Morituri. Идущие на смерть

Редактор Анастасия Фейн-Гутман

© Анна Фейн, 2024

ISBN 978-5-0064-7304-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Анна Фейн. MORITURI

Глава первая. Две стороны одной медали

У вечности нет цвета и температуры. Кажется, что это вырезанное из камня или отлитое из бетона бесконечное пространство, гигантское и твердое на ощупь. Но как только прикоснешься к вечности, она, как облако, растворяется у тебя под рукой… если, конечно, находясь в вечности, ты можешь почувствовать или увидеть свои руки.

Сефер свои руки видел. Но не чувствовал. Он чувствовал, что пространство перед ним неизменно, бесконечно и равнодушно к любым его чувствам. Оно просто есть. Все эти параллельные формы, похожие на ступени, уходящие вдаль, ввысь и вниз. Как будто плохо освещенное помещение и не видно грани между полом и стеной. Эшер явно был здесь, иначе как простой смертный может предположить, да еще и визуализировать такую несвойственную живому миру реальность. Надо будет, кстати, узнать у куратора Эшера, как он без конфликта с департаментом познакомил художника с другой ступенью мироздания.

А еще Сефер чувствовал, что чувств у него быть не должно, а они были и тащили его на дно. Лучше бы мысли.

Когда мысли носились в голове Сефера, это было прекрасно, потому, что пока мысль движется, ты существуешь, даже если мысль идиотская или случайная. Сефер пока существовал. И это давало надежду на будущее. И даже двигался. Вместе с бесконечной очередью, такой же серой, как Сефер и пространство вокруг.

Очередь напоминала бесшумный конвейер.

Из торца пространства серую вечность наполнял молочный неяркий свет. Он просачивался из-за матового стекла. К нему и двигалась очередь серых персонажей, не останавливаясь ни на секунду. Когда снаружи на стекло опиралась ладонь, было видно только размытое ее очертание. В этот момент тот, чья очередь подошла внутри, прикладывал свою ладонь к силуэту ладони снаружи, чтобы на ней фосфорным светом отпечаталась линия жизни с ладони из-за стекла. По этой линии получатель сразу считывал, где, когда и как хозяин ладони извне должен умереть. Очередник знакомился с заданием, надавливал на стеклянную стену чуть сильней, она распахивалась, как двери автоматического лифта, и очередник выходил на белый свет.

Все просто и быстро. Иногда даже думать не надо – за тебя уже все сделано. А иногда стоит проконтролировать, потому что есть сложности и противоборствующие. И хотя Смерть в миропорядке всего лишь менеджер перехода, перевозчик и логист, время от времени требуется выдумка и четко составленный план. Иначе можно не выполнить задания и не привести означенную душу. А это чревато потерей смертной силы и недостачей мортов. Смерти, получающие за выполненную работу положенные морты, выглядят ярко. Их очередь таким же непрерывным потоком движется параллельно серой очереди, вглубь вечности. Потому что в момент возвращения, когда стеклянная стена расступается от давления извне, входящую Смерть накрывает душем блестящих мортов. Смерть обретает цвет, перестает быть серой, получает много энергии, подпитывается и может и дальше существовать бесконечно. От некоторых Смертей даже свет идет. Вон они, светлячками расползаются по вечности, кто куда.

Во всем этом непересекающемся и неостанавливающемся движении двух линий есть торжественность, красота и основа миропорядка. Страшно даже помыслить, что может случиться, если кто-то – на вход или на выход – замешкается. Земля налетит на небесную ось, а небо упадет в Дунай, так, наверное, будет.

Про небо в Дунае и небесную ось как раз вертелось в голове у Сефера, не сбивая его с четкого неслышного шага (Смерть бесшумна) до тех пор, пока очередной раз не распахнулись двери на вход. В них возник персонаж со змеями дредов на голове. Пока он принимал душ из мортов, не характерно для Смерти издавая довольное фырканье, и вообще всячески выражая свой восторг, Сефер на секунду остановился, как вкопанный. На секунду – потому, что сразу получил пинок сзади идущего. Никто не хотел нарушать миропорядок.

Мысли Сефера погнали вскачь. Дуадж вернулся! А ведь они не должны были пересечься с ним больше никогда в этой вечности! И вдруг теперь, так внезапно – очереди двигаются навстречу друг другу и точка пересечения где-то, да окажется. Ее не будет, только если Сефер достигнет стекла прямо в этот момент, сейчас.

Сефер оценил свои шансы на обгон очереди, но сразу убил эту мысль, памятуя о пинке. Спасением было бы оказаться впереди вошедшего. Тогда они бы точно не пересеклись, если где-то, конечно, не появился бы внезапно Лобачевский. Но вряд ли его так вот запросто пустили бы гулять по департаменту смерти.

Да, именно впереди! Сефер выскользнул из своей очереди и плавно попытался встроиться между красивой Смертью Мореной и какой-то незнакомой замшелой Смертишкой маленького роста и в нелепых черевичках в очередь входящих. Морена только поджала кровавые губы, но ускорилась на шажочек, пошла, так сказать, на встречу. А вот замшелая Смертишка подняла вой и велела во всеуслышание Сеферу забыть о своих архаичных манерах на корню.

Это было обидно. Сефер всегда очень стеснялся своей архаичности. Потому он подчеркнуто вкручивал в речь словечки и идиомы на разных языках, как бы пытаясь обратить внимание собеседников на то, что миропорядок, как пазл, состоит из множества осколков различных культур и смыслов, и нужно пользоваться всем сполна, а не увязать в своем происхождении и предназначении. Дуадж, кстати, наоборот, никогда не скрывал ни происхождения, ни архаичности. Он был естественным до неприличия. Не гнушался даже тем, что брал подношения у неграмотных людей с их жертвенников. Особенно любил мёд и благовония. Мед, разумеется, не ел, но обтирался им и фыркал, как животное при этом. В детстве он часто сидел возле жрецов, занимающихся бальзамированием тел. Сефер же считал, что бальзамирование и эти медовтирания – признак отсталости, что нужно двигаться вперед, развиваться вместе с технологиями, а не уныло следовать традициям. Поэтому, когда замшелая Смертишка указала ему на архаичность, это его настолько задело, что он вынужден был манерно поклониться с презрительной усмешкой и промолвить:

– Мэа кульпа, уважаемая, что означает, моя вина, как вы, наверное, уже заметили.

Очередь начала гудеть и сгущаться около Сефера. Это привлекло внимание вошедшего. Дуадж с интересом наблюдал за заминкой в очереди. Он сразу узнал Сефера и пытался поймать его взгляд, но Сефер изо всех сил старался спрятать глаза. Тогда Дуадж напрямую отправился в эпицентр замеса, игнорируя порядок и очередность. Если бы в этот момент кто-то назвал Дуаджа деревенщиной или старообрядцем, он бы, наверняка лишь хохотнул в ответ. И если бы у Сефера было время, он бы оценил находчивость Дуаджа и его манеру обходить правила. А возможно, и сам бы воспользовался ими, чтобы оказаться внутри строя входящих, и тогда наверняка Дуадж бы его не заметил! Но мысли Сефера мерцали и были сосредоточены не на составлении дальнейшего плана, а только на том, как избежать встречи. А она приближалась с каждой секундой, поскольку Сефера вытолкнули из входящей очереди и вставили обратно в очередь на выход. Вероятно, если бы Сефер почаще бы получал морты, он смог бы противостоять окружающим, но он был слишком слаб и напуган. Да и глупо сравнивать входящих, усиленных и напитанных, и выходящих, ожидающих мортов. Они, конечно, всегда в разных весовых и моральных категориях.

Дуадж шествовал с довольной улыбкой, смотрел Сеферу прямо в лицо. Они находились уже в двух Смертях друг от друга, когда Сефер вообразил, что обронил свою берцовую косточку на пол, и опустился нашарить ее внизу. Сначала он полз по полу, как змея, затем решил перейти на собачий шаг, но обратил внимание, что не один. Рядом с ним, хохоча, на четвереньках, колупался Дуадж. Продолжать дальнейшее представление было нелепо. Сефер выпрямился в полный рост. Дуадж не отставал. Он зеркалил все движения Сефера и очень веселился. Очередь снова начала нарушаться – все двигались по одному, кроме Сефера с Дуаджем. Сефер краем глаза заметил появившихся в стороне охранников с песьими головами, направляющихся в их сторону.

– Вижу, ты соскучился по нашим дурачествам, бро, – нарушил тишину Дуадж.

Сефер сделал смешную попытку не идти парой, а встать в затылок, но Дуадж не был настроен сдаваться.

– Прости, но правила изменились, де-факто теперь парой нельзя!

– Правила? – Дуадж с наигранным удивлением остановился. – а разве правила не для того, чтобы их нарушать, нет? Или ты ничего не нарушаешь больше?

В этот момент они подошли вплотную к стеклу. Снаружи к нему прислонилась тонкая ладонь. Дуадж схватил Сефера за руку и приложил к силуэту ладони сразу две руки, свою и сеферову. Стекло стало медленно гаснуть, темнеть, замигало красным, раздался отвратительный вой сирен.

– Сыгранем по нашим старым правилам – ты, я и куча веселых идей и развлечений?

Сефер в бессилии закрыл глаза. Непонятно, кстати, зачем он это сделал, ибо веки даже от солнца глаза не защищают, не то, что от воспоминаний или мыслей. Прикосновение двух рук к матовому стеклу отшвырнуло его в маленькую средневековую деревушку, где они с Дуаджем, легкие и щегольски наряженные по последней мрачной моде, прогуливались по улице. Особое удовольствие им доставляло то, что никто не видит их. Только вот пользовались они этим удовольствием по-разному. Дуаджу нравилось подшучивать над людьми. Он с легкостью мог подскочить к парню, идущему по своим надобностям, и отвесить ему щелбан по лбу. И когда изумленный парень испуганно озирался и тер лоб, Дуадж хохотал и передразнивал выражение лица и гримасы несчастного. Сефер такое в Дуадже не любил. Он был согласен, что человеком быть ужасно, но глум не поддерживал. И так люди ущербны, так зачем же добавлять им ничтожности!

Дуадж осмотрел место действия с презрительной гримасой.

– Офигеть, ну и дыра! Странно, что здесь все от тоски еще не издохли, – вынес он свой вердикт. Сефер только пожал плечами. Он сорвал придорожный цветок и стал внимательно изучать. Цветок был совершенен.

