась крепким сном, начертать на её шее проклятые руны. Наутро ничего не подозревающая девушка разнесла заразу по всем своим подружкам. И, видимо, хворь была особенная – действовала не на всех, только на молодых и незамужних.

Ещё раз внимательно всё оглядев, Ян вышел на улицу и с наслаждением вдохнул свежий воздух. Уж слишком в брошенной избе было душно и смердело грязным, чёрным колдовством.

– Ты же поймаешь его, Ян?

Он глянул на Веселину, которая встревоженно топталась подле него. Во взгляде у неё было что-то скорбное и печальное.

– У меня близкая подруга заболела, – сказала она и шмыгнула носом. – Скажи, если ты поймаешь Буслая – хворь тоже исчезнет?

Ян не любил врать и давать ложную надежду тем, кто отчаянно в ней нуждался. Пусть горькая правда губительна, но боль от неё – временное испытание, которое должен был пройти каждый, чтобы отпустить прошлое. Заболевшие уже не излечатся от дурного колдовства – дни их уже сочтены. Но кудрявой девчонке с забавным именем и излишне серьёзным лицом почему-то впервые хотелось соврать, поправ свои принципы.

– Да, исчезнет.

За эти слова он, пожалуй, ещё заплатит с лихвой, но всё это будет потом – не сейчас. Ян с усмешкой щёлкнул её по носу напоследок и посоветовал идти домой. Ему же предстояло заняться более грязной работой. Вадимир по ощущениям уже должен был вернуться, однако никто из них не видел его с тех пор, как он скрылся в тени ельников. И здесь оставалось два варианта: либо он нашёл что-то стоящее, либо он… мёртв. О худшем думать, конечно, не хотелось. Но Громовому взводу не привыкать оплакивать товарищей – это тоже в какой-то степени было частью их долга.

Звана и Вацлав провожали его в лес взглядами, полными страха. Бороться с нечистью – одно дело, но бороться с собственными собратьями – другое. Он не мог взять их с собой, потому что неопытные волхвы стали бы ненужной жертвой, брошенной на растерзание воронам. А Ян жертв предпочитал по возможности избегать. Ели, чёрные и высокие, тянулись по обеим сторонам от него, заслоняя собой свет. Чем глубже он заходил – тем сильнее сгущался мрак.

Он замер, когда аромат крови вперемешку с проклятой энергией долетел до него. Ян доверился своему чувству и, заранее вытащив меч из ножен, поспешил в нужную сторону. Долго идти не пришлось – перед глазами вдруг возникла полуразрушенная изба, старая и сгнившая уже до основания. Он присел у одного из деревьев, окружавших её, и разглядел символ в виде тонкой, выцарапанной ножом, ломаной линии. Такую руну использовали, чтобы сокрыть что-то от чужого взгляда, спрятать. И, по всей видимости, кто-то опытный уже развеял чары.

– Вадимир, – прошептал Ян и почувствовал, что запах крови стал сильнее.

Он бросился к дому, но тот оказался совершенно пустым. Рядом обнаружилась засыпанная снегом землянка – со стороны её было сложно заметить. Ян использовал колдовской огонь, чтобы растопить сугроб и добраться до двери. Разбухшее от влаги дерево открылось с трудом и мерзко заскрипело. Он торопливо протиснулся внутрь – и его встретил длинный тёмный коридор. Помещение оказалось больше, чем он предполагал сначала – но впереди уже виднелось пламя свечей. Их оставили специально, в отместку ему, чтобы вид открывался живописный.

Сгорбленное тело Вадимира сидело в центре комнаты, склонив колени, словно его товарищ перед смертью пытался вымолить у кого-то прощение. Бледное лицо и обескровленные губы не давали усомниться – его верный друг, множество раз спасавший ему жизнь, мёртв.

На земляной стене за спиной мертвеца кровью были нарисованы четыре змеи, опоясанные кругом. Змеевик – один из символов Велеса.

– Ты следующий, предатель.

Глава 6

Веселина никогда не боялась леса – он с ранних лет был для неё вторым домом. Всё своё детство она провела там, собирая вместе с дедушкой по весне всевозможные травы и цветы для лекарственных настоек. Он ей объяснял, какие нужно, а она искала и выкорчёвывала все подряд, с гордостью демонстрируя потом свою находку. Впрочем, зачастую она таскала деду одну лишь лебеду и прочие сорняки, от которых толку было мало. И, к счастью, он её не осуждал.

Но сегодня родные ели казались ей жуткими, таящими в своей глубине неведомую опасность. Хотя, наверное, дело было в зиме – в этом году она выдалась особенно лютой. Неужели прогневалась на них за что-то Марена, владычица вьюг и холодов?..

