Огнетрясение

Пролог

Кира

– Сто баллов по Разрушению… Сто баллов по Взаимодействиям стихий… И с водой, и с воздухом, и, да, с огнем… – Кира вела пальцем по строчкам и, остановившись на последней, закончила: – И сто баллов даже, какое чудо, по физкультуре!

Ректор облизнул губы, такие сухие, что напоминали потрескавшуюся под солнцем землю. У многих из Земли была сухая кожа.

– А по Логике?

Кира точно помнила, что озвучила оценки по всемпредметам, и все они равнялись ста баллам. Но чтобы не сердить ректора, она сделала вид, что ищет оценку, а потом с прояснившимся лицом оторвалась от зачетки, и сказала:

– Сто.

Ректор вздернул брови. Кира не обиделась его удивлению. Она и сама поразилась, что ей удалось закрыть Логику на сто. Хотя что странного – разве Кира когда-нибудь отказывалась от цели, не попробовав все возможные пути ее достижения?

Ради этой оценки пришлось постараться. Преподаватель Логики в Академии Земли знал, что его предмет – самый бестолковый и нелюбимый у студентов. Поэтому самоутверждался, занижая оценки. На сто баллов вышла одна Кира. Кажется, за все время его преподавания. Сперва пришлось усердно учиться весь семестр и терпеть его ухмылки в классе, а потом, уже в густых сумерках майского вечера, его сухую ладонь на колене и удивительно влажные губы на своих губах. Дальше не зашло, но Кира испугалась самой себя, подумав, что, может, и не стала бы бросать свою затею, если бы все же зашло. Меньше всего на свете она хотела и на последний курс остаться в Академии Земли.

– А ну, дай-ка.

Кира отдала зачетку, и стала наблюдать за тем, как ректор изучает ее. Что он хочет там увидеть? У нее идеальная успеваемость. Идеальная. За все три года обучения в Академии Кира не получила ни одной оценки ниже максимальной. Даже девяносто девяти не было. В основном справлялась своими знаниями, но, конечно, не всегда ими.

– Уникальный случай, – сказал ректор, откладывая зачетку.

Он улыбнулся и Кира тоже улыбнулась. Когда ректор снова заговорил, Кира, стараясь действовать незаметно, вытерла о штаны вспотевшие ладони.

– Ты лучшая студентка потока… Даже так: лучшая студентка за все потоки последних лет.

Ректор ненадолго замолчал, давая Кире посмаковать этот комплимент. Но она не могла радоваться, пока не подтвердится то, из-за чего она так старалась.

Однако, ректор с этим не торопился. Он выжидающе смотрел на Киру, словно ждал, что она начнет его благодарить. Кира не собиралась этого делать. Все ее успехи – результат ее действий. Единственный человек, которого она может благодарить за них – это она сама.

– Знаешь, Академии Земли было бы не очень хорошо терять такого хорошего студента.

Кира уже открыла рот, чтобы вспылить. Она почувствовала, как к глазам подбежали слезы. Три года идеально учиться, чтобы сейчас уговориться остаться одним этим предложением?

Но ректор, увидев, как Кира готова взбелениться, сказал:

– Но, конечно, уговор есть уговор… Просто я, честно говоря, не думал, что ты выполнишь условия.

Кира кивнула без эмоций. Никто не думал. Только она в себя верила.

– Никому за последние несколько лет не удавалось перевестись в Центральную Академию.

Это Кира тоже знала. Но ее не пугали все эти фразы «ни у кого не получалось», «никто не осмелился», «никому не удалось», которые ей на протяжении последних трех лет говорили все: и мама с папой, и преподаватели, и одногруппники. Словом, те, кто знали о ее мечте… нет, цели – переводе в Центральную Академию. Самую престижную, среди всех учебных заведений. Попасть туда не просто. Практически невозможно. Ты либо обучаешься там по праву рождения, либо не суешься. Особенно если ты Земля.

Но – Кира часто задавалась этим вопросом – почему нельзя быть первым среди тех, кто сделал что-то, что другим не удавалось? Вопрос ведь не в том, получилось ли у кого-то до тебя сделать что-то, чего тебе хочется. Вопрос в том, получится ли это у тебя.

«Типичные Козерожьи суждения», – сказали бы Кире, если б она произнесла это вслух. Вот она и не говорила.

– Так что поздравляю, – ректор снова улыбнулся, но в этот раз вымученно. – Отныне вы студентка Центральной Академии.

Дальше ректор говорил что-то про документы, которые необходимы для перевода, копии личных удостоверений, медицинской карты и прочей бюрократии. Кира не слушала. А должна была – привычка слушать старшего за эти три года почти рабского повиновения стала крепкой, как заледеневшая земля. Но сейчас она просто не могла.

Слезы все-таки побежали. Разумеется, это были слезы счастья. А еще напряжения, нервов и ужасающей усталости. Синяки под глазами занимали едва не бо́льшую часть лица, дела его сизоватым, словно у водных. Кто-то из одногруппников шутил, что с таким бледным лицом Кире и правда не место среди земляных, по природе своей более смуглых, словно вечно загорелых.

Но она и так уже давно чувствовала, что не вписывается сюда. Но одиночество никогда ее не расстраивало. Наоборот, это было источником ее силы. По крайней мере Кира так думала.

Нет, неужели она и правда смогла? Все эти три бесконечных года, и вот, он, конец…

То есть, конечно, это не конец. Это самое начало.

Глава 1

Кира

Кира думала, что она не барахольщица, и что вещей у нее очень мало, то есть чемодан не будет тяжелым. Но все же она еле дотащила его до жилого корпуса, а потом узнав, что комнаты четвертого курса находятся на четвертом этаже, едва сдержалась, чтобы не пнуть его, и не забиться головой об стенку.

Корпус был необъятным. Не удивительно – в нем жили все студенты. Вроде и преподаватели. Кира потом выучит территорию. Сейчас она должна заселиться. И самое сложное в этом – не отыскать свою комнату, а поднять на четвертый этаж дурацкий чемодан, который весит как маленький слоненок.

По большей части там были книги – учебники за четвертый курс.

С минутку Кира стояла на лестничном пролете между первым и вторым этажом. Она вглядывалась в прохожих. Вообще, она занималась этим все время, что не думала о том, какой у нее тяжелый чемодан. В центральной части было так… необычно. Кира привыкла, что в ее части – земляной – почти все одинаковые. Ну, не буквально. Но все земляные, и Тельцы, и Девы, и Козероги, походили друг на друга комплекцией, цветом кожи, волос, повадками и характерами, которые соответствовали их знакам. Кира не была белой вороной. Ее волосы, почти как у всех, были каштановые, сложение – не мелкое, скорее даже крупное, рост невысокий. Хотя с ее 160 см Кире еще повезло. Но все же там она чувствовала себя не на своем месте. Особенно в последний год.

А здесь…

Здесь у людей могли быть светлые волосы, почти белые. Воздушные. А могли быть темные, с синим и зеленым отливом. Водные. А еще… Рыжие.

Кира, конечно, видела в своей жизни рыжих людей. Но в ее части их было так же мало, как в огненной – таких, как она. Почти все земляные знаки хорошо совместимы лишь с такими же как они. Поэтому в земляной части мало представителей других стихий. Немного воздушных, чуть больше водных. А вот в центральной части все иначе.

Рыжие. И парни, и девушки. Как же их здесь было много. Для Киры и трое таких считалось бы за «много». А тут некоторые стояли группками по пять человек. И такая группа такая была не одна! У одних волосы ярко-рыжие, словно выгоревшие под солнцем, у других – глубокого медного цвета, а у третьих – почти красные.

Огненные. Высокие, почти все поджарые, они даже пахли по-особенному – пеплом, костром, то есть непокорством и разрушением. А еще высокомерием и заносчивостью.

Правда, в последнем она убедилась лишь когда на секундочку забылась и коснулась за руку одного такого. Навскидку – первый-второй курс. От касания Киры он не растворился в воздухе, словно марево, но отшатнулся.

Кира уже прокляла себя за это. Но раз уж начала, спросила:

– Поможешь? – и кивнула на чемодан.

В корпусе царил бедлам. На каникулах студенты жили в родных домах. Поэтому сегодня, за два дня до начала занятий, все спешили заселиться. Бегали с чемоданами, или комплектами полотенец, или ворохом одежды, или всем сразу. Кира видела одну девочку, которая несла целую икебану. Та была в полтора раза больше нее, но девочке было совсем не тяжело. Только присмотревшись Кира заметила, что икебана плывет по воздуху, а девочка просто ее направляет.

Пока Кира ощущала на себя уничижительные взгляды второкурсников Огня, мимо них по лестнице успело промчаться человек десять.

Парень, ярко-рыжий, с веснушками, широко ухмыльнулся, округлив глаза. Он переглянулся с друзьями, а затем снова посмотрел на Киру, изучая оттенок ее слегка вьющихся волос, круглое лицо с пухлыми губами и, наконец, полные бедра. Разумеется, это было не любование. Парень просто убеждался – перед ним Земля. Едва сдерживая смех, он выдавил:

– Нет.

Потом повернулся к друзьям, которые дожидались его на несколько ступеней выше, и расхохотался уже с ними.

Кира ненавидела себя за то, что сделала. Она всегда со всем справлялась сама. А тут вдруг решила обратиться за помощью. И к кому? К огненному! Она слышала про них гадости, но всегда думала, что народ преувеличивает. Теперь поняла, что, в целом, не сильно. Конечно, среди всех стихий есть люди хорошие, и люди плохие… Так что, наверное, ей просто не повезло попасть на последнего.

