Мона. Влюбленная, обреченная, заговоренная

И. Б. Циммерманн

Мона. Влюбленная, обреченная, заговоренная

I. B. Zimmermann

Mona – Verliebt, verlobt, beschworen (#2)

© 2021 by Yuna Verlag a division of Penguin Random House Verlagsgruppe GmbH, München, Germany.

© И. Офицерова, перевод на русский язык

© SinXenon, иллюстрация

© В оформлении макета использованы материалы по лицензии @shutterstock.com

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Иллюстрация на обложке SinXenon

Дизайн Виктории Давлетбаевой

Эту книгу я посвящаю своему сообществу.

Спасибо, что осуществляете мечту всей моей жизни!

Глава 1

Князь ада

Его рука зависла над смартфоном. Все, что нужно сделать, – это нажать на клавишу быстрого набора… Раздраженный собственной нерешительностью, Бальтазар недовольно вздохнул и откинулся на спинку офисного кресла.

Это просто смешно. Он уже несколько минут боролся с собой, подбирал слова… и все же какое-то странное чувство мешало ему наконец позвонить ей.

Взгляд скользнул к светлому потолку и слегка раскачивающейся под ним лампе с красивым круглым проволочным абажуром. Тикающие часы напоминали о приближении конца рабочего дня… Может, просто пойти и самому проверить, как там Мона? Ведь обычно он врывался в ее жизнь из-за невольного призыва – позвонить без предупреждения уже казалось прогрессом.

Снаружи в коридоре раздался грохот, от удара на люстру посыпалась штукатурка, после чего кто-то разразился ругательствами прямо под дверью кабинета. Просто невозможно сконцентрироваться в таких условиях.

Бальтазар медленно потер лицо и раздраженно зарычал. Уже в который раз за последние пять минут несколько голосов сливались в один и так горячо спорили, что он слышал их, не выходя из кабинета, и не помогала даже звукоизолированная дверь.

– А ну, подвинься, старая кляча! – тем временем донеслось отчетливое шипение. Это был громкий голос Процела, руководителя соседнего Отдела тайн.

– Так прокопай себе лаз, все равно никому в этом коридоре не нужна твоя небесная вонь, – услышал Бальтазар ответный визг своей секретарши, госпожи Тетете. Как бывшее змеиное божество и благородную нагу, ее не пугали падшие ангелы вроде Процела, и плевать на разницу в должностях.

– Тащи уже свою чешуйчатую задницу в угол, ты загораживаешь дверь моего кабинета, жалкий дождевой червяк!

– Единственный здесь дождевой червяк – у тебя в штанах!

Вот уже четыреста лет каждый день один и тот же спектакль, но почему-то сегодня громче обычного.

Когда Бальтазар со всей силы распахнул дверь, ему даже не потребовалось произносить ни слова – горящий взгляд явно говорил сам за себя. Госпожа Тетете и господин Процел испуганно уставились на него, а затем худощавый бывший ангел чудесным образом безо всяких усилий вывернулся из мертвой хватки женщины-змеи. Спотыкаясь на ходу, он рванул в непроницаемо-черный туннель, а Тетете пригнулась и поползла в другую сторону. Бальтазар еще какое-то время угрюмо постоял, глядя в темноту и глубоко вдыхая густой дым из магматических котлов, чтобы проветрить голову, прежде чем вернуться в свой шикарный белый кабинет со множеством растений и шведской мебелью.

Застонав, Бальтазар сел в офисное кресло и снова начал сверлить взглядом смартфон. Тот невинно лежал с затемненным экраном на одной из папок. За весь день он ни разу не пошевелился, как и вчера. Если Бальтазар сам ничего не спрашивал, то от Моны не было слышно ни звука. Мысль о том, во сколько неприятностей она успела влипнуть за прошедшие месяцы, превратилась в настоящую тревогу. Невезение не оставляло ее даже на несколько дней.

Тревога. Он и тревога. Бальтазар десятки лет упивался своей незаинтересованностью к жизни, и последние годы земной смуты обошли его стороной, но из-за Моны с беспокойством следил даже за статьями об изменении климата. По крайней мере, с точки зрения Моны, мир смертных представлял собой постоянную борьбу за выживание.

Скрипнув зубами, он потянулся за смартфоном. Не хотел снова пялиться на аватарку Моны в Твиттере и ждать, пока она загрузит новую фотографию Бена, играющего с мячиком, или Бориса за синтезатором, чтобы узнать, что все в порядке. Три недели назад ей угрожал вампир, который из-за нее даже похитил ребенка – тут есть о чем забеспокоиться. Ему необходимо срочно услышать ее голос, а лучше увидеть саму Мону. Без спонтанных призывов Бальтазару не хватало присутствия этой ведьмы в его жизни. Он понял, что ему нравилось, когда его затягивало в ее реальность, и тихо вздохнул.

Это как игра: он никогда не знал, в какой кавардак его закинут в следующий раз. Естественно, Мона и сама могла о себе позаботиться. Чтобы справляться с повседневной жизнью, ей не нужен был ни он, ни пылающие руки. Она заботилась о вампирах, оборотнях и скелетах не с помощью магического дара, а с помощью слов. Так что его заставляло нервничать не столько волнение за ее безопасность, сколько тоска по ее очарованию.

Бальтазар захлопнул ноутбук, опять встал и подошел к окну. Раздались раздражающие длинные гудки, и, терпеливо дождавшись переадресации на голосовую почту, он сбросил вызов, чтобы сразу же набрать заново. Снаружи царил мрак, и лишь по горящей земле можно было понять, что окружающая темнота – это не стены. В аду нет неба. Подземный мир соответствовал представлениям об обратной реальности. То, что люди назвали бы Вселенной, здесь состояло из твердых пород камня, пронизанных лавой. А там, где в земном измерении планета образовывала шар, в этом месте находилось пустое пространство – полая Земля. Как планеты в других солнечных системах, тут круглые полости двигались сквозь слой горной породы, притягиваемые связью с Землей. Поэтому землетрясения, извержения вулканов и легкие дожди из камней и пыли для этого измерения считались нормой. Впрочем, сегодня облака пепла оставались спокойны, а вибрация земли чуть ли не расслабляла. Бальтазар смотрел на состоящий из кратеров ландшафт и ждал.

Наконец громкие гудки телефонного соединения смолкли. Послышался шорох. Покашливание.

– Да? – раздался голос Моны.

Бальтазар поймал себя на том, что у него вырвался вздох облегчения.

– Привет, милая, – поздоровался он. Звук на другом конце линии подозрительно напоминал смущенный вздох и вызвал у него улыбку. – У тебя все хорошо? – Он очень старался, чтобы вопрос не казался чересчур требовательным.

– М-м-м, да. Устала сегодня. Голова болит и все такое.

– О, плохо спала?

– На самом деле, нет. Но на улице становится все холоднее и темнее, от этого и устаешь. – Словно по команде ее слова растянулись в зевок, который она пыталась подавить. – И знаешь, без колдовских сил мне как будто чего-то не хватает.

– Понимаю. Скоро все это закончится, ведомство не может вечно растягивать этот процесс.

– Наверное, – он услышал, как Мона вздохнула, – не знаю.

– А от такой погоды мы все быстро устаем. У нас даже осени настоящей не было. – Бальтазар сообразил, что ведет «светскую беседу», и в отчаянии прикрыл глаза.

– Я не имею ничего против холода, свитеров и какао. Думаю, надо будет потом его попить. Будет здорово. – Еще один едва уловимый вздох. Видимо, его жена не так давно проснулась, надо было это учесть, перед тем как звонить.

– А в остальном с тобой все в порядке?

– У других тоже нет колдовских способностей, так что, наверное, сойдет.

– Я сам как-то сотню лет жил без магических сил, и единственное, от чего не смог отказаться, – это бессмертие. К отсутствию сил со временем привыкаешь. Открываешь для себя новые перспективы, – сказал он и тут же разозлился сам на себя за подобное сравнение. Он уже заметил, что Моне мало помогали его тысячелетние мудрости.

Шорох в трубке говорил сам за себя, и он прочистил горло. Критикуя разницу в возрасте в паре, общество наверняка имело в виду именно такие сложности в общении.

– Знаю, лучше от этого не становится, – поспешно добавил Бальтазар. Он не собирался преуменьшать значение утраты ею ведьмовских способностей. – В крайнем случае просто купим тебе волшебную палочку, как тебе?

Вот он и вернулся, ее тихий звонкий смех.

– А это разрешено? – пробормотала Мона.

– Волшебница Мона Великая – хорошо звучит.

– Пф-ф-ф, ну да! В детстве я всегда мечтала работать в цирке.

– Вот видишь? – Он ответил на смех Моны и понял, как скучал по этому звуку. – Главное, что у тебя все хорошо… и больше ведь ничего не стряслось? – Бальтазар отошел от окна и сел на диван, задрав ноги. Может, на этот раз ему удастся поговорить с ней по телефону чуть подольше, по крайней мере, сейчас во время их разговора не лаял оборотень, как это было позавчера.

– Не-а, никаких магических катастроф, только житейские, но именно поэтому я сейчас у Бориса. Здесь со мной ничего не случится.

Бальтазар осекся:

– Он же живет по соседству?

– Эм… нет, я побуду несколько дней у его родителей в их доме.

– На вилле! – раздалось откуда-то на заднем фоне, и он услышал, как Мона фыркнула.

– Да, ладно, на вилле… но, по сути, это дом, – шепотом добавила она.

– О. – Это единственное, что он был в состоянии выдавить из себя в тот момент. Бальтазар и сам предлагал ей на какое-то время остаться у него, однако она отказалась. Значит, ее «лучше не стоит» относилось к нему, а не к обстоятельствам.

– Мне выделили комнату сестры Бориса, она все равно тут больше не живет, ну и у нее, к счастью, есть нормальная кровать. Тут правда очень уютно. Окна, конечно, заклеены, но так я, во всяком случаю, могу поддерживать режим сна, а по вечерам выбираться куда-нибудь с Борисом. Он до сих пор в отпуске и, видимо, не выйдет из него, пока все не прояснится. Так что он присматривает за мной из-за… ну, сам знаешь, я и мое невезение, а если Носдорф… Ну, так или иначе, мы пока готовимся к тесту на определение пригодности, и я уверена, что он его пройдет. Возможно, это положительно скажется и на моем деле.

– К-как мило, что он так о тебе заботится, – откликнулся Бальтазар, и на этот раз ему абсолютно не понравился растроганный вздох на другом конце линии.

– Правда же? Кроме того, я не хочу, чтобы из-за меня он потерял работу. В любом случае его родители в восторге от того, что он так старается ради своих друзей, вот почему мы здесь.

Пока Мона говорила, Бальтазар слышал какой-то стук на заднем плане, как будто она что-то делала. Судя по приглушенным голосам и смеху, Бен и Влад тоже пришли в гости. Гложущее чувство недовольства заставило Бальтазара практически прорычать «мхм», и он почувствовал, что напрягся всем телом.

– Борис приготовил болоньезе, только с овощами, чтобы я тоже могла есть. Вампиры и сухой соевый фарш, ха! Чего только на свете не бывает. Я как раз варю макароны. Понятия не имела, что он так хорошо готовит. Его родители настаивают на твердой пище. Жесть, да? – До него донесся ее смех. – Сначала я занервничала, потому что не поняла, что он имеет в виду. Сильнее прикусывать, или что?

Бальтазар очень смутно представлял себе выражение лица Моны, когда она захихикала, – он редко заставал такие моменты, и это лишь усилило неприязнь.

– Хорошо звучит. Значит, ты окружена заботой, – выдавил он, скрипнув зубами.

– Да, тут хорошо, а главное, никогда не бывает тихо, и Борис меня отвлекает. Мы помогали остальным в саду и очень устали. Наверное, поэтому у меня такая слабость. Без понятия. Н-но я что-то заболталась, а у тебя как дела? – голос Моны поднялся примерно на октаву.

– Можно мне зайти к тебе после работы? – выпалил Бальтазар, хотя изначально намеревался ответить по-другому.

– Эм…

– Нам еще нужно поговорить о Носдорфе, а я все равно планировал заканчивать… в смысле, рабочий день, здесь сегодня мало дел. – Это было не «Мне хочется тебя увидеть и провести с тобой вечер», которое он собирался сказать, однако Бальтазар боялся снова выбить ее из колеи своими желаниями. Недовольный, он глубже опустился на диване. После этого дня, но, прежде всего, после этого разговора короткий рабочий день будет очень кстати.

– К-конечно. – от неуверенности в ее тоне у него на мгновение сжалось горло.

– Хорошо. До вечера, милая.

– Эм, да. Конечно. Д-до скорого!

Завершив вызов, Бальтазар бросил смартфон на подушку рядом с собой и уставился в потолок. Хотелось верить, что она не считала его совершенно неспособным нормально общаться или грубым. Не надо было просто обрывать разговор, но еще одно слово о Борисе – и он бы взорвался.

– Вот черт! – громко вырвалось у него, и в тот же момент дверь в его кабинет распахнулась.

– М-м, а это сегодня определенно самое любезное приветствие из всех, – хохотнув, заявил Филлип. Коллега Бальтазара стоял в дверях и светился, глядя на него.

– Все так плохо? – пробормотал Бальтазар скорее в утвердительной форме, чем в вопросительной, и жестом пригласил друга подойти ближе. В комнате стало заметно светлее, когда Филлип вошел и закрыл за собой дверь. Головы у него не было, зато была кое-как парящая над воротником рубашки лампочка, которая сияла тавматургическим[1] светом. Внутри нее ярким сине-зеленым цветом мерцал маленький блестящий череп, который затмил бы собой любой диско-шар.

Из века в век демон-акефал придумывал что-нибудь новенькое, потому что его настоящее лицо находилось у него на животе.

Обычно он носил вместо черепа резную тыкву, а вскоре после Хеллоуина иногда переключался на рождественские гирлянды, так что лампочка Бальтазара сильно удивила.

– Потрясно, да? – спросил Филлип, явно заметив его взгляд. – Изготовлена по специальному заказу, высвечивает даже тавматургические следы, которые оставили несколько недель назад.

– Настоящий кошмар для твоей спальни.

Филлип, вероятно, изменился в лице, по крайней мере, складки на его рубашке немного сместились, когда он пролепетал:

– О-об этом я совсем не подумал…

– А может, дамы оценят. Уверен, ни в одной другой спальне не высветится столько безобразия. Это правда произведет эффект.

– Пф-ф, у меня есть домработница!

– И как часто она приходит убираться?

– Достаточно часто, если ты понимаешь, о чем я…

Бальтазар закатил глаза, а Филлип нахально усмехнулся.

Демонический друг Бальтазара казался его полной противоположностью, и тем не менее… кроме Моны, никто не был ему так близок.

Демоны-акефалы – это безголовые создания подземного мира, которые упоминались в очень многих мифологиях и относились к восставшим мертвецам. Своего рода нежить, ставшая бесом. Как и почти всех ему подобных, Филлипа тоже когда-то обезглавили, однако в его случае несправедливо. Во всяком случае, так считал Бальтазар. Связанное с этим приключение фактически сделало этих двоих друзьями. Что нехарактерно для невиновного, Филлип решил остаться бесом и после непродолжительного периода адаптации к новой форме существования с невиданным усердием приступил к службе под руководством лорда Баала. Ладно, став душой на небесах или тем более неконтролируемо переродившись, он вряд ли смог бы предаваться своей страсти. А для этого голова ему была не нужна – зато демонические силы весьма кстати, когда полностью отдаешься похоти. В конце концов, это уже стоило ему головы в комплекте с шеей. Хотя, конечно, немного радикально отрубать человеку голову только за то, что он соблазнил жену члена парламента. И учительницу начальной школы, и барменшу из Goldglück, и дочь бургомистра, и любовницу папы римского… и далее по списку.

Тем не менее Бальтазар всерьез размышлял, не попросить ли у Филлипа совета в любовных делах. Всегда одетый в элегантные костюмы с бабочками и жилетами демон, может, и скакал по всем койкам подземного мира, но разбирался и в тонкой романтике, пусть сам и предпочитал отношения другого рода.

– Я, конечно, рад был освещать твой кабинет, но…

– Хватит! – рыкнул Бальтазар, который сражался с собой, не зная, стоит ли написать Моне еще одно сообщение. Неудовлетворенный их телефонным разговором, он в итоге выбрал просто черное сердечко. – Скажи мне, что у тебя есть хорошие новости, – смирившись с судьбой, потребовал он и потер переносицу. Сегодня настроение упало просто ниже некуда.

– Душа Носдорфа находится в чистке. – Высокий и худой Филлип просто перешагнул длинными ногами маленький журнальный столик и сел рядом с Бальтазаром.

– Ну хоть что-то.

– Но пройдет время, пока его душа все поймет, и с ним можно будет поговорить. Ты же знаешь, как сложно бывает с многовековыми вампирами, когда они начинают рефлексировать… уф-ф!

– Ему вообще не обязательно ничего понимать, достаточно просто заговорить.

– Законы, – нравоучительным тоном пропел Филлип, и Бальтазар громко застонал.

– Иначе это не заняло бы вечность.

– Я делаю, что могу. Сейчас столько работы. Души в очереди выстраиваются. С возникновением социальных сетей у людей появилось гораздо больше возможностей грешить, – Филлип вздохнул. – Но я уверен, что заявку на допрос скоро одобрят, все-таки демонический мир тоже пострадал от его происков. Так что можешь передать своей супруге, что дело рассматривается.

– Вот она будет рада, – с сарказмом откликнулся Бальтазар и сел ровнее.

– Ты хотел хорошие новости и…

– Да, да, да! – Бальтазар полез в карман пиджака в поисках сигары, однако не нашел там ничего, кроме катышков. Он собирался меньше курить, потому что его зависимость была привычкой, а они тоже надоедали. К тому же он еще не спрашивал у Моны, нравится ли ей это. Ведь его машина ей помешала.

– Осторожно, если будешь и дальше так кисло смотреть на журнальный столик, он опять вспыхнет, – предупредил Филлип, указывая на подпалины возле пепельницы.

– Ха-ха, – сухо отрезал Бальтазар.

– Тебе этого недостаточно, да? Ты хочешь взять дело Носдорфа в свои руки… Все еще беспокоишься, что он действовал вместе с братьями?

К сожалению, с этим выводом друг попал в точку, и в ответ Бальтазар лишь выдвинул вперед нижнюю челюсть. Это он бы предпочел не обсуждать. Когда речь шла о безопасности Моны, он ничего не хотел оставлять на волю случая. На самом деле, Бальтазар не занимался расследованиями, он карал за преступления, однако для Носдорфа собирался сделать исключение.

– Не хочешь сходить в бар? – Филлип явно уловил настроение, наверное, его новая лампа считывала и эмоции, так или иначе, Бальтазар был благодарен за смену темы. – Мы сто лет никуда не выбирались, с тех пор как ты решил остепениться и жениться.

– Это не я решил! У меня не было выбора. – Бальтазар щелкнул по лампочке, и та, вращаясь, заплясала по кругу. Из области живота Филлипа послышался смех.

– Ну да, конечно. Конечно, у тебя был выбор. Из-за какого-то договора отказаться от нашего еженедельного обмена сплетнями, от ночей в барах, сжигания акций, лавовых джакузи… чувак, мы туда целую вечность не ходили!

– Я был очень занят, – буркнул Бальтазар, вытаскивая из пепельницы наполовину сгоревшую сигару.

– Этой дерзкой нахалкой-ведьмой?

Окурок мгновенно загорелся.

– Да как ты смеешь? – Бальтазар резко встал, но демон-акефал лишь с усмехнулся с довольным видом и развалился на диване.

– О, это та-а-а-а-а-а-а-а-ак мило… Ты же в курсе, да?

– Она не…

– Да, знаю, я же просто хотел посмотреть, как ты… да ладно тебе, сядь уже обратно, ради дьявола. – Филлип схватил Бальтазара за руку и потянул обратно на диван. – Я бы тоже предпочел с кем-нибудь обниматься, а не слушать по вечерам нытье цербера. Недавно его кто-то заблокировал на парковке. Я слышал вой даже в кабинете. Разумеется, на нашей традиционной встрече в баре это стало его главной темой для обсуждения, а потом еще и его головы перессорились. Так что ты ничего не пропустил.

– Благодаря твоим голосовым сообщениям я и так всегда в курсе событий. – Бальтазар отряхнул руки, чтобы избавиться от сигаретного пепла, и бросил на Филлипа предупреждающий взгляд.

– Ну, раз их теперь можно слушать на удвоенной скорости… – начал его коллега.

– Пятнадцать минут, Филлип! Пятнадцать минут! Это пытка!

– Держу пари, если бы их записала твоя жена, ты бы каждое по два раза послушал, – он покрутил своей лампочкой, что напоминало закатывание глаз.

