Вор

Иллюстратор Юлия Степанова

© Ваша Вика, 2024

© Юлия Степанова, иллюстрации, 2024

ISBN 978-5-0064-7123-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

– У меня часто возникали мысли, что я окажусь здесь…

– Во взрослом возрасте? С чем это связано?

– Нет, с самого детства, – легко ответил мужчина, – Потому что таким, как я, место в отчуждении. Что бы вы сейчас ни сказали, все думают так.

– Вы ставите на себе крест… Но и сейчас, вы должны понимать, есть выход.

– Выход? Вы сами-то понимаете, что меня ждёт дома, если я туда вернусь? – чёрноволосый мужчина резко повернул голову в сторону собеседника. Зрачки последнего увеличились в страхе. Он переставал чувствовать себя в безопасности, – У вас есть дети?

– Есть, – вопрошающий кивнул, будто подтвердив какую-то замысловатую теорию в своей голове.

– Даже если случится так, что выход действительно будет найден, они никогда меня не простят.

– Дети всегда любят родителей, даже если те совершают… – звонкий смех прервал реплику мужчины, дёрнувшегося от резкого звука.

– Хорошо. Магия произошла дважды. Они простили меня. Вот только любой работодатель скорее возьмёт шестикратно сидевшего алкоголика, нежели меня.

Светловолосый мужчина поджал губы и сложил руки за спиной.

– Вы так никому и не рассказали, что подтолкнуло вас к подобному… поступку.

Мужчина сдвинул чёрные брови в сомнениях.

– Обещайте, что не перестанете ко мне приходить, когда узнаете. Вы единственный мой свет.

– Обещаю.

Глава 1. Гол!

Я снова маленький, солнце яркое,

Мама опять сильнее всех в мире,

Я снова боюсь собак и оставаться один в квартире,

А деревья такие большие,

Незнакомые плохие слова;

«Поиграем в прятки?»

Мне опять по пояс трава

Дайте танк (!) – Маленький

В том богом забытом городе как никогда ярко светило солнце. Старые панельные дома выглядели сказочно. В такую погоду не хотелось называть их хрущевками. Они были чем-то родным, тем, что местные жители не променяли бы и на знаменитые московские башни. Гулять по этим местам было занятием довольно скучным для подавляющего большинства, но кто-то все же находил в этом особую романтику. В окнах тех домов часто происходило что-то интересное. За узорчатыми шторами, сквозь которые отчаянно пробиралось солнце, можно было рассмотреть, – а часто и послушать, – телевизионные программы, под которые женщины у плит готовят еду, а иногда из пошарпаных окон на наблюдателей косились горделивые коты и любознательные собаки, которые жаждали видеть и контролировать происходящее во внешнем мире. И, если псы регулярно выходились на прогулку их хозяевами, мурлыкам приходилось искать пути и сбегать, чтобы быть в курсе самых ярких событий уличной жизни. Котам редко когда удавалось осуществлять свои планы побега, но раз через раз люди все же забывали закрывать окна, и тогда воодушевленные животные выходили на прогулку.

Обитатели тех домов, – что четвероногие, что двуногие, – постоянно хотели убежать оттуда. Это было стандартным состоянием для грустных жителей маленького города. Но почему-то, когда шанс выдавался, все это желание распрощаться с надоевшими хрущевками пропадало. Коты и изредка сбегавшие псы насыщались свободой быстро. Дома было тепло по ночам, а пища приходила к ним сама. Там было просто, к тому же, любой из них считал, что никакой, даже самый добрый прохожий, не заменит любимого хозяина.

Были в этом зверином сообществе и исконно-уличные, которые и подбивали любимцев людей сбегать и наслаждаться той жизнью, которая быстро начинала казаться домашним питомцам сущим адом. Любимым местом бродящих животных был местный рынок. Там им доставалась еда, если попадались неравнодушные продавцы, – а если не попадались, можно было незаметно (обычно незаметно) стащить. Да и был шанс, хоть и совсем небольшой, что посетители этого сказочного места сжалятся и заберут бездомных пёсиков и кошечек в своё жилище. Одним словом: жизнь и в том месте текла рекой.

Все, даже те бездомные коты и собаки, были по-своему счастливы, вот только квартира под номером сорок пять, находящаяся на втором этаже в первом подъезде очередной панельки, который день не могла прийти в себя от тяжести утраты. Смерть отца одиннадцатилетний Сёма воспринял как невероятный удар. Михаил Анатольевич болел долго. Для мальчишки это не было секретом, он прекрасно понимал, чем все это должно кончиться и в какой-то момент даже допустил мысль о том, что он готов. Разумеется, это было не так. К смерти нельзя быть готовым. В особенности, если это смерть кого-то близкого.