Просто чтобы самоутвердиться, Кира показала ему средний палец. Но он уже был на втором этаже и ничего не заметил. Тогда Кира, закусив губу и чувствуя себя полной дурой, взялась за ручки чемодана. Те почти отвалились. Молясь, чтобы это случилось лишь когда чемодан окажется в комнате, Кира потащила его вверх, минуя ступеньку за ступенькой.

Преодолев всего один лестничный пролет, Кира уже не досадовала. Она провела работу над ошибками, сделала выводы, и плелась дальше почти довольная собой. Она уже снова не боялась разглядывать других. Особенно когда поняла, что другие тоже разглядывают ее.

Центральная академия была меньше той, где Кира училась с первый по третий курс. Поэтому казалось, что все здесь друг друга знают. Хотя бы в лицо. Она же не знала никого. Кира понимала, что, раз попасть сюда так трудно, к новеньким здесь не привыкли. Но не думала, что все буду прямо так на нее пялиться.

В основном во взглядах было безразличие. Другие же смотрели, поджав носы. Восторга от нее никто не испытывал. Но Кира не была уродиной. Скорее наоборот. Может, красота ее была не общепринятой – ноги у Киры были не спички, а скулы она видела лишь на картинке и никогда в зеркале – но она знала, что ее вид притягательный. А кто-то мог счесть ее даже красивой.

Так что понимала: отвращение вызывает не внешность, а ее стихия.

Больше не обращая ни на кого внимание, Кира прошла по широкому коридору, который заполнял нежный свет последних лучей августовского солнца. Настроение снова было чудесное. Послезавтра наступит осень – прекрасное время. И хотя день рождение у Киры, как у многих Козерогов, в январе, осень она все же любила больше зимы. Идеальное время года: ни жарко, ни холодно, падают листья, и приятно ходить в свитерах на рубашки или прямо на голое тело.

Кира подошла к двери, где значилось «437». Ее дом на ближайшие девять месяцев, если верить огромной таблице с расселением, которая висела в холле первого этажа. Кира внимательно ее изучила. Поняла лишь то, что ее соседкой будет некто по имени Аска. Больше Кира ничего про нее не раскопала. Но это просто потому, что не хотела.

Вообще, по имени можно узнать знак – обычно совпадают их первые буквы. Но есть два знака, которые этому правилу не соответствуют. Например, Весы, которые никогда не могут определиться, и потому иметь одно имя для них – просто страх, и они дают своим детям сразу несколько, которые могут начинаться на любую букву. Либо Аска, не дай бог, Скорпион. Те вообще плевали на правила, и назывались, как хотели. Жить со Скорпионом. Это еще хуже, чем с Девой. Впрочем, Кире было все равно. Она не собиралась ни с кем дружить – для другого приехала в Академию.

Постучать Кира не успела. Едва она занесла руку, как дверь распахнулась.

Аска оказалась несколько иной, чем Кира ее себя представляла. Во-первых, жутко похожей на нее, во-вторых, парнем, в-третьих, Кира поняла, что ошиблась.

Парень был едва ли выше нее, еще и с волосами такого же цвета, но короткими и всклокоченными. Он бочком протиснулся мимо Киры, глядя на нее каким-то озорным взглядом, и застегивая пуговички на рубашке поло. Земля. Это было очевидно. Что очевидно не было – так это что он забыл в комнате, которую отвели девушкам.

Кира хлопала глазами, пока он, чуть склонив голову, изучал ее. Впрочем, надолго его интерес Кира не задержала. Он слегка пошатывался, довольный и словно немного пьяный, как кот, который долго грелся под солнцем. С трудом преодолел порог. А потом, заметив, что Кира до сих пор на него пялится, чуть склонился к ней, держась за створку двери, которая покачивалась в такт ему, и сказал:

– Мур-мяу.

За миг, который он отстранялся, Кира заметила маленький белый клычок, чуть выступающий на нижнюю губу. Еще миг – и Кира была уверена, что ей показалось.

Тут же парень развернулся и ушел, на ходу потягиваясь, так что с таким трудом застегнутая футболка-поло, приоткрыла полоску кожи над штанами с низкой посадкой.

Кира не смотрела долго ему вслед, потому что знала – ее взгляд тяжелый и он обязательно его почувствует. Подхватив чемодан, она наконец-то зашла в комнату.

Она оказалась просторнее, чем Кира предполагала. Она вообще привыкла надеяться на худшее. Верила: пусть лучше реальность окажется лучше, чем ты думал, а не наоборот.

Свет из огромного окна едва не ослепил Киру. Так что лишь поморгав, она увидела два высоких платяных шкафа, две кровати, и огромный письменный стол-подоконник, выступающий за рамы окна, чтобы служить еще и прикроватной тумбочкой. Никаких излишеств. Кира улыбнулась – все как она любит.

Комната была бы совсем хорошей, если б там не было того, что Кире не нравилось. Людей. Какая-то девушка сидела на краю кровати и, пока Кира изучала комнату, смотрела на нее. Потом Кира тоже посмотрела на девушку. На ней была лишь майка. Что до нижней части одежды – Кира не была уверена, потому что девушка сидела, закинув нога на ногу.

Судя по всему, это Аска. Ее длинные волосы спутанными прядями доставали почти до пола. А их едва заметная синева говорила об одном – Аска водная. То есть Скорпион.

Черт.

– Кира?

– Аска?

Спросили одновременно. Кира вымучила улыбку – Аска даже не пыталась.

– Как добралась? – сказала Аска, кивнув на чемодан.

– Как спалось? – сказала Кира, кивнув на развороченную постель.

Вопросы тоже прозвучали одновременно, поэтому не понятно было, кто должен ответить первым. Вот никто и не ответил. Аска продолжила сидеть на кровати, только ноги подтянула, и Кира заметила, что она в шортах. От этого полегчало.

Оставив чемодан у двери, Кира прошла к идеально застеленной кровати, которая стояла в дальнем правом углу. Комната была симметричной относительно центра. Судя по тому, что Аска заняла левую кровать, ее сторона – левая. Тогда у Киры – правая. Разобравшись с этим, она бросила на кровать сумку, и прошла к шкафу.

Открыть его оказалось не так-то просто. Крепление, которое удерживало створки, оказалось мудреным. Еще труднее стало бороться с ним, когда Кира поняла, что ее спину прожигает взгляд Аски.

– Помочь? – спросила она.

Ее голос был до неприятного тонким. Может, он терпимый, если Аска использует его для нормальной речи, а не для ироничного вопроса. Но Кира в этом сомневалась.

– Нет, – сказала она.

Кажется, тоже более звонко, чем обычно говорила. Просто так старалась скрыть проступающую злость на эту долбанную дверцу, что переусердствовала, и говорила тоньше, чем хотела.

– Там с подвохом.

– Я уже поняла.

Кира воевала с дверцей, пока та не распахнулась так резко, что створка стукнула ее меж глаз.

– Черт! – воскликнула Кира теперь уже низким голосом.

Она услышала, как Аска хохотнула, но не обратила на это внимание. Главное – шкаф открыт. Да еще и без помощи дурной соседки.

Почему дурная? Кира не знала ответ на этот вопрос. Но не сомневалась – уже очень скоро отыщет на него массу ответов.

Она открыла чемодан и принялась разбирать вещи. Одежды было немного, почти всю Кира повесила на вешалки. Так что многие полки шкафа остались свободными и Кира выставила на них книги. Закрыв дверцы, ей почудилось, что у нее теперь есть тайная библиотека.

Встав рядом с кроватью, чтобы переодеться, Кира заметила, что Аска уже поднялась. Она не спешила стелить постель, вместо этого с ногами взобралась на подоконник, и с видом одинокого домашнего кота уставилась на улицу. С четвертого этажа открывался симпатичный вид. Хорошо просматривался внутренний двор, с трех сторон огороженный жилым корпусом, который изогнулся буквой «П». Дальше шло большое спортивное поле, которое с дальней стороны словно огораживалось негустым леском. А если сильно напрячь глаза, можно было увидеть речушку, которая оббегала территорию Академии, как бы отделяя ее от внешнего мира. Насколько Кира знала, покидать территорию можно. Главное – присутствовать на занятиях. Но Кира не собиралась никуда уходить, у нее и тут полным-полно дел.

Присутствие Аски до жути напрягало. Кира пыталась успокоиться, не обращать на нее внимание. Но ее мерный стук пальцами о столешницу бесил так, словно Аска ей по голове стучала. Если так пойдет дальше – Кира не сможет спать в собственной постели. Тревога – по сути, беспочвенная – снедала ее. Кира долго терпела. Все две минуты, которые переодевалась. А потом решила озвучить все, что думала.

– Аска! – сказала она, сразу как-то резко. – Давай озвучим правила.

Аска вздернула брови, но не повернулась. Кира дала ей немного времени исправиться. Изучала ее профиль и нашла его симпатичным. Только нос все же был длинноват. Потом сказала:

– Ты никого не будешь сюда водить. Даже когда меня нет в комнате.

Тут уж Аска повернулась. Причем ее лицо было до смешного удивленным и Кира позволила себе ухмыльнуться.

– Что-то еще? – спросила Аска.

– Да. Не разбрасывай вещи, не оставляй окно открытым, когда ни тебя, ни меня нет в комнате, не буди меня, даже если это срочно, не разговаривай со мной, когда я читаю, не приноси сюда еду, не оставляй обувь на полу, а сразу прячь в шкаф. И не стучи, пожалуйста, пальцами по столу… Вот как сейчас ты делаешь.

Аска прекратила, но Кира сомневалась, что такой же покорной она будет и на других замечаниях.

– Послушать тебя, так ты не Козерог, а Дева. Сентябрьская.

Кира фыркнула и отвернулась. Хотела спуститься на первый этаж, чтобы получше изучить доску объявлений. Переписать расписание занятий, перерисовать карту, изучить список выборочных дисциплин и определиться, что же ей интереснее. Но Аска остановила ее своим мерзким, высоким голосом:

– Попросила бы я тебя тоже никого не приводить, но, кажется, я могу за это не переживать.

