Гражданин

Глава 1. Золотой якорь

Самое дорогое в жизни вообще не имеет никакого отношения к деньгам! Цена ему – преданность, боль и пот… Цена ему – самое дорогое во всей жизни – сама жизнь! Вот высшая цена всех ценностей!

Роберт Э. Хайнлайн,

«Звездный десант»

6°08’05.5″N 1°14’35.3″E

Угасающий день уступил место сгущающимся тропическим сумеркам, несущим изнывающим от жары людям долгожданную вечернюю прохладу. Город начал просыпаться от дневного оцепенения, и стали появляться прохожие, уже не пытающиеся укрыться от палящего солнца, короткими перебежками перебираясь от одной тени к другой, а не торопясь прогуливающиеся по все еще раскаленным тротуарам улиц, опоясывающих, пронизывающих мегаполис во всех направлениях и отдающих тепло медленно остывающему воздуху.

В обычной привычной вечерней суете среди снующих по своим делам горожан и ищущих приключений моряков ничем не выделялись и двое патрульных, совместными усилиями пытавшихся запихнуть в патрульную машину орущего во всю глотку забулдыгу. Тот ругался, на чем свет стоит, поминая всех предков стражей закона до десятого колена, требовал небо обрушить на них всю силу великого Огуна1 и, растопырив руки и ноги в стороны, буквально висел на блюстителях порядка, не давая им лишить себя опьяняющей свободы, полученной от чрезмерного употребления спиртного.

Внезапно раздавшийся звон разбитого стекла, треск ломающейся оконной рамы и выпавший из окна человек отвлекли блюстителей порядка от этого увлекательного занятия.

– Merde!2 – воскликнул полисмен с нашивками сержанта. – Lâche-le!3

Напарник понял его слова буквально и просто выпустил пьяницу из рук. Тот шмякнулся на асфальт как жирная жаба и, видя, что им совершенно перестали интересоваться, радостно воскликнул:

– Grand Ogun, la seule mention de ton nom a effrayé les esclaves méprisables d’Eyadema!4 – и тут же с испугом закрыл рот рукой – такой комментарий мог стоить ему если не головы, то уж точно сладкой свободы. И хоть мозг его был затуманен влиянием чрезмерного количества употребленного алкоголя, страх оказаться за решеткой из-за неосторожного слова, сидящий на уровне подсознания в каждом жителе этой страны, заставил его прикусить язык.

На его счастье патрульные, забыв про все, бросились в «Золотой якорь» – одно из мест, которые любят посещать моряки с торговых кораблей. Любитель же горячительных напитков озадаченно посмотрел им вслед и пополз подальше от места, где назревали интересные события.

Полицейские же, забежав внутрь, замешкались у двери, осматриваясь по сторонам.

– Hey, que s’est-il passé?5 – крикнул им беспечно протиравший тряпочкой пыль с бутылки старого «Джека Дэниэлса» бармен, но не получил ответа от отмахнувшихся от него, словно от назойливой мухи, блюстителей порядка. Полисмены, увидев широкую деревянную лестницу с резными перилами, ведущую на второй этаж – одного из признаков состоятельности владельца таверны, помчались к ней наперегонки друг с другом, как спортсмены, рвущиеся к финишу за заветным кубком.

Любопытный служитель Бахуса проводил их взглядом и, мурлыкая что-то себе под нос, продолжил свое увлекательное занятие – бесчисленное множество стоящих на полках бутылок со спиртными напитками со всех концов света требовали своего ухода. Однако звуки, раздавшиеся наверху, снова отвлекли его от наведения чистоты – там происходило что-то из ряда вон выходящее: шум, грохот, треск ломающейся мебели, звон стекла, крики – все это было несколько необычно для его заведения, где если и происходили какие-то потасовки, то заканчивались они обычно синяками под глазами расшалившихся собутыльников, которых попросту выкидывала на улицу пара крепких поваров, по совместительству занимавших должности вышибал.

Представшая впоследствии взору картина на некоторое время лишила его речи: полицейских не было видно, а по лестнице стал спускаться какой-то тип, несший на руках окровавленного человека. Взоры всех присутствующих как по команде обратились на эту странную пару, и воцарилась тишина, в которой слышались лишь шелест крыльев бабочки, бьющейся в стекло, да шаги спускающегося по лестнице убийцы, маньяка или еще неизвестно какого преступника, так не к месту нарушившего вечернюю идиллию посетителей. Блуждающий взгляд его безумных глаз метался по таверне, не найдя за что зацепиться, а ноги нащупывали ступеньку за ступенькой, оставляя на них кровавые следы. В воцарившемся безмолвии «маньяк», как мысленно окрестил парня бармен, спустился с лестницы, подошел к ближайшему столику и положил на него свою ношу, и в то же мгновение тишина была нарушена ворвавшимися в помещение невесть откуда взявшимися еще тремя полицейскими.

Нетрудно понять, какой пазл сложился в голове блюстителей порядка, узревших человека, склонившегося над окровавленным телом, лежащим на столе, и показавшегося в дверях комнаты второго этажа своего коллеги, взъерошенного и потрепанного в стычке, одной рукой держащегося за косяк, а другой за сломанную челюсть – в их глазах он мог быть только маньяком, преступником. Без лишних слов полисмены, доставая на ходу дубинки, бросились вперед и налетели на парня, принявшись наносить ему удары по рукам, плечам и голове, мешая друг другу и толкаясь, чтобы размахнуться поудобнее.

– Эй, да вы что? – закричал «маньяк» и, пятясь и закрываясь руками, стал отступать к барной стойке.

Посетители, придя в себя от шока, сразу же увлеклись более интересным, нежели они имели возможность созерцать до этого, зрелищем – трое блюстителей порядка, бестолково суетясь, теснили, осыпая градом ударов неизвестно что натворившего молодого белого парня, схватившего стул и прикрывавшегося им, как щитом, вполне успешно отбиваясь от их нападений. Со всех сторон стали раздаваться крики на разных языках, подбадривавшие обе стороны – кто-то болел за стражей закона, кто-то за «маньяка», кто-то предлагал делать ставки на победителя:

– Давай, бей!

– Bon coup!6

– Che colpo! Colpiscilo di nuovo!7

– Geef het aan hem!8

– Deci este mai puternic pentru el!9

– Una vez más!10

– Так йому, так, хлопець! Врежь сильніше!11

– Gut getroffen!12

– Ставлю на копов!

Ловкие предприниматели, возомнив себя букмекерами, уже начали собирать деньги с участников пари, предвкушая неплохой навар, как вдруг, стоявший до этого с раскрытым от удивления ртом, бармен с возгласом: «Reçois!13», перехватив удобнее бутылку с виски, которую он незадолго до этого с большой любовью протирал от пыли, со всего размаху огрел ей по голове причиняющего ущерб имуществу таверны преступника. А кем еще мог быть, по его мнению человек, избивший блюстителей порядка и обнимающийся с обливающимся кровью неизвестным, которого он так бережно принес из одной из комнат второго этажа, предназначенных для плотских утех?

Возгласы разочарования, по большей части критикующие поступок помешавшего заключению пари бармена, сопроводили эту последнюю сцену:

– Det er urettferdig! Ikke i henhold til reglene!14

– Ха, я бы выиграл!

– Fine della commedia! Veduti.15

Потеряв сознание, парень рухнул на пол, и тотчас приободрившиеся полицейские стали пинать ногами его бесчувственное тело, мстя за свой позор и избитых товарищей.

Неизвестно, сколько бы еще могло продолжаться это избиение, если бы еще один прибывший патруль не успокоил не в меру разошедшихся полисменов, избивавших безоружного и бесчувственного человека на глазах у не менее, чем полусотни недовольных зрителей, готовых уже броситься на разъяренных патрульных, и, оттеснив своих коллег от их жертвы, не выволок ее за ноги из таверны.

Глава 2. Ломе

…человек – единственное животное, которое нельзя приручить. Когда ему удобно, он целые годы ведет себя мирно, как корова. Но когда мир ему невыгоден, он опаснее леопарда.

Роберт Э. Хайнлайн,

«Тоннель в небе»

6°08’31.8″N 1°16’48.4″E

Лето, оно и на Аляске лето. Даже на такой северной территории с суровым климатом наступает, хоть и короткое по сезону, но все же радующее теплом, это время года. Вступит лето в свои права, и все живые существа радуются ему, стараясь как можно больше набрать благодатной солнечной энергии. Они пускают ее в свой рост, расходуют неистово и безоглядно, но все равно ее с избытком хватает на то, чтобы запастись ею. В каждой клетке организма накапливается эта частичка солнца. Потом, когда этот короткий сезон оставит от себя одни лишь воспоминания, и наступят долгие холода, эта энергия будет подпитывать их теплом. Накопленная за лето, она поможет продержаться живому существу во время непрекращающихся бурь и бешенных снежных вьюг до следующего прихода тепла. И так будет продолжаться вновь и вновь, сотнями, тысячами лет – ведь так устроена жизнь на Земле, что все живое просыпается от зимнего оцепенения, стоит только солнцу обогреть весь мир своими добрыми лучами.

Но ласковое солнце, согревающее и радующее своим бархатным теплом в холодных широтах, в более теплых странах становится безжалостным убийцей и выжигает все живое. Горе тому путешественнику, который окажется под палящим солнцем без навеса над головой – его ждут ожоги кожи или тепловой удар, которого совсем не ожидаешь от кажущегося другом светила. Здесь уже приходится приспосабливаться к иным условиям – нужно искать тень, пить воду, надевать одежду, которая хоть как-то сможет защитить от беспощадных обжигающих лучей. Недаром же бедуины носят веками уже проверенные галабеи16, туники17 и куфии18, которые защищают их от солнца во время постоянных переходов по пустыням Африки и Аравии.

Огромная Африка, впрочем, не так жестока к другим своим обитателям. Здесь реки и озера, саванны и тропические леса дают жизнь сотням миллионов людей, которые занимаются тем же, чем и их далекие предки: растят детей, охотятся, разводят скот, выращивают просо и пшеницу, сорго и рис, лен, батат и ячмень. Живут в джунглях или в саваннах, строя себе хижины и шалаши из камня и глины, кустарников и трав, стволов, стеблей и листьев, бамбука или пальм, да мало ли из чего еще они научились строить свои жилища за тысячи лет? Они редко сидят дома, но, находясь вне его, стараются, по возможности, укрыться в тени, чтобы избежать перегрева.

Не лучше них приходится тем, кто живет в городских джунглях. Они уже успели вкусить прелести цивилизации, но и их от жары не спасают ни кирпичные стены зданий, ни круглосуточно гудящие в них кондиционеры, которые сами порой выходят из строя из-за перегрева, ни холодное пиво из раскалившихся от постоянной работы холодильников. Средняя температура воздуха в Ломе держится около восьмидесяти шести градусов по Фаренгейту, лишь ночью немного опускаясь до семидесяти семи. Раскаленный воздух становится настоящей пыткой для тех, кто жил в более умеренном климате и вдруг оказался здесь. Но ничего не поделаешь – приходится привыкать к этой изнуряющей жаре, к этому палящему солнцу, от которого белые становятся бронзово-коричневыми, а черные кажутся еще чернее.