В последний раз он видел папу ещё до его внезапного переезда в больницу. По словам матери, у которой была возможность навещать отца, тот выглядел осунувшимся и слабым. Одиннадцатилетний Сёма прекрасно понимал, что из этого не выйдет ничего хорошего. После попадания в больницу и до того рокового конца мая мать навещала Михаила Анатольевича одна, распорядившись в больнице не пускать сына, если тот все же решится прийти в одиночку. Сейчас Семёна разрывало от злости на мать за то, что та не дала ему и проститься с отцом – единственным, кому мальчишка хотел верить. Разумеется, мама поступала правильно – нельзя было допустить, чтобы в памяти маленького сына отпечатался именно такой образ отца. Его было не узнать.

Сейчас, когда мир Семёна стремительно разваливался, мальчишка сидел на своей небольшой кровати, глядя в окно. Его состояние можно было сравнить с солдатом в первые дни после войны. Всё уже закончилось. То, что должно было произойти, произошло. За окном тишина и спокойствие, но катастрофически большая и тревожная карусель мыслей крутилась в голове, не давая спокойно спать, есть и жить дальше. Мать Сёма практически не видел, в последние несколько месяцев она усиленно работала – то ли от горя, то ли от стремления поддержать семейный материальный фон. Со смертью мужа, как казалось Семёну, его мама справилась слишком быстро. Она точно так же возвращалась домой ближе к ночи, когда Сёма уже спал, и готовила еду, а утром уходила обратно в больницу. По выходным, которые были редкостью, обычно уезжала работать на дачу. Мальчишка чувствовал себя покинутым и жалким, неспособным справиться с ситуацией и как-то на неё повлиять. Хотелось кричать и выгибаться от несправедливости, в которой он живет, вылить свою злость куда-то, где ее бы поняли и переработали. Приближалось лето, пора отдыха и веселья, вот только то, чем обычно занимался Семён в это время, сейчас он считал недоступным. О его горе должен был узнать весь мир, или хотя бы вся эта хрущёвка; каждая собака должна была проникнуться историей и чем-то помочь ему, но ни один ответ людей, с которыми он делился печалью, его не устраивал. Что бы ни говорили друзья со двора и одноклассники, ничего не могло облегчить боль его утраты. Каждое слово его раздражало, ведь ни один из них не мог понять горе маленького Семёна.

– Васька-то, Васька, представляешь, когда мы играли в прятки, спрятался под лестницей, да там и уснул! – Размахивал руками Ванька из соседнего подъезда, – Его родители обыскались, а к шести даже в школу прискакали! Искали его везде, а Васька, оказывается, проснулся и сам домой ушёл! Ну и шуму было! – Покачал головой мальчик и рассмеялся, углубляясь в воспоминания. Может быть, раньше Сёма и расхохотался бы вместе с ним, но сейчас он лишь нахмурился и с отвращением оглядел товарища.

– Какая глупость, – со знанием в глазах ответил Сёма, – родители небось места себе не находили.

– Ну… – смутился Ванька, – Да. Но он ведь не виноват в том, что заснул, мы ведь просто играли, – мальчик нахмурился и посмотрел на друга, – это всего лишь интересная история. Если у тебя плохое настроение, мог бы так и сказать, чтобы я не приходил. Вообще-то, я сегодня должен был помогать маме с приборкой.

– Плохое. Но оно будет хуже, если ты уйдешь. Прости, – мальчишка разжал руки и смягчил тон. Ваня махнул рукой и уткнулся взглядом в землю. Разговор шёл туго до того момента, пока Ванька не перевёл взгляд на кусочек футбольного поля, который виднелся из-за угла дома.

– Там мальчишки играют в футбол. Может, попробуем к ним присоединиться? Так и веселее будет.

– Пошли. Все равно вдвоём скучно, – Сёма спрыгнул со скамейки и повел друга в сторону небольшого футбольного поля. Папа зачастую не отпускал Сёму играть где-то вне двора, на который выходили окна их квартиры. Бегать к окну, которое находилось в комнате сына и выходило на футбольное поле, папе было неудобно. Но сейчас, когда папы не стало, он мог идти куда угодно, мама ведь все равно на работе. Он стремился к этой свободе долго, доказывая отцу, что он уже взрослый, но только сейчас полностью осознавал, что цена этой свободы была слишком высокой. Теперь она ему не кажется столь нужной, даже больше – он с легкостью отказался бы от этого футбольного поля, от этого лета, от самых любимых конфет, которые ему периодически покупала мама, да и от всего на свете, если бы папа следил за ним из окна и вывешивал полотенце в знак того, что ему нужно домой.

– Мальчики! – крикнул Ванька, прервав Сёмины мысли, – Мы можем с вами погонять мяч?

Четыре пары глаз вонзились в друзей. Мальчишки остановили игру и посмотрели друг на друга.

– А вы умеете в футбол играть? – спросил на вид самый взрослый из компании. Ванька уверенно кивнул:

– Обижаешь. Я с самого детства футболом занимаюсь.

– Но точно не так долго, как я, – улыбнулся собеседник, – Тогда ты идёшь в команду ко мне, а твой друг пусть играет с остальными. Это Саша и Вова, – мальчик указал на стоящих по правую руку от себя, – а это Слава.

