Отроки в Сайсарах

Пашка-братан и Вася-дружище,

вы навсегда останетесь козырными тузами в моей колоде.

Светлая вам память.

Благодарность Мише Григорьеву, он же MG2000, за усердную помощь в корректуре

Написано, для сына.

– Надеюсь, когда нибудь ты сможешь нас понять.

От автора:

Все персонажи и действия рассказа являются вымышленными,

все совпадения с реальной жизнью – просто случайность.

P.S. Извините за грамматику и вообще за всю хуйню…

Отроки в Сайсарах

«Псы с городских окраин. Есть такая парода…»

«Чайф».

«Город Якутск – это юго-западная окраина Сайсар»

Сайсарская поговорка.

Часть 1. Первый поцелуй

– Что ж вы, гады?! Что ж вы… Что ж вы творите-то, засранцы…?! – брызгая прокуренной слюной, орал на нас дядя Петя. – На хуя вы их?!! На хуя?!!!

Мы молчали. Знаете, обстановка в детской комнате милиции не очень располагает к беседе. Все эти розовощёкие пионеры в красных галстуках, что осуждающе смотрят на нас с советских плакатов на обшарпанных стенах.

– Кто, блядь, придумал трубой ебашить??? Кто из вас, придурков, блядь, это придумал?! Ёбаной железкой, блядь, по живой башке, блядь!!! На хуя?! Откуда в вас столько злости? Вы ж дети, блядь!

Вот смотришь на этих пионеров с целыми зубами в белых рубашках и ненароком думаешь – вот жили же, наверное: не очковали, понятки не разводили, скрипкой после школы занимались и пацанам залётным черепа арматурой не кроили. Но это чужая жизнь – незнакомая мне, забытая до нас, «Ералаш» – одним словом.

– Что ж вы такие беспредельные-то? Вам, блядь, чего не хватает? Чего вам всем надо? Жрёте досыта, спите сладко у мамы под сиськой. Так какого лешего вам, уёбкам, ещё надо? В школе, блядь, учат. Жопу подтирают. А вам, блядь, все мало.

Дядя Петя подошёл к столу и поднял дискету от «Сеги», ту, что мы у залётных отбили.

– Чего не хватает. Ебаного Денди? Кроссовок на липучках? На хуя они вам? Я, блядь, и все советские дети– он пальцем указал на всё тех же пионеров – носили сандалии и играли в казаков-разбойников и ничего… чтоб носить кеды и играть в классики, сука, никого разбойничать не надо. Воровать не надо. Выйди, блядь, на улицу и играй сколько душе угодно. И выросли же нормальные здоровые люди. А вы чем лучше? Вам, блядь, сразу Денди подавай. Вы чё, без него сдохнете что ли? – с отвращением бросил дискету обратно на стол. – Куда, блядь, мир катится?! Человека, блядь, из-за куска пластика в реанимацию. Раньше, блядь, за бабки мочили, за жизнь, за веру… а теперь, блядь, за кусок ебаного пластика.

Старый мент схватил меня за шкирку.

– Вот ты мне скажи, сейчас что – война? Или ты – сирота? Тебе вот лично что, жрать нечего? От холода погибаешь?

Крыть было нечем, и я молчал. Не война сейчас, и не сирота, и с голода не пухну, а вот говна в мире побольше стало. Ублюдков порядком больше. И, чтоб отстоять своё, всё равно приходится браться за «пику». Это ведь не я кашу заварил, а всего-то дал ответку за разбитый нос и отобранную дискету. И сраным пионерам это не под силу, таких петушков у нас на районе без масла сожрут – не подавятся. Наверное, поэтому их и отменили… пионерам в Сайсарах не место.

А дядя Петя все негодовал.

– Тебе эта дискета что – поможет разбогатеть? За неё что – миллион баксов дают, и ты, блядь, в свою сраную Америку с Таратутой свалишь? Ну, отобрал он у тебя дискету, ну и хуй с ней – мамка с папкой новую купят, не разорятся. Но человека мочить? На хуя?!

– Из принципа. – чего-то вырвалось у меня.

Устал его слушать.

– Принципы? Какие, на хуй, принципы? Какие у вас, сопливых хуйлаков, могут быть принципы?

Мент уселся за стол, растер глаза и расстегнул затёртый китель, надетый поверх свитера.

– Принципы, блядь… понятки у вас. Урками от вас несет за километр. Зоной воняет. Я, блядь, на вас смотрю и понять не могу, куда вы рвётесь? Куда…?

Вот, блядь, это всё ваши родители рвачи и коммерсы виноваты, иномарку покруче, бабок побольше, в квартире чтоб видик, с мраморным унитазом. И вы, блядь, за ними.

Как на вас надеяться? Вы ведь вырастете и станете рабочими людьми. Как вы эту страну поднимать собираетесь, если у вас только бабло на уме – ни идеи, ни смысла?

В вас же уже души не осталось, ни капли доверия к вам. Вы ни жертвовать не сможете, ни бескорыстно людям помогать – положиться не на кого! Какие из вас, к чёрту врачи, пожарные, шахтёры…? Одни брокеры-бухгалтеры, сука.

Вы ведь то, что осталось от Советского Союза, просрёте и будете жить в стране таких же шакалов.

Мне-то по хер! Я давно живу и видел, блядь, людей трудолюбивых, бескорыстных, добрых, настоящих… я настоящих людей знаю… мне вот пиздец как за вас страшно.

Запыхавшись, наш участковый капитан милиции Федоров Петр Иванович, в простонародье дядя Петя, откинулся на стуле и устало продолжил, глядя куда-то в потолок.

– Уму, блядь, непостижимо – целая страна сраных, ненасытных шакалов, которым, блядь, всего мало. И вам всегда будет мало. Вот ты мне, блядь, скажи, что с вами, засранцами, делать, а? Что, блядь, делать?

– А ни хуя ты сделать не сможешь, по закону не положено, – начал я нервничать.

– Значит так, да? – участковый, прицыкнул сквозь зубы, вышел из-за стола и на пару секунд замешкался, глядя на портупею, что висела на батарее. – Нет, братцы… так дело не пойдет.

Знаете, как пахнет настоящая боль? Кровью, кожаным ремнем и перегаром.

Так наступило лето 1996 года. Это год фильмов «На игле» и «От заката до рассвета». Год Пентиумов, модемов Зухель и Дюка Нюкема. Из кассетных плееров горланят Nirvana, Onyx, Cypress Hill, Dr Alban и Offspring. Время уличного беспредела и видеопиратства, время безбожного пьянства и расцвет «травокуров» с токсикоманами. Якутия тогда считалась северо-востоком Сибири, а не западом Дальнего Востока.

Мне 13 лет – чёртова дюжина, будь она неладна. В голове бедлам, на голове тоже. В тот год я отрастил волосы и заплетал их в две косички, как американские индейцы. Рваные, изрисованные ручкой шорты, то бишь зарезанные джинсы Кардинал, футболка с Куртом Кобейном на груди – тоже рваная, на ногах новые кеды Huang Xueng, в глазах дерзость и откровенный похуизм. Трудно быть единственным неформалом на весь район – легко схватить пиздюлину от повсеместных гопников. Поэтому-то в заднем кармане шортов всегда торчала заточенная отвертка – «пика».

Почему отвертка? Это практично и удобно – мусора не заёбывают и всегда можно что-нибудь открутить – к примеру, зеркало у машины или магнитолу. Отверткой бить надо умеючи. Только по рукам и ногам, лучше в жопу, в самый седалищный нерв, за это, максимум, условный светит. А вот если животину пропороть, то и на тюрьму загреметь недолго. Но мне по фиг – ещё год я считаюсь малолеткой.

К счастью для меня, деление молодежи было не только по музыкальным пристрастиям, но и по районам. Я относился к гордым Сайсарским пацанам, и поэтому у меня была своя банда и смотрящий над нами. Говорят, круче нас были только ребята с 17-го квартала, но мы с ними никогда не пересекались. Поэтому это утверждение нами воспринималось скептически, а точнее, за такое высказывание легко и непринужденно давали просто: в тычу. Хотя Сайсары большой район и тоже делился на Гимеинских, Айхальских (кинотеатр), Вальтовских (69 квартал), Ильменских, Ёлочкинских, Геологов и Овощей (виноводочный магазин на углу Чайковского и Каландаришвили).

4 июля – День независимости пендосов. В тот день я получил в табло от отца за то, что пропил с гимеинскими ребятами все бабки, которые мне подарили на день рождения. С разбитым носом и маминой истерикой я ушёл из дома, предварительно спиздив у бати двадцать баксов из заначки.

До моего первого поцелуя оставалось 17 часов и 42 минуты.

Идти надо было к пацанам на Маяковского, через студенческий рынок и вальтовские петяги.

На рынке всегда есть что украсть: чупа-чупс там, или мелкую китайскую игрушку, которыми торговали глухонемые из речевой школы. Воровать у глухонемых было хорошо тем, что они не могут поднять кипиш, зато могут забить до смерти, если поймают. Так что воровать у них надо либо незаметно, либо очень быстро. В очередной раз, проделав трюк с нечаянно споткнувшимся, навалился на прилавок и «приватизировал» чупа-чупс с парой жвачек. После чего, извиняясь, быстро ретировался. Все честно наворованное запихал в рот и с довольной мордой поплёлся дальше.

Не люблю ходить через 69-ый квартал, там на подъездах абитура бухает. А эти обезьяны вечно пьяные, и ищут, кому бы навешать люлей. Мне хоть и было всего 13, но выглядел я с моим ростом лет этак на семнадцать, поэтому, по их дебильному мнению, меня можно было отпинать на «раз-два». В те годы, мужики не дадут соврать, всегда было ощущение «измены», в особенности летом. Пиздюлина летала по городу, как ангел смерти и могла зацепить кого угодно. Поэтому, расхаживая по чужому району, держи ушки на макушке. Когда исчезает бдительность, появляются фингалы и переломы. Ещё я не любил 69-ый за то, что на подъезде дома под номером 40/5 мне первый раз всадили перо в спину. И каждый раз, проходя мимо него, по шраму на спине пробегали мурашки.

У меня было несколько простых правил:

Во-первых. Проходя между домами, оглядывайся по сторонам.

Во-вторых. Увидел компанию на подъезде – перейди на другую сторону дороги и присмотри камень потяжелее.

И в-третьих: если начнут окликать, никогда не останавливайся – не выёбывайся! Кинул камень, и беги со всех ног поближе к своему району.

Правила по большей своей части срабатывали, потому что бегал я как гончая, пусть и дымил, как паровоз.

Перейдя через улицу Лермонтова, 69-ый квартал остался позади. На душе стало как-то поспокойнее, вальяжнее. Тут меня боятся, тут – моя территория. Банда моя, как обычно, страдала хуйнёй на футбольном поле между девятиэтажками. Еблан, Баба-Яга-против, Кудряшка Сью, Черт, Салями и Литр, который пробивал «банку» Хвостику.

Теперь всё по порядку. Еблан – это производная от Уйбаан (Иван), парень старше меня на год и уже имел свою девушку, это было, наверное, его единственное достоинство, все остальные качества под стать кличке. Баба-Яга-против (Йошка) – нытик, прицепившийся к банде как банный лист – вечно всем недовольный и всегда был против каждой нашей затеи. Кудряшка Сью (Кудря), крепкий такой, но очень добрый парень, смуглый и кучерявый. Чёрт, младший брат Сью, мелочь пузатая, но пролазил в любую дырку, что в заборе, что в стене. Ему тогда лет девять исполнилось. Салями – длинный дрыщ, ещё длиннее меня, как-то раз перепил и выебал районную давалку Лику, после чего та обозвала его Салями, так и прицепилось. Хотя, наверное, в том «юном» возрасте нам было и невдомек, за что именно Лика дала нашему товарищу такое двусмысленное прозвище. Литр и Хвостик были старше нас на пару лет. Литр он же Пол-литра, как вы уже догадались, выпил бутылку водки залпом на спор, чем страшно гордился. А Хвостик был прожжённым токсикоманом, в вечном неадеквате и тащил за собой приличный хвост проблем различного рода. Ну а меня все тогда звали Матрешка. Знаю, ебанутая кличка, но так повелось, после того как я отморозил скулы и проходил с кроваво-красными щеками две недели.

– Смотри пацаны, Матрёна идет, – ударив в очередной раз по мячу, сказал Литр.

– Иди в жопу, – привычно поприветствовал товарища. – Сколько ещё осталось?

– Три банки, – кряхтя, ответил Хвостик, схватив пятой точкой очередной запущенный Литром мяч.

– Хочешь пробить?

– Не-е… – подошел к скамейке и поочередно пожал руки всем на ней сидящим. – Здаров мужики!

– Вальтовские? – Сью посмотрел на мой разбитый нос. Кровь на нем давно засохла и начала отваливаться.

– Не-е… батя, – я смачно высморкал остатки крови. – Чё делаем?

– Денег нет. Тупим, – вздохнул Черт. – Пифка бы.

– Отдыхай, мелкий, – шлёпнул его по лысой голове Кудряшка.

– А что, если я у бати из заначки 20 баксов ёбнул?– я вытащил из кармана зеленую бумажку. – Чё тогда делать будем?

– О, дай-ка посмотреть, – накинулся Еблан.

– Тебе и говно-то своё жалко давать, и его ведь проебёшь.

– А чё так неправильно базаришь…? – нарывался он.

– А где мой Мортал Комбат? – парировал я, и он отстал.

Все знали, что Еблан просто так отдал мою кассету Ильменским цыганам, потому что труханул после наезда. Отбивать её ходили всем двором, но так её и не вернули, зато напинали нам задницы так, что неделю дымились.

После того как Еблан, ворча, ретировался, решили найти какого-нибудь мужика с паспортом, чтоб нам доллары обменял в пункте обмена валют на автовокзале. На Чехова жил один такой… звали его Кича – здоровый двадцатилетний детина, а мозгов, как у первоклашки. Дружить он с нами не дружил, но на драки за нас вписывался исправно и пивандрий любил, как кот валерьянку. Кича жил в частном доме, точнее, в меньшей его половине. По захламленному двору бегал здоровенный Тузик – тупая и злая псина, все норовил отхватить кусок от чьей-нибудь задницы. Поэтому во двор делегация из семи человек входить не стала.

– Кича!!! Кича, выходи!!! – орал Черт, забравшись на калитку и задразнив Тузика до истерики. – Кича, мать твою!

– Это кто это там матерится? – вышла мать Кичи. – Егорка! Сейчас как по заднице, да кипятильником! Кто тебя научил чужих мам ругать?!

– Тетя Фёкла, а Кича где? – залез я на калитку.

– Ах, ну вот и вся банда тут, – мама Кичи вышла на палисадник и беззлобно навешала подзатыльников мне и Черту. – Костю позвал к себе Князь. Видно, пить будут.

– А давно ушел-то? – стал в уме подсчитывать, в какой степени опьянения сейчас Кича.

– Ну, часа два назад, может больше.

– Значит, в стельку…

– Значится, так, – стыдливо согласилась тетя Фёкла.

– Ладно, мы пойдем. Скажите Киче, то есть Косте, что мы заходили, – я развернулся и стал было уходить.

– Может, надо чего? – Сью всегда был добрая душа и опять полез со своими «тимуровскими делами». – Воды с колонки натаскать?

– Нет, спасибо, мальчики. Увидите Костю, скажите, чтоб не напивался сильно, – полная женщина устало вздохнула и присела на скамейку под рябиной.

– Тёть Фёкла, мы его приведем, – подозревая, что Кичу придется волочить, ответил Сью.

– Чё теперь? К Князю пойдем? – Салями озвучил свои опасения.

Князь – Игорь Иванович Князев, был старым уркаганом, прожившим большую часть своей жизни в бегах, либо за решёткой. Гордо звал себя «вором» и нигде не работал. Как-то так получилось, что старшие пацаны, неизвестно каким способом, назначили Князя смотрящим на районе. Правда, смотрящего он строил только перед шкетами, а во взрослые дела не лез. Он исправно – раз в месяц собирал с нас пайку на зону, «разруливал стрелки», решал вопросы с участковым и залётными мусорами, за процент сливал наше «барахло» барыгам. Нормальный был бы мужик, если бы не его наркоманские ломки. Ребята придумали даже такой стишок:

«Когда Князю «невдогон» -

Напрягайся, весь район!».

В периоды ломок Князь был хуже фашиста в сорок первом и «дрочил пацанов на дозу», как сидоровых коз. В это время к нему лучше не соваться, а то и бабки отберёт и ещё заставит к цыганам на Ильменскую бежать «винт» на халяву выпрашивать, а за это можно и пиздюлину отхватить.

– Да нормальный он. Я с утра его в магазе видел, когда хлеб покупал, – Хвостик успокаивал Салями.

– А чего делать? Пойдём. Только я один к нему не сунусь. Кудря, ты со мной? – что-то мне было как-то не по себе. Странное такое ощущение, грядущего напряга.

– Давай толпой завалим? – Сью тоже боялся лишний раз на глаза Князю попадаться.

– Толпой нельзя. Вздрочнуть может.

– Я пойду, если он пивка мне нальёт, – непринужденно воткнулся Чёрт, за что получил очередной подзатыльник от старшего брата.

Пока решали, кто и с кем пойдёт, мы дошли до Академического переулка к старому, вросшему в землю дому. За сеткой «рабица» розовыми цветками колосился шиповник, закрывая окна дома от посторонних взглядов. Перекошенная калитка, как всегда, была настежь открыта, через которую был виден неухоженный двор, заваленный спизженными запасными частями от неизвестных автомобилей, мотоциклов, телевизоров и прочим ненужным хламом, что тащили сюда со всего района.

– Здорова, пацаны! – лисьей походкой подкрался к нам Князь. – А я как раз вас искал.

«Блядь!» – пролетело в моей голове, значит, чего-то от нас все-таки надо. С подозрением оглядел старого урку: иссохшееся, испещрённое глубокими морщинами красное лицо, его вытатуированные руки с длинными пальцами не тряслись, выцветшие глаза смотрели пристально, но без злобы, прокуренные желтые зубы кривой улыбкой выглядывали из-под тонких губ.

– Матрёна, Сью, дело к вам есть. Заходите, – пригласил Князь меня и Кудряшку, пока я в уме прикидывал, чего он от нас хочет.

Дом на контрасте со двором был чистым и убранным. Зоя, подруга Князя, любила чистоту. В углу неестественно громко горланил телевизор с очередным фильмом Жан-Клода Ван Дамма на экране, в воздухе висела неозвученная напряжённость. Мы прошли в зал через кухню, но Кичи я так и не увидел.

Князь привычно засуетился, наливая горячего чифиря из эмалированной кружки.

– Чё, думаешь, ему надо? – я шепотом спросил Кудрю.

– Щас послухаем. Лишь бы за ханкой не послал.

Урка наконец-то закончил химичить и уселся за стол.

– Чё, пацаны, балду пинаете, да? А у меня к вам дело фартовое поимелось. Интересно?

Мы кивнули.

– В общем, так… Серёга, мархинский который, к завтрему заказал мне «волжанское» литье с хорошей японской резиной. Тачку цеплять по району не надо. Уже выцепили: она ночью на «трёх богатырях» стоит – тех, что на Ёлочке.

– На Ёлочке?

– Да, блядь, на Ёлочке.

– Но ёлочкинские просили пока на их квартале машины не «вставлять». У тамошнего участкового месячник по борьбе с преступностью.

У Сью двоюродный брат был тамошним «околоплавающим», вот через него ёлочкинские и держали контакт.

– Он что, баба? Какой, на хер, месячник? Не колышет. Завтра к утру резина должна быть.

– Вот и подписались, – снова шепнул на ухо Сью.

– Это… а сколько дают за колеса? – уже громче, для всех.

– Не ваше дело. Я вам лично ящик пиваса выставляю. Годится?

– Нормалёк, – я и Сью пожали Князю руку и решили было уходить, но Кудряшка толкнул меня локтем в бок и губами прошептал «Кича».

– Слышь! Ты это… не знаешь, где Кича? Его тётя Фёкла искала, сказала ему домой идти.

– Тута он. В гараже. Пусть Ивановна не волнуется – трезвый он.

– А чего он там делает? – Сью надеялся выманить Кичу для разговора так, чтобы Князь был не в курсе.

– Пошли, посмотришь, – урка обнял Сью за плечо.

На сыром земляном полу гаража корчились и стонали два пацана, рожи у них были разбиты, кровь местами свернулась и засохла. Били их давно, наверное, с утра. Над ними стояли Кича и Пика, он же Пикадор.

– Это кто? – высокомерно осматривая избитых, спросил я у Князя.

– Да пидоры. Те, что сожгли два гаража на шестьдесят девятом, – ответил Пика. – Признаваться, суки, не хотят. А меня из-за них три дня в ментовке прессовали.

– Вальтовские мужики попросили их найти и объяснить, как нехорошо чужие машины жечь, – закончил Князь.

– Матрёна, спорим, с одного удара вырублю? – Кудряшка решил похвастаться и показал пальцем на парня в синей куртке.

– С ноги или с руки?

– С руки.

– Тогда давай.

– Давай, давай! – видно было, что Князь вошёл в азарт. – Кича, поставь его на ноги и держи.

Сью подождал, пока поднимут назначенную грушу в виде человека и без лишних разговоров врезал крепким хуком в челюсть прямо под левое ухо. Груша застонала, но не вырубилась. Раздался дружный смех.

– Сука! – не успокаивался Сью, разминая плечо для следующего удара. – Давай ещё!

– Задрал! Харэ! Опять руку как в прошлый раз сломаешь, а вечером вместо тебя кто колеса таскать будет? Бить сначала научись, пендюх! – я издевательски подковырнул Сью. – Кича, ты когда домой пойдешь?

– А чё надо? – пробасил Кича, откашливаясь от смеха.

– Мама тебя искала.

– Не-е, сегодня я тут останусь. С этими закончим, да побухаем.

– Ладно, мы тогда пойдем, – протянул руку урке. – Давай, Князь.

Подходя к калитке, меня одернул Кудря.

– Слушай, Князь вроде бы в норме. Может, его попросим обменять? – Сью, как обычно в моменты сомнения, почесал затылок.

– Очко чё-то у меня играет. Что-то не так… – последние слова я сказал, глядя в глаза Князю, который, как обычно, неожиданно подкрался.

– Матрёна, запомни раз и навсегда: абсолютно всё в этом мире «не так». Если бы всё было как нужно, то такие, как я, до сих пор бы чалились на зоне, а ты не носил бы эти ёбанные косички, – Князь беспардонно дернул меня за волосы и хитро улыбнулся. – Мир непредсказуем и это прекрасно.

– Тронешь ещё раз – дом сожгу! – в дерзкой защите выпалил я.

– Хуйню не базарь! А то ответишь! Чё за кипиш? Чё хотели-то? – Князь сменил тему. Нет, он не боялся моих угроз, он просто не видел смысла в препирательствах с тринадцатилетним юнцом.

– Тут такое дело, – Сью вопреки моим опасениям открыл свой рот. – Матрёна двадцать «бакинских» подрезал, теперь не знаем, как их обменять.

– Ага…? – Князь скрестил руки на груди и взглянул в небо, видно уже подсчитывал, сколько это на рублях.

– Ну, ты сможешь нам сменять бабло или как? – я втёрся в разговор.

– Правильно, что сначала зассали. Глупо было бы нарика просить бабло сменять. За это вас и люблю, уродов.

– Сотню? – урку оборвал своим предложением Кудря. Он никогда не любил разглагольствований Князя о «правильном и вечном».

– Дорого. Девяносто, и то только завтра. Сейчас семьдесят есть.

– Если сейчас, то за восемьдесят отдадим.

– Добро. Ждите тут, – Князь развернулся и вошел в дом, а Сью от радости аж присел и захихикал.

Из теплицы вышла Зоя. Лица на ней не было. То есть, оно было, но его не было видно из-за большущего багрового синяка. В переднике она несла свежевыкопанную редиску и колючие маленькие огурцы. Зоя была одноклассницей моей старшей сестры и при этом приличной стервой, за что периодически нарывалась на кулачные поучения своего гражданского супруга.

– Чё припёрлись, босота? В гараж за пиздюлиной очередь заняли? – своим хрипловато-наглым голосом рассмеялась Зоя.

– Не-а. На рожу твою пришли посмотреть, – огрызнулся я – Хоть раз в жизни увидеть, как выглядит баклажан с пиздой.

Сью громко заржал, Зойка с истеричным криком запустила в меня огурцом.

– Ты хули жратвой разбрасываешься! – Князь схватил за локоть девушку. – Ну-ка в дом.

Урка затворнически вывел нас за ворота и прикрыл калитку. Из его кармана появились пять засаленных, зелёных десятитысячных купюр.

– Давай баксы, – Князь неестественно нервничал и нарочито подозрительно вокруг озирался. – Давай по-быстрому.

– А чё только пятьдесят? Должно же быть восемьдесят?

– Да тише ты! Буду должен. Давай скорее, а то Зойка увидит, что у меня бабло есть и пиздец… Давай сюда быстрее, а то она щас обратно в теплицу попрется.

Князь начал наводить кипиш: щёлкал пальцами, дергал меня за карман и переминался с ноги на ногу. А я, как бандерлог перед удавом, вытащил двадцатку, которая вмиг исчезла в руках урки, взамен оставив мне комок измочаленных рублей. Обмен был совершён. Я только потом понял, что он просто нас развел, «как марганцовку – грамм на литр». Просто так развёл, с понту! Зойки Князь не боялся и деньги у него были. Просто он вор, а мы лохи. Предъявить нечего: деньги я сам отдал, а вор может быть должен только свою жизнь. Убивать нам его за пятьдесят «косых» никто не даст. И расклад в итоге такой: мы нехило так «потерпели».

– Пацаны, с бухлом поосторожнее: вам ещё на дело сегодня, – закрывая дверь, сказал Князь и довольно подмигнул. Вот сука, да разве на пятьдесят косых нажрёшься, тем более что нас толпа?

К моей с Кудрей радости, из ожидавшей нас «толпы» перед палисадником Князя остались только Чёрт и Хвостик.

– А где остальные? – спросил я Хвостика.

– Свалили на район. Еблан припёрся, притащил откуда-то сисяндру «Амстердама».

– Без нас ушли, падлы! – я малость огорчился. – А вы чё остались?

– Я пивандрий не люблю, а Чёрт…

– Я без Кудри никуда не пойду, – Чёрт мимоходом зашвырнул засохший комок грязи в пробегавшую мимо шавку.

– Им же хуже. Матрёна, покажи, чего мы у Князя выторговали, – Сью, не дожидаясь от меня соответствующих телодвижений, с поразительной легкостью вытащил из моего кармана деньги и представил их на общий обзор.

– Гуляем, босота! – почти с гордостью сказал я.

Сквозь уличную пыль Чайковского мы добрели до брусового дома с невзрачной вывеской «Продуктовый магазин «Белочка. Часы работы с 10-00 до 17-00, обед с 14-00 до 15-00. Выходной – суббота, воскресенье». Малоразговорчивая продавщица, не задавая лишних вопросов, выложила нам на прилавок 2 литра пятнадцатиградусной бормотухи под названием «Монастырская изба» по 13500 за каждый литровый тетрапак, пачку «Мальборо» за 6000, тюбик клея «Момент» тоже за 6000, сникерс за 2500 и четыре жвачки «турбо» по рублю за каждую. Вот такой вот незатейливый набор малолетнего алкоголика. По дороге к «месту распития спиртных напитков» Хвостик из рядом стоящей помойки надыбал четыре целлофановых пакета. «Местом распития спиртных напитков» обычно в ментовских протоколах значилась крыша девятиэтажки по адресу: Лермонтова, 94/1.

Высокое синее небо с ярким, жарким фонариком в зените. Горячий бетон и запах расплавленного гудрона. В дальнем углу крыши, за мачтой для телефонных проводов, стоят порванная раскладушка, три раскладных матерчатых стула и стол из пары шлакоблоков и капота от «Москвича», чёрт знает как затащенного на крышу. Это наше место. С этого места начинались все наши байки и пьяные похождения.

Кудря, не откладывая дело в долгий ящик, вытащил из-за бетонного карниза три граненых стакана, которые тут же были наполнены светло-желтой и кисло-сладкой бурдой из тетрапака. Жарко. Всем хотелось пить. Осушили их безмолвно. Так… между делом, как воды попили. Чёрт успел отхлебнуть полстакана, пока не получил от Сью очередной подзатыльник. Хвостик слёг на пыльную раскладушку, неспешно заливая клей в пакеты. Сникерсом я поделился только с Чертёнком. Жрать хотелось адски: как-никак, третий день в загуле, а дома поесть не успел. Трудно есть суп, когда тебя мочалит стокилограммовый мужик, знаете ли… ложка в рот не всегда попадает. Поэтому половина сникерса провалилась в желудок, как песчинка в бездну. Ну ничего, алкоголь и клей перебьют голод на пару часов, а вечером зайду к кому-нибудь в гости поесть.

После второго стакана почувствовал, как по телу разливается тепло, приятное такое тепло, как будто бабушку обнял. Спокойно стало, безмятежно. Лег на теплый бетон и уставился на перекрестие проводов. Распухший нос неприятно защипало, потёр переносицу и тут же скривился от резкой боли.

– Сильно тебя батя? – Кудря указал на мой разбитый нос.

– Да нет, за дело.

Как-то с детства воспитали, что если влетело за дело, то это не больно. Наверное, потому что осознаешь свой косяк. Так совесть меньше мучает. Правда, когда дядя Петя нас отхлестал, было пиздец, как обидно.

– Он меня за шкирятник оттаскал, – продолжил я. – А я ему в рожу плюнул, вот он мне и врезал.

– А на хрена в рожу плевал? – Хвостик оторвался от пакета, задав бессмысленный вопрос.

– Ты меня спрашиваешь…? Не знаю, достал меня вот и плюнул, – вытащил пачку и прикурил сигарету.

– Неправильно отцу в рожу плевать. Он же отец.

– Кудря, вот у тебя батя, блядь, есть?

– Нет.

– А хули ты меня учишь, как мне с моим отцом жить? Знаю, что неправильно. И тачки «вставлять» неправильно, бухать тоже. Вообще все знают что хорошо, но всё равно делают плохо. Это закон жизни – ебаные обстоятельства.

Да и вообще, хочешь вволю водку жрать, баб иметь, красиво жить – по-хорошему не получится. Посмотри на старших, посмотри, что вокруг творится – по жизни шанс дается только ворам, барыгам, мокрушникам и кидалам. Батя говорит, что дальше стопудняк суровее будет, поэтому если по чесноку жить – только на помойке подъедаться будешь.

– Не-е, Матрёна, порожняк прогнал. По чесноку жить можно – Честным вором. Считай, и сам в шоколаде и совесть чистая. А мокрушники, барыги, кидалы… ровный беспонт, на честном народе жирок наедают. Государство ебашить надо, ему по хую, у государства детей нет, кварплату платить не надо, в магазине копейки не подбирает. Смотри, что придумал – вот мусора же государство?

– Ну.

– Хуй гну. Ну свинтить с ихнего бобика колеса и по нормальной цене дяде Коле впарить. Считай, все в поряде – я с бабками, дядя Коля с дешманскими колёсами, а государству ваще по хуй, у него этих колёс хоть жопой жри.

– Ага, а потом менты тебя на британский флаг… Пойми, что ты конкретно ментовское тыранул, а они – суки хуже воров.

– Ну по хуй. Пусть не ментовское, у пожарников или, блядь, у почтальонов – они-то ни хуя мне не сделают.

– А вот это уже реальное дело. Считай себе и людям помог, и государство хуй найдет.

– Вот так вот та… надо, блядь, знать, где у государства воровать можно, без последствий.

– Давай тогда, комбинатор хуев, наливай.

В три больших глотка осушил стакан. В голове зашумело. Долгожданное опьянение стояло на пороге и разбухшей веной стучалось в висок. Ещё чуть-чуть и будет совсем хорошо. Сью зашвырнул пустой тетрапак куда-то за карниз, открыл второй. Разлили ещё по одной, получалось так, что пили только я и Кудря, Чёрт носился по крыше, гоняя воробьев. Хвостику вообще было на все по хуй, он и тюбик нашли друг друга.

– Чё вечером делать будем? – спросил я у Сью.

– А хрен его знает… Может в Парк слазим, на студенточек посмотрим?

– На «Джельсомино»?

– Ага.

– Пизды от «крестьян» отхватим, а студенточки все равно не дадут.

– Может, драка будет? Или пьяного выцепим? Мало ли… где много народу, всегда есть что взять, – под словом «взять» Сью подразумевал обобрать пьянчугу или под шумок драки спиздить барсетку или кошелек.

– Блядь. Надо было Лику сюда притащить, – спохватившись, вспомнил я о своем давнем замысле.

– На хуя? – удивился Сью.

– Подкатить к ней хотел. Мне этим летом бабу трахнуть надо. Хватит целкой ходить? – карикатурно подергал себя за промежность и расхохотался.

– Не даст – вроде как залетела. Томка сказала, что пацанчик у неё появился и залетела она. Поэтому на районе давно не появляется.

– Вот ведь шалава. И чего теперь делать?

– Ну, видимо, другую бабу искать.

– Где, блин, на районе ещё одну такую же найдешь? – перебирая в уме, более сговорчивых подруг я вспомнить не смог.

– Князь говорит, что любую бабу выебать можно, – Сью заговорщически придвинулся поближе. – Он тогда по синьке Еблана поучал, мол, любую бабу можно уложить тремя способами: завоевать, купить или покорить.

– Ну, понятно, Князь Зойку купил. Она всегда на бабло велась. Покорять – это типа стихи писать? Я, сука, ни хуя не поэт.

– Тогда завоёвывай.

– Это пизды бабе давать чтоле? Как питекантроп: дубиной в табло и в койку?

– А чё?.. Тоже выход.

– Дурак ты! Сажают за такое, и надолго, а потом ещё и петушат над парашей. Мне моя жопа ещё целой нужна. И чтоб она рвалась из-за какой-то неподатливой бабы…? Неа, не вариант.

– Не вариант, ага.

– Сью, а ты когда-нибудь с телкой сосался? – начал я облизывать свои губы.

– Не сосался, а целовался взасос. Сосут те, что под шконкой…

– Заебал. Так ты целовался взасос?

– Неа. За титьку пару раз хватал. А так, чтоб взасос… не было такого.

– А когда ты успел за грудь подергать? – осушил свой стакан и потянулся к приготовленному мне пакету с клеем.

– Один раз, когда Лику пьяную домой волокли, под кофтой у неё пошуровал.

– Вот ушлая сволочь. И чё, как у неё? – голос мой из-за пакета звучал гулко.

– А хуй его знает, не помню. Мы ж тоже в хлам были, – не удержался и заржал Кудря.

– А второй когда?

– Помнишь, я за магнитолой к ёлочкинским ходил?

– Ну?

– Там у барыги какая-то старая шалава была. Пёрло видать её, как удава по стекловате.

– Под кайфом?

– Ну я ж говорю, пёрло её, – лицо Сью как-то передернуло, не любил он нариков. – Говорит, хочешь сиськи позырить, а я чё дурак отказываться. Она задирает майку, а там они висят. Я и помял их малость, чего думаю добру просто так пропадать, – теперь уже заржал я.

Я уже минуты две дышал клеем, поэтому хохот в ушах, отражаясь эхом, укатился куда-то далеко за затылок. Картинка перед моими глазами изменила цвета: небо стало желтеть, кожа на мне покраснела, яркие блики ослепляюще отражались в блестящих металлических антеннах. С каждым вздохом окружающий мир, вибрируя, сжимался. В ушах ритмичный шелест сдувающегося и надувающегося пакета, сердце моё из груди потихоньку перебралось в голову и решило контролировать моё дыхание, задавая ему ритм своим биением. Возникло такое ощущение, что я должен совершать вдох на каждый стук сердца, в ином случае я задохнусь. Не в первый раз в полёте, и трезвая часть моего сознания понимала, что это организм таким извращённым образом говорит, что ему не хватает кислорода и он больше не может дышать токсичными испарениями вперемешку с углекислым газом. Нужно перебороть себя и оторваться от пакета. Подышать. Вдох-выдох, ещё раз и ещё. К миру стали возвращаться былые краски – небо посинело, значит всё хорошо. Я обратно прильнул к пакету. Дышать стало легче, сердце уползло обратно в грудь. Лицо и пальцы окончательно занемели. Мочки ушей приятно щекотало, мурашки от щёк перекатывались через шею на спину, оставляя за собой приятную прохладу в жаркий летний день и некую безмолвную радость. Радость, напомнившую о деревне. О том, как я наперегонки с братьями бегал к пруду, с нетерпением раздеваясь и ныряя в прохладную, чистую воду. Чувство свободного полета подбивало диафрагму и щекотало пятки, когда я летел в очередном кульбите со старой тарзанки. Брызги от наших бултыханий на солнечном свету образовывали радугу, а смех и детские визги гулко отражались от воды и уносились куда-то далеко в лес. Лес, манивший нас смородиной и толокнянкой, душистым можжевельником и мягким мхом. Улегшись в траву с закрытыми глазами, слышно как гудит ветер, падают шишки. И ты тихо засыпаешь…

Очнулся почему-то лицом на бетоне. На мне сидел Кудря и о чём-то болтал с Хвостиком.

– Какого хуя? – сдавленный весом, прошептал я, развозюкав накапавшую лужу слюней под щекой.

– Матрёна, ты дурак! – это был голос Сью, поднимающегося с меня.

– Глюкануло тебя, друг, – Хвостик подошёл поближе и вгляделся в моё лицо. – Такое бывает, когда пойло с клеем мешаешь.

– А чего случилось-то? – приходил я в сознание, голова всё ещё гудела. Во рту ощущался вязкий вкус клея.

– Ты чуть с крыши не спрыгнул. Орал, что искупаться хочешь. Забрался на карниз. Думал, что на пляже, даже раздеваться стал. Хорошо, Чёрт успел тебя за шорты поймать, а то отскребали бы тебя сейчас от асфальта. Глюк поймал, – дал заключение Кудря.

– Глюк, – автоматически повторил Чёрт, с опаской разглядывая моё лицо.

– Пиздите, – с кривой улыбкой начал я искать признаки лжи на их лицах, но они, к моему разочарованию, были испуганно серьёзными. – Подъебать хотите. Не было такого.

– Бля будем, – Чёрт ногтем большого пальца дернул передний зуб.

«Пиздец!» подумал я про себя. Вот и я с катушек слетел – стал «ловцом». Рано или поздно это ждет любого «гупаря». Видел, и не раз, как нормальные пацаны ловили глюки и пытались тапком резать себе вены. Ху      ёвое зрелище. С клеем надо завязывать, а то в следующий раз полечу я сизым лебедем с крыши вниз головой или вместо тапочка у меня в руке окажется нож. «Скажем наркотикам – НЕТ! У нас ещё водка не кончилась!» вспомнил присказку своего старшего брата.

Заметил, что на улице потемнело.

– Сколько время? – пытаясь сориентироваться в пространстве, я поднялся на ноги.

– Часов восемь, – ответил Кудря.

– Это ж сколько меня колбасило?! – бесполезный труд сопоставлять и рассчитывать время в момент, когда находился в неадеквате.

– Нормально так посидели.

– Ага. Поесть бы чего, – ко мне вернулся животный голод, и я обратился к Хвостику. – К тебе можно?

– Пошли. Мои все на даче.

До моего первого поцелуя оставалось 9 часов и 34 минуты.

Выползли из подъезда и направились к дому Хвостика. Сью отчего-то начал про себя смеяться.

– Ты это… мужикам-то особо не говори про мои глюки, – с долей надежды попросил я друга.

– Да я не о том. Помните Костика Лысого? – сквозь все шире расплывающуюся ухмылку спросил Сью.

– С Лонгинова который? Его ведь ещё весной на зону закрыли.

– Он самый. А ты знаешь, за что?

– Неа, – ответил я, с надеждой услышать занятную историю.

– В общем, мужики рассказывают: Князь ему дал заказ на два колеса от УАЗика, – проще, чем свинтить запаску от УАЗа, было только конфету у ребенка отобрать. – Плевое дело. Но парень-то не из простых. Для храбрости выжрал жбан водки и попёр на дело. Свинтил одно колесо на Ильменской, потом второе где-то на Каландаришвили. Приволок к себе в гараж, затихарился – кипиш пережидал. Сидит, ждёт, когда Князь с заказчиком придут с ним рассчитаться. Час сидит, второй пошёл. В общем, стук в дверь, он открывает, а там дядя Петя с ходу ему кулаком в табло. В общем, повязали.

– А как нашли-то? – во мне взыграл профессиональный интерес. – Слил кто?

– Нет, нет. В общем, Костик тоже задался этим вопросом. Вроде ночь была, никто не видел, да и работал он тихо.

– Ну..?

– Так вот, спрашивает он у дяди Пети, как тот его спалил, – Сью просто разрывало на части от хохота, чем он меня начал напрягать. Не люблю людей, которые ржут раньше времени. – А тот ему серьёзно так отвечает: «Костя, в следующий раз колеса не катать, а носить надо!»

Я не просто засмеялся, у меня началась истерика. Я присел на бордюр и тупо, схватившись за живот, повалился на бок. Воздуха отчаянно не хватало. – Матрёна, ты представляешь..? Катить!!! Короче, этот идиот… весной… по грязи… катил колеса от обоих УАЗиков к себе в гараж. Мужики говорят, след ещё такой ебанутый был, весь вихлял, посередине четкая колея от колеса, а по бокам следы от Костиных кроссовок.

– Кудря, перестань! – затылок мой от смеха просто разрывало, скулы болели, глаза слезились, рядом со мной покатывались Хвостик с Чёртом.

– Вот долбоёб! Таких сразу убивать надо, чтоб остальным жить легче было, – Сью сидел рядом и вытирал слёзы.

– И чё потом? – справился с приступом смеха Хвостик.

– Ну, чё потом?.. Должок за ним условный и так был, а тут получилось, что на «горячем» взяли. Впаяли ему два года общего. Сейчас благополучно чалится.

– Вот придурок! – добавил я – Хвостик, у тебя ведь тоже условный.

– Ага, – ему стало не до смеха.

– Я тебя очень прошу, по-человечачьи прошу! – Выдержал паузу и привлёк к себе внимание. – Дай, сука, слово, что, блядь, никогда! Слышишь! Ни-ко-гда колёса катать не будешь! – пораженный своим остроумием, свалился в очередной приступ истерики.

– Говно ты, Матрёна! – беззлобно выпалил Хвостик и тоже захихикал в своей токсикоманской манере.

Дома у Хвостика было чисто и пусто. Жил он с бабушкой и отцом – прапорщиком с ДСКшной части. Он к нам переехал лет пять назад из Омска: отца перевели сюда, а мамка его там осталась. Раз в год он обязательно ездил к ней в гости ровно на месяц, после чего исправно приезжал в Якутск. Бабушка его была дряхлая и почти в маразме, наверное, поэтому прапорщик не захотел оставлять её одну в Омске. Хвостик бабулю не любил, а отца видел редко. Летом все семейство торчало на даче, вскапывая огород и пытаясь вырастить яблони, такие же, как у них на родине. А этим летом Хвостик торчал в городе, поскольку раз в неделю ему надо было отмечаться у участкового.

Зайдя в квартиру, я сразу полез в холодильник на поиски чего-нибудь съедобного. Нашел кастрюлю с холодным супом, банку огурцов, шмат сала и хлеб. Никогда не понимал людей, которые хранят хлеб в холодильнике. Он, как губка, впитывает все запахи находящиеся рядом с ним, поэтому найденный мною хлеб пах чесноком, петрушкой, кислыми соленьями и жирной свининой. Ну делать было нечего, нарезал хлеб и сало, достал грязную ложку из раковины, поскольку искать, где тут у Хвостика чистая посуда, мне не хотелось, и сел набивать свой желудок до полной закачки. Наворачивал ледяной суп прямо с кастрюли до тех пор, пока в животе от холода покалывать не начало.

Пока я ел, Хвостик опять откуда-то достал пакет с клеем, тихо засел на подоконнике и тупо уставился на улицу. Сью и Чёрт таращились на Слонопотамов, Ягуляров и Тигро-морковок, записанных на видеокассету с очередными похождениями американского Винни-Пуха. Мне лично нравился наш Винни – добрый, находчивый и оптимистичный малый, не то, что этот желтый имбицил. Но Чёртик был от него просто в восторге, хохотал над его тупыми шутками как ребёнок. Ну что ж я такое говорю?.. Он и был совсем ребенок. Это мы, непонятно как, выросли из детской шкуры и интересовались только пойлом и «воровскими» байками, как псы откликаемся на клички, бесцельно шляемся по району и шугаемся тех, кто посильнее. «Псы с городских окраин, есть такая порода…» вспомнил строчку из песни Чайфа.

– Матрёна, чё дальше делать будем? Тута сидеть или в парк? – Кудре, как обычно, не терпелось куда-нибудь двинуться, этим мы были очень похожи.

Никогда не мог усидеть на месте и на чем-нибудь сконцентрироваться. Школьная жизнь для нас была просто адом: сидеть сорок минут за партой и писать в тетрадку, когда за окном текла настоящая жизнь – весёлая и опасная. Учителя называли меня оболтусом, а родители сетовали на модный и непонятный диагноз: «рассеянное внимание». Вот как-то так.

– Рано ещё, через пару часов в парк пойдем, а оттуда сразу к «Богатырям». Баллонник и домкраты всё ещё у Салями?

– Ага. Я ему звякну. Он с нами пойдет. Четыре колеса – четыре человека.

– Эй! Я тож хочу, – Чёртик обиженно насупился и скрестил руки на груди, хотя и так знал, что в расчёт его не возьмут.

– Ты вообще не пизди-ка, – Кудря прихватил за шею Чёртика. – Щас досмотришь и домой пойдешь. Мамке скажешь, что я у Хвостика заночевал. Понятно?

– Ага. А если загребут?

– Сплюнь, дурак! – по приказу брата Чёртик мгновенно три раза смачно плюнул на ковёр, после чего растёр плевок носком. – Матрёна, ты бы что-нибудь со своими волосами сделал, а то точно пизды получим. Кресты деревенские длинноволосых не любят.

– Заебал. Плавали – знаем. – я начал расплетать косички: насколько бы я гордым «Чингачгуком» ни был, а в морду лишний раз получать не очень хотелось. – Гондонку натяну.

«Джельсомино» тогда было самым ебанутым местом во всем городе. Дискотека эта располагалась на старом танцполе в глубине парка. На тот период его держала Верхневилюйская бригада, но лазила туда вся студабитура, пропивать бабки своих родителей, которые были заработаны непосильным трудом, для обучения их любимого чада в ЯГУ. К тому времени, когда мы туда явились, дискач шел полным ходом: на аллее уже валялись пьяненькие абитуриенты, в кустах лобызались такие же пьяные парочки, прямо у входа быковали с десяток бандерлогов. Менты редко когда совались на Джельсомино, только если массовая драка или заявит кто-нибудь, а все остальное время тут рулили крепкие пацаны в кожанках с нунчаками и обмотанными изолентой алюминиевыми палками.

Сориентировавшись на местности, я и Сью, с причитаниями «О бля, братка! Чё тут валяешься?», подхватили первого попавшегося бессознательного пацана и утащили его подальше в лес. Пошуровав в карманах, нашли пачку сигарет Opal, связку ключей и пустой матерчатый кошелек. Боты его были старые, а других ценностей на нем не было. Так и бросили, вернувшись обратно к танцполу. Салями и Хвостик нашли пацана побогаче, вытащили у него тридцать штук и китайскую, музыкальную зажигалку в виде лягушки. Наш вечер только начинался.

Разжившись портвейном на украденные деньги, мы засели в глубине леса так, чтоб видеть вход на дискотеку. Мы ждали большой драки. В этот раз ждать пришлось достаточно долго, но то, что мы увидели, меня не очень обрадовало.

Ближе к полуночи диджей заебался поочередно ставить 2Unlimited с Backstreet Boys и перешел на более жёсткие ритмы Prodigy. Неведомо откуда, через главную аллею, ко входу на дискотеку вкатились два «Патрола», в секунду вывалив из всех своих дверей немереное количество бритоголовых, коренастых якутов. Раздался мужской крик: «Нюрба!». Нюрбинские, долго не думая, сразу вынесли двоих на входе, а того, что собирал со входящих бабки, быстро уволокли в джип. Зайдя на танцпол, они начали крушить всех – направо и налево, без разбору. Мочили жестоко и быстро, палками забивая мужиков и их тёлок. Из входа в истерике выбегали бандерлоги и выползали затоптанные девчонки. Где-то в глубине раздалось два громких хлопка, визг неизвестной девушки пронеся эхом по парку. Через секунду, так же быстро, как и появилась, бригада засела в джипы и увалила в сторону областной больницы, предварительно захватив с собой то ли убитого, то ли вырубленного диджея.

– Так, пацаны. Валим! Быстро! – вскочил я и почти бегом направился к дальнему выходу.

– С хуя ли? – догнал меня Салями.

– Щас мусоров понавалит, как в день милиции. Мне рядом с ними делать нечего.

Мы вышли через Вилюйский переулок и ушли на армянское кладбище.

– Нет, блядь! Кудря, ты видел?! – Салями не мог успокоиться. – Интересно, а за что они диджея завалили?

– Музыка им не понравилась! – Я кисло пошутил. В глубине души мне было жалко тех двух парней, которых нюрбинские увезли с собой. Понятно было, что им не жить.

– Щас точно война будет. Зуб даю, на этом не закончится, – Сью поддержал Салями. – Матрёна, надо к «Богатырям» быстрее. Мусорянские с Лермонтова и Ёлочки по-любасу сюда привалят, а там зеленый свет.

По дороге на дело, захватили два домкрата и два баллонника. Обошли «Срединного богатыря» со стороны озера и зашкерились под дом. Салями и Кудря непринужденным шагом прошлись по двору, высматривая возможный шухер, и Кудря мимоходом, почти бесшумно, разбил уголок стекла в задней двери. Затем быстро забежал под дом.

У двадцать девятой Волги стёкла на передних дверях были сплошными и разбивать их было бы слишком заметно. У Жулек и Москичей передняя форточка нехитро вдавливалась, и машину, при наличии длинных рук, можно было без труда открыть изнутри. А у Волги приходилось разбивать стекла и вскрывать заднюю дверь. Я и Хвостик тем временем надыбали восемь шлакоблоков с ближайшей стройки.

– Ну чё? – прошептал я Кудре.

– Вроде в норме. Кипиша из-за разбитого стекла пока нет. Ещё чуток подождём и нормуль.

– Блядь. Вон кто-то идет. – Салями показал в сторону «сотых» дворов.

Приглядевшись, я увидел семерых пацанов. Двух из них я знал.

– Ёлочкинские?

– Да нет. Гимеинские. Подождём, они мимо пройдут.

Мимо они не прошли. Четверо пацанов перемахнули через теплотрассу и залезли под наш дом. Увидев Кудрю и меня с баллониками в руках, остановились как вкопанные.

– Пацаны, чё за хуйня? – достаточно громко, чтоб услышали другие, сказал высокий в синем свитере.

– Архимед, блядь, тише будь! Это я, Матрёна. Не признал чтоль?

Под дом заскочили ещё трое, в руках их уже были палки, они решительным шагом направились к нам.

– Э-ээ, бля, кто там? – нарочито угрожающе громогласил мелкий понтовоз.

– Бука! Тише ты. Мы это, Матрёна и Сью.

– О бля, пацаны, – подошёл и присел на корточки Архимед. – Здорова.

Все друг другу пожали руки, кратко представились. – Чё тут делаете, а?

– Тачку хотим вставить. А вы чё? Водку пить собрались? – увидел торчащее из штанов Архимеда горлышко от пузыря.

– Ага, потом на Джельсомино.

– Не хуй вам там делать, – Кудря хлопнул Архимеда по плечу. – Нюрбинские кого-то завалили. Сейчас там, наверное, ментов тьма.

– А ты откуда знаешь?

– Сами видели. Вы это… валили бы отсюда в подъезд, если что, нас прикрыли бы? На стрёме? Мы по-быстрому.

– Да не вопрос. Нам по хуй где бухать, надо будет, прикроем. Так, пацаны? – Архимед обратился к сурово молчащим браткам. Те вразнобой согласились.

– Слушай, Архимед, вот ещё что, – я начал наглеть. – Нас, блин, мало – четверо всего. Ты это… забери баллонники и домкраты, мы тут их скинем. А я завтра заберу.

– Договорились, только пузырь с тебя.

– Архимед, веришь, нет? Не для себя стараемся, долг отрабатываем, – начал я врать. Не хуй им за наш счет бухать. – Но, блядь, у нас на районе ты по-любасу в поряде будешь. Зуб даю. Добро не забудем. По рукам?

– Ладно, добро, – он шлёпнул меня по протянутой ладони и архимедовы пацаны свалили в подъезд.

Разбились на пары – по два человека на каждое колесо, я всегда работал со Сью – я домкрачу, он болты рвёт. Хвостик с Салями тоже работали не хило. В общем, схематика «разувки» машины такая:

Сначала внутренняя работа: снимаются магнитола, аудиокассеты, радиостанция (если есть), всякие там зеркала и прибамбасы (набалдашники на рычаг коробки, кожухи на руль), опустошается бардачок и все имеющиеся документы на машину. В этот момент машина выглядит целой и нетронутой, только внутри копошился незаметный парень с отверткой. Как обычно это я, потому что руки у меня длинные, и открыть Волгу через форточку заднего стекла получилось только у меня. Сью в это время курит на подъезде – стоит на стрёме.

Внешняя работа: по двое пацанов на каждое переднее колесо. Один срывает болты, поскольку откручивать их очень долго. Для этого на баллонник надевается труба метра полтора длиной, и до талого закручивается болт, пока шпилька не лопнет и не отвалится. Второй, как угорелый, вертит домкратом, задирая колеса. Главное – не забыть выставить машину на подпорки и «ручник», чтоб не скатилась. Подняв машину на домкрат, я и Хвостик подпихиваем по два шлакоблока для опоры, это как раз высота подъема колеса «на вес». Снимаем домкраты и задираем задницу. Снятые передние колеса закатываются под дом. Салями и Сью возвращаются и начинают скручивать задние, выставив машину на шлакоблоки. Домкраты сразу же убираются под дом, и я отверткой начинаю шуровать замок багажника. Разломив рычагом запор замка, вынимаю только насос, набор ключей, домкрат. В багажнике редко валяется что-нибудь ценное. Один раз нашел дискету от Сеги, но её у меня «залётные» отжали. За что потом и поплатились, здоровьем. В это время уже все четыре колеса лежат под домом.

Редко когда забираешь с одной машины все четыре колеса, обычно по два. Потом ходишь по району и ищешь им ещё пару – это называется «цеплять» тачку. Но сегодня заказ, времени тратится больше, чем обычно, и вертеть головой приходится на все 360 градусов, чтоб подметить «палево» ещё на подходе.

Пока вытаскивал из багажника барахло и передавал их Сью и Хвостику, с подъезда к нам сбежал Бука.

– Ты хули тут делаешь? – прошептал я.

– Там спускается кто-то. Мужики его прессанут, а вы валите, – Бука между делом нагло сунул голову в багажник.

– Бука, там для Архимеда наши домкраты. Мы ещё оставим вам барахлишко, за суету. Запомни, наши домкраты и баллонники синей изолентой обмотаны. Остальное ваше. Понял?