Приходится привыкать к африканской жаре ребятам из Вайоминга и Мичигана, Висконсина и Орегона. Да и тем, кто прибыл сюда с берегов Бразоса и Миссисипи тоже нелегко – не бывает в их краях такой постоянной жары. Не по своей воле попали они сюда. Вместо того чтобы днем лежать под зонтиком на пляже, плескаться в воде, а ближе к вечеру балдеть на дискотеке, им приходится днем и ночью с оружием в руках нести охрану посольства США в Республике Того. Охранять дипломатов. А чем занимаются дипломаты? Пьют виски, ходят на встречи, устраивают приемы, да травят анекдоты. Поэтому и привыкли считать морские пехотинцы, что охраняют банду порядочных кутил.

Благо хоть, что сменившись, можно наконец-то снять форму и принять холодный душ! Постоять в душевой, чувствуя, как упругие струи прохладной воды, массируя тело, придают ему эластичность и свежесть. А потом, надев легкие брюки и рубашку, бродить по улицам Ломе в сгущающихся сумерках и наступающей прохладе, да сидеть в каком-нибудь баре, потягивая холодное пиво. Теперь уже не нужно каждые пять минут вытирать пот со лба и с отвращением ощущать, как прилипает майка к мокрой спине. Нет! Теперь одежда пропитана запахом духов, и романтика густой экваториальной ночи заставляет забыть про накопившуюся усталость и броситься на поиски развлечений.

Пыльные лачуги бедняков, понятно, не пользуются интересом праздно шатающихся богатых бездельников и туристов. Не интересны они даже городским властям – не с кого там взимать налоги, да и о каких налогах может идти речь, если в этих кварталах можно блуждать сутками и не найти выхода в цивилизованную часть города?

А она, эта часть, достаточно цивилизована. Настолько, что напоминает такие милые сердцу американские города: прямые улицы, освещенные бесчисленными огнями фонарей, витрин, подмигивающих на все лады реклам. Бары, казино, рестораны, дискотеки, призывающие хорошо погулять – только кидай монету. Были бы деньги – местные ли франки, доллары или фунты – и ты уже желанный гость в любом заведении.

Есть тут и полуподпольные публичные дома, и таверны, в которых можно предаться любым удовольствиям весьма предосудительного толка, есть и подпольные арены, где мастера кулачного боя на радость зрителям молотят друг друга пудовыми кулаками, а потом, обнявшись, пропивают кровью и потом заработанные деньги, чтобы завтра снова ломать друг другу носы и сворачивать скулы.

Кого только не встретишь в Ломе: здесь пересекаются торговые пути Запада и Востока. Через его порт идет постоянный поток грузов между странами Западной Африки, не имеющими выхода к морю и остальному миру. Крупные соседи – Буркина-Фасо, Мали, Нигер платят немалые деньги в казну удачно расположенного государства за использование его глубоководного порта. Даже Нигерия и Гана, имеющие значительно более протяженную береговую линию, пользуются его услугами. А оборот этого порта велик. Кроме собственной добычи фосфатов, по экспорту которых страна находится на четвертом месте в мире, Того с удовольствием занимается реэкспортом: государство покупает нефть, удобрения, пищевые продукты и преспокойно продает их своим соседям. И весь этот поток товаров идет через порт.

Как и во всяком портовом городе слышится речь едва ли не всех стран мира, а подвыпившие морячки с торговых кораблей слоняются по прибрежным кабакам, да договариваются с местными этуалями о сходной цене. Такое количество иностранцев, любящих отдохнуть и расслабиться после морских переходов, приводит к тому, что с избытком хватает работы местным стражам закона. С наступлением ночи учащаются нападения и грабежи, уличные драки и потасовки в увеселительных заведениях. Патрулям постоянно приходится выезжать на вызовы и утихомиривать чересчур разгулявшихся морячков, ловить грабителей и хулиганов.

Поэтому камеры в участках под утро обычно заполнены приходящими в себя после ночных приключений иностранцами и аборигенами, которые, бывает, и в камерах продолжают не закончившиеся вчера разборки или затевают новые. А днем дежурные по участкам по своему усмотрению отпускают протрезвевших за ночь посетителей, которых не в меру рьяные патрули задержали ночью. Постепенно камеры пустеют и к полудню участки уже готовы к приему новых клиентов.

Глава 3. Большой начальник

…трагическая ошибочность того, что делали эти люди, заключалась в глубоком противоречии с тем, что они намеревались сделать.

Роберт Э. Хайнлайн,

«Звездный десант»

6°08’06.7″N 1°13’57.7″E

Так происходит везде – моряки не ограничиваются припортовой зоной, а разбредаются в поисках приключений на свою пятую точку по всему городу. Но в этот раз обычный для Третьего полицейского участка распорядок дня был нарушен. Сержант Алессандро Бийянгма заступил на дежурство по участку в восемь ноль-ноль и, как обычно, взялся за чтение рапортов ночных патрулей. Среди привычных однотипных докладов, содержащих от силы три – четыре строчки, попался один, заслуживающий особого внимания своей необычностью – перечисление подвигов, совершенных задержанным, заняло в рапорте целых две страницы, что для местных служителей правопорядка, не очень-то хорошо владеющих грамотой и, уж тем более, не любящих писать, было случаем весьма необычным. И все эти подвиги – нанесение тяжких телесных повреждений, причинение вреда собственности и сопротивление при аресте на месте убийства.

Прочитав еще пару раз сочинение патрульных, Бийянгма принял самое правильное решение в этой ситуации – он просто положил его в самый низ этой, нельзя сказать, что такой уж большой, стопки докладов, и занялся более простыми делами, среди которых были рапорта о мелком хулиганстве и нарушениях общественного порядка. Суть их состояла в том, что кто-то не добежал до туалета и, помочившись на фонарный столб, попался на глаза патрульному экипажу; кто-то послал по всем известному адресу проходившего мимо и сделавшего ему замечание блюстителя порядка; кто-то разбил окно; кто-то не захотел заплатить за пиво; а кто-то устроил драку в баре и сам же за это поплатился, в итоге оказавшись выброшенным на улицу, избитым, униженным и вдребезги пьяным.

Подобные проступки повторялись день ото дня с завидным постоянством, изменяясь лишь в деталях, ничуть не меняющих общего фона рабочей обстановки, давно уже ставшей обыденной и привычной. С такими задержанными поступали просто: иностранных моряков и местных жителей штрафовали на месте и отпускали, а ставших уже завсегдатаями местных тоже штрафовали, если у них были еще деньги для оплаты штрафа, или просто выгоняли пинками под зад, обещая в следующий раз отправить на корм крокодилам. Такая мера убеждения на какое-то время срабатывала, и местный любитель поиска приключений на пару дней куда-то пропадал, но вскоре попадался снова, и с ним обращались по давно заведенной практике: есть деньги – плати штраф, нет – пинок и очередное предупреждение.

Наконец, распустив всех посетителей, Бийянгма снова натолкнулся на рапорт о задержании на месте убийства. В очередной раз перечитав его, дежурный задумался: «Que devrions-nous en faire? Aucun document n’a été trouvé sur le détenu. Livré à la gare dans un état inconscient. Il n’y a aucun moyen de l’interroger – il n’a pas encore repris ses esprits19». Сержант рассеянно зевнул – чтение рапортов всегда действовало на него усыпляюще. «Et pourquoi s’en préoccuper? Un enquêteur viendra vous interroger20», – решил дежурный.

Но так как заняться ему, в общем-то, было уже больше нечем, он сидел и снова перечитывал рапорт, разбирая каракули малограмотных коллег. «Un cadavre a été trouvé sur les lieux, deux victimes inconscientes ont été emmenées à l’hôpital St Michele21, – сержант в задумчивости подпер голову рукой. – Et l’homme qui a provoqué toute cette histoire, lors de son arrestation, a assommé la mâchoire d’un des patrouilleurs, et a peint le visage d’un autre et ensanglanté, son nez d’une manière qui est rare sur le ring de boxe. Le troisième s’est cassé le bras et a réussi à se casser le coccyx22». Чем больше Бийянгма вчитывался в рапорт, тем больше к своему удивлению, как бы это ни дико звучало на фоне избиения его коллег, восхищался тем, как один человек противостоял напору целой группы полицейских.

«Et comme par hasard, personne n’a de documents23», – продолжал анализировать подробности дежурный.

Представив себя Шерлоком Холмсом, Бийянгма решил применить дедуктивный метод, о котором имел весьма смутное представление на основе когда-то давным-давно прочитанного рассказа Артура Конана Дойла. Перебирая в уме факты и пытаясь сложить из них логическую картину, дежурный пришел к совершенно неожиданному выводу, к которому его подтолкнуло описание одного из пострадавших: «Blanc. Particularités – grand nez crochu24». Восхищенный собой, Биянгма хлопнул в ладоши: «Français! Seul un Français pouvait avoir un tel nez!25» Удовлетворенный таким умозаключением, сержант почувствовал, как рот его сам собой растягивается в улыбке: «Et je vais très bien si je pouvais déterminer sa nationalité à partir de ces restes! Peut-être devrais-je devenir enquêteur?26»

Солнце уже давно вышло на свою немилосердную орбиту и снова стало прожаривать Землю. Заглянувший в окно кабинета луч окатил полицейского мощным потоком неистового жара. «Ce serait bien de prendre une bière fraîche maintenant27», – подумал Бийянгма, протягивая руку за стаканом с водой, и чертыхнулся: правила есть правила – за пиво на дежурстве можно и по шее получить. Это ведь только начальству полагается просторный кабинет с кондиционером, кулер с постоянно охлаждающейся водой и полный холодильник прохладительных напитков и фруктов. А простому дежурному сержанту таких прелестей цивилизации не видать. С ненавистью опрокинув в себя стакан теплой Боаделю, Бийянгма поморщился: бутылка минеральной воды, которую он купил по дороге на службу, не успела охладиться, хотя и пролежала в холодильнике уже около часа.

Забыв про все дела, сержант откинулся на спинку кресла и закрыл глаза: «J’aimerais pouvoir aller au nord28». В воображении у него замелькали привлекательные картины манящей его европейской страны с богатой историей, со сбегающими с гор к берегу моря улицами курортных городков с небольшими белыми домиками с разноцветными крышами, с лесом мачт туристических яхт у причалов, со столиками кафе под натянутыми для защиты от солнца тентами, с бесчисленными виноградниками, устремляющимися вверх по склонам гор, и танцующим на бочке Челентано.

Алессандро Бийянгма бредил Италией. Италия была причиной его постоянной депрессии. И ведь было от чего! Появившийся в столице Республики Того четверть века назад итальянский коммерсант немецкого происхождения, через некоторое время вернулся в свою родную Италию, а через девять месяцев в грязных кварталах Старого города появился на свет маленький чернокожий мальчик, во всю глотку заявивший о своем праве на жизнь. Да так громко, что местные мудрецы заявили в один голос: «Soyez son grand patron!29»

«Bien, le sergent de service au commissariat est vraiment un grand patron. La nuit. Quel papa vaurien30», – криво усмехнувшись, в очередной раз решил Бийянгма, злясь на то, что родился не в том месте, где ему было бы жить лучше. По его мнению, в Италии, находящейся севернее Того, должно было быть значительно прохладнее. Человеку, в жилах которого смешалась кровь его предков, бывших нигер-конголезцами и немцами, было жарко и неуютно на Родине. Его манила, его звала Италия – страна его отца, которого он никогда не видел. Страна, так отличающаяся в его мечтах от той, в которой он жил и гражданином которой являлся.

