Он – Дьявол, а я его

Глава 1

Когда чувствуешь, что ты в центре всех самых страшных событий, то знай, что это не так. Всё ещё впереди!

Самое жуткое всегда поджидает лучшего (худшего) момента…

Ева

Дальше события разворачиваются даже не быстро, а просто стремительно.

Ничего не слышу. Поднимаю дрожащие ладони к голове и… трясу ею, словно оправляясь от контузии, пытаюсь выбить из ушей белый шум. Напрасно.

Скребу кожу на мокрых щеках ногтями. Впиться бы крепче, чтобы полегчало. Расцарапать и переключить внимание с нешуточного растущего страха на физическую боль.

Вижу, как Келлан разговаривает с тем мексиканцем на лестнице, потом к ним присоединяется ещё одна широкоплечая мужская фигура – это именинник. Наблюдаю, как открываются и закрываются мужские рты, как вздуты вены на их шеях, как убийственно блестят все три пары глаз. По всей видимости, разговор идёт на повышенных тонах, но без жестикуляции. Одно неосторожное движение запросто спровоцирует перестрелку.

Слёзы текут, и я размазываю их по лицу вместе с кровавыми разводами. Не могу контролировать это. Тру нещадно.

Хочу ли я подслушать суть их разговора? Нет.

И без того понимаю, – Дагер отдаёт меня. Прямо сейчас.

Вот он оборачивается. В первый момент смотрит сквозь меня, как будто не видит в упор. Или намеренно пытается смотреть НЕ на меня.

Секунда. Вторая.

И только потом глаза в глаза.

Я открываю рот, но не могу произнести ни звука. Лишь одними губами. С надрывом:

«Не надо!»

В это мгновение я даже не дышу. Не знаю, чего жду.

Трусливо сжимаюсь. Шмыгаю носом и, из своих последних силёнок, стараюсь не реветь. Интуитивно чувствую, что мне ни в коем случае нельзя позволить себе такую слабость. Знаю, что он терпеть этого не может.

Келлан сжимает губы и едва заметно сдвигает брови. Больше никакой реакции.

На фоне внешнего безразличия, его пронзающие насквозь глаза пылают яростью. Жуткие. Смотрю в них с каким-то тихим отчаянием, но вижу там только бешенство. Абсолютное.

А потом он и вовсе отворачивается от меня, чтобы закончить разговор.

Моё сердце сжимается, как у человека на грани инфаркта.

Я крепко зажмуриваюсь. И в ту же секунду отчётливо слышу:

– Я передам Первому. Конечно, Дагер, не стесняйся наказывать девчонку так, как считаешь нужным. Ей не следовало уходить с ним.

Распахиваю глаза, чтобы увидеть, как мексиканец поправляет лацканы своего пиджака, сдержанно кивает и возвращается тем же путем, которым пришёл, через двери на лестничную клетку. Келлан остаётся один на один с хозяином вечеринки, если не считать ещё полуживое тело в луже крови, что распростёрто на ступеньках.

Я вижу, как мужчины что-то обсуждают: Дагер стоит, непринуждённо прислонившись к дверному проёму, заложив руки в карманы брюк; именинник явно злится, бьёт кулаком по стене, а потом упирается в неё обеими ладонями, опустив голову вниз. Вот только спокойствие первого пугает меня ещё больше, чем видимая агрессия второго.

Стучу зубами, дрожу с ног до головы, обнимаю себя руками. Стёртые ладони и сбитые колени саднят, но чувствовать это я начинаю только сейчас.

Наверху снова хлопает дверь, впуская двоих охранников, которые занимаются избитым.

Келлан оказывается рядом со мной, хватает меня за запястье и, прежде чем я сама успеваю встать, дёргает вверх, ставя на ноги. Больно. Я тихо шипяще выдыхаю. В этот момент он оскаливается, но даже не смотрит на меня.

– Только не отдавай, – прошу я, умоляя, пока он тащит меня по коридору. – Не надо. П-пожалуйста. Не отдавай.

Противно. Паршиво от собственного голоса.

Келлан не отвечает. Не реагирует. Вместо этого продолжает тянуть меня за собой, по пути давая указания по телефону:

– Нужно, чтобы ты подъехал на задний двор. Мне сейчас нельзя садиться за руль.

Горло разрывает. Так, словно всё это время я не слёзы – гвозди глотаю. Давлюсь ими и собственной кровью, но продолжаю жрать боль, ведь именно из неё сейчас состоит моя реальность.

– Отдашь меня?

– Отдам. Не сегодня.

Он отпускает мою руку только тогда, когда мы оказываемся перед припаркованным напротив наружной двери чёрным внедорожником с одним водителем в салоне. Келлан открывает автомобильную дверь, но я не спешу забраться внутрь.

Его потемневшие глаза буквально пробивают мне дыру во лбу. Навылет. Внезапно он хватает меня за лицо и пальцами сжимает скулы так, что вскоре затрещат кости:

– Лезь в машину, иначе утрамбую, и как ты сломаешься при этом, меня не сильно беспокоит.

Эти слова он даже не произносит – выплёвывает так, что суть сказанного мгновенно врезается в сознание острым скальпелем и с маниакальной скрупулёзностью сепарирует там каждый сантиметр.

Однако, если можно так сказать, то он всё ещё спокоен.

А мне бы хотелось, чтобы кричал. Орал на меня. Было бы не так жутко.

Глава 1.2

Когда мы у его дома, Келлан выдёргивает меня из машины. Только что за волосы не тянет, и то хорошо!

Холл, коридор, – ничего не помню, а вот все лестничные ступени пересчитать успеваю. Их 18. Я спотыкаюсь о каждую.

Отчаянно пытаюсь сохранить равновесие и освободиться, но шансов нет, поэтому лечу прямо на пол, когда он зашвыривает меня в комнату. Мне больно. Адски. Чувствую, как ударяюсь коленями о пол и давлюсь стоном.

Одна туфля слетела где-то по пути сюда, вторую я стянула и накрепко зажала в руке, ею же и вооружившись.

Вскакиваю на четвереньки и стараюсь, как можно быстро доползти до стены со световым переключателем.

