Дом на краю

Стрелка

Мы шли от реки по высокому косогору, поднимаясь все выше и выше. Внизу бурлила река, а мы продолжали идти вперед. Я не помню, зачем мы сюда пошли, помню только, что Павлик что-то говорил, а я шла поодаль всех, не вписываясь в их компанию озорных ребят.

Меня зовут Машей, а мою подругу Белла, но ребята нас называли Белка и Стрелка. Белла была Белкой, потому что она была светленькой, да и имя у нее было подходящее. А меня звали Стрелкой, так как я была  лучшей подругой Беллы. Ну, так и повелось Белка и Стрелка.

На эту высокую кручу поднимались я, Белка, Павлик с Олей и Лешка. Когда мы оказались наверху, осторожно посмотрели вниз. Было очень высоко и если ненароком кто-нибудь оступился бы, то мог полететь вниз. Туда, где протекала речка, бурля своими водами.

Мы прошли еще немного, как вдруг сзади нас раздался лай собаки и такой грозный рык, что все попятились испугавшись. Я медленно обернулась и увидела огромную овчарку. Она стояла позади нас и громко рычала, оскалив зубы. Из ее пасти капала слюна.

Где-то сзади меня закричала Олька, и мы кинулись прочь. Мы бежали все быстрее и быстрее, не разбирая дороги, и не зная, где мы сейчас находимся. Эта местность нам была не знакома.

Но потом мы неожиданно разделились. Пашка, Лешка и Олька побежали в одну сторону, а мы с Белкой в другую. Нам бы остановиться и перевести дух, но мы боялись, потому что за нами гналась собака. В итоге она нас загнала в старый полуразрушенный дом. От страха я ничего не понимала, даже тогда, когда открыв дверь этого дома, мы очутились в какой-то темной сырой комнате. Как потом оказалось, это был подвал. Мы думали что оторвались, но не тут то было. Белка забыла закрыть дверь, и собака не отставая кинулась за нами.

Мы побежали дальше по подвалу. Мы миновали небольшой коридор и, завернув за угол, очутились в небольшой полуподвальной комнатушке. Озираясь по сторонам, мы увидели комнату пошире, застеленную сеном и мы побежали туда. Впереди на приступке, была еще одна комнатенка с маленькими оконцами.

Мы двинулись туда, не сразу обратив внимание на то, что в комнатенке пошире лежал какой-то мужчина. Мы уже были в той комнатенке с окнами, когда в проем, вместо двери, запрыгнула эта злющая собака.

Белка попыталась пролезть в одно из оконцев, но оно было слишком маленькое, а я пыталась отбиться от собаки, которая, запрыгнув в проем, тут же бросилась на меня, оскалив зубы. Я выставила вперед руки и схватила ее за морду, пытаясь не дать ей меня укусить. Так наша борьба продолжалась несколько минут, пока кто-то ее не отозвал. А надо сказать, что я до ужаса боюсь собак, поэтому когда ее отозвали, я продолжала трястись от страха еще минут десять, а может и больше, и еще совсем толком ничего не понимала, даже тогда когда из полутьмы вышел парень небольшого роста, может лет тринадцати-пятнадцати, и сказал:

– Ну, что, страшно? – с ухмылкой на лице он принялся нас разглядывать, заострив внимание на мне. – Вот ты, – указал он на меня, но я ничего не понимала и только тряслась от страха, – пойдешь с нами или я напущу на тебя Борьку.

Я ничего еще не соображала, а Белка толкнула меня вперед и я, споткнувшись, шагнула туда, в ту полутемную, прохладную подвальную комнату. Парень подошел ко мне, положив свои руки мне на плечи, покрутил меня и с усмешкой произнес, обращаясь к кому-то, кого я не видела:

– А ничего так. Да?

– Ага, – произнес кто-то в ответ.

Потом он силой отвел меня в комнатенку, находящуюся сбоку от основной комнаты, резко сорвал с меня кофту и повалил на пол. Там были постелены какие-то тряпки и я рухнула прямо на них. И я даже не отбивалась, находясь в каком-то ступоре от происходящего.

Сначала, он начал трогать мою грудь, соски. Он мял их и так и этак. Потом, расстегнул джинсы и снял их с меня, отбросив в сторону, а за ними последовали и трусики. Он раздвинул мои ноги и стал трогать меня там, в самом сокровенном месте. Его, так называемые ласки продолжались недолго, правда для меня казалось, что прошла целая вечность. Потом он снял свои штаны, раздвинул мои ноги еще шире, и что-то твердое коснувшись, вонзилось в меня, а парень стал двигаться. Было больно, очень больно. А он все продолжал движения во мне, туда-сюда, взад и вперед. Внутри меня все горело, а я не сопротивлялась, только по щекам катились слезы.

Когда все закончилось, пришел следующий. Он был более грубым, развел мои ноги пошире и затолкал в меня свой член. Но все только начиналось. Одной рукой он держал мои руки, а второй теребил мою грудь, потом силой заставил меня открыть рот и впихнул туда свой член. Мне стало плохо и меня чуть не вырвало, но лучше б вырвало, может быть тогда он бы вынул его и все закончилось, но этого не случилось. Все стало еще хуже, он перевернул меня и вонзился в меня сзади и только тогда я закричала. Я стала вырываться, но он крепко держал меня за плечи и продолжал входить в меня все глубже и глубже. Когда он кончил, я повалилась на живот и лежала так недвижимая, пока кто-то не пришел и не перевернул меня на спину. Я уже ничего не чувствовала, а меня продолжали насиловать. Только теперь я узнала, что означала ухмылка того парня, который позвал меня за собой. Только сейчас я по настоящему узнала выражение «пойти по рукам» или «пойти по кругу».

Когда наконец-то меня оставили одну, я лежала, свернувшись клубком, и все плакала и плакала, не обращая внимания на кровь и холод.

С этого момента моя жизнь стала ужасной, каждый день меня насиловали двенадцатилетние – пятнадцатилетние пацаны. Не знаю, как обращались с Белкой, но меня держали взаперти. Так я отрабатывала свой хлеб.

Немного позже я узнала, что моих насильников звали Пашка, Колька и Федор. Я осталась жить с ними, так как после такого податься мне было некуда, да меня и не выпускали. А я и не хотела никого видеть, даже свою мать. Она и так никогда не замечала меня, пока я чего-нибудь не вытворю. А уж если что и случится, то она сразу же хватала предмет потяжелее и носилась с этим за мой по квартире. Ей было всегда не до меня. Она вела разгульный образ жизни и ее ухажеры, захаживая к нам, нет-нет да ущипнут меня. А потом, если мать это замечала мне доставалось по полной. После я уходила на улицу и сидела там, на скамеечке, и ждала, пока мать остынет. А остывала она только тогда, когда ее ухажер укладывал ее в кровать. Но, наверное, если бы и дальше все было так, то и дома меня ждала бы та же участь. Все к этому и шло. Так что, я осталась со своими юными насильниками.

Со временем, они перестали меня затаскивать в ту комнатенку. Вернее сказать, это было не каждый день и не со всеми сразу. Белка тоже осталась со мной. Вернее, не осталась. Ее оставили. Она так же, как и я отрабатывала за еду и крышу, только Белка отрабатывала по-другому. Она готовила, стирала, убирала.