Даже в его внешности были детали, отличающие Алессандро от большинства своих сограждан – папаша постарался и подарил ему прямой нос и тонкие губы, а немецкие гены со временем слегка отбелили негритянскую кожу. Но волосы его кучерявились, так же, как и у всех, и он рос среди таких же детей бедняков, впитывая в себя обычаи и традиции своего народа, не задумываясь о том, что творится вокруг него, пока не заинтересовался своим, таким нетипичным для тоголезцев, именем. После рассказов матери и стариков о своем происхождении, он стал интересоваться Италией, да и не только ей, а и остальным миром, и постепенно с осознанием происходящих в столице событий в нем сформировалось чувство неприятия несправедливости, царящей вокруг культа Эйадемы.

Но Бийянгма никому не говорил о своей мечте. Он лелеял и взращивал ее, холил и нежил так, чтобы, когда все-таки настанет подходящее время, эта мечта стала реальностью. Чтобы собраться с духом и хотя бы одним глазком взглянуть на ту чудесную страну, которая являлась пределом его мечтаний. Взглянуть одним глазком и остаться в ней насовсем – на меньшее он не был согласен. Эти мысли наполняли его и бурлили в нем, но он никогда не позволял себе хоть намеком, хоть даже неосторожным словом показать, что готов бросить все и отправиться на край света, чтобы достичь самого главного в своей жизни – осуществления своей мечты.

С кем он мог поделиться, чтобы собеседник мог понять его мечту? С сослуживцами, которые интересовались только тем, чтобы, кроме вполне достойной по местным меркам, зарплаты, которая, кстати сказать, уже позволила Бийянгме скопить достаточную сумму для его побега от опостылевшей действительности, получить еще где-нибудь хоть небольшую взятку? С родственниками, интересы которых не простирались дальше рынка в Ломе, и для которых эта Италия была дальше, чем Луна, ведь Луну хотя бы видно ночью, а Италию нет? С начальником, который за такие мысли мог не только вышвырнуть его на улицу и оставить без работы, но и обозвать подлым демократом и объявить в предательстве интересов страны?

Нет, стать личным врагом Эйадемы не желал никто. Судьба оппозиционеров, выступивших против диктатора, оставляла желать лучшего. Все помнили о событиях девяносто первого года – трехмесячное противостояние президента и премьер-министра, фактически превратившееся в войну, в результате которой Эйадема подчинил себе Коффиго и снова стал полновластным правителем, продолжая свою диктаторскую линию правления.

Эта война началось с создания Национальной конференции, которая должна была подготовить страну к демократическим выборам и оставить в прошлом авторитарный режим. Такие процессы происходили во многих странах Африки. Выборы премьер-министра, казалось, положили конец власти Гнассингбе, которой он безгранично владел уже двадцать шесть лет – уже больше четверти века. А это целых четыре шестилетних срока. Или пять пятилетних. Или шесть четырехлетних. Эйадема при этом остался президентом, но президентом, лишенным всякой власти – ведь вся исполнительная власть перешла в руки премьер-министра. И это совсем не устроило Гнассингбе, тем более, что в его руках был самый главный козырь – верная ему армия. Но что его разозлило больше всего, так это запрет на участие в выборах президента, назначенных на девяносто второй год. Жозефу Коффиго тоже было запрещено участвовать в них, но это ничего не значило для Эйадемы – он пришел к власти в результате военного переворота в шестьдесят седьмом году и не собирался отказываться от нее без боя.

Противостояние президента и премьер-министра сопровождалось вооруженными стычками на улицах и закончилось захватом радиостанции и штурмом резиденции премьер-министра.

Результатом этого противостояния стала гибель более двухсот человек, захват и полное подчинение Жозефа Коффиго и конец начавшихся было демократических преобразований. Слухи о расправе президента со своими политическими противниками уходили в массы и пугали людей, которые, в большинстве своем, заботились только о выживании в стране, которую в восьмидесятых называли маленькой африканской Швейцарией. Сосредоточенные в ее столице Ломе прибыльный порт, банки и бутики, зарубежные кредиты и крупные вложения иностранных компаний в развитие промышленности, позволяли так называть это маленькое, но гордое государство. Республика Тоголезия, в отличие от своих соседей не стремилась к строительству социалистического общества, а посему благосклонно принимала иностранные инвестиции и спокойно продавала все товары капиталистического мира своим соседям. Впрочем, все эти вложения, так же, как и оплата алмазами крупных партий оружия повстанцами Анголы, никак не влияли на благосостояние народа, а лишь набивали и без того тугой кошелек богатеющей элиты.

После победы над Коффиго, в девяносто третьем Гнассингбе Эйадема победил и на выборах президента. Теперь даже слепые увидели, насколько всесилен действующий властитель. Оппозиция бойкотировала выборы, но это не помешало объявить победу действующего президента с результатом в девяносто шесть процентов голосов.

Демократическая Европа обвинила Эйадему в нарушении прав человека, подтасовке результатов подсчета голосов и отказалась оказывать стране финансовую помощь. И теперь Гнассингбе размышлял о том, как вернуть себе благосклонность европейских партнеров, не ослабляя, впрочем, нажима на своих подданных.

Неудивительно, что Бийянгма, имевший достаточно мозгов для того, чтобы понимать в какой стране он живет, всей душой, всем сердцем стремился вырваться из нее. Нельзя сказать, что он был беден или угнетен – работа в полиции позволяла ему не только сводить концы с концами, но и быть уважаемым человеком в своем районе. Но, читая газеты или слушая новости об очередном внезапно умершем или посаженном в тюрьму политике, он все больше и больше ощущал, что в нем рождается и крепнет чувство отвращения к этой власти, к системе подавления инакомыслия, где все проблемы управления страной решались только с применением силы.

Бийянгма не был революционером и даже не считал для себя возможным вступить в их ряды, чтобы свергнуть ненавистного диктатора. Он не был демократом и не участвовал в их секретных собраниях. Алессандро, как и многие тысячи других недовольных, скрывая свое возмущение, ходил на службу и тщательно следил за собой, чтобы ненароком не выплеснулась наружу та переполнявшая его тоска по переменам, которых он может достичь сам, без революций и митингов. Нужно только решиться на эти перемены. Но решимость эта никак не приходила.

Глава 4. Просветление

У человека нет инстинкта морали, он не рождается с ее чувством. Чувство морали мы приобретаем путем обучения, опыта и тяжелой умственной работы…

Роберт Э. Хайнлайн,

«Звездный десант»

6°08’06.7″N 1°13’57.7″E

Лежавший на голом полу в камере человек пошевелился и слабо застонал. С трудом открыв глаза, в полутьме он увидел перед собой засаленную железную решетку. Тусклый свет лампы, висящей под низким потолком, позволял разглядеть мрачный коридор, уходящий куда-то в темноту, да еще одну решетку на противоположной стороне прохода, за которой смутно виднелись очертания деревянных нар. В ушах шумело, все тело пронизывала пульсирующая боль, рассудок отказывался повиноваться, и он, почувствовав, как холодная пустота заполняет его, засасывает в себя, лишь слабо простонав, в беспамятстве снова распростерся на холодном каменном полу…

Наступило утро. Сначала где-то вдалеке на востоке, будто нехотя забрезжил рассвет, разгоняя ночную темноту. Небо серело и наконец, стало наполняться нежной бледной голубизной, растекающейся по всему небосводу. Где-то на горизонте стали появляться розовые разводы и разливаться все шире и шире, пока, наконец, солнце одним боком не показалось из-за далеких гор. Тогда заметен стал режущий глаз бледно-желтый, как разогретый до белого каления металл, переход от яркого красного светила к ранее предвещавшему его восход розовому разливу. Лучи восходящего солнца сплошной невесомой массой заполнили собой все вокруг, проникая в самые потаенные уголки, ранее прятавшиеся во тьме. Поднимаясь выше, солнце стерло с небосвода краски предшествующего рассвета и огромным апельсином выкатилось из-за горизонта. Отрываясь все выше от земли, оно на удивление становилось все меньше и меньше, пока не приняло свой обычный для восприятия вид.

Но не одно только красное свечение предвещало его восход. Лесные птицы запели свои песни, лишь только первый луч появился из-за горизонта. Они здоровались с этим лучом и радовались отступлению темноты, постоянно грозящей им опасностью появления ночных бесшумных хищников. Пернатые приветствовали восходящее солнце, и их пение услышали городские птицы, которые тоже запели, зачирикали, засвистели и запищали на все лады, устроив утреннюю какофонию из смеси разнообразных звуков. В этой кутерьме, пожалуй, лишь только какой-нибудь самый одаренный композитор смог бы услышать мелодию рассвета и положить ее на ноты так, чтобы радовать слух любителей прекрасного новой симфонией.

А солнце поднималось все выше и выше, и лучи его, показываясь из-за крыш, уже заглядывали в щели заборов, в окна домов, пробирались сквозь неплотно закрытые жалюзи и проникали в комнаты, рисуя на стенах и полах ровные четкие линии или сеткой размечая завоеванное пространство, заглядывали через решетки.

Луч солнца, пробежав по полу, добрался до лица молодого белого парня, который, раскинув руки в стороны, лежал на каменном полу грязной камеры. Толстая крыса, собиравшаяся перекусить и нервничавшая от поднятого птицами гвалта, прицеливалась отхватить кусочек уха у своей предполагаемой жертвы. На мгновение ослепленная светом, она в замешательстве завертелась на месте и подняла своим голым противным хвостом облачко пыли. Такое маленькое безобидное облачко. Но оно достигло носа этого парня, и, рефлекторно сморщив нос, тот чихнул. А, чихнув, пришел в себя. Обиженной таким поворотом событий крысе пришлось ретироваться ни с чем.

Медленно открыв глаза, узник уже во второй раз увидел перед собой решетку, но теперь освещенную солнечным светом. В недоумении он обвел глазами потолок своей тюрьмы, а потом повернул голову, чтобы посмотреть по сторонам, позвонки при этом хрустнули так, что показалось, спина переломилась пополам. Где-то за окном галдели птицы, разговаривали прохожие, проезжали автомобили, но он ничего этого не слышал. Слышал только стук своего сердца, деревянными молотками бившего по вискам. Все тело болело так, словно он провел двадцать пять раундов на ринге против борца сверхтяжелой весовой категории, и все это время тяжеловес мял его, как тесто, придавая ему ту форму, которую тесту придает пекарь, собирающийся поразить воображение будущего покупателя новой необычной формы булочкой. Парень пошевелил пальцами, потом руками и ногами. Все шевелится, переломов нет. А боль? Боль пройдет, главное – цел.

Медленно перевернувшись на живот, парень на четвереньках дополз до стены и, все ещё находясь в шоке от необычности происходящего, не понимая, где он и как здесь оказался, в изнеможении прислонился к стене. Холодный камень успокаивал тупо ноющие спину и плечи, но следом за этим затылок пронзила такая острая боль, что он, вскрикнув, отдернув голову и ощупав ее руками, обнаружил огромную шишку: «Вот это да! Откуда она?» – и удивленно покачал головой. «Как я здесь очутился? Да и вообще, где?» – подумал он и поднес руки к лицу, чтобы протереть глаза. А, отняв, увидел, что они испачканы запекшейся уже кровью. Кровью? И тут он вспомнил, что произошло. А вспомнив, закричал.