При этом Аска осмотрела Киру, наверное, желая ее смутить. Но такое Киру никогда не обижало, так что она лишь приподняла уголок губ. Это подействовало. Может, Аска думала, что Кира так сильно переживает за свою стихию, что станет тушеваться перед ней просто потому, что она Вода. Но нет. Аска не знала, с кем связывается. Она чуть посмирнела, но лишь на миг. Чего хватило, чтобы Кира засекла эту перемену. А потом вид Аски сделался по-прежнему безмятежным.

– Твоя форма, кстати, у меня в шкафу. Только смотри, не убейся дверцей.

Вторую часть фразы Кира пропустила. Она уже бросилась к шкафу Аски и распахнула его, что получилось на удивление легко.

Словно прокаженная, ее форма висела отодвинутая на самый край, не касаясь вещей Аски. Киру удивило, что их не многим больше, чем ее одежды. Она бы задержалась чуть подольше, чтобы разглядеть ее вещи – просто так, из чистого любопытства. Интересно ведь, что предпочитает человек, с которым предстоит жить целых девять месяцев. Но Кире так хотелось увидеть форму, что любопытство ее не задержало.

Стянув вешалку и захлопнув шкаф, Кира мельком заметила до неприятного довольное лицо Аски, которая все это время наблюдала за ней. Потом вытянула руки, поддерживая форму. А разглядев ее, не сдержалась и сказала:

– Какой кошмар.

***

На линейку… или как они тут это называли? Короче, Кира опаздывала. Она ненавидела опаздывать. Не любила ощущать, как быстрее начинает колотиться сердце, как потеют ладошки, как по тебе рыскают любопытные взгляды тех, кто пришли вовремя. Поэтому без уважительной причины Кира не опаздывала.

Хотя в этом году первое сентября выпало на воскресенье, собрание все же проводили. Занятий не будут – они начнутся завтра. Так что сегодня нужно пережить лишь час на ногах, а после заниматься чем хочешь. Знакомиться с одногруппниками, дать им узнать себя и найти друзей хотя бы на первое время.

Только Кира не собиралась всем этим заниматься. Она хотела освоиться. Ее раздражало, что она плохо ориентируется не только в корпусах, но и, в целом, на территории Академии. За два дня, что она провела здесь, Кира, казалось, изучила лишь один процент того, что тут находилось. Жить так было все равно, что жить в темноте. Однако, дорогу до поля, где проходило собрание, она знала. Просто потому, что ее хорошо было видно из окна комнаты номер четыреста тридцать семь.

Кира шла, совсем не ощущая утренней промозглости. Надо было бежать, тогда она бы успела вовремя. Но этим ранним утром сил на такое не было. Да и не хотелось привлекать внимание вот так сразу. Хотя, судя по тому, что вместе с ней, кто позади, кто впереди, кто быстрее, кто медленнее, шагала еще примерно половина Академии, Кира уговорила себя не нервничать.

На туфлях оставалась роса, если Кира задевала траву. Она особенно ярко блестела из-за черного лака туфлей, но Кира этого не замечала – старалась на себя не смотреть.

Сколько она себя помнила, всегда предпочитала юбкам штаны. Поэтому сейчас она чувствовала себя жутко не комфортно. Форменная юбка была не короткой. Ниже колена. Наверное, именно длина делала ее такой уродской. Или крупные складки? Или цвет грязной… грязи? Или черный, лаковый под стать туфлям поясок? Ладно, в этой юбке ужасным было абсолютно все. Хуже нее только жилетка.

Все это составляло уродский сарафан. У верхней его части был настолько глубокий, круглый вырез, что надевать его без белой рубашечки значило бы подписать докладную о наказании. Кира еще не знала, как здесь проходят наказания. Не то, что она собиралась попадаться. Просто интересно было, как сильно может не повезти, если оплошаешь.

Ну и худшим элементом формы, кроме жесткой ткани, из-за которой юбка торчала и немного кололась – была черная бабочка.

Она душила Киру, сколько бы та ее ни ослабляла. В таком наряде она чувствовала себя официанткой в пивоварне. Ладно все остальное – но бабочка!.. Это было словно издевательство над Землей. Кира понемногу начинала думать, что так и есть. Почему у остальных стихий одежда такая симпатичная, а у Земли напоминает форму работников сферы обслуживания?

Больше всего, по мнению Киры, повезло Воде. У девочек длинное в пол свободное платье с рукавами, которые закрывают пальцы до второй фаланги. У таких платьев пуговички были по всей длине, даже под горлом, на стоячем воротничке с круглыми углами. И цвет восхитительный. Неоднородный сине-зеленый, с завитками узоров, словно бензин в воду разлили. У парней такая же длинная на пуговичках кофта, которая закрывала бедра, и штаны в тон. В таком бы Кира походила. Пускай даже это платье. Но, к несчастью, ее предпочтений никто не спрашивал.

Аске, наверное, в нем очень красиво. Кира еще не видела ее в форме – ушла из комнаты до того, как Аска проснулась. Ничего. Встретятся на линейке. Хотя, судя по бойкоту, который они негласно друг другу объявили, Аска, если увидит Киру, сделает вид, что не знает, кто это такая. Ну и черт с ней.

Индивидуальность в одежде можно было проявлять лишь в воскресенье, когда занятий не было. Ну и всегда – в аксессуарах. Кира и доселе собирала верхнюю треть волос, стягивая ее на затылке черной лентой, которую завязывала в бант. А сейчас сделала это с остервенением, словно самой себе желая доказать: она не похожа на других, она сама по себе. Правда, сейчас, продвигаясь к стадиону, Кира чувствовала себя с ним слишком нарядной и заметной. Так что решила позже заменить его на более тонкую ленточку.

Другие студенты проходили мимо Киры, почти не обращая на нее внимание. Кто-то знал, что в этом году на четвертом курсе будет странная новенькая, которой удалось перевестись в Центральную Академию. Но большинству было до лампочки. Они проходили, даже не глядя на Киру. Ее это устраивало.

Солнце уже показалось, но еще не грело. Осень наступила четко по расписанию. Отлично. Кира не пережила бы еще одного жаркого дня. Особенно в этой мерзкой, отвратительной форме из шерсти, где… А, впрочем, довольно с формы. Кира почти чувствовала, как та начинает колоться сильнее, с каждой новой плохой мыслью в ее адрес. Да и что переживать о форме, если сменить ее нельзя?

Кира с бо́льшим удовольствием оказалась бы сейчас в стенах учебных корпусов. Походила бы там в полном одиночестве, разглядывая коридоры с их паркетными полами и высокие стены, до середины забитые такими же темными, как пол, деревянными панелями. Там сейчас так тихо. Одиноко. Идеально.

Вместо этого она примкнула к толпе, которая у входа на стадион ширилась человек на десять. Хотя Кира яростнее других протискивалась ко входу, ее так никто и не коснулся. Особенно, если рядом находился кто-нибудь рыжий. Лишь люди с коричневыми волосами, светлыми, или совсем темными, иногда бросали на нее поддерживающие взгляды и скромные улыбки. В таких случая Кира отворачивалась. Все это походило на жалость. А эту эмоцию она не любила ни в себе, ни в обращенных на себя взглядах.

Отыскать свое место на линейке оказалось легче, чем Кира думала. На всех студентах была форма – так что хорошо просматривалось деление по стихиям. Потом группы делились на три сборища. Наверное, по знакам. В инструктаже что-то было про построение на линейке, но Кира не вчитывалась – думала, сама разберется. Разобралась.

Позади площади начинался лесок, но несколько деревьев росли прямо возле асфальтированной дороги стадиона. Они давали тень, такую желанную после пробежки под солнцем. Заметив, что линейка еще не начинается, Кира решила недолго посидеть. Она так находилась, что чувствовала: не выстоит собрание, если хоть немного не отдохнет.

Добравшись до ближайшего дерева, Кира опустилась у ствола и вытянула ноги, не боясь испачкать форму. Как можно испачкать то, что и так выглядит, как скопление грязи?

Трава у корней, еще не сухая, но уже колючая, неприятно кусала Киру за вспотевшую спину и бедра. Но она не обращала на нее внимание. Прижалась спиной к стволу и запрокинула голову.

Тут же стало скучно. Тогда Кира открыла глаза и стала рассматривать толпу со спины. Она бурлила и шумела. Казалось, здесь и правда все всех знают. Даже первокурсники, которых Кира вычисляла по излишне уверенным и пренебрежительным лицам. Ну или если не знали, то спешили нагнать это упущение.

Громко, но все же тише толпы, играла музыка. На помосте, который возвели вдоль короткой стороны поля, собирались какие-то важные люди. По крайней мере лица у них были серьезные и осунувшиеся. Наверное, преподаватели. Странно, что они такие печальные, еще до начала учебы.

Перед ними на длинной кафедре, накрытые плотными материями, отделанными по краю золотой каемкой, высились четыре изваяния. С места Киры их было почти не видно, и она сверлила взглядом лишь их верхушки, чувствуя, как от напряжения сжимаются внутренности. Символы факультетов. В них не была заключена никакая сила. Просто статуэтки, символизирующие стихии. Доселе Кира видела лишь одну такую – в Академии Земли. А в Центральной их четыре и Кире не терпелось рассмотреть их всех.

Некоторые студенты, которые все не могли отыскать свои группы, проходили мимо Киры, не обращая на нее внимание. Когда зазвучали фанфары, они ускорились. Кира не торопилась подниматься. Она сидела всего пару минут, и мысль о том, чтобы подняться утомляло ее больше, чем само это действие.