Келлан стоит, опираясь на обе стороны дверного проема. Его грудь вздымается и опадает от быстрого, неровного дыхания. Сам он практически неподвижен.

Будто мои безумные действия привели его в замешательство.

Сейчас я его понимаю, как никто!

Меня собственное поведение тоже пугает, и я, кажется, только начинаю осознавать, что вообще делаю.

От осознания становится страшнее…

Больше всего меня тянет включить свет, как будто только с ним весь этот ужас исчезнет. Сама не знаю, почему, но именно в этот неподходящий момент решаю, что это не самая плохая идея.

До переключателя остается каких-то четыре фута, интуиция вопит ускориться, и я решаюсь передвигаться активнее, чтобы их преодолеть.

Краем глаза улавливаю, как Келлан делает рывок, и моё тело вновь отбрасывает назад. Толчок получается донельзя грубым.

…Так и не успела свет включить, – почему-то с обидой мелькает в голове. Хочется выть. Громко. Надсадно. Я стремительно проигрываю в этой борьбе, которая с каждой секундой кажется мне все более бессмысленной.

Силуэт нависающей надо мной мужской фигуры мутнеет перед глазами – то ли от слез, то ли от боли.

Келлан на грани самоконтроля. Нет, уже за ней.

– Я говорю – ты делаешь. – Его голос низкий, вибрирующий, пробирает до самых костей. – Никаких «нет».

Темно, но отголоски света из коридора позволяют мне видеть его рваные движения, слышать, как он снимает и отбрасывает на пол пиджак; берётся за ремень.

– Сейчас ты возьмёшь мой член в рот и отсосёшь, – он шумно сглатывает и так же шумно выдыхает; вместе с этим, откуда-то из глубин его грудной клетки, доносится что-то очень похожее на рык.

Шорох одежды. Наказывающий «вжик» ширинки.

В нос ударяет аромат соли и мускуса. Терпкий. Мужской.

В сомкнутые губы утыкается горячий каменный стояк. Этим прикосновением их будто спаивает между собой.

Я резко подаюсь назад, но тут же, крепкой мужской рукой притянута обратно за затылок.

– Открой рот, – говорит сбитым до хрипоты голосом.

Его пальцы хватают волосы у меня на макушке и тянут моё лицо к паху. С пристрастием.

Членом давит мне на губы, и я их размыкаю.

Хочу отстраниться. Желаю сопротивляться, но подчиняюсь ему.

Толкается и сразу входит в рот настолько глубоко, что я давлюсь. Хриплю. Слёзы градом. Нет, не больно – унизительно.

Он тут же вынимает большущую возбуждённую плоть, чтобы дать мне возможность несколькими глубокими вдохами, хоть как-то выровнять дыхание. Прокашляться. После чего вновь толкается. Резко и грубо. Но на этот раз не так глубоко.

Я стараюсь не думать о том, что происходит. Накрепко зажмурив глаза, предпочитаю считать всё это нереальным ночным кошмаром, вот только ощущения, что я испытываю при всём этом, уж слишком реальны для сна. Жар, что заставляет мои щёки пылать, будто их облизывает пламя огня. А ещё запахи возбуждения. Пошлые хлюпающие звуки, рвущие стыд в клочья.

Ладонями упираюсь ему в пах, пытаясь отстранить. Но куда мне? Сжимаю пальцами ткань приспущенных брюк, цепляясь за них, будто хочу нащупать хоть какую-то точку опоры, ведь рядом с ним меня уносит вопреки всем законам гравитации и здравого смысла.

Мысленно я проклинаю Келлана Дагера и себя. Ненавижу. Вот себя особенно. За то, что физически не ощущаю отторжения от всего происходящего. Но выходит неважно. Что ещё хуже – я чувствую, как между ног становится очень мокро.

А он пользуется мной. Наказывает. Сжимая мои волосы в кулаке, толкается внутрь моего рта. Сходу упирается в заднюю стенку. Начинаю рефлекторно упираться, чувствуя, что желудок может мне отказать, но Келлан с силой давит на мою голову, не позволяя сделать ни одного движения назад. Всё теми же грубыми движениями. Рывками. Насаживая меня на себя. По полной.

Слишком мощно. Нестерпимо сильно.

Задыхаюсь. Проталкиваю избыток слюны по горлу – член продвигается ещё глубже. Горло продолжает распирать, но дышать получается уже лучше.

Из глаз текут слёзы, я борюсь со спазмами, которые так или иначе снова возвращаются, потому что движения его рук становятся напористее.

Келлан контролирует глубину проникновения и свои толчки, но, по ощущениям, это всё уже за гранью.

Настолько тяжело держать рот широко открытым, что у меня ноет челюсть. Нет, даже не так – болит нещадно.

Выход на половину. Удар. Вход на всю длину. Толчки бёдрами теперь больше похожи на шлепки по моим губам. Удар. Удар.

Хватка его пальцев в моих волосах становится крепче.

Мужской стон резонирует у меня на языке. Низкий. Грудной. А в следующий момент я чувствую горячую сперму, растекающуюся по горлу.

Глава 1.3

Когда с моего затылка исчезает давление, я отстраняюсь.

– Ненавижу тебя! – мой голос срывается в хрип; быстро вытираю рот и щеки тыльной стороной ладони.

– Знаю.

От жуткого напряжения в его голосе по моему телу проходит дрожь, но в панику меня вгоняет даже не это. А то, что Келлан делает в следующее мгновение: кладёт ладонь на мою щёку и подушечкой большого пальца проводит по нижней губе. Ощутимо давит на неё, чтобы фалангой пробраться в приоткрытый рот. Касается языка. Поглаживает его. В то время, как второй рукой сильно дёргает меня за волосы, вынуждая резко запрокинуть голову.

В полутьме комнаты его глаз не видно, но взгляд я чувствую. Цепкий. Острый. Ядовитый. Мгновенно отравляющий. Он будто пробирается мне под кожу и начинает разъедать изнутри.

Почти не дышу. Не глотаю. Боюсь спровоцировать реакцию даже малейшим движением своего языка по его пальцу.

Это чертовски странное прикосновение. Для меня страшное. Слишком откровенное.