Перед глазами у узника пронеслись события последней ночи. Мелькание пестрых юбок танцующих на подиуме девушек сменилось промелькнувшими под ногами ступеньками деревянной лестницы, ведущей в верхние комнаты. Приоткрытая дверь, за которой слышались возбужденные голоса и хриплые стоны. Проститутка с широко распахнутыми глазами и обалдевшим от ужаса лицом, глядевшая на лежащего в углу комнаты человека, обеими руками державшегося за живот и смотревшего на мокрое красное пятно, расплывающееся по его рубашке. Искра радости, сверкнувшая в его глазах, губы, которые с трудом прошептали: «Вел», – и свой собственный крик: «Джонни!!!» Оборванцы, стоящие у окна и бросившиеся на него. Короткий поединок с ними, затем с целой толпой появившихся невесть откуда полицейских, а потом яркая вспышка, затмившая сознание, и ощущение падения в бездонную пропасть. Он закрыл глаза и схватился за голову: «Джонни! Что с тобой? Где ты?» Счастливчик Джонни, которому везло буквально во всем: в играх, с девушками, в спорах. Даже дежурства у него проходили без происшествий. «Где ты сейчас? Что с тобой? Жив ли ты и кому помешал? И знает ли кто-нибудь вообще о том, что произошло?.. Надо подождать, – сказал он сам себе, – кто, как не полиция, должен разобраться в этом деле? Значит, надо просто рассказать о том, что произошло, обо всем. Надо передать о произошедшем командиру».

В этом крике чувствовалась злость. А еще: боль и отчаяние. Глубокая безграничная боль. Не та боль, что испытывает человек, ударившись локтем об угол дверного косяка. Не та, которую испытывает пациент на приеме у зубного врача, сверлящего ему зуб и буром постоянно касающегося оголенного нерва. Бийянгма слышал, как кричит в лесу леопард, потерявший свою подругу. От этого крика мурашки, бегущие по спине, кажутся стадом носорогов, топчущим не успевшего убежать с их пути неудавшегося охотника. Растерявшегося и попавшего в самую гущу разъяренных животных, остановить которых в состоянии, пожалуй, только танковый взвод. Все остальное для них не существенно: они плохо видят, но быстро бегают, а их толстые ноги втопчут в землю хоть человека, хоть автомобиль, попадись они им на пути.

Точно такой же крик услышал Бийянгма сейчас. Но это кричал не зверь, а человек. И столько ненависти и отчаяния было в этом крике, что такие же мурашки пробежали у дежурного по спине. Черт возьми – это кричал тот парень, о котором он только что доложил по телефону следователю! Полицейский был уверен в этом «на все сто» – ведь ни в ком другом из оставшихся нарушителей, которые сидели здесь уже не по одному дню, не было, да и не могло быть столько злости. Это он знал наверняка. Но он не знал другого: может быть, этот парень сумасшедший? Если он пойдет сейчас туда, кто знает, может этот псих бросится на него? И даже решетка камеры не спасет его? Нет, Бийянгма не был трусом, но его прошиб холодный пот, когда он вспомнил подробности рапорта. Налив в стакан воды и выпив ее залпом, он помедлил, но потом все-таки решился: «J’irai, quoi qu’il arrive… Et puis je demanderai la permission. Et j’irai en Italie. Et je resterai là pour toujours31».

Медленно с протяжным скрипом отворилась дверь, и в коридор с опаской вошел дежурный сержант. Он нервничал, а потому, держал руку на кобуре, готовый, по правде сказать, скорее, дать деру, нежели стрелять. Однако видя, что задержанный не проявляет никакой агрессивности, Бийянгма, осторожно подошел к камере и посмотрел на парня, приняв стойку полицейского при исполнении: ноги на ширине плеч, руки сложены за спиной, подбородок выпячен – эдакий неприступный страж закона. Придав себе такой убедительный и грозный вид, он, не терпящим возражений голосом, произнес:

– Je suis le sergent Biyangma de service. Qui êtes-vous et qu’avez-vous fait au bar Golden Anchor?32

В ответ парень только отрицательно покачал головой, показывая, что не понимает его языка.

– Говоришь на английском? – фразу, которая известна даже тем, кто совершенно не говорит на этом языке, Бийянгма произнес без малейшего акцента, словно выпускник какой-нибудь средней школы Бирмингема.

Узник кивнул:

– Да.

Дальнейший диалог происходил уже на родном языке задержанного, и теперь построение фраз и сам темп разговора, когда Бийянгма останавливался, чтобы подобрать нужные слова, стали выдавать отсутствие практики общения на английском языке у дежурного, что, впрочем, не мешало им довольно сносно понимать друг друга.

– Сейчас ты говорить, что делать в бар «Золотой якорь» вчера. Ты там праздник. Веселье. Все сломать, все мусор. Ты жить здесь нет. Я тебя не видеть. Здесь много хулиганов, но ты не здесь. Нельзя отпускать ты, должен наказать.

– Но что же я сделал?

– Вопрос? Наглость! Но ты можешь не знать. Я тебе говорить. Будешь в тюрьма говорить.

– Но почему я должен рассказывать это в тюрьме? – снова перебил парень сержанта.

– Заткнись! Можешь карцер сидеть, – строгим голосом произнес Бийянгма.

– Ладно, молчу.

– Ты делать плохо. Нашли два больных на месте, где драка. Один в комнате сломать нога и рука. Второй на улице сломать спина. Оба спать, ничего не понимать. Нашли нож с кровью. Патруль видел ты рядом другой больной. Резать живот. Белый человек, – Бийянгма не успел договорить.

Задержанный вскочил и вцепился в стальные прутья решетки:

– Американец! Где он? Что с ним сейчас, – возбужденно закричал он. – Где он?

Бийянгма невольно отшатнулся от решетки: «Voici33, – подумал он, – maintenant ce fou va sortir de la cellule et m’éviscérer comme un poisson34».

– Эй, тихо! – пробормотал он попятившись.

– Что с ним? – упрямо повторил псих – кличка, которой Бийянгма наградил буйного задержанного.

– Почему тебе интересно? Кто ты?

– Сержант Дефендер, корпус морской пехоты армии США. Со мной был рядовой Джон Паркер. Мы находились в увольнении, пили пиво и никого не трогали. Джонни нашел себе подружку и поднялся с ней в номер. Потом я услышал крики и побежал наверх. Я опоздал, Джонни был уже весь в крови. В комнате находились еще два человека, они набросились и на меня.

Бийянгма остановил его жестом:

– Говорить очень быстро. Я не понимаю. Говорить медленнее.

Задержанный понимающе кивнул головой и продолжил говорить медленнее, стараясь отчётливо выговаривать каждое слово:

– Окей. Так вот, они набросились на меня, и мы начали драться. Так получилось, что один из них выпал из окна. Я хотел попросить помощи, но на меня набросились полицейские. А потом, наверное, получил удар по голове и очнулся только здесь. Так что я даже не знаю, чем все закончилось?

– Лететь в окно, – скептически повторил дежурный. И продолжил, утверждая, – ты помогать ему. Я понимаю.

– Ну да, я помог. Но я даже не знаю, что с ними случилось дальше?

– Я таких не слышать историй. Никогда. Два больных ехать в больницу. Один спать и не просыпаться. Совсем. Но живой. Один патруль сломал лицо, где зубы. Второй патруль тоже болит лицо. Они в больнице тоже. Третий рука сломать. Ему рука сделали гипс. Он больница бежать сам. Ещё ты сломать много стулья, двери, окна. И ручки у лестница, je ne sais pas comment on les appelle en anglais35, – закончил он фразу на французском, устав рыться в памяти и подбирать нужные слова.

Псих внимательно слушал дежурного и больше не перебивал. Но, не дождавшись самого главного, спросил:

– А что с Паркером?

– Твой друг? Умер. В больница сказали, что он мертвый к ним ехать. Совсем.

После этих слов Дефендер в отчаянии опустил голову – надежда, что Паркер жив, растаяла с известием, которое ему сообщил Бийянгма.

Бийянгма с сочувствием посмотрел на задержанного: «Ouais, ce type s’est bien amusé36». Теперь, когда со слов задержанного более или менее стала понятна вся картина событий, ему стало жалко человека, вроде бы и не виноватого, но, в то же время, нарушившего закон. Захотелось сделать что-нибудь хорошее. Нет, не отпустить. Но хотя бы принести воды. Или еды.

– Ты хочешь есть?

– Неплохо было бы хотя бы попить…

Полицейский ушел и через некоторое время вернулся с бутербродом и большой кружкой воды:

– Бери.

– Спасибо, – Дефендер развернул бумагу и набросился на бутерброд так, что за ушами затрещало.

Бийянгма задумчиво произнес:

– Не слышать такая история.

– Значит, ты мне веришь? – произнес Дефендер с набитым ртом.

– Может быть. Я хочу тебе верить. Скажи мне, где документы? Правда твои слова? Ты из Америки или из Италии? – Бийянгма даже здесь не забыл о своей мечте и, используя удобный случай, решил узнать об Италии побольше. Кто знает, может это и в самом деле итальянец, который может рассказать о стране мечты больше, чем он сам мог прочитать в книгах и газетах?

Но Дефендер разочаровал его, настаивая на своем:

– Нет, я американец. А документы? Не знаю, куда они делись. Когда дрались, мне всю рубашку разорвали. Наверное, там они и остались. А, может быть, и прибрать к рукам кто-нибудь успел. Я не видел.

Бийянгма снова повторил:

– Не слышать такая история. Но ты закон нарушать. Ты должен наказать.

Дефендер тяжело вздохнул:

– Кто же мог знать, что такое произойдет?

– Сегодня следователь здесь. Ты будешь говорить. Он будет думать, искать. Дальше не я. Ce n’est plus ma compétence37, – закончил диалог полицейский.

– Слушай, сержант, в посольство сообщи, что произошло. Окей?

– Да, звонок делать буду.

– Самое главное – сообщи, что погиб Паркер.

– Хорошо, я говорить.

Глава 5. Мистер Дуглас

При нашей системе правления каждый избиратель либо государственный деятель – это человек, доказавший добровольной нелегкой службой, что интересы общества для него важнее собственной выгоды.

Роберт Э. Хайнлайн,

«Звездный десант»

6°08’06.7″N 1°13’57.7″E

Солнце катилось по небосводу и наконец, застыло в зените. Теперь оно уже не ласкало лучами землю, а жгло ее изо всех своих сил. Разморенные жарой птицы давно умолкли и попрятались в кронах деревьев, чтобы в их тени переждать полуденный зной. Асфальтированные улицы, нагретые солнцем, дышали таким жаром, что воздух колебался над проезжей частью. На улицах не было видно ни души. Пропали даже вездесущие уличные торговцы со своими тюками на голове. Все уже давно привыкли прятаться в полдень где-нибудь под навесом. Что может быть лучше, чем сидеть в уличном кафе под зонтиком и попивать прохладительные напитки? Только залезть в море и, высунув из воды, как крокодил, одни ноздри, заниматься приятным ничегонеделаньем. В такое время только на «Grand Marché» еще кое-как идет торговля. Этот рынок огромен – на нем можно найти все, что только душа пожелает. Фрукты и орехи, одежда и обувь, сувениры и бижутерия, кожаные сумки и ткани не оставят равнодушным ни одного покупателя. А если нужно средство для приобретения орлиного зрения или быстроты гепарда, выносливости буйвола или привлечения богатства – добро пожаловать на рынок вуду. Здесь громоздятся черепа и скелеты, засушенные тушки и порошки из сушеных трав – это просто рай для колдунов и ведьм. На этом рынке вам даже продадут мазь для неуязвимости или капли для вечной жизни и будут при этом так убедительны, что не мелькнет ни малейших подозрений в простом обмане.