Наверное, Кира уснула бы. Фанфары едва не разрывали барабанные перепонки, но Кире приходилось засыпать и не в таких обстоятельствах. Она уже снова запрокинула голову и закрыла глаза, когда различила жуткий хруст, стук, и сдавленное «ай…».

Распахнув глаза, Кира глянула в сторону. В шаге от нее приземлился, получается, неудачно, кто-то из Земли со всклокоченными, каштановыми… А, Кира уже видела его. Тот парень выходил из ее комнаты, когда Кира впервые туда заходила. Он пока не обнаружил Киру и потому тер то место, на которое плохо приземлился, с таким остервенением, словно его никто не видел.

Кира была уверена, что одна здесь. Поэтому этого дурачка испугалась сильнее, чем должна была. Обнаруживать себя не спешила. Что он здесь забыл? Кира на мгновение оторвалась от него, чтобы поднять голову. С луны свалился, ведь так? Ну или с ветки этого дерева. Не понятно только, как он туда забрался. Хотя как для Земли он довольно тощий и кажется ловким.

Когда он выровнялся, Кира поняла, что с формой не повезло не Земле. С формой не повезло лишь ей. На этом парне она сидела хорошо. Даже прекрасно. Вместо юбки были широкие штаны, со складками у пояса. А вверх был идентичным. Только в отличии от бабочки Киры, затянутой под горло, у него та едва не улетала.

Парень закончил отряхиваться и двинулся к толпе. Потом вдруг замер и, развернувшись, посмотрел прямо Кире в глаза. Этого она не ожидала еще сильнее, чем того, что рядом с ней кто-то свалится, как кот с забора. Поэтому вздрогнула.

Но парень просто кивнул и приподнял руку. Кира прочитала в этом сразу три слова: «привет», «извиняюсь», «пока». Он развернулся и пошел к толпе. За его два шага Кира успела подняться. Она отряхивала юбку и потому не заметила, что парень, оказывается, не только остановился и развернулся, но и подошел к ней.

– Я тебя помню.

– Надо же, – сказала Кира. – Это откуда?

Она старалась говорить с иронией, но это удавалось с трудом. В глубине себя она чувствовала, как всколыхнулось волнение.

– А вот этого я уже не помню.

Когда Кира перестала мучить юбку и подняла голову, то заметила, что парень улыбается и, как и в тот первый раз, осматривает ее, чуть склонив голову набок.

– Я тебе подскажу, – сказала Кира, желая поскорее от него отделаться. – Позавчера ты уходил от Аски и мы встретились на пороге комнаты.

– Кто такая… А, точно! Аска! Ну, конечно!

Его взгляд прояснился. Но тут же он снова нахмурился, причем сильнее, чем до объяснений.

– Получается, мы втроем…

Он не закончил, и Кира принципиально не продолжала, потому что ей плевать было, что он думает. Она двинулась к толпе, которая уже стояла смирно, слушая речь кого-то с помоста. Но когда до нее дошла суть незаданного вопроса, она замерла и воскликнула слишком громко:

– Фу! Кошмар какой! Нет, конечно!

– Да не кричи, я верю тебе, верю.

Он даже похлопал Киру по плечу, но та дернула им, не поощряя прикосновение.

Дальше шли молча. Около четырех шагов. Потом Кира не выдержала и спросила:

– Ты чего за мной плетешься?

– Я иду к своему знаку и задаюсь вопросом, почему это ты плетешься за мной.

– Вообще-то это я иду к своему знаку, а ты…

Кира запнулась, осознав, что это значит. Она остановилась, и парень тоже остановился.

До группы, где стояли Козероги оставалась всего пара шагов. Кира чувствовала вину, ведь не слушала вступительную речь. Должна была. Она собиралась слушать все, что будут говорить преподаватели, быть примерной ученицей и продолжать зарабатывать одни сотки. Зачем прерывать эту традицию? Кира уже стала исключением, учась на высшие баллы три года подряд. Почему не стать тем единственным, редким случаем, которые зарабатывал сотки всю учебу?

Тем не менее она спросила:

– Как тебя зовут?

Парень протянул руку и, широко улыбаясь, сказал:

– Киса.

Кира фыркнула. Руку не пожала. Вместо этого двинулась вперед и наконец-то примкнула к толпе. Здесь не слушать торжественную речь было чуть менее совестно.

– А тебя как?

Обернувшись, Кира увидела, что парень встал за ней. Если он не соврал с именем, то он и правда Козерог. Но что-то было в его внешности, из-за чего Кира понимала: правду он говорит редко и нехотя.

– Псина, – сказала Кира.

И отвернулась. Попробовала услышать, о чем говорит преподаватель, но не преуспела. Киса воскликнул:

– Эй! Я тебе вообще-то честно сказал!

Смирившись с тем, что не сможет слушать преподавателей, пока находится в поле зрения Кисы, Кира схватила его за руку и отвела от толпы на несколько шагов. А потом заговорила грозным шепотом, надеясь, что ее не слышит никто, кроме него.

– Прекрати мне докучать! Я не собираюсь тут ни с кем дружбы водить, особенно с тобой! Или отстань от меня, или…

Кира запнулась, досадуя, что не смогла быстро выдумать, чем бы угрожать. Киса этим воспользовался:

– А то что?

Кира хотела просто уйти. Что она собиралась доказывать этому обормоту? Но теперь он схватил ее за руку и заговорил каким-то патетичным тоном:

– Понимаешь, мы встретились с тобой уже дважды… Один случайность, два совпадение, три закономерность. Боюсь, если мы встретимся еще раз, то придется нам стать друзьями на веки вечные.

– Мы же Козероги, – сказала Кира, кажется, в первый раз в жизни произнеся свой знак без удовольствия. – Мы точно еще встретимся, как минимум на общем занятии.

– Значит, давай не будем тянуть и станем друзьями на веки вечные уже сейчас.

Кира глянула на него, поджав губы. Она ничего не говорила, давая Кисе осознать, какую глупость он сказал. Киса что-то там понял, но по-своему. Он сказал:

– Дружбу скрепляют поцелуем.

Кира нервно хохотнула.

– Это уже какая-то дружба с привилегиями, – сказала она.

Киса нахмурился так, словно она его оскорбила.

– О! Брось! Я ничего такого не имел в виду. У меня и так подобных друзей достаточно!

Кира уже снова шла к толпе, но остановилась, чтобы невинным тоном поинтересоваться:

– Друзей?

– Подруг! – быстро исправился Киса.

Когда они снова стояли в строю, Киса еще раз попытал удачу:

– Так как тебя зовут?

Осознав, что не отделается от него, даже если будет пытаться весь учебный год, Кира шумно выдохнула и сказала:

– Кира.

Киса отшатнулся, как от пощечины.

– Какое дурацкое имя!

Округлив глаза, Кира медленно повернулась, чтобы посмотреть на него, как на дурачка.

– Сказал человек с именем «Киса».

– Отличное имя!

– Ассоциации странные, – сказала Кира.

– Нормальные ассоциации… – помялся Киса, но тут же сменил защиту на нападение: – А с твоим именем какие ассоциации? А? Кира звучит как «кирка». Долбит и долбит, пока до алмазов не докопается… А, в целом, не далеко от истины. Ты же Козерог.

Кира не хотела продолжать этот бессмысленный диалог. Но испугалась, что Киса никогда не заткнется. Поэтому сказала:

– На тебя это тоже похоже. Только додолбался ты не до алмазов, а до моей головной боли.

– Все сходится, – сказал Киса, пожав плечами. – Я же тоже Козерог.

Качнув головой, Кира отвернулась. Голова у нее не болела – болело все тело. Ей не хотелось здесь торчать. Но она не стала сбегать, как некоторые студенты, которые выдержали лишь первые минуты вступительной речи. Кира хотела посмотреть на символы факультетов. Ей так не терпелось, что коленки тряслись.

Целых десять минут Киса молчал. Кира понадеялась, что на этом их дружба на веки вечные закончилась. Но ошиблась.

Кира разок обернулась, чтобы убедиться, что Киса не сбежал и не умер. Но все с ним было в порядке. Он стоял вразвалочку и скучающим взглядом следил за тем, что происходит на сцене. На Киру не смотрел. Но, когда она обернулась, заметил ее взгляд и довольно улыбнулся. Чтобы не сильно радовался, Кира бросила:

– Бабочку поправь, – и отвернулась.

Она сомневалась, что Киса послушается. Но как-то надо было оправдать то, что она на него посмотрела, ведь так?

Когда подул свежий ветерок, стало полегче. Кира даже на пару минут забыла, как щиплется ткань, особенно когда кожа влажная от пота, как болит грудь, то ли от неудовольствия, то ли реальной физической болью, и как ей не нравится стоять в толпе, где, к счастью, всем нет до нее дела. Всем, кроме Кисы.

– Это ректор, – шептал он ей на ухо. – Хуже него только его сын. Вон он, смотри…

Это началось, когда на середину помоста вышел высокий мужчина с волосами цвета плавленой меди. Его и рыжим не назовешь. Цвет казался таким благородным, что Кира не сразу сообразила, что он относится к Огню.

Мужчина что-то серьезно говорил, но Кира ни черта не слышала, потому что Киса бубнил ей на ухо:

– Ректор настолько ненавидит другие стихии и знаки, что даже женился не Льве. Прикинь? А ведь Лев со Львом не совместимы, ты знаешь… Меня постоянно мучит вопрос: как они уживаются? Нет! Больше всего меня мучит другой вопрос: как они зачали сына? Не удивительно, что он у них единственный ребенок. Вон, смотри, он тоже на помосте сейчас. Стоит. Довольный такой… Ты глянь…

Кира хотела бы оглохнуть на то ухо, которое оккупировал Киса. Но это была слишком большая жертва. Вместо этого она обернулась и зашипела:

– Во-первых, зачем ты мне это говоришь. Во-вторых, откуда ты все это знаешь. В-третьих, почему решил, что мне это интересно.

