Следствие ведёт сердце
Новый друг
Подставив бумажный стаканчик к автомату, я с трудом подавляю зевоту, ожидая, пока он наполнится горячим напитком, который поможет разлепить мне веки.
Кто-то вместо того, чтобы наслаждаться своим выходным, которого не было с незапамятных времён, вносил правки в базу данных, словно переписывал страницы судьбы, которая уже предрешена за него.
Обожаю, твою мать, эту рутинную рутину.
Глаза стали косить уже после трёх из пяти описанных мной случаев, которые до сих пор остаются нераскрытыми. И это полная задница, которая означает ночные выезды по необходимости. В такие моменты шеф сам звонит на рабочий дохленький телефон, выданный агентством, извиняется за столь поздний час и просит приехать на место.
Ага, сто раз.
Реальность такова, что в трубку я слышу только второпях адрес. А если в то же мгновение, когда он заканчивает невнятно тараторить из-за своей картавости, не отвечаю: «Да, Анатолий Сергеевич, выезжаю», то за адресом последует громкое и недовольное: «Уволю к чёйтовой матейи!». И ещё много красноречиво сказанных мне слов вдогонку.
Откуда столько скопилось дел?
«Да всё просто», – думаю я, входя в кабинет и замечая, что соседний стул пуст.
Часы показывают 8:45.
Где носит этого мелкого хомяка? Мы ведь должны начать работу в девять.
Если эта скряга заметит его уже второе опоздание за эту неделю, а сегодня только среда, про такие слова, как «премия», «выходные» и «отпуск», можно будет забыть на этот год уж точно. Октябрь только начался, а уже такие мрачные перспективы.
Смысла ждать напарника нет. Нужно эту электронную версию «долгов» распечатать, подписать и зайти к начальнику за новой порцией «хвалебных» слов о том, какие мы «трудяги» и такие работники буквально «на вес золота». Ведь шефу приходится ещё и платить нам, когда он, вероятно, рассчитывал на простые бартерные отношения, набирая сотрудников в частную организацию.
Однако стоит мне посмотреть на настенные часы в кабинете (09:10), как по коридору разносится эхо. Нетрудно догадаться, кто это будет, даже не глядя на прозрачные перегородки между кабинетами. Вспомнишь же…
– Доброе утро, босс! – раздаётся голос Макса, и он бесшумно прокрадывается в кабинет, держа в руках два стакана, от которых уже знакомый мне неприятный запах распространяется по всему помещению.
За ним, как будто это было его собственное агентство, заходит незнакомый парень, чья наглость заставляет мою бровь недовольно дёрнуться, а взгляд уже медленно поднимается с его люксовых кроссовок вверх.
– О, Леон, это новенький! Встретил его у входа в отдел, кофею вот вам прихватил… – Его взгляд скользит к моему краю стола, где уже стоит такой же чёрный картонный стакан, и он добавляет с сомнительной улыбкой: – Но если ты уже взял, то будет моим.
Напарник предлагает один из стаканов новичку, который уже с опаской косится на его содержимое.
– Пожалуй, откажусь, – с лёгким оттенком брезгливости произносит он. – Даже в самые трудные дни я не притрагиваюсь к такому. – И, словно пробуждаясь от сна, парень достаёт руку из кармана джинсов и протягивает мне: – Лео, значит? А я – Антон.
В голове уже сформировалась едкая рифма на его имя, которую мой язык норовит выплюнуть ему прямо в раскрытую ладонь. Друг нервно ставит кофе на стол и спешит опередить, уловив мой недовольный взгляд исподлобья:
– Э-э… Не Лео, Леон! Не называй так, ему не нр…
– Не нравится своё же имя? Почему это? – с усмешкой спрашивает новенький, словно дразня.
– Не твоего ума дело, Антон, – резко обрываю я.
Последнее прозвучало так, словно я действительно спереди ещё и букву добавил, а «т» сменил на «д». Однако парень ничего более не говорит в ответ. И нет, не потому что ему нечего было сказать, просто наше знакомство прервал шеф, позвав того в кабинет.
Его счастье.
Пробудь он здесь ещё хоть минуту, на одну порцию этого дешманского вонючего пойла на моём столе стало бы меньше. Благодаря напыщенному сопляку, который едва ли достиг 20-летнего возраста, во мне вновь закипает кровь, и тяжёлый взгляд я перевожу уже на запыхавшегося Макса.
– Время.
Тот спешно вскидывает большую руку, глядя на свои наручные часы.
– Почти половина, а что? Сегодня совещание?
– Если только по поводу твоего увольнения. Какого хрена ты повадился опаздывать? У нас дел ворох и телега.
Парень бросает свой рюкзак к столу напротив и брякается в кресло на колёсах, отчего то начинает поскрипывать.
– Толик отправил вчера на ночнуху, – зевает он, потягиваясь. – Пока добрался домой, уже рассвело…
– И что?
– А потом позвонили из больницы и спросили про обстоятельства наезда на ту девку…
– Чего? Ты, дурак, человека что ли сбил? – Я в недоумении смотрю на него, надеясь, что мне это послышалось из-за недосыпания.
– А я разве не рассказывал? – удивляется Максим. – Видимо, из-за твоего «отличного» утреннего настроения я всё позабыл. Да и новенький этот голову вскружил…
– Надо было его на пороге и оставить. Мы не приют для избалованных мажоров, чьи родители вручили им новенькую игрушку в виде юридического диплома, – небрежно бросаю я. – Так что с женщиной? Она жива? И как вообще ты умудрился…
– Да она сама бросилась под машину! Ей повезло, что я медленно катился с горки…
– И, конечно же, ты не пялился в телефон? – фальшиво интересуюсь я, зная о его любимом занятии за рулём.
Друг замирает. Взгляд его тревожно скользит по стаканам, и он тянется к одному из них. Я, словно в порыве, хватаю за запястье, отчего Макс вздрагивает и торопливо выдаёт:
– Да моська моя писала, я отвлёкся лишь на миг, а она тут как тут, из ниоткуда! Ещё и ни единого фонаря! Проклятый центр.
– Идиот, – не удерживается у меня, и глубоко вздыхаю.
– А ты чего с нашим кофе? Ты же не пьёшь его?
– Не было времени, чтобы по Старбаксам бродить. Я надеюсь, этого индивидуума не к нам на подмогу подыскали?
– Не-е, к Саньку пойдёт, там похлеще… – Заметив мой вновь недовольный взгляд из-за висяков на себе, напарник сразу умолкает.
И правильно делает.
Я ни спавши, ни жравши, ни ср…
Ничего не делавший, разгребаю кучу этой бумажной волокиты, и настроение у меня даже не просто в минусе. Осталось получить повторный выговор от шефа, и можно сказать, что на сегодня все пункты из планера выполнены успешно.
Стрелки часов неумолимо приближаются к обеду, и я жажду насладиться хотя бы крепким эспрессо через дорогу, потому что к той бодяге я даже не притрагивался. Пить воду с кофейным жмыхом – это верх извращения даже в новой для меня реальности.
По коридору начинается возня, и аромат домашней еды окутывает каждый уголок, проникая в самые потаённые щели кабинета. Голод, как взбушевавшийся волк, терзает изнутри, и я, не в силах сдержать ещё большей нервозности, порываюсь закрыть дверь – ведь документы ещё не готовы, и я не могу позволить себе даже этот законный, чёртов перерыв. Высунувшись в проход, тянусь к ручке, но тут взгляд останавливается на знакомом лице, что маячит справа. Тяжело вздохнув, я приглашаю рукой войти.
Женщина с измученным видом едва ли перебирает ногами, дотаскивая своё истощённое тело до стула возле моего рабочего места. От этой картины аппетит тут же улетучивается, сменяясь горечью жалости. А при воспоминании о том, что мы так и не нашли её дочь, в душе закипает злость на самого себя. И я не понимаю, какие слова подобрать вновь, чтобы не пришлось вызывать бригаду медиков в участок, поскольку, боюсь, что мой очередной отрицательный ответ станет для неё последней каплей.
Боковым зрением замечаю, как Макс старается дать дёру, потупливая в пол, потому что знает эту женщину так же хорошо, как и я.
Ну уж нет. Будет сидеть и слушать, как дорого нам обходятся его опоздания и лень.
