Сломанные вещи. Часть 3 из 4

69.

Сама не понимаю, от чего проснулась. Какой-то шум? Половина седьмого. Сердце колотится, гоняя адреналин по телу. В ближайший час точно не усну.

Может, всё же попросить у Сина снотворное? Или усыпить меня, если ему это до сих пор не надоело. Заодно проверю, всё ли с ним в порядке. Хотя так не хочется выбираться из-под одеяла в холодную комнату… Сворачиваюсь клубком и зажмуриваюсь посильнее. Как хорошо, наверное, просыпаться рядом с кем-то. Люди, у которых есть любимый человек, часто этого не ценят, воспринимают как должное. Дело привычки. А я бы очень хотела ощутить, каково это – кто-то тёплый рядом. Прижаться к нему, обнять, поцеловать в плечо. Вместе встать и пойти пить кофе, болтая о планах на день. Нормальная жизнь, которую мне даже представить трудно.

Впрочем, я по утрам могу разговаривать с Сином, он часто бывает дома. Это лучше, чем ничего. Гораздо лучше! Но что будет, когда он вспомнит о нашем уговоре снять ему отдельную квартиру? Эх, не иметь чего-то легче, чем иметь и лишиться…

Но пока ещё он здесь, и я должна этим пользоваться. Чёрт, почему так холодно?! Кондиционер сломался? Из одежды, до которой я могу дотянуться отсюда, лишь мой ночной гардероб: легинсы и тонкая майка на бретелях – теперь, когда Син видел мои шрамы на груди, нет смысла их прятать. Затягиваю этот противно-стылый ком под одеяло, одеваюсь и, выдохнув для храбрости, резко откидываю одеяло. У-у-у, какой ужасный холод! Руки тут же покрываются мурашками, а затвердевшие соски болезненно трутся о ткань майки. Бросаюсь к шкафу, сдёргиваю с вешалки кружевной кардиган, торопливо кутаюсь, поглядывая на себя в зеркало. Я купила его пять или шесть лет назад, но в итоге так и не носила. Для официальных выходов дочери судьи он недостаточно дорогой, а в более простые места типа кинотеатра я не ходила: мечтала об этом, планировала, но не решалась пойти одна, без компании. Теперь же, для «городской» версии меня, он слишком претенциозный, не сочетается с джинсами. Что ж, хотя бы раз покажу его Сину, не зря купила. Всё равно холодно! Добавляю сверху шаль. В зеркале отражается какой-то бездомный, замотанный в кучу тряпья.

Дыша на руки, целеустремлённо трушу на кухню. Сина нет. Страх, уже ставший привычным. Он всё-таки ушёл? Иногда мне даже хочется, чтобы он наконец-то сделал это, сколько можно мучить меня неопределённостью и ожиданием?

А, нет, судя по тихому шуму воды, он в ванной. Я выдыхаю – до этого и не замечала, что непроизвольно задержала дыхание. Это мне кажется, или изо рта идёт пар?! Дышу ещё раз, но не могу понять. Показалось, наверное. Ладно, раз Син занят, тогда выпью кофе. Без кофемашины приходится готовить вручную, так что получатся гадость, но хотя бы горячая. Син забрал у меня и вкусный кофе, и волшебные успокаивающие таблетки, а что дал вместо этого? Желание, которому не суждено исполниться? Так себе обмен.

Да, я знаю, что обещала Дэну «пойти и сделать», «попробовать» и всё такое. Но что я могу, если Сину я просто не нужна? Ладно, признаем честно: я с самого начала подозревала, что не выполню это обещание. Их уже столько, особенно данных самой себе, что одним больше или меньше – какая разница? Нет, я честно хотела, и в тот момент казалось, что я найду в себе смелость сделать хоть что-то – предложить Сину посмотреть кино вместе, может, взять его за руку. Но теперь моей смелости хватает только спросить: «Как спалось?» или «Будешь кофе?» – а Дэн умер, так что ему плевать, выполню я обещание или нет.

Дверь водопроводной открывается, и выходит Син. В одних только чёрных штанах. Я на мгновение цепляюсь взглядом за остро-торчащие соски – словно кондиционер пыхнул жаром в лицо – и прячу взгляд в чашку с кофе.

– Я рассчитывал, что ты ещё будешь спать.

Как, вообще, можно спать, когда в соседней комнате обитает вот такое – с идеальным прессом, крепкими руками и голосом настолько сексуальным, что от самых обычных фраз моё тело плавится, как воск от огня? Боги милостивые, за что мне это всё!

– Почему так холодно?

– Я включил охлаждение, необходимое для ремонта материала.

Что?! Ну вот, только Дэна не стало – сразу какая-то проблема! Я обеспокоено разглядываю спину Сина, пока он, отвернувшись к дивану, чем-то занят в дисплее. Ничего необычного. Восхитительная спина, которую хочется гладить, а лучше даже целовать, особенно ямочки на пояснице – вот эти, чуть выше чёрной ткани штанов, контрастирующей со светлой кожей… И я знаю, что на ощупь эта кожа мягкая, тёплая и такая приятная… Нет, нужно отвлечься! Смотрим в чашку. Медленный вдох. Ещё более медленный выдох. Необходимо взять себя в руки и вести диалог по существу.

– Что-то случилось?

Син опускается на диван, не глядя нащупывает и надевает оливковую футболку, не отрываясь от экрана дисплея. Что он там делает? Листает, щёлкает… Ищет? Слишком сосредоточенный, будто случилось что-то серьёзное. Или я нагнетаю?

– Повреждение небольшой площади, я полностью его восстановил. Включаю обогрев.

Уровень тревоги подскакивает ещё выше, дышать трудно, но я стараюсь говорить спокойно:

– Мог бы позвать меня помочь.

Голос-в-голове мурлычет: Ага, в ванной. Помочь ему раздеться и проверить плотность материала языком…

Син поднимает взгляд на моё лицо, смотрит пару секунд и вновь возвращается к экрану.

– Я бы предпочёл, чтобы ты воспринимала меня как человека. Даже если это лишь видимость.

Заявление немного… странное? Или у меня от недосыпа голова не соображает. Но в итоге я не нахожусь, что ответить. Поглядев на Сина, увлечённого своим занятием, и так ничего и не придумав, завариваю следующую порцию кофе. Нет уж, я не собираюсь спать, когда у него проблемы. От одной только мысли, что с ним может что-то случиться, охватывает паника. Он мне необходим! Иначе жить вообще будет незачем.

На середине чашки становится так жарко, что я сбрасываю шаль и расстёгиваю кардиган.

– Это я сломалась или квартира?

– Извини, переход слишком резкий. Сейчас уменьшу. Слушай, я должен тебе кое-что показать…

Звонок входной двери – уверенный, требовательный. Тут же к нему добавляются удары кулака. В семь утра! Сердце, подпрыгнув, застревает в горле. В голове от страха пусто. Нет, только не сейчас. Только не его.

Син, вскочивший с дивана, тоже настороженно смотрит на дверь, на меня. Качает головой.

– Это полиция.

Откуда он знает? Повреждение материала. Как он его получил?

Но вместо того, чтобы сосредоточиться на конструктивном, меня накрывает глупым и бесполезным ощущением, что всё обречено и у нас осталась лишь пара минут. А я так и не сказала ему, насколько благодарна за помощь и заботу. Насколько он важен для меня. Насколько он замечательный. Почему я опять не успела ничего сказать?

Тем временем Син делает рывок к кухне, легко перемахивает через барную стойку и уже стоит рядом – я отступаю от неожиданности, – успокаивающе кладёт ладонь мне на затылок и шепчет:

– Ты мне доверяешь?

Что он делает по ночам, пока я сплю? Как именно зарабатывает такие большие деньги? А может, он способен, влияя на мои мозговые волны, не только невинно успокаивать, но и насильно внушать доверие?

Но я всё равно говорю:

– Да.

А в следующий момент руки Сина легко подхватывают меня под бёдра, подняв, прижимают к себе, а его губы впиваются в мою шею, больно засасывая кожу. От неожиданности я даже не успеваю испугаться, только обнимаю его, обхватив ногами талию и цепляясь за плечи, за ткань футболки. Ничего не соображая, глажу по волосам, сильнее прижимая его голову к себе. Тем временем Син переходит на другую сторону шеи, торопливо присасывается там и тут, даже кусает, оттягивая кожу. Ой, это уже совсем неприятно! Поэтому я настойчиво тяну его выше, оторвав от своей уже болезненной шеи, и целую в губы. В голове мелькает, что зубы не почистила и наверняка всё делаю неумело, но сейчас – плевать. Пусть всё идёт к речному дьяволу! Я хотя бы напоследок поцелую его нормально – с откликом, с чувством, а не как в прошлый раз. Теперь я не боюсь. Настолько, что поцелуй сразу переходит в жадные укусы, попытки поймать его язык или, может, сломать друг другу зубы – не имеет значения. Важно лишь то, что он рядом, важны его жаркие руки на моём теле и блаженная пустота в голове. Одной рукой удерживая меня на весу, второй он торопливо сдёргивает с плеча кардиган, ерошит волосы… А уже в следующий момент я слышу щелчок замка – как мы оказались в прихожей? – и Син опускает меня лицом к распахнувшейся входной двери…

…За которой стоят двое полицейских и высокий чёрный робот.

– О, здрасьте, господа, – я одурело улыбаюсь.

Дальше по коридору видна такая же чёрная троица, но лишь одна. И полицейские без шлемов. Больше похоже на рутинную проверку, чем на облаву в поисках опасного преступника. Это обнадёживает.

Старший полицейский, который ближе к двери, – лет пятидесяти, крепкий, коротко бритый – оглядывает нас по-бульдожьи цепко, сверху донизу. Особенно Сина – словно прощупывает взглядом.

– Доброе утро, господин, госпожа. Ваши документы.

Его напарник совсем молодой, держится за спиной старшего коллеги, будто стажёр. Это обнадёживает ещё больше.

Хихикая, как пьяная, я протягиваю «бульдогу» левую руку, скрытую рукавом, а правой натягиваю край кардигана, прикрывая декольте со шрамами – однако же игриво оставив голым левое плечо. Там кожа чистая.

