Очередь за надеждой. Автобиография с открытым финалом
© Надеждин Б.Б., 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Что-то случится непременно, потому что не бывает так, чтобы что-нибудь тянулось вечно.
Михаил Булгаков
Здравствуйте! или О чем эта книга
«Здравствуйте, – говорил я, когда мне открывали дверь в квартиру, – я ваш кандидат в депутаты». Это был 1990 год. Мои первые выборы в родном Долгопрудном, где я провел практически всю жизнь.
За тридцать четыре года, что минуло с той поры, я участвовал в десятках выборов, освоил несколько профессий, поработал на всех уровнях государственной власти, написал сотни законов, поправок к законам и указов, воспитал четырех детей и отметил шестидесятилетний юбилей.
Ничто, казалось бы, не предвещало… Ну вы понимаете, о чем я. О том, что год назад я решил стать президентом. Заявил об этом во всеуслышание. Никто сначала не поверил. Сказал об этом снова. И, не обращая внимания на подозрительное недоумение окружающих, принялся за работу.
Очень скоро моя идея так всколыхнула всю страну, что тысячи людей выстроились в многочасовые очереди, чтобы поставить за меня свою подпись. Январь 2024 года стал для меня полной неожиданностью. И похоже, не только для меня.
Но давайте обо всем по порядку. Хотя, наверное, я буду перескакивать с кочки на кочку в своих размышлениях и воспоминаниях о давнем и близком прошлом.
Мое необыкновенное приключение (я определяю его именно так) заставило меня взяться за книгу, чтобы понять, как все начиналось. Ведь почти любое нынешнее событие или сделанный выбор зачастую являются отголосками обстоятельств, о которых забыл. Или не придал им должного значения.
Сейчас многие любят под лупой разглядывать прошлое и расставлять там знаки препинания на свой вкус. В собственных воспоминаниях ориентироваться куда проще. Ответственности не меньше. А вот лупа не нужна…
Эпизод первый. Я родился в рубашке
Я даже не предполагал, что когда-нибудь окажусь политиком. В двадцать шесть лет я был успешным советским ученым. Физиком-теоретиком. Защитил диссертацию. Уверенность, что стану физиком, то есть пойду по стопам отца, возникла еще в детстве, которое прошло в Ташкенте. Там жили все мои предки. Это была очень счастливая пора жизни. И очень важная.
Родители родились в Ташкенте – папа в 1941-м, мама в 1943-м. Они вместе уже больше шестидесяти лет. А у меня, кстати, штампы о браках-разводах перестали помещаться еще в советский паспорт. Но об этом чуть позже.
А пока хочу немного рассказать о моих корнях. Ведь политик, я убежден, должен быть прозрачным – без тонированных стекол.
Родители знакомы с малолетства – оба мои деда были известные в Ташкенте музыканты и хорошо знали друг друга, общались семьями.
Дед по отцу Борис Борисович Надеждин родился в 1905 году в Смоленске. Окончил Московскую консерваторию. Учился композиции у знаменитого Михаила Гнесина. А в Ташкенте оказался в 1937-м. По приказу сверху, как тогда было принято. Вызвали к начальству. Вручили билет на поезд в Ташкент. И поручили создать узбекскую классическую музыку, что он и сделал. Со временем стал заслуженным деятелем искусств Узбекистана. Многие прославленные узбекские композиторы – его ученики. Сейчас имя Бориса Надеждина носит детская школа музыки и искусств в Ташкенте.
Одно из самых ярких впечатлений – походы с дедом по маме Владимиром Абрамовичем Беленьким на Алайский базар. Аппетитные запахи спелых дынь, самсы, шашлыка… Эх, пишу – слюнки текут!
Бабушка Катя и дед Володя. 1966 год
Четыре Бориса Борисовича – дед (на портрете), папа, автор, сын
Почему я всю жизнь так люблю поесть? Может, потому что родился, как вспоминает мама, сильно недоношенным и худющим – постоянно орал, требовал еду. Никак не мог наесться. Успокоился только через месяц, когда набрал нужный для новорожденного вес.
Время от времени я приезжаю в Ташкент, чтобы привести в порядок могилы предков. Но теперь это другая страна. И мало что осталось от Ташкента моего детства…
Так мы называем наш Долгопрудный. Как я очутился здесь? Отец с 1958 года учился в Физтехе, который уже давно стал главной достопримечательностью Долгопрудного. Мама в 1961 году поступила в Московскую консерваторию.
