Отдайте ее мне!

3 мая 1887 года, вторник. Прогулка сэра Уильяма

– Я считаю, Пат, тебе пора прославиться, – сказал сэр Уильям Кроуфорд.

– Я должна совершить какой-нибудь подвиг? – спросила Патрисия.

Фразы были произнесены будничным, даже небрежным тоном; однако в каждой имелся скрытый подтекст, и оба собеседника об этом догадывались, хотя и не подавали виду.

Дядя и племянница давно научились отлично понимать друг друга, и большая разница в возрасте им никогда не мешала. Родители Патрисии погибли в железнодорожной катастрофе, когда ей было три года, и сэр Уильям, старший брат ее отца, забрал девочку к себе, в свой лондонский дом на Гросвенор-стрит. С тех пор Патрисия, которой прошлой осенью исполнилось восемнадцать, превратилась из непоседливого кудрявого и зеленоглазого ребенка в непоседливую кудрявую и зеленоглазую девушку. Дядя, разменявший седьмой десяток, за все время их совместной жизни, по мнению племянницы, внешне ничуть не изменился – так и оставался высоким худощавым джентльменом, разве что голова его стала совсем седой.

Месяц назад сэр Уильям, известный и уважаемый судья центрального уголовного суда – Олд-Бейли1, вышел в отставку: как он сам выражался, порвал со своим уголовным прошлым. Ранее отнюдь не склонный к импульсивным поступкам, он в тот же день поразил племянницу тем, что неожиданно предложил ей поехать к морю. Выяснилось, что сэр Уильям отныне намерен начать жить в свое удовольствие и перестать подчиняться однообразному режиму – за исключением, разумеется, приема пищи в строго определенные часы. Его племянница обрадовалась такому решению, тем более что оно лучше сочеталось с ее собственной порывистой натурой.

Отправляясь в Борнмут, дядя и племянница предвкушали спокойный отдых в маленькой тихой гостинице на побережье Английского канала. Однако там их подстерегала неожиданность: оба оказались вовлеченными в полицейское расследование, причем не как сторонние наблюдатели, а как активные участники. Патрисия обнаружила труп жертвы и важную улику, а вовремя подставленная подножка сэра Уильяма помогла полицейским скрутить убийцу, который уже был готов совершить новое злодеяние.

Сейчас дядя и племянница наслаждались теплым вечером, неспешной беседой и пятичасовым чаем. Кухарка, миссис Миллер, была сегодня в ударе, и испеченные ею слойки с заварным кремом получились восхитительными.

Девушка с интересом ждала продолжения. Она еще не совсем привыкла к новому образу своего дядюшки, однако первый опыт подсказывал ей, что его загадочная фраза о славе имеет под собой какое-то основание. Месяц назад, предлагая отдых на море, сэр Уильям (как оказалось) успел уже тщательно и заблаговременно подготовиться к этой поездке: им была забронирована гостиница, куплены билеты на поезд, составлен список необходимых вещей и прочее. Значит, и в этот раз можно было ожидать чего-то подобного.

Сэр Уильям выбрал слойку, откусил, тщательно прожевал, проглотил и пояснил:

– Я имею в виду твое творчество. Тебе о чем-нибудь говорит имя – Альфред Саттерфилд?

– Да, – кивнула Патрисия, – это известный меценат. В прошлом году его чествовали в Школе: он осчастливил нас новыми мольбертами и столами.

– Мистер Саттерфилд еще и страстный коллекционер.

– Вы знакомы?

– И довольно давно, хотя и не близко.

Пожилой джентльмен принялся рассказывать в своей характерной манере – неторопливо и обстоятельно:

– Сегодня, пользуясь хорошей погодой, я решил прогуляться – как видишь, я выполняю свое обещание больше двигаться. А поскольку без цели прогуливаться скучно, то я направился на Пикадилли и около двух часов проблаженствовал среди книжных полок в «Хэтчардс»2. Затем как-то незаметно для себя я переместился на Чаринг-Кросс-роуд и прошелся по букинистическим лавкам. Там я встретил мистера Саттерфилда – собственно, в одной из таких лавок мы и познакомились случайно несколько лет назад. Сегодня мы разговорились, я упомянул о твоей учебе, о твоем увлечении графикой. Он живо заинтересовался, стал расспрашивать. Результат: мы приглашены к нему завтра на обед – ты, я и твои рисунки. Что скажешь?

– Я боюсь, – честно призналась девушка. – Вдруг мои работы покажутся мистеру Саттерфилду детскими каракулями?

– Побольше уверенности, дорогая, – подбодрил ее дядя. – Во-первых, не покажутся, в этом я уверен. А во-вторых, у мистера Саттерфилда большие связи в мире искусства. Кто знает, чем может для тебя обернуться это знакомство? На твоем месте я бы допил чай и отобрал те рисунки, которые тебе самой больше нравятся.

4 мая 1887 года, среда. Мистер Альфред Саттерфилд

Массивное четырехэтажное здание на углу Белгрейв-плейс и Итон-сквер выглядело солидным и основательным – таким, каким и должно быть жилище его владельца, состоятельного банкира. Расчерченные строгими пилястрами фасады, входной портик в классическом стиле и небольшие балкончики с чугунным ограждением – этим ограничивалось украшения дома снаружи. Роскошь и разнообразие заключались внутри. Следуя за степенным дворецким, сэр Уильям и его племянница успели полюбоваться широкой лестницей с резными перилами, дубовыми панелями на стенах, наборным паркетом, картинами в золоченых рамах и мраморными статуэтками на специальных постаментах. Особое внимание Патрисии привлекли два великолепных гобелена с историческими сюжетами – насколько она смогла определить на ходу, стремясь не отстать от своих спутников, они были сотканы не позднее семнадцатого века.

В гостиной дядю и племянницу встречал хозяин дома – Альфред Саттерфилд, крупный импозантный мужчина средних лет. Примечательным в его внешности были глубокие карие глаза – взгляд их был цепким, оценивающим. Дружески поприветствовав сэра Уильяма, он с явным удовольствием оглядел Патрисию.

– Очень рад! – заговорил банкир громким звучным баритоном. – Я нарочно попросил вас прийти пораньше – мне не терпится посмотреть работы мисс Кроуфорд. Обожаю открывать новые таланты!

Девушка, стесняясь, протянула Саттерфилду свою папку. Тот предложил гостям расположиться в креслах возле камина, а сам отошел к стоявшему рядом бюро и принялся рассматривать рисунки. Пока он этим занимался, сэр Уильям потягивал херес, который ему подали в старинном стеклянном бокале в форме тюльпана, а Патрисия разглядывала комнату, где они находились. Это было просторное светлое помещение, с большим вкусом выдержанное в красных, серых и белых тонах; изобилие предметов искусства делало его похожим на музейный зал. Задержавшись взглядом на украшавших стены пейзажах (несомненно, подлинниках), девушка не сразу заметила появление в гостиной еще одной персоны – молодой женщины, которая вошла, неслышно ступая по мягкому персидскому ковру. Вошедшая остановилась в нескольких шагах от присутствующих, словно бы для того, чтобы предоставить им возможность оценить ее фигуру, чьи несомненные достоинства подчеркивало роскошное платье из темно-синего шелка.

– А, вот и ты, Лорейн! – сказал хозяин дома, и в его голосе прозвучал упрек. – Знакомьтесь, друзья: моя супруга.

Патрисия удивилась. Жена банкира выглядела так молодо, что ее легко можно было принять за его дочь: на вид ей было не больше двадцати пяти – двадцати семи.

– Ты едва не опоздала. – Саттерфилд с извиняющейся улыбкой обратился к гостям: – Воистину, женщины теряют представление о времени, когда им нужно переодеться к обеду.

– Прости, дорогой, – откликнулась женщина без тени раскаяния, – мне это было действительно нужно: ты же сам сказал, что у нас будут гости.

– Они уже здесь. Мы больше никого не ждем. – Банкир снова повернулся к сэру Уильяму и Патрисии. – Прошу меня простить: сегодня будет скромный, почти семейный обед. Мне хотелось посвятить этот вечер творчеству мисс Кроуфорд, а при большом количестве гостей это было бы невозможно.

– Мы вам весьма признательны, – вежливо откликнулся пожилой джентльмен.

Между тем Лорейн Саттерфилд уселась в кресло поодаль – так, чтобы видеть собственное отражение в большом зеркале над камином. Она приняла изящную позу и повела головой из стороны в сторону, любуясь тем, как играют искорки света на ее сапфировой диадеме.

Ее лицо показалось Патрисии смутно знакомым. Девушка стала невольно вглядываться, пытаясь вспомнить, где она могла видеть эту красавицу раньше. И вдруг поняла: жена банкира словно сошла с полотна Гейнсборо3 – портрета герцогини Девонширской: та же бледная нежная кожа, точеные черты и яркие глаза, та же врожденная грация; только, конечно, у Лорейн не было такой безумной высокой и напудренной прически, и одета она была по самой последней моде. Патрисия испугалась пришедшего ей на ум сравнения. Только месяц назад в Борнмуте они с дядей встретили женщину, которая тоже напоминала произведение искусства – античную статую, и та женщина стала жертвой жестокого убийства. Девушка постаралась отогнать эти мысли: нет, конечно, с миссис Саттерфилд не случится ничего плохого!

Почувствовав, что за ней наблюдают, Лорейн повернула голову. В отличие от мужа, чьи глаза ничего не упускали, взгляд женщины был абсолютно пустым – то ли она тщательно прятала свои мысли, то ли их у нее вообще не было. Патрисии стало неловко, оттого что она столь бесцеремонно ее рассматривала.

– Вы художница, мисс Кроуфорд? – небрежно поинтересовалась красавица.

– О нет, – смущенно улыбнулась та. – Я еще только учусь на первом курсе.

– Вот как? И чему же вас учат? Вышивать? Плести кружева?

– Какие кружева, Лорейн? – с неудовольствием воскликнул банкир. – Мисс Кроуфорд – студентка школы изящных искусств Слейда4. Там воспитывают художников, а не ремесленников. Взгляни на эти рисунки! – Он подошел к жене и протянул ей раскрытую папку. – Какие легкие и уверенные линии, какая безупречная композиция, как выразительно передано движение! А эта любовь к деталям? Я в восторге!

– Ты же знаешь, Альфред, я в этом ничего не смыслю, – откликнулась женщина, изучая свои ухоженные ногти.

– Ах, да, конечно, если бы дело касалось изящества кружев или вышивки…

– Не все же разбираются в искусстве, как ты.

– Кружева – это тоже искусство, – несмело вступилась Патрисия.

Красавица бросила на нее мгновенный острый взгляд, который девушка не заметила, и улыбнулась:

– Слышишь, дорогой, что говорит будущая художница? Кстати, мисс Кроуфорд, то кружево, что на вас сейчас, довольно миленькое!

– Спасибо. Оно досталось мне от бабушки.

– А, я так и поняла, что это что-то старое… простите, старинное.

– Сэр, вы действительно думаете, что рисунки моей племянницы заслуживают внимания? – спросил сэр Уильям.

