Ахилл

1. Простые генеалогические схемы Ахилла

Обычно на простых генеалогических схемах в виде условно-символического «древа» у его «корней» изображается родоначальник, на «стволе» – представители основной (по старшинству) линии рода, а на «ветвях» – различных линиях родословия, наиболее известные его дети, внуки и другие потомки. Часто древо удобнее изображать перевернутым, когда родоначальник находится вверху.

Среди предков героев по их определению есть боги, у которых своя генеалогия, которая обычно на древе героев не изображается. Поэтому простейшее древо для Ахилла такое:

Здесь Асоп – речной бог, Зевс – царь богов и Фетида – морская богиня (Нереида). На этой простейшей схеме не достает родословной бабки Ахилла – Эндеиды, которую добавим на нижнем древе и заодно изобразим связь Ахилла с такими знаменитыми героями Троянской войны, как Агамемнон и Менелай, Тевкр и Аякс Теламонид, Диомед и Нестор. Все герои изображены в пунктирных прямоугольниках

Чтобы генеалогическая схема была более информативной на ней, если позволяет место, изображаются герои, наиболее близко связанные с главным «действующим лицом» древа. Как видно, родные братья по отцу Аякс и Тевкр, которым Мойра предначертала сыграть не малую роль в Троянской войне, являются двоюродными братьями Ахиллу.

Однако для Ахилла ближе всего сын Менетия Патрокл (слава отца), который был для него таким возлюбленным другом, который был больше, чем родной брат.

2. Древо Ахилла с Патроклом и 9 героями Троянской войны

По поводу матери Патрокла у мифологов нет единого мнения. Многие считают, что женой Менетия, родившей ему Патрокла была Сфенела, дочь царя Иолка Акаста. Некоторые матерью Патрокла называют Периопиду, Филомелу и Полимеду (Полимелу).

Согласно версии Филократа, упомянутой Аполлодором Афинским, Менетий стал отцом Патрокла, женившись на Полимеле – дочери отца Ахилла Пелея. Поэтому Патрокла можно считать племянником Ахиллеса.

Чтобы показать произвол в генеалогических схемах изобразим древо Ахилла, «переплетающееся» с древом Патрокла и, по возможности, наибольшее число героев Троянской войны. Богов обведем жирными линиями, а героев – воинов жирными пунктирными линиями, это Нестор, Диомед, Филоктет, Протесилай, Одиссей, Патрокл, Ахиллес, Тевкр, Аякс Большой, Агамемнон и Менелай. Из наиболее знаменитых греческих героев на данной генеалогической схеме не хватает Паламеда, Идоменея и Малого Аякса (Оилида).

Уже по одной генеалогической схеме можно увидеть, что величайший воин-герой Эллады существенно отличался происхождением не только от своих двоюродных братьев, но и от других героев. Матерью Эанта была простая афинская девушка Перибея, отправленная на Крит вместе со знаменитым аттическим героем – истребителем чудовищ Тесеем, как живая дань Миносу, а матерью Тевкра была дочь Приама Гесиона, ставшая наложницей Теламона. Точно так же и у других героев матери были смерти подвластны.

Матерью Ахилла была богиня, хотя и не из главных – на Олимпе постоянно живущих. Фетида была дочерью морского бога, правдолюбца Нерея и океаниды Дориды и принадлежала к морским божествам – богам IV поколения, место которых можно увидеть на генеалогической схеме богов

Паламед был очень известным героем Троянской войны.

К тому же он был братом Агамемнона и Менелая, что видно из нижеследующей схемы, которая интересна еще и тем, что на ней изображены разные поколения героев: 1. Герои первого поколения – богоборцы: Тантал, Пенфей и др. 2. Герои второго поколения – истребители чудовищ: Персей, Геракл, Тесей и др. 3. Герои третьего поколения – герои воины Агамемнон и Менелай.

3. Теогония (происхождение) богов.

Изначально не было ни вещества, ни пространства, ни времени – не было Ничего, и это Абсолютное Ничто эллины (так греки, называвшиеся до этого «граиками» стали себя называть после того, как Эллин, сын Девкалиона, воцарился во Фтии в 1520г. до н.э. и стал эпонимом) называли Хаосом. Первобытный Хаос (Ничто), существовавший вечно, однажды он случайно породил Космос (упорядоченную вселенную) и Хронос (время).

Тогда же возникли космические божества: Тюхе – богиня Случая, родившая Кайроса – бога счастливого мгновения и богиня необходимости Ананке, олицетворявшая закономерную предопределенность. Жутколикая Ананке была матерью трех Мойр – богинь судьбы: зрелой красавицы Клото (Пряха), старухи Лахесис (Ткачиха) и юницы Атропос (Неизбежная). Клото вытягивает нити жизни богов и людей в момент их рождения из совпадающего с осью мира веретена, лежащего на коленях Ананке. Лахесис – ткет эти нити, окрашивает их в темные и светлые цвета счастья и несчастья и нанизывает на них колечки с наиболее важными предопределениями Судьбы. Атропос взвешивает жребии на золотых весах, точно определяет момент смерти на солнечных часах и адамантовыми ножницами перерезает нити жизни.

Космическое пространство заполнило вещество и стало изменяться во времени под властью Хроноса, и возникли первобытные боги I поколения: Гея (Земля), Нюкта (Ночь), Тартар (Бездна), Эреб (Мрак) и Эрос (Притяжение).

Гея без отца породила Уран (Небо) и Понт (Море).

Нюкта с Эребом и Гея с Ураном, Понтом и Тартаром породили богов II поколения: Эребидов, Уранидов, Понтидов и Тартаридов, где приставка «ид» означает подобие отчества, например, Ураниды – дети и потомки Урана.

Деление богов по поколениям достаточно условно, так как некоторые из них по отцу и по матери могут принадлежать к разным поколениями. Например, Нереиды по отцу Нерею были божествами III поколения, а по матери Океаниде – они относятся к богам IV поколения.

Среди богов III поколения есть 6 совершенно особенных богов, выбравших для постоянного местожительства гору Олимп; это дети младших Уранидов (древних титанов Крона и Реи) Зевс, Посейдон, Аид, Гера, Деметра и Гестия. Они вместе с семерыми детьми Зевса (богами IV поколения): Аполлоном, Аресом, Артемидой, Афиной, Гермесом, Гефестом и Дионисом и богиней II поколения Афродитой образуют пантеон 12 великих олимпийских богов (Аид и Дионис то включались в божественный сонм, вытесняя кого-то из других богов, то нет. Например, когда Диониса вознесли на Олимп, то Гестия с него снизошла).

Олимпийцы под предводительством Зевса в страшных сражениях победили своих многочисленных могучих предков Титанов – древних богов природных стихий, чудовищных Гигантов и ужасного силой исполина Тифона. Олимпийские бессмертные боги, создавшие по своему подобию и людей, стали править всем миром, а их царь – самый высший, совершеннейший бог Зевс, отец всех бессмертных и смертных не потому, что он всех родил, а потому, что он отечески правит всеми и печется о всех. Он подчинялся лишь наместницам богини Ананке на земле – трем Мойрам, олицетворявшим Судьбу (Рок) – таинственную, непонятную и безжизненную силу, связанную с безраздельно царящей в природе закономерностью, дополненной случайностью.

На генеалогической схеме бессмертные олимпийские боги выделены курсивом и жирным шрифтом.

Мать Ахилла – Фетида, как и супруга бога морей Посейдона Амфитрита является дочерью морского Старца – правдолюбца Нерея, сына Понта и Геи, который вместе с женой дочерью древних титанов Океана и Тефиды Доридой и 50 дочерями – Нереидами живет на дне моря.

На схеме среди богов II поколения можно найти Гекатонхейра – Сторукого великана Бриарея, одного из трех старших Уранидов, дядю Зевса, который пришел по зову Фетиды и спас великого Олимпийца от оков, в которые его ввергли бессмертные бунтовщики во главе с царицей богов Герой

4. Фетида спасает Зевса от оков

Верховный Властитель олимпийских богов Зевс, как и все боги придавал огромное значение справедливости, в которой заключены все добродетели мира и мнил себя ее главным охранником. Однако со своими подданными царь богов обычно не считался, часто бывал капризен и груб, насаждая законность и законы для других, он обычно не признавал их для себя. С Олимпийца в этом брали пример земные тираны, которых вначале выбирал простой народ, чтобы они защищали его интересы перед родовой аристократией, но потом неограниченная власть развращала, и тираны, особенно не выборные, а унаследовавшие власть, не признавали для себя никаких законов.

Богам же милее всего была справедливость. Поэтому однажды настал день, когда некоторые из пантеона олимпийских богов, которые все были членами семьи Эгиоха (Эгидодержец) Кронида (братьями, сестрами и детьми) решили ограничить власть своего царя. Заговор назревал давно. Например, царь морей Посейдон часто в гневе так говорил:

– Да, Зевс, конечно, могуч, – но как же надменен! Силой меня, равноправного, он любит пугать! Трое нас всего братьев, от Крона рожденных Великою матерью Реей: Зевс, я и Аид, Преисподней Владыка. На троих мы всю Вселенную поделили и законную ее часть получил каждый. Поэтому жить я не желаю под Зевсовой волей, по крайней мере в своем водном царстве. И пусть силою рук он не пугает меня, словно слабого труса!

Поэтому царь глубин с радостью выступил против царственного брата вместе с Герой и Афиной.

Гера давно сходила с ума от постоянных измен мужа, которые в последние века стали открытыми, супруг даже гордо хвалился при ней и при других богах своими любовными похождениями. И, конечно же, властолюбивая царица богов хотела еще больше личной власти, ибо царственный супруг относился к ней не как к царице, а как к обычной богине и часто даже грозил разводом, после которого она действительно стала бы второстепенным аргосским божеством. Злокозненная богиня начала плести нити заговора, коварно возбуждая в олимпийцах недовольство царем.

Такая же властолюбивая, как и Гера, Афина и без происков мачехи была недовольна отцом. Как поет прославленный всеми Гомер, ей не нравилось, что Кронид часто свирепствует мрачной душой:

– Лютый, всегда неправдивый, моих предприятий вечный рушитель, он никогда не воспомнит, сколько раз я спасала его лучшего смертного сына, Эврисфеем томимого в подвигах тяжких. Если бы не моя помощь, Геракл не избегнул бы гибельных вод, глубокого Стикса.

Так не однажды говорила богиня – воительница, мечтая о том времени, когда заставит Зевса опять уважительно называть Афину только любезной!

Позже к Гере с Афиной присоединился Аполлон, который не мог простить жестокому отцу убийства молниями его любимого сына Асклепия, который по воле Мойры Лахесис был сначала Зевсом убит, а потом воскрешен и стал богом врачевания.

Морская богиня Фетида пришла и от уз, которыми успели связать сонного Олимпийца, его избавила, быстро призвав на вечно покрытый снегами Олимп великана сторукого в помощь. Имя ему Бриарей у богов, у людей же – Эгеон. Силою страшной своею он даже отца превосходит. Возле Кронида сел Гекатонхейр громадный в сознании радостном собственной силы, боги же в ужас пришли и сковывать Владыку Олимпа дальше не стали и кто куда разбежались.

Проснувшийся Олимпиец нисколько не испугался, потому что не верил, что может лишиться власти таким совсем неподобающим образом. Для него все это было просто семейным скандалом, ведь все олимпийцы были его семьей. Скорее он был сильно рассержен и даже взбешен столь активным неповиновением, попыткой нарушить Миропорядок и решил примерно наказать лишь зачинщицу и главу заговора – супругу свою и сестру, не в меру властолюбивую. Громовержец Гере навязал на ноги две громадных наковальни, которые подвернулись под руку, а на руки ей набросил златую вервь неразрывную и повесил ее средь прозрачнейшего Эфира, в окружении черных облаков. Очень скорбели бессмертные все на Олимпе, на наказанную царицу взирая, но освободить ее даже не попытались, опасаясь гнева Кронида.

Зевс навсегда сохранил сердечную благодарность к Фетиде за спасение от оков, возможно еще и потому, что он долгое время был страстно влюблен в нее.

5. Пророчество о сыне Фетиды, который превзойдет силой отца

Дочь морского Старца Нерея, ненавистника лжи, правдолюбца и океаниды Дориды была достойна любви. Она была очень хороша собой и по праву руководила хором всех 50 влажнодорожных Нереид – нимф среброногих и цветооких.

К Фетиде, юной певунье и танцовщице грациозной сватались многие, в том числе и ее великие двоюродные братья Зевс с Посейдоном, но старой Ткачихой Фетиде были вытканы совсем иные предначертанья; одно из колечек – предопределений Лахесис предначертало, что сын этой Нереиды силой намного превзойдет своего отца.

Многие, подобно мифографу Гигину, говорят, что, когда Зевс, влекомый пригожестью Фетиды, стремился взять ее в жены, но не мог ни склонить к замужеству боязливую деву, ни умерить свою пылкую страсть, в это время непреложные Мойры предрекли пути Провидения, неотвратимо сбывающиеся по установленному их матерью жутколикой богиней необходимости Ананке Мировому порядку. Старая лишь обликом Мойра Лахесис, не разжимая старческих обескровленных губ, объявила богиням, обладавшим даром прорицания, титаниде Фемиде и всеобщей праматери Гее:

– Кто бы ни стал супругом Фетиды, его сын превзойдет силой и славой отца.

Титанида-прорицательница рассказала об этом пророчестве своему сыну от свободолюбивого древнего титана Иапета бунтарю – богоборцу Прометею, но тот, после того как по приказу царя богов его приковали к кавказской скале за похищение небесного огня для людей, наотрез отказался открыть тайну пока его не освободят от страшных оков.

Если бы Фетида родила сына от царя богов или от его брата Посейдона, то мир оказался бы на грани всемирной катастрофы. Сын могучего олимпийского бога с сердцем сверхмощным лишил бы власти Кронида, но олимпийцы власть никому ни за что не отдали бы. И в битвах более страшных, чем Титаномахия или Гигантомахия, погибли бы и моря, и земля, и неба палаты, и первозданный Хаос, придя на смену священному Космосу, опять воцарился бы во Вселенной. Поэтому по непререкаемой воле Мойры Лахесис Кронида удержали от женитьбы на Фетиде, сначала Фемида, а потом и Гея, открыв ему тайну оракула о сыне Фетиды.

Как поет Пиндар в «Истмийских одах», вняв судьбе, молвила меж Зевсом и Посейдоном, владеющая в то время древним Дельфийским прорицалищем богиня правосудия Фемида:

– Суждено Роком морской богине Фетиде родить сына, царственнее отца, и быть его дроту сильней, чем огненосный перун и неуемный трезубец, коль сольется с нею Зевс или его брат Посейдон. К смертному пусть прильнет она ложу и тогда павшим в бою увидит она сына своего молодого, Аресу мышцей подобного, молнии – быстротой своих ног.

Так, чтоб в мире никто Зевса не был сильнее, хоть и не слабое он в груди своей чувствовал бушующее любовное пламя, все ж с Фетидой морской избегает соитья умеющий быть и осторожным Владыка Олимпа.

6. Зевс решает выдать Фетиду замуж за смертного Пелея

Некоторые, подобно Аполлодору, говорят о том, что Фетида ради Геры, на попечении которой она выросла, сама из благодарности отвергла любовь похотливого Зевса, и тот в мстительном гневе обрек ее стать женой смертного.

Другие же говорят, что Гермес, самый хитроумный из богов, владеющих небом широким, давно, еще до пророчества Фемиды, предложил великому родителю выдать Фетиду замуж за смертного, но это было так необычно, что Кронид колебался:

– Одно дело, когда мы, олимпийцы, восходим на брачное ложе к девам, смерти подвластным, и совсем другое дело, когда богиня бессмертная будет отдана во власть мужу, для смерти рожденному.

Когда же Эгиох под влиянием необходимости все же решился выдать Фетиду за смертного, встал еще более трудный вопрос – за кого именно? Как всегда, при решении самых трудных вопросов, было решено обратиться к оракулу. Тогда титанида Фемида, в то время царствовавшая в землях пифийских и имевшая самое авторитетное в Элладе священное прорицалище в Дельфах, в глубоком ущелье, от имени Мойры Лахесис такое дала предсказанье:

– И вот вам слово мое – только Пелею, зевсову внуку, сыну благочестивейшего Эака, следует уступить божью честь супружества для Фетиды, ибо так давно предначертано Мойрой Лахесис, помыслы которой не всегда понятны даже богам, владеющим небом широким.

Кронид Эгиох сам честно объявил Фетиде о том, что решил выдать ее за смертного мужа Пелея:

– Милая, поверь, такая любовь, что была к тебе в сердце моем, никогда, ни к богине, ни к смертной, в грудь не вливалась мне и мной не владела! Долго пылал я тобою, желания сладкого полный, но, к счастью, оракул о твоем сыне я узнал своевременно. Сын твой мощью отца превзойдет. Поэтому сама жутколикая богиня необходимости Ананке принуждает меня выдать тебя замуж только за смертного, тогда твой сын будет сильнее людей, но слабее олимпийских богов. Фемида сказала, что лучшим мужем тебе будет внук мой Пелей, сын Эака, рожденного мне Эгиной. Такого мужа надо еще поискать…

Тут Олимпийский Блистатель мотнул головой и поморщился, словно поймал сам себя на мысли, что увлекся и начал привирать. Они не любил лгать, считая это ниже своего царственного достоинства. Наверное, чтобы еще больше самоутвердиться в собственных глазах, Олимпиец сурово сказал то, что не собирался говорить бывшей возлюбленной:

– Должен тебе, однако, сказать, что, согласно прорицанию, оглашенному и Фемидой, и Геей, павшим в бою молодым увидишь ты своего мощного мышцей сына.

Во взгляде Фетиды, до сих пор бывшим раздраженным, чуть ли не злым, вдруг засверкали капельки слез. Зевс опять поморщился и, чтобы подсластить горькую весть, мягко сказал, обняв и приласкав Нереиду:

– Я не только обещаю нежность и почтение к тебе в сердце своем на сотни лет сохранить и помогать тебе всегда и во всем, но и в знак того, что слово мое вовек непреложно и не исполняться не может, я головою киваю.

И Зевс так многозначительно косматой кивнул головой, что великий Олимп всколебался. Выйдя из сияющего ярко, наподобие солнца чертога Зевеса, Фетида встретила Гефеста и горестно пожаловалась колченогому богу огня и кузнечного дела, которого она когда-то на дне моря вскормила и воспитала:

– Сколько неисчислимых страданий мне решил ниспослать неблагодарный Громовержец! Я некогда его спасла от оков, а он только меня средь морских богинь постановил подчинить человеку – сыну Эака Пелею. Неужели и вправду мне придется ложе терпеть смертного мужа, вовсе того, не желая?! А потом еще и увидеть убитого на войне милого сына, притом молодым!

– Милая Фетида. Мне тебя очень жаль, но наш мудрый Отец заботится о всех нас. Ведь не Зевс придумал сделать так, что твой сын мощью отца превзойдет и, что сын твой погибнет совсем молодым… Это все выткала Мойра Лахесис, а зачем? Нет – ее помыслы никому не понятны.

– О! За что ужасающую такую судьбу мне наткала безумная эта Старуха, которую нельзя ни заставить, ни умолить?!

7. Зевс объявляет богам о свадьбе Фетиды и Пелея

Отец и богов и людей Величайший на собрание призвал бессмертных богов, и, восседая, на высочайшей вершине многохолмного Олимпа, стал вещать; а блаженные боги безмолвно внимали речи такой:

– Слушайте слово мое боги небес и богини: я вам поведаю, что мне в груди справедливое сердце внушило, как нам поступить с богиней Фетидой, сын которой, согласно оракулу, силой и мощью намного своего отца превзойдет. Узнав это пророчество, я в неменьшую впал заботу, чем в те времена, когда наши с вами враги землеродные титаны, а потом и гиганты готовы были захватить наше небо и горний эфир! Ведь мир подлунный будет в не меньшей опасности, если Фетида родит многомощного сына от меня иль от другого олимпийского бога. Существо, только более сильное, чем человек, смерти причастный, для бессмертных богов не будет представлять никакой опасности. Поэтому я решил выдать Фетиду за смертного мужа. И этим мужем, как подсказал нам оракул, будет царь мирмидонян во Фтии Пелей, сына Эака, которого мне родила дочка Асопа Эгина.

Речь Громовержца бурными рукоплесканиями одобрили все небожители. Обычай хлопать в ладоши совсем не давно появился на блистательных высях Олимпа и произошел он от Кротоса (шум, рукоплескания) – сына кормилицы Муз Евфемы и деревенского Пана.

Некоторые из богов, среди которых более всех мудрая выделялась Афина, даже восторженно стали кричать:

– О наш родитель Кронид, повелитель, меж всех высочайший! Знаем прекрасно мы сами, как ты мудр, но сейчас ты превзошел сам себя. Конечно же, прекрасную дочь старца Нерея следует как можно быстрее выдать замуж за смертного мужа, и герой Пелей, без сомнения, будет лучшим супругом для нашей Фетиды.

– Готовьтесь все к свадьбе нашей красавицы – богини со смертным и о дарах не забудьте. Я вас всех настоятельно на свадебный пир приглашаю.

Зевс медленно сложил руки на груди и, глядя на богов и богинь сверху вниз, так властно пророкотал, сделав ударение на слове «настоятельно». Это была не первая свадьба богини или смертной со смертным, на которой присутствовали боги, живущие на Олимпе. Например, бессмертные пировали на свадьбе Кадма с богиней согласия Гармонией и на свадьбе юного Геракла с Мегарой. Однако на свадьбу ставшего уже знаменитым Геракла и Деяниры никто из олимпийцев не пришел – очень они обижены были на лучшего смертного сына Зевеса, посмевшего с многими из них даже сражаться. Поэтому Олимпиец, чтоб еще больше не обидеть почитаемую им Фетиду, настоятельно пригласил бессмертных на ее свадьбу.

8. Боги приказывают Пелею жениться на Фетиде

Когда бессмертные после собрания расходились Зевс дал знак Гермесу одними бровями, чтоб тот задержался и, оставшись вдвоем, сыну косматой многозначительно кивнул головой. Волны нетленных волос с головы Громовержца бессмертной на могучие плечи пали его, и с гулом приятным Олимп всколебался великий.

– Мой милый Киллений! Ты самый верный моих исполнитель велений! Ты и всегда ведь, моим быстрым посланником служишь, так, что и ныне нисколько не медли. Скользни ты, на ногу крылатую резвый, своим обычным быстрым полетом вниз на землю в тот предел, где сейчас живет Пелей Эакид. Более прочих ты умеешь красноречиво говорить и убеждать и при этом любишь обманывать всех. Скажи Пелею, что я решил оказать ему великую честь – за его благочестие отдать ему в жены морскую богиню Фетиду, красотой которой еще недавно сам восторгался и хотел даже с ней сочетаться любовью и лаской. Можешь сказать ему и про оракул о сыне Фетиды, которому он, должно быть обрадуется, ведь приятно любому отцу, причастному смерти, иметь могучего сына, пусть даже и более сильного, чем он сам. Впрочем, сам реши, что сказать, а, что утаить, ведь ты у нас ко всему прочему и бог красноречия, но, чтобы свадьба скоро была!

Зевс ненадолго задумался, как бы проверяя себя – не забыл ли чего приказать. Потом хищно улыбнулся, обнажив лишь крупные нижние зубы, и грозно добавил:

– Да, и строго прикажи этому Пелею, чтоб не забывался и к супруге божественной он относился почтительно. Ведь, как я успел разузнать, он уже был женат на какой-то Антигоне, и та повесилась…

– Я знаю эту историю от Гефеста. Пелей не виноват, что Антигона в отчаянии повесилась после того, как его ложно обвинила в домогательствах похотливая жена Акаста Астидамия. Акаст во время охоты коварно оставил уснувшего Пелея на горе среди диких кентавров без оружия, и Кривоногий снабдил его нетленным мечом, чтобы он отбился от нечестивого племени, порожденного Тучкой Нефелой и Иксионом… Но я, конечно, ему укажу, чтоб свято помнил кто он, и кто его будущая супруга, хотя Фетида и сама сможет за себя постоять.

Неутомимый Возвеститель зевсовой воли, как обычно, понимающе улыбнулся отцу и без промедления ринулся на своих крылатых талариях отцовский приказ исполнять.

9. Пелей

Пелей был сыном знаменитого благочестием царя мирмидонян Эака, который был женат на Эндеиде, дочери Скирона и Харикло, которая родила Теламона и Пелея. Возлюбленная Эака Нереида Псамафа (тюлень) родила ему Фока, которого по наущению матери или из зависти к его успехам в состязаниях братья убили.

Говорят, на соревнованиях Теламон специально метнул диск так, чтобы он попал в Фока, а Пелей, согласно ученому географу Павсанию, для верности еще и ударил брата по отцу камнем по голове. Кто-то все видел, и правда открылась, и славящийся справедливостью Эак за совершенное преступление изгнал своих сыновей от Эндеиды с острова Эгина. За убийство своего сына Псамафа наслала на стада Пелея чудовищного болотного волка, который стал пожирать скот в огромном количестве.

Овидий в «Метаморфозах» поет, как Пелей начал умолять Псамафу, чтобы, гнев позабыв, на помощь пришла. Из бойни отозванный, все же упорствовал волк, разъярившись от сладостной крови. Однако, когда он повис на шее очередной растерзанной телки, в мраморную глыбу был сам обращен. В этой, однако, земле беглецу оставаться Пелею сам Рок не позволил.

Говорят, что Пелей бежал во Фтию, где был так радушно принят её царём Эвритионом, что женился на его дочери Антигоне и в качестве приданого получил третью часть царства. Вместе с Эвритионом Пелей участвовал в знаменитой Калидонской охоте на страшного вепря – грозного мстителя Артемиды, во время которой случайно убивает брошенным сквозь кусты дротом Эвритиона. Пелею снова пришлось искать очищения от скверны убийства, и он бежал в Иолк к царю Акасту.

Жена Акаста Астидамия была очень красивая: черноволосая, высокая, с грудью упругой и стройными в меру пышными бедрами. У нее были западающие в душу выразительные глаза, большие чувственные губы и ровные зубы цвета свежего молока. Она воспылала страстью к мужественному красавцу Пелею, но тот решительно отвергнул супругу царя, очистившего его от скверны убийства. Тогда Астидамия оклеветала Пелея, сказав мужу, что тот ее изнасиловал. Узнавшая об этом супруга Пелея Антигона в отчаянии повесилась.

Акаст же по навету своей жены Астидамии решает погубить Пелея, но боится это сделать явно, чтобы не нарушить законы гостеприимства. Он приглашает Пелея поохотиться на гору Пелион, где в то время еще обитало много диких кентавров, и оставляет там заснувшего Пелея им на растерзание, похитив у него и коня, и оружие.

Пелею дал меч дружелюбный Гефест, посещавший пещеру Хирона, и герой некоторое время от лютых чад гор отбивался этим мечом. Однако силы были не равны, и Пелея спас мудрый кентавр Хирон, жена которого Харикло была бабушкой Эакиду.

Впоследствии Пелей отомстил за страдания, завоевав Иолк и жестоко казнив жену Акаста. Эакиду помог могучий Геракл, который тоже был обвинен Астидамией в изнасиловании, так пытавшейся отомстить за то, что он убил ее сына Лепрея. Амфитрионид пообещал Пелею помощь в борьбе с Акастом за престол, шатающийся в славном городе Иолке. Пелей захватил Иолк, убил Акаста и, разрубив пополам Астидамию, провел своих воинов между половинками ее при жизни такого роскошного тела.

Прибыв на землю, быстрокрылый Киллений (Гермес был так прозван за то, что в гроте аркадской горы Киллена его мать красавица-Атлантида Майя сошлась с Зевсом) все сделал, как надо, не забыв с дружелюбной улыбкой предупредить Пелея:

– Чтобы жениться, любезный, ты должен сначала, как муж необычной невестою овладеть, и для этого тебе с богиней морской придется серьезно бороться. Тебе будет трудно над Нереидой победы достичь, но ты духом не падай, а попроси помощи иль совета у божеств морской стихии, и лучше всего – у морского бога Протея.

Внезапно Гермес поджал губы, и его улыбка стала холодной, а глаза – безжалостными:

– Однако, став мужем нашей Фетиды, не вздумай больше никогда вступать с ней в борьбу, тогда тебе не только никто не поможет, но…в общем помни, любезный, кто ты и никогда не мысли равняться с богами.

10. Предсвадебная борьба Пелея с Фетидой [34]

Фетида, как и остальные боги морской стихии, умела превращаться, т.е. менять свой облик.

Лучше всех о борьбе Фетиды с Пелеем рассказал Овидий. Не только цветоокая дочь правдолюбца Нерея, но и морской старец Протей, обладавший необыкновенной способностью к перевоплощению и прорицанию, Фетиде изрек:

– Водяная богиня, сына зачни! Твой будущий сын деяньями славы славу отцову затмит и больше отца назовется.

Прежде такой для него желанный удел Зевс повелел унаследовать смертному внуку, сыну Эака: вкусить объятия девы подводной. Есть Гемонийский залив, закругленный в подобие лука: в море просторное его уходят концы. Будь поглубже вода, там была бы гавань, но мелкое море едва на поверхность песка набегает. Берег же – твердый, на нем от ноги отпечатка не видно, не замедляется шаг, не тянется поросль морская. Сверху – миртовый лес с изобилием ягод двухцветных. Есть там пещера; сказать, природа она иль искусство, – трудно. Искусство скорей. Нередко, Фетида нагая, приплывала сюда, на взнузданном сидя дельфине и там отдыхая подолгу лежала, окованная чарующим сном.

Пелею предстояло овладеть Нереидой, причем борьба предстояла нешуточная, ведь, несмотря на веление Зевса, богиня знаться со смертным ни за что не желала.

Некоторые говорят, что кроме Фетиды еще лишь Плеяда Меропа, одна из дочерей титана Атланта и океаниды Плейоны вышла замуж за смертного – коринфского царя Сисифа. Согласно ученому Эратосфену, после помещения Плеяд на небо Меропа стала самой тусклой и незаметной звездой в астеризме, ибо стыдилась, что она единственная имела смертного мужа.

Другие еще упоминают дочь Ареса и Афродиты Гармонию, вышедшую замуж за смертного Кадма, и их свадьбу почтили своим присутствием (впервые) олимпийские боги. Гармония, как богиня согласия, олицетворение счастливого брака, прожила с Кадмом счастливую жизнь. Когда престарелый супруг был обращён богами в змея, Гармония в отчаянии сорвала с себя одежды и обратилась к богам, чтобы и её они превратили в змею, что и было исполнено.

Поскольку первоначальные уговаривания Эакида, подвластного смерти, надменно отвергла Фетида, прибег Пелей к силе и обеими ее сжал руками. Если бы на месте Фетиды была могучая олимпийская богиня, например, Афина, то она легко справилась бы со смертным Пелеем. Однако Фетида была из божественной черни и потому ей пришлось сопротивляться изо всех сил возбужденному Афродитой смертному жениху. Ей пришлось даже воспользоваться врожденным для нее обычным для морских божеств искусством, – свойством свои обличья менять, однако и это сначала не помогало. Птицей быстрой Фетида сделалась, – он тотчас же схватывал птицу; корни пускала в земле, – Пелей уж на дереве виснул. Когда же она приняла полосатой тигрицы грозной обличье, то сильно устрашенный Эакид разомкнул вокруг тела богини объятье.

11. Благодаря Протею Пелей овладевает Фетидой

Неудача не сломила крепкого духа Пелея, и он по совету Гермеса морским божествам, искрометное вино возливая на воду, жертвы стал приносить, и скот приводя, и куря фимиамы какой-либо помощи стал просить.

Справедливый морской старец Нерей не желал против дочери воли выдавать ее за смертного замуж и в вязкий ил, с головой зарывшись, упорно молчал, но по воле старой лишь обликом Мойры Лахесис из морской глубины другой вещун карпафийский молвил Пелею:

– Эй, Эакид! Ободрись, ты желанного брака можешь достигнуть! Только лишь любезная твоему сердцу дева уснет, успокоившись в прохладной пещере, путы прочные заранее заготовь, накинь на нее и покрепче свяжи. Да не обманет тебя она никакими обличьями, – жми ее в виде любом, доколь не вернется в свой облик обычный девы и тогда уж овладей ею, как настоящий мужчина.

Молвил все тот же оракул – искусник Протей и лицо скрыл вновь в пучину морскую, волнам нахлынуть велел и залил окончание речи, мчался к закату златояркий Титан и огненным дышлом касался наклонным вод гесперийских.

Аполлодор же говорит, что, следуя мудрому совету кентавра Хирона схватить Фетиду и держать ее, какой бы облик она ни принимала, Пелей подстерег ее и в охапку схватил. Фетида превращалась то в огонь, то в воду, то в зверя, но Пелей, даже обжигаясь от огня, не отпускал ее, пока не увидел, что она возвратила себе свой первоначальный облик.

Пелей терпеливо дождался, когда краса Нереида покинула море и, как обычно, вошла в знакомую опочивальню в пещере у зарослей мирта и крепко схватил ее и для верности опутал заранее запасенной крепкой веревкой. Только лишь девичий стан обхватили объятья Пелея, стала та виды менять. Она принимала вид самой свирепой львицы, ядовитой змеи и даже превращалась в воду и обжигающий пламень. Вскоре у Фетиды силы иссякли, и она приняла облик девичий. Чувствует богиня, что по-прежнему крепко Пелей держит ее упругое тело девичье; туда и сюда пришлось ей протягивать руки, но Эакид не сдавался – и тогда застонала среброногая Нереида:

–Твоя не без помощи божьей победа!

Герой ее обнял, взял, что желал, как мужчина, и могучий Ахилл был до свадьбы еще Нереидой в божественном чреве зачат.

12. Свадьба Пелея и Фетиды

Первый исторически достоверный поэт Гесиод в «Каталоге женщин» поет, что во Фтию, отары овечью кормящую, прибыл много богатств принеся из Иолка, что хороводами и песнями славен, сын благочестивого зевсова сына Эака Пелей, богам бессмертным любезный. Глядел на него весь фтийский народ, и сердца у всех волновались потому, что справлял Эакид свадьбу желанную, и люди слово такое ему изрекали:

– Трижды, четырежды счастлив Пелей Эакид да пребудешь! Даром великим Зевс Олимпиец совместно с другими богами завидную честь тебе оказал– свадьбой!

Свадьба Пелея и Фетиды праздновалась на знаменитой горе Пелион в пещере мудрого кентавра Хирона, рожденного океанидой Филирой от первого некоронованного правителя богов Крона.

Первыми в огромный зал, сотворенный природой, под гулкими высокими сводами пещеры, которая вгрызлась в горную кручу и Пелион подпирала широкой дугой, вошли олимпийские богини, затем заняли свои скамейки, покрытые пушистыми звериными шкурами олимпийцы.

Последним в пиршественный зал величественно вошел Олимпиец, и боги с богинями восстали навстречу отцу своему; не дерзнул ни один от бессмертных, сидя грядущего встретить, а расселись богини и возлегли боги все лишь тогда, когда Кронид Эгиох на своей самой высокой скамье, покрытой пурпурными коврами, возлег.

Собравшиеся на пиршество боги прославляли молодоженов гимнами под волшебный аккомпанемент Аполлона на четырнадцатиструнной кифаре, которую он сам изобрел, переделав трехструнную лиру, сделанную младенцем Гермесом из кишек коровы, натянутых между брусков, закрепленных на черепахи камнеподобной спине, обтянутой воловьей шкурой.

В одной из несохранившихся трагедий Эсхила, Фетида говорит, что Дельфиец играл на форминге и пел вдохновенно на ее свадьбе:

– Будет тебе счастье в детях Фетида: все болезни их минуют, и долог будет их век. Твоя судьба, прекрасная Нереида, очень дорога нам, бессмертным богам, на Олимпе живущим, и все мы желаем тебе самого наилучшего!

Такой песней Муз предводитель бессменный славил ее и приветствовал. Надеялась морская богиня, что ложь чужда устам божественным Феба, прекраснейшего между богами. Так пел он голосом божественно дивным на свадебном пире, сам так предрек и сам же потом он убийцей стал ей милого сына Ахилла. Впрочем, среброногая Нереида не сильно обижалась на Феба, ибо понимала, что и он обречен и петь, и делать то, что предназначено бесстрастной Мойрой Лахесис.

О женитьбе Пелея на Фетиде подробно рассказывала киклическая поэма «Киприи», сохранившаяся лишь в кратких пересказах. Из дошедших до нас источников следует, что

боги явились на свадьбу со своими виночерпиями – прекрасным юношей Ганимедом, вознесенным Зевсом на обильноложбинный Олимп за красоту и его с Герой дочерью– богиней юности Гебой. Эти постоянные виночерпии не только сладостный нектар разливали и разносили богам (только на Олимпе живущим), но и дарили бессмертным сладостные поцелуи и пьянящую радость объятий. Поскольку на этом свадебном пире со стороны невесты были и некоторые второстепенные божества водной стихии (Нереиды Амфитрита и Талия, Тритон и океаниды Асия, Дорида, Климена, Лета, Филира, Эвринома и Электра), то Ганимеду и Гебе вызвался помогать колченогий Гефест, который своими ужимками, вызывал неугасимый смех у блаженных богов. У людей, для смерти рожденных, были свои виночерпии, разливавшие не божественный нектар, а самые лучшие медосладкие вина, привезенные с Хиоса, Ниссы и Лесбоса.

Боги любили на пирах между собой говорить и смеяться, наслаждаясь приятной беседой взаимной, но больше всего они любили танцы и песни. И когда у блаженных появилось желанье песен, сменными хорами песнь начали, как обычно, прекрасные Музы. Поскольку в этот раз в зале было смертных не мало, то воспевали они своими чудными голосами терпеливую стойкость, с какою под властью бессмертных люди живут, – неумелые, с разумом скудным, не в силах средства от смерти найти и защиты от старости гнусной.

Когда царь богов увидел, что не всем людям нравились слова в песнях Муз, хоть все старательно это скрывали, он приказал розовощеким Харитам (милость, радость), этим дивным богиням изящества, прелести и красоты, начинать хороводы. Дочери Зевса от Эвриномы пышноволосые Хариты и веселые Оры, улыбколюбивая Афродита, юная Геба, а также дочь Афродиты и Ареса милая Гармония, взявшись за руки, начали веселый водить хоровод. Вождь Муз Феб-Аполлон на золотой кифаре бряцал, дивно, высоко шагая. Вокруг него блестело солнца сиянье, быстрые ноги мелькали, и пышные вились одежды. Музыка, льющаяся с золотых струн кифары, и тембр голоса прекрасного Музагета (Вождь или Водитель Муз) казались всем космической гармонией музыки небесных сфер.

После того, как Титана златояркого сияющий свет беззвучно за мировую реку Океан закатился, боги, желая почить, решили спать на обильноложбинный Олимп уклониться, в нетленные те места, где колченогий искусник Гефест, на века великолепные атрии им построил. Однако не забыли бессмертные и о дарах молодым.

13. Свадебные дары олимпийцев

Согласно грамматику Птолемею Хену (Гефестиону), Ахилла назвали Подарком, потому что Фетида дала новорожденному крылья Арки, а Подарк значит, что его нога (пода) имеет крылья Арки. Арка была дочерью океаниды Электры и морского великана Тавманта и сестрой богини радуги Ириды и Гарпий. Во время Титаномахии Арка бежала из лагеря богов и присоединилась к собратьям, с которыми олимпийцы вели страшную многолетнюю войну. После победы в Титаномахии Владыка Олимпа забрал крылья Арки перед тем, как сбросить её в Тартар и, придя на эту свадьбу, подарил их Фетиде.

Потом не заметно для других дочери и ее будущему супругу вручил скромный подарок морской старец Нерей. От отца и тестя им досталась корзина с особенной морской солью, называемой «божественной», которая вызывает непреодолимый аппетит, улучшает вкус пищи и укрепляет здоровье, улучшая пищеварение.

Вторым, хромая на обе ноги, поспешил со своим даром Гефест с кузнечным молотом на левом плече и доспехами в правой руке. Скинутый в гневе незамужней матерью с Олимпа уродливый ликом и телом хилый младенец Гефест благодаря заботам среброногой Фетиды и Эвриномы, выжил, хоть и остался навсегда хромым на обе ноги после удара о каменистое морское дно. Славящийся трудолюбием Хромец знаменитый протянул Пелею нетленный доспех и, почесывая то потную волосатую грудь, то жилистую шею, глухим голосом промолвил:

– Я отложил и меха, и все другие орудья, необходимые кузнецу, чтобы явиться сюда на свадьбу почтенной вечно богини Фетиды и подарить ее мужу этот нетленный доспех. Помню я, как ты Фетида вместе с Эвриномой меня вскормила, как заботливая приемная мать, когда страдал я, заброшенный с неба матерью Герой бесстыдной, скрыть захотевшей сына хилого и больного.