– Какая разница, где появиться на свет? Можно прекрасно существовать и быть совершенным в любой дыре, если ты тянешься к свету. Ад астра пер аспера, или через тернии к звездам, так сказать, – с этими словами он протянул цветок Дуаджу. Тот рассерженно выхватил его у Сефера, бросил на дорогу и втоптал ногой в пыль.

– Вот оно, твое совершенство, запылилось уже! И что тут прекрасного, если ты даже не можешь выбрать место, где появиться на свет, уж не говоря о выборе места и вида Смерти? Разве совершенство так выглядит? – Дуадж указал носком ботинка на остатки цветка.

В этот момент они миновали на дороге молоденькую некрасивую девушку, подставившую свою ладонь полной цыганке. Цыганка с серьезным лицом вглядывалась в ладонь девушки, пряча одной рукой деньги в недра своих юбок. Дуадж потер ладони, предвкушая развлечение, затормозил и пристроился слушать. Сефер глянул на ладонь девушки и все сразу прочитал. Там светился и пульсировал обратный отсчет, жизни ей оставалось минуты три.

Сефер стал оглядываться в поисках коллег. У них было другое задание. Наконец он углядел на обочине дороги нечто человекоподобное с маленькой головой и несоразмерно большим туловищем. Вместо волос на голове у человекоподобного были какие-то сваленные в колбаски волосы. Одна нога была босой, другая в дырявом носке, балахон был подпоясан блестящим поясом, а на плечи наброшена черная бархатная мантия. Вид его был так смешон, что Сефер стал подмигивать Дуаджу, пытаясь не расхохотаться. Ему хотелось, чтобы Дуадж оценил нелепость персонажа, гордо именующего себя Смертью. Он помнил, что показывать пальцем невежливо. Но Дуадж полностью погрузился в гадание.

Девушка стояла, мечтательно прикрыв глаза, и даже в какой-то момент показалась Сеферу хорошенькой. Цыганка говорила нараспев:

– Ждет тебя большое счастье, но скрытое от чужих глаз. Идет к тебе незнакомец, граф или принц, не разберу, да только он в богатом плаще.

При этих словах Сефер не выдержал, захохотал и развернул Дуаджа в сторону нелепого существа на обочине. Существо поймало их взгляд и отвесило весьма церемонный поклон и залихватски закинуло фалду того самого, упомянутого цыганкой, богатого плаща через плечо, отчего стало еще нелепей. Буквально двумя прыжками существо преодолело расстояние между обочиной и Сефером с Дуаджем, толкнуло цыганку под руку. Из под цыганской юбки, как из разорванного мешка, на дорогу выкатилось несколько монет. Девушка, благодарная за многообещающие предсказания рванулась за ними, чтобы подобрать их и вернуть доброй гадалке, и не заметила пролетающую на полном ходу телегу. Конь угодил девушке копытом по лбу, девушка нелепо упала, юбки взлетели вокруг нее пеной, намотались на ось колеса и протащили ее по каменной мостовой. Вокруг завизжали, закричали и запричитали. Конь испугался, застопорился и пошел боком, возницу крутануло вместе с телегой, труп девушки (а она уже была мертва) отцепился от оси и пролетел в сторону метров десять.

– Какая нелепая Смерть! – возмущенно произнес Сефер и неодобрительно посмотрел на существо.

Смерти, конечно, очень разные. И у каждой есть своя червоточинка или особенность. Но таких нелепых Сефер еще не видел. Ну или внимания на них не обращал, ведь вокруг было много интересных Смертей. Например, красивые Смерти. Такие, как Морена. Видишь ее и сразу хочется, чтобы она обняла тебя крепко, хочется идти с ней рядом и любоваться и ею, и собою на ее фоне. Хочется упиваться абрисом ее алых жестких губ, хочется, чтобы она не мигая гипнотизировала тебя своими бездонными глазами. И все это потому, что глядя на нее веришь, что тебе с ней будет хорошо, как еще никогда ни с кем не было. Недаром Морену любят и почитают по всей земле много веков кряду. И многие люди желали бы закончить жизнь в ее объятьях. Но для этого надо быть юным, бесстрашным, и любить широкие жесты. Ну и нужно, конечно, уметь находить удовольствие в боли. Тогда Морена сможет полюбить тебя. Правда ненадолго, но зато красиво. Кстати, когда Клеопатра торговала свою ночь за жизнь смельчаков, это Морена ее подучила. Они вообще, говорят, спелись, хотя вступать в отношения со смертными настрого запрещено законодательством. Нужно соблюдать субординацию. Но Морене многое прощалось. Клеопатре, кстати сказать, тоже. Вообще, с этими властителями и великими людьми все непросто. Все они так или иначе вступают в запретные отношения. И им за это ничего не бывает. Ну, по крайней мере на своем уровне. Возможно, после перехода, что-то и прилетает. Но обычной рядовой Смерти об этом неведомо.

Или геройские Смерти. Они прямые и бесхитростные, как и положено солдафонам, передвигаются шеренгами, по несколько вряд. И всегда грязные, всегда уродливые, но зато с песней. Да, это не шутка. Они всегда что-то поют. И умирающие рассказывали, и случайно проходящие мимо Смерти тоже жаловались. Особенно если рядом эстетствующие Смерти оказывались. У кого слух музыкальный. Эти жаловались на фальшь, но уважали ритмичность. Сефера они раздражали отсутствием гибкости. Геройские Смерти никогда с пути не сворачивали. И однажды Сефера чуть не затоптали, когда он случайно сошел со своей траектории в департаменте и очутился у них на пути.

Или вот внезапные Смерти, они появляется как из-под земли, все их движения и поступки неожиданны. Но не нелепы!

Есть дежурные Смерти, они ассистируют хирургам во время операций или служат нянечками в палатах. Их работа сложнее – они должны долго находиться на земле без мортов и при этом могут принимать человеческий облик, то есть, становиться видимыми, но оставаться незаметными.

Есть ожидаемые Смерти, эти обожают ритуалы, носят обычно одеяния в пол, двигаются плавно, с достоинством, как на колесиках. Они безусловно, немного олдскульны, некоторые из них предпочитают черные плащи с капюшонами и любят яркую атрибутику типа черепов, кос в руках и тому подобной мишуры, принятой людьми за символы Смерти. Абсолютно неясно, зачем им эти цацки, так как Смерть должна быть невидима и бесшумна. Даже ожидаемая. И это закон. Департамент света по неизвестным причинам иногда попускает людей увидеть свою Смерть, но обычно люди перед смертью не обращают внимание на внешние проявления. А все эти косы, серпы, черепа и черные плащи – плод больных фантазий, рисуемых в воображении людей демонами страха. Большинство Смертей уже давно забросили все эти нелепые атрибуты пылиться к скелетам в своих шкафах.

Вообще, Смертей в миропорядке столько создано, что и не сосчитаешь. И каждая своим делом ведает. Большая часть, – это, конечно, те, которые задания получают и на вольных хлебах держатся. Но есть и белая кость – контрактники.

Ведь Смерть существует во всех живых существах с самого их начала и до самого конца. Каждый день она просто потихоньку работает и занимает в человеке, животном или даже дереве все больше и больше места. До тех пор, пока не поглотит то, в чем она существует, целиком. Казалось бы, можно называть такие Смерти паразитами, но это было бы ошибочно и несправедливо. Во-первых, такие контракты выдают не всем, а только самым маститым и опытным профессионалам, работа которых тонка и незаметна. И выдаются они в награду. Как там уж эти награды распределяются и за что, знает только департамент света. Иногда, говорят, за большую и умную душу такое назначают, а иногда, может, и кому попало распределяют, и приходится и Смерти, и живущему сосуществовать в компромиссе длительное время, пристраиваться, привыкать друг к другу, даже дрессировать друг друга. И если для людей это заслуженная тягота, то для Смерти это тяжкий труд и филигранная работа без права на ошибку. Потому, что возле Души обычно еще Ангелы-хранители имеются. А они обжигающие, с ними нужно осторожно, Ангел-хранитель легко Смерть испепелить может. И с этим Ангелом нужно ведь как-то взаимодействовать и работать в команде. А всем известно, что когда лиц, принимающих решения, несколько, может случиться лебедь-рак-и-щука. Смешной, кстати, термин.

Сефер из него понимал только слово рак. Ну потому, что знал это смертельное заболевание в деле. А вот при чем тут птица и рыба, он не понимал. Где-то слышал про то, что рыбу, как образ, часто использует департамент света, но почему, тоже не знал. И оттого ему представлялось, что Ангел-хранитель – это Щука, душа – это Лебедь, ибо может легко отлететь, а Смерть – это рак. Такое вот контрастное триединство. Вероятно, именно поэтому контракты очень опасны и трудоемки. Многие Смерти после них нуждаются в перерождении, а некоторые и вовсе исчезают. Сефер знал, что получить контракт – почетно и практически невозможно, он для единиц. Также он знал, что контракт дает возможность перехода Смерти на новый уровень существования. А вот что это за уровень, он не знал. Может они после контракта в воинов Света превращаются, а может, и в самих Ангелов.

Как это часто бывало с Сефером, одна неаккуратно запущенная мысль унесла его на седьмое небо. С небес на землю его спустил как всегда Дуадж.

– Нелепейшая! Никакой тебе ни эстетики, ни выдумки! Не таковы мы! Ты уже глянул задание? Я вот что измыслил… будет бомба!

Дуадж раздувался и подпрыгивал, вернее, подлетал и зависал над землей. Такое с ним всегда происходило, когда в его голову приходила какая-нибудь причуда или сценарий очередного перехода. Сефер почувствовал дискомфорт. На земле правила обязывали уподобляться людям, ходить ногами, внимания к себе не привлекать, потому что даже несмотря на беззвучность и невидимость, энергетические потоки и движения воздуха все же могли бы быть кем-нибудь особенно чутким запеленгованы, а это вело к внеплановым проблемам.

– Опять эти нелепые движения! – поморщился Сефер в предвкушении множества досадных, хотя иногда и забавных эпизодов. – Как будто нельзя просто прийти, все проверить, подготовить по предписанному, забрать Душу и уйти!

– Слушай, хоть ты и Смерть и эмоций не разумеешь, жестоким быть нельзя, Департамент света не велит! Ты сам погляди, они и так очень скучно живут, мы должны их жалеть, терпил этих. Хотя бы яркую неординарную Смерть в виде супершоу они заслуживают! А даже если и не заслуживают, это наш с тобой им щедрый подарок. Смерть же должна быть щедрой?

– Смерть должна быть торжественной, Дуадж.

– Ага, и плащ залихватски за плечо закидывать, как этот стыдноватый клоун, – Дуадж кивнул в сторону существа с дредами в одном носке и плаще. В этот момент тот как раз закидывал девушку себе на плечо. Тоже, кстати сказать, нелепый жест, любая Душа всегда покорно идет за своей Смертью. – Смерть должна быть ярким перфомансом. Чтобы не скучно! Чтобы от души!

– Это тебе, Дуадж, скучно, а не им, – Сефер отвернулся от толпы. Линия на их ладонях уже светилась, пульсировала и заставляла двигаться в сторону задания. – Просто трата времени какая-то. Можно прийти, обозначиться и забрать. А после отправиться повитать в облаках, а не вот это вот всё – фарс и спецэффекты.

Дуадж посмотрел на Сефера с осуждением и махнул рукой.

– Про время сейчас смешно было. Если бы время можно было копить и переводить в морты, Смерть бы ожирела от безделья и сама себя уничтожила.

– Каждый борется с вечной скукой как может, Дуадж.

– Можно подумать, тебе мой способ не нравится, – улыбнулся Дуадж.

– Можно подумать, у меня есть выбор.

– Ты же не человек, у тебя есть выбор.

– У людей тоже есть выбор.

– Ойвсё, уже не смешно. Пошли лучше, поржем по-настоящему. Я такое замутил!

Глава вторая. Жила однажды, похоронена дважды

Миссис Маджори лежала на постели, провалившись в перины, как в могилу. На ее лежбище вольно разместились бы человека три. Ее била лихорадка, у нее был жар. Оборки на ее чепце подрагивали в такт ее неровному частому дыханию.

Вокруг кровати с торжественными лицами располагались ее дети – две девушки на выданье 15 и 17 лет и мальчик 12 лет. Они были обессилены бесполезными действиями – ничего не улучшало состояние их матери. Ни притирки, ни капли от знахарки. Муж миссис Маджори, слегка выпивший, и от того с красными щеками и красными глазами из-за трех бессонных ночей, проведенных возле лихорадочной супруги, подпирал косяк двери. Семья словно застыла и ждала неизбежного, но оно все никак не наступало. Все, и муж и дети, были утомлены жизнестойкостью миссис Маджори. А между тем она уже не открывала глаз. Только грудь ее содрогалась и от этого сотрясалась мелким бесом вся огромная постель.

Руки миссис Маджори были молитвенно сложены на груди. Пальцы ее теперь напоминали распухшие красные сосиски. Она была отекшей, не приходила в себя, но все никак не отходила. Когда Сефер с Дуаджем вошли в комнату, воздух показался им чересчур густым. Словно комната была залита прозрачной вязкой смолой, сквозь которую с трудом нужно было протискиваться при передвижении. Застывшие люди, застывшее время, застывший воздух. Единственное живое была девочка, сидевшая на полу под окном. Она раскачивалась в такт какому-то своему внутреннему ритму и повторяла без конца шепотом:

– Святая Дева, пусть мама не умрет, Святая Дева, пусть мама не умрет, Святая Дева, пусть мама не умрет!

– Не умрет, – повторил эхом Сефер, подошел к окну и распахнул створку, откинув занавеску. Свежий воздух ворвался в комнату и девочка подняла карие глаза на Сефера, но смотрела сквозь. Конечно она его не видела, но ветерок придал ей надежды или просто пощекотал изголодавшиеся по свежести рецепторы.

Дуадж зыркнул на Сефера с презрением. Он наклонился над умирающей, померил ей пульс, потрогал лоб, затем подошел к супругу, проделал то же самое. Затем вернулся к умирающей, на глаз оценил каратность колец на распухших пальцах, даже попытался снять. Умирающая застонала. Дуадж оставил ее пальцы в покое, только обшлагом камзола протер камушки. В мерцании свечей они сверкнули ярким блеском.

Сефер был увлечен девочкой. Надо же, в таком несмышленом возрасте такая стойкость в молитве и столько надежды в безнадежной ситуации! Все-таки люди поразительны! У Смерти все четко – есть задача, есть решение. Никаких прожектов, никаких недомолвок, никаких надежд.

Он подошел к одной из свечек, освещавшую комнату жидким светом. Открытое окно придало жизни свечному пламени – оно заплясало, откидывая на стены неровные тени. Сефер наполнил свои пальцы плотью, скрестил их перед пламенем и на стене напротив маленькой девочки возник из теней пасущийся олень. Девочка с интересом замолчала, перестала раскачиваться. Она не искала источник изображения, просто завороженно смотрела, как олень изящными прыжками летел куда-то. А затем над ним возник планирующий орел. И орел камнем упал на оленя и перебил ему хребет. В момент, когда Сефер хотел показать своей маленькой зрительнице агонию оленя, рядом с ним возник Дуадж и пальцами потушил пламя свечи.

– Кажется, здесь работает Ангел-хранитель и мешает Смерти выполнять свою работу!

Сефер пожал плечами и перестал. Дуадж вновь склонился над умирающей, но она все еще дышала. Он в сердцах надавил ей на виски.

– Да спи ты уже!

Миссис Маджори перестала дышать и затихла.

Светила полная луна и освещала деревенскую дорогу так ярко, что всё на ней было хорошо видно. Два худосочных, грязных, пьяных мужика, поддерживая друг друга, двигались в непонятном направлении вдоль улицы с темными домами. Только в одном окне горел свет. Дорога, луна и дома – все это плясало вокруг пьяных огненную джигу. Но тени от свечи внутри единственной освещенной на всей улице комнате плясали более забористо и эмоционально. Это изумило одного из пьянчуг, и он поплелся к окну рассмотреть танец теней, увлекая за собой друга. И пока один, раскрыв рот и пуская слюну, наблюдал за охотой орла на оленя, второй не мигая смотрел на Сефера. Сефер даже рассердился такой неучтивой назойливости и щелкнул любопытствующего по носу.

– Эй, Патрик, да тут Смерть, пошли отсюда! – пьяный стал оттягивать приятеля от окна, не удержал равновесия и завалился на землю. В этот момент кольцо, протертое Дуаджем, сверкнуло искрой в глаз второму пьянчужке, он вытращился и попытался показать другу, но тот уже валялся на земле.

– О, да тут смерть как богато, Джонни, твоя правда, тебе такого до конца твоей никчемной жизни хватит. Будешь купаться в роскоши. Все долги тебе Питер-трактирщик спишет и забесплатно лет пять поить будет, а больше ты все равно не протянешь!

В этот момент Дуадж довольно улыбнулся и задернул занавеску. Патрик тоже повалился на землю.

Как только мисс Маджори перестала дышать, в комнате словно кто-то включил тумблер – все задвигались и зашевелились, оцепенение спало.

– Джек, беги к мистеру Гноферу, пусть доставляет гроб, нужно скорей похоронить, – оживился вдовец, расхаживая по комнате на длинных, плохо гнущихся ногах, – Оливия, не подходи близко, детка, она может быть все еще заразна!

Но Оливия активно пыталась скрутить одно из колец с пальца усопшей. Кольца не поддавались. Отек был слишком сильный. В результате, дочь вынуждена была оставить труп матери в покое. Отец с презрительной гримасой лишь покачал головой, достал из внутреннего кармана сюртука маленькую фляжку и приложился к ней.

Дуадж довольно потер руки, и вышел из комнаты в окно, на улицу, увлекая за собой Сефера.

– Ну что, у нас все готово, осталось только занять места в партере и взять попкорн, – заявил он.

Деревенское кладбище в лунном свете выглядело трогательно и умиротворяюще. Погода была спокойной, ветра не было, природа замерла, как и жизнь под каменными плитами. Единственными двигающимися объектами были два замызганных голодранца, которые раскапывали свежую могилу. Но поскольку они были пьяны, а на вид малохольны и убоги, движения их были плавными, не быстрыми и практически не прерывали неподвижности пространства.

Памятники на могилах особо не отличались друг от друга ни размером, ни формой. Был, правда, один в виде большого гроба. На нем Дуадж и раскинулся. Сефер же выискивал себе место, попутно читая надписи на плитах. Годы жизни на них были настолько малы, что Сефер не понимал, зачем вообще на такой срок беспокоить мироздание. Дуадж наблюдал за его действиями неодобрительно.

– Если погружаться во всё это, рано или поздно ты очеловечишься, а это сам знаешь, чем кончается! Помнишь Хель? Сначала она украшала травой и цветами курганы мертвых, потом стала им сочувствовать, и где она теперь?

– А кстати, где она теперь?

– Ну, – замялся Дуадж, – этого никто в точности не знает, но поговаривают…

– Любишь ты слушать всякие сплетни!

– А вот и не сплетни, а мифы. И ты тоже должен их почитать!

– Почитаю как-нибудь на досуге.

В этот момент раздался странный хлопающий звук. Дуадж с ужасом глянул Сеферу в глаза.

– Ты что, чихнул что ли?

Сефер на мгновенье замер с удивленным лицом, затем снова сделался невозмутим

– Нет, конечно, просто задумался и ветку сломал. Что за идиотские шутки?

– Чем ты ее сломал? Силой мысли? Или у тебя задание – душу дерева принести в департамент?

Сефер раздосадованно глянул на Дуаджа. Тот сделал вид, что отлетел назад на несколько шагов, словно от сильного удара. И захохотал.

– Ничего себе у тебя сила взгляда! Почти как сила мысли.

– Клоун, – насупился Сефер и устроился на одном из надгробий, спиной к Дуаджу.

Мародеры заработали быстрее и громче

– Как думаешь, а вот этим для чего жизнь дарована?

Дуадж переместился пред Сеферовы очи.

– Ты своей силой мысли любой перфоманс изгадишь. А если без шуток, ты должен провериться, мне кажется, уж не знаю как, но ты подхватил вирус. Очеловечивает тебя. Вот какое тебе до них дело?

– Ты просто придурок бездумный, Дуадж. А мне интересны люди, взаимосвязи и миропорядок. Хочется чего-то большего, понимаешь? Развития, движения вперед, в будущее.

– Может лучше назад? Раньше было лучше.

– Раньше было раньше. Нужно идти дальше.

– Зачем это?

– Затем, что нельзя быть таким архаичным. Миропорядок пластичный, и он меняется, а ты – нет.

С этими словами Сефер рассерженно переместился на холм возле мародеров и стал сосредоточенно наблюдать за ними. Дуадж тоже подтянулся. Он посмотрел на Луну. Луна показала время от рождества Христова, затем от сотворения мира, затем полночь, затем по хронологии ацтеков. Дуаджу надоело, он отвернулся.

– Миропорядок очевиден, к бабке не ходи: если они будут так копаться, она задохнется и придется нам их тупо зарыть без всяких спецэффектов.

В этот момент лопата копателей наткнулась на что-то твердое.

– Вечно люди сами себе могилу роют, – Дуадж обрадовался, как ребенок.

Мародеры тоже. Стали поздравлять друг друга, хлопать по плечам, затем начали неловко ковыряться с крышкой гроба. Она сначала не поддавалась, а затем сдалась. Немалых усилий двум тщедушным пьяницам стоило сообразить, как, находясь внутри могилы, вытащить крышку наружу. Они бы еще полночи провозились, да Дуадж от нетерпения подхватил ее и легко поставил на торец. Комья земли посыпались в гроб, пачкая белоснежные одежды похороненной. Мародеры добавили грязи, затоптав часть одежд сапогами. Поскольку в могиле не так уж просторно, приходилось перемещаться по телу покойной. Хотя, конечно, из уважения к Смерти мародеры старались на само тело не наступать. Один из них уселся на живот покойнице и попытался стащить кольцо с пальца. Но пальцы по-прежнему были опухшими, как сосиски, и кольца словно вросли в них.

Второй смекнул, что простым это обогащение для них не будет и нужно действовать решительно. Он достал из внутреннего кармана нож и оттолкнув подельника, начал пилить палец. На бледной коже усопшей показались черные капли крови. Луна как раз показала еще какое-то время, не то цыганское, не то время сансары, когда покойница вздохнула полной грудью.

– Что-то я перебрал сегодня, – пробормотал один мародер, тот, что стоял на ребре гроба.

Женщина села в гробу, осмотрелась, и, свалив с себя второго и заверещала так, что слышно было даже на Луне.

Остальное происходило в доли секунды. Мародеры в панике начали спешно карабкаться из могилы, мешая друг другу и затягивая обратно. Женщина пыталась встать и хватала обоих за одежду, в результате чего они катились обратно в могилу, наконец одному удалось выбраться, а второй соскользнул на дно гроба. Мисс Маджори, поскользнувшись встала ему на голову и проломила череп. Ощутив свою ногу в чужих мозгах, несчастная завопила еще сильней и стала лезть из могилы с удвоенной силой и скоростью. Ее голова то поднималась над землей, то исчезала в могиле. Дуадж кружился и покатывался от смеха. Когда женщина зашла на четвертую попытку, Сеферу надоело, он галантно подхватил даму под локоток и вытащил на землю. Второй мародер, отползший на четвереньках довольно далеко, в ужасе увидел, как покойница взлетела на воздух и оказалась на земле. Некогда белое платье, испачканное землей, грязное лицо с размазанной кровью, изогнутый как у Горгоны рот, издававший ультразвук – весь этот нечеловеческий ужас, пошатываясь надвигался на бедного пьяницу. Он собрал в кулак все свои силы и рванул вперед. Но чтобы не упустить исчадие ада из виду и хоть как-то уйти от погони, бежал он, повернув голову назад. И на полном ходу вбежал в какое-то надгробие. Сила удара была такова, что даже земля задрожала. Мародер неловко упал и испустил дух. Следом за ним, аплодируя, шел Дуадж. Повелительным жестом он велел вышедшей из тела душе следовать за собой, та безусловно повиновалась.

– Это было ярко придумано, эффектно, круто-круто-круто! Я, правда, хотел побегать с ними по кладбищу, но твой куртуазный выход с помощью даме выше всяких похвал! Не забудь вытащить первого из могилы.

Женщина замолчала, словно ее выключили. Она мгновенье стояла, как вкопанная, а затем взвыла с утроенной силой и понеслась в сторону деревни.

– Вон за ней побегай, – предложил Сефер, но Дуадж брезгливо покачал головой.

– Я за бабами не бегаю, от этого проблемы одни.

– Ну смотри, а то пропустишь такой яркий финал, – предупредил Сефер.

– Поднажмем? – предложил Дуадж и они ветром шмыгнули ко входной двери дома, где вчера вечером Сефер разыгрывал театр теней. Чтобы не пропустить последний акт.

В доме не спали. Дети сидели за столом в темной столовой и осоловело ждали, пока отец опрокидывал одну за другой. Все молчали. В тишине было слышно только бульканье виски и стук опускающегося стакана. Стук в дверь прозвучал, как выстрел. Все вопросительно посмотрели друг на друга. И только самая маленькая девочка, та, которой Сефер показывал сказку нарушила тишину.

– Мама? – спросила она.

Отец горестно погладил ее по голове.

– Если б мы не похоронили ее сегодня, Энн, я бы тоже так подумал. Потому, что так стучала только она.

Он встал и пошатываясь поплелся к двери. Распахнул ее и упал прямо на руки Сеферу, так как душа его отошла моментально. За дверью стояла миссис Маджори собственной персоной. Правда в том виде, в котором ее увидел супруг за секунду до смерти, вряд ли она была узнаваема.

Сефер и Дуадж уже порядком утомились, да и улов у них получился неплохой сегодня, но им уже нужно было пополнить силы мортами. Все-таки подготовка отнимает много энергии.

На востоке показалась розовая полоса, значит вот-вот Ра торжественно выкатится на небо, победив силы тьмы, на своей барке.

Ра всегда был героем для Сефера с Дуаджем. Египетская сила! – нравилось им восклицать в юном возрасте, когда они возились с другими молодыми Смертями. И египетская победительная сила после этого оказывалась на их стороне. Сефер с Дуаджем врывались в самую гущу клубком катающихся Смертей и рушили все на своем пути. После таких заварушек многие Смерти костей собрать не могли, а Сеферу с Дуаджем хоть бы что. В то счастливое беззаботное время они еще были маленькими и очень гордились своим прарадителем. Во-первых, в отличие от большинства богов Солнца, он рассекал по небу на лодке. А уникальный вид транспорта всегда выделяет из толпы. Во-вторых, Ра появился из гусиного яйца. И это роднило его со Смертями и архаичными Богами. Хотя Смертью он не был. Богом тоже не был, хотя когда-то считался.

Сефер знал, что когда ты на земле и мортов в тебе недостаточно, если встретить Ра первым из солнечных богов, можно немного восстановиться. Солнечные лучи Ра давали конечно не морты, но ощущение, близкое к их действию. Словно по коже пробегал легкий электрический разряд и от него внутри все начинало биться и пульсировать. И возвращаться в вечность было легче.

Поэтому Сефер и Дуадж не стали наблюдать дальнейшее действо, происходящее в доме воскресшей, хотя Сефер немного жалел, что не взглянул в глаза малышке Энн в момент, когда она увидела силу своей молитвы.

Они торопились окунуться в лучи Ра, а затем им нужно было скорее открыть дверь в вечность и получить заслуженные настоящие питательные морты.

Они брели посреди поля, но Ра все медлил и не выплывал на горизонт. Зато на горизонте показался черный силуэт в длинной рясе. Сначала Сефер подумал, что это кто-то из Cмертей, тоже ищет дверь, так стремительно и легко он передвигался. Но потом он услышал неровное дыхание, а также шорох травы. А Cмерть бесшумна. Как и большинство обитателей разных этажей миропорядка, кроме людей. Есть, конечно, издающие разные звуки, но дышат только люди.

Дуадж тоже заинтересовался путником. Судя по выражению лица, он явно был готов на какую-нибудь ещё безобидную шалость. На обидную, по правде говоря, сил ни у кого уже не было.

За несколько метров до смертной процессии путник стащил с головы монашескую камилавку, перекрестился и пробормотал:

– Прости им, Господи, прегрешения вольные и невольные!

– Ты что, видишь нас? – изумленно спросил Дуадж.

– Имеющий глаза да увидит, – ответил монах.

– И не боишься? – повысил голос Дуадж.

Монах усмехнулся, уважительно остановился, скинул с плеча бесформенный мешок, пригладил бороду. Ряса на нем была линялая и видавшая виды, сам он был худ, но жесток телом. Говоря, он глядел Cмертям прямо в глаза без страха, но и без наглости.

– А с чего мне вас бояться? Смысл моей жизни не искать вас, но идти к Смерти своей дорогой, вы же меня к Богу должны привести. Но не теперь, а когда он назначит.

– Он может и назначает, а вот организуем мы. И почем тебе знать, что мы без назначения?

Монах сощурился, всмотрелся внимательно, покачал головой.

– Нет у вас на меня назначения.

Сефера подобная самоуверенность вывела из равновесия. Он поймал глазами еще не спрятавшуюся луну и завыл на нее волчьим голосом. И тотчас из леса навстречу беседующим метнулись два горящих глаза. Волк. В два счета он преодолел огромное пространство гигантскими прыжками. Глаза его впились в монаха. Монах глаза эти увидел, но свои не отвел, смотрел пристально. Волк прыгнул на него, но вместо того, чтобы вцепиться старику в горло, просто вдруг сел рядом, как домашний пес. Старик погладил его рукой по голове. Тут уж Дуадж не выдержал унижения.

– Нет людей, не боящихся Смерти, – воскликнул он, навел на старика пальцы пистолетом и взвел воображаемый курок. – да ты понимаешь, ряса, что я тебя пальцем убить могу?

– Мог бы, уже убил бы, да назначения на меня у тебя нету, а вот самомнение и гордыня непомерные есть!

Дуадж медленно спустил воображаемый курок. Из пальца задымило – осечка. Ни один мускул на лице старика не дрогнул. Он по-прежнему стоял и доброжелательно улыбался. Дуадж в бешенстве взвел курок еще раз и выстрелил. Сефер только и успел схватить пулю прямо перед носом старика.

– Прекрати, Дуадж, ты же видишь, его спецэффекты не волнуют, а назначения у нас правда нет, – и повернувшись к старику добавил миролюбиво, – Я, кстати, с одним доктором был знаком, тот тоже меня видел и не боялся.

Дуадж раздосадованно тряс рукой, так как после выстрелов пальцы почернели.

– Ты будто его напарник, а не мой!

Но Сефер уже заинтересованно продолжал беседу, не обращая внимания на Дуаджа. Ему было очень любопытно поговорить с человеком, который видит Cмерть, но не боится ее.

– Эти – да. Ученые. Эти не боятся. Для них главное в жизни поиск и эксперимент. Они в ад пойдут за доказательствами своих теорий.

– Точно! – в разговор вклинился Дуадж. Ему было досадно, что на него так быстро перестали обращать внимание. – Знавал я одну дамочку. Так вот она к портному пришла и попросила ей пошить ночной пеньюар длиной 8 метров. Портной, разумеется, удивился, стал отговаривать ее, объяснять неудобство и даже опасность такого ночного наряда, но она заявила, что у нее муж ученый, и для него главное – поиск.

Сефер сконфуженно сделал вид, что не знаком с Дуаджем. А монах напротив весело хохотнул. Чтобы загладит неловкость, Сефер продолжил серьезным тоном.

– А я еще одного вспомнил, храброго. Настоящий был воин. Тоже не боялся меня. Пошел со мной спокойно. Хочу, говорит, с друзьями в Вальгалле встретиться.

Монах понимающе кивнул:

– Так воину, чтобы выиграть битву, нужно внутри себя умереть заранее. Тогда он в бою бесстрашен и побеждает. Потому, что уже умер и ничего хуже с ним не случится.

Дуадж в отличии от Сефера интереса к разговору уже не испытывал, да и устал очень со всеми этими незапланированными стрельбами.

– Ладно, не боишься, но хоть уважаешь?

Монах вскинул на плечо свой мешок, кивнул, надел камилавку и медленно двинулся своей дорогой. Уходя обернулся:

– Конечно, а как не уважить? Каждый день жду уважительно Смерть свою. Она ведь меня к цели моей приведет. Она – таинство и сила. А вместо моей всё сплошь такие, как вы на моем пути встречаются. Непутевые.

Уже отойдя на большое расстояние монах вдруг обернулся и крикнул:

– А с друзьями-то встретился тот воин?

– Не знаю, мы только доставкой занимаемся. Наверное. Больше я его не видел… – и Сефер прижал ладонь к двери, возникшей перед ними в поле. Но в момент, когда она медленно начала отворяться, Дуадж отдернул его руку и тревожно прошептал:

– Признайся, ты с ним тайную дружбу свел? Таинство, смыслы, цели. Он заразил тебя? Так я его за это без всяких назначений заберу!

Сефер в сердцах оттолкнул Дуаджа.

– Да не зараженный я! Каждый с вечностью по своему борется. Ты шоу устраиваешь, я развитие и свет ищу. Что тут такого?

С этими словами он резко отскочил от Дуаджа в сторону и снова приложил ладонь к двери. Когда он приземлился, трава под ним зашуршала. Сефер в замешательстве замер, подняв руки вверх. Наступила оглушительная тишина. Сефер и Дуадж выжидающе смотрели друг на друга и не шевелились.

Глава третья. Катастрофа

– Давай, будто я ничего не слышал, – прошептал Дуадж и выразительно отвернулся, закрыв уши руками.

– Да это какой-то мисандестендинг, я просто пытался понять, как он существует! Пытался скопировать его образ мыслей и действия! – попытался оправдаться Сефер.

Двери на вход распахнулись. Два мародера и отец семейства испуганно оглядывались и топтались на пороге. Дуадж было подтолкнул их вперед, но и сам остановился. Все пространство было заполнено вязким дымом. Сквозь дым угадывалось что-то странное – никакой очереди не было, вокруг царил хаос. К пришедшим откуда-то из дыма вынырнули сопровождающие, лысые существа в стерильно-белом. Они оттеснили мародеров и отца семейства в левый коридор, а Сефера с Дуаджем подтолкнули вправо. Сверху на них проливным дождем хлынули долгожданные блестящие морты. И они с превеликим удовольствием приняли этот звездный душ. По холлу пронеслись аплодисменты. Дуадж заулыбался и стал раскланиваться. Все же он неисправимый позер, подумал Сефер. Но что-то не давало ему расслабиться, хотя морты продолжали напитывать его существо. И он стал напряженно, сквозь дым и морты, всматриваться в пространство.

То, что он увидел, ужаснуло его: в холле не было двух очередей. Даже одной не было. Это опасное нарушение миропорядка. Неужели, пока они возились с миссис Маджори, все Смерти вдруг взяли отгулы, отпуска, а жизнь на земле стала райской? Или небо всё же упало в Дунай и вечный миропорядок изменился?

Теперь по холлу снуют лысые существа в белом. Их много. Они ходят взад-вперед между застывшими, как нефритовая армия, окаменевшими Смертями, которые были некогда очередью, и что-то фиксируют в планшетах. Господи, да это просто страшный сон! Неужели теперь вместо Смерти здесь верховодят Суккуб или Инкуб, отвратительные демоны, предназначенные для совращения и осквернения людей во сне? Но они же в мироздании этажом ниже! Демон не властен над Смертью, а властен только над людьми, да и то, над теми, кто их к себе пускает по наивности или глупости.

Мысли хаотично метались в мозгу Сефера. Дуадж же продолжал раскланиваться, словно ничего не замечал.

А между тем Смерти представляли собой жуткое зрелище. Будто они играли в море волнуется раз, замерли в неудобных искаженных позах, обледенели, а затем какой-то глупый злобный ребенок расколотил их палкой, как чужие куличики в песочнице.

Буквально через секунду Сефер с ужасом увидел, что его мысли – не пустые бесплодные фантазии. Лысые существа в белом окружили одну из застывших Смертей, пошушукались между собой, сверились с данными и записями, а затем направили на несчастного луч. Шелест рассыпавшейся в прах Смерти и был тем звуком, который Дуадж принял за аплодисменты.

Мир рушился без всяких спецэффектов. Буднично и спокойно. Сефер представлял себе это совсем по-другому. Не с фанфарами, конечно, но уж точно более заметно.

В момент, когда Сефер был близок к панике, перед ним возник огромный, темно-серый и словно вырубленный из камня великан. Морс Летум. Верховный начальник департамента смерти, скала, кремень и непоколебимый авторитет. Когда он говорил, сквозь открытый рот было видно адское пламя внутри его чрева. Летум никогда не повышал голоса. Потому, что говорил и без того тончайшим голоском, практически ультразвуком. Выше было просто некуда. Говорил он редко и немногие хотели вступать с ним в повторную беседу.

Вообще Сефер никогда не стоял к Летуму так близко. И от этой непрошеной близости его объял какой-то непривычный холод и онемение. Или это Летум сделал с ним намеренно? Сефер не успел понять, потому что по движению руки Летума дождь из мортов замер, а в них с Дуаджем полетела шаровая молния. Сефер привычно шмыгнул за спину застывшего Дуаджа, как часто делал в отрочестве. Дуадж всегда был крепче, шире и нерасторопней его. За его спиной всегда можно было схорониться. Но в этот раз маневр не помог. Шаровая молния словно разорвала их обоих изнутри. Разряд тока пронзил их до самой сути, даже детские воспоминания выжег. А еще принес неизвестное. Что-то, что сковало их члены, а затем как будто стало вырывать по кусочкам то, что невозможно было вырвать. Словно их поместили в огромную мясорубку и стали размалывать. И если обычно это доставляло лишь дискомфорт от дистанционного управления органами (да, Смерть может потерять часть тела, а затем найти ее и снова стать целостной), сейчас Сефер испытал ужасающее неизвестное физическое ощущение. Дуадж, видимо, испытывал то же самое, потому, что глаза его выкатились из орбит, а голос стал неузнаваем:

– Что это? Что происходит? – верещал Дуадж.

– Боль. Человеческое чувство, – спокойно объяснил Летум.

– Но мы же не люди! – возразил Сефер, все еще надеясь, что Летум просто ошибся, как и лысые существа в белом.

– Мы не должны чувствовать боль! – Дуадж уже шептал, кричать он не мог.

– Правда? – рассмеялся Летум, – Хорошо знать, кому ты должен. Если не знать, лучше не говорить. Разве ты знаешь, что с тобой?

– Что? – измученно прошептал Дуадж.

– Жалоба из вышестоящего департамента, на ваши шоу. И оставить ее без ответа не представляется возможным. Проверка. Головы летят во все стороны, как видишь.

Истинность его слов подчеркнул очередной шорох рассыпавшегося в прах коллеги. Летум протянул к ним руку и шаровая молния вернулась в его ладонь обратно. Он сунул ее в рот и проглотил. А Сефер с Дуаджем тряпками сползли на пол. Ужасная боль прошла, но их все еще потряхивало. Морты как рукой сняло.

– К вашим развлечениям претензий нет, ваше излишнее ребячество некоторые наблюдают с удовольствием и признают любопытным. А вот чрезмерное общение с людьми опасно и грозит жалобами людей просвещенных в департамент света на департамент смерти. И еще очеловечиванием, а это неисправимо. И, как я вижу, вам не понравилось очеловечивание даже в легкой форме.

Летум движением руки в воздухе поднял обоих на ноги.

– Это была легкая форма? – с ужасом спросил Дуадж.

– У вас – да. А вот у многих ваших коллег – тяжелая. Впрочем, это их вина. Несоблюдение назначений и самовольство никогда не приводит к хорошим результатам. По крайней мере, в нашем департаменте. Только если у бесов такое возможно. Хотя и они в жестком подчинении, но их устава я, слава Богу, не знаю. Это так, предположение.

В этот момент лысые существа в белом окружили грозную могучую Смерть Эрра. Все знали, что Эрра непобедим и непоколебим, и со своей работой справляется великолепно. За раз мог принести и по триста душ, так как ничем не брезговал – ни дрязгами, ни мором, ни войнами. Эрра застыл в нелепой позе на цыпочках. Он словно хотел потихоньку улизнуть отсюда, но не успел. Видеть Эрру в подобном положении было невыносимо. Эрра мог только водить глазами, но пошевелиться не мог. Лысые существа как будто водили вокруг него хоровод. Наконец один крикнул:

– Смерть по неосторожности. Самоуправство и несанкционированные приводы. Передайте в департамент, мы нашли ошибку 404.

Другой направил белый луч на Эрру и тот со звоном рассыпался в мелкие осколки, словно упавшая со шкафа хрустальная ваза.

Сефер с Дуаджем зажмурились, Летум с досадой отвернулся и движением руки швырнул их к стеклянной двери на выход.

– Три задания без мортов. Вон отсюда и быстро за работу! Ее теперь больше, чем нужно!

За дверью уже появился силуэт руки.

– Почему нас не проверяют? – обернулся Дуадж.

– Старик не велел. Тронули вы его. Быстро прочь отсюда!

Когда они оказались на воздухе, Сефер даже не глянул на задание, просто помчал туда, куда звала его мерцающая линия жизни на ладони. Дуадж молча мчал рядом, без своих шуточек, идей и комментариев. Это было их самое страшное возвращение в Вечность. И стереть его не могли никакие последующие задания и происшествия. Оно клеймом выжглось у Сефера на подкорке. И единственное, чего он хотел, чтобы это никогда не повторилось.

Поэтому внезапное возникновение Дуаджа в очереди и то, что он приложил руку к получению нового задания, резко перекинуло Сефера в историю разрушения мира. Он дернулся. И вернулся в сейчас.

– Сыгранем по нашим старым правилам – ты, я и куча веселых идей и развлечений? – произнес Дуадж.

Но Сефер был совершенно не готов к играм и нарушению правил. Он отпихнул руку Дуаджа от стекла, прижался своей ладонью к исчезающей уже руке с другой стороны, шаркнул и резко оказался в какой-то кухне. Смех Дуаджа донесся до него улетающим эхом.

Глава четвертая. Медом намазано

Сефер никак не мог прийти в себя после встречи с Дуаджем. Все оборачивался, боясь, что тот возникнет за спиной. Дуаджа не было, но были мысли. И они неслись по неприятному кругу.

Как он вернулся? Неужели их разделение было временным? Неужели он знает, что разделение – его, Сеферова, инициатива? Неужели Летум рассказал ему? Неужели они опять должны объединиться? А как быть с Гефьон? Слишком много «неужели» жужжали в его мыслях. Как это несвоевременно сейчас! Он только окреп, перестроился, начал новый этап существования – заключил союз. И что теперь, опять откат назад?

Некоторые считают, что Смерть одинока. Но это не совсем так. У Смерти нет другой возможности поддерживать свое существование, кроме как выполнять работу и получать морты. Единственное, что может дать Смерти дополнительную подпитку – это синергетичный союз.

Чем больше Смерть приносит душ, тем больше она разрастается и тем более непобедимой становится. Статус Смерти измеряется в мортах – количестве смертельной энергии в них накопленной. Но, к сожалению, единолично использованные накопленные морты не так эффективны и могут сгореть, обнулиться и тому подобное. Если, например, задание было тяжелым. Поэтому Смерти с равным запасом мортов могут объединять энергию. Это хорошо в двух случаях: на случай отсутствия работы объединенные могут делиться мортами, чтобы Смерть продолжала свое существование. Кроме того, объединение мортов удваивает их силу. А еще дает возможность создавать новые запасные Смерти: если Смерть-мужчина ежедневно делится большим потоком мортов со Смертью-женщиной, Смерть-женщина откладывает из излишков новую маленькую Смерть.

Потому Смертям предписано образовывать синергитичные союзы, чтобы поддерживать существование и баланс Смерти в общей системе мироздания.

Союзы ежедневно традиционно обмениваются мортами, при обмене те трансформируются в антитела, укрепляющие и охраняющие обоих. Только Смерть женского пола способна совершить такую трансформацию мортов. И только с мужскими мортами. Поэтому союз взаимовыгоден.

Поскольку после разделения Сефер был еще неокрепший и на заданиях много не получал, союз ему был просто необходим. И союзницу он выбрал себе по статусу – неразросшуюся, маленькую, миловидную, почти прозрачную Гефьон. Гефьон была детской Смертью, и поскольку развитие в мире людей не стояло на месте, все реже была востребована. Но она понравилась Сеферу, потому что была ласковой и нестрашной, что редкость в мире Смертей, а еще очень естественной. Можно даже сказать, что дети любили ее, она им рассказывала смешные и приятные истории, когда забирала, они шли за ней с охотой и без страха, легко. А еще у нее был пунктик в работе, за который ее многие осуждали. Она всегда захватывала с собой помимо ребенка, его любимую игрушку. Многие видели в этом признак очеловечивания. Но Гефьон происходила из древнего скандинавского рода, где царили жертвенные культы и вещам отводилось значимое место в загробном мире: хоронили с оружием, с драгоценностями, с бытовыми предметами. Конечно, никто этим после смерти не пользовался, но иногда можно было полюбоваться неясными артефактами и подивиться человеческому мастерству.

Гефьон считала этот способ своим ноу-хау и утверждала, что у нее никогда не бывает ошибок и провалов именно поэтому. Как бы ни относились критики к игрушкам, у Гефьон, действительно провалов не было, статистика была хорошая, а семья – древняя. Сефер же видел в этом две важные вещи. Первое: Гефьон гораздо больше знала о сути человека, чем Смерти, ее осуждающие. Второе: Гефьон приносила игрушки домой, так как детям они больше не требовались и не являлись поддержкой. А на игрушках всегда застревала мортовая пыль, которой можно было подпитаться в сложные периоды.

Когда Сефер засинергился с Гефьон, оба сразу начали активно расти и расширяться. Сначала Сефер долго не мог привыкнуть к тому, что с партнером необязательно разговаривать и обсуждать что-то, потому что до этого они с Дуаджем всегда разговаривали. Но потом даже полюбил эти союзные будни, когда можно было принадлежать только своим большим мыслям и исследованиям о том, где кончается Смерть и начинается Свет. И что там, в Свете творится. И почему каждый департамент мироздания занят только своим отдельно выделенным делом, и как они все объединяются, и где найти переход с одного уровня на другой, и почему никого поиск этого перехода не интересует, кроме того, встреченного в юности монаха, и еще каких-то невстреченных, и потому абстрактных воина и ученого.

Гефьон разговаривать не любила. Зато она пела. Ее песни были заунывными, но от них в мыслях рисовались спокойные безбрежные виды скандинавских озер, монохромных пейзажей и становилось грустно и спокойно. И еще, ее пение работало, как пение Сирен – может быть, в роду кто-то был с юга, а может, в скандинавии тоже были свои Сирены – оно лишало тебя воли и притягивало. Хотелось идти на звук и раствориться в нем. Однажды у Гефьон было задание забрать из леса заблудившуюся девочку. Гефьон усмирила ветер, включила закат и звезды, запретила зверью шевелиться, чтобы не пугать ребенка и не хрустеть ветками в лесу. Но девочка все равно боялась и страдала. Тогда Гефьон вопреки правилам начала петь. Музыка ее голоса рассказывала девочке сказки про горных троллей, про их короля, про юношу, который искал себя, и про девушку, которая ждала юношу. Пение ее так сплелось с лесом, закатом и душой девочки, что страх отступил и девочка отправилась за Гефьон в спокойствии. Несмотря на нарушение правил, никто в департаменте не высказал ни одной претензии, а из департамента света даже прислали премию в виде дополнительных мортов. Там, конечно, были отягчающие обстоятельства: какой-то мужик не мог уснуть, вышел полюбоваться закатом и внезапным образом попал в межзвуковые слои. Услышал музыку и настолько ей проникся, что записал. А потом даже оформил в целое симфоническое произведение. Главную героиню назвал не то Соловей, не то Сольвейг. И ни слова про Гефьон! Сефера сердило, насколько люди легко относятся к авторству, плагиатам и воровству. Понятно, конечно, что этот подход оттого, что они ничего не придумывают – все уже давно придумано и сделано. Департамент Света лишь попускает людям заглянуть туда или сюда, дает возможность пользоваться той или иной вещью или знанием. А люди воспринимают все это не как подарок, а как свое личное открытие. Сефер, конечно, знал, что люди несовершенны и способны врать даже самим себе, и обычно он игнорировал этот момент в них. Но история с музыкой Гефьон его почему-то задевала.

Может быть потому, что в основу ее сюжета было заложено его личное переживание. Ведь с момента разделения с Дуаджем он натворил много глупостей, но чувствовал себя должным искать свою мечту и себя и идти по своему пути, пусть даже и полному промахов.

Путь, кстати, действительно был так себе. Сеферу все время что-то не удавалось, а количество получаемых мортов резко сократилось по сравнению с прошлым. Но он знал, что это издержки перемен, и делал все, чтобы поскорей нормализоваться. И Гефьон ему в этом очень помогала.

И что же теперь, все это оборвется? Или нужно поделиться этим с Дуаджем?

Сефер понял, что мысли можно остановить только если переключиться на задание. Иначе он целую вечность тут проторчит, упустит нужный момент и вернется порожним. А это значит без мортов. А там, за дверями, Дуадж. И возможно нужно будет как-то противостоять его возвращению, а без мортов, пустым, сил на это не будет.

Он поднес ладонь к глазам, наскоро пробежался по информации, но не смог сосредоточиться. Запомнил только, что там кипящая кастрюля, какая-то молодая женщина, что еще? Не важно, все понятно. Огляделся в кухне. На плите действительно кипел огромный чан. Видимо, хозяйка кипятила белье. На столе стояли какие-то банки. На полу в солнечном луче играл ребенок.

Сефер никак не мог научиться определять людской возраст по внешнему виду. Уж очень по-разному все выглядели. Например, он встречал многих взрослых с глазами пятилетних детей. Такое ощущение, что на какой-то карнавал родители купили ребенку тело взрослого и обрядили. И с высоты двух метров сквозь тебя глядели детские глаза, спрятанного в гигантском теле сорокалетнего человека. А бывало наоборот – тщедушное тельце смотрело сквозь тебя глазами с чуть ли не вековым опытом. И явно понимало все, что и как происходит. И уж совсем было ничего не разобрать с женщинами. Их возраст мог скакать в зависимости от ситуации: только что ты видел зрелое разумное существо перед собой, а через секунду – бац – и пятилетняя девочка без ума, а только с капризами. Не хочет ничего решать, а хочет какое-то платье. А им уже выходить пора! Туда, где платье не имеет значения и может быть любым, а может вообще не быть.

Хозяйка, вроде, была взрослой, тридцати-сорока лет, точнее Сефер определить не смог. Но занималась странным делом, которое полностью похищало ее сознание из этой кухни – говорила по телефону. Сеферу этот принцип общения был неясен. Он чем-то напоминал духовную связь, не имеющую границ и расстояний, но очень редко таковой являлся. Он похищал у людей и без того короткое время. Но люди так не считали. И тратили свое время и душевное тепло на многочасовые ничего не значащие переговоры.

Ребенок внезапно отвлекся от игрушек на полу и заинтересовался банками на столе. Женщина спиной учуяла его движение, резко развернулась и, не прерывая разговора, переставила банку с медом на шкаф и вышла из кухни, продолжая болтовню. Сефер был поражен ее реакцией. Оказывается, женщины способны чувствовать спиной, когда дело касается детей. Значит то, что он считывал, было неверным. Она немного была и там, и тут. Ну что ж, похвально, – подумал он. Хотя все равно осуждение теплилось внутри. Он не понимал этих пищевых запретов, как и пищевых невоздержанностей. Все эти неуместные демонизации еды казались ему смешными и бездоказательными. Люди веками ели мед и это было им только на пользу. Сефер знал о том, что состав меда – подарок людям от департамента света. Он обладал обеззараживающими свойствами, а также каким-то нереальным биохимическим составом, способным творить чудеса даже после смерти. Например, сохранять тело нетронутым, не гниющим. Когда мир покинул Александр Македонский, его тело к похоронам везли сквозь зной и жару, в меду. Из Индии в Александрию. Не используя самолеты или перемещение сквозь пространство посредством мысли. И привезли, как новенькое. Хотя, конечно, Александр в нем уже не нуждался. Но посмотреть было приятно. Сефер все же был эстетом, красивое ценил.

Да и многие жрецы на родине Сефера, в Египте, пользовались медом для бальзамирования, а лекари – для врачевания ран. Сефер часто видел плоды работы меда, но никогда не пробовал. Вкусовые рецепторы у Смерти отсутствуют. Мед – не морты. Но очень занимательный продукт.

Интересно, почему мать не дает его своему ребенку? Задумавшись об этом Сефер повертел в руках банку с медом. Затем любопытство взяло верх над ним, он сунул палец внутрь и облизал, чтобы расщепить и определить биохимический состав. Странное тепло столбиком прошло сквозь его тело от макушки до самых пяток. Вкуса он не почувствовал, это было обидно, зато в мозгу сразу всплыл полный химический анализ. Надо будет поинтересоваться как-нибудь у людей, что значит вкус в их понимании. Почему им так важен вкус потребляемого внутрь. Вот у мортов, например, нет вкуса. Но есть сила, и это главное. А вкусные они или нет, никого не волнует.

У Смерти свои представления о вкусе. Среди Смертей считалось, что у Сефера есть вкус и видение прекрасного. То есть, то, что Сефер находил эстетичным, красивым и привлекательным, большинство Смертей тоже находили таким. Сефер умел этому радоваться и восхищаться этим. Такое не все умели. Смерти вообще не свойственно разглядывать окружающую действительность, если только это не подготовка к работе. Смерти существовали в простоте. В декоре и украшательствах не нуждались. Да и любопытных среди них особо не наблюдалось. Наблюдательность в себе они, конечно, развивали, но это скорее чтобы не попасть впросак на работе, а вот чтобы, как Сефер, сгонять посмотреть на новое чудо Света и полюбоваться – такого не было. Незачем попусту расходовать морты.

У Сефера был свой резон любопытствовать и гонять. Они с Дуаджем в департаменте были пришлыми, за руку приведенными, и до конца не определившимися. Они находились на низшей ступени карьерной лестницы, многие при встрече с ними корчили гримасы, считая их архаичными. А это, конечно, унизительно, быть архаичным. Да, они из глубины веков, из глубинки, как шутил Дуадж. Да, там, где они выросли, все было старообрядно и примитивно. Но! Искусство пропорций, медицина, строительство и общее понимание эстетики вполне себе выделялись из общего ряда миропорядка. А многие вещи и вовсе превосходили уровнем современные устои и понятия.

Дуадж на архаичность вообще не обращал внимания. Он всегда был максимально естественным и собой быть не стеснялся. А вот Сеферу не хотелось слыть замшелым деревенским старьем, и он активно приобщался к мировым новинкам и следил за своей речью, используя умные слова на разных языках. Предпочтительно на латыни, конечно. Иногда на французском. В некоторых кругах это считалось хорошим тоном. Бывало, он вворачивал что-то не к месту, но его воспитатель, мудрейший Сфинкс, советовал всегда держать покерфейс, даже если ошибся и неправ. Вроде как ты со значением сказал глупое или ни к месту, как бы проверяя собеседника на уровень интеллекта – отреагирует ли так же? Заметит ли сарказм? Это работало. И Сефер этим пользовался. И еще насколько было возможно Сефер пользовался способностью оказываться в любое время в любом месте. Особенно там, где творилось важное для развития. Ведь чтобы не слыть архаичным, нужно было быть в гуще актуального потока.

Однажды Сефер краем уха услышал, что некая одиозная личность, которая должна перевернуть мир искусства и эстетики вот-вот будет запущена в люди. Но пока до конца не ясно, дадут ли ей зеленый свет или нет. Над созданием и формированием личности, поговаривали, трудился целый отдел департамента трансформации. Сефер тотчас же отправился присутствовать на явлении, то есть, на родах. Тогда традиция присутствовать на родах была в новинку и ею пользовались лишь самые современные. А Сеферу очень нужно было прослыть современным и приобщится к прекрасному.

В департаментах спорили, нужен ли миру человек, который перевернет человеческое представление о прекрасном, ведь у людей и так эти представления были странноватыми, но в результате было решено поставить эксперимент и представить миру талант высочайшей пробы.

Сефер присутствовал на родах исключительно как зритель. Как положено, при появлении на свет знаковой фигуры, зрители и гости должны преподнести новорожденному подарки. Поскольку речь шла о будущем великом художнике, Сефер вырыл из своих архаичных закромов и преподнес малышу возможность видеть и передавать лицо человека одновременно и в профиль, и анфас. В этом подарке было две цели: подарить миру нечто еще невиданное и уесть снобов, считающих Сефера архаиком. В Древнем Египте на лице в профиль всегда изображали глаза анфас.

Сефер с подарком вовремя прибыл в забытую Богом деревушку, где женщина разрешилась младенцем, не подающим признаков жизни. Сефер углядел в этом высший замысел. В конце концов, люди вряд ли были в состоянии восхититься соединением в одном изображении лица и в профиль, и анфас. Это было слишком авангардно и неожиданно для реалистичного искусства. Присутствовать при смерти столь яркой персоны, пусть и в младенческом виде, тоже было почетно. Подарок в этом случае можно было не дарить за ненадобностью, но Сефер все же успел преподнести малышу свой дар, так как случилось недоразумение. На роды среди прочих явилась старая Муза. Ей тоже хотелось познакомиться с будущей звездой искусства. Муза была глуха, не слышала никого кроме себя и постоянно курила. Потому в дыму утеряла весть о том, что младенец родился мертвым. Когда она наклонилась над ним, чтобы вдохновить его на всю жизнь, то случайно выдохнула струю дыма ему в лицо. Младенец возмущенно скривился от негодования и расплакался, тем самым продемонстрировав свое право на жизнь. И пока младенца называли бесконечным испанским именем Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Сиприано Криспиниано де ла Сантисима Тринидад Мартир Патрисио Руис и Пикассо, Сефер успел-таки преподнести ему свой небольшой древнеегипетский дар. И стать слегка сопричастным большому культурному скачку. А еще успел понять, что курение очень даже полезно для здоровья и выживания. Люди, конечно, считали иначе, но ведь большинство из них никогда не могли постигнуть истинной сути вещей вокруг. И пользовались всеми понятиями как монолитными и однозначными. А так следовало относиться только к словам «да» и «нет».

Вернув мысли в здесь и сейчас, на кухню, Сефер вгляделся в банку пристально, чтобы понять всю суть меда. Формула же – это не суть, а состав. Вообще, конечно, интересно, что делает тот или иной объект желанным. Знание вкуса объекта или, наоборот, незнание, но радость открытия нового вкуса. Он поставил банку на стол, в солнечный луч, чтобы было удобно разглядывать. Мед словно зажегся золотом. В глубине его проступили очертания огромного льва, лежащего посреди бесконечной пустыни в лучах золотого солнца. Затем лев утратил четкий контур, завибрировал, и стал медленно раздваиваться. Как будто кто-то приставил к телу животного зеркало и медленно отодвигал. Сефер даже глаза протер сначала, но потом понял, что дело не в глазах.

Сперва у двойного льва было одно тело и две головы, затем словно кто-то спрятал зеркало и львы отсоединились друг от друга. И вот уже два льва лежат на песке и как в зеркале синхронно поворачивают свои головы по сторонам. Затем их головы медленно превращаются в человеческие. Сефер смотрел на эту трансформацию как завороженный. Чтобы четче рассмотреть лица, ему пришлось нырнуть в картинку. Он оказался прямо перед поворачивающейся головой глаза в глаза. На него в упор смотрело лицо Дуаджа. От неожиданности Сефер дернулся назад. В мед со всеми его львами, песками и трансформациями опускалась гигантская детская рука. Сефер окончательно растерялся, скорректировал свою погруженность в историю и увидел, что ребенок просто запустил руку в банку с медом и теперь облизывает пальцы.

Сефер настолько увлекся, что не среагировал на ребенка, который, чтобы добраться до меда, совершил достаточно непростой для своего возраста и размеров тела путь. Подтащил к столу стул, залез на него, затем залез на стол и добрался до банки. Видимо тоже хотел посмотреть медовые истории и ощутить столбик света, пронзающий приятной негой от макушки до пяток. Ребенок слизывал мед с руки и смотрел Сеферу в глаза. Сефер не останавливал его, так как ему нравилось, что человек способен преодолевать препятствия в достижении цели. И еще ему понравился взгляд ребенка. Он смотрел не сквозь Сефера, он смотрел ему прямо в глаза, без страха, а с любопытством.

– Скажи, это же самое вкусное в мире? – спросил ребенок.

Только в этот момент Сефер понял, что все пошло не так. Ребенок действительно его видел и говорил с ним. Дальнейшее происходило очень быстро даже по человеческим меркам. Глаза ребенка закатились, он стал хватать ртом воздух, посинел и свалился со стола, увлекая за собой банку. Сефер бросился его ловить, параллельно хватая банку, но не успел. Банка разлетелась вдребезги и на полу образовалось большое янтарное озерцо, в котором резвился и сверкал солнечный луч. Ребенок приподнялся из своего тела, протянул руку к Сеферу. Сефер попытался запихать его обратно в тело, но это был дохлый номер. Тогда Сефер подхватил ребенка и начал метаться с ним по кухне, бегать по стенам, подпрыгивать, зависая на потолке. Но правильное решение не приходило. Бросить его он не мог. Когда Смерть не забирает душу, она остается блуждать в рамках своего земного жилища и ничего хорошего из этого не выходит. Редко за кем возвращаются ангелы или демоны. Душа так и остается неприкаянной навечно. А это большой жирный минус в карму. Ну или в графу «карьера». Это натуральное убийство с особым цинизмом. Так и до демонов разжаловать могут, а это еще более глубокое дно, чем очеловечивание.