– Это мой робот, – даже язык заплетается. – А что случилось?

Полицейский, к его чести, не показывает вообще никаких эмоций, только смотрит на Сина за моей спиной. А тот тем временем обвил руками мою талию и, приподняв над полом, нежно целует шею, мурлыча от удовольствия, то и дело потираясь лицом. Боги, откуда он такое умеет?..

Видимо, решив разбираться с проблемами по мере поступления, полицейский опускает взгляд на мою протянутую руку. Однако рукав делает проверку невозможной.

– Госпожа, можно вас попросить? – в его тоне чувствуется усталость всех полицейских мира, ежедневно имеющих дело с тупицами.

Непроизвольно хихикаю от щекотки губ на моей шее.

– Поправьте сами, я не могу.

В доказательство натягиваю кардиган дальше на грудь, давая понять, что прикрываю неприлично-тоненькую майку. При этом задеваю большим пальцем бретельку, и она падает с плеча.

«Стажёр» делает шаг ко мне, но старший – быстро, будто ожидал этого – поднимает руку, преградив ему путь.

– Мы не имеем права прикасаться к гражданам без оснований.

Тем временем я смеюсь уже в голос, потому что Син тычется носом мне в ухо, игриво покусывая.

– Малыш, хватит! Лучше подними мне рукав. И принеси техпаспорт.

Поставив меня на пол, Син подтягивает рукав кардигана – плавно, скользя подушечками пальцев по коже, будто это эротическая игра, – однако не уходит, а через пару секунд вкладывает мне в руку зелёную карточку. Должно быть, техпаспорт был у него в кармане. Подготовился. Ждал, что они придут?

Сканер пикает, и полицейский, пробежав глазами мои данные, слегка кивает сам себе. Что это значит, о чём он подумал? Надеюсь, решил, что моя фамилия объясняет наличие столь дорогого робота.

Переводит сканер на техпаспорт – но не тут-то было, моя рука подрагивает и плавает туда-сюда, потому что позади меня Син, опустившись на колени и обхватив одной рукой мои бёдра, нырнул головой мне под кардиган, приподнял майку и то скользит языком вдоль позвоночника, то щекотно покусывает кожу на пояснице… И делает это так увлечённо, словно только об этом и мечтал, а его дыхание на моей коже такое жаркое, о боги милостивые… Вот теперь это действительно похоже на робота, способного заняшкивать дамочек до смерти ради доступа к информации.

– Госпожа Александэр?.. – теперь тон полицейского звучит как вежливое утомление.

– Малыш, стоп! – нащупав плечо Сина, мягко сжимаю, тяну его вверх, и он послушно поднимается. Тут же снова обнимает, прижавшись сзади, но больше ничего не делает. – Извините, он очень упорен, когда дело касается базовой программы.

Попытка протянуть техпаспорт номер два. На этот раз удачная – проверив, полицейский вновь кивает сам себе. Наверное, этот жест значит, что его всё устраивает.

– А что случилось? Что-то опасное? – не сдержавшись, глажу руки Сина на моём животе.

– Ограбление рядом с вашим домом. Не видели ничего подозрительного? Возможно, слышали шум?

– Нет, ничего такого. А кто преступник? – болтаю я деловито, борясь с чувством, что из-за тёплого тела Сина, прижимающегося сзади, моя голова летает где-то в космосе. – Из нашего дома? Есть фото?

Ясно, они не знают, иначе не ходили бы по квартирам – проверку затевают, чтобы сделать хоть что-то и отчитаться, что меры были приняты. Но лучше уточнить. Плюс потянуть время, строя из себя хозяйку секс-робота, для которого естественно обнимать свою госпожу.

– На данный момент изображения нет.

– Но это мужчина? Или женщина?

– Мужчина, – полицейский снова оглядывает Сина. – А ваш робот ничего не видел?

Откинувшись назад, на грудь Сина, я развязно ухмыляюсь – мол, что за глупость, – но «бульдог» не отступает.

– Госпожа Александэр, нам нужны точные сведения для протокола.

– О-о, так и быть, я скажу это вслух. Для протокола: мой робот ничего не видел, потому что всю ночь был со мной в постели. И, если позволите, я бы хотела снова туда вернуться.

– Разумеется. Извините за беспокойство.

Полицейский козыряет. Его напарник уже повёл робота к следующей двери. А я вежливо улыбаюсь, чувствуя, как руки Сина тянут меня назад, в квартиру.

70.

Захлопнув дверь, активирую замок, и Син сразу отпускает меня, отступает.

– Извини, – тон обычный, ровный. – Это было первое, что пришло в голову. Ты ведь говорила, что подобные действия выглядят естественно для телохранителя и отвлекают внимание.

Без его рук – такое ощущение пустоты, словно меня лишили части тела. Того единственного, что могло бы согреть и успокоить. Они мне нужны. Он мне нужен! Но, к сожалению, это невозможно. Я должна перевести дыхание, заварить кофе, чинно сесть на диван и обсудить происходящее.

– Да, конечно, – избегая Сина взглядом, поправляю одежду.

А вдруг всё-таки возможно? Неужели он до такой степени готов притворяться перед обычными полицейскими, не представляющими угрозы? Или ему всё же было приятно, хоть немного? Он говорил, что может получать удовольствие от секса. Что, если предложить ему только секс, без сложных эмоций и требований? Да, это неразумно, потому что я-то буду чувствовать гораздо больше, надеяться… Но и к чёрту, не хочу быть разумной! Хочу ещё раз почувствовать его руки, и тепло, и этот игривый язык на моей пояснице!

Чувствуя, что трусость уже вот-вот снова заполнит меня оцепенением, я торопливо делаю первое попавшееся движение – хватаю ладонь Сина и кладу себе на затылок. Главное – начать, дальше будет проще. И если он поможет мне успокоиться, то я смогу.

Пальцы мягко гладят мою шею, от чего под кожей пробегают искры щекотки. Это приятно, но пока ещё ничего не значит. Как намекнуть, что я хочу большего?

Тяну к нему руки, кладу на талию. Наверняка это было всего лишь представление для полиции. Но я должна хотя бы попытаться. Если откажет – пусть, я переживу. Немного стыда, подумаешь, ничего нового.

Однако внутри меня нет ни капли смелости, чтобы пойти дальше. Я так и застыла перед Сином: держу за талию, поглаживая большими пальцами, и разглядываю оливковую ткань его футболки, до ужаса боясь поднять взгляд выше. Конечно, он откажет.

Тем временем вторая рука Сина поднимается – я слежу пристально, гадая зачем, – и ложится на мою талию, тут же скользит чуть дальше, за спину. Это обнадёживает! Чувство облегчения даёт необходимую каплю смелости, и вот я уже – хотя по-прежнему не поднимая глаз, – перехожу ладонями на его живот, ещё выше, скольжу по тонкой ткани, очерчивающей рельеф тела. Через футболку чувствуется тепло кожи, движение его груди, поднимающейся от дыхания, стук сердца, который будто передаётся мне через кончики пальцев. Наконец-то добираюсь до ключиц и – последний рывок, хоть бы хватило смелости – обеими руками обнимаю Сина за шею.

Что дальше? Чёрт, почему он такой высокий? Даже если я встану на цыпочки, то не дотянусь до его губ. Поглаживая шею – движение скорее нервное, чем флиртующее, – легонько тяну к себе. Даже не знаю, на что конкретно рассчитывая, просто пользуясь тем, что он ещё не оттолкнул меня.

Секунда. Другая. Все органы замерли в невесомости, ожидая, что дальше.

Вдруг Син снова подхватывает меня под бёдра, поднимая. И приближается к губам – но не целует, ждёт, давая возможность передумать и отстраниться.

Уф, слава богам! Конечно, я торопливо прижимаюсь к нему в поцелуе – неловком, слишком неумелом, даже я смогла бы лучше, если бы не так нервничала… Нужно взять себя в руки, прекратить эти дёрганые движения и поцеловать лучше, мягче…

Син охотно отвечает, и поцелуй наконец-то становится нормальным, правильным, приятным… Наверное, из-за того, что Син погладил мою шею, я больше не чувствую паники, только уверенность, что всё хорошо, разливающийся по телу жар возбуждения и желание, чтобы это не прекращалось никогда. Обнимаю его бёдрами крепче, глажу затылок, провожу пальцем по выбритой линии волос – кожа там мягкая, с забавно колющей щетиной.

Недоумевая от собственной смелости, шепчу:

– Может, пойдём в спальню? А потом закажем пиццу.

Син смотрит то мне в глаза, то на губы, коротко чмокает их ещё раз.

– Ограбление тебя не интересует?

– Это срочно?

Он раздумывает мгновение, не отрывая взгляда от моих губ.

– Подождёт.

– Вот и отлично. Хватит думать о проблемах.

– Только я говорил, – прижавшись к моему лицу, Син тоже бормочет тихо, почти шёпотом, – что не могу… Ну, кусать тебя или бить. Или резать.

– Не надо меня резать, – улыбаюсь от неловкости. – Мне это совсем не нравится. Я говорила, это разные вещи, и они не связаны.

– О, тогда всё в порядке. Да?

– Конечно, – я улыбаюсь, чмокаю его над губами. – Никаких укусов.

Пока Син несёт меня в спальню, я сдёргиваю с плеч кардиган, снимаю майку через голову – ну, мужчинам ведь интересен секс, а не эти долгие прелюдии, чего тянуть, сделаю всё так, чтобы ему понравилось… Однако тут же чувствую желание прикрыться руками. Какая форма груди ему нравится? А если не такая, как у меня? Может, он предпочитает другой размер – больше, меньше? Или другой цвет сосков?

Син опускает меня на постель.

– Ты уверена?

– Нет, так что раздевайся быстрее, – строя из себя смелую, я не прикрываюсь, вместо этого провожу ладонями по его животу. – Всё снимай.

Пока он стягивает футболку, я откидываюсь на кровать, торопливо сдёргиваю легинсы и трусы. Вот только стоит холодному воздуху пробежать по голой коже бёдер, и паника снова тут как тут.