Сейчас мне кажется, что он не просто смотрит на меня, – без мыла лезет в мою душу; на что не имеет права.

Горло судорожно дёргается от скопившейся во рту слюны, и мой язык случайно оглаживает подушечку его пальца. Не отдавая себе отчёт, я делаю сосательное движение ртом. Одно-единственное.

Келлан с шипением втягивает воздух, сквозь зубы.

Я даже сообразить не успеваю, как он подтягивает меня к краю кровати и бросает на неё животом. Поставив таким образом на колени, подкладывает под меня подушку, тем самым приподнимая ягодицы кверху. Задирает вверх подол платья, а потом и вовсе снимает его и бросает куда-то; стянутые трусы летят туда же.

– Ты… – надрывный звук протеста стискивает горло, обрывает дыхание.

Я чувствую, как его часто вздымающаяся грудь почти распластывается на моей обнажённой спине, когда он располагается сзади и наклоняется надо мной, опираясь на одну руку.

– Если не хочешь, чтобы я тебя выеб*л, сведи ноги.

Не успеваю осознать. Однако, понимаю о чём он уже в следующий момент, – его горячий большой член рывком вторгается между моими бёдрами. Без проникновения. Вот только по ощущениям, будто Келлан берёт меня на самом деле.

До невозможности тесно.

Кажется, что он меня просто переломит, когда повторно толкается. Буквально вбивая меня в кровать. Несдержанно. За этим толчком следует третий. Четвёртый. Каждый из них фиксирован короткой паузой, словно намёком, к чему мне следует приготовиться.

Я часто и рвано дышу, уткнувшись лбом в матрас. Чувствую. Всё. До состояния ломающей лихорадки. Слишком острой.

Я и предположить не могла, что может быть вот так. Что ощущениями можно захлёбываться. Против воли желать чего-то большего, но одномоментно и ненавидеть это.

Жар его рук оглаживает рёбра, проходится по позвоночнику, спускается к бёдрам. Келлан сжимает их. Сильно. И в следующее мгновение ускоряет темп, выбрасывая из него любое промедление и остановки. Делает толчки быстрыми и жёсткими так, будто вколачивает в меня свою ярость.

Он и правда не входит в меня. Лишь трётся.

Однако, одного этого хватает. Моё тело реагирует. Буквально горит. Ноет. В местах соприкосновения наших тел – плавится. Течёт.

– Не-на-вижу, – произношу ещё раз на надрыве; с рваными выдохами, вторящими грубым толчкам мужских бёдер.

Крепко зажмуриваюсь, когда рука Келлана протискивается между нами и касается моего лона. Кусаю губы. Проклятье! Острым нытьём отзывается клитор, в то время как мужские пальцы разводят мокрые складочки, доводя меня до состояния полного помутнения.

И чем больше я этому сопротивляюсь, тем невыносимее становится.

Борюсь и проигрываю. Позорно. Хоть белыми трусами размахивай!

Сжимаюсь, но оттого лишь острее чувствую каждое его движение. Бесстыдное. Порочное. В то время, как он разгонисто бьёт по мне бёдрами, – сам нежно поглаживает меня там. С пристрастием.

Напряжённый член зажат между нашими телами. Не скользит – долбит. Так плотно, что я ощущаю вздувшиеся на нём вены.

Двигается быстро. Настолько мощно, что с каждым толчком моё тело подбрасывает, и я остаюсь на месте только потому, что Келлан держит. Сохраняет контроль. Тогда как мне кажется, что он меня ломает. Этими ощущениями, своими движениями. Силой этой близости.

Вдох за вдохом и выдохи, вперемешку со стонами.

Чьи они? Мои? Его? Или наши общие?

В ушах шумит от обезумевшего биения сердца.

Всё на полную и до граней.

– Бл*… Давай, кричи громче. – Язык Келлана размашисто проходится по моему уху и прикусывает его мочку: – Как ты меня ненавидишь.

– Иди к дьяволу, – выдыхаю с новым протяжным стоном и конвульсивным содроганием.

Размазав своими пальцами по пульсирующему клитору оргазм, он убирает руку, чтобы вновь обеими ладонями сжать мои бёдра. Быстрее! Жёстче! Между ног словно толстый раскаленный прут, шевелящийся туда-сюда. Дико, на грани боли и жестокости. Раз за разом. Пока горячая вязкая сперма не склеивает внутреннюю сторону моих сомкнутых бёдер.

Затем сразу отпускает меня и отшатывается назад. Ругается на испанском так, что не разобрать.

Я медленно сползаю с кровати, колени дрожат, что не держат. Сжимаюсь. Утыкаюсь лбом в матрас. Делаю глубокие вдохи, а кажется, будто не дышу совсем.

Один вдох. Второй. Третий. По щекам уже вовсю текут бессильные слёзы.

Мне следует взять себя в руки, но я не могу. Реву. В голос. Громко. Надсадно. Буквально захлёбываясь, сминая в кулаках многострадальную простынь.

ОН же просто уходит, захлопывая за собой дверь, не говоря ни слова.

Глава 2

Спустя час я уже не плачу – обессилев, только хриплю и дышу всё ещё с таким трудом, будто шею сдавливают крепкие мужские пальцы.

Оргазм получила? Значит распишись за последствия.

Унизительно – не всегда больно. Однако, в обоих случаях бывает невыносимо.

Тело чешется от прикосновений. Зарёванная. С липкими от спермы ногами. Голая. Измученная. Я подтягиваю к себе сбитые в кровь коленки и содранными ладошками глажу, жалею их. Едва шевеля распухшими искусанными губами, раз за разом дую на них, словно это есть моя самая серьёзная травма. Право глупо. По-детски.

В душ не идётся. К чему сцарапывать кожу мочалкой, если это ничего не изменит? Ощущение грязи внутри никуда не денется. Оно останется, сколько не отмывайся снаружи. Так и сижу.

Превозмогая жуткую апатию и усталость, я подтираюсь тем, что осталось от платья, на четвереньках заползаю под одеяло и накрываюсь им с головой. Трясёт.