– Безусловно! – убежденно кивнул банкир. – Я уверен, мы очень скоро увидим работы юной леди на выставке в Академии художеств. А начать можно с того, чтобы проиллюстрировать какую-нибудь книгу. У меня хорошие связи в книжных издательствах, так что, моя дорогая мисс Кроуфорд, я вас порекомендую. Гарантирую, что за вас ухватятся обеими руками!

– Вы очень добры, сэр, – запинаясь, пролепетала Патрисия, – но… это такая серьезная услуга… Не знаю, как я смогу вас отблагодарить…

– О, не беспокойтесь, моя дорогая! Вы не будете чувствовать себя обязанной – я потребую от вас взаимной услуги, – посмеиваясь, успокоил ее Саттерфилд. – Всем известно, что мы, банкиры, ненасытные стяжатели и ничего не делаем бесплатно. Я не упущу своей выгоды и на этот раз. Причем мне даже не придется ничего изобретать, потому что через три недели я устраиваю аукцион в пользу молодых художников. Мое предложение таково: я добиваюсь для вас заказа на иллюстрации, а вы взамен рисуете мне макет пригласительного билета на аукцион. Согласны?

– Да! И я окажу вам любую другую помощь, какая только понадобится.

– Прекрасно! Значит, договорились.

Девушка, сияя, посмотрела на своего дядю, и тот улыбнулся в ответ, как бы говоря: «Я не сомневался в успехе».

– А ты не боишься, Альфред, – лениво подала голос Лорейн, – втягивать юную неопытную девушку в свое мероприятие?

– Чего же мне бояться?

– Ну, ей же придется общаться со всеми этими художниками. А их распущенные нравы ни для кого не секрет!

– Я буду общаться с ними сам и обещаю оградить мисс Кроуфорд от их дурного влияния.

– Постарайся, дорогой. Честно говоря, те, что к тебе приходят, не имеют никакого понятия о приличных манерах! И потом, они ужасно неопрятны: все, как один, в мятой и заляпанной одежде, а в мастерской нигде невозможно присесть, чтобы не перепачкаться в краске.

– Издержки их профессии, дорогая, – развел руками банкир. – Но я удивлен: откуда тебе известно, как выглядит мастерская художника?

Красавица растерянно захлопала глазами и ответила не сразу:

– Наверное, прочла где-нибудь… Или просто представила, глядя на их спутанные бороды со следами вчерашнего обеда. Не знаю, возможно, мисс Кроуфорд привыкла к такому в школе Слейда…

Патрисия увидела тень беспокойства на лице сэра Уильяма, и ей вдруг стало смешно. С самым серьезным видом она поспешила заверить:

– Не волнуйся, дядя, у нас все очень аккуратно стирают и расчесывают бороды!

– Право же, Лорейн, ты преувеличиваешь, – улыбнулся Саттерфилд, хотя было заметно, что он начинает раздражаться. – Тебе следует поменьше читать дамские журналы.

– Там бывают очень интересные статьи и рассказы.

– Для определенного интеллектуального уровня.

– У каждого свой вкус, Альфред.

Пожилой джентльмен поставил свой бокал на столик и, повернувшись к каминной полке, где были выставлены многочисленные статуэтки, заметил:

– Прекрасный фарфор!

– Какое-то время назад я им увлекался, – сказал хозяин дома. – Собирал наш, отечественный: Веджвуд, Споуд, Дерби5…

Сэр Уильям подошел к камину, надел очки.

– Вот эта тоже английская?

Он указал на фигурку девушки, словно застигнутой внезапным порывом ветра: многочисленные оборки ее нежно-розового платья взметнулись волнами, а сама она улыбалась и придерживала рукой кокетливую летнюю шляпку.

– Нет, это Дрезден. – Банкир с недовольным видом повернулся к жене: – Лорейн, ты опять принесла ее сюда? Она же очень хрупкая! Вот, гляди: уже кусочек откололся!

Красавица обиженно надула губки:

– Она смотрится здесь премило. И все обращают на нее внимание.

– Хорошо, пусть будет по-твоему, дорогая. Я согласен на все, лишь бы только доставить тебе радость.

Патрисия тоже подошла поближе, чтобы рассмотреть статуэтку.

– Это чудо! – воскликнула она в восхищении. – Ее платье – оно совсем как настоящее!

– Очевидно, существует какой-то секрет изготовления подобного кружевного фарфора, – Саттерфилд пренебрежительно пожал плечами, – но я им не интересовался. Эта фигурка совершенно не сочетается с моей коллекцией. Я купил ее в виде исключения – только потому, что она понравилась моей жене. Кроме того, она в своем роде уникальна. Приглядитесь: расписывая ее, мастер ошибся и выкрасил одну туфельку в бледно-голубой цвет, а другую – в бледно-зеленый.

В дверях гостиной появился дворецкий и пригласил всех к столу.

– Отлично! – обрадовался банкир. – Должен признаться, после коллекционирования предметов искусства моя главная страсть – это вкусная еда. Надеюсь, никто не возражает против камбалы под голландским соусом и медальонов из ягнятины с зеленым горошком? А на десерт – дыня и яблочный пирог… Прошу, мисс Кроуфорд, сэр…

Альфред Саттерфилд оказался не из тех, кто медлит исполнять свои обещания. Уже на следующий день он лично отвез Патрисию в известное издательство, а домой девушка возвращалась, взволнованно сжимая в руках папку с отпечатанными листами. Повесть, к которой ей доверили выполнить рисунки, была не слишком длинной и, как легко было догадаться из ее названия – «Дело о пропавшей гувернантке», – заключала в себе детективную историю.

Дома Патрисия немедленно и с энтузиазмом приступила к чтению. Книга явно не была рассчитана на чересчур требовательного читателя, и поэтому то, что гувернантка фальшивая, стало понятно уже на пятой странице. Тем не менее девушке было интересно следить за тем, как эта хитроумная особа выпутывается из щекотливых ситуаций, а проницательный сыщик неумолимо движется к ее разоблачению. Перевернув последний лист, Патрисия задумалась, какие моменты повествования лучше выбрать для будущих иллюстраций.

Назавтра, вернувшись с занятий в Школе Слейда, девушка сразу же побежала к себе, уселась за свой обширный письменный стол и принялась увлеченно рисовать. Она забыла бы про пятичасовой чай и обед, если бы не ее дядя, который всегда заботился о том, чтобы его племянница вовремя питалась.

Так прошло несколько дней.

8 мая 1887 года, воскресенье. Недоброе утро

Неказистые, похожие на коробки кирпичные дома монотонно тянулись по обе стороны Фредерик-стрит. Первые этажи в них в основном были заняты всевозможными торговыми лавками и ремесленными мастерскими, имелась также аптека и парочка пабов, а выше сдавались внаем квартиры. Разнообразие в привычную атмосферу ничем не примечательной улицы вносил сейчас полицейский экипаж, остановившийся у подъезда углового дома. Несколько зевак вокруг него переминались с ноги на ногу и обменивались мнениями – столь же авторитетными, сколь и противоречивыми.

Инспектор Найт, высокого роста элегантный брюнет, поднялся на последний этаж. У двери в квартиру его поджидал детектив-констебль Кевин Лейтон, стажер из Личфилда, которого ему недавно поручили опекать: совсем еще мальчишка, с круглым лицом и взволнованными серыми глазами. Рядом с ним двадцатисемилетний Найт порой ощущал себя чуть ли не пожилым и – хотелось бы ему думать – умудренным опытом наставником.

– Убийство, сэр, – сообщил Лейтон, сглотнув, – и, возможно, ограбление.

– Что известно о жертве?

– Это женщина, которая снимает здесь жилье: Рамона Дэвис, вроде испанка. Примерный возраст: сорок – сорок пять лет. Тело обнаружила соседка.

– Вы входили в квартиру?

– Нет, сэр, только заглянул, – обиделся стажер. – Я знаю инструкцию. Я ждал вас.

– Что ж, вы меня дождались.

– Пока вас не было, я осмотрел дверь: следов отжима на поверхности двери и дверной коробки нет, петли не повреждены, – юноша старательно изъяснялся специальным полицейским языком, видимо, успел подготовиться. – На замке вокруг ключевой скважины не видно никаких вмятин, царапин или соскобов, то есть признаков взлома не имеется.

– А это может означать…?

– Что жертва сама открыла дверь.

– Правильно. Или же что у кого-то еще был свой ключ – возможно, у того, с кем она жила.

– Миссис Дэвис проживала одна, – покачал головой констебль. – Снимала эту квартиру уже восемь лет, арендную плату всегда вносила вовремя. Жила тихо, скромно – никаких недоразумений или тем более ссор с кем-либо. Вероятно, вдова: когда только вселилась, то носила траур. – Он пояснил: – Я поговорил с домовладельцем, он сейчас внизу, на улице. Узнал об убийстве и приехал.

– Хорошо, Лейтон. Давайте войдем.

Найт и его помощник заглянули в гостиную: там полицейский врач склонился над телом женщины, лежащим на ковре в темно-красной луже, а у окна скучали двое констеблей с носилками. Врач поднял голову:

– Множественные колотые и резаные ранения. Смерть наступила, скорее всего, от острой кровопотери в результате рассечения сонной артерии. Руки в порезах – она защищалась. Орудия преступления рядом с телом нет. Мертва не больше двенадцати-четырнадцати часов.

– То есть время смерти, – Найт взглянул на настенные часы и прикинул в уме, – вчера, от восьми до десяти вечера?

– Совершенно верно.

Женщина была красивой – это можно было представить даже сейчас, несмотря на залитое кровью лицо со следами ударов и растрепавшиеся густые черные волосы. Найт покосился на стажера: тот шумно втянул ртом воздух, но держался.

Инспектор распорядился унести тело, и они с помощником, аккуратно огибая пятна на полу, медленно обошли квартиру. После вида избитой, окровавленной жертвы ничего хорошего, конечно, здесь ожидать не приходилось, но то, что они обнаружили, было чересчур. В гостиной, кабинете и маленькой кухне были опрокинуты стулья и чайный столик, обивка дивана и кресел порезана, ящики буфета, комодов и письменного стола выворочены, а их содержимое рассыпано по полу. В этой части квартиры повсюду была кровь – лужицы и брызги, смазанные отпечатки рук на стенах и дверных косяках, следы обуви на полу. Только в спальне крови почти не было – лишь бурые отпечатки подошв. В остальном картина там выглядела примерно так же: дверцы шкафов были распахнуты, а вываленная одежда разбросана, даже кровать была сдвинута, постель с нее сброшена, а подушки и матрас вспороты. Учиненного разгрома преступнику, видимо, показалось мало, и он вдобавок расколотил все, что можно было расколотить: под ногами то и дело хрустели осколки стекла и фарфора.

Найт чихнул, когда ему в нос залетел кусочек пуха, и сказал:

– Обратите внимание, Лейтон, на отпечатки обуви: одни явно принадлежат убитой женщине, и они есть везде, кроме спальни. Остальные – мужские, те по всей квартире. Причем мужские, кажется, разные – как минимум, двух видов. Итак, каковы будут ваши первые выводы?