Син останавливается – пальцы замирают на кнопках штанов, – смотрит на меня.

– Можно остановиться в любой момент.

– Нет! Так я вообще никогда не решусь!

Хотя, если честно, страх уже перебил всё возбуждение. Теперь я чувствую лишь озноб от холода, беспокойство и желание прикрыться. И зачем я так лихо сорвала с себя одежду – будто какая-то модельная красавица, а не тощая селёдка со шрамами по всему телу? В дневном свете их, конечно, прекрасно видно, все до единого. В сознании разносится недовольный голос моего парня-на-полторы-недели: «Ты просто больная!». Сразу живо вспоминаются ощущения от моей единственной попытки заняться сексом: холод по всему телу – ведь нормальные девушки не делают «это» под одеялом, они показывают себя во всех ракурсах, – чувство унижения и грубые пальцы, болезненно ковыряющиеся между ног. Не выдержав, я всё же обнимаю себя за плечи, сжимаю ноги, да и вся сжимаюсь в комок явно не-соблазнительным образом. И что, сказать: «Извини, я передумала», – и одеться? Как глупо. Зачем только я всё это начала? Знала ведь, что так будет…

Син, к моему облегчению, всё ещё в штанах. Наклонившись, он кладёт ладонь мне на спину и прижимается лицом по щеке, успокаивающе бормочет:

– Можно ограничиться…

– Я не хочу ограничиваться! Всю жизнь себя ограничиваю, – больно куснув губу, перехожу на шёпот: – Я хочу нормально.

Голос-в-голове ехидно фыркает: И как ты собираешься это сделать? Вспомни, что было в прошлый раз. Ты не годна даже на то, что могут все девушки. Поразительно, насколько ты бесполезная!

Подтянув с кровати покрывало, Син заворачивает меня. Это комфортно, даже несмотря на мелькнувшую мысль, что ему противно смотреть на мои шрамы.

– Может, попробуешь расслабиться? Секс – это приятное занятие.

Я криво улыбаюсь.

– Не в моем мире.

Он медленно гладит мою спину через покрывало.

– Тогда прекратим.

Я разглядываю чёрную стену справа и кусаю губы. Конечно. Проклятье. Я, как обычно, всё запорола. И второй попытки не будет.

Син утыкается носом в мои волосы.

– Но ты не хочешь.

Я молчу. Какая разница, чего я хочу, если не могу.

– Хорошо. Тогда попробуй расслабиться. Я чувствую твои показатели. Я сразу остановлюсь.

– И мы никогда не дойдём до пиццы, – фыркаю я, не отрывая взгляда от стены. – Умрём тут от старости.

– Ты доверяешь мне?

Я честно прислушиваюсь к себе. Ничего обнадёживающего. Возбуждение исчезло бесследно.

– Я – на кровати и без штанов. Боюсь, это предел моего доверия. Слушай… Может, ты сделаешь всё сам? Как хочешь. Просто не обращай на меня внимания.

Может, если сейчас ему понравится, он захочет повторить – а в следующий раз у меня, возможно, получится лучше.

– Сделать, как я хочу? – его голос звучит удивлённо. – Разве я не должен сделать то, что приятно для тебя?

– Извини, у меня вряд ли получится, – я по-прежнему изучаю стену. – Я слишком напрягаюсь и… Не хочу, чтобы ты два часа со мной возился, а в итоге всё равно кончится ничем. Пусть хотя бы тебе будет приятно.

Син молчит. Но хотя бы не убирает руку с моего плеча.

– Ляг на живот?..

Бросив на него подозрительный взгляд, я всё-таки вытягиваюсь на кровати, накрывшись покрывалом. Нет уж, я не готова его снять, даже учитывая, что на спине шрамов почти нет. От страха закрываю глаза, так спокойнее. Судя по звукам, Син раздевается. Забирается ко мне. Справа – приятный жар горячего тела. Я прижимаюсь боком теснее. Впрочем, это больше похоже на попытку согреться, чем на что-то сексуальное.

Однако тепло отодвигается, потому что Син приподнялся на локте и теперь гладит мой затылок. Ладно, это ощущение привычное, я могу его принять. Ладонь скользит ниже, на плечо. Я немного расслабляюсь. Прикосновения к спине кажутся безопасными.

Наклонившись к уху, Син тихо говорит:

– Думай только о языке и руках. Сконцентрируйся на этом ощущении. Если что – я сразу остановлюсь.

Я верю ему? Насколько я вообще способна доверять хоть кому-то? Жмурясь, мычу согласно. Как будто на приёме у врача перед болезненной процедурой.

Пальцы поднимаются выше, зарываются в волосы, приподнимают их, по оголившейся шее легко пробегает кончик языка. Ой, щекотно… Но не страшно. Язык исчезает, теперь Син покусывает мою шею сзади. Нащупав на кровати его другую руку, сжимаю запястье, большим пальцем глажу ладонь – чтобы показать, что мне нравится.

Его рука спускается, гладит плечи, разминает мышцы. Хорошо. Пока что я расслаблена. Может, получится.

Лопатки. Всё нормально.

Но когда ладонь опускается на поясницу, я напрягаюсь так, что забываю дышать. Сдерживаюсь, чтобы молчать, но в его запястье вцепилась изо всех сил.

Син тут же возвращается к лопаткам, шепчет:

– Я не буду трогать руками ниже, хорошо?

– Угум, – получается странный звук сквозь закушенные губы. Боги, такое ощущение, что меня тут пытают.

Погладив плечи ещё немного, говорит:

– Когда я целовал спину, кажется, ты чувствовала себя нормально?

– Мм. Вроде.

– Мне пришёл в голову один вариант. Если я лягу сверху, но не буду трогать тебя руками? Только поцелую.

Звучит непонятно. Но более-менее безопасно. И он говорил, что остановится, если я скажу. Что ж…

– Хорошо. Ну, шею можно. Волосы там. Только не сильно.

– Понял.

Син приподнимает покрывало на моей спине – по коже пробегает холодок – и перемещается наверх, встав на колени по обе стороны от моих бёдер. Пока он не просит меня раздвинуть ноги – которые я не только сжала, но на всякий случай ещё и переплела, – всё выглядит неплохо…

По пояснице смазанно проезжается что-то непонятно-тёплое и чуть влажное, а пока я недоумеваю, что за часть тела это может быть, Син накрывает меня всем телом, и его член, более жаркий, чем всё остальное, ложится между ягодиц: покалывая кожу жёсткими волосками, ниже тяжело прижимается мошонка, а выше – как раз там же, на пояснице – горячая влажная головка. В сознании мгновенно взвивается паника. Это, оказывается, он?! Я не готова, я не смогу расслабиться, почему так быстро?! Син сразу накрывает ладонью мою шею, шепчет:

– Ш-ш, я ничего не делаю. Совсем ничего.

Перевожу дыхание, стараясь справиться с эмоциями. В самом деле, Син только мягко разминает мышцы шеи, наполняя их приятным теплом, покусывает плечо и всё. Вторая рука лежит на кровати, я могу её видеть, это успокаивает.

Однако ощущение, что я обязана расслабиться побыстрее, давит. Ему наверняка уже надоело со мной возиться. Нужно скорее дать ему то, ради чего он и делает всё это.

Нет, ни при каких условия не выйдет вставить в меня такой большой член. В прошлый раз не получилось, и теперь не получится. Как, вообще, люди занимаются сексом? Ладно бы пенисы были, там, три сантиметра… Ну ладно, пять… Такой ещё может поместиться внутри. Но они же огромные! И я даже заранее знала, что у Сина – не пять сантиметров. Видела же фото Марка. Да, на снимках в сети это выглядит классно, но пытаться засунуть такое в себя – больше похоже на самоубийство, чем на приятное занятие. Ничего не получится, о чём я только думала!

Через некоторое время всё же отвлекаюсь на ощущение языка, извилисто гуляющего по моей спине. Он спускается вдоль позвоночника, и вместе с языком всё жаркое тело Сина двигается вниз. Затем, тут и там прихватывая кожу зубами, Син возвращается к плечам, а его член легко скользит вверх по моей коже, чуть щекотно. Снова вниз. На этот раз язык добирается до поясницы, и я резко выдыхаю от неожиданного удовольствия. Вверх. Син прикусывает загривок сильнее. И вниз.

Теперь на заднюю поверхность шеи ложится комфортно-тёплая ладонь. То ли от этого, то ли от гипнотизирующего движения туда-сюда меня охватывает странное, непривычное чувство: восприятие кристально-чёткое, но нет ни страха, ни напряжения, ни обычной скачки мыслей. Кажется, что я сплю, хотя воспринимаю всё ясно. Вот теперь я действительно могу сконцентрироваться на руках и языке Сина, на тепле его тела, закрывающего меня от пугающего мира, от зимы за окном, от всех проблем. Ощущение скользящего по мне члена уже не так пугает, даже кажется приятным.

Вниз. Вверх. Вниз. На следующем движении вверх он мягко прижимает мой таз к кровати, и член скользит между бёдер. На периферии сознания мелькает ощущение опасности, однако это движение по-прежнему воспринимается как естественная часть движения всего его тела, поэтому мои мышцы не напрягаются, а вскоре лёгкие покусывания шеи отвлекают внимание.

Вниз. Кончик языка щекочет поясницу, и это настолько приятно, что, когда на движении вверх Син вжимает меня в кровать сильнее, я не напрягаюсь. Всё, о чём хочется думать, – это оглаживающее мою кожу тепло и сильное биение его сердца, когда он прижимается ко мне всем телом.

Расслабившись, я чуть раздвигаю ноги, позволяя ему двигаться свободнее, проникнуть дальше, и в следующий раз член скользит по вульве, задевает клитор – от этого лёгкого касания моё тело мгновенно наполняет возбуждением, а остатки мыслей испаряются. В сознании пульсирует единственное желание: мне нужно больше этого чудесного ощущения, больше, сильнее, ещё…

Вниз. Его зубы легко прихватывают кожу сбоку от поясницы, и от этого по спине и плечам пробегает волна странного ощущения, похожего на мурашки, но более приятного и возбуждающего. Вверх. Вот теперь мне даже хочется раздвинуть ноги ещё немного шире – хочется почувствовать там этот странный орган, такой горячий, наполненный и увесистый, – и он в самом деле снова скользит по моей вульве. И на этот раз, словно почувствовав моё желание, задерживается там, аккуратно потирается о мокрую плоть. Не удержавшись, я выдыхаю через приоткрытые губы и, выгнувшись, прижимаюсь ягодицами к Сину – без слов упрашивая, чтобы он продолжал.