Взяв оставшиеся бумаги, я с тяжёлой душой кладу их на стол напарника, бросая на него взгляд, полный укора. Он обречённо вздыхает, уступая моему натиску и снова опускаясь на стул. А я возвращаюсь к себе, пытаясь успокоить сердце и не сказать лишнего.
– Вера Василь…
– Вы нашли мою девочку..?
В горле образуется ком, разом перекрывающий доступ к кислороду, и я не могу. Просто не могу сказать ей снова «нет», когда она смотрит на меня своими пустыми, лишёнными цвета глазами, под которыми отчётливо видны тёмно-синие круги от недосыпа и опухшие веки от слёз. Но в этих глазах также мелькает проблеск надежды, что мой ответ не начнётся со злосчастной буквы «н». Я вижу, как она ждёт моего ответа, как её сердце замирает в ожидании. И я понимаю, что не могу разрушить эту хрупкую надежду. Не могу снова причинить ей боль.
Вот только я не умею или, вернее, не желаю лгать.
Особенно там, где мой долг – искать и спасать людей, чего бы мне это ни стоило. Однако ещё больше я не хочу давать ложные надежды. Её случай не первый и, увы, не последний. И здесь гораздо больнее, чем в обычной криминальной драме или в трагедиях самоубийств. Ведь отыскать без вести пропавшего человека – задача невероятно сложная, а порой и вовсе невыполнимая…
– Послушайте…
– Это «нет»..?
– Мы прилагаем все усилия, чтобы найти вашу дочь, но это требует времени и терпения…
– Сколько ещё вы будете меня кормить обещаниями о каком-то там терпении, когда прячетесь в своих норах, даже не пытаясь её отыскать? Мой ребёнок пропал! Исчез буквально из-под носа и уже больше месяца скрывается в неизвестности! И вы говорите, что делаете всё возможное? Если бы я хотела, чтобы моё горе было забыто и закрыто под большой амбарный замок, я бы обратилась в местное отделение полиции, а не в частное агентство! – Её слова полны отчаяния и боли. Слёзы, словно бурный поток, хлынули из глаз, отражая безысходность и материнскую боль. Женщина закрыла лицо руками, и её всхлипы заполнили кабинет. Она не смогла больше сдерживаться, и её голос дрожал от переполнявших эмоций.
– Мы понимаем ваше горе и делаем всё возможное, чтобы помочь вам, – попытался успокоить я, но слова прозвучали неубедительно.
– Вы не понимаете! – воскликнула женщина, резко подняв голову. – Моя дочь пропала, и я не могу сидеть сложа руки и ждать, пока вы найдёте её! Я хочу знать, что вы делаете для этого, и хочу видеть результаты!
Её взгляд был полон решимости и гнева, и она не собиралась отступать. Она была готова бороться за свою дочь до конца, и её слова ясно давали это понять.
Стиснув челюсть, я отодвигаю стул и поднимаюсь, чтобы приобнять её за плечи, подумав, что мои жалкие попытки смогут утешить горем убитую мать. Но остаться в стороне я просто не могу.
– Клянусь вам, Вера Васильевна, что сделаю всё, что в моих силах и даже больше, чтобы найти Катю. Я лично займусь её поиском.
Её дрожащие холодные ладошки вцепились в ворот моей рубашки, и, уткнувшись в моё плечо, она заплакала навзрыд. Я поглаживаю женщину по спине и чувствую, как её горе разрывает моё сердце. А уловив напротив ошалелый, где-то даже трусливый взгляд напарника, понимаю, что это дело я буду тащить на своём горбу, как и предыдущие.
Но здесь я уже не отступлю, чего бы мне это ни стоило.
Бить или не бить, вот в чём вопрос…
Проведя повторный анализ своих долгов в базе данных, я решаю сделать перерыв, чтобы немного отвлечься. Мои мысли настолько перегружены информацией, что с трудом могу сохранять ясность ума, пытаясь логически связать все имеющиеся данные в три часа ночи, находясь на кухне съёмной квартиры. Но что может быть общего у двух суицидников, двух потеряшек и бытовухи? Это как пытаться собрать пазл в полной темноте, когда каждая деталь кажется несущественной, но ты всё равно продолжаешь искать связь.
А я отвечу: нихрена общего. И ничего хуже быть не может, ведь это очередной голяк. Вот в такие времена и накатывает смута, типа «это не моя профессия» и тому подобное. Но даже если меня понизят до самого плинтуса, я не уйду. Не смогу. Возможно, моё обучение было продиктовано корыстными целями, и я никогда не мечтал о ночных свиданиях с трупами, но это уже неважно. Я влился в это благодаря одному непреодолимому желанию, которое стояло выше всех остальных – помогать. Помогать людям, оказавшимся в такой же… Да в любой ситуации. Если мои знания и опыт могут кому-то помочь, значит, я потратил восемь лет жизни не зря. Хотя вряд ли это время можно назвать жизнью…
Как будто стою на краю окружающей меня пропасти, а внизу зияет бездна. И я знаю, что если сделаю шаг назад, то упаду в эту тьму и никогда не найду выхода. Но если сделаю шаг вперёд, то, возможно, смогу преодолеть эти преграды и достичь своей цели.
Я чувствую себя как птица, которая взлетает всё выше и выше, преодолевая сопротивление воздуха. Но каждый взмах крыльев требует всё больше усилий, и иногда кажется, что я не смогу подняться ещё выше. Вот только я всё же продолжаю лететь благодаря каким-то невиданным силам.
Мои знания и опыт – это меч, который я держу в руках. И я готов использовать его для защиты тех, кто нуждается в помощи. Даже если это означает, что мне придётся сражаться с самим собой и своими страхами.
Чёрт, в голове сложилась какая-то фэнтезийная бурда, похожая на сказочную историю. Только конец в ней несчастливый.
Осознавая, куда вновь заводит внутренний монолог, я прилагаю все усилия, чтобы вытеснить эти мысли из головы и сосредоточиться на работе. Иначе рискую сорваться к холодильнику и опустошить ещё одну бутылку дорогого крепкого в надежде забыться.
Не то чтобы я когда-то был фанатом сушняка на следующее утро, но жизнь меняется, и вместе с ней меняются реакции организма, помогающие ему просто выживать. О «жить и наслаждении жизнью» речь уже не идёт, а скорее о существовании на грани, как на тонкой льдине, которая может в любой момент треснуть.
От долгого сидения на деревянной табуретке мой зад затёк до такой степени, что я едва ли могу двигаться. Спина, согнутая буквой «Г» с самого вечера, не разогнулась ни разу, и теперь она отчаянно требует пощады.
Я медленно и с трудом двигаю ножками табурета по холодной плитке, нарушая тишину, которая разрывается только тихим тарахтением холодильника. Закрываю ноутбук, чувствуя, как последние остатки трезвых мыслей улетучиваются, а физические силы полностью истощены. Нет больше энергии на поиски новых зацепок по висящим делам. Максу всё-таки придётся оторваться от своих бабочек и заняться работой, если он не хочет переехать на ночные дежурства вместе со спальником.
Мне бы его беззаботную жизнь, где нет места для рутинных переживаний или серьёзных отношений. Это как жить в раю, где нет забот и тревог. Только я ад предпочёл раю.
Правда, если бы мне дали такую возможность, я бы всё равно не отказался от того, что имею на данный момент. Это как держать в руках драгоценный камень, зная, что он твой, несмотря на все искушения окружающих, пусть он сейчас и утерян… Поэтому к чёрту всё это.
Не помню, как оказался в шесть утра у своей квартиры, которую уже несколько лет собираюсь сдавать, но всё не решаюсь. Не понимаю, какого чёрта я сейчас делаю на рабочем месте в семь утра. В глазах временами накатывает помутнение, а тело, даже сидя в кресле, не контролирует себя полностью.
И нет, так рано я здесь не потому, что решил спихнуть Лёху с доски почёта. Просто ноги сами привели меня сюда, а я, видимо, не смог отказать бреду в своих мозгах.
Закинув мятную жвачку в рот, я открываю свой скрипучий ноутбук и снова вхожу в систему. На сегодня запланированы грандиозные планы – я намерен распутать дело Кати. Ну, или хотя бы продвинуться вперёд, выйти из мёртвой зоны. Не знаю, жива ли она, но неопределённость гораздо хуже, чем надежда на светлое будущее, которого, возможно, и нет.
