Разочарованные

Определенная доля ответственности за случившееся с Сарой Леруа лежит на каждой из нас. Я тоже имела отношение к той истории, хотя свою роль в ней поняла и приняла лишь двадцать лет спустя. Не стану называть свое имя – суть не в нем, да и не хочу, чтобы подумали, будто я раскрываю правду с целью обелить себя, подать в выгодном свете, взвалив всю тяжесть вины на других. Просто я считаю, что правда должна быть где-то записана. Ради нас, ради Сары, а может, ради вас. И чтобы мы наконец научились жить с тем непростительным поступком, который когда-то совершили.

Вероятно, все подумают, что тогда у нас отсутствовали всякие моральные принципы. Нет, они у нас были, но только не те, которые запрещали бы нам лгать полиции, нашим родственникам, да и самим себе. А те, что изобретают пятнадцатилетние подростки, еще не смирившиеся с тотальной несправедливостью этого жестокого мира. Описывая вам сегодня события двадцатилетней давности, я буду основываться именно на этих принципах.

Фотография, приложенная к этим заметкам, сделана за несколько дней до исчезновения Сары Леруа. На снимке слева направо: Анжелика, в которой, господь не даст соврать, ангельского не было ничего, Моргана – сегодня ее охарактеризовали бы как «подающую большие надежды», Жасмин – в газетах и полицейских отчетах ее снисходительно называли дочерью домработницы, и Сара Леруа. Ее вам представлять не нужно, если только последние двадцать лет вы не провели в спячке в каком-нибудь иглу посреди Гренландии.

Понимаю, вам хочется знать, кто я, но это не имеет никакого значения, потому что есть только мы – единое целое, мы – Разочарованные. Как во французской грамматике, да и в жизни тоже, род мужской главенствует над женским, так в нашей истории «мы» всегда было важнее, чем «я», поэтому позволю себе писать от имени всех нас.

Трудно представить, что кто-то мог бы досконально помнить все события того лета, когда исчезла Сара Леруа. Но на прошлой неделе я отыскала на чердаке стопку тетрадей марки Clairefontaine на пружине, тех самых, в которых почти каждый день с пятого класса и до конца учебы я вела дневник. И перечитала все, что имело отношение к периоду, о котором сейчас веду речь.

Но начнем по порядку.

После ареста Анжелики в газетах писали, что впервые она пересеклась с Сарой Леруа в лицее Виктора Гюго, когда та перешла в ее класс – восьмой «Б», – и что между девочками тут же зародился конфликт, поскольку они оказались полной противоположностью друг другу. На самом деле они познакомились в возрасте семи-восьми лет на кладбище. Вряд ли они бы сблизились, произойди их первая встреча при других обстоятельствах. Они действительно были очень разными. Семья Сары считалась состоятельной, а родители Анжелики не вылезали из долгов. Однако кладбища – нейтральные территории, где царит дух сопереживания, поэтому никакие условности не помешали девочкам познакомиться. В отличие от Анжелики, у Сары был повод в тот день находиться на кладбище городка Бувиль-сюр-Мер: хоронили ее мать. Анжелика же там оказалась, потому что, цитирую, «она обожала кладбища». Честно говоря, меня бы насторожило такое пристрастие, но Сару оно не смутило.

Сара пребывала в той стадии переживания горя, которую называют отрицанием. Каждое утро она вскакивала, будто от ночного кошмара, и не могла понять, почему просыпается не от теплых прикосновений маминых рук, а от пронзительного звонка будильника. Когда настало время отпевания, с Сарой случилась истерика, и ее отцу, Бернару Леруа, пришлось буквально тащить дочь на службу. Там она рыдала так громко, что заглушала священника. В конце концов бабушка Сары сочла, что будет лучше внучку все же отпустить из церкви, и девочка бросилась оттуда бежать. Ноги привели ее на кладбище. Для тех, кто никогда не бывал в Бувиле, скажу, что это кладбище все еще существует. Оно расположено на вершине меловой скалы, нависающей над Ла-Маншем, недалеко от мыса Гри-Не. В хорошую погоду оттуда даже видно Англию.

Анжелика в огромном желтом дождевике сидела, поджав ноги, на надгробной плите рядом с поросшим мхом склепом. Первое, что почувствовала Сара по отношению к Анжелике, – лютая зависть, поразившая ее, словно удар под дых: ведь наверняка, когда Анжелика собиралась выходить из дома, мама окликнула ее и напомнила надеть дождевик. У некоторых по-прежнему есть любящие матери, которые заботятся о том, чтобы их дети не заработали себе воспаление легких. Но не у Сары. Жизнь так несправедлива. Впрочем, в скором времени она поняла, что родители Анжелики не из тех, кто беспокоится о таких пустяках, как воспаление легких. Но в тот момент дождевик с чужого плеча она расценила как знак огромной любви, которой сама только что лишилась, и вновь залилась слезами. В ярости она бросила камешек в сторону незнакомки, не осознающей своего счастья. Анжелика обернулась, оглядела с головы до ног рыдающую Сару, потом поднялась и крепко ее обняла. Анжелика пахла морем и горячим шоколадом. Сара почувствовала, как ей становится легче. Она долго оставалась в объятиях этой маленькой, совершенно незнакомой девочки, которая оказалась первой, кто смог хоть немного ее утешить.

Анжелика бросила взгляд на черный наряд собеседницы:

– Кто у тебя умер?

– Мама, – еле слышно ответила Сара.

– Ох, сочувствую.

Спустя какое-то время Сара, всхлипывая, спросила:

– Знаешь, кто первой из женщин пересек вплавь Ла-Манш?

Анжелика помотала головой, не понимая, при чем тут это.

– Гертруда Каролина Эдерле в 1926 году. Американка. Стартовала с мыса Гри-Не и спустя четырнадцать часов и тридцать одну минуту финишировала в Дувре, улучшив тогдашний мужской мировой рекорд на час пятьдесят восемь минут. Это мама мне рассказала. Она знала столько всего интересного!

Эти сведения не особенно впечатлили Анжелику, но она кивнула, удивившись такому бесполезному и странному, учитывая обстоятельства, проявлению эрудиции. Потом она взяла Сару за руку и серьезно посмотрела ей в глаза:

– Сожалею, жизнь действительно беспощадна, особенно к девочкам. Единственное, что помогает, – это солидарность. Так мне сказала Фанни.

– А кто такая Фанни?

– Моя старшая сестра.

Сара не имела понятия, что означает слово «солидарность», но оно звучало, будто сыгранные в ряд ноты, часть гаммы, вселяющая надежду, которой ей очень не хватало в это непростое время, и она спросила Анжелику:

– Не могла бы ты сходить со мной на похороны?