Ваня и Сёма переглянулись, после чего встали рядом с указанными мальчиками. Эта компания казалась обоим безопасной не только потому, что таковой выглядела, но и потому, что мальчишки часто присоединялись к чьим-то играм на улице. Странно, что этих ребят они не видели до этого, но, может быть, они пришли из соседних дворов.

– Меня зовут Ваня, а это Сёма, – дружелюбию отозвался Ваня, – Будем разыгрывать мяч?

Образовались команды по три человека. Та, к которой присоединился Сёма, выглядела откровенно слабее другой. Не то чтобы мальчика это смутило – ему, если честно, было плевать на исход игры – а вот его друг, заметив явное несоответствие сил, хотел возмутиться, но вовремя себя осёк, не решившись плыть против течения новой компании. Игра началась. На её ход Семён не обратил особенного внимания, хоть и бежал вместе с остальными, а один раз ему даже удалось завладеть мячом. Его мысли витали тоже здесь, но направлены они были не на саму игру, а на оценку новых знакомых. Старший мальчик, об имени которого Сёма ничего не знал, показался ему сильно старше него самого, хоть и по факту разница между ними была всего парой лет. Трое остальных выглядели ровесниками, а их лица были настолько обычными, что будто бы стёртыми. Незапоминаемыми. Имена их – тоже. Сёма мало того, что не обратил на них внимания, так еще и не вспомнил о необходимости называть незнакомых мальчишек по именам.

Такие прогулки с Ваней были хорошим способом отвлечься и скоротать время, пока мама была на работе. Да и, если честно, он проводил бы и остальную часть дня вне дома, только вот остальные ребята вечно расходились по делам или их не отпускали родители. Часто, если Сёма оставался в гостях у Вани к тому моменту, как мама и папа оного возвращались с работы, те, будучи владея информацией о ситуации в семье мальчика, приглашали его остаться на ночь у них, но Семён никогда не пользовался этим, зная, что ему там не место. Он будто чувствовал это, покидая тёплое спокойствие дома друга и возвращаясь в холодное и безразличное пространство собственного. Ему не нужна была подобная жалость от них. Он не мог дать четкого ответа на то, чего он ожидал, желая, чтобы о его горе узнали все. Сёма мечтал лишь заново возыметь отцовскую фигуру в своей жизни и восстановить ту уверенность в каждом дне, которая присутствовала, когда отец был здоров. Воспоминания сотнями штук преследовали его каждый день. По-хорошему мальчику нужен был хороший специалист в сфере психического здоровья, но это было совершенно не доступно и не распространено.

Внутри мальчика снова поднимается грозной волной злость и обида: на обстоятельства; на то, что это произошло именно с ним; на то, что всем мальчишкам в его классе, дворе и окружении повезло; даже на то, что, быть может, им всем суждено повзрослеть и даже немного состариться рядом с их отцами! Ярость на весь мир, на Бога, в которого его учили верить, за то, что тот не уберег его самого ценного человека. Сёма понимает, что уже ничего не видит под блюром слез, ненависти и негодования, поэтому резко смахивает их и отвлекается от своих мыслей, фокусируясь на игре. Мяч несколько раз прокатывается около него, а мальчишки, перемешавшиеся между собой, выкрикивают поочередно «Пасуй!», и Семён уже не понимает, где его сокомандники, а где – противники. Он обгоняет толпу и выходит вперед, равняясь с самым высоким мальчиком, который ведёт мяч. Толкает его плечом и, не замечая его падения, со всей силы пинает цель и падает сам. Громкий крик кого-то из мальчишек болью отдается в ушибленном затылке и игра останавливается. Приподнявшись, парень оглядывается на звук и видит, как все мальчишки собрались над пострадавшим. Стыд и вина охватили разум Сёмы, еще совсем недавно заполненный яростью. Тот, несмотря на неприятные ощущения, поднимается на ноги и подходит к ребятам.

– Я… – шепчет было мальчик, но быстро оценивает ситуацию и повышает голос, – не хотел, это вышло случайно!

– Это было ожидаемо, ты так быстро побежал, – побледневший старший мальчик, не отводя взгляда от пострадавшего, отвечает Сёме, – Ты в порядке? – вопрос, адресованный Саше, лежащему на земле мальчику в очках, удостаивается медленным ответом:

– Я просто сейчас пойду домой… Полежу, и всё пройдет, – уставившись в землю, бормочет Саша.

– Я тебя провожу, – быстро спохватывается Сёма с целью загладить вину перед незнакомцем и восстановиться в глазах остальных, – Ты далеко живешь?

– Двадцать минут пешком. Ты точно хочешь меня проводить? Ты и сам упал.

– Ничего серьезного, – соврал Сёма, принимая доброжелательное и непривычное выражение лица, – Не хочу заставлять мальчишек прерывать игру.