Поэтому я уже продумал план действий. Нужно будет ещё раз поговорить с её матерью, потому что не может быть, чтобы девушка семнадцати лет просто исчезла в…
Мысли обрываются, и их тут же сменяют другие.
«А что, если..?» – Нет, это невозможно. Как невозможно, чтобы солнце взошло на западе.
«А если всё же это одно и тоже?..» – Как будто маленький росток надежды пробивается сквозь асфальт, несмотря на все преграды.
Не знаю, то ли это алкоголь ещё не выветрился из моей головы, то ли мозг, лишённый сна, действительно работает быстрее, но я решительно бросаю все дела и погружаюсь в общую базу данных через ноутбук. Спустя час набирается внушительный файл, который совершенно не радует. Особенно удручает тот факт, что из всей этой груды информации по пропавшим без вести только одного человека удалось найти. Мёртвым.
Внутри что-то болезненно сжалось, но изо всех сил стараюсь прогнать все мрачные мысли, как и раньше, и начинаю копать глубже. Ощущаю себя не лучше археолога, ищущего древние сокровища в детской песочнице. Шансов, что мы найдём нечто ценное, у нас примерно поровну.
Ранние пташки начинают потихоньку заполнять офис, и я замечаю как раз того, кто мне и нужен.
– Некит, на пару слов!
Невысокого роста светловолосый парень заходит из коридора в кабинет и пожимает мне руку в приветствии.
– Ты чего, с ночного, что ли? Или отмечал чего? – усмехается он, явно намекая на амбре, исходящее от меня.
– Нет, ты лучше скажи, как у тебя обстоят дела с глухарями пропаж за этот год?
– Как-как… – Молодой человек потягивается и зевает. – Никак. Жопа какая-то. Даже кинологи руками развели. Все словно в воду канули. Опережая события, хочу отметить, что мы проверили все водоёмы, канавы и даже канализационные системы по городу. Из-за них статистика ушла в ту же воду… Про годовой отчёт даже думать не хочу.
– А можешь мне копии дел дать? Я в долгу не останусь.
– Слушай, я понимаю, что это важно, но ты хоть представляешь, сколько у нас этих дел? Если я тебе дам все копии, ты месяц будешь разбираться. – Он медлит, а потом спрашивает: – А зачем тебе? Насколько знаю, у тебя того же добра не намного меньше.
– Вот за этим и надо. Есть мысля, хотелось бы проверить…
Парень смотрит на меня с сомнением, но в конце концов соглашается и кивает в сторону выхода из кабинета, и я порываюсь за ним. Резкий подъём был явно не лучшим решением. В голове тут же всплывают обрывки воспоминаний о бутылке виски, которую я допил ранним утром в своей квартире. Тогда это было как глоток свободы, но теперь ощущаю себя как корабль без руля, потерявший управление. Приходится выдохнуть в кулак, чтобы избавиться от внезапного головокружения и быстро подкатывающей тошноты.
Предоставить документы он отказался, однако позволил сделать фото. С точки зрения безопасности, его решение было оправданным: передача оригиналов документов в мои руки могла бы привести к нежелательным последствиям. В случае, если бы с документами произошло что-либо непредвиденное, шкуру бы спустили с него. Следует отметить, что копирование документов и их фотографирование также запрещены. Ведь это не просто висяки. Это «элитные» висяки. Речь идёт о десяти пропавших девушках, принадлежащих к состоятельным и влиятельным семьям, которые исчезли примерно за девять месяцев. Это расследование требует максимальной осторожности и внимания к деталям.
Совпадение? Не верю.
Только не после прошаренных потеряшек ещё у нескольких коллег, у кого дела в открытом доступе для остальных. И картина действительно ужасающая. Но моя догадка может оказаться правдой, а это означает, что это далеко не конец пропаж. Хотя вряд ли бы эту догадку не проверили в первую же очередь. Я и сам её поднимал ко вниманию, но почему-то отмёл.
Это как если бы в тёмной комнате кто-то разбросал зловещие тени, а затем внезапно исчезли бы все источники света. Сначала кажется, что это просто совпадение, но чем дольше находишься в этой темноте, тем больше понимаешь, что за ней скрывается нечто гораздо более зловещее.
Моя догадка подобна тонкой нити, которая тянется сквозь густой туман неопределённости. Её можно увидеть только в том случае, если знаешь, куда смотреть, но даже тогда её легко упустить из виду. Как будто кто-то невидимый играет с нами в прятки, и каждый раз, когда мы думаем, что нашли его, он исчезает, оставляя за собой лишь пустоту и страх.
Изучив дела Никиты и сопоставив их с информацией, полученной от других дел, я потратил целый час на анализ. В итоге в моём блокноте появились первые записи:
Пропавшие: Девушки в возрасте от 16 до 25 лет.
Внешность: Общих черт не выявлено, за исключением привлекательной внешности.
На этом, к сожалению, всё.
Хотя можно было бы добавить ещё несколько пунктов, но есть одна проблема. Все девушки пропали из разных концов города. Это исключает возможность единого места, где они исчезли одновременно. Это, конечно, существенно усложняет задачу, но я не собираюсь сдаваться.
Шея затекла, и я чувствую, как напряжение сковывает тело. Хочу размяться, но не успеваю встать, как резкий возглас срывается с моих губ:
– Твою мать! Что ты делаешь?
Макс, глазеющий на меня сверху, доедает эклер и облизывает пухлые пальцы, покрытые кремом, с явным наслаждением.
– А я думал, ты и во сне работаешь, – бормочет он с набитым ртом. – Я тут уже минут пять стою, а в ответ только твоя щёлкающая ручка. Нервишки шалят?
Его ехидный тон раздражает меня, отчего судорожно выдыхаю. Нервы и правда ни к чёрту…
Друг начинает принюхиваться и хмурится, разглядывая последний эклер в коробке.
– Они что, с коньяком? А я и не заметил… – Он вновь вдыхает аромат у коробки и бросает косой взгляд на меня. Я возвращаюсь к своему занятию, стараясь не обращать внимания на его слова: – Или это ты с коньячной пропиткой?
Вдыхая запах уже возле меня, я отмахиваюсь от него, сетуя на занятость.
Он бы задал всего один вопрос, как обычно.
Но этот вопрос попал бы прямо в десятку. Как обычно, чтоб его…
Однако сейчас меня спасает шеф, нагрянувший с новичком. Первый требует Макса к себе в кабинет сразу же, когда второй решает занять место друга, чтобы продолжить наш любезный утренний разговор.
Вот это ты не вовремя, Антон.
Анатолий Сергеевич застыл в проходе, терпеливо ожидая моего напарника. Его лицо постепенно искажается, а нос морщится от неприятного запаха. Спасибо Максу, который решил спихнуть моё алкогольное фиаско на свои эклеры, оставив коробку на своём столе.
– Для кого-то утро не совсем доброе, да?
Парень, который вчера был с тёмными волосами, теперь стоит с почти белыми. Единственное, что выдаёт крашеные волосы, это его жгуче чёрные брови. С трудом подавив усмешку, я игнорирую его протянутую мне руку и вопрос. Он ухмыляется, убирает руку обратно в карман классических синих брюк и усаживается на край стола напарника. Указательным пальцем придвигает к себе маленькую бежевую коробку с последним эклером.
Если нервозность появилась вместе с его приходом, то сейчас она нарастает, превращаясь в злость, которая почти готова вырваться наружу, как магма из вулкана, от его вседозволенности. Особенно остро это ощущается, когда вспоминаю, как шеф осыпал его буквально пару минут назад похвалами, словно золотыми монетами, не пробудь он здесь и полноценного рабочего дня. За какие такие заслуги, интересно?
– Любопытно, где он взял такие эклеры. Лео, ты случайно не в курсе? Я бы прикупил на обратном пути. Правда, виски они использовали даже не среднего качества…
Вот, кажется, и превратилась.
Отшвыривая кресло назад, я резко подаюсь вперёд, ухватив сопляка за шкирку, и с силой дёргаю на себя. Впечатав его спиной в стол, сквозь стиснутые зубы цежу:
– Не забывай своё место, Антон. Твоя задача «принеси-подай» ещё не переросла в «управляй и властвуй». Я Леон. Больше предупреждений не будет.
Каждое брошенное ему слово пропитано ледяным холодом и сталью, а глаза мои практически метают молнии. Я чувствую, как напряжение в комнате сгущается, и воздух становится почти осязаемым.
