Первоклассная учительница, дракон и его сын

Лариса Петровичева

Первоклассная учительница, дракон и его сын

Глава 1

Когда читаешь книги о попаданцах, то и подумать не можешь, что нечто подобное может случиться с тобой.

С одной из таких книг все и началось. Анна Олеговна, наша завуч по воспитательной, зашла в мой кабинет, когда я вышла в учительскую. Вернувшись, я увидела, что она сидит за моим столом и перелистывает книгу с таким видом, словно ей в руки угодила коровья лепешка.

Я почувствовала, как кровь прилила к лицу и отхлынула. Ненавижу, когда шарят в моих вещах. Ненавижу, когда кто-то берет мое.

– Юля, ну это позор, – хорошо поставленным голосом сказала завуч. Для полного осознания позора она продемонстрировала мне обложку. На ней девчонка в джинсах и футболке удирала на метле от дракона. Книга называлась «Попаданка на курьих ножках»: моя ровесница оказалась в мире, где есть драконы, ступы с бабою Ягой и волшебные мечи.

– Почему? – спросила я. С первого года работы в школе мне не хотелось заводить себе врагов, но сейчас в ушах шумело от гнева.

– Ты учительница! – заявила Анна Олеговна. – Ты педагог! Пусть только что из института, но все же надо понимать! Эти книжонки – просто позор. Что будет, если дети это увидят? А родители?

Я пожала плечами. Подошла, вынула книгу из рук завуча и спросила:

– Ну и что? Обычная книга.

Почему-то считается, что учитель – это женщина без половых признаков, затянутая в серый костюм с юбкой ниже колена. Я не собиралась быть такой, но понимала: меня постараются заставить.

– Юля, это помойная книжонка! – процедила завуч. – Я, кстати, зашла как раз об этом с тобой поговорить. Я видела твои фотографии в соцсети, это… – подбородки Анны Олеговны затряслись от возмущения. – У тебя там снимки в купальнике!

Это было сказано так, словно на снимках я была не то что в купальнике – в компании пятерых голых негров. Ту фотографию я помнила: стояла возле бассейна с медалью в руке – только что выиграла соревнования.

– Я занимаюсь плаванием, – холодно ответила я. – Профессионально. Как я должна быть одета в бассейне, в шубу?

Завуч поднялась, и я почувствовала, как в ней нарастает гнев. Она пришла сюда для того, чтобы услышать единственно верный ответ: ой, Анна Олеговна, я так виновата, я немедленно удалю эти фотографии. Вот у меня макраме есть и корзинки из газетных трубочек, подойдет?

Во рту сделалось горько. Я прекрасно понимала, что педагогический коллектив это болото старых жаб. Но пока мне было некуда больше пойти. Я не собиралась оставаться в болоте надолго, но…

– Юлия Сергеевна, в прошлом году родители из Второй гимназии написали жалобу в департамент образования, – отчеканила Анна Олеговна. – Учительница занималась бальными танцами, и платье у нее было… как у проститутки! Она, естественно, уволилась, чтобы не позорить звание педагога…

– Если у ваших родителей столько свободного времени, что они шарят по страницам учителей, – отчеканила я с той же холодной интонацией, – то пусть уделят это время своим детям. А если нет своей жизни, то не надо лезть в чужую!

Мне сделалось страшно обидно. И за себя, и за ту учительницу, которая была вынуждена уволиться из-за тупых куриц-мамаш, которые с чего-то возомнили себя вершителями и эталонами.

– И не прикасайтесь к моим вещам, – добавила я. – Я это не выношу.

Завуч поднялась, и теперь от гнева в ней тряслось все: и жирное лицо, и зеленоватое платье, и пальцы-сардельки с единственным украшением – обручальным кольцом.

– Ах, вот ты как заговорила! Соплячка, только из института, а уже рот открывает? Знаю я, как вы там учитесь и каким местом дипломы получаете! Вон, все видно на фотографиях! А потом идете в школу, шлюшки малолетние, детям головы морочите! Тоже мне, первоклассная учительница!

Первым порывом было взять свою сумку и уйти отсюда. Трудовую – забрать завтра, будет скандал – ну и пусть. Никто и никогда не посмеет так со мной разговаривать, я человек, и человек порядочный, а не вещь и не рабыня этой зеленой жабы!

Но я удержалась, хотя сумку все-таки взяла.

– Про «каким местом» вы из личного опыта судите? – с ледяной вежливостью осведомилась я, и завуч поперхнулась воздухом. – Почему вы считаете, что можете диктовать мне, как жить? Почему вы полезли на мою страницу? Вам нечем заняться? Голову помойте! Или вы прямо в шубе купаетесь?

Я понимала, что хамлю, но уже не могла остановиться. Уволюсь, ничего страшного. Можно будет поработать в пиццерии, пока не найдется что-то получше. Но терпеть ту грязь, которую с ходу льют мне на голову, я не собиралась. И быть рабыней этой жабы, этих куриц-мамаш, которые будут мне приказывать, как ходить и как дышать, я не собиралась тоже.

Завуч открыла рот. Закрыла. Видимо, у нее в голове не помещалось, как вчерашняя студентка вообще смеет ей отвечать.

– И я не шлюшка, не судите людей по себе, – припечатала я. – Я первоклассная учительница, и вы еще в этом убе…

Я так и не поняла, кто именно ударил меня в голову. Боль раскатилась по затылку, расплескалась по кабинету золотыми и зелеными брызгами, и я увидела, как лицо завуча белеет от ужаса, словно она вдруг увидела то, что ее разум не мог принять и понять.

А потом меня поволокло куда-то назад, и кабинет рухнул в темноту. Из этой темноты выглянул огненный драконий силуэт, и все померкло.

***

– Какая-то она странная.

– Медир Кайлен, не сомневайтесь, это именно она. Ее называли первоклассной учительницей, она та, кто вам нужна.

Кругом по-прежнему была тьма, но в ней были голоса, звуки и чувства. Я поняла, что уже не падаю в бездонный колодец, а лежу на чем-то мягком. Запах был странным, словно рядом со мной было огромное животное, которому вдруг пришла в голову блажь побрызгать одеколоном на золотистую чешую. Но звериный запах почти сразу же отступил, и я услышала:

– Нет, все же она странная. Не думал, что в их мире нужные нам люди… вот такие.

– Медир Кайлен, не сомневайтесь! Ошибки нет.

Я попробовала открыть глаза, и это получилось. Я действительно лежала на диване – комната, в которой я оказалась, словно сошла с каталогов дорогой мебели. В нашей гимназии такого и быть не могло. Я повела головой, и затылок снова кольнуло болью.

Человек, который стоял рядом с диваном, выглядел холодным и властным. Идеально белая рубашка, тяжелая золотая брошь на яркой ленте галстука, брюки со стрелками, о которые можно порезаться, и все это щедро приправлено осознанием собственного достоинства и непроницаемым равнодушием – незнакомец производил впечатление президента, не меньше. Холеное лицо было наполнено гордостью, которая хорошо смотрелась бы на монете, в ярко-голубых глазах плыло любопытство, густо смешанное с презрением, четко очерченные губы скептически скривились.

– Что ж, – произнес он, – я вам поверю. Медира, вы слышите?

Медир и медира. Господин и госпожа? Язык, на котором говорили, был странным, полным щелкающих и шипящих звуков, но почему-то я прекрасно все понимала.

– Слышу, – ответила я и едва не закричала от удивления и страха: я говорила на том же языке! – Кто вы?

Что это?

Что со мной?

«Я, наверно, умерла, – подумала я. – Тромб оторвался, или что-то такое».

Я не знала, как еще можно объяснить эту огромную комнату, властного и гордого незнакомца, чужой язык, на котором я говорю, как на родном.

– Как вас зовут, медира? – в голосе незнакомца скользнули далекие усталые нотки. Мне послышался шелест льда.

– Юлия, – ответила я. – Кто вы?

– Медир Кайлен аш ан Тан, – представился незнакомец, и я вдруг увидела, как за его спиной развернулся огненный призрак – дракон вскинул голову на длинной шее и раскрыл золотые крылья.

Это было настолько красиво, что я ахнула от изумленного восторга. Призрак рассыпался искрами, и я спросила:

– Вы дракон?

Если я умерла или вижу сон, то почему бы в нем не быть драконам? Буду думать, что сплю, и мне все это снится – и пылающий драконий силуэт за плечами человека, и мужчина с голубыми глазами, в которых сейчас плывут такие искры, что почти невозможно оторвать взгляд.

Кайлен кивнул.

– Верно. Я дракон. Вы учитель, так?

– Да, я учитель, – ответила я. Попробовала сесть: откуда-то справа метнулся человек в белом халате и помог. В острых чертах его лица было что-то крысиное, торжествующее. Он словно сделал что-то, чего сам от себя не ожидал.

– Мне понадобится ваша помощь, – произнес Кайлен и махнул рукой: человек в белом халате тотчас же направился к дверям. Когда он вышел, Кайлен сел на диван рядом со мной и устало провел ладонями по лицу.

– Вернее, даже не мне, – сказал он. – Моему сыну.

Я видела, что ему больно и тяжело говорить. Он всегда был сильным – но что-то пришло и сломало его, и он старался собрать себя по частям, но не мог.

Мне стало жаль его – настолько, что я даже отвлеклась от того, что меня вытащили в другой мир.

– Что с ним? – спросила я.

– Моя жена умерла полгода назад, – ответил Кайлен. – И сын… с ним случилось что-то вроде нервной болезни. Он словно бы окуклился. Замкнулся в своем горе, перестал говорить, перестал дышать огнем. Просто лежит на полу в детской и собирает игрушки в ряд.

Я была не дефектологом, а учительницей английского языка, но об этом «собирает игрушки в ряд» слышала, и не раз.

– Я хочу, чтобы он вернулся, – продолжал Кайлен. – Чтобы стал прежним Джолионом, чтобы все было, как всегда. Видите ли, я занимаю здесь очень высокий пост, и такой сын, каким стал Джолион – это стыд. Так нельзя. Пока я прячу его в этом доме, но сами понимаете, так не может продолжаться вечно, рано или поздно об этом узнают.

– И тогда вы потеряете все, – пробормотала я. Кайлен понравился мне сначала, но теперь я испытывала неприязнь. Ему нужен не здоровый сын, не несчастный мальчик, который остался один на один со своей потерей – ему нужно было усидеть в высоком кресле.

– Так и есть, – согласился Кайлен, и этот отклик на мои мысли заставил меня поежиться. Мне вдруг сделалось холодно.

– Он смотрит вам в глаза? – спросила я.

– Нет.

– Отвечает, когда с ним говорят?

– Нет.

Так. Теперь надо было признаться, что я понятия не имею, как с этим справиться. Я не врач. С чего Кайлен вообще решил, что я способна помочь его сыну?

– Почему вы выбрали именно меня? – спросила я, стараясь говорить как можно спокойнее, и делать вид, что все в порядке.

– Наши ученые знают, что в вашем мире есть похожий недуг, – объяснил Кайлен. – Что есть учителя, которые работают с такими детьми, и они, – он замялся, подбирая нужные слова. – Ведут себя, как нормальные.

«В вашем мире», – повторила я. Вспомнилась обложка моей книги, которая, наверно, сейчас валяется на полу в кабинете английского.

И только потом я поймала это «как нормальные» – и моя неприязнь увеличилась в несколько раз. Ему нужен не ребенок, а дрессированная собачка, которая дает лапу, когда нужно.

Завучу нужна была такая же собачка в моем лице. Послушная, милая, делающая то, что от нее требуют.

– Вы забрали меня из моего мира, – сказала я. Это был давний способ справиться с непонятной ситуацией: просто все проговорить вслух и действовать. Даже если понимаешь, что это не сон – он слишком яркий и жестокий для сна. – Вы хотите, чтобы я научила вашего сына быть таким, как все. Верно?

Дракон вздохнул. Над темными волосами проплыли огненные искры.

– Да.

– Вам это нужно потому, что скоро придется кому-то его показать. Так?

Кайлен посмотрел на меня с нескрываемым уважением. Я невольно расправила плечи.

– К сожалению, так. Через полгода запланирована моя встреча с королевой. Домашняя встреча, ее величество приедет сюда. Она должна увидеть не калеку и не дурачка, а нормального ребенка, наследника дома аш ан Тан.