Лина с тревогой смотрела на небо, залитое закатным огнём, – княжеский волхв до сих пор не возвращался. Даже фигуры его вдали не виднелось. Она упорно гнала от себя мрачные мысли прочь. Ян казался сильным и умелым воином, который наверняка прошёл множество битв за годы службы в Громовом взводе – всё-таки слава о них гремела в разных уголках княжества. Поэтому он обязательно вернётся в деревню с пойманным преступником в руках. Веселина не думала о том, что беспокоиться о человеке, с которым она едва ли знакома день, было странно. Глупое сердце не слушало голос разума и тревожно ныло в груди. Чувствовало что-то неладное.

Но вряд ли Лина могла как-то на это повлиять.

– Люба! Люба! Выгляни на минутку! – пару раз стукнув о ставни, сказала она и воровато оглянулась. Хотелось верить, что никто чужой её здесь не увидит.

В доме что-то зашуршало и громыхнуло, а после в окне показалось веснушчатое девичье лицо. Но в нём более не было прежней весёлости и жизни. Казалось, Люба иссохла за пару дней, постарела лет на двадцать, утратив и молодость, и красоту, и силу. Её зелёные глаза оглядели Лину с видимым неудовольствием – в их отношениях тоже многое изменилось за этот короткий срок.

– Я же велела не приходить больше, – сухо сказала Люба. – Что тебе нужно? Снова сплетни собираешь?

– Нет, – робко отозвалась Лина. – О твоём самочувствии справиться хотела. Как… ты?

Люба дёрнула губами, но улыбка получилось надломленной, горькой. Всё её девичье лицо вдруг скривилось от боли, а в светлых глазах полыхнуло что-то злое, отчаянное. Она глянула на неё с высоты окна и едко выплюнула:

– Как я? А сама как думаешь, подруженька? Из-за таких… таких, как ты, я сестру свою оплакиваю по сей день. А не ровен час, как за ней же отправлюсь!

Веселина в страхе отвела глаза, не имея ни сил, ни смелости смотреть на неё. Дружба, которую она прежде считала неприятной ошибкой, рождённой её неуместной жалостью, стала вдруг занозой, застрявшей в сердце. Лина не хотела отрицать – она привязалась к улыбчивой рыжеволосой девчонке, привязалась так, что отвязываться не хотела, несмотря ни на что. Но когда Люба смотрела на неё таким ненавидящим взглядом – у неё не оставалось выбора.

– Прости. Прости, – тихо проронила она и дрожащей ладонью протянула небольшой мешочек с травами. – Возьми, дедушка передал. Облегчит боль, если заварить в кипятке…

– Себе оставь свои подачки!

Веселина дёрнулась от её громкого голоса и от удара по руке. Мешочек с тихим шелестом рухнул в снег. Она беспомощно взглянула на согнувшуюся от резкой боли Любу, на лице которой стали появляться чёрные уродливые пятна. Некогда красивая девица тлела на глазах, умирала по крупицам, медленно и мучительно. Ей вдруг стало трудно дышать – вина застряла в горле рыбьей костью.

– Проваливай и больше никогда сюда не приходи! – рявкнула из последних сил Люба и с грохотом захлопнула ставни.

Но её болезненные стоны и крики Лина слышала даже отсюда. Она смахнула пару слезинок, которые так и норовили скользнуть по щекам, и подобрала со снега мешочек с травами. Если не получилось отдать лично, то она найдёт способ передать его с дедушкой или с матерью. Может, хотя бы так эта упрямица согласится чуточку облегчить свою ношу. Веселина шмыгнула покрасневшим носом и направилась прочь от дома подруги. Бывшей уже, впрочем. Она моталась по деревне, как неуспокоенный дух, и чувствовала себя такой бесполезной, что на глазах невольно застывали слёзы. Её домашние выглядели обеспокоенными и утомлёнными все эти дни, словно чувствовали, что беда маячила где-то на горизонте. Но даже со своим великим даром Лина не могла сказать, откуда именно эта беда грозилась прийти.

– …просто сидеть предлагаешь? А вдруг командир нуждается в нашей помощи?!

Громкий женский голос вклинился в её мысли – и Веселина с любопытством обернулась. Неподалёку от неё стояли юноша и девушка и о чём-то весьма яростно спорили. Она помнила их, потому что вчера они въехали в Берёзовку вместе с Яном. Судя по тому, что на вид им едва ли сравнялось шестнадцать, они были новобранцами, неоперившимися птенцами в рядах Громового взвода. Наверное, и взяли их сюда лишь для того, чтобы опыта набрались, наблюдая за работой старших. Но тема их спора невольно привлекла её внимание.