– Если бы так, – начал Бальтазар и раздраженно провел рукой по темным волосам. Они отрасли и подсказывали, сколько времени прошло с момента их знакомства с Моной. – Я даже не уверен, что мы с ней вместе. Я никогда не говорил ей, что это возможно. Да я и сам до последнего момента и не мог этого представить.

– Сильно тебя зацепило, да? – Филлип хрюкнул от радости, а Бальтазару не удалось скрыть намек на улыбку.

– Да. Еще как. Но, честно говоря, я не знаю, хочет ли она этого. Она такая… она постоянно меня избегает. Мы даже не разговариваем нормально. Все, что мне о ней известно, выяснилось в результате случайных призывов.

– Цветы пробовал?

– Сначала мне нужно знать, хочет ли она этого! Флиртовать – это одно, а романтика с демоном… такую опцию я ей никогда не предлагал, понятия не имею…

– А вопросы?

– Из твоих уст все так просто звучит. Я не хочу, чтобы ей было некомфортно.

– А говорить и слушать?

– Умник!

– Ты же знаешь, я прославился благодаря своим хорошим идеям. – Филлип захихикал, покачивая плечами и указывая на светящуюся лампочку.

– Светодиоды намного экологичней, – заметил Бальтазар, глядя на старую лампу накаливания, и заработал раздраженный стон.

– Если бы я знал, что из-за капли любви у тебя будет такое ужасное настроение, то прислал бы тебе всю информацию по электронной почте.

Бальтазар прорычал сквозь зубы:

– Прости. Я бы хотел проводить с ней больше времени, но расследование и… вдобавок ко всему они устраивают ей суд над ведьмой, весь этот обычный хаос.

– И ты об этом ничего не рассказывал? – ослепительно вспыхнул Филлип.

– Черт, хочешь сжечь мне сетчатку?

– Ой, не выпендривайся! Выкладывай, – велел акефал и поудобнее устроился на диване, как будто собрался слушать сказку на ночь.

– С каких пор тебя это так интересует? Раньше ты никогда не расспрашивал меня о любовных приключениях.

– Потому что у тебя была скучная сексуальная жизнь… но ведьма – это, кажется, будет захватывающе.

Архидемон наморщил нос.

– Итак? Что за суд?

Мгновение Бальтазар колебался, действительно ли ему хотелось обсуждать это с Филлипом, но в противном случае тот будет снова и снова доставать его ближайшие несколько дней.

– Ее колдовские способности заблокировали из-за Носдорфа и спасения Мэнди, человеческого ребенка, ты помнишь… ну, Мона нарушила кое-какие правила. Якобы. Но конкретно в этом ведь и заключается ее работа: применять магию против нежити, чтобы защищать людей. Не понимаю.

– Ты позовешь меня на суд? Что судья скажет архидемону, который выступает свидетелем? – Филлип раскатисто засмеялся, и лампочка радостно закрутилась в воротнике рубашки.

– Не получится. Меня не вызвали.

– Что? – Шокированный демон замер. А после того, как Бальтазар холодно пожал плечами, снова преувеличенно ярко вспыхнул.

– Черт, если ты не прекратишь…

– Да говори уже! Не заставляй меня вытягивать из тебя все клещами, – взмолился Филлип, однако его друг уже снова занялся своим мобильным – Мона до сих пор ему не ответила. Может, послать ей второе сообщение? Это не будет выглядеть чересчур отчаянно? Навязчиво? У него перед лицом возникла рука, Филлип помахал костлявыми пальцами, и Бальтазар ответил рыком.

– Они отрицают мое участие, – отозвался он, погруженный в свои мысли, пока искал подходящий стикер, чтобы послать Моне второе сообщение. Перед ним светился стикер с маленьким подпрыгивающим котелком, из которого поднимались облачка пара в форме сердечек. Архидемон, не задумываясь, ткнул на картинку, не подозревая, что она тут же отправится. – Ну, супер.

– Алло? Подземный мир вызывает князя ада? Кто? Кто отрицает твое участие?

– Да ведомство! – огрызнулся Бальтазар. – Они вычеркнули всю демоническую активность из заявлений и отчетов. Даже наш договор теперь выглядит как… как настоящий брак, черт их побери.

Филлип подозрительно весело хохотнул:

– Люди не пускают архидемона в зал суда, вот это да.

– Ничего смешного! Мона боится до чертиков.

– Понимаю… Значит, сейчас между вами больше нет договора?

– Да, я же так и сказал, – громко рявкнул в ответ Бальтазар.

– Нечего так беситься!

Тихий сигнал спас демона-акефала от выволочки. Наконец-то. На смартфоне загорелось сообщение от Моны, и Бальтазар сразу открыл чат. Хочет ли он с ними поужинать. Князь ада поспешно напечатал «Да» и почувствовал, как на губах расплылась улыбка.

– О, это та-а-а-а-а-а-а-а-к мило! – Филлип с любопытством вытянул вперед лампочку, как будто и без того при помощи магии не ощущал все вокруг себя.

– Убери свою лампу и не доставай меня.

– Неужели у тебя сегодня не найдется для меня ни одного доброго слова?

– Найдется, если поможешь мне быстро решить проблему с Носдорфом. Я должен знать, закончилось ли все на этом, и мне нужны показания, которые снимут вину с Моны. Она должна получить обратно свои ведьмовские силы, договор, а главное, вернуться домой. – Снова воодушевившись, Бальтазар встал, а Филлип со вздохом откинулся на спинку дивана. Архидемон быстро убрал смартфон, взял из гардероба пальто и направился к двери.

– Куда это ты вдруг собрался? – Филлип дотянулся до своей фальшивой головы, подкинул ее и снова поймал.

– На одну хренову вампирскую виллу, есть овощное болоньезе.

– А звучит прикольно. – Акефал пожал плечами, продолжая жонглировать своей головой.

– Нет, если тебе приходится выслушивать, как здорово о ней заботится Борис, и что они делают всю ночь, и как ей там нравится, – прошипел он в ответ.

– Кровососущая конкуренция?

– Не знаю. Но это… это меня беспокоит, – признался Бальтазар.

– Даже архидемоны не застрахованы от ревности.

– Вот черт.

– Вот мы и вернулись к тому, с чего начали. Насколько он ужасен?

Бальтазар смахнул пепел с плеч пиджака.

– Хм? Кто? – пробормотал он, задумавшись. Демон судорожно соображал, не стоит ли переодеться ради Моны. Он будет чувствовать себя не в своей тарелке в костюме в тонкую полоску с жилетом и запонками рядом с Борисом, Беном и Владом, но в то же время ему хотелось попасть к ней как можно скорее.

– Ну, этот Борис! – Филлип намеренно подчеркнул имя и заржал над его звучанием. Он и не подозревал, как сильно этим смехом напоминал того самого вампира.

– На самом деле, он довольно приятный парень и…

Филлип издал какой-то стонущий звук.

– Похоже, все плохо.

– Давай сразу к делу. Я собираюсь уходить, если ты не заметил.

– Ну, он приятный парень.

– И?

– Пф-ф. Ну а ты, скорее… – шутливым тоном начал демон, но не закончил предложение. Лампочка на секунду мигнула, а Бальтазар мог только догадываться, что наверняка выглядел сейчас в глазах Филлипа таким же испуганным, каким себя и чувствовал. – Я не это имел в виду. Ты не просто так стал моим лучшим другом, – тут же добавил акефал и примирительно поднял руки.

– Но это правда, да? Я ужасен, – вспылил Бальтазар и в гневе застегнул лишние пуговицы на пальто, а сразу после этого резкими движениями снова их расстегнул.

Филлип задумчиво помычал, а может, у него просто перегорела лампочка.

– Ты растерял навыки. Я помню одного весьма очаровательного бога, который каждый день ходил в свой собственный храм, чтобы проводить туда людей. А ведь они сами построили этот храм и сочинили о тебе истории.

– Вот что бывает, когда появляешься и прекращаешь засуху. Я был за это в ответе, так что… – начал Бальтазар, с несчастным видом закрыл глаза и потер лоб, как часто сегодня делал. – Что изменилось, Филлип?

– Буквально все? У нас не стало чудес, потом твой ужасный развод, какой-то мессия захватывает мир, религии, бла-бла-бла, две тысячи лет в подземном мире в качестве князя ада, изоляция, депрессия, смирение, демонизм и…

– Я не хочу быть демоном, – перебил его Бальтазар, чувствуя себя упрямым ребенком.

– Тогда перестань им быть, м-м?

Бальтазар в недоумении открыл рот, однако тут же его закрыл. Именно это он и обещал Моне – не вести себя как клишированный дьявол. Они спорили о том, кто он и что он. Может, он и архидемон, но определенно не злой, вот на чем он настаивал. Но с того вечера в машине его терзали сомнения. Сколько лет он не анализировал свое существование? А если он не демон, то кто тогда? Бог… а она человек. Это влекло за собой другие проблемы. У них не оставалось выбора, кроме как признать это, если она захочет. Что она сказала? Она бы снова вышла за него замуж. На эту фразу он и будет опираться.

– Хватит смотреть в одну точку.

– М-м?

– Ад, Сатана, черт тебя побери! Баал! Просто иди уже. И пожалуйста, позаботься о своей жене. Ты веками ворчишь, переходя из одного одиночества в другое, я терпеть это не могу. Советую слова. Ну, такие, когда двигаешь ртом и говоришь. Слышал, это помогает. Ноооо, что я в этом понимаю, у меня ведь даже рта настоящего нет.

Бальтазар смиренно вздохнул, но потом махнул другу рукой – тот в ответ мигнул лампочкой и прогнал его со словами: «Проваливай давай!»

Глава 2

Укус на ужин

На бледном лице Бориса был написан шок. Бальтазар даже не собирался скрывать свое недовольство, а его фальшивая улыбка и не должна была выглядеть дружелюбно. Он видел, как вампир с темным макияжем сглотнул, неподвижно стоя перед ним, дверь, которую он сжимал одной рукой, слегка дрогнула, а потом уголки рта Бориса поползли вверх.

– Бальтазар, привет! – пискнул он высоким голосом, после чего сделал шаг назад. – К-как здорово! – Затем он тут же обернулся и почти в панике крикнул вглубь коридора: – Мона?

Очень похожий на виллу дом одиноко стоял неподалеку от маленького озера, и добраться до него можно было лишь по ухабистой гравийной дорожке. Бальтазар недовольно смотрел на пыль и брызги грязи на своей блестящей черной машине. Дождливая осень превратилась в слякотную зиму, и выбоины на проселочной дороге заполнились жидкой грязью. Вампиры любили селиться в глуши, вдали от городов, обычно в древних строениях, что вызывало еще большее удивление при виде дома Гоненцоллернов: чрезвычайно современное здание сияло белизной и могло похвастаться идеально круглыми самшитами на подъездной дорожке. Так что Бальтазара даже не смутил розовый фламинго около мусорных баков, пока птица не повернула голову и не подмигнула ему.

Судя по быстрым шагам, пришла Мона, которая показалась в коридоре верхнего этажа, а потом перепрыгнула сразу через несколько ступеней. Заметив Бальтазара, она замерла на последней ступеньке и уставилась на него. Он ей улыбнулся, и после короткого обмена взглядами Мона медленно двинулась вперед. Осторожно приблизившись, она присоединилась к Борису. Позади нее семенил большой пушистый волк, который теперь с любопытством просунул морду между вампиром и ведьмой и, радостно виляя хвостом, смотрел на Бальтазара.

– Гав! – подал голос Бен и быстро задышал, высунув язык.

– Да, и ты здравствуй, – прорычал демон, но не удержался от ухмылки. Мона нервно раскачивалась с пятки на мысок и произнесла лишь едва слышное «Привет». Больше ничего не говоря, Бальтазар наклонился к своей жене и поцеловал ее в щеку.

Борис тут же исчез из поля его зрения, отогнав оборотня от Моны энергичными толчками в бок. Раздалось тихое поскуливание. Бальтазар не знал, как толковать кисловатое выражение лица Бориса. Возможно, это действительно конкуренция. А кто бы рано или поздно не поддался обаянию Моны, особенно если вы проводите столько времени вместе? У него опять что-то кольнуло под ложечкой, и это что-то подозрительно напоминало зависть.

– Т-ты очень быстро доехал, – отметила Мона.

– Как будто я мог пропустить твои макароны с соусом. – Он двусмысленно усмехнулся, наблюдая, как на щеках его жены проступил легкий румянец. Она смущенно опустила взгляд в пол. – Могу я войти? – хриплым голосом поинтересовался Бальтазар.

Мона вздрогнула и резко вскинула голову. После чего с расширившимися глазами пробормотала:

– Эм, само собой, конечно. Скорее! Заходи! В смысле, пожалуйста! Ну, если ты, ну, обувь можешь туда и… давай мне свое пальто.

Он так и сделал, и вскоре Мона повела его по коридору в просторную современную кухню с обеденным столом. Бальтазара удивило, как в одной комнате помещалось столько нержавеющей стали. Тут можно устроить пожар, а мебель максимум расплавится. На столе уже стояли приготовленные кастрюльки, миски и тарелки. Учитывая огромное количество болоньезе, Бальтазар засомневался, что белоснежная древесина останется чистой. Надо было заранее спросить, кого еще они ждали на ужин. Влад развалился на стуле в углу и небрежно кивнул ему, а молодая розовая эльфийка рядом с ним, округлив глаза, разглядывала архидемона с головы до ног. Затем она взволнованно захлопала крыльями, рассыпав в воздухе щедрое количество розовых блесток. Влад тут же чихнул.

– В-вы же еще не знакомы, – пролепетала Мона и засуетилась вокруг него. – Эм… это Бальтазар, а это Влад и Бенико. Бенико – девушка Бена, по-моему, я тебе об этом уже говорила. – Не говорила, однако он благосклонно кивнул двум сверхъестественным существам, которых, по крайней мере, знал в лицо.

В помещении не только аппетитно пахло помидорами, паприкой и специями, к этим ароматам примешивались еще слабые запахи травки, сахара и корицы. А когда Бен, поскуливая, поднял морду над краем стола, Бальтазар почувствовал и едва ощутимый запах мокрой собаки.

– Гав!

– Сейчас, Шмузибузи, я дам тебе тарелочку, да? – произнесла сахарная эльфийка и встала. За ней последовали облако розовой пыльцы и виляющий хвостом Бен. Он подтолкнул девушку носом и залаял, когда та взяла в руки миску.

Бальтазару редко доводилось видеть, чтобы окружающие так спокойно общались с оборотнем. Так непривычно, что этим проклятым созданиям позволялось свободно проявлять свою природу. Обычно ведьмы, вампиры, эльфы и оборотни не собирались за одним столом, тем более с архидемоном. Он постепенно начал понимать, почему Моне так нравился этот круг друзей, и сам чувствовал, что расслабляется. Никто здесь его не боялся. Ему не приходилось скрывать свою истинную сущность, и, казалось, так и надо.

Без лишних слов Бальтазар сел, и жена сразу налила что-то в его стакан. Судя по всему, у них сегодня был фруктовый чай, это его устраивало. Графин с гораздо более густой красной жидкостью стоял на другом конце стола перед Владом, который потягивал ее из стакана, не отрывая глаз от смартфона.

– Вот все и собрались! – раздался звонкий голос, и порог кухни переступила привлекательная женщина. Это явно была мать Бориса – поразительное сходство. От тонкого носа до изогнутых губ, даже скулы… лишь морщинки вокруг глаз указывали на то, что она обращенная, а не рожденная вампирша. Светлые волосы до талии словно развевались в воздухе, и эта сияющая внешность практически скрывала мужчину, который вошел следом за ней.

– Ох, ничего себе! – воскликнул тот, увидев Бальтазара. Грива каштановых кудрей торчала во все стороны, а его разные зеленые глаза демон узнал бы где угодно.

– Лаврентий, давно не виделись, – Он улыбнулся вампиру, и удивленная фраза Бориса «Вы знакомы?» вызвала у демона довольный низкий смех. Лучший друг Моны с любопытством вытянул шею, переводя взгляд с Бальтазара на своего отца.

– Сядь, сынок. Не ерзай, – одернула его женщина, Ирма, как вспомнил Бальтазар, когда понял, кем были родители Бориса. И только сейчас заметил, что Мона уставилась на него с открытым ртом.

– О, однажды в Риме произошел инцидент – восстание магов. А когда дело касалось волшебников, Лаврентий долгое время был нашим консультантом, – объяснил Бальтазар.

В ее выражении лица ничего не изменилось. Мона взяла миску с салатом из фасоли, чтобы наложить себе порцию. Все расселись, и тарелки с кастрюльками стали перемещаться по столу.

– Ты так можешь? – Голос Бориса дрогнул, и Бальтазару стало почти неловко из-за того, что половина стола внимательно посмотрела на него.

– Это был просто храм. Раньше от таких сект тоже избавлялись, а область заранее эвакуировали, – тихо пояснил он и спрятался за стаканом свежего фруктового чая.

– Но заставить целый район города провалиться под землю из-за землетрясения? – по лицу Бориса было видно, насколько живо он представлял себе это зрелище.

Бальтазар нервно скосил глаза на Мону, однако та, как загипнотизированная, не сводила взгляда с тарелки, на которой выводила круги вилкой, вместо того чтобы есть. Она не пошевелилась, даже когда демон откашлялся. Он снова стал ей неприятен? Не надо было ему поддаваться искушению заговорить, но, с другой стороны, его жутко тревожила тишина за столом – обычно именно Мона умело находила темы, когда наступал неудобный момент, однако фасолевый салат, похоже, оказался интересней, чем Бальтазар.

Большинство присутствующих за столом слушали и Бальтазара, и отца Бориса, который знатно приукрашивал свою встречу с архидемоном. Бальтазар не помнил озвученных подробностей, особенно великана, которого якобы усмирил Лаврентий. Единственное, что сохранилось у него в памяти, – это что секта, с которой ему пришлось иметь дело, поклонялась ему, а распад их маленькой группы фанатиков привел к заполнению уймы документов.

– Оч круто, – задумчиво выдал Влад. Но поскольку тот постоянно пялился в мобильник, посасывая свой кровавый напиток, Бальтазар не знал, насколько серьезно можно воспринимать его «круто».

Бен-Бен во время еды тоже не сводили глаз друг с друга. Во всяком случае, теперь он понял, откуда взялось это прозвище, и вспомнил, что Мона действительно ему о них рассказывала.

– М-да, я был просто богом, который занимался своими сектами, – задумчиво пробормотал Бальтазар. В этом смысле ему больше нравилась его нынешняя жизнь, по крайней мере, на данный момент. Осталось избавиться от плохой демонической репутации.

Когда все закончили есть, Бен-Бен сразу попрощались и отправились на прогулку. Борис встал и потянулся за пустыми тарелками. Его мать, тоже поднимаясь, благодарно чмокнула сына в щеку.

– Мам, – буркнул тот и немного отодвинул ее в сторону.

– Не забудь сразу все замочить, ладно, воробушек? – пропела она мягким голосом, и парень закатил глаза, заработав от отца громкое «Так, так, так».

– Да, конечно, я же всегда так и делаю, поэтому можешь перестать меня упрекать.

Очевидно, даже две тысячи лет нежизни ничего не меняли в вечном образе маленького сыночка. Родители-вампиры особенно сильно привязывались к своим отпрыскам, ведь рожденные кровопийцы росли намного медленнее обыкновенных людей. Так что Борис не мог сопротивляться объятиям матери, но тонкая улыбка на его губах выдавала истинные мысли на этот счет. Проклятие… Бальтазару срочно пора прекращать думать об этом вампире. Он даже у него самого вызывал симпатию, и, если демон не хотел уступать, ему следовало поработать над собственным имиджем, или скоро он потеряет Мону из-за этого светловолосого паразита. Впрочем, та, в отличие от него, неподвижно сидела на стуле и совершенно не обращала внимания на кровососов. Она чувствовала себя некомфортно, нервное постукивание ногой под столом выдавало ее, а Бальтазар уже достаточно хорошо знал Мону, чтобы это понять.

Что-то он опять сделал не так… Бальтазар лихорадочно проматывал в голове их последние разговоры. Если бы только Лаврентий так жутко не преувеличивал! Наверняка звучало так, будто Бальтазар был страшным и ужасным архидемоном, который землетрясениями ровнял с землей целые города.

Гоненцоллерны попрощались с легким поклоном. Они собирались еще немного выпить в гостиной. Бальтазар ясно себе представлял, что под этим подразумевалось, и не имел ни малейшего желания наблюдать, как супружеская пара вампиров кусает друг друга. Судя по гримасе Бориса, тот придерживался того же мнения.

Одна Мона осталась сидеть перед тарелкой с наполовину съеденной порцией и явно без настроения ковырялась в остатках макарон. Вид у нее был какой-то вялый.

– Наелась? – спросил он, но в ответ получил только усталое «М-м-м».

Затем и Влад поднялся со своего плетеного стула.