Мне хотелось сказать ему очень много – например, что ребенок это не картинка с выставки. Но я лишь спросила:

– Моя оплата?

Кайлен поднялся, прошел к соседней стене и сдвинул в сторону картину – натюрморт с пионами и ягодами. За картиной оказался сейф, из которого дракон извлек небольшой металлический сундучок. Щелкнула крышка, и я увидела сокровища.

Нет, это и в самом деле были сокровища! Нитки жемчуга, золотые цепи в палец толщиной, серьги и кольца с такими камнями, которых я никогда не видела. Зрелище невольно завораживало, и я не знаю, как нашла в себе силы для спокойного, почти безразличного кивка.

– Хорошо, – сказала я. – Где Джолион?

– Идемте, – произнес Кайлен, и я вдруг подумала, что ему впервые в жизни настолько неуютно и тоскливо. – Я провожу вас в детскую.

***

Кайлен аш ан Тан, министр инквизиции Халлорана, окружил себя такой роскошью, что все земные дворцы казались похожими на хлев. Тончайшая роспись потолков, дорогое дерево и мрамор, редкие и очень изящные проблески золота, ковры, картины – мне казалось, что я иду по музею.

– И чем же занимается ваше министерство? – поинтересовалась я, невольно представив, как Кайлен собственноручно крутит дыбу и пыхает огнем на пытуемого.

– Утечками магии, – объяснил Кайлен. – В Халлоране она наполняет почти всех, и есть те, кто умеет ее выпивать из других. Вот с ними-то и приходится работать.

Я попала в мир, в котором есть магия и драконы. Выберусь отсюда живой – напишу об этом книгу. Впрочем, это еще неизвестно, смогу ли я вернуться, и сейчас лучше не думать об этом. Лучше попробовать сделать то, за чем меня похитили.

Правда я понятия не имела, как работать с такими детьми, особенно драконьими.

Мы остановились возле высоких белых дверей, Кайлен осторожно повернул ручку и негромко произнес:

– Он боится громких звуков. Сразу начинает кричать. Попробуйте переодеть его. Если получится, то думаю, дальше будет легче.

– Хорошо, – так же тихо сказала я и вошла в детскую.

Комната была размером с магазин игрушек в торговом центре. Чего здесь только не было! Куклы в пышных платьях, жуткого вида роботы, грозно сверкавшие оружием, машинки всех сортов и видов, странные существа, которые могли быть здешними динозаврами. Под потолком плыли воздушные шары, синие с золотом, возле окна красовалась клетка с огненно-рыжим попугаем. Настоящее сказочное королевство! По полу были проложены рельсы железной дороги, и меня обогнал черно-красный поезд, весело загудевший на повороте.

Я пошла за ним.

Джолион лежал на ковре. Перед ним была выстроена цепочка машинок, от крошечного кабриолета до большого желтого экскаватора, и Джолион то откатывал кабриолет в сторону, то придвигал его снова. Хороший, славный парнишка лет шести, с растрепанными темными волосами и тяжелым недетским выражением лица – от жалости у меня стиснуло сердце.

Я села рядом с ним на ковер и сказала себе: не сметь думать о том, что сейчас у тебя был бы сын на пару лет моложе. Не сметь вспоминать, как свекровь орала, что я подсовываю ее сыну чужого выродка, чтобы потом оттяпать квартиру.

Если я буду вспоминать, то ничего не смогу сделать. Мне нужно помочь мальчику, а не в очередной раз копаться в собственном горе.

– Привет, Джолион, – негромко сказала я.

Мальчик не ответил. Он был погружен в свои машинки и, кажется, даже не понял, что в детскую кто-то вошел. Возможно, сейчас он был в мире, где его мама еще была жива, где он не знал ни горя, ни боли – и я зачем-то пришла вытащить его оттуда.

– У тебя классные машины, мой хороший, – продолжала я. – Покажешь, как с ними играть?

Джолион не ответил. Кабриолет откатился в сторону, и детская рука вернула его в очередь. Я представляла, что чувствует Кайлен, когда видит своего сына таким – сломанной игрушкой, которую, быть может, невозможно починить.

Я подкатила к цепочке машин еще один автомобильчик: золотистый седан чуть больше кабриолета. Взгляд Джолиона едва заметно прояснился, он подцепил машину и поставил ее в цепочку. Я обернулась: ага, вот этот бензовоз нам тоже подойдет.

Джолион разместил его в цепочке машин. Откатил кабриолет и вернул его на место. Мне казалось, что его маленькое тело одеревенело, мышцы сделались чужими и непослушными – теперь он только и мог, что лежать здесь, словно полено. Это было настолько горько, что я с трудом сдержала слезы. Когда-то этот мальчик бегал по комнате, устраивал сражения роботов и динозавров, направлял рыцарей на поезда и строил города и башни – а теперь лежал, растворившись в своем горе, и не хотел возвращаться.

Чуть поодаль на стуле лежала зеленая пижама с машинками. Я заметила на запястьях Джолиона отпечатки зубов – он впивался в руки, когда его переодевали или мыли.

– Хорошая игра, милый, – улыбнулась я. – У тебя на пижаме тоже машины, давай посмотрим?

Джолион позволил снять с себя футболку и шорты – он вцепился в мою руку, когда я надевала на него пижамную кофту. От боли у меня потемнело в глазах – сама не знаю, как я не заорала во всю глотку.

– Нельзя! – твердо сказала я, глядя в лицо мальчика. Следы от зубов наливались красным, Джолион смотрел на меня, как зверек, которого хотели убить. – Ты мальчик, Джолион, мальчик, а не собака. Кусаться нельзя.

Он не ответил. Когда я надела на него штаны, Джолион свернулся калачиком, глядя на цепочку машинок. Я вздохнула, легла рядом с ним и, обняв тонкие плечи, негромко пропела в маленькое ухо с родинкой:

– А баю, баю, баю, спать укладываю,

Спать укладываю, приговариваю.

Не ходи ты, коток, по чужим дворам,

Не качай ты, коток, чужих деточек…

Эту песню мне пела бабушка Тоня – мама нанимала ее, когда я была совсем маленькой. Я хотела петь эту песню своему сыну – и пела бы, если бы Максим не толкнул меня животом об угол стола к полному удовольствию свекрови. Джолион всхлипнул, и мне тоже хотелось плакать.

Мы оба потеряли слишком много.

Послышались негромкие шаги, и к нам подошел Кайлен. Осторожно поднял шорты и футболку сына, посмотрел так, словно ожидал чего угодно, только не того, что мы будем лежать в обнимку на ковре, как животное с детенышем.

– Как вы? – прошептал он.

– Мне нужен бассейн, – сказала я. – Завтра. Джолиону нужно плавать.

Кайлен посмотрел на меня так, будто я сморозила какую-то непередаваемую глупость.

– Он боится воды.

– Понимаю, – ответила я. – Я буду с ним, и он перестанет.

***

Если бы завуч и несостоявшиеся коллеги увидели, какую комнату министр аш ан Тан отвел для учительницы своего сына, то они удавились бы от зависти, а потом отравились. Я невольно почувствовала себя сказочной принцессой – ведь только принцессы могут ходить по таким пушистым коврам, спать на мягчайшей постели и вешать одежду в шкаф с перламутровой инкрустацией.

Кстати, одежда. Интересно, понимает ли мой наниматель, что она мне нужна?

Я подошла к шкафу и открыла дверцы: да, он понимал. Содержимое вешалок сделало бы честь небольшому модному магазину. Я вынула вешалку с платьем – настолько легким и прозрачным, что оно казалось сшитым из цветочных лепестков – и вдруг подумала, что это могут быть вещи покойной жены Кайлена.

Нет, ну не настолько же он дурак!

Я приложила платье к себе, посмотрела в зеркало – вроде бы в самый раз. Девушка вроде меня – выросшая в провинциальном пыльном городишке – и мечтать не могла о таких нарядах. Максим говорил, что его жена не будет меркантильной тряпичницей, а я так боялась остаться одна, что верила ему.

Господи, какая я была дура…

Я сняла блузку и брюки и надела платье: действительно в самый раз. Девушка в зеркале казалась незнакомкой – я смотрела на себя и думала, что это все-таки сон. Яркий, красивый сон, и скоро зазвонит будильник, чтобы поднять меня с кровати и отправить в школу.

Конец августа. В школе много работы. Например, надо убрать фотографии в соцсети, чтобы никто не подумал, что у училки может быть в жизни что-то кроме мышиного пучка и юбки ниже колена.

Так что если это сон, то пусть снится подольше.

В дверь постучали, и Кайлен вошел, не дожидаясь моего ответа. Впрочем, зачем бы ему ждать в его собственном доме? Свекровь, бывало, так и говорила: живешь в моей квартире, так держи рот закрытым, когда я ночью вхожу в вашу комнату, чтобы что-то взять из шкафа.

Потом, после развода, я сказала себе, что ни один человек так со мной больше не поступит. Пусть я покажусь хамкой, но…

– Прекрасно выглядите, – заметил Кайлен, но глаза остались темными и холодными. Просто комплимент, дань вежливости, не больше.

– Платье прекрасное, – улыбнулась я. – Спасибо!

– Шкаф настроен на вас, – сказал Кайлен. – В нем всегда будет то, что вам понадобится.

Я невольно рассмеялась. Удобная вещица!

– Вот бы мне такой домой, – вздохнула я, прекрасно понимая, что в съемной комнате для этого чуда не найдется места. Кайлен махнул рукой.

– Если хотите, можете его потом забрать. Как он?

Я не сразу поняла, что он спрашивает о сыне. О маленьком мальчике на полу в детской, которого некому обнять.

– Вы правы, он будто в коконе, – заметила я. Когда-то подруга дала мне книгу о проживании горя, но сейчас я не могла вспомнить ни слова. – И ему не хочется выбираться.

Ноздри Кайлена дрогнули, черты лица потяжелели. Ответ ему не понравился. Видимо, мне надо было выглядеть лихо и придурковато, отвечать так, как он хочет услышать, и сулить золотые горы. Обычно те, кто так делает, получают премии и со временем выбиваются в начальство.

– Я вас для того и нанял, чтобы вы заставили его выбраться.

«Заставили». Вот как. Не помогли, не спасли – заставили.

– Вы похитили меня, насколько я помню, – я представила, как сейчас завуч рассказывает о том, как я пропала у нее на глазах, и мне захотелось рассмеяться.

Над головой министра проплыла одинокая искра. Должно быть, он пытался сдержать раздражение.

– У меня не было другого выхода. Королева должна увидеть нормального ребенка, а не это… – губы дрогнули, словно Кайлен сдерживал ругательство, – существо.

Мне захотелось вымыть ему рот с мылом, чтобы он больше никогда не сказал такого о Джолионе.

– Я очень рассчитываю на вас, Юлия. Я очень надеюсь. Вы не представляете, сколько лопат сейчас копает мне могилу.

Это было предсказуемо. Чем выше ты забираешься, тем больше рук хотят сбросить тебя с вершины горы.

– У вас есть психиатры? – спросила я. – Мальчику нужен детский психиатр.

Кайлен усмехнулся.

– Есть, конечно, вот только таких болезней у нас нет. Именно психиатры и посоветовали мне искать иномирянку.

Мне казалось, что в его груди сейчас вызревает пламя. Дракон готовился расправить крылья и исторгнуть огонь.

– Что будет потом? – спросила я. – Королева приедет, увидит нормального ребенка, уедет… а потом? Он так и будет жить надрессированной собачкой?

Движение Кайлена было молниеносным. Только что он стоял в стороне – и вот приблизился, и от него пахнет огнем, грозой и болью, и темные глаза смотрят на меня с такой ненавистью и горечью, что я не могу отвести взгляд. Тяжелая горячая рука легла мне на шею – почти легла, не хватило совсем чуть-чуть – и по коже скользнули едва уловимые языки огня.

Он сожжет меня, если захочет. Сожжет и будет искать другую иномирянку.

– Думаете, я не вижу, что он страдает? Думаете, мне безразлична его боль? – лицо Кайлена дрогнуло, и за ним я увидела призрак оскаленной драконьей пасти. – Или вы считаете, что я ничего не потерял? Что мне не больно?