Швырнув его со стола в сторону, как щенка, собираюсь забрать свою исписанную бумажку и уйти. Собирался.
Пока он не говорит:
– Смени имя, Лео, если оно тебе так противно! Денег одолжить для оплаты госпошлины?
Не успевает он доязвить, как мой кулак уже летит в его напыщенную харю.
Треск.
Только непонятно чей.
Однако, видя, как из его носа брызнула кровь, можно догадаться.
Вроде я выплеснул эмоции. Поставил его на место. Но, видимо, мозгу этого мало, как и моему зудящему кулаку, который вновь замахивается. И если бы не парни из кабинета напротив, которые начали нас разнимать, я бы вышиб ему и несколько зубов в придачу.
– Да я засужу тебя, сука! – в бешенстве бросает Антон, запрокинув голову и вытирая кровь с лица, которая не останавливается.
– Ты ещё говорить можешь? Добавить, что ли?! – рычу в ответ, тут же сжимая кулаки до онемения.
Один из коллег пытается остановить меня, быстро встав между нами.
– Эй, Леон, остынь! Сдался он тебе! Толик не похвал…
Не успевает тот договорить, как этот самый «Толик» вбегает в кабинет, а за ним и Макс с выпученными глазами. Наверняка в голове друга сейчас крутятся такие слова, как «ночное… ночные дежурства» и «мокруха», потому что после воплей новичка о сломанном носе мне ничего хорошего не светит.
Плевать.
Но язык никому не дам развязывать. Можно и без него уйти в один день.
Вот как раз такой день и настал для Антона.
Персиковые мечты
Я не буду рассказывать о том, что шеф орал: «Уволен!», потому что он этого не говорил. Зато он дал мне на сегодня отгул со словами: «Чтоб духу твоего здесь сегодня не было!»
Этот сопляк сам напрашивался на «горячий приём» с первой же секунды, как вошёл в наш кабинет. Я лишь осуществил его прихоть.
Жалею ли я о том, что произошло?
Да, жалею. Так жалею, что рука, словно по памяти, сжимается вновь, вместе с уже влажным листком из блокнота с заметками.
Сидя сейчас в баре неподалёку от съёмной квартиры и размышляя над полученной за день информацией, я делаю пометки на мятом клочке бумаги. К уже имеющейся информации добавилось немногое, но каждая деталь важна. Поэтому после той стычки в офисе я вернулся домой, где уже полностью протрезвел, переоделся (те вещи замарал своим высокомерием один г… Антон) и наведался к двум заявителям, а к одной из них уже в четвёртый раз. И чёрт. Лучше бы я стоял столбом и дал навалять мне этому новичку в ответ, чем видел это повторно.
Вера Васильевна, мать пропавшей 17-летней Кати, выглядела даже хуже, чем вчера. Её растянутый «бабушкин» халат висел на ней бесформенно, полностью лишённый жизни взгляд казался потухшим, а волосы, собранные в неаккуратную гульку, заметно поседели с нашей первой встречи. Несмотря на то, что ей всего 47 лет, она выглядит гораздо старше своих лет, словно бремя утраты и тревоги оставило неизгладимый след на её внешности и самочувствии.
Ничего нового она мне так и не рассказала. Катя была ответственной, доброй и домашней девочкой. После школы та сразу шла домой, не увлекалась вредными привычками и всегда вела себя скромно. За день до исчезновения, с пятницы на субботу, ночевала у одноклассницы. К той я тоже наведывался. «Мы посмотрели фильм, а потом легли спать» – весь её ответ.
Конечно, с ними могло произойти что угодно. Однако, как можно объяснить полное отсутствие каких-либо зацепок? Это вызывает серьёзные сомнения и вопросы. В таких ситуациях каждая деталь имеет значение, и отсутствие ключевых улик только усиливает беспокойство и тревогу.Пропала девушка и впрямь из-под носа матери. С её слов, они разделились в продуктовом магазине, и с тех пор дочь найти не удалось. Я также общался с другой женщиной, у которой пропала внучка в том же районе.Их истории поразительно похожи: тихая, скромная девушка двадцати лет, никогда не имевшая проблем с законом, неделю назад уехала утром на учёбу и не вернулась.
Размышления прерывает входящий звонок на телефон.
Макс. Звонит, оказывается, уже во второй раз. Я и не заметил.
– Леон, ты где? – с отдышкой спрашивает он. На фоне противно пищит датчик ремня безопасности.
– Чего хотел? Я занят.
– Ты в норме? Антон поднял на уши весь…
Услышав имя, на которое у меня быстро образовалась аллергия, глаза невольно закатываются.
– И пристегни уже этот чёртов ремень. – Перебив напарника, я сбрасываю.
Меньше всего мне хочется сейчас слушать про этого персонажа из сатир. Тем более на трезвую голову, которая начинает раздуваться от внутренних мыслей, словно воздушный шар, и без всяких Антонов.
Так о чём же я думал до этого звонка?
Глядя на исписанную бумажку в руке, я чувствую, как к горлу подкатывает горечь, словно я проглотил что-то несвежее. Чёрт, это чувство знакомо мне уже слишком хорошо.
Кажется, я схожу с ума. Как будто потерялся в лабиринте собственных мыслей и не могу найти выход.
Откинувшись на спинку небольшого углового дивана, я пытаюсь закрыть глаза и выдохнуть, но перед ними стоит только одна картина, яркая и чёткая, как фотография, сделанная в момент вспышки. Снова Вл…
– Вот как в воду глядел, а!
Кто-то пытается выхватить бумажку из моей расслабленной руки. Рефлекторно ладонь сжимается, вот только в ней остаётся лишь уголок от листка.
– Я ведь мог тебе и в пятак дать. Инстинкты самосохранения вообще отключились? – нервно бросаю я. – И как ты здесь оказался…
Девица с чёрным каре и в униформе официантки несёт нам два бокала с выпивкой. Вот только я ничего не заказывал.
– За счёт заведения, мальчики, – мурлычет она.
– В долгу не останусь, пупсик, – почти поёт Максим на удивление тонким голоском, уже разваливаясь рядом со мной и поглядывая на глубокое декольте девицы, засовывает ей прямо туда несколько тысячных купюр.
Воспользовавшись моментом, я вырываю бедный листок обратно. Хотя разобрать, что на нём было написано до моих «раздумий», практически невозможно. А замечая уже и косой взгляд Макса, прячу этот листок в задний карман джинсов. Уж в зад он мне не полезет. Я надеюсь.
Его лицо сменяется на снисходительное, даже где-то жалобное, и я снова предвкушаю наш разговор, который мне уже не нравится.
– Ты же знаешь, что напиться – это не выход… Тебе пора отпустить и…
– И что? – резко вставляю я. – Отпустить и жить дальше? Найти себе девушку или лучше сразу нескольких, да засовывать им в силикон бабки?
Эти слова вырвались резким порывом и грубее, чем хотелось, отчего собеседник рядом притих.
Я не собирался его в чём-то упрекнуть. Но он лучше всех знает, насколько это больная тема… Влада…
– И ты знаешь, что я бы не смог… – почти беззвучно выходит напоследок у меня.
– Но и неосознанно писать везде её имя – это заболевание. Пора лечиться, Леон, и я знаю, как тебе помочь!
Парень разворачивается лицом к барной стойке, которая находится примерно в пяти метрах от нас, и едва повышает голос. Девушка, принёсшая алкоголь, довольно улыбается. Поправив самое важное – свою грудь, – она начинает двигаться в нашу сторону.
– Ты получишь в нос быстрее, чем она доцокает до нас, – грубо предупреждаю напарника.
Тот быстро машет ей, чтобы вернулась обратно.
– Сообразительность всё же присутствует. Неплохо, – подмечаю я.
– Ну и зря… – Он вновь ловит мой недовольный взгляд и поправляет себя: – Я про то, что зря ты отказываешься от новой жизни… К тому же, может, Влады уже нет в живых, а ты…
– Заткнись, а. Ради тебя же прошу, я сегодня не в духе.
– Да, заметил, «любитель носов»… Но и смотреть на реальность нужно трезво, Леон. Прошло уже столько лет… А ты в почти тридцать лет всё скитаешься по дешёвым однушкам да питаешься готовой едой из «Пятёрки», когда у самого можно дом из золота построить… Ну да ладно, твоё дело, – вдруг на удивление быстро отмахивается парень. – Где был весь день? Приоделся, смотрю?