Работа в это время не прерывается только в порту, зарабатывающем на всем, что покупается и продается. Вокруг порта кипит жизнь: работают краны, ездят фургоны и контейнеровозы, суетятся грузчики, привычные к духоте и влажности, да иногда выбегают из своих кабинетов управленцы, чтобы отдать соответствующее распоряжение и снова спрятаться в благодатную тень.

И вдруг, в наглухо застегнутом, несмотря на такую жару, хорошо пошитом костюме, в третьем участке появился чиновник с портфелем в одной руке и платочком в другой. Остановившись перед столом, за которым сидел Бийянгма, он, отдуваясь и вытирая платочком пот со лба, произнес:

– Добрый день. Советник посольства по связям с общественностью Дуглас. Проводите меня к задержанному гражданину Соединенных Штатов.

Бийянгма смотрел на него с изумлением, маленького роста, пожилой плешивый человечек разговаривал с ним, как с мальчишкой. «Honnêtement: ces Américains se sentent partout chez eux38», – советник ему совсем не понравился. Даже наоборот. Перед высоким сержантом стоял маленький, плотный, похожий на футбольный мяч, пни его, и он покатится, гном. Коротко стриженые волосы редко покрывали его маленькую голову с узко посаженными глазками и большим хрящеватым носом. На лбу его постоянно выступал пот, который он вытирал платочком. «Si tu as si chaud, pourquoi es-tu venu ici de ta riche Amérique? Quel costume! Déjeunez-vous au restaurant tous les jours?39» – промелькнуло у него в голове. Чиновник, почти не мигая, ждал от него ответа. «Trouvé, aussi mon maître. Je ne jouerai pas au laquais devant toi40», – решил Бийянгма и с максимально возможным пренебрежением переспросил на своем ломаном английском:

– Кто есть ты? Откуда?

– Советник посольства Соединенных Штатов Америки в Республике Тоголезия. И прошу, не задерживайте меня – у меня мало времени и очень много дел.

«Ouais, je le demande déjà. Je t’aurais retenu, connard. Et je le mettrais dans la cellule la plus éloignée, là où les égouts fuient41», – подумал Бийянгма. Вслух же он произнес:

– Я держать нет. Идти, пожалуйста, – и открыл дверь в темный коридор с камерами.

Чиновник заглянул туда и с удивлением посмотрел на сержанта:

– Вы что же, полагаете, что я с этим делом буду разбираться в камере?

Тот в свою очередь изобразил недоумение:

– Только там. Участок маленький, нет свободных комнат, – он на мгновение запнулся, потом, выдержав многозначительную паузу, продолжил, – гости сюда не ходить. Надо камера сидеть, говорить. Такие неудобства, извинить. Идти, пожалуйста.

Когда Дуглас подошел к камере, Дефендер, лежа на нарах, рассуждал о превратностях судьбы.

– Сержант Дефендер? – услышал он чей-то голос.

– Да, – ответил он, поднимаясь.

Бийянгма открыл замок, отворил дверь и, сделав издевательски гостеприимный жест, произнес:

– Идти, пожалуйста. Свободное место есть.

– Оставьте нас, – распорядился Дуглас.

Бийянгма усмехнулся:

– Сейчас дверь запирать.

– Вы что же, хотите запереть в камере с этим типом? – возмутился Дуглас.

Бийянгма тоже возмутился. На этот раз его чувства были искренними. Он даже почувствовал обиду за задержанного – тот попал в такую историю, а тут еще этот бюрократ с нескрываемым презрением относится к своему же земляку:

– Это твой гражданин! Почему так говорить?

– Ладно, сержант, закрывайте дверь и уходите. Я не собираюсь с вами спорить. Когда понадобитесь, я позову.

Защелкнув замок камеры, Бийянгма отправился в свою дежурку – маленькую комнатку с окошком, больше похожую на конторку бухгалтера, бормоча себе под нос всякие ругательства, которыми изобилует местный язык. Уже закрывая дверь, он услышал начало разговора и с раздражением передернул плечами: «Le voici, vieux bouc!42»

А Дуглас действительно давал, давал на всю катушку. Не успел еще Бийянгма закрыть дверь, а советник уже орал на провинившегося морпеха:

– Ты что же это, мать твою наделал? Я тебя, ублюдка, спрашиваю: какого черта ты там наворотил со своим вонючим каратэ? Я к тебе, засранец, обращаюсь! – тут последовал такой непередаваемый набор слов, что у Бийянгмы, слышавшего эту тираду, глаза на лоб полезли. Некоторые слова, совсем малую часть из тех, которые использовал Дуглас для того, чтобы во всех красках описать свое мнение по поводу личности Дефендера, Бийянгма знал. Но остальная, большая часть тех эпитетов, которыми советник наградил провинившегося американца, могла бы здорово обогатить словарный запас полицейского, задержись он в коридоре подольше. Как выяснилось, знаний Бийянгмы хватало только для обычного общения. Однако для того, чтобы понимать разговор на повышенных тонах, их явно оказалось недостаточно.

Дуглас был великолепен в гневе: он не прерывал поток своего красноречия ни на секунду и бурно жестикулировал, как оратор, призывающий толпу следовать за ним к высоким идеалам и обещающий последователям несметные богатства и нескончаемые удовольствия на всем их пути к светлому будущему. Или как проповедник, пытающийся вернуть грешников на путь истинный, и грозящий им карами небесными в уютном, пропитанном запахом серы, подземелье с незатихающим гулом от стонов и воплей не успевших вовремя раскаяться убийц, насильников и прочих негодяев, позорящих род человеческий, и теперь постоянно пляшущих до изнеможения на раскаленных сковородках, а в перерывах между плясками принимающих горячие ванны в котлах с кипящей смолой под бдительным оком обслуживающего персонала из чертей, постоянно колющих их своими вилами и подкладывающих в костры дрова. С таким даром облекать мысли в непрекращающийся поток слов, Дуглас действительно мог стать лидером, способным увлечь толпу своим идеями и повести ее за собой. Он мог бы стать хорошим агентом влияния, но не интересовался ни революциями, ни комплектованием паствы. Он просто служил. Служил своему государству, которому тридцать лет назад присягал служить верой и правдой. И интересы этого государства были для него выше собственных интересов.

Наверное, поэтому он так и не обзавелся семьей, жил просто и скромно, не привязываясь ни к кому и не привязав к себе никого. Его побаивались за крутой нрав и острый язык, но уважали за то, что он никогда в отношениях с окружающими не переходил границ, которые определял себе сам, и эти границы точно соответствовали тем писаным и неписаным уставам и правилам, по которым он жил. И на этот раз его моральная атака на провинившегося сержанта не преследовала никакой иной цели, кроме той, чтобы ошеломить его, и по реакции и ответам разложить на составляющие характер, мысли и поведение исследуемого объекта. Для того, чтобы затем собрать все воедино и получить полный образ человека, судьбу которого ему предстояло решить в ближайшем будущем.

Этот прием далеко не нов: так поступают на допросах, когда злой полицейский бесконечно долго запугивает и унижает допрашиваемого, старается сломить его моральный дух, применяя порой и физическое воздействие, считая при этом, что «цель оправдывает средства». И наконец, доводит его до такого состояния, когда тот сломается и будет готов рассказать его доброму напарнику все, что знает и может рассказать. И даже то, чего не знает. После такого прессинга клиент возьмет на себя даже то, чего не делал никогда, и тогда на подходящего козла отпущения удачливые инженеры человеческих душ повесят все свои неудачи и нераскрытые дела.

Такое сравнение возможно не совсем корректно – Дуглас не был следователем или специалистом по допросам. Но в силу своей профессии и опыта уже давно научился применять разные подходы для решения поставленных задач. В том числе и такие. Когда советник, наконец, выпустил пар, то, немного придя в себя, зло посмотрел на Дефендера:

– Мне поручено разобраться с этим делом. То, что в рапорте сказано, я уже знаю. Сомневаюсь, что там указаны все подробности этого происшествия. Какого дьявола ты устроил эту бойню? Чего тебе не хватило?

Все эпитеты и угрозы Дугласа так наэлектризовали атмосферу камеры, что казалось, вот-вот произойдет взрыв, и образовавшаяся после него высасывающая души пустота поглотит все вокруг.

– Сэр, я же не специально. Они напали на моего сослуживца, моего друга. Как я мог отпустить их? А полицейские прибежали и, не разобравшись, начали размахивать своими палками. Что мне оставалось делать?

Дуглас сердито засопел, продолжая поддерживать тот зловещий образ, который он создал. Потом протер платочком вспотевший лоб, и этот жест обозначил снижение того напряжения, которое возникло после его речи:

– Ты не мог сначала подумать своей глупой задницей, что, пытаясь отправить этих придурков на тот свет, ты способствуешь возникновению международного конфликта? Не забывай, что ты не дома, и тут тебе могут приписать все, что угодно. И сколько угодно, – и после короткой паузы добавил. – Хотя, и дома так же.

– Но я не думал, что так все закончится. Да и времени-то думать не было.

– Он не думал! Каким местом ты вообще думаешь? Твое счастье, что они живы остались. Если бы были еще другие жертвы, кроме нашего рядового, конечно, было бы намного хуже, – он помолчал, собирая мысли в единое целое и вдруг веселый огонек мелкнул в его глазах, сразу сменив ауру злодея на желающего помочь близкого друга. – Да ты мне вот еще что скажи: арабу зачем задницу порезал? Это что: шутка такая? Или новый прием в рукопашной подготовке? Это сейчас так морпехов готовят: вывести противника из строя, повредив ему самое ценное?

– Так получилось, я не нарочно.

– И все-таки? Сдается мне, что твое «не нарочно» так же относится к этому арабу, как кетчуп к лангустам?

– Ну, тот, который с носом, начал размахивать ножом. Я его по ноге ударил, он упал и своего приятеля наотмашь резанул. Случайно, честное слово. Я нож даже в руки не брал.

– Да, складно врешь. Ему еще повезло, что ты на святое не покусился. А носатому, хочешь сказать, ногу сломал, только пнув его хорошенько? Ну-ну… Пусть так и будет. Когда будут допрашивать, так и ври. Смотри только, лишнего не наговори. Полицейских, конечно, ты зря избил. Это все осложняет. Ну ладно, посмотрим, что можно сделать. Но предупреждаю сразу: пару дней ты здесь точно пробудешь. Прямо сейчас тебя никто не выпустит. Так что сиди, отдыхай пока. Твой командир взвода в курсе ситуации, он наведается к тебе.

– Когда?

– Не знаю – завтра или послезавтра. На днях. Тебе оставить сигареты?

– Нет, я не курю.

Дуглас с одобрением посмотрел на него:

– Похвально, – потом добавил, – кто не курит и не пьет – тот здоровеньким помрет. Тебя хоть кормили?

– Да, дежурный мне приносил еду.

– Ну ладно, значит, с голоду не помрешь. Сиди, не скучай, – советник встал и взял портфель.

– Есть, сэр, – с уважением ответил приободрившийся Дефендер.

Дуглас встал и, подмигнув сержанту, заорал на весь участок громогласным голосом, совсем не подходящим к его телосложению.

– Дежурный!

Бийянгма появился только через несколько минут. Дуглас не преминул наброситься на него:

– Где вы ходите, сержант? Я же просил быть рядом! А если бы этот тип набросился на меня? Что бы вы тогда доложили своему начальству? Они бы вас не пожалели! Они бы вас по головке не погладили! Они бы вас так отбарабанили! Да за такое несение службы вас разжаловать мало! – красноречию Дугласа не было предела. Теперь Дуглас морально обрабатывал негра-полицейского для того, чтобы не развеялся сформировавшийся для постороннего человека образ закоренелого чиновника и бюрократа, рассерженного подвигами своего соотечественника.

