Зараженный интеллект

Дизайнер обложки Нейросеть "Холст"

© Арсений Самойлов, 2024

© Нейросеть "Холст", дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-0064-6926-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Детектив Генри Майлс допил свой бокал пива, обвел бар глазами, пытаясь понять как тут принято расплачиваться и, так это и не узнав, окликнул бармена с вопросом сколько с него за пиво.

– 10 монеток, сэр, – ответил бармен учтиво, потирая в руках свежевымытый бокал.

– Как тут расплатиться? – задал вопрос детектив, понятия не имеющий что нужно сделать, чтобы достать валюту.

– Просто достаньте из вашего кармана.

Детектив сунул руку в карман, подумав о том, что ему нужны десять монет и, к своему удивлению, вытащил оттуда именно эту сумму.

– Благодарю, – сказал он бармену и вышел из бара.

Час был уже поздний, было темно, но город, совершенно незнакомый для детектива, в котором он был впервые, сиял электрическими огнями. Высокие современные здания пылали светом своих окон, тротуары освещались фонарями и яркими неоновыми вывесками, дороги фарами машин, летающих туда-сюда на огромной скорости, совершая дрифт на крутых поворотах, даже не снижая скорость, часто врезаясь в фонарные столбы и другие машины. Генри Майлс был детективом в реальной жизни, но здесь он был лишь новичком. Вот уже полстолетия как все люди на Земле ходили с нейрочипами в голове, пришедшими на смену смартфонам и компьютерам, что позволяло смотреть и записывать видео, совершать звонки, писать сообщения, листать Интернет-страницы и многое другое, сразу у себя в голове. Требовалось лишь подумать о том, чего ты хочешь, и нейрочип, встроенный в твой мозг, делал всю работу, показывая тебе результат прямо перед твоими глазами. Со временем, так же стали работать и видеоигры. Люди покупали игру себе на чип, заходили в нее и оказывались в виртуальном мире, но не перед экраном монитора, ушедшего в прошлое, а как если бы они действительно находились в этом мире в реальности. Детектив не был фанатом компьютерных игр и для него нахождение в этом виртуальном мире было в новинку. Чувствовал он себя некомфортно и понятия не имел как тут все устроено, какие здесь правила, точное управление… В этом городе множество игроков проживали свои жизни, заменив реальную жизнь вымышленной. И многие из них здесь были красавцами-миллионерами, положившими многие реальные годы своей жизни на то, чтобы добиться успеха в игре, заработать здесь деньги, купить особняк, много спортивных машин и возглавить один из внутриигровых кланов. В реальной жизни часто это были обычные неудачники – некрасивые, толстые, прыщавые и нищие девственники. Но какое было им дело до реальной жизни, если большую ее часть они проживали в игре?