– Не визжи, как кикимора, – ворчливо отозвался рыжеволосый юноша, глянув на девицу так, будто она была несмышлёным ребёнком. – Командир велел нам сидеть в деревне, чтобы в случае опасности защитить людей. Ослушаться приказа решила? А ответственность потом на себя за это возьмёшь?

Белокурая волхва, яростно сверкнув голубыми глазами, раздражённо рявкнула в ответ:

– Я на себя не только ответственность возьму, но и наказание приму! А если ты такой трус, Вацлав, то и сиди здесь, сторожи своих деревенщин!

Она нервным движением поправила меч на поясе и, накинув тёмный плащ, отороченный мехом, решительно направилась в ту сторону, где чернели высокие ели. Юноша тут же переменился в лице, в зелёных глазах мелькнула тревога. Он схватил девушку за руку прежде, чем она успела рвануть от него прочь.

– Совсем дурная? Одна хочешь туда пойти? Мы же совсем не знаем эти края!

– А что мне остаётся?! Вадимир пропал, Яна нет уже несколько часов, а солнце скоро сядет! Что если, – она судорожно сглотнула. – Что если мы уже опоздали…

Веселина больше не хотела оставаться в стороне. Пожалуй, это было безумным решением, но Лина чувствовала себя настолько беспомощной и бесполезной после разговора с Любой, что отчаянно хотела доказать самой себе обратное. Она не умела сражаться, не знала, как пользоваться боевыми рунами, и не могла найти сбежавшего преступника с помощью своего дара. Но у неё всё ещё было кое-что, что она могла бы предложить в качестве помощи. Поэтому Лина осторожно приблизилась к юным волхвам и робко сказала:

– Извините, – запнувшись, когда удивлённые взгляды обратились в её сторону, она продолжила: – Может быть, я могла бы помочь вам?

– А ты кто вообще? И чем ты можешь нам помочь, девчуля? – высокомерно хмыкнул Вацлав и грубо добавил: – От тебя больше мороки будет, чем пользы.

– Заткнись уже, рыжая пакость, – перебила своего спутника волхва. – Говори, что ты знаешь?

– Я лес знаю с детства, могу стать вашим проводником, – Лина смущённо опустила глаза. – Я тоже Яна хочу найти, мне неспокойно за него. Поэтому… можно с вами?

Волхвы недоумённо переглянулись, видимо, удивившись тому, что обычная деревенская девчонка так сильно беспокоилась об их командире. А это значило, что Ян всё-таки сдержал своё слово и никому не рассказал про её истинную природу. И о встрече их ночной – тоже. Впрочем, был ли смысл таиться от остальных воинов Громового взвода, если опасаться стоило людей?..

После недолгих раздумий, они всё-таки двинулись в сторону леса. Белокурая девица, которая представилась Званой, с интересом расспрашивала её о том, как они с Яном познакомились, и с чего вдруг ей взбрело в голову лезть помогать им. Мол, деревенские все косились на них с презрением, а она подошла, заговорила без страха, даже помощь предложила. Веселина предпочитала отмалчиваться на такие вопросы или отвечала сухо, чтобы ненароком не выдать себя. Быть с ними такой же откровенной, как с Яном, у неё почему-то не получалось.

– Не петляем ли мы кругами? – с подозрением спросил Вацлав, когда солнце окончательно скрылось за горизонтом. Стало темно и тихо. – Ты учти, девчуля, я не такой добрый, как командир. Щадить не буду, если вдруг задумала дурное…

Лина хотела бросить в ответ что-то едкое, но они все вдруг резко остановились и принюхались.

– Пахнет…

– Пахнет гарью, – с тревогой сказала Звана и бросилась вглубь чащи, туда, куда её вёл запах.

Они рванули за ней и вскоре заметили впереди всполохи огня и столб дыма, поднимающийся над высокими ельниками, – а ещё мужскую фигуру подле него. Старая изба, спрятавшаяся среди деревьев, полыхала ярче погребальных костров. К ним навстречу шёл юноша – светлые волосы, окровавленные одежды и меч в руке. Ян окинул их перепуганные лица равнодушным взглядом, в котором отразились огненные всполохи, и бросил что-то тёмное на снег. Когда Веселина подошла ближе, она с ужасом поняла – то было человеческое тело. Приглядевшись, Лина увидела знакомые черты: широкий нос, тонкие губы и шрам на щеке. Буслай лежал на снегу, бледный и неподвижный, – совершенно точно мёртвый.