– Конечно! – воскликнула Анжелика, будто ей предложили пойти съесть мороженого.

Она пришла в восторг от возможности увидеть настоящего мертвеца. Девочки вместе приблизились к свежевырытой могиле. Они молча ждали. Время от времени Анжелика вытирала Саре слезы использованным бумажным платком, который отыскала в кармане своего дождевика. Вот зазвонили колокола – и на кладбище, словно стая мрачных воронов, появилась скорбная семейная процессия с гробом во главе.

– Это все слишком грустно, – прошептала Анжелика, – держи-ка мой плеер, я стащила его у сестры.

Не дожидаясь ответа, она водрузила наушники на голову своей новой подруге и включила громкость на максимум.

Вот так все и началось: Анжелика в желтом, как солнце, дождевике, доходящем ей чуть ли не до пят, держит за руку убитую горем Сару, и фоном звучит песня Аксель Ред «Чувственность»[1].

Нынешнее время. Фанни

Фанни в сотый раз перечитывала на экране телефона последнее сообщение.

Номер неизвестен. 9:43.

Вчера умерла мама.

Похороны во вторник в 10 ч.

Фанни уже много лет не разговаривала с сестрой, но знала, что это СМС могла отправить только она, Анжелика. Фанни медленно подняла взгляд: за стеклянной стеной ее кабинета – утренняя рабочая суета. Умерла мама. Когда же она ее видела в последний раз? На дне рождения Оскара, на его трехлетии, значит, больше девяти месяцев назад. Мари-Клер предложила следующим летом взять внука к себе на неделю. Фанни еле сдержалась, чтобы не расхохотаться, а когда поняла, что мать говорит серьезно, тактично отказалась – под каким предлогом, уже и не помнила. Но они поссорились и с тех пор не звонили друг другу. У Фанни дрожали руки. Умерла мама. Что же теперь делать? Может, с кем-нибудь поговорить? Нет. Работу не смешивают с личной жизнью. Да и подруг среди коллег у нее не было. Особенно с тех пор, как она стала заместителем главного редактора журнала и метила на пост руководителя его онлайн-версии.

Фанни захотелось кофе. Она положила свой телефон на идеально прибранный стол так осторожно, словно это какая-нибудь перегревшаяся штуковина, которая может взорваться, и пересекла опенспейс со странным ощущением, будто она двигалась в замедленном темпе внутри аквариума под клацанье компьютерных клавиатур.

– Наверняка эта ведьма заполучит онлайн-журнал и выкинет половину сотрудников.

Эта фраза ее ошеломила. Как обухом по голове! Обычный разговор у кофемашины, вот только предметом обсуждения, судя по всему, была она. У нее умерла мать, а коллеги, оказывается, называют ее ведьмой. Спасибо, вам тоже хорошего дня!

Заметив Фанни, Жанна и Натали, разумеется, прервали разговор. Фанни невозмутимо нажала кнопку «эспрессо без сахара» и стала ждать, пока наполнится стаканчик. Ощущение панической растерянности смешалось с тонким и довольно приятным ароматом кофе, распространившимся по офису. Не сказав им ни слова, Фанни вернулась в свой кабинет и заперла дверь – реагировать на подобное у нее не было времени. И потом у нее ведь умерла мама, а это было поважнее, чем то, что парочка завистливых коллег окрестила ее ведьмой.

Но все же спустя несколько минут Фанни отправилась в туалет и стала разглядывать себя в зеркале. Нет, не поправилась. Вот уже многие годы она тщательно следила за тем, чтобы ее вес оставался неизменным. Впрочем, бывают ли ведьмы толстыми? Вряд ли, зато все ведьмы страшные. Она внимательно изучала свое отражение: осанка прямая, светло-карие глаза выгодно подчеркнуты неброским аккуратным макияжем, кожа гладкая, платье фиалкового цвета прекрасно сидит на фигуре. Ничего даже отдаленно не напоминало ведьму. Слава богу, обидное прозвище ей дали не за внешний вид. Оно наверняка касалось ее личных качеств. Фанни недоуменно пожала плечами. Она, конечно, не отличалась ни особой мягкостью, ни доброжелательностью в обращении, но это лишь из-за нехватки времени. Амбициозная, требовательная, профессиональная – это да, но считать ее ведьмой!

Фанни вернулась в кабинет и только принялась за работу, как зазвонил телефон, к которому она боялась притрагиваться после того СМС. Взяла трубку: вызывают в школу Лилу, ее падчерицы. Фанни попыталась выяснить, что произошло и можно ли перенести встречу на следующую неделю, но завуч сослалась на срочность дела.

– Тогда дайте мне немного времени, чтобы перекроить планы на день, – вздохнув, произнесла Фанни.

Она залпом допила кофе и дала указания помощнице (как там ее? Одри? Амбра? Ей никак не удавалось запомнить имя) внести необходимые изменения в рабочий график. Через четверть часа Фанни шла к метро. Умерла мама. Про это она подумает позже. Ответит вечером. Сначала поговорит с Эстебаном. Он всегда давал дельные советы. А сейчас надо об этом на время забыть и разобраться с делами сегодняшнего, судя по всему, весьма паршивого дня. Она закрыла глаза, глубоко вздохнула и мысленно погладила по голове Оскара. Когда накатывала тревога, начинало колотиться сердце, ей достаточно было вообразить, как она обнимает своего сынишку, пахнущего детским мылом, представить прикосновение его теплой нежной щечки – и тут же становилось легче. Теперь главное – не думать об Анжелике. Сейчас нервничать нельзя.

Что сказать об Анжелике? Недолго ее поведение соответствовало имени. В детстве за невинное личико, пухлые щечки, светлые волосы и огромные ясные голубые глаза ее часто называли Златовлаской. С четырех лет каждую зиму на нее надевали крылья из папье-маше и усаживали в рождественский живой вертеп перед церковью, где она изображала архангела Гавриила. Из-за всего этого в жизни Анжелики случился своего рода религиозный период, когда она развешивала у себя над кроватью портреты святой Терезы Авильской. Уверенная в своей избранности, девочка воодушевленно морила себя голодом во время Великого поста, ежедневно совершала по четыре добрых дела и по три раза читала «Славься, Мария», а все карманные деньги неизменно опускала в ящичек для пожертвований. Однажды на катехизисе она призналась, что хочет стать священником. Ее, разумеется, осмеяли и дали понять, что нужно иметь пенис, чтобы тебе позволили служить мессу. Расстроенная, она погрузилась в депрессию, и ее религиозные страсти на этом закончились. Утешить Анжелику удалось ее старшей сестре Фанни. Она помогла повесить постеры с группами Backstreet Boys и 2Be3 взамен портретов святых, которые потом девочки попытались, правда, безуспешно, сжечь в кухонной мойке. С тех пор у Анжелики не было «ни бога, ни господина»[2], она стала делать все что хочется и когда хочется, не считаясь ни с какими общепринятыми нормами. Она то и дело врала, воровала в кондитерской конфеты, которые тайком ела на кладбище – своем излюбленном месте. А потом произошло событие, известное всем, кто ходил в лицей Виктора Гюго в 1990-х, как «инцидент в лодочном сарае», и бунтарские замашки Анжелики пошли на убыль. Но я отвлеклась, вернемся к Саре Леруа.