И Боре (кстати, по мужской линии мы все Борисы – такая у Надеждиных традиция уже сто пятьдесят лет) поручили присматривать за Галей. Ведь Москва, с точки зрения их родителей, была полна опасностей и соблазнов. Отца считали ответственным человеком, на которого можно положиться. Все поручения он выполнял неукоснительно. И в этот раз не подкачал. Через несколько месяцев он женился на Гале. И вскоре появился я. В апреле 1963-го.
Мама. Папа. 1962 год
Мои родители всю жизнь занимались тем, чему научились в молодости. Папа – наукой, мама – музыкой. Отец больше пятидесяти лет разрабатывал системы ПВО в оборонном институте, даже в восемьдесят продолжал работать. Мама почти полвека преподавала фортепиано в долгопрудненской музыкальной школе – была завучем. А потом до семидесяти пяти лет трудилась в школьной библиотеке.
Они с трудом выкарабкались из ковида. Дай Бог здоровья моим старикам! Есть ради кого жить: двое детей, шесть внуков и два правнука.
Думаю, трудно найти человека, меньше похожего на своих предков, чем я. У них все стабильно – один брак на всю жизнь, одна профессия… У меня все наоборот. В советское время я даже завел две трудовые книжки. В одной был плотник-бетонщик, монтер пути, каменщик. В другой – инженер, научный сотрудник, зампред горсовета, начальник управления, замдиректора института, заведующий кафедрой, помощник премьер-министра, депутат Госдумы, президент института…
Когда мне было шесть лет, отцу дали от Физтеха однокомнатную квартиру. В хрущевке. Жили там вчетвером. На семнадцати метрах. Родители спали на раскладном диване, а мы с младшей сестрой – за шкафом. Если приезжала любимая бабушка, то я уступал ей место. А сам ночевал на раскладушке, которая полностью блокировала малюсенькую кухню. Войти в ванную комнату из кухни уже было невозможно. Но нам было вполне комфортно. Тесноты совершенно не чувствовали. А потом у нас появилась кооперативная квартира, где родители живут по сей день.
Несколько раз у меня была возможность покинуть Долгопрудный. Пробовал осесть и в Москве, и за городом. Мог даже уехать далеко за океан. Но не уехал. И вряд ли уже уеду куда-то. То, что не захотелось или не осилил в двадцать пять или в сорок, вряд ли произойдет в шестьдесят. Тем более что здесь обитает вся моя родня – дети, сестра, родители мои и жены.
Во мне очень силен долгопрудненский патриотизм. Если иду по городу с гостями, то не могу удержаться и, о чем бы мы ни говорили до этого, подробно начинаю рассказывать про каждый дом. Будто перелистываю страницы молодости…
С бабушкой Наташей. 1965 год
Долгопа – молодой город. Поднялся в основном после войны. Во времена моей юности его можно было обойти за двадцать минут. Знаете, я иногда узнаю даже некоторые деревья, которые встречаются на пути. Бывает, здороваюсь с ними. И они, кажется, кивают мне в ответ.
Как пел российский бард Владимир Ланцберг: «Я в эту землю сеян, я в этой земле корнями». Будто про мою родную Долгопу. Точнее не скажешь.
Город молодой, и памятников в нем не было. Они появились только в начале 90-х, когда я был зампредом горсовета. Я открывал первый памятник – Циолковскому. А в городском парке стоит памятник Анатолию Железнякову, который попал в Долгопрудный в это же время. В Москве тогда начали сносить революционные памятники. А Железняк как раз был на въезде в Долгопрудный. Мы и утащили его к себе. Это тот самый матрос Железняк, который в 1918-м разогнал Учредительное собрание.
Будучи местным депутатом, я старался сделать Долгопу уютной, гостеприимной. В расслабленное время, когда все гуляют, – приходится часто останавливаться, беседовать, фотографироваться. Люди улыбаются при встрече, говорят: «Мы за вас голосовали». В моем телефоне «живут» две с половиной тысячи человек. Из них пятьсот наверняка долгопрудненские.
Я рано научился читать. Уже в три года. В пять выучил таблицу умножения. А во втором классе составил, как мне казалось, программу на всю жизнь. Дорожную карту – так бы это назвали сегодня.
В школе нам задали написать сочинение «Кем ты хочешь стать». И я изложил подробный план-график. Написал, что закончу школу, поступлю в Физтех. В двадцать пять защищу кандидатскую. В тридцать пять – докторскую. В пятьдесят стану академиком. В конце было приписано: а еще придется жениться и воспитать детей. Дальше пятидесяти я не планировал. Наверное, думал, что столько не живут.