– Шикарная паста, Мони, – одобрительно сказал он, на ходу похлопав ее по плечу. Она с улыбкой посмотрела ему вслед, однако потом уголки ее губ снова опустились.

– Макароны… они у тебя правда отлично получаются, – предпринял еще одну попытку Бальтазар, и новая улыбка показалась ему уже чуть более искренней.

– Научилась в Италии во время учебы.

– Я так и думал.

Из коридора донесся громкий лай, и они услышали смех Бенико. Эти двое, видимо, собирались уходить, но Бальтазару не хотелось идти прощаться. С его ведьмой, похоже, что-то было не так, и он лишь ждал, когда Борис закончит мыть посуду, чтобы наконец остаться с ней наедине.

Вампир тоже то и дело оглядывался через плечо, причем смотрел, без сомнений, на Мону. Однако прежде, чем неуверенность Бальтазара вновь переросла в ревность, его выбил из колеи жалобный стон. Мона опустила голову на стол и вздохнула.

– Милая?

– Живот болит, – пробормотала она, шумно выдохнув.

– Зеленый фасолевый салат мог ударить по желудку.

– Э-это не он, э-это…

Она медленно подняла голову и скосила глаза на Бориса. Они пересеклись взглядами, и Мона приподняла брови. Завязалась небольшая жестовая дуэль, целью которой, судя по всему, было сообщить что-то на невербальном уровне. Впрочем, оба, кажется, толькозапутывали друг друга покачиванием головой и пожатием плечами. Многозначительный кивок в сторону Бальтазара заставил Бориса застонать. Очевидно, лишь сейчас вампир сообразил. Он тут же развернулся и схватил несколько уже вымытых тарелок, чтобы безо всякой надобности отнести их в соседнюю комнату, где, вероятно, стоял кухонный шкаф. Бальтазар придвинулся ближе к своей ведьме и вопросительно посмотрел на нее. Мона немного вытянула шею, и в итоге оказалась так близко к его уху, что он кожей ощутил ее дыхание.

– По-моему, у меня начались эти дни.

Глава 3

Совершенно нормальные покупки

Вещи, которые не приходили Бальтазару в голову, человеческие, банальные, но в случае с Моной оказавшиеся непривычными и ошеломляющими: без колдовских сил нет проклятий, а без последних биологическое проклятие нижней части тела творило все, что ему вздумается. Обычно ведьма проклинала себя раз в месяц, в результате чего становилась бесплодна и избавлена от менструации и спазмов… как Мона ему объяснила, она об этом совершенно забыла.

Бальтазар отвез ее домой, потому что ведьма с кровотечением на вилле, полной вампиров – связывала их сверхъестественная дружба или нет – это плохая идея. Вот почему она так некомфортно себя чувствовала. Кроме того, никому не нравилось корчиться от боли, лежа в чужой кровати. Бальтазару было немного стыдно за то, что он тайно обрадовался ее затруднительному положению.

Мона попросила его о помощи. А ведь раньше ей было неудобно, когда он открывал ей какую-нибудь дверь или банку с вареньем. Этот прогресс Бальтазар рассматривал как хороший знак растущего доверия… но вместе с тем, разумеется, росла и ответственность. Большая ответственность.

– Нормальные прокладки… – Бальтазар рассеянно повторил просьбу Моны и слева направо обвел взглядом стеллаж с гигиеническими средствами. Перед ним сияла всеми цветами радуги вереница упаковок самых разных фирм. Средства для людей с менструацией занимали в отделе бытовой химии и косметики целый проход. И ничто из этого не выглядело «нормальным».

– Суперультрамягкие, – вслух прочел он и растерянно покосился на очень похожую соседнюю пачку. – Ультрагигамаксимягкие надежные прокладки? А в чем разница? – Фиолетовая коробочка со смущенным плюшевым медведем обещала еще и приятный аромат. От связанной с этим мысли по спине демона пробежала странная дрожь, которой он никогда раньше не испытывал. И вообще, что, простите, значит «надежные прокладки»? – А. Они с крылышками… Понятно… Но у тех зеленых сразу три крыла. – На какое-то время он завис при виде множества букв X перед L, пересчитал каждую и помотал головой.

Бубня себе под нос, он вытащил с полки другую упаковку, но тут же поставил обратно. Прокладки оказались такими огромными, что ему трудно было себе представить, как кто-то добровольно приклеит к своему нижнему белью нечто подобное. Лучше уж сразу подгузники. Его ищущий взгляд добрался до второй половины стеллажа, где упаковки поменьше предлагали деликатную надежность.

– Тампоны… – пробормотал архидемон. – Почему вообще прокладки, а не тампоны?

Возможно, она это и имела в виду, однако, чем больше красочных обещаний рекламной индустрии читал Бальтазар, тем сильнее сомневался в том, что именно просила Мона. О нормальности тут нигде не говорилось ни слова. Впрочем, маленькие валики тоже не облегчили ему задачу, потому что здесь обнаружился такой же нереально широкий ассортимент: толстые, тонкие, длинные, супершелковые, экстравпитывающие и «для слабых выделений». Сатаны ради, что это такое? Он схватил маленькую коробочку, на которой рекламировалось идеальное решение: менструальная чаша. Абсолютно сбитый с толку, он прочел инструкцию на обороте… а ведь это же на самом деле идеально. Все-таки его ведьма постоянно следила за сортировкой мусора, покупала биологические продукты, все должно было быть веганским, а это обещало покончить с отходами. С другой стороны… что она сказала? Нормальные прокладки. Это какой-то общий термин или конкретное указание? Когда Бальтазар вновь взглянул на полный стеллаж экологических грехов в полиэтиленовых упаковках, его вдруг бросило в жар. Не могла же она говорить об этой супердорогой горе мусора.

Но дальше стало только хуже. Краем глаза он заметил крошечную розовую пачку. Рекламировала она полиэтиленовые перчатки в индивидуальных полиэтиленовых пакетиках, естественно, ярко-пурпурного цвета. Благодаря им женщинам даже не придется испытывать неловкость и прикасаться к своим тампонам, и его можно будет незаметно выкинуть. Наверное, в основном потому, что мужчина может упасть в обморок, увидев такой использованный предмет среди домашнего мусора.

– Невероятно, насколько чувствительные существа эти люди, все превращают в табу, – проворчал Бальтазар и покачал головой, прочитав имена производителей, судя по всему, мужские. – Ну класс, Баал. Давай, вселяй в себя еще больше неуверенности, – буркнул он.

Смирившись, архидемон достал из кармана пальто мобильный телефон и нажал на семерку. Под ней на быстром наборе среди всех его важных деловых контактов скрывался номер Моны, и в то же время ее цифра символизировала колдовство. Если бы только существовала магическая формула, способная вызволить его из этой передряги. Теперь она еще пристанет к нему с лекцией о незнании современных средств гигиены во время менструации. Но это никак не помогало. Раздалось пять длинных гудков, прежде чем Мона устало произнесла:

– М-м-м.

– Милая… этот стеллаж в магазине… если предположить, что ты сейчас стояла бы тут… – медленно начал он, однако Мона сразу его перебила.

– Нормальные прокладки, Бальтазар. Ничего сложного. Просто нормальные прокладки!

– Но что здесь нормально? Потому что экстрагигантские супервсасывающие – это самое безобидное из того, что у них есть…

Он сквозь трубку почувствовал, как она закатила глаза, но, к его облегчению, в тот же момент послышался тихий смех.

– Там должен быть угол, где все белое. Есть? – пояснила она. Его взгляд нервно заметался по разнообразию цветов и рисунков. Дьявол знает, зачем обязательно лепить трогательных маскотов[2] на средства гигиены. Или нет, он тоже не знал.

Прямо рядом с необычайно радостным щенком, который неуклюже налепил себе на нос прокладку, выстроилось много упаковок белого цвета. Тампоны, прокладки, ежедневные прокладки. С простыми и неброскими картинками.

– Нормальные прокладки для умеренных выделений… – вслух прочел он. – О… значит, ты имела в виду буквально нормальные.

Ему показалось, что Мона слишком долго смеялась. Он с раздражением схватил пачку нормальных прокладок и кинул в корзину для покупок.

– Одной упаковки хватит? И они не биоразлагаемые… – сообщил Бальтазар.

– Одной упаковки достаточно. И да, все в порядке. Спасибо. – Судя по голосу, она была довольна его комментарием, и Бальтазар наконец расслабился. Страшно подумать, что бы произошло, купи он не то, что надо… в такой день он должен все сделать идеально, они ведь только начали выстраивать совершенно новый уровень доверия.

– Тогда до скорого, – попрощался демон и свернул в отдел со сладостями. И тут же пожалел о своем решении, поскольку там его опять встретили целые коридоры, полные красочных обещаний. И отсюда на него тоже смотрел плюшевый медведь с ангельскими крылышками и таким же смущенным взглядом, как на коробке тампонов. На мгновение Бальтазар задумался, действительно ли ему здесь хотели продать шоколадные батончики. У человечества ужасный вкус. Хотя Мона не давала ему никаких дальнейших указаний, возможно, потому что сейчас ее тошнило, а боль мешала думать… но он не сомневался, что через пару часов ей захочется шоколада или печенья, а может, торта или чипсов, например. Его, по крайней мере, страшно потянуло на сладкое, поэтому он решил взять сразу все четыре варианта.

Дальше его путь проходил через отдел спиртного. Содержимого всего этого стеллажа Бальтазару не хватило бы даже для легкого опьянения, однако его цель заключалась не в этом.

Почти перед самой кассой его снова поджидали яркие разноцветные коробочки со странными обозначениями – от XL до суперчувствительных. В этот раз на них говорилось еще что-то о запахе и вкусе.

– Ваниль, фу, – проворчал он, покачав головой.

Презервативы ни в чем не уступали прокладкам по части абсурдной рекламы, и он как раз собирался взять одну пачку, когда перед его мысленным взором развернулась возможная сцена. Если он придет с ней домой, то как объяснит это Моне? Их последняя ночь прошла как-то коряво, а ведьма стрессовала даже из-за мелочей. Он заметил, как она была взволнована и неуверенна, как бы ни старалась это скрыть. Нет, перед сексом им необходимо поговорить. Вопреки тому, что, наверное, думала о нем Мона, он не занимался сексом уже несколько месяцев. Хватало одной мысли о том, что Мона призовет его прямо во время полового акта, потому что ей понадобится его помощь… вряд ли существовал лучший метод контрацепции, чем подобный сценарий. Так что он ограничился прокладками, алкоголем и «пищей для психического здоровья».

Эмоциональные американские горки на кассе стали первоклассным зрелищем. Естественно, было ошибкой надевать пальто с меховым воротником, костюм и эти туфли в Rossmann[3] Бальтазар смотрелся как крестный отец в яслях. Одной его ауры оказалось достаточно, чтобы четверо людей в очереди пропустило его вперед. Как ни странно, позади него тоже сразу стало пусто. Раздраженный, он выложил свои покупки на ленту: две самые дорогие бутылки рома, пачку нормальных прокладок и целую гору всяких сладостей, включая улитки с корицей. Хотелось верить, что этого хватит. Сигареты неподалеку от кассы манили жуткими картинками с раком легких и кровавых язв, но он точно не будет в такой день мучить Мону еще и табачным дымом. Вместо этого Бальтазар взял пакетик лакрицы. А поскольку кассовая лента по-прежнему не двигалась, играл в гляделки с карамельными леденцами и жевательной резинкой. Вот зачем вешать всю эту вредную дрянь прямо здесь… и вообще, почему так долго?

Уставшая женщина на кассе обслуживала, наверное, самого медленного пенсионера со времен изобретения замедленной съемки. Сколько одноцентовых монеток может быть у человека? Считая их по одной, он, казалось, двигался в обратную сторону. Но, несмотря на подозрительно мертвенный вид, дыхание и красные щеки выдавали в нем живого.

– Да вы не торопитесь…

Сарказм в голосе кассирши был предельно очевиден, однако мужчина благодарно ей кивнул и улыбнулся, доставая из кармана следующий полиэтиленовый пакетик. Раздался громкий звон, когда на прилавок лег полный мешок монет. Взгляд Бальтазара переместился на покупки пенсионера. Ничего, кроме большой коричневой плюшевой собаки, яркая пластиковая упаковка которой обещала первоклассные ощущения от игры. «Нажми на меня – и я повиляю хвостиком! Покорми меня – и я обрадуюсь! Суперпрелесть для всей семьи. Суперзабавный! Суперпрост в обращении! Суперпушистый!»

– Супер… – пробормотал Бальтазар и протяжно вздохнул.

– С тех пор как умер мой Фидо… – хриплым голосом начал старик. Женщина на кассе закатила глаза.

Наверное, целых полчаса спустя последний цент лег на вершину горы монет, и Бальтазар перевел дыхание. Рано радовался.

– Не хватает двух евро! – насмешливо заявила кассирша. О, как же Бальтазару хотелось свернуть ей шею. Что такое два евро по сравнению с прошедшими тридцатью минутами ада, страданий и мучений? И почему соседняя касса закрылась ровно в тот момент, когда Бальтазар на нее оглянулся?

– Но… мой Фидо… – растерянно забормотал старик и печально посмотрел на гору мелочи, а затем на плюшевую зверюшку.

– Нет денег – нет собаки! – Продавщица уже схватила коробку и потянула на себя, как вдруг Бальтазар кашлянул. Она, похоже, только сейчас его заметила, словно темную тень, которую видишь краем глаза, но все время игнорируешь. При взгляде него худощавая женщина сжалась на табурете. И сильно вздрогнула, когда демон сунул ей под нос черную кредитную карточку.

– Я заплачу за Фидо… и вот за это.

С каким-то непонятным звуком она пробила собачку, а после нее две бутылки рома, упаковку прокладок и кучу сладостей.

Через некоторое время радостный старик со своей мягкой игрушкой вышел из магазина.

– Всегда срабатывает… – бесцветным голосом хихикал он, а его карманы, судя по всему, доверху наполненные одноцентовыми монетами, звенели при каждом шаге.

Бальтазар сделал вид, будто ничего не слышал. Все равно рано или поздно они с этим старым оборванцем снова встретятся, и тогда тому придется стоять у адской кассы и ждать.

Раздраженный Бальтазар быстро пошел по улице. Чем больше времени он проводил с Моной, тем сильнее ощущал потребность заурядно одеваться и вести себя по-человечески. Кроме того, он чувствовал себя не в своей тарелке, шагая к ведьме в костюме от Armani с уродливым полиэтиленовым пакетом из магазина бытовой химии. Пакет с нарисованным маскотом в медицинском халате вписывался в атмосферу улицы, да и Бальтазар, наверное, тоже… будь он настоящим мафиози.

О захудалом районе, где жила Мона, им тоже нужно будет поговорить. Оффенбах сам по себе и так ужасен. Обязанность Бальтазара защищать ее значительно упростилась бы, если бы она переехала к нему… при мысли об этом он ненадолго застыл. Вот насколько серьезно все для него стало. Поразительно, как быстро могла измениться жизнь. Но даже если она захочет иметь крепкие отношения такого рода, Мона любила свою квартиру. А заведение на первом этаже, кажется, значило для нее особенно много, судя по тому, как часто она ходила туда вместе с друзьями. Следует признать, круг друзей у нее интересный, а бар со странным названием превратился в центр их маленького мирка. К тому моменту на старой неоновой вывеске мигало еще несколько букв. Скоро от «Хип-тро-к-ок» действительно останется только «К-ок», и это заставило Бальтазара улыбнуться, когда он проходил мимо бара к входной двери.

Там он поспешно откопал перегруженную брелоками связку ключей Моны. Ненадолго запутался между плюшевыми кубиками и деревянным скелетом. Сначала выбрал не тот ключ, но в конце концов сумел войти и попал прямо в лапы соседки.

Глава 4

Акулы-убийцы и улитки

– Ах, эт вы! – проскрипела женщина при виде его.

Низенькая, а по сравнению с Бальтазаром просто крошечная, пожилая дама с этажа Моны тем не менее заняла собой весь коридор перед почтовыми ящиками. Ее аура выглядела крепкой, как бочка, а чтобы попасть к спасительной лестнице, ему необходимо было пройти мимо нее.

– Добрый вечер, – хрипло пробормотал Бальтазар и тем самым, по его мнению, закончил с любезностями.

Однако, когда он вытянул шею и собирался обойти хрупкую женщину, та вдруг расширилась в ту же сторону. Образовалась стена из бабульки, сетки для волос и запаха сухого шампуня – Бальтазар оказался в ловушке. Взгляд любопытных водянистых глаз сперва остановился на его костюме, переместился на пакет в руках, прошелся по многочисленным кольцам, поднялся к пальто, а потом жадно впился в его лицо. В женщине так и кипели вопросы, он буквально считывал их по ее шевелящимся морщинам. Ей хотелось знать, как он зарабатывает деньги, почему они с женой не живут вместе, настоящий ли это мех, что лежит в дешевом пакете, а главное, какой из этих вопросов приведет к максимально щекотливым сплетням.

Болтовня злых языков обладала силой раскалывать целые народы. В ту секунду, когда Бальтазар прошел через эту дверь и наткнулся на нее, он уже проиграл. Что бы он ни сказал и ни сделал, какая бы эмоция ни отразилась на его лице – она устроит ему западню. Теперь Бальтазар контролировал лишь то, какого рода сплетни вызовет его появление и как они отразятся на Моне. Она здесь жила. Ей придется столкнуться с каверзными вопросами, а виноват в этом будет он.

Бальтазар открывал столько порталов в ад, большинство из них было с зубами, длинным языком и глубокой темной пастью, и дрожал при виде них не он, а жертвы. Однако, когда разомкнулись вставные челюсти этой пожилой дамы, когда она сделала вдох и при этом показалось красное горло, его замутило.

– Очень холодно стало, вы не находите? – обозначила она путь в ад.

Демон мгновенно напрягся. Соседка начала уникальную шахматную партию с внешне безобидной пешки, и Бальтазар судорожно просчитывал варианты. Любой ответ приведет к дальнейшим вопросам или умозаключениям, развитие которых могло повлиять на его будущее.

– Да, – услышал он собственный голос. Не слишком много и не слишком мало. К сожалению, это заставило соседку задуматься. Она опять подвинула вперед абстрактную шахматную фигуру, проанализировала, как можно скорее всего поставить шах и мат своей жертве. Медленно покачала головой… неужели она просто притворялась такой трясущейся, может, это такая тактика?

– Вот вам и глобальное потепление – все обман, скажу я вам. Заранее подстроено. А все из-за этих защитников окружающей среды. Они просто хотят нами манипулировать! М-да… Потому что тот, хто поверит в эт штуку с погодой, тот уж точно больше мех не купит, правда ж?

Ее тон предвещал быстрое поражение всего за пять ходов, если Бальтазар не найдет элегантного решения. Он сглотнул, нервно погладил одной рукой меховой воротник своего пальто. При виде этого жеста на лице старушки дернулось несколько нервных окончаний. Она жаждала неверного шага в бурную реку спора. Мех превращал его в богатого и невежественного мучителя животных. Но если он встанет на защиту изменения климата, то даже костюм от Armani не спасет его от клейма помешанного на экологии грязного левого. Что ж, наверное, это будет лучший вердикт, прежде всего для Моны, которая открыто и громко жила своими идеалами. Происхождение шелковистых волосков, которые ласкали его шею, испугало бы старушку. Не каждый получал в знак большого уважения бровь циклопа, даже для архидемона это настоящая честь. Временно́е окно для ответа уже почти закрылось. Хуже титула мучителя животных могла быть только репутация богача безо всяких манер.

– Да.

Опять пустая фраза. Как и ожидалось, пожилой леди такой ответ не понравился, несмотря на неестественно приподнятые уголки рта. Бальтазар старался сдержать демоническое свечение в глазах и выдавить из себя как можно больше ложной человечности.

Женщина поджала губы и вновь перешла в наступление.

– Не хочу надолго отвлекать вас от свободного вечера, – пропела она лицемерно-дружелюбным голосом. – Наверняка супруга вас уже ждет не дождется. Сложно, должно быть, когда у вас так отличается график работы. – Намеки между строк приняли чуть ли не угрожающее звучание.

Скрипнув зубами, Бальтазар продвинулся на одно поле. Он уже пожертвовал всеми своими пешками, теперь настала очередь слона. Демон как раз формулировал предложение и открыл рот, как вдруг соседка ловко парировала, напав на него королевой, и указала на пакет с причудливым медведем в медицинском халате.

– О, большой магазин бытовой химии на углу… там в это время полно народу, правда? У всех грипп, эт очень плохо. Плохо, плохо. А с вами и вашей девушкой все в порядке?

– Да, – повторил Бальтазар, чувствуя себя загнанным в ловушку.

– Длинный день, да?