Я дрожала от макушки до пяток. Мне никогда еще не было настолько страшно. Чужая воля подавляла, заставляла склонить голову, упасть на колени, умоляя о пощаде.

– Когда любят, то говорят «никого не потерял», – не знаю, каким чудом я удержалась на ногах. – «Ничего» это про вещи, а не про людей.

Кайлен отвел руку. Рот сжался в нить, словно он приказывал себе: молчи, а то наделаешь таких дел, что придется долго жалеть.

– Я помогу вам, – едва слышно выдохнула я. – Но прежде всего вы должны помочь себе сами.

Что-то в этом роде мне говорил врач, когда я не хотела жить. Максим сказал, что я сама во всем виновата – надо было тверже стоять на ногах, когда толкают. Свекровь сказала, что жена, не способная рожать – обуза, которая не нужна в доме. А врач… врач просто делал свою работу без любви и ненависти.

Кайлен кивнул.

– Помогите, – произнес он. – Да, помогите нам.

***

Бабушка Тоня всегда говорила: ложись на новом месте – приснись, жених, невесте. Я тогда была в средней группе детского сада, моим женихом был Андрюха, который еще писался в постель во время тихого часа, и я его жалела, отдавала свой полдник, но вот во сне видеть не хотела.

В первую ночь в новом мире мне приснился дракон. Огромный золотой ящер летел над землей, под ним сверкали городские огни, сплетаясь в неизвестные галактики, и следом за ним скользил странный звук.

Я поняла, что это песня. Дракон летел и пел, и его песня пробуждала жизнь. Там, где падала тень его крыльев, прорастала трава и распускались цветы, животные с детенышами выбегали из лесов, косяки рыб кружили в волнах.

Дракон создавал мир. Он летел, и люди махали ему – его песня делала всех счастливыми. И я летела за ним, задыхаясь от восторга: я сама была драконом, и постепенно в его песне появились новые, зовущие нотки. Мы летели над бескрайним океаном, и счастье, которое наполняло меня, было настолько светлым и настоящим, что мне хотелось плакать.

Подушка была мокрой от моих слез. Проснувшись, я услышала негромкое цвирканье птиц в саду – начинался новый день, и сегодня я хотела отвести Джолиона в бассейн. Мальчик не чувствовал своего тела и боялся его – плавание могло в этом помочь. Плавание и танцы – жаль, что я не умела танцевать.

Дракон еще пел – проснувшись, я слышала далекий отзвук его души.

Поднявшись с кровати и приведя себя в порядок, я подошла к шкафу и негромко сказала:

– Купальник, пожалуйста. Зеленый.

Дверца бесшумно открылась, и с верхней полки мне в руки упал купальник – плотный, закрытый, с рисунком, похожим на драконью чешую. Замечательно.

Завтрак был накрыт в такой большой столовой, что в ней можно было бы разместить и накормить роту солдат, а не одного мальчика и его учительницу. Джолион сидел за столом, немолодой мужчина, смуглый и совершенно седой, кормил его с ложки, и я видела: Джолион откроет рот и будет есть, но сам не попросит ни еды, ни воды.

– Доброе утро, – улыбнулась я, прогоняя ощущение, что старик кормит куклу. Незнакомец аккуратно промокнул губы мальчика салфеткой и принялся аккуратно намазывать паштетом кусок хлеба.

– Здравствуйте, – ответил он. Голос был приятным, как у актера. – Вы медира Юлия, учительница Джолиона?

– Все так, – сказала я. Слуга бесшумно поставил передо мной тарелку: смуглые ломтики бекона, грибы, яичница с зеленью и фасоль. – А вы?

– Я Мадс. Личный слуга мальчика.

Я понимающе кивнула. Мадс поднес к губам Джолиона хлеб с паштетом, и мальчик осторожно откусил.

– Часто он кусает вас, медир Мадс? – поинтересовалась я. Мадс едва заметно улыбнулся, но в его взгляде была такая тоска, что у меня сжалось сердце. Я заметила на его запястьях широкие белые напульсники из плотной ткани.

– Почти каждый день. Это его способ выплеснуть боль.

– Сегодня я хотела попробовать отвести Джолиона в бассейн, – сказала я. Мальчик никак не отреагировал: бледное личико оставалось спокойным и отрешенным. Мадс неопределенно пожал плечами, но я видела, что эта идея ему не по душе.

– Он боится воды. Помыть его – это целое приключение.

– Понимаю. Медир Кайлен уже рассказал мне об этом. Кстати, где он?

Джолион откусил еще немного, прожевал и зажал рот ладонями. Мадс положил недоеденный хлеб на тарелку и придвинул мальчику стакан с оранжевым соком.

– В министерстве, разумеется. Он рано уезжает и поздно возвращается. В каком-то смысле работа это просто предлог держаться подальше от всего этого.

Я мысленно усмехнулась. Сильный мужчина сторонится собственного ребенка… впрочем, кто я такая, чтобы его осуждать? Если раньше это был обычный мальчик, то видеть на его месте куклу просто невыносимо.

«Или вы считаете, что я ничего не потерял? Что мне не больно?» – прозвучал голос Кайлена у меня в ушах. Да, ему нужно было справиться с горем – и он рухнул в работу. Не самый худший способ, если вдуматься.

– Я бы попросила вас пойти со мной, – сказала я. – И кого-нибудь еще из слуг.

– Разумеется, – ответил Мадс. Джолион сделал несколько глотков, и он промокнул капли сока салфеткой с таким теплом, которого не подделать. Слуга искренне любил своего воспитанника и жалел его. Пусть уж лучше он будет рядом с нами, чем холодный отец, который тоже окаменел от своей потери.

Бассейн был небольшим – самое то, чтобы научить мальчика плавать. Я проплыла туда-сюда: отлично, вода теплая. Теперь главное, чтобы Джолион хотя бы попробовал подойти к ней.

Но, увидев, куда его привели, Джолион рухнул на пол и заорал – громко, нервно, на одной высокой ноте. Мадс попробовал было поднять его – мальчик извивался в его руках так, что я испугалась, что он разобьет себе голову.

– Нет! – крикнула я слуге, который стоял у пульта управления. – Давайте по-другому. Спускайте воду!

Должно быть, у меня был по-настоящему решительный вид: слуга пробежался пальцами по кнопкам, и вода стала уходить из бассейна. Я поднялась по лесенке, подбежала к Джолиону, который крутился на полу дождевым червяком, и легла с ним рядом, повторяя его имя. Зубы мальчика тотчас же сомкнулись на моем запястье – и сразу разжались, словно он вспомнил, что кусаться нельзя. Я обняла его, прижала к себе: Джолион трясся от ужаса, и я услышала, как клацают его зубы.

– Не бойся, милый. Все, воды больше нет, – повторяла я. – Не бойся, я здесь, все хорошо…

Наконец, Джолион перестал кричать: обмяк в моих руках, всхлипывая и бормоча что-то невнятное. Кайлена можно было понять: если ребенок вот так рухнет на пол при королеве, то министр недолго просидит в своем кресле. Его отправят в отставку при первом же удобном случае – езжай в деревню, лечи ребенка. Особенно если он успел намозолить глаза, но формально до сих пор придраться было не к чему.

Мы встали. Я показала на пустой и сухой бассейн и сказала:

– Видишь? Нет воды. Ничего нет.

Джолион издал длинный прерывистый вздох. Я взяла его за руку, и он не вырывался. Мы медленно подошли к бассейну, и я сказала:

– Садись вот сюда. Воды нет, бояться нечего.

Мальчик послушно опустился на край бассейна, свесил вниз тонкие исцарапанные ноги. Я спустилась вниз и встала перед Джолионом.

– Дай ручку, мой хороший.

Джолион по-прежнему смотрел куда-то сквозь меня, но все же протянул руку – значит, он слышал меня и понимал, чего я от него хочу. Я взяла руку мальчика и принялась массировать пальцы, напевая с ходу придуманную песню:

– Пальчик, пальчик, моя радость,

Ты какой, ты какой?

Пальчик, пальчик, моя радость,

Ты большой, ты большой.

Сначала рука Джолиона казалась твердой, словно вырезанной из дерева, настолько мальчик был напряжен. Я пела, массируя каждый сустав, и потихоньку в руку приходила мягкость. Мадс стоял в стороне, смотрел так, словно боялся спугнуть нас. Закончив массаж, я протянула Джолиону руки и сказала:

– Прыгай!

Он снова услышал меня и прыгнул: я поймала его, и вместе мы неторопливо пошли по дну бассейна. Джолион напряженно смотрел вперед и сжимал мою руку так, словно боялся потеряться. Я бросила взгляд в сторону слуги у пульта: тот кивнул.

Вода стала медленно заполнять бассейн.

Рука Джолиона сжалась на моей так сильно, что я почти услышала, как хрупнули кости. Мадс смотрел неотрывно, стоял так, будто готовился прыгнуть в бассейн и подхватить мальчика. Мы медленно шлепали по воде: Джолион шел упрямо и неохотно, но все же шел.

Интересно, плавал ли он с матерью? Возил ли Кайлен их, допустим, на юг? Я представила, как Джолион бежит по краю моря к отцу, призывно раскинувшему руки, и в носу защипало.

Почему эта драконья харя, черт бы ее побрал, уходит на работу, а не остается с сыном? Денег нет? Да не смешите – того сундучка, который был мне обещан, хватило бы на долгую и безбедную жизнь. Или это слишком трудно, признать, что ты слаб и боишься и презираешь собственное дитя?

Ему нужна только власть. Власть и больше ничего.

Мы шли по колено в воде. Джолион бормотал что-то себе под нос, и хватка его маленькой ладони постепенно ослабевала. Еще один круг по бассейну – и мы направились к лестнице, вытираться и переодеваться.

Мадс смотрел так, словно я совершила чудо.

Глава 2

Хорошенького понемножку.

После того, как мы переоделись, Мадс повел Джолиона в сад: там мальчик сел на скамью, и его безразличный взгляд поплыл мимо яблонь и дорожки, куда-то в ту глубину души, где еще жива была мама. Я прошла по саду: здесь была весна, а не позднее лето, и мне удалось набрать камешки, абрикосовую камедь, крупные яблоневые цветы.

– Зачем это вам? – поинтересовался Мадс, когда я села на скамью рядом с Джолионом и сгрузила свою добычу.

– У меня был однокурсник в институте, – сказала я. – Шизофрения в состоянии ремиссии, он ничем не отличался от остальных, но постоянно что-то крутил в руках. Четки, ручку, что угодно.

– Это такая болезнь? – уточнил Мадс. Я кивнула, осторожно вложила камешек в ладонь Джолиона и сжала руку мальчика в кулак.

– Камень, Джолион. Маленький теплый камень. Попробуй.

Когда я убрала руку, ладонь Джолиона разжалась, и камень упал в траву. Я взяла другой камень и снова сунула его в руку мальчика.

– Он успокаивался, когда перебирал четки, – продолжала я. – У нас еще советуют давать детям перебирать макароны или фасоль. Хорошо для мелкой моторики.

Когда свекровь принималась орать на меня, обзывая дармоедкой, которая села на шею ее сына, я открывала книгу о развитии ребенка и начинала читать. Иногда я невольно задумывалась: почему она не кричала на сына, который так и не научился пользоваться презервативами?

И я не сидела ни на чьей шее. Я продолжала учиться: ходила на лекции, брала дополнительные задания, что-то сдавала экстерном. Моя повышенная стипендия и деньги со скудных переводов шли в общий котел.

– Я могу принести фасоль. Нужно?

– Попозже, – сказала я. К Джолиону отправился цветок яблони: я сгребла в горсть руку ребенка и дотронулась его указательным пальцем до лепестков. – Чувствуешь? Тонкое. Мягкое.

Джолион по-прежнему смотрел в пустоту. Приоткрыл рот. Закрыл. Мадс вдруг удивленно вскинул брови:

– Медир Кайлен? Почему так рано?

Кайлен шел по тропинке, всем своим видом показывая, что делает то, что ему совершенно несвойственно. Одиннадцать утра, рабочий день – а он не в министерстве, а в саду. Кайлен подошел к нам и сказал так, словно искренне старался быть милым и сердечным, но это было ему совсем не свойственно:

– Добрый день. Как успехи?

Я терпеть не могла, когда так спрашивали. Это значит, что человека интересуют только твои победы – но ведь бывают и поражения, и что теперь, засунуть их поглубже и сгореть со стыда?