Некоторые говорят, что Гефест подарил Пелею не доспехи, а меч. Другие же уверены, что меч Пелею был подарен вечно запятнанным чужой кровью богом вероломной войны Аресом. Кроме того, в «Илиаде» поется о божественном доспехе Ахилла, доставшемся ему от родителя, который его получил в качестве свадебного подарка, и именно этот доспех сыграл немалую роль во всей Троянской войне.

Фиалковенчанная Афродита появилась в дымчатых покровах вешнего цвета, невыразимая прелесть овевала ее прекрасное лицо. Некогда белоснежная пена от нетленного члена Урана взбилась в морской раковине, и из нее возникла прекрасная обнаженная девушка Афрогенейя («пенорожденная» от «афрос» – пена), на которой не было ничего кроме ниспадающих водопадом мягких золотистых волос ниже колен и прозрачного Пестроузорного Пояса на тонкой девичьей талии. Богиня красы несравненной, невиданной, даже для бессмертных богинь, подарила молодоженам фиал – плоскую жертвенную стеклянную чашу без ручек с изображением Эрота. Влив в этот фиал несколько капель чудесного напитка из своей знаменитой золотой чаши, испив из которой, человек обретал вечную молодость, Пафийка сказала с только ей свойственной милой улыбкой:

– Я влила сюда не нектар. И все же, испив всего несколько капель этого чудного напитка, вечно юный бессмертный обретет невыразимое очарование, а смертный – не только долгую молодость, но и обольстительную привлекательность для страстной любви до самой смерти, сколько бы он не прожил.

Говорят, золотая чаша с пенящимся любовным напитком была лучшим атрибутом милоулыбчивой Афродиты Амблогеры (Отвращающая старость).

От златотронной супруги Зевса Пелею досталась хламида царственного пурпурного цвета, расшитая золотом. В «Илиаде» Гера говорит, что она сама воспитала и вскормила Фетиду, сама же ее отдала за Пелея, – мужа, которого боги всем сердцем своим полюбили.

Мудрая Афина подарила изобретенную ею флейту, которую она сделал из оленьей кости. На трапезе богов ее осмеяли, поскольку при игре она некрасиво раздувала щеки, и она выбросила флейту в воды Меандра. Однако потом, после того как флейта стала водить в бой самых доблестных воинов Эллады – лаконцев, богиня справедливой победоносной войны, возлюбила свое изобретение и даже стала иногда дарить флейту доблестным и благочестивым героям, которым она любила помогать в совершении подвигов.

Из ценных подарков богов следует назвать, конечно же, еще знаменитое копье Пелея, прозванное Пелионом по названию горы Пелион. Мудрый Хирон на своей горе срубил подходящий ясень и изготовил из цельного его ствола копье, трудолюбивая Афина собственноручно отполировала его, а Гефест приделал им скованный наконечник.

Однако самым чудесным подарком многие считают даже не нетленный доспех Гефеста, а дар чернокудрого Посейдона – Гиппия. Царь зыбей и глубин подарил Пелею божественных говорящих коней Ксанфа и Балия, рожденных гарпией Подагрой от бога западного ветра Зефира. Некоторые говорят, что скуповатый Энносигей расщедрился не только потому, что Фетида была ему толи троюродной сестрой, толи племянницей, но по непререкаемой воле Мойры Лахесис, которая к тому же сказала ему, что после скорой (по меркам бессмертных богов) гибели Ахилла кони вернутся к нему.

– Я дарю тебе, любезный Пелей, лучших в мире коней, даже нечестивец Лаомедонт тебе позавидовал бы. Некогда они были гигантами, но не врагами, а нашими боевыми товарищами, выступившими в Гигантомахии на нашей стороне, Олимпа насельников. Они тогда сами, еще до нашей победы, попросили изменить их облик, чтобы не быть узнанными братьями, и мы сделали их конями. Они не только самые быстрые кони в мире, но и говорить могут и даже пророчить.

Разумеется, олимпийцы явились на свадьбу Фетиды по настоятельной просьбе великого Зевса не только, чтобы одарить ее смертного мужа божественными подарками, но и, чтобы хорошенько попировать, ведь очень это они обожали. Любила попировать и дочь мрачного Эреба и чернокрылой Нюкты Эрида. Однако эту богиню на свадьбу не пригласили, ибо она была богиней ссоры, споров, раздоров и вражды, а этого совсем не желали на свадьбе Фетиды богини и боги. Тем не менее, по непререкаемой воле Мойры Лахесис, отвратительная видом Распря, у которой волосы-змеи под кровавой вились повязкой, незвано на свадьбу явилась и притом с коварным подарком – золотым яблоком из знаменитого сада Гесперид, которое сыграло громадную роль в развязывании Троянской войны и было названо «Яблоком раздора».

14. Фетида «закаливает» новорожденного Ахилла

Фетида не собиралась без боя сдаваться Могучей Судьбе:

– Пусть Пелея, чтоб не было свадьбы, я не смогла победить из-за болтливого бога Протея, но сына сделать почти бессмертным мне никто помешать не сумеет.

Некоторые говорят, что Фетида ради сына спустилась с ним в мрачные пустоты Аида, куда и бессмертные без крайней нужды никогда не наведывались. Во время многолетней Титаномахии титанида Стикс (чудовище), дочь древнейших морских божеств седого Океана и плодовитой Тефиды прежде других поспешила со своими могучими детьми богиней победы Никой, богом силы Кратосом и богом мощи Бией на помощь Зевсу, за что тот сделал ее богиней клятв богов, а ее воды – особенными. Эту магическую воду боги должны были пить при клятвах, и за ней летала в Аид с двуручным кувшином вестница богов богиня радуги Ирида. После использования воду из Стикс, наполненную священными клятвами олимпийских богов, Радуга отдавала кудрявым облакам, которые дождем орошали землю и уходили в ее недра. Так Ирида по воле Мойр осуществляла связь трех миров: небожителей, земных обитателей и бесплотных теней подземного царства мертвых. Так по Ананке закону происходил постоянный круговорот воды в природе.

Вергилий в «Энеиде» поет о мече для Давна, который бог огнемощный Гефест сковал и в волны Стикса клинок погрузил, добела раскаленный.

Меч героя Давна стал нетленным. И Фетида решила сделать своего сына неуязвимым для любого оружия. Она, взяв за пятку, погрузила малютку в суровую влагу священной подземной реки Стикс, надеялась, таким образом, сделать его тело неуязвимым. Однако, оказавшись уже в доме Пелея, Нереида вдруг с великой досадой поняла, что старая Ткачиха опять ее переиграла: тело милого сына было неуязвимым все, за исключением пятки, за которую она держала младенца.

И тогда Фетида решила сделать все тело сына бессмертным иначе: выжечь в нём всё смертное, которое было в нём от отца. Она вспомнила, как благая Деметра, желая произвести ребёнка Триптолема бессмертным, заворачивала его в пелёнки и клала в пылающую печь. Узнав у богини плодородия и земледелия, как ей закалить сына, Фетида схватила дрожащими руками малютку и понесла к пылающему очагу.

Поэт и грамматик Аполлоний Родосский поет, как Фетида сына смертную плоть в часы полуночи в пламени огненном жгла неусыпно, а днем натирала его нежное тело амбросией, сделать бессмертным стараясь и навсегда его защитить от старости гнусной. Но однажды Пелей заметил, ночью встав с ложа, как милый сын его крутится в пламени ярком. Не удержал он, муж неразумный, при зрелище этом громкого крика толи удивления, толи испуга. Голос громкий его услыхав, Нереида подхватила из пламя ребенка, кинула, льющего слезы, на землю. Сама же, как ветер, сну подобно, в гневе сразу исчезла из дома. В недра морские она погрузилась и не вернулась.

Аполлодор говорит, что, когда Пелей подстерег неземную супругу за сжиганием сына и, увидев, как его Ахилл корчится на огне, он не только громко закричал, но даже схватил меч, подаренный ему на свадьбе Аресом. Поэтому Фетида, не имея возможности довести начатое до конца, в гневе покинула своего младенца и вернулась в бурное море к сестрам своим Нереидам.

Птолемей Гефестион говорит, что Фетида сжигала (не закаляла, а убивала) в тайном месте детей, которых имела от Пелея. Шесть были сожжены, а Ахилла Пелей вырвал из пламени (только нога была сильно обожжена) и передал для взращивания и воспитания Хирону. Тот выкопал тело погребенного в Паллене гиганта Дамиса (самого быстрого из гигантов), извлек кость (астрагал) и вставил в сожженную ногу Ахилла. Когда Аполлон преследовал Ахилла, эта кость выпала, Ахилл упал и был убит.

Как бы там ни было, но Фетида с нестерпимой горечью в сердце поняла, что ей невозможно бороться с Могучей Судьбой, ибо предопределенного таинственным Роком не может ни избежать, ни изменить даже самый могучий бог. И все равно морская богиня не хотела сдаваться и начала думать о повторном спуске в Аид, чтобы закалить и пятку милого сына. Но тут незримо вмешалась старуха Лахесис и сделал так, что особо искусный в прорицаньях Протей, встретившись с Фетидой изрек:

– Сын твой кратковечный, придя под илионские стены, от стрелы, направленной в уязвимую пятку рукой Аполлона обречен умереть молодым в ореоле сияющей славы, но только после того, как сам убьет сначала Тенеса, а потом Гектора. И это изменить никто в мире не сможет. Однако, если он на войну не пойдет иль сначала пойдет, но потом сраженье покинет и вернется домой, то проживет жизнь долгую, хоть и бесславную.

И Нереида сдалась. Она больше не предпринимала попыток сделать сына бессмертным и вечно юным или хотя бы полностью неуязвимым для оружия поскольку осознала, что этого Мойра Лахесис все равно не допустит. Фетида решила, когда настанет время большой Троянской войны, она постарается не пустить сына участвовать в сражениях и, если не сможет, то крепко внушить ему ни за что не убивать Тенеса и Гектора.

15. Первый воспитатель Ахилла Феникс

После того, как разгневанная вмешательством смертного мужа в закаливание сына Фетида покинула дом Пелея, тот был вынужден сам воспитывать сына, что среди царей не принято было. Поэтому он приставил к маленькому Ахиллу своего верного друга Феникса.

В «Илиаде» Феникс сам рассказывает о своей злосчастной судьбе. Ему пришлось бросить славную жен красотою Элладу, избегая злобы отца Аминтора, очень грозного старца. Сильно гневался отец на Феникса за пышноволосую юную наложницу Клитию, которую он страстно любил и этим жестоко бесславил супругу. Мать, обнимая колени, уговорила молодого Феникса с этой девой почить, чтобы после этого стал ненавистен ей старец, он покорился и это сделал. Аминтор, то скоро приметив, начал сына проклинать, умоляя ужасных Эриний, сделать сына бесплодным, и отчие мольбы исполнили подземные боги, Зевс Хтоний и чуждая жалости Персефонея. В гневе убить Феникс отца изощренною медью решился, но боги гнев его укротили, представив сердцу, какая будет в народе молва и какой ему будет страшный позор в человеках, если отцеубийцей его прозовут аргивяне! Но с этой поры для Феникса стало совсем несносно, близко от родителя гневного, в доме с тоской оставаться. Друзья пытались общей мольбой удержать в отеческом доме. Много и тучных овец, и тяжелых волов круторогих в доме зарезано было; многие свиньи, блестящие туком, по двору были простерты на яркий огонь обжигаться; много выпито было вина из кувшинов отцовских. Девять ночей непрерывно приятели вокруг Феникса ночевали; стражу держали, сменяясь; целые ночи не гаснул в доме огонь; один – под крыльцом на дворе крепкостенном, другой – в сенях, пред дверями его спальни. Но когда десятая темная ночь наступила, Феникс у себя в спальне двери по-тихому выломал, вышел и быстро через стену двора перепрыгнул, тайно от всех. После далеко бежал чрез обширные степи Эллады и пришел он в фессалийскую Фтию, овец холмистую матерь, прямо к Пелею, тамошнему царю. И его он, приняв благосклонно, полюбил и сделал богатым, в потом и долопов народ многочисленный вверил.

Феникс стал сначала воспитателем, а потом и старшим другом Ахилла, которого он полюбил, больше, чем родного сына (ведь своих детей он по проклятью отца иметь не мог). Ребенок отвечал Фениксу взаимностью: никогда ни с кем другим он не хотел выйти на пир пред гостями; порой даже есть отказывался, пока любимый воспитатель не возьмет его к себе на колени и медосладкого вина к устам не приблизит. И много раз пятилетний Ахилл заливал Фениксу одежду на груди, брызжа из уст вино, во время неловкого детства. Много всяких забот и трудов перенес воспитатель ради Ахилла, думая так, что, как боги уже не судили ему родного сына, то сыном Пелида он наречет.

Согласно ликофроновской «Александре» и «Ибису» Овидия, Феникс был не только проклят, но и ослеплен отцом. Проперций в одной из своих элегий поет, что зрение Фениксу вернул мудрый кентавр Хирон, искусный во врачевании.

Некоторые говорят, что фессалийский старец, обучил Ахилла красноречию и военному делу, но сделал это он, разумеется, не с пятилетним Пелидом, а в тот небольшой промежуток времени, когда Ахилл вернулся после обучения у Хирона, толи еще до жизни у Ликомеда, толи сразу после Скироса.

16. Ахилл у Хирона получает имя

Пелей вместе со своим слепым другом Фениксом привел маленького сына к лучшему воспитателю и учителю Эллады мудрому кентавру Хирону, сыну первого коронованного правителя богов Кроноса и океаниды Филиры.

Аполлоний Родосский поет, что Кронос, сын Урана, который правил на Олимпе титанами, в то время как Зевс в Критской пещере у куретов Идейских лежал еще в колыбели, ложе с Филирой делил, от супруги Реи таясь. Но богиня все же сумела застать их. Кронос умчался, тотчас облик приняв коня с размашистой гривой. Океанова дочь Филира в горах у пеласгов спряталась, там родив Хирона огромного, частью – бога, частью – коня, с родителем схожего сына.

Сам кентавр Хирон гордо считал себя древним титаном, происходящим от Крона, который царил в век золотой, но называли его не Кронидом (Кронидом называли не всех детей и потомков Крона, а только одного Зевса), а по матери – Филиридом.

В отличие от остальных кентавров, которых греки считали чудовищами за их буйную силу и враждебное отношение к людям, Хирон был не только мудрым и добрым, но и бессмертным с рождения.

Лицо Филирида с золотистой бородой имело не характерные для кентавра правильные человеческие черты с чуть крупноватым носом, с классической греческой горбинкой и полными губами, а глаза обычно лучились мягким бирюзовым светом.

Кентавр был учеником Аполлона, Артемиды и Афины. Богиня мудрости дала юному Хирону вкусить 2 корня познания, один из которых был сладок, а другое – горек. С этого дня сыном Крона от прекрасной Филиры овладела безудержная жажда знания. Он стал пытливо вглядываться в каждое растение, каждую травинку, открывая в них целебные свойства. Он научился слушать природу и самого себя, развив в себе природную способность к прорицанию. Способности целителя и оракула стали божественными после того, как Хирона обучил сам Аполлон, и после этого Дельфиец – Пеан назвал Хирона Мудрым. Охоте и стрельбе из лука Хирона обучала Медвежья Богиня.

Так самый известный в Ойкумене необычный кентавр, по мнению многих, стал лучшим воспитателем и учителем Эллады.

Мудрый Хирон охотно взял мальчика на воспитание, но прежде излечил Феникса, венув ему бесценное для человека зрение. Богиня мудрости и справедливой войны в безудержном гневе вырвала глаза у юного Тиресия за то, что он не отвел их, когда она обнаженной купалась. Когда ее лучшая подруга мать Тиресия нимфа Харикло, ставшая впоследствии супругой Хирона, упрашивала богиню вернуть суну зрение, то Афина призналась, что, даже, если бы захотела, то не смогла бы и в качестве возмещения наделила слепого юношу даром прорицания.

Некоторые говорят, что Хирон сразу стал кормить маленького сына Пелея внутренностями горных львов и диких кабанов и костным мозгом быстроногих оленей и свирепых медведей. По этой причине Ахиллес (питающийся необычным кормом) и был назван так, ибо он не получал обычной для маленьких детей пищи, а получал корм. Слово «хилос» означает «корм», и от «а-хилос», означавшего «бескормный», то есть «невскормленный грудью» и произошло его имя Ахилос или Ахилл.

Другие говорят, что двуприродный учитель назвал мальчика Ахиллесом (до этого его имя было Лигирон) потому, что он не прижимал свои губы к соску груди кормилицы, которой стала жена Хирона Харикло, недавно родившая рыжую девочку Окиронею, ставшую после превращения ее Артемидой за не почитание в кобылицу Гиппой.

Иные же объясняют имя Ахилла иначе. Они говорят, что сначала Ахилл носил имя Пиррисий (Ледяной), но, когда Фетида, закаляя сына смертную плоть в часы полуночи в пламени огненном жгла неусыпно, огонь обжег ему губы. Сначала это было не очень заметно. Но когда Пиррисий подрос и обучался у Хирона, наблюдательный Кентавр это подметил и назвал воспитанника Ахиллом (безгубый).

Наконец, есть и такие, которые, принимая во внимание горестную судьбу храбрейшего героя, его обиды, страдания и раннюю смерть, производили имя «Ахилл» от греч. «ахос» (горе, печаль, страдание).

Поэтому после обучения у Хирона сына морской богини Фетиды от героя Пелея все стали называть Ахиллом или, как римляне – Ахиллесом, а по отцу чаще – Пелидом или правильнее – Пелеидом, ведь его отца звали Пелеем, а не Пелием.

17. Хирон обучает Ахилла охоте, игре на свирели и врачеванию

Хирон не зря считался лучшим учителем Эллады – его обучение было не только глубоким, но и разнообразным, он обучал верховой езде и гимнастике, охоте, врачеванию, прорицанию и музыке. Конечно, мудрый Кентавр учитывал способности и желания каждого ученика. Сына Пелея он сначала обучал искусству верховой езды, в котором ему, как кентавру, естественно, не было равных, потом – охоте, игре на свирели и врачеванию.

Когда резвый мальчик проявлял неусидчивость и убегал от Учителя с криком: не надо меня воспитывать, тот ему говорил с дружелюбной улыбкой:

– Воспитание есть украшение в счастье и прибежище в несчастье.

Мудрый кентавр, поймав маленького Ахилла, сажал его позади себя на ту часть своего туловища, которая была конской спиной, и сначала просто катал его, а потом тренировал его держать равновесие, идя сначала шагом и впоследствии переходя на бег. Жизнерадостный мальчик при этом часто смеялся.

Согласно Филострату, мудрый Кентавр, мягко улыбаясь, так своему воспитаннику говорил и пророчил:

– Я сам без понукания прибавляю ход; я же тебя подбодряю; обычный конь же в этом случае горячится, и тебе тогда не пришлось бы смеяться. Незаметно научившись ездить на мне, ты впоследствии с оружием будешь мчаться на своем Ксанфе и Балии, много возьмешь городов, ты, столь божественный в беге, много героев убьешь, которые захотят состязаться с тобою воинской доблести.

Пиндар в «Немейских одах» поет, что русый Ахилл еще отроком, под кровом матери Хирона Филиры тешился славными деяниями, не давая покоя дроту с коротким клинком, подобному вихрям. В битве нес он смерть дикому льву и свирепому вепрю.

Их хрипящие туши приносил он кентавру-учителю, сыну Крона, когда было ему совсем мало лет, и таков он остался навсегда.

Даже богиня охоты и дикой природы Артемида дивилась Ахиллу, без собак и без лукавых сетей настигающему оленей лишь силою собственных ног. С тех самых пор к Ахиллу навсегда пристало прозвище «быстроногий». Хотя некоторые говорят, что быстроногим сына Пелея прозвали не столько за быстроту его ног, сколько за быстроту всего его тела и особенно – рук, ибо он мгновенно метал дротики и копье, и они поражали врага быстрее и дальше, чем у лучников стрелы из лука и всегда он попадал точно в цель.

Сам Ахилл в незавершенной поэме Стация про обучение у Хирона так говорил:

–У Хирона я пищу вкушал непростую, не голод свой насыщал, но львиным мясом лишь жестким, мякоть полуживой волчицы едой моей стала. Мудрый наставник учил меня в одиночку красться по гиблым болотам и улыбаться при виде диких зверей, не бояться волн, разбивающих скалы, и чащи леса безмолвной. Были тогда уже меч при руке и колчан за спиною – ранняя тяга к оружию. Только лишь дюжина лет моей жизни суровой минула, стал заставлять он меня обгонять уж ланей летящих и лапифских коней, догонять и посланный к цели дротик. Не позволял никогда мне наставник преследовать робких серн или рысей копьем поражать осторожных в чащобах, но позволял угрюмых медведей в берлогах, грозных вепрей тревожить, тигрица мощная скрыться от меня не могла, как и горная львица с потомством в пещере…

Ахилл оказался разносторонне способным учеником. Плиний Старший рассказывает, что он нашёл траву, которой можно было излечивать раны.

18. Ахилл учится у Хирона бряцать плектром и справедливости

Ахилл о воспитании у Кентавра всегда с теплотой вспоминал:

– После игры на свирели меня научил мудрый Хирон бряцать Аполлоновым плектром и восхвалять в песнопениях доблести древних героев, зельям и также травам целебным, средство какое чрезмерную кровь остановит, какое сон наведет, какое открытые раны закроет, язвы какие железом, какие травами лечат. В душу вложил справедливости мне он святые заветы. Вот таковы были мои начальные подростковые годы.

Пелид в отличии от Геракла никогда не был чуждым Музам. Сама велеречивая Муза эпической поэзии Каллиопа, приглашенная Хироном, учила Ахилла возглашению прекрасного слова и пению. Песни времен героических в книге своей эта задумчивая Муза с пышными волосами хранила и научила своему крику Пелида.

Секст Эмпирик в книге «Против ученых» говорит, что нет ничего странного в том, что Ахилл, будучи влюбчивым и невоздержанным, мог ревностно заниматься музыкой.

Так же и Стаций говорит, что для подросшего Ахилла уже не под свирель, а под лиру часто пел Хирон сказания о древних героях.

Согласно «Эподам» Горация, своему питомцу пел Кентавр знаменитый:

– В бою непобедимый ты смертным Фетидой рожден. Край Ассарака тебя ожидает, где хладные волны скудного текут Скамандра, и быстро бежит Симоис. Путь же обратный тебе отрезала всемогущая Мойра, и даже мать лазурная в отчий дом не вернет уж тебя. Там облегчай вином и песней тяжелое горе: они утеху сладкую в скорби человеку дают.

Согласно Филострату, Ахилл был самым справедливым из героев как по природе, так и вследствие обучения у Хирона.

Почти каждый вечер, чтоб тот и во сне помнил, русоволосый Кентавр, поглаживая коротко подстриженную кудрявую золотистую бородку, говорил своему воспитаннику:

– Будь всегда справедливым, ибо в правде все добродетели мира.

Когда же воспитанник просил объяснить, что такое справедливость, Филирид, не задумываясь, обычно кратко так и очень серьезно ему отвечал:

– Это, прежде всего, равенство всех, без исключения, перед законами.

Потом, окидывая Ахилла все понимающим взором мудрых бирюзовых глаз, в которых сквозь серьезность виднелась лукавость, добавлял:

– Если все будут справедливыми, то и в любимой тобой храбрости не будет необходимости, которая и правит миром.

19. Ахилл провожает отца в плаванье с аргонавтами

Вместе с Хироном маленький Ахилл предпринял небольшое путешествие в Иолк, расположенный к югу от горы Пелион, на которой была пещера мудрого кентавра. Они собирались проводить аргонавтов, отправившихся в беспримерное плаванье на корабле «Арго» в далекую неизведанную Колхиду за золотым руном. Говорят, что это особенное руно давало счастье и процветание народу, владеющему золотой шкурой сына Посейдона и Феофаны Крия – барана, умеющего к тому же и летать.

Когда, засверкав своими дивными пурпурными перстами, Эос уже на зарумянившемся востоке створы багряных дверей раскрыла и отворила сени, своего розового дома, полные утром по-особенному благоухающих роз. Ясным взором богиня утренней зари окинула Пелиона крутые вершины, и по берегам зашумело ветром гонимые волны, загудел Пелионский «Арго» – время пришло кораблю в далекий путь направляться. Герои пловцы – цвет лучший Эллады расселись каждый у своего весла. В середине сидел родитель Ахилла Пелей, рядом с ним могучий Геракл, под которым прогнулось корабельное днище.

Аполлоний Родосский поет, как Ясон со слезами очи отвел от родимой отчизны. Все остальные, подобно тем, кто ведет хороводы, славя Феба в Дельфах ли, в Делосе ль, и под формингу, вокруг алтаря в едином круженье в такт ногами проворными землю стремительно топчут, – так и они под кифару Орфея веслами били моря воду тугую. Кругом же волны плескались и пеной плевались, а здесь и там бежали темные струи, бурно кипя и громко бушуя. Под силой мужей многомощных стремительно понесся корабль, как птица, и под солнечными лучами сверкали, как крылья, паруса и снасти его, а за ним непрерывно пенные расходились волны – дорожки,

В день тот все боги смотрели вниз с широкого неба и на чудный корабль, и на сонм мужей боговидных, доблестных тех героев, что плыли тогда на «Арго». А на горных вершинах нимфы Пелейские в страхе виду тому изумлялись, глядя как на разрезающее волны творенье Афины Эрганы (труженица), так на героев самих, мощными сотрясающих весла руками.

Так же и Хирон, сын Филиры и Крона, вблизи волны седовласой конские копыта мочил, человечьей рукою могучей привет посылая путникам, среди которых было не мало его учеников. Их провожая, ярый кентавр, усмехнувшись из-под добрых бровей, много желал всем со славной победой из далекой Колхиды вернуться.

На мускулистой буланой спине высокого даже для кентавров Хирона маленький воспитанник восседал, чтобы лучше видеть отплывавших героев и махая ручонками, он перекрикивал воспитателя и громко орал:

– С руном или без руна, но главное, чтобы вы все живыми и побыстрее обратно вернулись и, особенно ты, мой милый отец, которого я так редко вижу!

Как будто несмышленый белобрысый мальчишка с тонкими, как нитки, обожженными губами, предвидел собственное плавание под неприступные стены священного Илиона, из которого ему Мойра не судила живым обратно вернуться, несмотря на всю его огромную силу.

20. Случай со шкурой Геракла

Однажды на гору Пелион, в пещеру старинную, вокруг которой корабельные сосны густо растут, вперемежку с могучими раскидистыми платанами и дубами заглянул величайший герой, цвет лучший Эллады, чтоб поприветствовать своего учителя и друга – знаменитого Кентавра, обитавшего там.

Геракл не помнил сколько лет там жил древний титан Филирид с телом буланым полумужа, полуконя. Мудрым и праведным казался этот еще мощный старик, бывший самым известным в Элладе воспитателем и учителем, сыну прекрасноволосой Алкмены и Зевса. Ласково прославленного гостя, совершившего уже большую часть своих подвигов, встретил ярый Кентавр, готовивший обед в ожидании своего питомца Ахилла с охоты. Хирон на самом пороге своей полурукотворной пещеры встретил Геракла, обнял, как любимого друга и под высокие своды в дом свой повел. Не было пещеры такой у его диких собратьев-кентавров – всюду здесь развешены на стенах высоких не только чучела и рога разных диких зверей и копья, не знавшие битвы, но и свирели и лира и, много пучков высушенных трав для исцеленья людей и животных.

Давно не видевшиеся друзья увлеченно задавали вопросы и рассказывали друг другу о своей жизни и не заметили, как вернулся с охоты Ахилл. Знаменитую дубину, осененную бледной красою дикой оливы и не менее прославленную львиную шкуру Немейского зверя изумленно рассматривал отрок Пелид, восторженно приговаривая:

– Вижу по мужу доспех и оружие, ведь это дубина и львиная шкура Геракла!

При этом львиная шкура, кинутая небрежно Алкидом на оленьи рога, высоко укрепленные на нерукотворной стене, напоминала ставшего на задние лапы огромного льва. Мальчик гладил мягкую щетину львиной шкуры, и на его еще детском лице не было никакой боязни, было лишь удивление – должно, быть Пелид не понимал, как такая мягкая шкура защищает от любого оружия.

Выдвинутые вперед брови лучшего смертного отпрыска Зевса дернулись вверх, а небольшие глаза, глядевшие из-под низкого лба, совсем округлились. Геракл оглушительно захохотал и спросил сначала у Ахилла, а потом у Хирона:

– Ты кто такой юный охотник? Подивись сын Филиры и Крона, как он с Немейским львом обращается! Кто родил его и как его имя? Чей это такой сын у тебя на воспитании? Чувствуется в нем порода родителей славных и божественных предков. Род от царей он, несомненно, ведет, скипетроносных питомцев Зевеса, захудалые родители таких, как он, никогда не произвели бы на свет.

Не дождавшись ответа, Геракл опять захохотал и сказал, вперемежку со смехом:

– Помнится я был у владыки Трезена Питфея, очень ученого мужа, и его внук Тесей, приняв мою львиную шкуру за настоящего льва, схватил из очага топор и поразил им голову Немейского зверя, служившую мне шлемом. Ведь Тесей потом тоже у тебя обучался, или я путаюсь, Филирид?

Тут дикое чудо с дружелюбной думой, светившихся в человеческих мудрых глазах, широко улыбнувшись, ответил:

– Да, Тесея я помню отлично. Он был самым здравомыслящим из моих учеников. Боги не дали ему такой всесокрушающей мощи, как тебе, сын великого Зевса Кронида, но он стал не только первым героем в Афинах, но и знаменитым царем, объединившим всю Аттику и давшим ее жителям много хороших законов.

Ярый Кентавр, ласково усмехнувшись из-под добрых бровей, подозвал к себе воспитанника и, обняв его, Гераклу сказал:

– А это Ахилл – сын царя мирмидонов Пелея и морской богини Фетиды. Пелей же сын благочестивого Эака и внук Зевса. Так, что ты Алкид – сын Олимпийца, а Пелид – его правнук.

Хирон помолчал, погладил светлую голову ученика и голосом провидца продолжил:

– Этот мальчик, когда ты уже на светлый Олимп вознесешься, станет храбрейшим героем будущей мировой войны, которая 10 лет будет пылать под стенами Трои. Его слава великого воина сравнится с твоей славой величайшего истребителя чудовищ…

В это время снаружи послышались какие-то звуки.

– Ко мне пришел мой лучший друг, он тоже хочет у тебя учиться. Можно ему войти?

Сказал смущенный словами Кентавра Ахилл и, не дожидаясь ответа Хирона позвал друга. В пещеру зашел мальчик, которого звали Патрокл.

21. Патрокл

Согласно Аполлодору, Патрокл в Опунте еще в детстве поссорился с Клитонимом, сыном Амфидаманта, во время игры в бабки и убил его.

Некоторые считают, что убийство было совершенно случайным, но мальчик все же спешно бежал из Опунта, вместе с ним пришлось бежать и отцу. Менетий с сыном поселились в фессалийской Фтие у тамошнего царя Пелея, сына Эака, сводного брата Менетия. Пелей и Менетий давно знали друг друга – они плавали в Колхиду за золотым руном и с тех пор были большими друзьями. Пелей очистил юного Патрокла от скверны убийства, и вскоре подросток, рослый, как юноша, стал возлюбленным Ахилла.

Стаций поет, что любовь Патрокла и Ахилла большая связала в те уже дни. Состязаться во всем Патрокл стремится с Ахиллом; равен ему и в делах, и по возрасту, лишь уступая в росте и силе, и та же судьба ожидает его под Пергамом.

Менетид и Пелид были почти ровесники – одни говорили, что чуть старше был Ахилл, другие – наоборот, считали более старшим Патрокла.

У Филострата, Патрокл немногим старше Ахилла… муж мудрый и благоразумный… ростом и храбростью уступал Аяксу Теламониду, но превосходил локрийца; имел черные глаза, довольно красивые брови, волосы средней длины, ноздри раздувающиеся, как у горячего скакуна.

У Даррета Фригийского Патрокл имеет красивое тело, голубоглазый, сильный, почтительный, надежный, разумный, щедрый.

Ахилл и Патрокл вместе росли и воспитывались при дворе Пелея, пока тот не решил сменить воспитателя сына и отправить его на обучение к Хирону, ибо слепой Феникс многому не мог научить подрастающего ребенка.

Подростки были очень привязаны друг к другу, и Пелей, чтобы Ахилл быстрее взрослел, отправил Ахилла к Хирону вместе с Фениксом без Патрокла. Менетид долго не мог узнать куда отправили его любимого друга и как только узнал, сразу же кинулся на гору Пелион. С тех пор, как они вновь встретились у кентавра Хирона, они были неразлучны и неразрывно привязаны друг к другу (такая нежная дружба – возвышенная любовь связывала многие пары знаменитых героев: Геракла с Иолаем, Тесея с Пирифоем, Кастора с Полидевком, Идаса с Линкеем…) всю жизнь, вплоть до самой смерти Патрокла. Правда, некоторые говорят, что Фетида спрятала сына на Скиросе у Ликомеда одного, и Патрокл так и не нашел своего любимого друга. Хотя другие утверждают, что Патрокл тоже был на Скиросе, и это не помешало любви Ахилла и Деидамии, ведь, согласно традиционным понятиям эллинов, возвышенная любовь к юноше и любовь к девушке, необходимая для рождения детей, т.е. для государства и продолжения рода не исключают друг друга, а дополняют.

22. Яблоко раздора

Некоторые говорят, что не приглашенная Герой на свадьбу дочь чернокрылой Нюкты от мрачного Эреба богиня раздора Эрида явилась сама. Распря как будто в подарок с дерева Геры, растущего в саду сладкоголосых дочерей Нюкты и Геспера похитила большое золотое яблоко и бросила его на пиршественный стол, на нем она коварно сделала крупными буквами надпись «Прекраснейшей».

Эрида разжигает неистовые страсти и сеет непримиримые раздоры, которые часто оканчиваются драками, а иногда и настоящими побоищами, перерастающими в длительные кровавые войны.

Гераклит Эфесский говорит об Эриде, что война общепринята, а Вражда – обычный порядок вещей, и что все возникает через Вражду и взаимообразно… все, даже прекраснейшая гармония рождается, благодаря Распре и Необходимости.

Другие же уверяют, что отвратительная видом Эрида явилась на свадьбу Пелея и Фетиды по тайному приказу Громовержца, задумавшего мировую войну. Она бросила яблоко на середину стола, в то место его место, куда Гермес преднамеренно усадил вместе трех могучих олимпийских богинь Геру, Афину с одной стороны стола и Афродиту напротив них.

Увидев броскую надпись, фиалковенчанная Афродита медленно потянулась к яблоку, посчитав, как само собой разумеющееся, что оно предназначено именно ей – ведь она была самой прекрасной и, кроме того, яблоко было одним из главных ее атрибутов. Любовники или те, кто желал стать любовником, дарили (бросали) возлюбленным или клали яблоки у порога их дома в знак своей любви.

Однако не успела рука, как всегда, мило улыбающейся Киприды взять золотое яблоко, как на нее опустилась могучая рука богини организованной войны, выпрыгнувшей при рождении из головы Зевса с воинственным кличем, с огромным копьем и в доспехах. Слышать хвалу своей красоте и самая мудрая рада. Рука сидящей напротив Афины была столь тяжелой, что Пафийка не смогла не только взять яблоко, но даже пошевелить своей прекрасной рукой.

К спору двух олимпийских богинь тут же присоединилась третья, самая главная из бессмертных богинь – богиня богинь. Гера, сидевшая рядом с Афиной, обведя всех властным, повелительным взором, с царским достоинством потянулась, чтобы взять яблоко, но и она не сумела. Тритогенея наложила свою вторую, не менее тяжелую руку и на ладонь супруги Зевеса.

Каждая из богинь громко, чтоб все слышали сказала, что именно она прекраснейшая и яблоко, по справедливости, принадлежит ей. Спор богинь оказался даже более жестокий, чем ожидали задумавший эту небывалую ссору Зевс и послушный исполнитель его воли Гермес.

Фиалковые глаза златовласой Киприды от гнева стали черными, как влажная смородина и под гнутыми ресницами заблестели, как всепожирающий пламень… Густые брови Афины, сошлись на переносице, как у отца в минуты ярого гнева и так же, как родитель, она вдруг заскрежетала зубами и, отпустив противниц, сжала могучие, как у мужчины кулаки. Казалось, еще немного, и Тритонида изобьет противниц, не признающих ее красоты… Сжатые губы и сузившиеся глаза Геры говорили, что она уже задумывается о злых кознях против своих соперниц, а раздувающиеся ноздри свидетельствовали о еле сдерживаемой ярости.

23. Зевс назначает Париса судьей красоты

Неизвестно чем закончилась бы ссора трех самых могучих олимпийских богинь, если бы Владыка блистательных высей Олимпа не восстал во весь свой огромный рост с высокого трона и не поднял руку, требуя так всеобщего внимания. Зевс не скрывал своего взгляда, обращенного к Афродите, который ясно говорил, что именно ее он считает прекраснейшей. Однако вслух Громовержец этого не сказал и не потому, что боялся скандала с супругой своей или дочкой. Олимпиец не хотел сказать то, что справедливое и любвеобильное сердце ему подсказало, ибо в помыслах тайных он имел другое намерение. И вот в наступившей тишине прозвучало такое вещание Олимпийца, и бессмертные окрест ему безмолвно внимали:

– Слушайте слово мое и боги небес, и богини: я вам поведаю, что мне в груди сердце внушает; и никто от богинь, и никто от богов да не помыслит слово мое ниспровергнуть; покорные все совокупно мне молча внимайте! Покой наш блаженный нарушен: трех наших олимпийских богинь Эрида рассорила. Не знаю кому бросила яблоко Распря, не любимая всеми, и знать не хочу – слишком много ей чести. Однако, что сделано, то уже в прошлом, а прошлое изменить даже я не могу. Затаенная вражда опаснее явной, и нет вражды неукротимей, чем ненависть между своими! Поэтому, чтобы решить спор между великими богинями мирно, сделаем так. Тритония, мудрая моя дочь, и ты грозная Гера, сестра моя и супруга, и ты улыбколюбивая Афродита, все трое вы завтра пойдете с Гермесом на первый в истории конкурс красоты, который я сейчас учреждаю. На нем будет справедливо решен ваш спор из-за яблока с надписью «Прекраснейшей», нарочно брошенного Эридой, обиженной на то, что ее не пригласили на свадьбу Фетиды.

– Знаем мы и твое мирное решение споров, и твою справедливость так же, как и правду Килления, сына твоего хитроумного. Вы с ним выберете такого на конкурс судью, что мир после его суда будет хуже войны…

Одновременно возмущенно закричали Афина и Гера, видно подозревавшие, что Зевс выберет судью, который присудит победу Киприде. Как только Кронид услышал слово «война», он замахал сжатыми кулаками, приказывая супруге и дочери замолчать, и те не были ему не послушны. В наступившей тишине Олимпиец грозно изрек:

– Не забывайте, что я главный охранник справедливости во Вселенной моей, и я решаю, что справедливо. Но, чтоб никто даже не усомнился в моей беспристрастности в этом споре главных богинь, я назначаю судьей…

Сын хитроумного Крона, сомкнув на переносице кустистые брови, сделал красноречивую паузу, как бы мучительно раздумывая, кого бы назначить судьей, и сказал притворно неуверенным голосом, как бы говоря первое, что пришло в голову:

– Никому здесь не известного … какого-нибудь… троянского пастуха.

Затем уже уверенно, тоном, не допускающим возражений, Кронид властно изрек:

– Сын наш с Майей (матушка, кормилица) Киллений, трудолюбивый моих исполнитель желаний, отведет вас к пастуху одинокому, и тот в тихом своем жилище присудит гесперийское яблоко в награду богине, которую сочтет самой красивой.

Афина и Гера, приготовившиеся спорить с владыкой Олимпа, видно, не нашли, что возразить, они лишь недоумевающе переглянувшись и дружно пожали плечами.