Они были мало знакомы, и молва о нём ходила разная. Для многих жителей Берёзовки Буслай был странным малым, нелюдимым и неулыбчивым, чудаковатым даже. Но Лина помнила, что он часто угощал её яблоками, если вдруг случалась возможность, а ещё заводил долгие философские разговоры, когда они ненароком пересекались на капище, где он помогал жрецу с подготовкой к ритуалам. Сейчас, когда правда всплыла наружу, Веселине думалось, что он всё о ней знал. И потому, возможно, был к ней чуточку добрее, чем к остальным.

– Я вроде как отдал вам приказ – сидеть в деревне и не высовываться, – раздражённо произнёс Ян, и голос его зазвенел от напряжения.

– Вы можете наказать нас потом! – перепугано сказала Звана, окинув внимательным взглядом кровоточащую рану на его плече. – Вы ранены, командир?

– Я жив, всё остальное неважно, – он бросил тоскливый взгляд на горящий дом и землянку. – А вот Вадимира с нами больше нет.

Юные волхвы поражённо замолкли, неверие отразилось в их взглядах. Веселина не знала того, о ком они говорили, но сам факт чужой смерти заставил её сердце сжаться от страха. В глазах Вацлава сверкнули слёзы и гнев, такой же пылающий, как и его рыжие волосы. Он с отвращением посмотрел на тело мёртвого Буслая и презрительно выплюнул:

– Для него смерть – слишком лёгкое наказание. Почему они никак не могут смириться с новым миром? Живут своими грёзами о прошлом, словно это что-то изменит!

– Хватит уже, Вацлав, – равнодушно отозвался Ян и скривился от боли, пронзившей плечо. – Быть может, путь, которые они избрали для себя, такой же неправильный, как и тот, которому следуем мы с тобой. Боги сами рассудят, кто прав. Но на сегодня довольно мудрствовать, возвращаемся в деревню.

Веселина аккуратно приблизилась к нему, сама не понимая зачем – то ли поддержать хотела, то ли сказать что-то ласковое. Вот только все слова казались горькими, как полынь. Ян взглянул на неё устало и дёрнул уголками губ – будто бы в улыбке.

Но ничего говорить не стал, а потому до Берёзовки добрались они в полнейшем молчании. Обеспокоенный староста встретил их у ворот и со страхом вгляделся в лицо мёртвого юноши.

– Буслай… Стало быть, он всему виной? – спросил старик, и голос его дрогнул.

– Готовьте погребальный костёр. Нужно сжечь его вместе с телами умерших девушек – только тогда хворь исчезнет, – отозвался Ян и повернулся к юным волхвам. – Вы оба, начертите запечатывающие руны. Раз уж такие самостоятельные стали, то с этой задачей точно справитесь.

Веселина бы рассмеялась, будь у неё настроение, потому что лица юных волхвов вдруг исказились смятением. По всей видимости, к такому повороту событий они не готовились. Она мало знала про запечатывающие руны, но слышала, что они необходимы, чтобы удержать озлобленный дух умершего колдуна. Люди, тесно связанные с тёмной магией, всегда возвращались после смерти, потому что души их были пропитаны злобой и ненавистью ко всему живому. Символы изображались в строгом порядке и в определённой последовательности, а ещё были довольно сложными. Нанести их правильно – задача не из лёгких. Впрочем, это уже явно не её головная боль.

– Ян, погоди!

Она нагнала его возле избы, в которой староста разместил весь их немногочисленный отряд. Юноша повернулся к ней с усталым видом, в серых глазах мелькнул немой вопрос. Веселина стушевалась и, комкая пальцами края шубы, робко поинтересовалась:

– Я внучка лекаря, многое знаю о том, как врачевать. У тебя на плече рана кровоточит… Разрешишь помочь?

– Вечно тебя тянет кому-то помочь, – хмыкнул Ян, но взгляд его на мгновение потеплел. – Делай всё, что хочешь.

Лина, сама не зная почему, заулыбалась и ощутила, как всё в душе запрыгало от непонятной радости. Она торопливо скользнула за ним, на ходу выворачивая содержимое своей сумки, в которой хранила всякие дедушкины настойки и сборы. Жили они в сложное время, поэтому нужно было всегда иметь что-то под рукой на всякий случай. Веселина первым делом кинулась искать чистую воду – и, к счастью, нашла её. Вот только та была настолько ледяной, что у неё тут же свело судорогой пальцы. Нет, такое не годится. Лина закинула в остывшую за день печь несколько дров, и слила воду в небольшую миску, чтобы немного подогреть её. Ян следил за её копошениями с лёгким интересом.

– Чего сидишь? – недовольно спросила Лина. – Скидывай с себя одежду уже.

В его глазах сверкнуло привычное лукавство.

– Что, вот так вот сразу? – усмехнулся он. – Признаюсь, так прямо мне ещё не предлагали…

– А ну умолкни! – рявкнула Веселина и раздражённо стукнула чашкой о стол, расплескав нагретую воду. – Перевязывать тебя буду! Перевязывать!