Однако его тело снова двигается вниз. Сначала щека потирается о мою поясницу, затем зубы вновь прикусывают кожу, но эти ощущения уже неинтересны, я жду лишь, чтобы Син поскорее прижал мои бёдра к кровати и поласкал между ног. Вверх. Теперь член не скользит вперёд, к клитору, а утыкается тяжёлой горячей головкой во вход во влагалище – и там уже так мокро, что он сам собой находит правильный путь, заходит немного вглубь, растягивая… Я даже не знала, что это настолько приятное ощущение… Необычное… Хочется сосредоточиться на нём, прочувствовать получше – и я не особо обращаю внимание, что член тем временем понемногу двигается вперёд-назад, словно ищет наилучшее положение среди этого скользкого жара. Конечно, пусть устраивается как удобно, я не против. Даже приятно… В какой-то момент он словно утыкается в препятствие, но уже через мгновение проскальзывает дальше, глубже – меня колет болью, но тут же отвлекают другие ощущения: крепкие бёдра Сина, которые вжимают мои бёдра в постель, и его хриплый выдох возле моего уха, от которого всё внутри вспыхивает жаром. Так возбуждающе, головокружительно и даже немного лестно чувствовать, что ему хорошо со мной…

Его тело скользит вниз, но на этот раз лишь немного, лишь по плечам проходит дорожка поцелуев. И сразу обратно вверх. Син прихватывает зубами за загривок, и я непроизвольно выгибаю спину: теперь уже хочется прижиматься к нему ягодицами, потираясь, и хочется раздвинуть ноги ещё – чтобы ощутить больше этого движения, сладко и нежно растягивающего чувствительный вход во влагалище. Я даже не знала, что в этом месте может быть так приятно…

Чуть вниз. Чуть вверх. Но в этот момент до меня доходит, что между ног я чувствую его движение по-другому, чем раньше, что-то изменилось. Вот это смутное ощущение… Оно же внутри! Чёрт!

Я резко просыпаюсь от дрёмы, пульс подскакивает – и мышцы влагалища сжимает цепким спазмом. Син, действительно, сразу останавливается, накрывает мою шею ладонью и шепчет:

– Тш-ш, всё нормально.

Какое «нормально», у меня член внутри! Боги, что делать?! Мышцы сжаты до предела, я уверена, что от малейшего движения будет больно, и ожидание этого пугает ещё больше. Хоть бы он не шевелился!

В первые мгновения кажется, что на этот раз волшебное успокоение не помогает, – а вдруг из-за спазма член не получится вынуть, придётся вызывать медиков, о подобных случаях пишут в разделе юмористических новостей, какой позор, – но потом сердцебиение всё-таки замедляется, и я перевожу дыхание. Паника отступает.

Лучше закрою глаза, так спокойнее. Тело постепенно расслабляется, и, как ни удивительно, теплеет от возбуждения. Неожиданно мысль о том, что Син внутри, кажется не пугающей, а желанной, её хочется крутить в голове так и эдак, стараясь запомнить этот момент. У меня получилось! Это же полноценный секс, да? И не с каким-то придурком вроде моего парня-на-полторы-недели, а с Сином! Может, ему всё же понравится, а там и до второго раза дойдёт…

Так что я выгибаю спину, прижимаясь к нему – ближе, глубже, – показывая, что хочу продолжения.

Но он не двигается, только шепчет:

– Нормально?

– Угу…

Чуть отодвигаю бёдра и возвращаюсь назад, прислушиваясь к ощущению, как член скользит внутри. Очень странное, нечёткое. Не совсем понятно, что происходит. Теперь, когда я акцентирую на нём внимание, чувствуется дискомфорт, как будто натирает и немного больно. Но в то же время есть что-то приятное – пожалуй, в целом я справлюсь. Двигаюсь ещё. На пробу увеличиваю амплитуду – аккуратно, пытаясь не пропустить момент, когда член выскользнет из меня, но он что-то никак не заканчивается. Всё же он поместился внутри! Странная штука этот секс.

– Хочешь сама? – бормочет Син, потираясь лицом о мои волосы. – Может, сменить положение?

– Нет, давай ты. – Я расслабленно распластываюсь на кровати. Я же не знаю, какой темп ему приятнее, как лучше, как правильнее. – Только не очень быстро.

Син начинает двигаться осторожно, совсем понемногу. Но вот опять – у меня в голове включились привычные сомнения, требующие ускорить процесс, ведь ему, наверное, хочется поскорее дойти до оргазма, и так уже слишком долго.

– Можно быстрее.

– Можно или нужно?

Что за сложные вопросы!

– Мм… Как хочешь.

– Я хочу так.

Ещё несколько плавных коротких движений, и он увеличивает амплитуду, входя так же медленно, но теперь глубоко. И мне нравится это ощущение глубоко внутри – смутное, неразборчивое ощущение тепла и наполненности. Дополнительно согревает мысль, что всё не только получилось, но мне даже приятно. Чтобы показать это, нащупываю плечо Сина над моим, глажу, тяну к себе, наслаждаясь ощущением тёплой кожи и ритмичного движения его тела – пока он трахает меня. Эта мысль откликается возбуждением. Смакую её так и эдак. Син трахает меня, и ему нравится.

Вдруг появляется желание, которое я, не думая, выполняю: перебираюсь пальцами на его шею и выше, к волосам, нащупав жгут, тяну, чтобы снять. Он поддаётся не сразу – неудобно дёргать наощупь, – но в итоге длинные волосы Сина рассыпаются вокруг моей головы, по плечам, колышутся, щекотно задевая то ухо, то щёку. Глажу кожу головы, пробираясь среди волос, наслаждаясь ощущением, как они скользят по пальцам.

Движения Сина не ускоряются, зато усиливаются: теперь он, выходя совсем немного, тут же возвращается обратно – глубже, властно и настойчиво вжимая мой таз в постель, и это дико заводит. То ли физически – сладко чувствовать, как он медленно входит до самого предела, растягивая меня, – то ли психологически, от того, что он хочет быть как можно глубже именно во мне, наполнить меня, как будто я действительно желанна. И на каждом движении вперёд – вглубь – выдыхает с хриплым стоном, от которого под кожей пробегают мурашки.

В поисках способа усилить удовольствие открываю глаза и оглядываюсь. Рука Сина лежит неподалёку от моего лица, и меня вдруг охватывает желание приласкать её – за все те моменты, когда на кухне я следила за этими чудесными пальцами, поглаживающими чашку, и не имела права коснуться их. Сейчас они ритмично сжимаются на каждом движении Сина вглубь, однако не до конца – словно ищут, за что схватиться, и не находят. Что ж, я с удовольствием предлагаю свою руку, вкладывая её в горячую ладонь. Она охотно сжимает меня, и от этого ощущения настолько затапливает нежностью, что я тяну её к себе, к лицу: и целую мелко, торопливо от избытка чувств, и вылизываю, и кусаю подушечки пальцев, а затем и вовсе беру два пальца в рот, посасывая. В ответ на это Син рычит, закусив губы, и вжимается в меня тазом ещё сильнее, хотя нарочито медленно, сдерживаясь. Отпустив его руку, выгибаюсь, нащупывая колюче-бритый затылок, глажу его, забираясь пальцами выше, в длинные пряди волос.

– Быстрее.

Син ворчит протестующе, но я вжимаю пальцы сильнее.

– Быстрее!

Я тоже хочу поскорее – только не кончить, а почувствовать, как он кончает внутри меня. Испытать это особенное удовольствие от того, что ему хорошо до предела – именно со мной.

Син замирает, сомневаясь. Но спустя мгновение хватает меня зубами за загривок и несколькими резкими толчками вжимает в кровать так, словно войти на всю длину мало и он хочет напоследок заполнить целиком. Долгий выдох, и тело сверху тяжелеет обессиленно.

Поглаживая его затылок – такой забавный контраст между бритым участком и гладкими длинными волосами – бормочу:

– Ложись, мне не тяжело.

Син расслабленно вытягивается, а я уютно устраиваюсь под ним: лаская его руки, переплетая наши пальцы, прислушиваясь к ощущению того, как его сердце бухает мне в спину тяжело и сильно, а член подрагивает глубоко внутри.

Бормочет сонно:

– Точно не тяжело?

– Угу.

Через пару минут, отдышавшись, выскальзывает из меня, ложится на бок рядом и, поглаживая мои лопатки, тихо фыркает.

– Да уж. Теперь тебе точно нужен новый телохранитель.

– Мм?..

– Такой, который будет удовлетворять тебя, а не самого себя.

Дотянувшись до его разгорячённого плеча, целую. А тут рядом и запах пота чувствуется – такой терпкий и даже более крышесносный, чем обычно, просто концентрированное возбуждение… Мне всегда казалось, что запах пота – это что-то противное, слишком резкое и навязчивое, от чего хочется задержать дыхание и отвернуться поскорее. Но Син пахнет так, что я готова уткнуться носом ему в подмышку и вдыхать полной грудью. Он вроде говорил, что это модификация? Армейские инженеры – гении.

Всё же оторвавшись от подмышки, чмокаю над соском. Может, лизнуть его?.. Но, не решившись, прижимаюсь лицом к груди, чувствуя гулкий стук сердца.

– Ничего не знаю. Мне понравилось.

Голос Сина над головой звучит укоризненно:

– Тут даже не нужно чувствовать, что ты лжёшь.

Его ладонь спускается по моей спине ниже, к пояснице, но я, извиваясь неловко, боком отодвигаюсь к краю постели и скатываюсь на пол, рукой зажав между ног. Не хочу выпачкать всё вокруг спермой, это очевидный предлог – эм, у него ведь есть сперма? – а то, что там ещё может быть и кровь, уточнять необязательно. Наверное, Син и так догадался, но мне не хочется светить ею явно, и уж тем более не хочется, чтобы он комментировал этот факт.