Колуф в «Похищении Елены» поет, как Зевс, увидав, что друг с другом богини враждуют, тут же Гермесу дал порученье, при всех к нему обратившись с такими словами:

– У Ксанфа, реки, что близ Иды течет, ты найдешь сына Приама, Париса, прекрасного юного мужа, – он возле Трои в горах обитает, пася свое стадо, – яблоко дашь ты ему – он судьей над богинями будет. Пусть он оценит красу их очей и прелесть их лика.

Та, что всех больше пленит его красотою расцветшей, та и получит в награду тот дар, чем чаруют Эроты.

Вот что Кронид Эгиох велел Гермесу исполнить. Выслушав волю отца, исполнительный его вестник покорился охотно и тут же на своих крылатых талариях отправился в путь, разрезая воздух со свистом.

Некоторые говорят, что Владыка Олимпа не спроста назначил судьей первого конкурса красоты пастуха одинокого, ведь Парис был не обычный пастух, а троянский царевич, а Зевс задумал разжечь великую войну всей Эллады с Троей, самым могучим городом Азии и ее многочисленными союзниками.

Впрочем, говорят так же и то, что Олимпиец, сердцу которого действительно была милее всего справедливость, выбрал именно Париса в качестве бесстрастного, справедливого судьи спора богинь за золото гесперийского яблока по следующей причине. Этот Парис, будучи пастухом, любил развлекаться распространенным в то время состязаньем быков, во время которого они стремились вытолкать рогами противника из очерченного круга. У него был очень мощный бык, победивший всех быков не только из огромного стада Агелая, но и из всех соседних троадских стад, и Парис объявил, что оденет золотой венок на рога быка, сумевшего победить его быка. Когда изнывавший от скуки в мирное время Арес, превратившись в быка, стал победителем, Парис одел на него корону, хотя и чувствовал, что этот бык был не обычный. Царь богов, наблюдавший за соревнованием и последующей наградой, запомнил справедливого троянского пастуха.

Так никому не известному пастуху предстояло судить самых могучих олимпийских богинь на первом божественном конкурсе красоты, и был этот пастух, как видно, из нижеследующей генеалогической схемы одним из сыновей последнего царя Трои Приама.

24. Древо троянских царей и знаменитых героев

Некоторые часто изображают родословную троянских царей так:

25. Основание Трои

Некоторые, как географ Страбон, рассказывают, что прибывшие с Крита под предводительством Скамандра тевкры получили от Аполлона оракул: «остановиться на жительство там, где на них нападут порождения земли»; это случилось с ними около Гамаксита, так как ночью множество полевых мышей высыпало на поверхность и перегрызло всю кожу на их оружии и утвари; там тевкры остановились и назвали Иду по имени горы на родном острове трех морей. Скамандр женился на нимфе Идее, которая родила ему сына, названного Тевкром.

Сын Зевса и плеяды Электры Дардан женился на дочери Тевкра Батии и, став первым царем им построенной Трои, стал называть своих подданных тевкрами и дарданцами. Батия родила Дардану двух сыновей Эрихтония и Ила и дочь Идею, которая стала второй женой сына Агенора и брата Кадма царя фракийского Салмидесса Финея. Ил умер рано, и царская власть перешла к его брату Эрихтонию, родившему третьего царя Трои Троя (Троса), который и дал основанному Дарданом городу свое имя.

Дардан сначала хотел основать новый город на небольшом холме Аты, возвышавшемся над долиной. Однако после получения оракула Аполлона Фригийского о том, что несчастья будут преследовать жителей города в этом месте, Дардан основал город на нижних склонах горы Ида и назвал город Дарданом.

Согласно Аполлодору, после смерти Тевкра Дардан унаследовал от него остальную часть царства, и дал всему царству имя Дардания, положив начало троянскому роду царей и распространив свою власть на многие соседние азиатские народы.

Младший сын Дардана Идей отправился следом за ним в Троаду, неся с собой священные изваяния, с помощью которых Дардан ввел поклонение великой Матери богов Рее-Кибеле и обучил свой народ самофракийским мистериям.

Некоторые говорят, что среди изваяний богов был уже тогда и знаменитый Палладий. Оракул объявил, что основанный Дарданом город, будет неприступным для любых врагов ровно столько, сколько просуществует в нем Палладий, вырезанный Афиной из дерева в честь подруги детства Паллады, которую она по неосторожности убила в детской игре. Могила легендарного основателя троянского рода была видна в той части Трои, которая называлась Дардания до слияния в будущем с поселениями Илион и Троада, образовавшими единый полис.

Другие утверждают, что Ил, обозначив границы строящегося города, обратился с молитвой к всемогущему Владыке Олимпа, чтобы тот явил знамение, и на следующее утро увидел перед своим шатром воткнутый в землю деревянный предмет, упавший с неба. Это был Палладий. Аполлон Сминфейский (Мышиный) дал Илу такой оракул:

– В граде, тобою основанном, боги в чести непрестанной вечно да будут, опекою чтимые, жертвами пышными, молитвой и пляской, ибо доколе пребудет на вашей земле это священное изваяние Зевсовой дщери, упавшее с неба, дотоль неприступным будет твой город вседневно стоять и во всякое время.

Ил воздвиг на Акрополе храм и поместил в него тщательно охраняемое изваяние. Однажды, когда Палладием владели еще троянцы, Ил бросился спасать его во время пожара и за все свои муки лишился зрения, которое, впрочем, Афина потом вернула ему.

Некоторые, подобно Гомеру, часто называют легендарный город и Троей, и Илионом (Илиосом), а иногда и Пергамом.

Малала же эти города разделяет, говоря, что в царствование Приама и сам Илион, и Дардан, и Трою и всю землю фригийскую опустошали ахейцы.

Говорят, так же, что Троя (или Троада) – обозначение страны, получившей имя Троя, а Илион – город, получивший свое имя от Ила. Пергамом же древнюю Трою называют по имени крепости (Акрополя) на самом высоком холме, вокруг которой начала строиться и развиваться Троя. Считается, что Троя основана на холме Аты Фригийской. На этот холм, возвышавшийся над цветущей долиной, упала богиня помрачения ума Ата, когда ее ринул с мощных Олимпийских высот Зевс за то, что она неоднократно вводила его в заблуждение. При падении бессмертная Ата сломала обе ноги и больше не могла вознестись на Олимп, так она навсегда и осталась на многострадальной земле, «на делах несчастного человека».

Впоследствии, после разрушения Трои в память о ее древней цитадели сын Андромахи и Неоптолема, внук Ахиллеса, получил имя Пергам. Возмужав, он основал новый город на западе Малой Азии и дал ему свое имя.

26. Царь Трои Приам и его последняя жена Гекуба

Как только Геракл освободился от второго рабства у лидийской царицы Омфалы, он так сказал сам себе:

– Страшно всем своим старым недругам я отомщу за все обидные униженья, за подлые обманы и другие несправедливости. В первую очередь отомщу Лаомедонту, потом Авгию, Нелею, Гиппокоонту, потом и до других дело дойдет! Никому ничего не прощу! Ведь не радостно даже на свободе жить не отмщенным, ибо это не справедливо и наносит большой ущерб моей доброй славе Эвклее!

После взятия Трои прославленный истребитель чудовищ нашел Лаомедонта и его сыновей и всех поразил стрелами кроме честного Подарка, который, единственный из всех братьев, настаивал на справедливой передаче Гераклу обещанных бессмертных коней и сестры Гесионы. Алкид позволил Гесионе, которую он отдал другу Теламону, дяде Ахилла, выкупить любого из пленных. Она выбрала, конечно, брата Подарка. Когда Подарка выставили на продажу, Гесиона выкупила его, отдав за него золоченое покрывало, сняв его со своей головы. Так Подарк получил имя Приам, что значит «купленный». Предав Трою огню, Геракл посадил Приама на трон Илиона, и тот стал шестым (Дардан – Эрихтоний – Трос (Трой) – Ил – Лаомедонт – Приам) и, как покажет будущее, последним царем Трои.

Гесиону же в качестве наложницы увез Теламон Эакид на остров свой Саламин, что было для Приама одним из великих несчастий. Царь подумал, что несчастья, которые обрушивались на его Трою, объясняются ее несчастливым местоположением, а не гневом богов, и поэтому отправил своего племянника к Пифии в Дельфы, чтобы в знаменитейшем прорицалище узнать, лежит ли еще проклятье на холме Аты. Но жрец Аполлона Панфой, сын Офрия, оказался таким красивым, что племянник Приама забыл о данном ему поручении, влюбился в жреца и увел его в Трою. Разгневанный Приам не нашел в себе силы наказать племянника. Чтобы загладить его вину, он назначил Панфоя жрецом Аполлона в троянском храме, не стал второй раз обращаться к Пифии и отстроил Трою заново на прежнем месте.

К началу Троянской войны Приам, правивший Троей уже 40 лет, был пожилым человеком, царем самого могущественного в Азии города-государства.

Приам чрезвычайно укрепил город и стены, а построенные в них ворота, как говорит Даррет, назвал Антеноровыми, Дардановыми, Илийскими, Скейскими, Фимбрейскими и Троянскими.

Вергилий поет о сотне дочерей и невесток второй жены Приама Гекубы (Гекабы), а еще у троянского царя были братья, сестры, любовницы и первая жена Арисба.

Приам, отдав Арисбу в жены Гиртаку, женился во второй раз на Гекубе, по Гомеру дочери Диманта. Родословную Гекубы по мужской линии можно представить так: Иапет- Прометей- Девкалион – Эллин – Дор – Эгимий – Димант – Гекуба.

Некоторые говорят, что Гекуба была не второй, а четвертой законной супругой Приама. Второй женой Дарданида была Лаофоя, дочь Альфа, царя лелегов, которая ему родила Полидора и Ликаона. О третьей жене Приама известно только ее имя Кастианира и то, что она родила ему Горгифиона.

Как видно, Гекуба происходит от древнего титана Иапета, известного свободолюбием, который так и не покорился новому царю богов и потому был низвергнут им в окружённую тройным слоем мрака бездонную пропасть Тартара, в которой находится Пуп мира и сосредоточены все концы и начала. Следующим ее предком был титан – зевсоборец Прометей (предвидящий), похитивший в горне у бога огня и кузнечного дела Гефеста небесный огонь для людей. Благочестивый Девкалион, уцелевший после Всемирного Потопа, устроенного Кронидом, чтобы уничтожить погрязших в преступлениях и пороках людей железного века, стал родоначальником всех мужчин, появившихся из камней, которые он бросал назад. Кроме того, Девкалион вместе с супругой Пиррой имел и обычных детей, одним из которых был Эллин. От Эллина и нимфы Орсеиды родились дети Дор, Ксуф и Эол. От Дора произошли дорийцы, а от Эола – эолийцы (эоляне). Сын Дора Эгимий стал царем дорийцев, населявших Гестиеотиду. Сыновьями Эгимия были Памфил и Димаант, по именам которых названы филы дорийцев. Димант был убит был в войне Гераклидов за Пелопоннес.

О количестве детей, которые имела от супруга Гекуба говорят по-разному, например, что их было 50 сыновей и 50 дочерей. Первой была дочь Илиона, имена других широко известных дочерей: Креуса, Лаодика, Поликсена и Кассандра. Первенцем Гекубы был Гектор, причем некоторые говорят, что его божественным отцом был Аполлон. Вторым она родила Париса, сыгравшего роковую роль не только в существовании дома Приама, но и всего троянского народа и города Трои. Так же очень известными сыновьями Приама и Гекубы были Гелен и Деифоб.

Перед рождением Париса последняя царица Трои увидела вещий сон.

27. Сон Гекубы

Цицерон в трактате «О дивинации» пишет, что так как сном душа отвлекается от общения и взаимодействия с телом, то она вспоминает прошлое, созерцает настоящее и провидит будущее. Тело спящего лежит точно мертвое, душа же полна жизни и энергии.

Многие сон Гекубы называют одним из самых знаменитых оракулов, полученных во сне притом вне особого храма, где гадание осуществлялось именно по снам. Поэтому о об этом знаменитом сновидении знали многие и рассказывают о нем по – разному.

Аполлодор говорит, когда у Гекубы должен был родиться второй ребенок, ей приснилось, что она родила пылающий факел, который затем сжег весь ее город. Приам узнал от Гекубы, какой сон она видела, и послал за своим сыном от первой супруги Арисбы Эсаком, который был искусным толкователем снов, научившись этому искусству от своего деда с материнской стороны Меропа. Эсак провещал, что, если дитя, которое должно появиться на свет, вырастет, то, возмужав, оно принесет гибель всей родине и поэтому его обязательно следует выбросить так, чтобы ребенок умер.

Хор в «Андромахе» Еврипида поет: о, зачем Париса мать щадила, над своим страданьем задрожав? Пусть Идейских бы он не узрел дубрав! Не о том ли вещая вопила, Феба лавр в объятиях зажав, чтоб позор свой Троя удалила? Иль старшин Кассандра не молила, к их коленям, вещая, припав?

Однако на этот раз Кассандру не послушали не потому, что отвергнутый ею Феб (лучезарный, сияющий) выпросил один поцелуй, во время которого коварно плюнул ей в рот, чтоб ее прорицаниям не верили, а потому, что прославленный в веках трагик ошибся – все говорят, что Кассандра родилась позже Париса и никак не могла вещать при его рождении.

Гигин же говорит, когда Приам, уже имевший многочисленных детей от брака с Гекубой, узнал, что опять беременная супруга увидела во сне, что рожает горящий факел, обратился к оракулам. Все снотолкователи, когда им рассказали об этом видении, велели обязательно умертвить и как можно быстрее новорожденного ребенка, чтобы он не послужил гибели отчизны и всего троянского народа. Поэтому, когда Гекуба после ужасного сна родила ребенка, она отдала его царским стражникам, чтоб они его убили, но те из жалости оставили его живого в горах, где паслись многочисленные стада. Пастухи же, найдя его, вскормили и воспитали, как своего сына и назвали Парисом (у фракийцев это имя означало «юноша»).

Домочадцы царя рассказывают, что, узнав о зловещем сне супруги, Приам запросил у Дельфийского бога, как ему отвратить несчастья, тем сном предвещенные.

Энний в несохранившейся трагедии «Александр» говорит, что оракул Аполлона голосом божественным возвестил, что сын у Приама и Гекубы вскоре родится, и надо воздержаться его растить, ибо тот, возмужав, неизбежным крушением станет для Трои священной и всему роду Приама верной гибелью.

Некоторые говорят, что Приам от природы обладал мягким характером и потому не смог умертвить своего сына от Гекубы Париса и, чтобы успокоить домочадцев и старейшин города, тайно отдал его на воспитание своим пастухам.

Однако другие отзываются о последнем троянском царе иначе. Они утверждают, что Килла, сестра Гекубы (или, согласно Аполлодору, самого Приама), жена брата Приама Фимета родила от любвеобильного Приама сына Муниппа в тот же день, когда Гекуба родила Париса. Узнав пророчество, что рожденный в тот день ребёнок погубит Трою, Приам спрятал Париса и собственноручно убил и Киллу, и её сына, либо приказал это сделать своим охранникам при нем, чтобы лично проследить за исполнением.

28. Парис (Александр)

Малала в «Хронографии» говорит, когда у Гекубы родился Парис, его отец Приам отправился в прорицалище Фебово и вопросил оракула о своем новорожденном сыне. И дал ему оракул такой ответ:

– Родился у тебя сын Парис, дитя которому предначертано принести несчастье ужасное, ибо когда он достигнет тридцати лет, он погубит не только тебя и твою семью, но и все царство Фригийское.

Услыхав это, Приам тотчас же дал сыну другое имя – Александр и велел отнести его в глухое селение Амандр, чтобы рос он там у какого-нибудь селянина, пока ему не минет тридцать лет, о которых говорил оракул. Приам, обнес это селение высокой прочной стеной и назвал его городом Парием. Так и вырос Парис-Александр в тех местах. Он был изрядного роста, красивый, сильный и проворный, но трусливый, речистый и стремящийся к всяческим удовольствиям. Он был хорошо воспитан и образован, и сочинил похвальную речь Афродите, в которой в том числе утверждал:

– Выше златой Афродиты нет богини, и ни Гере, ни Афине ее не превзойти. Ведь Афродита – это самое сильное желание, а от желания рождается все, ведь охота пуще неволи…

Когда минуло тридцать два года, Приам подумал, что срок, определенный Парису оракулом, миновал, и он, уже ничего не опасаясь, послал за ним и вернул его, ведь он любил сына.

Согласно Филострату, Александра возненавидели все троянцы, он не был хорош в бою, хоть видом был весьма красив, с пышными волосами, приятным голосом и обходительными манерами. Он мог сражаться всякими способами, но предпочитал лук и в стрельбе из него не уступал самому Пандару. Он любил носить шкуру барса и, подобно Аполлону, не выносил ни малейшей грязи на волосах или коже даже во время сражения, чистил до блеска ногти на пальцах. У него был чуть крючковатый нос, очень белая кожа, одна бровь немного выступала вперед.

Большинство склоняются к тому, что Приам не умертвил новорожденного сына от Гекубы, но приказал рабу Агелаю отнести его на склон горы и убить. Мягкосердечие Агелая не позволило ему воспользоваться верёвкой или мечом – он просто оставил ребёнка на горе Иде. В подтверждение того, что он все-таки выполнил повеление Приама, Агелай принес царю отрезанный собачий язык, и потому говорят, что Агелая подкупила Гекуба, чтобы он не убивал Париса.

Брошенное дитя, согласно Ликофрону и Элиану, стала вскармливать медведица и кормила его в течение пяти дней, или, как говорят некоторые – в течение года.

Говорят, через некоторое время Агелай пришел туда, где оставил ребенка и увидел, что тот жив и невредим. Принеся к себе домой ребенка в котомке, Агелай стал его воспитывать, как своего, назвав мальчика Парисом потому, что похожим словом называлась котомка. Когда Парис подрос, он выдавался среди других юношей своей красотой и силой. Он отбивал пиратские набеги и защищал стада овец, и за это его прозвали Александром (защитник мужей).

Юный Парис пас идейские стада, и в это время его первой возлюбленной стала дочь бога троянской реки Кебрена (или Эния) нимфа Энона, искусная во врачевании, которому она, будучи совсем маленькой, научилась у Аполлона, когда он служил у Лаомедонта.

Овидий в «Героидах» приводит письмо Эноны к Парису, в котором она попрекает своего возлюбленного:

– Знатен ты не был еще, но я и тогда не гнушалась, – дочь великой реки, нимфа, – союза с тобой. Сыном Приама ты стал, но – стесняться нечего правды! – Был тогда ты рабом, и раба, нимфа, взяла я в мужья… Тополь, я помню, стоит на речном берегу над водою, есть и поныне на нем в память мою письмена. Тополь, молю я, живи у обрыва над самой водою и на шершавой коре строки такие храни: «В день, когда сможет Парис дышать и жить без Эноны вспять, к истокам своим, Ксанфа струя побежит». Ксанф, назад поспеши! Бегите, воды, к истокам! Бросив Энону свою, дышит Парис и живет.

В это «пастушье» время Парис по непререкаемой воле Мойры Лахесис и по распоряжению Зевса стал судьей первого на земле конкурса красоты, в котором участвовали три бессмертных обитательницы блистательных высей Олимпа.

29. Гермес приказывает Парису решить какая богиня красивее [30]

Все три олимпийских богини о своей красе в тот день, когда был назначен суд красоты, неустанно радели. Замысел хитрый тая и, сбросив повязку, Киприда косы густые свои распустила и пышные пряди нитью златой обвила и венком золотым увенчалась. После, Эротов призвав, им грудным голосом, но мелодичным и нежным такое дала наставленье:

– Битва о красоте уж близка, дети мои! Придите ж к родимой на помощь. Мне придется предстать на суде красоты, богиней и непревзойденным образцом которой я с рожденья являюсь, и все ж я немного боюсь! Не другой ли богине достанется золото яблока из гесперийского сада? Ведь Гера с самим Зевсом ложе и престол разделяет, и сама скипетром царским владеет, а могучую Афину – царицу войны и сражений, еще все называют богиней мудрейшей. Поэтому летите со мной и сделайте так, чтоб троянский пастух яблоко мне присудил.

Улыбколюбивой Киприды слова услыхав, Эроты матери милой веленья охотно послушались: следом все полетели они за ней веселой толпою. Скоро достигли они крутых перевалов Идейских, где юный Парис сторожил стада, достоянье Приама, но сделать ничего не успели.

Шкурою горной козы был одет Парис в ту пору; спускалась с плеч его низко она, покрывая и спину, и бедра. Посохом крепким своим быков погонял он, и часто

брал в свои руки свирель и, бродя за пасшимся стадом, песню звенящую петь заставлял тростники луговые.

Тут пастух Гермеса узрел с жезлом златым, петасом крылатым на голове и такими же талариями на ногах. Тотчас в страхе отбросил свирель, песню лишь только начав, ее оборвал, не закончив, ведь бессмертных богов он дотоле не видел. С речью такой обратился Киллений к застывшему пастуху, пораженному страхом:

– Брось ты подойник пастуший и с пастбищем пышным на время расстанься, будешь, любезный, ты нынче великих богинь, бессмертных обитательниц неба, судить судом справедливым. Прелесть их дивной красы оцени и яблоком этим златым ту, что прекраснее всех, ты наградой желанной порадуй.

Вот что, передавая гесперийское яблоко, Гермес приказал; и, взор устремив безмятежный, суд свой Парис попытался свершить над каждой богиней. Блеск их очей он узрел, в золотых ожерельях точеные шеи, и пышность уборов, и роскошь нарядов, тонких лодыжек размер и узкий след от подошв.

30. Париса, как судью, соблазняют дарами богини [30]

Парис улыбнулся и руку поднял; но суда не дождавшись, с речью такой к нему тотчас совоокая обратилась дева Афина:

– Чадо Приама, свой взор отврати ты от Зевса супруги, и Афродиту не чти, что царит лишь в спальных покоях, честь быть самой красивой ты могучей Афине воздай! Я за это вдохну в тебя великую силу, будешь ты героем могучим, спасителем тысяч мужей в тяжелых сраженьях, грозной Эни́о рука тебя поразить не посмеет, выберешь меня, – и я научу тебя доблести ратной…

Много еще чего говорила Парису воинственная дева Афина, но, прервав ее властно, благоухая сладостным ароматом амбросии и чистейшего масла, которыми она умастила свое прелестное, как у совсем молодой женщины тело, белорукая молвила Гера:

– Не слушай ее, юноша, если хочешь стать Приама наследником! Если присудишь ты мне награду прекрасную нынче, я властелином тебя не только над Троей – над Азией всею поставлю. Презри же воинский труд! Что за дело самому царю до сражений? Царь повелевает и самыми храбрыми, и самыми сильными. Так же пренебреги красотой Афродиты, ведь она подобна красоте наложницы или гетеры, которых ты можешь много иметь за золото или подарки. За тебя, юного владыку Троады, выйти замуж будут рады самые знатные, красивые и добродетельные девы.

Такие обещания Парису Гера давала, но тут пеплосом Киприда взмахнула высоко, складки его чуть приподняла, на миг со стыдливостью женской расставшись, Пояс слегка распустила. Грудь бесподобную слегка обнажила Киприда свою и ее несравненную красоту показала, после ж со сладкой улыбкой она к пастуху так обратилась:

– Глянь на мою красоту и забудь обо всем – и о войне, не нужны тебе на поле боя победы, и скипетр не нужен тебе, как и Азии страны. Ведь судишь ты красоту, а не сраженья и власть. Я дам тебе в жены самую красивую женщину, когда – либо жившую на земле – Елену Прекрасную, и ты очень скоро взойдешь на ложе этой любимой дочери Зевса.

Это сказав, замолчала Киприда, влажно мерцающие фиалковые очи в таинственном ореоле гнутых черных ресниц так потупив, что от них глаз было не отвести.

31. Парис присуждает золотое яблоко Афродите

Некоторые говорят, что Парис очень серьезно и по делу подошел к своему судейству. Он, преисполнившись дерзости, попросил:

– Надо бы, чтобы вы, богини, разделись, ибо самая красота женщины под одеждами скрыта.

Некоторые, подобно Еврипиду, говорят, что богини, омывшись в серебристых волнах, предстали обнаженными перед Парисом.

Однако другие говорят, что именно Афина и Гера никак не могли раздеться перед смертным.

Добродетельная Гера от возмущения даже дара речи лишилась. Поднятые брови образовали морщинки на лбу, зрачки расширились, а приоткрытый рот принял сначала округленную форму, а потом уголки губ опустились и застыли в хищной улыбке; она только часто дышала и грозила пастуху пальцем.

Афина же, задрав подбородок и, стараясь не дать вспыхнуть неодолимому гневу, во время которого она легко могла Париса убить, надменно сказала:

– За то, что Тиресий не закрыл бесстыжих глаз, когда я обнаженной купалась, их я ему вырвала из глазниц. Тебе же надо бы вырвать нечестивый язык из поганого рта…

Тут предусмотрительный Гермес с криком «не забывайте, что этот конкурс сам Зевс учредил» воткнул свой кадуцей в землю между Парисом и взбешенной Афиной. Жезл Аргоубийцы мог и усыплять, и будить, но главное – он мог мирить даже заклятых врагов, и потому Афина успокоилась, хотя раздеваться, как и Гера не стала.

Афродита же разделась и сделала это так, что не только Парис и Гермес, но даже Афина и Гера застыли завороженные. Лицо Киприды дышало неземной красотой, оно было недосягаемым ни для кого эталоном и живым образцом красоты. Голубые белки глаз с фиолетовыми зрачками излучали какую-то непостижимую тайну, небольшой чуть вздернутый нос говорил о ее негреческом происхождении. Над изящным ртом с чуть припухлыми розовыми губами виднелась небольшая родинка, которая как раз и дополняла неизъяснимую словами гармонию всего лица.

Вот из неестественно медленно ниспадавшего покрывала показалась высокая грудь с торчащими кверху набухшими розовыми сосками, упругая, как у девушки, от которой не могли отвести завороженного взгляда не только мужчины, но и обе женщины. Эта грудь была верхом совершенства – гармонией выпуклости и линий. Покрывало, наконец, упало к точеным ногам Афродиты и взорам открылась тонкая как у юницы талия, плавно переходящая в женственно округлые, но стройные удлиненные бедра. Пафийка прикрыла ладонями самый низ живота и грудь так, что было ясно – она прикрыла лоно и грудь не из стыдливости, а для того, чтоб еще больше приковать внимание к самым сокровенным метам своего бесподобного тела. Не только мужчины, но и женщины наслаждались красотой Афродиты, всем казалось, что она вобрала в себя всю красоту мира.

– Теперь я, наконец, понял почему тебя называют Каллипига, ты действительно прекраснозадая; эти два больших полушария совершенны, с ними могут сравниться только малые полушария твоей груди со вздернутыми, как наконечники стрел Эрота, розовыми бутонами.

Так, заикаясь, говорил, тряся головой, бог красноречия, рожденный красивейшей из семи Плеяд (звездных девушек) Майей от Зевса, пытаясь избавиться от наваждения.

После обыденных слов вестника олимпийских богов и юный судья пришел в себя от потрясения и решительно крикнул, оглашая окончательный приговор:

– Лучшая из всех – Афродита, она Богиня Красоты и Матерь Любви!

И Пафийке, не колеблясь, Парис, как приз за несравненную красоту яблоко отдал, семечкам которого Мойра выпряла прорости в огромное дерево кровавой войны мировой.

Яблоко, взяв, Афродита опустила руки, прикрывавшие лоно и грудь и, не обращая внимания на Килления и Париса, с насмешкою злой обратилась к своим бывшим соперницам Афине и Гере, такое надменно промолвив им слово:

– Что ж, богини великие – теперь вам придется отказаться от распри, если вашим сердцам справедливость не чужда. Мне уступите присужденную на конкурсе красоты и заслуженную по рожденью победу! Я – богиня красоты, ее общепризнанный образец, и потому я красотою любима. Волоокая Гера, ты царица Олимпа, вот и царствуй на небе и не стремись к власти везде. И ты Главкопида (совоокая) Афина побеждай всех на поле брани и не лезь воевать на брачное ложе, которому ты от рождения не причастна. Вы обе очень красивы, но и только, я же – красивее всех, я – эталон красоты, которым ее измеряют!

32. Был ли суд Париса на самом деле?

В Пафосе на малой родине богини красоты и любви говорят, что Афродиту после этого конкурса прозвали Никифорос (Победительница), и она еще больше полюбила яблоко, и сделала его знаком влюбленных.

Так Геру с Афиной оскорбив, как женщин, дерзким предложеньем раздеться и унизив, как великих богинь, предпочтя им богиню любви, Парис присудил победу Киприде.

Впрочем, некоторые сомневаются, что суд Париса был когда-то на самом деле. Например, некоторые, как Дион Хрисостом, говорят, что немыслимо, чтобы добродетельной супруге самого Зевса было бы недостаточно его приговора ее внешности, зачем ей мнение еще и какого-то пастуха на Иде. Невероятно, чтобы две самых умных и даже мудрых богини спорили за первенство в красоте с богиней красоты Афродитой. Равно непостижимо и то, что победившая в споре Афродита сделала присудившему ей победу Александру в благодарность такой ужасный дар, как Елена Прекрасная, принесший несчастья тысячам воинов, гибель огромному городу и позорную смерть самому троянскому царевичу – пастуху.

Можно добавить к сказанному Дионом, что и самой богине красоты и любви придется сильно помучиться и пострадать – она получит ранение в руку острой медью от героя Диомеда, и будет мстительной избита Афиной. При этом не только олимпийские боги, но и прорицатели знали не только когда начнется и закончится Троянская война, но и ее основные события, к которым относится и пребывание бессмертных на поле брани.

Некоторые говорят, что вся роковая цепь событий (пророчество о сыне Фетиды, бросание Эридой, неприглашенной на свадьбу Фетиды яблока раздора, суд Париса над тремя могучими богинями, дарение Афродиты Елены Прекрасной в жены Парису…) закономерно и неизбежно вела к войне, предначертанной Мойрой Лахесис. Поэтому у милоулыбчивой богини не было «выбора в выборе» дара Парису.

Другие же, подобно Диону, говорят, что Афродита не помогала Парису соблазнять и тем более похищать Елену. Этот Приамид сам был первый красавец во всей Ойкумене, только такие герои – красавцы, как Титон и Эндимон могли с ним сравниться. Даже чуть выступавшая правая бровь не нарушала гармонию его прекрасного лица, и потому любвеобильная дочь Леды и Зевса влюбилась в Париса с первого взгляда.

Согласно Афинею, суд Париса у старинных поэтов был не чем иным, как выбором между наслаждением и добродетелью: выбор пал на Афродиту, то есть наслаждение, и тогда все в мире пришло в смятение.

Впрочем, некоторые говорят о выборе Париса иначе. Например, афинский ритор Исократ в «Похвале Елене» говорит, что Александр, ошеломленный видом богинь, не был в силах судить об их красоте и, вынужденный выбирать один из предложенных ему даров, предпочел всему прочему близость с Еленой. При этом он больше всего хотел сделаться зятем царя богов. Он считал, что оставит детям самое прекрасное на свете достояние, устроив так, что они будут потомками Зевса не только со стороны отца, но и со стороны матери. Ведь всякое иное счастье (власть, сила, богатство) может закончиться, благородное же происхождение всегда остается у человека. Таким образом он думал, что его выбор Афродиты, а по сути – Елены, окажется на благо всего его рода, остальные же дары будут иметь цену только на время его жизни.

33. Возвращение Париса в семью

Гигин рассказывает, что у Париса был любимый бык. Когда пришли стражники, посланные Приамом привести этого быка, Парис спросил, куда они его поведут. Они рассказали, что ведут его к Приаму, чтобы он стал наградой тому, кто победит на погребальных играх Париса, устраиваемых царем. И он, охваченный любовью к своему быку, вышел на состязания, в которых участвовали Нестор, Гелен, Деифоб, Полит, Телеф, Кикн и Сарпедон. Всех победил, превзойдя даже своих братьев, Парис. Деифоб, негодуя, обнажил против него меч, и он бежал за спасением в храм к алтарю Зевса.

Присутствовавший на играх пастух Агелай устремился к Приаму и рассказал ему, что юноша, победивший в играх, это его выживший сын Парис. Недоверчивый царь тут же позвал Гекубу, которая при виде котомки и погремушки, которые показал ей Агелай, получивший их когда-то вместе с новорожденным младенцем Парисом, признала в нем своего сына. Тогда с большим почетом Парис был препровожден во дворец, где радостный Приам по-царски отпраздновал возвращение сына пышным пиром и отборной гекатомбой богам.

Драконций иначе поет о возвращении Александра в семью: от кормилицы льстивым ребенком знал все о роде своем Александр: от чьей крови родился, с чем подброшен он был, и сразу после суда над тремя богинями прямо в Трою отправился. Во время шествия к храму, троянский пастух появляется перед процессией, приветствует всех и голосом громким кричит:

– Возрадуйтесь все! Блаженен будь, царь, и вас я приветствую, сверстники, братья, той же я крови, что вы, Приамова отрасль родная; той же Гекубой рожден, подброшен, ни в чем не виновный, вырос Парис пастухом в предгорьях божественной Иды. Но не презренный сейчас я пастух: раздор прекратил между богинями; подобные распри небу с тех пор неизвестны. Братья, коль верите мне (надеюсь, и царь не замедлит признаться в грехе, и сына мать не отвергнет), то поглядите, с чем был когда-то на Иде подброшен.

После того, как Парис показал свидетельства царского рода, его в объятья

уж заключает Приам, и радости слезы на сына льются обильным дождем. Счастливая мать прибегает, ликуя, в крепких объятиях сын, и оба родителя вместе шею его и красивое, как у Феба лицо покрывают лобзаньями; отталкивают друг друга в споре, кто его нежнее и жарче обнимет.

Среди многочисленных детей Приама были двое – Гелен и Кассандра, обладавшие даром прорицания, и они, как могли, противились появлению живого и невредимого Александра – Париса в Трое. Пользовавшийся уважением благоразумный и обычно спокойный Гелен в этот раз громко вопил, тряся не давно появившейся бородкой:

– Отец мой и матерь, что в благочестье своем вы творите, ведь вы, приняв Париса, губите город? Вот он, несчастная мать, тот факел, что тебе ночью явился, тот, что всю Трою спалит и отцовское царство до основанья разрушит.

Так брат – прорицатель пока говорил вбегает, как обычно беснуясь, Кассандра, рыжеволосая дева с глазами зелеными. Мать, трясущимися обхватив руками обеими, пророчица Феба в горний эфир погружает горящий свой взор и, внемля мощному дыханью бога, ей и отцу вдохновенно пророчит:

– Что делаешь, мать, безрассудно?! Что ты, несчастный отец вытворяешь?! Этим родительским своим благочестием готовите всем нам неизбежную вы могилу! Зевса зятем станет этот пастух и получит полный триумф, чтобы после пасть самому. Ахилл убьет Гектора и много других моих братьев, а потом Пирр, сын его появится под стенами Трои и их разрушит, Пергам обречет на сожженье. Тебя самого, мой несчастный родитель, гневом кипя, он мечом у алтаря обезглавит…

Однако даже после этих слов троянский владыка с недоверчивым негодованием отнесся к прорицанию дочери и сына и со слезами умиления в водянистых темных глазах с белесыми ресницами, восторженно прокричал:

– Пусть падет даже священная Троя, пусть и меня убьют, но лишь был бы жив и здоров мой вновь обретенный любимейший сын, пред которым я так виноват!

34. Генеалогическое древо Елены Спартанской

О происхождении прекраснейшей из смертных женщин, красоте которой, даже богини завидовали, рассказывают по – разному. Например, некоторые говорят, что Елена родилась из яйца, снесенного богиней неотвратимого возмездия Немесидой, которую в образе гусыни «потоптал» любвеобильный Зевс, принявший облик лебедя.

На схеме изображен распространенный вариант генеалогического древа Елены Прекрасной. Как видно, она была рождена царицей Спарты Ледой от царя олимпийских богов, который был к тому же еще и дальним ее предком. Елена Спартанская приходилась так же правнучкой неистовому богу кровавой войны Аресу.

Левая часть – родословное древо Леды, а правая часть генеалогической схемы показывает происхождение Тиндарея – родителя Кастора и Клитемнестры и приемного отца Елены Прекрасной и Полидевка.

На схеме показаны все, согласно поэту и грамматику Ликофрону, 5 предначертанных непреложной Мойрой Лахесис мужей Елены: ее первый похититель Тесей, законный супруг Менелай, второй похититель Парис, его брат Деифоб и Ахилл, ставший ее супругом уже после смерти.

Однако на этой схеме нет Немесиды, о большой роли которой в рождении Елены рассказывают многие.

35. Зевс к Леде лебедем спустился.

Некоторые говорят, что, когда Зевс увидел древнюю богиню неотвратимого мщения дочь Нюкты Немесиду, она ему очень понравилось, и он стал ее преследовать. Тогда Немесида бросилась в Спарту, где встретилась с кроткой красавицей – юной женой спартанского царя Тиндарея Ледой. Она быстро уговорила испуганную встречей с грозной богиней Леду пойти купаться на реку Эврот.

Дочь этолийского царя Фестия и Еврифемиды Леда была настолько хороша собой, что Олимпиец, увидев ее купающейся обнаженной в реке Эврот, сразу воспылал пламенной страстью. Сгорая от нетерпения, Громовержец не стал ждать, когда дева выйдет из воды и тут же превратился в белого лебедя, каким он был и с гусыней, в которую превращалась Немесида, спасаясь от Олимпийца.

Еврипид в «Елене» поет, как Зевс из лучезарной эфирной сени к нежной Леде в объятья лебедем белоснежным и влюбленным спустился.

Когда белоснежный красавец-лебедь величаво подплыл к Леде, вода, послушная великому богу, стала держать ее как упругое ложе. Изумленная и обрадованная дева стала нежно гладить прекрасную птицу. Кроткая девушка не смогла противиться, даже когда лебедь стал ласкать ее обнаженное тело как мужчина, гладя крыльями нежно ее мокрые бедра и тихонько трепля ее груди клювом умелым и проникая им в лоно…

Когда послушная богу волна плавно опустила Леду с лебедем на груди на берег, Олимпиец принял облик прекрасного юноши с тонкой талией и золотистым пушком на щеках и лаской любовной, как человек, с ней сочетался.

Гигин же в «Мифах» говорит однозначно и ясно, что Зевс изнасиловал дочь Фестия Леду на реке Эврот, и она родила от него Поллукса и Елену, а от Тиндарея Кастора и Клитемнестру.

Некоторые говорят, что Немесида в образе гусыни все же забеременела и снесла яйцо, которое Гермес по воле Мойры Лахесис швырнул между ног Леды, когда та мылась в прекрасно отесанной ванной, сидя на гладкой скамье. Другие утверждают, что это не более, чем поэтическое преувеличение. Иные же уверяют, что слышали, как сама Елена неоднократно говорила:

– Ведь не было до сих пор случая, чтобы у эллинов или даже варваров женщина снесла яйцо, сочетавшись с птицей, и потому напрасно говорят, что Леда родила меня от Зевса в образе лебедя.

Как бы там ни было, но через 9 круговратных месяцев спартанская царица родила двух мальчиков, названных Полидевком и Кастором и двух девочек – Елену и Клитемнестру, причем все считают царя богов родным отцом Елены и Полидевка, а Тиндарея – отцом Кастора и Клитемнестры.

Гесиод в «Каталоге женщин» добавляет, что к Тиндарею – супругу взойдя на цветущее ложе, пышнокудрявая Леда, с сиянием месяца схожая, дочерь Тимандру дала, волоокую дщерь Клитемнестру с ними еще Филоною, чей облик с богинями спорил.

Некоторые уверены, что Леда, хоть и не была пророчицей, предчувствовала, что если уступит Молниевержцу, то родит пылающий факел, который спалит тысячи человек и прекрасно построенный широкоуличный город с высокими стенами. Если же Леда сопротивлялась из девичьего страха, то уж Кронид многомудрый не мог не знать, что Леда родит ему не только Полидевка, но и Елену Прекрасную, из-за которой будет развязана великая Троянская война.

36. Пожелание Афродиты дочерям Тиндарея многомужества

Зевс был божественным отцом Елены и Полидевка, но у них был и смертный отец – спартанский царь Тиндарей. Поскольку он их воспитывал с самого момента рождения, то некоторые считали Тиндарея и Леду настоящими родителями всех четырех их дочерей и двух сыновей.

Говорят, что Тиндарей недостаточно чтил богов и однажды забыл принести жертву богине красоты и любви Афродите, которая умела быть и жестокой, и мстительной. И вот Афродита Андрофонос (губительница людей) обрекла всех Тиндарид, включая и Елену, на многомужие.