Старые сплетницы умели играть, причем даже против архидемонов. Сейчас поможет только отчаянный последний ход. Речь шла о Моне. Какое представление о ней могло сложиться у леди и джентльменов империи слухов этой улицы? Покрытая татуировками, она мрачно одевалась – порой настолько откровенно, что даже Бальтазар иногда терялся из-за длины ее мини-юбок, – работала по ночам, жила одна, развлекалась в баре со своими сверхъестественными друзьями. Первый же взгляд на Мону уже рассказал этой женщине все, что нужно. И плевать, насколько она была права или ошибалась, это оказалось единственным джокером Бальтазара.

– Именно! – Он приподнял пакет. – Ром, сигареты, смазка и презервативы.

Слезящиеся глазки старухи вспыхнули, но этого момента хватило, чтобы в густой паутине липких сплетен образовалась брешь.

– Поэтому прошу меня извинить, как вы выразились… Свободный вечер. Вы же понимаете, – хриплым голосом проворчал Бальтазар, добавил «До свидания» и наконец покинул холл, нет, поле битвы.

Вверх по лестнице до четвертого этажа он взлетел в мгновение ока, перешагивая сразу через две ступеньки. Что-то подсказывало ему, что лучше не оборачиваться, так что Бальтазар как можно скорее нырнул в квартиру Моны, запер дверь на замок и прислонился к ней.

– Привет, – послышалось тихое бормотание из горы одеял.

Страдание в ее дрожащем голосе даже Бальтазара на минуту выбило из колеи. Скорчившись и обняв большую подушку, Мона лежала на застеленной черным постельным бельем кровати, а размазанная подводка для глаз завершала картину мучений. Темно-зеленые глаза были влажными от слез, губы поджаты – сильно же ее накрыло. Бальтазар сразу сел к ней и вытащил покупки. При виде горы шоколада и особенно улиток выражение лица Моны заметно посветлело.

– Спасибо… – пролепетала она, уже надкусывая булочку. В ответ на его низкий смех Мона в недоумении выгнула брови. – Фто тафое?

Она запихнула в рот половину булки и напоминала оголодавшего хомяка. Ему было невероятно трудно сдержаться и тут же ее не поцеловать. Бальтазара останавливали обстоятельства и перепачканные в сахарной глазури губы.

– У тебя что-то на щеке, улиточка моя.

Он смотрел, как Мона моментально покраснела и потерла лицо рукавом. Теперь она действительно выглядела как взволнованный грызун, который решил умыться, и Бальтазар боролся с приступом смеха.

Пусть соседи и вынесли ей вердикт, воротили носы и считали испорченной… они понятия не имели, что упускали. Мона чудесна. Она была громкой и живой, она жила так свободно, как только могла, в мире, который у каждого пытался отнять эту свободу. Татуировки, сумасшедшие друзья, тусовки в барах, откровенная одежда – тот, кто считал, что это неправильно, не понимал жизнь.

Наверное, Филлип прав: Бальтазара сильно зацепило. В то время как Мона, вероятно, списывала их случайно заключенный договор на свое невезение, он чувствовал себя самым везучим парнем во Вселенной.

Перемазанная в сахарной глазури и закутанная в одеяла, Мона поднялась и поплелась в ванную. Повеселевший Бальтазар сел перед телевизором и включил Playstation. На Netflix вышло несколько новых фильмов, названия которых словно были созданы для шоколада, чая с ромом, грелок и критических дней. А заглянув в историю просмотров, он быстро вычислил ее вкус.

– «Акулий торнадо ковырнадцать»? – тихо спросила Мона. Приняв душ и вдоволь погрохотав чем-то в ванной, она вернулась и тут же снова растворилась в горе подушек на кровати.

– Плохо?

– Это то, что с нацистским метеоритом и гигантскими червями?

– Нет, в этой части акулы-убийцы уменьшаются до наноразмеров, перемещаются по телу, как вирусы, и пожирают людей изнутри.

– Круто… этот я еще не смотрела. Наверняка очень тупой, – довольно пробормотала она.

Из кухни донесся негромкий свист чайника.

– Я приготовил нам чай, – сказал Бальтазар и опять встал.

К счастью, у ведьмы имелись все необходимые травы, чтобы облегчить ее страдания, а еще они превосходно сочетались с порцией рома. Когда он пришел с подносом из кухни, то обнаружил Мону чертыхающейся в подушку. С силой уткнувшись лицом в ткань и хныча, она посылала оскорбления в адрес эволюции. И в этом была абсолютно права, ведь ни один бог не нес ответственности за то, что развилось нечто столь особенное, как человек: такое просто невозможно выдумать. Плюс ко всему часть этих креативных результатов эволюции раз в месяц купалась в собственной крови, несмотря на тысячелетия мутаций.

Вздохнув, Бальтазар сел рядом с Моной, отставил чай в сторону и потянулся к комку из одеял и подушек.

– Так плохо?

Мона тихонько всхлипнула, откинулась на подушку и, скрипя зубами, уставилась в пустоту.

– Это… первые двенадцать часов… болит спазмами… с перерывами… Я забыла, как это ужасно! Еще в пятнадцать лет нашла в интернете проклятие против этого, – всхипнула она.

– Завтра будет лучше, милая.

– Меня уже тошнит от этого, – буркнула ведьма и – очень в тему – сунула в рот огромный кусок улитки с корицей. Глаза ее блестели, как будто она вот-вот разрыдается.

– Как мне тебе помочь? Ты уже записалась на встречу со своим адвокатом по поводу слушания?

– Нет! – тут же отрезала она.

– Но, Мона…

– Не сейчас, о’кей? Мы не можем… мы не можем просто посмотреть фильм? Не хочу говорить о суде!

– Но твой адвокат в курсе всего этого? Или я могу написать за тебя, чтобы тебе не пришлось ничего делать и…

– Нет, все хорошо! – Мона заметно повысила тон, голос у нее задрожал, и Бальтазар понял, что больше до нее не достучится.

– Хорошо, я просто хочу убедиться, потому что они меня не допускают, что крайне подозрительно…

– Бальтазар!

– Ладно, ладно. Я понял. – Он подавил смиренный вздох. Речь шла о ее благополучии, и как бы Моне ни мешало ее упрямство, об этом они могли поспорить и в другой день – необязательно сегодня. Раз ведомство действительно отрицало в деле Носдорфа демоническую активность, а прежде всего действия Бальтазара, то Мона одна предстанет перед судом за весь тот хаос, что они устроили на ярмарке, а эта мысль его ужасно пугала. В наши дни он вряд ли мог ворваться в зал, освободить ее и построить жизнь в изгнании и демонизме. Даже архидемона могли отстранить от должности, кроме того… Мона без друзей, в бегах от Церкви? Он понимал ее стремление к стабильности, потому что она и в нем пробудила это желание.

Теперь же Бальтазар отчетливо видел волнение, которое вызывали у нее его вопросы. Замкнувшись в себе, она сидела на кровати и избегала его взгляда. Это ему так быстро не исправить, однако с другой проблемой он на какое-то время мог бы ей помочь. Бальтазар осторожно положил одну ладонь ей на живот, просунув пальцы под свитер.

Мона открыла глаза.

– Как ты это сделал? – выпалила она. Удивленная, потянулась к его руке, сжала ладонь и вопросительно посмотрела на него.

– Ну, я демон… Причинять и снимать боль – это вроде как часть нашей природы, понимаешь? Одна из немногих разрешенных и фактически божественных способностей.

– Это же здорово! – пискнула Мона.

– Но это спазмы, а значит, как только я уберу руку, боль вернется…

Уголки рта Моны тут же опустились вниз, ее взгляд переместился на его ладонь у нее на животе.

– Я… я… ее оставлю там… сколько понадобится… да? – пробормотал он, внезапно осознав свою судьбу. Вот только ее большие, широко распахнутые глаза, которые смотрели на него снизу вверх из-под приподнятых бровей, маленькая смешная выпяченная губа… за этот взгляд он был готов вытерпеть и гораздо больше.

Некоторое время спустя, после спора из-за удобных подушек и поз, который, само собой, выиграла Мона, Бальтазар сидел в постели, ведьма облокотилась на него, а руки он сложил у нее на животе. На экране телевизора мелькали начальные кадры «Акульего торнадо ковырнадцать», открывая вечер трешового кино нереально отвратным CGI-интро[4] в виде множества мини-акул. Они зеркально, вращаясь и наклоняясь, плавали по лаборатории, при этом подозрительно напоминали украденный GIF-файл. В комнате приятно пахло чаем и алкоголем, а на экране бегали по кругу кричащие лаборанты.

– А т-ты можешь просто остаться здесь?

Бальтазар в недоумении вскинул брови. Голова Моны повернулась к нему, и она вопросительно посмотрела на демона. Из-за всего этого хаоса она, наверное, даже не успела задуматься об их положении.

– Рабочий день уже закончился, так что я могу остаться на столько, на сколько захочу.

– А ты… ты хочешь?

В подтверждение Бальтазар одной рукой обнял Мону чуть крепче, послушно держа другую у нее на животе. Так ей пришлось положить голову ему на грудь, а он был рад, что она прижалась к нему.

– Просто я совсем не знаю, чем именно ты вообще занимаешься в аду, – тихо произнесла Мона. – И когда ты там работаешь, и как.

– Это почти ничем не отличается от твоих ночных дежурств.

– Ты следишь за демонами, да?

– Управление, планирование, координирование, иногда немножко пыток. – Он почувствовал, как она вздрогнула. У Бальтазара невольно вырвался смешок. – В мою юрисдикцию входят демоны, созданные грехами. Пытка – это не мучения, это больше… черт, для людей наверняка прозвучит странно, но мы относимся к этому довольно спокойно. – Вдруг Бальтазар почувствовал, как внутри возникает своего рода стыд. Вечно он отстаивал свою человечность, а затем опять доказывал ей обратное.

– Ты что, хочешь сказать, что они там все немного того? – Ее голос перешел на визг, и Мона выпрямилась, чтобы его видеть. Когда демон неожиданно звонко расхохотался, она покраснела как помидор, а он, пусть ему и было ужасно стыдно, еще долго не мог перестать смеяться.

– Н-нет! – в конце концов выдавил из себя Бальтазар.

– О, а что же тогда? – В ее тоне прозвучали нотки обиды, и Бальтазар изо всех сил постарался взять себя в руки.

– В принципе, ты не так уж и не права, – признал он.

– В смысле?

– У существ, которые практически не чувствуют боли и не могут умереть, относительно суровый подход к наказаниям, на ваш, людской, взгляд, понимаешь?

– Другая культура? – все еще недоверчиво предположила ведьма.

– Другие существа, Мона. И хотя такая вещь, как пытка для демонов, действительно есть, это очень редкое, а главное, нелегальное средство, совсем как у людей.

– Мхм.

– Тебя это не устраивает?

– Не знаю. Ну, это так прозвучало… когда ты, например, сказал, что просто взорвал того слизня…

– Это позволило ему пару дней подумать, а потом он извинился.

– Эм…

– Возможно, «пытка» – это неправильное слово, скорее, своего рода выговор? Это вы, люди, навязали нам такие формулировки, между прочим.

Несколько раз моргнув, Мона продолжала внимательно смотреть на него. Сейчас она снова о нем судила, и Бальтазар ощутил, что у него вспотели ладони.

– Я правда хочу тебе доверять, – пробормотала она. – Поэтому спрашиваю.

– И это абсолютно нормально. Спрашивай меня обо всем, что хочешь знать. Но помни, что демоны очень разные. Некоторые когда-то были эльфами, еще у нас есть парочка единорогов с отрубленными рогами, а я – как тебе известно – на самом деле бог.

Теперь он, судя по всему, снова сказал что-то не то, потому что увидел недовольно надутые губы Моны. Двадцатипятилетняя женщина и создание времен Большого взрыва – хотелось бы обсудить с ней эту тему в какой-нибудь более подходящий день. Наверняка она так же, как и он, уже ломала над этим голову. Разница в возрасте у них была космической, а сущности – кардинально разные.

– Кстати, а как так? – Критичное выражение лица Моны смягчилось, взгляд вернулся к телевизору.

– Как что?

– Ты ведь не всегда был таким, как сейчас… – Она вновь удобно устроилась у него на груди и подтянула к себе пакет с улитками.

– В смысле, до того, как стал человеком?

Легкий кивок.

– Ну, без концепта существования я этого даже не запомнил. Без мозга трудно думать.

К счастью, Мона отреагировала расслабленным смехом, и Бальтазар почувствовал, как спадает напряжение. Он даже не заметил, что сильно напрягся из-за этого короткого разговора.

– Вы, люди, всегда ограничиваете бытие собственным восприятием, я думаю… на данный момент это необъяснимо.

– Сорок два.

– Что?

– Ответ на вопрос жизни, Вселенной и всего такого[5].

– Да, в каком-то смысле. – Бальтазар просто не мог не погладить ее по черным волосам. Ее чувство юмора просто бесценно.

– Но не все боги космические, верно? Богом можно стать, ведь так?

– А ты хотела бы?

Копна черных волос вновь повернулась к нему, однако на этот раз Мона показала ему язык.

– С такой силой, как у тебя, когда-нибудь тебе все равно это предстоит, – ухмыльнувшись, ответил он.

Нахальное выражение лица Моны на мгновение застыло, сильно напоминая одну из множества картинок с кошками из интернета, когда животное замирает во время вылизывания и у него изо рта торчит кончик языка. Грудь Бальтазара затряслась от сдерживаемого смеха, и Мона закрыла рот. На ее ушах проступил румянец.

– Н-ну, милая, – он прочистил горло, – у твоих огненных шаров есть потенциал. Я видел тебя в действии и сам бы не справился лучше.

Бальтазар ни в коем случае не желал, чтобы разговор снова свернул не в то русло, и, похоже, его слова ей польстили, так что Мона улыбнулась.

– Может, вампир действительно хотел украсть твою магию, а не Сонотепа, – пошутил он.

– Я честно не знаю, что он собирался украсть во время того ограбления.

– Вы же жирным шрифтом написали в музейной листовке, что фараон обладает силой бога?

Мона негромко застонала и закатила глаза.

– Да, вот только он так ее и не получил. Его родители лишь просили о ней, но он умер раньше. Поэтому его мать так сильно и разозлилась.

– А скажи-ка еще раз, кем она была?

– Мамотар.

– Мамотар, – повторил он, стиснув зубы.

– А его отец – Папотеп, хотя он… эй, что тут смешного?

Голос Бальтазара слегка дрожал, однако он старался оставаться серьезным.

– Ясно, Мамотар и Папотеп со своим Сонотепом. Совершенно нормальные египетские имена.

– Ты египтянин, ты должен лучше знать!

– Как давно это было? Четыре тысячи лет назад? Ты в курсе, что вы все абсолютно неправильно произносите звуки нашего древнего языка. Конечно, так можно… Но в случае с древними царями я думаю, скорее, о таких людях, как царица Амаменхет или царь Сепаптах, раз уж мы говорим… о таких именах… – С каждым словом голос Бальтазара становился все тише. – А к-какую, ты сказала, силу он должен был получить? – встревоженно уточнил он, когда в подсознании всплыло воспоминание из прошлого. Царская чета, несчастный царский сын, дар, чудо… Бальтазар отчаянно надеялся, что ошибался.

– Ай, да что-то божественное.

– А среди сокровищ в гробнице ничего подобного не нашли?

– Господи, нет, они положили ему даже бомбочку для ванны или что-то типа того. – У нее вырвался хрюкающий смех.

– Что, прости?

Мона медленно подалась вперед, следя за тем, чтобы его рука не сползла. Немного потянувшись, она взяла свой смартфон и снова откинулась назад. Ее пальцы промотали тысячи фотографий последних месяцев, после чего она сунула ему под нос снимок кабинета с жутким беспорядком.

– Это его вещи, – пояснила она, и, пока Бальтазар растерянно разглядывал коллекцию драгоценностей, пакетик с улитками снова зашуршал.

– Бомбочка для ванны, – пробормотал он.

– Круглая золотая штука.

– Бомбочка для ванны, – ахнув, повторил демон, затем взял у Моны из рук телефон, чтобы увеличить изображение.

– Он очень красивый и намного тяжелее, чем кажется, я его чуть не уронила, – добавила она. Он автоматически кивнул, однако слушал вполуха. Это определенно не бомбочка для ванны, а игрушка богов, в которой содержалось настоящее чудо, которое как воспоминания Бальтазара, так и иероглифы на самом предмете однозначно приписывали одному определенному богу: Баалу.

Глава 5

Протест

Неделю спустя, в один холодный понедельник, глубокой ночью, в начале двенадцатого Мона стояла совершенно одна в свете мигающего уличного фонаря, крепко сжимая в руках портфель. Перед ней находилась площадь колдовского суда с серо-белым бетонным фасадом. Из бесчисленного количества окон светилось только три. Гроскротценбург, может, и был довольно симпатичным районом благодаря Майну и многочисленным озерам, в которых разрешалось купаться, но в такой темный час Мона этого оценить не могла. Кроме того, от нервов ее сейчас скорее тошнило, чем тянуло осмотреть достопримечательности. Интересно, почему Гессенский колдовской суд разместили в такой тихой деревеньке.

Спроектированное весьма скромным образом здание величественно возвышалось над открытой площадью, словно огромная тень посреди темноты. Слабо светящаяся пентаграмма на входных воротах говорила о его принадлежности, а соседняя вывеска указывала путь к спортивному клубу собаководов. Старомодные уличные фонари мигали, а лампа прямо рядом с Моной неприятно гудела.

Дул слабый ветер, и Мона мерзла в своем сером хлопковом пальто, легинсах и черном платье с белым воротничком, которое превращало ее в благопристойную и стильную ведьму. Даже если на данный момент у нее нет никаких сил, ей хотелось хотя бы так выглядеть, возможно, в последний раз.

Мона не двигалась. Жуткое слушание, которое определит ее судьбу, назначили на колдовской час, поскольку адвокат, представлявший интересы Церкви, уже умер. Нечто подобное чуть не произошло и с защитником Моны, поскольку гуру попал в небольшое ДТП, поэтому Бен и Борис прямо сейчас неслись туда, чтобы забрать его со скоростного шоссе.

Мона нервно покосилась на часы на смартфоне. На экране блокировки до сих пор светилось непрочитанное сообщение. «Дай знать, если я тебе понадоблюсь», – велел ей Бальтазар. Его не вызвали, и это было более чем странно. Мона не могла понять, почему они не хотели допрашивать Бальтазара и отрицали его участие. Вероятно, будет даже лучше, если он не появится на горизонте, тем более здесь… она скосила глаза на церковь на другом конце площади.

Сквозь черноту ночи пронесся порыв ветра, налетел на деревья и покрутил осенью в виде крупного дубового листа у Моны перед носом.

– Вот черт, – проворчала она.

А потом, в довершение ко всему, у нее за спиной раздалось такое громкое воркование, что она вздрогнула и тихо взвизгнула. Оглянувшись через плечо, Мона заметила толстого серого голубя с белой полосой вокруг шеи.

– Ну ты меня и напугал. Повезло, что я больше не могу колдовать, иначе бы уже вспыхнула.

В ответ снова послышалось гурканье, и голова птицы вопросительно повернулась набок. Маленькие лапки, цокая, приблизились и заставили Мону нервно сделать шаг назад.

– Эм, прошу прощения? – Пару секунд она и пернатый танцевали по кругу. – У-у меня ничего нет. Никакого хлеба, ничего подобного! Правда! Тем более что он вреден для ваших желудков, разве нет?

Взгляд пары темных птичьих глаз пронзил ее насквозь, и Мона сразу вспотела. Неужели она так переволновалась, что ее сможет шантажировать голубь? Очевидно, да.

– Да что тебе от меня надо?

На этот раз гурканье звучало требовательно, и Мона могла бы поклясться, что существо пристально смотрело на ее сумку.

– Ах, вот оно что.

Ведьма вздохнула. Видимо, обоняние у этих птиц лучше, чем она предполагала, потому что да – у Моны с собой действительно было кое-что съедобное.

– Эм… Если тебя это устроит, у меня есть парочка собачьих печенек для Бена. По-моему, они довольно мягкие, в них есть овес. Наверное, сойдет, да? – пробормотала она, неловко роясь в маленькой сумочке и удерживая документы одной рукой. Наконец Мона нащупала пакетик и кинула голодной птице крошечное печенье. Не успело оно упасть на землю, как голубь сразу набросился на него, а гуркающие звуки пугающе напоминали демона. Немного повеселев, она опять запустила руку в пакет, чтобы раскрошить еще несколько кусочков печенья.

Тут же что-то клюнуло Мону в ногу, и она испуганно отскочила в сторону. Еще один голубь, гораздо более худой и ослепительно-белый, с любопытством наклонил голову. Растерянно оглянувшись, Мона внезапно обнаружила, что окружена пернатыми созданиями, которые медленно приближались со всех сторон. Их крепкие тельца отбрасывали зловещие длинные тени в свете мигающего фонаря, а когда на мгновение лампочка совсем погасла, вокруг Моны лихорадочно захлопали крылья. Они касались ее плеча, головы, даже пятой точки.