– Извини, я сейчас. Пять минут.

Враскоряку упрыгиваю в ванную. Хоть бы на простыне ничего не было! Вроде было почти не больно, может, крови будет немного? Захлопнув дверь, на всякий случай подпираю её спиной и со страхом отрываю от промежности мокро-липкую руку. Так, что тут? Это сперма?.. Бе, консистенция и запах так себе. Или тоже какая-нибудь модификация? Да нет, зачем бы инженеры сделали такую непонятную – да и противную, честно говоря, – модификацию? Наверное, обычная сперма. Ярко-красная кровь тоже есть, но немного. Надеюсь, на простыню вытечь не успела и получится избежать разговора о том, почему я такая никому не нужная неудачница. Ой, а если кровь осталась на его члене?! Чёрт… Но ладно, с этим я ничего не могу поделать. Буду надеяться на лучшее.

Ополоснувшись, надев трусы и сунув прокладку на всякий случай, возвращаюсь в спальню, к шкафу. Торопливо одеваюсь. Что за дурацкая застёжка у этого лифчика! А зачем вообще я его взяла? Почему-то теперь хочется надеть всего побольше и более закрытого, чем прежняя игриво-тонкая майка. Лучше даже плотный топ с длинными рукавами и джинсы.

Прикрыв участки тела, наиболее покрытые шрамами, осмеливаюсь взглянуть на кровать. Син лежит на животе, зарывшись в бельё и покрывало, и, чуть повернувшись ко мне, наблюдает. Чёрт, уже убрал волосы в привычный хвост.

– Что? – я, как обычно, растягиваю губы в нервозной улыбке.

Не люблю, когда за мной следят. Сразу начинаю двигаться неловко и вообще забываю, что хотела сделать.

– Всё в порядке?

– Угу! – выдаю позитивно, чуть ли не с восторгом.

Было бы естественно задать тот же вопрос ему, однако вдруг это перейдёт в обсуждение только что произошедшего и моей позорной девственности? Так что я спешу сменить тему:

– Ты уже снова с хвостом. Не знаю, мне нравятся твои волосы. Может, ты мог бы иногда их распускать?

Несколько секунд Син смотрит мне в лицо, затем, приподнявшись на локте, стягивает жгут с волос, и они рассыпаются по плечам.

– Спасибо, – на этот раз я улыбаюсь искренне.

С тревогой приподнимаю покрывало, но на простыне – лишь несколько тёмных пятнышек как от мокрого, а крови не видно. Замечательно! Забравшись под покрывало, сажусь, опершись спиной на изголовье кровати, из-за нервозности тянет даже сложить руки на груди, закрываясь, однако с этим порывом я борюсь: не хочу выдать свою напряжённость, это может навести его на вопрос, почему я настолько нервничаю. Син, по-прежнему лежащий на животе, придвигается ближе, обнимает рукой за талию, и интимное тепло его обнажённого тела контрастирует с ощущением моей одетости. Тянет меня ниже, чтобы спустилась к нему, а не сидела чинно, как на званом вечере, и я всё же поддаюсь, сползаю спиной по изголовью – но лишь немного.

– Ну что, как насчёт пиццы? – голос у меня придурковато-радостный.

Однако Син не отвечает: прихватив зубами край топа, тянет его вверх, оголяя живот. Истерично хихикнув, останавливаю его движение. Ладно уж, немного шрамов на животе могу показать, но не более. Смирившись, Син вылизывает полоску голой кожи, а вот его рука перебирается выше, касается то локтя, то плеча, то шеи, рассеянно бродит тут и там, словно стесняясь перейти прямиком к груди, хотя – я буквально чувствую это – хочет именно туда.

– Какую закажем? – я сжимаю плечи, нервозно прикрываясь от прикосновений.

– На твой вкус, – его голос звучит невнятно.

Я было открываю рот, чтобы предложить варианты, но тут его пальцы всё же решаются коснуться груди – мимолётно, легко, чуть задев сосок, через два слоя плотной ткани прикосновение смутное, однако даже от такого я замираю, онемев. Словно всё моё существо сконцентрировалось в этом единственном восхитительном ощущении.

Заметив мою реакцию, Син повторяет движение уже смелее, а через несколько секунд – раз я не протестую, – и вовсе с охотой переключает на грудь всё своё внимание. Накрывает одну ладонью, продолжая большим пальцем ласкать затвердевший сосок, другую – ртом. Через одежду чувствуется лишь неразличимое ощущение тепла, хочется большего, так что, когда Син прикусывает, задев сосок, я не выдерживаю: быстро стягиваю топ, однако дёргаю покрывало выше, чтобы хоть как-то прикрыться. Но Син вроде не приглядывается к шрамам и прочим недостаткам, а увлечён только лифчиком: поглаживает и посасывает так, словно ему по-настоящему нравится это делать. Через один слой ткани ощущения сильнее, возбуждение между ног с готовностью напоминает о себе, и хочется таять от этих приятных ощущений.

Тем временем пальцы Сина осторожно поднимаются выше, стягивают бретельку и проводят по груди вдоль края ткани, словно спрашивая разрешения. Изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не отстраниться, – пускай я далека от идеала и выгляжу не особо привлекательно, но я не хочу, чтобы он прекращал. И Син всё-таки цепляет ткань лифчика и стягивает вниз – по голой коже пробегает холодок, сосок твердеет ещё больше, и прикосновение к нему настолько чувствительно, что хочется застонать. Но я, конечно, сдерживаюсь. Приличные девушки не ведут себя как шлюхи.

Пока я погрузилась в ощущение того, как палец кружит по ареоле, то и дело задевая сосок – от резко-приятного возбуждения даже вздрагиваю, так хочется большего, однако палец снова убегает, дразня, – Син, почувствовав, что я окончательно перестала сопротивляться, уже торопливо стягивает зубами вторую бретельку и ткань чашечки и засасывает второй сосок во влажное тепло. Ощущения настолько сладкие, что я даже замираю в растерянности, не понимая, что делать. Теперь уже и не думаю отстраняться, наоборот, держу Сина за шею и запястье, прижимая к себе, лишь бы он не прекращал.

Но он и не собирается: дышит прерывисто, щиплет губами влажный от слюны сосок, вновь засасывает – сильнее, настойчивее, потирая его языком, – а затем тянет меня к себе, чтобы прижалась ближе и легла на бок, накрывает ртом другую грудь, а пальцами спускается к застёжке джинсов.

– Подожди, – шепчу, перехватив его руку и возвращая её на грудь. – Я лучше сама.

Теперь, раз обе руки свободны, Син симметрично ласкает пальцами соски, а сам поднимается выше, целует мои губы. Кажется, не обиделся на отказ.

Поколебавшись, расстёгиваю джинсы и забираюсь рукой в трусы, но я уже настолько возбуждена, что почти сразу останавливаюсь. Хочется ещё немного оттянуть момент оргазма, ещё немного насладиться ощущениями на грани…

– Сильнее… Ещё…

Син охотно усиливает напор, покусывает мои губы и щиплет соски, а я не могу даже двинуть пальцем – чтобы не сорваться в оргазм, – и лишь ритмично нажимаю на скользко-мокрый клитор, совсем слабо… Наконец всё же провожу по сладко-чувствительной головке – и тут же оргазм начинает разворачиваться, нарастая… Нарастая… И на пике выгибает меня дугой, словно от электрической вспышки.

Обмякнув, понемногу осознаю, что всё ещё нахожусь в собственной спальне. И рядом со мной Син. Мягко гладит грудь, целует щеки. Неужели это действительно произошло? За все эти годы я почти смирилась, что секс не для меня, – и вот пожалуйста. Да ещё не с кем-то, а с ним. Недоверчиво прислушиваюсь к ощущениям. Оргазм ещё отдаётся теплом между ног. Потрясающе приятная пустота в голове. И я помню ощущения от каждого прикосновения. Теперь, когда дурманящий туман возбуждения схлынул, даже не верится, что они были по-настоящему, – неужели я и правда позволяла ему делать это со мной, смотреть мне в лицо, пока я кончала? Раньше бы постеснялась даже фантазировать о таком.

Однако Син… словно бы смотрит насторожено? Я улыбаюсь в ответ – показать, что всё хорошо. Да и вообще, хочется улыбаться. С длинными волосами он выглядит более мягко, более… интимно? Как будто по-домашнему, только для меня. От этой мысли сердце переполняет нежность. У него правда никого раньше не было? Очень надеюсь, что так, ведь, говорят, первый раз запоминается. Может, хотя бы в этом качестве я буду что-то значить для него.

Я обнимаю его за шею, глажу по волосам, прижимаюсь к лицу, целую щёку – и его губы находят мои. Как же хорошо целоваться и ни о чём не думать… Особенно когда Син обнимает меня вот так, крепко прижимая к себе. Боги милостивые, как бы я хотела умереть прямо здесь и сейчас, потому что вряд ли в моей жизни будет что-то лучше.

Однако с нежно-романтического настроя меня сбивает торопливый стук его сердца и та жадность, с которой он целует мои губы.

– Ты… Эм. Может?.. То есть я-то кончила, а ты…

Но Син не отвечает, лишь увлечённо гладит меня по плечам, по декольте и шее, взглядом следуя за своей ладонью.

– Ты… – собравшись с духом, выговариваю: – Хотел бы ещё раз?

Он останавливается. Обдумывает.

– А ты? Я не чувствую признаков возбуждения.

– Ну да, их нет, – нервно хихикаю. – Мне хватило. Но если ты хочешь… Надо же что-то сделать?

– Мм, обойдусь.

– Так! – от возмущения я привстаю. – Не надо «обходиться»! Что за… Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

– Всё в порядке.

Тон уверенный, а в ответ на мой взгляд Син и вовсе отворачивается к тумбочке, уверенными движениями собирает волосы в хвост – словно отстранился, показывая, что всё закончено. И настаивать я не решаюсь, лишь разочарованно слежу за его действиями. Может, в другой раз. Не всё сразу.