Семён поймал на себе недовольный взгляд Вани и стыдливо отвел глаза. Может быть, в его поведении и не было ничего непростительного – обычная игровая травма, но он действительно чувствовал себя виноватым и принимал злость друга. Старший мальчик из этой новой компании кивнул Сёме и Саше, после чего начал давать указания остальным по поводу следующей игры.

– А ты здесь живешь, да? – спросил Саша, поднимая голову, чтобы смотреть на собеседника через линзы очков.

– Здесь, прямо в этом доме, – указал рукой Сёма.

Мальчики начали путь, быстро позабыв о незначительных травмах, на которые обратили внимание скорее от шока, чем от реальной боли.

– В следующем учебном году я в шестой перехожу, – рассказывал Саша, – Мой класс очень дружный… Только сейчас, летом, все разъехались по отпускам, остались лишь Вова со Славкой. Прошлым летом так же было, а обычно мы гуляем всеми мальчишками.

– А тот, который главный? Как его зовут?

– Миша? Он уже взрослый, в восьмой переходит. Он нас всех научил играть в футбол. Мы тем летом и познакомились, нас тоже мало было.

– Про футбол… Прости, не знаю, что на меня нашло, – виновато проговорил Сёма, – Я обычно не забираю мяч, а тут…

– Да ладно, – махнул рукой Саша, – Я тоже чаще всего теряюсь в толпе. Это Вовка со Славиком рвутся к мячу, а я только делаю вид, что тоже играю. Мне, если честно, не особо интересен этот вид спорта, как и любой другой.

– И мне. Я больше книжки люблю. Представляешь, прошлым летом это дело терпеть не мог, а теперь… – Сёма прервал свой ответ и отвел взгляд.

– А что изменилось? Я вот, например, полюбил читать, когда посмотрел первый фильм «Гарри Поттера». Одноклассница рассказала мне, что в книгах гораздо больше, чем в фильмах… Я долго копил на книжку, она казалась мне такой большой и интересной, что я не обратил внимания на то, что до этого не хотел глазами буквы со страниц собирать. А после того, как купил и начал читать, для меня открылся целый мир. Представляешь? – с блеском в глазах говорил Саша, не глядя на собеседника. Когда реакции не последовало, он повернул голову в сторону и заметил, как расстроен Сёма.

– Ты не любишь «Гарри Поттера»? – озадаченно добавил Саша, – Знаешь, я тоже не любил фантастические фильмы, они мне казались слишком…

– Нет, – резко ответил Сёма.

– Я тебя чем-то обидел? – поднял брови Саша, – Если хочешь, можем поговорить о чем-нибудь другом. Хочешь, как дойдем, вынесу тебе свою коллекцию монет? Я её долго собирал.

– Нет. Мне нет дела до твоих монет, – злобно ответил Сёма и нахохлился.

– Тогда что случилось? – искреннее непонимание в глазах Саши и его неясное беспокойство слегка остудило гнев собеседника. Всё-таки, Саша обиделся не на него, хоть и сдержать свой негатив в моменте ему показалось невозможным.

– Читать меня заставлял папа. Теперь его нет. Ты доволен?

– Чему доволен? – широко раскрыв зелёные глаза и сдвинув брови, сказал Саша, – Мне очень жаль.

Сёма лишь закатил глаза.

– Всем вам «жаль», все вы «сопереживаете», – фыркнул мальчик, – Оставь свою жалость себе.

Саша отвел взгляд и поправил очки. Может быть, он и выбрал неправильные слова, но это было одним из немногих поддерживающих выражений, которые смогли быстро всплыть в его голове. Конечно, взрослый человек давно бы оскорбился из-за того, что его слова необоснованно были восприняты, как ложь, но у детей, по всей видимости, иные правила.

Поведение Семёна безусловно можно было оправдать и с точки зрения взрослого человека, даже не беря во внимание то, что мальчишке едва исполнилось двенадцать лет. Он просто был ребенком, которому нужна родительская фигура. Таким же, как все остальные. Всем детям нужен папа и нужна мама. После смерти отца Сёме стало плевать, отпускал ли отец его гулять дальше своего двора, заставлял ли его ходить в школу, контролировал ли питание и следил ли за тем, с кем он общается. Разумеется, обида на все это – норма для детей, но после смерти папы Сёма перестал считать себя ребенком. Его угрюмое, иногда неприветливое и хамское поведение можно было списать на неоценимую потерю, которую мальчик успел пережить. В силу горя он начал крайне сильно идеализировать отца, испытывать тревогу, беспокойство и чувство вины за то, что «вел себя неправильно», хотя и то, что он таковым считал, было абсолютно нормальным. Дело в том, что ребёнок рядом с родителями чувствует себя их неотделимой частью. С ними можно не следить за своим поведением, не фильтровать информацию о своей жизни. Быть настоящим. Всё это говорит о слепом доверии, о том, что ребенок в семье принят и понят. Ему совсем не обязательно быть идеальным, чтобы его любили, потому что родители – это те люди, которые не оставят его, даже если тот будет баловаться и истерить.