Так один из Девяти лириков Стесихор поет, что, что однажды царь Тиндарей

Киприду, дарящую кроткую нежность, забыл почтить, совершая всем богам приношение. Неистовым гневом пылая, Пафийка обрекла дочерей Тиндареевых дважды и трижды замуж выйти и мужа покинуть.

Гесиод так же поет, что милоулыбчивая Афродита, проведав про забывчивость в отношении к ней Тиндарея, в гневе послала дочерям его славу худую. Так удалилась Тимандра, оставив супруга Эхема, с мужем Филеем, который блаженным бессмертным любезен. Так, с Агамемноном богоподобным расставшись, Эгисфа к ложу взяла Клитеместра и худшего мужа избрала. Так Менелай светлокудрый, второй муж Елены был ею не раз опозорен.

Клитемнестре Мойра выткала побывать замужем дважды: первым мужем будет сын Фиеста Тантал, вторым Агамемнон. Могущественный царь Микен убьет на войне Тантала и его сына от Клитемнестры и силой возьмет Клитемнестру в жены. Однако Тиндарида будет часто изменять обоим мужьям, хотя разница между мужьями и любовниками была не всегда заметной, и в Греции любовников часто называли мужьями, а мужами – воинов. Когда Клитемнестра убьет своего мужа Агамемнона, то некоторые будут говорить, что она это сделала из мести за смерть первого мужа Тантала и сына от него и также за смерть приемной дочери племянницы Ифигении, принесенной с согласия Агамемнона в жертву Артемиде. Однако сведущие люди будут говорить, что главная причина, по которой Клитемнестра погубит супруга, будет ее любовь к Эгисфу, с которым она проживет 10 лет пока Агамемнон будет на Троянской войне и еще 8 лет (до самой смерти от руки сына Ореста) после убийства второго мужа.

Многие считают, что для Елене Прекрасной фиалковенчанная Афродита, принимавшая в ее судьбе непосредственное участие, определила иметь пять мужей.

Ликофроновская пророчица Александра вещает, что хромые дщери Моря долговечного соткали Елене тройными веретенами Судьбу: с пятью мужьями изведать ложе брачное.

Казалось бы, безобидное пожелание богини красоты и любви возымело отложенное во времени, но страшное последствие – многолетнюю войну, которую многие называют мировой.

37. Божественная красота Елены прекрасной

Елена уже девочкой стала самой прекрасной из когда-либо живших на земле женщин. Природа по воле златой Афродиты излила невыразимую прелесть на ее очаровательное лицо, а также на все ее совершенное тело и за это Пафийку прозвали Морфа (Дающая красоту).

Елена была подобна богине меж смертных женщин, и даже богини Олимпа, за исключением Афродиты (которая по праву считала себя образцом женской красоты, который превзойти невозможно), люто завидовали красоте Елены, тем не менее прозвали дочь Леды и Зевса Еленой Прекрасной.

Даррет Фригийский, кажется, единственный греческий писатель, который подробно описал внешность Елены Спартанской. Он говорит, что Елена похожа на братьев Кастора и Поллукса, со светлыми волосами, большими глазами и красивым лицом, хорошо сложенная, стройная. Она очень красивая, с красивыми голенями, с родинкой между бровями и с крохотным изящным ртом, по характеру – прямодушная, приветливая.

Малала говорит, что Елена была прекрасно сложена, с красивой грудью, бела, как снег, с тонкими бровями, с правильным носом, кругла лицом, волосы у нее были кудрявые, рыжеватые, глаза большие, движения вкрадчивые, голос сладкий – страшное для женщин зрелище!

«О красота! Как гибельна ты для смертных, и как драгоценна для того, кто владеет тобой!», – так выражал поэт неистребимую тягу эллинов к красоте.

Исократ выражает всеобщее мнение, что не существует ничего в мире более почитаемого, ценимого и божественного, чем красота: К людям, отличающимся красотой, мы проникаемся симпатией, лишь только увидим их; только им одним мы согласны служить как богам. И это рабское служение доставляет нам больше удовольствия, чем даже власть над людьми.

Домочадцы и Тиндарея, и Менелая говорят, что никогда Елена не знала, что такое румяна и масла и что их в нежную кожу втирают, в жизни ничем не подкрашивала ни смуглые щеки, ни розовые бутоны губ, ни ресниц, загнутых вверх и вниз, как у самой Афродиты. Перед полированной медью никогда Елена собой не любовалась, драгоценной тесьмой кудри не перевивала, но и в данном природой дивном уборе пышных волос поражала сильнее и юнцов, и мужей, свежей прелестью дивной лица удивительно гармоничного. Но особенно красивыми были ее удивительные серые глаза, в которых таинственно светилась душа; встретившись с ними взглядом, мужчины становились робкими – они боялись смотреть ей в глаза, но не могли отвести от них своего взора.

Обнаженное тело Елены было тоже прекрасно, она вся была исполнена непередаваемой словами женской прелести. Только гениальный художник или ваятель смог бы передать юную стройность божественной дочери Леды, эту упругую полноту недавно раздвоенных девичьих грудей, являвших верх совершенства, стройность женственных бедер и таких же, как у Афродиты Каллипиги, полушарий идеального зада.

Афродита, как богиня красоты и любви, была общепризнанным идеалом абсолютной божественной красоты, вселенской гармонии, а Елена – непревзойденным образцом пленительной красоты земной женщины, ее лика, тела и грации.

После того, как Тесей с другом своим возлюбленным Пирифоем Елену похитили, некоторые афиняне, которые ее видели так говорили:

– Нельзя простить, но можно понять, почему царь наш Тесей дочь Олимпийца из Спарты похитить решился, и потом за такую жену от ее могучих братьев Кастора и Полидевка беды столь страшные претерпеть. Истинно, и вечных богинь она красотою своей затмевает!

38. Похищение Елены Тесеем

Писатель и биограф Плутарх в «Тесее» говорит, что в пятьдесят лет, забыв о своем возрасте, знаменитый афинский царь Тесей, уступавший в силе и храбрости одному лишь Гераклу, как рассказывает Гелланик, увез из Спарты Елену, бывшую еще совсем ребенком.

Некоторые говорят, будто на дерзкое похищение девочки, уже считавшейся первой красавицей Эллады, Тесея уговорил его друг, ставший больше, чем братом, могучий царь лапифов Пирифой вскоре после того, как его жена прекрасная Гипподамия умерла от неизвестной причины. Не так давно покончила с собой и законная супруга Тесея Федра, влюбившаяся в его сына от Амазонки Ипполита, который, после проклятия отца, трагически погиб – о камни головой разбился, когда обезумевшие от страха кони понесли колесницу.

Тесей и Пирифой, прибыв в гористый Лакедемон вместе с многими другими мужами на праздник прибыли в храм Артемиды Орифии, где в это время обнаженные юноши и девушки кружились двумя кольцами, взявшись за руки, они изображали ожерелье. Угасли курильницы, прекрасные тела танцующих блестели от пота. Мелодично звенели струны кифар, переливались флейты, вдруг из девичьего «ожерелья» выделилась совсем еще юная необычайно красивая девушка и стала танцевать одна, все ее движения казались волшебством, какой-то тайной мистерией.

Прекрасная отроковица (а это была спартанская царевна Елена) со стыдливостью женской расставшись, показывала красоту своего невообразимо красивого лица и обнаженного стройного, гибкого тела, как бы всем говоря:

– Только гляньте на мою ничем неприкрытую красоту, и вы забудете обо всем, даже Зевсовы скипетры будут вам не нужны.

В этот момент Пирифой по договоренности со своим другом, как бы в восторге от танца, выскочил к танцующим и стал обнимать и целовать то одну, то другую девушку или юношу. Его примеру последовали многие другие чужестранцы, спартанцы так не привыкли выражать свое восхищение танцами. Возникла большая неразбериха и, воспользовавшись беспорядком, Тесей подхватил на руки Елену и выбежал из храма, где его ожидала колесница, запряженная четверкой самых лучших коней, каких только он смог в Спарте найти.

Высланная погоня, дойдя до Тегеи, не имела успеха и повернула назад. Могучие братья Елены Диоскуры не принимали участия в этой погоне потому, что они были на охоте в дальних лесах.

Таким образом, девочка, которой еще не приспела пора выходить замуж, досталась в обладание Тесею. Увидев, как прекрасна дочь Зевса, Тесей в первую же ночь лишил ее сладких даров девства и утром не мог скрыть удивления, что Елена отдалась ему с радостью, несмотря на то что было ей всего 12 лет. Довольно улыбающаяся Елена, у которой родинка оказалась не только между бровей, но и, как у Афродиты, на верхней губе, сказала Тесею, начавшему рассказывать ей, о их будущей пышной свадьбе в Афинах:

– Милый, я благодарна тебе за эту мою первую женскую ночь, но боюсь, что до свадьбы дело у нас с тобой никогда не дойдет. Согласно оракулу, непреложные Мойры соткали мне тройными веретенами своими такую Долю, что Афродита, примет в моей судьбе большое участие и определит мне с пятью мужьями изведать брачное ложе. Первым супругом в сновидении я видела именно тебя, дорогой, но наш с тобой брак, к сожалению, из-за моих воинственных братьев, будет совсем не долгим. Сильно ты не расстраивайся, Мойра наткала тьмы мужей мне сгубить, но ты в число их не входишь.

Так с детской гордостью сказала Елена Прекрасная, глядя своими изумительными серыми глазами на Тесея победно, будто похищена была не она, а он был пленником несравненной ее красоты.

Чтобы не допустить смертельной схватки Кастора и Полидевка (сына царя богов) с Тесеем (сыном Посейдона) и Пирифоем из-за Елены, непреложная Мойра Лахесис спряла нити их жизней так, навесив особенные колечки, что Тесей оставил надолго юную супругу, с которой он провел лишь одну ночь. Наказав стеречь Елену и скрывать ее от чужих глаз, Тесей, платя возлюбленному другу Пирифою услугой за услугу, отправился вместе с ним, в мрачный Аид, чтобы похитить для него другую дочь Олимпийца – царицу Преисподней Персефону.

Плутарх говорит, что в то время, как Тесей находился в Аиде, Отроки Зевса, не чиня сначала никому никаких обид, потребовали у афинян быстро вернуть им родную сестру. Герой Академ рассказал, что Елена спрятана в небольшом городке Афидны. Двинувшись к Афиднам, Кастор и Полидевк взяли их с ходу, разбив противника.

Когда могучие братья Елены, убив многих друзей Тесея, ворвались в дом, где содержали их сестру, то изумились тому, что она совсем не выглядела испуганной. Диоскуры сестру вместе с охранявшей ее матерью Тесея Эфрой под надежной охраной из храбрейших в Греции спартанских воинов отправили в Лакедемон.

39. К Елене сватаются лучшие женихи Эллады

Некоторые говорят, что Елена после похищения Тесеем осталась девственницей, ибо, согласно Антонину Либералу, на вопросы своих братьев она отвечала, что Тесей отпустил ее девушкой.

Однако другие, подобно Павсанию, говорят, что семье Тиндарея удалось скрыть, что Елена вернулась из Афин беременной, и через некоторое время она родила в Аргосе от Тесея дочь Ифигению, сразу ставшую приемной дочерью микенского царя Агамемнона и Клитемнестры, приходившейся Ифигении теткой. Аргивяне же говорят, что Елена даже основала храм Илифии (Помощнице в родах). Поэтому поэты Эвфорион Халкидский и Александр из Плеврона, а еще раньше их Стесихор из Гимеры одинаково с аргивянами говорят, что Ифигения была дочерью Тесея и Елены.

Елена была так прекрасна, что ни у кого не возникало никакого желания узнавать осталась ли она девушкой после похищения, весть о котором Молва разнесла по всей Элладе, почти все хотели жениться на ней. Те же, кто не достиг многого в жизни, мечтали, если не жениться, то хотя бы увидеть ее. Ни похищение, ни ранняя беременность и роды не отразились на чудесной красоте Елены Прекрасной, и она по – прежнему вызывала восторженное восхищение у всех, кто хоть краем глаза имел счастье ее увидеть.

Исократ говорит, что, когда Елена вернулась из Аттики в Лакедемон и достигла возраста невесты, все тогдашние цари и владыки остановили на ней свой выбор. В то время, как они имели полную возможность взять в жены самых лучших женщин в своих государствах, они пренебрегли невестами в своем отечестве и явились в Лакедемон просить руки Елены.

Ни за какую деву, кроме Елены Спартанской в Элладе не сваталось так много женихов. Впервые их имена перечислил Гесиод, однако его Каталог далеко не полон.

Из наиболее прославившихся женихов Елены, ставших главнейшими предводителями греков в Троянской войне, можно упомянуть следующих героев: сын героя первой Фиванской войны Тидея, потомок Посейдона и внук Эниалия могучий Диомед; правнук Зевса критский царь Миносид Идоменей; Менелай, брат микенского царя Агамемнона, уже ставшего мужем сестры Елены Клитемнестры; сын Антиклеи и Лаэрта хитроумный Одиссей, царь скалистого острова Итака; сын Пеанта и Демонассы Филоктет, зажегший на горе Эте погребальный костер для Геракла и получивший за это от него лук с не знающими промаха стрелами; Тевкр с единокровным братом Аяксом (Эантом), прозванный Великим или Большим; Аякс Олилид, прозванный Малым, унаследовавший от прадеда Посейдона буйный нрав, неукротимый как морская стихия; мудрый старец Нестор, сын Нелея и бледной Хлориды; Патрокл, сын Менетия и Сфенелы, которого с отроческих лет любовь большая связала с Ахиллом.

Гигин в каталоге называет имена 36 женихов, но некоторые говорят, что их было около сотни.

Тиндарей никому из женихов не отказывал, но и не брал ни от кого никаких даров, боясь, что эти дары сочтут предсвадебными, и любой его выбор неизбежно вызовет кровавую ссору. Видя, что женихов столь великое множество и все они могущественные цари или царского рода, предусмотрительный и весьма осторожный Тиндарей очень боялся, как бы не подняли вооруженный мятеж остальные женихи после того, как выбор падет на одного из них.

40. Женихи Елены клянутся защищать ее мужа

Исократ говорит, что в то время, когда еще не был избран тот, кому Елена достанется в законные жены, и все находились в равном положении, стало совершенно ясно, что в борьбе за нее среди многочисленных и могущественных женихов пойдет в ход оружие.

Еврипид в «Ифигении в Авлиде» поет, как сердца могучих женихов, прославленных в Элладе, пленяющая краса Елены манила, и вражды зажглось меж ними пламя: уж носились кровавые угрозы по устам, суля ее избраннику жестокую расправу… Уж голову старик Тиндар терял, ее отец, колеблясь, выдавать ли иль лучше дочь совсем не выдавать. И вдруг его решенье осеняет – и претендентам он торжественно изрек:

– Женихи, клянитесь мне, соединив руки и пепел жертв обильно оросив, спасать от любых бед избранника невесты. И если кто, будь варвар то иль грек, столкнув его с Елениного ложа, дочь мою в свой город увлечет, – клянитесь мне разрушить его стены, превратив их в руины.

Другие же говорят, что взять с женихов клятву, придумал не сам Тиндарей, а Лаэртид: Одиссей, что в замыслах был хитрых искусен, вдруг влюбился в Пенелопу, отец которой Икарий братом был Тиндарею и так сказал:

– Если мне будет оказана помощь в моем сватовстве к Пенелопе, то я укажу верное средство, которое позволит избежать всякой опасности мятежа со стороны оставшихся не у дел женихов.

Когда Тиндарей дал обещание оказать ему такую помощь, Итакиец предложил заставить всех женихов поклясться в том, что они дружно выступят на помощь избранному жениху, если у того возникнет такая необходимость в связи с женитьбой. Тиндарей радостно одобрил предложение Одиссея и заставил всех женихов принести такую клятву.

Павсаний рассказывает, что, недалеко от Спарты, в месте, называемом "Могильным памятником коня" Тиндарей, принеся в жертву коня, брал клятву с женихов Елены, заставляя их стоять на разрезанных частях жертвенного животного. А клялись они в том, что избранного Еленою себе мужа они будут защищать от всякой обиды. После принесения клятвы останки коня были тут же зарыты.

Гесиод поет, что Тиндарей пожелал, чтобы все женихи нерушимую клятву дали, что, кроме отца, никто да не смеет брака с девой прекрасной решать. Коль посмеет силой же кто захватить, справедливость и стыд презирая, – всем, против того надлежит устремиться немедля, справедливую кару ему воздавая. И сразу же все согласились, ибо, дружный с богиней Элпидой, на собственную свадьбу с Еленой надеялся каждый.

Правила жестки свадебной игры женихов, но красота – великая сила! И подчиняются с клятвой ей домогатели, дерзко жаждущие красоты.

41. Елена выбирает Менелая, сына Атрея

Так царь Тиндар, опутав женихов обещаниями и клятвою связав их, дочке отдал выбор:

– Любого жениха, дочь, ты можешь сама выбирать – плыви на парусах любви туда, куда влечет тебя златой Киприды дуновенье.

Выбор Елены Прекрасной по непререкаемой воле Мойры Лахесис пал на русокудрого Менелая, который не только веном всех превзошел, но и сам был красавцем, каких мало.

Согласно Даррету Фригийскому, Менелай был не слишком большого роста и рыжий, но зато удивительно красивый, очень любезный и приятный в обращении.

Гомер называет Менелая часто русокудрым и громкоголосым, а в сраженьях – доблестным и многохрабрым. Широкими плечами Менелай превосходил Одиссея, говорил обычно мало, но всегда, по существу, и метко.

Некоторые говорят, что на выбор Елены немалое влияние оказали братья и отец. Диоскуры сначала хотели, чтобы она вышла замуж за афинянина Менесфея, который им помог в поиске и возвращении сестры после ее похищения Тесеем. Однако сам Тиндарей больше склонялся к выбору Менелая, который был братом Агамемнона, уже женатого на сестре Елены Клитемнестре.

Другие уверяют, что Менелай жарче других женихов молился Афродите:

– Коль все тебе доступно, о Киприда златая, умоляю помочь в брачном мне деле и поощрить свои же огни и факелы Эрота! Я ж тебе обещаю каждый год приносить гекатомбу отборных белоснежных быков в твоем главном святилище Кипрском Палай Пафосе.

Киприда помогла русокудрому красавцу Атриду и, милость являя, послала своего шаловливого крошку- сына с пылающим факелом и острыми стрелами. Знают все жар факела Эрота: он объемлет сердца юношей нестерпимым огнем, девам же в души льет чувство не столь пламенное. В блеске своей пылающей красоты явился кроха-бог к Елене и поразил ее кипарисовой стрелкой с зазубренным крючком на конце, которая язвит небольшой раной, но часто до последних жил боль тело пронзает. Юная Спартанка, уже знающая, что Мойра ей выпряла пять мужей, спокойно восприняла стрелку Эрота и выбрала Менелая не потому, что сильно влюбилась, а потому, что он показался ей немного красивее других.

Менелай, став супругом Елены, подобно Гиппомену, которому Киприда помогла победить в беге беотийскую Аталанту, забыл не только о своем обещании, но и о простой благодарности богине любви и был за это ею жестоко наказан, как и сын Мегарея.

Согласно Птолемею Гефестиону, Елена – первая, кто придумала бросать жребий, и с его помощью она выбрала Менелая.

Говорят, что все женихи были крайне недовольны выбором Елены, и многие из них так говорили:

– Свататься за Елену и тем более стать ее мужем больше подобает по роду мне, а не Менелаю, происходившему из рода Пелопа и нечестивого Тантала, который не только сам осужден на вечные муки в Аиде, но и весь его род проклят Зевесом.

Однако клятва женихов не позволила недовольству перерасти в что-то большее.

Гесиод поет о том, как Кастор и с ним Полидевк зятя себе избирали по доблести, но Агамемнон, зятем уж бывший, о брате старался родном – Менелае. Первый поэт и рапсод также поет, что Атрид Менелай, веном всех превзойдя, был выбран все ж потому, что среди женихов не было Ахилла. Хирон на густом Пелионе лучшего в сонме мужей – быстроногого сына Пелея той порою еще только растил: Менелай ведь, любезный Аресу, не превозмог бы его, и никто из других мужей землеродных, брака с Еленой искавших, могучего не превозмог бы Ахилла.

42. Братья Атриды

На генеалогической схеме Ахилла можно найти Атридов Агамемнона и Менелая, но без родословной их матери Аэропы, которую можно увидеть на такой схеме:

Как видно из родословного древа, в жены взял Елену Менелай русокудрый, сын микенского царя Пелопида Атрея и дочери критского царя Миносида Катрея Аэропы. После того как отец застал Аэропу «с рабом на ложе» он приказал её утопить, однако при заступничестве своего внука Навплия согласился продать в рабство, и через некоторое время она стала супругой Атрея.

Микенцы, получив предсказание, что они должны избрать в цари потомка Пелопа, тут же послали за Атреем и Фиестом. Аэропа, вступившая в тайную любовную связь с Фиестом, передала ему золотого ягнёнка, обладатель которого имел право на царскую власть, и Фиест воцарился.

После прихода к власти Фиеста Агамемнон и Менелай были вынуждены бежать из родного города. После нескольких лет скитаний спартанский царь Тиндарей, победив Фиеста в войне, вернул Агамемнону и Менелаю отцовский трон в златообильных Микенах.

Письменных свидетельств о свадьбе Елены и Менелая не сохранилось, хотя, безусловно, их было немало, ведь Елена не только была прекраснейшей из женщин, но и дочерью самого Зевса. У Софокла была трагедия «Свадьба Елены». У Стесихора в «Елене» о свадьбе сохранилось лишь 3 строчки:

Горсти яблок кидонских бросали царю в колесницу,

Ворохи миртовых листьев,

Роз и фиалок венки, пучки ячменных колосьев.

После обожествления Полидевка и Кастора Тиндарей уступил зятю царскую власть, и Менелай стал правителем Спарты и восточной части Мессении. Через 9 месяцев Елена родила дочь Гермиону.

Безоблачная жизнь Менелая с Еленой продлилась около 10 лет. В год, когда Гермионе исполнилось 9 лет, Фетида вышла замуж за Пелея, на ее свадьбе Эрида бросила меж Афиной, Герой и Кипридой золотое яблоко из сада Гесперид, ставшее «яблоком раздора». Парис присудил яблоко, с дерева, подаренного Геей на свадьбу Гере, фиалковенчанной Афродите, и та взялась помогать троянскому царевичу в похищении замужней Елене Прекрасной.

43. Несмотря на пророчества, Парис отплывает в Спарту

Говорят, Парис рассказывал братьям, что по совету обещавшей ему помощь в похищении Елены Прекрасной милоулыбчивой Афродиты он начинает строить корабли, чтобы плыть в Спарту, хотя брат Гелен ему предрекал:

– За похищенье прекрасной Спартанки, мощно вооружившись, вся оскорбленная Эллада отомстить поклянется. К нашим устремятся брегам на кораблях без счета разгневанные данайцы. Могучий Ахиллес брата нашего Гектора убьет и его тело будет влачить в прахе вокруг стен Трои святой, которые до основанья разрушит сын его Неоптолем.

То же пророчила, зелеными сверкая глазами, огненно – рыжая дева Кассандра:

– Если в Спарту Елену похищать Парис поплывет, смерть неминуемая на нас всех ополчится! К нам Атриды явятся на тысяче кораблей и с ними Эакид устремится свирепый! Без счета смертей обретет святая наша твердыня, а потом и сама в огне запылает. Ждет меня в храме Афины ужасный позор, без могилы оставят обезглавленного Приама. Мы, невинные, страшную кару будем сносить за нечестивого похитителя!

Но никто не верил бесноватой Кассандре. Все только посмеялись над девой, а Приам велел увести дочь и опять, как безумную запереть в башне высокой, где ей оставалось только бить себя в грудь и горько стонать, оплакивая свою ужасную долю и будущие несчастья народа Трои.

Гомер поет, что сын Гармонида Тектона Ферекл был руками во всяких художествах очень искусен, так как, среди всех отличая, его возлюбила мудрая богиня Афина. Он Парису суда равнобокие строил с носом и кормой одинаково высокими.

Парис приказал украсить нос своего корабля большой фигурой Афродиты с крылатым Эротом на руках, что и было сделано. И вскоре красавец Приамид отплыл в Спарту на корабле, изготовленном Фереклом по чертежам искусной в ремеслах Афины Эрганы.

Драконций в поэме «Похищение Елены» поет, что царский почет разделив, считает Парис малоценными скипетр, трабею и власть, – ему ведь суд был доверен над олимпийскими божествами, добавить новую славу он жаждет к почестям предков и вечную память в потомстве оставить, чтобы люди прежнюю его жизнь забыли пастушью. Едва лишь закачались на волнах корабли у причала он в мыслях волны Эгейского моря уже бороздить собирался. Старый отец сына, обретенного вновь, попросил отправляться на Саламин послом к царю Теламону и потребовать его сестру Гесиону, которую он держит в плену. Еще старик попросил сына в спутники взять выдающихся светочей Полидаманта, Антенора и могучего сына Киприды Энея. Царь повелел прислужнику тотчас быстро за ними бежать, чтобы вместе явились все трое. Скоро с вождями посол вернулся под царскую кровлю, тут и узнали они, зачем паруса поднимают, мигом взошли на корабль и покинули берег родимый.

Даррет говорит, что подошло время, и корабли были построены, и войска, которые Александр и Деифоб набирали в Пеонии, собрались. Когда стало ясно, что можно отправляться в плавание, Приам обратился с патриотической речью к войску, Александра назначил военачальником, послал вместе с ними Деифоба, Энея и Полидаманта (в «Киприях» упоминается один Эней). Царь широкоуличной Трои приказал Александру:

– Сделай Александр все для возвращения из плена моей любимой сестры Гесионы. Если же тебе откажут, то немедленно пошли в Трою вестника, и тогда уж я сам двину большое войско на Саламин.

За несколько дней до того, как Александр прибыл в Грецию, Менелай, направляясь в Пилос к Нестору, встретил в пути корабли Александра и удивился тому, куда держит путь царский флот Трои; оба увидели друг друга, не зная, куда каждый из них плывет. В Аргосе в эти дни был праздник Геры. Александр в это время прибыл на остров Киферею, где было святилище Геры и принес в жертву богине охоты и дикой природы Артемиде 12 овец. Те, кто были на острове, удивились прибытию царского илионского флота и спрашивали спутников Александра, кто они и зачем приплыли. Они отвечали, что царь Приам послал Александра послом для переговоров о возвращении Гесионы на родину в Трою.

44. Парис в гостях у Менелая решается на похищенье Елены.

О похищении Елены рассказывают по-разному, и даже местом первой встречи Елены и Париса называют не только Спарту, но и Кипр и реже другие места.

Большинство древних авторов говорит, что Александр, прибыв в гористый Лакедемон, был принят более, чем радушно царем Менелаем в Спарте. Там на пиру он преподнес дорогие подарки Елене, в числе их была нить драгоценных самоцветных камней, которая на ее дивной шее особенно прекрасно смотрелась.

Так Малала говорит, что Париса, Менелай встретил очень гостеприимно. Он обнял гостя, радуясь ему, как родному сыну, почтил всеми почестями и в своем дворце предоставил лучшее жилище и множество слуг. Он просил Париса остаться в городе и отдохнуть после долгого плавания, а потом уж отправляться в храм Аполлона, чтобы принести жертвы.

Согласно Аполлодору, девять дней гостеприимно принимал Александра Менелай; но на десятый день царь Спарты решает отправиться на остров Крит, чтобы похоронить своего деда по материнской линии, Катрея. Говорят, что Менелая вызвал Идоменей, который частым гостем бывал у Менелая, приезжая с далекого острова ста городов.

Все греческие цари, которые приходились правнуками Миносу, сыну Европы и Зевса, съехались на Крит, чтобы разделить между собой богатство Катрея, погибшего, как и предсказывал оракул, от руки своего сына Алтемена. Дело в том, что Катрей перед смертью приказал разделить поровну между своими внуками, родившимися от его дочерей, все, что останется после него: золото, серебро, дома, а также и весь скот. Однако власть над государствами и землями он исключил из этого наследства: ее разделили между собой по его приказу Идоменей, сын Девкалиона, и Мерной, сын Мола. Приехали туда же сыновья Климены и Навплия, Паламед и Эакс. Сын Аэропы Менелай, его сестра Анаксибия, которая в то время была замужем за Нестором, и его старший брат Агамемнон также стремились получить свою долю при разделе.

Узнав об этом, на Крит стекаются все, ведущие свой род от Европы, которая на Крите почиталась как высшее божество; их радушно приветствуют и отводят в храм. Там, по древнему обычаю, торжественно принеся в жертву многих животных и устроив пышный пир, с ними обходятся с благородной щедростью, так же, как и в последующие дни.

Уверенный в жене, как в себе, Менелай отплывает на Крит, приказывая Елене предоставлять гостям радушно всё, что они попросят.

Некоторые говорят, что только увидев, как на горизонте исчез белый парус корабля, на котором царь Спарты уплыл, Парис, охваченный всепожирающей страстью к Елене, ведь она была самой прекрасной из женщин во всей Ойкумене, окончательно решается на ее похищение, так как до этого в силу своего не решительного характера он колебался. Говорят, так же, что не малую роль в этом роковом решении Париса сыграли богатые сокровища Спарты, которые ему простодушный показал Менелай и которые троянский царевич планировал похитить вместе с Еленой поскольку все равно: за семь бед – один ответ.

45. Парис похищает Елену Спартанскую

Даррет говорит, что супруга царя Менелая Елена в то время, когда Александр был на Киферее, решила туда отправиться, чтобы в приморском городке Гелея, где находилось святилище Аполлона и Дианы, совершить жертвоприношение. Когда Александр узнал, что Елена приехала к морю, он, желая посмотреть на ее красоту, стал разыскивать ее. После того, как они увидели друг друга, любовь вспыхнула между ними с первого взгляда, красота каждого стала не давать другому покоя, и они оба стали ждать времени, чтобы выказать друг другу свою благосклонность.

Согласно Драконцию, такое время скоро настало. Стадо Парис давно невзлюбил, ему надоели деревни, хижины, рощи, луга, источники, реки, свирели, к нимфе-супруге душа не лежит, он стал считать Энону уродкой, и с той поры, как, представ перед ним обнаженной, Киприда в жены такую ж ему обещала, – бывший пастух ее жаждет.

Только увидев Париса, сразу все подмечает Спартанка: что его взор говорит, каким одеяньем украшен, как пробивается золотистый пух на щеках, юный лик оживляя и оттеняя красу на лице, румянцем нежным покрытом. Искренно им восхищаясь, влюбилась в Париса Спартанка, факелом Эрота огнем жарким охвачена, ибо давно уж сыну крылатому мать, огненосному крошке – богу, велела сердце Елены кипарисовой пронзить стрелою пылающей тайно. Елена, то, как мак краснеет лицом, то бледнеет, как свежий снег; вот опять щеки покрывает румянец, и, признак надежный, бледность опять сменяет его, выдавая сильное любовное чувство.

На пиру Парис одарил Елену привезенными из Трои дарами, а его откровенные взгляды, в которых светилось неприкрытое мужское желание, поначалу ввергали ее в смятение. Улучив момент, когда его никто не слышал, кроме Елены, Парис стал так жарко ей говорить, что даже задергалась его чуть выступавшая вперед правая бровь:

– Должно быть, Менелай к тебе охладел, прекраснейшая из женщин, иль к любви совсем уж стал не способен, что оставил, тебя здесь одну, пренебрегая твой несравненной красой. Если б мне посчастливилось иметь несравненную такую супругу, с невыразимо красивым лицом и с таким таинственным мерцающим взором прекраснейших глаз в ореоле гнутых ресниц, я б ни на день, ни даже на миг не оставил ее. Хотел бы, как богине, тебе я молиться, Елена, быть тебе рабом и слугой, даже, если б назывался супругом, ночью и днем я бы ждал от тебя любых приказов, что ты изречешь в красоте своей несказанной.

Такие речи, вместе со стараниями Афродиты, стали сильно тревожить и возбуждать в Елене подобное любви, смешанной с похотью чувство, и она дрожащим голосом низким и нежным, наконец, так Парису ответила:

– Как же приятно тебя слушать – ты один умеешь ценить красоту. Я знаю тебя недавно, но уже желаю, красавец, чтоб в твое мы вместе отправились царство: ты будешь мне мужем любимым, тебе я – женою достойной. Сама Судьба, мне дав уже двух супругов, ради третьего велит Атрида покинуть при жизни, смерти его не дождавшись. Поторопись же, пока муж мой на Крите, прямо сейчас увезти меня в свою славную Трою из Спарты унылой. За тобой всюду последую я, как велит Киферея – всех супружеств царица, и не побоюсь Менелая, ведь в жизни людей любовь все превышает, и любые преодолевая преграды, становится лишь сильнее! Признала б только меня твоя великая Троя.

После таких слов откровенных будущую невестку Приама на руки бодро вздымает Парис, так спину могучую подставил Зевс Олимпийский, в образе дивного быка похищая Европу, Агенора красавицу дочь. Осыпав страстными поцелуями нежные щеки Елены, ее искрящиеся от счастья глаза и обе дивные родинки, быстро, как ветер, несет прекрасную Спартанку Парис к своей колеснице.

46. Парис похитил Елену не против воли

Даррет рассказывает, как Александр приказывает, чтобы все на кораблях были готовы ночью сняться с якоря, похитить из святилища Елену и увезти с собой. По данному им сигналу они нападают на святилище, похищают – не против ее воли – Елену, отвозят на корабль и вместе с ней захватывают несколько ее служанок.

Некоторые горожане говорят, когда они увидели, как Елену по ровным улицам Спарты везут на корабль, хоть и не против воли потому, что она стояла в колеснице, обнявшись с Парисом, они все равно стали сражаться с похитителями, пытаясь не позволить им увезти свою царицу. Однако Александр одержал верх над ними благодаря не столько многочисленности своей свиты, сколько из-за внезапности этого похищения и благодаря организованным действиям его спутников. Примчавшись в гавань Прасима, он тут же снялся с якоря, поскольку все было давно подготовлено к незамедлительному отплытию, и вот корабль под надувшимися белыми парусами уже мчится по хребту широкодорожного моря.

Только, прибыв в гавань Тенедоса, Парис утешил ласковой речью вдруг погрустневшую Елену и послал отцу вестника с подробным рассказом о всем происшедшем после его отплытия из Трои.

В «Одиссее» Елена говорит об ослеплении, какое ей Афродита послала, когда уводила ее из отчизны, бросить заставив и дочку, и брачную спальню, и супруга, который крепостью духа и видом своим мог потягаться со всяким мужем для смерти рожденным.

Спутники, сопровождавшие в этом плавании Париса, рассказывают, что фиалковенчанная Афродита сразу безумной страстью ослепила и Елену Прекрасную, и красавца Александра, как только свела вместе их. Он в первую же ночь после знакомства в полное владенье взял ее спальню, стены и ложе которой были все в пурпурных тканях. Вдоволь насладившись ласками на ложе любови, наутро они нагрузили несколько повозок сокровищами (драгоценные украшения и посуда, пурпурные ковры и одежды, более трех талантов чистого золота…) из богатой спартанской казны и повезли их на корабль. Так Александр в сопровождении Энея и других знатных родственников, гостеприимно принятый в доме Менелая в Спарте, совершает бесчестный поступок, которому нет оправдания. Ведь, если соблазнение на побег Елены можно объяснить вспыхнувшей взаимной любовью, то похищение сокровищ – преступное воровство.

В «Илиаде», Парис говорит, что на быстрых судах мореходных Лакедемон он с Еленой прелестной покинул и на скалистом острове они соединились впервые любовью и ложем.

Согласно Птолемею Гефестиону, некоторые говорят, что Елена была похищена Александром, когда она охотилась на горе Парфений; пораженная его красотой, она под могучим влиянием Пафийки, как собака, восторженно последовала за ним.

Дион же в своей речи говорит о том, что никакого похищения Елены вообще не было. Тиндарей посовещался со своими сыновьями, и подумали они по здравом размышленье, что не худо было бы им вступить в союз с могущественными царями Азии. Породнившись с Приамом, они получат влияние на тамошние дела, и никто уже не будет препятствовать их владычеству над всей Азией и Европой. Узнавшему об этом Агамемнону было, конечно, очень досадно, ведь он очень хотел, чтоб брат женился на прекрасной сестре своей жены Клитемнестры. Однако он не мог помешать Тиндарею, ибо тот был хозяином собственной дочери, да и сыновья его могучие внушали страх. Так что Елену Александр получил по праву, с согласия ее родителей и братьев, и возвратился с нею домой, полный торжества и ликованья. Приам, и все его сыновья, включая Гектора, и все остальные знатные и простые троянцы радовались этому законному браку и встречали Елену, прекраснейшую из земных женщин, жертвоприношениями и благословениями.

47. Посейдон запрещает Фетиде топить троянские суда [52]

Фетида давно с нараставшей тревогой ожидала начала большой войны, на которой, согласно оракулу, убьют ее милого сына Ахилла, если он будет сражаться и потому, как только узнала о похищении троянским царевичем Парисом Спартанской царицы Елены, до чрезвычайности взволновалась и решила весь его флот погубить.

По зыбким волнам плыли троянские корабли над пучиной, где была похоронена маленькая Гелла, сорвавшаяся со спины златокожего барана Крия, на котором она с братом Фриксом проносилась над морем. С ужасом видит со дна идейские весла Фетида и понимает, что никогда не бывают предчувствия матери ложны. В окружении таких же среброногих сестер богиня морская без промедления Нерея водный чертог покидает, но воды бушуют, Нереидам путь преграждая. Море все переплыв, Фетида всплывает на воздух, и сама себе молвит:

– Вижу, наконец, я этот флот, который сулит тяжкие мне печали и неминуемый траур. Вижу, сбылось предсказанье и истинны речи Протея. Брачные факелы ярко горят на корме корабля – то невестку Приаму Энио неистовая Ареса спутница по волнам быстро несет. Знаю, что скоро тысяча кораблей чернобоких покроют Эгейские и Ионийские воды. Мало того, что все присягают надменным Атридам, будут еще и Ахилла искать на воде и на суше, но хуже всего, что к ним и он сам захочет примкнуть. Видно, выбрала зря я для моего милого сына знаменитого двувидного мужа пещеру на Пелионе, там его точно будут искать. Горе мне! О материнского сердца поздние страхи! Я не сумела, несчастная, только лишь спущены были в волны наших морей корабли ретейские, вздыбить грозные воды и алчных злодеев преследовать страшной бурей, в помощь сестер всех созвавши. А может, еще успею? Поздно! Увы мне! Разбой уж свершен и свершилось бесчестье. Все же надо мне попытаться – пойти и к ногам припасть повелителя моря. Буду я бури одной лишь молить у Посейдона и Тефии.

Тут же владыку морей узрела Фетида. От Океана седого он ехал неспешно, из гостей, едою доволен, губы со всем лицом нектаром морским измазаны были. Свита большая следом неслась за царем – оруженосцы тритоны тихо пели и в трубы играли, славя морского владыку, а сам он правил огромным трезубцем своим золоченую колесницу, возвышаясь над водной гладью. Приблизившись к Посейдону, умоляюще молвит Фетида:

– О, глуби великой отец и владыка! Видишь ли ты, для кого злосчастную гладь на морской поверхности открываешь? Ныне плывет без опаски божественной красоты судья безрассудный, богатые трофеи везя, что украл у хозяев радушных. Ах, сколько стонов земле принесет он и небу и сколько мне неизбывного горя?! Чтоб этого не случилось, ты корабли их в море обрушь или позволь мне самой с сестрами их потопить! Нет в этом несправедливости и жестокости: может же мать за жизнь сына бороться! Скорбь мне развей, если не хочешь, чтоб я у троянской могилы, оставалась навечно.

Щеки себе и грудь расцарапав, так Посейдона молила Фетида. Однако моря властитель ей отказал, сурово сказав в утешенье:

– Я не трону флот дарданийский и ты его потопить не пытайся напрасно! Рок запрещает. Непререкаемой Мойрой выткано: надолго сплетутся окровавленные руки Европы и Азии; многолетней войны ход давно предрешен, Зевс отдал эти годы убийствам. Но великим ты сына узришь на поле сигейском! Ты победишь, ведь во Фригии стольких детей похоронят матери, теплою кровью, когда Эакид твой затопит тевкров поля, а вздувшимся рекам поток перекроет трупами и колесницу свою замедлит волочившимся Гектора трупом. Неотмщенной ты не будешь страдать: все моря тебе в помощь и бурю дам тебе в день возвращенья данайцев после разрушения Трои.

Молвил так Посейдон, и Фетида потупила взор, огорчившись строгим отказом. Очень хотела она потопить в бурном море флот весь троянский – теперь же планы иные стала лелеять в любящем сердце материнском своем и печально устремилась к земле Гемонийской. Трижды руками взмахнула, ногой оттолкнулась от глади, и уже дно фессалийское ее стоп касается белых. Печальная Фетида пребывает в тяжких раздумьях, томима своей материнской любовью.

48. Фетида решает спрятать Ахилла на Скиросе

Стаций поет, как праведным гневом была вся объята Европа, безумием сладким битв воспылав. К справедливому возмездию цари призывают; и всех по кругу обходит Атрид, чью жену не украли. Он в рассказах своих сильно приумножает коварство троянцев: будто подло увезли прекрасную питомицу Спарты могучей, дщерь Олимпийца. Будто бы попрано было все разом нечестивой той кражей и законы, и справедливость, и боги.

Когда пребывавшая в глубокой печали Нереида узнала о том, что оскорбленный Менелай с братом Агамемноном уже собирают по всей Элладе царей для похода на Трою, совсем побледнело среброногой богини лицо, нестерпимая мука ее ввергла в смятенье, и она сказала своему трепетавшему сердцу:

– Они, конечно, захотят забрать и моего мальчика, чтоб и он воевал под троянскими стенами, хоть и не был он женихом, да и сейчас для войны лет ему еще мало. Но ведь не забудет про него никогда не дремлющая старая Ткачиха Лахесис.

Узнав о прорицании Калханта, согласно которому, грекам не взять Трою без участия в войне Ахиллеса, Нереида забыла обо всем на свете и была одержима одной только мыслью, которую, как заклинанье себе твердила:

– Надо мне как можно скорее явиться к Хирону, чтоб Ахилла забрать, ведь в знаменитой пещере на горе Пелионе наверняка его будут искать посланцы Агамемнона. Я сама должна сразу же увезти его на дельфинах и спрятать так, чтоб никто его не нашел. Лишь бы дозволила ему не идти на войну седая пряжа столетий, что ткут непреложные Мойры, дщери жутколикой Ананке, ее наместницы на земле.

Стаций поет и о том, каким был Ахилл, когда в пещеру Хирона за ним мать Фетида явилась: мил он для взора ее: пурпурный румянец играет на белоснежном чистом лице, ярче золота длинные кудри сияют. Первый пушок не покинул еще щеки Ахилла, тихо сияют еще очи его, лицом же похож он очень на мать. Радостен был Ахилл, ведь под Фолойской горой кормящую львицу железом он поразил и в логове оставил убитой, львят же принес и с ними играет. Сразу, однако, отбросил он львят, лишь на пороге мать увидал. И жадно в объятья ее заключил он. Ростом Ахилл стал уже равен Фетиде, а ведь она богиней была, превышающей ростом обычных мужей.

Следом Патрокл появился, любовь его с Ахиллом возвышенная связала в те уже «пелионские» дни. Состязаться во всем он стремится с Ахиллом; почти равен ему был в делах, и по возрасту, уступая лишь в силе и безудержной смелости, и та же судьба ожидала его под древним Пергамом.

Разные яства дружелюбный Хирон выставляет на стол, и кубки он наполняет медосладким вином – дарами веселого Вакха. Лиру Кентавр, в прорицаньях искусный, вдруг достает, чтоб облегчить страданья Фетиды, струны слегка испытав, отдает черепаху Ахиллу. Юноша петь начинает о славы великих началах. Скоро ночь всех призвала ко сну, и Филирид огромный ложится среди замшелых камней, и утомленный за день Ахилл привычно стремится к нему и засыпает мгновенно.

Фетида же всю ночь бродила по скалам окрестным, сегодня особенно звучным от мерного рокота бьющихся волн, в тяжких раздумьях:

– Какое найти мне убежище надежное любимому сыну, в каких никому не известных краях его спрятать, чтоб не поплыл он под троянские стены, где ранняя смерть, согласно оракулу, его ожидает. Но, ведь Протей мне вещал о том, что Ахилл может, согласно предоставленной Мойрой людям свободе воли, может не плыть к Илиону, и тогда он проживет, хоть и бесславную, но долгую жизнь.

Тут вспомнила Фетида о мирном дворе царя долопов Ликомеда на небольшом острове Скирос. Девы, резвясь и играя, морской оглашают там берег. Эта земля Фетиде показалась самым надежным тайником для Ахилла. Богиня решительно хватает на руки спящего крепко сына – сон детский таким и бывает – и от Гемонийской пещеры быстро относит его на берег к водам, притихшим по ее божественной воле.

Тут к матери с сыном подходит полусонный Хирон, мудрый кентавр, сведущий в прорицаньях, он все давно понял без слов. И все же, хоть знал, что это напрасно, просит, чтоб Ахилл вернулся скорей и слезы тайком утирает. Встав на дыбы, уплывающих вдаль провожает он взглядом, смотрит, как пенятся в море следы их поспешного бегства. Знал прекрасно Хирон, что уж не вернется Ахилл никогда в Фессалийскую Темпу.

49. Фетида уговаривает Ахилла одеть женское платье [52]

Вот уже гасит созвездия и астры наступающее светлое утро, и златояркий Титан вывел коней своих пламенных, и с горних высей прозрачнейшего эфира воды морские низвергаются с осей огненной его колесницы.

В водах острова Скирос Фетида выпрягла из своей сделанной для моря повозки уставших за ночь дельфинов. Очи сонные мальчика наступившего дня приход уловили, и благостный сон вмиг улетел. Оглянувшись изумленно вокруг, Ахилл потрясенный увиденным, громко промолвил:

– Что за места вокруг незнакомые? Что за неизвестные воды? И где лесистая гора Пелион и мой мудрый наставник Хирон?

Незнакомым и измененным видит он все вокруг, с трудом узнавая даже мать свою. Та же, ласково его обнимая, нежно сказала:

– Если бы, милый мой мальчик, Могучая Судьба справедливо дала мне брак, достойный меня, как богини, я б тебя сейчас в лазурных небесах обнимала, словно яркую звездочку, и нисколько на небе блаженном, удела земного бы, посланного Мойрой зловещей для тебя я б не боялась. Низкий твой род от отца тебя недостоин, мой сын, и к ранней смерти дорогу может лишь мать для тебя затворить, а ведь близится уже страшное время, и опасность великая тебе угрожает. Так послушайся мать и пойми, даже, если это тебе покажется странным: ныне тебе следует Могучей Судьбе уступить и, умерив мужские повадки, в платье мое временно облачиться.

– Что это, милая матерь, ты мне предлагаешь?! Если б кто другой мне предложил одеться, как дева, я б расправился с ним за столь дерзкие речи, похожие на издевательскую насмешку!

Удивленно молвил Фетиде Ахилл, отбрасывая от себя ее пеплос. Но богиня не теряла надежды сына уговорить облачиться в женское платье. Она даже хотела его обмануть, сказав, что одевание женской одежды – это такой существует обряд для перехода мальчика в юношу, но потом передумала, решив, что нельзя сына обманывать. Не придумав ничего лучше, она стала говорить о переодеваниях великого Геракла и маленького Диониса:

– Милый вспомни, наверняка Хирон тебе говорил, как лидийскую пряжу ткал сам Тиринфиец суровый, и не раз самый могучий в мире герой одевался в платье Омфалы. Обманутый ее женской одеждой, на ложе к Гераклу, Пан похотливый возлег. А на острове Кос обессиленный голодом и морем Геракл после поражения в схватке с пастухом Антагором разве не прятался в женском платье у красавицы фракиянки? … А маленький Вакх? – По совету хитроумного Гермеса маленького бога Ино и ее муж Афамант стали воспитывать как девочку – содержать в одежде девочки на женской половине дома, чтобы Гера не могла найти его на мужской половине. Милый, так же могли бы и мы избегнуть грядущего горя. И потом – эти одежды мужественную душу твою никак не затронут. Что ж ты потупил свой взор? Стыдишься одеяний ты женских? Мальчик, об этом ни старый Хирон, ни возлюбленный твой Патрокл не узнают.

Тревогу в груди успокоить тщетно пыталась Фетида: мешают ее уговорам смертный отец, мудрый четвероногий наставник и больше всего – твердый характер самого Ахилла. Так же коня, мятежного пламенем юности страстной, если впервые подвести под ярмо, он, статью своею столько кичившийся и наслаждавшийся вольным простором лугов и полей, хомуту не подставит уж шею, а морду от удил отворотит.

– Я тебя умоляю, мой мальчик, и в материнской мольбе твои обнимаю колена. Давай пока в шутку, подобно Гераклу, как будто играя, ты мое платье оденешь, а потом будет видно, если захочешь, то в любой момент снимешь.

Видит Фетида, что сын готов ей кое в чем подчиниться. В женское платье она быстро его одевает и крепкую шею смягчает, руки его истончает она и могучие плечи. Когда же она попыталась сыну волосы расчесать и женские украшенья на шею и руки повесить, и он попытался противиться, она мягко сказала, лукавую скрывая улыбку:

– Неужели, храбрец, ты простой боишься игры? Иль это и вправду для жизни иль здоровья опасно, волосы расчесать и руки браслетами оковать?

И вот волосы смущенного подростка, никогда гребня не знавшие, ровной ложатся прической, и ожерельем любимую шею мать украшает. Потом уже временно принявшего правила такой игры, не сопротивлявшегося сына Фетида учит женской походке, шаг смиряя поясом пестрым, учит так же девической грации и скромности в речи.

50. Буря в Сидоне. Призрак Елены.

В это время волоокая Зевса супруга, невзлюбившая не только Париса, но и Елену и за ее красоту, и за то, что она была дочерью ее любвеобильного мужа, с помощью царя ветров Эола на корабль, на котором плыли Елена и Парис, насылает заключенные в пещере скалистой горы на Липаре ветры. Поднявшаяся буря их относит в небольшой городок Сидон.

Некоторые рассказывают, что доблестный Александр с ходу захватывает этот прибрежный городок, сидонцы же утверждают, что он, попросив приюта, предательски убил и ограбил гостеприимно принявшего их царя в его собственном зале для пиров.

Согласно Аполлодору, предприимчивый Гермес, выполняя волю Зевеса, незаметно выкрал Елену (ведь он был в том числе и богом воров), привез ее в Египет и отдал царю египтян Протею, чтобы тот неустанно ее охранял. Александр же прибыл в Трою, имея с собой сотворенный из облака призрак Елены, причем подмены он не заметил.

Некоторые, подобно Еврипиду, говорят, что не вынесла Гера обиды, и ложе парисовой утехи обратила в ничто, и не Елену женой Парис получил, а призрак из эфира чистейшего, по ее подобью, сотворенный для сына Приама. Призрак обнимал троянский красавец, подобно влюбленному в Геру Иксиону, обнимавшему Тучку Нефелу, принявшую образ супруги Зевеса.

Невероятная история появления призрака Елены в рассказах людей хорошо известна: Когда Стесихор, устав от лирики, опозорил Елену тем, что назвал ее изменницей мужу и истинной виновницей губительной войны, то тут же внезапно ослеп. Знаменитый поэт взмолился богам, прося вернуть драгоценное зрение, и тогда во сне ему явилась сама Елена и объявила, что ее могучие братья Кастор и Полидевк за позорящие любимую сестру стихи отняли у него зрение. (Согласно Павсанию, к Стесихору явился по поручению Елены раненый в грудь военачальник кротонцев Леоним). Тогда ослепший Стесихор написал палинодию (отречение от слов или песня с обратным значением), в которой утверждал, что подлинная Елена никогда не бывала в Трое, Парис же увез в Трою совсем не Елену, которая мужу не изменяла, но только ее призрак, сотворенный ее отцом Зевсом. Настоящая же Елена Гермесом была перенесена в Египет и вручена мудрому Старцу морскому Протею, царившему на острове Фаросе, где она пребывала около до самого конца войны, верная Менелаю. Эта история с придуманным призраком умилостивила Елену и ее братьев, и зрение поэту было возвращено, и он возвратился к лирике.

Некоторые говорят, что Стесихор изменил свою поэму и выдумал призрак Елены под давлением воинственных спартанцев, которые не хотели, чтобы их царица (или даже богиня!) представлялась в непристойном виде блудницы.

Однако самые мудрые вещают, что призрак Елены был сотворен не затем, чтобы умилостивить могучих братьев Диоскуров, обелив Елену, а затем, чтобы вызвать большую войну, необходимую Громовержцу и Мойрам, непререкаемым дщерям жутколикой Ананке. Ведь для развязывания войны надо было, чтобы хотя бы призрак Елены был в Трое.

Геродот же утверждает, что ни настоящей Елены, ни тем более ее призрака все-таки никогда не было в Трое.

51. Была ли Елена в Троаде?

Отец истории Геродот рассказывает, что, согласно задокументированным сообщениям египетских жрецов, после похищения Елены из Спарты, Парис поплыл с ней на свою родину. И вот, когда он был уже в Эгейском море, противные ветры отнесли его к египетским берегам, где стоял храм Геракла – убежище для всех рабов, которые бежали от своих господ. Несколько слуг Александра бежали в храм и, сидя там как молящие бога о защите, стали обвинять Александра в разных преступлениях. Чтобы его погубить, а себе заслужить жизнь и свободу, они рассказали всю историю о похищении Елены и об обиде, нанесенной гостеприимному царю Менелаю, ее супругу. Обвиняли же они его в этом перед жрецами и перед стражем нильского устья по имени Фонис, который отправил в Мемфис к тамошнему царю морскому богу Протею весть о пребывающем у них Парисе и похищенной им Елене.

Владыка Протей приказал схватить нечестивца и вместе с его слугами под надежной охраной доставить к нему. Когда все предстали перед грозным царем, Протей сам допросил Александра и его слуг и после вынес приговор в таких словах:

– Ты коварно соблазнил супругу своего гостеприимца, уговорив ее бросить родину и дом, чтобы бежать с тобой. Мало того, ты еще и ограбил доверчивого Менелая, из казны сокровища славной доблестью Спарты похитив. За столь тяжкие преступления ты заслуживаешь смерти, но, так как я уже давно не желаю казнить чужеземцев, ты можешь невредимым уехать. Женщину же и сокровища я не позволю тебе увезти, но сохраню их для твоего эллинского гостеприимца, если он сам пожелает приехать ко мне и взять их. Тебе же и твоим спутникам я повелеваю в течение не более, чем трех дней покинуть мою страну и уехать куда угодно. В противном случае мне придется поступить с вами против своего желания, как я поступаю с заклятыми врагами и нечестивыми преступниками.

Многие, как Геродот, говорят, что, если бы Елена действительно была в Илионе, то ее наверняка выдали бы эллинам даже против воли Александра. Ведь ни Приам, ни его родственники не были столь безумны, чтобы подвергать смертельной опасности и свою жизнь, и своих детей, и родной город для того лишь, чтобы Александр мог, сожительствуя с Еленой, удовлетворять свою безумную похоть. Если бы они даже и решились на это в первое время войны, то после гибели множества троянцев (в том числе и многих сыновей Приама) в битвах с эллинами, живи даже сам Приам с Еленой, то и он выдал бы ее ахейцам, чтобы только избежать столь ужасных бедствий. Притом царская власть переходила не к Александру, а к Гектору, который был и старшим, и более разумным, и уважаемым, и мужественным. Без сомнения, он не стал бы потворствовать своему преступному брату, тем более что тот навлек такие страшные бедствия и на него самого, и на всех остальных троянцев. Мало того и поле смерти Париса, главного противника выдачи Елены, ее даже не попытались возвратить Менелаю в обмен на мир. Все это объясняется тем, что троянцы просто не могли выдать Елену или ее призрак, потому что ни ее, ни призрака не было там. Однако Елены не было и у Менелая, и потому эллины не верили защитникам Илиона, хотя троянцы и говорили сущую правду.

Все сказанное, по мнению Геродота, было заранее уготовано божеством, чтобы массовая гибель воинов показала оставшимся жить людям, что за великими преступлениями следуют и великие кары богов.

По‑видимому, и Гомеру эта история была хорошо известна. Это очевидно из того, что в “Илиаде” поется о скитаниях Александра, а именно, как Александр вместе с Еленой, отнесенный ветрами, сбился с пути и как он, блуждая по разным местам, прибыл также в Финикийский Сидон. Упоминает Поэт об этом и в “Одиссее”.

Однако в «Киприях» которые, по мнению некоторых, принадлежат самому известному Поэту, рассказывается о том, как Александр на третий день дерзкого побега из Спарты прибыл с Еленой (настоящей, ибо призрак – не более, чем поэтическая выдумка Стесихора) в Илион, с ветра попутным дыханьем по глади совершенно спокойного моря.

52. Встреча Елены в Трое [19]

Драконций рассказывает, что первым к берегу Париса корабль, снабженный символом царским, подплывает, увитый праздничными венками, и шелк украшает туники, розовый цвет венчает белые платья, свежее дыхание ветра радостно их колышет, вверху на мачте виднеется большая ветвь мирта, посвященного златой Афродите – ее укрепил там собственноручно счастливый жених.

Подбегает к морю первой смуглая телом все еще красивая Гекуба, за ней важно подходит седовласый старец Приам с целой толпою народа и новую принимают сноху. Бывший пастух раздает радостные поцелуи всем, приближаясь к отцу и приветствуя матерь родную. Нежно обняв, они поцелуями щеки его осыпают.

Позже, совсем не радостный, появляется Гектор – храбрейший герой из всех конелюбивых троянцев, следом за ним и Троил с гладкими волосами охотно пришел. Явился и совсем унылый Гелен, духом страдая, не телом, – ужасные предчувствия разум его и сердце тревожили, и он себе под свой большой нос бормотал:

– О, ужас! С трепетом зрю, как Смерть с окровавленной пастью между троянцами станет метаться, полчищам диким подобна. Сколько, увы, кровожадные Керы похитят душ погибших мужей, сколько троянских жен и детей будет брошено в позорное рабство!

Пагубный жребий вручила непреложная Мойра Лахесис царевичу – пастуху в виде жены самой красивейшей на земле. Вот уж достигли ворот, вот идут вдоль домов, вот уж в царский входит невеста дворец, и накрылась прозрачной фатою. Ждет ее празднично убранный брачный покой, а в городе радость и пляски повсюду, в тимпаны бьют, деревенская дудка пастушьи выводит простые, но жизнерадостные напевы. Впрочем, не сладостным звуком ей откликаются горны.

Высокий сутулый Гелен, еще молодой, почти безбородый, но уже пользовавшийся уважением, как птицегадатель, владевший искусством предсказания не хуже греческого провидца Калханта, слушая пастушью свирель, опять стал печально вещать:

– Ужасной войною всем нам этот рожок угрожает; вовсе не радость поет он, а медью гулкою грозный грохот копий и мечей о щиты возвещает, вождей воинственный клич и скрип снастей на тысяче устремившихся к нам кораблей, будто все горны Тидида священному Илиону войну объявили.

Парис же, посмотрев на брата красивыми, как у девы глазами, приятным голосом при всех дружелюбно ответил ему:

– Ты так вещаешь, милый мой брат, из одной только ревности, ведь видно, что ты тоже влюбился в Елену, но я не ревную, ведь я лучше других знаю, что в нее нельзя не влюбиться.

Гелен покраснел до самых корней своих светлых волос, и все поняли, что ему действительно очень нравится появившаяся в Трое Спартанка, как женщина и потому его пророчествам никто не поверил.

Тут рыжеволосая подбежала Кассандра, и зелеными сверкая глазами, стала безумно вопить, царапая себе смуглые щеки и нежную девичью грудь:

– Матери страшные сны прибывшие сейчас молодые свадьбой своей подтвердили, подожгли преступной своею любовью страшный факел кровавый, явившийся ей ночью во сне, – он дотла нашу любимую Трою спалит, и тысячи фригийцев смерть неизбежно сразит, пускай, без вины виноватых. Кровью и ахейской, и троянской еще обернется красавицы – невесты Спартанской приданое, смертью обогатится дочь Прекрасная Леды и Зевса. Даже бессмертные боги лишатся многих детей и потомков! Не только многострадальная наша земля, но и само бескрайнее небо застонет, и море Троады будет рыдать: преступный разврат Елены и Александра такое получит отмщенье.

И опять бесноватой красавице никто не поверил – таким роковым оказался плевок обиженного ее отказом лучезарного бога во время его единственного поцелуя с Кассандрой. И опять властным голосом старец Приам приказал запереть сумасбродную дочь в башне высокой, чтобы своим криком безумным она светлый не портила людям праздник, всеобщее не отравляла веселье.

Между тем, великая Троянская война была уже совсем близко, она тысячами копий и мечей в стучалась во все шесть ворот Илиона, особенно в Скейские.

53. Исконная ненависть между эллинами и фригийцами

Геродот, обращаясь к истории, говорит, что виновниками первых раздоров между эллинами и варварами изначально были финикияне. Они некогда прибыли в Аргос – самый значительный город в стране, которая теперь называется Элладой и принялись продавать привезенные свои товары. После продажи сговорившиеся финикияне внезапно набросились на последних покупательниц, среди которых была и дочь царя Инаха Ио. Большинство женщин спаслась бегством, Ио же с несколькими другими девами успели захватить. Финикияне насильно втащили женщин на корабль и тут же отплыли в Египет. Именно это событие и послужило первоначальной причиной начавшейся вражды. Затем какие‑то эллины прибыли в Тир Финикийский и похитили царскую дочь Европу, ведь глупо считать, что ее похитил бык, даже очень красивый, да еще и перевез на спине через море. Этим греки отплатили финикиянам за их похищение Ио. Потом эллины снова нанесли обиду варварам. В Колхиде аргонавты под командой Ясона на самом деле похитили не золотую кожу барана Крия, а юную царскую дочь красавицу Медею, внучку солнечного Титана. Царю колхов потребовавшему пени за похищенную и возвращения дочери, эллины, ответили, что они сами не получили пени за похищение аргивянки Ио, поэтому и Ээту ничего не дадут. Александр, сын Приама, знавший историю с похищением Медеи, пожелал добыть для себя очень понравившуюся ему женщину из Эллады и был уверен, что не понесет за это никакого наказания, ведь и эллины из-за своих похищений ничем не поплатились. После того как Александр увез из Спарты Елену, эллины потребовали возвратить ее и достойное пени за похищение. Троянцы же в ответ бросили им упрек в похищении Медеи. Похищение женщин дело несправедливое, но стараться мстить за похищение, по мнению азиатов, безрассудно, ибо женщин не похитили бы, если бы те сами того не хотели. По их словам, жители Азии вовсе не обращают внимания на похищение женщин, эллины же, напротив, ради одной женщины из Лакедемона собрали огромное войско, а затем переправились в Азию, чтоб полностью сокрушить могучую державу Приама. С этого времени азиаты всегда признавали эллинов своими врагами.

Посейдон, согласно Стацию, говорит Фетиде:

– Флот дарданийский, на котором плывет Парис, похитивший Елену, ты, Нереида, потопить хочешь напрасно! Все равно у тебя ничего не выйдет, ибо всемогущий Рок запрещает. Неизбежно в сраженьях сплетутся окровавленные руки Европы и Азии; битвы ход будет не быстрым, но исход ее полностью предрешен, ибо сам Зевс, по непререкаемой воле Мойры Лахесис, отдал эти кровавые годы убийствам.

Согласно речи Исократа, троянцы не посчитались с опустошением городов и разорением всех земель, только ради того, чтобы не отдавать Елену трекам. Эллины же предпочли стариться на вражеской земле и скорее никогда не увидеть своих близких, чем вернуться к себе на родину, оставив Елену в Трое. И это враждующие стороны делали не из сочувствия к Александру или Менелаю в их распре из-за Елены, но одни – во имя Азии, а другие – Европы; они считали, что страна, где будет пребывать прекрасная Елена, будет счастливей всякой другой.

Итак, по мнению Геродота, Стация, Исократа и многих других историков и писателей, одной из главных причин Троянской войны была исконная ненависть между появившимися после дорийского завоевания Эллады эллинами (благочестивой Европой) и фригийцами (варварской Азией). Поводы для начала большой войны давали первые колонии греков в Малой Азии.

54. Особенное географическое положение Трои

Некоторые в числе основных причин Троянской войны называют экономические и политические основания, обусловленные чисто географическим положением Трои.

Этот город находился на малоазиатском побережье к югу от современных Дарданелл. Расположенная на небольшом холме в нескольких километрах от моря, Троя (Илион) доминировала над пролегавшими у входа в пролив многочисленными торговыми путями.

Могущественной Троей и ее фракийскими союзниками, занимавшими берега Пропонтиды и проливы, был закрыт для эллинов вход в Понт Эвксинский (Черное море). Древний город стоял на самом берегу лагуны у входа в пролив Геллеспо́нт (Дарданеллы).

Ключевое положение Трои у проливов делало ее средоточием торговли со всем бассейном Понта Эвксинского. В этом городе веками скапливались огромные богатства, и потому он представлял желанную добычу для всех завоевателей.

Очевидно значение Трои не только в экономическом, но и в политическом, и в военном отношениях.

Некоторые говорят, что пролив Геллеспонт были труднопроходимым для судов бронзового века из Средиземного моря: встречное течение и ветры из Черного моря часто были сильнее гребцов, которые располагались только на одной палубе (ряду). Поэтому маловероятно, что Троянская война могла иметь причиной одну географию.

Однако выгодное географическое расположение Илиона на хорошо увлажненной степи Троады у самого входа в Геллеспонт все же позволило городу стать крупнейшим центром торговли между Востоком и Западом в бронзовый век человечества, с другой стороны, оно же являлось причиной постоянных нападений на нее и европейских и азиатских племен. Город часто разрушался, иногда до основания и восстанавливался из руин; Троя, воспетая Гомером, была, вероятно, шестой.

Одной из причин Троянской войны некоторые называют начало великого переселения «народов моря» – группы средиземноморских варварских племен, начавших в XIII веке до н. э. (во время Троянской войны) миграцию в условиях катастрофы бронзового века из северных регионов Эгейского моря к границам Египта. Нашествие «народов моря» повлекло за собой захват многих городов и разрушение множества поселений.

Впрочем, другие говорят, что движение народов моря было не причиной, а результатом Троянской войны.

Так же говорят, что истинной причиной Троянской войны было массовое переселение в Малую Азию фессалийских колонистов под предводительством царя Ахиллеса, и ахейских переселенцев – под объединенным командованием Агамемнона и Менелая. Столкновение в Малой Азии и особенно на полуострове Троада фессалийских и ахейских переселенцев с местными варварскими племенами, вылилось в долголетнюю и кровопролитную войну.

55. Мстительность Афродиты и Гефеста. Проклятие Зевса

Мифологи же говорят, что в развязывании Троянской войны немалую роль сыграло пожелание мстительной Афродиты дочерям забывчивого Тиндарея славы худой. Действительно, если бы однажды царь Тиндарей не забыл Киприду, дарящую кроткую нежность, совершая всем богам приношение, то богиня не обрекла бы его дочерей дважды и трижды замуж выйти и каждого мужа покинуть. Елена Прекрасная счастливо прожила бы всю жизнь с одним мужем, хотя неизвестно с каким – ведь сослагательное наклонение неприменимо к истории.

Проницательный Еврипид в «Сетованиях Елены» поет:

– О Киприда, о царица и обманов, и убийств! Это ты больше всех хотела смерти для данайцев и троян…

Некоторые в качестве одной из причин Троянской войны называют Ожерелье Гармонии, сделанное ревнивым супругом Киприды Гефестом. Ожерелье было изделием дивной красоты – с крученого золотого обруча спускались семь ажурных цепочек; шесть кончались алыми, как кровь, камнями, а средняя была украшена изумительно сверкающим громадным алмазом, похожим на огромную слезу. Это ожерелье делало его владелицу столь прекрасной, что перед ее красотой нельзя было никому устоять. Однако знаменитый Хромец обеногий оказался страшным в мстительной ревности. Ожерелье Гармонии было не просто красивым – оно было волшебным (пропитанным ядом, изготовленным самой Гекатой, трехликой девой Подземелья и перекрестков) потому, что приносило несчастье всем его обладателям, и каждая владелица его неизбежно должна была рухнуть под гнетом непереносимых бедствий. По воле бога – кузнеца ожерелье обрекало на несчастье всех потомков его неверной жены Афродиты и многих женщин, которым она, как богиня любви, помогала. Особенные несчастья ожидали тех, кто «гнусно мужей предавал».

Так, Афиней говорит, что в тридцатой книге "Истории" Эфор или сын его Демофил пишут о дельфийском святилище, что бог дал следующее пророчество Менелаю, вопрошавшему, как ему покарать Александра (Париса):

– С шеи жены принеси убор золотой мне, который древле Киприда дала Елене на радость; вот так же и Александр тебе ненавистнейший пеню заплатит.

Говорят, так же и о проклятии Зевсом всего рода Тантала, его нечестивого сына от фригийской царевны Плуто, наказанного вечными мучениями в Аиде. Поэтому Пелопиды (это руководители всего ахейского войска правнуки Тантала Агамемнон и Менелай, Тевкр и Большой Аякс, Ахилл и Патрокл…) были неизбежно (по проклятию царя богов) обречены на большие несчастья и их сотворять проще всего было посредством многослезной войны.

56. Избавление Геи – земли от перенаселенности

Есть и такие, что говорят, будто всеобщая праматерь Гея, страдая от множества людей, переполнивших многострадальную землю, пожаловалась своему царственному внуку. Якобы, так тяжко застонала мать всеобщая Земля-великанша, что Зевс сжалился и решил устроить грандиозную мировую войну, чтобы облегчить бремя Земли и уменьшить число чересчур разросшегося человечества.

Олимпиец сначала косматой потряс головой, и не подверженный тлену чертог закачался из стороны в сторону, и великий Олимп всколебался, словно огромный корабль на гигантских волнах. Потом Кронид кустистыми помавал бровями и величественно изрек:

– Гея! Всеобщая наша праматерь, земля, что распростерлась грудью высокой под нами! С величайшей охотой за дело такое возьмусь я. И сам я давно озабочен тем, что слишком много людей, особенно нечестивых, во вселенной моей развелось. Я сделаю так, что многие сами себя и тысячи других людей безвозвратно погубят. В последнее время с особо прочным железом вреднейшее злато люди стали копить и копить, и появилась на свет такая война, что и златом крушит, и железом, в окровавленных руках сотрясая со звоном оружье. Очень многих грозная погубит война и ужасные битвы. Людям, стремленья которых всегда нечестивы, кто вечно голодом полон по неистовой, кровавой войне, я позволю вволю ею насытиться!

В конце своей речи, Громовержец еще и головой нетленной кивнул в знак того, что слово его вовек непреложно и никем нарушаться не может, когда он еще и головою кивнул.

Прокл говорит, что решение облегчить Землю от людей было принято царем богов вместе со своей бывшей благосветной супругой древней богиней правосудия титанидой Фемидой, провидящей судьбы подлунного мира.

Многие тысячи душ и троян, и ахейцев будут низринуты в мрачный Аид – так по воле непреложной Мойры Лахесис свершится Зевсово обещание всеобщей праматери Гее.

В «Кипрских песнях» поется, что в оные дни разрослось по земле повсеместно без счету племя людское, давящее Геи пышногрудой простор. Сжалился видевший это Кронид всемогущий и в глубоких раздумьях мысль возымел облегчить от людей землю – мать всекормящую. Распрю великую битв Илионских на то Кронид возбудил, дабы великое опустошение тягостной смертью наступило средь народов ахейских и илионских.

57. Прославление героев и красоты Елены

Некоторые утверждают, что Олимпийский Блистатель замыслил великую войну, чтобы еще больше прославить полубогов – героев, происходивших от бессмертных богов и сделать их блаженными.

Об этом прямо поет Гесиод в своем Каталоге. Знаменитый сельский рапсод, призванный Музами вещать истину, поет, как в прозрачнейших высях эфира гремящий Зевес – беспредельную твердь в смятенье мощно повергнуть решил и род человеков, судьбине подвластных, как можно больше и скорей истребить.

Однако на этот раз Громовержец хотел не весь нечестивый человеческий род истребить, как было перед Всемирным потопом. Сейчас все дело было в героях. Необходимо было, чтобы не сгубили души свои полубоги средь люда, подвластного смерти, – дети и внуки бессмертных богов, чьи очи среди смертных взирали на яркое солнце. – Надо было, чтоб блаженными став, герои жили, как прежде, особенную обитель имея поодаль от черни – обычного смертного люда.

Действительно, после того как самые страшные чудовища были истреблены, неизбежная необходимость в героях отпала, а их, между тем, было не просто много, но их число все время неудержимо росло потому, что полубогами являлись не только дети богов и смертных, но и дети полубогов и смертных. (Говорят, у одного только обожествленного Геракла было больше сотни детей, у которых были свои дети, и все они были тоже героями). Многие герои были необычайно сильны телом и духом, и все (а не только одни Зевсоборцы) были очень дружны с богиней дерзости и спеси Гибрис.

Дерзкими были все герои, хотя каждый по-своему. Некоторых героев, как, например, Капанея – одного из Семерых, предпринявших поход на Фивы, Громовержец поразил перуном, когда услышал, как тот кричал во всеуслышание, что возьмет город, даже, если бы боги того не хотели. Однако олимпийский Блистатель не собирался так поступать со всеми героями, он сохранял олимпийское спокойствие, ибо находился в зените своего величия и славы.

Говорят Владыку Олимпа во сне посетила старая обликом Мойра Лахесис. Ткачиха, как всегда, глядя на него глазами, в которых зияла мрачная пустота, не разжимая губ, бесстрастным голосом объявила своему ставленнику:

– Необходимость в доблестных героях отпала и теперь тебе следует позаботиться о том, чтобы те, в ком течет слишком много божественного ихора, а таких тысячи, не задерживались долго на освещенной солнцем земле, а с почетом и славой спустились в гостеприимную обитель Аида, а для лучших из них необходимо приготовить Элисиум.

Указание Мойры было настолько прозрачным, что Зевсу премудрому на сей раз не пришлось разум свой изощрять в размышлениях тяжких, и он стал тут же готовить большую войну. Ему не придется больше самому носиться с перунами за каждым дерзким героем – они сами себя истребят, не уронив при этом своего достоинства и главное – достоинства их породивших богов.

О своем желании устроить мировую войну, в которой должны были погибнуть многие дети и потомки богов, подружившиеся с богиней непомерной гордыни Гибрис, Громовержец сообщил одному только милому сыну Гермесу, который был не только его вестником и глашатаем, но и самым доверенным лицом для личных поручений.

Сам искушенный в хитроумии Аргоубийца был восхищен ловкостью родителя, и они вместе разработали общий план и повод для возникновения мировой войны. Сначала они решили возбудить распрю среди самых могучих богинь и сделать это пожелали на пире. Пир же для богов и богинь изобретательный Гермес предложил устроить необычный – не в олимпийских чертогах Зевеса, а на земле, на свадьбе среброногой Нереиды Фетиды, которую срочно требовалось выдать замуж за смертного мужа, ибо, согласно древнему прорицанию, ее сын будет намного сильнее отца.

Рассказывают так же, что Эгиох пожелал, чтобы красота его дочери Елены Прекрасной прославилась на века, чтоб о ней говорили и через тысячи лет и не только в Элладе, но и во всем обитаемом мире. Зная, что знаменитость и слава рождаются не в спокойном благополучии, а в страшных войнах, и желая сделать память о своей дочери Елене славной навеки, Зевс замыслил мировую войну. Для этого в задуманной войне его дочь и ее красота должны были играть одну из главных ролей. Древние греки всегда вожделели любви, и они вечно жаждали красоты, которая побеждала даже время и наоборот, вечно неутолимое желание прекрасного порождало всегда у них жажду любви. Если род людской расстанется с красотой, от угасанья его сберегающей, то весь окружающий мир быстро выродится в необитаемую пустыню. И для этого Олимпиец вызвал великую войну между варварской Троадой, нечестиво похитившей Красоту (его дочь Елену) и Элладой, копьем и мечом доблестно вернувшей Красоту, без которой эллины своей жизни не представляли.

58. Замысел Мойр, простирающийся на тысячелетия.

Некоторые, как византийский поэт и плодовитый комментатор Иоан Цец, рассказывая о событиях до гомеровского времени, в начале Троянской войны видят замысел никогда не дремлющих Мойр. После отомстившего Лаомедонту Геракла жители Трои вздохнули от войн ненавистных, жестоких и занялись, наконец, обработкой земли, наслаждаясь всеобъемлющим миром. Это пришлось не по нраву непреложным богиням Судьбы, прядущим железные нити своей седой пряжи столетий: Непререкаемая Мойра Лахесис опять замыслила троянцам страшные беды. Дни тевкров спокойно текли и миром они наслаждались, но до той лишь поры, пока не явился Парис злополучный. Мойры суровые так повернули свои веретена, лежащие на коленях космической матери их жутколикой Ананки, что задрожала страшно праматерь всех Гея – земля, содрогнулись и Уран – огромное небо, и Понт – широкодорожное море. И, смирившись с неизбежностью, покорились Могучей Судьбе и богини, и боги блистательных высей Олимпа. С той поры и начались новые несчастья и беды троянцев…

Другие, как Драконций, говорят, что Мойры, напротив, выткали блестящее будущее троянцам: после того, как Парис могучего Эакида повергнет и Троя падет, сын Афродиты Эней бежит в Карфаген, а потом в Италию, где и завершит долгие скитания. Через 300 с небольшим лет потомки сына Энея Сильвия Ромул и Рем станут легендарными основателями вечного города Рима. Царствовать будут троянцы, где дня приход возвещают, дня возвещают уход солнца лучи, где вертится хладная ось и небесная зона блистающим солнцем воспламеняется. Мир будет весь под властью потомков троянцев, их поколеньям дано всюду царствовать долгие, долгие годы.

Таким образом, Могучая Судьба, которой нет сильнее силы, ибо предопределенного Роком не могут избежать даже сильнейшие из богов, выткала Троянскую войну затем, чтобы заставить троянцев бежать в Италию и заложить основы Древнего Рима, просуществовавшего (правящего всей Ойкуменой) более тысячи лет.

Современники говорят, что римская культура дополнила древнегреческую, и совокупная античная культура, став основой европейской цивилизации, оказала огромное влияние на дальнейшее развитие всего человечества.

Впрочем, далеко простирающиеся замыслы Мойр не подвластны ни разуму смерти причастных людей, ни бессмертных богов, – то все той же Могучей Судьбой им не дозволено.

59. Желание Приама вернуть из плена сестру Гесиону

Некоторые говорят, что старый Приам в последние годы своей жизни люто возненавидел эллинов за то, что они держали в плену его сестру Гесиону. Когда Геракл отомстил Лаомедонту и взял Трою, в живых остался только двое из его детей: Подарк и Гесиона. Подарк получил имя Приама и стал царем Трои, а Гесиона в качестве наложницы отправилась с Теламоном на Саламин и родила ему Тевкра. Геракла уже давно не было в живых, и возгордившийся от долгого почти сорокалетнего успешного царствования Приам считал, что греки преступно удерживают в плену не просто дочь заурядного царя Лаомедонта, а сестру могущественного царя великой Троады.

Согласно Вергилию, Приам, сам ездил к сестре Гесионе в Саламинское царство, но возвратить ее не сумел и потому собирался силой вернуть ее на родину, для чего давно тайно готовился к войне, строя большой флот и вооружая многочисленное войско.

Другие говорят, что зять Приама благоразумный старейшина Антенор и его двоюродный брат Анхис отправились в Грецию и предъявили требования троянцев возвратить Гесиону перед толпой народа, собравшейся во дворце Теламона, но их не только слушать не захотели, но и с позором изгнали.

Драконций в «Похищении Елены» прямо поет:

– Так как Гесиону не возвратили Приаму, – и вот похищенья причина, из-за которого смерть на народы, мужей и на жен их, с неизбежностью пала…

Вскоре после суда Париса, Приам послал его за Гесионой с хитрыми такими словами:

– Сын, нам дарованный вновь, и судья благородный идейский, зачем ты корабли снаряжаешь, прочные паруса подбираешь? Я не готовлю ни с кем войну, мирно царством своим управляю. Если ж безделье постыло и праздным сидеть не желаешь, то отправляйся послом, Александр, к саламинскому царю Теламону, потребуй мою ты сестру Гесиону; я все-таки царь не последний среди питомцев Зевеса, а он, уж сколько лет, держит деву в позорном плену.

Когда к Теламону явилось посольство Приама – несколько вождей и советников Трои во главе с Александром и красивейший Приамид так царю Саламина промолвил:

– Ныне Приам Дарданид, кто город священный наш возродил и твердыню Пергама, что ты своею рукой вместе с Гераклом разрушил, нам, избранным людям велел илионским царство твое посетить, чтоб ты отдал, мира достигнув, царю родную сестру Гесиону. Ею владел ты по праву войны: сожжена была Троя, стены повержены в прах, не надеялся царь, что восстанет прежний Пергам и что ты плененную деву захочешь вернуть: до сих пор у себя ее держишь. Царскому роду позор – быть в рабстве; виною считают, коль не вернула царю война, что война забрала же; мир наступивший не отдал сестру. За царя, как его сын, вопрошаю: пусть оказалась бы твоя сестра у Приама, и на твои просьбы он бы ответа не дал, – ужель бы стерпел ты обиду? То, что мы просим, – твое преступленье и наш стыд несказанный. Царь наш – Приам, а сестра его все еще в рабстве у греков; негодованьем народ и злобой вскипает дурною, ропот идет средь фригийцев, ворчат, не тая недовольства: "Непреступные стены троянские смог возвести наш правитель достойный, а единокровной сестры возвращенья никак добиться не может".

Ответ очередному посольству Приама был прежний, хотя Теламон влюбился в афинянку Перибею, прежнюю возлюбленную Критского царя Миноса и собирался на ней законно жениться. Это делало положение Гесионы в плену еще более позорным, и послужило одним из конкретных поводов к развязыванию Троянской войны, причем, троянцами и их союзниками, а не греками. У эллинов, разумеется, тоже был не менее сильный повод начать большую войну и тоже из-за женщины – это похищение троянским царевичем Елены Спартанской.

60. Похищение Парисом Елены

Самой распространенной причиной и непосредственным поводом к началу военных действий в Троаде считается похищение троянским царевичем Парисом супруги спартанского царя Менелая Елены.

Многие говорят, что многолетняя Троянская война началась из-за яблока раздора. Имеется в виду яблоко с надписью «Прекраснейшей», брошенное обиженной богиней раздора Эридой, не приглашенной на свадьбу героя Пелея и богини Фетиды. На яблоко претендовали златотронная Гера, могучая дева Афина и, конечно же, богиня красоты и любви Афродита. По велению Владыки Олимпа состоялся суд, а судьей на конкурсе красоты был назначен троянский царевич Парис, бывший тогда пастухом. Юный Приамид присудил яблоко Киприде, и та в благодарность его наградила любовью спартанской царевны Елены, прекраснейшей из когда-либо живших на земле женщин. Гера и Афина, напротив, задались целью покарать Париса и вместе с ним весь троянский народ за обиду, нанесенную им на первом на земле конкурсе красоты. Говорят, что больше всего их оскорбило не то, что троянский пастух яблоко за красоту не им присудил, а то, что он посмел попросить догола их раздеться. Именно эти две могучих олимпийских богини и вызвали многолетнюю войну между троянцами и греками и все время раздували ее пожар, не давая угаснуть.

Особенно сильно гневалась и злобствовала Гера, считая Суд Париса верхом несправедливости, нарочно устроенной Гермесом по приказу ее неверного мужа Зевеса. Париса же она называла самым дерзким из смертных. Любуясь на свое отражение в полированной меди щита, богиня богинь так с благородным негодованием сама себе говорила:

– Где справедливость, главным охранником которой является Олимпиец?! Уже не одну сотню лет на Лесбосе именно я почитаюсь, как красивейшая женщина в мире, и в моем храме ежегодно состязаются самые лучшие женщины в красоте, приплывающие на Каллистеи (конкурсы красоты) со всей Эллады. Что смыслит в подлинной красоте, в этой величайшей гармонии мира этот нагло-бесстыдный варвар – пастух, даже, если он по рожденью троянский царевич? Это все происки против меня Зевса и Килления, его устроителя тайных дел!

Другие суд Париса и его похищение Елены не считают ни истинными причинами, ни поводом для Троянской. Они говорят, что не могла Афродита наградить в благодарность за победу на суде красоты троянского царевича такой наградой, которая привела его к позору и гибели, ведь она задолго до конкурса красоты обрекла Елену на многомужество, и Парис стал ее третьим и отнюдь не последним супругом. И сама Пафийка на этой войне пострадала жестоко: медью острой ее в руку ранил герой Тидид Диомед и могучая Афина кулаком избила ее безжалостно… Кроме того, самые могучие олимпийские богини златотронная Гера и мудрая Тритогенея не могли обидеться на выбор какого-то никому до того не известного смертного пастуха (мало ли кто какую деву считает самой красивой) и обречь на уничтожение многих любимых ими героев и целые города, в которых они почитались. Просьба раздеться от смертного царевича – пастуха тоже не могла задеть великих олимпийских богинь, и они могли даже раздеться не чувствуя никакого стыда так, как раздеваются и купаются в бассейнах знатные жены эллинов при рабах, которых они ни за мужчин, ни за людей не считают.

Как бы там ни было, но царица богов все правильно говорила. Суд Париса был нужен царю олимпийского сонма не затем, чтобы выяснить, кто из богинь прекрасней, а в качестве подготовки к войне, так же, как и клятва женихов.

61. Оскорбление всей Эллады браком Елены

Елена действительно была так красива, что ее прозвали Прекрасной и к ней сватались почти все эллинские цари. Приемный отец Елены царь Спарты Тиндарей взял клятву с женихов помогать ее избраннику, которым впоследствии оказался русокудрый красавец Менелай. Когда Елену похитили старший брат Менелая Агамемнон отправил вестников ко всем царям Греции с такими словами:

– Напоминаю всем бывшим женихам о принесенной вами клятве. Всех же других царей призываю подумать о безопасности ваших домов и жен и так же вспомнить о гордости, ведь оскорбление варвары нанесли всей Элладе, которая всегда подобно маяку, разливает яркий свет славы и справедливости по всей Ойкумене, а теперь этот маяк троянским пастухом осквернен!

Эллины не могли вынести столь нечестивое оскорбление, и под предводительством Агамемнона собралось огромное более, чем стотысячное войско и отправилось на тысяче кораблей в беспримерный поход под высокие стены Трои.

Некоторые, как Дион Хрисостом, рассказывают, что Тиндарей и братья Диоскуры сами выбрали для Елены в мужья троянского царевича Париса (Александра) потому, что он был богаче и могущественнее каждого из эллинских царей в отдельности. Кроме того, так они надеялись избежать раздоров в Элладе, если они предпочли бы кого-нибудь из эллинских царей. Но зять Тиндарея Агамемнон и его брат Менелай, который тоже хотел стать зятем Тиндарея, были очень недовольны этим решением.

Агамемнон созвал всех остальных женихов Елены и сверкая выпученным глазами, гневно объявил трясущимися толстыми губами:

– Все мы жестоко оскорблены, а честь всей нашей гордой доблестью героев Эллады дерзко попрана, варваром грубо растоптана. Наша земля лишилась красивейшей из женщин, когда – либо живших на земле. Ее насильно выкрали из родного чертога и выдали замуж в варварскую страну, как будто среди нас нет никого, достойного быть ей мужем. Елене как урожденной спартанке подобает стать женою только спартанца или в крайнем случае – эллина. Царя доблестной Спарты Тиндарея, который хотел всем угодить и избежать раздоров среди женихов, я извиняю, ибо настоящими виновниками этого нечестивого брака являются царевич Александр и сам владыка Трои Приам, непомерно возгордившийся в последнее время. Мы с моим братом Менелаем призываем всех эллинов, которым дорога честь Эллады, всем вместе пойти войной на Трою, – ведь если мы объединимся, любой город в обитаемой части мира быстро падет. А когда это случится, мы не только захватим очень богатую добычу, но и на многие годы получим господство над прекраснейшей страной, ибо это самый богатый город на свете, а жители его развращены неслыханной роскошью.

Узнав про эту речь Агамемнона, возмутились теперь трояне, и владыка Приам, и особенно храбрейший из его сыновей Гектор, который на совете вождей и старейшин сказал:

– Мой брат Александр получил Елену по закону от ее отца и при ее согласии быть ему супругой, а эллины в лице своего пастыря всех ахейских народов дерзают говорить столь наглые речи. Всем ясно, что эллины давно зарятся на наши честно приобретенные богатства и решили их захватить, как военный трофей. Теперь же они ищут только повода к войне и нашли его в виде брака Александра и Елены. Мы же сами, хотя и сильнее, войны не начинаем, но готовы защищаться от подлого нападения. Посмотрим, чьи жители развращены роскошью, и кто стремится к безнаказанному грабежу, и чьи воины готовы доблестно защищать родных и любимую родину! Мы будем сражаться, терпя любые бедствия и невзгоды…во имя святой справедливости, выше которой нет ничего на свете, а не потому, что мы тоже очарованы красотой законной супруги Париса Елены.

62. Менелай просит Агамемнона собрать войско

Некоторые говорят, что подруга Геры, а также ее вестница и служанка богиня радуги Ирида сообщила Менелаю о том, что произошло у него дома.

Другие утверждают, что русокудрому Атриду о том, что случилось в его доме, пока он был на огромном острове трех морей, сообщили купцы или корабельщики, и он, в благородном негодовании, вместе с престарелым царем песчаного Пилоса Нестором отправился в Спарту и послал вестника к брату Агамемнону в Микены, прося срочно приехать к нему по не терпящему отлагательств делу.

Диктис Критский говорит, что, узнав о происшедшем, Менелай, хотя и был глубоко взволнован похищением жены, однако, гораздо больше возмущался обидой, нанесенной его родственникам. Когда наблюдательный Паламед заметил, что потрясенный Атрид совсем потерял рассудок от гнева и негодования, он сам снарядил для него корабли, оснастив их всем необходимым, и причалил к берегу. Затем, наскоро утешив царя и погрузив на корабль то из доставшегося ему по разделу, что в таком трудном положении позволило время, он заставил его взойти на корабль, и они отплыли. Так, при благоприятном ветре они быстро пересекли Критское море и уже через несколько дней примчались в Спарту. Туда, узнав о произошедших чрезвычайных событиях, уже съехались Агамемнон, Нестор и многие другие греческие цари из рода Пелопа.

Аполлодор же говорит, что, как только Менелай узнал о похищении своей супруги, то сразу отправился в Микены к брату Агамемнону и стал просить его собрать войско против Трои, вербуя героев по всей Элладе.

Многие удивляются почему Менелай не организовал немедленной погони и хотя бы не попытался настигнуть похитителя вместе со своей прекрасной женой по горячим следам, как это сделали Диоскуры сразу после похищения Елены Тесеем? Тесей уже провел реформы синойкизма (совместное заселение) и объединил всю Аттику вокруг Афинского Акрополя, и новый полис стал одним из самых могущественных в Элладе. Тем не менее была выслана погоня, которая в спешке была плохо подготовлена и, дойдя до Тегеи, не имела успеха и повернула назад. Тогда Кастор и Полидевк прибыли в поисках Елены с небольшим войском в Аттику и приступили к настоящим военным действиям, которые вскоре увенчались успехом, и сестру они возвратили…

Как рассказывает Даррет Фригийский, Кастор и Поллукс, как только услышали, что их сестра Елена опять похищена, и похититель троянский царевич Парис, сразу взошли на корабли и отправились в преследование, но поднялась ужасная буря, и больше их нигде не видели потому, что они по решению Зевса стали бессмертными.

Менелай же, хоть совсем не был трусом, многие его называли даже слугой неистового мужеубийцы Ареса, стал, как ребенок, жаловаться старшему брату и взывать о помощи к другим царям.

В «Илиаде» Гера говорит, что она и необорная дочь Эгиоха-Кронида Афина, явившись в Менелаю, обнадежили его, сказав, что, организовав поход на Трою, ее разрушителем победоносно домой он вернется.

Дион Хрисостом в «Эвбейской речи» говорит, что гость (Парис) разорил дом Менелая, похитив, кроме многих сокровищ, и его жену, его дочь сделал сиротой и уехал за море. После этого Менелай немало времени потерял, странствуя по всей Элладе, оплакивая свое несчастье и прося каждого царя о помощи.

Стаций же говорит о праведном гневе, которым была вся объята Европа, безумием битв воспылав. К справедливости, к возмездию цари призывают; конечно, всех по кругу обходит Атрид, чью жену не украли. Он в рассказах своих умножает коварство троянцев: будто бы подло увезли питомицу Спарты могучей, дщерь небожителей, будто бы попрано было все разом кражей этой одной – и закон, и вера, и сами бессмертные боги.

Агамемнон отправил вестника к каждому царю, напоминая о принесенной ими клятве и советуя каждому подумать о безопасности собственной жены (ведь многие из бывших женихов за 10 лет, прошедших после клятвы, обзавелись супругами), говоря при этом, что оскорбление нанесено всей Элладе в целом.

63. Дельфы и Калхант изрекают Агамемнону оракулы

Агамемнон, как могущественный царь златообильных Микен, по предложению брата Менелая был избран верховным вождем всего греческого войска, которое начали собирать остальные цари, собравшиеся в поход на Трою. Перед принятием всякого важного решения у эллинов было принято обязательно советоваться с оракулом. Поэтому Агамемнон сразу после избрания пастырем всех народов Эллады посетил Дельфийский храм, самый прославленный оракул во всей Ойкумене.

Ввиду особенных обстоятельств Атрида пустили не только в целлу, но и во внутреннюю часть храма, куда допускались очень немногие. В этом недоступном для обычных вопрошающих месте – адитоне (святая святых) находился золотой кумир Аполлона. Здесь же было лавровое дерево, священный источник и Омфал из белого мрамора с двумя золотыми орлами, которых Зевс выпустил с западного и восточного пределов мира, а в точку их встречи метнул камень, ставший центром мироздания – Омфалом – Пупом Земли. Дельфийский храм, благодаря всегда сбывающимся предсказаниям оракула стал на многие века средоточием всей Греции.

Агамемнону в лавровом венке и с шерстяной повязкой на голове не пришлось долго ждать встречи с Пифией, которой вдохновенье в душу влагает Делосский бог и грядущее только ей открывает. Сразу по прибытии в Дельфы, утесами грозные, он в сопровождении жрецов профетов вступил в священный покой, чтобы вопросить бога о том, как и когда они победят в будущей войне с троянцами.

Надышавшаяся испарений, поднимавшихся из глубокой расщелины, где догнивал бывший когда-то ужасом для всего Парнаса огромный змей Пифон и, омывшаяся в Кастальском источнике и испившая из него, прорицательница воссела на свой знаменитый треножник, принесенный в дар Аполлону греками после Платейской битвы. Это седалище Феба, выполненное в виде золотой чаши на медной подставке, состоявшей из трех обвивающих друг друга змей, головы и хвосты которых вверху и внизу были обращены в разные стороны, однажды выдернул из – под нее разбушевавшийся Геракл. Затем Пифия молча пожевала душистый лавр, который рос в изобилии у подножья Парнаса и быстро пришла в божественный экстаз. Впав в состояние высокого поэтического вдохновения, идущего от Муз, а не в буйный дионисийский экстаз, Аполлонова Дева без всякого гекзаметра, введенного первой заместительницей бога Фемоноей, быстро голосом идущим, как бы из пупка, изрекла:

– Распря-Вражда меж самых знаменитых ахейцев будет знамением добрым для их долгожданной победы.

Это предсказание дал Делосский бог женскими устами в самом начале бедствий, ниспосланных царем богов на троян и данаев, но Агамемнон его помнил все годы, как свое имя. Вернувшись из Дельф, Агамемнон первым делом позаботился о том, чтобы заполучить в ряды собираемого им войска искусного прорицателя, которому можно было бы доверять. Самым знаменитым в Элладе в то время был халкидонянин Калхант (Калхас). Он был не только сыном прорицателя Фестора, но и внуком лучезарного Аполлона, от которого и получил божественный дар предсказания.

Гомер поет, что Калхас Фесторид, превосходный гадатель по птицам. Ведал, премудрый, он все, что было, что есть и что будет.

Калхант явился к Агамемнону в обычной сетчатой одежде предсказателей, с позолоченным венком на голове. Он был невелик ростом, худощав, но с большой головой, обросшей длинными никогда не знавшими гребня черными волосами и всклоченной темной бородой. В отличие от многих других предсказателей, ослепленных богами за разные проступки (чаще всего – за разглашение божественных тайн), он был не с пустыми глазницами, возможно потому, что в своих предсказаниях он всегда соблюдал осторожность. У него были светло голубые глаза, которые редко смотрели на того, с кем он говорил, он обычно смотрел в небо или наоборот, себе под ноги. Однако, если он на кого-то начинал смотреть, то немигающих глаз уже не отводил, и люди не могли выдержать его взгляд и отводили глаза или начинали часто моргать.

Взглянув пристально на владыку Микен, Калхант не спешно, как бы взвешивая свои слова, дал свое первое предсказание о Троянской войне:

– О Агамемнон, самым могущественный правитель Эллады! Тебе судьба по праву предназначила быть владыкой всех ахейских народов, которые приплывут под мощные стены града Приама, чтоб до основания их разрушить. Сейчас ты собираешь по всей Эллады всех прежних женихов Елены Прекрасной, поклявшихся защищать ее избранника и других царей, которые пожелают участвовать в походе на Трою. Так знай же, что священную Трою невозможно захватить без участия в войне быстроногого Ахиллеса, сына Пелея и среброногой Нереиды Фетиды. Пелид не был среди женихов Елены потому, что тогда ему было слишком мало лет, но сейчас он, несмотря на юные годы, самый могучий воин во всей Ойкумене.

Старший Атрид не выдержал взгляда Калханта и стал часто моргать, но это не помешало ему запомнить прорицание, и он тут же стал думать, как заполучить в свое войско Ахилла.

64. Ахилл с матерью на острове Скирос [52]

Между тем, юный Пелид прибыл с матерью на остров Скирос. Так же, как мастер умелыми пальцами воск подчиняет и придает ему новую форму, в огне нагревая, так и богиня морская искусно Ахилла преобразила, и девой предстал Ахилл в благородной семье Ликомеда.

– Здесь у тебя на острове Скирос только празднества и ничего нет для войн и сражений! Пусть об этом везде тысячеустная рассказывает Молва, пока собирают войско для похода на Трою ахейцы и кровью запятнанный Арес с неистовой Энио меж мирами бушует, а мой мальчик Ахилл еще одной девою будет для чужих незаметным в твоей благородной семье.

Так говорила Фетида, поручая царю Ликомеду переодетого девой Ахилла, которому было тогда, как говорят некоторые, девять лет, хотя многие другие считают, что ему было не меньше двенадцати лет.

Послушный богине царь Ликомед спрятал Ахилла среди своих девушек-дочерей и дал ему новое имя Пирра, потому что у него были рыжевато – золотистые волосы, а рыжий по-гречески означает пиррос.

Стаций поет, что секрет Эакида, скрывавшего пол свой в женском обличье, одна лишь Деидамия, самая красивая ликомедова дочь, быстро узнала.

Заметив заинтересованные взгляды сына, обращенные к Деидамии, молвит Фетида, момент улучив, обнимая Ахилла:

– Ну, что теперь скажешь, сын мой любимый? Ужель так тяжело тебе притворяться средь этого приятного хора, руки с девами сплетать в хороводе? И что хорошего ты оставил под Оссой и Пелиона хребтами? Грязную пещеру со старым человекоконем? Как хороша эта дева! О, если бы я на коленях внука держала и о двоих сочетала заботы!

Смущенный Ахилл отводит в сторону взгляд, нежным покрываются щеки румянцем, уж совсем не против он женского платья. Однако, как только мать покинула остров, он так сам себе говорит:

– Зачем я так покорен заветам матери боязливой? Ужель так и потеряю в узилище мирном бурной юности лучшие годы? Уж нельзя и копья здесь мне держать, и пугливых на острове тварей преследовать? Где гемонийские долы и реки? Жаждешь уже ты моих кудрей обещанных, Сперхий плаваний ждешь? Разве нет уваженья к питомцу, который край твой покинул? Не ходят ли слухи, что я уж далеко в волнах стигийских пропал, и плачет мудрый Хирон, скорбя по Ахиллу? Нынче же ты, о Патрокл, мой лук натягивать будешь и управлять лошадьми, для меня что вскормлены были! Я ж упражняться уже научился с тирсом, обвитым винной лозою, и нить истончать – в этом стыдно признаться! Не замечаешь, Ахилл, ты огня, которым охвачен ночью и днем, и страсти возлюбленной девы? А раны, жгущие душу, доколе ты будешь травить? Неужели то, что ты муж, доказать – о позор! – не сумеешь любовью?

65. Ахилл и Деидамия [52]

Вскоре Пелиду, скрывшемуся от всех на Скиросе в женском обличье, стало очень нравиться пребывание на острове этом и, конечно же из-за красивейшей дочери Ликомеда. Они встретились в то дивное время, когда праздновал Скирос День Паллады Прибрежной. В это прекрасное утро сестры, что рожденные царем Ликомедом, вышли за отчие стены дары принести для богини, кудри под шлемом коринфским листвой ей увить и копье цветами осыпать. Все они были дивно красивы, и все – в одинаковых платьях, все уж достигли предела стыдливости нежной, и годы зрелости уже наступили, и девственность к браку готовы были принесть. Как не сравнимы с фиалковенчанной Афродитой ни богини, ни нимфы, как и Артемида наяд превосходит своею красою, так же и Деидамия, девичий хор возглавляя, пленительным блеском других сестер своих затмевала. И полыхает пурпур нежнее на ее румяных девичьих щеках, и ослепительней свет украшений, и злато ярче и лучезарней на ее запястьях и шее. Не уступила б она богине самой красотою, если б та сбросила змей с могучей груди и без коринфского шлема осталась. Издали лишь увидел Пелид Деидамию, ведущую девичий хор свой, как не опытное замерло сердце, страсти огонь незнакомый по всему телу разлился.

Ахилл за годы, проведенные у мудрого кентавра, никого из женского пола не видел кроме своей кормилицы жены Хирона Харикло и его дочери Гиппы, бывшей Пелиду, почти сестрой. Потому не желает молчать овладевшее юношей страстное чувство – пламя, дрожа, вырывается вдруг на лицо и на тонкие губы, щеки украсив румянцем и выступив потом прозрачным. Внезапный огонь на щеках, золотистым покрытых пушком – то бледнеет, то пламенем ярким разгорается с новой силой. Дикий Ахилл священное действо мог бы нарушить, толпы не страшась и про возраст забыв свой, если б его почтение к матери не удержало. Так же и в стаде коровьем бывает, что будущий вождь и родитель, хоть до конца не успели рога у него закрутиться, только увидит сверкающе-белую телочку в стаде – дух пламенеет, уста наполняются пеной первой любви; пастухи его пыл бичом остужают не сильно со смехом.

Деидамия же вся трепетала от страха: казалось ей, что ее сестры все знают, но тайну умело скрывают. Ибо как только Ахилл средь девиц один оказался и от стыдливости юной избавлен уходом богини сразу он выбрал подругой ее. Не ожидает она ничего дурного, а он ей нежные ставит силки и следом за ней всюду следует неотступно, влюбленными ее пожирает глазами. К деве покорной прижимается часто, прикасаясь легонько то к белокожей руке, то к упругой девичьей груди – сильно, но, как бы нечаянно.

В сладкой лире лады пробуждает нежных он песен Хирона и пальцы Деидамии водит по струнам, звучать по-новому заставляя кифару. Наконец, однажды перехватывает Деидамии нежные губы, тысячу раз их целует, обнимая деву в награду. Та же охотно внимает рассказам и песням Эакида о Хироне и Пелионе, в восторге она от деяний славного юноши и этим еще больше возбуждает Ахилла. Объятия страстные, голоса звуки, и то, что саму ее взглядом жадным пронзает и тяжко вздыхает средь речи не к месту, – все удивляет ее; бежит легкомысленно тайны, что уж готов он открыть, запрещает ему признаваться.

Ахилл лишь про себя усмехался обожженными во младенчестве тонкими своими губами, хоть и не опытен был в делах Афродиты. Все дивятся тому, как несет он стяги девичьи и распрямляет мощным движеньем широкие плечи – равно к лицу ему матери хитрость и мужество пола. Деидамию, что дев всех прекрасней, Ахилл затмевает, и настолько она в сравнении ему уступает, сколь сама превосходит сестер своей красотою.

66. Ахилл сходится с Деидамией и рождает Пирра [52]

Однажды в запряженной волами упряжке юная Селена, дочь солнечного титана Гипериона, неспешно поднималась на потемневшее небо, благостный сон в это время с высоких небес спускается плавно на землю и обнимает мягкими пушистыми крыльями весь мир, в дремотную тишину погруженный. Все успокоились хоры, и медь, утомившись от звона, тоже молчит.

И вот, Эакид, радуясь волшебному безмолвию лунной ночи, решил взять то, что так долго втайне желал, и Деидамию в жаркие заключает объятья. Всемогущая Юность, наперсница златой Афродиты, свела Ахилла с дочерью Ликомеда. С небесных высот это видел весь звездный хор, и юной Селены серебристые рога от стыда слегка покраснели. Рощу и горы наполнила криками дева. Так была похищена девы невинность, о чем вскоре стал свидетельствовать Деидамии быстро растущий живот. Дочь прекраснейшую царя Ликомеда, тревогой объятую, Ахилл не однажды так утешал:

– Почему ты так трепещешь? Это же я с тобой, твой Ахилл. Я, что рожден был богиней морской, а на воспитанье в Фессалию послан. И никогда бы женского платья надолго я не надел, коль тебя б не увидел на празднике могучей Афины. Тебе шерсть приносил я, тебе же тимпаны. Что же ты плачешь, ведь стала невесткой ты божественного дома морского. Что же рыдаешь, подаришь ведь небу и морю ты очень сильных потомков!

Бедная Деидамия в ответ обычно так лепетала:

– Но ведь мой строгий отец…и твоя мать – богиня…

– От меча и огня падет прежде Скирос, прежде повержены стены будут от бури и ветра, чем наш брак ты искупишь своею печальною смертью; разве во всем мы должны быть послушными строгому отцу твоему или моей божественной матери? Однако пока молчи о похищенной девичьей чести. Время придет и все я сам расскажу.

Замирало от страха сердце царевны, речей испугавшись ужасных, и честность Пелида порой внушала сомнения ее девичьему сердцу: не понятно менялось лицо Ахилла во время таких признаний. Иногда Ахилл ей казался юношей с трогательной и чистой душой, но чаще он бывал раздражительным и вспыльчивым: то в сияющих глазах светилась какая-то бешеная преданность и всепоглощающая любовь, то тонкие губы вдруг изгибались в хищной улыбке безжалостной.

– Как поступить? Самой ли отцу рассказать о тяжком проступке, этим предав и себя, и Ахилла, который, быть может, будет жестоко наказан?

Такие мысли метались в голове Деидамии, ведь любовь настоящая была в сердце ее, хоть сокрытая долго. Молчит она в страхе, позор угнетает ее, лишь кормилице тайну хочет раскрыть, и та уступила мольбам их обоих. Хитро скрывала она, что похищена девы невинность, Деидамии растущий живот, отягченные весом месяцы, не привела покуда время к последним срокам Илифия-доносчица и помогла разрешиться. В положенный срок у Деидамии родился сын.

Согласно Павсанию, сыну Ахилла Гомер в одной из своих поэм дает имя Неоптолема. В «Киприях» же говорится, что Ликомедом он был назван Пирром (с огненными волосами), имя же Неоптолема (Юный воитель) было дано ему Фениксом, потому что он начал воевать в совсем юном возрасте.

67. Калхант прорицает, что Ахилл спрятан у Ликомеда [52]

Каждый отряд ахейского войска жаждал увидеть в своих рядах Ахиллеса. Хоть его никто ни разу не видел, но благодаря прорицанью Калханта, его имя все любят, и все призывают Ахилла с могучим Гектором биться; его для Приама и тевкров все называют самым губительным.

– Кто же еще в Фессалийских вырос долинах, рыхлым снегом покрытых? Кто в детстве был мудрому поручен Кентавру, им в отроческие годы воспитан? Кто к божественным материнским чертогам всех боле приближен? Тайно кого окунула Нереида в стигийские воды, чтобы прекрасному телу не страшна была ни медь, ни даже железо?

Так повторяли не раз наиболее искушенные в прорицаньях воины в греческом стане. Им внимали вожди и советники, правоту их заранее признавая. Так же, когда во Флегрейскую долину боги сходились, змей поднимала на эгиде Тритония, лук свой огромный сильной рукою лучезарный Делиец сгибал, – стояла Природа, лишь Громовержцу внимая и задыхаясь от страха. Он же с небес призывает бури и громы на землю, и от киклопов на Этне, кующих огонь, он требует больше молний. В это время цари, окруженные воинской свитой, планы войны обсуждают и сроки начала морского похода.

Крепко в досаде своей проклиная пророка Калханта, Протесилай говорит – ведь он до сражений был жаден, первой смерти уже дана была ему слава:

– О Фесторид, видно, позабыл ты и треножники, и самого вещающего иносказательно Локсия Феба! Скоро ль уста, что воле бога подвластны, всю выскажут правду, и скоро ль ты откроешь нам судьбы, что непреложными Мойрами скрыты? У всех на слуху Эакида пока безвестное имя, пренебреженье толпы вызывают герой калидонский и Теламона великого сын, и второй из Аяксов также и я! Только Троя на деле покажет, кто немеркнущей славы достоин. Ахилла же заранее любят, словно он войны божество. Ответь же немедля: откуда слава такая, откуда победный венок на челе у него? И укрыт он в землях каких, где прикажешь искать его? Ведь говорят же, что не в пещерах Хирона и не во дворце он Пелея. Ну же, птицегадатель, – богов потревожь, проникни в сокрытые судьбы, пламя глотай лавроносное, если жаждешь ты славы. Мы ведь тебя от оружья жестокого освободили и от копий ужасных, и от мечей, головы твоей шлемом не оскверняли. Ты же, счастливец, всех вождей превзойдешь, если скажешь, где искать нам Ахилла.

И вот Калхант, трепеща, по кругу всех остановившемся взглядом обводит, бледностью страшной покрыт – верный признак присутствия в нем дельфийского бога. Кровью глаза и огнем наливаются, и он в гробовой тишине медленно начинает вещать:

– Больше не вижу ни лагеря я, ни воинов в нем; я, словно совсем оглох и ослеп. Вот собрание бессмертных богов прозреваю я в горнем Эфире… птиц вещих вижу и их вопрошаю, где сейчас находится Ахиллес, сын Пелея и среброногой Фетиды, но ответа не получаю…вот, наконец, вижу переплетенные нити трех сестер беспощадных, непреложных дщерей Необходимости, все три Мойры с челноками, а у самой матери с нечеловеческим жутким лицом – вращается Веретено на коленях… вижу, как из совпадающего с осью мира веретена Ананке ее вещие дщери ткут седую пряжу столетий, вытягивают ее, нанизывают на нити жизней колечки… Все! Ясно вижу, что всемогущие сестры напряли!

Тут у Калханта дыбом никогда не знавшие гребня черные волосы встали – спадает повязка провидца, и огромную голову тонкая шея уже не держит. Вот, наконец, уста Провидец отверз, изнеможенный долгим гаданьем, но громко звенел его голос:

– Ты куда с Пелиона утащила питомца мудрого старца, о среброногая Нереида, хитростью материнской? Ахилла отдай нам, как это всемогущие сестры напряли! Не желаешь с Могучей Судьбою смириться, богиня лазурной пучины? Твои усилия тщетны! Ты должна мне ответить, ведь я сейчас самим Фебом ведом. В каком тайнике напрасно ты прячешь будущего губителя Трои? Вижу, как в Кикладах высоких ты в смятении ищешь берег для кражи постыдной. Вижу, что тебе приглянулся для утаивания сына дворец Ликомеда. О неслыханное преображение! Ахилла могучую грудь покрывает женское платье. Ясно вижу переодетого в деву широкоплечего Пелида, затерявшегося среди ликомедовых дочек!

Тут Калхант, шатаясь, остановился, иссякли безумного вдохновения силы, и рухнул он наземь пред алтарем, телом тщедушным своим весь содрогаясь.

68. Паламед разоблачает притворяющегося Одиссея

Готовность принять участие в походе на Трою изъявили многие цари справедливостью гордой Эллады, но среди них не было Одиссея. Хоть он клятву женихов не давал, но именно он посоветовал Тиндарею взять с них клятву защищать избранника Елены Прекрасной и после этого прослыл мужем самым многоумным среди ахейцев.

Царь скалистой Итаки недавно женился на прекрасной дочери Перибеи и Икария Пенелопе и только, что стал счастливым отцом первенца Телемаха (далеко сражающийся). Одиссей действительно не давал клятву женихов, но похищение Елены было оскорбительным вызовом всей Элладе, и все считали, что настоящие патриоты не могли оставаться в стороне от готовящейся войны.

Общеизвестно, что Одиссей появился на свет на острове Итака у царя Лаэрта и Антиклеи, дочери хитроумного царя воров Автолика, который был сыном Гермеса, считавшегося среди прочего еще и богом воров и красноречия. Такая «двойная» наследственность обусловила выдающееся хитроумие Одиссея. Правда некоторые утверждают, что хитроумие Одиссея было обусловлено не двойной, а тройной наследственностью – еще и по отцовской линии: якобы, настоящим отцом царя скалистой Итаки был не Лаэрт, а знаменитый своим хитроумием герой I поколения богоборцев Сисиф. Говорят, что дед Одиссея Автолик, знаменитейший вор, считавшийся в Элладе царем воров, постоянно воровал у Сисифа коров, и тот, однажды пометив копыта своих животных, выследил по отпечаткам вора и явился к нему с обвинениями, которые сумел доказать при свидетелях, найдя коров с помеченными им копытами в стаде Автолика. Ночью Сисиф изнасиловал дочь Автолика Антиклею, и отцу пришлось это мирно замять, чтобы Сисиф не подал на него в суд за воровство скота на протяжении длительного времени. Когда же Автолик узнал, что дочь беременна, он тут же выдал ее замуж за Лаэрта, поэтому Одиссея и считают его сыном – Лаэртидом.

Одиссей совсем недавно получил от еще не старого родителя царскую власть и понимал, что, как молодой скипетродержец должен показать себя благочестивым правителем прекрасного острова Итака и двух соседних островов поменьше – Кефаллении и Закинфа, приняв деятельное участие в походе на Трою.

Сначала Лаэртид и сам этого очень хотел, ведь на войне можно быстрее всего прославиться и завладеть богатой добычей, но перед восхождением на трон он, как водится среди эллинов, особенно среди скиптроносцев, питомцев Зевеса, посетил дельфийский оракул и среди прочего чревовещательная прорицательница ему изрекла утробным голосом, шедшим, как бы, из живота:

– Если ты отправишься под Трою, то вернешься домой больше, чем через двадцать лет и притом одиноким и нищим.

Понятно, что царь скалистой Итаки, дабы избежать столь печальной судьбы скитальца, решил не скрываться, ведь тогда придется добровольно оставить семью на Итаке, а притвориться почти безумным, если его приедут звать на войну, надеясь, что его оставят в покое.

Звать на войну Одиссея приехали несколько человек, среди которых выделялся герой Паламед, который очень не любил богиню обмана Апату и Адикию – Ложь. Если бы Одиссей честно сказал о своем оракуле, возможно, сострадательный Паламед оставил бы его в покое, ведь 20 лет страданий и скитаний – это не 20 дней.

Согласно Аполлодору, Паламед, сын Навплия, изобличил Одиссея в притворстве: он последовал за Одиссеем, притворившимся безумным, и, оторвав Телемаха от груди Пенелопы, стал вытаскивать меч, будто бы с целью его убить. Испугавшись за своего сына, Одиссей кинулся к Паламеду и признался, что безумие его было притворным, после чего ему пришлось принять участие в подготовке к походу на Трою.

Согласно другим рассказам о притворном безумии Одиссея, хитрец, нахлобучив на голову войлочную крестьянскую шапку в виде половинки яйца, запряг в плуг быка и осла и стал засевать землю морской солью. Тогда Паламед, знавший, что Трою возьмут на 10-м году сражений, взял новорожденного сына Одиссея и положил в 10-ю борозду, по которой должен был пройти плуг. Одиссей не мог наехать плугом на своего новорожденного сына, и необходимость заставила его прервать представление о своем безумии и признаться в обмане.

Одиссею, скрепя сердце, пришлось оставить родную Итаку и молодую жену Пенелопу с маленьким Телемахом. Однако герой, которому по милости Паламеда предстояло стать не только воином на 10 кровавых лет, но еще и несчастным скитальцем на такой же срок, поклялся сам себе любой ценой жестоко отомстить Паламеду.

Когда деятельного Одиссея все-таки «призвали» в поход на священную Трою, он стал одним из самых активных участников подготовки к нему. Он, как умудренный годами Нестор и от природы благоразумнейший Паламед, стал помогать Агамемнону и Менелаю собирать бывших женихов Елены, связанных клятвой и всех, кому была небезразлична судьба Эллады и ее слава. В числе первых по предложению Агамемнона было решено отправиться к юному Ахиллу, без которого, согласно вещанью Калханта, Трою не взять.

69. Диомед и Одиссей отправляются за Ахиллом

На остров Скирос к царю Ликомеду, у которого, согласно вещанью Калханта, скрывался Ахилл, решили отправить Диомеда и Одиссея, которые, будучи совсем не похожими, прекрасно дополняли друг друга.

Диомед, как видно из родословных схем Ахилла и Одиссея, был сыном прославленного этолийского героя сына бога войны Ареса и Перибеи Тидея и дочери царя Аргоса Адраста Деипилы. Тидей пал во время печально знаменитого похода Семи героев, возглавляемого Адрастом, на Фивы. Через десять лет дети погибших, включая Диомеда, начали вторую фиванскую войну, известную как «Поход эпигонов», и на этот раз город был взят и разграблен. Так Тидид еще до начала Троянской войны стал не только царем могущественного города Аргос, древней вотчины Геры, но и героем, знаменитым своим беспримерным мужеством и воинской доблестью.

Когда на общем собрании ахейцев могучего сына Тидея попросили отправиться на поиски Ахиллеса вместе с Одиссеем, он к хитроумному Итакийцу так обратился:

– Чувствую, что именно нас с тобой этот подвиг зовет. Не сомневайся – тебе я верным товарищем буду во всем, если общая забота в путь повлечет нас с тобой. Верю, что даже, если будет спрятан Ахилл в объятьях Правдолюбца Нерея иль в глубокой пещере Тефии грозной – его ты добудешь. На хитрости ловкий, бдительным все же ты будь, но и в замыслах будь плодотворен. Нынче никто из пророков судьбу предсказать не дерзнул бы нам с тобой в таких обстоятельствах смутных.

Сын Лаэрта тут же Диомеду отвечает с виду охотно:

– Да укрепит нас бог всемогущий, да будет поддержкой отчая Дева тебе, как отцу твоему помогала. Меня же такое сомнение гложет: делом великим бы стало Ахилла в наш лагерь доставить; если же не повезет – позорно нам будет вернуться, особенно мне. Но постараюсь скорее исполнить желанье данайцев. В помыслах я уж в пути; если от Ликомеда вместе с храбрейшим Пелидом я не вернусь, то, значит, не слышал Калхант Аполлона, и место пребывания Ахилла от нас скрыто.

Сын Тидея потом рассказывал:

– Царь скалистой Итаки сначала колебался – стоит ли ему прилагать все силы в поиске Ахилла, если тот прячется и не желает добровольно идти на войну. Одиссей помнил, как он, получив оракул о том, что домой вернётся одиноким и нищим спустя более, чем двадцать лет, притворился безумным, чтобы не плыть в Илион. Однако потом благоразумный Итакиец все же решил, что, если судьбой ему предназначено плыть к Илиону, то он обязательно должен найти Ахиллеса, которому Мойра Лахесис отвела главную роль в Троянской войне.

Крик поднялся средь данайцев, Атрид Менелай вместе с братом обоих героев торопит. Толпы расходятся с гулом веселым, и так завершилось это собрание.

Так же домой возвращаются к ночи сытые птицы, и так же видит нежная Гибла, как отягченные медом в ее пещеры слетаются пчелы. Требует парус без промедленья попутного ветра, и юноши бодро садятся за весла. Режет волны Эгейского моря корабль Лаэртида, длинная цепь островная Киклад за высоким бортом проплывает.

Скрылись уже и Парóс с Олеаросом; Лемнос высокий, остров Гефеста уж от корабля удаляется; Вакхов Наксос исчез за кормою. Перед глазами уже вырастает Самос, и Делос, позволивший прекрасной матери Лето Феба и Артемиду родить и после этого неподвижность обретший, уж тени на море бросает. Здесь странники жертву приносят и возлиянье, истово молятся, чтобы верны предсказания были Калханта, и свежим дыханьем Зефир паруса им благосклонно наполнил.

Плыл небесами хранимый корабль по морю, и одна Фетида, заламывая от бессилия руки, с ненавистью взглядом пенный след его провожала. Нереиде строгий наказ Посейдона предначертание Мойры попытаться изменить не позволил. Горько рыдала богиня, что не позволяют ей воды морские вздыбить, и бурей и всеми ветрами не сможет она преследовать уже ставшего ей ненавистным царя скалистой Итаки.

Солнца лучи угасали на нетленном Олимпе, и тотчас златояркий Титан сулит своим огненным коням, утомленным брег Океана гостеприимный. И вот уж вздымается перед посланцами рати ахейской Скирос скалистый.

Взяться за весла, спустив корабельный парус обмякший, спутникам вождь Лаэртид приказал – подчинить своим рукам море и поддержать угасшую силу Зефира. Ближе подходят они, и становится ясно, что это – Скирос. Тритония Пребрежная была защитница мирного брега.

70. Одиссей ищет Ахилла во дворце Ликомеда

Одиссей прозорливый всем приказал оставаться на корабле чернобоком; сам же по круче полез наверх с верным товарищем Диомедом. Но зоркий стражник из башни прибрежной уже упредил их: царю доложил, что по морю парусный корабль неведомый, видно, что греческий, на веслах к берегу подошел.

Дальше герои идут, как будто бы зимнею ночью пара свирепых, но хитрых волков, сговорившись, бежит: голод гонит вперед их; угрозу и бешенство прячут глубоко, крадучись движутся, чтобы собаки подольше их не учуяли и лаем не разбудили встревоженных пастухов. Так по открытому полю, что город отделяет от порта, шагом нескорым герои идут, коротая в беседе время, и первое слово берет в разговоре неспешном ярый в бою, но простодушный в обычном общенье Тидид:

– Как же все-таки нам узнать, что Ахилл скрывается у Ликомеда и где тот его может прятать? Я давно уж обдумывал это и никакого решения не нашел. Ради чего, мне откровенно скажи, покупал ты заранее мирные тирсы и дорогие украшения женские, и шкуры оленьи, что для вакхических таинств усыпаны златом различным? Этим оружием Диониса ты хочешь снабдить найденного Ахилла для битвы против фригийцев, против владыки Трои Приама? Или с помощью этих не понятных покупок ты хочешь Пелида сначала найти, ведь Ликомед нам его просто так не покажет!

В ответ Лаэртид пошевелил своими большими ушами, как только он один шевелил, очи потупил, как бы рассматривая что-то у себя под ногами – так он делал всегда, задумывая или уже имея в виду какую-нибудь хитрость. Потом в его глазах появилась хитринка, и он со снисходительной усмешкой промолвил:

– Коль скрыт Пелид в девичьем дворце Ликомеда, сам он выдаст себя, и эти наши дары, как раз и приведут его в Трою на битвы. Скоро увидишь, как я его отыщу. Ты ж не забудь принести с корабля, когда время наступит, все, что куплено мной, включая девам дары, и к ним не забудь приложить еще щит тот прекрасный, что изукрашен картинами разными и позолотой. Это не все еще: ты приведи сюда с корабля также Агирта с помощниками, и пусть скрытно, что не видел никто, он захватит свою трубу и флейту для тайного дела, которое и поможет Ахилла найти.

Так Итакиец, в хитростях искушенный, простодушному Диомеду сказал, а встретив на пороге дворца Ликомеда, Одиссей с виду почтительно к нему обратился, ветку древа Афины почтительно преподнеся:

– Возрадуйся славный гостеприимством царь Ликомед! Думаю я, о Скироса тишайший правитель, что ты уже слышал тревожную весть о многослезной войне, что Европу и Азию скоро люто будет терзать. Если вождей имена тебе стали известны, которым верховный правитель ахейского войска Агамемнон Атрид доверяет, то здесь они, пред тобою: Диомед – лучший из рода аргосских царей, отпрыск могучий Тидея; я ж – Одиссей, сын Лаэрта правитель славной Итаки, дед мой Автолик, прадед Гермес. Мы явились сюда, чтобы дальние подступы и берега изучить, ведущие к ненавистной нам Трое, и, если повезет – выведать планы врагов…

Одиссей толи из хитрости назвал Ликомеда «тишайшим», толи не знал, что не так давно скиросский царь столкнул с утеса второго по значению после Геракла эллинского героя Тесея, когда подумал, что известный своей любвеобильностью Эгеид (и сын Посейдона) собирается совратить его милую дочь Деидамию.

Царь, иногда совсем не тишайший, между тем хитроумную речь Одиссея прерывает:

– Пусть улыбнется, молю, Могучая Судьба вам, и пусть также боги бессмертные благоприятствуют всем начинаниям в ваших славных делах! Сейчас же счастливьте своим присутствием скромный мой кров!

Скиросский царь в дом проводит гостей, столы для совместного пиршества без промедленья по его приказу слуг толпа расставляет и тут же пышно накрывать начинает.

Меж тем самым внимательным взглядом все залы дворца Одиссей озирает, нет ли в доме особой девицы, что вызывала б сомнения в своей принадлежности к женскому полу ростом большим иль мужскими формами тела, широкими, например, плечами. Дом неспеша весь обходит, нарочно везде Итакиец, как бы блуждает средь многочисленных залов, словно любуясь убранством их и их красотою. Так с молчаливым псом мощной молосской породы уверенно к логову вепря бывалый охотник крадется, пока под кустами врага не увидит, что, распластавшись во сне, опустил тот щетинистую морду с белыми загнутыми клыками.

71. Одиссей пытается узнать, где спрятан Ахилл

Слух до глубин уж добрался дворца, до покоев девичьих: греческий прибыл корабль, вождей, мол, союзных пеласгов приняли уж при дворе. И девы, конечно, тайно радуются еще одной возможности выйти замуж, но больше робеют, только Пелид не может скрыть свою бурную радость – жаждет он живых героев и их оружье увидеть, думает и говорит только о них. Однако осторожной Деидамии пока удается Ахилла удерживать напоминанием о том, зачем на остров его мать привезла и в женские одела одежды.

Уже наполняется зал для пиров царственным гулом, и все мужи возлегают на скамьи позолотой покрытые. Вот, по веленью отца, появляются и робкие девы. Вышли к столу, как если бы на берегу Меотиды скифов дома разорив и гетские стены разрушив, стали, оружье оставив свое, пировать амазонки. Тут же Одиссей изучать начинает внимательным взглядом девичьи лица, рост их, а также плечи и груди и, конечно, выпуклые зады; но искажают вид дочерей Ликомеда ночь и неясный светильников свет, внесенных для пира.

Видит наблюдательный хитроумнейший властитель Итаки, как одна из дев, ростом выше других, по сторонам озирается, вскинув голову гордо, будто не зная стыдливости девичьей вовсе, и спутнику взглядом косым на нее указал незаметно.

Что бы случилось, коль нежным объятием Деидамия затихнуть Ахилла не смогла бы заставить и торс оголенный, сильные руки и плечи широкие не прикрывала просторной одеждой. На ложе возлечь и требовать вин, что совсем не пристойно девице, ему она запрещала, и диадему златую на лбу его много раз поправляла.

Вот, все утолили уж голод, и блюда трижды сменились, чашу подняв, к ахейцам слова свои царь обращает:

– Вашим делам, признаюсь, я завидую. Эх, если б сейчас был мой возраст не старым, или, если б потомство имел я, что может участвовать в битвах! Милых девиц и старческое бессилье мое вы видите сами. Скоро ль толпа дочерей мне юных внуков подарит?

Молвил хитрый так Ликомед, но ловит удобный момент Одиссей еще более хитроумный:

– Да, не презренных вещей ты желаешь! Ведь кто бы увидеть не захотел нескончаемой вереницы могучих царей и бессчетные их отряды, явившиеся со всей Эллады? Вся сила и гордость мощной Европы на испытанных в битве мечах присягнули на верность. Где и когда храбрецам еще достанется подобная слава? Каждый желает испытать свою доблесть и мужество в прославляющих мужей сраженьях.

Смотрит Одиссей на того, кто речам его напряженно внимает, – прочие ж девы в то время потупили взоры, робея, – и продолжает:

– Каждый, чьи предки из благородного рода, в конном бою кто силен, кто копьем иль мечом, иль хотя бы луком владеет, – все собрались доблестные там вожди – лучший цвет всей Эллады! На бесплодные годы обречен будет Роком любой, даже храбрейший, если он из лености духа иль по причинам другим свою славу упустит. Потом этого себе он никогда уже не простит.

Тут уж Ахилл бы точно вскочил, но Деидамия, это предвидя, быстро вскакивает, крепко обнимает его и сестрам знак взмахом руки подает, побуждая покинуть застолье. Однако медлит Ахилл, возбужденно на Итакийца глядит, и уходит, оглядываясь, самым последним.

Лаэртид начатый им разговор решает закончить, но напоследок все же молвит еще:

– Ты, тишайший, своим наслаждайся покоем, свадьбы готовь дочерям – тебе их судьба подарила: ликом небесным подобны богиням они. Не могу я больше скрывать восхищение! Есть же средь них и такие, девичья в ком красота с мужской перемешана статью.

Тут из вежливости и гостеприимства отвечает царь и отец:

– Не хочешь ли сам ты увидеть девушек у алтарей Паллады в вакхическом танце?

Одиссей сразу же согласился, новый план нахожденья Ахилла, в душе тайно лелея.

72. Одиссей с помощью хитрости узнает в деве Ахилла

Все сладко спят во дворце Ликомеда, дневные оставив заботы. Лишь Итакийцу не спится, его разум пытливый безмятежным сном тяготится и скорого жаждет рассвета.

Только лишь над Скиросом взошел Зареносец, его скалистой земле возвещая о наступлении нового дня, как следом в платье шафранном всегда юная обликом красавица Заря розоперстая распростерлась над окружающим остров морем. Тут вместе с Агиртом прибыл Тидид; первый вместе с помощниками тайно принес флейту и трубу, а так же оружие со щитами, второй принес с корабля все дары, что заказывал ему Одиссей хитроумный.

Тут выходят из своих спален девы скиросские, чтобы танец священный почетным гостям показать, что обещан был их отцом накануне. Всех затмевают Деидамия с переодетым Пелидом; двинулись девы водить хоровод и ходить плавно по кругу. Тирсы они то поднимают, то опускают, и ускоряется ритм, как будто изобретатели пляски с оружием Куреты игриво танцуют, и друг против друга гребнем девы идут амазонским, как будто Агротера вокруг Амикл своих рукоплещущих кружит лаконок.

Снова и снова возбужденный Одиссеем Ахилл нарушает хороводного порядок движенья, забывая о плавности женской пляски. Портит он хоровод движеньями резкими и все в смятенье приводит, однако улыбающимся гостям, видно, танец был по душе.

Когда возвратились девы в огромный зал для приема гостей, Тидид давно уж разложил в его центре на столах те дары, что взгляды притягивать девичьи станут – то за приют благодарность и им награда за танцы. Диомед, как просил Одиссей, дев дары выбирать призывает, и царь довольный не против. О, слишком прост и наивен тот, кому не знакомы греков коварство, дары их и, особенно, хитроумные планы царя Итаки, такой же скалистой, как Скирос.

Девы, как им велит женская их природа, тирсов изящных касаются и украшений, слушают звуки тимпанов и оплетают головы повязками в ярких каменьях, а при виде оружия, отворачиваются потому, что считают его своему родителю даром.

Ахилл же, заметивший боевой вблизи дрот и сияющий ярко большой щит, на котором битвы чеканены были, весь покраснел и затрясся, и ярость войны на раскрасневшемся лице отчетливо проявилась. Юноша был сам не свой. Ни к чему уж заветы матери строгой и тайна любви, ведь в сердце – только этот дротик и щит, и будущие сражения! Так же и лев, что отнят был от груди материнской и человеком воспитан, – добрые нравы усвоил, привык, что причесана грива, чтить научился людей и не рычать без приказанья. Если ж однажды сверкнет перед львом оружия грозный отблеск то, воспитанье забыв, тут же утолит он своим воспитателем голод, изумившись, почему слабому он человеку до сих пор подчинялся. Вплотную к щиту подбежав, Ахилл женское свое отраженье в полированной меди увидел и застыдился, до самых корней светлых волос вспыхнув весь от досады.

Тут Одиссей по виду весьма довольный, к Ахиллу приблизившись сбоку, жарко нашептывать стал в ухо ему:

– Ну же, что все еще колеблешься ты? Что держит тебя в этом доме? Знаем прекрасно, кто ты –ты мудрого Хирона недавний питомец, отпрыск богини морской и героя Пелея. Тебя, подняв все знамена, ждет давно вся Эллада, чернобокие корабли в море выйти готовы с тобой на борту под надутыми парусами, и стены древнего Пергама задрожат пред тобою. Ну же! Притворство отбрось! Покажи, что ты муж, который заставит пасть вероломную Трою! Будет отрадно старцу Пелею о доблестных твоих деяньях услышать, а осторожной Фетиде за напрасные страхи свои будет стыдно.

Озадаченный Ахилл, сморщившись, начал покусывать свои в детстве обожженные тонкие губы, и тут по заранее отданному приказу хитроумного сына Лаэрта мощно боевую музыку затрубил сам Агирт, а один из его помощников призыв к битве заиграл на флейте. Другие воины, прибывшие с Агиртом, словно Куреты, для которых пляска с мечным бряцаньем жизнь составляла, по щитам бить стали мечами, и зал весь наполнился грозным звоном оружия.

Сестры, роняя подарки, испуганными криками призывают на помощь отца, и бегут кто куда, решив, что на них напали враги и закипела уж кровавая битва.

Как будто сами собою вдруг спали с могучей груди и с плеч широких Ахилла все одежды, вот уж в могучей руке у него и щит, и дрот изоострый. Блеском зловещим пыл и оружие Ареса внезапно залили родные пенаты. Мощный стоит посредине зала обнаженный герой, прикрывшись одним щитом и ощетинившись дротом, требуя врагов к схватке. Тут даже придумавший все Одиссей на всякий случай отскочил от Пелида с криком, чтоб флейта с трубою замолкли и все успокоились, ведь никаких врагов в зале нет.

73. Ахилл просит у Ликомеда Деидамию в жены

Как только боевая музыка стихла, и все успокоились, стали искать Пелидову деву. Бедная Деидамия между тем печально стояла в отдалении от всех и беззвучно горько рыдала о раскрывшейся тайне, сердцем женским предчувствуя грядущую неизбежно разлуку с любимым.

Стенания Ликомедиды услышав, Ахилл узнал в них любимого голоса звуки и замер, внезапно проснувшийся в нем воинственный дух был начисто сломлен кипридиной страстью. Щит с дротом отбросив к стене, он к царю обернулся. Ликомед всем увиденным страшно был потрясен и поражен внезапной напастью, ведь он обещал Нереиде, что про спрятанного Ахилла никто не узнает.

– Ложные страхи оставь, любезный отец, ведь не зря же мать Фетида меня к тебе привезла, дожидалась давно уж громкая слава тебя за то, что именно ты пошлешь к данайцам Ахилла, как вижу, столь им желанного. Коль не зазорно сказать, ты сейчас мне дороже родного отца и Хирона почтенного. Сердцем ко мне обратись и выслушай мою речь благосклонно.

Так заботливо молвив, юноша нерешительно замолчал, облизывая тонкие губы, но молчание длилось не долго. Пелид резко голову вскинул, раздвоенный задрав подбородок, и гордо изрек:

– Тестем тебя нарекают моим твоя гостья Фетида с мужем Пелеем, и дарят тебе благодать оба моих рода. Просят они одну из твоих дочерей мне в супруги. Выдашь Деидамию за меня, или род наш для тебя слишком низок? Не отвернешь?

Сын среброногой Фетиды поморщился при своих последних громких словах, как будто был не доволен нечаянно прозвучавшей издевкой. Он никогда ни о чем просить не любил никого, кроме, разве, что матери милой. Мотнув головой, Ахилл продолжил голосом, потеплевшим:

– Так дай же мне свою отцовскую руку и прости нас обоих; брачный прими наш союз, как свершившийся – уж познана мной Деидамия. Не суди строго ни в чем не повинную дочь – как рукам ей противиться этим, как, заключенной в объятья мои, превозмочь эту силу? Провинность мою только повели искупить – и я оружье отдам Пеласгийцам и навсегда тут с вами останусь.

Пелид опять сморщил орлиный свой нос, было видно, что ему очень не нравится, что он только, что пообещал – навсегда поселиться на Скиросе у Ликомеда. Густой румянец на юных щеках свидетельствовал о том, что об этом он даже не помышлял, и от своей лжи мучительный испытывал стыд. Выручил молодого отца вдруг появившийся в зале неловкий, совсем еще малый ребенок, который только-только начал пытаться ходить.

– Ты уже не только тесть, Ликомед, но также и дед.

Громко сказал Ахиллес, подталкивая своего неуклюжего сына к радостно изумленному царю.

Тут снисхожденья у владыки Скироса стали просить все ахейцы, особенно ласково льстивый Одиссей. Хитроумный царь скалистой Итаки Ликомеду о том же стал говорить, шевеля при этом большими ушами:

– Вот и внук есть у тебя, о котором ты столько грезил. Молодых нетерпенье прости, ведь все, что ни случается в этом мире, происходит по велению непререкаемой Мойры Лахесис и избежать предначертанного ею и богам невозможно.

Хоть и растревожило не на шутку скиросского царя известие о бесчестии дочери и не выполненное порученье среброногой Фетиды, но все же очень боялся он выступить открыто против Могучей Судьбы и войну аргивян против троянцев направить по другому пути, не пустив в сраженья Ахилла. И вот Ликомед уж со всеми согласен:

– Очень я рад с зятем таким породниться, и тебя с милой моей Деидамией, конечно же, я прощаю! Был ведь и я юным когда-то и любил приступом брать женские укрепленья… Что ж до желанья Фетиды тебя не пускать под троянские стены, так ведь от матери сам ты отступился и спорить нам с тобой никак не возможно.

Тут Деидамия, спрятавшаяся было за сестрами, робко выходит. Видно было, что в прощенье отца, до конца она никак поверить не может; все еще его гнева боясь, за широкими плечами Ахилла пытается скрыться. Но Ликомед руку Пелида дружески жмет и нежно дочь обнимает.

74. Прощание Ахилла с Деидамией

И вот уж послан вестник к Пелею, чтоб рассказать о произошедших на Скиросе великих событьях, корабли в длительный поход подготовить и мирмидонских бойцов для сражений под высокими стенами Трои.

Скиросский царь тоже расщедрился и пообещал снарядить два небольших судна для только, что обретенного зятя, но воинов дать отказался ахейцам – слишком мало на его небольшом острове людей проживало.

Ради такого торжественного случая лучшего быка пятилетнего царь Дикомед в жертву приказал зарезать владыке Крониду, сверхмощному Зевсу. Молодые долопы кожу содрали с быка, всего на куски разрубили, на вертела нанизали, разрезав на мелкие части, сжарили их на давно разведенном огне осторожно и с вертелов сняли.

В это время в пиршественном зале были накрыты столы, вестники вместе с проворными слугами дома вино с золотистым ароматным шафраном в кратеры наливали, мешая с водою и медом, и расставляли блюда с хлебами, сырами, фруктами и овощами. Тут все, включая прибывших ахейцев, приступили к богатому пиру. Кубком приветствуя родных и гостей, такими праздничными словами начал пир Ликомед:

– Пищи, прошу всех вас, вкусите и радуйтесь! После ж того, как голод насытите вы и утолите жажду, поздравляйте жениха и невесту и подарки им дарите.

В свадебном пире быстро день пролетает, и теперь, наконец, брачный союз свой не скрывая, как прежде, вместе влюбленные отправились спать на брачное ложе под покровом всезнающей ночи. Битвы кровавой войны пред сонным взором Деидамии встали и поплыли суда чернобокие; наступающей молодая супруга страшится зари. Сон не спускался на веки супруги и, окончательно проснувшись, к мужу она прильнула, нахлынувших слез не может сдержать и всего его трепетно обнимает:

– Ты завтра уедешь. Снова увижу ль, любимый, тебя и к твоей груди снова прижмусь ли, о могучий мой Эакид? Дом наш сочтешь ли достойным или, Пергам захватив и лары тевкров, вспомнить уже не захочешь обитель укромную девы? Что мне спросить сейчас у тебя? Чего опасаться? Каких обещаний просить, коль не успеть мне даже у тебя на груди вдоволь наплакаться. Одна лишь брачная ночь нас с тобою свела, и она же нас разлучает. Как краток мой брак оказался законный. Ах, Судьба злополучная, только-только отдав мне Ахилла, его у меня уже отнимаешь! Что же, иди! – помешать не осмелюсь. Но, умоляю – себя береги, помни, что не напрасны были страхи Фетиды. Что же, иди! – во всем желаю удачи тебе, но только оставайся мне верным! Многого слишком прошу, ведь слезами троянские девы будут смягчать мужественное твое сердце, многие тебе пожелают сами отдаться и родину сменят на брачное ложе…, иль Прекрасную Тиндариду полюбишь, прославившуюся похищеньем бесчестным. А я лишь сначала останусь в памяти о юности твоей первом приятном проступке, а потом я навсегда всеми буду забыта и первым тобой.

Ахилл мочал, и в голосе Деидамии появилась ожесточение – видно было, как она злилась, что он ей не возражает, даже не хочет солгать, хотя бы для вида. Пелид по-прежнему хранил суровое молчание, и Ликомедида не выдержала и зло попросила:

– Дай мне уехать с тобой! Почему не нести мне знамена Арея вместе с тобой? Я могу и переодеться в мужскую одежду. Иль мне никто не поверит, но ты же вместе со мною, как дева, носил и тирсы, и Вакха святыни!

Поняв, что просит невозможного, Деидамия взмолилась голосом изменившимся:

– Сына лишь не забывай, которого мне в утешение горькое ты оставляешь, и вот еще что прошу обещать мне. Внемли моим мольбам: я прошу, чтобы взятые в плен чужестранки не подарили Фетиде внуков, незаконных и ее недостойных.

Так говорила Деидамия, и ее речью искренно тронут был Ахиллес, хоть и ненадолго:

– Милая, быть тебе верным клянусь. Обещаю, что, взяв Илион, к ногам твоим брошу толпы служанок плененных и горы сокровищ фригийских.

Впрочем, напрасные любовные обещанья всегда уносятся ветра порывом, ибо еще сам хранитель клятв Зевс Горкий, когда дело касалось любви и ревности, беззастенчиво и нагло лгал и даже клялся, хотя и не священной клятвой богов. Гесиод же поет, что по этой причине с тех пор не навлекают гнева богов нарушение клятв, которые приносятся любовниками друг другу.

75. Одиссей рассказывает Ахиллу о причинах войны

Так Ахиллес, надавав Деидамии обещаний беззастенчиво лживых, гостеприимный Скирос покинул. Скинул подаренный тестем пурпурный плащ Эакид, и дротом тем самым и блестящим щитом, что захватил во дворце, он был украшен. Таким воинственно дерзким был увиден всеми Ахилл, когда в сопровожденье ахейцев он к кораблю подходил. Никто не отважится не только сказать, но и вспомнить, что было до этого с юным героем на острове.

Жертвы вечно шумящему морю и бурным ветрам по обычаю тут приносит Пелид– так ведь всезнающий Одиссей посоветовал – и никогда не знавшим ярма черным быком почитает деда Нерея, правдолюбца лазурного моря, а владыке глубин всех морей Посейдону Гиппию в воду живых бросает коней. Милую мать задобряет юною белой телицей, украшенной по обычаю лентой и, тучную жертву бросая в пенное море.

– Слушались мы тебя до сих пор, милая мать, чрезмерно, хоть иногда несбыточны были твои пожелания и приказы. И вот теперь, несмотря на твое нежеланье, я к ждущим меня кораблям арголидским иду, чтобы плыть под троянские стены в схватки и битвы, больше всего прославляющие мужей.

Так сказал юный Ахилл и легко по трапу взбежал на палубу корабля. и вот уж от земли, только-только ставшей родной, его южный горячий ветер Нот с устрашающим ликом, под густым скрытым туманом, на крыльях влажных уносит, туго надув паруса. Скирос скалистый начинает в дали теряться морской, скрываясь в тумане.

Вслед Ахиллу супруга смотрит с башни высокой, милого сына к себе прижимая; рядом сестры рыдают. За исчезающими вдали кораблями Деидамия следит взглядом застывшим. Ахилл тоже украдкой иногда взгляды бросал на оставшийся позади остров, думая о стенаниях той, что осталась в им покинутом доме. Тут на открытом лице юного героя появилась улыбка горького сожаления, как будто страсть, возвратясь, его сердце вдруг защемила. Наблюдательный Лаэртид тут же замечает желанного спутника грусть и начинает такой тихой речью его утешать:

– Расставаясь, люди всегда сначала тоскуют. Но не забывай, что тебе предначертала сама непреложная Мойра повергнуть в прах великую Трою! Сам видишь, что напрасно непомерно заботливая Фетида унизила тебя женской одеждой, укрытию этому вверив и уповая на верность царя Ликомеда. О страх материнский чрезмерный, правильно Феб изрек, что во всем нужна мера! Разве должна прозябать в безгласной тени твоя бесстрашная доблесть? Ведь не наши мольбы тебя под Трою позвали – ты бы и сам явился туда, чтобы добыть нетленную славу.

– Не слишком ли занят ты материнских грехов описаньем? Виной всему судьбы! Своим копьем искуплю я дней Скиросских бесчестье. Ты ж, пока море спокойно и парус наполнен Зефиром и Нотом, выдай скорей, для этой войны у данайцев какие причины, чтобы уже сейчас я мог проникнуться к троянцам праведным гневом и в битвах их не щадить.

– Не знаю, с чего лучше начать. Говорят, спор о том, какая богиня – Гера, Афина иль Афродита прекрасней разрешить был избран Зевсом Парис – никому не известный троянский пастух. Тяжбе этой причина возникла близ пещер Пелионских во время свадьбы отца твоего Пелея с Фетидой, на которой и бессмертные пировали. Не приглашенная на свадьбу Распря Эрида бросила на свадебный стол яблоко золотое с надписью «Прекраснейшей», и пастух, оказавшийся царевичем Александром, присудил его Пафийке и стал у нее за это награду просить. Легкой добычей ему указаны были ею Амиклы. Он коварно разрушил брачный покой у Менелая Атрида, принявшего гостя радушно – стыд, увы, и несчастье могучей Европы! Похитив вместе с Еленой сокровища Спарты, в свой Пергам уплыл похититель. Оскорбленные эллины отовсюду собрались для справедливого мщенья. Кто бы такое стерпел – чтоб обманно из родного чертога милую украли супругу, словно корову из хлева? Чтобы ты сделал, если бы твой гость, например, я иль Диомед, сейчас плыл бы с похищенной Деидамией, в страхе на помощь, зовущей тебя?

При последних словах Одиссея к оружию метнулись руки Ахилла, и краской гнева обильно все покрылось лицо. Довольный Лаэртид замолкает, и тут слово берет Диомед:

– О потомок достойнейший моря, теперь ты нам поведай, как проявились первые признаки твоей доблести. Нам расскажи о Хироне: как пробуждал он в тебе грядущей славы зачатки, мужество как воспитал, укреплял как тело и дух твой?

76. Ахилл рассказывает о своем обучении у Хирона

Кто ж о деяньях своих не захочет поведать? Ахилл же скромно рассказ начинает:

– Как только принял меня в пелионской пещере Старец мудрейший– я голод свой насытил львиным мясом жестким и мякотью волчицы полуживой. Вскоре наставник учить меня начал красться по гиблым болотам, не бояться волн, разбивающих скалы, и чащи леса безмолвной и темной. Были тогда уже меч при руке и колчан за моею спиною – рано развилась тяга к оружию. И от жары и мороза неприкрытая одеждой кожа совсем огрубела, и не было мягкой и теплой постели, мы на замшелых камнях находили с учителем ложе. Вскоре стал заставлять он меня обгонять уж стремительных ланей и лапифских коней, догонять и посланный к цели дрот. Лишь когда брел по траве я, шатаясь, и был вконец обессилен, он хвалил меня и поднимал с мудрой улыбкой на свою широкую конскую спину и учил меня искусству наездника. Часто меня заставлял он по льду при первом морозе быстро бежать, не нарушив наледи тонкой, – гордость мальчишки! Так нужно ль еще говорить о моем воспитании у Кентавра?

Ахилл задал из показной скромности этот вопрос потому, что не ждал никакого ответа и тут же быстро продолжил:

– Не позволял никогда мне наставник преследовать робких серн или ланей копьем поражать осторожных в Осских чащобах, но просил угрюмых медведей в берлогах, грозных вепрей тревожить, тигрица мощная скрыться от меня не могла, как и львица с потомством в горной пещере. Был подготовлен я и к схваткам с оружием разным, все испытал на себе я свирепого Ареса лики. Я изучил, как вращают оружьем пеоны, как потрясают копьем македонцы, как в битве владеют пикой сарматы, геты мечом и луком гелоны, как управляется с гибким ремнем своим балеарский пращник, который в размахе сеет летящие раны и вращеньем пращи над собой границу проводит. Вряд ли смогу я свои все припомнить деяния, даже, если достойны рассказа они: ведь учил меня Старец и перепрыгивать рвы, и на вершину взбираться горного пика тем шагом, которым бегу по равнине, и отбивать щитом валуны, словно в битве снаряды, и в дом горящий входить, и на скаку останавливать пешим быстрых четверку коней. Помню – Сперхий, разбухший от влаги, талым напоенный снегом и проливными дождями, камни нес в бурном потоке, деревья, что вырваны с корнем. Там, где теченье сильнее, Хирон мне приказывал волны сдерживать, встав на стремнине – их лютый напор он едва ли вынести мог бы и сам, четырьмя копытами упираясь. Я же стоял, но река быстротечная, покрытая пеной, меня относила, а он угрожал мне, сверху свисая, и словом жестоким стыдил меня Старец. Выйти на берег не смел без приказа я – жаждою славы уже тогда был я влеком, при Хироне ничто не казалось мне тяжким.

Глаза Ахилла сверкали, с живостью он вспоминал у Хирона проведенные годы:

– Когда на Пелионе появился Патрокл, много было игры: эбалийских метание дисков в небо высокое, тел для борьбы умащенных сплетенье и кулачные битвы – труда в этом было не больше, чем по струнам звучащим бряцать Аполлоновым плектром и восхвалять в песнопениях доблести древних героев. Также Хирон меня научил зельям и травам целебным, средство какое чрезмерную кровь остановит, какое благостный сон наведет, какое открытые раны закроет, язвы какие железом, какие травами лечат.

Тут простодушное лицо сына Фетиды стало очень серьезным, и он важно сказал:

– В душу вложил справедливости мне святые заветы мудрый Хирон, те, что он чтить повелел пелионским народам, а также коими он усмирял буйных своих двутелых собратьев. Вот таковы, друзья, отроческие мои годы. Мне приятно о них вспоминать…

Диомед, забывшись, смотрел на Ахилла с нескрываемой завистью. Он понял сердцем к славе ревнивым, что среди всех ахейцев, именно с Ахиллесом ему придется соперничать в добывании никогда не меркнущей славы.

77. К Трое с Ахиллом отплывают Феникс и Патрокл

Некоторые рассказывают, что Ахилл решил перед отплытием в Трою навестить Пелея, родителя своего, которого он почти не знал, т.к. из своих 15 лет около половины провел на Пелионе в обучении у Хирона и больше года у Ликомеда на Скиросе.

Впрочем, другие говорят, что Ахилл по дороге к стенам священного Илиона завернул в родительский дом только для того, чтобы взять Патрокла, который у Хирона смог отыскать своего возлюбленного друга, а у Ликомеда, не смотря на все старания, не сумел. Без Менетида на Скиросе даже в обществе Деидамии Ахилл очень страдал. Ведь с женщиной мужчина сходится ради рождения детей (необходимых богам, государству и собственному роду) и для получения телесного удовольствия. А любовь к юноше – возвышенная, именно из-за нее герои часто совершают великие подвиги.

Согласно Гомеру, Пелей сам отправил Ахилла в поход и вместе с ним – своего верного друга Феникса, сына Аминтора и Клеобулы, которому он не только дал приют, но и сделал царем долонов. Феникс об отправке Ахилла так говорит:

– Мой старый друг конеборец Пелей, который сделал для меня так много, послал меня вместе с Ахиллом в день, как из Фтии его отправлял в ополченье Атрида. Совсем юный Ахилл, тогда не знал еще ни войны, для всех одинаково тяжкой, ни совещаний народных, где славой венчаются люди. С тем Пелей и послал меня, чтоб всему я мог обучить его милого сына: в слове оратором быть – и быть совершителем в деле, ведь не успел этому я его научить до того, как он еще маленький к Хирону отправился.

Всеми уважаемый пилосский старец Нестор, наездник Геренский, так же говорит, что почтенный Пелей сам отправил сына в поход:

– Мы с Одиссеем тогда, находясь в пелеевом доме, слышали все, что тогда говорил он. В дом Пелея, для жизни удобный, с Итакийцем мы приезжали, царей и героев на войну собирая по всей плодоносной Ахайе. Помню, что конеборец Пелей тогда тучные бедра большого быка сжигал молниевержцу Зевесу, стоя в ограде двора. Он двуручную чашу держал золотую и поливал искрометным вином горящую жертву. Увидев меня с Лаэртидом, кинулся к нам Ахиллес удивленный, под руки взял и в чертог к себе ввел, и сесть пригласил нас, и предложил угощенье, какое гостям подобает. После того, как питьем и едою мы все насладились, начали мы с Одиссеем убеждать Ахилла отправиться с нами. Был он, хоть и молод годами тогда, но высок и широк очень печами. Но главное было в том, что согласно вещанью Калхаса, без него нам Трою будет не взять. Поэтому мы с Одиссеем настроены были приложить все усилия, чтоб уговорить самого Ахиллеса и Пелея, благородного его родителя. Но уговаривать сына морской богини долго нам не пришлось. Он сразу загорелся честолюбивым желанием отправиться на войну, на которой можно прославиться. Старец почтенный Пелей, увидев неудержимое стремление Ахиллеса отправиться с нами, наказывал сыну храбро сражаться всегда, превосходствовать в битве над всеми.

Пелей отдал сыну нетленное копье, подаренное ему на свадьбу с Фетидой мудрым Хироном. Сам Кентавр срубил ясень, древко же из него отполировала рукодельница Афина Эргана, а наконечник выковал искусный в кузнечном деле Хромец Обеногий. Никто, кроме Ахилла и Большого Аякса, не мог не только метнуть далеко это копье, но даже сражаться им, как пикой, в ближнем бою.

Не забыл Эакид передать сыну и другой знаменитый подарок, полученным им от Гефеста на свадьбе с Фетидой – нетленный доспех, которому старой Ткачихой была уготована роковая роль в судьбах Патрокла и Гектора и через них – в жизни самого Ахиллеса.

Вместе с Ахиллом и Фениксом отправился под Трою, конечно же, и Патрокл, без которого Пелид своей жизни не мыслил.

Согласно Гигину, Патрокл, сын Менетия, отплыл из Фтии, на 10 кораблях, а Феникс, сын Аминтора, на 50 кораблях. Ахилл же, отправился под троянские стены на 60 кораблях. Из того, что 50 + 10 = 60, некоторые заключают, что Патрокл и Феникс не имели собственных кораблей и воинов и, подчиняясь сами Ахиллу, командовали частями его мирмидонской рати.

78. Ахейские послы требуют выдать Елену [16]

Прежде, чем начать военные действия, тяжкие всем, греки решили отправить в Трою посольство, о котором рассказывают по-разному; большинство говорит, что оно было отправлено значительно раньше, чем утверждают авторы, описывающие события до гомеровской «Илиады». Так, в утраченных «Киприях» Стасина Кипрского говорится, что посольство было направлено не во время подготовки к походу на Трою, а после того, как греки приплыли и высадились под стенами Трои и погиб Протесилай.

Как бы там ни было, но эллины выслали вперед Паламеда, Одиссея и Менелая с тем, чтобы они потребовали от троянцев возвращения Елены и всего захваченного имущества, а также выплаты немалого пени за похищение.

Паламед, благоразумие которого очень высоко ценилось и в дни мира, и в дни войны, приходит к Приаму и после того, как был созван совет, на котором не было отсутствовавшего в городе Александра, приносит жалобу на Александра и нанесенную им обиду. Не только греки, но и троянцы, присутствовавшие на совете, говорили, что выражение умных глаз Паламеда во время его речи несколько раз менялось от непоколебимого и даже устрашающего, до дружеского и даже ласкового.

– Царевич Парис грубо и вероломно нарушил все законы общепринятого гостеприимства. Подобные деяния вызывают вражду не только меж людьми, но и между государствами, Эрида же ненасытная порождает голод, скорби, кровавые битвы и другие убийства, споры, тяжбы и всевозможные бедствия. Вспомните о распре между Илом и Пелопом, а также о многих других ссорах, которые, начавшись из-за подобных же с виду незначительных причин, затем приводили к полному истреблению целых народов. Вспомните, кроме того, обо всех ужасах и тяготах всем ненавистной войны и, напротив, о преимуществах любого, даже самого плохенького мира. Мне прекрасно известно, какое негодование вызывает у всех любящих справедливость людей этот ужасный поступок Париса. Я уверен, что его и других виновных в этом нечестивом поступке, от которых отшатнутся все, неизбежно постигнет справедливая суровая кара за их вероломство…

Паламед не закончил и собирался продолжать речь, но владыка Приам вежливо прервал его:

– Сдержись, прошу тебя, Паламед, ибо потом может оказаться, что ты сам поступил несправедливо, возводя вину на того, кто отсутствует. Нельзя творить суд, если у обвиняемого нет возможности защищаться. Потому может случиться, что все твои упреки и обвинения будут опровергнуты, когда сын мой будет налицо.

Приам приказывает отложить рассмотрение жалобы греческих послов до прибытия Александра. Он видел, конечно, что некоторые из присутствующих на этом совете взволнованы речью Паламеда и что они, хотя и молчат, но своими взглядами осуждают совершенный Парисом бесчестный поступок, ибо Паламед излагал все удивительно складно.

Таким образом, в этот день совет распускают, а послов отводит к себе в дом с их согласия один из самых авторитетных троянских старейшин Антенор, человек гостеприимный и в большей степени, чем другие, приверженец добра, справедливости и чести.

Через несколько дней в Трою является Александр. Весь народ проклинает его: кто за дерзкий и наглый поступок, кто за тяжкую и не справедливую обиду, нанесенную Менелаю, и нет средь троянцев никого, кто бы его одобрял.

78. Гекуба и царевичи против выдачи Елены [16]

Встревоженный Приам созывает сыновей и спрашивает у них совета, следует ли возвращать Елену и похищенные богатства, и те единогласно говорят – отказать. Возбужденные необычной красотой эллинских женщин, которые прибыли с Еленой, они уже наметили их себе в наложницы, так как они были варварами и действовали под влиянием жадности и похотливой страсти.

Тогда мудрый правитель Приам созывает на совет знатных старцев и спрашивает у них как ему следует поступить. Но тут царские сыновья внезапно ворвались в совет и грубо пригрозили расправой некоторым из советников, если те решат иначе, чем угодно им.

Тем временем народ, собравшись на площади, громко выражал криками и руганью свое возмущение и справедливое негодование за нанесенную грекам обиду, притом столь недостойным честных людей образом. Поэтому прибывший в Трою Александр, охваченный страстью и опасаясь, как бы народ не учинил бунта, сам в окружении многочисленных вооруженных братьев и их личных охранников напал на собравшуюся у стен царского дворца толпу, и некоторые горожане при этом были ранены и убиты. Оставшихся людей спас приход влиятельных членов совета под предводительством благочестивого Антенора. Так, ничего не добившись и только напрасно пострадав, народ, униженный и оскорбленный царскими сыновьями, с глухим ропотом разошелся по домам.

На следующий день царь, поддавшись уговорам супруги Гекубы, приходит к Елене и, ласково приветствуя ее, говорит:

– Возрадуйся милая Тиндарида и будь уверена в моем к тебе самом добром расположении. Расскажи мне, красавица, подробно о себе, кто ты такая и откуда родом.