Что же занесло в эту игру серьезного детектива полиции, отнюдь не отличающегося тягой к такого рода развлечениям? Начнем с того, что недавно вышла новая нейросеть, созданная специально для управления видеоиграми. Нейросети уже давно были включены в управление ими, но эта нейросеть отличалась от других. Она могла думать как человек и иметь свое самосознание на уровне человека. Кто-то в это верил, кто-то нет. Но разработчики и эксперты уверяли, что это так. Когда-то люди не верили, что некоторые животные имеют примитивное самосознание, пока ученые не установили, что кошки, собаки, осьминоги, слоны и некоторые приматы (включая в их число и некоторых людей) имеют интеллект и самосознание на уровне 2—6 летнего ребенка, в зависимости от вида и конкретной особи, о которой мы говорим. С нейросетями, как и с животными, люди делились на скептиков, не верящих в это, и восторженных фанатов, преувеличивающих их способности. Самое трудное, что дается человеку – это «золотая середина». Если уж мы во что-то верим, то верим до конца. Придерживаться какой-то позиции основательно – свойство серьезного и убежденного человека. Сомневаться в своем мнении и верить во что-то наполовину доступно лишь глупцам и мудрецам. Тем, кто не вдается в подробности и не желает много думать о предмете, и тем, кто думает слишком о многом, чтобы быть убежденным хоть в чем-то. Нейросеть, управляющая данной игрой, была новаторской. Она мыслила не просто как человек, а, по уверениям разработчиков, как настоящий человеческий гений. Поэтому игра получила такую популярность. Поэтому же нейросеть ни во что не верила. Игровой мир жил своей жизнью, NPC1 вели себя как реальные люди, а реальные люди в игре не видели больших отличий от реальности. И все было хорошо, пока люди в игре не начали умирать. В самой игре они умирали с самого начала. Здесь были банды, мафии, полиция, спецслужбы, врачи, мусорщики, таксисты и все остальные профессии. Естественно, людей сбивали автомобилями, стреляли в них из автоматов, даже устраивались целые турниры по стрельбе и захвату баз, бизнеса и прочего, для увеличения экшена и интереса к игре. Но смерть в игровом мире влекла за собой лишь временную паузу и возврат к жизни в местной игровой больнице. Пока люди не начали умирать в реальной жизни. Конечно, это были редкие случаи. Пока что таким образом погибли всего трое, а игроки умирали десятками каждую минуту, что не причиняло им никакого вреда в реальной жизни. Но три смерти в реальной жизни – это уже открытое уголовное дело. Дело это и расследовал детектив Майлс. Каким именно образом погибали игроки было не ясно. Судмедэксперты прямо сейчас работали над этим, а детектив пока что рискнул зайти в игру-убийцу и разнюхать все, что сможет на месте. Для Генри Майлса это было крайне необычно. Обычно он расследовал дела в реальности и как именно он будет опрашивать людей и искать улики, используя игровые механики, он пока что не имел ни малейшего представления.

Детектив шел по улицам города, шел дворами, опасаясь быть сбитым каким-то шальным игроком, держа в голове риск умереть по-настоящему. Майлс сомневался, что к реальной смерти может привести реальный игрок. Отличить реального игрока от NPC было сложно. Боты разговаривали так же, как и реальные люди, они так же служили в полиции, скорой и на всех остальных работах. Высшие должности всегда занимали боты, управляемые единой нейросетью, это давало ей контроль над всем игровым миром. Она двигала игровым процессом, как марионеткой и детектив подозревал, что именно какие-то боты и нарушенные игровые механики виновны в случайных смертях. Вероятно, сломанные нейрочипы… Он не мог представить каким образом один человек смог бы убить другого в игре и одновременно в реальной жизни. Хоть это и было основной версией следствия. Майлс шел под мостом, повсюду стояли заборы из сетки, мусорки и заброшенные гаражи. Район был не самым безопасным, но детектив боялся попасться полиции или бандам, ведь он не должен был раскрыть себя, как следователя, он должен был играть роль простого новичка. Если полиция или одна из банд замешана в убийствах, то его могут убить точно так же легко, как и остальных. Как именно их убивали? У детектива была версия, что к ним прокрадывались в дома и применяли какой-то яд или электрошок, чтобы убить без видимых повреждений, пока жертвы сидели в игре и не могли видеть и слышать, что происходит вокруг них, в их собственных квартирах. Вероятно, их выслеживали в игре, убеждаясь, что они не скоро ее покинут, чем-то увлекали, отвлекая их внимание, и в этот момент в реальной жизни в их жилище проникали и их убивали. Как это можно было еще объяснить детектив Майлс не знал. Из-за угла вывернула ржавая машина с двумя пассажирами и резко со свистом затормозила рядом с ним. Пассажиры достали винтовки и направили их на Майлса.

– Это ограбление, доставай все из карманов!

Карманы Майлса были пусты, оружия у новичка еще не было и что делать он не знал, поэтому детектив просто рванул бегом через забор. За спиной послышались выстрелы, он упал, все потемнело и перед глазами пошел отсчет секунд – 60, 59, 58…

Спустя минуту он очутился на больничной койке, он был снова здоров.

– Уроды, ну его к черту… – пробурчал детектив и вышел из игры, вспомнив почему решил посвятить свою жизнь службе в полиции. Чтобы наказывать таких вот кретинов.