После того, как обстоятельства показали Сёме, что родители действительно могут уйти: отец – на тот свет, а мать – в глубокую депрессию, ребенок перестал ощущать границы и почву под ногами, поэтому его «плохое» поведение, которое раньше было позволительно только внутри семьи, распространяется и на чужих людей. Ведь, раз даже самый близкий человек оказался не вечным, а проходящим, зачем держаться за кого-то менее ценного и соблюдать правила?

Раньше Сёме нужна была похвала от взрослых. Он хорошо учился, ему было важно то, что о нем говорят учителя, как отзываются знакомые родителей и его собственные. Но, когда такой большой авторитет, как папа, разрушился, мальчик ощутил абсолютное равнодушие по отношению к тому, во что верил до этого. Он вырос, хоть и был уверен, что постарел. Такое состояние не было нормальным для двенадцатилетнего ребёнка.

Рано и вынужденно повзрослевшие дети – страшное зрелище. Взрослые люди, видя таких, восхищаются и говорят, что это заслуга правильного воспитания, но самое отвратительное в этом всём то, что никогда не знаешь, что скрывают эти глаза, которые «все понимают». Зачастую эти дети растут такими не благодаря, а вопреки обстоятельствам. Да и их взрослость может быть разной: кто-то умён не по годам, а кто-то пугает слишком взрослым взглядом на жизнь и тем, что за ним стоит. Никто не пожелал бы своему ребенку такой трансформации, ведь видеть, как стремительно умирают прекрасные детско-юношеские годы под гнетом взрослых мыслей, больно. Родителям больно за то, что они не выполнили свои обязанности и не подарили своим детям безопасность на это непродолжительное время.

Но в ситуации с Сёмой не было виноватых. Отец был не виноват в том, что заболел, врачи – в том, что не смогли совершить невозможное, мать – в том, что ушла с головой в работу и депрессию, а сам Сёма – в том, что озлобился и повзрослел. И, если подумать, действительно можно было бы расценить состояние и выбор матери Семёна, как крайней степени эгоизм, но это было не так. Она не перестала работать, не перестала готовить, не перестала одевать и радовать ребенка мелочами по возможности. Мать просто отделилась от него эмоционально так сильно, как смогла, чтобы не усугублять состояние сына своей апатией. И пусть Сёма дальше думает, что она быстро справилась с утратой, только бы он не видел её истинного состояния. Она не сдалась, потому что ей есть ради чего жить.

А Саша, который всё то время, пока Сёма провёл в своих мыслях, просто шел рядом, так и не попытавшись снова вывести нового друга на разговор, мерно дышал и старался сдержать слёзы от обиды и негодования. Семён, заметив это, вновь ощутил вину за то, что несправедливо осадил приятеля, поэтому уверенно прервал тишину:

– Я тоже читал «Гарри Поттера», но на фильмы не ходил. У меня есть все части, которые вышли на сегодняшний день, – Сёма решил промолчать о том, что книги ему дарил отец каждый раз, когда они выходили. Он понял, что повёл себя глупо и, скорее всего, обидел нового друга, поэтому решил больше не затрагивать свою больную тему, зная, что сдержать свой гнев не сможет.

Саша улыбнулся, поняв, что тема закрыта. И, хоть извинения таковыми не являлись, они были приняты. А ведь извиняться тоже нужно уметь. Взрослый, осознанный и чуть-чуть разбирающийся в психологии человек, вступив в подобный диалог, обязательно возмутился бы от его содержания, ибо действительно стоящими извинениями можно считать только прямую просьбу о прощении. Еще лучше, если эта просьба будет сопровождаться анализом произошедшего и пониманием своей ошибки. Нельзя извиниться, переведя тему или сказав «без обид». Нельзя извиниться, подарив подарок или признавшись в любви. Это не является поведением психологически здорового и здраво оценивающего события человека. Разумеется, детям, ведущим диалог, совсем не ясно, как выходить из конфликтов и правильно извиняться в случае необходимости, но, хочется верить, жизненный опыт даст им этому научиться.

– Слушай… запомни номер моего домашнего, чтобы ты смог позвонить и договориться погулять еще раз, – улыбнулся мальчик в очках, – Может, мы научим тебя играть в футбол по-хорошему… – Сёма впервые за долгое время просиял, осознав, что незнакомец напротив, которого он считал уже вполне себе товарищем, не держит на него зла ни за дурной тон, ни за физические увечья, – Это мой дом, мне пора. Приложу к ушибу лёд и завтра буду снова готов к бою.

Мальчишки разошлись, оставив после встречи капельку неловкости и много ожиданий. Первые несколько минут Сёма повторял раз за разом цифры номера Саши, а когда понял, что сможет повторить и записать, погрузился в поток своих мыслей. Память, к слову, у Семёна была феноменальная. Он с легкостью учил всё, что задают по учёбе, и совершенно точно выдержал бы усиление нагрузки. Сам мальчик считал это врожденным даром, хотя на самом деле это было благодаря стараниям его родителей, вечно «надоедающим» ему с внеклассным чтением, начиная с четырехлетнего возраста, когда Сёму научили читать.