Столько вопросов за раз голова Кисы не выдерживала. Поэтому он ответил лишь на первый:

– Надо ввести тебя в курс дела. Ты же новенькая.

– Откуда ты знаешь? – почему-то удивилась Кира.

– Я здесь все про всех знаю, – Киса довольно улыбаясь. – А тебя не знал, следовательно, ты та самая…

Кира наступила ему на ногу. Она не любила, когда кто-то говорил о ней в ее же присутствие. Пусть даже с ней самой.

– Что они тебе сделали, что ты их так не любишь? – сказала она, кивнув не помост.

– Мне лично ничего, – сказал Киса. – Я, вообще, знаешь ли, добрый и всепрощающий… Ай! Да хватит уже наступать на меня!

– Ближе к делу, – сказала Кира, не извинившись.

Киса явно хотел съязвить, но это пошатнуло бы его репутацию «доброго и всепрощающего». Так что он просто продолжил:

– Они самые отъявленные стихисты, которых я знаю.

Кира нахмурилась. Такого слова она не слышала. Она не любила чего-то не знать, поэтому напряглась. Но тут Киса объяснил:

– Если что, «стихист» это я сам придумал. Только что. Эта типа расисты, но те, которые не по расе не уважают людей, а по стихиям. Поняла?

Улыбнувшись, Кира кивнула. Ладно, этот Киса не такой бестолковый, как казалось на первый, второй… на первые десять взглядов.

– И что же, – сказала она. – Академией заправляет стихист?

Киса закивал так яростно, что Кира удивилась, как это у него голова не отвалилась.

– Точнее стихисты. Ректор – преподавателями. А сын – студентами. Оба мерзкие, как…

– Ну он красив.

Опешив, Киса умолк. А Кира продолжила разглядывать сына ректора.

Его волосы были такого же благородного рыжего оттенка, как у его отца. А вот черты лица отличались – были не такими грубыми. Лоб и подбородок – уже, глаза и губы – больше. И нос не прямой, а вздернутый, словно у маленьких девочек. Но это ему шло.

– Красив? – воскликнул Киса, наконец-то ожив. – Я тебе скажу кто красив! Хорошо знаю этого человека! Каждое утро вижу его в зеркале!

Кира не обратила на него внимание. Даже со своего места она видела, какого яркого цвета изумрудные глаза сына ректора. Но, может, так лишь казалось из-за контраста с цветом волос.

– Эй, прекрати… – Киса толкнул ее локтем в бок. – Кира, перестань… Мне не приятно, когда в моем присутствии любуются кем-то, кто не я.

Кира послушно отвела взгляд и посмотрела на Кису, но лишь для того, чтобы спросить:

– Он тоже Львенок?

– Ну а как ты думаешь, если оба его родителя Львы?

Кира снова перевела взгляд на помост.

– А как зовут?

Киса побурчал что-то о том, что по обложке книгу не судят. Но все же сказал:

– Лео.

Кира поджала нос.

– Как банально.

– Это у них семейная традиция. И сын Лео, и папа, и дед, и… В общем-то, про деда не уверен. Я его никогда не встречал.

Киру немного пугала осведомленность Кисы. Впрочем, она еще ничего такого не спросила, что нельзя было узнать простым наблюдением.

Издалека Лео-сын, выглядел хорошо. Впрочем, Кира не сомневалась, вблизи он еще лучше. Пока она смотрела на него, Лео успел несколько раз склониться назад и что-то кому-то прошептать. Он сдавленно смеялся и переминался с ноги на ногу. Одет был в форму, как и все студенты.

Форма Огня состояла из темных брюк в обтяжку, и такой же темной водолазки. Одежда облепляла тела огненных, не пропуская между кожей и тканью ни одной молекулы воздуха. Кира понимала почему. Огонь – самая непредсказуемая стихия. Ему ничего не стоит обратиться против того, кто его вызвал. И потому летящая одежда – широкие рукава, как у водных, или пышные юбки, как у воздушных – сделают плохое дело, если не будут полностью подвластны хозяину. То есть если не будут идеально его облегать.

– И что же, он ненавидит Землю?

– Кира! Если бы ты меня слушала, а не смотрела на него, представляя, как он тебя… Короче, мы говорили об этом в начале разговора. Точнее моего монолога.

Кира кивнула, не отводя взгляд от Лео. Киса снова что-то побурчал насчет того, что внешность обманчива. Да Кира и не собиралась с ним спорить. Она прекрасно знала, как может не соответствовать внешность человека его характеру. Но разве нельзя иногда позволить себе вот так вот обмануться?

Потом отвести взгляд все же пришлось. Кто-то объявил о том, что вот-вот откроют символы факультетов. Во всех Академиях этот завершающий этап линейки означал начало учебного года.

Киру охватил трепет. Она стояла в задних рядах, как многие четверокурсники, но все же хорошо видела эти изваяния, которые, укутанные, едва ли чем-то отличались друг от друга.

Даже Киса присмирел. Смотрел на помост, чуть щурясь от солнца, которое уже поднялось достаточно, чтобы докучать. Тень от деревьев заканчивалась в паре метрах за спинами задних рядов. Солнце освещало всю толпу. Так что теперь многие студенты ставили козырьком ладони или закрывали глаза почти до щелочек.

Ректор сказал заключительное слово. Что-то про то, как он рад видеть всех учащихся – новеньких, и тех, кто из года в год посещает Центральную Академию. Киса фыркнул, но Кира этого не заметила – пялилась на изваяния.

Затем ректор отдал приказ открыть символы. Кто-то, наверное, из Воздуха, взмахнул рукой. Не касаясь покрывал, он заставил их слететь с символов.

В следующую секунду стало так тихо, что Кира слышала клекот своего сердца. Что-то не так. Очевидно – что-то не так. Только вот не разглядеть: солнце так слепит, что хочется, наоборот, смежить веки, а потом еще и накрыть их ладонью. Да и все молчат. Словно воды в рот набрали. Может, проказа кого-то водного?

А потом кто-то закричал. Вряд ли от страха – ничего жуткого не случилось. Кричали скорее от неожиданности.

Проморгавшись, Кира сумела наконец-то сфокусировать взгляд на символах факультетов. Ничего такого они из себя не представляли. Обычные статуэтки, разве что большие. Огонь – язык пламени, такой же яркий, с такими же неуловимыми очертаниями, но без тепла. Вода – волна натурального цвета, полупрозрачная, но затвердевшая. Воздух – завиток ветра, он казался неосязаемым, но все же твердо стоял на помосте, как и все остальные символы. Ну и Земля. Ее представлял резкий склон, цветом между мокрой грязью и светлым песком. То есть совершенно обычного земляного цвета. Он казался менее величественным, чем остальные символы.

Но, в отличии от них, не был измаран грязью.

Верно, именно это так поразило присутствующих, что началось что-то типа паники. Студенты громко переговаривались. Выражения их лиц со скучающих изменились, и теперь показывали полный спектр эмоций. Одни гневались, другие так удивлялись, что не могли ни слова сказать. А были и те, в основном коренастые с каштановыми волосами, кто довольно ухмылялся.

Никакого ущерба. Просто засохшая грязь покрывала рваными клочьями величественные изваяния, означающие Огонь, Воду и Воздух. На таком фоне Земля смотрелась чистенькой. А ведь грязь – это ее суть, как говорили некоторые.

Преподаватели, сперва замершие от удивления, как и студенты, теперь носились по кафедре. Некоторые спустились к студентам, чтобы угомонить их. Другие пытались оттереть грязь. Символ Земли обходили, словно боялись к нему прикоснуться. Уж кто виноват в этом всем, так явно не изваяние. Это дело рук человека. Причем не последней силы – преподаватели не справились с грязью сразу. Несколько водных полоскали символы, обволакивали их нежными волнами. С каждой секундой они все больше напоминали водоворот. Но отмыть грязь все же не получалось. Тот, кто измарал символы, явно не хотел, чтобы от грязи так быстро избавились. Словно он желал, чтобы присутствующие подольше смотрели, как уничижительно смотрятся стихии на фоне чистой Земли.

Никто не знал, какой цели он добивался. Но результат получился ощутимым. Народ переполошился. Только земляные были относительно спокойны. А вот кто не собирался молчать – так это огненные. Даже преподаватели впали в ярость, а те, которые находились на кафедре, встали рядом с ректором и о чем-то рьяно с ним переговаривались.

Кира просто смотрела вперед и не шевелилась. Ладони сжимали юбку, пальцы ног поджимались, словно чтобы сцепиться с землей. Кира видела, как ректор выкатил грудь, как строго, но спокойно отвечает на вопросы. Он держался хорошо, как для человека, которого прилюдно щелкнули по носу. Уж кому, как не ректору знать, что с символами сотворилась какая-то чертовщина. А все же Кира заметила, как бегал его взгляд, когда он молчал.

– Обалдеть, – сказал Киса. – Просто о-бал-де-е-еть.

Кира не спешила оборачиваться к нему. Она наблюдала за тем, как преподаватели справляются с грязью. У них почти получилось. Минута – и все символы будут сиять чистотой.

– И зачем кому-то это понадобилось?

Тут Кира не выдержала и все же глянула на Кису. Тот недоумевал. Затем, словно Киса задал свой вопрос во всеуслышанье, кто-то на помосте вышел на середину и закричал, махая руками:

– Грядут перемены! Услышьте меня! Это начало новой эпохи!

Это был низенький дедуля в светло-голубом костюмчике, который так ему не шел, что уже как будто и неплохо смотрелся. Если бы не его слова, то Кире он показался бы смешным. Но сейчас, глядя на него, она поджимала нос, словно у пафоса его слов был запах, и он очень Кире не нравился.