Совершенно обескураженный, Бийянгма молча принялся открывать замок.

– Сэр, – произнес Дефендер.

Дуглас обернулся:

– Ну что еще?

– Вы здорово ругаетесь, сэр.

Советник ухмыльнулся:

– Да пошел ты, мать твою за ногу. Знаешь, где я видел таким умников? – и двинулся к выходу.

Бийянгма только удивленно пожал плечами и, запер замок камеры. Проводив взглядом удалявшегося Дугласа, он с удивлением спросил у Дефендера:

– Кто тот чудак?

Дефендер в ответ пожал плечами:

– Советник по связям с общественностью. Я его видел иногда, но мы с ним никогда не общались.

Полицейский тряхнул головой, как будто отгоняя наваждение:

– Он полный чудак, merde. Celui-ci est bizarre, je n’ai jamais rien vu de pareil auparavant. Je n’arrive même pas à trouver les mots pour l’appeler. Merde! Cherchez-en davantage! Ce n’est pas un homme, mais un monstre!43 – от волнения Бийянгма не замечал, что его собеседник совершенно не понимает его слов.

– Что?

– Merde44, – снова повторил дежурный и перешёл на английский, – плохой человек, тяжёлый. Он полный чудак. Такого не найдешь еще!

– Что поделаешь? У него работа такая.

Глава 6. Совещание

Дать знания ребенку может кто угодно, однако никто не в силах научить его ДУМАТЬ.

Роберт Э. Хайнлайн,

«Звездный десант»

6°11’07.2″N 1°12’51.2″E

Вечером в кабинет советника по связям с общественностью прибыл командир взвода морских пехотинцев лейтенант Абрамс. Вежливо постучав в дверь и дождавшись ответа «Войдите», он вошел внутрь. Дуглас сидел за массивным письменным столом и, склонив голову, старательно выводил что-то в небольшом блокноте. Большой двухтумбовый стол стоял так, что свет, падающий на него слева из окна, правильно освещал его поверхность. На краю стола лежала пара папок, как заметил Абрамс, с делами личного состава. «Значит, Дуглас собирает информацию по Дефендеру и Паркеру. Стало быть, предстоит не пустой разговор, а серьезная беседа», – промелькнуло у него в голове. Кроме папок, на огромной поверхности стола стояли письменный прибор с часами, пепельница и лежали пачка сигарет с зажигалкой. Также аскетично было и убранство кабинета: двухстворчатый шкаф, в дверях которого торчали ключи, закрытый сейф, холодильник, пара стульев для посетителей и небольшая кушетка, на которой советник любил вздремнуть с полчасика после обеда. Сам Дуглас восседал в удобном кресле, катающемся по полу на колесиках под висевшим на стене портретом сорок второго президента США. В углу возле двери стояла небольшая полка с ботинками Дугласа и вешалка с аккуратно висящим на плечиках пиджаком советника. Несмотря на жару на улице, кондиционер в кабинете поддерживал очень комфортную температуру и Дуглас, сидя в рубашке, не вытирался платочком, как во время посещения Дефендера в полицейском участке.

– Сэр, лейтенант Абрамс, сэр!

Дуглас ничего не ответил, а продолжал сосредоточенно делать свои записи. Абрамс слегка растерялся и стоял в дверях, не зная, идти ли ему дальше или выйти обратно в коридор. Наконец, закончив писать, Дуглас закрыл блокнот, щелкнул кнопкой ручки и поднял глаза на Абрамса:

– А, лейтенант. Ты по поводу своего оболтуса?

– Так точно, сэр. По поводу сержанта Дефендера.

– Да ты садись. Давай обсудим.

– Слушаю вас, сэр.

Дуглас достал из тумбочки бутылку JB и два стакана. Потом, выйдя из-за стола, подошел к холодильнику и вытащил из него тарелочку с нарезанными дольками лимона и апельсина и формочку со льдом. Абрамс с удивлением проводил его взглядом: Дуглас расхаживал по кабинету в домашних тапочках. Заметив взгляд лейтенанта, советник усмехнулся и сказал:

– Не обращай внимания. Мозоли, знаешь ли. Эти ботинки, которые выдали, на балерину они что ли? Жмут, натирают. А на размер больше мерил, так бултыхаются на ноге так, что того гляди потеряешь – на кого шьют, непонятно, хоть на три носка надевай. Вот и хожу в кабинете в тапочках – удобно и ноги отдыхают. Я за день знаешь сколько, бывает, набегаюсь? Бывает, не меньше марафонца.

Абрамс не знал. Дуглас с каждой минутой удивлял его все больше и больше. Еще несколько мгновений назад лейтенант, глядя на початую бутылку виски, думал о том, что, что и на самом деле сотрудники посольства большие любители выпить, как это было принято считать среди морпехов. По советнику, впрочем, невозможно было определить, пробовал ли он крепость виски сегодня или днем раньше? Затем тапки. Теперь же Дуглас говорил, что он целыми днями носится по городу, выполняя какие-то особые поручения своего вышестоящего начальства.

Подойдя к столу, советник поставил тарелочку на стол и, бросив по паре кубиков льда в стаканы, наполнил их на четверть. Разведя руками, он, как бы оправдываясь, произнес:

– Понимаю, что цитрусовые только портят вкус хорошего виски. Но сегодня у меня нет жареных свиных ребрышек. Зато есть лед. Так что, лейтенант, угощайся тем, что есть.

Тот попробовал было отказаться, но Дуглас, сделав свирепое лицо, рявкнул:

– Как старший по должности приказываю тебе: пей!

Лейтенант послушно взял стакан и осторожно сделал небольшой глоток. Дуглас расхохотался:

– Да пей, не бойся – не отрава. Ладно, давай ближе к делу. Личное дело Дефендера я пролистал. Днем с ним пообщался. Что ты можешь добавить к тому, что написано? Чего там не хватает, чтобы оценить его действия? Нам нужно расставить все по своим местам и решить: он нарушил воинскую дисциплину или совершил подвиг? Его следует наказать или наградить?

Абрамс задумался:

– Сэр, все, что написано в его личном деле – чистая правда. Честен, справедлив, исполнителен. Хороший командир для своих солдат. Я бы не сказал, что он злой – скорее наоборот.

– Скорее наоборот… Добренький что ли? Поэтому так легко попался?

Командир принялся защищать своего подчиненного:

– Сэр, вы не правы. У него отличные показатели по физической подготовке, рукопашному бою и стрельбе. Он вынослив, может драться один против нескольких противников. В том числе и вооруженных. Что, кстати, и подтверждается последними событиями: из обеих стычек, с бандитами и с патрулем, он вышел победителем.

– И все-таки попался.

– Но сэр. Он же не виноват, что бармен заехал ему бутылкой по голове.

Дуглас развеселился:

– Виноват, лейтенант, виноват. Черт возьми, это первый случай, когда сержант морской пехоты задержан с помощью бутылки «Джек Дэниэлс»! Нет, лейтенант, твои парни какие-то молокососы. Да не перебивай, а слушай. Я воевал во Вьетнаме. Ты должен знать, что это была за война – ведь изучал в училище? Непроходимые джунгли, дожди, лабиринты улиц в городах. Не буду всего рассказывать, что я там видел – много всего было. Но! От Чарли и от военной полиции мы уходили легко, всегда оставляя их в дураках. А если бы твоих парней окружили, что тогда? Запомни, лейтенант одну важную вещь: ты должен вбить в головы своих солдат мысль о том, что человек, улыбающийся тебе, может оказаться твоим врагом. Знаешь, как бывало? Заходишь в деревню. Местные смотрят на тебя, а ты на них и не поймешь: что там у них в голове? Вроде бы гражданские, а у каждой семьи кто-нибудь в лесу партизанит. И откуда знаешь: не готовы ли из-под рубах автоматы вытащить и весь взвод положить? Стоят, улыбаются… А сами неизвестно что думают. Твои парни должны быть готовы ко всему и всегда. А этот слюнтяй, увидев кровь, сразу взбесился. Никогда нельзя терять над собой контроль! Запомни это хорошенько. Если бы тех уродов было больше, он никогда бы не смог с ними справиться в таком состоянии. Злость его и подвела – контроль потерял над обстановкой, бармена за спиной оставил, тот и воспользовался моментом. А разум должен быть холодным, – с этими словами он влил в себя остаток виски, чтобы подогреть свой рассудок.

Абрамс понемногу менял свое отношение к советнику. Теперь тот уже не казался ржавым сухарем и бездушным бюрократом. Он много говорил и говорил так складно, что располагал к себе своей прямотой и откровенностью в тех темах, которые находил нужным обсуждать. Если же разговор начинал переходить в плоскость, не представляющую в этот момент интереса для советника, Дуглас легко переводил диалог на более насущные или менее коварные темы. Разумеется, на лейтенанта, кроме дара убеждения советника, подействовали еще и виски, но в данном случае можно сказать, что эти два инструмента работали сообща и дополняли друг друга.

Через час уже можно было подсчитать количество капель на дне бутылки, а собеседники все продолжали диалог, переходящий то к одной, то к другой теме.

– Сэр, что же нам делать с Дефендером? Он ведь там сидит один в темной холодной камере на жестких нарах, голодный, холодный, в обществе мерзких крыс. Он может простудиться и заболеть, что мы тогда скажем его мамочке? – спросил Абрамс, когда разговор снова вернулся к проблеме спасения сержанта. Язык у лейтенанта уже начал заплетаться и последние слова он с трудом вытолкнул из себя.

– Ничего с ним не случится. Посидит – поумнеет. И какого дьявола он ввязался во все это, если не смог уйти? – запальчиво произнес Дуглас.

– А вы-то сами как поступили бы в этом случае? – парировал укол советника лейтенант.

Выражение лица Дугласа стало серьезным:

– Да, что и сказать – поймал ты меня… Я бы, пожалуй, поступил так же…

– Вот видите, сэр! Значит, вы не считаете его виноватым?

Дуглас насупился:

– Кое в чем он виноват. Но заступиться за товарища – был его долг.

Абрам захлопал в ладоши:

– О, сэр, вы так здорово это сказали! Вы – настоящий политик!

– Погоди-ка, – советник достал из ящика стола книгу и, пролистав, нашел нужную страницу, – вот, слушай, Хайнлайн писал: «Как часто вы видите заголовки вроде: „Двое погибли, пытаясь спасти тонущего ребенка“? Если человек потерялся в горах, сотни идут на поиски, и частенько двое или трое спасателей гибнут. Но стоит кому-либо потеряться опять, и снова приходят на помощь много добровольцев. Арифметически это не выдерживает никакой критики. Но это гуманно. Это проходит через весь наш фольклор, через все религии, через всю литературу – если кто-то нуждается в помощи, не следует высчитывать, во что эта помощь обойдется. Слабость? Нет, это может быть уникальнейшей силой, которая бросит к нашим ногам всю Галактику!»

– Это, – начал было лейтенант, но Дуглас не дал ему договорить.

– Ты чувствуешь всю глубину этой мысли? Пожертвовать своими жизнями, чтобы спасти одного, на такое не каждый способен! А на что ты способен?