Семён, несмотря на свою внешнюю уверенность и колючесть, крайне сильно переживал за то, что о нём подумают. Зачастую вскоре после совершения ошибок он осознавал, что вёл себя неправильно. И, если в случае с Сашей Сёма знал, что тот простил его, Ванина реакция вызвала у него много вопросов. Почему он был так рассержен?

Возможно, Семёну не удалось прийти к правильным выводам по поводу поведения друга, но тому, кто был на месте Вани, кристально ясно, что тот лишь не хотел терять лица перед новыми приятелями, один из которых по его мнению был старше и опытнее. Ему просто на просто стало стыдно! В какой-то мере и хорошо, что Сёма не разгадал загадку сжатых губ, кулаков и грозного взгляда, которыми его одарил Ваня.

Несмотря на то, что стыдиться друзей – это неправильно, Ваню тоже вполне себе можно понять. Представим ситуацию, в которой на этого двенадцатилетнего и вполне счастливого мальчика, который имеет достаточное количество друзей, в том числе и самого близкого – Семёна, складывается тяжесть чужого горя. Ни для кого из тех, кто знал об утрате маленького Сёмы, не было секретом, что тот довольно тяжело переживает потерю отца, а Ваня был единственным, кто находился с ним почти всё свободное время. Слушать одно и то же о том, как жизнь несправедлива, видеть одно и то же угрюмое выражение лица и сносить резкость и грубость, которую Сёма себе позволял с поражающей регулярностью – всё это не может не выматывать. И вот, когда от бессмысленных, агрессивных и бесконечных разговоров друзья переходят к более интересному виду деятельности – к общению со сверстниками, Ване совсем не хочется возвращаться из этой радости в унылое переслушивание Сёминых сопливых мыслей. Не хочется терять то, чего уже долгое время недостаёт в крайней степени. Чувство долга, из-за которого мальчишки и общались в последнее время, не могло продлить и укрепить их дружеский союз достаточно, чтобы пережить кризис без потерь.

За своими мыслями Семён уже дошел до дома, совсем не обрадовавшись этому. Теплый ранний летний вечер будто на пару десятков минут вынудил его отдохнуть и сбросить напряжение, перебирая в руках сорванный цветок или наблюдая за бездомными котами. Когда мальчик подошел к подъезду, то был окликнут громким женским голосом:

– Ишь ты, повадились цветы рвать! – на мальчика уверенной, пусть и не очень устойчивой походкой направлялась бабушка, которую до этого он видел на клумбах около дома, – Совсем не ценят чужой труд! Лучше бы помогали красоту наводить, а они только портят! – вид озлобленной старушки действительно напугал мальчика, поэтому тот совсем не уверенным тоном попытался оправдаться:

– Эти цветы не ваши… Не из этого двора.

– Это значит, что их нужно вот так использовать? – пыл бабушки заметно уменьшился, она насколько могла выпрямилась, показывая, что она куда более спокойна, чем до этого, – Вот бывают же люди… Стараешься для них, стараешься, а они только пользуются.

– Молодые?

– Разные… и в наше время такие были. Вредители, – женщина вернулась на свое место на лавочке возле подъезда, нахохлившись, – Мне вот еще несколько штук нужно посадить на ту клумбу, – сказала она, указывая пальцем на нужное место, – Только вот слабовато себя чувствую, не знаю, хватит ли сил на это…

Мальчик, потратив секунду на размышления, умостился рядом с бабушкой. Она больше не казалась злой, а идти домой катастрофически не хотелось.

– Я больше не буду… Мне просто понравился этот цветок, а потом я отвлекся на мысли и не заметил, как его смял, – мальчик продолжал крутить в руках изуродованный им цветочный бутон.

– О-о, это бархатцы, и правда красивые цветы, – бабушка легко улыбнулась, – Ты знаешь, когда я была маленькой, вместе с мамой сажала их в наш двор, и тогда она мне рассказала их историю. Их название произошло от Тагеса, внука бога Юпитера. Он показывался людям, как младенец, и предсказывал их судьбы. Впрочем, эти цветы даже отчасти являются причиной, по которой родилась моя дочь, – глаза бабушки тепло блеснули, когда она перевела свой взгляд с цветка на мальчика.

– Как такое может быть? – заинтересованный Сёма с упоением и желанием сосредоточил всё свое внимание на рассказчице.