71.

Журнального столика в гостиной еле хватает, чтобы разместить всю заказанную еду – пицца, салаты, тако… Ух, как я проголодалась, и Сину тоже нужно восстановить силы после секса. «Со мной» – улыбаюсь под нос. Конечно, было не что-то супер, но всё равно, это было со мной и ему понравилось. От срывающей голову радости я даже уверена в этой мысли.

Мне кажется, или он подозрительно задерживается в душе? Наверняка предпочёл кончить там, а не со мной. Немного обидно.

Стоит Сину выйти в гостиную – штаны вновь чёрные, а футболка на этот раз серо-камуфляжная, – я подхожу и обвиваю его руками. Просто не могу обходиться без его тепла, запаха, ощущения крепкого тела под руками. Как будто его сила поддерживает и меня. Да уж, образ унылый: чахлая лиана цепляется за здоровое дерево, чтобы дотянуться до света, а может, и высосать чуточку энергии.

Голос-в-голове бормочет: Долбаная паразитка. Он не будет терпеть это долго. Ты ничего не можешь ему дать, только берёшь.

Стараясь отвлечься от этих мыслей, прижимаюсь к груди Сина, закрываю глаза и глажу тёплую спину. Не хочу думать об этом. И не буду.

Его руки тоже гладят меня, но лишь по плечам – словно держат деловую дистанцию, – а вскоре над моей головой звучит:

– Я должен рассказать тебе об этом якобы ограблении.

Но я не открываю глаз.

– Может, ну его? Почему всё не может быть просто? Забудем и всё.

– Это важно.

– Ла-адно, – я неохотно отрываюсь от него, отступаю. – Правильно ли я поняла, что грабитель – ты? И во время… этого всего тебя ранили.

– Да.

– Покажи куда.

Поднимает футболку – справа, ниже рёбер. Свет падает чуть сбоку, выделяя углубление в коже. Я касаюсь осторожно. Горячее.

– Не болит?

– Нет, – он усмехается над моей наивностью.

– А где взял органику?

– В квартире Дэна. То, что осталось после первого ремонта. Ты не видела контейнер в морозилке?

– Я туда не заглядываю.

Не хочу отрывать пальцы от его кожи. Почему я должна? Ведь всё было так замечательно, а теперь опять – возвращаться к реальности, полной проблем. Ненавижу её! Под видом внимания к бывшей ране глажу там ещё раз… И, не удержавшись, скольжу ладонью дальше, к пояснице, рывком обнимаю Сина крепко-крепко, утыкаюсь лицом в футболку, вдыхая его чудесный запах. Сердце под моей щекой стучит размеренно, успокаивающе. Его тёплые руки на моих лопатках. А больше ничего нет. Я отказываюсь признавать, что существует что-либо, кроме этого. Что какой-то идиотский мир, полный проблем, существует за пределами моей гостиной.

– Нужно показать тебе кое-что.

– Не хочу, – закрыв глаза, качаю головой, потираясь лицом о его футболку.

– Это важно, – повторяет с напором.

– Нет!

– Лета…

Ну всё, теперь я точно не оторвусь от него. Жмурясь и сжимая его в объятиях, требую:

– Скажи ещё раз.

– Это важно.

– Не это! Моё имя.

– Лета?..

– Мм…

Легонько поглаживая мою спину, Син ждёт, но я в самом деле не планирую менять положение.

Вздохнув, он подхватывает меня на руки и через пару шагов садится на диван, усаживает меня на колени. Вынимает из-за диванной подушки что-то чёрное. Бумажник.

– О, ещё один нелегальный способ заработка? Глядишь, скоро на особняк накопим. – Син делает несчастное лицо, и я закатываю глаза. – Ладно-ладно, тупое чувство юмора. Так чьё это?

– Человек вчера следил за тобой на улице.

– Уверен, что за мной?

– На сто процентов. А ночью отирался на пожарной лестнице возле окна спальни.

Сердце сжимается от страха. Лихорадочно вспоминаю, насколько плотно закрыты жалюзи. Небольшие щели есть. Достаточные, чтобы следить, как я сплю? Вряд ли, однако всё равно на душе гадко.

– Я думала, ты вчера по своим делам ходил.

– Закончил раньше, решил найти тебя.

– Мм, ясно. То есть ты тоже следил.

– Я всё-таки твой телохранитель. Должен я делать хоть что-то?

– Ладно уж, – невольно улыбаюсь от мысли, что он беспокоится обо мне. – Если тебе так хочется. Тем более, если тут какие-то маньяки бродят… Подожди, ты его убил?!

Син глубоко вздыхает и размеренно говорит:

– Нет, я его не убил. – Поняв, что я жду продолжения, раздражённо закатывает глаза и ворчит: – Ну ладно, немного толкнул, и он упал с пожарной лестницы.

– То есть умер?!

– Нет! Сломал ногу. И руку. Но я любезно вызвал ему помощь.

– Это хорошо, – я сразу успокаиваюсь. – Но как ты позволил ему ранить тебя?! За такое надо было оторвать руку нафиг.

Улыбнувшись, Син поучительно говорит:

– От этого он бы точно умер.

– Ла-адно… Пусть живёт, так и быть. – Не сдержавшись, добавляю: – Мудак.

– Что до причин моего повреждения, я был ограничен в маневренности. Чтобы он меня не увидел и не мог опознать.

Смотрю на бумажник, лежащий на кофейном столике, но брать его в руки желания нет.

– И что там? Кто он такой?

– Документы чистые. Официально работает в небольшой организации, занимающейся ремонтом. Военная подготовка, хотя данных о службе нет. Скорее всего наёмник, не особо высокого уровня, слишком невнимательный. Есть предположения, кто заказчик?

Чёрт, всё-таки беспокойство уже вернулось – проклятый мир с проклятыми проблемами! – и я слезаю с колен Сина, пересаживаюсь на кресло напротив. В обнимку с ним вообще думать не могу.

Размышляя, успеваю сжевать два тако и выпить стакан апельсинового сока. Наконец выношу вердикт:

– Думаю, это или отец, или кто-то из «Психушки». Необязательно сама Таиса, может… Да кто угодно. Любой, кто видел мой чип. Решили проследить, не знаю…

Однако Син прерывает мои рассуждения:

– Отец мог послать наёмника следить за тобой? Зачем?

– Не знаю. Просто так, чтобы не расслаблялась. Он любит напоминать, что контролирует меня, в курсе всех дел. Сладкое ощущение власти. Когда я переехала сюда, пару раз замечала людей на улице. Поначалу испугалась, потом всё же догадалась позвонить отцу.

Когда я заметила первого из тех парней – через неделю после «Георгины», – от паники отшибло всякое соображение. Думала, умру от сердечного приступа прямо посреди улицы – или этот человек меня убьёт. Я была уверена, что это один из приятелей того портового мужика, что они наконец-то меня нашли. Не помню, как добралась до квартиры. Забилась в угол тёмной прачечной – это самое дальнее помещение от входа – и ревела, трясясь от ужаса.

А когда выбралась оттуда – на четвереньках, чтобы не было видно из окна, – опустила все жалюзи. Именно с тех пор я и живу с закрытыми окнами.

Следующую неделю провела под входной дверью, прислушиваясь к шорохам в коридоре. Сначала пыталась спать на диване, но, стоило задремать, тут же мерещились звуки – будто кто-то подходит к двери или ковыряется в замке. В конце концов я забаррикадировала вход тумбочкой, рядом с которой и обустроила спальное место.

Сигареты быстро закончились. Припасы в баре продержались дольше – вот тогда я и опустошила все эти бутылки на полках, – но в конце концов тоже иссякли. Пришлось обходиться слабеньким успокоительным из доставки и тоннами марципана – не знаю почему, но в тот момент мне безумно его хотелось. Целыми днями только марципан и жевала. Теперь видеть его не могу.

Я бы и дальше так сидела, но однажды раздался телефонный звонок. Рассудив, что от смерти не убежишь, я ответила.

Это оказался отец. И я быстро поняла, что мужик был от него.

Тогда я впервые в жизни наорала на отца. Вперемешку с рыданиями. Сама не помню, что за бессвязную чушь я несла, но его тон был явно удивлённый. В конце он даже извинился.

Син поднимает бровь.

– Настолько непрофессионалы, что ты их заметила? Ты же по сторонам не смотришь.

– Я не смотрю на тех, кто не представляет угрозы. Если за мной идёт какой-то мужик – я замечу.

– Но этого ты ведь не заметила?

Раздражённо выпаливаю:

– Я и тебя не заметила. Оказывается, за мной ходит толпа народу, а я ничего не вижу.

Голос-в-голове шепчет: Помнишь того портового мужика? Как долго он шёл за тобой? А ты ничего не видела. Представь, что бы он сделал, если бы не Дэн. Выпотрошил тебя, как свинью на бойне. У меня и картинки есть, смотри.

Хватит! Не хочу видеть эту гадость! Но Голос не отступает, всё показывает и показывает женские тела – изломанные, располосованные, крепко обмотанные колючей проволокой.

Стараясь отвлечься, дёргаю к себе тарелку с салатом и наливаю сок – часть выплёскивается на столик, и я спешно вытираю.

Син наблюдает за моими действиями, время от времени забрасывая в рот по куску пиццы. Доев, залпом выпивает стакан сока и откидывается назад, положив локти на спинку дивана.

– Когда твой отец был здесь, он говорил о «методах, позволяющих скорректировать нежелательное поведение». Что это значит?

Вздыхаю обречённо. Эту тему поднимать совершенно не хочется.

– Ну… Есть такое заведение… Для девушек из приличных семей. То есть формально для всех, но парней там единицы. Воспитательный пансионат с религиозным уклоном. Там, типа, промывают мозги. Дают препараты, и нужно ходить на всякие психологические тренинги и религиозные службы. Каждой дают наставницу. Ей нужно ежедневно рассказывать обо всём. То есть вообще обо всём – все мысли, желания…

Син смотрит удивлённо.

– А если не будешь?