Но лейтенант осоловело смотрел на него, и советник понял, что вечеринка закончилась. В подтверждение его мысли Абрамс вдруг зевнул так, что, чуть было, не вывихнул челюсть, и выдал совершенно не тот ответ, которого ожидал его старший товарищ:

– Я? Я-я-я-я-я спать хочу.

– Ладно, иди. Завтра утром приходи, поговорим.

Лейтенант вскочил и, вытянувшись по стойке «смирно», на это все-таки хватило вбитой в него за время муштры в училище дисциплины, но при этом, раскачиваясь, как маятник отчеканил:

– Есть, сэр!

Потом сделал поворот кругом, но, запутавшись в складках ковра, не удержался на ногах и упал на пол. Дуглас, убирая папки в сейф, засмеялся:

– Молокосос ты еще.

Падая, Абрамс ощутил себя летящим в самолете, попавшем в воздушную яму. Открыв глаза, он увидел, что окружающий мир как-то странно вращается вокруг него. Потолок со стенами постепенно менялись местами, и лейтенанту казалось, что он переворачивается, как бревно, медленно катящееся под откос и подпрыгивающее на кочках. От этого вращения его начало тошнить. Немного скосив глаза в сторону, он увидел ботинки Дугласа, стоящие возле стены. Схватив один из них, лейтенант радостно произнес:

– А, гигиенический пакет! – и с удовольствием опустошил свой желудок в ботинок советника.

А тот разогнуться не мог от смеха:

– Ха-ха-ха, засранец… Пакет нашел… Ха-ха-ха… Салага ты, мать твою за ногу… Ползи в казарму, отсыпайся. Да смотри, не заблудись! Завтра приходи, если в состоянии будешь – продолжим наш разговор.

Глава 7. Планы

Власть и ответственность должны быть равны, в противном случае начнется процесс установления равновесия.

Роберт Э. Хайнлайн,

«Звездный десант»

6°11’07.2″N 1°12’51.2″E

Всю ночь Абрамсу снились кошмары: то его преследовали крокодилы и он спасался от них верхом на бегемоте, почему-то крича: «Кавалерия, вперед!», и все стадо устремлялось за ним. То оказывалось, что это не крокодилы, а советник Дуглас гоняется за ним по саванне в пижаме и тапочках, размахивая своим ботинком и крича, что по вине лейтенанта ему, Дугласу, нечего надеть, потому что непривычный к таким застольям лейтенант помимо ботинка испортил советнику брюки. То он вскакивал на кровати и, таращась в ночную тьму, видел в углу большую бутылку JB, которая радостно восклицала: «Yeah, tha thu ann!45» – и, переваливаясь с боку на бок, медленно двигалась к нему, держа в растопыренных руках стаканы и тарелки с закусками. Две руки. Нет четыре. Нет, уже семь. А Дуглас сидел верхом на холодильнике, сложив по-турецки ноги, и командовал стеклянному монстру, указывая на него, Абрамса, пальцем: «Взять его!» Лейтенант снова вскакивал и понимал, что то, что он видел – это просто сон. Он облегченно вздыхал и вдруг в углу снова видел своего ожившего стеклянного врага и советника, грозящего ему пальцем: «Разум должен быть холодным». И тогда он выскакивал из постели и, снова оседлав верного бегемота, который все больше становился похожим на письменный стол советника, мчался прочь, чтобы, сделав круг, снова проснуться в своей постели. И все это время сержант Дефендер чирикал, как канарейка, сидя на жердочке в клетке, стоящей на краю подоконника и опасно покачивающейся, ежесекундно грозящей упасть за окно.

Наконец, разорвав этот круг повторяющихся событий, Абрамс проснулся окончательно и увидел, что наступил рассвет. Ночью от его метаний вся постель сбилась в ком, на котором он полусидел-полулежал, что и стало причиной приснившихся ему ночных кошмаров. С опаской посмотрев по сторонам, он не заметил ни Дугласа, ни бегемота, ни ожившей JB и, уже окончательно придя в себя, на шатающихся ногах добрел до стола и залпом выпил стакан теплой воды. Жажда прошла, но в животе снова стало просыпаться чувство тошноты…

К восьми часам утра он уже достаточно пришел в себя и, отправился на прием к советнику. Темные круги под глазами, сухость во рту и нетвердая походка выдавали в нем человека, не привыкшего к излишним возлияниям. Но Дугласа не было и Абрамс, посидев некоторое время у двери кабинета, ушел по своим делам, но затем время от времени приходил и стучался в дверь. Но советник все не появлялся.

Наконец, уже после обеда, Дуглас, попался ему в коридоре, когда Абрамс после очередной неудачной попытки попасть к нему на прием, возвращался в свой кабинет. Весь вид советника показывал, что он был не в духе. Хмурое лицо, насупленные брови, надутые губы и тяжелый невидящий взгляд, как будто куда-то вглубь себя, словно проводивший ревизию своего внутреннего состояния, говорили о том, что он чем-то очень сильно не доволен. Лейтенант поприветствовал его:

– Доброе утро, сэр.

– Чего в нем доброго, – проворчал Дуглас. – Давно ждешь?

Абрамс несколько замялся, он, хотя и злился на советника, заставившего его ждать больше половины дня, но Дуглас занимал не ту должность, которая давала показывать какому-то лейтенанту свое недовольство:

– Да, уже давно, с утра.

Дуглас сердито засопел, открывая дверь:

– Ладно, задержался. Проходи, лейтенант, садись.

Закрыв за Абрамсом дверь на ключ, он подошел к столу и со злостью шлепнул на него портфель.

– Дерьмовое дело, знаешь ли. Дипломатическим путем Дефендера вытащить не получится.

– Но почему, сэр? Ведь можно же, наверное, доказать, что он действовал в пределах необходимой обороны. А то, что он избил полицейских – так он был в состоянии аф… аффекта, – с запинкой выговорил он трудное слово.

– Аффекта, – насмешливо повторил за ним Дуглас. – И долго ты об этом думал?

Но лейтенант не понял насмешки.

– Да, долго. И вчера думал, пока не отключился, и сегодня с утра. Мне даже снилась какая-то чертовщина…

– Я тоже думал. Только что ни думай, заходишь в тупик. Видишь ли, в чем проблема? Как ты знаешь президентом Того является Гнассингбе Эйадема. В очередной раз. По мнению наших и европейских политиков, в прошлом году он снова совершил насильственный захват власти. Потому, что все его оппоненты один за другим просто бесследно исчезли. Эйадема пользуется безоговорочной поддержкой армии, поэтому убрать своих политических противников для него не представляет никакого труда. Да, это, конечно, достаточно отрицательная фигура. Но для нас проблема в том, что ссориться с ним нам сейчас не с руки – планируется крупная коммерческая сделка, а бизнес превыше всего. А все такие важные документы здесь подписывает именно президент. Формально именно он принимает решение. Поэтому давить на местных у нас не получится.

– В каком смысле, формально? – не понял Абрамс.

– В таком, что тут замешаны интересы более могущественных сил, – не вдаваясь пока в подробности, пояснил советник

– Так что же, сэр, получается, что бизнес важнее, чем свобода гражданина США?

– Да не сыпь мне соль на сахар. Я тебе открою страшную тайну: бизнес первостепенен. Даже когда идет война, пусть не открытая, без ведения боевых действий, по сути, война необъявленная, то даже в таком случае противоборствующие страны могут поставлять друг другу продукты, сырье, из которого потом можно сделать оружие, топливо, которым потом будут заправлять самолеты, танки и корабли, наконец, само оружие. А потом это все будет воевать друг против друга. Чтобы избежать этого можно, конечно, не торговать вообще. Но, знаешь ли, торговля приносит деньги, а живые деньги, огромные деньги – это та цель, к которой стремятся все корпорации, а государство им в этом помогает. Ведь это еще и средство достижения целей – инструмент, при помощи которого можно воздействовать на своих партнеров. Да и не только на партнеров. Когда твой бизнес процветает, и ты можешь продавать в те страны то, чего они не могут произвести сами или без чего не могут обойтись, ты делаешь их зависимыми от себя. И эта зависимость хорошо оплачивается. А цена, которой достигается эта зависимость, принимается в расчет только тогда, когда прибыль не окупает всех затрат. И если цену эту придется платить не сразу, а когда-то потом, то почему бы не использовать тот шанс, который дает тебе возможность заработать сегодня? А «после нас, хоть потоп». Потому, что с этим потопом будут разбираться уже другие, не те, кто этот потоп устроил. Посему бизнес – в первую очередь. А гражданин может подождать, пока до него дойдет дело – не он первый, не он последний, – и, заметив удивленно поднимающиеся брови Абрамса, добавил. – Знаешь, сколько наших вьетконговцы у себя в плену держали? Все равно всех освободили. Тех, кто дожил, естественно. Не сразу, конечно, но освободили. Я понимаю, звучит цинично, но это так.

Дуглас на некоторое время замолк, понимая, что такой циничной откровенностью он ввел молодого лейтенанта в шоковое состояние, изменив его представления о ценности человеческой жизни. Абрамс молчал, переваривая услышанное. Из-за таких рассуждений советник сразу стал ему несимпатичен. Затем Дуглас продолжил:

– Тут ведь еще кое-что есть: тот носатый француз, которого доставили в больницу, сегодня пришел в себя и сообщил нечто особенное.

– Что он сообщил, сэр? – Абрамс даже подался вперед, задавая этот вопрос.

И Дугласу внезапно стало стыдно. От того, что он постоянно подсмеивался над лейтенантом. И от того, что вчера наорал на Дефендера, попавшего в такую неприятную историю. А лейтенант так переживает не из-за того, что его подчиненный влип во что-то и это может испортить его карьеру, а просто потому, что он хороший парень, этот лейтенант. И не надо так было относиться к нему.

У советника даже запершило в горле из-за этого. Чтобы скрыть свое состояние от лейтенанта, Дуглас встал и, достав из холодильника бутылку минералки, налил и разом осушил целый стакан. «А ведь у него тоже голова болит после вчерашнего», – подумал он и, наполнив второй стакан, протянул его Абрамсу:

– На, пей.

– Спасибо, сэр.

– Ну что ты все сэр, да сэр? Мы тут сидим, разговариваем, как два добрых друга, так что отложи свою официальность в сторону, окей?

– Хорошо, сэр.

Дуглас покачал головой: «Нет, этот неисправим». Он прошел в угол комнаты и снова сменил ботинки на тапочки. Теперь это были уже другие ботинки, хоть и начищенные до блеска, но видно, что уже старые и начавшие терять форму. Заметив направление взгляда лейтенанта, Дуглас пояснил:

– Те я выкинул. Все-таки в старых мне удобнее.

Абрамс почувствовал себя виноватым – наверное, по его вине Дуглас выкинул совершенно новую пару:

– Извините, сэр, – он не успел договорить дальше.

Советник, сделав упреждающий жест рукой, прервал его, усмехнувшись:

– Не извиняйся. Если бы не твой вчерашний номер с пакетом, я и дальше мучился бы в них. Зато теперь я доволен – в этих мне легко и комфортно. Так что забудь об этом, окей?

– Хорошо, сэр.

– В общем, слушай дальше. Этот француз, когда пришел в себя, назвал номер телефона. По нему позвонили и уже через двадцать минут приехали, кто, как ты думаешь?

– Кто?

– Управление внешней безопасности – французская разведка.

– И что?

– Вот тебе «и что». DGSE имеет во всех странах Африки, подконтрольных Франции, неограниченную власть. Ходят слухи о том, что в охране президентов обязательно имеется пара-тройка их агентов. И в случае чего, – советник сделал понятный во всем мире жесть, чиркнув себя ладонью по шее.