Это школьное сочинение вызвало фурор среди одноклассников и учителей. Мою дорожную карту цитировали, хохотали. Некоторые жалели – дескать, не должен маленький пацан был таким прагматичным.
Верный предначертанному во втором классе пути, я занимался в основном математикой и позднее – физикой. С шестого класса стал побеждать на олимпиадах. Занял первое место на Всероссийской олимпиаде по математике, второе – на Всесоюзной. Был круглым отличником. Перешел через класс, из третьего сразу в пятый, закончил школу в шестнадцать лет. Благодаря олимпиадам поступил в прославленную физико-математическую школу имени Колмогорова, где читали лекции крупные ученые. Мог потом пройти без экзаменов в МГУ, но выбрал, конечно, Физтех.
То есть по этому графику я двигался до двадцати семи лет. Окончил Физтех с красным дипломом. Защитился. И если бы не крах СССР и закат советской науки, вполне мог бы стать приличным человеком. Например, академиком – так же значилось в моем плане. Но с плана я съехал в другую сторону. Дернул же черт заняться политикой…
Удостоверение каменщика. 1983 год
Диплом МФТИ. 1985 год
Знаете, пытаясь в этом разобраться, я вспоминаю, что с раннего детства любил руководить. Рвался публично выступать. Пытался что-то организовывать. Расставлять всех по местам. Доходило до смешного.
Приехали мы как-то с бабушкой в гости к ее подруге. Меня выпустили во двор, где в песочнице возились такие же малыши, как и я. Мне было, кажется, года четыре. И вот когда бабушка решила взглянуть – не деремся ли мы, то обнаружила презабавную картину. Ее внук уверенно руководил всей песочницей.
Да, я давал четкие указания – как надо раскладывать песок, что из него лепить. Каждому раздавал поручение. В результате все малыши были при делах. И никакой драки, никакого беспорядка. Бабушка с подругой хохотали, глядя на четырехлетнего капитана. А я чувствовал себя триумфатором.
В пионерлагере я тоже всех организовывал. Командовал мальчиками, кадрил (так тогда говорили) девочек, выигрывал практически все соревнования – от шахмат до настольного тенниса. Мне все время хотелось какой-то движухи. Нужно было выплескивать энергию, которая скапливалась во мне в невероятных количествах. А в советские времена приветствовалась общественная работа, и ее было много. В комитете комсомола. Позже в стройотрядах, которые потом превратились в шабашки…
С пятнадцати лет я начал жить самостоятельно – в интернате школы имени Колмогорова. Москвичи и подмосковные могли оставаться дома. Но в общежитии мне было так хорошо, так весело, что домой совсем не тянуло.
Со всей страны сюда съезжались умные, образованные ребята. В основном мальчишки. И в отличие от большинства школ, где культом считалась физическая сила, у нас культом был интеллект. Идеологией нас не подавляли. Творческие фантазии били ключом. Мне, кстати, посчастливилось слушать лекции самого Колмогорова, великого математика. Короче, это был оазис науки и вольнодумства…
Уже на первом курсе Физтеха я начал подрабатывать репетиторством. И к восемнадцати годам почувствовал себя финансово независимым от родителей. Зарабатывал больше, чем отец.
Советские научные сотрудники жили тогда бедно. Моя зарплата инженера по окончании Физтеха составляла 135 рублей, а после защиты диссертации – 165. В то время многие ученые подрабатывали – кто репетиторством, а кто физическим трудом на стройках в летние отпуска. Называлось это шабашки.
Работать на стройках я начал еще в студенческие годы – в официальных стройотрядах Физтеха. Освоил несколько рабочих специальностей – каменщик, плотник-бетонщик, монтер пути.
Не раз мы ездили на стройки в республику Коми. Там мне выдали трудовую книжку, местами на коми-зырянском языке. Строили мосты. Зарабатывали больше 1000 рублей в месяц – деньги по тем временам огромные.
Много чего я увидел и понял, работая на советских стройках в глухих северных краях. Видел и нищие деревни без мужиков, и чудовищное пьянство, и брошенную в грязи технику…
А вот построенные нами мосты стоят до сих пор.