Кажется, Макс говорит что-то ещё, но слова его звучат приглушённо и нечётко, словно доносящиеся из-за стены.
Всё моё внимание, все мысли, все чувства сосредоточены на одном слове. Точнее, на имени. Женском имени.
Влада…
Перед глазами возникает странная пелена, и я словно проваливаюсь в прошлое, перемещаясь назад во времени.
Влада отошла в уборную припудрить носик, а я обливаюсь потом в этом смокинге, как школьник на первом свидании.
Я выбрал лучший ресторан в Самаре.
Да, копил. Откладывал каждую заработанную на всевозможных подработках копейку. Но это того стоит. Одна лишь улыбка, от которой на её щечках появляются ямочки, стоит больше всех этих бессонных и усталых до мозга костей ночей.
Ведь я хочу, чтобы она запомнила этот день навсегда. Потому что собираюсь сделать ей предложение…
Для нас должен заиграть скрипач, чтобы создать романтическую атмосферу, официант принести ведёрко, наполненное льдом, в котором охлаждается белое полусладкое вино, потому что она не любит газировку и всё, что с ней связано. Исключительно для нас должны зажечься свечи и начать гореть ароматические лампы. И только за нами через полтора часа должен подъехать белый лимузин, ведь ей всегда было так интересно знать, что же скрывается внутри. Этот вечер должен стать особенным и незабываемым для нас обоих.
Водитель должен прокатить нас по всему ночному заснеженному городу, начиная с вертолётной площадки и заканчивая старой Набережной с её уникальной архитектурой, которой так восхищается Влада (хоть я и не понимаю полуразвалившихся зданий и одноэтажных избушек среди новостроек). Но на это она мне бы опять ответила, что «Здесь целая эпоха! Столько домов политических деятелей и писателей, в которых они жили!», и я бы просто молча слушал её.
Слушал бы её нежный голосок, словно звон хрустальных колокольчиков, что нежно звучат в тишине, пробуждая в душе тёплые чувства и светлые мечты. Этот голос, как мелодия весеннего ручья, обволакивает слух, даря ощущение покоя и гармонии. Слушал бы рассказы о городе и удивлялся, как в такой маленькой, но умной голове может поместиться столько интересной информации. Интересная она лишь потому, что её преподносит Влада с особой харизмой, а не потому, что мне действительно интересен 19 век или рассказы о стоянии Зои, которыми я сыт с пелёнок. Её рассказы увлекают и вдохновляют даже отправиться на митинг против сноса ветхого жилья в центре.
В её голосе чувствуется страсть и любовь к родному городу, и это передаётся мне. Я представляю, как мы едем по заснеженным улицам, и она показывает мне на старинные здания, рассказывая их историю. В такие моменты я забываю обо всём на свете и наслаждаюсь каждой минутой, проведённой с ней.
Ноги дрожат, одна рука барабанит по краешку сервированного круглого стола, накрытого алой скатертью, а другая нервно сжимает в кармане маленькую коробочку так сильно, что пальцы сводит от напряжения.
Ожидание тянется бесконечно, как будто время решило взять отпуск. Воздух становится густым и вязким, точно сироп, и я безуспешно пытаюсь ослабить галстук, который, словно удавка, сжимает мою шею. Ком эмоций, состоящий из трепетной любви, радостного волнения, страха и нервного напряжения, застрял на стыке моего самообладания и паники.
«Ну где же ты, Лада?» – эта мысль пульсирует в голове, сменяясь другой: «Согласится ли она? Или скажет, что я тороплюсь?».
Взглянув на часы, понимаю, что прошло уже более 10 минут, и Влады до сих пор нет. Внутри закрадывается беспокойство. Чувство, что что-то пошло не так, не покидает с момента её ухода в уборную и пронизывает меня насквозь, заставляя сердце биться быстрее. Я пытался убедить себя, что это просто моя взвинченность из-за сегодняшних намерений, но теперь это кажется напрасным оправданием.
Я поднимаюсь из-за стола и направляюсь к туалетным комнатам, расположенным за поворотом от главного зала. Но там никого нет. Обе двери в уборную приоткрыты, и внутри пусто. Возвращаясь к столику, я прохожу мимо гардероба, но её пальто и шарф висят на тех же крючках, где и мои вещи. А это означает, что она не выходила на улицу. Конечно, она могла бы это сделать, но не в почти -25°C в одном шёлковом платье.
Тревога мгновенно разрастается, как капля чернил на белом листе бумаги. За считанные мгновения я оббегаю весь двухэтажный зал и заглядываю в отдельные приватные кабинки. Вылетаю на улицу, но и там ни души. Лишь дневная пурга усилилась, и теперь ветер завывает так, что невозможно открыть глаза полностью. Огромные снежные хлопья с силой ударяют по разгорячённым щекам, обжигая и пощипывая кожу, мгновенно превращаясь в капельки воды. Рука в кармане снова сжимает тёмно-красный бархатный коробок в виде сердца. В виде моего сердца, которое я хотел подарить своей девушке сегодня безвозвратно.
Но под рёбрами теперь другие эмоции.
И лишь два слова, пустившие корни вглубь всего моего естества:
«Влада исчезла».
Эти слова, словно острые ядовитые стрелы, проникают в самое сердце, вызывая дрожь по всему телу.
Я метался по залу, как потерянный зверь в клетке, не находя ни малейшего следа. Каждая минута казалась вечностью, а сердце колотилось, как бешеное, словно пытаясь вырваться из груди.
Я вспомнил, как мы только зашли в этот зал, как её глаза светились радостью и теплом. Теперь этот зал казался мне пустым и холодным, как заброшенный склеп. Я чувствовал себя беспомощным, будто ребёнок, потерявшийся в лесу.
Её пальто и шарф висели на крючках, как молчаливые свидетели её исчезновения. Они были единственным, что осталось от неё в тот день, и я знал, что должен найти её, чего бы это ни стоило.
Этой зимой, 22 декабря 2024 года, исполнится ровно восемь лет с того дня, как я потерял Владу. А вместе с ней и свой покой, сон и здравомыслие. Поскольку почти сразу после её исчезновения (а она именно пропала, а не сбежала, «почувствовав кольцо на шее», как многие твердили, да и твердят до сих пор) я поступил на факультет криминалистики.
Зачем? Всё предельно очевидно.
Как выразилась бы Вера Васильевна, на мои заявления о пропаже человека «вешали амбарный замок». Поэтому, скрипя зубами каждый раз, когда я покидал отделение полиции с пустыми руками, я вынашивал эту мысль. Сначала она не казалась такой уж бредовой. Потом всё же дошло, что это полнейший идиотизм. Только в тот момент я уже оплачивал очное обучение в Москве.
Приходится признать, что я оказался в долговой яме из-за того, что категорически не хотел продавать квартиру, в которой мы с Владой прожили почти три года. Сдавать её тоже не поднималась рука, и даже сейчас, спустя восемь лет, я не могу заставить себя это сделать. Она остаётся в том же состоянии, в каком мы её оставили в последний раз, восемь лет назад – восемь бесконечных, мучительных лет.
Я с отличием окончил университет, и меня с распростёртыми объятиями ждали во многих отделениях полиции Москвы. Но я вернулся в Самару. Целью моего обучения были не карьера и ранний уход на пенсию, а знания и полномочия, которые позволили бы мне находить людей. Людей, без которых жизнь теряет все краски и становится серой. Людей, как Влада.
Найти её – моя главная цель, ради которой я готов на всё, даже если придётся искать её в песках Египта, перебирая каждую крупинку вручную.
Каждый день, просыпаясь, я думаю о ней. О её улыбке, о её смехе, о её голосе. Эти воспоминания – единственное, что поддерживает меня в самые тёмные моменты. Я знаю, что она где-то есть, и я найду её, чего бы мне это ни стоило.
Я не сдамся, пока не найду её.
Пока не верну её в свою жизнь.
Пока не увижу её снова.
Перед глазами вновь всплывает её образ в тот самый день перед тем, как зайти в заведение…
Её лицо, словно озарённое внутренним светом, с лёгким румянцем и россыпью веснушек, укутано тёплым платком шоколадного цвета. Ещё пока что лёгкий мелкий снежок укладывается в её длинные, воздушные локоны цвета овсяного печенья. Влада старается удержать волосы с одного бока, боясь, что те из-за ветра выйдут из-под её цепкого контроля и спустят на «нет» все старания у зеркала.