Ночью меня ломает. Видимо температура, потому что я словно в бреду. Мне снится изувеченное лицо того парня – Рэя: его губы, изорванные о твёрдые костяшки кулаков Келлана; кожа ошмётками, сгустки крови; потом звук посыпавшихся зубов на мрамор лестничной площадки. Удары. Хруст. Удары. Сознание наслаивается и в нём мелькают жуткие обрывки воспоминаний детства. Отец. Дядя.

***

На несколько дней Келлан снова исчезает.

Оскара тоже нет. Новый охранник следит за каждым моим движением. Кажется, он уже появлялся перед моей дверью ранее и его зовут Мэйсон.

Дни проходят в дымке рутины. Сплю. Ем. Снова сплю. Однообразие и скука смешиваются со страхом, с которым я больше не хочу бороться. Теперь пробую управлять им. Первый шаг к тому, чтобы расстаться с ним, – признаться в нём самой себе. И теперь каждый прожитый день говорю:

«Да, я боюсь, и это нормально».

После очередного ужина, во время которого я для вида ковыряюсь в тарелке, но почти ничего не ем, уже лёжа в постели, я ловлю себя на мысли, что постоянно думаю о Келлане.

Где он? С кем?

Не хочу знать, сколько он отсутствует, но бессознательно отсчитываю. Три дня. Это семьдесят два часа или четыре тысячи триста двадцать минут.

Я знаю, что этого не следует делать. Я не должна. И всё равно продолжаю считать. Возможно, дело вовсе не в нём, а мне не хватает общения с кем-либо.

Тереза где-то в доме, однако я не вижу её с того дня, как она помогла мне привести себя в порядок до вечеринки. Ей запрещено приближаться. А приставленный ко мне охранник безэмоционален, зажат и практически нем, за исключением передачи мне коротких приказов, исходящих от самого Келлана.

К чёрту их!

Я стараюсь доказать себе, что думаю о нём только потому, что больше всего боюсь его возвращения.

Так ли?

Я пытаюсь убедить себя, что ненавижу его.

Со всей силы.

Но это лишь самообман, не иначе. Постыдный. Я это знаю, потому что в самой глубине моей выпачканной им душе, я признаю, что дышать без него не могу.

Интересно, не схожу ли я с ума в этом огромном глухонемом доме?

Я зажмуриваюсь и раз за разом прокручиваю в голове те слова надежды, которые Тереза прошептала мне на ухо в нашу с ней последнюю встречу. Могу ли я им верить? А может быть, мне это просто показалось? Я больше не жду, что весь этот кошмар когда-нибудь закончится. И всё же… Надеюсь. С закушенными губами, с замирающим в груди сердцем я понимаю, что попробую. Ещё раз. Последний.

И у меня обязательно получится!

Вот только, как бы я ни была благодарна Терезе за помощь, часть меня (совсем крошечная), не желает следовать предложенному ею плану побега. И я опять обману себя, если скажу, что эта самая часть всегда тонко чувствует приближение неприятностей; нет, она противится этому, потому что очень хочет остаться. Оттого становится стыдно.

***

Верчусь с боку на бок, гляжу в потолок и не помню, как оказываюсь в очередном кошмаре.

Каком по счёту?

Дурные сны что-то провоцирует, и когда это происходит, я просыпаюсь с криком. Как сейчас.

Я резко сажусь. Хватаю ртом воздух. Вжимаюсь в спинку кровати, защищаясь одеялом. Задыхаюсь, вся зарёванная, в холодном поту.

Который час?

Не могу сразу сориентироваться. Темно. На ощупь шлёпаю ладонью по прикроватной тумбочке там, где должен находиться ночной светильник, и с тихим щелчком, наконец, его включаю.

Осматриваюсь.

Никого. Правда, никого нет. И всё как будто на своих местах.

Только дверь моей спальни… приоткрыта.

При этом мне совершенно точно известно, что она была заперта новым охранником снаружи. На два оборота.

Я медленно подтягиваю колени к груди, затыкаю себе рот кулаком, впиваюсь в него зубами и беззвучно всхлипываю. Страшно до жути.

Пульс в висках мешает мне прислушаться к звукам снаружи.

Я глубоко вдыхаю, но тут же снова престаю дышать, – запах сандала и корицы буквально душит. Горло мгновенно сжимает нервным спазмом. Парфюм Уолтера. Или дяди Виллиама.

Один вариант хуже другого.

Опять вдыхаю, сосредотачиваясь.

Несёт из коридора. И если моя дверь открыта…

Я медленно и бесшумно стягиваю одеяло.

Осторожно, равномерно распределив свой вес по полу, стараясь не дышать вовсе, я делаю тихие шаги к двери, за которой должна находиться охрана.

Когда я засыпала, там был Мэйсон.

Сердце вот-вот выскочит, в то время, как я тянусь к дверной ручке и замираю, прислушиваясь.

Глава 2.2

С опаской выглядываю в полутёмный коридор, ночью тускло освещенный редкими лампами, активируемыми движением.

Помню, что в шаге должен находится настенный бра, поэтому правой рукой пробую нащупать выключатель (левой намертво цепляюсь за дверной косяк). Безуспешно. Парфюмерное амбре становится таким сильным, что, кажется, заполняет весь дом. Запахи воска для натирания деревянных полов и стен, как в родительском доме, а также смолистого сандала и пряной корицы сливаются в один безошибочно узнаваемый… И так как Уолтер мёртв (в чём я совершенно точно уверена), то это может быть только запах другого монстра, являющего собой апофеоз всех монстров – дяди Виллиама.

Но его же здесь нет! Исключено… Или?

К горлу подступает желчь. Зажимаю рот и нос ладонью, пытаясь унять тошноту.

Сердце, что ещё недавно бьётся в висках, падает в пятки.

Делая один осторожный шаг за другим, я выхожу в коридор, где должен находится охранник.

Глядя налево, ничего не вижу. Но когда поворачиваюсь направо, датчик движения, наконец, срабатывает, и мягкий рассеянный свет заполняет узкое пространство, – я вздрагиваю от испуга. В момент, когда крик поднимается у меня в горле, я с силой стискиваю свою шею ладонью, заставляя его снова опуститься.

Келлан сидит на полу, опираясь спиной о стену, ноги чуть согнуты в коленях, руки устало сложены на них, голова откинута назад.