Строим мост. 1985 год
Шабашки были летом. В остальное время я подрабатывал репетиторством, готовил старшеклассников к поступлению в вузы по математике и физике. Самым сложным было найти помещение для занятий и найти заказчиков, то есть родителей старшеклассников. Но довольно быстро я научился это делать лучше других. И вот каким образом.
Мы с друзьями приезжали в подмосковный город и начинали обходить школы. Официально арендовать помещение для занятий было тогда невозможно. Но у школ существовали проблемы – покрасить забор, обновить мебель, починить проводку и т. д. Мы решали эти проблемы, а директор предоставлял вечером школьные кабинеты. Формально это был «кружок математики». С директорами школ города договаривались, что пройдемся во время занятий по старшим классам и сделаем объявление о наборе в «кружок».
В тот период я здорово поднаторел в публичных выступлениях. Можно сказать, достиг такого мастерства, что удавалось зазвать на первую встречу с преподавателями десятки старшеклассников из каждой школы, откуда основная часть записывалась в «кружок».
Смешное словечко – такое не забудешь. Но это было трудное дело. Эффективно зазывать умели только двое: я и еще один парень, впоследствии ставший крупным бизнесменом.
Зазывание длилось несколько минут. Моя речь была идеально отработана. За несколько лет я произнес ее сотни, тысячи раз. Отрастил бороду, чтобы казаться старше. На носу красовались большие очки строгого отличника. Ведь надо было войти в класс, где сидели острые на язык десятиклассники, и вызвать у них не град насмешек, а доверие. И в течение минуты убедить, что опытные преподаватели за невысокую плату смогут их подготовить в технические вузы.
В каждом подмосковном городе мы объезжали все школы и назначали «первую встречу». На эти встречи приходило иногда до двухсот человек – старшеклассников и родителей. Из тех, кто записывался, мы формировали группы, обычно по десять человек в каждой. Занятия вели в основном мои друзья и знакомые по Физтеху. Это являлось одним из основных аргументов для родителей – платить деньги репетитору из великого Физтеха.
Экономика была взаимовыгодной. Преподаватель зарабатывал больше, родители школьника платили меньше, чем при занятиях в Москве с репетитором. А главное, что мы работали честно. Ребята поступали в технические вузы. Конечно, в МГУ или Физтех нельзя было поднатаскать кого угодно. Но в МАИ или СТАНКИН проходили легко.
Мы таким образом охватили практически все Подмосковье, все крупные города и даже близлежащие областные центры. У нас работало порядка ста преподавателей, число обучаемых измерялось тысячами. Финансовые потоки были сопоставимы с оборотом среднего советского завода.
Все это происходило как бы неофициально. Но тут как раз подоспел Горбачев с законом о кооперации, и мы с товарищами решили легализоваться. В 1987 году наш кооператив «Интеграл» был зарегистрирован одним из первых в Подмосковье, я стал его председателем.
Кооперативная деятельность многому меня научила – руководить людьми, вести переговоры, строить большие системы, решать вопросы с чиновниками.
Лет в двадцать пять я стал по советским меркам состоятельным человеком – питался в ресторанах, пил французский коньяк, курил «Мальборо», летал в Сочи несколько раз в году, делал девушкам дорогие подарки вроде настоящих французских духов или американских джинсов. И был очень доволен собой, потому что деньги не свалились с неба, а явились результатом применения интеллекта, знаний и огромного труда.
Так что, вопреки распространенному мнению, далеко не все кооператоры времен перестройки были хапугами, ворюгами или коррупционерами.
Когда Горбачев объявил перестройку, во мне что-то перещелкнуло. Я уже писал, что во время шабашек много поездил по стране – насмотрелся на разваленные колхозы, запущенные хозяйства, адское пьянство. И начал задумываться, что такое советская власть. Я ведь не из семьи диссидентов. Мой отец убежденный коммунист – до сих пор голосует за них. Мама – нет. Ей многое не нравилось в советской системе. Однако взгляды отца и советское воспитание сформировали мое сознание, когда я был юным. Помню, что в восьмом классе подрался с парнем, который неодобрительно отозвался о Ленине.
Но в конце восьмидесятых многим, и мне в том числе, стало ясно, что страна трещит по швам. В результате у меня созрел новый план. Я изберусь, если получится, депутатом. Годика за два-три можно будет навести порядок в стране. Тогда многие верили, что достаточно выгнать коммунистов, и счастье наступит само собой. Я был не исключение. Ну а потом вернусь в науку – к своей теоретической физике.
Тем более что в кооперативе я заработал столько денег, что, казалось, хватит на всю жизнь.