Глупенькая, не понимает, что в любом виде она очаровательна.
Я всё же пытаюсь помочь ей, ловлю непослушные завитки и укладываю их на правую сторону. Они принимают форму волн и покорно остаются на своём месте, пока их хозяйка поднимает на меня взгляд снизу вверх. Из-за падающего снега ей не удаётся полностью распахнуть большие голубоватые глаза, часть снега уже осела на её веерообразных, смоляных из-за туши ресницах. Зрачки Влады расширяются всё больше, когда её ладонь ложится поверх моей на её волосах. Щёчки розовеют ещё сильнее в ответ на моё лёгкое поглаживание большим пальцем нежного запястья.
Внезапно меня охватывает странное ощущение, и вся эта картина, представшая перед глазами, кажется нереальной. Поддавшись неведомым силам, которые побуждали меня танцевать без повода, я наклоняюсь к её сияющим губам. И будь я проклят, если сейчас на них не персиковый бальзам для губ. Мне даже кажется, что я уже улавливаю этот аромат сочных, спелых персиков, сорванных прямо с дерева поутру, отчего тут же предвкушаю этот вкус у себя на губах. Вот только Влада засмущалась ещё сильнее и прикрыла глаза, слегка опустив подбородок.
Ну что за сказка…
Вместо губ траектория сменилась на не менее притязательный, маленький и уже холодный носик. Я начинаю слегка подталкивать её в сторону ресторана, чтобы она не превратилась в ледяную статую (в прекрасную ледяную статую, надо сказать).
Внезапно Лада резко открывает глаза, поднимается на носочки и чмокает меня в губы, оставив на них сладость персикового поцелуя. И вот уже она утягивает меня за собой ко входу в заведение, а я ловлю ртом белых мух от внезапно разлившегося тепла где-то в районе солнечного сплетения.
В носу всё ещё кружит её шлейф фруктовых духов, словно призрак прошлого, который не желает отпускать меня. Я перерыл всё, что только можно, но её всё равно нет. Нигде. Ни на одной из камер видеонаблюдения по всему городу. Порой мне кажется, что я иду не туда, что это всё ложь и иллюзия. Что мне нужно отпустить её.
Может быть, она действительно сбежала и сейчас живёт где-то за границей с уже полноценной семьёй?
Эта мысль терзает меня, как ржавый гвоздь в сердце.
Я трясу головой, пытаясь избавиться от чужих мнений и сомнений, которые кружат вокруг. Хочется влепить себе затрещину за каждый домысел о том, что она могла так поступить. Кто угодно, но только не она.
– Эй, Ромео, может, ты уже ответишь? – Макс треплет моё плечо, приводя в чувство и вытаскивая из приятного мира воспоминаний.
Лёгкая улыбка и расслабленное лицо мгновенно сменяются привычной суровостью и прищуренным взглядом.
– Какого…
– Ответь ты уже!
Макс показывает пальцем на мой личный, а не рабочий телефон, словно боится, что тот, кто звонит, откусит ему за это его. Я вздыхаю и неохотно подношу трубку к уху.
– Слушаю, Анатолий Сергеевич…
– Бойко! Ты что, в кйай охйенел? Или вакансий на «Авито» скопилось так много, что ты йешил не бйать тйубку? – Шеф от злости брызжет слюной по ту сторону линии, отчего его картавость буквально режет слух.
– Извините, Анатолий Сергеевич…
– Пйибейеги извинения, они тебе ещё пйигодятся! Адйес получил?
Я отодвигаю телефон и смотрю на всплывающие окна, но ничего.
– Пока н…
– Я отпйавил его уже десять минут назад!! Ищи в полученных, недотёпа!
– Да, Анатолий Сергеевич, получил, – стиснув зубы, отвечаю я.
– Неужто! – Шеф набирает полную грудь кислорода, пытаясь успокоиться. – Слушай внимательно, повтойять не буду. У тебя есть только один выход – пойти и извиниться перед Антоном. И убедить его забйать заявление на тебя из суда.
– Извините, но вам какое дело до моего…
– До твоего заявления – совейшенно никакого! – вдруг снова вспыхивает он. – Но ты даже не пйедставляешь, чем это может обейнуться для всех! Сейчас нагйянут пйовейки, а где пйовейки – там и огйомные штйафы! К тому же ты выбйал не того человека для выяснения отношений… Поэтому тебе говойю – у тебя есть весь вечей, хоть ночуй у него, делай что угодно, но чтобы он забйал эту бумажку! Всё! Завтйа как штык, чтобы без пйиключений!
Звонок сброшен.
Кровь должна кипеть от ярости, но внутри – абсолютный штиль.
Это значит, что давний вопрос, терзавший меня изнутри, наконец-то нашёл ответ сам и принял решение: увольняюсь.
– Л-леон? Мне не нравится твой взгляд… Что ты задумал? – спрашивает Макс, сидя на диване и бросая на меня подозрительный взгляд.
Я поднимаюсь, небрежно бросив несколько купюр за выпивку на стол. Не люблю быть кому-то должным. Пора извиниться перед новым другом. Кажется, мы начали разговор не с того кулака.
Как мухи в клейкую ленту
– Леон?! Куда ты собрался? – всё недоумевает друг, уже спешно поднимаясь.
Игнорирую его слова уже во второй раз и выхожу из бара. Часы на руке показывают 19:49. Надеюсь, новичок не ляжет спать сразу после «Спокойной ночи, малыши». А если и ляжет, то мне придётся нарушить его режим.
Внезапно кто-то хватает меня за рукав кожаной куртки. Я резко разворачиваюсь, заломив руку незнакомцу и уже сжал челюсть, готовый к любым неприятностям.
– Ты сегодня решил всё-таки дорваться? Мазохист, что ли? – буркнул я с подозрением, отпуская испуганного Макса и продолжая быстро идти вдоль дороги к остановке, чтоб поймать такси.
– В чём дело? Что сказал Толик? – Друг пытается не отставать, но из-за лишнего веса и коротких ног ему едва ли удаётся наступать мне на пятки. – Он понизил тебя? Или вовсе уволил? Это потому, что Антон – сын Фиджера? Или…
– Стой, – от моего резкого торможения он врезается в мою спину, – того самого бизнесмена?
Макс кивает, его глаза широко раскрыты от тревоги. А я чувствую, как напряжение вновь сковывает мои плечи.
– А ты откуда знаешь?
– Санёк шепнул после ухода новичка… Сказал, тот из трусов вылез от злости на тебя, а заодно и на Толика взъелся…
– Он что, недостаточно руки ему нацеловал за день?
Внутри распускается зерно обиды.
Какого чёрта мне не плевать на эти лживые похвалы от шефа?
Может, потому что я пашу как конь без выходных.
Может, потому что за 4 года работы под его крылом я ни разу не услышал чего-то получше, чем «уволю»? Хотя вначале моей карьеры раскрываемость дел была на высшем уровне среди остальных.
Вот только год назад наше агентство начало приходить в упадок из-за конкуренции. Появился новый частный детективный отедл с безупречной репутацией, и большинство наших клиентов перешли к ним в центр города с нашей окраины из-за престижа. После такой большой текучки шеф стал сам не свой. Не сказать, что он и до этого нас обнимал при встрече, но теперь на рукопожатие можно не надеяться. А тут какой-то Антон с горы, которому предпенсионного возраста майор в отставке ботинки начищает до блеска своими похвалами.
Передёрнуло от настигшей волны злости.
Извиниться перед Антоном?
Да, я извинюсь.
Так извинюсь…
– Леон?
Напарник резко дёргает меня за куртку, и я останавливаюсь в шаге от оживлённого шоссе.
– Так что звонил шеф?
– Велел к Антону заглянуть.
– Зачем это?
– Он увольняется, нужно забрать документы.
Макс обиженно хмурится:
– Что чешешь мне? Толика было бы невозможно не услышать, даже если бы он позвонил тебе на улице.
– Зачем спрашиваешь тогда?
– Проверял, скажешь ли ты правду или соврёшь, как обычно. Я не пущу тебя одного к нему.