Пискнув, Мона высыпала все, что оставалось в пакете, и отпрыгнула на несколько шагов назад. Один громадный комок перьев набросился на собачье печенье, из шей всех оттенков от белого до черного-серого раздавалось жадное урчание.

– Надеюсь, это будет полезно для ваших желудков, – пролепетала Мона и, вопреки всем инстинктам, присела рядом с возбужденной стаей голубей.

Птицы теперь ворковали словно с наслаждением. Эта беззаботность оказалась заразительной, и Мона догадалась, что именно поэтому стольким людям нравилось кормить голубей. Наверное, ей тоже стоило как-нибудь снова прогуляться по парку и взять с собой пакетик семечек. Скоро ведь у нее, как у безработной ведьмы, будет на это достаточно времени.

В ответ на ее печальный вздох толстая серая птица с белой полоской подняла голову и внимательно уставилась на нее, поворачиваясь то левым, то правым глазом.

– Ай, да все в порядке, ничего страшного. Просто я немножко нервничаю.

Теперь она еще и с голубями разговаривала, хотя это самая нормальная часть ее жизни. Впрочем, когда птица отделилась от хлопающей крыльями и гуркающей пернатой кучи и положила прямо к ее ногам лакомство, Мону все-таки слегка затошнило.

– Эм, с-спасибо… Это так мило с твоей стороны, – она с подрагивающей улыбкой приняла раскрошенное печенье. Хотелось верить, что голубь не ждал, что она его съест. – Оставлю на потом. Ну, ты же знаешь, стресс бьет по желудку?

Сочувствующее воркование.

– Ну, давай, прыгай обратно к остальным. Боюсь, мне тоже пора идти за своим вердиктом.

Вытянув шею, голубь взглянул в сторону суда, и Мона тоже повернула голову. Черные и величественные, стены здания возвышались на фоне ночного неба, а она, сидя на корточках на земле, вдруг почувствовала себя ужасно ничтожной и бессильной. По мнению Моны, ведомство явно вычеркнуло демона из всех свидетельских показаний под давлением Церкви. Таким образом, вся ответственность ложилась на Мону, и без Бориса, Бена и своего адвоката она чувствовала себя неспособной справиться с этой катастрофой.

– Не знаю, что мне делать… Боюсь, мне уже давно вынесли приговор… Н-но ничего страшного. Главное, что с Мэнди все хорошо, за это и буду держаться. Я правильно поступила, когда спасла ее, а без моего демона это было бы невозможно, и неважно, собирается ведомство это признавать или нет.

Мона правда пыталась и не хотела больше прятать голову в песок, но… только она подружилась с собственной магией, как они решили отнять у нее эту силу. Мону словно парализовало. Почему ее всегда накрывал этот сковывающий страх, когда она попадала в неприятности? Так никогда не разобраться в своих проблемах и научиться решать их. А ведь ей было так приятно помочь Мэнди. Это казалось правильным… зато теперь она вынуждена отвечать на странные обвинения, как будто это Мона злодейка, а не Носдорф. Разве она не ведьма? Разве она не должна была спасти Мэнди? Все эти противоречия образовали почти ощутимую блокаду. Мона хотела просто покончить с этим, неважно, с каким результатом… но какой-то частью себя она желала демонической развязки, если они вынесут ей обвинительный приговор. Очищенной и проклятой, ей был гарантирован бесплатный билет в ад, а в данный момент это звучало весьма заманчиво.

По крайней мере, так она бы избавилась от ведомства. Если она перестанет быть ведьмой, больше не будет никакой принудительной службы. Панический выход, но в панике приветствовались все полезные мысли. Однако она ничего не решала, суд определит ее будущее – ее жизнь.

Мона медленно повернулась обратно к голубю, который переступал с одной лапы на другую.

– Знаешь, потом меня точно будет мутить, возьми лучше ты его. С тобой ему будет лучше, – сказала она, положила собачье печенье перед пернатым и воспользовалась возможностью погладить мягкие перышки. Мона еще никогда так не сближалась с голубем, и это почему-то оказало на нее странно успокаивающий эффект.

На свете столько больших и маленьких чудес, и Моне не нужно колдовство, чтобы их пережить. Вряд ли на скорую руку ей удастся придумать мысль получше, за которую можно будет цепляться. Так или иначе, а теперь сердце у нее билось и вполовину не так взволнованно.

– Надеюсь, что они там не складывают для меня костер. – Она глухо рассмеялась, встала и расправила плечи. – Закрой глаза и вперед, Мона.

Современные суды над ведьмами отличались отсутствием факелов и деревянных крестов. Решения выносились строго самими ведьмами и колдунами – уступка после жуткого прошлого с несправедливыми, нелогичными судебными процессами. И тем не менее Мона испытывала сверхъестественный страх перед кострами, злыми кулаками и вилами – особенно сейчас, когда пламя впервые могло причинить ей вред, что она с болью выяснила вчера, когда зажигала свечи. Но систему правосудия реформировали, буквально германизировали, и это впервые в жизни пойдет ей на пользу.

Не только здание суда внешне напоминало немагический суд простых смертных, само расследование и связанное с ним обвинение протекали точно так же – разве что затягивать процесс было нельзя. Из-за своих проступков Мона добровольно отказывалась от собственных сил и могла вернуть их лишь в течение нескольких недель, пока не потеряет свои ведьминские способности в этой жизни. А это значит, что с вынесением вердикта следовало поторопиться.

Разумеется, ведомство работало так тщательно и быстро только потому, что однажды такой случай уже произошел. После удовлетворенного иска в семидесятых годах, поданного одной невинно лишенной своих сил ведьмой, и нереально высокой суммы в качестве возмещения ущерба, которую она выиграла, система магического правосудия старалась рассматривать дела как можно скорее. К сожалению, это приводило к срочным слушаниям и немедленному разбирательству. Времени на надлежащее расследование, обеспечение доказательств и свидетельские показания не хватало.

Мона считала весь ход своего уголовного процесса несправедливым. Колдовские способности отнимали только в случаях очень серьезных преступлений, например, при подозрении в убийстве. А она всего лишь устроила беспорядок на ярмарке.

– Итого мы имеем двадцать три неправомерно оторванные конечности, которые теперь не представляется возможным соотнести ни с кем из нежити. Прискорбно, весьма. Разрушение исторического силомера также стало огромной утратой для истории. Ко всему прочему, этот ценный предмет рухнул прямо на ценный, незаменимый ларек «Вылови уточку», принадлежавший семье Лехцер более двадцати лет. Массовая паника окончилась в общей сложности тремя легкими переломами, семью ссадинами и пятью ушибами. К нам поступили официальные жалобы на огромного одичавшего оборотня…

Чем больше перечислял призрачный прокурор, тем сильнее Мона съеживалась на своем стуле. Его напряженные брови грозно дрожали и надвинулись так низко, что было почти не видно глаз. Густые усы и острые закрученные волоски на подбородке устрашающе раскачивались, как будто в комнате дул легкий ветерок. Одинокий призрак парил над своим столом, кроме него в зале присутствовали охранники и высокая худощавая ведьма-судья, которая, далеко перегнувшись через свою кафедру, смотрела на прокурора сквозь очки-полумесяцы. Ее кожа казалась такой бледной, что она с легкостью могла составить конкуренцию привидению.

– К тому же семь летающих коров привлекли внимание и… – тем временем затянул прокурор.

– Эрнест! Сейчас речь о госпоже Хасс, а дело с вампирским скотом мы разбирали месяц назад, – раздраженно бросила судья. За последние десять минут она неоднократно повторяла этот комментарий, поскольку у призраков, увы, не было активной памяти, и он раз за разом возвращался к делу, которым занимался перед смертью.

– Госпожа Хасс? Ах да, верно. Значит, силомер…

– Эрнест, это мы уже проходили. Ты остановился на стеклянном глазе, который потерял владелец лотка… разве это вообще имеет значение? Уже поздно. Свидетели уже явились? – Судья еще сильнее вытянула шею, и Мона подумала, что видит в действии заклинание растяжения или, может быть, метиску жирафа и кентавра.

– Нет, судья Самалек, пока подошла только госпожа Сабина Сабинсен, она ждет снаружи, – проинформировал ее мужчина, который, судя по всему, вел протокол заседания, его Мона заметила только сейчас. Выражение лица судьи заметно просветлело.

– Пригласите!

Мона тихо застонала. Из всех людей вызвали ее новую ответственную делопроизводительницу. Хоть Мона и набрала в ее глазах пару очков, когда забрала вампира Влада, однако впечатление, оставшееся после вызова демона в кабинет госпожи Сабинсен, исправить, конечно, не так-то просто. Она нервно оглянулась через плечо на тонкую деревянную дверь. Один из колдунов, следящих за порядком, тут же выпрямил спину, и Мона быстро отвернулась обратно. Где же застряли Борис и Бен?

Так как их свидетельские показания прилагались, из-за них назначенное на сегодня слушание ни в коем случае не перенесут. Хотела Мона того или нет, все закончится в течение часа, потому что так неприятно медленно разговаривающий дух-прокурор сохранял призрачную активность лишь до часу ночи. Так что ведьму больше не беспокоило отсутствие ее гуру защиты, на его речь все равно не хватило бы времени. Насколько вообще может не везти человеку? Глубоко изнутри наружу рвался всхлип, но Мона сохраняла твердость духа и сверлила взглядом деревянный стол перед собой.

Все в этом помещении напоминало бабушкину швейную комнату, включая вязаные крючком салфетки и декоративную вышивку на шторах, тут пахло средством для полировки дерева, а грозное тиканье старых напольных часов возвещало о приближавшемся приговоре. Мона была виновна – по всем пунктам, и только причина могла спасти ее от полного лишения сил. Каждой клеточкой тела она мечтала призвать сюда Бальтазара, и будь они еще связаны, он бы, наверное, сейчас уже сидел у нее на коленях.

– Госпожа Хасс…

Мона резко вздрогнула и подняла голову. Судья повернулась к ней и чуть выше сдвинула очки-полумесяцы на тонком носу, чтобы заглянуть в один из своих листков.

– Что касается поднятых вопросов, за исключением эпизода со скотом, за это прошу прощения, вы по-прежнему признаете свою ответственность за все упомянутые происшествия, как и заявили на допросе?

Быстрый процесс. Раньше Мона видела только постановочные судебные программы, которые шли с утра по телевизору, и теперь лихорадочно соображала, на каком этапе они сейчас находились.

– Эм… ну, до момента с искусственным глазом… нет, ну да, вроде бы, – заикаясь, затараторила она.

– Ха! Виновна! С ними всегда так, с этими кровососами, – заорал дух Эрнеста.

– У нас ведьма, – заметила судья Самалек, заставив прокурора глубоко задуматься.

– Точно?

– Да, да.

Мона еще никогда не видела, чтобы кто-то так далеко закатил глаза. На секунду глазные яблоки судьи стали полностью белыми, и при виде этого зрелища даже призрак сглотнул и притих.

– Итак, на чем мы остановились? Госпожа Хасс, вы признаете свою вину по всем этим обвинениям?

– Н-но я же должна была спасти Мэнди! – вырвалось у Моны. Она крепко вцепилась в сиденье своего стула и чувствовала, как у нее медленно ломались ногти.

– Обстоятельства дела нам известны. В том, что вам необходимо было принять меры, нет никаких сомнений, однако экстренные службы вы тогда уже оповестили. И тем не менее после этого вы действовали самостоятельно, а как вам известно, применение магии требуется оправдывать более весомыми последствиями. Данные действия здесь и оцениваются.

– Но она же еще маленькая… я была обязана…

– Разумеется, госпожа Хасс, разумеется. Вот только был причинен ущерб, и приговор решит, за чей счет он будет возмещен, а это, в свою очередь, решит, стоит ли вам ожидать наказания. Полиции тоже не все дозволено, а вы всего лишь ведьма-надзирательница, а не специалист по масштабным магическим операциям. Обвинения выдвинуты, как говорилось ранее, поскольку некоторые из ваших методов спасения Мэнди Занддорн вышли за рамки ваших полномочий. В связи с нехваткой времени мы стараемся увидеть полную картину, поэтому я прошу вас подтвердить мне упомянутые пункты. После этого вам будет дана возможность высказаться в свое оправдание, а я, заслушав показания свидетелей, вынесу приговор.

– М-мой адвокат, он… – тихо начала Мона и скосила глаза вбок. Стул был пуст, несмотря на то, что долгожданный драматический момент, как в кино, когда харизматичный и прекрасно подготовленный адвокат в последнюю минуту врывается в зал, настал уже давным-давно. Так что, когда вдруг скрипнула дверь, Мона подпрыгнула.

Сквозь узкую щель просунулась вытянутая голова, на первый взгляд состоящая из одной только старомодной шляпы, и осмотрелась по сторонам. После того как в поле зрения показался длинный острый нос, Мона узнала сотрудницу ведомства, которая занималась ее делами. Госпожа Сабинсен, запинаясь, выдавила «Извините», протиснулась в зал и быстро плюхнулась на свободный стул. Судья откашлялась.

– Что ж, с адвокатом или без, прошу вас ответить четко и ясно.

– В-все перечисленные последствия были вызваны моими действиями.

– Очень хорошо. Спасибо! А теперь я прошу вас изложить мне с вашей точки зрения, как принимались решения в контексте спасения Мэнди Занддорн. Особенно в эпизоде с оборотнем на ярмарке. Затем мы допросим присутствующих свидетелей.

Нервно сглотнув, Мона схватила стоящий перед ней стакан воды и из-за вдруг затрясшихся рук пролила пару капель на свои документы, прежде чем вообще успела сделать хоть глоток. В горле по-прежнему было до боли сухо.

– Эм, – негромко начала она, злясь на себя за эту привычку. Каждое «Эм» служило единственной цели – не заикаться, вот почему этот звук надежно укрепился в ее повседневной речи.

Взгляд судьи, тиканье часов, уходящее время. Со вторым «Эм» у Моны получилось найти правильное начало для собственной защиты. По крайней мере, она на это надеялась.

– Мэнди Занддорн уже давно не могли найти, и я обязана была действовать быстро. Полицию уведомили, однако из-за Хеллоуина тавматургическая служба спасения оказалась перегружена. В-возможно, мне стоило проявить больше настойчивости, но на тот момент я не знала… я исходила из того, что она просто заблудилась, – Мона изо всех сил старалась в своем рассказе не касаться демонической помощи, поэтому фокусировалась больше на решении использовать отслеживающие чары и поддержку оборотня. Два таких безобидных момента, которые наверняка не имели бы ни малейшего значения, если бы не хаос на фестивале. – После этого я столкнулась с Носдорфом и-и сумела отбиться от него с помощью Бориса Гоненцоллерна и Бернхарда Валета. В итоге, баржу взорвала личная магия Носдорфа.

Именно такую историю они придумали, чтобы не упоминать демона, но и не лгать. Что ж, изначально она спокойно сообщила о помощи Бальтазара, однако после того, как в отчетах об этом не оказалось ни слова, Мона слишком боялась исправлять этот факт, тем более без адвоката.

– Потом я отвела Мэнди к ее отцу и… да, это все.

– Это не ваша зона ответственности, и вообще, вампиризация животных…

– Эрнест! – на этот раз гораздо громче рявкнула судья. – Прошу прощения. Время позднее, он теряет материальность и концентрацию. Хорошо, благодарю за объяснения, госпожа Хасс, они согласуются с вашими первыми показаниями. Поскольку наш час подходит к концу, я вызываю для дачи свидетельских показаний госпожу Сабинсен.

Мона почувствовала, что все волоски у нее на теле встают дыбом. А когда сотрудница ведомства направилась к столу возле судьи, сердце Моны ушло не только в пятки, но и грозило провалиться сквозь землю.

Глава 6

Предупреждение

Лампочная черепушка Филлипа опасно раскачивалась, пока он старался не отставать от Бальтазара.

– В общем, не знаю, насколько надежны сведения этого демона, – из области живота акефала раздавалось пыхтение, параллельно он размахивал папкой-планшетом, – но звучало необычно… а так как ты сейчас ищешь… такие случаи… да Сатана ж тебя… Баал, ты не можешь так не бежать?

– Я спешу, – прорычал Бальтазар, еле увернувшись от крошечного бесенка, который в этот момент вышел из кабинета в туннель.

– Эй, слушайте сюда, – возмутился писклявый голос, который тут же перешел в вопль, стоило мелкому бесу заглянуть в пылающие от ярости глаза Бальтазара.

Их путь уходил еще ниже, вглубь адского комплекса, хотя подобное указание направления относительно полой Земли определенно сбивало с толку. Потому что, строго говоря, они вошли в лифт, который двигался наружу, чтобы попасть в комнаты для допросов, и это было примерно то же самое, что лететь на ракете в космос.

Из-за защитных печатей перемещаться в огненных столбах на нижних уровнях было невозможно, а то, что мешало осужденным демонам сбежать, вынуждало Бальтазара и Филлипа воспользоваться, наверное, самым ужасающим лифтом в истории лифтов.

Лишь добравшись до этого адского средства передвижения, Филлип получил шанс перевести дыхание. Запыхавшись, он схватился за ребра.

– Моя диафрагма…

– Чуть больше спорта тебе не повредит, – заявил архидемон, глядя на друга.

Лампа тут же сверкнула ослепительно-белым светом.

– Прошу прощения? Вот только не надо, пожалуйста, вымещать на мне свое плохое настроение. Я знаю, что ты хочешь к жене…

– Ты в курсе, который час? Почему меня не оповестили гораздо раньше? – бушевал Бальтазар.

Он открыл решетчатые двери лифта, шагнул на ржавый пол и сразу ухватился за цепь, которая удерживала парящую платформу над бесконечно глубокой черной пропастью. Кнопок не было, только рукоятка, позволяющая попасть на нужные этажи. В туннеле лифта зазвучали и разнеслись эхом нежные звуки известной фортепьянной мелодии, и, приветствуя их, раздался звонкий голос:

– Приадье – третий подземный уровень – уголовное преследование мелких душонок.

– Не знаю, они торопились. Главным образом, наверное, потому что он такой наглый, – Филлип пожал плечами, отчего его лампочка подпрыгнула.

– А что он нарушил?

– Оргия в школьном лагере.

– Черт.

– Да, нет, не так. С преподавательским составом.

Бальтазар фыркнул:

– С каких пор это стало преступлением? Они же уже взрослые.

– Не предохраняясь.

– Черт.

Раздраженный этим днем, обстоятельствами и самим собой, Бальтазар дернул за рычаг. Филлип на цыпочках дошел до центра платформы, выпятив грудь, чтобы не смотреть вниз.

– Инкуба должны испепелить уже сегодня.

– Что? – рявкнул Бальтазар. – Тогда в следующий раз мы сможем взять у него показания не раньше, чем через месяц! Чертово дерьмо, кто вообще за это отвечает?

– Низший повелитель мух, он у меня уже на карандаше, – ответил Филлип и вдруг покачнулся, когда лифт дернулся вперед, а после этого на мгновение перешел в свободное падение. Его планшет сразу улетел, а он поспешно ухватился за ржавую железную цепь. Их поглотил адский шум, ветер падения, звон цепей и грохот слились в эхо туннеля. – Ради чертовой бабушки, как же я это ненавижу!

– Ты же так хотел пойти со мной, – закатил глаза Бальтазар.

– Сотни лет назад люди изобрели кабины! Кабины! Ящики, в которых безопасно на нескольких тросах…

Дальше акефал не договорил, потому что адский лифт рывком затормозил. Платформу несколько раз с силой качнуло в широком темном туннеле из стороны в сторону, как пружину, из-за чего дрожащий демон вцепился в Бальтазара.

– Друг мой, я ценю твою близость, но… – Больше говорить ничего не потребовалось, и Филлип снова отлепился от него, с наигранной невозмутимостью прочистил горло и плотно стиснул зубы. Однако Бальтазар все равно слышал, как они стучали.

Возможно, перемещение в свободном падении и было неприятным, зато своей цели они достигли рекордно быстро. Звякнув, как колокольчик, лифт замер, хотя от резкого торможения платформу еще раз подбросило, и у взвизгнувшего Филлипа снесло лампочку.

– Нижний ад – сектор обреченных – департамент воодушевления и прострации – нижнее белье унисекс, – произнес записанный голос, после чего они снова услышали мотивчик лифтовой музыки. Дрожащий Филлип подобрал с пола свой осветительный прибор и на нетвердых ногах шагнул в проход.

Теперь даже Бальтазару стало его немного жаль, и он похлопал друга по плечу.

– Куда дальше?

– С-спуск А-4, прямо у-у камер мелких душонок, – с трудом выговорил Филлип. К счастью, они находились недалеко от этого места, и ради друга Бальтазар даже пошел чуть помедленнее.