– Мы были в бассейне, – ответила я. Джолион по-прежнему смотрел куда-то вперед, бледные губы едва заметно шевелились.

Кайлен вопросительно поднял бровь.

– В бассейне с водой? – уточнил он.

– Разумеется, – холодно ответила я. – Пока не плавали, просто походили.

Кайлен присел на корточки, заглянул в лицо сына, словно хотел прочесть в нем подтверждение моих слов. Джолион смотрел сквозь отца, и на лице Кайлена было написано: что я здесь делаю, я же должен быть в министерстве?

– Он сильно кричал? – спросил Кайлен, и его голос едва заметно дрогнул. – Он всегда кричит.

– Сначала да. Потом я нашла способ.

Кайлен выпрямился. Возможно, он ждал, что прямо сегодня Джолион подбежит к нему с криком «Папа, я вернулся!» – и несовпадение реальности с этой мечтой причиняло ему боль. «Подумай о сыне, а не о себе, – мысленно предложила я. – Хотя бы для разнообразия подумай».

– Я думаю, – ледяным тоном ответил Кайлен. – Если бы я не думал, вы бы сейчас здесь не сидели.

Верно. Я сейчас собирала немногочисленные пожитки в кабинете английского языка и отрабатывала бы законные две недели. И в некотором смысле мне было бы намного легче.

– Вы читаете мысли?

– Вы слишком громко думаете.

Мадс заерзал на скамье. Лицо Кайлена обрело холодную отстраненность статуи бога или героя.

– Продолжайте работать, – произнес он так, словно обращался к кому-то из подчиненных. В общем-то, я и была нанятой работницей – то, что меня похитили из моего мира, было уже деталями.

Я злилась на него. Да, очень сильно злилась.

– Конечно, – кивнула я. – Джолион хороший мальчик, я не оставлю его. Не волнуйтесь.

В том, как он сжимал мою руку в бассейне, было что-то, похожее на страх очередной потери. Джолион был птенцом в яйце, и его душа пока не пробовала пробиться сквозь скорлупу, но он понимал, что я рядом и хочу ему добра.

Мне важно было верить, что он понимал.

– Намекаете, что я оставляю? – глаза Кайлена сощурились, и я увидела, как изменился зрачок, вытянувшись в нить. Сейчас на нас смотрел дракон.

– Нет. Но вам лучше быть с ним больше и чаще. Он тоскует и… – я тоже поднялась со скамьи и посмотрела Кайлену в лицо. – Я не хочу с вами спорить. Я не хочу с вами ссориться. Мне очень жаль, что все это случилось с вашим сыном, и я делаю, что могу. Но и вы тоже должны делать.

Кайлен был заключен не в яйцо – в латы, закрывшие его от мира. Я хотела верить, что смогу до него достучаться – и не верила.

– Вы должны читать ему…

– Он не слышит!

– Должны! Читать ему, рисовать для него, лежать с ним на ковре! Мультфильмы смотреть!

– Он не понимает!

– Надо! Лепите, перебирайте фасоль с макаронами, держите за руку!

– Он не чувствует!

Я вдруг обнаружила, что мы стоим и кричим друг на друга. Кайлен запустил руку в волосы, запрокинул голову к небу и издал тот же прерывистый горький вздох, который я услышала от Джолиона в бассейне. Ему было больно. Непереносимо.

Джолион смотрел сквозь нас – в то место, где он был счастлив.

– Он ни хрена не понимает! – прокричал Кайлен. – Его нет! Был – обычный, нормальный ребенок, а стал деревяшкой! И вы предлагаете мне с ним перебирать фасоль? За руку держать? Да он не поймет, здесь я или ушел! Он! Не! Понимает!

Мне надо было вести себя по-другому. Мне надо было быть милой, спокойной и уступчивой – но однажды я уже была такой, и это кончилось тем, что у меня никогда не будет детей.

– Вам больно? – негромко спросила я, и Кайлен так же тихо ответил:

– Да. Больно.

– Ему еще больнее. И вас никто не вылечит, кроме вас самих.

Не знаю, с чего я это взяла. Не знаю.

Кайлен вздохнул. Словно провел ладонью по волосам, и я увидела, как над его головой проплыла пригоршня искр.

– Я буду поздно, – глухо произнес он. – Работайте.

И Кайлен быстрым шагом двинулся от нас, так, словно боялся, что кто-то бросится за ним. Я почти без сил опустилась на скамью – мои камешки, цветы, абрикосовая камедь рассыпались, никому не нужные.

Есть ли в этом смысл? Хоть какой-то?

Джолион, не меняясь в лице, протянул мне руку. Я взяла ее и принялась массировать пальцы.

***

После обеда Джолион отправился спать, и у меня появилось несколько свободных часов. Уложив мальчика, Мадс пришел в гостиную, где я рассматривала портрет рыцаря во всю стену, и предложил:

– Если хотите, то можем устроить вам небольшую экскурсию. В Малом музее недавно открылась выставка новой живописи. Несколько дико, на мой взгляд, но интересно.

Новая живопись? Должно быть, что-то вроде работ Кандинского.

– С удовольствием! – ответила я. – Мне надо побольше узнать об этом мире, раз уж я теперь здесь живу.

Мадс неопределенно пожал плечами.

– Он похож на ваш, насколько я знаю. Но у вас нет магии и драконов.

«И слава Богу!» – подумала я. У нас и без них хватало приключений.

– А вы умеете заглядывать к нам? – поинтересовалась я. Мадс кивнул.

– Да, есть технология. Смотреть можно, а вот проникать – очень трудно. Медир Кайлен потратил безумную сумму, чтобы вытащить вас.

Я вздохнула.

– Похоже, я все-таки несправедлива к нему, – призналась я. Мадс неопределенно пожал плечами.

– Я вижу, что вы хотите мальчику добра. И меня это радует.

Да, я всегда любила детей. Пошла в педагогический потому, что действительно хотела с ними работать, а не потому, что не хватило ума для чего-то другого. И мне было искренне жаль Джолиона, который не сумел справиться со своей потерей.

Мы все слишком много потеряли. И исцелиться могли только рядом друг с другом.

Вскоре автомобиль, похожий на хищника с глянцево блестящей шкурой, отвез меня в центр столицы из жилых окраин. Я завороженно смотрела в окно, чувствуя себя даже не деревенщиной, которая выехала в город, а пылинкой в сверкающих жерновах. Безумное количество машин, небоскребы, изумрудные россыпи парков, толпы людей, которые ничем не отличались от моих соотечественников – у меня даже голова закружилась.

– Смотрите-ка! – водитель указал вправо, и я увидела, как над тротуаром пролетела огненная комета и, ударившись о землю, рассыпалась облаком искр и превратилась в упитанного господина в дорогом костюме – небрежно помахивая портфелем, он направился в сторону одного из небоскребов.

– Тоже дракон? – спросила я. Водитель кивнул.

– Медир Хольц, генеральный директор «Аттики».

Только сейчас я окончательно поняла, что попала в другой мир. В нашем генеральные директора тоже звери, но не в прямом смысле.

Автомобиль остановился возле здания, похожего на античный храм. Выйдя вместе с водителем, я увидела пестрые растяжки и прочла: «Витус Кевели: новый взгляд». Должно быть, это он был представителем той новой живописи, о которой так скептически говорил Мадс. По ступенькам поднимались люди, экскурсоводы с яркими флажками возглавляли группы туристов, и мне вдруг сделалось жутко – настолько, что несколько секунд я не могла идти.

– Все в порядке? – спросил водитель. Я кивнула: надо было взять себя в руки. Я в новом мире, и в нем нужно освоиться. Лучше это начать в музее, чем где-то еще.

– Вы меня подождете?

– Конечно. И билет куплю, – водитель вынул из кармана сверток розово-синих купюр и протянул мне. – Это вам. Медир Мадс сказал, что мало ли. Магнит там какой или открытки. Или кофе попить.

Я представила, как покупаю открытку, которая, возможно, потом отправится в мой мир, и мне сделалось смешно до колик.

Музей мне понравился. Несмотря на огромное количество народа, здесь было тихо и спокойно. Люди шли мимо картин и статуй, негромко переговаривались, и все это было так похоже на мой мир, что мне невольно сделалось тоскливо.

Я никогда не была так далеко от дома.

Витус Кевели действительно напоминал Кандинского – его работы были яркими, полными жизни и бодрости. Мешанина цветов, линий и точек звала отбросить все невзгоды и веселиться, пока мы можем. На третьем этаже была экспозиция классической живописи – рыцари, святые, чудовища, похожие на смесь осьминога со скорпионом. Я невольно задержалась возле одного из полотен: девушка была прикована к скале, из морской бури выдвигалось что-то темное, пугающее своей незавершенностью, и рыцарь в сверкающих доспехах поднимал копье, защищая девушку.

«Андин Тор, Дракон и тьма», – прочла я и вдруг услышала:

– Мифологичность Тора слишком примитивна, на мой взгляд. А вы, я вижу, им заинтересовались.

Я обернулась. Рядом со мной стоял молодой человек – растрепанный блондин, улыбчивый и широкоротый, тощий, как щепка. От него так и веяло каким-то беспечным спокойствием, и я невольно вздохнула с облегчением.

Бояться нечего. Ничего особенного в том, что кто-то попробовал со мной заговорить.

– Не сказала бы, что он примитивен, – ответила я. За Тора стало даже как-то обидно. От его картины веяло жизнью. Рыцарь победит, я не сомневалась.

Незнакомец рассмеялся.

– Да посмотрите на него! Эта неопределенная тьма, эта дева, которая обязательно покажет в лучшем свете грудь и бедра, и рыцарь обязательно герой. Это скорее пошло, чем красиво.

Он говорил настолько энергично, что я невольно улыбнулась.

– Рыцарь и должен быть героем, – сказала я. – Как же иначе?

– О да! – вид незнакомца сделался нарочито серьезным. – Драконы испокон веков защищают мир людей от прорывов тьмы и порождений мрака. Что бы мы все делали без них, правда?

– Боюсь, я не до конца вас понимаю, – призналась я. Незнакомец поклонился, тряхнув растрепанной головой и сказал:

– Меня зовут Ник Хоннери. Журналист, искусствовед и оппозиционер. Как насчет чашки кофе? Здесь варят по южному рецепту.

***

Ник оказался замечательным собеседником и знатоком искусства, очень тонким, умным и эмоциональным. По пути в музейное кафе мы зашли в зал с южной живописью, и Ник рассказывал о том, что эти картины были вывезены в прошлом веке из объятой войной страны. Я смотрела на фигурки животных в желтом мареве, и мне казалось, что они вот-вот сорвутся с холстов. Морские пейзажи были, конечно, хороши, но – не Айвазовский. Я помнила свое впечатление от одной из его картин: мне чудился запах водорослей и соли, и нарисованное море плескалось в раме, бросая брызги мне в лицо.

– Так почему же оппозиционер? – спросила я, когда мы пришли в маленькое кафе и взяли по чашке кофе с шоколадными пирожными. Помня, что говорили мужчины о меркантильных женщинах, я попробовала было вынуть деньги, которыми снабдил меня Мадс, и наткнулась на такой энергичный отпор, что мне невольно сделалось стыдно.

– Вы ведь видите, что происходит вокруг? – Ник отломил кусочек пирожного, и я увидела под шоколадом золотой ломтик дыни, сочащийся соком.

– А что происходит? – улыбнулась я, запоздало подумав, что мне надо сойти здесь за свою. Ну или хотя бы делать вид, что я глупенькая куколка, которую интересует только лак для ногтей.

С учетом того, что я пришла в музей, это было бы провалом. Такие куколки не ходят по музеям, их больше привлекают торговые центры и дорогие рестораны. И мужчины, которые носят пошитые на заказ костюмы и заказывают не пирожные, а лобстеров.

– Драконы, – коротко ответил Ник. – Когда-то они были героями, этого никто не будет отрицать. Они защищали наш мир и получали за это справедливую награду. Представьте, – он энергично взмахнул ложечкой в воздухе. – Раскрывается провал, из которого сыплются чудовища, убивая и пожирая всех, кого встретят. И вот дракон – летит на них, извергает пламя, запирает тьму своей магией. Впечатляет, правда?