Киса хохотнул и, прежде чем Кира обернулась, сказал:

– Это Душный.

– В смысле, воз-душный?

Киса снова усмехнулся и продолжил:

– Не-не-не! Это я ему такую кличку дал. И теперь вся Академия его так называет. Преподаватель. Воздух. Он смешной, но не на экзаменах. На экзаменах вообще мало смешных преподавателей.

Пока Киса говорил, пара других преподавателей, схватили Душного под локти и повели с помоста. Тот брыкался, и еще пару раз успел повторить, что «грядут перемены!» Слышно его было замечательно – словно не существовало воздуха между его ртом и ушами Киры.

– Откуда ты знаешь, какой он преподаватель? – сказала он.

– Он у нас был на Взаимодействие стихий. И на четвертом курсе будет.

Кира кивнула. Хотела спросить, как проходят эти занятия. В Академии Земли Взаимодействие стихий было унылым, потому что часто не хватало смежных преподавателей. Они не задерживались в земляной части – если ты не Земля, то стремишься покинуть эту область.

Но тут вниманием завладел кто-то другой. Его тягучий голос, хоть и не усиливался магией, зазвучал словно у Киры в голове. Она резко обернулась, так что волосы взвились и улеглись на плече.

– Ой, ну начинается… – протянул Киса.

А с помоста донеслось:

– Кто бы это ни был! Знай, что ты понесешь наказание! Просто так это тебе с рук не сойдет! Мы отыщем тебя и, клянусь, ты пожалеешь о содеянном!

Лео продолжал говорить что-то о справедливости и наказание, которое обязательно настигнет того, кто в этом виновен. Кира подумала, что преступление как будто не такое страшное, чтобы так громогласно, да еще во всеуслышанье грозиться расправиться с тем, кто за ним стоит.

– Что-то он размяукался, – сказал Киса. – Как будто это его в грязь сунули.

Он тоже наблюдал за Лео, словно забыл, как осуждал Киру за подобное. За ним на помосте стояли еще несколько рыжих студентов. Кира не видела их во время линейки. Наверное, они стояли за помостом, и именно с ними Лео то и дело шушукался.

– Оскорбился, – тихо сказала она.

Киса ненадолго задумался, а потом сказал:

– Походу. Уж что оскорбит Огонь, так это если Земля хоть в чем-то станет его превосходить.

Поджав губы, Кира кивнула. Первое, что она назубок выучила в Центральной Академии, так это то, что Огонь здесь господин.

Еще несколько секунд она вглядывалась в Лео, и за мгновение до того, как отвернуться, Кира почувствовала, что их взгляды пересеклись. Может, просто показалось. Потому что, когда Кира тут же снова посмотрела на Лео, тот уже развернулся к ней спиной и шагал к спуску с помоста.

Глава 2

Неизвестная

Едва ли есть более приятное чувство, чем осознание того, что твоя шалость удалась. Получать результат кропотливых, иногда опасных действий – вот что приносит истинное удовольствие.

Только я не была уверена, что моя затея удастся. Мне было страшно. Да, прямо до дрожащих коленок. Я-то думала, что уже ничего не боюсь. Но вдруг бы меня засекли?.. Люди – вот чего я еще немного боялась. Впрочем, этот страх был таким не рациональным, что я не обращала на него внимание.

Я поднырнула под помост, и из промозглости раннего утра перешла в подвальную сырость. Здесь было не уютно – не хотелось надолго задерживаться. Я и не собиралась. Сделаю дело – и свалю. Главное, чтобы меня никто не отвлекал.

Отчего-то мне казалось, что символы факультетов – это что-то едва ли не священное. А не обычная материя, которую можно коснуться, поломать, испачкать.

Они не завизжали сигнализацией, когда я сдернула покрывала. И не пошатнулись, когда я пнула ближайший – лепесток пламени. Даже просто видеть символ Огня было пыткой. Жалкие выскочки. В Академии это чувствовалось сильнее, чем где-либо. Спрашивается, чем их стихия лучше? Она всегда считалась самой опасной. Ее сложнее контролировать. Так что хорошего?

Марать их символ было приятнее всего. Чуть склонив голову, я медленно проводила ладонью по застывшему пламени, и вслед за рукой на нем появлялась полоса грязи. Огонь оказался неожиданно прохладным. Хотя что удивляться – это ведь не настоящее пламя.

Грязь застывала не мгновенно, поэтому успевала чуть потечь, ложась узором, который, кажется, был мил лишь мне одной. Застывшую грязь убрать было трудно. Просто соскоблить или смыть водой вообще невозможно. Преподавателям придется постараться, чтобы справиться с моими чарами. Я разузнала, как сделать их достаточно прочными, чтобы все, кто увидят грязь на символах своего факультета, смотрели на нее как можно больше. Они недооценят меня. Сперва попробуют просто смыть водой. Но потом справятся. Это ничего. Мне нужно лишь устроить представление.

Зачем нужно? Просто очень хочется, чтобы все увидели: Земля чище других стихий. Как бы странно это ни звучало. Пусть готовятся к тому, что теперь так будет всегда. В этом году Академии переживет переворот. Ей предстоит побороться с врагом и проиграть ему.

Кое-кому Неизвестному.

Я уже заканчивала марать Воздух, когда услышала, как к помосту кто-то приблизился. Я так увлеклась мыслями о своих планах на этот учебный год, что не слышала ничего, кроме шороха ладоней и вытекающей из них грязи.

Если меня засекут, то увидят, что я затеяла. И выпрут. Наверняка сразу из Академии. Попасться – значит поставить крест на всех своих стремлениях. Такое мне хуже смерти.

Только вот прятаться было негде. Символы фигуристые – за ними меня будет видно. Да и сомневаюсь, что тот, кто меня настигает, не станет их обходить. К тому же пространство за помостом вытянутое. И открытое. Здесь не за чем спрятаться. А выскакивать и просто убегать поздно. Я слышала шаги прямо за деревянной стенкой.

Сердце колотилось уже где-то в горле. Я успела накинуть покрывала, но не успела найти, где спрятаться. Мгновение – и он… нет, они, поднырнут под помост и увидят меня. Мне ничего больше не оставалось.

За миг до того, как они меня заметили, я рассыпалась.

– Тут есть кто?

Голос был незнакомым. Но я видела форму, так что знала – это студенты, и они из Огня.

– Вряд ли… – сказал другой голос.

Я могла их видеть, но как бы издалека. Слышала хорошо. И даже чувствовала – особенно сильно, когда ноги одного из них ступили на песок, рассыпанный по земле.

Обращаться в свою стихию – самое сложное, чему учат в Академии. Этот курс проходится в восьмом семестре, то есть последнем семестре последнего курса. Это настолько тонкое искусство, что даже после выпуска не все им владеют.

А вот я владею. Научилась заранее, ведь знала, как это может пригодиться. Вот, например, как сейчас.

Теперь я стихия, я одно из ее воплощений. Песок. Я покрыла землю таким тонким слоем, что никто не догадается, что кто-то здесь рассыпался. Эти оболтусы уж точно не допрут.

– Обязательно торчать здесь всю линейку?

– Хочешь – можешь стоять на стадионе. Солнышко сегодня обещали яркое.

– Не думаю, что твой папа обрадуется, когда обнаружит нас здесь.

– Поверь мне, ему насрать. А так хоть мне весело будет там болтаться.

Последнее сказал некто, кто, видно, считался в этой компании за главного. Высокий и ладный он опирался на стену помоста и прикуривал от собственного пальца, на котором плясал огонек, который зажегся сам собой, и сам собой потух, когда парень выпустил струйку дыма.

Но не это было в нем примечательно. Его волосы. Такого цвета я еще не встречала. Медь с золотым отливом. Самый приятный рыжий оттенок, который я когда-либо встречала. Остальные в его компании тоже были рыжими. Но их волосы не сочились таким благородством, как его. Эти ребята были посредственны, а он выделялся. Красота в глазах смотрящего – но мне было все равно на всех них. Так что моя оценка максимально объективная.

Всего их было пять человек: две девчонки и три парня. Они болтали о пустяках и, кажется, никуда не спешили.

Черт.

Силы были на исходе. Кроме чуда, обращение в стихию, было еще и крайне энергозатратным занятием. Моим пределом пробыть ею было десять минут. Сейчас прошло три, а я уже чувствовала, как песчинки магнитятся друг к другу, желая поскорее соединиться в мое тело.

– Грустно, что это последний год, – сказала одна девчонка. – Я бы еще поучилась.

Она и так была тощей, а в темной форме выглядела тросточкой, на которую опираются, чтобы не упасть.

– Тьфу! – воскликнул другой парень, плечистый, словно был Землей. – Я бы с удовольствием никогда больше сюда не явился.

– Я думала, тебе здесь нравится.

– Мне и правда многое здесь нравится. Но «учиться» в этот список не входит.

– А что входит?

– Ты!

Дальше пошли ожидаемые звуки. Смех и лобзание.

Жаль в этом воплощении я не могла отворачиваться. С радостью сделала бы это, чтобы не видеть, как эти двое, противоположные по строению, набросились друг на друга, словно не виделись все каникулы. Хотя, откуда мне знать, может, и правда не виделись.

– А ты?

Другая девчонка обратилась к тому, кого я определила здесь главным.

– Что я?

Он словно только зашел сюда. Не следил за разговором, и пялился в пол невидящим взглядом. Сигарета истлела на треть, а он ее не струшивал. Но когда девчонка обратилась к нему, все же сделал это.

– Тебе нравится в Академии?

– Разумеется.

Прозвучало без выражения, так что она продолжила допытываться:

– А все-таки?