Июль и август 1992 года прошли так, будто мир восьмилетней Сары, только что потерявшей маму, не полетел в тартарары и будто череда дней по-прежнему имела какое-то значение. «Аладдина», вышедшего на экраны зимой, все еще показывали в маленьком кинотеатре Бувиля. Чтобы отвлечь Сару от мрачных мыслей, Анжелика водила ее на этот мультфильм семнадцать раз. Естественно, не платя за билеты. Она научила ее пробираться в зал, когда оттуда выходили зрители с предыдущего сеанса. После каждого просмотра девочки, распевая песни из «Аладдина», носились по кладбищу, а надгробные плиты заменяли им ковры-самолеты. Они знали наизусть все сцены из мультфильма и разыгрывали их на песчаном берегу, который в детских фантазиях превращался в золотую пустыню из «Тысячи и одной ночи».

Теперь Сара почти не расставалась с новой подругой, внезапно появившейся в ее жизни. К тому же многие одноклассницы разъехались на каникулы, а отец Сары, Бернар Леруа, целыми днями просиживал в своем кабинете. Он работал в мэрии Бувиля. «Вносил свой вклад в развитие города» (тут я ерничаю, как вы можете догадаться по кавычкам). Вскоре к ним на ужин стала частенько приходить Ванесса, бухгалтерша из мэрии. Она единственная, кого Сара хоть как-то помнила, – ни имен, ни лиц других женщин, которые были у отца, пока он вновь не женился, в ее памяти не отложилось.

Отец Сары владел морским клубом в Бувиле и единственной в городе гостиницей (она работает до сих пор, находится сразу за пирсом, так что мимо нее не пройдете), тремя ресторанами в Вимрё, одним в Оденгане, двумя в Одресселе и четырьмя-пятью коттеджами для туристов на Опаловом берегу. Все это он унаследовал от своего тестя, который создал с нуля мини-империю рыбных фастфуд-ресторанов и вкалывал не покладая рук. Вот так Бернар Леруа и разбогател, без малейших усилий, лишь правильно выбрав себе жену. Главным его талантом было окружать себя нужными людьми, тщательно подбирать управляющих, а потом использовать их на полную катушку. Но мошенником он все же не был – для этого требовался кураж, которого ему недоставало. Он просто ловил волну и малодушно плыл по течению. Поэтому неудивительно, что в конце концов занялся политикой. Я так подробно рассказываю о нашем дорогом мэре, потому что он тоже сыграл роль в этой истории. Думаю, теперь вам понятнее, почему мне важно оставаться инкогнито.

Поначалу Анжелика принимала дружбу Сары как само собой разумеющееся. Надо заметить, что в ту пору Анжелика притягивала людей, как магнит. И это ужасно раздражало. Поразительно, какое умиление она у всех вызывала. Никто не мог устоять перед ее улыбкой, во всяком случае, так было до истории в лодочном сарае. Поскольку я решила писать здесь только правду, то должна признаться, что долгое время завидовала обаянию Анжелики. Хотелось бы мне сказать, что она вызывала восхищение своим характером, умом или чувством юмора, но нет. Просто она выглядела такой, какой должна быть, по всеобщему мнению, девочка ее возраста: миленькая и довольно воспитанная – но это только с виду, на самом деле она врала как дышала. На Анжелику стали обращать внимание очень рано. Местные торговцы ее нахваливали и всегда баловали чем-нибудь вкусненьким: в кондитерской угощали пирожным, в мясной лавке – ломтиком колбасы, у зеленщика – абрикосом, а от сыровара она то и дело слышала: «Какая ты красотка! Хочешь кусочек свежего камамбера?» Так что стоило ей пойти за покупками – наедалась на целый день. Каждый ей делал комплименты: какие у тебя голубые глаза, белокурые волосы, тонкие черты лица, а какая улыбка! «Настоящая Лолита». И Анжелика улыбалась, довольная таким прозвищем, – она не понимала, что впору было оскорбиться, ведь ее сравнивали с набоковской героиней, которую неволил к сожительству и насиловал отчим-педофил.

Дружба Анжелики и Сары была самой обычной. Они встречались утром на улице и вместе шли в школу, ездили на велосипедах на пляж, качались на холодных и беспокойных волнах Ла-Манша, распластавшись звездочкой, а потом отправлялись домой к Анжелике пить горячий шоколад, который готовила ее старшая сестра. Зимой они тайком от взрослых примеряли платья и туфли Сариной мамы, хранящиеся на чердаке. Анжелика упрашивала Сару открыть коробки с вещами, и та в конце концов уступала. Она всегда соглашалась с Анжеликой, охотно становилась ведьмой, феей или прекрасным принцем, позволяя подруге играть попавшую в беду принцессу – роль, предопределенную ее ослепительной красотой.

Едва разбежавшись по домам, девочки тут же созванивались, чтобы обсудить школьные задачки, мультфильмы, список пожеланий для Санты, наклейки, которых не хватало для коллекции в альбоме «Король Лев» фирмы Panini (альбом принадлежал Саре, но считалось, что он их общий). Они участвовали в каждом конкурсе «Клуба Доротеи»[3], голосуя за любимые сериалы по телефону или минителю[4] (из дома Сары, так как Анжелика однажды схлопотала затрещину за то, что позвонила по платному номеру с повышенным тарифом). До шестого класса пределом их мечтаний было услышать в телефонной трубке голос белокурой ведущей, узнать о своей победе и получить что-нибудь из призов, которые всегда были чудесными, или хотя бы фотографию с автографом. Однажды Сара выиграла красно-синий плеер. А вот звонок от Доротеи она пропустила, и это на долгое время стало самым драматичным событием в жизни девочки. Свой трофей она отдала Анжелике, чтобы та прекратила брать без спроса плеер сестры. Была у Анжелики такая неприятная склонность – она вечно таскала у Фанни вещи. Эта деталь важна для дальнейшего рассказа.

У Сары и Анжелики были общие радости и заботы, которые занимали все их время, пусть и казались взрослым сущими пустяками. Каждый год, возвращаясь в школу после летних каникул, они писали на первой странице дневника прочитанные на какой-то старой открытке слова Монтеня, которыми он объяснял свою дружбу с Этьеном де Ла Боэси: «Потому что это был он, потому что это был я». И действительно, дружба девочек была такой же простой и безусловной.