– Жалость какая, – пробормотал в ответ Ян, но, повинуясь её указаниям, стащил с себя плащ и окровавленную рубаху.

Лина зажгла несколько свечей, чтобы стало светлее, и села на лавку рядом с волхвом. Своё смущение она предпочла проигнорировать. Рана оказалась не такой серьёзной, как подумалось сперва, но промыть её было необходимо. Смочив ткань водой, Веселина аккуратно коснулась повреждённого места. Ян скрипнул зубами, но ни словом, ни жестом не выдал своих чувств. Такой выдержкой обладали лишь те, кого с детства учили терпеть удары и боль. И Лине было немного страшно спрашивать о том, что ему пришлось преодолеть прежде, чем он стал командиром Громового взвода.

– Ты-то чего в лес побежала, дурная? – вдруг поинтересовался Ян, поморщившись, когда она стала наносить травяную мазь. – А если бы на упырей наткнулись?

– А чего мне бояться, со мной воины Громового взвода были, – хмыкнула Лина и взяла хлопковую повязку. – Да и без меня они заблудились бы, не дошли до той избы.

– Эти могут, – устало поддакнул волхв и вдруг улыбнулся. – А ты смелее, чем казалась. Не боишься, что деревенские подумают о тебе? С волхвами якшаешься, в лес с ними бегаешь. Проблемы могут быть.

Лина промолчала и аккуратно закрепила узел. Говорить о том, что её судьба висела буквально на волоске, не хотелось, потому что сказать об этом вслух – всё равно, что добровольно накликать на себя беду. А в ней ещё пока что теплилась слабая надежда. Но, быть может, им с матерью и дедушкой стоило задуматься над тем, чтобы покинуть Берёзовку в самое ближайшее время. И пусть вина перед близкими тяготила её, сожалеть о сделанном было поздно – правду о её происхождении узнали бы в любом случае. И совсем скоро их начнут подозревать. А потом и погонят из деревни, как прокажённых… Или того хуже.

– Веселина?

– Скажи, Ян, а есть ли… – она не успела договорить, как дверь в избу со стуком отворилась.

– Командир! Там это… там эти, княжеские… – растрёпанный Вацлав судорожно ловил воздух ртом, пытаясь отдышаться. – Гонцы княжеские прибыли! Вас требуют!

Ян мгновенно изменился в лице, и напряженно поднялся, в спешке натягивая на себя рубаху. Накинув плащ, он вышел из дома, кивком головы приказав ей следовать за ним. Лина послушно скользнула за дверь. Жители Берёзовки столпились возле входа в деревню и во все глаза рассматривали вестников, прибывших к ним из Пряценска. Такое событие, пожалуй, было для них сродни грому среди ясного неба. Но очевидно – прибыли они не к ним, а к воинам Громового взвода.

Худощавый мужчина с забавной тёмной бородкой оглядывал собравшихся вокруг него деревенщин с пренебрежительной снисходительностью, и даже не думал слезать со своего коня. Все вопросы, которые задавали ему встревоженные жители, он благополучно пропускал мимо ушей. Но как только Ян вышел к нему навстречу, гонец, прочистив горло, во всеуслышание заявил:

– Княгиня Пряценская требует, чтобы воины Громового взвода во главе со своим командиром немедля возвращались в столицу! В Пряценске случилась беда, – он выдержал паузу для пущего эффекта. – Княжеские волхвы устроили бунт! Виновники не щадят ни детей, ни женщин, ни стариков. Дружина всеми силами сдерживает натиск врагов, но терпит большие потери! Княгиня Братислава приказывает Громовому взводу немедленно явиться и уладить беспорядки!

Веселина слышала, как её односельчане загалдели и зашептались между собой, как потревоженные курицы-наседки. У неё же от неясной тревоги похолодели ладони. Волхвы и без того жили плохо, таились в тени деревень и городов, как загнанные в угол крысы, но после такого всё непременно станет ещё хуже. Она знала, что во многих соседних княжествах люди устраивали настоящие облавы на них, без угрызений совести прибегая к насилию. Кто знает, что ожидало их теперь…

Лица Яна ей видно не было, но Лина точно знала – на его плечи легла тяжкая ноша. От его выбора теперь зависело слишком многое.

– Звана, Вацлав! Седлайте коней, мы уезжаем.

Веселина поджала губы, комкая в ладонях края своей шубы. Сердце отчаянно колотилось о рёбра, чувствовало беду, которая стала ближе к ней ещё на один шаг. Она не имела права судить Яна за решения, которые он принимал, но и понять его не могла. Неужели жизни людей оно оценивал дороже, чем порушенные судьбы собственных собратьев? Или же это она, Лина, была слишком глупенькой в своей девичьей наивности?