– Серьезно?

– Да, – ответил Дуглас удивленному лейтенанту. – Оказалось, что и этот француз из DGSE и работал он под прикрытием. Сегодня мне пришлось пообщаться с парой лягушатников, и они сообщили кое-что интересное. Этот их агент внедрился в какую-то преступную структуру. Араб, которому твой сержант сделал харакири окорока, занимал какой-то пост в этой «организации». В тот день они должны были встретиться в той самой комнате с поставщиком оружия, чтобы обговорить свои вопросы. Каким образом рядовой Паркер вместо этого поставщика оказался с ними лицом к лицу? Непонятно, скорее всего, произошла роковая случайность. Что между ними произошло тоже пока неизвестно – француз оказался в состоянии назвать лишь номер телефона. Ну а потом Дефендер услышал крик и бросился на помощь. Его вторжение провалило операцию по захвату крупной банды международных торговцев оружием и свело на нет несколько лет работы агента DGSE.

– И теперь они считают, что мы во всем виноваты?

– Ну не мы с тобой. Хотя, попадись ты им под горячую руку, разбираться не станут. Тебе же не понравилось бы, если бы кто-то без спросу стал шарить в твоем холодильнике? А Дефендер влез к ним в кухню. Вот всех собак, да и кошек тоже, они и повесят на твоего сержанта. Французы уже связались с Парижем, получили инструкции и пообщались с нашим послом. Собственно, поэтому мне и пришлось ехать к ним в посольство. Они предложили сделку: они сохраняют инкогнито своего агента, а мы должны сдать Дефендера, слить его. Просто забыть о нем, как будто его никогда и не существовало. Раз уж столько народу стало свидетелями его подвигов, мы должны позволить судить его за нападение на полицейских, чему местная публика даже окажется рада – далеко не каждый день их судам доводится приговаривать к заключению иностранцев. Взамен же французы посодействуют нашим коммерсантам в получении концессии на добычу фосфатов – они знают, что мы имеем большой интерес к их добыче, ведь эти полезные ископаемые используются при производстве удобрений, лекарств, моющих средств, систем очистки воды. И лягушатники могут с легкостью это сделать, надавив на местных аборигенов. А те, конечно, не откажутся и будут очень рады заключить такую сделку, ведь не вкладывая никаких средств в разработку нового месторождения, местные будут получать хороший доход. Все в выигрыше.

– Кроме Дефендера!

– Да, но кого это волнует?

– Как, сэр? А нас? Нас разве это не волнует? Нашу страну не волнует? – возбужденно закричал Абрамс.

– Тише ты, бунтарь, – ответил разгорячившемуся лейтенанту Дуглас, – здесь замешан большой бизнес, а большому бизнесу нет дела до маленьких людишек.

– Сэр, я вас не понимаю! Как вы можете так говорить? – возмутился лейтенант.

– Поживешь с мое, поймешь, – сердито проворчал советник.

– Но как же так? Это неправильно, – растерянно произнес Абрамс.

– Правильно, не правильно. Не тебе решать, мал еще, – насмешливо ответил Дуглас.

– Извините, сэр, – голос лейтенанта обиженно задрожал, – в прежние времена за такое оскорбление я бы вас на дуэль вызвал! Да я, да я…

Абрамс замялся, потеряв дар речи, видя, что советник совершенно издевательски ухмыляется.

– На дуэль, – насмешливо повторил Дуглас, – на шпагах? Или, может на бананах? Дуэлянт тоже мне нашелся. Молоко еще на губах не обсохло, а туда же, на дуэль! Гусар, Зорро, д`Артаньян. Да я таких дуэлянтов знаешь, где видел?

– Где? – автоматически откликнулся лейтенант, уже еле сдерживающий себя, чтобы не броситься на советника и не начать валять его по полу, мутузя так, чтобы клочья в разные стороны летели.

– Да нигде, – резко ответил советник, – сядь и слушай спокойно.

– Да я…

– Воды выпей, – приказал Дуглас вскочившему на ноги Абрамсу, которого уже трясло от злости. – Успокойся, попрыгал и хватит.

Лейтенант, удивляясь себе, послушно сел на стул и выпил стакан воды, налитый Дугласом. Он не понимал, что происходит, почему советник выводит его из себя, почему всем вокруг вдруг стало наплевать на свободу его сержанта, который не должен быть так наказан. Пульс у него стучал, как бешеный, в ушах шумело, виски словно кто-то сдавливал сильными руками, воздуха не хватало, и потому он даже не заметил, что Дуглас совершенно спокойно продолжает говорить, и он уже пропустил часть фразы:

– … и сказали не мешать, дать возможность туземцам показать лояльность своим покровителям.

– Каким покровителям? – Абрамс начал приходить в себя и уже более внимательно слушал советника, еще минуту назад бывшего его злейшим врагом, а теперь вдруг становившегося учителем, наставником. Он был просто в шоке от таких перемен, но советник заинтересовал его своим вопросом, и лейтенант почти сразу забыл о только что произошедшей перепалке.

– Чтобы это разъяснить, нужно немного углубиться в историю. Ты готов прослушать краткий курс истории становления государственности Того?

Абрамс в недоумении пожал плечами.

– Тогда поехали, – начал Дуглас. – Того в девятнадцатом-двадцатом веке не миновала участь всех африканских стран побывать колонией. Но колониальная история этой республики уходит дальше в прошлое. С пятнадцатого века португальцы вывозили отсюда рабов – ты ведь в курсе того, что еще даже каких-то сто лет назад процветала работорговля? А дальше, в июле восемьсот восемьдесят четвертого Густав Нахтигаль прибыл на побережье по распоряжению канцлера Бисмарка и поднял здесь германский флаг. И тем самым установил протекторат Германии над здешней территорией.

– Как так, стоит просто поднять флаг и все, эта территория уже будет принадлежать тебе? – удивился лейтенант.

– Не совсем, – улыбнулся такой реакции собеседника советник, – формальности были соблюдены. Незадолго до прибытия Нахтигаля германские компании уже успели уговорить вождей народов эве и дуала принять германский протекторат. Нахтигалю, который, кстати, был опытным исследователем Африки, досталась просто официальная часть. Хотя широкой публике было объявлено, что он поехал заключать торговые соглашения. Ну а потом Германия захватила и внутренние территории страны, протекторат над которыми официально закрепила конференция в Берлине.

– Что это за конференция, мы такого вроде бы не проходили? – с интересом спросил Абрамс.

– О, это была большая встреча всех европейских стран, на которой Европа разделила Африку. Нет, конечно, Африка уже была поделена, но на этой конференции был принят один важный документ – Генеральный акт, который официально закрепил за европейскими державами уже колонизированные ими земли. И, кроме того, определил сферы влияния, чтобы они не передрались между собой – ведь каждому, то есть, каждой стране хотелось все больше и больше. И ещё этот Генеральный акт установил принцип эффективной оккупации.

– А это еще что такое? – с ещё большим удивлением задал очередной вопрос лейтенант, внутренне поражаясь тому, как много знает советник об истории Африки и насколько скудны в этом вопросе его собственные познания.

Дуглас, впрочем, без всякой тени насмешки над невежественностью своего собеседника продолжил лекцию:

– Страны, поделившие Африку, договорились о том, чтобы все сырье, все полезные ископаемые, которые будут получены в колониях, были пущены в оборот. А если какая-то страна окажется не в состоянии воспользоваться доставшимся ей куском пирога, то она должна будет допустить на территорию своей колонии более удачливых коллег. Ну а вишенкой на торте стало заявление о полной отмене рабства – это для того, чтобы успокоить аборигенов и тех недовольных, которые протестовали против такого раздела. Хотя, я думаю, что все их недовольство происходило только из-за того, что им самим ничего не перепало.

Дуглас снова налил минералку в стаканы и пододвинул один из них лейтенанту. С удовольствием осушив свой, он продолжил рассказ:

– Вот так весь этот огромный континент с его богатыми природными и людскими ресурсами стал принадлежать Европе. И в нее потекли реки дешевого сырья, которые почти что забесплатно добывали и производили аборигены. Европа жирела и богатела.

Лейтенант с удивлением смотрел на советника – на его глазах государственный чиновник богатейшей страны в мире излагал такие социалистические мысли, что в голову Абрамса закрались подозрения о его симпатиях к коммунистам. Советник же, не обращая внимания на насторожившегося молодого офицера, еще зеленого и не имеющего такого опыта, который приобрел Дуглас за время своей работы, общаясь с разными типами людей, одним из которых можно было говорить одну правду, другим другую, третьим двусмысленные речи, которые можно было понимать как угодно, но только не так, как это было бы невыгодно ему самому, и лишь четвертым то, что думаешь на самом деле, спокойно продолжал:

– Но недолго музыка играла – зажиревшая Европа жаждала изменения сфер влияния. Свои колонии уже не устраивали, собственной территории было мало, хотелось наложить лапу на соседние, а также и границы в самой Европе перерисовать. И тогда началась Первая мировая война, после которой наступил новый передел. Проигравшие империи потеряли свои колонии и территории. Так и Германия потеряла свои колонии, которые достались победителям. Тоголенд во время войны был оккупирован Великобританией и Францией, и вскоре Лондон с Парижем получили мандат от Лиги Наций на управление страной – Лондон над западной частью, Париж над восточной. После нового раздела Африки все на какое-то время успокоилось. Снова дешевая рабсила добывала для старушки Европы дармовые ресурсы. Но были недовольные той сложившейся обстановкой. Желание Германии взять реванш за свой позор, связанный со статусом проигравшей стороны, привело к началу новой войны – Второй мировой. И снова Германии наваляли, и снова она стала проигравшей стороной. И вот после Второй мировой, которая затронула и многие африканские страны, население этих стран стало бороться за свою независимость. Кстати сказать, при активной помощи Советов. И многие страны стали получать эту независимость. Вот и в Тоголенде в пятьдесят шестом году жители провели референдум и Того стала автономной республикой в составе Франции. Западная часть, управляемая Британией получила независимость в пятьдесят седьмом в составе Ганы. В пятьдесят восьмом Франция предоставила Того статус республики, но при этом оставила за собой право контролировать вопросы обороны, внешних связей и финансов. Но какая уж тут независимость, когда твой кошелек фактически принадлежит не тебе? Тут получился вроде бы как родительский контроль, когда у ребенка есть карманные деньги, но он не может их тратить без разрешения опекуна. А опекун, то есть Париж, может и не дать своего соизволения.

Абрамс с интересом слушал захватывающий рассказ советника, сдобренный значительным количество фактов и дат, приправленный его личными рассуждениями и анализами событий и выводящий слушателя на новую ступень осознания истории развития государственности страны, в которой он находился в настоящее время. Его совершенно не интересовали раньше ни история Того, ни уровень жизни ее населения, ни взаимоотношения народа с властью, ни власти со всем остальным миром, как, впрочем, и всех остальных стран черного континента – он просто служил, делал свою работу, выполнял свои обязанности так, как требовали этого Уставы. А после службы смотрел по телевизору фильмы или так же, как и его подчиненные, гулял по городу, наслаждаясь его особенным очарованием. Да что там говорить – многие до сих пор уверены, что Африка – это такая вся заросшая пальмами страна где-то на юге, в которой негры едят кокосы и бананы, и где пасутся слоны и львы. Но лекция Дугласа неожиданно пробудила в лейтенанте живой интерес к тому, что происходит вокруг: