Год Волка

Мелодии тьмы. Проявление

Все здания в Екатеринбурге обладают особой историей; они разнятся между собой по темпераменту; и даже судьбы у них, точно у людей, – причудливые.

Центр нашего мегаполиса не спутать с другим городом. Все в нем кричаще, вычурно и помпезно до неприличия. Нет ни чувства меры, ни эстетического чутья, словно возводили его «быкующие» дельцы, решившие, во что бы то ни стало перещеголять друг друга.

Дома, во все времена застройки, появлялись, точно после дождичка в четверг и возводились не на фундаменте, а на одном лишь честном слове. Оттого архитектурные ансамбли, в массе своей, оказались незавершенными, а некоторые «долгострои», как печально известные телевышка и гостиница, устарели в процессе их создания. Новые модные высотки тупо лепили к практичным хрущевкам, нарушая и смысловое, и визуальное единство мегаполиса.

Но главная проблема города заключалась в том, что этот строительный хаос начался вовсе не с развалом Советского Союза, а возник именно с появлением первых коммунистов на Урале. И потому пошлое безвкусие победившего пролетариата за истекшее столетие стало для горожан нормой.

Для люмпена всегда главным было выделиться. И если раньше гопоте и всяческим уголовным элементам для самоутверждения достаточно было разрушить церковь или убить человека, то демократический период нашей истории заставил «новых русских» созидать. Впрочем, в меценатстве всех этих переобувшихся «коронованных» и прочих бандитов ничего, кроме «понтов дешёвых», ничего разглядеть так и не удалось.

Главным, по-прежнему, оставалось – выпендриться!

Влепить в центр города высотку имени Высоцкого, может быть, и мегакруто, но только кому и зачем это нужно? Какая острая необходимость была в этой нелепой каланче? Музей и памятник барду можно было соорудить и без этой помпы.

Близость Исети от небоскреба заставила интеллигенцию задуматься о вменяемости и архитекторов, и отцов города, разрешивших строительство именно здесь, а не, скажем в Академгородке. Впрочем, чего еще ожидать от «вора на доверии», и от всей его кодлы, который, находясь на посту мэра, разговаривал, не просто как недоучившийся ушлёпок, а именно как дегенерат-отсидок? Собственно, интервью оного мэра без литературной обработки ужасали своими речевыми оборотами и зловещей образной системой.

Но очередным управленцам мало было заполонить наш город высотками, им драйв подавай! Теперь вполне легитимное развлечение молодежи – организованный забег по лестнице «Высоцкого» до самой крыши на скорость. Пусть дебильно, но креативно!

Собственно, тяготение граждан к высоте привело к тому, что на крышах многих высоток ныне процветают летние кафешки, вырастающие каждую весну, точно опята.

Дома, как люди, хотят перещеголять друг друга своими формами и раскраской, они завидуют друг другу, но при этом надменно держат марку «особенности и неповторимости». Каждая задрипанная хрущевка пытается выделиться: если не гигантской трещиной в стене, так обилием кондиционеров или разнообразием форм пластиковых окон и балконов.

Те дома, которые ниже шестнадцати или даже девяти этажей – еще как-то соперничают друг с другом, но что делать двухъярусным карапузам, чтобы их заметили?

К примеру, можно ненароком наткнуться на спрятавшийся между бывшими общагами, круглый двухэтажный особнячок. Он, словно гриб, взирает на мир из-под квадратной шляпки и надувается от важности: вот, мол, я какой – особенный! Мал золотник, да дорог!

Или вот, недалеко от купола Цирка, назло новым строениям, мрачными стариками, год за годом, врастают в землю заброшенные купеческие усадьбы – они огородились от мира забитыми окнами, слоем дорожной пыли и всем своим видом презирают суету летящей мимо них жизни. Они, эти покинутые «дворянские гнезда», помнят балы и мазурки, подлетающие к парадному крыльцу блестящие экипажи, лихих кавалеров. Им снится стон клавиш, мучимых гимназисткой, боящейся признаться самой себе, как понравился ей юный корнет.

Деревянные особняки по ночам скрипят своими резными ставнями, мучаются, ждут жалости от современников, чтобы их добили и снесли навсегда. Об этих зданиях в городе тоже помнят.

Наш дом был просто двухэтажным. Его намертво зажало среди высоток, и оттого строение походило на нищего, умостившегося на тротуаре просить милостыню. В нем, вообще, ничего примечательного не было: ни ворот кирпичной кладки, ни огороженного двора, ни первого каменного этажа, наполовину провалившегося под землю. Здание стояло безликим, возведенным в период безвременья, одиноким, словно старик, который пережил всех родных и друзей. А еще строение напоминало прокаженного: облезлое, неухоженное, ненужное.

Три подъездных двери сиротливо поскрипывали на ржавых петлях и жалобно стонали на ветру. От стен отваливались куски замазки, порой вместе с кирпичами, да так и лежали на земле, видимо, уже не первый год. Ядовито-оранжевый цвет штукатурки, с поздними, зелеными заплаточными мазками, довершал жалкое впечатление. Возможно, именно так и выглядят дома, окончательно выжившие из ума.

Изнутри тянуло затхлостью, помоями и мочой, но там, определенно, кто-то жил. Зарешеченные провалы в стенах, прикидывались окнами и всегда были наглухо задернуты выцветшими шторами, а иные даже заклеены газетами, на которых явственно читались советские лозунги.

Не удивительно, что вспышка зеленого цвета за подобным окном не привлекла внимания. Как всегда, случайные прохожие автоматически ускоряли здесь шаг, дабы быстрее миновать сей притон нищеты, они стыдливо уводили глаза в сторону, мол, нет этого позорного пятна в их любимом городе.

Но вспышка света возникла не из-за перепадов электричества.

Это в подвале сработал хроноскоп, замурованный здесь по особому распоряжению городского Исполкома в далеком 1925 году.

Механическое сие сооружение, некогда располагавшееся в подвале, залитое ныне бетоном, было советской разработкой, которая своей эффективностью напугала не только чекистов и пламенных борцов за мировую революцию, но даже и масонскую ложу восточного окна «Аврора».

А теперь, спустя целую эпоху, когда о проекте все давно позабыли, чудовищный аппарат пробудился и заработал. Сам.

Конечно, ему помогли. Извне. При помощи чар.

Мало кто из современников понимает, что животный магнетизм, статическое электричество и биополя живых существ, собственно, при взаимопроникновении и создают тот разряд, который в состоянии запустить старые, обесточенные механизмы. Магией всегда называли физические процессы, которые люди, в силу своей ограниченности, просто не смогли уяснить и подчинить своей воле.

В реальности все выглядело так, точно в одной из пустых квартир дома, в той, под которой сама включилась адская машина времени, в районе кухни взвилась черная воронка, искрящаяся зелеными цифрами и символами, которые кружились в зловещем танце и испускали маленькие фиолетовые молнии, бьющие во все стороны.

Раздался щелчок, словно агрегат поглотил всю электроэнергию, выбивая пробки и выводя из строя бытовые приборы. Явственно потянуло горелой проводкой.

Вращение воронки остановилось, но, перед тем как цифры провалились сами в себя, поглощая собственные молнии и окончательно исчезая, раздался противный старческий смешок.

В ванной комнате, сами по себе, открылись краны; затикали, забытые прежними жильцами, напольные часы.

А потом, стремительно набирающаяся, вода всколыхнулась и над пенной шапкой показалась довольная человеческая физиономия.

Великий обманщик, мистификатор, шарлатан и чародей, сумевший пройти Воротами Мертвых, очнулся в полузаброшенном доме Екатеринбурга. На губах злодея застыла блудливая улыбка. Борода его была всклокочена, патлы волос свисали сальными прядями вдоль больших желтых ушей.

Колдун вернулся, как и обещал. Правда, сто лет спустя после своей гибели. Так что мстить, собственно говоря, было некому. Все уже умерли до него.

На табуретку, где проявилась одежда, неожиданно запрыгнул толстый жирный кот, и настойчиво замяукал.

– Граф? – обратился человек к зверю. – Ты ли это, душа моя? Мин херц! Ах, как это мило. И как же тебе, поди, сердечный, тошно сейчас! А вот: не рой герою яму – сам в ней сгниешь!

Кот зло зашипел, ощерился, но вдруг неожиданно прижал уши. Шерсть его стала дыбом.

Напугал зверя вовсе не человек: в проеме дверей появился отчетливый черный силуэт – огромный туманный волк. Монстр зловеще скалился.

– Я уже принес жертву! – закричал колдун, вскакивая на ноги, прикрывая рукой самое ценное, что имел. – Пощади!

Туманный силуэт колыхнулся.

Кот ошалело мявкнул и мгновенно забился под ванную, отважно шипя из укрытия.

– Я сам, лично, его убью! – вопил человек. – Дай еще один, самый последний, шанс! Завалю гниду! Клянусь!

Зеленые глаза призрачного зверя светились раздражением и голодом.

– Смотри, не заиграйся! – это сказал вовсе не волк, но выдохнули стены дома, и смрад разложения пронесся по квартире. – Мир не должен потерять равновесие. Разбудишь меня, когда все ваши мерзкие боги ослабнут. Ясно?

– Сделаю, Владыко! – колдуна била дрожь, он не знал, за что ухватиться, чем отстрочить неминуемую гибель.

– Лжешь. – теперь звук шел не отовсюду, это усмехнулся именно призрак. – Что ж, это правильно…

А потом раздался приглушенный взрыв, которым чародея отшвырнуло к зеленому кафелю стены. Плитка от удара посыпалась в воду. Человек с шумом плюхнулся обратно в ванну, разбрызгивая пену и воду.

– Спасибо, Владыко! – кричал волшебник, непроизвольно облизывая прокушенную при падении губу.

– Не обляпайся! – донеслось в ответ. – А, чтобы не было так мучительно больно за бесцельно истекшие годы, оставлю тебе помощников. Твоих старых знакомых.

Человек мотнул головой, не в силах больше говорить.

Туманный силуэт в дверях дрогнул и пропал. Запах гнили – остался.

Потом колдун несколько минут тупо сидел в воде и нервно икал. Снова появился черный кот: он заметно увеличился в размерах, ибо шерсть его торчала во все стороны, словно бедолагу пытали на электрическом стуле. Глаза зверя – круглые от ужаса – напоминали человеческие: они были осмысленными и глубокими.

Кот боком пробрался к дверям и выглянул вглубь квартиры, проверяя, не притаился ли там враг. Призрака нигде не было. Кот неуверенно мявкнул и вопросительно посмотрел на колдуна. Это привело человека в чувство. Книжник еще раз икнул, вылез из ванной, растерся ветхим полотенцем, затем им же обернул свои бедра и неуверенно шагнул в зал.

По квартире разгуливали карлики. Их было пятеро. Колдун сразу их узнал. Это были гомункулы из Лихтенштейна: маленькие, ростом с пятилетнего ребенка. Глаза их светились дьявольской, интеллектуальной ненавистью.

Эти маленькие бесята с жидкими волосами на головах, в ожидании своего предводителя, хихикали и швырялись подушками. Пока всё выглядело вполне безобидно.

Одеты демоны оказались современно: в джинсы, куртки и кроссовки. Если не обращать внимания на их старческие глаза, сошли бы за первоклашек или выпускников подготовительной группы детского сада.

Увидев голого человека, гномы синхронно поклонились, и хором пропищали:

– З-з-здравствуй, З-з-зотов!!!

Человек промолчал.

– Ребята, мы обознались! Он не Зотов. – пискнул один из гомункулов. – Он К-к-кротов!

Гномы противно засмеялись.

– Великий мессия прибыл в Ё-бург! Второе пришествие началось! – прогундосил еще один.

– Прекратите скалиться! – прорычал волшебник.

– А то что? – спросил очередной гомункул. – Ты уже один раз пытался от нас улизнуть. Видишь ли, наивный ты наш, одного желания исправиться – мало. Не поможет тебе показуха! – вот тебе наш сказ.

– Цепные псы! – презрительно скривился колдун, нервно подергивая левым глазом. – Ещё смеете поучать меня, узника?!

– Поглядите-ка, страдалец! – один из гномов схватился за живот. – Бонапарт Наполеон в изгнании. Ой, держите меня.

– Ага, – поддакнул другой карлик, – гордый Байрон, мятежный лорд.

– Нет, ребята! Это же – Оливер Кромвель! Убийца королей. Чу! Слышите, как он раскачивается над городскими воротами! А смердит-то как!

– «Настанет год, России черный год, когда царей корона упадет!»2 – запели разом двое гномов, приплясывая так, словно им срочно приспичило по малой нужде.

Человек огляделся. Гомункулы явно появились из магического круга, начерченного самим колдуном в ином измерении, но проявившегося на полу заброшенной квартиры.

Беглец тоскливо посмотрел на все еще колышущееся пламя черных свеч, расставленных по углам пентаграммы. Нет, не помогла магия, не защитила.

Этих вредных гомункулов книжник когда-то создал сам, а теперь они стали его вечными конвоирами.

Всё повторялось. Всё возвращалось на круги своя. К ожившему вновь приставил почетный эскорт именно тот бог, которого маг больше всех и боялся, именем которого творил свои черные знамения и чудеса…

– Давай уже, облачайся. Нечего тут вонючими нетленными мощами трясти. – пропищал тем временем один из гномов.

– Вот именно: швидче, панове! Нас ждут великие дела!

Двое коротышек прекратили танцевать и скроили физиономии кающихся грешниц, а один из них, отводя глаза в сторону, – чисто девственница на уроке анатомии – залепетал:

– Мы тут в ожидании Вашего Вашества пошалили немного. Скучно, знаешь ли, болтаться по времени, точно гривна в проруби.

– Таки: да! – важно надулся второй танцор. – Размышляли о том, как тебе пособить: гвоздь в твой мозжечок вколотить, чтобы жить стало веселей; или лучше ногу отпилить, чтобы ты не так резво от нас бегал. К единому мнению не пришли, но вот по пути видели нового владельца атаме. Это просто пьяный мальчик. Собственной тени боится. А ножичком размахивает налево и направо.

– Вечно молодой. – согласился первый гном. – Вечно озабоченный. Дон Жуан нервно курит в сторонке, прикинь!

– Это вы, братие, от зависти напраслину на святого человека возводите! – вмешался третий гомункул. – Мы все парнишу в наступающем будущем видели. Это же великий воин. Богатырь Емеля Щучий сын! Ему что священный атаме, что вилка – един чёрт. Он даже успел хулиганов нашим ножиком поранить. Мы впечатлились.

– Не то слово! – запищал новый карлик. – Мы в восхищении! Борька свое на троне отсидел, и хватит с него. Не любит Русь Борисов, вечно оных пинками из Москвы выгоняет. Звать на царство Григория Гореносца!

– Заткнетесь вы когда-нибудь? – вздохнул колдун. – Голова от вас пухнет.

– Если мы замолчим, заговорят пушки. – обиделся один из лилипутов, надул губы, сложил руки на груди и отвернулся.

– Да пушки – это ерунда, а вот если заговорит Пушкин. Бронзовый. Тот, который стоит в Литературном квартале, вот тогда всем, даже нам, мало не покажется! – топнул ногой другой карлик.

– Всё, решено! – тот, который дулся, развернулся обратно и просиял, точно ему на голову шмякнулось яблоко, да тотчас и осенило божественное прозрение. – Если мы замолчим, то непременно уступим место шизофрении, ибо никак нельзя человеку, просвещенному одному жить, без живого-то общения. Так и зачахнуть можно.

– Вашу мать! – отчаянно завопил колдун и швырнул старым сапогом, подвернувшимся под руку, в одного из гомункулов.

Карлик, в которого попали, отлетел в сторону, стукнулся затылком, и, удивленно потирая пятую точку, сказал:

– Ни хрена себе! Мы, можно сказать, его от происков врагов оберегаем, от всяких тамплиеров и масонов, от коммунистов и демократов, а он в нас сапогами кидается. Дожили.

– Да, он нас из грязи сделал, демиург хренов, а теперь чего-то не любит, потопом грозит, Армагеддоном стращает. Вот они, боги, все такие – эгоисты и моральные уроды. Сначала свободу совести и слова дают, а потом всё отнимают!

– Бить его, неудачника! Сломаем вражине бедро, чтобы он себя в полной мере ощутил Творцом. – закричал один из весельчаков, делая зверскую рожу.

– Грех это – на Господа нашего руку поднимать. – брезгливо проворчал тот, в которого прилетело сапогом. – Надо, братцы подставлять свои щеки и попы под удары судьбы в воспитательных целях!

– Мы все знаем, что демиург наш – трус и ябеда! – неожиданно вспылил гомункул, который до того то обижался, то выступал с пламенными речами. – Он ведь потом скажет, что мы по отношению к нему не соблюдали международных соглашений, что нас непременно нужно лишить статуса миротворческих сил, мол, мы – не вежливые люди, а вежливцы какие-то позорные!

– Молчать!!! – книжник рывком поднял стол над головой.

Гомункулы попятились.

– Говорить по существу, и по одному! – прорычал колдун, опуская стол на место, но, не отрывая при этом рук от столешницы.

– Так мы уже все сказали. – пожал плечами один из карликов. – Пока сюда летели, видели владельца атаме. Он был пьян. С ним еще девка прикруживала. Мутная какая-то, непонятная.

– И что? – человек гневно сорвал с чресл полотенце, швырнув им в одного из своих мучителей, и отправился в ванную, за одеждой.

Черный кот, по-прежнему, сидел в проеме дверей, не решаясь выходить. Гомункулы внушали зверю ужас.

– Докладываю, мой генерал! – вслед колдуну один из карликов вытянулся в струнку, прикладывая руку к пустой голове. – Мы хотели ножик тот отобрать, но явился Хранитель и стал нас обидными словами обзывать.

– Святая правда: так всё и было! Эта «жопа с метлой» просто вышвырнула нас, точно мы не твои помощники, а хулиганы, бычки по урнам тырящие! Срамотища! – опечаленно вздохнул один из лицедеев и даже смахнул настоящую слезу. – Никто нас не любит! Никто не приголубит! Пошли б мы на помойку, да червячков всех схавали до нас! Пе-е-ечаль!!!

– Ты уж этому Королёву непременно покажи, где прописана Кузькина мать! – жалобился новый гомункул. – А то нам за державу обидно!

– Королёв этот, не смотря на свою громкую фамилию – тот еще пройдоха. Он же, змей подлый, сам по временной петле метнулся, опередил нас на мгновение и не подпустил к пьяному мальчику. У-у-у, собака на сене: и сам не ам, и добрым молодцам не дам. – пояснил очередной болтун. – Собственно, нам поспешать нужно, пока кровь еще не пролили. Мы, конечно, Вашему Вашеству не указ, но у нас мандат имеется: срочно, вместе с Вашеством, поступить в распоряжение духа высшей магической категории.

– Сам магистр Кнехт3 обещал, что встретят нас, Гриша, с помпой: с цветами, с овациями, с шампанским. Так что, торопись-ка, демиург. Опоздаем к раздаче халявы, век потом тебя укорять станем. Ну, ты нас знаешь!

Из ванной нерешительно, боком, подпрыгивая, вышел кот. При этом он злобно шипел и фыркал, словно готовился к обороне.

– О, какая киска! – неожиданно сменили тему гномы, давая человеку время одеться.

– Да это не кошка! И не мышка! Это – кот! Черный кот! – захохотал тот, который все не мог расстаться с прилетевшим в него сапогом. – Понятно вам?

– А можно его погладить?

– А он кастрированный?

– Братья! Нужно срочно сделать ему обрезание. – и гномы радостной толпой кинулись к зверю.

Кот, понимая, что ничего хорошего его не ждет, дико заорал, помчался по кругу, прыгнул на штору, вскарабкался на гардину, откуда и сверкал гневным взором. Хвост его распушился, да и сам он стал будто еще толще.

– Ничего, мы терпеливые, жрать захочет, сам слезет. – заметил один из гомункулов.

– А мы тем временем костерок разведем. – ехидно улыбнулся новый гном. – Кошатину, говорят, лучше прожаренной есть, а то от сырого мяса может случиться цирроз печени и кариес желчно-половых желез.

– А я слышал, что если шерсть попадает в рот славных гомункулов, то мгновенно происходит закупорка извилин головного мозга. И – все! Крындец. Приходится потом всю жизнь спинным мозгом думать.

Пока карлики измывались над зверем, книжник оделся.

– Эй, граф, прыгай на плечо. – насуплено проворчал колдун, обращаясь к коту. – Ничего тебе эти твари не сделают.

– А и то – правда! – сокрушенно повел плечами тот, у которого волшебник отобрал, наконец-то, сапог. – Увы, граф, нет у нас с собой бритвы. А, значит, мы уже больше и не котобреи. Сегодня мы – поводыри. Это наша почетная обязанность и священный долг.

– Вот именно. – буркнул колдун. – Ведите, сусальные Сусанины.

– Вау! – восхитился один из гномов. – Нас заценили!

– Наш пароход, вперед плыви! В Доме Скорби – остановка. Иного нет у нас пути. В руках у нас – иконка! – самозабвенно, прикрыв от усердия глаза, запел один из карликов.

– За Гапона сметем препоны!

– Господи, они молчат когда-нибудь? – задался риторическим вопросом человек.

– Только когда спим: зубами к стенке. – не полезли в карман за словом карапузы.

– А если на другом боку – то непременно разговариваем.

– И даже песни во сне поем, р-р-революционные! – уточнил еще один.

Кот дико взвыл, прыгнул на подставленную руку, и моментально вскарабкался на плечо, откуда и шипел на врагов.

Вскоре вся эта кавалькада шагнула из нехорошей квартиры в надвигающуюся ночь.

Город не спал. Он светился огнями. Во все стороны по улице Малышева, куда свернули злодеи, шли подозрительно покачивающиеся группы людей.

Колдун сейчас казался школьным учителем, окруженным детьми. Он смахивал на экскурсовода, прибывшего в город с небольшим опозданием.

Гомункулы не унимались, они непрерывно тараторили.

– Как всё здесь переменилось! – восхищался один из лилипутов.

– Да ладно: всё плохо!!! – возмутился другой. – Вот взять воздух: был уральский, чистый, стал корпоративный и промышленный. Да у нас в аду так не смердит!

– Или вот: вода! – усмехнулся новый гном. – Бывало, выпьет дурачина из Исети – да и блеет потом остаток жизни козлом отпущения. А ноне – это же чистый яд! Вместо лебеди белой – бутылки пивные да испражнения плавают. Фу – глаза бы мои не глядели!

– Точно, ребята: берём-ка нашего пророка за шиворот, и – вон его из славного отечества!

Мимо проходили двое полицейских. Они покосились на колдуна и его гомункулов.

– Добрый вечер в хату! – не растерялся один из карликов. – А мы только что прибыли с нашим учителем истории из Тобольска. Поездка по памятным местам, знаете ли.

– Да, мы немного заблудились, но нам уже подсказали правильный путь. – поддакнул второй.

– Точно. Мы идем в гостиницу. – расплылся в улыбке третий. – А там нам покажут мультики.

– Вини-Пух – отстой! – закричал четвертый, выкидывая вверх зажатый кулак в знак протеста. – Даешь Гарри Поттера!

– Не надо Поттера. Он не наш чувак. Забугорный. Нам бы чего-нибудь патриотического, про царя-батюшку.

Колдун вымученно улыбнулся стражам порядка и пожал плечами: мол, дети, что с них взять.

– Вы, всё-таки, поосторожнее. – посоветовал один из патрульных. – Может, проводить? Или в автобус посадить?

– Этим сорвиголовам нужно больше двигаться, а то их потом в кровать не загонишь. – покачал головой книжник. – Но за предложение – спасибо.

– В кровать – это мы запросто. Только вот незадача: маленькие мы ещё. Ничего у нас не получается. Пробовали уже. Девки над нами только смеются! – один из гномов скорчил горестное личико.

Патрульные покраснели, крякнули, отдали честь, и торопливо удалились.

– Идите, идите. Нам покой нужен. – зло прошипел вслед один из карликов.

– Точно! Наш предводитель творит чудеса, только сосредоточившись, и вымывшись. Пот, он ведь всю магию, к чертям, губит.

– Григорий, Победоносец ты наш, можно мы тебя мессиром будем звать? Чем мы не свита? – побострастно поклонился очередной гомункул. – А граф за Бегемота сойдет.

– Почему за бегемота? – удивился книжник.

– Не разбирается наш творец в политической обстановке. – хмыкнул самый умный. – Булгакова не знает.

– Да он, вообще, читать не умеет. Он даже не ведает, что ери с ятями отправились к растакой-то ижице на вечный покой. Ему непременно нужно журнал выписать «Веселые картинки».

– Точно. Порнографический. А его самого – на обложку.

– Да уймитесь, бесы! – рявкнул волшебник.

– Бесы, это дьяволята без стыда и совести. Они без положительных черт в характере. А мы – в полном расцвете сил, в меру упитанные, образованные. И все при нас! – хихикнул первый. – Стало быть, мы – непорочные серафимы и непочатые херувимы!

– Как он, вообще, смеет сомневаться в нашей порядочности? Он, наш творец и, можно сказать основоположник. – продолжил второй.

– Истинный ариец! – подхватил третий и понеслось:

– Верный ленинец!

– Честь и слава Грише, повергнувшего на землю змия и аспида, грозно дымом пыхающего.

– Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!

– Женить его на Аллилуевой – и делу конец!

– Кто нас слышит – молодец.

– А имеющий уши, да заткнет их!

Коту, похоже, было так стыдно, что он даже отвернулся от свиты черноризца.

Но вдруг рядом с гомонящими лихо притормозила «БМВ», из открывшегося окна высунулась белокурая девица:

– Не поздно ли детям гулять по улицам бандитского города?

– Хороший вопрос! – возбужденно загомонили гомункулы. – Где здесь дети? Немедленно отправить их спать!

– Мессир, а машина нам может пригодиться.

– И девушку мы по назначению используем.

– Попробуйте! – зловеще захохотала девица, и зрачки ее глаз неожиданно стали вертикальными.

– Виноваты, не признали! – хором пробормотали карлики и вмиг заткнулись.

– Садитесь, пионеры! И ты, полезай, греховодник. Что бы вы без Астарты делали?

– Сегодня ты Астарта, завтра – Венера, а на третьи сутки – Маргарита Вильгельмовна. – проворчал один из гомункулов. – Мы уж лучше будем звать тебя по старинке: Госпожа.

Остальные закивали головами и, молча, полезли в машину.

– Боятся, значит – обожают. – усмехнулась девушка, и, уже обращаясь к колдуну, добавила. – Сам-то как? Мозги не жмут? Долго план побега вынашивал? А пилочкой для ногтей инфернальные решетки пилить не пробовал?

– Спасибо, Госпожа, у меня череп просторный, есть, где моему махонькому мозжечку разгуляться. – вяло отшутился книжник.

– Ну что: все сели? – уточнила Астарта.

– Типа того. – проворчал один из гомункулов.

– Какой русский не любит быстрой езды? – девушка обнажила в улыбке идеально белые зубы.

– Мы!!! – в голос завопили карлики.

И машина резко сорвалась с места.

Летопись прозрений. Первая кровь

Обычно через Вознесенскую горку домой я не хожу. Как-то не с руки, крюк получается. А тут взбрело, что через железную дорогу будет быстрее. Все, наверное, оттого, что в голове моей витали винные пары и бродили воспоминания о приятно проведенном вечере. Я еще подумал, что не мешало бы просто прошвырнуться по городу, освежиться, вытрясти из головы всю Надькину романтическую лабуду.

Вообще, Надежда – девочка хорошая: не ворчит, не пилит, ничего не требует. Только чувствую, в последнее время: что-то не так. Хорошее отношение к моей персоне – это как наркотик, как трясина, в которой я медленно и безвозвратно тону.

И не то, чтобы я этого совсем не понимал. Отнюдь. Да и кому же не понравится, когда к тебе – с добром и ласкою? И ведь осознаю, что все это – только до свадьбы, а потом незамедлительно появятся и упреки, и претензии. А там и до «лучших лет, отданных тебе, скотина» —недалече. Аксиома.

Вот только кто сказал, что любовные отношения непременно нужно доводить до семейных цепей? Нас ведь ещё в школе учили: «Рабы – немы, мы – не рабы».

Хотя, с другой стороны: вдруг в жизни бывают исключения? Так хочется верить, что тебя любят. Просто так, без оглядок, без планов на твою перспективность и жилплощадь. Может, разок и стоит попробовать окунуться в любовную авантюру с головой, вдруг понравится? Поссоримся да помиримся. Лишь бы предательств не было.

Ой, чего это я, перепил что ли? Ну, зачем мне это? Нужно пожить для себя, разобраться в том, что, действительно, нужно. А свадьба – это не только медовый месяц, но и появление горластого наследника. А затем накроет ворох проблем, которых сейчас, слава богу, нет.

Бессонные ночи любовной лихорадки сменятся на такие же у детской кроватки. Начнется вечная работа в полуобморочном состоянии, когда тебя постоянно подташнивает от хронического недосыпа. И всё это в то время, когда друзья счастливо шастают по барам, по ресторанам, по девочкам. И у них – никаких проблем. Один ты – как лох печальный.

Да, похоже, очередной роман слишком затянулся. Нужно с этим завязывать! И чем быстрее, тем лучше!

И тут же, как назло, я поскользнулся, но удержал равновесие, выдохнул.

До чего же быстро темнеет весной. Да ещё эта гололедица.

Нет, все-таки чёрт дернул меня сюда идти! Срезал, блин. И воздухом подышал. Карабкайся теперь по обледеневшим ступенькам, как дурак! Нет, чтобы по освещенной улице идти, с комфортом. Там ведь даже асфальт уже подсох. Так нет, мы не выбираем легких путей!

Для полного счастья не хватало еще раз поскользнуться, шмякнуться да физиономию-то и раскроить. И вот как потом с фингалами жить? Все девчонки шарахаться будут, на пушечный выстрел не подпустят.

Это же только в любовных романах шрамы украшают мужчину, а в реальной жизни всем смазливеньких подавай: ровненько стриженных, чистенько умытых, без прыщей.

Ага, и главное, главное: чтобы у ухажера попка была круглая. Вот уморы! Я когда впервые об этом услышал, даже обомлел. Нет, ну когда я на девичьи фигурки пялюсь, тут все понятно, но что суперэротичного в мужской, с позволения сказать, заднице? Впрочем, наверное, и не надо мне этого понимать. Крепче буду спать.

И тут я расслышал женские всхлипы, приглушенный мат, возню, и глухие удары. Наверное, очередные разборки на тему: бьёт, значит любит. И место подходящее: подальше от любопытных глаз. Первые три секунды я даже хотел даже пройти мимо.

Конечно, спасти незнакомку, пусть от разъяренного мужа – это круто, хоть и глупо. Вот только, вдруг, это все-таки не супруг, а настоящие грабители или насильники?

Я притормозил.

Еще один глухой удар, и раздался отчаянный крик. Сейчас девушка уже звала на помощь. Нет, это был не пропитой голос какой-нибудь бомжихи. И это была не изнеженная «куколка» из разряда пустоголовых секретарш. Девушка не кричала: «Помогите, насилуют!» Нет, она вопила: «Пожар!»

И я сразу понял, что морду, все-таки, сегодня разобью. И, наверняка, не только свою. Интересно, сколько там этих уродов? Хорошо, если один какой-нибудь козёл, а если их банда, и все с ножами? Бр-р-р!…

Хотя, именно тогда, драться придётся. Вот если их, скажем, трое или пятеро, знаю, что озверею и в драку полезу. Была уже такая печальная история в моей жизни. И ведь не остановит, что в прошлый раз меня целый месяц потом штопали. Тут ведь особый кураж возникает.

Герой-то я, конечно известный, но, на всякий случай, оглянулся, оценил обстановку. Скверно: никого поблизости. Если меня, все-таки, подрежут, вызвать «Скорую» сам буду не в состоянии.

Но, с другой стороны: кто в такое время в парках тусуется? Одни дебилы и авантюристы. Я, если что, – из последних. Вот мы и пересеклись.

И все хорошо, только я, к сожалению, не Терминатор и даже не Джеймс Бонд. Так, Казанова недоделанный… А значит: драке быть!

Перекатываясь с пятки на носок, я двинул вперед, чтобы зайти со спины и ударить по подлому. Я ведь победить хотел, а не просто по морде схлопотать. Но хруст ледяной корки меня выдал. Манёвр не удался. Враги меня заметили.

Да, я оказался прав. Ублюдки, как шакалы: всегда сбиваются в банды, это только благородные дураки, как я, по одному ходят.

И все же первый удар злодеи пропустили. Воспользовавшись повисшей паузой, я успел одного ударить локтем правой, а другого – ногой с разворота.

Мышцы сразу взвыли. Все-таки прав был отец, когда сердился, что я бросил секцию каратэ и засел за компьютер.

Сейчас бы кувыркнулся в воздухе, опустился на ноги, одному ботинком в рожу, другому подсечку, третьему в солнечное сплетение…

Увы, боевые фантазии куда как стремительнее истинных возможностей.

В реальности я встретил удар правой снизу. Отвел. Отклонился. Отпрыгнул. Всё не так уж и плохо.

Но где же девушка? Где-то за спинами врагов мелькнуло окровавленное лицо. Хоть бы догадалась убежать, пока они мной заняты!

Врагов оказалось пятеро. Как в воду глядел!

Я, конечно, зажрался в последнее время, но неужели вселенной нельзя было наставить меня на путь истинный менее кровавым способом? Тут, пожалуй, никакое боевое искусство не спасло бы.

Парни быстро пришли в себя и лихо прижимали меня к ограде. Пространство для маневров стремительно уменьшалось. Какой, к черту, честный бой, какая техника?

Во-первых, один раз я позорно промазал и осознал, что на трезвую голову драться, несомненно, легче. А, во-вторых, они навалились скопом и блокировали меня со всех сторон.

Удары посыпались градом. Я уже не успевал отбиваться. У меня-то две руки, а у них – десять!

Боль взорвалась в затылке. Похоже, приложили чем-то тяжелым.

Мне всегда казалось, что человек, огребший по черепушке, сразу шмякается без сознания. По крайней мере, когда в прошлый раз меня порезали, я этого уже не помнил. Очнулся лишь под капельницей. Похоже, тогда мне повезло больше.

Так или иначе, но я очень даже хорошо прочувствовал, как рухнул сначала на колени, а потом – и вовсе уткнулся лицом в грязное ледяное крошево. Я понимал что это, собственно говоря, финал. Спас девушку. Герой! Что тут сказать?

Человеческая глупость не знает границ. Но самое смешное в том, что силясь подняться, я осознавал, что повторись подобная ситуация в моей жизни, все едино, никогда мимо не пройду! Нет, жизнь авантюристов не учит. Только калечит.

Я отдавал себе отчёт в том, что надо сгруппироваться, чтобы ничего не переломали, но тело вдруг стало ватным. Сколько раз дрался, никогда такого не было. Хотя, это даже не драка – пятеро на одного – это беспредел!

Впрочем, никто меня сюда на аркане не тащил. Не виноватые они, я сам пришел…

Ребята тем временем «разошлись» не на шутку, раззадорились, начали пинать, словно я – мячик. Блин, ну хоть бы разогнуться и зашибить кого-нибудь перед такой позорной смертью!

Странно, но мне казалось, что лупили меня вполсилы, как-то слишком уж хило, тело не отзывалось обычной болью. Как будто на мне было надето сразу несколько ватников.

Эх, вот если бы эти уроды знали, как ничтожны для меня сейчас их удары, наверное, от злобы слюной бы подавились!

Да, хороша страна Россия, но живут в ней, почему-то, одни идеалисты да сволочи! Золотой середины нет. Хоть из дома не выходи.

Глаза я открыть так и не смог. Тело, вообще, больше не повиновалось. Может, такой он и есть – обморок. Валяется человек без признаков жизни. Все думают – без сознания. А он в это время всякую гадость про них думает. И вот что удивительно: это так радует! Словно это не они меня отметелили, а я их победил. Силой духа.

А потом перед мысленным взором вдруг качнулись синие водоросли.

Ну вот! Кажется, поймал «глюки». Хорошо, видать, отмутузили. Потом удары совсем прекратились. Или выдохлись голубчики, или подумали, что мне – хана – помер.

Не дождетесь!!!

Затем я услышал топот и неразборчивые крики. Похоже, кто-то пришел мне на помощь, пусть и с опозданием. Враги отступили. Видимо, с позором. Убегали, ломая кусты. Ох, ну и треск стоял! Так, наверное, мамонты сквозь заросли ломились за папонтами, когда, вернувшись с матриархальной охоты, находили в пещере бутылку водки, и мамонтшлюшек.

Я еще раз попытался пошевелиться. Нет, не получилось.

Обидно как-то. Мозги ещё работают, всё остальное – нет.

– Кажется, живой! – кто-то из моих невольных спасителей вынес безапелляционный вердикт.

Такая, видимо, у меня судьба: быть вечно живым, впереди, и на лихом коне! Жаль, что фамилия – не Чапаев.

– Надо же, как его под орех-то разделали! – второй мужик был даже немного расстроен. – Вот, твари!

Что ж, с этим я согласен. Эти козлы, что били меня, именно такие и есть, но дело ведь в незнакомке.

Я силился разлепить губы и сказать, чтобы нашли девчонку, ей, наверняка, нужна помощь, но водоросли держали мозг крепко. Мне даже казалось, что я рыба, бьющаяся головой об ледяной панцирь. Как там у Асеева? «Форели пробивают лед»…

Правда, я себя в те мгновения больше селедкой ощущал. Малосольной и малохольной. Но голоса спасителей слышал.

– Не-ет, это не твари, но гниды последние. – задумчиво пробасил тот, который решил, что я ещё жив.

– И что теперь? Так это он, или нет? – раздался второй голос.

Похоже, парни не просто так отбили меня у «беспредельщиков», они ждали здесь кого-то вместо меня. Но вот хорошо ли это?

Мне бы радоваться, что перепутали и оттого спасли, но я почему-то злился.

Что-то нехорошее, тягостное присутствовало рядом. Я не поручился бы даже, что это были именно люди.

Хоть бы глаза открыть. Удостовериться, что меня подобрали нормальные сапиенсы, а не зеленые инопланетяне.

Или что?… Или я уже, того? Помер? А это демоны между собой препираются, мол, такие, как я, никому и даром не нужны.

Да меня, как невинно пострадавшего, у ворот рая сам апостол Петр должен встречать, непременно с пальмовой веткой в руках!

Мысленно я улыбнулся. Ладно, я не привередливый. Пусть хоть мелкий бес встретит с солью без хлеба, но лучше бы он, рогатый, оказался с березовым веником да с запотевшим пузырем водки. Оно как-то душевнее бы вышло.

Мысли мои дурацкие и несвоевременные прервали тяжелые шаркающие шаги. Я почувствовал поднявшийся холодный ветер. Меня подняли и понесли. И это было последнее, что я помнил.

Потом просто вдруг вырубилось сознание, точно в моей голове вышибло пробки…

Очнулся я, видимо, сразу. По крайней мере, очень на то походило. Ночь, по-прежнему, правила миром. Рассвета не предвиделось. Это утешало. Можно надеяться, что провалялся я на свежем воздухе недолго, и пневмония меня не догонит. Но на этом положительные эмоции и закончились.

Я проморгался и увидел огромное ночное небо. Так, наверное, себя Болконский ощущал на том злополучном поле под Аустерлицем. Лежал я себе, отдыхал, в небо пялился. И всё бы хорошо, но, ночной сумрак казался душным, а небо – полно незнакомых созвездий.

Ну, все, приплыли, суши весла. Крыша съехала.

Впрочем, я все прекрасно помнил: как строил из себя Робин Гуда, как меня били, как зачем-то спасли. И, даже, как оттащили в сторонку и уложили на скамейку возле церкви.

Всё так, но я определенно не узнавал ковшик Большой Медведицы. Мне почему-то казалось, что это созвездие какого-то тура или яка, или зубра. И стало откровенно страшно. Всего на долю секунды я испугался, что меня похитили инопланетяне или какие-нибудь монахи из «Аум-сенрикё», утащили на другую планету.

Я совсем не горел желанием стать подопытным кроликом. И всяческие позорные операции по смене пола меня не вдохновляли.

Ничего, главное, – жив остался. И не в «мойке», не на нарах, не в подвалах у беспредельщиков.

Грех сказать, но, окончательно очухавшись, я сначала ощупал лицо, руки и кое-что из жизненно-важных органов. Всё на месте. Уф, все-таки жизнь прекрасна! И дана она, чтобы полностью насладиться всеми шестью чувствами.

Я попытался подняться и заскрипел зубами. Вот оно – блаженство бытия. А как бы я еще узнал, что абсолютно живой? Вот и выходит, что боль – вселенная, данная нам в ощущениях.

Я чувствовал, что лицо моё вспухло. Похоже, скоро не увижу я ни Большой Медведицы, ни Малой. Веки становились свинцовыми. Прямо в Вия позорного превращаюсь! Нос, слава богу, уцелел: не сломан. А вот губы, похоже, раскроили основательно. Лишь бы зашивать не пришлось. Как потом целоваться? Хотя, это, конечно, не главное.

Вообще-то, я терпеть не могу врачей и больницы. Особенно после той, последней драки, когда меня порезали.

На всех этих больных насмотришься, пока три часа в очереди к терапевту простоишь, месяц потом ещё злиться будешь. Ну, его, это здравоохранение наше. Главное: руки, ноги на месте, а остальное – приложится.

Только вот на амурных похождениях в ближайшее время можно смело поставить жирный крест. Представил, как я, такой косорылый, являюсь к Надьке с букетом и приглашаю её в ресторан. Точь-в-точь, как в песне:

«Это я над тобою кружу.

Это я – фиолетово-черный»4.

Ага, прямо про меня сказано. Попытался усмехнуться. Больно, черт возьми! Теперь лишний раз теперь и не улыбнуться.

Нет, в принципе, всё замечательно. Только надо как-то добраться до дома. Не лето красное, чтобы на скамейках валяться! Стиснув зубы, я перевернулся на бок, скатился на асфальт. Приземлился удачно, – на четвереньки.

Подождал, пока проплывут синие круги перед глазами, и сделал пару неуверенных шагов. Получалось не очень. Вот конь: у него тоже четыре ноги, а передвигается он быстрее.

Эх, несправедлива мать-природа, обделила человека. Ничегошеньки ему не дала: ни рогов, ни клыков, ни копыт, ни хвоста, ни жала ядовитого. Один только язык, который почему-то вечно опережает работу мозга. Да еще бесплатным довеском всучили нам пару извилин в голову, но обе оказались дефектные. Честное слово, незавидное наследство.

Конечно, никто не кинулся мне помогать. Не было рядом: ни спасителей, с кем-то меня попутавших, ни злобных хулиганов, ни страшных инопланетян.

Я сделал еще три лилипутских шага. Потом еще, еще…

Красота! Давно я на коленях не ползал.

Так я торжественно миновал ворота в парк. Там было-то нормальных шагов десять от силы.

Впереди показалась еще одна лавочка.

В нашем славном городе скамейки стоят вовсе не для отдыха пешеходов, измеряющих ногами гигантские пустыри и заброшенные парки. Отнюдь. Я шествовал в месте культурного досуга молодежи. А у нас подростки вечно сбиваются в стайки, ставят скамейки кругом и начинают тянуть жребий: «Кого гнать за „Клинским“». Кому выпадает – тот лох.

Но вот эта скамейка была одна одинешенька, словно в лесу – сосна. И никто на нее не позарился. То ли потому что она была целиком из цемента, то ли места здесь глухие да темные.

Впрочем, и вправду, жутко.

Найденная, методом научного хождения на четвереньках, лавка была, как уже упоминалось, полностью свободной. При ближайшем рассмотрении ни пустых «чебурашек» под ней, ни отдыхающих путников сверху, ни просто кочующих бомжей поблизости обнаружено не было. Впрочем, алкаши на улицах не спят. Они все давно на теплотрассах или в сухих подвалах обосновались. С комфортом.

В теории: конце концов, переползая от одной лавки до другой, я когда-нибудь попаду домой. Но дело это многотрудное, а тело мое незамедлительно требовало отдыха.

Я чуть ли не по-пластунски заполз на скамейку и блаженно растянулся. Нет, что ни говори, а в реальной жизни я – самый настоящий принц. Ну, не умею отдыхать ни на бобах, ни на горошинах. Мне удобства нужны. Хотя бы минимальные. Как сейчас. Я же не пёс Бобик, и на коврике, а тем более на промерзшем асфальте, лежать не умею. Да и не хочу.

Несколько минут я отдыхал с закрытыми глазами и думал: «Как это романтично вот так запросто посередине огромного промышленного мегаполиса найти островок первозданной природы и соприкоснуться душой с вечностью».

Еще судьбу поблагодарить надо, что накостыляли недалеко от парка. А то не вдыхал бы сейчас чистейшего кислорода. Опять бензинным перегаром дышал бы, как всегда.

Жизнь горожанина это – вечная погоня за призраком реальной жизни. И отдохнуть некогда. Отсюда высокая смертность и демографический кризис.

Честное слово, те, кто зарабатывает, старятся быстро! От чипсов и кофе теряют форму и, как следствие: не успевают сбежать от инфаркта.

А остальные государственные служащие, более мелкого пошиба – намертво вязнут в мелких бытовых проблемах. Вот и утеряна у всех связь с космосом, со вселенной!

Ну, вот где еще меня могут посетить столь высоконравственные мысли?

Вот он я: простой парень, может быть, даже талантливый. Но так и сгину в свои двадцать два года. Ни дерева не посадил… за решетку. Ни дома не построил… из кубиков. Ни ребеночка не завел из… пробирки.

На этой печальной ноте мои высокие размышления грубо оборвали. Что-то мокрое и шершавое коснулось моей щеки.

Ну, вот и все: инопланетяне таки нашли меня. Нужен я им: для опытов. Это потому, что я полностью из одних только положительных качеств состою! Непонятно только, откуда дерьмо берется.

Нужно открыть глаза и улыбнуться широко так, по-гагарински, чтобы враги увидели мою широкую русскую душу, и без допроса жрать бы не стали.

Я с трудом разлепил спекшиеся губы:

– Кто тут такой добрый в восемь часов ночи?!

В ответ – тишина.

Пришлось открыть глаза. В голове всё поплыло.

Надо мной нависла собачья морда.

Нет, сегодня, явно, не мой день!

И, к тому же, я не был уверен, что это был именно пес. Почему-то пришло в голову, что это – волк. Или шакал. Или гиена.

Хотя: какие такие волки в городе? Они все обосновались в зоопарке: и красные, и серые. Сам видел.

Среди нас одни только акулы большого бизнеса и крутятся. Да еще я, тишайший раб божий, лежу себе на скамеечке, никого не трогаю. Даже зажмурился от смирения. Раз, два, три – видение сгори! Я собрал волю в кулак, снова открыл глаза и рывком приподнялся на локтях.

Никого.

Только ветер прошуршал.

Кажется, «глюки» не думали отступать. Надо срочно сдаться санитарам: они, может быть, помереть сразу не дадут, помучают еще немного.

Встать удалось только с пятой попытки. Но зато – на ноги. Вот могу же, если очень постараюсь. И я пошел. Сам. Конечно, земля качалась, уплывала из-под подошв, но я не падал. И мир был вполне осязаем. И ночная прохлада приятно бодрила тело.

Сбоку, темным исполином, возвышалась усадьба Харитонова. Вернее, сейчас в этом особняке находится Дом Пионеров.

Вознесенская староверская церковь взирает с другой стороны как старик-учитель, лишь головой в знак порицания не качает.

Люблю я эти места, в них есть древняя мощь, в них ощущается мифология не только ушедших времен, но чувствуется биение сердца города.

Конечно, до собственного дома мне еще топать и топать. Впрочем, тело движется само, по инерции, но отчего-то совсем не в ту сторону, точно у ног моих своё, особое мнение. Думаю, это мое состояние называется даже не «автопилот», а «сбой в программе передвижения».

Вот куда это я отправился? Даже самому интересно.

Я вышел из ворот усадьбы и двинулся туда, собственно, откуда и пришел, разве что забирая вбок, к памятнику. Каменные комсомольцы под развернутым знаменем бодро маршировали от Вознесенской церкви к часовенке и к строящемуся «Храму на Крови» на месте разрушенного Ипатьевского дома. От заутренней – к вечерней. Красота!

Именно этот мистический смысл, эта абсурдность, авангардность смысла зданий, собранных в одном месте Силы всегда и привлекала внимание.

Впрочем, аура волшебства распространялась аж до самой набережной, и всё здесь подчинялось негласному закону смешения высокой древности и урбанистического уродства.

Настоящие и воссозданные дома российских писателей, создающих ансамбль музеев «Литературного квартала», венчал не только строящийся «Собор на Крови», но и еще один «шедевр» – скульптура Пушкина. Высокое и комичное всюду сплеталось на этом пятачке земли.

Ну да, умом я понимаю, что Александр Сергеевич сильно смахивает на мартышку, а все поздние портреты были идеализированы для облегчения восприятия поэзии в институтах благородных девиц. Но зачем же так кропотливо восстанавливать никому не нужную «правду», коли прошла не одна сотня лет? И отчего бронзовый Пушкин в простыне? Во фраках Александр Сергеевич хаживал, как цивилизованный сердцеед, а не как любовник, обернувшийся в штору, и удирающий от вернувшегося из командировки рогатого мужа. Даже со знанием анатомии у скульптора и то – сильный напряг.

Сразу за «Литературным кварталом», обрамляя его, стоят склады и старый, но вполне жизнеспособный двухэтажный особняк, занятый туристической фирмой «Евразия», известный своим балконом, на котором может разместиться рота солдат. Дом примыкает к стихийному парку, тянущемуся до набережной. А среди тех диких деревьев: то труп найдут, то каркас обгоревшей машины ночью появится. Самое настоящее сказочное, пусть и темное, место!

Пока размышлял, не заметил, как дотопал до памятника энтузиастам-комсомольцам и оказался возле чугунной ограды. Тревожно огляделся.

Чтобы перейти дорогу и оказаться у строительной площадки «Храма на Крови», нужно спуститься вправо или влево по пешеходной обледеневшей дорожке (откуда я, собственно, и пришел), а прямо —дороги нет. Одна загвоздка: мне, вообще-то, в другую сторону.

Направо мне. Спуститься с холма, обойти дом Пионеров и ТЮЗ, и вперед, до самой железной дороги. А там, через мост и почти дома. Что ж меня ноги несут-то в другую сторону?

Но, с другой стороны, ведь где-то здесь всё ещё может прятаться девчонка, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор.

Это что же получается? Я, на уровне подсознания, всё ещё стремлюсь спасти девушку? Только стал бы кто меня тут дожидаться? Небось, давно смоталась, как умненькая. Нет, не может её здесь быть: столько времени прошло!

Ну, зачем я сюда пришел? В таком состоянии недолго пошатнуться, кувыркнуться и всё: привет маме!

Башкой об асфальт – и обеспечено мне вечное царствие. Кажется, я начал догадываться, куда именно меня влекло. Прямиком – в ад! В комфортабельный ящик, обитый бархатом.

Интересно, каким местом я сейчас думаю? Нет, не тем, что диаметрально противоположно голове. Каким-то другим. Но, кажется, и не мозгами тоже. Уж не превратился ли я в зомби?

Впрочем, ходячие мертвецы – это в Африке. И потом, все эти воскресшие трупы работать должны, а не слоняться без дела.

Всё: надо разворачивать оглобли! Домой, спать! А то так, чего доброго, до белой горячки дотопаю…

И вдруг я, совершено отчетливо, осознал страстное желание перемахнуть через оградку на дорогу. Прыгнуть, чтобы разбиться. Непременно сейчас, потому что потом – будет слишком поздно!

Да что же это?!! Я представил себя со стороны: ковыляет эдакий избитый придурок лишать себя жизни.

Не пойду!!!

Я же в полном сознании. И никакого сотрясения мозгов у меня нет! Это только в дурацких фильмах бывает: одержимость, непреодолимая мистическая тяга. Всему верить – себя не уважать.

Но ноги вели меня сами. Бездна тянула неудержимо.

Вниз. Вниз. Вниз!

Впрочем, если брошусь, – не убьюсь, лишь покалечусь. Здесь высота метра три, или чуть больше.

Наваждение какое-то.

И – тишина.

Уши словно ватой заткнуло. От этого, наверное, навалилось и ощущение фантасмогоричности происходящего. Да и о какой, к чёрту, реальности речь?!

Никогда я так глупо не дрался, спасая неизвестно кого. Никогда не видел волков посреди города. Никогда мои ноги не ходили сами по себе. И никогда еще не было так страшно!

Меня охватила паника. А впереди – обрыв. Я судорожно вцепился в чугунную оградку мертвой хваткой. Я словно пытался задержать самого себя!

Меня трясло, точно под напряжением.

Но я ещё мог думать, а значит – сопротивляться!

Вот что было до этого?

Меня разбудил пес, и я отправился искать свою смерть.

Собаки, волки… Что про них известно?

Ну, есть еще оборотни, но они не считаются.

Или меня вампир поцеловал?!

Снова мороз продрал по коже. Да что же это, в конце концов?! На кого я стал похож? Стою, как идиот, на вершине холма, а в голову всякая дрянь лезет.

Да ещё я вдруг представил, как должны выглядеть мои мысли в плане материальном. Лучше бы я этого не делал!

Воображение махом нарисовало толстых червей, которые копошатся в моих мозгах. Вот мерзость! От отвращения едва сразу не сиганул вниз.

Я всё понимал, но контролировать себя уже не мог.

Что со мной, черт подери?!!

Зачем люди прыгают из окон, или с обрывов? Когда хотят покончить с собой. Не подходит. Я очень даже хочу жить! И на подсознание нечего валить! Я ведь живучий, как кошка. Вон как в перила вцепился, будто примерз.

Руки мои тряслись всё сильнее. Я чувствовал, как капли пота ползут по вискам. Надо же: когда меня били, так не боялся!

К чёрту! Все – к чёрту!

Надо только не подчиниться злой воле. Ведь пока мысли бегают по кругу – я борюсь!

Из окон еще наркоманы прыгают. Но им-то всякая дребедень чудится, вот они и не понимают, куда лезут. Но я-то всё осознаю.

Ещё есть одержимые. Это хоть из области мистики, зато подходит. И сейчас, выходит, надо изгнать из себя дьявола, освободиться от навязанной бесами воли!

Что там, в таких случаях, экзорцисты делали?

Неделю назад, на спор с Костиком Меркуловым, после единственного прочтения, я запомнил ритуальную фразу изгнания сатаны, которую инквизиторы читали над ведьмами и бесноватыми. Ну, типа, друг не верил в мою способность, а я ему нос и утер. Вот сейчас оно, древнее заклятие, и пригодилось!

Я даже наморщил лоб, чтобы ничего не перепутать: «Deus qui tot periculis constitutos prae humana scis fragilitate non posse subsistere, da nobis salutem mentis corporis, ut qui merito pro peccatis nostris affligimus te ad juvante liberemur. Per Dominum nostrum Jesum Christum. Apage Satans, apage Ahasverus»5.

Кажется, ничего не перепутал. Что сие значит – я не удосужился выяснить, но не станет же в умных книгах папа Римский Гонорий всякую чушь писать! По крайней мере, хочется на это надеяться.

Слова отзвучали, но ничего не изменилось. Луна, по-прежнему, тупо таращилась, выглянув из-за облаков, словно пыталась подать тайный знак.

Ни единой машины не проехало по дороге. Птиц в небе не было. А вот фонари вдруг разом погасли. Похоже, я с этой латынью что-то напутал.

– Изыди, сволочь!!! – в отчаянии прокричал я на нормальном языке.

Игры в спиритизм закончились! Меня трясло, точно в лихорадке. Никогда еще страх не вползал в моё сознание так глубоко. Мне казалось, что даже вселенная в ужасе замерла, само время остановило бег, и мир ждет, когда я, все-таки, сигану через заборчик.

И я сделал бы роковой шаг вперед, но тут меня свернуло изнутри так, что я вмиг покрылся холодным потом от макушки до пяток. И это вернуло меня к реальности. Магия сработала!

«Я – сам отвечаю за всё, что со мной происходит! Я выживу! И плевать я хотел прямо с этой горы всем чертям на их лысины!»

Я сосредоточился и шумно выдохнул, представляя, как из меня вытекает всяческая астральная грязь и, навязанные мне, чужие мысли.

Заметного облегчения это, конечно, не принесло. Но желание бросится вниз, – резко ослабло. Я уже даже контролировал ноги. Но отойти от решетки не решался.

И вот тут увидел, как метрах в тридцати на чугунную оградку взбирается нечто несуразное, но, без сомнения, человекообразное, совершенно на демонов не похожее.

Пару секунд я тупо смотрел на это привидение, прежде, чем догадался, что передо мной та самая избитая девушка. Досталось ей, видимо, изрядно. Она, похоже, тоже очень туго соображала, или вообще не понимала, где находится. Она, покачивалась, точно сомнамбула.

Держась обеими руками за перила, девушка с трудом выпрямилась. Сильная. Мне это понравилось. Вот это воля!

Значит, нас обоих ведут к смерти? Зачем?

Незнакомка, тем временем, покачнулась. Я почувствовал, как шевелятся волосы у меня на голове, потому, что понял, что она сейчас сделает.

– Эй, ты! Стой! – я отчаянно рванулся к девушке, но почему-то шагнул не в сторону, на помощь несчастной, а вперед, придвигаясь вплотную к чугунной ограде, словно я тоже собирался кинуться вниз.

Холодная испарина покрыла лоб. Судорожно вцепившись в холодный витой чугун, проклиная себя и весь мир, я видел, как незнакомка медленно, точно при просмотре через стоп-кадр, наклонилась вперед. Секунды две она балансировала над пропастью, нависая над дорогой, а потом – рухнула вниз.

На мгновение меня охватил столбняк. А потом темная воля меня окончательно отпустила.

Я не сразу понял, что свободен. Никуда меня больше не влекло. Мир стал нормальным, осязаемым, вернулась боль во всем теле. И даже фонари зажглись. Или они горели всё это время, пока у меня приключилось помутнение рассудка? Я разжал ладони и отпрыгнул от ограждения назад. Пальцы всё ещё дрожали от перенапряжения. Меня знобило.

Да была ли девушка? Или это всего лишь шутки свихнувшегося разума? Нужно подойти да глянуть вниз. Но хотелось развернуться и бежать без оглядки. Забыть всё, как дурной сон.

Я сделал ещё один шаг назад, но не выдержал: обернулся и тут же увидел её. Она выжила. Она ползла через дорогу к зданию «Полярэкса». Холм был не очень высоким. Убиться, в принципе, не возможно.

Черт возьми! Что за фигня здесь творится?! Я же ради этой девушки жизнью рисковал, а теперь, как детсадовец, наслушавшийся баек про живую черную перчатку да про глаза, бегающие по стене, собрался подло слинять!

Поскальзываясь, и матерясь от боли, я побежал вниз, сначала к Филармонии, где можно было нормально перейти дорогу. Девушку необходимо спасти! И я это сделаю. Прямо сейчас. Зря я, что ли дрался, в конце концов?

Но, уже сбегая по ступенькам, услышал скрип тормозов.

Значит, машины на дороге, все-таки, есть.

Перила, наконец-то, кончились, я выскочил на трассу.

Меня обдало ветром. Это мимо пролетела машина. Водила мог бы сбить меня, ведь я появился перед ним, точно чёрт из табакерки! Но машину словно отвело в сторону.

Чудо? Или все это – хитрая дьявольская игра?

Лишь через мгновение я понял, что меня, вообще, не заметили.

А вот и ещё один автомобиль. Новый водитель, точно, не видел меня, но зато заметил ползущую на дороге девушку. Тот, кто промчал секундою раньше, не навредил ей, но и не остановился. Дай бог, чтобы и этот поступил бы также.

Новый шофер, явно испугавшись за себя, начал лихорадочно выкручивать руль. Думается, зря он паниковал, и если бы не истерил, то просто проехал бы, как и предыдущий лихач.

Манипуляции с баранкой привели к тому, что уйти от столкновения с девушкой чудак так и не смог. Он, безусловно, не справился с управлением, все-таки был гололед, но визга тормозов я так и не услышал.

А через секунду машина переехала девушку и безостановочно продолжила свой путь.

Это было как в кошмарном сне. Доли секунд растянулись в тягучие капли отчаяния. Я закричал, точно это меня самого намотало на колеса.

Забыв про боль, рванулся, подбежал к пострадавшей, перевернул ее к себе лицом. В неверном свете фонарей лицо незнакомки превратилось в какое-то серое месиво, а тело казалось кровавым куском мяса. Девушка лежала возле самого тротуара. На губах ее пузырилась темная пена. Глаза были закрыты. Я попытался нащупать пульс, но руки у меня дрожали, я ничего не чувствовал.

Как можно осторожнее оттащил тело с дороги. Еще один такой лихач – и хоронить будет нечего! А девушка вдруг пришла в себя и глухо застонала. Значит жива. Жива!!!

Что теперь делать? Ждать следующей машины? Но никто не остановится. Даже надеяться на это глупо. Эти гниды побоятся испачкать кровью салон!

Я пошарил по карманам. Вытащил телефон. Дрожащими пальцами попытался набрать номер, но на табло вдруг выскочила надпись: «Телефон разряжен». Хлоп, и монитор погас. В сердцах я едва не швырнул бесполезной игрушкой об землю.

Ладно, на симке деньги есть, нужно только добраться до розетки и найти подходящий зарядник.

В конце концов, можно воспользоваться стационарным телефоном. Но здесь и позвонить-то неоткуда. Рядом сплошь магазины да офисы – и всё закрыто.

Я перетащил незнакомку под фонарь, уложил на газон, и бросился за помощью. Перебежав наискосок перекресток, отчаянно забарабанил в дверь музея фотографии имени Метенкова. Должен же быть там сторож!

Вспыхнули окна, и из-за закрытых дверей послышался злобный окрик:

– От двери отойди! Ментов вызову!

– «Скорую»! – заорал я. – Вызови «Скорую»! Машина сбила девушку! Здесь, возле «Полярэкса»!

– Отвали, алкаш! – рассвирепел охранник.

Он мне не верил. Думал, что я пьян и ищу приключений. Хорошо, урод, сам напросился! Я схватил камень и запустил им в окно. Звон битого стекла стоял у меня в ушах как колокольный звон.

– Вот, собака! – вопил охранник, перекрывая рёв взбесившейся сигнализации.

Теперь, точно, всё будет: и полиция, и «Скорая». Ну и, слава богу! Пусть хоть так, но помощь поспеет.

Конечно, врачей я дожидаться не стал. Что бы я им сказал? А что прикажете врать ментам, когда они увидят меня такого красивого возле полумертвой женщины? Тем более, на ней – полно моих отпечатков. Хорошо ещё, что меня никто не разыскивает.

И если красота и спасет мир, то доброта – его погубит.

Оно даже ёжику понятно, что не с девушкой я дрался, не она меня так отделала, и не я её на машине переехал. Хотя, это ведь, как повернуть. У нас по-всякому умеют.

Ну, и свидетель из меня тоже никудышный. Номер я не запомнил. Да и цвет машины не разглядел: то ли темно-вишневый, то ли бардовый. В общем, «подстава» полная, классическая. Идиотом нужно быть, чтобы остаться. Посадить, может, и не посадят, но по судам затаскают, кровь попортят…

Так я плелся в сторону дома и сам себя убеждал, что сделал всё, что смог. И никто не виноват, что в итоге всё так плохо. Что же теперь: бросить всё, постичь восточные единоборства и всю оставшуюся жизнь спасать невинных? Чушь! Каждому – свое.

Однако, обмануть самого себя не получалось. В голове всё вертелось и смешивалось в громокипящий напиток: драка, странные спасители, волки, дикое желание кинуться вниз, истерика с изгнанием дьявола.

Если принять всё как данность, получается, что это именно я и убил девушку. Только чужими руками. Мы же вместе, почти одновременно, подошли к какой-то запретной черте. И, если бы я шагнул первым, то и под фонарем валялся бы, а она осталась бы жить.

Но, почему: я или она? Что это за выбор такой? И кто бог после этого? А главное: что дальше? Война добра и зла? Да на что она мне?

В гробу я видел всех этих вояк крылатых. Боги, демоны…

Вот пусть сами между собой и разбираются! Моё дело – сторона! Мне только двадцать два! И я хочу жить!!!

Я шёл и оправдывался сам перед собой.

Хотя, если разобраться, в чем же я провинился?

Но ощущение совершаемой подлости не оставляло меня.

Мелодии тьмы. Опаздуны

Иномарка неслась по ночному городу. Весенний ветер врывался в открытые окна машины и ерошил жидкие волосы на маленьких головах пятерых карликов, сидевших молча и сосредоточенно разглядывающих дорогу.

На первом же перекрестке «БМВ» вылетела на красный свет, чиркнула дорогущий мотоцикл так легко и непринужденно, словно за рулем сидела не богиня, а «блондинозавр».

Ревущий железный конь встал на переднее колесо, и, точно дикий мустанг, яростно скинул с себя лихого ковбоя. Бородатый мужик перелетел через руль и смачно шмякнулся о проезжую часть. Шлем треснул, кожаная куртка и штаны превратились в лохмотья. Байкер приподнял голову, но тут же потерял сознание.

Колдун нервно сглотнул.

– Упс! – сказала девица за рулем. – Экая неприятность приключилась. Вот, детки вам урок: чтите правила дорожного движения, как меня и господа творца вашего.

– Да мы завсегда согласные. – пролепетал первый гомункул.

– Да мы-то чо? Другие: вон чо! И то – ни чо… – горестно вздохнул второй.

– Да здравствует Астарта! – неуверенно сказал третий. – Самая справедливая богиня в мире. Она к каждому паршивому байкеру свой подход имеет.

– Да… – хмыкнул четвертый. – Вот только далека теперь дорога, Шумахер, твоя.

– Да чего он гнал-то? – резюмировал последний. – Вот всем говорено было: не гоните, да не гонимы будите! Так нет же: они все гонют и гонют. Никакого спокойствия от них нет!

– Гляжу: оживаете? – поинтересовалась женщина, не оглядываясь на пассажиров. – Только учтите: я вам не мамаша, у меня не забалуешь!

– Да мы сегодня уже нарезвились. – шмыгнул носом первый.

– Ага! – подтвердил второй. – Трех баллов по адской системе Единого Гадского Экзамена не хватило, вот и остались мы, сиротинушки, без образования, без работы, без хлебушка и даже без сырой водицы. Выставил нас вон Королёв – божий агнец. Вся надежда теперь на заступничество сильных мира сего.

– Но мы не виноватые! – сказал третий. – Мы за себя не в ответе. Нас Гришка создал, ему нас теперь и блюсти до скончания века, до дня Пересудного.

– Все высказались? – уточнила девушка.

Гомункулы вжали головы в плечи и тревожно замолчали.

Только черный кот отважно и дерзко мяукнул.

– Чья бы скотинка мявчала, а моя б промолчала. – проворчал колдун, поворачивая голову к своему питомцу. – Не дерзи высокому начальству, а то окажешься на месте байкера.

Девица хохотнула, сделала крутой вираж и проскочила мимо машин, точно угорь. Раздался глухой удар, послышался звон стекла и скрежет сминаемой обшивки. Две иномарки тюкнулись по вине лихой Астарты. Один водитель так и остался лежать на своем руле. Второй тяжело дышал и смотрел перед собой выпученными мутными глазами.

– Скучно с вами, господа! – крикнула в окно девица и звонко захохотала. – Улыбайтесь! Жизнь – подарок, а не работа.

– Это точно. – вздохнул колдун. – Но куда мы так спешим, сударыня? Неужели, опять: на тот свет.

– Да ладно вам! – женщина обернулась к пассажирам. – Чего носы повесили? Люди совсем забыли, что все здесь – гости. Зажрались. Сапиенсам кажется, что они творят судьбы. Они даже дерзко именуют себя царями природы и манипуляторами истории. Всем вам стоит напомнить, что ничто не происходит просто так, и каждый обязан отыграть свою роль, вложив в неё душу.

Так, как женщина не смотрела на дорогу, то нет ничего удивительного в том, что её машина вылетела на встречную полосу и встретилась в лоб с видавшей виды «Шестеркой», которую тут же и смяла в гармошку. «БМВ» пострадала значительно меньше.

Гомункулы побледнели. Колдун опять начал икать. Кот истошно вопил.

Одна дама не теряла присутствия духа. Она вела себя так, точно у нее всё под контролем. Астарта резво распахнула дверь и крикнула:

– Оказия, братцы! Срочно покинуть салон!

Уже через минуту, после того, как путешественники торопливо выскочили на волю, от искры аккумулятора рванул сначала бензобак «Шестерки», потом огонь перекинулся на иномарку, раздался второй, более мощный, взрыв и над столкнувшимися машинами взвился величественный погребальный костер.

– Красота! – нравоучительно воздела вверх указательный палец Астарта. – Страшная сила. Вы только посмотрите, как прекрасно очищающее инфернальное пламя!

Все подавленно молчали.

– Однако, неувязочка… – вздохнула женщина, печалясь, что никто не разделил с нею величие момента. – Сдается, теперь мы опоздаем. Вызвать вертолет нельзя – слишком приметно. А бег так унизителен для нас, особ высшего круга, но – ничего не поделаешь: вперед!

И группа безумных туристов рванула прочь с места преступления.

– Отчего гомункулы не голуби? – отпыхиваясь, задался риторическим вопросом один из гномов. – Сейчас взмахнули крыльями и полетели бы!

– Так я исправлю это упущение! – сказала леди, притормозила и дала болтуну такого пинка, что тот ласточкой пропорхал пару метров и при приземлении сорвал кожу с ладоней.

Это послужило остальным сигналом: с Госпожой шутки плохи! Молчание – не только золото, но еще и долгия лета.

В двух кварталах от бегущих, небо озарилось всполохами ледяного света, на которые никто из обычных людей не обратил внимания.

– Если бы кое-кто не отвлекал меня, мы были бы уже на месте! – Астарта зло обвела свою команду глазами.

Кот от страха чуть не свалился с плеча колдуна, вцепившись в рубаху так сильно, что на человеческом плече выступили капельки крови.

Гомункулы запыхались. На них жалко было смотреть.

– Граждане недоноски! – по возможности торжественнее изрекла командирша. – Есть ли желание исправить свои кармические грехи?

– Таки нету. – осторожно буркнул первый гном.

– Нам нельзя в рай. – вздохнул второй, тот которого Астарта пнула, и, протягивая ладони с ранами на общее обозрение, вздохнул. – Над нами святые потешаться будут. Стигматами обзываться станут.

Остальные благоразумно промолчали.

– Ну, вот как с вами тысячелетние царства строить? – засмеялась предводительница. – Осторожнее: впереди скользкие ступени.

Однако, предупреждение запоздало. Один за другим гомункулы взбегали по ступеням, нелепо взмахивали руками, падали и болезненно охали.

В отличие от людей, приличная нечисть, и, тем более, сотворенные из пробирки существа, никогда не матерятся без повода на глазах у высших демонов. Стукнут, бывало молотком по пальцу, заверещат от боли, а потом философски заметят: «Оконфузился малость». Вот и все их ругательства.

Сейчас, падая и поднимаясь, гомункулы сосредоточенно сопели, но ни одно проклятие не вырвалось из детских уст.

Астарта, с вершины своего положения, с верхней ступени, оглянулась на свою армию и покачала головой:

– Чую, у вашего демиурга руки из попы растут.

– Не спорим. – заявил первый поднявшийся. – Но нам-то от этого не легче.

– Гришкины инкарнации всегда злыми были! – буркнул второй.

– Ломать – не строить. – третий держался за глаз. – Убивать всяко легче, чем жизнь подарить.

– Чего на творца бочку катите? Вот не порешили бы нас в людском обличии, так и сгинули бы после смерти, а так нам даровано новое бытие. Ироды вы, а не собратья во грехе! – возмутился четвертый.

– Мы чтим отца нашего. – подвел итог пятый. – И мать вашу – тоже. Но дай нам судьба шанс вырваться из колдовского плена, ужо мы всё припомним! Отольются богам наши слезки!

– Как вы их, вообще, выносите, досточтимый? – Астарта изящным жестом откинула прядь волос, обращаясь к колдуну.

– Только вашими молитвами. – фыркнул книжник.

Тем временем взбодрившаяся толпа продолжила свои бега.

Впереди показалась группа гопников, самозабвенно избивающая кого-то ногами.

– А вот и работа! – женщина указала гомункулам на хулиганов. – Кусите их!

– Это мы завсегда! – обрадовался один из гомункулов.

– Ребята, еда!!! – заверещал другой. – Налетай, пока мясо свежее!

– Жри сам и дай вкусить другому! – крикнул третий перед тем, как, по-собачьи, жадно впиться зубами в ногу одному из нападавших.

– Чур, мне бёдрышко! – четвертый гомункул в прыжке открыл пасть и, действительно, укусил главаря за ляжку, причмокивая так, словно собирался сожрать бандита целиком.

– Гремлины! – заорал один из беспредельщиков. – Спасайся, братва!

– Тля, да сколько их здесь? – завопил другой бандит.

– Бежим! – заистерил кто-то. – Они всех сожрут!

И, стряхивая с себя гомункулов, перепуганные до смерти, гопники бесславно покинули место сражения.

Двое грабителей от страха так обделались, что в воздухе явственно запахло мочой.

– Фи, братцы! – сказала Астарта. – Что за топорная работа? В следующий раз постарайтесь обойтись без этой ужасной вульгарности и без амброзии. Здесь же, среди вас – Дама!

– Виноваты, Госпожа! – отрапортовал один из гомункулов. – В следующий раз мы прихватим столовые приборы и освежитель воздуха.

– Серебряными ножичками отрежем, с золотых вилочек вкусим животрепещую плоть врагов наших, которая единственно и приобщает нас к жизни вечной! – самозабвенно, выставив вперед левую ногу, продекламировал второй. – И так вокруг спрыснем, что на неделю фиалками пропитается всё на пару миль вокруг.

– Ну, хватит! – прервала бурные излияния гомункулов женщина. – Мы здесь ради мальчишки.

– Кажется, живой! – колдун тем временем склонился над избитым.

– Надо же, как его под орех-то разделали! – один из подбежавших гомункулов был даже немного расстроен. – Вот, твари!

– Не-ет, это не твари, но гниды последние. – задумчиво пробасил второй гном, выкоряв из носа козюлю и философски ее разглядывая.

– И что теперь, Госпожа? Так это он, или нет? – раздался третий голос.

– Великая Астарта! – возопил четвертый, падая на колени и стукаясь лбом о землю. – Не побоюсь этого слова «Нова Астра», над историей российской воссиявшая, осмелюсь осведомиться, что нам в этом недоросле? Ну, видели мы его раньше, если это кому-то интересно.

– Таки да. – вмешался пятый и чихнул. – Гомункулы в шоке! Так спешить ради какого-то студентешки? Да у нас с ножиком любой гопник может разгуливать, а схлопотать по морде всякий интеллигент норовит за язык свой, мир обличающий. Но, кроме глупости людской, Госпожа, что с ним не так?

– В древние времена был такой роскошный обычай: хоронить слуг вместе с их хозяином. – сказала Астарта и хищно ухмыльнулась. – Впрочем, если демиург ваш «копыта двинет», то я дарую вам, недотыкомки, вольную и выделю пахотные земли под Чернобылем. Но если сей мальчик умрет – я всю вашу дружную компашку тут же в асфальт закатаю, чтобы на ритуальные службы не тратиться. Надеюсь, это ясно?

– Более чем. – сказал первый гном.

– Вот что страсть к молоденьким с величайшими правителями делает! – закатил глаза второй гомункул. – Стало быть, на клубничку даму потянуло. Ничто человеческое, так сказать, Темным силам не чуждо!

– Да ладно! – протянул третий. – Тоже мне, героя-любовника нашли! Перед нами типичный образец «лишнего человека» беспринципно-печоринского склада ума.

Астарта вдруг запрокинула голову и захохотала.

Гомункулы сбились в кучу и стали затравленно озираться, не зная, что смех этот страшный им готовит.

Всласть отсмеявшись, властительница утерла черным батистовым платочком проступившие слезы:

– Да-с, господа неудачники, с вами никаких книг не надо. Впервые в жизни испытала катарсис, не раскрывая томика маркиза де Сада. Прочувствовала, так сказать, глубокое аморальное удовлетворение от вашего безоговорочного дедуктивного дебилизма.

– Чего это? – хором изумились гномы. Обиду они испытали одну на всех, словно составляли когда-то единую личность, мысли которой волшебным образом смогли создать себе пять детских тел для комфортного своего пребывания в материальном мире.

– Он – этот мальчик – ключ. – сказала богиня.

– Прости, не понял. – пришло время удивиться и колдуну. – Что имеется в виду?

– На мальчишку пал выбор. Некий могущественный магический артефакт способен испытывать симпатии: любовь и ненависть, несмотря на то, что сам является формой неорганической, но структуризированной жизни. Он и решил, что хочет появиться в мире именно в связке с этим парнем. И артефакт этот жизненно необходим нам, хотя подчинится он только этому студентику. Мощь этой игрушки настолько велика, что сам Люцифер чуть не сдох от зависти, когда узнал об этом раскладе!

– Ну, если речь идет об исключительных побрякушках, то, сиятельная Астарта, равных вам здесь нет. – ехидно подначил книжник. – А ключик, стало быть, в конце истории, форму карбункула примет или бриллианта бесценного?

– Григорий, и ты туда же? – всплеснула руками госпожа. – Не разочаровывай меня! И, вообще, чего стоим?

Гомункулы переглянулись и один из них робко спросил:

– А чего надо?

– И как только таких тупых земля носит? – Астарта щелкнула пальцами, извлекая огонь безо всяких спичек. – Обыщите парня, ироды! У него должен быть ритуальный нож. Увидите – сразу поймете. За работу!

Карлики кинулись шарить по карманам бесчувственного человека:

– А найдем, так её нужно экспроприировать у экспроприатора?

– Если жить надоело, можете попробовать! – покачала головой женщина. – Нет, конечно. Просто нужно знать: передали ему оружие или еще нет!

– Осмелюсь доложить! – щелкнул каблуками один из гномов. – Во вверенном нашим заботам теле остаточных магических флюидов не обнаружено! Артефактов нет. Сознания нет. Предположительно, с мозгом тоже проблема. Мозг, в принципе, имеется, но в нем растет злокачественная опухоль. Так что: не долго мучиться мальчишке в высоковольтных проводах.

– Даже так? – брови Госпожи стали домиком. – Гриша, а Гриша, что ты в своих гомункулов воткнул: рентген или компьютер?

– Часть своей бессмертной души и волю к победе! – хмуро проворчал колдун.

– Великая Госпожа! – захихикал один из лилипутов. – А демиург-то наш – неуч, он и слов современных не знает. Его выдернули из могилы, и бросили на произвол судьбы.

– Вот-вот! – многозначительно воздел вверх указательный палец второй гном. – А нас сам Радзинский истории обучал, Валуев – кулачному бою, Зверев – вел кружок кройки и шитья. Сейчас – мы вмещаем столько знаний, что готовы от их объема взорваться нафиг!

– Кто бы сомневался? – усмехнулась женщина. – А теперь найдите мне ту шваль, что ножичек у нашего славного хоббита подтибрила. Ну, чего стоим, юродивые?

Гомункулы переглянулись. Один из них рухнул на колени, приложился лбом к земле и возопил:

– Не вели казнить! Вели миловаться… с девками!

– Ну-с? – госпожа сузила глаза. – В чем дело?

– Так мы же говорим, говорим, скоро языки смозолим, а никто наши откровения слушать не изволит! – робко подал голос кто-то из строя гомункулов.

– Ша, детки! – Астарта хищно раздула ноздри. – Я вам таких девок покажу, вы у меня сами на добровольную кастрацию отправитесь, причем с песнями и плясками! А слушать вас – себя не уважать. Но теперь-то я – вся внимание. Вещайте.

– Мы пребываем в некоем замешательстве. – подсказали тому, что все ещё стоял на коленях.

– И, вообще-то, не виноватые мы. – добавил другой. – Прибыли мы в назначенную точку, да Григорий – заячий хвост, успел защитный круг нарисовать, вот нас и выкинуло на пару дней вперед.

– Там-то мы этого вашего мальчишку и видели. И нож был при нём. – сказал, поднимаясь с колен тот, что подавал челобитную.

– И? – Астарта стала мрачнее тучи.

– Да мы кинжальчик-то признали. Инструкции ведь тоже получали. Ну, не вмешиваться. Да больно девка с тем балбесом была нехорошая. От нее мертвечиной тянуло.

– Вот мы и подумали, что нам дорогу конкуренты переходят. – всхлипнул самый дальний гном. – Мы бы их упустили, а та шалава понатешилась бы сначала с нашим мальчиком, бдительность бы его окончательно усыпила, да под утро его тем самым ножичком к праотцам бы и отправила. Ищи её потом! Вот мы и кинулись мужественно отбирать кинжал. Ну, чтобы никто не пострадал.

– Да! – заверещал очередной «борец за справедливость». – Кто молодцы? Мы – молодцы! А нехороший человек Королёв: вдруг как выскочит, как выпрыгнет, и давай нас поносить словами соромными, которые и вслух-то сказать стыдно. Время было упущено.

– А еще Королёв, жабу ему в печень, нас из будущего вытолкнул, и разлюбезно, на прощание, каждого персональным пендюлем одарил.

– Вот и выходит, Госпожа, – улыбнулся тот, у кого был фингал, – нет у бандитов ножика вашего. Он либо у мальчишки дома, либо ещё не нашелся.

– Раз такое дело. – Астарта переводила удивленный взгляд с одного гомункула на другого, словно увидела их впервые. – Слушай мою команду. Ни на кого не нападать! Бомжей не кусать! С проститутками о тарифах не препираться! Дистанционно следить за мальчишкой и докладывать мне обо всем по сотовому телефону.

– Всё будет в лучшем виде! – хором отрапортовали малыши. – Не извольте беспокоиться.

– А что такое: сотовый? – задался вопросом чернокнижник.

– Таки мы тебе всё потом объясним. – сказал один из гомункулов. – А сейчас – в бордель!

– Убью!!! – обернулась Астарта на гномов.

– Он хотел сказать: в бар. – моментально нашелся второй гомункул.

– А «сейчас» – это так, образно, имея в виду время, когда всех выследим.

– Да-да, Госпожа! Это ведь просто фигура речи. Не стоит придавать большого значения нашим словам.

– Ну, что ж, тогда я тоже навещу милейших евнухов из Лунного Братства, похлопочу там о пяти рьяных неофитах, которые из шкуры вон лезут, мечтая принять пострижение.

– Да что вы такое говорите? – забеспокоились разом все гомункулы. – Мы всё выполним в лучшем виде!

– Ну-ну! – хмыкнула Астарта. – Старшим назначаю Гришу, как самого умного и молчаливого. Но если, господа хорошие, вы не сойдётесь между собой во мнениях, то помните: Лунное братство ждет вас!

И женщина ушла, оставив колдуна в окружении шумной кампании.

Летопись прозрений. Атаме

В квартире было свежо, если не сказать – прохладно. Но с похмелья так даже лучше. Через распахнутую форточку доносились крики детворы. Где-то в ветвях, возле балкона, дрались воробьи.

Я сидел на кровати, привалившись спиной к стене, и ни о чем не думал.

Нет, не каждый день со мной ужасы приключаются. Вернее, никогда такого и не было! Это надо же: вообразил, что это я сам, усилием воли, столкнул избитую гопотой красотку под машину!

А еще, судя по всему, именно за эту девчушку я и дрался. Вот и зачем тогда мне всё это было нужно?

Нет, не мог я никого убить! И вещи я взглядом не передвигаю! В квартире предметы у меня не летают; вареники в сметану не макаются и в рот не стремятся; шторы, как у поэта Волошина, не самовозгораются.

Я – обычный парень, без всяких волшебных закидонов. Пусть маги и шарлатаны без меня огребают муки собственной гребанной совести. Я хочу жить нормально, без внутренней дрожи, без страха, без ночных кошмаров.

Та несчастная – сама бросилась вниз, не виноватый я!

Или, все же, нет?

Из приоткрывшейся двери бесшумно показался рыжий персидский кот. Меня дернуло, точно током. Ну, Бакс! Ну, животное! Нельзя же так людей пугать! Особенно, после вчерашнего.

Кот многозначительно обвёл стены ленивым взглядом, изогнул спину дугой, фыркнул, выказывая своё пренебрежение, и демонстративно продефилировал дальше.

– Брысь! – нервно отмахнулся я. – Не до тебя, блин.

Кот передернул ушами, на мгновение задумался, но на кровать все же запрыгнул. Вот нахал!

Мало того, Бакс сначала деловито обнюхал одеяло и поскреб по нему лапами, так через пару минут он и вовсе, точно человек, устроился головой на подушке. Ох, и избаловала его мама! Тоже мне: член семьи выискался! Лучше бы мышей ловил, а то отрастил пузо до пола!

– Вовка!!! Едрён батон! Выходи! – донеслось с улицы, через открытое окно.

Голос был знакомый. Внутри всё неприятно похолодело. Как будто сейчас поведут на высший суд и скажут: «Раб Божий Владимир, у тебя была возможность помочь невинному человеку, а ты погряз во грехе, и предпочел спасти свою шкуру».

Я теперь, что: собственной тени шарахаться буду? Так и состарюсь, сидя на кровати, переживая из-за какой-то эксцентричной дуры да водителя – козла?

И, потом: она, может быть, и не померла вовсе. Полежит в реанимации недельку, да и оклемается. А я тут насочинял с три короба, – роман писать можно. Про идиота.

Всё: встаю, начинаю полноценную жизнь!…

И, вообще, ненавижу, когда ко мне вламываются, особенно, когда я весь в депрессии, и собственный кот ведет себя как начальник Камчатки. Не готов я к подвигам: вся рожа у меня цветет и пухнет. Хорошо, что не пахнет.

– Вовка! Я знаю, что ты дома! – это, точно, Костин голос. А этот – не отстанет.

Я подошел к окну и осторожно выглянул. Не хватало ещё, чтоб меня приметила какая-нибудь бабуля – божий одуванчик, из породы доброжелательных соседок. Разохается, полчаса еще потом вопить будет, что жители-то раньше порядочные были, интеллигентные, не то, что нынешнее племя!

Бабки, заразы, видят только то, что им выгодно. Да еще потом и родителям бегают докладывать. Чисто, дети малые. И, вообще, хватит с меня тех записок, которые они в двери пихают после моих студенческих вечеринок.

Плохо жить в пятиэтажном доме, где каждый второй помнит тебя «еще вот-такусеньким ребёночком», и от всей души желает тебе одного лишь добра, при этом считает долгом твердо указать тебе на единственно правильный жизненный путь. Доброхоты хреновы! Их благими желаниями можно не просто дорогу, а центральный проспект в ад выложить!

Жили бы в шестнадцатиэтажке, знали бы в лицо соседей по лестничной площадке, а на остальных чихать бы хотели.

Эх, мечты…

Под окном, действительно, стоял Костя. Я придирчиво оглядел друга. Чего это он в такую рань? Хотя, если честно, для нормальных людей солнце давно уже светит.

Пожалуй, в самый раз проворчать: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. Тарам-тарам, тарам-тарам, не зря вся рожа вспухла». Главное в таких внезапных походах: хозяина врасплох застать. Только вот Костик не был обычным, мудрым человеком. Ничего он в жизни не планировал, стратегия для него – это нечто красивое, но непонятное. Пофигист он обыкновенный.

Костик, обычно, в такое время отсыпается после трудов неправедных, да от кутежей своих загульных. За лишний час сна родину продаст. А тут, надо же: и поднялся, и приперся. Чудеса, да и только!

Вот он, весь тут, и все при нем. Невысокий, коренастый, плотно сбитый (хотя в детстве был полноват, за что и прозвали его Толстым), кучерявый, в потертых джинсах, в такой же поношенной кожанке, с непочатой бутылкой «Флагмана» в руке. А это уже серьезно. Костя с водкой, особенно утром – не к добру. Имеется такая примета.

– Чего тебе? – буркнул я.

– Дело есть! – Костя запрокинул голову, углядел меня в окне и присвистнул. – Мать моя женщина! Где это ты так славно огреб?

– Поскользнулся на ступеньках. – проворчал я. – Жди. Сейчас открою.

– Смотри, опять не поскользнись! – донеслось ехидное напутствие.

Через минуту мы уже сидели на кухне и закусывали, чем бог послал: картошкой в мундире, солеными огурцами, черным хлебом.

Впрочем, нашелся и сыр голландский и колбаса, и копченая грудинка. Но, все равно, мне было немного стыдно. Я ведь не бедствую.

Деньги у меня всегда водятся. Но вследствие последних кутежей я изрядно поиздержался. Поскрести по карманам: пару тысяч, может быть, и найдется. Но если учесть, что я жру, как лошадь, а пью как сивый мерин, то расклад получается грустный. Эх, не знаю я меры!

Впрочем, кто ее, эту меру, знает, пусть первым бросит в меня пустой бутылкой…

Костино дело оказалось обыденным до безобразия. Пока я, весь такой помятый: в спортивном трико и футболке с многозначительной надписью «BOSS», разливал водку по стаканам, Костя все и выложил:

– Ох, я чуть не пересрался. Знаешь, там ментов было, что собак нерезаных. Да все ещё, как на подбор, психованные! В эдакой заварушке: уши отстрелят, и не заметят…

– Что на этот раз? – я вспомнил свое вчерашнее приключение и почувствовал себя умудренным старцем, выслушивающим горести пятилетнего карапуза.

А Костик соловьем заливался:

– Я думал: всё, хана мне; живым не уйти. Одного только не понимаю: новую отмычку из скважины вытаскиваю, а она уже оплавлена. И не открывает больше ни фига. Вот же дерьмо! Я ведь в щеколду заглядывал: ни хрена там не было! Ни решеток на окнах, ни сигнализации. Одни бумаги, два чучела: филина и ворона, да пять баулов, видимо, со шмотками…

Костя вздохнул, помотал головой, точно разгоняя черные воспоминания:

– Ах, да, чуть главную хрень не забыл: там, реально, на столе чёрные свечи горели, а еще листы книги переворачивались сами, типа, от ветра. Падлой буду, коли вру. Я тогда прикинул: сквозняк не хилый, только позднее понял, что дело не чисто… И не хрен смотреть на меня, как на отморозка! Не ширяюсь я, и с «травкой» завязал. Меня, кстати, потому менты и не повязали, что внутрь я так и не зашёл. Прикинь: три отмычки там расплавил! Типа, стою, значит, никого не трогаю, а потом рукой толкнул, – дверь и открылась. И чего-то мне сразу так херово стало, точно я селедку не пивом козырным запивал, а кефиром позорным. Ну, типа, тормознул, шлагбаумом прикидываюсь. И такая фигня: зайти страшно, а уйти – впадлу. И тут вдруг: сирены, скрип тормозов, топот ментов по лестнице. Ясное дело, я – руки в ноги, – и наверх. А там, через чердак, да из другого подъезда и выплыл. Благо, замки на люках открыл заранее, не лох же последний, а за собой – всё защёлкнул. Хрена вам: не пойман – не вор! Обидно, если это был позорный плановый «шмон», типа учения в рамках «Город без наркотиков». Да как сейчас узнаешь? И, прикинь, меня вся эта тряхомудия проняла до самых печёнок.

«Вот дела! – подумал я. – Выходит, Костик в такую рань приперся, чтобы мне свои воровские байки травить? Отмычки у него плавились! И ведь сегодня – не первое апреля! Черные свечи днем горели. От облавы он через другой подъезд ушел. Сказочник! Выдумать всё это Костя, конечно, мог, ему не слабо. Только зачем?»

Ох, и подмывало меня рассказать про свои вчерашние подвиги, но, посмотрев на Костю, я вдруг понял: обсмеёт. Это он себе может позволить: чушь нести, а потом ещё и хохотать над собой. А меня все за интеллектуала держат. Я ведь не только джентльменскую латынь в форме крылатых выражений знаю, но и ерунду всякую про НЛО. Так сказать в житейских, прикладных целях. Девки такое часами слушают, а мне приятно. Вот все и думают, что я умный и благородный.

Но Костя моего истинного величия не понимает. Драться из-за незнакомой бабы с пятью мужиками, с его точки зрения, это – не подвиг. Может быть, так оно и есть.

– Ладно, сильно не грузись. – сказал я. – Давай накатим по маленькой.

Костя кивнул: мол, давно пора. И мы опорожнили стаканы.

– Завязывай ты с этим делом! – я состроил на лице подходящую философскую мину и засунул в рот солёный огурец. – Мы тебе работу найдем, девку подходящую. Женим. Заживешь как человек. А то: не урка, не лох, а не пойми кто.

– Ну, ты даешь! – восхищенно выдохнул Костя. – Блин, у тебя душа светлая! Тля, падлой буду! Всё дерьмо с меня смыл. Это ты прав. Чего-то я того: расстроился. Подумаешь, хату не подломил. Мало их что ли? На мой век еще хватит!

Но, судя по блеску в глазах друга, я понял: не отступится. Хорохорится. Что-то тянет его обратно, в ту заговоренную квартиру. Может быть, ему экстрима захотелось: романтики, погони, недельки в КПЗ. Или, правда, что увидел. Золото или деньги.

– Кто ищет, тому всегда нальют. – я наполнил стаканы. – Ты мне вот что скажи: чуешь, что дело с душком, так зачем на рожон лезешь? Не жаль тебе собственной шкуры, как я погляжу.

– Вот умру, похоронят меня… – самодовольно оскалился Толстый, – и никто не узнает, где могилка моя!

– Ну и дурак. – сказал я.

– Э, не скажи! Я с пустыми руками с дела не возвращаюсь. – Костя вытащил из сумки тряпичный сверток и демонстративно шмякнул его на стол…

Бакс, сидевший у ножки стола и бессовестно выпрашивавший кусочек сыра, аж подскочил: шерсть дыбом, глаза плашками. Чего это он?

Ну да, Костя-то сил не пожалел, штукенцией своей об стол брякнул так, что аж в серванте посуда зазвенела. И стекла в окнах дзынькнули. Всё так, но наш Бакс – это сама невозмутимость. Не цент ведь и не шиллинг. Какое имя, такой и кот. Нет, я серьезно.

Под ложечкой противно засосало: Бакс не ошибается. Даром что ли такую ряху отъел? Сам же я, чуть ли не каждый вечер, девкам байки травлю про инопланетян да про черных котов.

– Ты это… – я сердито уставился на собутыльника. – Не дерзи. И не буянь. Отец с матерью, все одно, через месяц-то вернутся. И мне лишних проблем с ними не надо.

– Как скажешь, командир! – ухмыльнулся Костик.

И снова я почувствовал себя не в своей тарелке. Не нравилось мне это. Вчера ведь тоже всё так замечательно начиналось: ттихий вечер, романтическая пешая прогулка. Идиллия… А чем все обернулось?

Смутные подозрения закрались в голову: «Чего это Костя ко мне свою добычу приволок? Ведь был же уговор: я краденого не скупаю. У него свои каналы давно налажены, а моя хата с краю».

Бакс продолжал шипеть и пятиться к выходу. Видимо, почуял запах от тряпки. Воняло не сильно, но неприятно. Не пойми чем. Но вот чтобы Бакс только из-за дурного запаха, отказался от сыра, нет, я такого не припомню.

– Брысь! – прикрикнул я на кота.

Бакса словно ветром сдуло. Хотя, обычно на слово «брысь» у него противоположная реакция. Он начинает спину изгибать, фыркать и всячески выражать свой гнев, а тут…

Кажется, от волнения у меня слегка задрожали руки, и я торопливо поставил стакан на стол.

«Ну, Костик, если ты меня во что-то втянуть хочешь!» – подумал я, но вслух сказал:

– Ты это… Не мудри. Чего у тебя там?

– А ты погляди. – прошептал друг, и в глазах его заплясали чёрные огоньки.

– Давай-ка, раз принес, сам и разворачивай. – слова вылетели раньше, чем я успел их осмыслить.

– Чего? – и Костя обидно рассмеялся. – Ты меня с кем-то перепутал! Не, бомбы я не тырю. И друзьям не впендюриваю.

Блин, до чего же глупая ситуация!

– Ладно, чёрт с тобой! – Костя демонстративно взвесил в руке сверток, ехидно так, с прищуром, посмотрел на меня. – Ты, чисто, глянь, что за пантовая вещь!

– Моем, моем трубочиста. Чисто-чисто, конкретно-конкретно. – я нашел в себе силы язвить. – Что там: канадское золото, запасы Третьего Рейха?

Костя молчал. Выдерживал значительную паузу человека, не желающего вот так запросто разглашать великие тайны. А с меня за эти мгновения семь потов сошло. Только бы это было что-нибудь нормальное, какая-нибудь золотая безделушка!

– Прикинь, мне, все-таки, в том грёбаном доме не хило подфартило! Маза конкретная! Типа, когда я на крыше чалился, споткнулся о балку, растянулся на керамзите, а эта цацка свалилась сверху, да еще и по затылку шарахнула. Ну, я и прибрал её, не пропадать же добру… – и Костя развернул сверток.

Комнату озарило мрачное сияние. Воздух наполнился вполне осязаемым дымом. Страх скользнул по спине холодной змеей. Возникло тягучее предчувствие чего-то очень нехорошего и неотвратимого.

Мгновение. Второе…

Уф, показалось! Нет никакого сияния. Лишь непонятный запах остался. Чего же это меня так колбасит? Вчера – обман зрения, сегодня – галлюцинации. Хотя, говорят, такое бывает с теми, кто головой сильно стукнется. А накануне мне по этой самой башке припечатали: будь здоров! Может, правда, не выпендриваться, подождать немного, пока синяки пройдут, и – к врачу? К невропатологу.

Я зажмурился, досчитал до трех. Сердце билось, точно я сдал стометровку. Надо же! А я думал, что смел, как Суворов, идущий через Альпы. Даже обидно как-то.

На Костиной ладони, на развернутой тряпице, по-прежнему, лежал нож. Судя по всему, ритуальный. Обоюдоострое лезвие из холодного черного металла блестело, как гематит.

Я нервно сглотнул. Почему-то разом припомнились вчерашние мысли о богах и бесах. Про выбор и самопожертвование. Словно кто-то добрый, Костиными руками, подсовывал мне сейчас последний шанс выйти живым из круговерти этой чертовщины. Мол, ладно, сразу струсил, но все ещё можно исправить. Бери, и вскрывай вены, или сразу – ударь себя в сердце, если сможешь.

И совершенно сумасшедшая мысль вдруг пронзила сознание: если я сейчас это сделаю, та девушка в реанимации очнется и пойдет на поправку.

Вот это бред!!!

Да, было дорожно-транспортное происшествие, но не более того! Оно не первое и не последнее в мире.

И все же…

Я поймал себя на страстном желании перекреститься. А Костя ехидно смотрел на меня.

Секунды бежали, ничего не происходило. Костя не превратился в рогатого демона. Никто не кинулся меня убивать, или покупать мою душу. И стало так стыдно перед другом. Хотя, он тоже хорош: понагнал страху! Игрушка, конечно, знатная. Только вот где он её, на самом деле, взял? И пусть не заливает, что такое можно найти на чердаке бомжатника! Музей ограбил что ли?

Несколько минут я тупо смотрел на нож.

Костя улыбнулся и протянул мне кинжал.

Сначала я отдернул руку, а потом понял, что похож сейчас на труса, и подставил ладонь.

Вещица была холодной, но приятной на ощупь. Видимо, старинной работы. Рукоять была особенной, в форме миниатюрного божества. Я держал в ладони тело неведомого языческого владыки, но не ощущал никаких неудобств. Непостижимо!

Идол был опоясан семью мечами, и еще четыре – держал в крохотных ручках. Однако эти аляповатые отростки, смахивающие на щипы роз, совсем не мешали, ибо ложились аккурат между пальцами, да еще при этом могли оцарапать противника во время драки.

Грозные лики бога смотрели во все стороны. Их тоже было семь, этих мордашек, растущих из одной шеи и находящихся под единым шлемом.

А я, почему-то, всегда думал, что славянские боги четырехлики. Или это какое-то неизвестное, скажем, иранское божество?

Грудь и спину идолу прикрывали щиты: круглые, с широкой каймой, а в центре – бычья голова. Какая-то правильно-геральдическая. И чуб похож то ли на барвинок, то ли на древний солярисный знак.

Резьба на одежде и доспехах бога была уникальна! Видны не только ромбы и круги на ножнах мечей, но – различима каждая бляха кольчуги! Нет, никогда я такой уникальной и тонкой работы не видел!

При ближайшем рассмотрении, глаза на лицах бога показались живыми. Я явственно различил, как двигались зрачки смотревших на меня голов, будто идол, и в самом деле, следил за мной. Я даже различил в белке тех глаз красную ломаную нить. У меня самого такое бывает, когда не высплюсь или мучаюсь с похмелья.

Я моргнул, наваждение пропало.

Все же надо, ой, надо, на досуге врачу показаться. И, похоже, одним невропатологом не обойтись. Лучше, сразу – к психиатру.

Костя смотрел на меня с нескрываемым любопытством. Чего он ждал? Восторгов, страха? Ишь, чего захотел! Облезет! Не доставлю я ему такой радости. То, что вещь антикварная, ещё ничего не значит.

Ну, люблю я старинные безделушки, но ворованное, всё равно, не возьму. Я же не помешавшийся коллекционер, готовый за эксклюзив душу продать!

– Ты ничего странного не находишь? – друг швырнул тряпку, в которой был прежде замотан кинжал, обратно в сумку.

– Нет. – я пожал плечами и аккуратно положил нож на стол.

Кажется, получилось не очень естественно. Ритуальный клинок поблескивал. Он словно жил своей, особенной жизнью. А я вдруг поймал себя на мысли, что мне уже хочется выяснить его истинное происхождение. Раскопать историю его появления и связанные с этим легенды.

Не может быть, чтобы такой артефакт не оброс суевериями! Странно даже само его существование. Какие мастера могли такое сковать, из какого металла? Мы ведь не Средиземье, где мохноногие малыши бегают до вулкана и обратно, чтобы расплавить кольцо Всевластия; это – реальная жизнь, а в ней нет места мистике и чертовщине.

А кинжал, уже одним фактом существования, насмехался над здравым смыслом.

«Стоп! – скомандовал я себе. – Хотя Костя и утверждает, что нашел нож, игрушка, точно, – ворованная. Не верится, что такое могло валяться на чердаке полуразрушенного дома! А по сему: посмотрели и забыли. Пусть сам это сбывает».

И все же оторвать взгляд от клинка было невозможно!

Более того, приглядевшись, я увидел, как из миниатюрных ладоней бога, сжимающих игрушечные мечи, потекли тонкие струйки настоящей крови.

Что за ерунда? Это же не Христос и не слезоточивая икона Богородицы. Это языческий ритуальный предмет! Или я чего-то не понимаю в религии?

Идолы не плачут. И даже не обижаются. Никогда из их рук не течёт кровь. Это, так сказать, эксклюзивное право Иисуса.

Кровь из ладоней должна уже охраняться законом об авторском праве. Это все священники выдумали. У них бизнес такой: Святые Писания толковать да пугать всех тайной истинного имени Иеговы.

Но при таком подходе, получается, нож – иудейский? Однако лики у бога родные, славянские.

Блин, всё смешалось в голове, всё перепуталось.

А, кроме того, я был готов поклясться, что и кровь – настоящая! Она была темная, венозная и даже характерно пахла.

Секунда, другая, и кровь вдруг перестала течь по бляхам божьей кольчуги, застыла на лезвии ножа странным руническим рисунком. Проявилась вязь незнакомых букв. Не иврит, не арабский, не санскрит, не древнескандинавский, не магические шрифты Моисея или какого-нибудь Нострадамуса.

Я, конечно, не дока, на этих языках не читаю, но в детстве, как и все в классе, переболел «Пляшущими человечками» Конан Дойля, а потому различить кое-какую простейшую тайнопись всегда сумею.

А кровь, точно, застыла не просто так! Это, определенно, были слова. Я не понимал послания, но осознавал мощь рун. От них веяло древностью, тайной и волшбой. Это завораживало.

Я еще подумал: «Может быть, пока не стоит бежать в больницу?» Так жить даже интереснее.

Ведь ничего страшного пока не происходит. Людей узнаю, бесы вокруг не скачут, инопланетяне из окон не лезут, и сам я на стены не кидаюсь. В общем, вполне вменяем. А если ещё и поднапрячь остатки не растрясенных накануне мозгов, то и вчерашние события вполне можно объяснить с точки зрения логики и разума, да и чудеса ножа – тоже.

Но, чёрт подери, как же всегда хотелось обыденность жизни разбавить чудом! А тут – вот оно, долгожданное, сказочное, необъяснимое. Так хотелось верить, что, на самом деле, я вижу нечто запредельное, недоступное смертным.

И это, само по себе, невообразимо круто!

Кроме того, будет, о чём на пенсии посудачить.

А ещё обладание этой игрушкой позволит демонстрировать её, делать многозначительное лицо и кидать загадочные реплики. Девчонки будут в восторге!

А то, как именно нож появился, никто, кроме Кости и не знает. Толстый – могила, никогда не сдаст. Вот и скажу, что на практике выкопал и припрятал.

А ещё лучше: привез его какой-нибудь гуру, или религиозный болтун. Типа, нужен этот кинжал для человеческих жертвоприношений. Ага, а я – тайный адепт и ученик. Здорово! Давно ведь замечено, что девки на мистику ведутся не хуже, чем на объяснения в любви.

Я снова потянулся за ножом.

– Посмотрел и буде, – ревниво проворчал Костя, накрывая рукой кинжал, – смотри, глазки поломаешь. Нож-то не из нашего села.

Нет, Костя иногда умеет быть невыносимым! Как мне хотелось в это мгновение заехать другу в челюсть! Он что, поиздеваться пришёл?! Я плеснул в рот оставшуюся в стакане водку, хлопнул по столу:

– Ну ладно! Какого чёрта ты тогда его притащил?

Костя как-то болезненно усмехнулся, словно ему было безумно жаль расставаться со своей находкой:

– Что, нравится?

Я кивнул.

– Тогда – забирай! – совсем уж неожиданно выдохнул Костя и тоже опрокинул в себя стакан.

– Сколько? – я вдруг испугался собственной дерзости. Никогда мы с Костей не вели подобных переговоров. И было в этом что-то противоестественное. Однако, всё когда-то случается впервые. Рано или поздно ему бы все равно попалась такая вещь, о которой я могу только мечтать. И даже хорошо, что он плюнул на наш уговор.

– Безвозмездно, то есть даром. – прогнусавил Костя голосом Совуньи из старого советского мультика.

– Что, вот так просто и отдашь? – не поверил я.

– Конечно. А на кой он мне? – искренне удивился Костя. – Я же всегда, типа, под занесенным мечом правосудия. Сам посуди: продать сложно – больно приметный, а если за эту хренотень заметут, впаяют по первое число. А ты всегда отмажешься – купил, и всё тут. На барахолке.

Я усмехнулся: вот зараза, всё-то у него гладко выходит! Однако, спорить не стал. Раз он мне его подарил, то, получается, что никак я к его бизнесу не причастен. Мало ли, что он мне мог отдать. Его право.

Я снова посмотрел на кинжал. Кровь из ладоней идола больше не текла. Надписи исчезли. Я повертел кинжал в руках, потрогал лезвие, и с удивлением обнаружил, что оно острое. Чуть не порезался.

– А ножны есть? – само вырвалось у меня.

– Знал, что спросишь. – Костя, самодовольно улыбаясь, достал то, что я просил.

Когда я вогнал лезвие в ножны, рукоятка из резного идола превратилась в обыденную. Вот это чудо! Я вытащил кинжал. Многоликий появился вновь.

– Забавно, да? – усмехнулся Костя. – Теперь просекаешь, что мне всё равно это никогда не продать. Такие фокусы показывать – себе дороже.

Костя наполнил стаканы. И мы выпили молча. Точно поминая кого.

– Да не грузись! – друг хлопнул меня по плечу. – Ты ведь у нас умный. Часом, не знаешь, что это за хрень?

– Думаю: атаме. – вздохнул я. – Священный нож. Двенадцать таких кинжалов нужно воткнуть в тело Антихриста. Возможно. По крайней мере, существует такая байка. Ну, или что-то вроде того.

– Вовка, ты, точно, чокнутый! – Костя хихикнул. – Игрушка это. Только редкая и, наверное, дорогая. Наливай, а то уйду. Надо же обмыть нашу с тобой сделку.

Что-то в этой фразе мне показалось неправильным, но что именно, сразу и не сообразил. Только потом до меня дошло, что никакой сделки не было, ведь он же подарил мне нож.

Я хотел возмутиться, но вдруг вспомнил, что Костя зачем-то рассказал мне, что хотел вначале выбросить атаме, закопать, утопить. И не смог. А вот подарить – получилось. Нет, это не сделка! Но обмыть, действительно, нужно. А то удачи не будет.

Костю охватила непонятная эйфория, и, вскоре, заплетающимся языком, он втолковывал мне:

– Ножик, так-то, классный. Я бы сам ещё поигрался, да страшно. Вначале, я вытаскивал его из ножен и представлял себя спасителем мира, гребанным человеком-пауком. Падлой буду, коли вру. Кайф от этого – не мерянный. Но потом появились сны. Баба какая-то, вполне симпотная, приказывала отдать тебе ножик. Я, типа, этого не хотел. Так та тварь кидалась и прокусывала мне горло. Как вампир. И так каждую ночь. Я не сыкло, но меня это проняло. Так что будь осторожней с цацкой. Ещё не ясно, почему она выбрала именно тебя. А, с другой стороны, ты же, Вовка, среди нас – самый умный. Ты точно знаешь, что теперь с ним делать, чтобы: и волки были сыты, и овцы целы.

Но в том-то и дело, что я не знал.

Мелодии тьмы. Притяжение

За окном алел рассвет. Он напоминал разлитую акварель.

Черный маг сидел в кресле нехорошей квартиры у не зашторенного окна. Глаза его были закрыты. Ему снилась принцесса – сказочная, воздушная, далекая от мирских забот, не ведающая ни горя, ни войн, ни насилия. И вся жизнь её – была дыханием морского бриза.

Там, в замке, свесившимся над морем, точно «Ласточкино гнездо»: таком же игрушечном и неправдоподобно белом, принцесса пила чай, бросала на колдуна лукавые взгляды и непринужденно и задорно хохотала над неуклюжестью гостя.

А Гришке хотелось защитить эту девочку, стоящую одной ногой в могиле, но совершенно этого не понимающую. Книжнику не терпелось сорвать скатерть, перебить посуду, подхватить юную кокотку и на руках вынести ее из зачарованного замка.

Но колдун знал, что там, у дверей дворца, вместо перебитой стражи, ползали ядовитые змеи, изрыгающие синее пламя. Эти проклятые черви-мутанты захватили мир, отравили воздух, сожрали сначала эмоции и желания, а потом принялись и за самих людей.

И вскоре тьма окончательно упадет на мир, поглощая его, точно пирог. Сумерки надвинутся сначала на Могилев, поползут на Чернигов, на Смоленск. Ужас и смерть принесёт это облако.

Спесь и безумие посеяли, вместе с мировой войной, эти самые змеи, погубившие белого орла, выевшие птице сердце, лишившие мир последней надежды.

Они даже саму речь западных славян превратили в свое шипенье, они похищали у людей души! Добившись победы, они теперь с триумфом двигались во все стороны: и на Питер, и на Берлин, и на Вену.

Один Коктебель не был ещё захлёстнут безумием, но и там пучины яростного моря бились в истерике о берег последнего островка европейского света.

А принцесса смеялась, точно заводная кукла. И от этого было мучительно больно.

Колдун осознавал, что его обманули, использовали и вскоре сомнут и выбросят, оболгут и извратят даже саму память об этом волшебном царстве, которое всё ещё стоит, и самим фактом своего существования до смерти пугает змеёнышей да трупных червей.

Ах, если бы появился принц или богатырь, несущий на злого ворога меч-кладенец. Но здесь, в замке, никого не осталось: ни людей, ни героев.

– Что же вы ничего не кушаете? – принцесса в своей чистоте разрывала колдуну сердце. – Вы обязательно должны попробовать безе. Оно сегодня особенно удалось!

Книжник дернулся, как от пощечины.

Его прислали сюда лечить и оберегать, и он был уверен, что царь – толстый дурак, а дочь – тощее страшилище. И когда к нему приехал адъютант Его Величества с просьбой о помощи и лечении народными средствами, книжник ликовал. Он вступил в сговор с бунтовщиками и хотел дискредитировать царя, чтобы народ сам отвернулся от помазанника.

Колдун верил, что власть, перевороты и интриги всегда и всех перековывают в подозрительных и жадных барыг.

Любой правитель – это паук – ненасытный и беспощадный. Он годами опутывал паутиной королевство, дабы удобнее сосать кровь из простого народа. А придворные – это тарантулы в банке. Паутина им не нужна. У них: кто вперед успел, тот соперника и съел.

Но королевская семья оказалась вовсе не вместилищем порока. Царевич постоянно чувствовал настоящую боль. Принцесса была типичной гимназисткой: честной, наивной, умной. И даже легкомысленность её поведения была лишь детской игрой. Она разительно отличалась от светских девиц, которые, ради титулов, согласны были буквально на всё.

Маг чувствовал, что в глубине его огрубевшей души рождается симпатия к этим людям. Ему хотелось вывести их из-под удара народного гнева. Особенно принцессу.

Это была не влюбленность, а чувство более всеобъемлющее. Так оберегают родную дочь.

Да, впервые в жизни книжник испытывал ответственность за других. И это рушило его собственные планы. Он уже не хотел помогать бомбистам.

– Что с вами? – притворно всплеснула руками принцесса. – Вы куда-то торопитесь?

Девушка готова была расхохотаться, но в этом не сквозило намерение оскорбить, это были первые, неловкие попытки примерить на себя взрослую жизнь. Принцессе казалось, что в этом ребячестве и состоит основа ничего не значащего флирта.

Но колдун так не считал. Ему больно было видеть, что даже и принцесса пытается, пусть неуклюже, но шагнуть в его, полный смрада и предательств, мир, наивно полагая, что это и есть – хождение в народ.

Их всех обманули, обвели вокруг пальца, чтобы потом, когда наберёт силу людская ненависть и жадность, когда глупость восторжествует, когда весь этот спектакль недовольства будет уже не нужен, змеи могли выступить сами, и уничтожить страну. А пока вперед шли оболваненные студенты.

Вскоре революционеры убьют всех: короля с семьей, министров, помещиков, фабрикантов. Их цель – вовсе не счастье народа. Им просто хочется безнаказанно творить душегубство и прочие мерзкие злодеяния.

Колдун неуклюже вскочил, опрокинул блюдце с пирожным, покраснел и выбежал прочь из залы. Он пулей вылетел на балкон, на котором цвели желтые розы и с шумом вдохнул запах надвигающегося шторма.

Старого мира больше никогда не будет! Скоро змеи окончательно вырвутся на свободу и сокрушат то, что их сдерживает – церкви православные. Эти твари все ещё притворятся людьми, рептилии прикрываются щитом атеизма, чтобы не дразнить интеллигенцию.

Гришка должен был раньше поразить главного змия и всех гадов его: ползающих и летающих. Но страх перевесил на чаше весов. А теперь слишком поздно. Не быть колдуну Победоносцем, оступился он.

– Ах, какой вы, право смешной! – принцесса тоже вышла на балкон. – Бегаете от меня, словно я чумная. А ведь это не так! Я ведь хороша? Ну, скажите: хороша?

– Смута растет в королевстве. – сказал книжник, поворачиваясь к девушке. – Опричники не справляются. Нужно будить древних богов, иначе все костьми за землю свою ляжем.

– И ты – первый! – лицо принцессы вдруг неожиданно исказила гримаса ненависти. – Предатель!

В руках девушки блеснул стилет.

Маг закричал от ужаса… и проснулся.

Черный кот спал, свернушись в кресле. Разбуженный воплем колдуна, зверь потянулся, широко зевнул, показывая миру острый язычок и с укоризной посмотрел на Григория.

Гомункулов в квартире не было. Они всю ночь шлялись по питейным заведениям, сорили фальшивыми ассигнациями, абсолютно уверенные в том, что после встречи с Астартой Гришка снова сбежать не посмеет. Он втянут в такую игру, выход из которой означает остановку колеса кармы. То есть посмертия у беглеца уже никакого не будет.

А избитый хулиганами амбициозный студетишка – слишком мелкая сошка, чтобы над ним непрестанно бдеть. Мальчик настолько наивен, что даже не понимает нависшей над ним опасности. Он не отдает себе отчета в том, что его спасли именно тёмные силы. А еще: он просто балбес, не знающий, чего хочет. Выражаясь шахматным языком: парень – пока еще пешка, которой предназначено дойти до края доски и стать ферзем – могущественным серым кардиналом, который потом сможет гонять гомункулов: и в хвост, и в гриву; но до того момента еще нужно дожить. А пока и Астарта прекрасно справляется с ролью черной королевы.

Под утро пятеро карапузов совсем лыка не вязали. Они сидели на лавочке, не в силах подняться, и молчали. Они знали, что человек, укравший атаме, на заре непременно вернется на место преступления. Они ведь заглядывали в ближайшее будущее, пусть даже и одним глазком да лишь на два дня вперед. Карлики совершенно не желали присутствовать при разборках своего шефа-книжника и дерзкого воришки.

Кто, вообще, осмелится тырить мистические артефакты из мест силы? Только идиот или наймит соперничающего бесовского клана. Похититель мог работать на любого из великих князей Тьмы. Адские бароны всегда грызутся между собой, отравляют ближайших родственников, подсылают всюду шпионов, в точности, как средневековые короли. Потому гомункулы справедливо полагали, что Гришка пусть сам разбирается во всех этих инфернальных интригах. Как ни поступи – вечно окажешься крайним. А виноватыми друзья быть не хотели…

Первые солнечные лучи разбудили Костю, они влекли вора обратно, в тот загадочный дом со свечами. Парень зевнул, тихо собрался, стараясь не шуметь, тенью выскользнул из квартиры друга, щелкнул дверным замком.

Где-то слышался колокольный перезвон. Но оборачиваться страшно: вдруг звук лишь чудится? И всё подстроено. А по пятам идет кровожадное чудовище. Как в детских кошмарных снах.

Мысли кружили, и все время возвращались к отданному «за так» волшебному кинжалу.

Костя отчаянно помотал головой, резко развернулся: монстров не было. Только кошка шмыгнула в подворотню.

Толстый успокоился.

Теперь, когда напряжение немного спало, неожиданно вспомнились последние прочитанные книги. Собственно их было не много, зато – впечатлялл объём.

Три недели назад Косте притащили затрепанные томики хроник Крина. Это были «Драконы: „Осенних Сумерек“, „Зимней Ночи“, „Весеннего Рассвета“». Парень тогда посмеялся над богатой фантазией заголовков, но книги ему понравились.

Впрочем, Толстый безнадежно увяз где-то в середине второго тома, чувствуя горячую симпатию лишь к одному герою – к кендеру Тасу. Вот у кого стоило поучиться ремеслу!

Тас умудрялся украсть не только то, что плохо лежит, но и то, что трепетно хранится. Причем всё это – с легкостью и невинной улыбкой: мол, я же не знал, что тебе это так дорого!

Вспомнилось, что книги эти ему Светка притащила. Говорила: «Там все, как у Толкиена». Ошибалась.

А вот раньше никогда не приходило в голову сравнивать себя с литературными героями. Сейчас же Костя был готов поверить, будто атаме само прилипло к его рукам, точно добро к лапам вымышленного кендера.

Но, как бы Костя не убеждал себя, что новый поход в злополучный, полузаброшенный дом – лишь его собственная похмельная прихоть, однако влекло его туда, как магнитом. И мысли об абстрактных вещах – не спасали.

Костя почти убедил себя, что свечи и прочая магическая атрибутика ему почудились. Ну, забрел он в старый дом, ну, нашел атаме. В этом ничего сверхъестественного нет! Вон, дед в саду каждый год царские монеты выкапывал, да не верил ни в бога, ни в черта.

Но на душе у Кости было тяжело. Он настолько раскис, расклеился, точно кисейная барышня, что даже отправился «капать на мозги» лучшему другу.

Толстому все время казалось, что теперь, без ножика, он остался наедине со смертью. Чудилось, что пришла его очередь встретиться с костлявой старухой.

От этих раздумий Костя очнулся лишь на «Плотинке». Ветер ласково ерошил волосы. От воды тянуло влагой и прохладой.

Толстый притормозил, постоял, оперевшись о чугунные перила, посмотрел вниз, где бурлил искусственный водопад. Брызги не долетали. Вода внизу шумела и пенилась. За спиной, по рельсам, громыхали трамваи, сновали машины. Город оживал.

Вдали высился хищный корпус цирка, напоминавший огромного железного паука. Маячила недостроенная и заброшенная телебашня, с которой, каждый год прыгали и разбивались любители экстрима.

Преследовало странное ощущение, что цирковой купол – центр притяжения всего аномального, что это – сердце безумного Екатеринбурга, а Исеть – это венозная кровь, стремящаяся обогатиться кислородом.

«Плотинка» всегда нравилась Костику: здесь вечно двигались толпы праздно шатающегося народа. Но сейчас почти никого не было. На лавочке целовалась парочка студентов, а на другом берегу – тинэйджеры пили пиво. Слишком рано, потому и пустынно.

Костя смотрел на город и не мог понять, почему ему так важно снова попасть в нехороший дом. Отчего же, прямо сейчас, не сесть на трамвайчик и не уехать домой?

Парень тряхнул головой, сбрасывая с себя магическую паутину, и решительно развернувшись, направился было к остановке. А с воровством пора завязывать, чтобы совсем умом не тронуться! Это как с курением, надо бросать сразу. А то каждая сигарета вечно будет «последней»!

Однако, уже на площади, Толстый внезапно осознал, что не может никуда вернуться, пока не навестит магическую развалюху.

Костя в задумчивости покачался на носках, развернулся и снова зашагал к проклятому дому. Теперь ему казалось, что он ведет себя, как трус, выискивающий любые лазейки, лишь бы не ходить в опасное место. А сама судьба ведет его за ручку, да удача шепчет на ухо: давай, «шоркнем по душе» – и на покой!

Редкие прохожие шарахались друг от друга. В проезжающих трамваях спали пассажиры, клевали носами кондукторши.

Свернув туда, куда десятилетиями тычет своим каменным пальцем идол Ленина, Костя опешил. Возле магазина стоял одинокий десятилетний мальчик и играл на флейте. Но зацепило другое: музыкант был негритенком. «Плохо. – решил Костя. – Дурная примета».

Однако ноги сами выводили к проклятому дому.

Потоптавшись подле проулка, Костя нырнул в арку ворот, скользнул мимо заброшенного детского сада, подле «сталинки», остановился. Старый дом невозмутимо стоял на месте.

Конечно, удивительно, как получилось, что в самом центре города, по соседству с фешенебельными зданиями гостиниц и частных элитных особнячков, рядом с массивными корпусами высоток приютилась эта развалюха.

Впрочем, ведь и все бывшие помещичьи усадьбы города тоже пребывали в запустении. Там обитали бродячие собаки и бичи. Но ни сносу, ни ремонту покинутые особняки не подлежали. А этот дом был хоть старый, но жилой.

Два подъезда находились в аварийном состоянии. Разбитые стекла обитатели затыкали изнутри тряпьем, чтобы не дуло. Кое-где мелькали тени, горел свет.

Окно загадочной квартиры оказалось единственным зарешеченным во всем доме. И когда успели? Не было раньше этой решетки, Костя мог поклясться в этом!

Более того, здание за эти дни стало еще более серым, и каким-то совсем чахоточно-больным. Солнечные лучи не могли пробиться к его вечно-влажным стенам: их не пускала тень высотки. Чахлые клены, из последних сил тянулись к окнам, словно надеясь получить порцию хотя-бы электрического света. Из подъездов тянуло плесенью и гнилью. Как тут можно было жить: оставалось загадкой.

Воровато оглядевшись, Костя нырнул в подъезд. Но не в тот, где была злополучная квартира. В соседний, из которого в прошлый раз он незаметно выбрался.

Здесь тоже все изменилось. Кто-то заколотил вход на чердак. Значит, пути к отступлению перекрыты.

В заброшенных квартирах гулял ветер. Пустые дверные проемы сиротливо пялились на лестничные ступени. Да, здесь было жутковато. Но ничего мистического пока не ощущалось.

«Что я здесь делаю? – подумал Костя. – Зачем хожу вокруг, да около?»

И Толстый решительно направился к выходу.

Выскочив на свет божий, Костя устыдился: ничего не происходит, а он в панике бежит прочь!

Во дворе никого не было: все спали. Ни одной машины не стояло поблизости. Даже городской шум – и тот словно отрезали.

Костя хотел уйти, но понимал, что тогда дурацкие страхи будут мучить его всю жизнь. Это как забраться в старый чулан, увидеть пыльный шкаф и, побоявшись открыть его, сбежать. А потом вечность гадать, что же там было: старое тряпье, скелет или пиратское золото и бутылка рома?

Взъерошив волосы, покачавшись на пятках, Костя, все же, зашел в нужный подъезд. Здесь пахло борщом. А еще сивухой и грязью, потом давно немытых тел.

Толстый, по старой привычке, решил проверить пути к бегству. Перепрыгивая ступеньки, быстро взлетел наверх, уперся в дверь, ведущую на чердак. Дверь та была хлипкой, со щелями, но – на замке. Похоже на чердаке кто-то поселился.

И, хотя лампочки здесь не горели, щели в крыше и в дверях давали хороший обзор. Были видны: обшарпанный деревянный стол, разломанная краюха хлеба на нем и пустой граненый стакан. А перед самой закрытой дверью валялись старые ватники и кофты, из которых сооружено что-то вроде гнезда. И ночевал здесь, однозначно, бомж.

Костю начало мутить. После вчерашнего подташнивало, а тут еще и запахи помойного быта.

С трудом сдерживая рвотные позывы, Костя вернулся на проем ниже, приблизился к знакомой проклятой двери и толкнул её. Тихо отворившись, она приглашала в комнату с горящими черными свечами.

Толстый отшатнулся. В панике парень метнулся на лестничную площадку, из окна выглянул во двор: никого. Один лишь черный уличный кот демонстративно вылизывал хвост. Увидев Костю в окне, зверь презрительно сощурил глаза и даже повернулся к человеку спиной, словно вор чем-то его обидел. Это показалось странным.

Но важным, все-таки, было совсем другое. Проклятая квартира сейчас определенно казалась живым, мерзким существом: она манила, гипнотизировала, звала. Стены отчетливо шуршали отклеившимися обоями, вдруг затрепетавшими на сквозняке. Нутро жилища казалось притаившейся мантикорой, занесшей свой ядовитый хвост для смертельного удара.

Несколько мгновений Костя отчаянно пытался заставить себя оторвать взгляд от зияющего дверного проема и сбежать. Но вместе со страхом в душе зазвучала музыка таинственного, чудесного, ужасного – да, но – великого!

А потом страх отступил. Желание войти нарастало.

Костя, стиснув кулаки, прикусив до крови нижнюю губу, отчаянно шагнул внутрь.

Бах! – дверь зловеще захлопнулась за спиной.

Отсюда не было выхода! Но, даже если сейчас вырваться, выбив окно, убежать, спрятаться, это ничего не изменит. Черные сны будут преследовать, догонять, искать – и так целую вечность, покуда не сломают окончательно и не притащат сюда на магическом аркане. Что бы Костя ни предпринимал, он непременно снова вернется! Это – предопределено.

Несколько секунд канули в тишине, и лишь потом дверь кухни плавно, без скрипа, приоткрылась. Из неё вышел сухой высокий человек с длинными темными волосами. Одет он был в черную рясу. Ни каких знаков отличия у монаха не было. Он мог оказаться служителем культа или фанатиком любого воинствующего Ордена. Вот только нательного креста на нем не было. Впрочем, он не держал в руках посоха или меча, что радовало.

Костя попятился, но уперся в захлопнувшуюся дверь.

Незнакомец криво усмехнулся:

– Сам пришел. Занятно. И предсказуемо.

Вор машинально перекрестился.

Лицо незнакомца презрительно скривилось:

– Не утруждайся. Я не Дьявол. Да и ты ведь, как погляжу, не крещеный. Так что проходи, присаживайся. В ногах правды нет.

Конечно, замечательно, что сразу убивать не стали. Впрочем, на то, что поговорят, да и отпустят – надежды тоже мало! Зря вернулся. А ведь чувствовал, что это – подстава.

Костя неотрывно глядел на необыкновенно большие уши, торчащие из-под сальных волос, на старомодный пробор от макушки до центра морщинистого лба, и думал, что такой тип никак не может оказаться призраком: слишком живой. Бомж или псих. А скорее: и то, и другое. Сбежал из дурдома, да и обосновался здесь. Лишь бы не оказался маньяком, специализирующимся на ворах.

– Кто ты? – выдавил Костя.

– Хозяин. – хмыкнул монах. – А ты, оглашенный, сам с ножом ко мне пришел. Стало быть, что?

Костя громко судорожно сглотнул.

– Правильно, малыш! – черноризец повернулся спиной, направляясь к креслу у окна. – Так от того ножа ты и погибнешь.

– Я не… – и Костя перебил сам себя, не зная, что сказать.

– Да ты не бойся. – маг уселся и потер переносицу. – Я никого не убиваю. Ты сам всё сделаешь.

– Я не… – снова попытался оправдаться парень. – Не брал ножа!

– Неужели тебе мама не говорила, что врать – не хорошо? – колдун щелкнул пальцами и в комнате сам собою зажегся электрический свет.

Да, здесь был стол, на котором стояли свечи, но сейчас они не горели. В старомодном серванте лежали черепа, но они могли оказаться бутафорскими.

И только черный кот, только что запрыгнувший и угнездившийся на кресле, не вызывал сомнений и в своей реальности, и в принадлежности этой квартиры к месту силы.

Это был не просто котяра, как толстопузый Бакс Володьки, это был настоящий черный зверь, прикидывающийся мягким и пушистым. Это животное, точно, не домашнее и раньше убивало ради еды. А еще глаза у кота были человеческими: осмысленными, страдающими и ненавидящими своего хозяина. Это был тот самый наглец, что вылизывался на улице. Он ведь всем своим видом показывал, что в тот дом ходят одни только волшебники да послушные их воле марионетки. Как же Костя сразу не понял этого намека! А теперь – слишком поздно.

– Мне бы выйти отсюда! – пролепетал Толстый. – Я ничего не сделал. Ошибся дверью.

– Ты попал, куда нужно! – нахмурился черноризец. – Сюда без надобности не входят! Сядь!

Костя подчинился: дошел до стула и плюхнулся на него, не отрывая взгляда от мага.

Колдун взирал властно и строго, но, в тоже время, в его глазах плясало безумное пламя веселья. Костя еще раз отметил, что черную ткань его одежды не украшала ни одна безделушка: ни крест, ни пантакль, ни козья морда. На руках не было: ни браслетов, ни магических колец. Это не сумасшедший, иначе он был бы обвешан, точно новогодняя елка. И не колдун, ибо в его руках не было: ни посоха, ни бубна. Но жилистые руки, покоящиеся поверх мантии не давали Косте покоя. Эти пальцы с большими ногтями, казалось, в любой момент могут сомкнуться на воровской шее. Это с виду хозяин не был атлетом, но сила жила в его зрачках, она таилась там, точно пригревшаяся на солнцепёке змея.

– Я бы с радостью поговорил с вами ещё, но мне, правда, нужно идти. – едва ворочая языком, выдавил Костя. Конечно, это был блеф. Вор ни на что и не рассчитывал. Просто тянул время.

– А, пожалуй, ты прав. – задумчиво покрутил локон своих волос незнакомец. – Ты не тот, кого я ждал.

Костя почувствовал, что сдавившая его грудь сила отступила и, хватая ртом воздух, он закивал:

– Вот видите, я не врал. Ошибся дверью. Ну, теперь-то я уже пойду?

– Идиот! – вдруг взорвался черноризец и вскочил со своего кресла.

Мгновенно вспыхнувшие свечи взметнули пламя чуть не до потолка. Это было завораживающе. По стенам пробежали тени. Казалось, колдун вырос.

– Отсюда нет выхода! Ты знаешь, о чем я! – колдун наклонился и заглянул Косте прямо в глаза. – Смерть всегда забирает лучших.

Кот согласно мявкнул из своего кресла и выпустил когти.

– Я не понимаю! – запротестовал Толстый, отодвигаясь вместе со стулом и вскакивая.

– Да, ты не понимаешь. И ни черта не чувствуешь. – раздраженно буркнул хозяин квартиры. – Но это – поправимо.

И в тот же миг с пальцев колдуна сорвались маленькие черные молнии.

«И все-таки, видеть негра – не к добру». – отрешенно подумал Костя, падая на деревянный пол.

Черноризец склонился над Костей. В его глазах показался кровавый отблеск. Прикоснувшись к телу обездвиженного вора, маг вдруг отскочил, и зашипел, точно бойцовский кот. На губах книжника появилась белая пена, левый глаз непроизвольно задергался. Колдун был в ярости:

– С-с-сука!!! – прошипел черноризец. – Солгал! Трижды солгал!

И, поддразнивая самого себя, книжник прошипел, почему-то обращаясь к коту:

– Вот тебе, Феликс: и сам пришел!

Костя лежал неподвижно. Он понимал, что человек, разговаривающий с котом, – скользит по грани безумия. Но, с другой стороны, здесь больше и обратится-то было не к кому.

Все, что Толстый мог, – это балансировать на грани сознания. Больше всего он боялся сейчас отключиться полностью, словно это и будет смертью.

Однако зверь, похоже, понимал человеческую речь. Возможно, он сбежал от местного Куклачева. Черный кот, в ответ на пламенное к себе обращение, вдруг прыжком покинул свое персональное кресло, с шумом запрыгнул на стол, изогнул спину. Он, явно, злился.

– Пшел прочь, князь! – буркнул черноризец и пренебрежительно отмахнулся от зверя.

Чуда не произошло. Кот не ответил, лишь оскалился в непривычной для кошек гримасе и зашипел.

– Да, я и без тебя понял. – проворчал колдун. – Мне опять решили подставить другого. С-с-сволочи!

Чёрный кот склонил голову и угрожающе взвыл, словно угрожая.

– А вот в этом, дорогой князь, ты не прав. – усмехнулся книжник и тряхнул сальными волосами. – Убивать я никого не собираюсь. Этот мальчик не так прост, как кажется. Ведь это он украл атаме. А эту вещицу мудрено взять, если она сама в руки не попросится. И, значит, рано или поздно, этот болван выведет нас на след. А, может быть, он сам все и сделает. Как знать?

Колдун склонился над Костей и выдохнул ему прямо в лицо светящийся шар:

– Так-то будет лучше. Надежнее.

Кот прижал уши и попятился. А колдун тем временем взял из темного угла посох, на вершине которого две переплетающиеся змеи со странными, драконьими ушами поддерживали хрустальный шар. Они смотрели друг на друга и касались магического шара своими жалами. Этот посох был похож на кадуцей.

Книжник воздел руки к потолку и обронил какое-то резкое, свистящее слово. Пыль взметнулась вокруг черных одежд. На месте человеческой фигуры появился ворон. Птица взъерошила перья и вылетела в форточку.

Костя обнаружил, что может двигаться, хотя мышцы повиновались с трудом. Он лежал на спине и несколько мгновений тупо смотрел в потолок, на котором, возле старой трехрожковой люстры, сновал жирный паук. Осознание происшедшего приходило медленно. Грудь жгло.

Костя вскочил и огляделся: пусто. Лишь чучела птиц, погасшие черные свечи на столе, да два пустых кресла с опрокинутым стулом говорили, что всё это не пригрезилось. На пороге кухни сидел черный кот со странным, сочувствующим, выражением на морде.

Дверь в коридор была распахнута! И Костя кинулся прочь. Он никогда так быстро не бегал. Сердце рвалось из груди! Воздуха не хватало. Но, все равно, казалось, что он едва двигается.

Уже вырвавшись на перекресток, Костя услышал пронзительный визг тормозов и громкий мат водителей, но не обернулся. Это было выше его сил! Он мчался прочь от дома. Ноги несли прямиком к реке. В груди жгло. Перекрестки сменяли друг друга, но невидимая сила берегла беглеца.

Выскочив на набережную, Костя не успел затормозить и с разбега плюхнулся прямо в воду. Громкий всплеск привлек внимание. Раздался смех. Зато в голове прояснилось.

Выбравшись на каменные ступени, Костя разделся, отжал брюки и рубашку, вылил воду из обуви, и обратно облачился в прохладную одежду.

Полиции поблизости не оказалось. Впрочем, Костя не сильно-то и боялся блюстителей порядка.

А на дереве, наблюдая за ныряльщиком, сидел одинокий ворон. Это была огромная черная птица с пушком на клюве. Но главное – это глаза птицы: умные, почти человеческие.

Костя почувствовал пристальный взгляд, поднял голову и обнаружил соглядатая.

Ворон встрепенулся и взлетел. Его прощальный крик не был похож на грай. Скорее, – на вопль обиды и досады, на старческий глухой кашель.

И в тот же миг набежали тучи. И, хотя дожди частенько обрушивались на город внезапно, на этот раз Косте стало жутко. Он ощутил связь между гневом птицы и разразившимся ливнем.

Почерневшее небо всклубилось мраком. Водяная стена, колышимая чудовищными порывами ветра, секла по лицу. Молнии вспороли набежавшие тучи как огненные стрелы. Грохот заложил уши, и Костя не сразу понял, что за спиной, с треском, рухнула увесистая тополиная ветка.

Конечно, почва в Екатеринбурге каменистая, корни держит слабо. Любой сильный ветер, не говоря о бурях, вечно ломает ветки, вырывает деревья целиком – к этому все привыкли. Но не каждый день это случается так близко. Костя отскочил. Мысли его заметались от недавней находки атаме – к стычке в странной квартире, к этому внезапному дождю.

Теперь события в голове пазлами сложились в безумную, но цельную картину. Что-то потустороннее явилось в мир вместе с этим ножом. И теперь сам ад будет следовать за Костей по пятам!

Толстый снова кинулся бежать, догадываясь, что от слежки – не уйти. Но на этот раз его побег выглядел вполне уместным: и без того промокший парень ищет убежище от разбушевавшейся стихии…

Летопись прозрений. Игры разума

Совсем не помню, как заснул. Впрочем, последнее время меня это не удивляет.

Перебрав пива, я просто отключаюсь, а потом вскакиваю, как ни в чем не бывало. Разве что жрать всегда дико хочется. Зато никакого похмелья, в традиционном его понимании.

А обнаружилась эта особенность, когда я ушел в свой первый великий загул – год назад. До этого я больше двух дней подряд никогда и не пьянствовал. Как-то не доводилось. Зато теперь – ни дня без спиртного!

Вот и сейчас я вырубился мгновенно.

Мгла клубилась вокруг меня ароматным дымом сигарет с ментолом. Ни верха, ни низа не наблюдалось – словно в космосе.

Я ощущал дыхание чей-то жизни прямо подле себя, однако, никого вокруг – пустота. Лишь я один в нигде.

А ещё, казалось, что вокруг толпятся бесплотные, но именно… ожившие слова. И было в этом что-то совсем сумасшедшее.

Я себя даже ущипнул, однако, ничего не почувствовал. И это совсем не радовало.

А потом проявилась моя комната. Как изображение на экспонированной фотобумаге, погруженное в реактивы. Сам я очутился на кухне.

Чудно ощущать себя вот так: как бы внутри волшебного пахучего дыма, и в своей квартире одновременно.

Конечно, я был пьян. Вдрабадан. Да и много ли мне надо, после вчерашней попойки и драки?

Но неприятное ощущение реального, пристального взгляда не давало покоя. Кто мог так бесцеремонно пялиться на меня сквозь миры? Где прятался этот наблюдатель?

Я напрягся и вспомнил, что кроме нас с Костей, в квартире никого нет. Толстый отрубился даже раньше меня. Он просто уткнулся мордой в столешницу. Мне ещё же пришлось, как заправскому грузчику, тащить его до кровати.

Сам-то я потом посидел на кухне, опрокинул в себя еще пару рюмашек. Лишь затем – и мне «моча в голову ударила». Решил вдруг поиграться, пока друг дрыхнет, да никто не видит.

Оглянувшись, точно творю что-то запрещённое, достал атаме из ножен, и представил себя горцем, спасителем человечества. «В живых должен остаться только один!»

Да, это круто!

Не смог удержаться: принял боевую стойку, кончиком кинжала начертил по воздуху магический круг, любуясь собственной игрой. Мне в те мгновения казалось, что из рукояти в пальцы мои вливается настоящая колдовская сила. Хотя, наверное, это просто водка в голове шумела.

Я взмахнул кинжалом, точно отрубая зло от мира, едва при этом не потерял равновесие. Вот тогда и понял, что нажрался основательно. Хорошо, что сам на нож брюхом не напоролся. Даже протрезвел.

Аккуратно убрал опасную игрушку, побрел в комнату, плюхнулся на диван. Все-таки, накачались-то мы изрядно.

И не успел я прикорнуть, как на меня обрушилось это странное погружение в миры. Меня тогда именно окатило, как будто ушатом холодной воды. Страха не было. Зато появилось предчувствие чего-то неотвратимого.

Теперь же, когда волшебные дымы и моя квартира окончательно соединились в единую наркотическую фантасмагорию, казалось, что из всех темных углов ко мне потянулся уже иной: ядовитый туман.

Нет, физически ничего не изменилось: я не заметил движения, не почуял запаха, но шестое чувство подсказывало: сейчас всё начнется! Но что именно: я не понимал.

Среди этих сизых, перекручивающимися восьмерками, наплывающих дымов пронеслось легкое дыхание сквозняка. Но вот откуда? Форточки-то закрыты.

– Вед-ды Дый! – звуки органично вписались в воздух вместе с пронесшимся ветром так же, как красная лента вплетается в девичью косу.

Я отчаянно пытался угадать, откуда ждать удара, но появившуюся черную воронку заметил только тогда, когда меня стало стремительно в неё затягивать.

Ясно же, что по ту сторону меня ждет нечто ужасное! Я отчаянно цеплялся за вещи, но пылесосная сила магической пропасти росла, меня неотвратимо тащило в эпицентр воронки. Мгновение, и я окунулся в магическую прорубь с головой, как в воду. И стало нечем дышать. Я захрипел, судорожно дернулся и снова… проснулся во сне.

В не зашторенные окна глазами любопытных звезд таращилась ночь. Это надо же, как меня выхлестнуло! День пролетел, а я и не заметил!

Но что-то с моей квартирой в этом волшебном сумраке изнанки бытия, куда меня втянула воронка, было не так. Более всего это напоминало магическое зазеркалье.

Глаза быстро привыкли к полумраку. Все теперь виделось в серых тонах, но вполне детально. Вон шкаф, журнальный столик, телевизор. Вон кресло, заваленное бумагами.

Внезапно почудилось какое-то движение. Я резко сел и оглянулся.

Прямо ко мне, медленно и осторожно крался Костя. Заметив, что я не сплю, он перестал таиться и подошел к дивану.

Что-то в этом было неправильное, но я никак не мог понять, что именно. Друг, например, вполне мог идти в туалет и просто не хотел меня будить. Увидев, что я не сплю, расслабился. Что может быть естественнее?

Однако Костя молчал и обеими руками держал мой атаме на уровне своей груди, острием вверх. И глаза его были мутными, точно он находился в гипнотическом трансе. Все это жутко напоминало шаманский, неправильный ритуал. Нет, в уборную с ножами наши люди не ходят!

С другой стороны, так нести оружие способен только совсем отмороженный балбес или религиозный фанатик во время своего грёбанного ритуала. При этом, я точно знал, что при жертвоприношении клинок держат острием вниз: смерть – земле, дух – воздуху.

Вот только Костя никогда не интересовался мистикой. Мог и перепутать.

Что же он задумал?

– Шутки у тебя, блин. – наконец выдавил я из себя, и не узнал собственного голоса. – Так ведь и заикой остаться можно!

– Ложись. – речь Кости казалась летящей из пустой бочки. – И расстегни рубаху.

– Чего?!! – я даже подпрыгнул от неожиданности.

Я чувствовал, что хмель ещё не вышел, и голова предательски кружилась. Да и сама комната, и Костя тоже были неустойчивы, они раскачивались в такт неслышимой музыки. Я хотел вскочить на ноги, но не смог.

– Чего ты от меня хочешь? – мне было все равно, что подумает друг.

Сочтет трусом, так и – флаг ему в руки! Больше всего в тот миг мне хотелось окончательно проснуться и выпрыгнуть из этого ужаса.

Я совсем не был уверен, что Костя сейчас вдруг прыснет, заржёт, предложит выпить, на этом всё и закончится.

Хотелось верить, что Толстому взбрело в голову приколоться. Додумался, придурок! Еще, поди, и атаме на барахолке купил, а мне лапши всякой про черные свечи навешал. Да только время для розыгрышей он выбрал не подходящее.

– Нужно вырезать защитные руны. – деловито и спокойно объяснил Костя. – Пока не поздно. Пять всадников уже пересекли волны забвения. Они пришли за черным магом. И сама тьма, обернувшись искусительницей, несущей яблоко и смерть, прорвалась в мир! Они пришли за тобой!

Похоже, насмотрелся друг фильмов, вон как его переклинило!

– Алё, гараж! – дрожащим голосом возразил я. – Ты ничего не попутал? Таки я не золотое колечко, а ты не кузнец из Мордора, чтобы наколками своими погаными мне прекрасную шею портить.

– Времени нет! – Толстый резко двинул кулаком мне в лицо.

От неожиданности я распластался на диване:

– Да не смешно уже! – закричал я.

Из разбитого носа потекла кровь.

– Никто и не смеется! – друг резким движением срезал пуговицы на моей рубашке и недвусмысленно направил острие кинжала в мою грудь. Он, что, всерьез, решил заняться резьбой по человеческой коже?

Я представил, почти физически ощутил, как холодное лезвие чертит на моей коже неведомые символы, как тонкие линии раны наполняются кровью. Внутри все противно заныло. Однако паника тут же сменилась яростью. Вот значит какие, друг любезный, у тебя теперь шутки!

Ну, что ж, весельчак, сам напросился! Я выгнул спину, подскочил, опираясь на руки, и от души заехал пятками по Костиной роже. Перекувыркнувшись через голову, опустился на ноги за диваном. Вот и пригодились и тренировки, и даже увлечение брейк-дансом!

Правда, я не совсем удачно грохнулся: на колени, ну не располагают наши квартиры к зрелищным трюкам.

Костя отлетел к двери, но кинжал не выронил.

Колени я, похоже, отшиб. Во рту почувствовался соленый привкус. Потрогал нос: не сломан, но болеть будет долго.

Костя моргнул, но глаза его не прояснялись. Друг глупо помотал головой, размазал рукавом кровь по разбитым губам.

Вот что теперь делать?

– Ну, поприкалывались и будет? – зло процедил я, поднимаясь на ноги и кривясь от боли.

Я прекрасно понимал, что нужно было говорить всё время, без остановки, именно так только и можно сдержать маньяка от решительного удара.

– Дурак! – спокойно ответил Костя. – Тебя без этих рун, точно, убьют. Ты – ненужный козырь.

Кто из нас идиот, так это Толстый! Ненужных козырей не бывает. Козыри всегда в цене! Или он хотел сказать что-то другое? Например: «пятый валет в колоде», или просто «крапленый туз»?

Я не нашелся, что ответить. А в следующее мгновение за моей спиной громко брякнула открывающаяся балконная дверь.

Похоже, у нас ещё гости!

Я обернулся.

У окна стояла девушка в длинной шелковой ночной сорочке. На мгновение мне показалось, что я хорошо знал эту незнакомку, но отчего-то никак не мог вспомнить ее имя.

– Вовка, мне холодно. – тихо произнесла гостья. – Вы уже между собой разобрались?

Мне вдруг стало стыдно. Господи, ну как я мог о ней позабыть?! Мне казалось, что пару минут назад я сам вытолкнул девушку своей мечты на балкон, чтобы поговорить с Костей по-мужски.

Или это были ложные, подсунутые, воспоминания?

Костя, увидев девушку сразу сдулся, точно это она и была всеми всадниками апокалипсиса, магами и ведуньями в одном лице. Друг сгорбил плечи:

– Доигрались. Вот теперь, точно: поздно.

Да что здесь творится?

Костя больше не двигался, он застыл в нерешительности.

Но мои отшибленные колени болели вполне реально. И пуговиц на рубашке не было.

Бред какой-то.

Какого черта мы, вообще, сцепились? Что за дичь с защитными рунами, которые вырезают на человеке? Откуда такой садизм в голове у Толстого? Почему появление незнакомки остановило друга?

Вопросы без ответов…

Я уверенно шагнул к своей спасительнице. Но, сколько не напрягался, никак не мог вспомнить её имени. Однако, гадать не решился.

– Прости. – прошептал я, привлекая ее к себе, но и держа Костю в поле зрения.

Толстый презрительно фыркнул. На его лице, как на транспорте, большими буквами было написано: «Друга на бабу променял».

– Иди отсюда! – закричал я на Толстого. – Видишь – у меня девушка.

– Ой ли? – хмыкнул Костя. – Да ты в том уверен? Нежить она, зомби!

– Изыди, Ирод! – рассвирепел я.

Не этому предателю учить меня жизни!

Толстый хотел еще что-то сказать, но вдруг обреченно махнул рукой, демонстративно швырнул атаме на стол и молча вышел из комнаты. Потом хлопнула и входная дверь. Наверное, друг обиделся.

Но, если начистоту, то у меня к Толстому тоже претензии имеются. Да еще какие! Чуть не зарезал, паразит, да еще жертву из себя строит!

Я сильнее прижал к себе девушку. Она была теплой, живой. Врёт всё Костя, мертвяки и колдуны – холодные и дурно пахнущие. Голову Толстому нужно лечить!

И всё же сомнения терзали меня. Средневековые сказки о суккубах и инкубах, о демонах, спускающихся на землю в человеческом обличии мне хорошо известны. Но ведь это – мифы, порождение людских страхов! Или нет?

Сквозь волосы девицы рога не проглядывали. Личико её было восхитительно. Копыт не наблюдалось.

Чего это я?

И, все-таки, вдруг что-то не так? Ведь я не знаю её имени, не помню, когда с ней познакомился. Что если она прилетела на балкон, обернувшись летучей мышью?

Нет, ну как об этом можно, всерьез, думать?

Я провел руками по девичьей спине, опустил свои ладони ниже ее поясницы. Сейчас станет ясно, в близких ли мы отношениях. И лучше бы было, чтобы она влепила мне пощечину или хотя бы подняла мои руки повыше.

Но незнакомка оказалась не против моих манипуляций. Это значит… Возможно, мы, действительно, давно знакомы, и притом очень близко. Возможно, не только у Толстого проблемы с головой, но и у меня самого.

Сгорая от стыда, я погладил красавицу по попе, якобы эротично с ней заигрывая. На самом деле я хотел убедиться, что и хвоста у нее тоже не было.

Она, точно, не была никакой представительницей преисподней. А вот я, похоже, далеко не в норме. Наверное, у меня провалы в памяти из-за драки на Вознесенской горке. Отходили меня там хорошенько. И девочку ту, сбитую машиной, жалко до слез, вот меня и перемыкает. Виноватым себя чувствую.

Я вздохнул:

– Он меня достал, этот Толстый. Сначала фэнтези читает, потом «гнать» начинает, как сегодня. Но ты не думай, он проспится, вернётся. Ещё прощения просить будет. Так-то он человек хороший.

– У тебя кровь. – девица приложила руку к моему лицу, и я поцеловал ее тонкие пальчики:

– А ты вся дрожишь.

– Так согрей меня. – прошептала она и сильнее прильнула ко мне.

Мелькнула мысль, что всё это – из какого-то пошлого женского романа, что такого со мной просто не может быть.

Однако горячая волна желания прокатилась по всему телу. Я осознал, что давно уже люблю её. Такая вот любовь без имени!

В голове все окончательно смешалось: и гибель незнакомки на Вознесенске, и подарок атаме, и Костя с его злыми шутками, и эта загадочная девушка.

Мир вокруг меня продолжал кружиться. Или это все ещё действовал алкоголь?

Я поймал себя на забавной мысли, что, на самом деле, я сейчас сижу в кинотеатре и смотрю какой-то нелепый фильм. Только в главной роли не смазливый красавчик, не двойник, не дублер, не актер под слоем грима, а именно я. Дурацкое ощущение. Так, наверное, с ума и сходят…

Наши губы встретились и мысли исчезли. Совсем.

Мы очнулись на полу. По всему ковру была раскидана наша одежда. Моя рубашка оказалась под нами. Штаны – на кресле. А розовые стринги висели на настольной лампе, выкинутые туда в порыве страсти. Мне было и стыдно, и сладко одновременно. Я гладил прохладный шелк задравшейся сорочки и чувствовал под ним жар ее тела.

– Я люблю тебя, Вовка! – простонала она, изгибаясь, как кошка. – А ты? Ты любишь меня?

– Угу. – я зарылся лицом в ее густые темные волосы и нашел губами мочку уха.

– Что это за ответ: «угу»?! – возмутилась она, отталкивая меня.

Я опрокинулся на спину:

– Слова ничего не значат, но, если хочешь, я могу повторять их всё время.

– Не надо! Если тебе это так трудно, то и не напрягайся! – она даже губки надула, а потом припала ко мне и жарко зашептала. – Способен ли ты ради меня на безумства?

– Это чего, как Мюнхгаузен, жареных куропаток настрелять? – хмыкнул я.

– Э, нет. Это слишком просто. А вот смог бы ты отдать жизнь за меня? За любовь?

– А оно тебе надо? Лучше уж тогда: жить вместе долго и счастливо. И умереть в один день, чтобы потом родственники с похоронами не маялись: кого пригласить, в какое бюро сунуться, кому взятку за место на кладбище всучить. – поёрничал я.

Ну, не люблю я пафоса и надрыва. А ей, похоже, нравятся все эти мыльные страсти. Не такой уж и великий порок, если вдуматься. Может быть, даже достоинство для девушки-то.

По крайней мере, когда всякие шалавы начинают говорить о любви в этом же ключе, от них цинизмом за версту несет. А тут, не поймешь, может быть, и правда, верит.

– А если от этого самопожертвования будет зависеть моя жизнь? – не унималась она.

Вот пристала! Когда это я уклонялся от спасения прекрасных девушек? Да вот совсем недавно…

Хотя это – совсем другая история.

– Ну, разве, что твоя жизнь будет висеть на волоске, то я поступлю как настоящий мужчина. – как можно тверже и увереннее произнес я, потом добавил. – Оборву тот волосок, и другую найду, помоложе.

– Отлично! – она резко отшатнулась, метнулась к столу, в руке ее блеснуло лезвие магического кинжала.

Я чуть не взвыл от досады. Да что они: сговорились все? Никакого чувства юмора!

И зачем Толстый бросил здесь свой проклятый нож?

– Ты готов? – спросила она, уверенно сжимая атаме. – Проверим, на что ты способен?

– Ты тоже собралась руны на мне вырезать? Или жаждешь меня сразу убить?

– Убить – да, но не сразу. – глаза девушки подтверждали ее решимость.

Как же мне это надоело! Сколько можно ходить по кругу?!

– Ну, все, хватит! Наигрались! – я резко прыгнул вперед, ударом кулака отшвырнул подругу, даже дальше, чем хотел.

Но сзади на меня кто-то накинулся, заломил мне руки, прижал к полу.

Заговор, да? Вдвоем на одного?

Я попытался вывернуться, но враг навалился сильнее. Девушка медленно прошла через комнату, уселась на меня сверху и, неожиданно крепко, придавила к полу. Откуда только в ней такая силища?

Разбуженный шумом с кресла, выныривая из-под моих штанов, спрыгнул Бакс и, презрительно чихнув, вышел в коридор.

Я еще пытался вырваться, но руки уже начинали дрожать от напряжения.

Любимая женщина склонилась надо мной. Подле нее лупал глазками Костя. Так вот кто напал на меня сзади! Предатель! Значит, он и не выходил, а лишь пафосно хлопнул дверью и все это время, пока мы занимались любовью, терпеливо ждал сигнала. Они заодно: Толстый и эта девка! Но что им нужно?

– Экий ты импульсивный! – проворковала красотка, и нож уверенно заскользил по моей коже. – Пожалуй, убить тебя – не самая удачная идея. Я тебя по-другому использую.

И девица полоснула ножом по моей груди.

Я отчаянно закричал и… вынырнул из адской воронки сна.

Судорожно глотая воздух, я подскочил и сел. На диване.

Было совсем светло.

В комнате никого не было, не считая Бакса, свернувшегося в кресле. Кот поднял голову, и удивленно посмотрел на меня. Я был одет. Никаких следов пребывания незнакомки не наблюдалось.

Неужели всё приснилось?

Кот облизнулся и требовательно мяукнул.

Нет уж, проглот, не до тебя. Я, пошатываясь, отправился будить Костю. Но вот в чем парадокс: друга не было. Он слинял по-английски.

Но Толстый, хотя бы, точно, вчера был. Об этом свидетельствовали две стопки, пустые бутылки и бардак на кухне. А девушек никаких не было! От них остаются окурки в помаде, заколки для волос в ванной и раздражающий запах духов. А еще – они поголовно не пьют водку. С замиранием сердца я еще раз оглядел комнату, задержал взгляд на настольной лампе. Ничего розового нигде не было. Я поймал себя на мысли, что сон, до определенного момента, в целом-то был чудо, как хорош. Я даже ощущал себя опустошенным, словно любовь-то у нас, все же, была.

В растерянности я почесал в затылке и пошел в душ, смывать с себя кошмар. Контрастный душ мне в таких случаях всегда помогал.

Постояв и под ледяной водой, и под кипятком, я, действительно, взбодрился.

Вылез из ванной и долго рассматривал в зеркале помятую физиономию, надеялся увидеть следы страсти, но – увы. Только боевые синяки цвели буйным цветом, да опухоль немного сошла.

Я попытался обнаружить в своих зрачках зачатки сумасшествия или хотя бы какие-нибудь видимые последствия сотрясения мозгов, но ничего, кроме полопавшихся капилляров не различил.

Через полчаса, сидя на кухне и запивая пивом бутерброды с ветчиной, я убеждал себя в том, что визит к врачу неизбежен. И чем раньше, тем лучше. А то ведь «госы» на носу. Не хватало еще со справкой в большую жизнь вылететь. Родители этого не поймут. Мать удар хватит. Она так хотела, что бы у сыночка было высшее образование. А отец будет считать слабаком. Да и зря я, что ли пять лет оттрубил от звонка до звонка?

Завтра же с утра пойду в больницу. Все равно в таком виде в университет не покажешься. В любом случае, справка от терапевта не помешает. А там и к невропатологу заскочу.

Окончательно проснувшись, я позвонил нашему старосте Максу и сообщил, что захворал.

– Что, как обычно? – со смешком поинтересовался однокашник.

– Правда, заболел.

– Все равно, никто не поверит. Воскресный синдром он всегда рассолом огуречным лечится. – хохотнул Макс. – Кстати, Ленка говорит, сегодня на кафедре кое-кто ратовал за то, чтобы серьезно с тобой пообщаться. Мол, если так будет продолжаться, могут не допустить до «госов».

– Да ну, куда они денутся? Хвостов у меня нет.

– Ну да… – на том конце провода вздохнули. – Может, и не так страшен черт, как его малюют, но красные корочки, похоже, тебе уже не светят.

– А их и так быть не может. – я даже удивился неосведомленности Макса. – У меня же на первых курсах четверки есть и даже тройки. Да и зачем они мне сдались эти красные корки? Белоногов вон пускай из шкуры лезет, авось, прахфессором станет.

– Дурак ты, Вовка. Это я тебе как староста говорю. Ленка зря языком не чешет. Это ведь только ты у нас до сих пор не знаешь, какие из сессионных отметок идут в диплом, а какие нет.

– Слушай, да мне это не интересно.

– Врешь ты все! – вздохнул Макс. – Ну да черт с тобой. Валяй свою «легенду».

Я разозлился. Блин, да за кого они меня держат? Я холодно сообщил Максу, что завтра иду в больницу и непременно принесу больничный лист. Так что пусть там некоторые не надеются впаять мне прогулы. Макс, похоже, даже обрадовался. Оно и понятно: его ведь, как старосту, тоже трясут.

На следующий день пришлось «пилить» в клинику. А что делать, раз обещал?

Народу в больнице было немного, в основном пенсионеры. Они скапливались у определенных кабинетов и болтали, расположившись на кушетках, словно на лавочках подле своих подъездов.

Я сильно пожалел, что нельзя в помещении надвинуть на глаза козырек спасительной кепки. Не хватало еще на знакомых нарваться. Но бог не выдал.

В очереди в регистратуру я торчал не долго. Настоящие больные с семи утра двери больницы сторожат. А сейчас здесь остались одни лишь симулянты и хроники-садисты, которым больница – дом родной.

– С сотрясением мозга куда обращаться? – спросил я, подойдя к окошечку.

– К травматологу. – бесцветным голосом ответила пухлая дама пенсионного возраста. – Талоны выдаются с семи тридцати до восьми утра.

Я мельком глянул на часы, было уже десять.

– А если очень надо?

Бабуля открыла рот, подняла голову, посмотрела на меня и, подумав, сказала:

– Фамилия, улица, участок?

Я ответил.

Через пару минут бабулька вернулась с моей картой:

– В 243 кабинет.

– Спасибо. – я уж было обрадовался, что все так просто.

– Там тебе направление выпишут. – добавила старушка.

Настроение заметно ухудшилось.

На втором этаже очередь была ещё человек в двадцать.

Выстоял.

Приняла меня женщина весьма замученного вида и в очках:

– Студент?

– Да.

– Вы в курсе, что у нас услуги платные?

Для меня это было откровением. Вроде бы я в свою родную больницу пришел. В смысле, по месту жительства. И не на супернавороченную операцию, а к банальному травматологу. Хорошо еще, что я кошелек вечно с собой таскаю.

– Угу… – мотнул я головой. – Сколько?

Женщина оторвалась от бумаг, посмотрела на меня как на идиота, и вдруг улыбнулась:

– На улице был страшный гололед?

– Вроде того. – буркнул я.

– Деньги-то убери. Они тебе еще пригодятся. – и мне протянули новое направление. – В 101 кабинет. Там и заплатишь. А уже оттуда – прямиком к травматологу.

Я, видимо, выглядел немного потерянным, и женщина меня утешила напоследок:

– Тебе еще повезло. Завтра травматолог в отпуск уходит, а вторая – в декрете. Пришлось бы в двадцать первую клинику ехать.

– Ну да, – сказал я, – спасибо.

Хождение сие по мукам начало притомлять. Но назад пути не было. Я человек слова. Сказал, что принесу справку, значит быть по сему! Хотя, лучше бы, я ее просто купил.

Лифт не работал. Пришлось наматывать круги по коридорам да по лестнице.

И снова очередь. Кого здесь только не было: и те, кто проходил медосмотр, и направленные к разным врачам. Многих я запомнил еще ещё по первой очереди. Более того, почти все двадцать человек, что только что стояли передо мной, тоже перекочевали сюда. Еще целый час пришлось подпирать стенку. Эта очередь ползла медленнее, чем предыдущие.

И снова мне выписали какую-то бумажку, даже две. Макулатуры им не жалко.

Я вышел из кабинета злой и уставший. Ну вот, опять через все здание тащиться на первый этаж. А я ведь еще даже до специалиста не добрался!

Я повертел в руках направление. Вторым документом был полис.

Надо же! Это что же получается? Я сам отдал деньги на добровольное страхование? А кто меня спрашивал: хочу ли я? Страховая сумма – 50 рулей. Страховой платеж – 30.

И чего я, правда, справку не купил? Ведь там просто деньги бы отдал, а здесь ещё и своё время теряю!

Но голову проверить, всё же, нужно. Эх, если бы не позавчерашняя драка, ноги бы моей в этом заведении не было!

К травматологу снова вела внушительная очередь, состоящая все из тех же пенсионеров. Я, в который раз, пожалел, что не прихватил какой-нибудь журнальчик. Одно радовало: за эти два с половиной часа ожидания я узнал много интересного и про страну родимую, и про политиков, и про помидорную рассаду, и про какую-то Селесту, которой отчаянно не везло в любви с подлецом Родриго.

Когда передо мной оставалось только трое посетителей, конечно же, вышла медсестра:

– Очередь не занимать. Прием: до без пятнадцати час. В первую очередь пройдут те, кто по талонам.

Толпа возмущенно загудела. Несколько человек даже демонстративно ушли. Один старичок с костылями принялся сокрушаться. Но боевые бабули его быстро осадили, зашикали, зашипели.

– Ишь, расстонался тут! – особенно возмутилась одна. – И что за мужики у нас такие?

– Так ведь больно же, терпеть нет мочи! Да если не примут, хоть помирай! – жаловался дед.

– Больно ему! – не осталась в долгу бабулька. – Я от ногу сломала, да сама ишшо ко врачу пришла. И то эть не стонала…

Когда подошла моя очередь, меня мутило от всего этого «базара». Я глянул на часы: без двадцати час. Нет, я определенно, везунчик! Рядом со мной сидела грозного вида молодая пенсионерка и неодобрительно так на меня косилась. В ее взгляде ясно читалось, мол, нынешняя молодежь совсем от рук отбилась: морды друг другу бьют, да еще потом в очереди к травматологу штаны просиживают за халявной справкой, нет, чтоб пожилую женщину вперед пропустить! Однако, талона у нее не было, а до скандала она опускаться не захотела.

За время нашего героического стояния вот уж четверо человек подкатывало к дверям: «Мне только спросить», проходило и надолго пропадало в недрах кабинета.

Чтобы не рисковать, на всякий случай, я встал так, чтобы никого больше не пропустить.

Внезапно хлопнула соседняя дверь, я резко повернулся, и в голове у меня зашумело. Так иногда бывает, когда долго сидишь, а потом резко вскочишь. Ерунда, в принципе. Но я прислонился к стене и пару раз моргнул, пытаясь разогнать возникший перед глазами мрак.

Мне определенно показалось, что в коридоре стало темнее. Я огляделся. Так и есть! Однако, кроме меня, этого никто не замечал. Моложавый пенсионер: как читал газету, так и читает. Пятилетний карапуз продолжал играть пистолетом. Бабки трепались о рассаде.

Похоже, опять болезная моя головушка дает о себе знать. Ну, ничего, сейчас бабулька с внучкой выползут, и я сдамся вместе с потрохами. Пусть мне таблеток дадут или уколы назначат, или молотом по мозжечку пару раз стукнут, лишь бы помогло! А то надоело все до одури! Все эти: сумерки, видения и прочая дребедень!

Темнота, тем временем, сгущалась, почему-то, именно под потолком. Она клубилась там, точно сигаретный дым. Хотелось даже крикнуть голосом Фарады: «Горим? Не горим?»

Мрак густел и спускался, вот он уже черною тучей навис над очередью. И мне это очень не нравилось.

А потом из этого зловещего сгустка к людям потянулись серые бесформенные отростки. Стало тяжело дышать.

Да еще эта бабка с внучкой запропастились в кабинете! Вот уж не думал, что снять гипс ребенку такое долгое занятие! Небось, больше времени уходит на заполнение карточки и рецептов.

И когда уже в больницах введут компьютерные сети? Диагноз поставил, а рецепт уже из принтера ползет. Ведь какая красота бы была! А то эти врачи-умники придумали тайнопись, называемую латынью именно для того, чтобы простой смертный ничего не понял, но и подвоха не заподозрил. Как еще аптекари умудряются что-то понимать в этих каракулях?

Очередь вдруг разом, одновременно, притихла, люди словно почувствовали появление щупальцев мглы, они испуганно сжались, но не уходили. Видимой опасности-то не было.

И тут шумно вздохнула какая-то бабка:

– И чего вот людей маринуют? Совести у них, у врачей, нету! Хоть бы на то время, когда скользко, да людей много идет, по двое принимали бы!

Я почувствовал, что напряжение тут же и спало. Всё вернулось в норму. Но только я расслабился, как в тот миг старичок с загипсованной рукой, все время молча сидевший в конце очереди, запрокинул голову, стал хватать воздух ртом, и захрипел.

И только я один видел, как серая лапа тьмы дотянулась до бедняги, обхватила его голову и, как удав, постепенно заглатывала тело.

Меня бросило в жар: опять та же бредятина, что и на Вознесенской горке! Сейчас дедок рванет к окну и сиганет на улицу. Или просто окочурится у всех на глазах. И только я один буду знать, что его убили!

Все засуетились: кто-то кинулся на помощь деду, кто-то наоборот шарахнулся, прочь, как от чумы.

В этот же момент перед моим носом, как по волшебству, открылась дверь и я, оттолкнув тучную бабулю, за которой не видать было внучки, ввалился в кабинет.

Я просто не мог наблюдать больше всю эту фантасмагорию! Я ворвался к травматологу, видимо, бледный, как смерть.

Врачом оказалась женщина лет тридцати пяти. Санитарочка – и вовсе моя ровесница. Обе вопросительно на меня уставились.

– Там человеку плохо. – пояснил я. – Вызовите санитара что ли…

Они обе выскочили в коридор. Я плюхнулся на кушетку у стены и вытер взмокший лоб. Дышать стало легче. Облако осталось за дверями. Мне даже показалось, что эта мерзкая живая тьма отчего-то не смогла просочиться в кабинет сквозь неплотно прикрытую дверь. Она уже выбрала на сегодня жертву, и это был не я!

Вот так с ума и сходят.

И зачем только в больницу попёрся? Лежал бы себе на диванчике, телек бы смотрел…

Через пару минут врач с медсестрой вернулись. Они были раскрасневшиеся, видимо, от быстрого бега. А я себя чувствовал препаскудно. Это же я должен был тащить того деда. Я ведь в очереди самый здоровый. Я поднялся, виновато поправляя простыню. Надо же, не заметил, куда уселся. Хотя, вряд ли тут все стерильно, но все равно неудобно.