Из размышлений её вывела тень, упавшая на лицо, – Веселина удивлённо подняла глаза. Ян смотрел на неё с привычной ухмылкой, но весёлой её назвать было сложно. Он без слов снял с себя железный медальон, на котором был изображён Громовик – знак бога Перуна. Повертев его в пальцах, Ян протянул его ей.

– Держи, – сказал он. – Пусть это будет моей благодарностью. Безделица, конечно, но от всякой мелкой нечисти она тебя защитит. К тому же, если продать этот медальон – можно выручить немного монет. Боюсь, это всё, чем я могу отплатить тебе сейчас.

– А что насчёт тебя? Разве это не отличительный знак воинов Громового взвода? – спросила Лина, с интересом рассматривая изящную резьбу.

– Безделица, говорю же, – отмахнулся Ян и, с раздражением оглянувшись на окликнувшего его Вацлава, торопливо добавил: – Мне пора ехать. Надеюсь… Боги подарят нам ещё одну встречу, невесёлая Веселина.

Она засмеялась и, сжав чужой медальон в ладони, весело отозвалась:

– Если захочу, найду тебя без труда! Сам же сказал, что я – девочка особенная. Ты даже представить себе не можешь, насколько.

Волхв усмехнулся и уже привычным жестом щёлкнул её по носу.

– Ну, тогда удачи. Буду ждать с нетерпением.

Лина ещё долго простояла на улице, глядя вслед удаляющимся всадникам. Мысли и стук сердца заглушали чувство опасности, которое нависло над ней подобно мечу. Она не видела чужих осуждающих взглядов, не слышала злого шёпота за спиной, не ведала о смерти, которая таилась в тенях её дома. Осознание пришло к ней лишь в тот миг, когда первый камень прилетел ей в спину.

– Гляньте-ка на неё! Она даже не скрывает своей природы! Душегубка проклятая!

Веселина непонимающе повернулась – и испуганно зажмурила глаза, почувствовав, как что-то тяжёлое обожгло болью её лоб. Жители Берёзовки смотрели на неё так, будто бы она была виновна во всех тяготах, что обрушились на их долю. В толпе она заметила горящие яростью и злобой глаза Любы – и очередной камень в её руке. От горького смеха у Веселины скрутило горло. Позади них догорал погребальный костёр, искажавший своей длинной тенью обозлённые людские лица. Многие потеряли своих близких из-за болезни, многие видели, как их юные дочери выли и страдали от боли. Но никто не мог помочь, никто не мог облегчить их ношу. У каждого из жителей Берёзовки были свои причины ненавидеть её, но Лина искренне не понимала одного – неужели этот замкнутый круг ненависти никогда не прервётся? Сколько ещё невинных жизней он заберёт прежде, чем начнётся новый цикл?

– Перестаньте! Она ни в чём не виновата! – в отчаянии закричала матушка, и Веселина почувствовала тёплые ладони на своём лице. Горячая кровь сочилась из раны на лбу. – Виновник уже известен, что вы от неё-то хотите?!

– Правосудия мы хотим и мести тем, кто беду в наш тихий край принёс, – равнодушно проронил староста, который даже не думал препятствовать творящемуся беспределу.

– И что вам это даст? – спросил дедушка. Лина видела лишь его широкую спину, заслонившую их от чужих нападок, но слышала в голосе ничем неприкрытую ярость. – Я вас лечил не для того, чтобы вы мою семью винили в чужих грехах! Я вас спасал не для того, чтобы вы бросали в них камни, желая утолить свою жажду крови!

– Мы другого лекаря найдём, получше тебя, старый! Бей колдовское отродье!

Веселина в отчаянии наблюдала за тем, как несколько крепких молодцев скрутили её дедушку, и, не щадя, стали бить и истязать. Матушка со слезами на глазах бросилась к ним, но её откинули в снег, как тряпичную куклу.

– За что вы так с ним, изверги?! Да если бы не он, вы бы сейчас землю не топтали!

Лина чувствовала, как в её сердце зрело что-то тёмное и страшное. Она видела, как люди причиняли боль тем, кто был ей дорог, видела наслаждение в их взглядах, видела жажду крови. Перед ней стояли не люди – перед ней стояли звери в человечьем обличье, дикие и озлобленные, готовые рвать и терзать пойманную добычу. Но почему же именно они должны были терпеть эту боль сквозь сжатые зубы? Её дедушка не сделал ничего дурного, её сердобольная мать, которая всегда стремилась помочь каждому из них, – тем более. Но в конечном итоге именно они остались в дураках.

– Хватит!