Моя бровь невольно выгибается, и Макс добавляет:
– Сесть до седых бровей за мокруху богатого сынка – вот что тебя ждёт, если ты продолжишь в том же духе! А я, как и медики, давал клятву… – Он задумался.
– Тоже Гиппократу?
– Твоей покойной матушке, что глаз с тебя не спущу! Я столько не выпью, чтобы такой грех на душу взять. К тому же, на тралли-валли ты долго будешь добираться до старого города.
– На чём? – не понимаю я.
– На троллейбусе, деревня, – усмехается парень, и его живот издаёт громкое урчание, которое слышно даже сквозь рёв огромного потока машин, мчащихся по соседним полосам.
– Прости, кажется, эклеры были и впрямь с изюминкой… забродившей…
Не удержавшись, я посмеиваюсь, глядя на его сморщенное лицо от спазма в желудке. Он отвечает, что машина осталась припаркованной возле бара, и нам нужно вернуться туда.
Открыв дверь и заметив, что переднее пассажирское кресло откинуто почти полностью, я на мгновение замираю. Макс ловит мой осуждающий взгляд и торопливо нажимает на кнопку возле сиденья. Спинка тут же поднимается, а сиденье занимает привычную для меня комфортную дистанцию.
– Так как ты меня нашёл, говоришь? – спрашиваю я, сохраняя спокойствие.
Макс медлит с ответом.
– Интуиция, – наконец произносит он, но голос звучит неуверенно.
– А разве на её пейджере не было написано «Роза»? – Всё же сажусь в машину, подавив брезгливость и устремляю взгляд вперёд. – В этом баре только четыре девицы строят тебе глазки. У Карины сегодня выходной, Роза в вечернюю смену. Значит, в ночную выходит либо Диана, либо Мира. А судя по тому, что разложено именно переднее место, у девушки длинные ноги. И это была Диана, потому что сзади она бы не поместилась в твоей рабочей колымаге. Именно она позвонила Розе по твоей просьбе, а не «Интуиция».
Я медленно поворачиваю голову к нему, и уголок моих губ ползёт вверх, замечая его удивлённый и растерянный взгляд.
– Как ты Владу до сих пор не нашёл, я не понимаю…
Он вздыхает и заводит машину. С первого раза не получается, приходится повторить попытку.
– Любимый ВАЗ, чтоб его… – бурчит он, глядя на приборную панель. – Так чем занимался, кроме того, что исписывал листок сердечками?
– Я не исписывал листок сердечками, – опровергаю его слова, стараясь придать своему голосу уверенность. – Это во-первых. Во-вторых, я обдумывал новую версию похищений в городе. А в-третьих, – я сглатываю внезапное першение в горле, – это получается у меня на автопилоте…
– Я и сказал, что ты болен и тебя пора лечить. Если не клин клином, то работой, чтоб её… Лучше бы выбрал девочек, они хоть находятся в приятных условиях, а не в трущобах с потенциальными подозреваемыми по всем нашим глухарям. Что за новая версия?
– Не то чтобы новая, но… Я вернулся к началу – к работорговцам. Почему ещё пропадают только симпатичные молодые девушки? Либо их продают в притоны, либо отправляют за границу. В тот же Египет, где их с руками оторвут прямо из отеля. К тому же ни одной зацепки по их пропажам. Их никто не видел. Даже уличные камеры видеонаблюдения.
Макс сворачивает с ярко освещённого шоссе на узкую извилистую улочку в центре старого города, и в салоне автомобиля воцаряется зловещая тишина. Его голос становится напряжённым и серьёзным.
– Представь себе, что это не просто версия, а неопровержимая реальность. Мы имеем дело с организованным преступным синдикатом, который действует с пугающей эффективностью. Их методы остаются незамеченными, а жертвы исчезают без следа. Каждая пропавшая девушка – это трагедия для семьи, общества и нас самих. – Сжав руку в кулак, он прикладывает его к груди слева, а голос дрожит от напряжения: – Мы не можем позволить себе закрывать глаза на это. Наши действия должны быть решительными и целенаправленными, чтобы, наконец, привлечь этих злодеев к ответственности!
С этими словами он резко ударяет кулаком по оплётке руля, задевая и клаксон посередине. Вечернюю тишину тут же разрывает оглушительный писк, который эхом разносится по улице, подчёркивая серьёзность его слов и готовность к действиям. И я почти поверил бы в его боевой настрой, если бы не эта чересчур вдохновляющая речь и не искусственное, наигранное, серьёзное выражение лица, которое так явно противоречит его образу трусливого опера в отставке, за что и был уволен с должности.
Поэтому решаю ответить в его же стиле:
– В целях обеспечения эффективной коммуникации рекомендуется воздержаться от высокомерного поведения. В противном случае может возникнуть необходимость в поиске хотя бы одного функционирующего устройства видеозаписи внутри помещения.
– Ля, как завернул, а… – посмеивается парень. – А что было внутри с камерами?
– Происходило отключение для установки системы.
– И это оправдание у всех? – удивился он.
– У последнего. У всех причины разные, придраться не к чему.
– Умно… Похоже, действует какой-то фанат-фетишист, и не один. А что с Катей?
– «Смотрели «Русалочку» и легли спать», – процитировал я её одноклассницу.
– «Русалочку»? Серьёзно? И ты поверил? – Я недоумённо поворачиваюсь на слова Макса. – Девчонка была под строгим контролем, и вдруг её отпустили впервые на ночёвку, чтобы она смотрела какой-то мультик?
– Её подруга утверждает, что это был фильм.
– Пф, о темнокожей русалке?
– А с каких это пор ты расист? Или дискриминация по признаку принадлежности к «волшебницам» не распространяется?
– Не расист, – отрезает парень. – Логично любить румяных красавиц, а то, что русалка, живущая на дне морском, вдруг загорела там, куда не проникают солнечные лучи, – нелогично. К тому же в их районе есть клуб «Русалочка». С вероятностью 99,9% Катя была там, а подружка выпалила первое, что пришло ей на ум, испугавшись. Но потом опомнилась и решила оправдаться.
– Это всё притянуто за уши, – я скептически посмотрел на него. – С чего бы отличнице идти в клуб в ночь перед важным экзаменом?
– Вот именно! Если она там была, значит, это не просто оправдание. Значит, что-то произошло. И мы должны выяснить что.
Я устало вздохнул.
– Вот ты и съездишь на разведку, пока мы поболтаем с Антошкой.
Мы приближаемся к величественному, помпезному дому в три этажа. Он скрыт за высоким каменным забором, который отбрасывает зловещие от луны тени на дорогу. Вокруг не горит ни один фонарь. Темно, как в могиле. Ветер усиливается, и небо вдали озаряется молниями, предвещая приближение непогоды. Кажется, сама природа предупреждает нас о чём-то зловещем, что скрывается за этими мрачными стенами.
Слева доносится многозначительный тяжёлый вздох напарника.
– Жуть какая… – наконец произносит он, прерывая затянувшееся молчание. – Ходят слухи, что вся их семейка была замешана в какой-то заварушке с нелегалами пару лет назад, но чудесным образом всё замялось… В частности, говорят, что его дядя, работавший в местной полиции, был замешан в покрывательстве нелегальной миграции. Он использовал своё служебное положение, чтобы закрывать глаза на нарушения и даже помогал нелегалам пересекать границу…
– Опять Рен-ТВ насмотрелся? Сомневаюсь, что такой человек, а вернее, крупный бизнесмен в ритуалке, будет склонен к открытому насилию.
– Ты просто не видел, как он смотрит на людей, когда думает, что никто не видит. Его глаза, как у хищника, который готов напасть в любой момент…
Я пожимаю плечами.
– Ну, это всё слухи. Может, он просто очень строгий и требовательный. Элита всё-таки.
Макс качает головой, а его лицо выражает глубокую обеспокоенность и сомнение.
– Нет, это не просто слухи. Я видел его в деле. Он способен на всё, чтобы защитить свою семью и бизнес. И если он узнает, что мы что-то замышляем против его сы́ночки, последствия будут катастрофическими…
– За целый день пеших прогулок я испытываю сильную усталость в ногах и спине, а также чувство голода, которое можно утолить, разве что проглотив быка. Однако вместо того, чтобы провести вечер в уютной домашней обстановке, отдыхая и насыщаясь горячей пищей, я вынужден отправляться в отдалённое место для того, чтобы просить прощения у людей, которые, возможно, не заслуживают такого внимания к своей персоне. В связи с этим я задаюсь вопросом о целесообразности подобных действий.