Родители Анжелики (тогда отец еще жил с ними), занятые своим рестораном, ограничивались ворчанием, получив очередной счет за телефон, да и отца Сары, увлеченного своей карьерой, мало заботило, где пропадала его дочь.

С пятого класса девочкам пришлось ездить на автобусе в Сен-Мартен, где находился лицей Виктора Гюго. Можно было и на велосипеде, но путь неблизкий, да и зимой это не очень-то удобно. Первой в школьный автобус заходила Сара, всегда занимала место подруге и обязательно в самом начале салона, а то мало ли что, ведь Анжелику подташнивало во время езды. Водитель был тронут заботой Сары и стал просить других детей пересаживаться назад, если они пытались расположиться на этих креслах. В результате все усвоили, что первый ряд слева – это места Анжелики и Сары. Так продолжалось до конца седьмого класса. После они уже никогда не садились рядом.

Нынешнее время. Фанни

В тот момент, когда Фанни вошла в кабинет завуча школы Лилу, в ее сумочке завибрировал телефон. Она спешно его достала и взглянула на экран. Звонила Катрин, глава издательского холдинга, она же Королева-Солнце[5]. Раздосадованная тем, что нельзя ответить, Фанни холодно поздоровалась с завучем и, водрузив брендовую сумку себе на колени, села рядом с Лилу, которая никак не отреагировала на появление мачехи. Насупившись и сунув руки в карманы толстовки, она разглядывала свои «конверсы».

Фанни еле сдержалась, чтобы не закатить глаза. Она подумала о совещании, которое перенесла ради этой встречи, о пропущенном визите к косметологу, назначенном еще месяц назад на время ее обеденного перерыва, о статье, которую нужно сдать сегодня до вечера, о телефонном интервью с американским актером, что был в Париже проездом, – ей с таким трудом удалось договориться, а теперь пришлось перепоручить интервью коллеге. Этот вызов в школу совершенно перевернул ее день. И все опять из-за Лилу. Положив ногу на ногу, Фанни нетерпеливо покачивала под столом туфлей карамельного цвета на высоком каблуке.

– Добрый день, я Ева Пошоль, новый завуч по воспитательной работе.

Фанни пожала протянутую ей руку и принялась набирать сообщение с извинениями своей начальнице. Почему она позвонила на мобильный? Ведь обычно предпочитала общаться по мейлу.

– Безусловно, я была бы рада познакомиться с вами при других обстоятельствах… Так вы мама Лилу?

– Мачеха! – в один голос отозвались Фанни и Лилу.

Двойной крик души. Ева Пошоль, погруженная в досье ученицы, вздрогнула, удивившись, насколько это уточнение было важно для обеих ее собеседниц. Фанни поняла, что переусердствовала, отрицая кровную связь с этой раскрашенной, как краденый велосипед, девочкой, которая, насупившись, раскачивалась на стуле рядом с ней.

– Хорошо, но вы ведь ее законный представитель? – уточнила Пошоль.

– В некотором роде, – подтвердила Фанни и вздохнула, оглядев Лилу: двухцветные волосы, полинявшая толстовка, драные джинсы. Почему Лилу выглядит, будто вылезла из помойки? Приведи она себя в порядок, смотрелась бы гораздо лучше.

– Как я вижу, это не первое замечание за поведение. Лилу, могла бы ты объяснить своей матери… вернее, мачехе, по какому поводу мы здесь собрались?

Лилу поглядела на нее с насмешливым вызовом:

– Потому что я дала волю творчеству, а мир не готов принять мой талант? Потому что свободы слова больше не существует?

– Прекрати, Лилу! – сухо прервала ее Фанни. – Я искренне сожалею, у Лилу переходный возраст, но я уверена, что она и в мыслях не держала ничего дурного.

Эту банальщину Фанни произнесла с лицемерной улыбкой. Все, что она хотела, – поскорее выбраться из пучины, поглощающей ее драгоценное время.

Пошоль протянула ей какой-то листок.

– Лилу нарисовала вот это, распечатала в двадцати экземплярах и развесила в коридорах школы.

Фанни неохотно взяла бумагу, сделала вид, что внимательно ее изучает, на самом деле поглядывая на часы. На листочке был нарисован мальчик со спущенными штанами, разглядывающий при помощи лупы низ своего живота. В паху абсолютно ничего не было. И надпись: «Жак и его невидимая фасолина». Тут у Фанни прямо челюсть отвисла.

– Обращаю ваше внимание, что Жак Алланкур – ученик предпоследнего класса европейского отделения, кстати, блестящий, и внешне он здесь весьма похож на себя, – продолжила завуч.

Лилу застенчиво махнула рукой:

– Спасибо, мне пришлось изрядно попыхтеть, чтобы отдать должное его пипиське.

Фанни, опешив, закрыла глаза. В ее сумочке вновь завибрировал мобильный, и ей опять пришлось скрывать досаду от того, что нельзя ответить на звонок. А вдруг Катрин хочет официально сообщить, что вверяет ей руководство над новым сайтом? Холдинг, купивший их журнал, решил инвестировать в онлайн-версию издания, так как продажи бумажной падали. Всех это решение напугало, а Фанни увидела в нем прекрасную возможность. Почему люди всегда так зашорены? Почему боятся каких бы то ни было перемен?

– Ко всему прочему, Лилу создала группу в «Фейсбуке»[6] под тем же названием, где опубликовала много других рисунков с Жаком, столь же непристойных и оскорбительных.

– Я набрала сто сорок восемь лайков за сорок восемь часов, – заметила Лилу, – и это еще не предел.

Фанни покачала головой, ее все больше раздражала эта пустая трата времени, ведь она могла упустить шанс на повышение.

– Поскольку у Лилу уже было два замечания по поведению, я вынуждена отстранить ее от школы до конца недели.

Фанни мгновенно вернулась в реальность.

– Что?! Нет! Вы не можете ее отстранить: у нее и так большие проблемы с учебой, ее отец постоянно в разъездах, а я…

– Сожалею, мадам Куртен, но ваша дочь не может…

– Приемная дочь!

– Ах да, простите, ваша приемная дочь не может безнаказанно нападать на одноклассников. В отличие от своего предшественника я провожу политику нулевой терпимости к травле в школе.

Шокированная Фанни уже не слушала завуча. У нее не было никакого желания оставаться дома наедине с Лилу. Ее четырехлетний сынишка Оскар ходит в детский сад, Эстебан, отец Лилу, уезжает на работу рано, возвращается поздно и очень часто бывает в командировках. Придется до конца недели, такой важной для карьеры, заниматься непредсказуемой падчерицей. В голове Фанни все завертелось с неимоверной скоростью. А еще это сообщение утром: «Умерла мама». Как же тяжело дышать! Только ей душно в этом кабинете?

– Вы проследите за этим, мадам Куртен?

– Простите, за чем именно? Я…

– Проследите, чтобы Лилу удалила группу в «Фейсбуке»[7] и составила письмо с извинениями?

– Да-да, конечно…

– Кроме того, мне сообщили, что Лилу до сих пор не определилась с местом для стажировки по профориентации, которая начинается уже с понедельника, хотя своего классного руководителя она заверила в обратном.

– Но я уверена, что у Лилу уже есть что-то на примете, – пробормотала Фанни. – Это же так, Лилу?

– Нет.

– Ты хочешь сказать, что разослала резюме и мотивационные письма, но тебе еще не ответили?

– Нет.

– Ладно, ты их не отправила, но они же написаны?

– Нет.

Час от часу не легче. Что за день! А ведь еще нет и полудня. Фанни глубоко вздохнула, чтобы подавить в себе желание запустить в завуча и падчерицу цветочным горшком, стоявшим на столе.

– А почему бы вам самой не помочь Лилу со стажировкой? Наверняка ваша компания набирает стажеров. Вы ведь журналистка? И Лилу, вероятно, было бы очень интересно…

Фанни расхохоталась, чем несказанно удивила и девочку, и завуча, которые не видели в этой идее абсолютно ничего смешного.

– Лилу не может стажироваться у меня. Да мы обе сойдем от этого с ума. Это неприемлемо даже в виде исключения. Но она что-нибудь найдет, я уверена.

– Это не обсуждается, мадам Куртен, Лилу должна научиться осознавать серьезность собственных поступков. Возможно, вы пришли бы к такой же мысли, если бы всю нашу встречу не проверяли телефон.

На сей раз чуть не прыснула от смеха Лилу, а ошеломленная Фанни смерила взглядом завуча и резко встала.

– Не говорите со мной в подобном тоне! Помимо вызовов в школу из-за очередной проделки Лилу, представьте себе, у меня есть другие дела, карьера и сын!

Черт, Фанни забыла отменить запись на эпиляцию зоны бикини перед тем, как отправиться на нравоучительную беседу о воспитании школьницы. Читая «Золушку», она никогда не представляла себя в роли мачехи. Когда же стала ею, начала смотреть на эту историю совсем по-другому. Возможно, несчастная падчерица не была такой уж безгрешной. Но Золушка хотя бы вела домашнее хозяйство, знала толк в красивой одежде и эксклюзивной обуви. А вид нарядов и состояние комнаты Лилу наводят на мысль о том, что этой девочке-подростку больше нравится бродить по калькуттским трущобам, чем посещать балы в поисках принца, каким бы прекрасным он ни был.

Пошоль поджала губы и тоже встала.

– Всего хорошего, мадам Куртен. Мне жаль, что вы реагируете подобным образом. Если вы не хотите заниматься Лилу, может, стоит вызывать в школу ее отца? У меня есть предчувствие, что эта встреча, к сожалению, не последняя.

Если вы не хотите заниматься Лилу. От таких слов у Фанни перехватило дыхание. Сколько же она водила ее по врачам, в бассейн на уроки плавания, ходила на родительские собрания, принимала участие в школьных экскурсиях? И это называется не хочет заниматься Лилу? Почему все шишки валятся на нее? Черт возьми, ведь это даже не ее дочь!

– Пошли, – сказала Фанни приказным тоном. – Мы уходим.

Не говоря больше ни слова, она схватила сумку и вышла.

Ирис, как идеальная мачеха, проникла в жизнь Сары незаметно, словно раковая опухоль. Ее истинное положение в семье долгое время не проявлялось, пока не начали распространяться метастазы, – тут-то Сара поняла всю серьезность ситуации, но было уже слишком поздно. Признаюсь, что горжусь этой метафорой.

У Ирис было гибкое тело, на котором не осталось и следа от двух беременностей, гладкая бархатистая кожа – так и хотелось сесть у ее стройных ног, прижаться к ним щекой и вдыхать сладковатый аромат крема для тела. Она была родом из Бувиля, но в восемнадцать лет уехала в Лилль учиться на косметолога. Ирис утверждала, что вернулась на родину, поскольку хотела быть ближе к своим корням. На самом деле никто не знал, чем жила Ирис до того, как заново обосновалась в Бувиле. Теперь ей исполнилось сорок, она недавно развелась, у нее было двое сыновей – Эрик и Бенжамен Шевалье. Об их отце мы никогда не слышали, будто они родились от Святого Духа. Не знали мы и как она познакомилась с Бернаром Леруа, сколько они встречались, прежде чем пожениться. Она категорически не хотела, чтобы Бернар представил ее Саре как свою невесту, пока не будет назначена дата бракосочетания, – якобы боялась расстроить будущую падчерицу. При этом, заметьте, она не посчитала нужным ждать до свадьбы, чтобы выпросить у отца Сары денег на новехонький салон красоты, который построила рядом с его морским клубом.

Однажды Сара вернулась домой из школы вместе с Анжеликой (они тогда учились в пятом классе) – им нужно было подготовить доклад о «Великолепной пятерке»[8]. Сара отправилась в туалет, а Анжелика вышла в сад, где увидела лежащую на шезлонге Ирис. Она внимательно оглядела девочку и вынесла вердикт:

– Ты абсолютно сногсшибательна.

Это была констатация факта. Заключение беспристрастного учителя, произнесенное довольным тоном, словно внешний вид Анжелики вполне устроил Ирис. «Абсолютно сногсшибательна», похоже, означало высший балл по шкале красоты, с помощью которой Ирис оценивала всех встречающихся ей особей женского пола. Чтобы соответствовать этому ее «абсолютно сногсшибательна», следовало выглядеть очень молодо, быть очень стройной, не иметь ни малейшего изъяна, лишней волосинки на теле, морщинки или пятнышка. Кожа должна быть гладкой, как страницы глянцевого женского журнала. Столь требовательно Ирис относилась не только к другим, но и к себе. Она тратила уйму времени на уход за своим телом, лицом, руками и ногами. Никогда не позволяла себе выйти на солнце без защитного крема, съесть чипсов или пропустить ежедневную пробежку – это даже не обсуждалось. Из-за таких, как Ирис, мы теперь живем в мире, где считается, что даже фотоснимки Пенелопы Крус требуют ретуши.

Анжелика, мгновенно возненавидев Ирис, с усмешкой ответила на комплимент:

– Да, я знаю.