– Конечно, – согласилась я, радуясь, что никогда такого не видела. Хотелось надеяться, что и не увижу.

– Слава, почет, власть – драконы все это заслужили, с этим никто не будет спорить. Вот хотя бы тот рыцарь, которым вы залюбовались. Он спас царскую дочь от морского бога, пожертвовал собой ради девушки. Достойный поступок, никто не отрицает.

– Но? – спросила я. Ник улыбнулся.

– Но уже три века не было никаких провалов. Никаких монстров, что едят людей, никаких морских змеев. Мир стал спокойным и безопасным местом, – сообщил Ник. – Спрашивается: зачем платить Драконий налог? Зачем дарить драконам субсидии на строительство их башен? Почему они не такие же граждане, как все остальные?

Я неопределенно пожала плечами.

– А если снова будет прорыв? Тогда драконы опять всех спасут.

Ник рассмеялся.

– Юлия, вы непередаваемо милы. Теперь нас спасут не драконы, а лазерное оружие. Изобретенное, кстати, совсем не драконами.

Я кивнула. Фонд былых заслуг хорошая вещь, но иногда и он исчерпывается до дна. Особенно если человек бредет с работы, на которой вкалывал двенадцать часов, и видит, как мимо проезжает дракон в роскошном автомобиле – и имеет эту роскошь просто потому, что ему повезло родиться драконом, а не потому, что получил ее своим трудом и талантом.

– Да, тут несложно стать революционером, – согласилась я. Ник понимающе кивнул.

– Драконы, разумеется, не хотят быть такими, как все. Никак не могут смириться, что им нашлась замена. Вот, смотрите, – он приподнял манжет рубашки и продемонстрировал мне глубокий шрам на запястье. Выглядело жутко: казалось, кто-то хотел отрубить ему руку.

– Кто это вас так? – поежилась я. – Дракон?

– Дракон, – кивнул Ник. – Знаете, за что? За то, что я написал статью в университетскую газету о том, что давно пора уравнять драконов с людьми. Там вышла отвратительная ситуация: на вечеринке один из старшекурсников подлил дряни девушке в стакан, потом изнасиловал ее – она даже не понимала, что происходит. Угадайте, что ему за это было?

– Ничего не было, – ответила я. В этом мире была магия и драконы, но он ничем не отличался от моего. Если у тебя будут деньги и власть, то все законы пишутся не для тебя, а для остальных.

– Совершенно верно. Он потом взял меня за руку, выпустил коготь и сказал, что лучше мне закрыть рот, пока он не взял за шею.

– Но вы не закрыли, – сказала я. Ник мне понравился. Было в нем что-то очень искреннее, настоящее. Люди, которые сражаются за правду, не могут не нравиться.

– Не закрыл, – ответил Ник. – Хорошо, что в моем журнале адекватное начальство.

– Это всегда хорошо, – согласилась я и увидела, как в кафе входит водитель, который привез меня сюда.

– Медира Юлия, – он подошел к столу, сделав вид, что не заметил, что я не одна. – Мадс звонил, нам пора.

– Хорошо, – кивнула я и, когда он вышел, сказала: – Спасибо за кофе, Ник. И за разговор, он был гораздо лучше, чем кофе.

Ник улыбнулся, вынул из кармана визитницу и протянул мне карточку. «Ник Хоннери, «Современный взгляд», журналист», – прочла я. Какие странные буквы – сплошь квадраты с точками и хвостиками, но я прекрасно могу читать.

– Позвоните, как будет время, – сказал Ник. – Или напишите. Мало ли, захотите сходить на выставку или в кино…

– Захочу, – уверенно ответила я и протянула ему руку. – Спасибо.

И только сев в машину, я поняла, что за все время, проведенное в музее, ни разу не вспомнила ни о Кайлене, ни о Джолионе. Машина вырулила на проспект и помчалась по свободной полосе – асфальт был украшен отпечатками драконьих лап.

– Что-то с мальчиком? – спросила я. Водитель нахмурился.

– Проснулся и сразу начал кричать. Раньше с ним такого не было.

***

Я услышала вопль Джолиона, когда автомобиль въехал в ворота. Машина остановилась: я увидела, что Мадс сидит в траве, прижимает к себе извивающегося мальчика и качает, пытаясь успокоить. Джолион вопил на одной ноте, крутил руками перед лицом, и мне казалось, что ему страшно. Невыносимо страшно.

Я выбежала из машины и бросилась к Мадсу; Джолион уже не орал, а стонал – наверно, сорвал голос. Мадс был бледен до синевы, по его лицу струился пот. Я упала в траву рядом с ними, схватила Джолиона за скрюченные пальцы.

– Маленький мой, хороший. Все, я здесь, не плачь. Слышишь? Я здесь, все хорошо, все в порядке…

– Проснулся, посмотрел по сторонам и начал кричать, – устало выдохнул Мадс. – Такого с ним еще не было.

Я потянула мальчика к себе, и он вывернулся из хватки Мадса и лег ко мне на колени. Я погладила его по щекам, дунула в лицо, и Джолион вдруг умолк, словно кто-то выключил звук. Тишина, рухнувшая на сад, была настолько плотной, что я едва услышала, как Мадс сказал:

– Обычно мы его выводим на воздух, ему так легче. А сейчас… – он устало покачал головой и провел руками по лицу.

В голове царила звонкая пустота. Я обнимала Джолиона, легонько укачивала его, и постепенно дыхание мальчика стало глубже, а тьма в глазах отступила. Он по-прежнему смотрел куда-то сквозь меня; я вынула из кармана магнит, который купила в музее, и вложила в его мокрую от пота ладошку.

– Смотри, Джолли, это тебе. Там дракон. Большой дракон. Смотри.

Джолион не ответил, но его рука сжалась на магните.

– Твердый, – сказала я. – Твердый магнит. Прямоугольник. Джолли, что у тебя в руке?

Мне казалось, что я бормочу какие-то заклинания – слова были не важны, я пыталась достучаться до души мальчика и сказать ему, что он может вернуться. Здесь его ждут. Здесь его любят.

– Что у Джолли в руке? – в очередной раз спросила я, не надеясь на ответ. Бледные губы мальчика дрогнули, и он ответил:

– Агни…т.

Мадс охнул. Прижал руку ко рту. Я кивнула, обнимая Джолиона: не надо было радоваться, не надо было подавать вида – надо было вести себя так, словно ничего не случилось.

– А кто тебе его принес? Помнишь?

Мальчик прерывисто вздохнул и сильнее сжал руку. Глаза смотрели сквозь меня, и мне хотелось плакать.

– Меня зовут Юлия. А это Мадс. Где Юлия, Джолли?

Джолион брыкнул головой – я едва успела увернуться и не получить по зубам.

– Он понимает, – прошептал Мадс, и в его глазах заблестели слезы. Столько горя, столько отчаяния и тоски, и вот деревянная кукла сделала крошечный шаг назад, выпуская живого мальчика. – Он вас понимает.

– Мой хороший, – промолвила я, мягко покачивая Джолиона. Его рука побелела от напряжения, сжимая магнит, и я не знала, к кому взываю и кого хочу вернуть. Не моего же потерянного сына, не счастье, которого у меня никогда не будет. – А где Мадс?

Джолион резким движением выбросил ногу в сторону Мадса: я ухватила его за запястье и сказала:

– Не надо так. Так больно. Мадс тебя любит, ухаживает за тобой. Нельзя, чтобы ему было больно. Понимаешь?

Джолион не ответил. «Он меня узнал», – прочла я по губам Мадса.

Да. Узнал.

Я поднялась, помогла Джолиону встать, поправила его смятую пижаму, мокрую от слез и пота. По-прежнему безразличный взгляд мальчика был устремлен в сторону дома, и я чувствовала: если его поведут, он пойдет, но сам не сделает и шага. Минута понимания рассеялась утренним туманом.

И все-таки она была, эта минута. Я сжала ладошку Джолиона и спросила:

– Джолли, хочешь поиграть?

Он не ответил. Мадс смотрел с отчаянием и тоской. Должно быть, он верил, что чудеса так и продолжатся, что Джолион скажет что-нибудь еще, покажет, что понимает, слышит и любит.

– Нам нужна фасоль, – вздохнула я.

Видимо, драконы ко всему подходили с размахом: слуги принесли три ведра белой, красной и черной фасоли. Я вздохнула и принялась переворачивать ведра на траву. Джолли смотрел на фасоль и не видел ее. Мадс успел переодеть мальчика в сухое и чистое, я усадила его в траву и сказала:

– Дай белую фасолинку.

Джолион молчал. Я взяла белую фасоль, вложила в его руку и объяснила:

– Вот она. Дай.

Джолион протянул мне руку, и я осторожно перевернула ее, стряхивая фасолину в пустое ведро.

– Сюда кладем белую. Сюда красную. Сюда черную.

Джолион сперва замялся, но потом дело пошло на лад, и фасоль бойко застучала по ведрам. Мадс, который сидел рядом, вдруг сказал:

– Я и правда его люблю. Вы бы видели, медира Юлия, какой это был чудесный мальчик! Умный, ласковый, в три года уже читал книги, как взрослый. А как катался на велосипеде, как рисовал! – улыбка Мадса была тихой, запыленной печалью. – А потом… вот это случилось. Не сердитесь на медира Кайлена, он до сих пор не может опомниться. Он очень любил свою жену, и утрата его подкосила.

– Я не сержусь, – ответила я. – Я его даже в чем-то понимаю.

Джолион бросил очередную фасолину в ведро и замахал руками, раскрыв рот. Я осторожно придержала его за запястье.

– Тихо, тихо, мой хороший. Кто тебе дал магнит?

Мальчик не посмотрел в мою сторону, его взгляд по-прежнему был взглядом деревянной куклы, но рука хлопнула меня по колену.

– Он понимает, – сказала я. – Он понимает, он слышит. Мы вернем его.

– Обязательно, медира Юлия, – откликнулся Мадс. – Теперь у нас есть надежда.

***

Вечер прошел спокойно. Ну, почти.

Я спросила у Мадса, есть ли в доме животные – он ответил отрицательно и рассказал, что у покойной жены медира Кайлена была сильная аллергия. Я понимающе кивнула и предложила:

– Может быть, принесем кошку?

Мадс удивленно посмотрел на меня. Джолион снова свернулся калачиком на полу детской и выстраивал в ряд машинки, которые я ему протягивала. Потом я убирала машинки и видела, что Джолион с трудом удерживает слезы, но не кричит, не кусается и не сопротивляется.

– Зачем ему кошка? А если она поцарапает?

– Это неизбежно в общении с кошками, – улыбнулась я. – Джолли, поставь сначала красные.

Магнит с драконом так и лежал на полу рядом с ним; когда я спрашивала, кто принес магнит, Джолион брал Мадса за руку и указывал на меня. Мадс всякий раз смотрел на это так, словно на его глазах совершалось чудо. Одно дело дать руку, когда к тебе протянута рука, и совсем другое – дать ответ на вопрос.

– Джолли, ты очень умный мальчик. Теперь поставь синие сюда, а желтые сюда.

Джолион по-прежнему смотрел в пустоту. Руки двигались быстро-быстро, машины выстраивались в две ровные линии. Он слышал меня, решил выполнять мои просьбы, но не собирался выходить из своего кокона.

– В нашем мире есть такая вещь, как лечение животными, – сказала я. – Кошка может очень помочь мальчику. Можно бы и собаку, конечно, но лучше начать с кошки. Умной, спокойной, у которой уже были котята.

Мадс кивнул.

– Если нужно, то найдем. Знаете, я уже перестал надеяться, честно говоря. Медир Кайлен кого только не приводил. Врачи, психиатры, психологи… никто не смог до него достучаться. То, что вы спрашиваете, а он отвечает – это настоящее чудо.

Когда-то мама говорила, что Бог творит чудеса руками людей. А потом я добавила, что чудеса – это не обязательно мило и красиво. Чудом может быть и грузовик, который заносит на дороге как раз в ту минуту, когда мама переходит ее, спеша ко мне – час назад я сказала ей, что беременна.

Максим потом ставил ее гибель мне в вину. Вот если бы я ей не позвонила, то она не захотела бы пойти к нам в гости, с учетом того, что моя свекровь ее презирала. Медсестра из поликлиники не может быть ровней преподавательнице музыкальной школы.