– Да все прекрасно.

– Я думала, тебе не нравится, потому что здесь ты под постоянным присмотром папы.

Парень наконец-то перестал изучать песок на земле и поднял на нее обескураженный взгляд.

– Кто тебе такой бред сказал?

Девушка повела плечом.

– Папа мой лучший друг, – сказал парень.

– Не очень солидное заявление для того, кому двадцать один!

Это отозвался крупный. Он хохотнул и отвернулся, не дожидаясь ответа.

– Просто мне показалось, что ты напряжен…

Девушка коснулась его плеча. Уж не знаю, что она хотела – просто поддержать его этим жестом, или приобнять, или начал массировать его плечи, или вообще притянуть к себе. В любом случае, ничего это не произошло. Парень отмахнулся и, оттолкнувшись от стены, прошел к месту, где песка было больше всего, так что его слой был заметен.

– Дело не в том, – сказал он, хотя девушка уже не ждала ответ. – Просто у меня такое ощущение…

Он резко шаркнул ногой по песку, что было мне равно, как получить той же ногой в грудь. Будь я в форме человека, то из меня выбило дыхание, и, наверное, я бы на миг ослепла. А в таком воплощении после урона тело желает скорее вернуться в начальное. Поэтому вместе с «ударом» песок зашевелился, соединяясь в бархан.

– … словно мы тут не одни.

Он бы заметил это, он бы пинал меня, пока я не соберусь в тело, ослабленное такой мощной магией. Но тут же он развернулся, когда услышал:

– Какого хрена вы все тут делаете? Только не говорите, что хотели помочь с возведением символов.

Пришел кто-то еще. Наверное, преподаватель. Может, сам ректор. Я плохо видела, картинка расплывалась, и я не фокусировала ее, концентрируясь на том, чтобы не собраться прямо у них на глазах.

Последовал какой-то бубнеж, потом шаги. Все поспешили на выход и в мгновение, когда последний вынырнул из-под помоста, песок словно сдуло к противоположному краю помоста. Я вытекла и собралась у его внешней стены. Уже там, обернувшись в истинное тело, я недолго просидела, глотая воздух. Почувствовав, что снова могу двигаться, я опустила голову и пошире распахнула рубашку на груди. Там расплылся уродливый синяк.

Я с остервенением застегнула все пуговички до самой верхней и затянула бабочку. Злость придала сил и я, вскочив, понеслась к корпусу вдоль посадки так, чтоб меня не заметили.

Что же, рыжий, считай, ты бросил мне вызов.

***

Через полторы недели о происшествии с символами уже забыли. Ну или умышленно об этом не говорили, чтобы не расстраиваться. По крайней мере сколько бы я ни вслушивалась в чужие разговоры, там ни слова не было о том, что случилось на линейке.

Даже как-то обидно.

Я так постаралась. Едва не подохла там, обессиленная. Хотя если бы какая-то там грязь переполошила Академию, мне было бы совсем не интересно проворачивать свой план. Слишком слабый противник – неинтересный противник.

За последнее время я так много думала, что моя голова потяжелела. Может, дело было лишь в усталости – не знаю. Но сейчас, на последней сегодня паре по преобразованию объектов, я удерживала себя в реальном мире лишь усилием воли. Подперла щеку кулаком и, ничего не видя, пялилась на доску.

Предмет был скучным, преподаватель скучным т почти все мои одногруппники – скучными. Преобразование было стихийным занятием, как и большинство других предметов. То есть на нем присутствовали все студенты Земли четвертого курса. Итого тридцать человек. Собрались как-то десять Тельцов, десять Дев, десять Козерогов и стали спорить, кто из них упрямее… Звучит как начало плохого анекдота. Им мое положение и было. Я знала все, о чем рассказывали, поэтому не стушевалась, когда преподаватель обратился ко мне.

– Уважаемая! – воскликнул он. – Как спится?

Надо было зевать не так широко. Ну или хотя бы прикрывать рот.

Прежде, чем ответить, я поморгала, возвращая зрению фокус. А потом осознала, что вопрос риторический. Перехватив мой взгляд, преподаватель сказал:

– Как вас зовут?

Я назвалась.

– Вы слушали, что я рассказывал? Это базовые знания, необходимые для дальнейшего обучения.

Я кивала на каждое слово. Но препод явно не верил, что я соглашаюсь с ним, поэтому сказал:

– Может, покажите мне тогда на практике, так сказать, что я только что объяснил?

Ну да, он был прав – я ни черта не слушала. Первые полчаса по-честному пыталась. Но потом это теплое солнышко, эти убаюкивающие шепотки с передних рядов и монотонный голос преподавателя… О, каждый, кто не спал вчера полночи, расклеился б на моем месте!

Но выдавать оплошность я не собиралась. Сама соображу, что надо. «Тупая» – последнее слово, каким меня можно описать.

Я уставилась на преподавательский стол и чуть нахмурилась. Типа думаю над тем, как «показать на практике то, что он объяснил».

На столе в горшке росла высокая роза. Живая. Судя по тому, что предмет называется «преобразование объектов», мне нужно ее во что-то преобразовать. Наверняка в стихию. Было что-то об этом в тех первых получасах лекции, которые я еще слушала.

С живыми объектами обращаться труднее, чем с неживыми. Но я не то, что с растением – я с самой собой справлялась. Так что уже через несколько секунд моего чересчур напряженного взгляда вместо розы в горшке поверх обычной земли был песок.

Преподаватель сперва даже не понял, как что-то произошло. Лишь когда я, сдерживая улыбку, кивнула на горшок. Он повернулся, и его брови подлетели в кромке волос. Вглядываясь в не-розу, он сказал:

– Камней было бы достаточно.

Я усмехнулась. Чем больше предмет – тем легче с ним обращаться. До некого предела. Например, песок, капля, искра и вздох требуют большего сосредоточия и мастерства, чем камень, лужа, костер или вихрь. Но с горой, морем, пожаром и ураганом обращаться еще труднее, чем с мельчайшей частичкой стихии. Даже мне.

Вообще-то я поклялась себе не показывать другим, как много я на самом деле знаю. Это вызовет вопросы, и, что хуже – лишнее внимание. Одни, думая, что я очень умная, будут просить списать домашку. Другие объявят конкуренткой. Третьи просто почувствуют во мне главную и начнут утомлять. Нет, всего этого мне не надо.

Поэтому я не ответила на похвалу, словно преподаватель не мне ее сказал. Откинулась на спинку стула, желая до конца занятия больше ничем не выделяться. Сложив руки на груди, я уставилась в окно.

За время, что прошло с начала учебы, я ни на йоту не приблизилась к своей цели. Я здесь для того, чтобы восстановить репутацию Земли. Здорово было бы перевоспитать весь мир. И хотя я думала, что, в целом, мне это под силу – просто понадобится много времени и сил, очень много времени и сил – начать я решила с Академии. Это ограниченное пространство, где исправить несправедливость за год вполне возможно.

Особенно если я буду что-то делать, а не ковырять в носу, как эти полторы недели.

В общем-то, я осваивалась. Заново привыкала к расписанию. Оно здесь довольно жесткое. Занятия почти весь день. Но бывают, как сегодня, расслабленные дни, когда из пяти – занято всего две первые пары.

А еще я и правда много думала. У меня уже был некий план того, как я хочу организовать свой бунт. Но четкого расписания действий я пока не составила.

Я понимала: невозможно восстанавливать справедливость в месте, которым «правит» кто-то, у кого понятие справедливости не совпадает с моим. Поэтому первым делом – ну или как получится – я хотела добраться до ректора. Сделать это можно было многими способами. Но я предпочла самый приятный.

Осталось лишь решиться на него. Собраться с силами и принять то, что у меня ничего не получится. Только проиграв в голове худший вариант развития событий, прочувствовав, какими последствиями он обернется, только так можно обрести безразличие, из которого родится смелость, необходимая для моей проказы.

Вот этим я и занималась остаток занятия. Конечно, не приятно думать о том, что тебе может что-то неудаться. Но зато если у меня и правда не получится, я не буду так сильно расстраиваться. Честно – я чувствовала, что сегодня это пригодится. Негативный настрой? Отнюдь. Просто знаки Земли никогда не отличались развитыми коммуникативными навыками. Договариваться – это не про нас. Мы привыкли все делать самостоятельно.

Конец занятия ознаменовал удар гонга, усиленный кем-то из Воздуха так, чтобы звуковые волны хорошо слышались во всех уголках Академии. Я ожидала его, но все равно вздрогнула. Вещи собирать мне не надо было – я их не раскладывала. Так что, подхватив сумку, я понеслась к выходу, сделав вид, что не услышала, как преподаватель меня окликает. Что-то мне подсказывало: он хочет спросить, где я научилась обращаться с песком. Он удивится, и не поверит мне, если я скажу, что самоучка. А раз так, зачем вообще этот диалог разыгрывать?

Я быстро мчала до жилого корпуса, надеясь, что не опоздаю. Не хотелось являться взвинченной. Пусть лучше думает, что я долго ждала его и успела так отдохнуть, что уже замаялась. Да, пусть решит, что я дожидаюсь его с самого утра. Это потешит его эго. Вот уж хороший способ борьбы со Львами – это льстить им так, чтобы голова шла кругом.

По крайней мере мне так казалось. Не учла я того, что даже приятные слова такими не окажутся, если их скажет кто-то, кто человеку изначально не нравится.

Впрочем, попытка не пытка. Я редко когда видела Лео самого по себе. Вечно с ним крутилась эта мерзкая компашка. Я уже всех выучила. Девчонки Стрельцы, крупный парень – Овен, второй, который при мне ни слова не произнес – Лев. Ну и Лео, тоже Лев. Они все меня раздражали, но Лео – чуть меньше остальных. К тому же я понимала, что он будет мне полезен. Подружиться… «подружиться» с ним мне просто необходимо.