Ирис уставилась на Анжелику так, что та в итоге отвела взгляд. В этот момент в саду появилась Сара с отцом, который приобнял ее за плечо и, смущаясь, сказал:

– Это Ирис, моя… невеста, мы поженимся. Ирис, вот моя дочь Сара.

– Ах, так вот твоя дочь! – раздосадованно воскликнула Ирис.

Она приняла Анжелику за Сару. Натянутая фальшивая улыбка не могла скрыть ее разочарования.

– Рада наконец с тобой познакомиться.

Ирис с притворной нежностью поцеловала Сару, которая от потрясения даже не шелохнулась – так и вросла в землю, точно вековой дуб.

Потом Ирис вошла в дом и позвала сыновей:

– Бенжамен! Эрик! Идите знакомиться со своей сестричкой!

Послышался топот бегущих по лестнице ног – и появились двое мальчишек. Они окружили мать. У всех троих были ясные сине-зеленые глаза – такого цвета бывает море на открытках. Освещаемые бледным светом усталого предвечернего солнца, они были красивы, как Святая Троица на иконах, приводивших Анжелику в восторг, когда она еще верила в Бога.

Сара разглядывала их с некоторым удивлением. Бенжамен, тот, что помладше, насупившись и засунув руки в карманы джинсов, разглядывал свои кроссовки. Эрик, старший, с пультом от Nintendo в руках, с любопытством, но доброжелательно посмотрел на Сару и весело поприветствовал ее:

– Хеллоу, сестренка!

Нынешнее время. Фанни

За воротами школы Лилу развеселилась.

– Круто! Три недели не ходить сюда! Если бы я знала, ФК, что это так просто, устроила бы все раньше.

Лилу называла Фанни по ее инициалам: ФК – Фанни Куртен. «Так это же ее имя и фамилия», – объяснила она Эстебану, когда он спросил, что это значит. Фанни машинально ответила падчерице какими-то банальными фразами, мол, понимает ли она, как ей повезло учиться в частной школе у лучших преподавателей, заниматься чем хочется, и вообще, хватит вести себя, как избалованная девчонка, которой все дозволено.

Завибрировал телефон Фанни – сообщение от Катрин, главного редактора: она требовала приехать как можно скорее, поскольку уже 11:32, а Фанни до сих пор нет.

– Мне надо на работу, – вздохнула Фанни, набирая ответ на экране смартфона. – Ты едешь со мной.

Лилу испуганно выпучила глаза.

– Что? Ну уж нет! Я поеду домой! Что там со мной случится-то?

– Не знаю, – раздраженно отозвалась Фанни. – Может, ты решила продать свою девственность на интернет-аукционе, как в прошлом году в августе. Или покрасить фиолетовым перила в нашем подъезде, как сделала в октябре.

– Это был цвет фуксии в честь акции «Розовый октябрь»[9]. Тебе, конечно, и в голову не приходит хоть как-то в ней поучаствовать!

– Перекрашивание перил без разрешения домоуправления еще никого не спасало от рака. Учись, становись онкологом, если это действительно важно для тебя, а досаждая людям, делу не поможешь!

Фанни схватила падчерицу за руку и потащила к метро. Лилу неохотно подчинилась. В вагоне она надела наушники, прислонилась щекой к окну и принялась листать свою ленту в «Инстаграме»[10]. Фанни проверила почту и теперь молча смотрела на Лилу. Она пыталась вспомнить себя в пятнадцать лет. Как она хотела, чтобы с ней обращались? С какими взрослыми могла бы ужиться? Отношения с падчерицей не складывались. А Фанни ненавидела проигрывать. В ее детстве не было того, что есть у Лилу: частной школы, каникул на юге, гаджетов и шмоток, которые валились бы, точно с неба, по щелчку пальцев. С четырнадцати лет Фанни работала каждое лето. После выпускных экзаменов одна уехала в Париж поступать в школу журналистики. Чтобы оплачивать свое обучение, хваталась за любую работу, выкручивалась как могла, влезала в долги, но ничего не говорила матери, которая держала ресторанчик на пляже Бувиль-сюр-Мер в департаменте Па-де-Кале и особо не переживала, что ее старшая дочь питалась одними макаронами, так как на другое не хватало денег. Когда родители Фанни еще были вместе, они постоянно пропадали на работе, особенно в период отпусков. Они никогда не ходили на родительские собрания, никогда не проверяли ее домашние задания. Не было и семейных ужинов, когда Фанни с сестрой возвращались из школы, им даже не оставляли готовую еду, которую они могли бы разогреть в микроволновке, не было ни сказок на ночь, ни поцелуев перед сном. Каждый вечер, кроме понедельников, родители проводили на кухне ресторана – он их засасывал, словно черная дыра. В часы наплыва клиентов и речи не было о том, чтобы подойти к ним с просьбой подписать согласие на экскурсию или чек на обеды в школьной столовой. Сколько раз ее младшая сестра Анжелика подделывала подпись матери в их дневниках! Квартира располагалась прямо над рестораном, а Фанни с Анжеликой проводили вечера перед телевизором, утоляя голод чипсами или остатками дежурного блюда из вчерашнего меню. По выходным, особенно в высокий сезон, им часто приходилось помогать с обслуживанием гостей в зале. Для Фанни это было настоящей пыткой. Она не выносила шум и суету, мешающие ей делать домашние задания. В отличие от сестры, она вовсе не видела в таких субботах и воскресеньях возможность попозже лечь спать, выпить втихаря бокал-другой вина или пофлиртовать с местными парнями. До переезда в Париж она нигде дальше Лилля не бывала, поэтому, оказавшись в столице, изо всех сил старалась стать настоящей парижанкой – перенимала у своих новых приятельниц акцент, манеру одеваться, говорить, вести себя за столом. Она делала все, чтобы получить профессию, о которой всегда мечтала, поэтому ей трудно было понять, почему Лилу не пользуется дарованными ей возможностями.

Фанни краем глаза поглядывала на падчерицу: пухлые щечки, нарисованная фломастерами радуга на «конверсах», неизменная гигиеническая помада со вкусом вишни, а дома под подушкой спрятан плюшевый мишка – без него она не засыпала. Раньше за вызывающим макияжем, скейтерскими свитшотами и мини-юбками, за которые Лилу получала замечания в школе, Фанни видела лишь маленькую девочку, рано оставшуюся без мамы. Так было, пока однажды, два года назад, меняя постельное белье на кровати Лилу, она не нашла ее дневник. Их отношения уже тогда были непростыми, и Фанни подумала, что, прочтя несколько страниц из тетрадки, в которой Лилу все время что-то рисовала и записывала, она будет лучше понимать падчерицу, ее вспыльчивость, гнев, ее отчужденность. Открыла дневник наугад и наткнулась на фразу: «Иногда мне хочется, чтобы Фанни умерла. Мы были бы счастливы втроем – Оскар, папа и я». Фанни в ужасе закрыла тетрадку и неожиданно для себя расплакалась. В тот день она решила, что хватит пытаться что-то изменить. Если повезет, в восемнадцать лет Лилу уедет из дома. А пока придется смириться. У мужчины ее жизни был лишь один недостаток – его дочь.