– Опять ты стал таким официальным, – друг закатил глаза. – Ну подумаешь, назвал он тебя Лео… Неужели обязательно сразу реагировать так агрессивно и сразу в нос?
– Он сделал это специально, зная, что меня это выводит из себя. Знал? Значит, заслужил. Больше разговора об этом не будет. Пошли.
Не дожидаясь ответа, я вылезаю из неудобной маленькой «Гранты» и решительно направляюсь к звонку на воротах. Воспоминания об утреннем переполохе в отделе вновь вызывают прилив ярости, и я чувствую, как кровь кипит в жилах, а пальцы сжимаются в кулаки с такой силой, что слышен хруст костяшек.
– Кто это? – доносится почти сразу же из домофона, будто там ждали, когда позвонят.
– Мы коллеги Антона Фиджера, нам нужно с ним поговорить, – в конце мой голос дрогнул, и я сам не понимаю, от чего. То ли от приглушённого раската грома позади, который словно напоминал о зловещих историях Макса, то ли от холодного и властного голоса, доносящегося из прибора на двери.
Ворота с характерным скрипом отодвигаются в сторону. Друг плетётся позади, и я вижу, как близко он держит свою руку возле моей, чтобы, если что, схватить и не дать надрать зад этому молокососу повторно. Правда, это вряд ли сможет помочь, но ему так спокойнее, и бог с ним. Участок и впрямь огромен, как и сам дом, только в темноте мало что можно разглядеть. К тому же некая женщина уже открыла дверь и ждёт нас на своём пороге, отчего Макс не может удержаться, чтобы не подметить, хоть и шёпотом:
– Как мухи в клейкую ленту…
Удачный неудачник
Я с трудом сдерживаю раздражение от его «боевого» настроя, стоя уже на пороге дома. Хозяйка, мать новичка, с беспокойством в глазах сообщает, что Антошеньки нет, но он скоро вернётся. Она предлагает подождать его внутри, хотя сначала её явно встревожил наш поздний визит. Пришлось придумать на ходу, что мы не смогли дозвониться до Антона, а дело действительно срочное.
Женщине на вид около сорока лет. Она одета в молочный шёлковый халат в пол, тёплые меховые тапочки и распустила тёмные волосы до плеч. Её спина идеально выпрямлена, руки аккуратно сложены перед собой, а взгляд полон такой невинности, что мне кажется, будто это не её голос я только что слышал из домофона пару минут назад.
Пригласив нас в уютную гостиную, Ольга Матвеевна, так она представилась, предложила чай и лёгкий перекус. Макс, заметно нервничая, отказался, а я с благодарностью согласился на чашку крепкого кофе и медовые пирожные. Поскольку прислуги в доме не будет до утра, а её супруг всё ещё находится на работе, женщина сама подала нам тарелки, что вызвало у меня определённые впечатления и уважение. Я не понимаю, на чём основаны рассказы Макса, но в этом доме нет ничего зловещего. Это просто богатый дом с гостеприимными хозяевами. А уж какие причуды могут быть у состоятельных людей, меня не интересует. Осталось дождаться прибытия еще одного гостя и затем можно вернуться домой, чтобы провалиться в забвение до утра.
Ольга Матвеевна грациозно занимает место напротив нас на велюровом диване шоколадного цвета и с интересом осматривает нас.
– Как продвигается работа у Антошеньки? Должно быть, ему всё ещё нелегко… Он никогда не делится своими переживаниями, всегда такой скрытный… – она начинает перебирать пальцами ткань своего халата. –Сегодня он ещё не появлялся дома, сказал, что у него появились срочные дела, а тут вы пришли в столь поздний час… Всё ли в порядке?
В свете яркой вспышки молнии, которая озарила комнату, её чёрные глаза сверкнули, и по моей спине пробежали мурашки.
Эти чёртовы истории Макса разрушают всю мою уверенность.
Бросив боковой взгляд на своего напарника, замечаю, что он также обратил внимание на произошедшее, поскольку его лицо стало бледным, как у призрака, и он перестал дышать. Вот только хозяйка всё ещё ожидает ответа. Прочистив горло, я обращаюсь к ней:
– Не поймите неправильно, Ольга Матвеевна, за столь поздний визит, но Анатолий Сергеевич поручил нам задание, для выполнения которого необходим Антон, – с видимым усилием я пытаюсь изобразить улыбку. – Без него нам никак не обойтись, ведь он такой компетентный сотрудник, и с его помощью мы, несомненно, сможем успешно завершить все текущие дела, верно, Максим?
Однако Максим не реагирует, словно одно из заклинаний Гарри Поттера сработало удачно с первого же раза. Я делаю глоток из чашки и всё же обращаюсь к нему, легонько толкнув его в бок.
– Прошу прощения, он очень застенчив. К тому же день выдался не из лёгких… Антон, случайно, не упомянул, когда он вернётся? Не хотелось бы обременять вас своим визитом.
– Что вы, Антошенька очень давно не приводил сюда своих друзей, и я просто счастлива познакомиться с вами. Но, к сожалению, он такой же немногословный, как и ваш товарищ… Тем не менее, полагаю, что он скоро присоединится к нам. А пока расскажите, пожалуйста, немного о себе?
В течение примерно часа мы вели беседу, однако усталость давала о себе знать, и даже чашка насыщенного кофе не смогла полностью её устранить. Макс оставался в том же состоянии молчаливого погружения, что вынуждало брать на себя роль основного собеседника, в результате чего мои голосовые связки теперь испытывают напряжение от продолжительной речевой активности. За это время интенсивность ливня только усилилась, и я не представляю как быстро Макс повезёт нас подальше от сюда по всем ухабам и размытым улочкам старого города на машине, которая держится на честном слове.
После предложенной хозяйкой дома второй чашки кофе, я понимаю, что пора уходить, если мы не хотим остаться здесь с ночёвкой, поскольку встречать своих новоиспечённых друзей Антошенька не торопится. Мы и так прождали его больше часа. Терпение иссякло.
– Ну что ж, – я медленно, но решительно поднимаюсь с дивана, – огромное спасибо вам за тёплый и радушный приём. Но, к сожалению, нам действительно уже пора.
Услышав мои слова, Макс тут же встрепенулся и вскочил следом, лишь кивнув хозяйке и благодарно взглянув на меня. Оказывается, живой.
– Но как же срочное дело? – удивлённо переспрашивает Ольга Матвеевна, поднимаясь следом и аккуратно поправляя свой наверняка именитый халат.
– Вынуждены отложить это до завтра. Уже слишком поздно, и мы не хотели бы вас задерживать, – я направляюсь к выходу. – Ещё раз огромное спасибо за вашу доброту, а с Антоном мы поговорим завтра. Не нужно упоминать о нашем визите. До свидания.
Я дёргаю за ручку, не дожидаясь ответа женщины, поскольку уже испытываю значительный дискомфорт.
Однако, стоит открыть дверь, как за ней оказываются новичок и девушка. Он накрывает её голову своим пальто, но вода всё равно стекает по женским коротким волосам и опущенному лицу.
– Что вы здесь делаете? – Антон с заклеенным носом непонимающе хмурит брови.
– Сынок, Леон и Максим пришли к тебе по какому-то важному вопросу. Где ты так долго пропадал? – обеспокоенно спрашивает мать. Правда, стоит ей разглядеть сына получше, как у нее вырывается тихое аханье, и она хватается за сердце, спрашивая, что случилось.
– Это подождёт до утра, спокойной ночи, напарник, – бросаю быстро я и уже готовлюсь выйти из дома. Но тут девушка поднимает взгляд.
Её глаза, полные смешанных эмоций, от страха до паники, впиваются в мои. Вновь сверкает молния, освещая вокруг мрак. В этот момент глаза девушки вспыхивают голубыми многогранными кристаллами, словно осколки небесного света, и у меня спирает дыхание.
Лишь у одной девушки за всю мою жизнь был такой цвет глаз…
– Л-лео? – едва ли слышно пробормотала девушка, когда Антон затащил её внутрь дома, а мы стали покидать его. Ещё один взгляд в нашу сторону – и она теряет сознание, обмякнув в руках у новичка.
Кажется, я всё-таки сошёл с ума…
Влада..?