Лабиринт скальных проходов, который кое-где пересекали потоки лавы, очень напоминал картинку христианского ада. Тем не менее туннели здесь были заметно больше, чем в комплексе Бальтазара, предоставляя предостаточно места для самой разной демонической активности.

Бальтазар и Филлип без особых усилий прошли мимо толстого плотного комка желе с зубами и глазами, который, радостно насвистывая, оставлял за собой в коридоре кислотный след. Его веселая песенка напоминала о конце рабочего дня.

В это место попадали все мелкие духи, совершившие ошибку, от людей до демонов. Прежде чем исчезнет эмоциональный дисбаланс и душа сможет очиститься, ей необходимо кое от чего избавиться: от плохой энергии Ци.

Вина, – осознанная или неосознанная – выйдя из равновесия, каждая душа носила ее с собой и должна была сперва избавиться от нее, прежде чем сумеет исцелиться. Вина превращала ангела в демона, а бога – в архидемона. Пока Бальтазар сам считал себя князем ада, в его роли точно ничего не могло измениться.

Не все бывшие божества влачили существование между магматическими озерами и угольными горами. Лишенные власти творить чудеса, они теряли то, чем восхищались в них люди. Они становились более сильными магами, не более того. Многие божества покинули эту Вселенную, большинство же нашли себе новые роли, а с тех пор как в мире набрали силу религии вроде христианства, на передний план все больше выходил термин «демон».

Бальтазар принял это звание почти с благодарностью. Так называемому Господу на Небесах следовало отдать должное: раньше ад был местом страданий, однако благодаря реформе души действительно стали активно очищать и исцелять. Потому-то Бальтазар и занял эту должность, не подозревая, какую репутацию она ему создаст. Разумеется, созданные из смертных грехов демоны были крайне опасны, но ведь именно за этим он и следил. На протяжении нескольких тысяч лет он своей службой охранял и защищал рай и ад – и делал это добровольно, потому что здесь, как в ловушке, Бальтазара удерживало именно чувство вины и страх без должностных ограничений вновь злоупотребить своей силой. Однако благодаря Моне он поставил эту роль под сомнение, и в то же время ради их договора ему хотелось и дальше оставаться архидемоном. Возможно, ему удастся получить и то, и другое.

Тем труднее ему было не иметь сейчас возможности поддержать Мону. Скоро она будет сидеть на слушании, а ему нельзя там показываться. При этом ему хотелось отвезти ее туда, забрать оттуда, сжечь здание, если они тронут хоть волосок на ее голове. При всей его любви это чувство было еще и опасным – ради нее он переступил бы черту, и, возможно, даже хорошо, что, будучи демоном, он не мог этого сделать.

Испытывая соответствующее ощущение бессилия, он остановился перед инкубом, когда они все-таки добрались до конца спуска. Это тоже следовало понимать буквально. Камера представляла собой не что иное, как дыру, которая под наклоном уходила в землю, словно адская горка, на другом конце которой поджидала лава. Пока еще над ямой с огнем и тлеющими углями тянулась решетка, но скоро это изменится.

– Ты хотел со мной поговорить? – прошипел Бальтазар, и его глаза вспыхнули.

Перед ним сидел красный полуголый демон с крыльями, как у летучей мыши, и длинным хвостом, хлеставшим вверх и вниз. Щелкнув шеей, демон обнажил острые зубы, которые срочно нуждались в брекетах или как минимум в зубной щетке.

– Ты хоть разговаривать умеешь? – спросил Бальтазар, однако демон неподвижно смотрел на него черными глазами из-под нахмуренных бровей.

Его растрепанные кудри стояли дыбом и смутно напомнили Бальтазару об одном японском мультсериале, где персонажи так же мрачно и бессмысленно смотрели друг на друга. Он вытерпел три серии этого фарса, пока Мона наконец не уснула от болей во время месячных.

– О’кей, тогда я ухожу обратно, – буркнул он и уже собирался развернуться и уйти, как вдруг инкуб громко прохрипел:

– Нет!

– А?

– П-подождите! Я-я сейчас! – Теперь демон слегка прищурился, будто напряженно задумался, и забубнил что-то себе под нос, после чего вытянул вверх указательный палец. – А! Да! Сейчас! – Долгий кашель. – Ого! Великий князь ада собственной персоной, вот, значит, насколько мы стали для вас ценны? Это честь для меня, э, для нас! – восторженно промурлыкал звонкий голос. Прозвучало это как заученная фраза.

– Кто такие мы? – Бальтазар наклонился вперед, чтобы лучше видеть.

– Как же вам хочется это узнать, не так ли? Ха-ха! Вы, боги, лишились своей силы, а скоро потеряете и лесть над раем и адом.

– Ты, видимо, имеешь в виду власть, – перебил его Бальтазар.

– О… Прошу прощения! Потеряете даже вла-ла-ласть над раем и адом. Последние чудеса станут нашими, – заговорщицки закончил свой монолог инкуб, сверкнув зубами.

Филлип фыркнул, и лампочка громко скрипнула, прокрутившись в воротнике-стойке.

– О-о-ой, класс, заговор… вы хоть в курсе, сколько тут таких сидит внизу?

Однако Бальтазар поднял руку и велел ему замолчать.

– Да, но их мне обычно не приходится выслушивать, верно? Это адресовано мне, не так ли? – спросил он, рыкнув на демона, и по его кривой ухмылке понял, что за этой угрозой скрывалось больше, чем ему хотелось бы. Послание – возможно, переданное плохим актером, но все же переданное успешно. Носдорф тоже говорил о чудесах, а история Сонотепа действительно связана с совершенно особым чудом, которое Бальтазар подарил сам.

– Тебе есть что еще мне поведать, или все-таки ты просто одна из этих мелких душонок? – с вызовом бросил он инкубу и с удовлетворением отметил, как на лице противника вспыхнула тень гнева.

– Одно чудо вы, может, и спасли, но оно не единственное! Займитесь своими делами, иначе мы снова будем охотиться за ваши чудом. – Затем полуобнаженная фигура смолкла, и по маленькой темнице разнеслось облегченное хихиканье, обрадованное, скорее всего, не столько собственными словами, сколько тем, что получилось относительно без ошибок воспроизвести свой текст.

– Ты хоть осознаешь значение своих слов? – спросил Бальтазар, наблюдая, как от задумчивости на темно-красном лбу образуется складка.

Без дальнейших вопросов Бальтазар развернулся, сгреб Филлипа за руку и потащил его за собой, пока они не отошли на некоторое расстояние.

– Ч-что? – в недоумении выпалил тот.

– Пустая трата времени!

– Н-но разве ты не хочешь еще его допросить? Он ведь только что тебе угрожал!

– Разве? – У Бальтазара в голове путались мысли. Они будут снова охотиться за его чудом. Значит, Носдорфы знали, что золотой шар Сонотепа – это артефакт, благословленный Баалом. По крайней мере, Бальтазар предполагал, что оставшиеся братья Носдорфы тоже в это вовлечены. Могло ли чудо сохраниться настолько, чтобы оно того стоило? Возможно, что-то и осталось… иногда хватало лишь крошечной искры божественности. Неужели Носдорфы думали, будто он лично его защищал, только из-за того, что его случайно призвали на спасение артефакта? Вот, почему Носдорф, гниющий теперь в аду, так гонялся за договором, чтобы пройти мимо него к этому хренову шару силы.

Бальтазар просто обязан уничтожить реликвию, потому что только так его и его ведьму, в конце концов, оставят в покое. На такое вампиры, вероятно, не рассчитывали, так как многие прежде божественные существа прельстились бы таким свободным чудом – уничтожать подобную магию сродни преступлению. Но у Бальтазара было все, что ему нужно.

– Мне надо в музей, – тихо пробормотал он.

Из живота Филлипа послышался шокированный хрип.

– Что-что-что? А ну-ка подожди!

Однако Бальтазар уже бросился прочь с такой скоростью, что другу было сложно за ним угнаться.

Он не был уверен, как понимать угрозу инкуба, но расследование остановить все равно не мог. А свое собственное… ну, его совсем не обязательно фиксировать. Черта с два он спасует перед Носдорфами, к тому же на нем лежало больше ответственности, чем только за свою ведьму. Золотой шар когда-то принадлежал ему, он сам вложил в него чудо для египетского принца и должен был сразу уничтожить, как только узнал о нем от Моны. Но он, как примерный архидемон, подал прошение, чтобы ему передали реликвию. Да скорее его кабинет замерзнет, чем ведомство быстро поставит свое «Разрешено» на запрос от дьявола.

Итак, ему тоже придется проникнуть в музей. Повезло, что в данный момент его охраняет только один сторож.

Час спустя Бальтазар стоял с поднятыми руками и задетым эго прямо перед выставочным залом Сонотепа, слепо щурясь на желто-зелено-фиолетовое излучение тавматургического фонарика. В шею ему было направлено древнее копье, что беспокоило его гораздо меньше, чем существо, которое поймало его с поличным.

– Бербель, я полагаю? – проворчал он и приподнял голову, когда кончик копья поднялся выше.

Скелетиха запомнилась ему дружелюбной и очаровательной, вот только к своей работе в качестве ночного сторожа она, очевидно, относилась весьма серьезно. К тому же такие проклятые существа чувствительно реагировали на адскую энергию, и небольшие маскировочные чары Бальтазара были раскрыты сразу после его появления. А ведь он даже сам себя призвал, чтобы не пользоваться огненным столбом… Вздохнув, демон потянулся к воротничку рубашки, ослабил галстук и прочистил горло. Весь ритуал коту под хвост.

– Не могли бы мы переговорить по-дружески?.. – попробовал он, и яркий луч фонарика вместе с копьем действительно опустились.

Бербель изящно отбросила за спину длинные голубые волосы парика. Позвонки затряслись, и она задумчиво выдвинула вперед нижнюю челюсть. Как и Мона, скелетиха носила форменную куртку ночной охраны поверх коротенького платья, которое в ее случае целиком состояло из розового тюля.

– Дело касается магической безопасности, адской, всемирной, но прежде всего – безопасности Моны.

Эти слова возымели эффект, копье тут же с грохотом упало на пол, а две тонкие костяные руки взметнулись вверх. Последовавшие за этим движения, поразительно плавные для скелета, заставили Бальтазара поначалу растерянно следить взглядом за ее костями, прежде чем он сообразил, что она, судя по всему, пыталась с ним общаться.

– Шарада, верно, это что-то значит, – он раздраженно потер виски. У него действительно не было на это времени. Он поднял руку для заклинания и несколько раз щелкнул пальцами, пока магия не сгустилась у него в ладони в фиолетовый шар. Демонам очень мало разрешалось колдовать в человеческом мире, но обработка проклятий входила в круг полномочий Бальтазара.

Бербель между тем замерла, вопросительно и опасно сильно наклонив череп, так что, казалось, он вот-вот свалится с шейных позвонков.

Наконец в руке у Бальтазара собралось достаточно магической энергии.

– Не могла бы ты подойти поближе? – попросил он скелетиху, однако та приподняла большими пальцами нижние веки своих кукольных глаз, смерив его подозрительным взглядом. – Не думаешь же ты, что я причиню вред подруге своей жены?

Зубной скрежет. Звук трущихся друг о друга костей наполнил темный коридор, аварийное освещение в котором грозило отказать от такого количества сверхъестественной магии. В итоге Бербель все же сделала широкий шаг в его сторону. Так Бальтазар одним лишь щелчком пальцев смог послать энергетический шар из своей руки прямо ей в грудь. Скелет, или, скорее, то, что находилось у него внутри, тут же охватил свет, пока волшебство распространялось, на мгновение приняв очертания стройного тела, после чего свечение сосредоточилось в черепе.

– 这里发生什么了?[6] – прошептал низкий теплый голос, и Бербель захлопнула себе рот рукой. Послышалось громкое бренчание.

– Так-то лучше. Послушай, мне необходима информация, а для этого мне нужно на выставку. И еще мне бы помогло все, что тебе известно о Сонотепе и его проклятии.

– 这件事你为什么不去问你的妻子?[7] – сказала она с вопросительной интонацией.

– А, извини, я немного подзабыл китайский, но ясно, что после стольких веков без какой-либо языковой практики теперь тебе понадобится немного немецкого, эм-м…

– 你作为神难道不应该会说这世上的所有语言吗?[8]

По крайней мере, это Бальтазар приблизительно понял.

– М-да, верно, как князь ада я мог бы говорить на всех языках, все знать, все уметь, ну и в чем тогда удовольствие? Я установил себе довольно много правил, как раз чтобы приобрести человеческий опыт и…

Бербель перебила его, вскинула руку и одарила демона жутко асимметричным закатыванием глаз.

– 我们没办法继续这样交流, 能不能破个例?[9]

– О да, исключения. Точно, ты права, в данный момент действительно будет лучше, если я начну полностью тебя понимать, – признал он и услышал, как она посмеивается.

– Тогда мне бы сначала очень хотелось узнать, почему я вообще могу говорить? – снова спросила Бербель, и на этот раз Бальтазар правда понял каждое слово, потому что так захотел. Странное чувство. Если наградить себя какой-либо способностью, это автоматически вызывало пустоту, отсутствие накопленного опыта разрывало личность. – С тобой все в порядке, дорогой мой? – обеспокоенно переспросила Бербель.

– Да, – соврал он и вздохнул. – Я… немного зарядил твое проклятие… не слишком сильно, не волнуйся. Назовем это просто ускорением. Через некоторое время ты все равно начнешь обретать больше материи, так что мое небольшое вмешательство будет почти незаметно.

В восторге сложив руки, Бербель запрыгала в туфлях на высоких каблуках.

– Больше материи? Ты себе даже не представляешь, сколько косметики у меня в шкафу только и ждет, когда я ее опробую.

Мягкий смех низкого голоса оказался заразителен, и Бальтазар поймал себя на том, что улыбается. Судя по всему, Бербель ответила на этот жест, поскольку продолжила мурлыкающим тоном:

– Ну, господин архидемон, чем я могу тебе помочь? Ты сказал, что пришел из-за Моны. Или все-таки ты пробрался сюда, чтобы пофлиртовать со старой скелетихой? – последовало странно медленное подмигивание.

– Увы, нет. Меня интересует реликвия.

Он торопливо прошел мимо Бербель в аутентично декорированный коридор выставки. Они и правда приложили огромные усилия, чтобы воспроизвести здесь настоящую гробницу, и, если бы все эти иероглифы не выглядели так ужасно неправильно – как детские рисунки мама-папа-ребенок-солнце-облако-чудище-сломался-цветной-карандаш, – Бальтазар почувствовал бы себя почти как дома.

– Вот это! – Демон указал на шар в витрине и смотрел, как скелетиха на мысочках обошла стеклянный ящик.

– По-моему, чересчур претенциозный, а если так считаю даже я…

– Можешь его открыть?

Пару секунд она неподвижно смотрела на него, словно взвешивала, думала, однако затем тонкая костяная рука потянулась к форменной куртке ночной охраны и вытащила связку ключей. У нее с трудом получилось удержать малюсенький ключик между костями, но стоило ей воткнуть его в замочную скважину, как эта штуковина опять выпала из пальцев. У нее были веские причины крепить бантики, украшения и даже одежду на горячий клей – контролировать костяшки пальцев Бербель было сложнее, чем сломанные палочки для еды.

– Можно? – предложил Бальтазар, и ему в руки сразу сунули связку ключей. Раздался отвратительный скрежет, витрина открылась, Бербель протянула руку мимо него, нажала на потайную кнопку, и сигнализация, а вместе с ней и соответствующие опечатывающие чары с гудением отключились.

– Ну давай! – сказала ему она, и Бальтазар немедленно схватил хренов артефакт.

– Вот черт, – выругался он, чем снова вызвал смех у Бербель.

– Мило, она тоже всегда так говорит.

– Кто?

– Твоя жена.

– Возможно.

– И? – протянул мягкий голос Бербель.

Золотой шар оказался холодным на ощупь, на этот раз речь шла о магическом холоде. Вообще-то, сейчас он уже должен был бы на него отреагировать.

– Пустой, он абсолютно пустой, – Бальтазар не смог сдержать тихий стон и нервно потер лоб.

– А что должно было находиться внутри?

– Созданное мной четыре тысячи лет назад божественное чудо.

– Ну, с тех пор прошла целая вечность! Наверное, разрядился, – ответила Бербель, пожав костями плеч, однако он покачал головой.

– Разумеется, шар разрядился, но такие мощные чудеса никогда не исчезают полностью. Это происходит, только если они исполняют свою цель.

– М-м. Буду знать. Значит, вот что хотел украсть Носдорф, понятно. Теперь все обретает смысл. Но чудо? Что в нем такого особенного? Разве они не случаются время от времени?

– Конечно, но чудесами природы никто не управляет, они просто происходят. А те, что созданы, должны иметь радиус воздействия всего в несколько метров, иначе могут нанести слишком большой вред.

Стук ребер Бербель прозвучал очень рассеянно, вероятно, из-за нахмуренного лба. Вместе с голосом развилась и небольшая способность менять выражение черепа, так что он слегка скривился.

– Мы сейчас имеем в виду не повседневные чудеса вроде говорящих кошек или поющих и звенящих деревьев. Речь о божественных чудесах. Они настолько велики, что могут изменить Вселенную… и поэтому на данный момент запрещены, так как никто больше не умеет заглядывать в будущее. Чертовы мойры, они просто украли Хроники Акаши[10] и заперлись с ними. Если не знаешь судьбу, масштабные чудеса слишком опасны. Последним, кажется, стал Иисус, а он поддерживает религию, которая черпает силу исключительно из веры. Вот видишь, что может произойти. Так что, если Носдорф ищет исчезнувшее чудо… да, он способен стать угрозой не только для рая и ада.

– А что умеет это чудо?

– Зависит от обстоятельств. Изначально оно могло даровать безграничную земную силу, а разряженное, наверное, сумеет повлиять лишь на какие-нибудь мелочи. Богатство, красота, вся эта банальщина.

– Но ты говоришь, что шар пуст?

– Меня тревожит, почему он пуст. Только сам Сонотеп или сосуд, достаточно мощный для божества, мог поглотить остаточное чудо. А Носдорф утверждал, что Мона украла его чудо… – Бальтазар сглотнул. Подтвердились его худшие опасения. Он никогда так буквально не интерпретировал слова вампира, какая большая ошибка. Впервые за сотни лет Бальтазар ощутил панику. – Мона прикоснулась к шару, так? Она… она мне об этом рассказывала…

– По-твоему, она впитала чудо?

– Скорее сразу запустила. Младшая ведьма, которой с первой попытки при помощи действительно отвратного заклинания удается призвать бога?

– О нет, как очаровательно, так ты и есть ее чудо? – пискнула Бербель и быстро затрясла головой, чтобы похлопать ресницами.

Хмыкнув, Бальтазар уже собирался произнести «Бред», как вдруг у него в голове оформилась одна мысль.

Чудо Моны. Неужели это он?

Как бы банально это ни звучало, время от времени он сам думал о своей жене как о маленьком чуде или, по крайней мере, как о возмутительной удаче. У него никогда не было шанса так влюбиться. Что касается чувств, люди лишь в последние пару десятилетий обнаружили свои восприимчивые стороны, научились открываться, слушать друг друга, строить здоровые отношения. Ничто в своем первом браке он не мог сравнить с тем, что испытывал к Моне. Все это действительно казалось ему чудом. Более того, ему была дарована жизнь, а он не жил уже несколько веков. Но мысль о том, что на самом деле это он больше являлся чудом своей ведьмы, хотя она, вероятно, списывала его на свое невезение… Бальтазар не знал, как к этому относиться.

– Алло? Земля вызывает архидемона.

– Черт…

– Я, конечно, могу ошибаться, но Носдорф, во всяком случае, считает, что чудо находится у Моны, не так ли? Его слова не оставляют сомнений, Борис их, конечно, приукрасил, но…

– Да, он слишком рисковал с ограблением. Без конца расходовал дорогую темную энергию. Он был уверен, что шар наделен силой, и был так же уверен, что Мона ее у него украла.

– А чудо можно измерить?

– Устройства, которые могут это сделать, запрещены.

– Красть тоже запрещено, – парировала Бербель, мелодично насвистывая, и Бальтазар застонал, когда понял.

– Проклятие… конечно, почему я сам об этом не подумал? Тот, кто ищет чудо, первым делом организует приличный детектор.

– Ну, теперь ты хотя бы знаешь, над чем они, по всей видимости, работают. Мы все были бы рады успехам, разве нет? М-м, но… у нее же все в порядке, да?

– У кого? – в недоумении переспросил Бальтазар, который уже достал смартфон, чтобы сделать пометку для своего друга Петера. Инспектор Плюмбомбо специализировался на торговле реликвиями на черном рынке, а функционирующий детектор как раз входил в его юрисдикцию.

– У Моны, естественно.

– О да. Конечно.