Та отвечает,

– Мой почтенный и возлюбленный свекор! Ты вопрошаешь о роде меня, и тебе я подробно все расскажу, Дарданид богу подобный. Я твоя родственница и по происхождению гораздо ближе к тебе с Гекубой и Александру, чем к Менелаю и Агамемнону…

Елена припомнила всю родословную своих предков, сказав, что Данай и Агенор были основателями и ее рода, и рода Приама. Она привела также и доказательства своего родства с Гекубой по материнской линии, так как сын Агенора Феникс положил начало их близкому родству, – его потомки и Димант, отец Гекубы, и Леда…

Закончив рассказывать о себе, прекрасная Спартанка расплакалась и нежным голосом стала просить:

– Умоляю благородный Приам, не выдавай меня грекам, раз уж принял меня под свое высокое покровительство. Мы с сыном твоим Александром полюбили друг друга, а что может быть выше любви? Смысл нашей с ним жизни теперь в том, чтобы видеть и слышать друг друга, мы с ним не можем жить врозь. А что касается обвинений в похищенье спартанских богатств, то это все ложь. Из спартанской казны мы с Александром увезли лишь то, что мне принадлежало по праву, ведь я законная дочь царя Тиндарея, который только недавно, после обожествления моих братьев Кастора и Полидевка уступил Менелаю, своему чужеземному зятю царскую власть в Спарте и Мессении при сохранении за мной моей собственности.

В ответ Приам лишь озадаченно покачал в обе стороны седой головой и так захлопал своими белесыми ресницами, прикрывавшими водянистые глаза с красными прожилками, что было не ясно, что же он решил.

Гекуба же, узнав о горячем желании Елены остаться в Трое с ее любимым сыном Парисом и одновременно о близком родстве с ней, обласкала ее и стала прилагать все усилия, чтобы ее не выдали, тогда как Приам и его сыновья и советники уже решили не откладывать больше переговоров с послами и не противиться желанию народа. С Гекубой был согласен один Деифоб, которому, как и Александру, любовная страсть к Елене мешала принять правильное решение. Поэтому Гекуба с упорством умоляла теперь Приама и сыновей оставить Спартанку, и ее никак не могли оторвать от Елены, и всех она пыталась склонить на свою сторону.

80. Елена сама решает остаться в Трое с Парисом

На следующий день Менелай со своими спутниками приходит в совет, собравшийся вместе с большой толпой на городской площади, и громогласно требует вернуть ему жену и все то, что было похищено вместе с ней.

Тогда Приам, который не остался глух ни к просьбам Елены, ни к уговорам жены, стоя в окружении сыновей, Спартанке, которая была специально приглашена, чтобы появиться перед народом, в наступившей тишине громко, чтоб слышали все, говорит:

– Когда – то спартанский царь Тиндарей, твой смертный родитель, предложил тебе, Елена, самой выбрать мужа из прибывших в Спарту женихов, и все остальные женихи, среди которых было много могущественных греческих царей, решили, что это справедливо. Теперь и я тебе предлагаю так же справедливо самой решить с кем и где ты хочешь жить дальше? Ведь ты не рабыня царя Менелая, сам Зевс – божественный твой отец, и ты можешь сама распоряжаться своей судьбой. Так ответь же при всем нашем народе и вот при этих послах – хочешь ты в Трое остаться с сыном моим Александром или хочешь возвратиться к своим и жить с Менелаем? Как сама ты решишь, так и будет, и твое решение будет нашим окончательным ответом Менелаю и остальным ахейским послам!

Елена, отбросив назад свои рыжеватые с медным отливом волосы, сзади свисавшие крупными локонами, а на висках кудрявившиеся мелкими завитушками, гордо подняла свою невероятно красивую голову. Она медленно обвела своими прекрасными серыми глазами сначала Приама, потом толпу, ненадолго задержалась на послах и Менелае и, наконец, остановилась на Александре. Она вся засветилась какой-то особенной даже для нее красотой, ее прекрасное лицо, сиявшее неподдельной любовью, очаровывало так, что от него невозможно было оторвать глаз. На площади установилась звенящая тишина, все, дыхание затаив, с нарастающим нетерпением ждали ее ответа, как будто от него зависела их собственная жизнь. И вот своим грудным голосом, сейчас задрожавшим и ставшим особенно низким, она сказала на удивление твёрдо, без каких бы то ни было сомнений и колебаний:

– Все лгут, кто говорит, что Александр, воспользовавшись отсутствием гостеприимного Менелая, меня коварно похитил. Я приехала сюда по своей воле потому, что, полюбив Александра, не желаю лгать, оставаясь женой Менелая…

Толпа, как один человек, вздохнула и выдохнула с явным облегчением. На лице Елены появилась и на миг застыла улыбка смущения, казалось, она не знала стоит ли ей говорить дальше то, что хотелось и, чуть поколебавшись, она тихо сказала:

– И потом, как дочери Тиндарея, так давно сама Могучая Судьба поступить мне предначертала.

Мощный, одобрительный рев народа прокатился как вал Посейдона по главной площади Илиона и поглотил без следа отчаянные крики Гелена и Кассандры и гневные возгласы Менелая с другими послами.

Почему Спартанка именно так предпочла решить свою судьбу (и заодно судьбу многих великих героев и целых народов) – можно только гадать: одни решение Елены объясняют ее чрезмерной любовью к Парису, внушенную Афродитой, другие – страхом перед заслуженным наказанием, которого она ожидала от законного супруга за то, что бежала из дома с любовником, да еще и со спартанской казной, третьи же – волей непреложной Мойры Лахесис и вытекающим из нее решением Зевса.

Какими бы мотивами не руководствовалась Елена, но решение было принято.

Народ продолжал одобрительно гудеть толи, одобряя справедливое решение своего царя предоставить выбор самой Елене, толи просто восхищаясь ее необыкновенной для людей красотой, которая теперь будет всегда с ними. Входившие в совет цари разных земель и троянские царевичи, заполучив Елену, разошлись со сходки не без радостного ликованья – они почему-то думали, что божественная красота Спартанки принесет Троаде и ее народу счастье и процветание. Как часто люди в своих прогнозах не просто в чем -то ошибаются, а предполагают в самом главном все строго наоборот.

81. Антенор мешает Приамидам убить послов

Диктис Критский говорит, что после решения Елены остаться в Трое с Парисом и последовавшего за этим окончательного отказа Приама возвратить Елену и похищенные драгоценности никогда не унывающий Одиссей опять потребовал созыва троянцами совета. Он это сделал скорее ради того, чтобы еще раз свести воедино все происшедшее, чем чтобы добиться изменения решения царя Илиона. Итакиец вновь напомнил в своей красочной речи обо всем недостойном, что учинил против Греции Александр. Слова же Елены он объяснил так:

– Хоть у Париса одна бровь выступает вперед больше другой, но все равно он очень красив и потому сумел соблазнить жену своего радушного гостеприимца. И, если Александр ее не силой увез, а сумел уговорить на добровольный побег, разве от этого меньше его вина?! Ведь, даже, если б Елена сама его домогалась, как Антея Беллерофонта, то он должен был бы, уплыть один и как можно быстрее, а не обворовывать своего гостеприимца…

В конце своей речи Одиссей заверил троянцев в том, что справедливая кара за преступление Париса последует неизбежно и незамедлительно.

За Лаэртидом выступил Менелай. Младший Атрид обычно говорил свои речи пред собраньем очень отчетливо и коротко: многословен он не был, нужное слово умел находить. На этот раз прилюдно оскорбленный, как мужчина, решеньем Елены, кипящий гневом, с ужасным выражением лица он яростно бросал троянцам озлобленные угрозы:

– Если не измените несправедливое свое решение, то вскоре вас всех постигнет ужасная участь. Илионские стены будут начисто стерты с лица земли! Троя будет пылать, пока вся дотла не сгорит! Ваших юношей и мужей прямо в домах будут резать, как овец иль свиней! Ваши дочери и жены станут служанками и наложницами, дети тоже попадут в позорное рабство! Вы проклянете свое теперешнее решение и в отчаянье будете волосы на себе рвать, но будет поздно – прошлое даже богам изменить невозможно! Одумайтесь же!

Когда Приамиды услышали это, они хотели наброситься с оружием на послов, но Приам остановил их, властно прикрикнув, что послы неприкосновенны. Сам же троянский владыка послам лишь холодно – вежливо подтвердил уже принятое им решение.

Некоторые сведущие троянцы говорили, что тогда сыновья Приама тайно договорились между собой хитростью напасть на послов. Особенно преуспели в этом Парис и Деифоб. Однако и другие Приамиды, включая высокого духом Гектора, понимали, что взбешенный Менелай будет будоражить и совет вождей и старейшин, и весь троянский народ, что может привести к слепому и беспощадному бунту. Гектор опасался, что Менелай, вернувшись домой, как оскорбленный муж, станет особенно яростно подстрекать своих к жестокой и кровавой войне против Трои, ибо его ненависть, порожденная любовью, вызовет вражду самую злобную и страшную.

В «Илиаде» поется о сыновьях Антимаха отважного – мужа, который некогда Трои сынов убеждал на собранье народном, чтоб Менелая, послом с Одиссеем прибывшего в Трою, там же убить и обратно его не пускать к аргивянам.

Антенор был самым благочестивым и благоразумным среди старейшин священного Илиона и все время взывал к примирению. Узнав о намерении Приамидов устроить засаду и напасть на послов, он тут же явился к Приаму и рассказал ему про тайный заговор:

– Приам, ведь ты не только любящий отец, но и мудрый правитель! Прошу тебя, пойми, что твои обезумевшие сыны замышляют дерзкие козни не только против послов, но и против тебя самого и против всего нашего государства, а этого ни в коем случае нельзя допускать. Ведь ты сам им сказал, что послы неприкосновенны …

Приам остановил взмахом руки своего благоразумного старейшину и, тяжко вздохнув, покачал седой головой, сделав вид, что согласился с ним и отпустил. Однако, видавший виды Антенор понимал, что царь не будет бороться с собственными сыновьями и потому немного позднее он сообщил про заговор самим послам. Он поставил к послам надежную охрану и, как только это оказалось удобным, отпустил их домой невредимыми.

82. Первый сбор женихов в Аргосе [16]

Пока в Трое послы во главе с Паламедом безуспешно пытались избежать войны (а Менелай яростно угрожал многослезной войной) – этого всеми прославляемого злодейства, молва о них расходится по всей Греции, и все Пелопиды собираются вместе. Они сначала заключают соглашение на словах, а потом по предложению Агамемнона хотели просто принести такую клятву:

– Если Елена и все похищенное вместе с ней имущество не будет возвращено вместе с достойным пени за нечестивость и воровство, мы начнут непримиримую войну с Приамом до полной и окончательной победы над Троей и всеми ее союзниками.

Однако по предложению Нестора, престарелого царя песчаного Пилоса, решили принести клятву особо торжественно и со всеми положенными при подобных клятвах обрядами.

Между тем послы возвратились в Лакедемон и рассказали о Елене и о ее изменническом решении не возвращаться на родину, а также о том, что говорили и как вели себя по отношению к ним слабовольный царь Приам, гнусной старостью удрученный, и его нечестивые сыновья, в то же время, превознося до небес благочестивость старейшины Антенора и его честной дружной семьи.

Услышав обо всем этом, греки принимают совместное решение, чтобы каждый на своем месте прямо сейчас начал готовить военные силы, включая оснащенные всем необходимым корабли, для длительного похода на Трою. Затем, по решению совета, выбирается наиболее удобное место в Элладе, куда все должны будут сойтись, чтобы обсудить подготовку к войне. Был выбран Аргос, владение уже успевшего прославиться героя сына Тидея Диомеда, известное по походам Семерых и их доблестных сыновей, прозванных Эпигонами.

Когда подошло время в Аргос начали прибывать бывшие женихи и многие другие цари и герои Эллады. Первым в Аргос явился могучий Аякс Теламоний, сын Перибеи, а с ним его брат Тевкр, сын сестры Приама Гесионы, подаренной Теламону захватившим Трою Гераклом и продолжавшей до сих пор оставаться наложницей. Немного поздней появились царь острова ста городов Идоменей сын Миносида Девкалиона и его верный товарищ вождь Мерион. Потом явился получивший власть в Пилосе от самого Геракла старец Нестор с двумя славными сыновьями совсем еще юным Антилохом и Фрасимедом.

После них пришел Ахилл. Пользовавшийся всеобщим уважением старец Идоменей, увидевший Ахилла впервые так о нем рассказывал тем, кто его не видал, а интересовался им каждый ахеец:

– Пелид с первого взгляда меня поразил: он был чрезвычайно быстрый и необычайно сильный, эти два качества, необходимые воину, противоположны и потому редко сочетаются в одном человеке. Например, два Аякса: Теламонид очень сильный, как вол, но медлительный, Оилид же – как змея гибкий и быстрый, но недостаточно сильный. Никто не мог быть уверен, что победит Пелида в беге, и мало, кто отважился бы сойтись с ним в кулачном бою. При широких, мощных плечах у него очень тонкая талия. Его мужественное открытое лицо, с честными сияющими глазами можно было бы назвать очень красивым, если бы не слишком тонкие губы, и кожа вокруг них, если внимательно присмотреться, была чуть сморщенной и беловатой, от ожога в младенческом возрасте. Мне сразу было ясно, что Пелид, несмотря на свою молодость, намного превосходит всех несравненной доблестью в военных делах, лишь Большой Аякс – в силе, Малый Аякс – в быстроте и Диомед в храбрости уступали ему не значительно. Впрочем, могучий Тидид не только в храбрости, но и в силе, и в быстроте, и в дерзости мог бы с Ахиллесом поспорить, но не победить…

Другие говорили, что огромная сила Ахиллеса часто бывала совсем безрассудной, а характер порой бывал не просто вспыльчивым, а совершенно диким, словно он был варваром или свирепым зверем, и тогда он казался настоящим безумцем.

С Пелидом явились такой же юный, как он, Патрокл и старец Феникс, один из нежнейшей привязанности, другой как старый друг семьи и его мудрый наставник.

Следующие за ними были Тлеполем, Протесилай, сыновья бога врачевания Асклепия Подалирий и Махаон из Трикки, легендарный спутник Геракла Филоктет и другие герои-воины. Перечислять всех пришедших со своими отрядами нескольких десятков греческих вождей, имена которых не были на слуху, нет необходимости.

83. Ахилл один не клянется воевать до победы.

Когда все самые могущественные мужи Эллады собрались в Аргосе, Диомед, унаследовавший трон от тестя Адраста, гостеприимно принял всех бывших женихов, и не только их.

Агамемнон, раздал прибывшим в Аргос царям много золота, привезенного из златообильных Микен, и этим усилил в их сердцах стремление воевать с Троей до полной победы и притом именно под его верховным командованием.

Затем, по предложению пользовавшегося всеобщей любовью и уважением за превосходство в опытности и рассудительности, старца Геренского Нестора, поддержанного всеми на общем собрании, было постановлено принести торжественную клятву всем воевать до полной победы над Троей.

Прорицатель Калхант, обросший длинными косматыми черными волосами и такой же всклоченной бородой, как обычно, стал готовить все необходимое для такого обряда, как клятва. Длинноносый Фесторид с важным выражением лица, которое еще больше делало его похожим на ворона, попросил привезти трехлетнего борова на аргосскую площадь. Когда визжащий боров со связанными ногами был доставлен на повозке, прорицатель убил его одним ударом ножа в сердце и затем неожиданно ловко для своего тщедушного тела, несколькими точными и сильными ударами обоюдоострой секиры рассек огромное животное вдоль почти точно пополам и повернул одну половину головой по направлению к востоку, а другую – к западу. Затем Калхант обвел вождей и советников долгим немигающим взглядом, который, несмотря на небесную голубизну его глаз всем показался тяжелым, и громко объявил:

– Каждый из вас должен, соблюдая достаточную дистанцию, под мелодичное пение флейты пройти между половинами этого белозубого борова с обнаженным мечом и думать только о сражениях и о победе.

И вот все это было исполнено и были выполнены и другие обряды, необходимые в случае клятвы. Собравшиеся цари и советники ахейского войска на острие данного Калхантом меча, который он обагрил кровью борова, хором закрепили свою осененную святой справедливостью вражду к троянскому владыке Приаму и его нечестивым сыновьям и, особенно – к вероломному Александру, такой священной клятвой:

– Пусть будут нам свидетели сам Зевс, из богов высочайший и лучший, а также Титан златояркий, всеобщая прародительница Гея – земля и древние богини мщения Эринии, рожденные из крови Неба – Урана, что под землею страшно карают нечестивых людей, нарушающих клятву! Мы клянемся, что не прекратим нашей справедливой войны до тех пор, пока не сожжем дотла Илион и не сравняем его мощные стены с землей, а все троянское царство не превратим в дымящиеся развалины.

Закончив клясться и чисто омывшись, цари умилостивили бога неистовой войны разрушителя городов Ареса и его дочь от Афродиты богиню согласия Гармонию многими жертвоприношениями.

Тут обнаружилось, что Ахиллес, губ своих тонких так ни разу и не разомкнул во время клятвы– об этом после ее окончания те, кто с ним рядом стояли, изумленно закричали, спрашивая почему он молчит. Сын среброногой Фетиды оглядел всех дерзким вызывающим взглядом, словно на поединок собравшихся вождей вызывал и изрек:

– Я не клялся 10 лет назад, как жених, не буду клясться и теперь, а сражаться без всяких клятв буду не хуже других, если мне это будет угодно!

На посыпавшиеся со всех сторон вопросы, почему он не хочет поклясться, как все остальные вожди и советники, Ахилл, сложив обе руки на груди, так ответил:

– Я не желаю никакими словами связывать мою дорогую свободу. И вам я не навязываюсь, если без клятвы вы в поход меня не возьмете, я упрашивать не буду. Может другое место найду, где можно без клятвы прославиться.

По громогласному предложению Одиссея почти все согласились на то, что могучий герой Пелид может ехать под Трою воевать без всякой клятвы. Возразили молча лишь оба Аякса, досадливо махнув на Ахилла рукой и Диомед, взявший слово. Тидид, как один из Эпигонов, успевший прославиться во второй фиванской войне, окинув Ахиллеса откровенно неприязненным взглядом, демонстративно от него отвернулся и, обращаясь к другим, сурово сказал:

– Я слышал от многих, что царь мирмидонцев Ахилл превосходит всех нас в силе и храбрости, но ведь он еще ни с кем не сражался… ведет же себя он с нами уже очень надменно, а ведь нет гнуснее порока, чем высокомерие. Впрочем, не мне поучать сына богини, а нам всем пора уж выбрать главного из вождей, которому другие цари подчинялись бы.

84. Выбор верховного вождя и других начальников

Тут же было решено в храме Геры Аргосской избрать и провозгласить предводителя всего ахейского войска. На глиняных черепках, предназначенных для имени главного военачальника, каждый царь пуническими буквами нацарапал дротиком первые буквы имени того, кого ему угодно было избрать.

Некоторые говорят, что каждый написал имя Агамемнона, хотя другие утверждают, что имя Агамемнона написали далеко не единогласно, но наверняка – большинство.

Как бы там ни было, но при согласии большинства и при шумном одобрении, микенский царь принимает на себя высшую военную власть. Все сочли это справедливым еще и потому, что Агамемнон был родным братом Менелая, из-за которого готовилась эта война, и потому, что он обладал огромными богатствами (не зря Микены называют златообильными), вследствие чего и считался самым могущественным и знаменитым из всех греческих царей.

Вот и историк Фукидид полагает, что Агамемнон вовсе не потому стал во главе похода, что женихи Елены, которых он вел с собой, были связаны клятвой, данной Тиндарею, а оттого, что он был могущественнее всех своих современников. Пелопиды к началу Троянской войны стали могущественнее потомков Персея. Все это могущество и богатство Агамемнон унаследовал и, кроме того, превосходил остальных своим мощным флотом, и потому, выступая в поход, он повел за собой войско не столько из-за приязни к нему других вождей, а скорее оттого, что внушал им почтение и страх. Он и сам прибыл со множеством кораблей, да еще, по словам Гомера, предоставил корабли и аркадцам. И в рассказе о вручении по наследству скипетра Поэт поет, что Агамемнон властвовал над тьмой островов и над Аргосом, царством пространным. Конечно, живя на материке, Агамемнон не мог бы владеть островами, кроме близлежащих, если бы он не обладал значительным флотом.

Затем назначают военачальниками и командирами больших отрядов кораблей Ахилла, Аякса Теламонида (которого прозвали Большим, когда узнали, что в войске есть еще Аякс Оилид, прозванный Малым) и умудренного опытом Феникса. Против назначения Ахилла возражал один Диомед, крикнувший с места:

– Хоть Пелид выглядит очень сильным, и копье и в цель точно метает, и дальше всех, но в корабельных делах и в морской службе мало, что понимает.

На это царь скалистой Итаки крикнул Тидиду с доброй насмешкой:

– А на что нам советники и помощники? Ведь никто не может в любом деле быть первым, разве, что ты один Диомед?! Тогда предлагаю выбрать моего друга Тидида одним из начальников пешего войска.

Во главе пешего войска поставили не одного, а трех мужей: Паламеда, Диомеда и Одиссея с тем, чтобы они на три части распределили между собой дневную и ночную стражу.

Выбрав главных военачальников, вожди разъехались каждый в свою землю, чтобы готовить свои отряды и военное снаряжение для большого похода.

Вся Греция пылала страстью к готовящейся войне целых два года: изготавливали щиты, делали копья, луки, мечи, а также запасались крепкими и быстрыми лошадями, прочными не старыми кораблями и прочим военным снаряжением. Юноши со всей Эллады, одни, чтобы помочь оскорбленной родине, другие из жажды славы спешили на военную службу. Среди этих важных дел все цари, даже, если их земли не имели выхода к морю, больше всего заботились о создании большого количества оснащенных для плаванья в открытом море кораблей с высокими носами и кормами, чтобы не вышла задержка в отправке многих тысяч воинских отрядов из-за недостаточной численности и подготовленности флота.

85. Первый сбор кораблей в Авлиде [16]

По прошествии двух лет каждый царь высылает в Авлиду, в Беотию, ибо для общего сбора было выбрано это место, флот, построенный в соответствии с возможностями и средствами его полиса вместе с отрядами воинов.

Говорят, что всего в древний портовый город Авлиду, знаменитую своим храмом Артемиды, прибыло около 100 000 воинов на 1186 кораблях, большинство из которых были пентеконтеры (пятидесятивесельные).

Авлида была выбрана не случайно. Она была расположена на отлогих песчаных берегах, отделенных от открытого ветрам Эгейского моря узким, но очень длинным островом Эвбея. Узкий пролив и большой Эвбейский залив между материком и Эвбеей были не доступны бурям и потому очень удобны и безопасны для длительной стоянки тысяч кораблей.

Суда были обильно нагружены хлебом и другими необходимыми для жизни припасами, так как они получили от Агамемнона такой наказ: позаботиться о том, чтобы его многочисленное войско не испытывало недостатка ни в чем необходимом.

Вместе с огромным флотом было подготовлено в соответствии с местными условиями много коней и боевых колесниц. Однако больше всего было пеших воинов, так как во всей Греции использованию конницы препятствовал недостаток пастбищ и, конечно, денег, необходимых для закупки, обучения и содержания лошадей.

Цари созвали так же топархов – своих союзников из каждой области Эллады, каждого с собственным войском и оснащенными кораблями.

Кроме того, по всей Элладе набирали корабельщиков, опытных в кораблестроении и в морском деле, чтобы использовать их на морской службе самих и для обучения других малоопытных мореходов…

И вот, наконец, мощный флот, построенный за несколько лет и оснащенный всем необходимым для морского плаванья и для ведения большой войны, был стянут на берега населенной ахейцами, минийцами и кадмейцами Беотии из различных областей Греции, о которых упоминалось выше, был готов. И когда ничто уже не задерживало выступления, кроме погрузки воинов и коней на корабли, все вожди, по сигналу Агамемнона, одновременно сходятся в Авлиде.

86. Знамение о взятии Троя на 10-м году войны.

Аполлодор, Овидий и многие другие известные писатели и поэты рассказывают о чудном знамении, случившемся, когда греческое войско в полном составе собралось в Авлиде.

После того, как ахейцы принесли пышную жертву Аполлону Эмбасию, который должен был их защищать от первого шага на судно до возвращения в родную землю, все увидели на алтаре лучезарного бога неизвестно откуда появившуюся большую пятнистую змею. И вот эта змея, извиваясь, с громким шипением, от которого у всех мурашки по коже забегали, устремляется из алтарных камней к стоявшему поблизости раскидистому платану и, обернувшись вокруг ствола, ползет наверх. Не высоко, на первой развилке платана было видно небольшое птичье гнездо, и змея, достигнув его, проглатывает восемь птенцов вместе с девятой матерью, которая самоотверженно, но тщетно пыталась помешать дракону. И вдруг змея застыла, словно превратилась в камень и так и осталась, словно толстая каменная лиана.

Прорицатель Калхант, внимательно наблюдавший за змеей с самого первого момента ее появления, вскочил и подбежал к платану, когда она проглатывала птенцов. Увидев, что змея окаменела, Фесторид обводит всех горящим взглядом своих не мигающих черных глаз и, воздев вверх костлявые тощие руки, громогласно объявляет:

– Внемлите мне, ахейцы! Знаю я, что это не простая змея. Это было знамение свыше всем собравшимся здесь воинам, и оно выразило волю великого Зевса. Проникнув в скрытый от всех несведущих смысл этого знамения, я радостно объявляю вам, что Троя Приама обязательно будет взята!.. Но!

Калхант сделал многозначительную паузу и, дождавшись сначала многочисленных одобрительных криков, поднял руку, прося тишины и только, дождавшись молчания, ясно, чеканя каждое слово, изрек:

– Ахейцы победят только после долгих изнурительных девяти лет войны на десятом году с начала осады Трои.

Знамение в Авлиде со змеей, превратившийся в камень, после того как она пожрала 8 птенцов и птицу сыграло большую роль в Троянской войне, о нем часто вспоминали, особенно на десятом году войны, когда силы ахейцев были на исходе и главное – дух терял воинственность и крепость.

Об этом выдающемся знамении рассказал и Гомер: знаменье ахейцам явилось великое: с красной спиною змей ужасающий, на свет самим изведенный Зевесом, из-под алтарных камней появившись, пополз по платану. Там находились птенцы воробья, несмышленые пташки, на суку, в зеленеющих скрытые листьях, восемь числом, а девятая мать, что этих птенцов породила. Жалобно пищавших птенцов одного за другим поглотил он, мать вокруг дракона металась, о милых печалуясь детях. Вверх он взвился и схватил за крыло горевавшую птичку. После того, как пожрал он птенцов воробьиных и мать их, сделало смысл появленья его божество очевидным: сын хитроумного Крона тотчас превратил его в камень. Все ахейцы, в безмолвии стоя, дивились тому, что случилось: вышло на свет ведь при жертве ужасное чудище божье. Тотчас тогда, прорицая, Калхас обратился к ахейцам:

– Длинноволосых ахейцев сыны, отчего все вы молчите? Знаменьем этим событье являет нам Зевс Промыслитель, – много позднее, с поздним концом, но которого слава не сгинет. Так же, как змей этот сожрал и птенцов воробьиных, и мать их, – восемь числом, а девятую мать, что птенцов породила, – столько же будут годов тяжко воевать и ахейцы под Троей. Однако, город широкоуличный этот, все же обязательно возьмут на десятом потому, что, как камень, неподвижно застыла змея.

Так тогда за 10 лет до падения Трои Калхант торжественно и уверенно говорил. Воины, узнав о том какой длительной будет война, стали еще тщательней готовиться к отплытию в Трою. Сам Агамемнон, прекрасный организатор, руководил всеми войсками, корабли собирался вести храбрейший герой Ахиллес, которому в это время исполнилось, по мнению большинства писателей, только пятнадцать или шестнадцать лет.

87. Ахилл в Тефрании ранит Телефа

Не зная морского пути в Трою, ахейские корабли по ошибке пристали к берегам Телефа в Тевфрании (Мисии) на северо – западной части полуострова Малая Азия.

Некоторые, подобно Эратосфену, считают, что было это в 1194г. до н.э., и этот год можно считать началом десятилетней Троянской войны.

Царем мисийцев был в это время Телеф, сын знаменитейшего героя – истребителя чудовищ Геракла от дочери царя аркадской Тегеи Алея Авги. Телеф в поисках матери, согласно полученному оракулу, прибыл в Мисию, где помог тамошнему царю в его борьбе с могучим Афареидом Идасом, и после победы царь Тевфран отдал Гераклиду в жены свою дочь Аргиопу и объявил своим наследником.

Ахейцы, приняв эту страну за Трою, стали ее опустошать, что казалось не трудным, имея большое превосходство в военной силе. Однако в Тефрании ахейцы натолкнулись на упорное сопротивление.

Филострат в эпиграмме «На изображение раненного Телефа» говорит, что Телеф – предводитель тевфранцев, не ведавший страха, грозные греков войска большой кровью в бою обагрил. Даже воды мисийского Каика окрасились кровью убитых. Он же, достойный копье в битве с самим Пелидом скрестить, ныне, в бедро пораженный, скрывая мученья, не дышит, но, как живая, вокруг раны натянута плоть. И пред поверженным, в страхе, смятенные духом ахейцы все поспешают отплыть прочь от тевфранских брегов.

Пиндар же в «Олимпийских одах» поет, что вслед Атридам на Тефранских полях единственных, кто не покинул Ахилла, был его возлюбленный друг сын Менетия. Когда мощных данаев поворотил и отбросил Телеф к соленым корабельным бортам, с ним остался Патрокл. Не с той ли поры сын могучий Фетиды указал ему быть в строю под губительным Аресом там, где его копье, смиряющее смертных.

В «Истмийских песнях» Пиндар поет про молодую доблесть Ахилла, как он обрызгал лозы мисийских равнин кровью черной пагубы Телефа. Могучий Пелид вымостил Атридам победный возврат, своим знаменитым копьем подсек жилы тех, кто шел на него, по равнине вздымавшего боевой труд.

Павсаний же так рассказывает о смелом нападении Телефа на эллинов, прибывших с Агамемноном, когда они, не найдя дорогу к Илиону, стали грабить Мисийскую равнину, приняв ее за троянскую землю. Телеф вооружил мисийцев и преследовал эллинов до самой стоянки их кораблей. Сын Авги и Геракла перебил многих, и среди них оказался и один из героев, принимавших участие в походе Эпигонов Ферсандр, сын Полиника, остановившийся во время отступления. Тогда могучий Ахиллес выступил против Телефа, и тот, не устояв, побежал. Убегая от быстроногого Ахиллеса, Телеф запутался в побегах виноградной лозы и был ранен в бедро копьем Пелида. Это было то самое знаменитое копье, которое мудрый Хирон подарил на свадьбу отцу Ахилла Пелею, а тот вручил сыну, провожая его на войну. Никто кроме Ахилла не мог далеко метнуть это копье, названное Пелионом. И вот Телеф был ранен Ахиллом именно этим копьем и тяжко страдал от раны, которая не заживала.

Опустошив Тевфранию, греческие рати погрузились на корабли и вскоре оказались в своих родных землях, а не в Илионе, который находился совсем рядом с Тефранией. Это вызывает удивление, даже несмотря на то, что ахейцы по-прежнему не знали точной дороги не только к древним стенам Пергама, но и на большой полуостров Троаду, находившийся на северо-западе Малой Азии. Тевфрания была южной полоской, а Троада – северо – западным регионом Мисии, и эллинам надо было лишь чуть продвинуться на север, чтобы добраться до желанной Троады. Приходится довольствоваться объяснением столь странного поведения греков, данным Аполлодором.

88. Второй сбор в Аргосе. Исцеление Телефа.

Согласно Аполлодору, покинув Мисию, эллины вышли в открытое море, но началась сильнейшая буря, и они, оторвавшись друг от друга, поплыли порознь и причалили каждый к своим родным берегам. Так как эллины вернулись, то считается, что война длилась двадцать лет: ведь после похищения Елены эллины лишь на второй год закончили свои приготовления к походу против Трои, а после их возвращения из Мисии в Элладу прошло восемь лет, пока они вновь не собрались в Аргосе и опять прибыли для повторного сбора в Авлиду. После того как греческие войска вновь собрались в конелюбивом Аргосе, по истечении указанных восьми лет они оказались перед великой трудностью, мешавшей им отплыть: у них не было надежного проводника, который был бы в состоянии указать им кратчайший морской путь в Трою.

Между тем Телеф, сильно страдая от неизлечимой раны, посетил Дельфы и получил от аполлоновой девы короткий оракул такой:

– Тебя излечит только тот, кто рану нанес.

Согласно Гигину, когда Телеф услышал это, он пришел к царю Агамемнону и по совету желавший за разные прегрешения отмстить мужу Клитемнестры выхватил из колыбели бывшего еще ребенком Ореста, угрожая убить его, если ахейцы не исцелят его. Ахейцам же Калхант предсказал, что, если Телеф не будет проводником, они не смогут даже найти Трою. Поэтому они легко помирились с Телефом, а Агамемнон – Владыка войск губительных, как поет Ликофроновская Александра, свершил обряды тайные и во искупление раны Телефа даже принес жертву в Дельфах, но рана не исцелилась.

Тогда одетый в лохмотья, несчастный Гераклид прибыл в Аргос, явился к самому Ахиллесу, нанесшему ему рану, и стал слезно умолять его о помощи:

– Слух преклони, могучий Ахилл! Обнимаю твои колена и умоляю тебя меня исцелить. Нет больше сил никаких терпеть незаживающую эту рану, причиняющую невыносимые муки. Все, что потребуешь, сделаю я, и путь укажу в священную Трою…

Однако Ахилл, перебив Телефа, прикусил свои тонкие губы и честно отказался его излечить:

– Больше, Гераклид, я не стремлюсь тебя погубить и сейчас не желаю тебе ни смерти, ни от раны страдать. Но поверь, я говорю вполне откровенно: я, конечно, у Хирона научился травами кровь останавливать или сон наводить, но совершенно не представляю, как исцелить твою гниющую рану!

Некоторые, как Гигин говорят, что тогда многоумный Одиссей, многозначительно пошевелив своими большими ушами, изрек Ахиллесу:

– Не тебя, Ахиллес, устами своей девы в храме назвал Феб прорицатель, а твое копье, нанесшее незаживающую рану.

Ахилл тут же соскоблил с наконечника своего пелионского копья немного ржавчины и приложил ее к гниющей ране, и Телеф на следующий день был исцелен.

Когда же ахейцы просили сына Геракла воевать вместе с ними против Трои, он отказался, потому что был женат на Лаодике, дочери Приама. Но за их благодеяние, что они вылечили его, он стал их проводником и показал им местность и дороги, а оттуда отправился назад в свою Мисию.

Некоторые говорят, что Телеф в благодарность за исцеление указал грекам путь к Трое, а правильность его указаний была подтверждена прорицателем Калхантом. Другие говорят, что знаменитый прорицатель подтвердил не правильность (тогда бы он сам давно указал дорогу к Трое), а правдивость Телефа, ибо Калхант, впадая во вдохновенное состояние, мог так же чувствовать лжет ли человек или говорит правду.

89. Убийство Агамемноном лани Артемиды

Электра у Софокла говорит, что богиня Артемида прогневалась, и ветры по ее просьбе греческую рать в Авлиде задержали надолго. Всеобщий греческий вождь Агамемнон, гуляя, в лесу богини охоты, шумом ног своих спугнул пятнистого оленя. Он убил его и слово на радостях кичливое сказал, что сама Артемида не метнула б копье более метко, чем он. За это лютым гневом воспылала вечная дева, никогда не знавшая ложа мужчины. Ахейцев ждать заставила она, пока нечестивый отец, в возмездие за убийство лани, свое дитя ей в дар не принесет.

Разгневанная богиня попросила царя ветров Эола запретить дуть подчиненным ему ветрам в нужном данайцам направлении, и войско из-за этого не могло плыть под парусами, а на веслах на больших груженых кораблях далеко не уплыть. Агротера так же попросила брата Дальновержца послать его губительные золотые стрелы, чтобы подвергнуть греков моровой язве (чуме).

Диктис Критский так рассказывает об этой язве: во время спешной подготовки к отплытию Агамемнон отошел немного от войска и заметил лань, пасущуюся вблизи священной рощи Дианы. Не зная обычаев, которые соблюдались в этих местах, он пронзил ее копьем. А немного позднее, от гнева ли богини или из-за изменений погоды, подействовавших на людей, войско поражает моровая язва: свирепствуя изо дня в день все больше и больше, губя и скот, и людей, она растерзала несколько тысяч воинов. Нет ни конца погребениям, ни передышки: болезнь опустошает ахейскую рать.

Вожди пребывали в тоскливом недоумении, не зная, что делать. И тут перед ними, сильно встревоженными сильными встречными ветрами и ужасным мором, откуда-то явилась некая вдохновенная богом пророчица и визгливым голосом провещала о гневе Артемиды:

– Агротера ваше карает войско за смерть ее лани, которую она очень любила, и за поругание святыни. Медвежья богиня смилостивится не раньше, чем виновник нечестивого этого убийства принесет ей в жертву свою старшую дочь.

Когда эти слова узнали в войсках, многие вожди срочно явились к Агамемнону. Сначала они упрашивали его умилостивить Артемиду требуемой жертвой, но он горячо возражал:

– Вечно вы верите всяким никому неизвестным пророчицам! Мы не варвары, и человеческие жертвы у нас давно уже не в обычае; а, чтобы отец принес в жертву свою дочь, это дело совсем неслыханное… Вы, как толпа капризная – выдумываете невозможное. Запомните: родную дочь я никогда зарезать не позволю. Да, мой долг вождя – вести к победе вас, но причем тут моя Ифигения?! Если Артемида и мешает нам отсюда плыть в Трою, то нет в этом моей вины, и потому я кровью дочери своей не дам алтарь украсить. Я убежден, что Артемида просто хочет Трою защитить, священный город для нее, которому покровительствует и ее брат Аполлон.

Диктис Критский говорит, что тогда вожди уже грозно потребовали, чтобы пастырь ахейских народов предпринял все необходимые меры для противодействия постигшему их тяжкому бедствию. Видя, что их выбранный вождь упорно отказывается положить конец несчастьям и никакой силой его не сломить, они, поддавшись громким крикам большинства, наконец, лишают его должности предводителя. При этом, чтобы такое огромное войско без главного начальника не разбрелось кто куда и соблюдало порядок, во главе его ставят четырех царей: Паламеда, Диомеда, Аякса Теламонида и Идоменея.

Впрочем, другие с Диктисом не согласны и говорят, что до отстранения Агамемнона от верховной власти дело не дошло: вожди повозмущались на собраниях и о прорицанье никому не известной пророчицы вскоре забыли.

Вопрос о жертве Ифигении опять остро встал перед всеми после того, как случилось знамение с двумя орлами и беременной зайчихой.

90. Прорицанье Калханта о жертве Ифигении

Эсхил поет, как в небе цари кораблей увидали двух крылатых царей: черный орел впереди, позади белоснежный орел выплыли разом над кровлей дворца, нору заячью сверху приметили, камнем оба рухнули вниз, у зайчихи беременной клювами чрево вспороли, ее растерзали и еще неродившийся сожрали приплод.

Об этой хватке орлов-зайцеедов беременной зайчихи провидец Калхант, искусный в гаданиях, изобретенных сыном посейдоновым Дельфом, пророческое слово промолвил:

– Я сразу понял знаменья этого скрытый для всех не посвященных смысл. Время такое неизбежно настанет, и рухнет поверженный город Приама. Все, что в троянских ларях много лет накапливалось и сберегалось, взыщет без жалости старая обликом Мойра Лахесис. Только б никто из бессмертных богов, населяющих горний Олимп, в гневе порвать не решился огромного войска узду, Трою стянувшую туго. Ведь Зевсовой дочери, Артемиде святой, отвратительна тризна кровавая, мерзостен ей плодоносного лона палач. Заступница дикой природы и всех ее чад послала встречный ветер данайцам, сковав бурями наши корабли чернобокие и взалкала нечестивой, чудовищной жертвы!

Длинноносый Калхант с лицом ворона, все время, пока говорил, неотступно сверлил своими немигающими глазами одного Агамемнона так, что тот сначала заерзал и стал часто моргать, потом, недовольно сморщившись, потупил свой взор и, наконец, совсем отвернулся от прорицателя.