Зная, что быстро это не получится, именно с него я и решила начать. Поэтому я высчитала то редкое время, когда Лео будет один. Перемена перед последней парой вторника, физкультурой. Он вернется в комнату переодеваться. И никого с ним не будет, потому что Лео живет один в отличии от остальных студентов.

Выяснилось это простым наблюдением. На каждом этаже в торце коридора находилось техническое помещение. На первом, втором, третьем, но не на четвертом, предназначенном для четвертого курса. Тогда мне стало интересно, что же там находится. По занавескам на окне я поняла, что помещение жилое. А по тому, что туда заходил Лео, и никогда никто больше, подтвердилось мое предположение. М-да, несправедливость в Академии проявлялась даже в этом. Сынку ректора – хоромы. Остальным тесниться с соседями.

Впрочем, вряд ли комната Лео больше остальных. Скорее даже меньше. Но суть остается – он живет один. Я о таком могла лишь мечтать.

В такое время в корпусе было тихо и пустынно. Кое-где хлопали двери и слышались голоса. Но не в том пролете коридора, где находилась я. Даже преодолевая лестницу, я никого не встретила. Все были на занятиях и потому никто не станет свидетелем моего позора. А, может, удачи – кто знает?

Добравшись до торца коридора, я встала у двери без номера. Подергала за ручку – заперто. Значит, он еще не пришел, значит, я успела.

Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, чтобы успокоить дыхание, я привалилась к стене, взяв сумку обеими руками. Впрочем, опиралась я совсем недолго. Почти сразу съехала по стене, сев на пол. Еще немного времени прошло перед тем, как я начала засыпать, прямо как на минувшем занятие. Здесь, как и в аудитории, приятно грело сентябрьское солнышко и слышался отдаленный гул голосов.

Поэтому хорошо, что шаги Лео были твердыми, уверенными, и я услышала их до того, как он свернул в коридор. Только вскочить я не успела. Распахнула глаза, потерла их, прислушалась. А когда сам Лео вышел ко мне, убедилась, что выучила звук его шагов. Я как настоящий сталкер. Призадуматься – так это жутко. Особенно если учесть, что он даже не знает моего имени.

Я осматривала его, отнюдь не стесняясь. Взлохмаченные легким ветром волосы, капельки пота на шее от того, что форма была плотновата для раннего сентября. Дышал он ровно, хотя только что взобрался на четвертый этаж. Я от такого едва не умирала, хотя за время, что провела здесь, стала понемногу приспосабливаться. А для Лео – это было видно по твердости его тела и расслабленному лицу – совершенно не составляло труда.

Он шел к двери, не замечая меня. Кажется, демонстративно. Лишь когда я искусственно прокашлялась, он обернулся. Прищурился, словно для такой букашки, как я, нужно хорошенько напрячь зрение. А потом спросил:

– Что-то не так, Земля?

Я поднялась. Выше него не стала, хотя это сейчас было бы очень в тему. Обращаться по стихии – как же это по-дурацки! Меня покоробило, но я не выдала этого даже взглядом.

– Все так.

Он кивнул с поджатыми губами и шагнул вправо. Хотел обойти меня, чтобы попасть в комнату. Но тогда я шагнула влево, и мы снова стояли лицом к лицу. Затем он шагнул влево, а я вправо. Он повторился, и я тоже.

– Что ты от меня хочешь? – наконец не выдержал Лео.

– Поговорить, – сказала я с легкой улыбкой, стараясь большую часть времени смотреть не на глаза, а на его губы.

– О чем же?

– Да просто о чем-нибудь, – начала я бесхитростным тоном. – Главное, что с тобой. Надоело просто смотреть издалека. Захотелось познакомиться, раз уж ты этого не делаешь первым.

От этих слов во рту стало мерзко. Как закончим – пойду мыть рот с мылом. Но пока что я держалась молодцом. Мой взгляд наверняка был мечтательным, и я переминалась с ноги на ногу, и сжимала ручку сумку, и постоянно опускала взгляд, словно смущалась.

А вот Лео от моих слов явно мерзко не было. Ему было смешно. А это еще хуже, чем если бы ему стало мерзко.

Усмехнувшись, он сказал:

– Я и не собирался. Встречаться с Землей не в моем стиле.

– О! – воскликнула я, возведя руки к потолку, так что сумка съехала, шлепнув меня по бедру, и теперь висела на локте. – Никто и не предлагает тебе встречаться.

– А что же ты предлагаешь?

Лео веселился… нет – он насмехался. Терпеть это было все невыносимее. Если это не закончится через минуту, я плюну ему в лицо. Или ударю. Или коленкой заряжу куда достану. Или насыплю земли за шиворот. Вот уж я бы посмотрела, как он будет доставать ее из своей водолазочки.

– Не догадался еще? – я вскинула брови. – Вроде большой уже мальчик.

Теперь я опустилась взглядом ниже, но всего-то ему на грудь. Когда снова его подняла, смутилась, наверное, как сам Лео.

Хотя доселе я довольно уверенно представляла, как он меня раздевает, как обнаруживает синяк на груди, который сам мне оставил, как спрашивает, откуда он у меня, а я лишь хитро улыбаюсь в ответ.

Или это не румянец смущения? Не думаю, что Лео вообще возможно смутить. Да и все огненные известны своим природным румянцем. Просто такова суть их кожи, как у воздушных – бледность, у земляных – смуглость, а у водных – зелень или синева.

Правда, чем больше я смотрела на него, а он – на меня, тем ярче становился румянец у нас обоих. Я так вообще пылала. Что за хрень я устроила? Откуда во мне такая самоуверенность? Я же не Овен, в конце концов!

Лео качнул головой, глядя на меня как-то… о нет, неужели это жалость? Я бы сквозь землю провалилась. О, я могла – это мне по силам. Но сдаваться… Нет, это не в моем стиле.

Тогда я пошла ва-банк. Сразу знала, что затея дурная. Но что-то меня заставило это сделать. Может, взгляд, каким он скользил по мне. Может, выражение лица, из-за которого я подумала, что он сожалеет о своей холодности. Может, мозг закаменел, так что я не могла размышлять над разумностью своих действий. Но, наверное, просто захотелось.

Я подалась к нему и обвила рукой его шею, крепко, чтобы не сбежал. Он хотел. Дернулся, но я его уже целовала. Ответа не было, но Лео и не отстранялся. Окаменел от шока – так что мне показалось, что это я его силами пригвоздила к земле. На это я тоже способна.

Я так вдавливала пальцы в его кожу, что чувствовала первый позвонок. Его губы оказались такими же горячими, как я и думала. Обжигавшись, я хотела отстраниться, но что-то заставляло меня продолжать касаться их своими губами. Уж точно не сам Лео.

Отстранилась я, лишь когда мне показалось, что он умер, а продолжает стоять, просто потому что забыл свалиться на пол. На миг испугалась, что он перешел в мир иной, хоть и чувствовала его дыхание на лице. Но нет. Вот он живой – я видела, как вздымается от дыхания его грудь. А разве мертвые дышат?

Сердце билось гулко, и у меня, кажется, тряслись коленки. Я сама не понимала, что чувствовала: не восторг, не страх, и уж точно не возбуждение. Ощущение было такое, словно я сделала что-то очень-очень плохое – своровала редкую драгоценность или даже убила кого-то. Но в то же время я была уверена, что поступила правильно. Совсем не долго, но все же эта мысль была в моей голове.

Целую секунду он смотрел на меня, и я все не понимала, что значит этот взгляд. Он, конечно, ошалел. Да так, что у него, всегда такого бравого, отнялся язык. Вот уж что удивительно. И кто его до такого довел? Какая-то там Земля. От этой мысли я улыбнулась.

Оказалось, что зря. Улыбка плохо на него подействовала. Взгляд вспыхнул, как будто Лео разозлился. Потом мне показалось, что он меня ударит, и в испуге я отступила на шаг. Странно, что я так подумала. Он не поднимал рук – вместо этого, как и я, шагнул назад.

Я видела: он хочет что-то сказать. Но тут Лео развернулся и наконец-то добрался до своей комнаты.

Все еще не совсем осознавая происходящее, я подобрала сумку, которая, оказывается, выпала из моих рук. Я не слышала, как она стукнулась о пол, а лишь почувствовала, как что-то путается под ногами.

С каждым мгновение сознание становилось все яснее. Развернуться и бежать – вот какая мысль проступила первой.

Но вдруг щелкнул замок, распознав ладонь хозяина на дверной ручке. В одно мгновение я вскинула голову, а Лео обернулся. Секунда – и он задал мой нелюбимый вопрос:

– Как тебя зовут?

Теперь пришла моя очередь поджимать губы и качать головой. Он ждал, и я сказала:

– Для тебя я останусь неизвестной.

И чтобы не портить такое красивое мгновение, я развернулась и бросилась по коридору. Сумка, которую я повесила на плечо, лупила по бедру. Я разочек споткнулась – о что вообще можно споткнуться на ровном полу? – но выстояла и невредимой добралась до поворота.

Потом замедлилась, чтобы подышать. Дыхание еще не восстановилось после поцелуя, а я сразу на марафон пошла. Правда, боясь, что Лео услышит, как я тяжело дышу, я не остановилась совсем. Быстро добралась до своей комнаты и захлопнула дверь. Потом прислонилась к ней, отбросив сумку.

И с чего я взяла, что у меня получится вот так просто, с первого раза? Так искушенный тип, как Лео, просто не мог соблазниться моим кривым подкатом. Катастрофа! Да я никогда в этом не преуспевала! Почему решила, что с этим выскочкой у меня получится?

Нет, все-таки «тупая» это иногда и про меня.