– Для этого и дают препараты – насколько я понимаю, что-то вроде «сыворотки правды». У нас была пара девчонок из старших классов, которые после школы сами туда пошли, добровольно – ну, они так говорили. Из религиозных семей, и вот, чтобы избавиться от греховных мыслей… После пансионата они стали, конечно… довольно странными. Или мне так казалось, я не особенно близко их знала, но… У обеих постоянно были такие восторженные лица… С прибабахом, будто они об рынду шибанулись и теперь ходят лыбятся. Про пансионат говорили одинаково: поначалу было страшно, хотелось сбежать, но потом они поняли, насколько там хорошо. Почувствовали, что мир добр и прекрасен, а разговоры с матушкой – это, в смысле, наставница – очищают душу. Одна потом только раз в неделю ходила на эти беседы, а вторая… – я многозначительно качаю головой. – Рассказывала, что в стенах пансионата наконец-то увидела мир таким, как он есть: в небе летают ангелы, из-под земли вылезают чудовища, забираются людям на плечи, на голову, нашёптывают плохие мысли… Ещё за ней теперь постоянно ходит белая кошка, невидимая для других, она считает, что это святая Августина, и кормит её цветочной пыльцой. Они обе вскоре вышли замуж – ну, за тех, кого родители подобрали. Им, по-моему, было вообще всё равно. Одна сразу забеременела и полностью погрузилась в эти детские штуки, а у второй, кошатницы, не сложилось. Когда я видела её в последний раз, они с мужем и наставницей собирались ехать на целебные источники – молиться о зачатии.

Заметив, с каким выражением Син смотрит на меня, осекаюсь.

– Что?

Он говорит с расстановкой:

– Твой отец хочет отправить тебя в заведение, где пичкают наркотиками?

– Ну… – от его тона я теряюсь. – Одно время он часто угрожал пансионатом, это была прям любимая тема, но, как видишь, до сих пор ничего не сделал. Может, надеялся, что я всё же пойду в юриспруденцию – после пансионата ведь мозги уже не очень соображают, максимум хватит на замужество. А сейчас… Да вряд ли он это серьёзно. Просто любит угрожать.

Син наклоняет голову к плечу, рассматривает меня некоторое время, а затем выдаёт уверенное:

– Я могу тебя защитить.

Доедаю кусок пиццы, стараясь не уронить кусочки маринованного огурца.

– Как именно?

– Убить его. – Син произносит это так легко, словно в мире нет ничего более естественного и привычного.

Я аж замираю с открытым ртом и растопыренными пальцами, вымазанными в соусе.

– Что?.. – из-за пиццы во рту звучит невнятно, и я спешно дожёвываю. – Зачем?.. В смысле, он, конечно… Но это того не стоит.

– Он опасен для тебя. Я могу решить эту проблему раз и навсегда. Для тебя последствий не будет. Скажешь, что друг предложил тебе робота-телохранителя по дешёвке. Без документов. Конечно, это не совсем легально, но для обладательницы золотого статуса – пустяк. Друг теперь мёртв, допросить нельзя. А робот оказался боевым андроидом с повреждённой программой. Вы с отцом повздорили из-за сиропа к блинчикам, робот расценил это как угрозу. Он же армейский, он знает только один способ решения проблем.

Пока я хлопаю глазами, не зная, как это комментировать, Син поднимается и уходит на кухню. За моей спиной что-то пикает, и вдруг раздаётся звук, от которого всё внутри оживает, – приветственная мелодия кофемашины! Торопливо вытерев пальцы, я скатываюсь с кресла, в пару шагов допрыгиваю до барной стойки и бухаюсь на стул, чувствуя себя клиентом кафе.

– Так, мне, пожалуйста, как обычно. И молока побольше. Нет, лучше сливок. В общем, всего этого, – тыкнув указательным пальцем в сторону кофемашины, очерчиваю круг. – Ещё сахара, и побольше, побольше!

С нетерпением слежу, как пальцы Сина бегают по кнопкам.

– А вообще, мне нравится твоя самоирония. Надо же, армейский робот, который знает только один способ решения проблем – всех убить.

Чашка наполняется. Син ставит её на стойку передо мной.

– Да, я такой. Тупая военная железяка.

– Ты же не металлический.

Он опирается ладонями на изумрудную поверхность, смотрит на меня сверху вниз.

– Но тупой?

– Хм, даже не знаю… Может, ты хотя бы армейский? Постойте! Уже нет! – я улыбаюсь, показывая, что это шутка. – И нет, ты не тупой.

Син не меняет позы.

– А какой я, по твоему мнению?

Откинувшись назад, я оглядываю его: косую линию сбритых волос, лицо, которое большую часть времени кажется таким спокойным, мускулистые руки, длинные пальцы с аккуратными ногтями.

– Ты… обычный. Как все. И, как и все, ты можешь выбирать, как жить. Можешь остаться здесь, – я обвожу чашкой кухню, – или уйти. Можешь работать или круглосуточно тусить по клубам, жить отшельником или найти друзей. Можешь убить городского судью и войти в историю. А можешь не убивать, жить тихо и неприметно. Я бы предпочла второй вариант.

– Почему?

Я думаю лишь мгновение. Иногда правильный ответ – самый простой.

– Я бы хотела, чтобы ты остался со мной. Я привыкла быть одна и жить… не очень правильно, – всё же снова запинаюсь от смущения. Но ничего, я справлюсь. – Но, может… это возможно изменить. Жить по-другому. Если бы ты захотел составить мне компанию.

Некоторое время Син следит, как я пью, затем всё же отступает, отворачивается к кофемашине и выбирает двойной ристретто. Взяв чашку, садится напротив. Неспешно делает глоток.

– Если отец тебе позволит. Он действительно может насильно отправить тебя в то заведение? Да, сейчас здесь я, но не факт, что это надолго. А если меня не будет – ты полностью беззащитна. Эту проблему нужно решить.

От его слов настолько тягостно и тоскливо, что я закуриваю. Действительно, ситуация неустойчива, и кажется, что я вообще ничего не контролирую. Дэн ведь… Я думала, что всё в порядке, но в один момент всё исчезло. Так же и Син может исчезнуть, уйти или… Кое-как сглатываю ком в горле, не имея сил даже мысленно озвучить вариант с участием военных.

Да, сунуть в пансионат против воли реально, подобные случаи даже не особо скрывали. Однако известен и прецедент, когда девушка на первой же беседе избила наставницу и, взяв её в заложники, выбралась оттуда. Была шумиха в газетах, однако недолго, дело замяли. Но ту девушку больше не трогали. Проблема в том, что я так не смогу. Я не настолько сильная и смелая. Проклятье, да я даже возразить никому не могу, не то что ударить человека! Однако у меня есть кое-что получше слов – большое и увесистое «нет» для моего отца.

Син отпивает кофе, глядя на меня поверх чашки. А я смотрю на него. Могу ли я ему сказать? Доверяю ли настолько, чтобы открыть свой главный секрет – об анонимной пневмо-ячейке в банке? Чувство беспомощности давит, требуя не доверять вообще никому, врать до последнего, чтобы хоть так иметь преимущество. Что, если Син и правда преследует лишь собственные цели? Я не знаю, чем он занимается. Что, если – как всегда предупреждал отец – он лишь использует меня? Притворяется заинтересованным и заботливым? Иррациональный страх, ядом разъедающий изнутри, настаивает, что так и есть.

Но я всё же выбираю доверие. Пусть это наивно, пусть в итоге я пожалею, но… К тому же в банковской ячейке – лишь копии. Оригиналы спрятаны в другом месте, о котором уж точно никому не стоит рассказывать.

– Я не так уж беззащитна. У меня есть… кое-что. Компромат. Иногда городской судья принимал сомнительные решения в пользу обвиняемых. Корпораций. Золотых граждан. Разных выродков. Конечно, за недостатком улик или потому что доказательства были недостаточно убедительны… Но у меня есть документы, связывающие его с анонимными банковскими счетами, на которые поступали крупные суммы, а ещё с подставными организациями, которые время от времени дарили господину судье разные приятные бонусы. Так что если вдруг он захочет войны… – Я нервно хихикаю от пафоса собственной формулировки. Такая фраза подходит для фильма, но в жизни звучит глупо. – То есть вряд ли, это маловероятно, он просто любит портить мне настроение и показывать свою власть. Да и не воспринимает всерьёз. Но! Если вдруг что-то случится, я смогу за себя постоять.

Хотя вообще-то я лишь надеюсь на это, а на практике, может, и не решусь. Трудно дать отпор человеку, которого боишься всю жизнь.

Син не отрывает взгляда от моего лица. Собранный и деловой.

– Как конкретно это выглядит? Допустим, тебя доставили в то заведение. Что ты будешь делать?

Чёрт, уверена, что если сейчас обрисую свой план хотя бы в общих чертах, он будет выглядеть до смешного наивно.

– В целом данные активируются кодом. Я могу сделать это заранее. Но… – Под его внимательным взглядом я мямлю, краснея, как глупая школьница. – Если не будет возможности, тогда есть запасной вариант – изменение физиологических показателей.

Син изумлённо поднимает брови.

– Ты серьёзно рассчитываешь, что я буду сидеть и ждать, пока ты умрёшь?

– Нет, это… То есть «прекращение жизнедеятельности» я указала, конечно, но это не единственный вариант.

– Прям обнадёживает. – Выражение его лица отражает всю глубину скепсиса.

– Там вполне конкретные показатели. Если что-то случится – я изменю их, и данные уйдут… ну, куда надо.

– Как именно «изменишь»?

Перед глазами мелькают неприятные образы. Активация пневмо-ячейки завязана на значительное повреждение кисти левой руки: проткнуть ладонь чем-то острым, масштабно обварить кипятком, сломать пальцы дверью… Большой выбор болезненных вариантов.

Но я уверенно качаю головой, изо всех сил играя крутую девицу, которая знает, что делает.

– Это не принципиально. Главное – я хочу, чтобы в случае любого конфликта ты действовал разумно. То есть спрятался. Если ты попадёшься полиции и в итоге военным – это будет значить, что моя попытка помочь с самого начала не имела смысла. Понимаешь? – настойчиво смотрю ему в глаза. – А я хочу, чтобы у меня получилось помочь… хотя бы тебе. Поэтому ты уйдёшь и спрячешься, как раньше, а я сама разберусь со своими проблемами. И уж точно никто не будет убивать судью.