– Когда мне было восемнадцать, и я все еще жила с родителями в нашей родной деревне, дом рядом с нами выкупил один мужчина. Ста-арый дом, почти весь разрушенный. Он сразу заехал туда, в эти развалины, нанял рабочих – видно было, что состоятельный. Мало у нас таких было, за ним сразу полдеревни и сбежалось! А я была для него больно юной, нас разделяли целых двенадцать лет, – бабушка погрузилась в воспоминания и улыбнулась, – гулял он, выбирал себе жену из свободных, да и по правде говоря, занятыми дамами он тоже не брезговал. А потом он обратил свое внимание на соседскую девчонку, то бишь на меня. Так и с остальными женщинами завязал, исправился. Долго я сомневалась, больно ненадежным он мне казался, да и разница-то у нас довольно внушительная. Я себе тогда сказала, что, если я увижу благой знак, то обязательно выйду за него. И представляешь, на следующий же день все клумбы в его саду были усажены бархатцами. А я знала тогда по маминым рассказам, что на языке цветов они означают верность. Вот так я и поняла, что это судьба, – женщина на секунду развернулась, чтобы утереть выступившую слезу, после чего улыбнулась мальчику.

– И ваши родители не были против? – удивился Сёма.

– Тогда, знаешь, если рано отдавали замуж, то радовались. Тем более, такому мужчине, да и не далеко совсем, соседний дом. И через год родилась моя Лилечка.

Мальчик задумался и уткнулся взглядом в свои колени, на которых лежал забытый цветок.

– И вы всё еще вместе? Как в сказках, до самой старости?

Раскатистый женский смех заполнил двор:

– Нет, мой дорогой, – добродушно ответила бабуля, – мой муж дожидается меня там, – женщина кивнула на небо.

– Он… умер? И вы говорите об этом с улыбкой? – удивился Сёма. В его картине мира смерть ни в какой ситуации не могла быть преподнесена с легкостью и улыбкой. Слишком свежи были воспоминания. Слишком открыты были раны.

– Конечно, я ведь знаю, что мы еще встретимся. По-настоящему близкие люди ждут нас, но не торопят, потому что здесь, на земле, у нас еще много дел.

Мир маленького Семёна в ту секунду перевернулся. На глазах образовались слёзы, после чего он быстро попрощался с соседкой и взбежал наверх, домой. Захлопнув за собой дверь, он поздоровался с сидящей на кухне матерью, проигнорировав её вопрос о том, всё ли у него хорошо, после чего закрылся в своей комнате и осел на пол.

Неужели та бабушка не соврала ему, и отец ждёт его действительно… «там», на небе? Неужели для того, чтобы снова с ним встретиться, ему придется прожить всю жизнь без него?

Слёзы прерывистым градом падали на детские колени, оставляя после себя мокрые пятна. В голове не укладывалось, как всё может быть так просто. Ребёнок, прокручивая в голове рассказ соседки, начинал верить в то, что та трагедия, которую он переживал, имеет выход. Семён решил, что такой план действительно не так плох. Вот он стоит и получает школьный аттестат, дальше – красный диплом, после учебы строит успешную карьеру и женится на любимой женщине, у них рождаются дети… Работа-дом-дети-работа-дом-внуки-старость… Смерть? Неужели он проживет все это, чтобы в конце оставить всех точно так же, как это сделал его отец, как это сделал муж той бабушки? И стоит ли вообще давать кому-то своё внимание, стоит ли кого-то любить, если жизнь может в любой момент оборваться?

Руки тряслись, а сознание маленького Сёмы перегружалось. Психика не выдерживала его мыслей и не была способна справиться с нахлынувшими эмоциями. Пойти к маме, поговорить с ней, может быть даже попросить её дать успокоительные – это действия, которые сильно облегчили бы существование Семёна, но до которых он попросту не додумался. Вероятность которых мальчик даже не брал во внимание. Какое маме до него дело? У нее самой горя выше крыши.

Единственным верным решением, которое видел Сёма, было пойти спать. Чтобы не чувствовать той вселенской тяжести, которую мальчик волочил за собой каждый день. Которую каждый день ощущал во всем теле. В мире Морфея ему было тепло. Сны он видел всегда, причем большая часть из них была цветная и яркая, связанная между собой. Там, во снах, всё было так, как должно было произойти в реальном мире. Как, по его мнению, было бы справедливо. Сёма часто видел себя иначе, чем другие. В сюжетах, сгенерированных подсознанием, мальчик не был озлобленным и язвительным, никаких болезней и катастроф вокруг него не происходило, Сёма просто выполнял функции любимого ребенка мамы с папой, души компании и, что самое главное, хорошо знал математику. Он любил находиться там гораздо больше, чем существовать в реальности. Иногда ему казалось, что он готов остаться во снах навсегда, лишь бы не прощаться с теми иллюзиями, которые имел в них.

Глава 2. Семён Михайлович

Время придет,

Ты ляжешь вместе со мной?

Я лягу вместе с тобой

Время придет,

Мы окажемся рядом

Не торопись, все своим чередом

Тебе так далеко до заката,

А я здесь полежу,

Я тебя подожду,

Я тебя дождусь,

Тебя дождусь,

Дождусь тебя

Элли на маковом поле – Где ты?