– Вам нужен кто-то другой, – вздохнула я. – Врач из нашего мира, дефектолог, но не я.

Я хотела вытащить Джолиона из яйца, но сомневалась, что смогу это сделать. Меня никто и никогда не учил этому, и сейчас я шла просто по наитию и воспоминаниям о книге о развитии ребенка, которую когда-то прочла от корки до корки.

– Вас ведь назвали первоклассной учительницей? – поинтересовался Мадс. Я кивнула, вспомнив, как тряслись от гнева подбородки завуча. Как-то она там теперь…

– Это была ирония. Меня презирали на моей работе.

– Это почему же?

– Например, потому, что я читала беллетристику. А учительнице это не положено.

Мадс усмехнулся.

– Бред какой-то. Почему кто-то решает за вас, что вам читать?

– Потому что если ты читаешь любовные романчики, то ты полная дура, – услышала я голос Кайлена. – И тебе не место на хорошей работе.

Я обернулась. Кайлен вышел из-за стеллажа с боевыми роботами и посмотрел на меня так, словно задавался вопросом, как же его угораздило потратить огромные деньги на то, чтобы вытащить из другого мира такую дуру.

– У вас есть социальные сети? – поинтересовалась я. Кайлен кивнул.

– Разумеется. Очень удобно для работы.

– Ну вот если у меня на аватарке ученый, то это еще не делает меня доктором наук, – ответила я. – Не судите о конфете по обертке.

Кайлен вздохнул.

– Медира Юлия, почему вы начинаете пикировку, стоит мне только войти в комнату? – осведомился он. Джолион прикатил еще одну машинку в ряд, и лицо Кайлена наполнилось привычной тоской.

– Наверно, потому, что не люблю манипуляторов, – призналась я. – Может, послушаете, что случилось с Джолли?

Кайлен скривился.

– Джолли? Что за собачья кличка?

Я заметила, что взгляд мальчика скользнул от игрушек в нашу сторону, словно он слышал, что речь идет о нем, и ему сделалось горько.

– У детей бывают ласковые имена, – сказала я. – Вас ведь наверняка звали Кайли? Или Лин?

Над головой дракона проплыло облако искр и рассыпалось возле большого желтого бульдозера с фигуркой местного супергероя за рулем. Кайлен покосился на Мадса и коротко приказал:

– Выйдите отсюда.

Мадс послушно поднялся с ковра и быстрым бесшумным шагом двинулся к выходу. Джолион дернул головой, и я испугалась, что сейчас он заплачет. Не заплакал.

– Так что с Джолионом?

– Он слышит, – ответила я. – Он слышит, отзывается на мои просьбы, понимает, что у него спрашивают. Я сегодня была в музее, купила ему магнит, и он показывает, кто именно купил. Берет руку Мадса и показывает. Различает цвета, сортирует предметы, как его просят.

Кайлен присел на корточки рядом с лежащим мальчиком. Погладил его по плечу с такой осторожностью, словно Джолион был птичкой, готовой взлететь.

– Он мужчина, – произнес Кайлен. – Он будущий глава драконьего дома. Ему нужна серьезность во всем. Никаких кличек, никаких бабских соплей. Моего сына зовут Джолион, помните об этом.

После своего рассказа о том, что мальчик смог сделать сегодня, я ожидала совсем другую реакцию. Как минимум радость, а не этот холод.

– Знаете, медир Кайлен, мне все равно, что происходит с вами, – призналась я. – Мне, честно говоря, плевать на ваши чувства – вы уже большой мальчик и сумеете справиться. Думаю, с министерской зарплатой можно позволить любую терапию. Но мне искренне жаль Джолли – потому что сейчас у меня мог бы быть сын чуть меньше, чем он. И я буду называть его коротким именем, потому что это ему нравится. Я вытащу его из этой скорлупы, но вы…

Я вдруг обнаружила, что задыхаюсь от гнева. Это был его ребенок, не мой – так какого же черта этот драконище сидел в своих латах, не желая открыться собственному сыну?

– Что – я? – глухо спросил Кайлен. Его лицо на мгновение сделалось похожим на смятую маску.

– Помогите ему, – тихо ответила я. – Ему и себе. Вас ведь звали Кайли, а потом что-то случилось, и вы покрылись льдом. И не желаете от него освободиться.

Кайлен протянул руку и дотронулся до моего плеча – почти дотронулся, я ощутила едва уловимое прикосновение пламени.

– Свалились вы на мою голову… – вздохнул он.

– Вы похитили меня, насколько я помню. Я сделаю все, что смогу. Но вы должны помогать мне и Джолли.

Кайлен прикрыл глаза.

– Съездим в одно место, – сказал он. – Это ненадолго.

Глава 3

У Кайлена был темно-красный спортивный автомобиль, и он сел за руль сам, отправив водителя отдыхать. Я устроилась на пассажирском сиденье, пристегнулась и спросила:

– Куда мы едем?

– Я там бываю… пару раз в месяц, – коротко ответил Кайлен, и я, кажется, начала понимать, куда мы отправляемся.

Выделенная для драконов дорога была пуста, и мы пролетели сквозь город за полчаса. Совсем рядом автомобили толпились в пробках, и я так и чувствовала чужие завистливые взгляды.

Кладбище раскинулось на холмах – место было тихим, сухим, и я подумала, что здесь хорошо лежать: в тени деревьев, в запахе цветов, в негромких голосах птиц. Кайлен оставил автомобиль у ворот, и мы пошли вдоль надгробий и склепов. Он не говорил ни слова, и я тоже молчала.

Айви аш ан Тан лежала на одном из холмов: мы подошли к могильной плите, и я подумала, что здесь отличный вид. Деревья, свежесть, тишина… Мне сделалось грустно – я не знала Айви, но это не имело значения.

Боль потери одинакова во всех мирах. Дракон ты или человек – тебе невыносимо терять тех, кого ты любил.

– Вы правы, она звала меня Кайли, – произнес Кайлен, и на мгновение мне показалось, что рядом со мной не человек, а призрак, почти поэтическое выражение печали. – Иногда я просыпаюсь и думаю, что она куда-то вышла. Посмотреть, как там Джолион или попить воды… А потом вспоминаю, что ее больше нет.

Я дотронулась до его руки, и Кайлен сжал мои пальцы. Над нашими руками поплыли искры, и я подумала, что они обожгут.

Не обожгли.

Какое-то время мы молчали, а потом я сказала так тихо, словно боялась спугнуть то живое, чувствующее, раненое, что сейчас поднялось в Кайлене и выпрямилось во весь рост – не сломать, не прогнать:

– Однажды мы все встретимся. Мы встретимся, и все будет хорошо, уже навсегда.

Он не ответил – просто смотрел на вечерние холмы и туман. Откуда-то издалека донесся тоскливый крик птицы, и на кладбище снова воцарилась тишина. Айви аш ан Тан стала землей и травой, как и моя мама, как и мой сын.

– Нет таких слов, которые заставят раны затянуться, – добавила я. – Мы можем только жить дальше. Постепенно станет легче, пусть вы сейчас мне и не верите.

Что-то похожее мне говорил врач – и сейчас я могла лишь передать эти слова другому. Кайлен кивнул, но я не была уверена, что он услышал меня и понял.

– Она называла его Джолли, – произнес Кайлен. – Мне никогда это не нравилось. К мальчику надо обращаться серьезно, чтобы он с детства знал, что он дракон, а не человеческое отрепье из трущоб, – он помолчал, а потом признался: – Все бы отдал, чтобы хоть раз услышать это «Джолли» от нее.

Вот, значит, в чем дело – я назвала мальчика так, как называла мать, и он откликнулся и потянулся ко мне. Достаточно было назвать его по имени так, как он хотел, чтобы струны его души дрогнули и зазвенели.

Только потом я поняла вторую часть фразы Кайлена. Человеческое отрепье из трущоб. Дешево же он нас ценит – впрочем, ладно, об этом потом.

– Пообещайте мне одну вещь, медир Кайлен.

– После того, что вы сегодня сделали с Джолионом – все, что угодно. Хоть звезду с неба.

– А, вы все-таки меня слушали! – улыбнулась я. – А мне казалось, что мой отчет прошел мимо вас.

Кайлен посмотрел на меня устало, но без злости.

– Он мой сын. Для меня важно все, что с ним происходит.

– Тогда, пожалуйста, пройдите терапию, – попросила я. – Пока вы застряли в своем горе, у мальчика ничего не изменится. У него никого нет важнее вас, но вы от него закрыты.

Кайлен кивнул, и я вдруг поняла, что он бесконечно устал и едва держится на ногах. У него был еще один долгий день, который не принес ему исцеления.

– Если бы вы только знали, медира Юлия, сколько у меня сейчас работы, – вздохнул Кайлен. – Все как почувствовали слабину, так и пытаются укусить. Мне дышать некогда.

– Если вы потеряете сына, то все это уже не будет иметь значения, – твердо сказала я. – Я теряла ребенка. Я понимаю, что это такое.

Кайлен бросил на меня недовольный взгляд. Я не нравилась ему. Я раздражала.

Но самые сильные перемены всегда начинаются с боли. Если бы не моя потеря, я никогда не отважилась бы на развод. Так и жила бы дальше, каждый день слушая согласный хор мужа и свекрови, который исполнял старую песню «Да кому еще ты нужна?»

Себе. Самой себе – и это важнее всего. Жаль только, что моему сыну понадобилось умереть, чтобы я поняла и приняла это до конца.

– Соболезную, – откликнулся Кайлен. – Он и правда на вас показал?

– Да, – улыбнулась я. – Я спросила: «Джолли, кто принес тебе магнит?» – и он взял руку Мадса и показал ей на меня. И произнес: «Агни…т». Он все понимает. Он все чувствует.

Наверно, мне показалось в сумерках – лицо Кайлена вдруг сделалось настолько живым и страдающим, что этот гордец умер бы от стыда, если бы кто-нибудь увидел его сейчас.

– Называйте его, как хотите, – произнес Кайлен каким-то незнакомым, не своим голосом. – Вы в самом деле первоклассная учительница, медира Юлия. Нам всем с вами очень повезло.

Я позволила себе сдержанно улыбнуться.

– Что вам нужно для работы, кроме фасоли и бассейна? – поинтересовался Кайлен.

– Я бы хотела планшет или ноутбук, – сказала я. – Мне нужно посмотреть, что в вашем мире есть на тему детского развития…

Меня вдруг разобрал нервный смех. Господи, еще вчера я была в родном городе, в школе, готовилась к новому учебному году – и вот я в мире, где есть драконы. Раньше я читала о попаданках в книгах, а теперь сама попала, во всех смыслах.

Кайлен осторожно придержал меня за руку.

– Все в порядке?

– Да. Просто удивляюсь тому, насколько быстро приняла все, что со мной случилось.

Кайлен одобрительно кивнул.

– Да, вы прекрасно справляетесь. Планшет вам принесут сегодня. Что-то еще?

– И кошку, – улыбнулась я. – Животные всегда на пользу детям.

В улыбке Кайлена мелькнула печаль.

– Когда-то он просил кошку, – признался он. – Наверно, пора ее подарить.

***

В столице был большой приют для животных: после завтрака я сказала Джолиону, что мы поедем выбирать ему кошку. Мальчик ничего не ответил, выкладывая крошки в ряд на скатерти.

– Красивую умную кошечку, – сказала я. – Она будет с тобой дружить, Джолли. Дружить и играть. Ты будешь ее гладить, а она будет мурлыкать тебе песни.

Джолион даже виду не подал, что понимает, о чем идет речь. Мадс погладил мальчика по плечу и произнес:

– Он не любит выезжать из дома, медира Юлия. Ему кажется, что его везут в больницу, даже если это не так.

Я понимающе кивнула.

– Боюсь, что он снова будет кричать, если я уеду одна. Джолли, хочешь поехать со мной за кошкой? Если да, то дай мне хлеб.

Некоторое время Джолион сидел, рассматривая ряд хлебных крошек, а потом медленно-медленно, словно боясь совершить ошибку, протянул мне ломтик хлеба.

– Вот и хорошо, – улыбнулась я и посмотрела на Мадса. – Едем?