– Прозвучало не очень-то уверенно. – Бербель вытянула шейные позвонки, и, если бы у нее были брови, они бы сейчас наверняка поднялись довольно высоко. А так только ее глаза превратились в большие овалы. Бальтазар почувствовал себя застигнутым врасплох. Не могла же она знать, с чем он сейчас столкнулся. Или могла? Бербель – одна из лучших подруг Моны. Возможно, ведьму терзали такие же тревоги, как его, и она рассказывала об их внутрисемейных трудностях в общении.

– Она держится храбро, как всегда, – скрипнул зубами он.

– Мхм?

– Ну… Просто иногда я спрашиваю себя, насколько она со мной честна. Теперь, когда Мона больше не призывает меня автоматически при каждом потрясении, она кажется мне странно беззаботной. Просто улыбается и пожимает плечами. Странно с ней разговаривать. Я, конечно, не ожидаю, что она мне доверится и… в любом случае с ней рядом Борис и Бен. Похоже, у нее все в порядке.

– Ах, юная любовь, такая хаотичная. – Шея скелетихи затряслась, немертвая улыбка черепа выглядела зловеще реальной.

– Хаотичная… да, можно и так сказать.

– Полагаю, обычно Мона не принимает чужую помощь и старается самостоятельно разобраться с неудачами, которые преследуют ее по жизни? По крайней мере, в случае с Борисом и Беном ей тоже пришлось бороться с собой, чтобы попросить их о помощи. М-да, а вы с ней… сейчас она пытается быть сильной. Если поначалу она расслаблялась рядом с тобой, то, вероятно, больше не может? Кроме того, она не любит быть обузой для других.

– Обузой? Мона не обуза! – воскликнул он.

В ответ на вращение глаз Бербель и прищелкивание призрачным языком Бальтазар сглотнул. Второго прозрачного намека не потребовалось, в этот момент он понял. Конечно, Бальтазар дал понять своей ведьме, что она может просить его о помощи, но только потому, что хотел быть готовым к призыву – а не потому, что хотел быть рядом с ней. Он постоянно жаловался на ее проблемки, даже как-то довел ее до слез. Вот откуда та фраза вскоре после того, как она потеряла свои силы: «Но ведь так ты от меня избавишься».

– Какой же я дурак, – вздохнув, пробормотал он.

Провести с ней вечер в постели, смотреть бессмысленный фильм, поддерживать ее в неприятной ситуации – ему понравилось. Без призывов, без договора, просто заботиться о ней, потому что она важна для него. Возможно, Мона и попросила его помочь, только потому что была вынуждена, но разве он не доказал, что относится к ней серьезно и что для этого ему не нужен никакой договор? Если ей так тяжело принимать чужую помощь, то почему тогда она, не моргнув и глазом, полагалась на Бориса? Ему позволялось сколько угодно о ней заботиться. У Бальтазара образовался ком в горле. Этот белобрысый дамский угодник вежлив, обходителен и отзывчив, с ним Мона точно не чувствовала себя обузой. Он стал для нее другом, а у Бальтазара до сих пор не было такой возможности.

Бербель странно клацнула костями, видимо, подразумевая покашливание.

– Не хочу мешать тебе отчаянно сверлить глазами стену, но мне интересно… Ну, могу я спросить, что стало с Носдорфом?

– Он бросил в меня заклинание взрыва, которое я отразил, и тогда взорвалась его лодка. Теперь он на какое-то время завис в адской чистке. Так что да, мы от него избавились. Но в этой неразберихе замешаны и его братья.

– Что ты имеешь в виду? Что они теперь ищут?

Бальтазар задумчиво покрутил в руках шар:

– Есть столько сказок и легенд о чудесах, я сам не знаю, с чего начать… но… прости, не могла бы ты его немного подержать?

– О, как мило, я в нем отражаюсь! – заметила Бербель, после того как взяла золотой шар Сонотепа. Игриво покрутила на нем бледными костяшками, и в комнате раздался громкий звон.

Бальтазар достал мобильный и выбрал на быстром наборе клавишу жены. И снова длинные гудки накалили его нервы до предела. Он уже видел, как Мона отчаянно роется в своей крохотной сумочке в поисках телефона или ищет его среди тысячи подушек на кровати, однако в данный момент эта забавная мысль его не успокаивала.

– Так ты долго можешь пытаться.

– Что? Почему?

– Посмотри, который час?

Сбитый с толку, Бальтазар убрал телефон от уха.

– Чертово хреново дерьмо! Слушание уже началось? Она ведь должна была позвонить мне перед этим, чтобы я, по крайней мере, ее подвез.

– Это сделал Борис, ему ведь тоже туда нужно.

Бальтазар глубоко вздохнул:

– Ну конечно.

Глава 7

От имени нежити

В Сабине Сабинсен было что-то лишенное отпечатка времени. У Моны впервые появилась возможность рассмотреть ее поближе, потому что, будучи подсудимой, она чувствовала себя обязанной с высоко поднятой головой смотреть в глаза своей судьбе – а ее в данном случае представляла сотрудница ведомства. Поэтому она отметила естественный макияж госпожи Сабинсен и, к зависти Моны, безупречный от подводки до помады. Ни одна рука не способна нарисовать одинаковые линии. Возможно, для этого она применяла магию или даже заклятия? Точно Мона сказать не могла. В этой любительнице голубей могло скрываться что угодно – демон, ведьма, фея.

Осознав, что предается этим мыслям только для того, чтобы сбежать от реальности, Мона взяла свой стакан с водой. Бурлящие газовые пузырьки обожгли горло и вернули ее в настоящее.

– Верно, но я доверила госпоже Хасс дело Владимира Штрауса, так как ее обращение с господином фон Гольценшноллерном показало, что она прекрасно понимает вампиров, – тем временем произнесла фанатка голубей, видимо, отвечая на какой-то вопрос.

– С кем? – растерянно моргнув, переспросила судья Самалек. У них с делопроизводительницей ведомства имелась одна общая черта – длинная шея, – и когда судья вытянулась вперед, госпожа Сабинсен сделала то же самое, будто между ними шло соревнование.

– Господин фон Гоненболлерн.

– Вы имеете в виду Бориса фон Гоненцоллерна?

– Я же так и сказала! Ну, как бы то ни было, госпожа Хасс в кратчайшие сроки нашла квартиру как для господина Штрауса, так и для господина фон Гонекактотама, она даже ежедневно выполняет обязанности по надзору, хоть и не обязана это делать.

– А разве это не связано в большей степени с интимными отношениями между госпожой Хасс и этими мужчинами? – вмешался призрачный прокурор, торжествующе вытянув указательный палец и явно радуясь, что наконец-то можно добавить и этот пункт.

Уже в который раз за этот вечер Мона чувствовала, как бешено заколотилось сердце. К щекам прилил жар, голову словно жгло изнутри… и она тут же опустила взгляд на свои пальцы.

Сабинсен цокнула языком:

– Весьма желательная дружба среди представителей нежити, очень верно подмечено. В отличие от многих зацикленных на предрассудках ведьм и колдунов прошлых времен госпожа Хасс хорошо ладит с вампирами, оборотнями, голубями и де…

– Так-так, ох, правда! – пронзительно взвизгнула судья Самалек, обрывая свидетельницу. Громко покашливая, призрачный адвокат зарылся в свои бумажки, как будто вообще не слушал ответа. Мона ожидала многого, но не того, что госпожа Сабинсен будет к ней благосклонна. И, кажется, она даже правильно произносила ее фамилию? Судья тоже выглядела шокированной подобными высказываниями, словно рассчитывала на совсем другое развитие событий. – Т-так как это мы прояснили… Вы в курсе происшествия. Как вы оцениваете действия госпожи Хасс в свете вашего опыта общения с ней?

От такого вопроса Мона опешила. Ей казалось неправильным, что в таком процессе консультировались с сотрудницей ведомства по делам нежити. Впрочем, у сильно ограниченного Колдовского ведомства было мало ресурсов. Ведьмы и колдуны рождались редко, а мир полнился по-настоящему опасными магическими преступлениями. Тем сильнее Мона удивлялась этому высосанному из пальца процессу.

Длинная шея судьи снова вытянулась вперед. В отличие от узкого крючковатого носа госпожи Сабинсен у нее при этом широко раздувались ноздри. Однако делопроизводительницу это ничуть не смутило.

– Если вам нужно услышать это четко: мой ответ на ваш вопрос о том, действовала ли госпожа Хасс в рамках закона, – да. Отслеживающие чары и собаки-ищейки – в данном случае оборотень – это обыкновенные трудовые будни для ведьмы, или на самом деле вас волнует демо…

– Да-да-да, нет-нет! Нет, нас волнует ее личная инициатива.

– Разве ведьма третьей инстанции не должна ее проявлять? Похищение ребенка, вампиры, нам еще повезло, что у госпожи Хасс такой сильный колдовской дар. Она ведь неспроста значится в регистре экстренной службы. Этот вампир ускользнул даже от ведомства, нам следовало подключиться гораздо раньше. И вообще, где в тот вечер находилась тавматургическая служба спасения?

– Приехала слишком поздно из-за Хеллоуина, – поспешно вставила Мона, и судья предостерегла ее глухим покашливанием. – Простите. – Но они не имели права игнорировать этот факт. Она просила о помощи. А если бы с Мэнди что-то случилось, Мону бы точно так же обвинили в бездействии.

– Да… возможно, но… ее уровень не предоставляет ей свободу действовать как обученный оперативник.

– Вы ведь просто спросили, считаю ли я, что она вела себя правильно. Так как она ведьма третьей инстанции, я говорю: да, считаю. Требуется чертовски большой опыт для такого уровня.

– Который госпожа Хасс получила совсем недавно!

– Ну, на этом уровне очень сложные экзамены, значит, вам вообще не следовало ее утверждать. Как давно вы уже на третьей ступени, госпожа Самалекс? Сорок лет, не так ли?

– Самалек!

– Ах, вот как?

На самом деле, такого рода речей Мона ждала от своего адвоката, а не от свидетельницы. Ей только что стало ясно, что Сабинсен могла так разговаривать с судьей только потому, что обладала своего рода рычагом давления: она, как и все, знала о демонической активности, однако, в отличие от суда, не собиралась это замалчивать. И поэтому она свободно обратилась к единственному пункту защиты, который подготовила Мона: игнорированию ее ранга. Ранга, который она получила от самой госпожи Сабинсен, о чем любительница голубей якобы забыла во время их последней встречи по поводу дела Владимира Штрауса… или все-таки не забыла?

Хотя Моне до сих пор с трудом в это верилось, ведомство повысило ее уровень из-за Бальтазара. Слишком высоко. Союзы с демонами чаще всего были направлены на увеличение силы, следовательно, в случае с ведьмами и колдунами приходилось корректировать их ранги, однако Мона не просто заключила договор с обыкновенным демоном. Бальтазар – бывший бог. Для этого в системе никаких мер не предусматривалось, никто не призывал архидемонов и не заставлял их заключать союзы. Тем самым Мона вышла за рамки нормативов, что определенно было для ведомства как бельмо на глазу.

Если взглянуть на это с такой стороны… другие ведьмы и колдуны третьей инстанции руководили крупномасштабными операциями, а Мону судили как младшую ведьму девятой ступени. С правовой точки зрения тут явно было что-то нечисто. Неужели дело правда в демоническом контакте? Да… они хотели лишить ее договора! Договора и фальшивого ранга! И тут весьма кстати подвернулся этот конфликт. Иначе они не стремились бы отнять у нее все силы из-за отслеживающих чар и спасательной операции.

Без возможности подать апелляцию, в большой спешке, с призрачным прокурором, у которого был всего час времени… а действительно ли адвокат Моны не смог прийти? Куда подевались Борис и Бен? С ними все в порядке? Могло ли все это быть одним огромным совпадением? Даже Моне не могло настолько не везти. Внезапно она по-настоящему забеспокоилась о своих друзьях. Этот процесс все сильнее напоминал ловушку.

Странное молчание судьи и даже духа-прокурора говорило само за себя. Они в курсе этого обстоятельства. Смущенные лица, никто не хотел смотреть Моне в глаза, покашливание и бормотание. Если они решат ее осудить, то им придется принять во внимание Бальтазара, потому что госпожа Сабинсен не была готова молчать про демона. Как храбро. Как неожиданно. Мона никогда бы не осмелилась вот так приставить пресловутый нож к горлу суда – да и чем она могла давить? Сердце Моны наполнилось теплотой по отношению к этой любительнице голубей, и вместе с ним росло глубокое уважение… что же придавало Сабине Сабинсен такую уверенность в собственных силах? Ох уж эти любительницы голубей. Вечная загадка.

Теперь Мона действительно с нетерпением ждала своего вердикта, потому что как бы ведомство ни желало вытащить собственную голову из петли… Они могли признать, что одна из их ведьм, посвященная Ватиканом, вышла замуж за архидемона и только по этой причине получила свой ранг, а если его не учитывать, то обращаться с ней следовало как с ведьмой девятой инстанции. Однако это означало, что ответственность за хаос на ярмарке лежала не на ней одной. Так что им пришлось бы обвинить Бальтазара – князя ада. Либо они признают за Моной ее ранг третьей ступени – в таком случае они будут вынуждены смириться с операцией по спасению Мэнди.

Так что она смотрела в лицо судье с плотно сжатыми губами, пока та в конце концов не дернула уголками рта, робко показав зубы.

Госпожа Сабинсен, казалось, пребывала в еще большем недоумении, нежели все остальные, и по очереди переводила взгляд на каждого из присутствующих.

– Я правда не понимаю, почему мы вообще здесь сидим! К тому же госпожа Хасс всегда демонстрировала коммуникативность и открытость по отношению к ведомству. Мне нравится с ней работать. Еще раз: да, по моему мнению, ее действия были оправданы, и, боже мой, парочка синяков и несколько сломанных киосков при такой операции – это вполне терпимо. Господи боже мой, речь о ребенке, вампирах, дем…

Призрачный прокурор громко зашипел и начал невнятно причитать, так что Мона уже ожидала услышать звон цепей.

– Да-да-да-да-да-да! – снова встряла судья Самалек, ее голос задребезжал, как старая волынка.

Лишь сейчас делопроизводительница слегка повернулась к Моне. Серые глаза какое-то мгновение пристально смотрели на нее. И вдруг подмигнули. Мона удивленно моргнула, однако фанатка голубей уже отвернулась.

Нет, это не недоумение, не забывчивая госслужащая, не желающая запоминать фамилии – она говорила так намеренно, знала об обстоятельствах и последствиях для Моны. Из-под ее круглой шляпы донеслось тихое воркование. Наступившая затем тишина казалась настолько фундаментальной, что было бы слышно не только звук падения иголки. Этот удар был бы подобен грому. Даже часы не тикали, одна лишь секундная стрелка призывала поторопиться – час почти истек, необходимо принимать решение.

Судья Самалек разомкнула пухлые губы, и оттуда вырвался негромкий хрип, прежде чем у нее получилось издать разборчивый звук.

– У адвоката Церкви есть еще вопросы к свидетельнице?

– Ваши знания о деле госпожи Хасс весьма обширны, – тут же заметило привидение, всплыв немного выше, чтобы смотреть на нее сверху вниз. – Как будто вы при этом присутствовали!

Впрочем, здесь он прав, из протокола и свидетельских показаний вычеркнули слова об участии демона в конфликте. И если бы этот аспект затронула Мона, а не госпожа Сабинсен, все происходило бы по-другому. Вопросы об их договоре, как, зачем и почему… на самом деле, ей было даже выгодно, что Церковь сильнее боялась уступки, чем хотела вырыть Моне яму из-за призыва демона. Вот почему на суде демон хоть и упоминался, но только в брачных свидетельствах, а не в документах о заключении договора. Но на итоговой бумажке, которую Мона подписала, о демоне уже не шло и речи. «Какое жалкое сборище», – пронеслось в голове у Моны.

Госпожа Сабинсен пожала плечами:

– Мы всегда и везде. Особенно в крупных городах. – Гурканье под ее шляпой стало громче и существенней. Мона увидела, как судья вздрогнула, раздался скрежет, когда она немного отодвинулась назад вместе со стулом.

Ну конечно, голуби. Ни один Майнфест не обходился без голубей, а никакая стая голубей – без женщин, которые бы их кормили. У Моны на руках выступили мурашки, когда она вспомнила, с кем разговаривала перед заседанием – всего лишь с парочкой птиц, однако в ее случае это значило гораздо больше.

Призрак недовольно упер руки в бока:

– А скот вы тоже видели?

– Эрнест! – сердито рявкнула судья Самалек, раздраженно взмахнув папкой. – Достаточно. Итак, мы заслушали всех свидетелей. У нас имеются показания Бориса фон Гоненцоллерна и Бернхарда Валета, они будут приняты во внимание и…

– А что насчет мужа госпожи Хасс? – вставила Сабина Сабинсен, и намек на довольную улыбку у нее на губах не укрылся, наверное, даже от судьи.

– Мой приговор! – буквально прокричала та, чтобы перебить госпожу Сабинсен. – Мой приговор таков. Как… как вы заметили, являясь ведьмой третьей ступени, Мона Урсула Кассандра Хасс, урожденная Носфератух через «х»… эм, она имела право принимать решения относительно таких простых отслеживающих чар и оборотня, а ничего другого, что подлежит рассмотрению в суде, в тот вечер не случилось. – Ее голос дрогнул. Они лучше оправдают Мону, чем позволят хоть одному слову «демоны» просочиться в протокол. – И я считаю ее действия правомерными. – Ближе к концу она все сильнее сипла, и в итоге ей пришлось схватить стакан с водой. Раздался тихий хрип, прежде чем судья продолжила. – О-оправдана, – из последних сил пролепетала она и подняла маленький молоток, чтобы стукнуть по столу, ровно перед тем, как минутная стрелка завершила круг по циферблату часов. Эффектного удара не произошло, потому что призрак, выругавшись, исчез точно под конец колдовского часа, из часов высунулась кукушка, злобно гаркнула на весь зал, из-за чего молоток вылетел у судьи из рук от испуга, а потом… потом все-таки раздался хлопок.

Колдовские силы ворвались в тело Моны так внезапно, что ее впервые в жизни по-настоящему окутало пламя. Теплые, ласковые, пляшущие, счастливые, фиолетовые языки пламени, которые не навредили ни ее одежде, ни стулу, а просто радостно прильнули к ее коже.

Воркование. Мимо Моны, щелкая коготками, прошел толстый серый голубь с белой полоской вокруг шеи и бросил на нее взгляд со стороны, а за ним проследовала госпожа Сабинсен, которая приветливо кивнула Моне.

Завтра же она купит самый большой мешок птичьего корма и отправится с ним в городской парк. Сразу после того, как подожжет Бориса и Бена и скажет им пару ласковых. Нет, она не переживала за вампира и оборотня. За человека – да, могла бы, но одному из них две тысячи лет, а другой крепче слона. Что бы их ни задержало, лучше бы это было нечто очень серьезное.

Немного потерянная, но гораздо больше вымотанная, Мона стояла перед двойными дверями суда и смотрела в темноту. Все уличные фонари уже погасли, ей в нос дул холодный зимний ветер. Но теперь она еще не скоро замерзнет, на коже до сих пор ощущалось потрескивание колдовских сил, которые согревали ее как физически, как и ментально. Она так часто мечтала избавиться от своих способностей, приходила в отчаяние из-за неконтролируемого огня, однако без него последние несколько недель Мона чувствовала себя лишь наполовину человеком.

– Я по вам соскучилась, – прошептала ведьма и поцеловала тыльную сторону собственной правой руки.

Никогда больше она не будет сомневаться в своем даре. Настало время взглянуть в лицо своим страхам, научиться наконец контролю, а главное, избавиться от этих печатей. Всю свою жизнь Мона чувствовала себя изолированной и странной, почти как в тюрьме… и что же она сотворила со своими ведьмовскими силами? Точно так же запечатала их магическими татуировками и заперла. Неудивительно, что ее пламя всегда с такой яростью вырывалось на свободу.

С облегчением переведя дыхание, она потянулась за смартфоном. А потом со вздохом подняла его в воздух, однако палочек сети на нем от этого не появилось и надпись: «Нет сигнала» никуда не делась.

– Ну супер! Перед слушанием же все работало, что за фигня?

Возвращаться в здание суда и просить, чтобы ей дали позвонить, Моне совсем не хотелось. Задумчиво выдвинув вперед нижнюю челюсть, она огляделась вокруг. Разве договор уже не должен снова действовать? Ведь, если так, то ей требовалось лишь чуть сильнее ощутить себя беспомощной. Лучше кратчайшего пути домой был только связанный с ним архидемон. Она бы все отдала, лишь бы сейчас броситься в его объятия. Но, к сожалению, эта мысль окрылила ее сердце и направила в совсем другую сторону. Предвкушением ей точно его не призвать.