Его глаза закрыты.

Я смотрю на него и ненавижу себя за то, что испытываю внутреннее облегчение, наблюдая, как его грудь равномерно поднимается и опускается. Он в тёмных брюках и рубашке, которые изрядно помяты, словно он долгие часы провёл в дороге. Пиджак лежит рядом. Сверху на нём есть что-то похожее на сжатый комочек фольги. В уголках моего рта появляется лёгкая улыбка, когда я понимаю, что это… шоколадная обёртка. И, похоже, не одна.

Я окидываю взглядом коридор.

Запах, что выгнал меня из комнаты, никуда не делся, просто немного отошёл на второй план.

Я стараюсь максимально, как можно реже дышать.

Больше здесь никого нет. Только я и Келлан.

Мне бы незаметно вернуться назад, в комнату, вместо этого невольно делаю шаг к нему. Неосмотрительно. О чём явно потом пожалею. И, тем ни менее, я подхожу ближе.

Его тёмные волосы растрёпаны, как будто он неоднократно проводил по ним пальцами. Щёки покрыты трёхдневной щетиной, что несвойственно обычному его безукоризненному образу. Его губы слегка приоткрыты. Голова запрокинута, поэтому мне хорошо видна мощная шея, и то, как по выпирающей гортани перекатывается его ровное дыхание. Он спит. И, кажется, устал. Смертельно.

В груди возникает щемящее чувство, пока не поддающееся ни объяснению, ни определению. Хочется дотронуться, рукой провести по его волосам, пригладив их.

Разбудить? Место для сна выбрано им неудачно. Это если мягко сказать.

СТОЯТЬ! ГЛУПЫЕ МЫСЛИ, НАЗАД!!!

Мгновенно разворачиваюсь, чтобы уйти, вот только это моё единственное резкое движение провоцирует ответное его – Келлан тут же выбрасывает руку и останавливает меня, схватив пальцами за лодыжку; в то время, как второй рукой извлекает пистолет из кобуры наплечной портупеи и направляет на меня.

Испугавшись, вскрикиваю и оборачиваюсь.

Кажется, ещё секунду назад я была абсолютно уверена, что он так устал, что не может пошевелить и пальцем.

Но всё это напускное.

Его цепкий, расстрельный взгляд говорит о том, что он полностью контролирует ситуацию, а напряжение его тела – что физически собран и не упустит момент, если возникнет необходимость.

Страшно. Идеальная тишина, потёмки и теснота коридора пугает до мурашек.

– Келлан, – срывается с подрагивающих губ, – это я – Ева.

Его сильные пальцы крепче обхватывают мою лодыжку, смыкаются вокруг неё. Чувствую, как на коже бьётся пульс чужого тепла. Я шумно втягиваю воздух, а он убирает руку, но за секунду до этого ведёт ею вверх по моей голени до колена, – этакая небрежная ласка, вздымающая все нервные окончания.

Отпускает. Смешно, учитывая, что дуло его пистолета до сих пор смотрит мне между глаз.

Горло сжимается. Пару раз даже размыкаю сжатые губы, но сказать ничего не получается.

Его взгляд путешествует по моему телу, зрачки расширяются. Несмотря на то, что он до сих пор на полу, а я возвышаюсь над ним – чувствую себя побеждённым соперником; более того, не только побеждённой, но и совершенно сломленной, с тем самым привкусом унижения во рту и на губах. Потому что помню.

Жар. Свои ощущения, которые память тут же язвительно подкидывает, будто издевается.

Не забуду, как горло дерёт спазмом, когда он насаживает меня ртом на огромный вздыбленный член. Резко. Одним толчком. До самого упора.

Как я задыхаюсь, давлюсь им.

Как я ничего не вижу. Не дышу. Чувствую только удары. Глубже и глубже.

Как моё мокрое от слёз лицо, его рукой вбивается в пах. Терпкий мускусный вкус оседает на языке.

Как я захлебываюсь слюной, но он совершенно равнодушен.

Удовольствие? Если бы я имела обо всём этом хоть какое-то представление! Судя по всему, он совершенно ничего не чувствовал! Просто наказывал. Таранил. Резко, жёстко, до упора. И каждый такой удар будто раскалывал меня надвое. Всё тело, начиная от горла до самых пяток.

Помню, как вся забита его запахом, вкусом. Вся им перемазана.

Признаю, меня разрывает от самых противоречивых эмоций и ощущений.

Густо краснею, облизывая вмиг пересохшие губы. Шумно глотаю. С трудом справляюсь с приступом паники.

Вижу, слышу, как Келлан со свистом втягивает воздух. Похоже, он тоже всё помнит, отчего мне становится ещё страшнее.

Глава 3

Меня колотит. Прям натурально.

Только сейчас осознаю, когда прикосновение «кожа-к-коже», что на мне, кроме коротеньких пижамных шорт и маечки, ничего нет. Я обхватываю себя руками, чтобы спрятать предательски затвердевшие соски, которые сейчас торчат вперед не только от озноба.

Во рту пересохло. От страха – не иначе. Инстинктивно пытаюсь облизать губы, но тут же одёргиваю себя, напоровшись на приподнятую бровь Келлана и взгляд его потемневших глаз. Не хватало ещё.

Нервные клетки. Общий сбор.

Я с шумом втягиваю воздух. Наблюдаю, как он плавно ставит пистолет на предохранитель и, без резких движений, медленно возвращает оружие назад в кобуру. Выдыхаю.

– Ты кричала. Почему?

В тишине его голос звучит неожиданно громко, отчего я вздрагиваю. Напрягаюсь.

Он слышал?

Мои сны – это последнее, о чём я хочу говорить с ним. Впрочем, я вообще разговаривать не настроена.

– Я живу эти дни в аду, но сейчас меня изгоняют даже из ада, – у меня из груди вырывается нервный смешок. – Ты отдаёшь меня. Разве этого мало?

Его губы дёргаются, их уголки слегка уходят вверх, напоминая улыбку. Однако едко приподнятая бровь красноречивее всяких слов говорит о том, что мне не следует затягивать с ответом.

– Мне приснился кошмар.