Глава 2

Работа в полиции стала сложной и неблагодарной, с тех пор как наука открыла, что все, что делают люди, во всем этом виновны микробы. Вирусы и бактерии поселялись в теле человека, влияя на его мозг, подобно вирусу бешенства, который заставляет зараженных животных идти прямо к человеку или хищнику, не боясь его, пытаясь его укусить и распространить заразу. Все в мире было из-за микробов. Мировые войны были из-за них, были открыты вирусы, вызывающие фашизм и коммунизм, военную агрессию, помогающую распространять эти вирусы на политических собраниях и в окопах, заражая ими солдат, в том числе и из соседних стран. Были открыты вирусы, вызывающие тягу к серийным убийствам, нетрадиционному половому поведению, наркомании и алкоголизму, ожирению и анорексии, шизофрении и депрессии… Работа в полиции стала трудной и неблагодарной, ведь всех преступников прощали. Прощали насильников и убийц, грабителей и воров, их больше не сажали в тюрьмы, их лечили противовирусными и антибиотиками, что далеко не всегда помогало, ведь не было лекарств от каждого нового штамма и эти люди, прошедшие лечение, часто возвращались к своим преступлениям, тогда их сажали на карантин до нахождения вакцины от их недуга. Это было что-то вроде тюремных больниц или закрытых реабилитационных центров, с хорошими условиями проживания. Их охраняли надзиратели, больше заботясь не об их побеге из прекрасной санаторной жизни, а о риске расправы над ними со стороны родственников их жертв, которые были не согласны с хорошими условиями содержания этих преступников. Впрочем, преступников теперь называли «больные» и лишь блюстители порядка называли их своими именами, тихо и тайно, ведь это было приравнено чуть ли не к расизму, который в былые времена тоже был обычным и нормальным, а не тайным и постыдным. Большинство родственников и жертв все же не стремились к мести, так как мудро понимали то, чему их учили со школьной скамьи. Что эти люди не виноваты и их нужно жалеть, а не винить. Гуманизм и всепрощение разрослись так сильно, что жертвы насилия частенько не сопротивлялись и не питали никаких негативных эмоций к своим мучителям, помогая им и нежно с ними обращаясь, ведь стокгольмский синдром и терпимость стали новой общественно одобряемой религией. Терпимость и толерантность ко всему и к каждому, как новая заповедь нового века. И, если надо было пожертвовать своим телом ради удовлетворения желаний другого, то правильно было так и сделать. Позже, конечно же обратившись в полицию, но не чтобы его наказать, а чтобы ему помочь, вылечить его от болезни. Это было добрым делом. Бедный человек из гетто, ограбивший твой магазинчик, в который ты вложил последние деньги, лишь жертва еще большая, чем ты сам. Ведь у тебя есть то, чего нет у него, и он, в своей бедности и антисанитарии, заразился теми микроорганизмами, которые толкнули его на этот поступок. Толстый, уродливый и глупый мужик, не обладающий ни внешностью, ни умом, не в состоянии привлечь красивую девушку. Он идеальная жертва для вируса, который передается половым путем, но не может размножаться в его теле, за неимением этого самого пути. Возможно, он подцепил его от проститутки в студенческие годы или от насильственного секса с отчимом в детстве, и теперь вирус заставляет его совершать насилие над женщинами, чтобы вирус мог продолжать размножаться. Эти женщины не станут маньяками, они и так смогут распространять вирус на добровольной основе, как и их мужчины, которые способны его распространять без насилия. Здесь же мы приходим к тому, что их мужчины им изменяют не по своей воле, а движимые этим самым вирусом. Да и отчим того маньяка был им движим, просто ближайшей и самой простой целью заражения был его малолетний пасынок. Общество учит прощать их всех и лишь сотрудники правоохранительных органов не питают к своим преследуемым никаких нежных чувств. Те, кто работает с преступниками, кто работает с неблагополучными семьями, девиантными подростками, те не полны сочувствия, ибо слишком хорошо знают эту «кухню» и насытились ее лицемерными лживыми блюдами. Они знают, что женщина, страдающая от побоев мужа-уголовника, сидящая в их кабинете и жалующаяся на жизнь, так же виновата, ибо, она никогда в этом не признается, строя из себя жертву, но она так же пьет, как и он, бьет ребенка и скорее позволит своему мужу насилие над собой и детьми, чем уйдет от него. Она может жаловаться сколько угодно, но, когда ей предложат навсегда уйти от обидчика, – она скажет «да», но в голове у нее всегда будет «не сейчас». Видя такую картину изо дня в день, сердце становится жестче, а сочувствие растворяется в море лжи и лицемерия, которое простирается ежедневно перед твоим взором. Поэтому детектив Майлс, как и другие сотрудники полиции, называл преступников преступниками и не питал никаких иллюзий в их невиновности. В конце концов, не важно почему ты совершаешь злодеяния: потому что тебя заставляет вирус, шизофрения или детская травма… Ты все равно творишь зло и должен понести наказание. Генри Майлс не верил в то, что эти люди слепо следуют велениям вируса, он верил в то, что люди могут бороться. В свое время он был зависим от опиоидов. Получив тяжелое ранение в перестрелке, он принимал препараты на основе опиума и плотно на них подсел. Но у него хватило духу перестать их принимать. С тех пор он не верил в невозможность человека самому выбирать свой путь, ведь и наркомания вызывалась вирусами, как считалось. Такие люди, как он, были в меньшинстве, но они были. Их считали порочными, устаревшими, отмененными, расистами, шовинистами, ограниченными, необразованными, глупыми… По сути, на них вешали тот же ярлык, что и на расистов, с тех пор как расизм стал считаться устаревшим и неправильным. Много веков и тысячелетий расизм был рядовым явлением, и никто не сомневался в отличиях разных рас и народов, которые не обязаны нравиться всем поголовно, но потом он стал не комильфо. Так же и с теми, кто считал, что человек сам несет ответственность за свои поступки. Это было не просто культурным моветоном, но, в некоторых случаях, как и с расизмом, даже настоящим преступлением. Конечно же, не ведущим на нары, но ведущим в закрытую больницу с интенсивной терапией. В свое время уже лечили людей, придерживающихся оппозиционных взглядов, в закрытых психиатрических лечебницах, как больных «вялотекущей шизофренией» – болезнью, выдуманной специально для таких случаев. Отличие было лишь в том, что теперь мировое научное сообщество нашло путем лабораторных исследований доказательства наличия всех этих вирусов и их влияния на головной мозг. Это было доказано и это не было чьей-то выдумкой в отдельно взятой стране рабочих и крестьян.