– Преступников, очевидно, было двое, – волнуясь, заговорил стажер. – Вешалка в прихожей покосилась – похоже, они напали на жертву, как только вошли. Она защищалась, убегала, а ее настигали и били ножом, пока не прикончили в гостиной. Потом обчистили квартиру. Судя по обстановке, миссис Дэвис была женщиной состоятельной.

– Верно, об этом свидетельствует и ее гардероб: явно не из магазина готового платья.

– У миссис Дэвис наверняка имелись и драгоценности. Только все, в чем они могли бы храниться, пустое. Денег мы с вами тоже не обнаружили.

– Таким образом, мы можем предположить, что целью преступников было…

– … ограбление! Завладение имуществом с применением оружия.

– Отлично!

– Что дальше, сэр? – приободрившись от похвалы, деловито спросил констебль.

– Вы сказали, есть свидетельница, которая обнаружила тело.

– Да, сэр: Джулия Флойд, машинистка, живет в квартире напротив.

– Я с ней поговорю. А вы займитесь отпечатками. Постарайтесь найти наиболее полные и снять их на бумагу. Умеете?

– Да, сэр.

– Упакуйте все, что мы нашли интересного, а затем загляните в соседние квартиры и в ближайшие дома. Улица довольно оживленная – возможно, обнаружатся свидетели. Я присоединюсь к вам позже.

Джулия Флойд, пухленькая миловидная девушка, сидевшая за столом в своей крохотной кухне, подняла заплаканное лицо.

– Можно мне присесть? – спросил инспектор Найт.

– Конечно, пожалуйста.

– Хотите конфету? – предложил инспектор, вытаскивая из кармана бумажный кулек. – Вот, купил по дороге. Я не успел позавтракать.

Он придвинул блюдце и высыпал в него горку разноцветных лакричных конфет.

– Я тоже, – уныло сказала Джулия и, поколебавшись, выбрала апельсиновую.

Пару минут оба угощались конфетами.

– Расскажите, что вы делали утром, мисс Флойд, – попросил Найт.

– Мы с Рамоной собирались сегодня вместе позавтракать, – вздохнув, заговорила девушка, – в кофейне за углом. Я постучала к ней в девять часов, как мы договорились, но она не ответила. И тут я заметила, что дверь прикрыта неплотно. Я заглянула, а там… господи!

– Вы входили в квартиру?

– Нет, я сразу почему-то подумала, что Рамона мертва. Я побежала звать полицию… А что, – Джулия испуганно взглянула на инспектора, – она была еще…

– Нет-нет, – заверил ее тот, – вы правильно подумали. Вы были подругами?

– Нет, скорее просто добрыми соседками. Она ведь намного старше меня – ей, наверно, за сорок. Иногда мы угощали друг друга чем-нибудь, обменивались книжками, ходили в кофейню…

– Она вам нравилась?

– Да. Знаете, я раньше думала, что испанцы – гордые, замкнутые. А Рамона совсем не такая… была… Жизнерадостная, приветливая… Даже если мы случайно встречались на лестнице, всегда скажет что-нибудь приятное или просто спросит, как я поживаю…

Девушка всхлипнула.

– Я видел у нее в кабинете печатную машинку. Миссис Дэвис тоже работала машинисткой?

– Нет, она переводчица, работала дома. Делала переводы для издательства «Джордж Раутледж и сыновья»6.

Инспектор сделал пометку в своем блокноте и предположил:

– Судя по тому, как ее квартира – простите – довольно заметно отличается от вашей, зарабатывала миссис Дэвис неплохо?

– Наверно, – Джулия пожала плечами. – Одевалась она очень элегантно. Когда выходила, всегда надевала брошку или серьги, или браслет, а то и все вместе. Кольца вообще, по-моему, не снимала. И все украшения необычные – наверно, старинные.

Она говорила без всякой зависти.

– Миссис Дэвис кто-нибудь навещал?

– Несколько раз я видела, как к ней утром приезжали посыльные из издательства, забрать готовый перевод. Но чаще она, по-моему, сама отвозила.

– А вечерами? У нее бывали гости, друзья?

Девушка покачала головой:

– Не думаю, чтобы у Рамоны было много друзей. По крайней мере, я ни разу не видела, чтобы к ней вечером кто-то приходил. Мне кажется, обычно она оставалась дома одна. Иногда ходила в театр или просто погулять. Впрочем, я ведь за ней не следила – зачем мне? Да я и не люблю вечерами сидеть дома – у меня есть знакомые, с которыми можно встретиться после работы.

– Вчера вечером вы слышали какие-нибудь звуки из квартиры вашей соседки? Или, может быть, видели что-нибудь? Я имею в виду – что-нибудь подозрительное.

– Не совсем, – замялась Джулия.

– Как это понять?

– Я вышла на лестничную клетку, а Рамона вдруг выглянула. Увидела меня, поздоровалась.

– В этом было что-то необычное?

– Ну… я сколько раз до этого выходила куда-нибудь, а она никогда не выглядывала! Вот я и подумала: она кого-то ждала.

– Что заставило вас так подумать? – заинтересовался Найт.

– По-моему, она чуть-чуть разочаровалась из-за того, что это всего лишь я, – девушка слабо улыбнулась. – И потом, платье на ней было не домашнее, а нарядное, бархатное – то самое, в котором я ее сегодня… в котором ее…

– Вам не показалось, что миссис Дэвис была чем-то встревожена? Или напугана?

– Нет-нет, ни в коем случае! Она была в отличном настроении! Она знала, что я собиралась в гости к подруге, и пожелала мне хорошо провести время. Я поблагодарила и ушла. Все…

– В котором часу это было?

– В девять – в начале десятого. А вернулась я за полночь. Вчера ведь была суббота… Как же так? – жалобно спросила Джулия, большие карие глаза снова заблестели от слез. – Кто мог сотворить такое?! Рамона же, наверно, кричала, звала на помощь… А если бы я не ушла в гости?!

Инспектор вздохнул:

– Пока мне нечего вам сказать, мисс Флойд. Кроме одного: вы не должны себя винить.

Когда инспектор Найт вернулся в квартиру убитой женщины, стажер уже управился с отпечатками.

– Я отдал их и другие возможные вещественные доказательства одному из констеблей, которые забрали тело, – доложил он, – тот пообещал завезти их в Скотланд-Ярд.

Это название он произнес с удовольствием, явно испытывая гордость тем, что участвует в работе самого важного в стране полицейского учреждения.

Найт и Лейтон покинули квартиру и, поделив между собой четную и нечетную сторону улицы, отправились искать свидетелей.

Вечером в Скотланд-Ярде инспектор Найт и его помощник делились друг с другом добытыми сведениями.

– Мисс Флойд рассказала что-нибудь ценное, сэр? – с любопытством спросил Лейтон. – Она видела кого-нибудь подозрительного или слышала шум?

– В субботу вечером ее не было дома. Однако благодаря ей мы можем уточнить время убийства: от девяти до десяти вечера. Что удалось узнать вам?

– На этаже только две квартиры, – сообщил стажер. – Квартира миссис Дэвис находится в торце дома, а квартира под ней сейчас пустует, так что другие жильцы не могли ничего слышать. В соседних домах все словно вымерли. Я застал только сонную компанию студентов в доме напротив. У них вчера была вечеринка, но в окна они не смотрели.

– Мне тоже ничего не удалось выяснить, да и не у кого было. На улице работали лишь две лавки – мясная и бакалейная. Вчера они закрылись в восемь.

– Не знаю, как у вас, сэр, – осмелился поделиться Лейтон, – а у нас в Личфилде многие выезжают за город на выходные.

– У нас тоже. Видимо, преступник на это и рассчитывал. Вернее, как мы думаем, двое преступников. Завтра с утра мы с вами съездим в издательство, – инспектор заглянул в блокнот, – «Джордж Раутледж и сыновья», а вечером нужно будет еще раз пройтись по Фредерик-стрит.

– Да, сэр.

– Как с отпечатками обуви? У вас что-нибудь получилось?

– К сожалению, полных я не нашел, – огорченно вздохнул стажер, – только частичные. – Он разложил на столе листки бумаги. – Тем не менее, как видите, можно понять: один из преступников носит грубые ботинки с широкими носами, подбитые гвоздями; у второго обувь более изящная, на гладкой подошве, а размер, скорее всего, поменьше, чем у первого.

– Это уже неплохо. Давайте посмотрим, что мы прихватили из квартиры жертвы.

Найт с Лейтоном принялись бегло просматривать и сортировать свои находки. Вскоре на столе были аккуратно разложены три ровные стопки бумаг, связка писем и фотография в рамке с треснувшим стеклом.

– Все счета оплачены, – отметил инспектор, просмотрев первую стопку.

– У меня несколько контрактов на перевод. Вот у этого срок еще не вышел – наверно, миссис Дэвис как раз им и занималась. Здесь указан автор, – Лейтон прочел почти по слогам: – Хуан Валера-и-Алькала-Гальяно.

– А это, вероятно, сам перевод – листы лежали рядом с печатной машинкой. Что-то на историческую тему: «В 1705-м году он был возведен в достоинство гранда Испании первого класса… развернул мелкие операции с целью отодвинуть повстанцев от границы Арагона… стал командующим Арагонской и Валенсийской армий…»

– Письма… за несколько лет… только они на испанском. Все из Толедо.

– Дайте-ка взглянуть… Отправитель один и тот же… Последнее помечено прошлым годом.

– Фотография… Отпечатана в 1868-м году в Лондоне, студия «Эллиотт и Фрай»7…

На снимке была запечатлена Рамона Дэвис – молодая девушка экзотической, чувственной красоты, а рядом с ней – бравый английский офицер в парадной форме. Инспектор вытащил карточку из рамки и перевернул обратной стороной: никакой подписи.

– Вы сказали, владелец дома считал, что миссис Дэвис – вдова?

– Да, сэр. Вероятно, это ее покойный муж, – предположил стажер, кивая на фотографию.

– Скорее всего, так.

– Я все думаю, сэр: почему миссис Дэвис сама открыла дверь убийцам? Она их знала?

– Cоседке показалось, что вчера вечером она кого-то ждала, – припомнил Найт.

– Значит, этих двоих она и ждала. Она их впустила, между ними произошла ссора…

– Возможно и другое: миссис Дэвис впустила их по ошибке. Допустим, было так: она ждала кого-то одного, причем мужчину. Услышав стук в дверь, спросила: «Это ты, Джон?» Чего проще – ответить: «Да», и тебе открывают. Задумайтесь еще вот над чем: Фредерик-стрит – не самая престижная улица Лондона, там проживают люди со средним достатком; однако преступники явились именно к миссис Дэвис – следовательно, они знали, что у нее есть чем поживиться.

Констебль послушно задумался и вдруг сказал:

– Или Хосе.

– Что – Хосе? – не понял Найт.

– Если она ждала своего соотечественника, то могла спросить: «Это ты, Хосе?»

– Тогда она задала бы этот вопрос по-испански.

– Хм, да… А если преступники – англичане, то в этом случае они…

– … не растерялись, поскольку случайно в совершенстве владели этим языком, – с сарказмом подхватил инспектор, – и легко смогли ответить.

– А что? На такой вопрос даже я смог бы легко ответить! – засмеялся Лейтон. – «Да» по-испански – «Si».

– Письма! Их необходимо прочесть, а ваших познаний в испанском, боюсь, нам будет недостаточно. Равно как и моих… Возможно, завтра в издательстве нам порекомендуют переводчика.

– Сэр, а вдруг окажется, что в этих письмах – угрозы? – заволновался стажер. – Тогда это что-то вроде вендетты! Какой-нибудь кровожадный испанский мститель…

– Я вижу в имени отправителя слово Мария, – с сомнением заметил Найт.

– Ну и что? – не сдавался Лейтон. – У них же бывают такие диковинные имена – Хосе-Мария-Антонио-и-как-там-дальше!

– Фантазия у вас работает блестяще, – с усмешкой похвалил инспектор. – И вы верно отметили кровожадность преступников. Почему они расправились с миссис Дэвис так жестоко? Почему не убили сразу?

– Потому что она яростно сопротивлялась!

– Хотя миссис Дэвис – дама отнюдь не хрупкого телосложения, вряд ли она могла так долго противостоять сильному вооруженному мужчине, – возразил Найт, – а тем более – двум.

– А если это были все же испанские мстители? Они могли нарочно мучить несчастную!

– Они рисковали – кто-нибудь мог услышать ее крики.

– Да, с вендеттой я перегнул палку, – подумав, уныло признал стажер. – Это было простое ограбление. Наверно, преступники – обыкновенные домушники. Они думали, что в квартире никого нет, но на всякий случай постучали в дверь. А когда миссис Дэвис неожиданно им открыла, то они растерялись. А потом решили ее припугнуть, понадеялись: слабая женщина – если ей пригрозить, сама отдаст все свои ценности. Но она не испугалась, стала кричать, даже, возможно, прогонять их. Они опять растерялись. Им пришлось пустить в ход нож. А поскольку убийство, так сказать, не их ремесло, то они и не смогли убить ее сразу…

Найт кивнул, и Лейтон, приободренный, продолжил:

– Затем преступники в спешке обчистили квартиру, причем искали мелкие ценные вещи, которые можно незаметно вынести, рассовав по карманам. Опасались, что более крупные, например, одежда, могут привлечь внимание. Они беспорядочно повыбрасывали отовсюду вещи, а значит, определенной цели у них не было – они просто смотрели там, где люди обычно прячут деньги или драгоценности, то есть в шкафах, в письменном столе, в бюро, в шкатулках, среди белья и тому подобное. Вы согласны, сэр?

Найт вдохнул, чтобы сказать «Si», но в этот момент неизвестно откуда взявшаяся пушинка втянулась ему в нос. Найт чихнул.

– Подушки вспороты! – вспомнил он. – Нет, Лейтон, это не простое ограбление и не обыкновенные домушники! У преступников была цель: они искали нечто определенное. Они не собирались обчищать пустую квартиру – нет, им было нужно, чтобы миссис Дэвис была дома. Они потребовали отдать им то, за чем они пришли. Миссис Дэвис, по всей видимости, отказалась. Тогда они стали громить квартиру и наносить несчастной женщине удары ножом один за другим. Скорее всего, они получили то, что хотели, и тогда убили ее.

Юный констебль восторженно открыл рот.

– Что не исключает вашей «испанской версии», – отдал ему справедливость Найт. – Что ж, на сегодня достаточно. Встречаемся завтра утром в издательстве.

9 мая 1887 года, понедельник. Посол в Скотланд-Ярде

Инспектор Найт уже давно подозревал: существует некий способ передачи информации, гораздо более эффективный, нежели те, что известны современной науке. И этот способ не требует ни технических приспособлений, ни финансовых затрат.

При посещении издательства «Джордж Раутледж и сыновья» Найт окончательно утвердился в этом своем мнении – весть об убийстве переводчицы распространилась по всему зданию практически мгновенно, едва они с констеблем Лейтоном успели переступить порог. Сотрудники чуть ли не в очередь выстраивались, чтобы поговорить с полицейскими. Сначала такое рвение порадовало Найта, однако очень скоро он убедился в том, что как раз те, кто непосредственно общался с миссис Дэвис, разговаривали весьма неохотно. Мальчишка-посыльный вообще чуть было не сбежал – Лейтон в последний момент ухватил его за куртку. Большинство же сотрудников видели миссис Дэвис лишь мельком и почти ничего не могли о ней рассказать, зато сами жаждали разузнать подробности убийства. А некоторые решили, что визит полиции – удачный повод, чтобы пожаловаться на завистливых коллег.

Выходя из здания, Лейтон пожаловался Найту:

– Моя голова гудит, как будто я побывал внутри пчелиного улья! Джжжжорджжжжжж… Раутледжжжжж… подходящее название…

В Скотланд-Ярде их ждала записка от дивизионного полицейского врача. Инспектор начал читать ее вслух, с трудом одолевая неразборчивый, как у всех докторов, почерк:

– Двадцать четыре колото-резаных ранения… Наиболее глубокие, в том числе и смертельное, нанесены одним орудием – вероятно, ножом с длинным клинком и очень острым лезвием.

– Значит, убийца – только один из преступников?

– Похоже, так. Хотя по поводу мелких порезов врач затрудняется дать однозначное заключение. Из одной раны он извлек маленький металлический кусочек – самый кончик острия. Очевидно, он отломился, когда нож ударился о ребро жертвы.

– Это улика! – обрадовался стажер.

– Точно. Остается всего лишь найти нож, – бодро заметил Найт, – от которого он откололся. В квартире мы его не обнаружили. Не исключено, что преступник его выбросил где-то снаружи. Впрочем, врач пишет, что сталь отменного качества, а кусочек очень маленький. Хороший нож не так легко достать, так что, может быть, и не выбросил…

Они принялись обсуждать записи своих бесед с сотрудниками издательства.

– Чепуха, сплетни и злопыхательство, – разочарованно подытожил инспектор Найт через некоторое время. – Единственная польза – адреса двух переводчиков с испанского.

В кабинет заглянул дежурный констебль. Вид у него был несколько растерянный.

– Сэр, вас спрашивает посол Испании.

– Проводите его сюда, – попросил удивленный инспектор, одновременно соображая, как нужно обращаться к особе такого ранга.

Через минуту в кабинет вступил пожилой, но сохраняющий горделивую осанку, красиво седеющий мужчина с пышными усами.

– Хуан Валера-и-Алькала-Гальяно, – представился он, жестким взглядом обводя полицейских.

Те переглянулись. Стажер опомнился и предложил гостю стул.

– Чем могу помочь, ваше превосходительство? – вежливо спросил Найт.

– Инспектор Найт? Мне сказали, что вы расследуете убийство испанской подданной Рамоны Дэвис. Я прочел о нем сегодня в газете.

– Ваше превосходительство, мы…

– Сеньор Валера, – властно перебил посол, – так будет проще и вам, и мне. И, скорее, это я могу вам помочь: я давно знал Рамону.

Найт и Лейтон снова переглянулись.

– Мой помощник – детектив-констебль Лейтон. Пожалуйста, расскажите нам о миссис Дэвис, сеньор.

– Наши семьи дружили, так что с Рамоной мы знакомы с детства. В двадцать лет она вышла замуж за английского офицера и переехала жить в Британию. Ее муж погиб восемь лет назад, когда ваша страна воевала с Афганистаном8.

– Это он? – спросил инспектор, показывая послу фотографию.

– Да. Майор Энтони Дэвис.

– Вы поддерживали связь с миссис Дэвис, после того как она покинула Испанию?

– Мы почти не виделись, но постоянно переписывались. А когда меня назначили послом в Лондон, мы снова стали встречаться, хотя и не часто.

– Вы можете сказать, чьи это письма, сеньор Валера? – Найт придвинул к послу стопку.

– Ее матери, – ответил тот, просмотрев конверты. – В прошлом году она умерла.

Инспектор покосился на своего помощника: тот казался разочарованным тем, что «испанская версия» не оправдывала его ожиданий.

– Известно ли вам, на какие средства существовала миссис Дэвис после смерти мужа?

– Рамона была достаточно обеспеченной женщиной, – сухо ответил посол: – получала пенсию мужа, и, кроме того, у нее имелись собственные накопления. Ее семья была богатой.

– Определенный доход приносило, по-видимому, также и сотрудничество с издательством «Джордж Раутледж и сыновья»?

– Безусловно. Однако Рамона работала не ради гонораров, а больше для того, чтобы чем-то себя занять. Она была образованной и деятельной женщиной. В последнее время она переводила мою книгу. Я, видите ли, писатель9.

Внезапно в надменном лице посла появилось что-то человеческое, похожее на страдание:

– Кто мог это сделать? Да еще так зверски!

– Мы рассматриваем версию ограбления.

– Я так и думал! – с горечью воскликнул Хуан Валера и хлопнул ладонью по столу. – Dios! Сколько раз я предостерегал ее, чтобы она не надевала свои украшения, когда куда-то выходит! Какой-нибудь бродяга мог их заметить, проследить за ней и… Но Рамона только смеялась: дескать, зачем вообще иметь драгоценности, если их не носить?

– Ее украшения могли представлять интерес для бродяги?

– Огромный! – посол выпрямился и заявил повелительным тоном: – Инспектор, я требую самого тщательного расследования убийства подданной моей страны.

– Разумеется, сеньор Валера, – ответил Найт со спокойным достоинством. – Мы все преступления расследуем самым тщательным образом.

Испанец обжег его взглядом черных, как угли, глаз, но сдержался. Помолчал, успокаиваясь, и неожиданно спросил:

– Вы нашли тайник в квартире Рамоны?

– Тайник?! – дуэтом воскликнули полицейские.

– Понятно. Тогда едем?

– Едем! – заторопился инспектор. – Лейтон, бегите, скажите дежурному, чтобы подали экипаж!

– Не нужно, – сказал посол, вставая. – Меня ждет ландо.

– Хорошо ли вы помните историю войны за испанское наследство? – спросил Хуан Валера по дороге.

– Боюсь, только в общих чертах, – признался инспектор Найт. – Когда-то изучал в школе.

– Не стану читать вам лекцию, дам лишь некоторые пояснения, чтобы вы получили представление о ценности украшений Рамоны. Ее девичья фамилия – Вальдес, она потомок древнего знатного рода. В начале восемнадцатого века ее предок, Фернан Перес де Вальдес, был участником событий, связанных с военным конфликтом из-за испанского наследства. Собранные им драгоценности предназначались для подкупа некоего влиятельного лица противной стороны. По каким-то причинам они не были переданы этому лицу, и с тех пор переходили из поколения в поколение. Это золотые украшения тонкой работы, с дорогими камнями; самые новые из них были созданы в семнадцатом веке. Но все они ничто по сравнению со шкатулкой, в которой хранились. Драгоценности Рамона часто надевала, но шкатулку держала в тайнике.

Когда посол увидел, во что превратилось жилище его давней знакомой, то побледнел, но ничего не сказал, а сразу направился в спальню. Найт с Лейтоном последовали за ним.