Не без иронии отмечаю, что начинаю привыкать к его обязательно-принудительной манере общения.

Келлан смотрит на меня, а сам тем временем не прекращает поглаживать мою лодыжку; и мне обманчиво кажется, эта часть моего тела занимает его сейчас больше всего.

– Расскажи мне об этом.

– Нет.

– Это не просьба.

Вижу, как мгновенно недовольно поджимаются его губы. Это пугает. Но почти сразу он ухмыляется, хмыкает. Оставляет в покое мою ногу и тянется к собственному горлу. Я перевожу взгляд на его длинные аристократичные пальцы, расстёгивающие медленно и так эротично верхнюю пуговицу рубашки… А, затем, ещё одну. Ощущаю, как краска приливает к лицу, ведь разум и память нельзя отключить по желанию. Увы. Покрываюсь мурашками. Похолодевшими ладонями растираю озябшие предплечья.

Он грациозно поднимается на ноги.

Теперь стоит рядом. Очень близко. Так, что практически нависает надо мной, и мне приходится запрокинуть голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза.

– Ты забыла все правила, – его низкий голос, пробирает до костей, – что в тебя вбивали.

Я помню, что должна отвести взгляд. Должна! Чёрт возьми!

Не могу.

Нахмурившись, Келлан смотрит мне за спину, как будто что-то или кого-то ищет, и когда его глаза снова встречаются с моими, он спрашивает:

– Это тот же запах? В нём причина?

Молча киваю. Что-то, не поддающееся определению, туго сжимается и замирает под ложечкой. Вдох. Выдох. Вдох. Неожиданно для себя, делаю то, чему меня учил Уолтер: голова и подбородок остаются на месте, – запрокинутой и вверх приподнятым; я лишь опускаю глаза в пол. И в этот самый момент слышу, как Келлан с шипением выталкивает воздух сквозь зубы вместе с тихим утробным рычанием. Вероятно, ему нравится.

Нет. Вне всякого сомнения – нравится.

– Я могу идти, сэр?

Сердце замирает, отсчитывая секунды без ударов.

Келлан молчит. Я не двигаюсь. Помню – нельзя.

Тишина, между нами почти осязаемая. Насыщенная. Свет гаснет.

Подсознательно знаю, что он не отпустит. С ним не бывает просто. Поэтому нисколько не удивляюсь, когда датчики ламп движения снова срабатывают, а пальцы Келлана слегка касаются моего подбородка; большим и средним он гладит его.

Это прикосновение не требовательно и не болезненно, оно просто… приятно.

– Расскажешь?

Не вижу его глаз. Но чувствую, что он продолжает смотреть, изучает, – меня прожигает до нутра. Почти больно.

– Ева… Посмотри на меня.

Он впервые называет меня по имени. Это так… мурашечно.

«Только хозяин вправе дать рабу имя», – помню.

Подчиняюсь. Медленно.

Он выглядит почти демонически в мягком рассеянном свете коридора, с блестящими глазами, тёмными кругами усталости под ними и скульптурно-выделенными высокими углами скул. Красив. Напорист. Неидеален.

«Даже Дьявол процитирует Библию для своей выгоды1»

Хорошо, что я начинаю понимать, – тут без вариантов. Он добьётся ответов любым способом. Приставит пистолет к моей голове, но так или иначе, заставит рассказать ему обо всём, потому что всегда так делает.

Контролирует.

Не принимает «нет» за ответ.

В первые секунды мне это кажется, но вместо того, чтобы снова принуждать меня, Келлан указывает в сторону двери моей спальни:

– Я войду?

Он формулирует это как вопрос, но я знаю, что на него имеется только один правильный утвердительный ответ.

Я отрывисто киваю.

Мне не хочется с ним бороться. Я устала. Тоже смертельно. Как и он. Впереди – ничего, позади столько боли и унижений, что больше не могу это выносить.

Подчинение больше не кажется мне самой плохой идеей.

Дьявол искушает всех, но только послушный человек искушает Дьявола.

Набираюсь храбрости и захожу в комнату, зная, что он идёт следом. В этот момент почему-то думаю о шоколадной обертке, оставшейся валяться на полу в коридоре. Сейчас Келлан Дагер кажется мне почти человеком.

Глава 3.2

Я слышу, как он закрывает дверь.

Замираю около кровати. Не оборачиваюсь.

Я так остро ощущаю его присутствие: каждой клеточкой, каждым ощетинившимся волоском на коже.

Он останавливается за моей спиной. Не двигается. Не касается меня. Только слышу, как выдыхает… Протяжно. Немыслимо сексуально.

И нервы мгновенно – догола.

Прячусь, как умею, всё так же обнимая себя руками. Взволнованно покусывая нижнюю губу, ладонями растираю покрывшиеся мурашками предплечья.

Больше не могу находиться так близко к нему, поэтому ныряю под одеяло и сразу отодвигаюсь как можно дальше.

Келлан приближается, наклоняется, но лишь для того, чтобы выключить ночной светильник. Я невольно зажмуриваюсь. Теперь могу только слышать.

Он движется.

Шорох одежды.

Отчётливо различим металлический звук стали по дереву, когда он снимает и кладёт портупею с пистолетом на прикроватную тумбочку.

А ещё чувствую, как матрас прогибается под весом Келлана, когда он ложится.

В одной кровати мы не впервые. Однако, сейчас всё иначе – между нами довольно приличное расстояние, которого он старательно придерживается. Так необычно находиться с ним под одним одеялом, но не касаться друг друга.

В одинаковых позах: мы оба лежим на спине, вытянув руки вдоль тела. Это так неестественно.

Я сглатываю. Он выдыхает. Мы оба смотрим в потолок. Не знаю, о чём в этот момент думает он, а я пытаюсь не забыть, почему хочу его ненавидеть.

– Ева…

Когда голос Келлана нарушает тишину, я вздрагиваю. Мы одномоментно поворачиваем головы и смотрим, наши глаза впиваются друг в друга.

Я молчу и лежу так в течение некоторого времени, а потом отворачиваюсь, опять гипнотизируя потолок и пытаясь понять, что, чёрт возьми, это за игра.