– Идем, – сказала, вставая, Фанни.

Только Фанни вошла в офис редакции, как на нее налетела Катрин:

– Ну наконец-то, во сколько, ты думаешь, начинается рабочий день? Ты не на почте трудишься! – но тут же расплылась в широкой улыбке. – Привет, а ты, вероятно, та самая Лилу?

Ко всем, кто был моложе двадцати пяти, Катрин относилась с необыкновенным терпением и с какой-то нелепой обходительностью. «Вот миллениалы все понимают!» – восклицала она с умилением вышедшей из ума старушенции, столкнувшись с сумасбродством, непунктуальностью или непрофессионализмом некоторых стажеров, а они без зазрения совести этим пользовались.

– Да, – ответила Лилу, удивляясь, что мачеха рассказывала о ней.

– Подожди меня здесь, – скомандовала Фанни.

– Зачем? Пусть тоже заходит, – возразила Катрин, жестом приглашая их следовать за ней, – наверняка Лилу с открытостью ее мышления будет интересно увидеть внутреннюю кухню журнала.

Фанни беспокойно взглянула на Лилу и прошептала:

– Веди себя нормально, это моя начальница.

Лилу пожала плечами, явно польщенная словами об открытости своего мышления, и отправилась вслед за Фанни в кабинет, отгороженный стеклянными стенами. Катрин села за стол: напряженность, с которой она держалась, выдавала переполняющие ее эмоции. Фанни прекрасно знала такое состояние начальницы. Катрин обладала безошибочным чутьем на темы, способные зацепить читателя. Темы, которые порождают страсти, распаляют споры в социальных сетях и за семейными ужинами, заставляют кликать, лайкать, делиться, комментировать. Катрин держала паузу, но у нее точно было что-то припасено для Фанни – это ощущалось в наэлектризованной атмосфере кабинета.

– Я придумала тему, с которой мы запустим новый сайт!

Фанни нахмурилась.

– Но я полагала, что мы будем это обсуждать на совещании на следующей неделе, я уже подготовила презентацию, и у меня есть несколько соображений.

– Нет-нет, забудь про совещание, у меня гениальная идея, стопроцентно выигрышная тема, и ты лучше всего подходишь для этой работы. Хочу, чтобы ты принялась за нее как можно скорее.

– И что за тема? – удивленно спросила Фанни. – Просто я думала о…

Катрин не дала ей договорить и с торжествующим видом выдала:

– Сара Леруа!

Сара Леруа – Фанни будто получила по голове кирпичом, свалившимся с пятого этажа. Она вся напряглась. Сара Леруа. Мгновенно всплыли и другие имена и события, которые Фанни оставила далеко позади, в городе своего детства, откуда сбежала без оглядки. Это имя, произнесенное вслух, словно содрало корку с не до конца зажившей болячки.

Катрин с энтузиазмом продолжала:

– Вчера я вспомнила, как на прошлой рождественской вечеринке ты, немного перебрав шампанского, рассказывала, что вы с ней из одного городка. И что твоя младшая сестра училась с ней в одном классе. Все так?

Лилу выпучила на Фанни глаза:

– У тебя есть сестра?

Фанни натянуто улыбнулась. Разговор принимал совершенно неожиданный оборот.

– Я преувеличила, да, мы жили в одном городе, но она была младше меня, и это вовсе не значит, что…

– И все же вы учились в одной школе, ты, безусловно, знакома с людьми, имеющими отношение к той истории. Журналиста, который был бы в теме больше, чем ты, нам не найти!

Фанни в недоумении посмотрела на нее.

– Написать об этой истории? Но Сара пропала двадцать лет назад!

– Вот именно! Двадцать будет этим летом, и в следующем году виновный в ее гибели выйдет на свободу! Я хочу сделать серию статей, приуроченную к этой круглой дате, исключительно для онлайн-версии журнала Mesdames. Количество посещений сайта резко возрастет. Портреты причастных к истории людей, выдержки из протоколов следствия, детские фотографии… Люди любят читать про убийства, психопатов и всякое такое. И в кои-то веки все будут единодушны во мнении: каждый, кем бы он ни был – левым, правым, либералом или неонацистом, – понимает, что убийство пятнадцатилетней девочки – это плохо. Ты помнишь дело Дюпон де Лигоннес[11]? Как оно выстрелило! Для запуска нового сайта лучше истории и представить нельзя: убитая девочка, душегуб, двадцать лет твердящий о своей невиновности, так и не найденное тело – и все это в декорациях морского курорта, на пляже. К тому же написано журналисткой, лично знавшей жертву. Согласись, идеальная тема!

– Да нет же! Я вовсе не знала ее лично и вообще уехала из Бувиля за год до происшествия.

– Но это же твое родное захолустье, в таких местах все друг друга знают. И потом никто не поедет проверять! Ты журналистка, рассказывать истории – твоя работа.

Фанни потеряла дар речи. Она даже забыла о маминой смерти, которая странным образом выпала из круговорота этого дня, с каждым часом становившегося все ужаснее. Катрин с торжествующим видом расхаживала взад-вперед по кабинету.

– Просто невероятно, что ты оттуда! Было бы глупо этим не воспользоваться. У онлайн-версии есть преимущество – нет ограничений по объему материала. Я это вижу так: еженедельные статьи с середины июля по середину августа с эксклюзивными фотографиями и видеосвидетельствами местных жителей. Возьмешь интервью у школьных учителей, бывших друзей и соседей Сары. Даю тебе полную свободу действий, это твоя возможность обратить на себя внимание, это мой подарок тебе – можешь не благодарить!

– Катрин, я не уверена, что…

Но Катрин уже не слушала Фанни, ходила из угла в угол своего просторного стеклянного кабинета, такая довольная, словно только что изобрела тостер.

– Я свое дело знаю. Ты идеально подходишь для этой задачи. Выезжаешь в понедельник.

Фанни удивленно вскинула брови:

– Выезжаю? Куда?

– В этот Что-то-там-сюр-Мер! К своим родственникам! Такую историю надо раскручивать на месте, ты же мечтала побывать на родине!

– Мне не интересна эта тема, – запротестовала Фанни, – и ты прекрасно знаешь, что я не пишу о происшествиях в провинции.