Сефер так бы и метался по кухне в поисках нужной мысли, но линия жизни у него на руке запульсировала с такой силой, что руку чуть не оторвало. И в это же время на пороге возникла женщина, выронила из рук телефон и издала столь неожиданный и мощный вопль, что Сефера с ребенком впечатало в стену. Сефер наконец вгляделся в задание на ладони. Там светилось: Александра Герц, 34 года. Обварилась 100 литрами кипятка.

Сефер оценил расстояние от кастрюли до женщины, понял, что с ребенком на руках он лишен подвижности и скорости. Легко исполнить работу он не сможет, а с побочками при его нерасторопности придется долго возиться. Он принял незамедлительное и единственно верное решение возвращаться с ребенком. А там, потом как-нибудь уж что-нибудь придумается, или не заметится, или забудется. Одним словом, неприятности по мере поступления. В конце концов, он вернулся не пустым, а с душой.

И немедленно вышел.

Глава пятая. Или ты, или тебя

Сефер возник на пороге вечности с таким видом, словно он не Смерть, а человек, которого привела Смерть. Дико озираясь он стоял в проеме, не выпуская ребенка из рук. Он понял, что его ошибка очевидна всем, так как над ним мигал отвратительным светом красный фонарь и выла ультразвуковая сирена, чем-то напоминающая голос Летума. Тотчас откуда ни возьмись возле него возникли два охранника с песьими головами и забрали ребенка. Он остался в одиночестве. Если это можно было назвать одиночеством. Примерно, как артист в слепящем свете софита посреди темного зала. Вроде ты один, а чувствуешь, что вокруг толпа. И непонятно, освистает она тебя или будет рукоплескать, а то и вовсе не обратит внимания. Сефер не знал, что делать, и решил сделать вид, что ничего не происходит. Спокойно двинулся вперед. Но наткнулся на воздушный поток, который остановил его. В этот момент что-то легонько хлопнуло его по щеке и плавный синтетический голос произнес:

– У вас предписание.

– Это ошибка! – попытался протестовать Сефер

– Ошибка 2318876. Отклонение от задания. Душа не доставлена. Требуется перераспределение. Ошибка 1342. Несанкционированная доставка души, требуется возврат, – продолжил голос, – морты удержаны по предписанию, информация направлена в департамент. Можете продолжать движение.

Сефер почувствовал, что снова может двигаться и шагнул вперед. На щеке его что-то шевелилось. Видимо, предписание. Смерти перед ним слегка ускорились, а сзади идущие замедлились. Словно всем хотелось быть от него подальше.

Пройдя гигантский холл Вечности в ритме очереди, Сефер оказался в еще большем пространстве, движение в котором было хаотичным. Или так казалось после плавного движения очередей на вход и на выход. Из этого пространства во все стороны расходились разные коридоры. Присмотревшись, Сефер заметил, что изо всех коридоров Смерти стекаются к центру. Пространство напоминало гигантскую спортивную арену с трибунами. Центр арены был в тени, а что находилось в центре, рассмотреть было невозможно. Но что-то явно затевалось. Тень шевелилась, как живая. Смерти занимали свои места вокруг арены, переговаривались, выискивали точки обзора поудобней. Невидимая сила толпы несла Сефера вперед, к середине арены. Правда, некоторые обращали внимание на предписание на лице и шарахались в сторону. Это было необычно.

По пути его пронесло мимо Гефьон. Остановиться он не мог. Гефьон вслед ему с удивлением показала на щеку.

– Это ошибка! Я все улажу! – только и успел выкрикнуть Сефер. Обернувшись, он увидел, что Гефьон тоже занимает место. И это место рядом с Дуаджем.

Но сделать, увы, уже ничего не мог, так как его вынесло практически в центр арены, в сгусток тени. Он словно оказался за занавесом гигантской сцены. Там, как и на трибунах зрительских мест, царила какая-то подготовительная суета. Все сновали туда-сюда. И никто не обращал на него внимания. Сефер с любопытством сунул нос глубже в тень, чтобы посмотреть, что же там, в затемнении. Ему достаточно было увидеть фрагмент конструкции, чтобы моментально все понять.

В темноте возвышалась Машина Голдберга, так ее называли в департаменте.

Название происходило от фамилии карикатуриста, который мало того, что всю жизнь шутки шутил, так еще и решил сыграть со Смертью в игру, в течение которой должен был оставаться живым. Смерть, пришедшая за ним, была простушкой и согласилась. Уж как он ее уболтал, никто не знал. Но в результате чуть ли не целые сутки ей пришлось смотреть, как один процесс запускает другой по принципу домино, пока наконец сам изобретатель хитроумного механизма не лишился сил и не упал замертво. Оставалось только подобрать его. В департаменте с удовольствием пронаблюдали за спектаклем и решили, что это остроумная иллюстрация человеческого мышления. Механизм действия наглядно демонстрирует, что людям свойственно усложнять и растягивать даже самые простые вещи. Например, смерть. Летум предположил, что чем богаче фантазия у изобретателя – тем интереснее будет наблюдать. И отдал совершенствовать машину в отдел Развития. И достаточно быстро в департаменте смерти появилась такая технологическая новинка, на которой молодые Смерти проходили процесс обучения. Но основная функция ее была в другом. Сефер, да и все Смерти знали это – это была машина для принудительного очеловечивания. Двумя словами, плаха для Смерти. Ее, правда, ни разу еще не запускали – новинке-то было без году неделя. Случай не подворачивался. Очеловечивание – страшная процедура, проходившая раньше при полном собрании Смертей, бесов, сущностей из департаментов света и развития, даже из департамента эволюций и трансформаций, практически все этажи мироздания должны были присутствовать. Суть аутодафе заключалась в демонстрации последствий преступления против закона мироздания. Всех собирали на этаже департамента планирования и взаимодействия и просто сбрасывали приговоренного вниз, в жизнь, а уж очеловечивался он в полете или уже в жизни – никто не знает, оттуда еще никто не возвращался в своем собственном обличье, только в виде Души.

Поскольку то ли времена изменились, то ли порядки, публичных казней давно не устраивали, а на нынешнюю, новомодную, пригласили исключительно сотрудников департамента смерти.

Соображения Сефера подтвердил Летум, внезапно выросший слишком близко с ним. Он направил на Сефера свой указующий перст и пропищал:

– Наконец-то. Тебя заждались.

Сефер съежился от этих слов. А что если машину впервые опробуют именно на нем, чтобы другим неповадно было заменять одну душу другой? Иначе зачем им его ждать? Летум поймал его мысль. Она потрепыхалась у него в кулаке, а затем сдалась и раскрылась. Он отрицательно качнул головой.

– Сегодня не тебя. Но ты. Для усиления концентрации внимания.

И он развернулся, чтобы переместиться куда-то по своему назначению. Сефер понял, что все чуть лучше, чем ему сначала показалось, но все равно очень, очень плохо. Он возник перед лицом Летума и крикнул:

– Это ошибка! – но голос куда-то исчез, и он просто прошелестел губами. Летум поднял одну бровь и отрицательно покачал головой.

– Ошибки нет. Департамент света безошибочен. Но у тебя есть право написать запрос, тебе ответят.

И он поплыл дальше. К Сеферу подлетел карликовый распорядитель из департамента планирования и взаимодействия. Он был настолько мал, что боялся быть незамеченным и потому прокричал Сеферу в самое ухо:

– Ваша задача проста: вам нужно усилием воли запустить машину с красной кнопки, дальше все произойдет без вашего участия. Никаких сложностей. Смотрите, – и он повлек Сефера в затемнение и указал на еле мерцающую кнопку, – вы должны сконцентрироваться на этом мерцании и мысленно как бы накрыть его ладонью, а затем слегка нажать. Кнопка поддается легко, мы тестировали. Всё. Даже можете не отходить, все пронесется мимо вас.

Сефер понял, что должен выступить в качестве палача.

– Да как же это? – воскликнул он. – разве может Смерть уничтожать Смерть? Это же противоестественно!

Карликовый распорядитель посмотрел на него с сожалением.

– Противоестественно для Смерти обретать человеческие черты по собственному хотению. Ладно еще, если кто нарушился и подхватил заразу, вы же сами знаете – бывают бешеные люди, способные втянуть в свои переживания любого, но по собственной воле… в конце концов, вы можете сказать себе, что исполняете волю вашего собрата. Вообще говоря, вам нужно будет просто сделать вашу обычную работу. Вы же не переживаете над людьми, когда обустраиваете их переход? Здесь практически то же – он уже очеловечился наполовину. А вы будете, как и положено Смерти, организатором перехода.

Распорядитель оставил Сефера в затемнении, дружески похлопал маленькой лапкой по плечу и испарился. Сефер рванул обратно за кулисы, чтобы найти Летума и как-то остановить весь этот абсурд. Летум возвышался вдалеке, окруженный светлыми существами. На них было больно смотреть, такими они были яркими. Сефер не знал, как добраться до Летума сквозь это сияние. Он зажмурился. Но веки не спасают от Света. И от страха. Они вообще ни от чего, кроме летящей пыли, не спасают.

– Если не хочешь на его место, иди и делай. Это единственная возможность снять твое предписание. Что еще? – и Летум отвернулся.

Сефер задумался: а что, если просто уйти в другую плоскость мироздания и остаться там навечно? Уж хватит ему навыков для какого-нибудь департамента планирования и Взаимодействия. Там же только поди точки нужно прямыми линиями соединять. На секунду ему показалось, что это отличный выход, он правда ничего не знал о том, как живут служащие этого департамента, но чувствовал себя в силах разобраться. Пока не вспомнил о том, что и Гефьон может исчезнуть. Она такая прозрачная! И связана с ним обменом энергиями, а вдруг ей передастся его слабость? В конце концов они связаны энергопроводом. Его так запросто не разорвешь. А еще там, в зале рядом с ней сидит Дуадж, и кто его знает, какие он вынашивает планы. Кстати, может быть, Дуадж увидит, как легко Сефер может уничтожить Смерть и приструнится, а еще лучше – решит с Сефером не связываться и вовсе канет куда-нибудь в Лету или в Дунай, или в любую другую реку. Или… Сефер остановил мысль и поразился ее маршруту. Начала она с благородных высот, а закончила за упокой и вывернула вообще в другую степь. Мысль лукава.