Предрассветные сны
Предрассветные сны
Под палящим июльским солнцем никому не было дела до девушки, волочащей ноги вдоль шоссе. В одиночестве она свернула с пустой раскаленной трассы в поселок, в одиночестве шла по центральной улице, скользя пустым взглядом по распахнутым окнам деревянных домишек, прячущихся в зарослях крыжовника и малины. И только на пятачке, гордо именовавшемся Центральной площадью, за ней увязался бродячий пес. Поскуливая, он затрусил следом мимо выцветшей пыльной вывески Универсама и заколоченного фельдшерского пункта к дому культуры, где в тени старого дуба неспешно курили трое – скучающая в отсутствии клиентов продавщица и парочка обгоревших рабочих.
Под натиском молодого поколения жителей поселок сносили и перестраивали последние несколько лет, и покосившиеся развалюшки, еще вчера гордившиеся резными наличниками, сегодня напоминали струпья на теле обновившихся улиц.
Казалось, девушке было все равно, куда идти. Ноги сами подняли ее на крыльцо и, прежде чем исчезнуть в темном зеве коридора, где в затхлом воздухе плавала пыль от осыпающейся штукатурки, она оглянулась. Уставилась безразличным взглядом на обмеревших от страха зевак и спросила:
– Здесь полиция? У меня нет времени, их надо остановить, —заторможено, словно вспоминая слова, девушка добавила, – Быстрее… Его надо спасти…
Тихий и бесцветный, ее голос напоминал шелест пожухлой травы. Она исчезла в глубине здания, и никто ей не ответил, что до ближайшего отдела полиции или пункта дорожно-патрульной службы несколько километров. Пес с деловым видом обнюхал выпачканный кровью след ее босой ноги на ступеньке крыльца и сел ждать.
Со своих участков на дорогу вышли несколько дачников, изнывавших от скуки и жары. Свита любопытствующих ширилась и все громче гудела. Откуда взялась, чья, да не пропало ли что: девчонка явно бедовая, такая и убить может!
Несмотря на засохшую кровь и расползающиеся по тоненькому едва не прозрачному телу фиолетовые пятна синяков, сочувствия она не вызывала, наоборот – с каждой минутой неприязнь к девушке росла, и перешептывания под окнами дома культуры доросли до ругани и крика. Было видно, что случившееся с ней незакончено, и она принесла это с собой.
Никто не выказал желания помочь и не пошел за ней следом. Пусть председательница разбирается, как раз для такой прожженной мегеры дельце.
Положив крупную голову на лапы, пес нервно дергал ухом, но продолжал ждать девушку у выхода. Он сразу почуял в незнакомке раненного напуганного звереныша, а что от нее пахло смертью, так он видел ее каждый день и таскал отметину костлявой на шелудивой грязно-коричневой шерсти.
– А ну пошли отсюда! – грудным голосом заревела Ирина Дмитриевна на собравшуюся толпу и захлопнула окно. Стекла в расшатанной раме недовольно зазвенели.
– Ведь не расскажет потом, стерва! – поджала губы продавщица.
– Сами узнаем, – пробасил крупный пожилой мужчина и взялся мозолистой рукой за калитку. Его кирпичный дом был напротив, окна через улицу от кабинета председательницы, и вечерами он следил за старой каргой, отчего-то она не выходила у него из головы. Может, сказывались годы военной службы, но чуйка еще никогда его не подводила.
Девчонка села за стол и впилась тонкими пальцами в предложенный стакан с теплой водой. Худенькая спина ее в рваной грязной майке показалась в окне и исчезла за зарослями лопухов и полыни.
Такие долго не живут, ни в таких лохмотьях, ни с такими порезами по тощим синюшным рукам, ни с такими опущенными плечами, точно держать их не хватает сил.
Квас, разлитый по кружкам притихших обитателей поселка, уступил место самогону, и оживившаяся было улица снова застыла, прислушиваясь, как жужжат слепни и изредка лениво стукнет дрозд по стройной серебристой осине.
– Ну и как тебе они? – Ирина Дмитриевна смотрела на девушку спокойно, ни суеты, ни тревоги, даже любопытство в ее голосе казалось ленивым, словно для видимости. – Гнилоголовых, говорю, встречала?
Ответа не последовало. Грузной в расплывшихся складках кожи, выпиравших через аляповатое синтетическое платье, председательнице пришлось подняться и сделать два тяжелых шага навстречу, чтобы дотянуться и дать девушке звонкую пощечину. Деревянный протершийся пол застонал под ней.
– Рассказывай давай, что у вас случилось, – ворчливо произнесла Ирина Дмитриевна и еще раз приложилась крупной ладонью к пылающей щеке девушки. На этот раз ласково, примирительно.
– Откуда этот запах? – наконец, девчонка ответила и вытерла тыльной стороной ладони слезящиеся глаза.
– Ты не хами тут, говори лучше – как зовут, откуда пришла… – председательница вернулась за стол и положила перед собой потрепанную папку под слоем махровой пыли, достала из ящика стола засохшую ручку и приготовилась слушать. Как будто пыталась создать видимость узнаваемых вещей и поступков.
– Я – Лера, мы… Мы со Стасом просто хотели поснимать старые развалины. Заехали в Мироновку, там заправились, к ночи должны были добраться до Тимохино… Там же нет никого, от деревни несколько пустых домов и сараев, думали…. Д-думали будет очень красиво, – она оттаивала постепенно, слезы медленно скатывались по лицу, а затем хлынули потоком, и ей пришлось прервать рассказ.
Снаружи начало темнеть, солнце садилось. У стен дома культуры стояла толпа из местных, туристов и наемных рабочих. Человек тридцать-сорок, и никто из них не произносил ни слова. Они молча смотрели в окна Ирины Дмитриевны и ждали, чем дело кончится. Сначала председательница ухмылялась, глядя на это сборище, но потом, чем дольше Лера говорила, стала отодвигаться к стене, как будто можно было спрятать за шторкой громадину ее раздобревшего тела.
Лера действительно думала, что эти выходные будут самыми счастливыми в ее жизни. Они со Стасом уже обсуждали свадьбу, впереди оставалась еще половина лета, и все вокруг виделось Лере прекрасным, ярким, будто раньше она не замечала ни неба, ни душистой полевой травы.