Веселина кричала, но не слышала собственного крика. В её ушах звенел лишь дикий ветер, который прилетел со стороны леса. Он снёс с ног озверевших односельчан, разметав их по снегу, как пожухлые осенние листья. Они в ужасе воззрились на неё, дрожащие и жалкие. Сила, рождённая жестокостью, никогда не сравнится с силой, которая дарована свыше. Раньше Лине казалось, что у неё от волхвов лишь сны да видения, но сейчас она чувствовала, как ветер ласкался об её пальцы, словно прирученный зверь. Ярость травила сердце, порождала в ней жажду убийства. Веселине хотелось спалить всю деревню к чертям, разнести в щепки вместе с её проклятыми жителями, чтобы камня на камне не осталось. Сжечь их всех дотла за ту боль, которую они причинили её семье.

Но она отказывалась быть ещё одним витком в этом бесконечном цикле ненависти.

– Мы уйдём, – голос её зазвучал громче вьюги, и Лина улыбнулась. Но улыбка была такой же холодной, как и её гнев. – Ваша неблагодарность вернётся вам сторицей. Ни детям вашим, ни внукам, ни правнукам – никому более счастья не познать. Так и горите же в собственной ненависти! Отныне и вовеки веков не жить вам в покое!

Ветер взвыл – и погребальный костёр, прежде потухший, вдруг вновь вспыхнул, устремляясь к самому небу.

Глава 7

Берёзовка пылала в огне – и пламя это было ярче закатного зарева. Кричали женщины, плакали дети. Их горе растекалось по заснеженной земле тёплой кровью и запахом дыма. Для того чтобы смести с лица земли одно крохотное селение не нужна армия – достаточно пары волхвов.

– Молю, господин, пощади. Клянусь, не знаю, куда та девица ушла, – дрожащим голосом сказал староста, отчаянно хватаясь грязными пальцами за его пыльный дорожный плащ. – Она две ночи назад ушла! Никто её не трогал, Родом клянусь!

Мужчина с волосами цвета воронова крыла слушал его со снисходительной улыбкой. Отсвет огня отражался в его тёмных глазах – и ни капли сожаления в них не было. Лютобор лениво присел подле старика и заглянул в его лицо, искривлённое страхом и безумием, испачканное сажей и собственными пороками. Ему нравилось наблюдать за тем, как люди в минуты отчаяния клялись чем угодно, лишь бы сохранить свою шкуру. Они готовы продать свою жену, дочь, семью, дом – да что угодно – ради мизерной надежды. Эгоистичная человеческая натура всегда брала своё.

– Так ли уж и не трогал? – с любопытством протянул Лютобор и, склонив голову к плечу, ухмыльнулся. – А вороны мне нашептали, что вы, вроде как, камнями её отсюда гнали… А ведь девочка особенная, ведающая. Могла вам много блага принести.

– Брешут, брешут всё! Клянусь, не гнали, господин, не гнали!

– Братец, да что ты с ним всё лясы точишь?! Убей да и дело с концом, а то только время тратим на него!

Соня, деловито стряхнув с платья сажу и пепел, приблизилась к нему. Ветер растрепал её длинные тёмные волосы. Лютобор оглядел её с улыбкой и беззаботно мотнул рукой.

– Не торопись, Соня, старших уважать надобно, – засмеялся он, позволив капле колдовской крови соскользнуть с его пальца прямо в снег. В тёмных глазах полыхнул огонь. – Давай-ка ещё раз, старый… Куда могла направиться девица по имени Веселина? Думай быстрее, а то не ровен час – односельчане твои поднимутся. Но, как прежде, боюсь, вы уже не погутарите.

Где-то совсем рядом послышался сдавленный вой – но уже совсем нечеловечий. Заскрипели кости.

***

313 год Эпохи Тринадцати Государств. Пряценск. Год спустя.

Посещать княжеское вече было занятием, на удивление, утомительным. Стало оно таковым с тех пор, как князь Ратимир слёг с таинственным недугом, а всеми делами стала заправлять его ненаглядная супруга. Под её нетвёрдой рукой бояре распоясались совершенно, а слова жрецов перестали восприниматься за что-то существенное. Они просто собирались все в душном помещении, теснились, как сельди в бочке, и сотрясали воздух громкими возгласами о том о сём. Ян ненавидел пустословов – но вынужден был находиться в их обществе, как командир Громового взвода, и исполнять роль живой и изредка говорящей мебели. Впрочем, его слово имело вес ровно такой же, какой вес имела муха, севшая на лошадиную морду. Никакой, одним словом.