По щекам скатываются первые слёзы. Беззвучные. Игнорируя их, я пытаюсь дышать ровно.

Сердце глухо пропускает несколько ударов, прежде чем я прикрываю глаза и говорю:

– Не секрет, что Дядя Виллиам приходил ночами в мою спальню. Он сидел на моей кровати, зная, что я прячусь под ней. Тебе известно об этом.

Дальше страшно озвучивать. Я делаю длинную паузу. Полегче. И выпаливаю фразы залпами:

– Секрет, что это не совсем правда. Он занимался не только этим. Ещё говорил со мной. Вернее, сам с собой. И онанировал.

Гулко сглатываю.

Я не могу двигаться, словно моё сознание проводит на мне удушающий приём. Ломает. Но тело начеку, не расслабляется ни на одно мгновение. В таком эмоциональном перенапряжении всё воспринимается острее, больнее, чувствительнее.

Я предвижу движение Келлана за секунду до, – едва заметное шевеление, его рука тянется к моей, и он переплетает наши пальцы; поглаживает большим мою ладонь. Невесомо, но так ощутимо.

Не колеблюсь. Правда вылетает из моего рта прежде, чем я могу передумать:

– Нет, как он делал это, я не видела. – Признания даются мне с трудом. В горле першит, словно его трут наждачной бумагой. Чтобы избавиться от этого чувства, я сглатываю и продолжаю: – Слышала. Не хотела, но от страха вслушивалась, хотя даже это было излишне, там был отчётлив каждый шорох. Звук. Его частое дыхание.

Стыд-н-о.

До чего же стыдно!

Пауза. Глубокий вдох.

Заткнуться бы! Только мне кажется, что сказанного ещё недостаточно:

– Я слышала эти звуки не каждую ночь. Но каждую ночь я боялась пропустить его тихие шаги в коридоре.

Келлан шипит сквозь плотно сжатые зубы. Его пальцы грубее сжимают мою ладонь, и их хватка болезненна.

Я поворачиваю к нему голову, – он так и продолжает лежать, глядя в потолок, казалось бы, без видимых эмоциональных реакций. Однако, замечаю, как дёргается кадык на его горле, а сам он ощеривается.

Он сминает мои пальцы в своих. Трёт их. Я терплю, но не прошу его меня отпустить. Мне нужно это давление. Как привязка к этой жизни, где мой дядя – не что иное, как преследующий кошмар. И только.

Его здесь нет. Но есть Келлан.

Я делаю глубокий вдох.

– Снизу мне были видны только его ноги и туфли на них – начищенная пара Оксфордов. Он сидел неподвижно. А я боялась пауз и тишины. Боялась, что он услышит, как громко я дышу и заглянет под кровать.

Я не хочу.

Но помню, как перебирала помертвевшими губами. Беззвучно: «Хватит… И пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Хватит!»

– Свой запах он оставлял на всём: на моей подушке, одеяле, на простыни … Он пачкал их собой. И я чувствовала себя такой грязной.

Одна.

Испуганная.

– Всё. Не говори. Ничего.

– Я…

– Ничего. – Голос Келлана полон едва сдерживаемой ярости.

Но мне не страшно. Совсем. Сейчас он злится не на меня.

Я зажмуриваю глаза. Накрепко. Если не сделать этого, то разрыдаюсь в голос.

Слышу, как он двигается ближе.

Внезапно ощущаю его руки. На мне.

Две ладони. Они обнимают меня, и я так быстро вдыхаю, что лёгкие сжимаются; каждый мускул, каждое сухожилие в моем теле напрягается и связывается в узлы, которые стягивают позвоночник.

Я в замешательстве. Поймана на противоречиях.

Я так отчаянно боюсь быть слишком близко к нему.

И оказаться слишком далеко тоже боюсь.

Я не знаю, как отстраниться.

И уверена, что не хочу этого делать.

– Ты уйдёшь?

– Нет. Спи.

Этот скупой односложный ответ значит для меня больше, чем просто утешение.

Глава 4

ОН

Я открываю глаза.

Первые несколько секунд не понимаю, где нахожусь. Спальня не моя.

Одно ясно: в кровати не один, а ещё – я чертовски хорошо выспался. Без снотворного.

Малышка Аддерли рядом шевелится и закидывает ногу на мою. Руку, на которой она спит, не чувствую – она сильно затекла. Пытаюсь бережно сдвинуть её голову, чтобы освободиться, но получается плохо. Я не привык спать с кем-то.

Моё тело напряжено.

Есть одна проблема.

Большая проблема. Утренний стояк выпирает по максимуму.

Ровное девичье дыхание касается моей кожи. Её длинные тёмные волосы щекочут шею. Я пытаюсь не обращать внимания на то, как хорошо она пахнет. Сахарной ватой – тот самый запах, который всегда задерживается на ней. Сейчас он сильнее чем когда-либо. Оргазмический аромат. А ещё невинностью, шепчет голос глубоко внутри меня.

Может именно это и цепляет меня в ней. Потому что та часть меня, та невинность, которую мы с Оливией потеряли в детстве… она всё ещё есть у этой девочки.

Каждый грёбанный день я краду её понемногу.

И не уверен, что когда-нибудь остановлюсь.

Малышка Аддерли снова ёрзает на мне, и я, выдохнув сквозь стиснутые зубы, отстраняюсь. Дистанция между мной и её соблазнительным телом уже почти фут. Но всё равно этого мало. Окажись я даже во Флориде, этого расстояния будет недостаточно.

Спускаю ноги с кровати, сажусь и несколько раз провожу рукой по волосам, взъерошивая их.

Нервно? Возможно.

Так и есть.

Я знаю, что сегодня будет долгий день. А также, что мне следует встать и ускользнуть отсюда, пока Ева не проснулась.

Но я этого не делаю.

Муж Паулы устраивает небольшую вечеринку, прежде чем вернуться на юг, в Майами. У меня нет никакого интереса идти туда, но там будет Вейга, а у него появилась информация, которая мне нужна. Гэбриел перепроверил слова Первого о том, что младший Аддерли – подконтрольный информатор DEA, но не захотел рассказывать мне о том, что узнал по телефону, а последние три дня я был очень занят, чтобы доехать к нему на Алки-Бич.