– Черт, черт, черт! – Но прежде чем ее отчаяние успело сформироваться во внутренний крик о помощи, ночную тишину нарушил оглушительный рев двигателя.

Мона в растерянности наблюдала, как к ней приближался Борис на старом мотоцикле, а за ним по пятам бежал тяжело дышащий оборотень.

Глава 8

Жены Баала

– Мне трудно выразить словами, как я сожалею, – причитал Борис, крепко прижав Мону к своей груди. Задыхаясь, та замахала руками и попыталась высвободиться.

– Все хорошо, все хорошо. Ты же не виноват, – приглушенно просипела она.

Они стояли перед дверью в квартиру Моны и на самом деле уже дважды попрощались.

– Мы и подумать не могли, что гуру так отреагирует, – в очередной раз примирительно сказала она, однако Борис безутешно всхлипнул и стиснул ее еще чуть сильнее.

– Мы могли все испортить! Умоляю, прости меня!

– Если так посмотреть, то это вообще моя вина, – пробормотала Мона, уткнувшись в кожаную куртку Бориса, а потом изо всех сил уперлась в него руками, чтобы вырваться из вампирских объятий. Наконец-то свобода.

– Ничего подобного, Мони!

– Ну, я ведь наняла этого типа.

– Мы вместе гуглили адвоката.

– Да, конечно… С ума сойти, как мало юристов готовы представлять интересы нежити. Наверное, нам стоило нанять этого Фойерфлига[11], или как там его звали… – Мона потерла напряженную шею. Когда она расскажет об этом Бальтазару? Он засмеется или отругает ее? Она отказалась от его предложения предоставить ей адвоката. Срочно пора прекращать по привычке стремиться уладить все самостоятельно, но при мысли о дорогом и, вероятно, грешном адвокате ее бросало в пот.

– Я так рад, что все уладилось, – плаксиво прошептал Борис и хотел снова ее обнять, но Мона еле успела пригнуться. – Если бы я только мог быть рядом! Меня они просто отправили в отпуск, а должны были обвинить. Но что я получаю вместо этого? Несуразное оправдание моего участия!

– Не бери в голову. В конце концов, гуру бы просто все испортил, а может, и тебя бы допросили… хорошо, что все прошло так, как прошло, м-м?

Адвокат по сверхъестественным делам, которого наняла Мона, действительно устроил небольшое ДТП, и если бы он просто сел на мотоцикл к Борису, то они все приехали бы вовремя… однако, к сожалению, гуру оказался ревностным христианином. Он целый час кошмарил Бориса и Бена святой водой, серебряным крестом и стихами из Библии и отказывался сотрудничать.

– Скоро займемся твоей аллергией на христианство, да?

Борис в недоумении склонил голову набок, и Мона не сдержала улыбку. Церковный эффект ноцебо[12] глубоко укоренился, сросся с вампирским ядом и волчьим проклятием, но двадцать первый век разработал против него свои средства.

– Кресты могут меня сжечь, Мона, – скептично проворчал Борис.

– Знаешь канал MeiLäb? Она сняла об этом очень хорошие видео. Про мнимый эффект, ноцебо и все такое.

– Что-что?

– Эм, это не так важно. Ладно, я совсем без сил, – сказала она, и друг задумчиво кивнул.

– Тогда сейчас я тебя покину, но если тебе что-нибудь понадобится…

– Я дам знать!

Борис смачно чмокнул ее в щеку, еще раз заключил в объятия, а потом отстранился, выдохнув: «Спокойной ночи». Мона поспешно выудила ключ и бросилась в свою маленькую квартирку, пока этот вампир-наседка не передумал.

Когда дело доходило до необходимости кого-то опекать, Бориса было сложно превзойти, и Мона обрадовалась, что теперь, после того как вернула себе колдовские способности, могла снова заботиться о собственной безопасности.

Вообще-то, она планировала сразу упасть на кровать, чтобы наконец написать Бальтазару, однако жизнь решила не давать ей передышку. Мобильный Моны завибрировал, и она с волнением вытащила его из сумочки. Вот только на раздраженное «Фух, Мони» с другого конца линии ведьма все-такие не рассчитывала, точнее, надеялась услышать кое-кого другого.

– Амелия? – пискнула она.

– Да, кто же еще? Ты же собиралась позвонить еще несколько часов назад? Моя лучшая подруга под арестом, а я не могу до нее дозвониться! Знаешь, какие сценарии я себе уже представила? Ты плачешься мне целую неделю, а когда, наконец…

– Прости-прости-прости! Просто столько всего навалилось, а потом вдруг наступил день слушания, и…

– Бла-бла-бла! Выкладывай давай! Что произошло?

– М-мне вернули силы.

– Уже лучше!

– Ты что, специально не ложилась спать? – виновато пробормотала Мона и медленно села на кровать, чтобы одной рукой снять туфли.

Ее матрас лежал около входа на чем-то вроде каркаса для кровати – насколько крошечной была квартира. По крайней мере, так после долгого рабочего дня она могла заходить домой и сразу падать в постель.

– А как мне спать, если ты целую вечность паникуешь? Мои силы, мои силы, они посадят меня в тюрьму? Костер, смерть, злой рок и договор, договор, договор, – пугающе хорошо передразнила Мону Амелия. На самом деле, голос Амелии идеально подошел бы героине какого-нибудь боевика, потому что своей интонацией она придала бы крутость кому угодно. Есть чувство, будто через предложение будет звучать «Йо-хо-хо, ублюдок»[13].

– Я ужасно закрутилась, – призналась Мона и уставилась в выкрашенный в черный цвет потолок.

– Значит, ты заполучила его обратно?

– М-м?

– Своего демона.

– Н-не знаю. На слушании они виртуозно игнорировали наш договор. – В голове у Моны тут же зашевелилось беспокойство, и она опять села.

– Ну, может, так даже лучше, – небрежно откликнулась Амелия.

– П-почему?

– Архидемон, я тебя умоляю, слишком привыкать к этому – это жесть. Хуже того, этот парень – бог. Ты хоть в курсе, с кем связалась, солнышко?

– Амелия, только не начинай заново, – застонала Мона, однако подруга громко фыркнула.

– Нет, ни за что. Я вытерпела всю твою фазу «любит, не любит», так что теперь и ты можешь меня послушать. Потому что я, в отличие от тебя, провела исследования.

– О, пожалуйста, не говори этого.

– Википедия.

– Амелия! – Моне физически не удавалось закатить глаза так сильно, как ей хотелось. У нее имелись веские причины не искать информацию о своем божественном супруге, ведь еще со времен учебы она знала столько, чтобы понимать, что не знает ничего. История божеств была настолько запутанна и противоречива, что не шла на пользу ее сомнениям относительно чувств к нему.

Бальтазар проявлял к ней интерес помимо договора, вот и все, что она на данный момент хотела знать. Мона отчаянно цеплялась за эту мысль несколько недель, но себя она тоже знала: хватит какой-нибудь мелочи, чтобы уничтожить уверенность, которую она только что обрела.

– Тебе известно, что он был женат на Афродите?

А вот это уже не мелочь.

– Ч-что?

– Итак, супругой Баала считается Астарта, о ней-то я потом и искала сведения. Эй, я тебе так скажу, там много всего. Имена Астарты, Афродиты и Венеры постоянно пересекаются, и сейчас почти все сходятся во мнении, что это три имени одной и той же богини.

– Я-я, кажется, это знаю?

– Мони, это боги. Б-о-г-и. Ведь мы, смертные, всегда были для них игрушками. Блин, ты только посмотри, что вытворял Зевс. Свободные отношения и все такое.

От шока у Моны чуть не выпал из рук телефон. Прежде такое эйфорическое чувство счастья из-за слушания и возвращения сил настолько резко превратилось в абсолютно противоположное ощущение, что ее почти затошнило.

– Я переживаю, Мони, – серьезно заявила Амелия, и Мона догадалась, что все это уже довольно давно не давало ей покоя.

– Понимаю, – услышала собственный голос Мона и подтянула ноги на кровать, чтобы положить подбородок на колени.

– Ты совсем ничего не знаешь, да?

– О-он кое-что рассказывал, но… – она лихорадочно копалась в памяти, соображая, что они обсуждали, но серьезных разговоров между ними почти не было, и в этом тоже была ее вина.

Афродита? Такое она бы запомнила. Богиня любви, плодородия, идеальная, красивая, всеми любимая. Лишь сейчас Мона по-настоящему осознала, с кем имела дело. Ее архидемон был древним богом, настолько далеким от ее реальности, что флирт с ним внезапно показался ей ужасно нелепым.

– Не реви, – в голосе Амелии слышалось раскаяние и даже легкая дрожь.

– Не буду, – ответила Мона, у которой уже подрагивала губа.

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. После Торбена тебе было так плохо, вы вообще делали друг другу только хуже.

– Ты права. Я-я просто только… я-я… знаешь, он другой.

– Конечно, бывший бог и все такое. – На секунду в трубке зашумело, когда Амелия вздохнула.

– Нет, я не это имею в виду. Он невероятно добр ко мне. – После этих слов Мона не сдержалась и улыбнулась. Одной мысли о нем и его улыбке хватало, чтобы ее сердце тут же снова радостно заколотилось.

– Уфф.

– Нет, послушай меня. Последние несколько недель он правда очень старался и очень обо мне заботился. О чем бы ни шла речь, я могла на него положиться. Может, он для меня слишком старый, и да, разумеется, другой, но это не отменяет того, как хорошо он ко мне относится и что я к нему чувствую. И… и я же, по крайней мере, ему нравлюсь. Т-только я еще не знаю, насколько и достаточно ли этого.

– Я продолжу поиск информации! – внезапно чуть ли не героическим тоном объявила Амелия, а Мона выдавила из себя лишь удивленное «Эм?». – Да все равно уже слишком поздно, ты втюрилась. Черт, я просто хочу, чтобы ты была осторожна и чтобы я была первой, кто согнет его в бараний рог, если он сделает тебе что-то плохое, ладно?

– Это… это мило… Э-э…

– Но, Мони-и-и?

– Да-а-а-а?

– Прости, что испортила настроение. Я-я… – вдруг смущенно запнулась Амелия. Она всегда честно шла напролом, ломилась в любую дверь, даже в разговорах. Иногда этой энергии оказывалось слишком много, по крайней мере, для других, но не для Моны.

– Все хорошо! В таких вещах я полагаюсь на тебя, Амелия. Кто же еще вправит мне мозги?

– Просто парни меня так бесят!

Мона рассмеялась и покачала головой:

– Амелия… Уже поздно, д-думаю, я сейчас схожу в душ, а потом лягу спать. Поговорим еще завтра?

– Только не забудь об этом! – пригрозила ей подруга с пугающе натуральным рыком, сильно напоминавшим Бена.

– Обещаю! Н-не хочешь завтра сходить в бар? Отпраздновать?

– С этими… ну, ты поняла… с этими?

– Мхм, – подтвердила Мона, скрестив пальцы. Амелия до сих пор противилась встречам с нежитью.

– Ну ладно. – На восторг мало похоже, но Мона все равно радостно засмеялась.

– Супер! Классно! Т-тогда я тебе еще напишу!

– Конечно. А я тогда сейчас пойду спать. Люблю тебя!

– И я тебя!

После того как Амелия положила трубку, Моне понадобилась пара секунд, чтобы опустить смартфон и вытянуться на кровати. Потянувшись, какое-то время совершенно без сил она вглядывалась в темноту своей квартиры. Снаружи в окно падал свет уличного фонаря, а проезжающие мимо автомобили отражались в стеклах домов напротив. В комнате царила тишина, иногда булькал радиатор под окном, а потом появился еще какой-то звук, который Мона разобрала только некоторое время спустя: чье-то тихое дыхание.

– Давно… давно ты уже здесь? – прошептала она, повернув голову. В дверях кухни, прямо возле кровати Моны, прислонившись к покрашенному в черный цвет дереву, стоял ее архидемон, и его глаза слабо светились в темноте комнаты.

– Какое-то время, – небрежно откликнулся он, выходя из тени в тусклый свет уличного фонаря. Моне в очередной раз захотелось провалиться под землю. – О ком вы разговаривали?

Он же не всерьез это спрашивал? На одну долгую секунду сердце Моны пропустило удар, а тело, подобно взрыву, охватила обжигающая и искрящаяся паника. Она почувствовала, как нервно задергалось правое веко. Он ведь наверняка это заметил? Она снова резко села, потерла шею, робко улыбнулась, натянуто пожала плечами.

– Ох, просто… просто об одном д-друге.

– Мхм… – задумчиво протянул демон, глядя на нее из-под нахмуренных бровей.

Темный свитер с высоким воротником ужасно ему шел, как и подходящие к нему простые черные брюки, элегантные и как с иголочки. И вот опять Мона отвлеклась на его внешний вид – как же жалко. Впрочем, интерпретировать его взгляд на этот раз оказалось весьма сложно. Огонь в глазах демона мерцал гораздо слабее обычного, и вообще он выглядел недовольным, не хватало самоуверенной улыбки. Неужели Бальтазар не сложил один плюс один? Это же так очевидно. Она даже не сомневалась, что получит в ответ какую-нибудь шуточку или дерзкий комментарий. Чего же он ждал? Разве сейчас он не должен наброситься на нее, как голодный волк?

Возможно, привязанность Моны доставляла ему дискомфорт. Разумеется, бог просто искал развлечения, а не отношения или прочую навязчивую ерунду. Он хотел удовольствий, а не чувств. Мона сглотнула, заметив, как у нее пересохло во рту и в горле.

– Ты вернула силы.

– Д-да, – хрипло отозвалась она.

– Хорошо.

Прозвучало холоднее, чем она ожидала, и Мона почти почувствовала себя виноватой. Он злился, потому что она не позвонила? Да ведь если бы сеть не пропала, она бы, наверно, сейчас лежала в его объятиях и никогда бы не ответила на кошмарный звонок Амелии.

– Я-я только что пришла домой, Б-борис меня подвез и…

– Судя по всему, договор снова работает, – нахмурившись, сказал Бальтазар, а она смущенно избегала его взгляда.

– Мхм.

– Вот только не знаю, могу ли я помочь с твоей проблемой.

Моне потребовалось несколько секунд, чтобы понять. Вероятно, она призвала его, когда Амелия заговорила о жене Бальтазара. Тогда шок пронзил ее насквозь.

– С м-моей проблемой, – рассеянно повторила она.

– Если она в принципе есть. Я имею в виду, ты довольно много времени провела с Борисом, вполне очевидно, что ему нравится быть с тобой, – начал он, и теперь настала очередь Моны в недоумении хмурить лоб.

– Эм…

– Уверен, тебе не стоит волноваться на его счет.

– М-м-м?

– Знаешь, честно говоря… я думал, мы… ай, да уже неважно. Что я хочу сказать: у него же наверняка есть причины так хорошо к тебе относиться, да? Тебе так не кажется?

Мона хватала ртом воздух, словно задыхающаяся щука на суше. Она бы предпочла нырнуть под воду и утонуть в морских глубинах.

– Ты все не так понял… – больше выдохнула, чем выговорила она.

Бальтазар вновь посмотрел на нее критичным взглядом, однако потом опустился на кровать рядом с ней и вопросительно приподнял одну бровь.

– Речь… шла… не… о… нем, – заверила она демона и судорожно улыбнулась в надежде, что он сам сообразит.

Взгляд Бальтазара бродил по ее лицу, глаза немного прищурились. В них вернулось немного огня, радужки, казалось, снова вспыхнули. Наверняка он умел гипнотизировать, всего лишь моргнув глазами, если хотел. Все равно сейчас у нее и так вырвется. С тех пор как они с Амелией обсудили то, что она чувствует, признание вертелось у Моны на языке.

– Значит, ты и… Борис… вы не, ты не…

Моне удалось лишь решительно помотать головой, а прежде чем она успела что-то произнести, ее дрожащие губы явно сказали все сами за себя.

У него на лице появилась широкая улыбка, сам он подался вперед. Этот крупный мужчина и без того занимал много места в кровати Моны, достаточно было просто наклониться, и вот он уже навис над ней. Ей пришлось лечь на подушки.

– Вы говорили обо мне, – удивленно выпалил он.

Мона сглотнула. Ей показалось, что у него на лице отразилось облегчение, но, возможно, темнота просто сыграла с ней злую шутку.

– Вы говорили обо мне!

На этот раз предложение прозвучало как удовлетворенное утверждение. Сдавленный спазмом желудок Моны затопило чувство облегчения. Он радовался ее симпатии. Никаких «Но», никаких «Для меня это слишком». Наоборот. Теперь в его глазах уже не плясали искры, они буквально полыхали, и Мона одарила его влюбленной улыбкой. И ощутила, как у нее на щеках появляются ямочки. Она аккуратно подняла руку и провела ею по его лбу, заправив ему за ухо прядь черных волос.

Внезапно архидемон занял очень много свободного пространства и вжал Мону в матрас, а в следующий миг его губы накрыли ее. По сравнению с этим, его прежняя симпатия смотрелась почти скромно – Моне казалось, что он сейчас ее съест. Он так жадно ловил ее губы, что она с трудом поддерживала темп. Его теплый язык прижался к ее, и в этот раз она ответила на поцелуй уже не так медленно, как в их прошлую почти-ночь.

У Бальтазара вырвался удовлетворенный стон, когда руки Моны словно сами по себе скользнули ему на спину, а поцелуй сразу стал нежнее, потому что ему непременно хотелось поиграть с ее языком, не сводя с нее взгляда. От наслаждения Мона закрыла глаза, но тут же снова их распахнула. Его рука не только пробралась ей под пальто, но и под платье, пока не переместилась на живот, потом выше… а там у нее под платьем ничего не было. Потрясенная, Мона заворчала, не разрывая поцелуй, и Бальтазар слегка от нее отстранился.

– Не нравится? – произнес он так хрипло, что от этого звука у нее побежали мурашки.

– Нет… да… но…

– Да?

– Мы можем притормозить? День… день был длинным, и я… я…

– Притормозить? Я же просто хочу тебя поцеловать.

– Просто поцеловать? – Ее голос дрогнул прямо на середине фразы.

– Может, немного потрогать.

– М-м-м…

– Грудь?

– Только… только там? Н-но платье я не сниму!

– Идет!

Она что, сейчас, помимо договора, заключила сделку с дьяволом?

Глава 9

Лучшие из лучших друзей

Всю вторую половину следующего дня Мона чувствовала себя как пудинг. Бальтазар ласкал ее, пока она не уснула, и ей от этого было очень неловко, однако Мона словно находилась в стороне от всех эмоций. С одной стороны, она радовалась его очевидной ревности, а с другой – разговор с Амелией будто огнем обжигал ее изнутри. Ей обязательно нужно обсудить это с ним, вот только когда, а главное, как, чтобы сразу не расплакаться? Но… это же не срочно, пока ей нужно время, чтобы переварить шок и продумать свои вопросы. Так что вечер в баре со всей бандой и алкогольными напитками был как раз в ее вкусе.

Сегодня буквы «Т» и «Р» на неоновой вывеске окончательно сдались. «О» над баром тоже подозрительно мигала, поэтому оставалось лишь вопросом времени, когда любимому заведению Моны потребуется новое прозвище. Незадолго до полуночи шестеро друзей встретились в «Коксе», чтобы выпить по паре бокалов и отпраздновать победу Моны. Дождливое и холодное начало зимы заполняло городские бары народом, но с группой сверхъестественных существ никто не хотел ругаться за их любимый столик. Он находился в самом спокойном уголке бара, прямо возле затемненного окна, рядом со стеллажом со всякими жуткими украшениями, который можно увидеть только на Хеллоуин. Несмотря на запрет, в толкотне ночного клуба пахло дымом, и только благодаря архитектуре здания шум от множества голосов не выходил из-под контроля.

Пламя толстой белой свечи на столе изгибалось и мерцало – Мона все время нервно играла с огнем. Скоро ее друзья встретятся с Амелией, и, в зависимости от того, как все пройдет, может случиться еще один арест.

– Ты же не волноваться, хм? Будет здорово! Без сомнений! – раздался глубокий мягкий голос.

Череп Бербель лежал на столе, друзья пристроили его на маленькую красную бархатную подушечку. Перед ней стоял пустой стакан с зонтиком и соломинкой. Хотя она по-прежнему не могла ничего пить, с прошлой ночи у нее появился один новый навык: вербальная коммуникация. Колдовской час наконец позволил скелетихе заговорить, и она уже освоила простые немецкие предложения. Фиолетовое свечение в костяной голове давало ей достаточно тавматургической силы, чтобы болтать обо всем на свете с полуночи и до утра. А тем для обсуждения у нее накопилось много.

Свен, владелец бара, подошел к столику, принес новые напитки и расставил кровь, сахар и алкоголь перед сверхъестественной компанией.

– Еще что-нибудь? – проговорил он, бросив вопросительный взгляд в сторону Влада.