Княжеские палаты встретили его утончённой резьбой на стенах, сладким запахом благовоний, и дорогими багряными коврами. Такую роскошь, пожалуй, было даже жалко топтать своими походными сапогами. Ян хмыкнул, когда понял, что его грязная обувь оставляла весьма приметные следы на дорогой ткани, но не мог скрыть внутреннего довольства. Нет, он вовсе не желал добавить работы княжеским холопам, что вы! Просто на фоне чистеньких и упитанных бояр с их дорогими одеяниями, Ян наверняка выглядел как ворон в стае голубей. И его это, пожалуй, совершенно не смущало.

Вече проходило на верхнем этаже, в горнице, самом большом месте княжеского дома. И, судя по голосам, там уже собралось достаточно людей для того, чтобы они успели не только обменяться любезностями, но и переругаться. Право слово, даже на крестьянской свадьбе гости вели себя приличнее. Ян тихо прикрыл за собой дверь, и поморщился от того, с каким жаром и знанием дела спорили бояре.

– Как вы не понимаете, казна опустеет, если мы не поднимем подать! Нынче время такое, что нельзя никак иначе! Война на пороге!

– А о народе вы подумали, дражайший братец Вакула? Прежде, чем глупости свои городить, выйдете-ка за пределы столицы, загляните в деревеньки! Да поглядите, как люди наши нынче живут!

– Какую войну вы собираетесь вести сейчас, разрази вас Перун! Хотите крестьян от плугов оторвать?!

– Вы не понимаете, совсем не понимаете суть проблемы!..

Несмотря на нарочито обеспокоенный тон этих почтенных мужей, ни один из них уже давным-давно не покидал своих столичных владений. Стенания народа их, разумеется, волновали в последнюю очередь. Ян тяжело вздохнул и скрылся в углу горницы, надеясь остаться незамеченным вплоть до конца этого бесполезного события. Куда больше ему хотелось отправиться в казармы и забыться долгим беспробудным сном, потому что прошлую ночь он провёл, охотясь на сбрендившего ведьмака. Он, наигравшись с тёмным колдовством и окончательно потеряв остатки разума, без стеснения полез в дом к полюбившейся ему девице, которую непременно сгубил бы вместе со всей её семьёй. Но Ян, к несчастью, уже поджидал его неподалёку.

– Скучаешь, Ян?

Он выплыл из своих мыслей, и поднял взгляд. Седовласый старец в длинном белом балахоне смотрел на него с мягкой полуулыбкой. На груди у него виднелся вышитый алыми нитями символ с плавно изогнутыми лучами – Сваор. Жрец храма бога-прародителя Рода, казалось, застыл в одной временной петле – и с тех пор не менялся. Он выглядел также, как и одиннадцать лет назад, в Сорочьем лесу.

– Старейший, приветствую, – склонив голову, отозвался Ян и, отбросив ненужную никому вежливость, фыркнул: – Как же тут не скучать? Столько лицемерия кругом…

– Много лет минуло, пора бы уж и привыкнуть, – засмеялся Велибор и поправил сползшее со лба на переносицу багряное очелье. – Сытый голодного не разумеет – так и они. Забыли бояре наши, что праотцы их из простых людей во власть выбились. Да простит их всеобъемлющий Род…

Жрец сложил вместе большой и безымянный палец в молитвенном жесте – и Ян мысленно поддержал его. За время их разговора в горницу ступили остальные участники вече, в числе которых были и волхвы, являвшиеся служителями храмов остальных богов. Все они, одетые в длинные свободные одежды, занимали свои места. Ян вежливым кивком поприветствовал жреца храма Чернобога и женщину со строгим холодным лицом, на груди которой был изображён Зимний косой крест – символ Марены, властительницы зимы. Бояре же поглядывали в их сторону с опаской – боги мира мёртвых были жестоки, и в этом их верные последователи от своих покровителей не отставали.

– А ты с годами стал скромнее, Ян. Всё в тени держишься, – с улыбкой произнёс подошедший к нему жрец храма Перуна. Несмотря на седую голову, плечи его всё ещё таили в себе молодецкую мощь. – Приветствую, братец Велибор. Тоже поучаешь этого негодного мальчишку?

– Приветствую, братец Добрило. Да сколько мы с тобой его поучали в детстве! И что ж, разве помогло? Как был разбойник – так и остался!

– До сих пор помню, как он стащил с жертвенного алтаря несколько яблок прямо перед ритуалом, – засмеялся Добрило, и голос его зазвучал громко, подобно раскатам грома. – А потом ещё и за блинами вернулся. Тогда-то я его за уши и оттягал, паршивца эдакого…

– Вы мне до скончания веков это будете припоминать, старейший? – приподняв бровь, поинтересовался Ян. – Жалко вам, что ли, тех несчастных яблок да блинов… Я ж не только для себя, но и для товарищей.