В машине Джолион сидел рядом со мной и сжимал мою руку так сильно, что я не сомневалась: будут синяки. По счастью дорога по выделенной драконьей полосе заняла всего четверть часа. Мадс приказал остановить машину, не доезжая до приюта и объяснил:

– Никто не должен понять, чей сын этот мальчик. И медир Кайлен не должен знать, что мы сюда приезжали.

Я понимающе кивнула.

– Договорились. Я мама, Джолли сын, а вы – дедушка.

Вскоре мы остановились возле двухэтажного здания, разрисованного бегущими собаками и умывающимися кошками, и я сказала:

– Вот, Джолли. Пойдем, выберем тебе друга?

Нас встретила девушка-администратор, выслушала пожелания о кошке, любящей детей, и осведомилась:

– Мальчик что, болен?

Джолион с самого начала прижался ко мне, зажмурился и не желал открывать глаз. Даже пестрый попугай в клетке на стойке администратора не привлек его внимания. Только сейчас я заметила, что девушка смотрит на нас как-то странно, словно Джолион готов был в любую минуту броситься на нее, а потом все разгромить здесь.

Мне сделалось не по себе.

– Да, мальчик болен, – ответила я. – Наш невролог посоветовал взять домашнее животное для адаптации.

В глазах девушки появился неприятный блеск.

– Знаете, наши животные – не средство адаптации душевнобольных, – с нескрываемым презрением ответила она. – Вы ведь не собираетесь обеспечивать кошке безопасность, она станет просто игрушкой для ребенка? Вы понимаете, что это живое существо? Оно не создано для игр неполноценных детей!

Я с трудом подавила желание ударить ее – врезать так, чтобы навсегда выбить из ее рта такие слова. Мадс сделался не смуглым, а каким-то серым. Джолион по-прежнему не отлипал от меня и не смотрел по сторонам. Я открыла было рот, чтобы сказать, что мы с Мадсом собираемся следить и за ребенком, и за кошкой, и никто никого не будет мучить – а потом подумала: какого, собственно, черта?

– У вас тут бродячие кошки, верно? – уточнила я. Девушка поджала губы.

– Да. Мы собираем их на улицах, лечим, приводим в душевную норму. А вам породистых подавай?

– А если кошку никто не возьмет? Она так и будет тут жить до старости?

Попугай разразился хриплой птичьей бранью. Губы девушки сжались в нить.

– Таких животных усыпляют, – процедила она.

– Что ж, – я подарила ей самую очаровательную улыбку. – Пусть усыпляют. Жаль, что вы не дали одной из ваших кошек новую долгую жизнь. В хорошем доме и с заботой. Подумайте об этом, когда будете усыплять ее.

В спину нам полетели брызги слюны и вопли, самым цензурным из выкриков были «живодерка» и «тварь». Мы вышли на улицу, и Мадс сказал:

– Не знаю, как я сдержался. Чудом, наверно.

В его голосе звенела ярость – та, которая заставляет рвать врага голыми руками, и я вполне его разделяла. Мы пришли забрать животное, никто не собирался его мучить и обижать, я следила бы и за кошкой, и за Джолионом, но нам даже не дали этого сказать. Нас с ходу стали оскорблять и обвинять в жесткости.

– Зоошиза, – ответила я. Джолион хватался за мою футболку, я погладила мальчика по голове и добавила: – И кто еще тут неполноценный?

Мадс вздохнул. Провел руками по лицу, вынул из кармана пиджака золотистый смартфон и, уточнив что-то, сказал:

– Тут ветеринарная клиника через квартал. Сотрудничают с фондом защиты животных. Может, они нам что-то подскажут?

И мы пошли в клинику. По дороге нам попался крошечный магазинчик с мороженым и сладостями – прозрачные мармеладные горы, кирпичики вафель и зефирные конусы выглядели настолько заманчиво, что я спросила:

– Джолли, хочешь конфет?

Джолион взял Мадса за руку и указал этой рукой на витрину, но, когда мы попытались войти, его лицо нервно задергалось, на глазах выступили слезы, и мальчик тихонько заныл. Мадс оставил нас у входа, зашел в магазин и вскоре вынес нам пузырчатые вафли с мороженым и фруктами. Джолион довольно схватился за угощение и принялся есть, а Мадс протянул мне мою порцию и заметил:

– Если медир Кайлен узнает, что мы ели мороженое на улице, то он нас убьет.

Это было сказано слишком серьезно для шутки.

– Мы ему не расскажем, – ответила я. – Но скажу вам честно, ребенку не надо сидеть взаперти. Ему нужно вернуться в мир.

Расправившись с вафлями, мы неторопливо побрели по улице, и я заметила, что Джолион не просто смотрит в никуда, а поглядывает по сторонам. Вскоре мы дошли до ветеринарной клиники: из здания выходил подросток, ведя на поводке собаку, похожую на французского бульдога, и Джолион снова прижался ко мне и пискнул.

– Не бойся, – дружелюбно сказал мальчик. – Он не кусается.

– Мы видим, – улыбнулась я, обняв Джолиона за плечи. Бульдог хрюкнул, за неимением хвоста завилял всем собой, и мальчик предложил:

– Если хочешь, погладь. Руби это любит.

Осмелев, Джолион протянул руку к бульдогу – Руби захрюкал, заулыбался, пукнул, словом, проявил все свое очарование и радостно лизнул пальцы Джолиона. Джолион дотронулся до головы собаки и сразу же отдернул руку.

– Собака вам нужна, это точно, – со знанием дела заметил хозяин бульдога.

– Да, – согласилась я. – Нужна.

Мальчик указал на двери ветеринарки и сказал:

– Там есть кауле, ее сегодня хозяева отказались забирать. Может, вам подойдет?

Я, разумеется, не знала такой породы, но название мне понравилось. Было в нем что-то очень светлое и доброе – как раз то, что нам нужно.

Посетителей было немного. Мадс и Джолион сели на свободные пластиковые стулья, а я подошла к девушке в белом халате, которая что-то отмечала в календаре, и спросила:

– Здравствуйте, у вас тут есть кауле?

Девушка закрыла маркер и улыбнулась.

– Вам, наверно, Петер рассказал? Да, кауле есть, хотите посмотреть?

Разумеется, мы хотели, и вскоре девушка привела к нам собаку, похожую на колли – пушистую, рыже-белую, с умным взглядом и интеллигентным лицом, которое нельзя было назвать мордой. За собакой с важным видом следовал кот – огромный, лохматый, свирепого вида. Кот держался так, словно собака была под его присмотром, а все люди – в его подчинении, и он готов был всем задать перцу, если что-то пойдет не так, как он требует.

– Вот, знакомьтесь, это Герти, – представила девушка собаку. Герти села и с серьезным видом дала мне лапу. – Умница, Герти, умница… хозяева сегодня сказали, что не будут ее забирать. Хоть лечение оплатили, и то хорошо.

Я пожала собачью лапу, погладила Герти и увидела, что Джолион смотрит прямо на собаку – он смотрел, видел, и Герти ему нравилась.

– Красавица, – похвалила я. – А кот?

Девушка улыбнулась.

– Это Хорс. В каком-то смысле наш сотрудник, – ответила она. – Его подбросили восемь месяцев назад. Брак породы, видите? Ухо с пятнышком.

Я никогда не понимала тех, кто выбрасывал животных, как испорченные или бракованные вещи.

– Можно познакомить собаку с мальчиком? – спросила я. Девушка оценивающе посмотрела в сторону Джолиона, который рассматривал Герти, и ответила:

– Можно, конечно.

– Он болен, – я сочла нужным предупредить. – Врач посоветовал нам домашнее животное… разумеется, под постоянным присмотром взрослых.

– Я слышала о такой терапии, она помогает, – со знанием дела ответила девушка. – Герти, пойдем?

Собака подошла к Джолиону, и мальчик замер, глядя на Герти с восторженным испугом. Какое-то время они всматривались друг в друга, потом Герти положила голову ему на колени, глядя по-настоящему влюбленным взглядом, и Джолион тихонько ахнул и медленно-медленно погладил собаку.

Хорс с грохотом запрыгнул на свободный стул рядом и возмущенно боднул Джолиона лбом в бок, словно хотел приказать: погладь кота! Осторожно, едва касаясь пушистой серой шерсти, мальчик погладил кота, и Хорс снисходительно мурлыкнул.

– Если мы заберем Герти, – сказала я, – то нам и кота придется взять.

– Нам будет жаль с ним расставаться, – рассмеялась девушка. – Но да, он Герти не отпустит, это точно.

– Тогда берем! – сказала я, и девушка отправилась выписывать документы.

***

Хорс снисходительно взял на себя тяжкий труд руководства всей нашей компанией. Когда он с важным видом директора серьезного предприятия разместился на коленях у Мадса, мне казалось, что кот с трудом сдерживается от того, чтобы сказать: «Вези меня, раб».

– А в переноску что, не захотел? – поинтересовался водитель. Герти, которая сидела рядом с Джолионом, выглядела невероятно довольной, и я вдруг увидела, как по скорлупе, которая укрывала мальчика от мира, внезапно пробежала первая трещина.

Конечно, это была игра воображения, не больше. Но я обрадовалась.

– Что ты, Рин, – улыбнулся Мадс. – Посмотри на него. Разве хозяева ездят в переносках?

– Я и вижу, – рассмеялся водитель, и мы поехали домой. Джолион вел себя спокойно, но я понимала, что он устал. За день у него было слишком много впечатлений, и мне казалось, что мальчик готов расплакаться – просто ради того, чтобы сбросить напряжение.

За обедом Герти и Хорс сидели в столовой: в клинике мы купили и миски, и достаточный запас еды, и теперь животные разместились на полу рядом с Джолионом и с довольным видом принялись уплетать предложенное. Джолион косился в сторону Герти и вдруг отчетливо произнес:

– Аба…ка.

Мадс вздрогнул. Прикрыл глаза так, словно боялся, что ему это почудилось. Я улыбнулась, погладила Джолиона по голове.

– Правильно, мой хороший. Собака. Собаку зовут Герти.

– Ге’ти, – откликнулся Джолион. Кот оторвался от миски и посмотрел на нас так, словно задавался вопросом: «Неужели вы, двуногие, не понимаете, кто тут главный?»

Герти отошла от миски и снова положила голову на колени Джолиона. Теперь в ее взгляде была не только бесконечная любовь, с которой могут смотреть только собаки, но и искренняя тревога. Она понимала, что с ее новым хозяином что-то не так, но не знала, как это исправить. Губы Джолиона едва заметно дрогнули в улыбке, и он сказал.

– Абака. Ге’ти.

– Как думаете, Мадс, наши дела идут на лад? – спросила я. Мадс махнул на меня рукой, словно хотел посоветовать не говорить глупостей, и вдруг удивленно выпрямился и указал на Джолиона.

– Видите? Медира Юлия, это же…

Над макушкой мальчика плыла искра. Одинокая яркая искорка. Я завороженно смотрела на нее, понимая, что на моих глазах совершается чудо – настоящее, живое.

– Вижу, – прошептала я. Хорс взглянул на Джолиона, и я готова была поклясться, что кот свирепо нахмурился.

– В нем оживает огонь, – негромко объяснил Мадс так, будто боялся спугнуть плывущую искру. – Он погас после смерти медиры Айви.

– Все будет хорошо, – сказала я. Теперь в этом нельзя было сомневаться.

После обеда Джолион отправился спать – Герти и Хорс сопровождали его с видом рыцарей, идущих за принцем, и я видела, что суровый кот сочувствует мальчику. Меня же ждал подарок от Кайлена – изящный серебристый ноутбук. Мадс помог мне разобраться с настройками – все было довольно просто – и я решила зарегистрироваться в местной социальной сети.

Я понимала, что для помощи Джолиону мне могут потребоваться самые разные люди – а что поможет лучше соцсети?

Стоило мне создать страничку, как сразу же прилетело первое сообщение – от Ника Хоннери.

«Добрый день, Юлия! А я уж думал, что не найду вас».

Я открыла его страницу. Ник на фотографии выглядел очень серьезным, почти строгим. Страницу заполняли, в основном, репосты из искусствоведческих групп. Должно быть, Ник решил, что свои мысли о драконах и устройстве мира следует держать при себе.

Правильное решение, в общем-то.

«Добрый день, Ник, – ответила я. – А как вы узнали, что это именно я, а не другая Юлия?»

«Другой нет. Это уникальное имя».