– Ты знаешь, что ощущает телохранитель, когда его владелец мёртв?

Я сжимаю губы. Ворчливо повышаю голос:

– Нет, не знаю. И ты не знаешь. Могу предположить, что это неприятно. Но ты не обязан умирать из-за этого.

Син опускает взгляд на пустую чашку. Проводит пальцем по ободку.

– Мне кажется, это больше, чем «неприятно». Если даже ухудшение твоего самочувствия я ощущаю как… – он говорит медленно, подбирая слова: – Как сильное стремление исправить это… Даже не считаясь с угрозой для себя. А критическое повреждение твоего организма может помешать мне действовать рационально. Как тогда, в клубе, когда тебя чуть не задушили. У меня было чувство, что я обязан воспрепятствовать этому. Прекратить то, что с тобой происходит. Любыми методами.

Упоминание «Психушки» обжигает стыдом, но я сдерживаюсь. Держу лицо как могу.

– Ты прям… не мог себя контролировать? Как будто тело действует само по себе?

Это было бы плохо. Однако, к моему облегчению, Син уверенно отвечает:

– Нет. Физически – мог. Пожалуй, я мог бы уйти и ничего не предпринимать, хотя это было бы трудно.

– Видишь? Именно это ты и сделаешь. Уйдёшь и переждёшь все эти эмоции. В итоге они пройдут, и всё наладится.

– А если ты всё-таки умрёшь? – Он выглядит задумчивым. – Порт останется в твоём теле, я буду… не знаю, постоянно чувствовать эти данные? Они же не «пройдут».

Хм, и правда. Как это ощущается – быть связанным с мёртвым человеком? Как раздвоение личности? Словно внутри тебя живёт призрак. На периферии сознания постоянно маячит ощущение статичного тела с невозможными для жизни показателями. От такого можно сойти с ума.

– Ну… Если меня не кремируют, тогда ты найдёшь тело и вытащишь порт. Ты же будешь знать, где оно? Как и сейчас. Найдёшь и уничтожишь его.

Возможно, сжечь или разбить порт, с которым ты внутренне связан, тоже дискомфортно. Впрочем, хватит фантазировать! Надеюсь, до такого не дойдёт.

Син резко встаёт и, дёрнув дверцу морозилки, вытаскивает упаковку фисташкового мороженого. Бухается за стол с полной тарелкой. Раздражённый? Ему неприятна эта тема?

Сосредоточенно ковыряет ложкой мороженое.

– С другой стороны, почему я обязан уходить? Ты говорила, я могу выбирать, сам. Так вот, я бы предпочёл помочь тебе. Это моя текущая функция. По сути, смысл существования. Ведь лучше выполнить своё предназначение, даже если это приведёт к уничтожению, чем сбежать и существовать без всякого смысла. Зная, что я позволил тебе умереть. Получится, что я уже второй раз не справился со своей функцией. Зачем вообще существовать после такого?

– Во-первых, я не намерена умирать. Никогда, – чуть улыбаюсь, чтобы разрядить обстановку. – Подумаешь, отец снова подослал какого-то мужика, проследить, чтобы я не делала глупостей. Ну, и немного поугрожал. А мы уже хороним друг друга! Всё. Хватит. Но во-вторых… Может, я бы тоже предпочла умереть вместо тебя. Чтобы ты ушёл и остался жив. Не приходило в голову?

Слишком мелодраматично. Чересчур откровенно. Ну и пусть. В конце концов, у нас был секс. Это должно что-то значить, даже для него.

Син хмурится, мотает головой, словно внутренне протестуя против столь странной и глупой мысли.

– Человеку умереть вместо робота? Зачем? Это… – он водит глазами по сторонам, обдумывая. – Как минимум нелогично. И неразумно. Вообще не имеет смысла.

Проклятье, кажется, он не понял моей «откровенности».

– А для меня имеет. Но ладно, закроем эту тему, потому что на самом деле никто не умрёт и всё будет в порядке. Подай, пожалуйста, ложку, я тоже хочу.

– Положить тебе?

– Нет, я только немного возьму у тебя, – говорю до предела невинно.

Поколебавшись, Син всё же дотягивается до ложки, подаёт мне – неуверенный, что именно я собралась делать. А я как ни в чём не бывало зачерпываю мороженое из его тарелки. Это вполне обычное дело. Ничего особенного. Подумаешь, взяла немного. Двигаю тарелку к Сину, намекая, что он тоже может продолжить. И он продолжает. Так что мы сидим на моей кухне – после секса! – и вместе едим мороженое. Разглядываю его пальцы, держащие ложку, и кусаю губы, чтобы сдержать глупую улыбку. У нас был секс! Теперь я – не просто абы кто, а его первая девушка. Даже если не будет ничего больше. Даже если для него это ничего не значит. Всё равно, теперь шанс, что он меня запомнит, стал немного больше. Всё-таки первая – только одна. Особенная. Пусть Син уйдёт, пусть у него будут другие – сколько угодно, – я всё равно останусь первой. Конечно, если он сказал правду об этом.

А может, он не уйдёт. Может, я соберу смелость в кулак и спрошу – и он ответит, что хочет остаться со мной. Маловероятно, но вдруг? Всё, что между нами произошло, тоже было маловероятно, почти невозможно, но ведь случилось же.

Какие у него потрясающие руки, просто идеальные… Пальцы, ногти, всё до мелочей… Слежу, как Син зачерпывает ложкой мороженое, так внимательно, словно это не обычное повседневное действие, а какое-то прекрасное чудо. А губы у него какие… Как бы я хотела сейчас оказаться на месте этой ложки, которую он облизывает! Лучшие в мире губы. Потому что его. Как это работает? Ведь месяц назад я смотрела на эти черты как на что-то чужое, непривычное, вызывающее беспокойство или даже страх. Да, возбуждение тоже было, но какое-то «внешнее», словно навязанное физиологией – ещё бы, полуголый мужик маячит перед носом, – и не совсем здоровой психикой: меня тянуло к нему навязчиво, болезненно – потому что хотелось утвердить себя, доказать, что я чего-то стою, что я заметная, что я способна заинтересовать сексуального мужчину, что меня можно хотеть, меня можно любить. Если бы тогда он начал флиртовать со мной и говорить комплименты – мне бы этого хватило, а дальше мой интерес к нему остыл бы.

Но теперь всё по-другому. Теперь его черты – внешне вроде бы те же – воспринимаются совсем по-другому. Потому что за ними, внутри, прячется именно этот человек – с его манерой говорить, чувством юмора, стремлениями и интересами, мелкими жестами, и как он облизывает эту ложку, и как… Как дышит, в конце концов. Даже его дыхание пахнет так, что я бы хотела сейчас прижаться к его лицу и просто вдыхать этот запах. Или обнять со спины, крепко-крепко, чувствовать каждое движение грудной клетки, каждый удар сердца…

Голос-в-голове мурлычет: Хватит этих голубиных нежностей, признай, чего тебе хочется на самом деле. Да, прижаться к спине, но руки-то опустить ниже, расстегнуть ширинку, забраться внутрь… Надо же наконец-то хоть потрогать его! А лучше увидеть живьём. Облиза-ать… Мм, а до этого он был у тебя внутри – мне та-ак нравится эта мысль… Жаль, что потом он всё смыл в душе. Как думаешь, какой там вкус? Солёный? Нужно будет попробовать при случае.

Я вздыхаю с сожалением. Нет, нельзя. Теорию я вроде знаю, и порно смотрела – именно с целью научиться, – но совсем не уверена, смогу ли на практике. Вдруг сделаю не то, сожму не так, не там, и Син поймёт, что я ничего не умею. Кто захочет спать с заведомой неумехой?

Снова незаметно кошусь на его руку, придерживающую тарелку: тяжёлая кисть, длинные пальцы с аккуратными ногтями, запястье с выступающей косточкой… Так соблазнительно близко.

Голос-в-голове жалобно тянет: Ну хоть возьми его за руку, а? Это простое, обычное действие. Возьми и прижмись губами к запястью, тебе же хочется!

Сглотнув, отвожу взгляд. Нельзя быть навязчивой. Да, Син может получать удовольствие от секса, но телячьи нежности – другое. Мало кому нравится, если внезапно хватают за руки и лобызают их, будто в дешёвой мелодраме.

Голос-в-голове вздыхает мечтательно и томно: Как было бы хорошо обнять его, и поцеловать руку, и потискать, и сесть рядом. Сиять влюблёнными глазами, гладить это чудесное крепкое бедро и глупо улыбаться. Почему ты не можешь хотя бы раз позволить себе не думать, а сделать то, что хочется? Ведь другие люди позволяют и ничего.

Скривившись, я на всякий случай отодвигаю руку подальше от Сина. Не собираюсь выглядеть навязчивой дурой! Не хочу его отпугнуть. Другие люди – это другие, им можно много разного. А мне – нет.

Спешно обдумав варианты, выдаю с наигранной бодростью:

– Я, пожалуй, схожу прогуляюсь.

Син легко кивает. Слишком легко – как будто ему всё равно.

Нет, хватит выдумывать на пустом месте! Между полным равнодушием и желанием приковать человека к себе есть много промежуточных градаций. А моё восприятие сейчас неадекватно, я даже сама это понимаю: и стремление обвить Сина, буквально слиться с ним в одно, и преувеличение каждого его жеста, и навязчивое желание выпрашивать признания в любви. Нельзя отпугнуть его давлением. Лучше пройдусь на свежем воздухе, переведу дыхание и уложу мысли в голове.

72.

Пока я дошла до Зелёного парка, серо-пасмурное небо начало темнеть. Под сводами деревьев так и вовсе сумрачно. Эта темнота вызывает двойственные чувства: мало ли, кто может в ней скрываться, но в то же время и я могу в ней спрятаться. Впрочем, не успела я углубиться в парк, как деревья плавно загораются мерцающими огнями подсветки.