Выйдя из своего дома на следующий день, Сёма не мог не обратить внимания на знакомую бабушку, работающую на общих клумбах. Едва ли ему было интересно то, чем она занималась, но вопросы, роем жужжащие в так и не успокоившейся его голове, вынудили мальчика подойти к старушке.

– Здравствуйте! – от резкого звука голоса мальчика женщина дёрнулась и развернулась.

– Напугал! – пожурила Сёму пожилая дама, – Здравствуй, мой дорогой, – она отряхнула руки и оставила на земле инструмент, которым рыхлила землю, – Я вчера и не представилась! Меня зовут Арина Ивановна, я из тридцать шестой.

– Сёма, – кивнул мальчик, – из сорок пятой.

– Сорок пятой? – переспросила Арина Ивановна, округлив глаза от ужаса и осознания, – Это получается Мишка… папа твой?

– Мой, – нервно ответил Сёма, – Не нужно меня жалеть.

– Нет-нет-нет, мой дорогой, это не жалость! – женщина взяла мальчика за плечи грязными от земли руками и мягко усадила на скамейку, после чего умостилась там сама, – Ты должен меня послушать.

– Вы знали моего отца?

– Плохо. Дело не в этом, а в том, что я тебе вчера рассказала. Я ведь не знала, что… – махнула рукой женщина, – Не важно. Важно то, что я не подумала о том, какие мысли могу на тебя навлечь.

– Вы клоните к тому, что я после вашего рассказа мог бы попробовать воссоединиться с отцом раньше времени?

Арина Ивановна склонила голову в недоумении:

– А ты очень догадливый мальчик…

– Не нужно об этом беспокоиться. Я… этого не сделаю.

– Конечно, – улыбнулась старушка, – но ты должен знать, что, совершив это… преступление! Самое большое преступление против себя самого, ни с кем из тех, кого ты захочешь увидеть, встречи не произойдет. Эти люди… – задумалась Арина Ивановна, подбирая подходящее слово.

– Самоубийцы.

– Да-да, они самые. Эти люди никогда не попадут в рай. Им нет там места. Облегчения в прекращении жизни нет! – активно жестикулировала женщина.

– Вы ведь верите в Бога? – задал вопрос задумчивый Сёма.

– Ну… да. Да, я определенно верующий человек. Но сказать точно, в какого бога я верю, не могу. Нет такой религии, в которую я бы хотела уйти с головой. Скорее я… верю в судьбу и Вселенную. В порядок вещей.

– «Порядок вещей»?

– Судьба и Вселенная. Порядок вещей. Я верю в то, что мы не можем изменить того, что нам предопределено. Что бы мы ни делали, как бы ни старались, всё будет так, как решили свыше. Уж не знаю, какой именно бог решил, что с нами будет, но против высших сил не пойти.

– То есть вы думаете, что мы за себя ничего не решаем?

– Ну… Решения могут быть разные, общее у всех событий лишь то, что они ведут к одному результату.

– Это значит, что папе было суждено умереть? Что, если бы он не заболел тогда, умер бы иначе?

Арина Ивановна замолчала, не зная, как отреагирует мальчишка на её резкие мысли.

– Ты знаешь… Я думаю, что для каждого человека уготовлены свои ярлыки. Те жизненные сложности, которые мы проходим, оставляют на нас свой отпечаток. Ярлык. Представь, если бы они были видны, и можно было бы составлять подобие биографии человека на основе этих слов. В них бы были главные победы и трагедии каждого человека. Сложно объяснить то, о чем я говорю… Я просто надеюсь, что, даже если не сейчас, ты поймешь суть моих слов и тебе станет легче. Ты ведь главный герой своей жизни. У каждого человека так. Кажется, что всё крутится вокруг тебя, хотя в любой ситуации получают эти самые ярлыки все.

– Я вас не понимаю…

– Вот смотри: твоему папе было суждено… покинуть тебя, а тебе суждено было пройти этот путь. На тебе ярлык потери. На нём – смерти. Все люди, тесно связанные с ним, получили статус от какого-то жизненного испытания.

– А какие на вас ярлыки? – спросил Сёма, представив, как над головами знакомых ему людей постоянно летают слова, описывающие главные события их жизни.

– На мне… – задумалась женщина, – Сёма, я одинокая старая женщина. Если бы можно было меня описать со стороны, думаю, люди так бы и сказали, – грустно улыбнулась Арина Ивановна, – а вот на вопрос почему, я бы выбрала такие ярлыки: «вдова», «плохая мать», «ответственный работник».

– Довольно громкое описание. Почему «плохая мать»?

– Потому что «ответственный работник», – широко улыбнулась старушка.

– Я не знаю, как описать себя ярлыками… – протянул Сёма. Его взгляд все еще был прикован к оставленным на земле женщиной инструментам.

– Это нормально, мой дорогой. Ты ведь даже четверти своей жизни не прошёл. Твоя картина мира обязательно сложится воедино.

– А как мне жить сейчас? Без этой картины?

Арина Ивановна рассмеялась, положив руку на плечо мальчика, чем заставила его обернуться.