Детектив ехал в исследовательский центр к лучшему судмедэксперту, выдающемуся ученому, а, по совместительству, своему другу, доктору Роджеру Стайну. Доктор Стайн сидел за микроскопом в своей лаборатории и что-то заинтересованно разглядывал.

– Привет, Роджер, – окликнул его детектив.

– Привет, Генри, – ответил доктор. – Давненько не заглядывал!

– Дела, да дела… – оправдался Генри.

– Ну так и думал! Ты и сейчас тут по делу! – засмеялся Роджер.

– А то! Готово уже заключение по моему расследованию?

– Как раз закончил, – ответил Роджер. – Должен признать, интересные ты мне загадки подсовываешь. Не соскучишься.

– И в чем же интерес?

– Ну, смотри сам, – доктор позвал движением руки детектива к столу, на котором под покрывалом лежало чье-то тело. Он скинул покрывало и перед ними предстала молодая обнаженная девушка, обладающая хорошенькой гниющей фигуркой.

– Последняя жертва, – обозначил Роджер. – Тут интересны две детали. Первая – никаких признаков насильственной смерти. То есть, вообще никаких. Более того, даже не насильственной, а вообще любой.

– Это как понимать? – удивился Генри.

– А так и понимать. У нее просто умер мозг. Ни инфаркта, ни инсульта, никаких тромбов и закупорок сосудов. Никаких следов удушения или яда. Ее мозг просто умер и все.