Даже так…

«Как ваши дела?» – спросила я.

«Пишу статью о выставке Витуса. Чем занимаетесь?»

Я задумчиво потерла кончик носа. Врать не хотелось, говорить правду – тоже. И вот что тут будешь делать?

«Ничем особенным. Листаю ленту. Много фотографий природы».

Это было почти правдой.

«Как насчет посмотреть на природу не на фотографиях? – предложил Ник. – Старый королевский парк чудесное место».

Я открыла поисковик, и вскоре передо мной уже была россыпь снимков – тихие аллеи, белые призраки статуй, старые деревья, большой пруд с изящными кружевными мостами. Парк мне понравился, и я вдруг подумала, что это похоже на свидание, на которое я не смогу пойти.

Кайлен вытащил меня сюда не для того, чтобы я находила себе новых друзей. Мне нужно было работать.

Но я хотела пойти – хотя бы для того, чтобы посмотреть получше на тот мир, в котором оказалась.

«Да, там и правда красиво, – написала я. – Смотрю сейчас фотографии, это чудесное место».

Какое-то время на экране мигал карандаш – Ник писал сообщение и стирал его. Достаточно долго, чтобы я ощутила какое-то неприятное волнение.

«Я сейчас много всего написал, потому что не знаю, как выразиться, – наконец, признался он. – Впервые в жизни не знаю. В общем, спрошу просто. Юлия, откуда вы?»

Ощущение было таким, словно я превратилась в бабочку, и острие булавки прикололо меня к обоям. Можно было трепыхаться, но я прекрасно понимала, что освободиться не получится.

«Говорите так, словно это вас удивляет», – я добавила смайлик и подумала: он заподозрил неладное еще в музее. Поэтому и искал меня все это время – не потому же, что не смог устоять перед моими девичьими чарами. Да и откуда бы им взяться? Я никогда не умела кокетничать и флиртовать.

«Откровенно говоря, да. Ваше имя. То, что вы никогда не слышали о Совейре Монаньо, а о нем знают все, кто ходил в школу. Плюс манера держаться – вы так смотрите по сторонам, словно не до конца понимаете, куда это вас занесло».

Я провела ладонями по лицу. Вроде бы старалась вести себя так же, как и остальные, пробовала не выделяться, но Ник сразу же заподозрил неладное. Первым порывом было закрыть ноутбук и никогда больше не открывать его, но я понимала, что Ник заинтригован, и с него станется вычислить, где я нахожусь – а потом начать журналистское расследование о пленнице дракона.

И я решила сказать правду.

«Я попаданка из другого мира», – написала я. Какое-то время Ник молчал, а потом прислал сердитый смайлик и ответил:

«Я спрашивал серьезно, а вы кокетничаете».

«Я не кокетничаю, Ник, – написала я. Какое-то странное чувство шевелилось во мне, словно птенец в яйце и подсказывало, что я все делаю правильно. – Я действительно попаданка из другого мира. И мне нужна ваша помощь».

Я понимала, что Ник может не ответить – сочтет меня сумасшедшей и решит держаться подальше.

«Я готов, – написал он. – Что нужно сделать?»

***

Королевский парк был всего в десяти минутах спокойной ходьбы от дома Кайлена. Я посмотрела по карте, как туда добраться, предупредила Мадса, что мне надо там погулять и присмотреть маршрут для похода уже с Джолионом, и попросила телефон на всякий случай. Мадс вручил мне смартфон и сказал:

– Позвоню, когда Джолли начнет просыпаться.

Я заглянула в детскую – Джолион тихо спал в кровати. Герти устроилась на полу, охраняя его тапки. Хорс, как и полагается хозяину, лег рядом с мальчиком и положил на него лапу, словно хотел показать, что этот ребенок принадлежит коту, и даже не думайте о том, чтобы его потревожить или отобрать.

Что ж, с такими сторожами мальчик вряд ли будет плакать, когда проснется.

Ник ждал меня возле изящных ворот парка – издалека я увидела, как он нетерпеливо ходит туда-сюда. В его руке что-то было, то ли цветок, то ли мороженое, я не рассмотрела точно.

Это оказался громадный завиток мармелада на палочке, щедро политый шоколадом и посыпанный тертым орехом. Увидев меня, Ник протянул мармелад и сказал:

– Угощайтесь, Юлия, это сейчас самое модное лакомство. Все девушки забыли о фигуре и сносят кондитерские.

Я улыбнулась, поблагодарила, и мы неторопливо побрели по аллее. В парке царила прозрачная тишина – стоило нам отойти чуть дальше от изгороди, как стало казаться, что парк абсолютно пуст. Даже листва на деревьях не шелестела, все погрузилось в послеобеденный сон, и мне стало казаться, что я тоже сплю. Сплю, и мне снится мир с драконами.

– Давайте так, – предложил Ник. – То, что вы попаданка, будет для нас просто неким фактом. Я не буду специально акцентировать на нем внимание и приму то, что вы говорите.

– Странно, – я действительно удивилась. – Если бы мне кто-то сказал, что он попаданец, я бы решила, что он как минимум сумасшедший.

Ник искренне рассмеялся.

– Вы не похожи на сумасшедшую, Юлия.

– Почему вы так решили? – я откусила немного от мармелада и прикрыла глаза: вкус был в самом деле восхитительный. Еще немного, и я побегу в кондитерскую за добавкой.

– Во-первых, мой отец знаменитый столичный психиатр. Дарван Хоннери. У него большая клиника, и уж кого-кого, а сумасшедших я насмотрелся с детства.

Раздался едва слышный шорох, и я увидела, как по белому плечу статуи, стоявшей среди деревьев, мелькнула рыжая тень белки.

– Во-вторых?

– Во-вторых, если бы вы были, например, сотрудницей спецслужб, то сделали бы все, чтобы никак не выделяться из толпы, – продолжал Ник. – Значит, вы просто кокетничаете со мной. Но то, что вы предложили заплатить за свой кофе в музее, говорит о том, что вы не кокетка. Это вообще очень странное поведение для девушки. Значит, я просто приму на веру то, что вы попаданка. В конце концов, параллельные миры существуют, и все об этом знают.

Несколько минут мы шли молча. Ник смотрел на меня по-настоящему заинтересованно, словно совершенно серьезно пытался понять, насколько я попаданка.

– А если я все-таки сумасшедшая? – улыбнулась я.

– Нет. Безумие всегда себя маркирует, – сказал Ник. – Хотя бы тем, что человек не хочет мыться. Так чем именно я могу вам помочь?

– Болезни драконов, – ответила я. – Я пробовала поискать что-то о них, но не нашла. Это секретная информация?

Ник рассмеялся, и его смех словно бы сделал тишину еще глуше. Я обернулась: никто не шел за нами, но мне казалось, что взгляд чужих глаз лежит на моей спине.

– Вот еще один знак того, что вы нездешняя. Все прекрасно знают, что драконы болеют не так, как люди, и хранят информацию об этом в строжайшей тайне. Попробуйте хотя бы подойти к драконьей клинике! Вас сразу же оттуда завернут, быстро, но мягко.

Мы вышли к небольшому фонтану, и ощущение чужого взгляда на спине усилилось. Здесь тишина была уже не такой густой. На одной из скамеек сидели старичок и старушка, чуть поодаль мужчина брел с собакой, лоточник засыпал кукурузу в автомат для попкорна. Мне все больше и больше было не по себе.

– Вы журналист. Вы наверняка знаете больше, чем остальные.

Глаза Ника мягко сверкнули.

– От отца, в основном. Но да, знаю. Что именно вас интересует?

– Душевные болезни драконов, – ответила я. – Но не сами по себе, а то, как они могут быть связаны с прорывами, о которых вы говорили. Если прорывов нет, то в драконах может постепенно угасать то, что помогало им сражаться с чудовищами. Эволюция – ненужное постепенно отмирает.

Ник неопределенно пожал плечами.

– Нам лучше съездить к моему отцу, он наверняка знает лучше. А что случилось, Юлия? Вы дружите с душевнобольным драконом.

Я не успела ответить. Парк вдруг залило жаром и светом, словно кто-то уронил с неба факел. Ник оттолкнул меня в сторону, мы покатились по гравию, сбивая колени и локти, и в ту же минуту нас накрыл рев.

Это было не животное – так мог бы реветь какой-то непостижимо огромный механизм. Рев оборвался, и чьи-то зубы сжались на моей левой ноге с такой силой, что от боли я стала терять сознание – меня куда-то потащили, трепля, как ненужную игрушку.

«Мамочка…» – только и успела подумать я, и меня укутало тьмой.

– Ну! Ну, давай! Иди сюда, мразь!

Ник?

Меня отбросило в траву, и я с облегчением поняла, что зубы разжались. Кровь шумела в ушах, слабость была такой, что я не то, что ползти – шевельнуться не могла. Красный туман перед глазами развеялся, и я увидела перевернутый ларек, рассыпанную по гравию кукурузу и пестрые стаканчики и что-то, похожее на лежащего человека.

– Иди сюда, говорю!

От головы лежащего растекалась кровь. Когда я увидела, что именно надвигается к Нику, то меня снова потянуло в обморок. Это был медведь – конечно, если существуют медведи ростом до третьего этажа, с двумя головами и длинными змеиными хвостами. Хвосты прищелкивали и били по траве, Ник стоял между медведем и мной, и палка в его руке казалась настолько смешным и нелепым оружием, что было больно смотреть.

Вот, значит, чей взгляд лежал на моей спине. Вот как выглядит прорыв чудовищ в этом мире.

– Ник… – едва слышно просипела я, не чувствуя своего тела ниже спины. – Ник, беги…

Особняк Кайлена в десяти минутах отсюда. Что, если такие медведи уже врываются туда?

Ник вскинул свою палку, и в ту же минуту сверху рухнула струя огня – выбелила мир и окончательно отправила меня во тьму.

Глава 4

Пик. Пик. Пик.

Что-то механически пищало справа, и, прорываясь сквозь мрак к этому писку, я понимала, что все-таки жива. Постепенно за писком пришла прохлада, свежий воздух, пахнущий лекарствами, и ощущение собственного тела.

Вместо ноги был сгусток жгучей боли. Я сразу же вспомнила и чудовище в парке, и то, как оно волокло меня по траве, и Ника, вставшего перед ним во весь рост с нелепым оружием.

– Ник? – негромко позвала я, и незнакомый голос сразу же откликнулся:

– Медира Юлия?

Я открыла глаза и увидела, что лежу на койке, окруженная незнакомым медицинским оборудованием. Посмотрела вниз – левая нога была заключена в нечто, похожее на сверкающий чехол. Мужчина в белом склонился надо мной, провел чем-то металлическим над лицом и довольно улыбнулся и показал мне два пальца:

– Сколько?

– Два, – ответила я. – Что случилось? Где Ник?

Лицо врача потемнело, словно я напомнила ему о том, что началась война.

– Прорыв. Первый за триста лет, – ответил он. – Драконы до сих пор выжигают чудовищ.

Его голос неожиданно дрогнул, и мне подумалось, что этот доктор тоже подумывал об отмене драконьих привилегий вроде выделенной полосы для транспорта.

– А Ник? – повторила я. – Ник Хоннери, журналист, мы с ним были в парке.

– Жив, – ответил врач. – Отделался царапинами, но не хочет уходить.

– А моя нога? – спросила я, и по ноге тотчас же разлилась очередная волна боли. Врач указал на чехол и ответил:

– Регенерируется. К вечеру сможете пойти домой.

– А дракон, который нас спас… Кто он?

Во взгляде врача теперь было искреннее уважение.

– Кайлен аш ан Тан, министр инквизиции, – произнес он. – Его дом там неподалеку.

Значит, Кайлен. Значит, будет множество вопросов о том, что я делала в парке, когда успела познакомиться с журналистом, который терпеть не может драконов, и кто вообще разрешил мне покинуть дом. Нога болела так, словно в нее тыкали факелом – неужели к вечеру все будет хорошо?

Господи, позавчера самой большой моей проблемой была завуч! И я сейчас все бы отдала, лишь бы снова было так.

За прозрачной дверью что-то мелькнуло. Я всмотрелась, увидела Ника – он поймал мой взгляд, энергично замахал мне, и я вдруг поняла, что сейчас меня еле-еле прикрывает простыня, переброшенная через тело.