– Кровать сдвинута, – нахмурился испанец. – Нужно чем-то подцепить…

Оглядевшись в поисках подходящего инструмента, он поднял валявшуюся у камина кочергу. Найт только теперь заметил, что половица в том месте, где прежде находилась ножка кровати, короче других. Хуан Валера вставил острый конец кочерги в щель и нажал. Короткая половица приподнялась, словно крышка чемодана. Носком начищенного ботинка посол отбросил ее в сторону. Все трое увидели нишу, и в ней было темно. И пусто.

– Шкатулка похищена! – выдохнул испанец.

– Вы были правы, сэр, – взволнованно сказал Лейтон инспектору: – убийцам было нужно нечто определенное. И теперь мы знаем что именно!

Хуан Валера опустился на колени, пошарил рукой в глубине тайника и вытащил оклеенный кожей футляр цилиндрической формы. Выпрямившись, посол раскрыл его и вынул свиток, перехваченный посередине металлическим кольцом. Свиток состоял из нескольких листов плотной бумаги, которые были скреплены между собой тонкой шелковой лентой, протянутой сквозь два отверстия. От времени бумага пожелтела и истрепалась по краям. На первом листе было нечто вроде списка (Найт и Лейтон смогли понять только цифры и некоторые слова), а внизу стояла дата: 1702.

– Это перечень драгоценностей, собранных предком Рамоны, – пояснил Хуан Валера. – Все они подробно описаны. – Он начал переворачивать листы. – Вот, например: серьги золотые каплевидные с сапфирами по три карата… Далее – брошь в виде цветка с рубином в четыре карата и двенадцатью жемчужинами, кольцо…

Почти все пункты сопровождались искусно выполненными цветными рисунками. Посол внимательно просмотрел все листы до конца, затем еще раз.

– Все на месте, не хватает лишь изображения самой шкатулки, – заметил он. – Но я хорошо помню ее. Она изготовлена в середине семнадцатого века. Размер примерно восемь на двенадцать дюймов, высота шесть дюймов. Красное дерево, инкрустация из слоновой кости и перламутра, вставки из расписной эмали, а главное украшение – сорок восемь бриллиантов, шестнадцать сапфиров и восемь изумрудов. Эта шкатулка не имеет цены.

Хуан Валера помолчал и спросил:

– Вы полагаете, что Рамону убили из-за нее?

– Такой вывод напрашивается, сеньор, – кивнул Найт.

– Рамона не могла выдать тайник! – решительно заявил испанец.

«Могла», – переглянувшись, молча сказали друг другу полицейские. Оба хорошо помнили, как выглядело истерзанное тело жертвы.

– И все же кто-то о нем знал, разве это не очевидно? – заметил инспектор.

– Oh diablo! Вы правы!

– Могла ли, по-вашему, миссис Дэвис сама рассказать кому-то о тайнике?

– Не представляю – кому.

– Своему супругу? Его родственникам?

Хуан Валера покачал головой:

– Рамона унаследовала шкатулку уже после смерти майора, когда выяснилось, что она – последняя из рода Вальдес. А родственникам мужа она не доверяла. Близких друзей в Лондоне у нее не было – я бы знал. Она поддерживала приятельские отношения со своей соседкой, молодой девушкой, но, разумеется, никогда с ней не откровенничала.

– Получается, миссис Дэвис доверяла только вам, – произнес инспектор как бы в задумчивости.

Посол снова бросил на него молниеносный горящий взгляд и снова сдержался, не вспылил. Спокойно, даже холодно он подтвердил:

– Правильно. Как я уже сказал, мы дружили с самого детства.

– В таком случае вам, вероятно, известно, кто является наследником миссис Дэвис?

– Нет. И я сомневаюсь, что Рамона оставила завещание, – нахмурился испанец. – Я не единожды советовал ей позаботиться об этом, но она меня не слушала. Dios! Она говорила, что не собирается умирать в ближайшие пятьдесят лет. Наоборот, даже как-то обмолвилась, что снова начала жить по-настоящему…

– Что она под этим подразумевала?

– Не знаю, она не объяснила, а сам я могу только предполагать. Рамона страстно любила своего мужа и тяжело переживала его гибель. Овдовев, она решила полностью изменить свою жизнь, разорвать прежние связи. Переехала из Виндзора, где они жили с Энтони и где многие ее знали и жалели, в Лондон, потому что здесь у нее не было знакомых. Она надеялась, что такая перемена поможет ей справиться с ее горем. Наверное, через какое-то время она смирилась, почувствовала в себе силы жить заново. Не исключено, что и наследование фамильных сокровищ сыграло свою роль: Рамона ощутила некую ответственность перед своим родом, связь со своими корнями…

– И тем не менее она отказывалась составить завещание?

– Вы можете уточнить у ее поверенного. Хотя я почти уверен, что завещания не существует.

Хуан Валера продиктовал название солидной адвокатской конторы. Найт записал его в блокнот и сказал миролюбивым тоном:

– Надеюсь, мои вопросы не показались вам бестактными, сеньор Валера. Прошу учесть: мы всего лишь полицейские, а не дипломаты.

– Мне было любопытно столкнуться с методами работы английских сыщиков, – вежливо отозвался посол. – Я могу их только приветствовать, если они помогают вам ловить преступников,.

– Благодарю вас, мы стараемся делать все возможное для этого.

– Если вам понадобится любая помощь с моей стороны, обращайтесь без всякого стеснения.

– Вы очень любезны, сеньор, – инспектор слегка наклонил голову, выражая признательность. – Вы уже прояснили для нас многие моменты, и мы вам очень обязаны.

– Прошу незамедлительно извещать меня, если появятся какие-то новости.

– Обещаю, вы можете на это рассчитывать.

– Ну, довольно расшаркиваться, – вдруг улыбнулся Хуан Валера, но сразу посерьезнел: – Инспектор, я не хочу, чтобы вы думали, будто меня интересуют пропавшие драгоценности. Для меня главное – призвать к ответу убийцу человека, который был мне дорог.

– Я ни минуты в этом не сомневался, сеньор, – так же серьезно заверил его инспектор.

Посол предложил сыщикам доставить их обратно в Скотланд-Ярд в своем ландо, однако Найт отказался, сказав, что им нужно остаться в квартире.

– Как он на вас взглянул, сэр! – воскликнул Лейтон, когда испанский посол удалился. – Мне сразу представилась коррида: полуденный зной, арена, кровь на песке, рев трибун! А тореадор уже занес шпагу, чтобы нанести быку последний удар!

Инспектор Найт хмыкнул:

– Не хочется уточнять, кого из нас вы вообразили тореадором, а кого – быком.

– А вообще, по-моему, он отличный парень, – сказал стажер без всякой связи.

– Мне он тоже понравился, – признался Найт и предложил еще раз внимательно просмотреть весь манускрипт.

– Как и сказал посол, недостает только листа с рисунком шкатулки, – констатировал Лейтон через некоторое время. – Вам не кажется это странным, сэр?

– Кажется, – отозвался инспектор и достал из кармана лупу.

– Его забрали убийцы? Но для чего им понадобился рисунок, если они уже взяли шкатулку? – недоумевал Лейтон. – А если и понадобился, зачем было его вырывать? Не проще ли было взять весь свиток целиком?

– Этот лист аккуратно вытащили, – сообщил Найт о своих наблюдениях. – Бумага очень плотная. Если бы его вырвали, остались бы обрывки, а я их не вижу. Кроме того, ленточка, которой скреплены листы, совсем новая. В отверстиях, через которые она продета, есть волокна… похоже, это пенька.

– То есть раньше они были связаны пеньковой нитью?

– Да. И еще на первом листе имеются следы сургуча. Наверно, концы нити были закреплены сургучной печатью.

– Значит, кто-то сломал печать, разорвал или разрезал пеньковую нить, вытащил рисунок шкатулки, а потом снова связал листы шелковой лентой, – предположил Лейтон. – Как сложно! Вряд ли это сделали преступники, скорее всего, сама миссис Дэвис. Но зачем – тоже непонятно.

– Миссис Дэвис могла скрепить листы лентой, потому что нитка истлела, – сказал Найт. – Сургучная печать сломалась из-за того, что листы были свернуты в трубку. А рисунок шкатулки потерялся – все-таки почти двести лет прошло. Иногда самые простые объяснения бывают самыми верными. Однако не будем забывать об этих деталях: пока что данный манускрипт – единственное весомое доказательство мотива убийства, которое у нас есть.

– Хорошо. А что мы будем делать сейчас, сэр?

– Поскольку нам так феерически повезло и нас с таким почетом доставили на Фредерик-стрит, поищем здесь свидетелей. А завтра одному из нас придется снова отправиться в улей, то есть в издательство. Мы упустили из виду художественную редакцию, а миссис Дэвис могла обращаться и туда. И пойдете вы, Лейтон. – Инспектор добавил весело: – Я заметил, что ваша внешность больше, чем моя, располагает тамошних обитателей к откровенности.

Стажер скорчил недоверчивую гримасу.

– Это правда, – заверил Найт, забавляясь. – Обманчиво простодушный вид, этакая детская наивность во взгляде – подарок для сыщика. Люди не могут даже представить, что за столь бесхитростным фасадом скрываются недюжинный ум и цепкая наблюдательность.

– Вы надо мной смеетесь, сэр! – простонал Лейтон.

Очевидно, он считал, что природа поступила с ним несправедливо, наградив светлыми ангельскими кудрями, румяными щеками и пушистыми ресницами; он выбрал серьезную и опасную профессию, и в свои восемнадцать лет ему хотелось выглядеть более солидно.

– Надеюсь, вы не обиделись, – улыбнулся инспектор. – Пользуйтесь своими внешними данными, пока не состарились.

– Скорей бы уж, – проворчал Лейтон.

10 мая 1887 года, вторник. Полиция повсюду

– Добрый день, вот и я! – весело сказала Патрисия Кроуфорд, входя в узкую и длинную, как пенал, комнату, которую занимала помощница художественного редактора мисс Мэри Коллинз.

– Здравствуйте, Патрисия, – несколько рассеянно приветствовала ее молодая особа в пенсне, худощавая и серьезная. – Принесли?

– Да. Специально ездила на Юстонский вокзал, чтобы сделать зарисовки вагона третьего класса. Чуть не уехала в Ливерпуль!

Патрисия вытащила из папки рисунок и протянула мисс Коллинз.

– Так стало более реалистично, – одобрила та.

– Я еще кое-что сделала. Помните, мы с вами говорили, что обложка должна привлекать внимание? Она должна быть такой, чтобы книгу купил человек, спешащий на поезд. Я подумала: поскольку ключевая сцена в романе – объяснение героев в поезде Лондон–Ливерпуль, то почему бы ее и не изобразить на обложке? Вот, взгляните на эскиз… Мы как будто смотрим снаружи: поезд мчится в ночи, а в освещенном окне – два силуэта. Свет из окна выхватывает что-нибудь на первом плане, какое-нибудь растение. Черное на желтом… Как вы думаете, такая обложка привлечет внимание?

Увлекшись, девушка не сразу заметила, что собеседница ее не слушает, а словно думает о чем-то своем.

– Мэри, – позвала Патрисия.

– А? – вздрогнула та. – Простите, у нас тут такое происходит! Невозможно сосредоточиться… Что вы сказали?

– Я предложила поместить на обложке ключевую сцену романа. А что у вас происходит?

– Давайте лучше посмотрим обложку, – помедлив, предложила мисс Коллинз.

Но Патрисия чувствовала – продолжение будет. И оказалась права. Мисс Коллинз отложила эскиз в сторону, достала из сумочки портсигар и спички, вытащила сигарету, вставила ее в длинный мундштук и закурила. Все это она проделала если не напоказ, то все же слегка бравируя тем, что является современной работающей молодой женщиной, без лишних предрассудков. Мисс Коллинз сделала две глубокие затяжки и заговорила, сдерживая волнение:

– У нас рыщет полиция! Все взбудоражены уже второй день! Меня только что допрашивали. Вчера было двое, а сегодня пришел один: с виду совершенный цыпленок, но такой въедливый!

– А что случилось?

– Как? Вы не читаете газет? Убили нашу переводчицу.

– Не может быть! – ахнула Патрисия.

– Еще как может! Горло перерезали! – выпалила мисс Коллинз.

– Вы ее знали?

– Мы не были знакомы, но я видела ее не раз: такая пожилая испанка, лет сорока пяти, но хорошо сохранилась. Я бы даже сказала – эффектная. Да-да, я не из тех женщин, кто о представительницах своего пола говорит одни гадости. Я больше скажу: она была красивой. Все наши мужчины на нее заглядывались. Одевалась всегда по последней моде, так, словно собралась на прием в Букингемский дворец, да еще обвешивалась бриллиантами с ног до головы – искрилась, как рождественская елка. По-моему, не слишком уместный наряд для деловой встречи… О! А может, – мисс Коллинз округлила глаза, – кто-то за ней проследил и ограбил? А вдруг кто-то из наших? Завистников тут хватает!

– Мэри! Мэри! – послышался укоризненный голос.

Патрисия обернулась. В дверном проеме в эффектной позе – прислонившись боком к косяку и скрестив руки на груди – стоял молодой человек: высокий, широкоплечий, светлые волнистые волосы до плеч, вместо галстука – небрежно повязанный цветастый платок. Родинка на щеке не портила его внешность, а, наоборот, смотрелась некоей многозначительной мушкой. В насмешливой улыбке блондина Патрисия уловила некоторое самодовольство, словно тот каждую минуту осознавал свою бесспорную привлекательность для прекрасной половины человечества. Впрочем, наверное, так и было – во всяком случае, Мэри Коллинз при его появлении сразу перестала сутулиться.

Молодой человек покачал головой:

– Неужели тебе еще не наскучила эта тема, Мэри? Когда полицейские копаются в чужом грязном белье – их можно понять, это их работа. Но не хватало, чтобы и мы этим занимались!

– Извини, Брайан, я не знала, что это тебя так сильно беспокоит, – ядовито отозвалась девушка.

– Беспокоит. Именно поэтому я решил сбежать и выпить кофе. Собственно, я зашел, чтобы пригласить тебя в «Кафе Роял».

– Ого! В «Кафе Роял»!

– Я угощаю.

– Тогда приглашай.

– Встретимся внизу через четверть часа?

– Хорошо.

– А вы, мисс, – блондин обворожительно улыбнулся Патрисии, – не желаете к нам присоединиться? Я был бы рад.

– Спасибо, – кивнула девушка, заинтересованная.

– Вот и хорошо. Кстати, Мэри, с этим мундштуком ты похожа на Оцеолу, вождя семинолов.

– Ты это уже говорил, – напомнила та.

– И не устану повторять.

Молодой человек еще раз одарил улыбкой – теперь уже обеих девушек – и ушел. Мисс Коллинз загасила окурок в пепельнице и, наклонившись к Патрисии, сообщила:

– Брайан Шерман, художник. Изредка берет у нас заказы на иллюстрации, но не думаю, что имеет с этого большой доход. Откуда, непонятно, у бедного неизвестного художника деньги на «Кафе Роял»? Впрочем, мне все равно: кофе есть кофе. Кстати, советую быть с ним поосторожнее: он ужасный ловелас, ни одной юбки мимо себя не пропустит. Даже переводчице этой испанской глазки строил, а ведь она ему в матери годилась! А наши машинистки от него прямо млеют, хотя к ним-то ему зачем заходить, спрашивается?

– Вы рассказали о нем полиции?

– Нет, конечно, – ответила Мэри Коллинз с гримаской, выражающей отвращение к подобному поступку. – Я же не сплетница.

В ресторане Брайан Шерман щедро предложил девушкам не стесняться и выбрать все, что они пожелают. Патрисия все же постеснялась и заказала только один кусочек торта, а Мэри Коллинз – целых три. Пока они угощались, Шерман развлекал их беседой. Говорил он в основном о себе и своем творчестве, не обращая внимания на язвительные реплики, которые периодически отпускала в его адрес Мэри. Дождавшись, когда она сделает паузу между вторым и третьим куском торта, художник поинтересовался:

– Ты напечатала то, что я просил?

– Напечатала, – кивнула та.

– Спасибо, я знал, что всегда могу на тебя рассчитывать!

– Между прочим, ты говорил, что это только перечень, а там оказались еще и описания, – недовольно заметила Мэри. – Мне вчера пришлось задержаться на целый час!

– Ну, я не виноват, таковы требования моего благодетеля, – развел руками Шерман и пояснил Патрисии: – Мы говорим о списке моих работ, предназначенных для аукциона, который скоро устраивает мистер Саттерфилд. Это известный коллекционер и меценат.

Патрисия хотела сказать, что тоже имеет некоторое отношение к этому аукциону, но не успела, потому что Мэри Коллинз спросила:

– А ты принес иллюстрации?

– Нет.

– Брайан! Они должны были быть готовы две недели назад! – возмущенно воскликнула девушка.

– Мэри, милая, дорогая, надежная, – художник умильно сложил брови домиком и взял девушку за руку, – пойми, у меня сейчас совершенно нет времени: я должен закончить картину к аукциону.

– Бессовестный! Что я скажу редактору?!

– Придумай что-нибудь, ты ведь такая изобретательная! Ты всегда меня выручала.

– Опять выкручиваться?!

– Прошу тебя, умоляю! Хочешь, на колени встану – прямо здесь?

– Не хочу! Притворщик! Так и знала, что это приглашение на кофе – не просто так!

– Неправда! Это от чистого сердца!

– Не верю. Скажи еще, что ты разбогател!

– Можно сказать и так.

– Ха-ха! Наследство получил? Поэтому ты нацепил этот вызывающий перстень?

– Если он тебя смущает, я его сниму. Вот, пожалуйста…

Ожидая, когда они устанут пререкаться, Патрисия оглядела зал – огромное помещение, сплошь в позолоте, лепнине и росписях в стиле времен Реставрации; здесь вполне можно было представить и самого Карла II во главе роскошного пира. В этот час ресторан был тихим и почти пустым: рояль молчал, в зале находились только две пожилые пары и степенный джентльмен с газетой, и один стол в углу занимала небольшая компания молодых богатых бездельников, явно слишком уставших после вчерашнего кутежа, чтобы шуметь.

Швейцар распахнул дверь, в зал неторопливо вплыла элегантно одетая дама в шляпке с вуалью. Ни на кого не глядя, она уселась за столик, и рядом мгновенно возник официант. Через минуту женщине принесли бокал шампанского. Она подняла вуаль – и Патрисия узнала Лорейн Саттерфилд.

Та заметила Патрисию, слегка ей кивнула и устремила рассеянный взгляд в пространство. Девушка повернулась к своим спутникам, не уверенная, нужно ли их представить. Мэри, уже не такая колючая, молча доедала свой торт, а Шерман, как зачарованный, смотрел на Лорейн.

– Вы тоже это заметили? – спросила его Патрисия.

– Ч-то? – очнулся тот.

– Эта дама – живая копия герцогини Девонширской Гейнсборо.

– А? Да-да, невероятное сходство!

– Я ее знаю. Хотите, я вас познакомлю?

– Удобно ли это?

– Я не стану ее принуждать, – улыбнулась девушка. – Но будет невежливо, если я не подойду и не поздороваюсь.

Лорейн Саттерфилд неожиданно охотно согласилась присоединиться к их компании. Быстро смерив художника небрежным взглядом, она более внимательно изучила Мэри Коллинз и, словно сделав вывод: «Ничего особенного», беспечно сообщила:

– А я полдня потратила на магазины! Безумно устала и почувствовала необходимость выпить немного шампанского. Оно так хорошо освежает! А вы не желаете? Мисс Кроуфорд я не предлагаю, – женщина хохотнула, – боюсь, ее дядюшка меня осудит.

– Благодарю, но для меня рановато, – выдавил Шерман.

– А у нас не приветствуется употребление спиртных напитков в течение рабочего дня, – сухо отказалась Мэри.

– Жаль, потому что вам бы не помешало взбодриться, дорогая, – сочувственно поджала губы Лорейн, – у вас усталый вид. Наверное, вы мало бываете на свежем воздухе.

– У меня почти нет времени для прогулок.

– Я вам сочувствую! Но не расстраивайтесь, все можно исправить и другим способом.

– Неужели?

– Конечно. Нездоровый цвет лица можно скрыть, если удачно подобрать косметику. Могу посоветовать новую французскую пудру от «Симон» – от нее кожа прямо сияет! Также очень помогают маски для лица, их можно сделать и дома. Велите вашей горничной приготовить такую смесь: две столовые ложки овсяных хлопьев, чайная ложка меда и яичный желток.

Лорейн лучезарно улыбнулась.

– Вас можно поздравить с удачной покупкой? – вмешалась Патрисия, видя, как сердито насупилась Мэри.

– Увы, я ничего не купила! – махнула рукой красавица. – Хотела присмотреть подарок моей младшей кузине, но здесь, на Риджент-стрит, не нашла ничего подходящего. Вообще так трудно угодить юной девушке – никогда не поймешь, кому что пойдет! На одной даже что-нибудь простенькое и дешевое будет смотреться неплохо – вот, например, как ваши сережки, мисс Кроуфорд. А другую сколько ни украшай… Вы со мной согласны, мистер Шерман? Вы, как художник, должны понимать такие вещи.

– Наверно, многое… зависит от вкуса, – с трудом выговорил молодой человек.

– Кажется, вы не очень хорошо в этом разбираетесь. Довольно странно для человека из мира искусства, – Лорейн смерила его пренебрежительным взглядом. – Впрочем, неважно. Который час?.. О, я должна вас оставить! Хотя мне и не нужно каждый день ходить на работу, но все же у замужней женщины бывает много дел дома. Было очень приятно познакомиться. Мисс Кроуфорд, надеюсь, мы с вами скоро увидимся.

Женщина сделала движение, чтобы встать, и мигом подлетевший официант отодвинул для нее стул.

– Пожалуйста, одну минуту, мэм, – задержала ее Мэри Коллинз.

Она вытащила из сумочки крохотную записную книжку и карандаш, написала несколько слов и протянула женщине:

– Не будете ли вы любезны посмотреть, верно ли я записала рецепт маски?

Лорейн, снисходительно подняв брови, прочла написанное.

– Да, – кивнула она, возвращая записную книжку. – Да. Все правильно.

– Благодарю вас.

Лорейн Саттерфилд попрощалась и направилась к выходу.

– Она тебя прямо околдовала! – насмешливо заметила Мэри Коллинз, глядя на Шермана, который смотрел женщине вслед, приоткрыв рот.

Тот отозвался не сразу:

– Я художник, Мэри, и замечаю все красивое. И вы правы, мисс Кроуфорд: ваша знакомая – действительно вылитая герцогиня Девонширская!

– Что ж, раз мы с этим разобрались, – ворчливо сказала Мэри, вставая, – мне пора возвращаться на мое рабочее место. Идем, Брайан, посадим мисс Кроуфорд в кэб. А ты пойдешь со мной и заберешь список своих шедевров.

– Вот где ты прячешься! – воскликнула Патрисия, врываясь в кабинет своего дяди. – А у меня такие новости!

Сэр Уильям, сидя за столом, изучал какие-то бумаги. Оторвавшись от своего занятия, он с интересом взглянул на племянницу.

– Убили испанскую переводчицу! – возбужденно продолжала та. – В издательстве кишмя кишат полицейские!

Из-за высокой спинки стула, стоящего напротив хозяина кабинета, высунулась знакомая темноволосая голова:

– Боюсь, один из них кишит у вас дома, мисс Кроуфорд.

После этих слов гость появился целиком и поприветствовал девушку.

– Инспектор Найт! – смутилась та, но лишь на секунду, дальше посыпались вопросы: – Удивительно, как скоро мы встретились, правда? У вас новое дело? Неужели это самое убийство? Вы пришли рассказать нам о нем? Я все пропустила?

– Я, собственно, пришел к вашему дяде за советом, мисс Кроуфорд, – ответил Найт, не в силах сдержать улыбку. – Однако мне почему-то кажется, что вы и сами уже каким-то образом соприкоснулись с моим расследованием.

– Это судьба! Правда, дядя?

– Согласен с тобой, дорогая, – кивнул сэр Уильям, заговорщицки подмигивая племяннице. – То, что инспектор пришел посоветоваться именно со мной, нельзя назвать случайностью.

По предложению Патрисии все трое переместились в гостиную, и горничная вскоре принесла туда чай и лимонные кексы.

– Наверное, я мог бы посвятить вас в некоторые детали, – сказал Найт, делая вид, будто колеблется, – учитывая, что вы оба прекрасно зарекомендовали себя при расследовании в Борнмуте… Конечно, если у вас нет возражений…

– Никаких возражений! – поспешила заверить его Патрисия.

– Хорошо. Но прежде, мисс Кроуфорд, скажите: вы были в издательстве «Джордж Раутледж и сыновья»?

– Да.

– Если не секрет, с какой целью?

– Не секрет, пожалуйста: мне повезло получить заказ на иллюстрации, – похвасталась девушка. – Это мой первый в жизни настоящий заказ!

– Поздравляю.

– Спасибо. Там выпускают серию «Железнодорожная библиотека» – дешевые книги, которые продают прямо на станциях10. В дороге ведь бывает скучно.

– Какая трогательная забота о пассажирах!

– Теперь вы.

Найт коротко поведал об убийстве Рамоны Дэвис, о визите посла Испании в Скотланд-Ярд, о похищенных сокровищах и их связи с войной за испанское наследство. Он принес с собой найденный в тайнике манускрипт, и Патрисия принялась с интересом рассматривать тщательно и подробно нарисованные изображения драгоценностей.

– Интригующая история, – заметил сэр Уильям. – Напоминает начало приключенческого романа.

– К сожалению, у нас почти нет сведений, чтобы его продолжить, – с досадой сказал Найт. – Я побывал сегодня у поверенного миссис Дэвис. На случай своей смерти она оставила только одно распоряжение: ее имущество не должно быть передано родственникам ее мужа. При этом я убедился: ни о каких тайных сокровищах поверенному неизвестно. На Фредерик-стрит, где жила миссис Дэвис, ее знали в лицо, но не более того. Мы надеялись выяснить что-нибудь о ней в издательстве, но получили лишь слухи и наговоры сотрудников друг на друга. Видимо, миссис Дэвис, хотя и не была замкнутой, почти ничего не рассказывала о себе. Мы с моим помощником опросили уже множество людей, но пока нам не удалось хоть сколько-нибудь продвинуться. Сегодня он снова отправился в «Раутледж», но, боюсь, вернется ни с чем.

– Могу сэкономить вам время, – небрежно заявила Патрисия, перевернула несколько листов манускрипта и указала на один рисунок. – Я знаю, у кого находится вот этот перстень с изумрудом.

Изумленные взгляды, который устремили на нее дядя и инспектор Найт, доставили девушке немалое удовольствие. Она продолжила:

– Перстень украшает безымянный палец правой руки художника по имени Брайан Шерман. Двадцать пять лет, холост. Рост – примерно пять футов одиннадцать дюймов. Блондин с серыми глазами. Нос прямой, губы чувственные. На левой щеке родинка размером с чечевичное семя. Живет в доме-студии в Примроуз-хилл. Любит черный кофе без сахара и булочки с корицей. Дамский угодник.

– Вы меня поражаете, мисс Кроуфорд! – воскликнул Найт. – Откуда у вас такие сведения?

– Не только у полиции есть свои источники, – с загадочным видом сказала девушка.

Глядя на озадаченное выражение лица инспектора, она рассмеялась:

– Брайан Шерман сегодня угощал меня кофе и шоколадным тортом в «Кафе Роял». Говорил в основном он, так что мне оставалось только слушать его и разглядывать.

Сэр Уильям кашлянул:

– Дорогая, не слишком ли это было… ммм… смело?

– Не волнуйся, дядя, все было прилично: с нами была еще мой куратор из издательства, мисс Коллинз. Она нас и познакомила.

– Я вам очень благодарен, мисс Кроуфорд, – с чувством произнес Найт, закончив делать пометки в своем блокноте. – Ваши наблюдательность и превосходная зрительная память дали мне подсказку, как действовать дальше.

– О, не стоит благодарности! – Патрисия, польщенная похвалой, махнула рукой и тут же с любопытством поинтересовалась: – А какой совет вам нужен от дяди?

– Похищенные драгоценности преступники попытаются продать и, конечно, обратятся к тем, кто тайно скупает краденое. С утра я порылся в нашей картотеке и выбрал несколько подходящих, на мой взгляд, кандидатур.

– Я изучил ваш список, – сэр Уильям тронул лежащий перед ним листок. – На мой взгляд, выбор правильный. Только я бы вычеркнул вот это имя, – он указал пальцем на одну строчку. – Я лично подписал ему приговор на три года, и это было… если не ошибаюсь, полтора года назад.

– Очевидно, недоработка нашей канцелярии, – нахмурился Найт.

– Особое внимание я бы уделил вот этому персонажу: Мелвин Симс. Я хорошо его помню: он как-то проходил свидетелем в процессе о краже. Показался мне исключительно скользким типом. Я поговорил тогда с сержантом, который расследовал дело. Он сказал, что имя этого Симса уже не однажды всплывало при подобных обстоятельствах. Его опрашивали, и всякий раз у полиции возникали сильные подозрения на его счет. Однако сыщикам не хватало улик, чтобы выдвинуть обвинение. Вы меня очень порадуете, если у вас это наконец-то получится.

– Буду стараться. Вот что еще, сэр: судя по словам испанского посла, украденная шкатулка имеет историческую ценность. Я подумал, что она может заинтересовать какого-нибудь коллекционера.

Пожилой джентльмен потер подбородок:

– Не припомню, чтобы я когда-либо судил коллекционеров… А, так сказать, в мирной жизни одного знаю лично: Альфред Саттерфилд, банкир, а также большой знаток истории и весьма интересный собеседник. Кстати, скоро он устраивает благотворительный аукцион, чтобы поддержать молодых художников, а Патрисия ему в этом помогает.

– Брайан Шерман тоже выставляет свои работы на этом аукционе, – вставила девушка.

Найт оживился:

– Когда вы встречаетесь с Саттерфилдом в следующий раз, мисс Кроуфорд?

– Мы с дядей идем к нему послезавтра.

– Возьмете меня с собой?

– Хорошо, – согласилась Патрисия, глядя на инспектора с сомнением. – Но только учтите: это очень известный и уважаемый человек.

Найт приложил руку к сердцу:

– Обещаю прийти без наручников.

Прощаясь, инспектор сказал с улыбкой:

– Честное слово, сэр, мисс Кроуфорд, один час в вашем обществе принес гораздо больше результатов, нежели предыдущие два дня работы. Пожалуй, я изменю свою тактику расследования преступлений: вместо того чтобы осматривать место происшествия, опрашивать свидетелей, искать улики, я буду просто, если позволите, заглядывать к вам на чашку чая!

За обедом Патрисия вспомнила:

– Дядя, сегодня в «Кафе Роял» я встретила миссис Саттерфилд. Знаешь, она так пристально меня разглядывала, словно хотела оценить, сколько стоит все, что на мне надето.

– Вероятно, сказывается то, что она жена банкира, – предположил сэр Уильям, нарезая ростбиф ломтями идеально одинаковой толщины. – Или же у нее неважное зрение.

– Лучше я буду думать, что она близорука, – решила девушка. – Я познакомила ее с Мэри Коллинз и Брайаном Шерманом. По-моему, они оба ей не понравились.

– Мне кажется, это не должно тебя беспокоить, дорогая.

– Ты, как всегда, прав. Какой соус тебе передать – горчичный или сладкий?

11 мая 1887 года, среда. Скромные труженики

В то время как стажер Лейтон с утра продолжил методично опрашивать жителей Фредерик-стрит – тех, кого не застали в предыдущие дни, инспектор Найт отправился так же методично навещать персонажей из своего списка. Он решил начать с менее благополучной, восточной части города. Лавки, которые он там посетил, маскировались под магазинчики домашней утвари, часовые мастерские и пивные. Встретился даже один торговец птицами. И сами заведения, и их хозяева выглядели так, что если бы на двери висело объявление: «Покупаю и продаю краденые вещи», то инспектор бы не удивился. В то же время он убедился, что преступник, укравший бесценную шкатулку и старинные драгоценности, вряд ли стал бы сюда обращаться с таким товаром: в этих заведениях явно никогда не видели действительно больших денег, а самым дорогостоящим, что приняли бы здешние торговцы, могли стать золотые часы или меховая одежда.

Во второй половине дня инспектор добрался до Мелвина Симса. Его лавка разительно отличалась от тех, где инспектор побывал ранее. Прежде всего, в ней было довольно просторно и очень чисто. И находилась она не на тесной и неопрятной улице Восточного Лондона, а неподалеку от Риджентс-парка, на Стэнхоуп-стрит.

Войдя внутрь, Найт ощутил себя так, словно оказался в «Лавке древностей» Диккенса; только у здешнего владельца дела явно шли гораздо успешнее. Вдоль стен выстроились комоды, серванты и этажерки с витиеватой резьбой; на всех горизонтальных поверхностях красовались позолоченные подсвечники и керосиновые лампы с изящными абажурами, расписные керамические вазы и статуэтки из мрамора и слоновой кости; за стеклянными витринами сверкали фарфоровые тарелки и начищенные серебряные столовые приборы; в центре помещения сгрудились несколько столов разнообразной формы и принадлежности, на одном стоял огромный глобус; с потолка свисали многоярусные хрустальные люстры; тикали вразнобой напольные, настенные и каминные часы, числом не менее двух дюжин. Все эти предметы несли на себе несомненный налет старины, но при этом вовсе не выглядели ветхими или негодными.

Внешность хозяина лавки никак не подходила под определение «скользкий»: средних лет и среднего роста, плотный, опрятно одетый, с аккуратно подстриженной седой бородой, он был похож на университетского профессора. Когда Найт ему представился, он не испугался, не засуетился, как другие до него, а вежливо, даже уважительно, сказал:

– Буду рад помочь нашей доблестной полиции.

– Очень приятно, – отозвался инспектор, – честно говоря, такое не каждый день услышишь. Я вижу, у вас здесь много интересного, мистер Симс.

– Верно – для любителей антиквариата. Мебель и предметы интерьера – рамы для картин, подсвечники, каминные статуэтки и прочее.

– И откуда же берется ваш товар?

– Мне приносят, я покупаю. Сам много езжу по распродажам, – охотно объяснил Симс. – Знаете, бывает, люди переезжают и хотят избавиться от старых вещей. Или какой-нибудь молодой наследник желает обставить доставшийся ему дом по-новому и продает с молотка древний, как ему кажется, хлам. Иногда случается найти что-то приличное. Конечно, нередко все пребывает в плачевном состоянии. Приходится реставрировать такие вещи перед продажей – в задней части лавки у меня мастерская. Там трудится мой помощник. Иногда я и сам этим занимаюсь, когда попадается что-нибудь любопытное – какой-нибудь красивый комод или бюро. Но в основном, как сами видите, – торговец широко повел руками по сторонам, – у меня лишь, если позволите так выразиться, одно бабушкино старье.

– А бывает ли так, – Найт улыбнулся, – что бабушка приносит что-нибудь очень любопытное?

– Увы, очень редко! – Симс улыбнулся в ответ и похвастался: – Хотя однажды мне попался секретер времен королевы Анны, представляете?

Инспектор уважительно поцокал языком:

– Ого! Такую редкую вещь, очевидно, купит не каждый?

– Конечно! – согласился Симс. – Это особый случай. Таких покупателей у меня немного.

– Вы, вероятно, ведете учет таких особых случаев? Могли бы назвать имена?

– Я веду учет всех случаев, – веско сказал антиквар, – и честно плачу налоги. Но я не хотел бы без необходимости раскрывать имена. Поймите меня правильно, инспектор: если из-за меня этих уважаемых граждан начнет беспокоить полиция, я лишусь их доверия и, соответственно, своего заработка!

– Что вы! – добродушно возразил Найт. – У меня и в мыслях такого не было!

– Рад это слышать. Среди моих покупателей есть очень солидные люди, с большим вкусом, что называется, сливки общества. Я уже знаю, кого и что может заинтересовать. Бывает, они делают мне специальный заказ, и тогда уж приходится попотеть, чтобы найти то, что им хочется!

Найт с удовольствием провел пальцами по гладкому краю небольшого письменного стола из мореного дуба и спросил как бы невзначай:

– Например, старинные ювелирные изделия?

– Нет, этим я не занимаюсь, – ответил Симс, как показалось инспектору, чересчур поспешно. – Не скрою, время от времени мне их тоже пытаются продать, но – нет, в таких случаях я всегда отказываю. Не дай бог, принесут краденое – ведь такое происходит сплошь и рядом, вам ли не знать!

– К сожалению, да!

– А я не могу рисковать своей репутацией. Я покупаю вещи только у тех, кому можно доверять.

– Очевидно, вы хорошо разбираетесь в людях, мистер Симс?

– А как же иначе? – торговец улыбнулся, широко и обаятельно. – Вот сейчас я, например, вижу, что вам приглянулся этот письменный стол.

– Да, – признался инспектор. – Он бы очень удачно поместился в моей квартире. Мой нынешний слишком громоздок…

Симс тут же воодушевился и пустился с восторгом расписывать необыкновенные достоинства мебели из дуба, нахваливать ее прочность и долговечность. Для вящей убедительности он принялся демонстрировать, как удобно устроены отделения в выдвижном ящике; как хорошо продумано расположение полочек на рабочей поверхности – они невелики и в то же время позволяют разместить в них предметы, которые должны быть под руками; как небольшой размер и отсутствие тумб позволяют поставить данный великолепный экземпляр даже в маленьком помещении… Найт слушал его вполуха и вскоре прервал поток его словоизвержения, спросив о цене. Получив ответ, он пообещал зайти, когда бабушка принесет что-нибудь поскромнее.

Прощаясь, инспектор сказал:

– Собственно, я зашел вас предупредить, мистер Симс: в городе появилась шайка грабителей. Бьют витрины, хватают первое, что подвернется, и убегают. К сожалению, мы пока никак не можем их поймать. Так что будьте бдительны.

– Благодарю, инспектор. Теперь я буду настороже.

– Вы ведь дадите мне знать, если увидите кого-то подозрительного рядом с вашей лавкой?

– Разумеется, – торжественно пообещал Симс, – незамедлительно.

«Сэр Уильям прав, – думал Найт, уходя. – Скользкий тип. И, конечно, он не поверил моей выдумке о шайке».

Имя Мелвина Симса завершало список инспектора Найта. Он составил маршрут таким образом, что от антикварной лавки обаятельного торговца до цели его последнего на этот день визита можно было дойти пешком.

Квартал, куда он направился, получил название от холма Примроуз-хилл, расположенного к северу от Риджентс-парка. Когда-то в этих местах находились королевские охотничьи угодья, но сорок с лишним лет назад парламентским актом часть территории была открыта для публичного посещения, и с тех пор на холме образовался общественный парк, а у его подножия вырос тихий и зеленый жилой район. Не так давно в этом районе, недалеко от Фицрой-роуд, появилась группа необычных домов-студий – колония, специально построенная для художников.

Однажды, когда инспектор еще только переселился жить из Йоркшира в Лондон, ему захотелось увидеть, насколько велик этот город. Для этого он забрался на вершину холма Примроуз-хилл – и замер при виде открывшейся ему бескрайней панорамы серых стен и красно-коричневых крыш, среди которых, словно маяки, выделялись купол собора святого Павла, башни Вестминстерского дворца, церковь святого Климента Датского и – никуда не деться – фабричные трубы. Найт до сих пор помнил охватившее его тогда ощущение – оно было сродни тому, которое возникает, если стоять на вершине утеса, обрывающегося в море: хочется взлететь и нырнуть одновременно.

Колония художников – двенадцать небольших кирпичных домов-мастерских с остроконечными, похожими на пирамиды крышами – находилась в глубине квартала. Со стороны Фицрой-роуд к ней вел узкий проулок, по которому – с трудом – мог проехать экипаж. Дома примыкали друг к другу вплотную и располагались по периметру длинного прямоугольного двора. Построенные около десяти лет назад, они еще не успели закоптиться угольной пылью и сохраняли почти первозданный нарядный вид. Перед некоторыми были разбиты маленькие аккуратные цветники и стояли деревянные скамьи.

Найт остановился у нужной ему глухой массивной двери и постучал дверным молотком. Ответом была тишина. Инспектор с досадой подумал, что, должно быть, пришел слишком поздно и Брайан Шерман уже, наверное, отправился черпать вдохновение в каком-нибудь пабе. «Хотя, – подумал он, снова стуча и еще больше досадуя, – мог бы и поработать, ведь еще совсем светло».

Из соседнего дома, оживленно переговариваясь, вышли двое сильно бородатых мужчин. Заметив инспектора, они замолчали, а потом один спросил с любопытством:

– Вам нужен Шерман? На мясника вы не похожи.

Второй бородач крякнул и рассмеялся.

– Я не мясник, – сказал Найт, недоумевая.

– А, – сказал первый бородач и тут же утратил к нему интерес.

– Стучите громче, – посоветовал второй. – Он дома.

Художники возобновили разговор и удалились в сторону Фицрой-роуд. Инспектор с удвоенной силой забарабанил дверным молотком.

Через некоторое время дверь медленно приоткрылась, но не больше чем на три дюйма. В щели показалась половина лица – однако даже на этой половине ясно читался испуг. При виде Найта испуг сменился облегчением, дверь начала открываться шире, лицо показалось почти полностью, и приятный голос спросил любезно:

– Что вам угодно?

Инспектор представился, и дверь замерла.

– Скотланд-Ярд? Но почему…

– Я расследую убийство и опрашиваю всех, с кем жертва общалась в издательстве «Джордж Раутледж и сыновья», – строго сказал Найт. – Вы мистер Брайан Шерман?

– Да, это я. Но кого же убили?

– Вы, вероятно, об этом слышали: миссис Рамону Дэвис.

– Ах, да, переводчицу! Мне сказали в издательстве. Какая ужасная история! Но мы с миссис Дэвис почти не общались.

– Вы позволите мне войти?

– Да, пожалуйста.

Дверь наконец распахнулась настежь, и инспектор увидел молодого человека, чья внешность точно соответствовала описанию, которое дала Патрисия Кроуфорд. Сейчас поверх обычной одежды на нем был надет рабочий балахон до колен, какие носят художники, а за левым ухом торчала кисточка. Найт обратил внимание на его обувь – щегольские ботинки на гладкой подошве.

Миновав тесную прихожую, они прошли в мастерскую. Инспектор с любопытством огляделся.

Они находились в довольно просторном помещении. Привычный потолок здесь как таковой отсутствовал, что увеличивало пространство, а мансардное окно в скате крыши давало дополнительное освещение. Лестница в углу вела на антресоль, огороженную балюстрадой из плоских балясин и прикрытую цветастой занавеской. Из обыденных деталей домашнего интерьера здесь имелся только сложенный из серого гранита камин. Все остальное представляло собой настоящий художественный беспорядок: мольберт с начатой картиной; выставленные вдоль стен готовые работы; композиции для натюрмортов на специальных подставках (одно яблоко надкушено); кушетка с полукруглой спинкой, красиво задрапированная полотном темной материи (явно для натурщицы); небрежно сваленные рулоны холста; гипсовые копии голов античных статуй; стеллажи, где книги и журналы (довольно потрепанные) хранились вперемешку с предметами одежды и оплывшими свечами. Все это обильно дополнялось разбросанными повсюду принадлежностями для занятия творчеством.

Поскольку инспектор молчал, Шерман заговорил первым:

– Идеальное жилище для живописца: здесь светло, даже когда на улице пасмурно.

Найт понимающе кивнул и продолжал молча осматриваться. Художник снова заговорил:

– Извините, что пришлось ждать. Я был занят, увлекся и не сразу услышал.