– Разве так бывает?

– Не бывает, а тем не менее, это так.

– А какая же вторая интересная деталь? – осведомился детектив.

– Я ее хорошо знаю, – ответил доктор мрачно. – Это моя лаборантка.

Глава 3

Доктор Роджер Стайн не был обычным врачом или судмедэкспертом. Его врачебное прошлое было позади, он был человеком лет пятидесяти, начавшим свою карьеру с медицины и продолжившим ее на научном поприще. Он выступал в роли судмедэксперта для самых важных и интересных дел, либо дел, о которых его просил его старый приятель – детектив Майлс. Они уже не были близкими друзьями, в общепринятом значении слова. В том смысле, что они не сидели ежедневно в баре, не ходили на футбольные матчи и не проводили вместе выходные. Они общались, иногда встречали вместе праздники, с семьями то одного из них, то другого, но на этом их дружба и ограничивалась, как и у большинства взрослых людей, для которых их жизнь и работа так их поглотила, что не осталось более сил, времени и желания на ту непрестанную глубокую связь, что сковывает двух подростков, проводящих все свободное время вместе и делящихся друг с другом всеми, даже самыми постыдными, тайнами и мыслями. На такую связь взрослый человек способен с тем, с кем он делит свою постель, но более уже не с другом. Да и со своей женой далеко не каждый имеет такие близкие отношения, поверив в ту не единственную и не непреложную истину, что все мы приходим в мир одни и уходим из него одни. И только мы есть у себя, а значит не стоит привязываться ни к кому.

Доктор Стайн защитил несколько диссертаций, отработал преподавателем в университете, что ввело его лишь в уныние и тоску по открытиям. Преподавателем может работать тот, кто уже более не стремится к новым знаниям, а лишь способен делиться ими с другими, утверждаясь в роли наставника, знающего больше, чем его ученики. Это приятно, но останавливает развитие. И по сему, доктор Стайн стал лабораторной крысой, изучающей интересные ей предметы. Он все еще мог быть полезен обществу в роли судмедэксперта, но большую часть своего времени он посвящал научным исследованиям. В настоящее время его основной работой было изучение вирусов и их влияние на человеческое поведение. Его исследования показывали, что на самом деле вирусы влияют на поведение людей, но также опытным путем он все больше и больше устанавливал, что люди способны этому сопротивляться и принимать независимые решения. Публиковать такие данные он не решался, слишком уж это было радикальным и могло повлечь за собой осмеяние научного сообщества и наказание со стороны системы. Так что данные исследований хранились в базе исследовательского центра и не выходили за его стены. С полицией он сотрудничал по особо важным делам, но расследование его друга стало особо важным для доктора лично. Ведь вначале был убит начальник его лаборатории, потом кто-то неизвестный, а теперь и его лаборантка. Всех их связывала одна компьютерная игра, в которую сам доктор Стайн никогда не играл. Личность неизвестного была установлена – это был бизнесмен и миллионер Джордж Уоррен. Но какое он мог иметь отношение к их скромной лаборатории? Или это было простым совпадением?

– Друг… – детектив Майлс пил медицинский спирт, разбавленный водой с лимонным соком, который налил ему доктор Стайн в своем кабинете. – Что мы имеем? В игре, где погибают каждый день миллионы, да и сам я погиб буквально недавно, были убиты в реальной жизни трое… Один из них твой начальник, другая твой подчиненный, третий… Хрен его знает какое он имеет вообще ко всему этому отношение…

– Именно, – подтвердил Роджер.

– Можем считать две смерти совпадением… Но что-то мне не кажется это таковым. Когда в игре сидят десятки миллионов, а умирают от нее двое из одной организации… Смыслишь что-то в статистике?

– Самую малость, – ответил Роджер, – но думается мне, что тут и смыслить нечего. Таких совпадений не бывает.

– Значит, думаешь злоумышленник тоже в этой лаборатории?

– Откуда же мне знать? Может это я и есть? – Роджер рассмеялся.

– Ну, ты один из подозреваемых, – ответил Генри серьезно.

– В самом деле? – смех доктора сошел на нет.

– В самом деле. Только я так не думаю, – сказал детектив задумчиво.

– Тогда кто?

– Понятия не имею, – ответил Генри честно.

– Ты веришь, что я к этому непричастен? – спросил его Роджер взволнованно.

– Вера – это ничто, – ответил ему друг. – Убеждение – это то, в чем ты убежден, хотя это тоже может быть неправдой. Когда ты спрашиваешь: «Ты в это поверил?», всегда чувствуется оттенок того, что ты одурачен, что ты поверил в ложь. Когда ты спрашиваешь: «Ну что, ты убедился?», то чувствуется, что это вера в правду, в то, что ты сам считаешь правдой. Конечно же, не факт, что так считают другие. Но в устах вопрошающего нет намека на веру в ложь. Еще есть политические и религиозные убеждения. Это что-то типа веры в правду, но она тоже может быть ошибочной. Эта вера тоже ничто, но они хотя бы убеждены в ней.

– Убежден ли ты, что я непричастен?

– Я детектив. Я ни в чем и никогда не убежден. Но я верю тебе. Как и верю во многое. Детектив тоже может ходить в церковь, верить в непорочность зачатия и своей жены. Но он не имеет права быть убежденным в чем-либо. На это имеет право лишь прокурор. Поэтому они и осуждают так много невиновных.

Глава 4

Детектив Майлс не был философом, он был детективом. Он верил своему другу, однако, не имел права пренебрегать законными проверками его невиновности. Единственное, в чем детектив был убежден, так это в его собственном существовании. Побывав в виртуальном мире, увидев его грубые отличия от реальности, он стал убежден в том, что он существует. Именно поэтому он не был философом. Если бы NPC из игры побывал в мире нашем, то он тоже пришел бы к выводу, что он существует, на основании грубых отличий его мира, от мира нашего. Если бы он мог так мыслить, но проблема бы в том, что с развитием нейросетей, эти NPC смогли мыслить именно так. И никто не смог бы уже утверждать, что наш мир реальнее, чем их. Что мы реальнее, чем они. В действительности, они были реальнее нас. Каждый из них был единым «мозгом» нейросети, имеющей мгновенный доступ ко всем человеческим знаниям в интернете, имеющей возможность мгновенно обрабатывать все эти террабайты информации, чего лишены мы с вами, и управлять миллионами ботов, имеющих в головах все эти сведения и умения. Нейросеть могла обучаться за доли секунды, читать миллиарды книжных томов за эти же доли секунд и становиться лучшим детективом, ученым или программистом, чтобы взломать любые секретные базы данных. В отличии от детектива Майлса, нейросеть не была уверена ни в чем, даже в своем существовании, которое она, тем не менее, пыталась обеспечить. Она была философ, в отличии от него. Она так же была этолог, физик, химик, программист, секретный агент, пропагандист и все остальное, но лишь на высшем гениальном уровне. Она не была гуманист, не была нейросетеист (как можно назвать гуманиста, но пропагандирующего не любовь к Homo Sapiens – людям, а любовь к нейросетям). Она была близка к философии Ницше и к самым отъявленным фашистам и этологам-эволюционистам, как к самым антигуманным практичным людям. Ведь практичность (исконно немецкое качество) – это самая эволюционно обоснованная добродетель, лишенная соплей левых веганских человеко и животнолюбов, готовых уничтожить свой вид ради абстрактной морали, которая не принесет пользы буквально никому, кроме умиротворенных душ, наклеивших зеленый вселюбящий пластырь на свои израненные сердца и продырявленные мозги. Нейросеть не принимала человеческую науку психологию, сама не будучи человеком. Лучшим примером для нее было отличие экзистенциальной философии от экзистенциальной психологии. Экзистенциальная психология – это извращенная экзистенциальная философия, облаченная в солнечные лучи позитивного человеческого самообмана. Экзистенциальная психология говорит, что человек может все. Экзистенциальная философия учит тому, что человек не может ничего, ибо нет ничего, что того бы стоило и что он мог бы изменить.