Рвано выдохнув, я почти заставляю себя сдвинуться с места. Почти… Сам продолжаю сидеть.

Так соблазнительно позволять себе думать, что малышка Аддерли спит за моей спиной.

Я должен прекратить себя изводить. Нужно встать и пойти в душ.

Злость, вот то, что я чувствую. И вместе с этим я чрезмерно спокоен. И это опасное спокойствие.

Держаться за руки… это не моё. Прикосновения. Поглаживания.

Всё поменялось после этой ночи. Бл*ть, кого я обманываю? Всё поменялось уже давно. И не просто поменялось, а с каждой секундой, набирая скорость, мчалось вперёд, прямо на тринадцатифутовую монолитную стену с надписью «НЕВОЗМОЖНО». Разобьёмся оба.

Я определенно трахну её после всего. Всё остальное, – не вариант.

Я собираюсь стать её первым.

Однако не сейчас. Не сегодня. А лишь тогда, когда мы будем в здравом уме. Я хочу, чтобы она отдавала себе отчёт в происходящем и позже не пожалела об этом.

Да. Я хочу быть её первым.

Хорошо, признаюсь, я готов убить за это.

Трехдневный визит к Зверю в Москву стал следствием этого. Мне необходимо было узнать кто же скрывается за личиной Первого.

Нет, все кругом знали, что это человек. Обычный. Но никто и никогда не видел его. Не встречался с ним лично. Никто не знал, чем он дышит, где живёт. И не просто адрес, а в какой именно точке мира. Я был готов предположить, что он – мексиканец, и всё похоже на то, но уверенности не было. Потому как не было тому и подтверждений.

Уже к х*ям преступный кодекс!

Я больше не хочу играть по правилам. Не сейчас.

Поправочка: но тут другое.

«Альянс крови» – это не тот же уровень, что и мелкие бандитские группировки, которые работают вдоль восточного побережья, занимаются небольшими партиями наркотиков, перекупают, фасуют; эта Тихоокеанская наркокартель настолько многогранна и многочисленна, что разобраться «Кто-есть-Кто» практически невозможно. Особенно, если этот факт тщательно скрывается.

Я не люблю мексиканцев, но их преступники знают, как держать ситуацию в тайне. Если надо, то ни тебе голов в морозилке, ни тел, свисающих с мостов.

И можно на части разодрать Собирателя Душ, прокрутить его мясо через мясорубку, но он не скажет. И не потому, что до смерти предан. Он не знает.

В том-то и проблема. Основная.

И времени, бл*ть нет! Есть, сука, обстоятельства!

Если я не найду Первого – мне придётся отдать ему малышку Аддерли.

Еву.

А если я оставлю её?

Господи, неужели я готов рискнуть только ради того, чтобы заполучить себе эту девчонку?

Само. Бл*дь. Собой.

К сожалению, это противоречит мне. Я не вступаю в отношения.

Разумно воздерживаюсь от признания, что давно об этом думаю.

Не оставить – отпустить. Совсем.

Ведь я не лучше Первого. Такое же чудовище. Изощрённый, жестокий, беспринципный – это всё про меня.

А поэтому, Ева в заднице, что бы ни случилось.

Я же устал. 5202 миль до Москвы и столько же обратно в Сиэтл. 30 часов и 30 минут суммарно в полёте. И всё без толку.

Глава 4.2

Дом супругов Грин переполнен, Чад и Паула устраивают вечеринку.

Все окна в большой гостиной распахнуты настежь, и все равно легкий вечерний бриз едва освежает нагретый за день воздух. Шумно. Душно. Дурацкая музыка. Толпа пьяных незнакомых людей. Я даже Гэбриела среди этой кучи народа ещё не увидел. А ведь это вроде как его стиль вечеринки. Он в Теме, как и я.

Паула стоит с бокалом шампанского в руке рядом с чьей-то женой из политической элиты и приветливо кивает гостям. Она отвечает на вопросы, делает вид, что заинтересована и в то же время ищет кого-то взглядом. Меня. Потому что заметив, тут же широко мне улыбается, а я коротко приветствую её.

Не могу не отметить, как она великолепно выглядит. Короткое обтягивающее чёрное платье подчеркивает её стройную фигуру и выделяет прелести, что, несомненно, задерживает моё внимание. И, разумеется, эти бесконечно длинные ноги в туфлях на шпильке. Красивая женщина.

Вижу, что она хочет оставить свою гостью, чтобы подойти ко мне, но я еле заметным кивком головы говорю ей: «Нет».

Смотрю на неё – опускает глаза. Знаю, в этот момент она думает о том, что я так люблю. Но меня это больше не привлекает.

Большая часть компании мужчин собирается в сигарной комнате за бокальчиком коллекционного виски. Есть те немногие, кто думает, ещё выбирает или уже уединился в игровой. Полуголые рабы, атмосфера, антураж для фетиша – Грин похоже знает толк в вечеринках подобного рода.

Интересно, что по этому поводу думает знаток Гэбриел. У меня на этот счёт своё экспертное мнение: Чад не в Теме, но очень хочет соответствовать.

Что-то классическое звучит из аудиосистемы, но от этих скрипок и фортепиано у меня только сводит зубы.

Я не любитель музыки. Не слушаю и не ценю её так, как следовало бы. Травма детства. В доме отца музыкой заглушали крики умирающих.

Но это не мой дом, и вечеринка не моя, поэтому я не могу контролировать то, что здесь происходит. Приходится просто терпеть. Но я готов уйти. Как только Гэбриел расскажет мне о том, что он обнаружил.

Мимо проходит официант с шампанским на серебряном блюде, и я беру бокал, чтобы чем-то занять себя.

Сейчас я бы предпочёл оказаться в другом месте. С Евой. И чтобы она была передо мной на коленях в покорной позе; в этой своей жуткой пижамной майке, сквозь ткань которой проглядывают аккуратные торчащие соски.

Яйца мгновенно тяжелеют, член дёргается, неприятно упираясь в узкие брюки.

Не время. Хотя, как раз этому здесь самое место.

С моих губ невольно срывается усмешка, – я оценил иронию ситуации.