До рождения Оскара Фанни была спортивным журналистом, освещала крупнейшие соревнования в Европе. Когда забеременела, решила, что пора завязывать с разъездами, и устроилась в Mesdames Magazine. Но она частенько тосковала по прежней работе.

Неожиданное возражение Фанни привело Катрин в негодование, она резко остановилась, прищурилась за стеклами своих очков в роговой оправе и нависла, подбоченясь, над Фанни.

– Так, ладно, ты все еще хочешь получить пост редакционного директора нового сайта Mesdames, или ну его к черту?

Фанни сглотнула. Конечно, она хотела эту должность. Но не такой ценой, не через скандальный репортаж об убийстве девочки в духе желтой прессы, тем более что единственной целью публикации будет продать побольше рекламы.

– Есть же другие темы… – начала было Фанни.

– Первым делом надо завоевать аудиторию, потом поговорим о других темах. Все твои транспортные расходы – за счет редакции, не благодари. Shit[12], я уже четыре минуты как должна быть на совещании. Мне надо бежать, отправляйся в первую командировку. Если понадобится фотограф или видеооператор, напиши, я выделю тебе денег, окей? Твои до сих пор там живут?

Фанни тут же вспомнила об утреннем сообщении сестры.

– Живут… Вот только мама скончалась, я бы хотела отпроситься на несколько дней, чтобы ее похоронить.

– Вот черт, сочувствую. Но есть и положительные моменты: мы оплатим тебе дорогу, так что одним выстрелом убьешь двух зайцев.

Шокированная Фанни пыталась сообразить, ждет ли Катрин от нее благодарности. И вдруг в тот момент, когда она подумала, что хуже уже ничего случиться не может, заговорила Лилу, до сих пор не дававшая о себе знать:

– Прошу прощения, Катрин, могу я вас кое о чем попросить?

– Слушаю тебя.

– Фанни не решается с вами об этом поговорить, но я должна пройти профессиональную стажировку, и мне хотелось бы поработать с ней над этим проектом. Это возможно?

– Ну конечно!

– Но вам нужно будет подписать официальный договор.

– Пришли все данные мне на мейл. Вот видишь, Фанни, я тебе даже стажерку даю. Давайте, девочки, за работу!

Катрин схватила свой айфон и стремительно выскочила, позвякивая браслетами, которые всегда и везде возвещали о ее появлении.

Фанни пребывала в ступоре.

– Так что, меняем дислокацию? – в конце концов произнесла Лилу, зевая и направляясь к выходу.

– Идем ко мне в кабинет, – пробормотала Фанни, – вызову тебе такси.

Ничего не поделать, Лилу придется побыть полдня одной. А Фанни нужно было обязательно найти новую тему для запуска сайта. Ее мутило от одной мысли, что придется вбить в поисковик «Сара Леруа».

– Я думала, ты родилась в Париже, – сказала Лилу, плюхнувшись в кресло в кабинете мачехи.

Фанни не ответила и достала телефон, чтобы вызвать машину.

Лилу заговорила снова:

– Хочешь, я заберу Оскара из школы? Ведь тебе надо собирать чемодан. Могу отвести его покататься на велосипеде в парке Бют-Шомон.

– Мне не надо собирать чемодан, я не буду делать этот репортаж. Если ты рассчитываешь таким образом решить проблему со своей стажировкой, то очень ошибаешься. Даже не думай, что я возьму тебя с собой.

– Куда это? Ты вроде никуда не едешь, – не удержалась от иронии Лилу.

– И как тебе удается быть такой невыносимой?

– У тебя всему научилась, ФК. Так я могу забрать Оскара?

Лилу и Оскар обожали друг друга. Фанни всегда это казалось странным, потому что ее отношения с падчерицей заметно ухудшились именно после рождения Оскара, но Лилу всегда относилась к брату с нежностью. Она заботилась о нем, постоянно придумывала какие-нибудь игры, читала ему книжки – и делала все это с невероятным терпением, которого ей не хватало в других обстоятельствах. И называла его только «мой младший братик», никогда не подчеркивая, что они сводные. Да и Оскар смотрел на свою сестру с таким обожанием, что Фанни иногда становилось страшновато. Впрочем, надо признать: забота об Оскаре – единственное, что она доверяла падчерице. К тому же, находясь со своим братом, Лилу хотя бы не вытворяла глупостей, смысл которых был понятен ей одной.

– Разумеется, можешь, но возвращайтесь не позже шести часов.

– А деньжат на перекус подкинешь?

Фанни порылась в сумочке, достала десять евро и протянула их Лилу.

– Никакой химии, купи банан и несладкие рисовые хлебцы.

– Круто. Нет слов, умеешь ты порадовать детей. Кстати, ты действительно знала ту девочку, которую убили?

– Нет, совсем не знала, – солгала Фанни.

Лилу хотела было еще что-то сказать, но не решилась.

– Ну что еще? – вздохнула Фанни.

– Не знаю… Твоя мама, мне очень жаль. Даже старым людям тяжело терять своих матерей.

Неожиданная печаль в голосе Лилу застала Фанни врасплох. Она покачала головой:

– Спасибо, но это не… Это не так, как было у тебя, когда умерла твоя мама. Я со своей матерью не ладила.

– Правда? А почему ты никогда не говоришь о своей сестре? Я всегда думала, что ты такая грымза, потому что была единственным ребенком в семье.

– Мы с ней тоже не ладим, – ответила Фанни, пропустив оскорбление мимо ушей.

– Со сколькими же ты не ладишь, ФК! А тебе не приходило в голову, что проблема может быть в тебе? Никогда не думала обратиться к психологу?

Фанни глубоко вздохнула, чтобы не дать волю эмоциям.

– Надо понимать, что пытаться понравиться каждому, когда все против тебя, – пустая трата времени.

– Что верно, то верно. А как, кстати, зовут твою сестру?

– Анжелика. Такси будет через две минуты. Ты знаешь, как отсюда выйти, поэтому не провожаю.

Думаю, важно рассказать вам побольше о сводных братьях Сары, Эрике и Бенжамене Шевалье, ключевых фигурах в этой истории. Когда братья Шевалье появились в Бувиле, одному было пятнадцать лет, другому – десять. Они приехали перед самым началом учебного года, Анжелика и Сара перешли тогда в пятый класс. Бенжамен был их ровесником и оказался в параллельном. Эрик поступил в предпоследний класс того же лицея. Все местные подростки, в том числе и я, начиная с пятого класса, ездили учиться в Сен-Мартен, в лицей Виктора Гюго.

С приходом Эрика в школе начали разгораться страсти. Едва он показывался в глубине коридора в своей зеленой куртке Schott NYC, оттеняющей цвет его глаз, как все взоры обращались на него. Девочки, зардевшись, шушукались и хихикали – их влюбленные сердца начинали биться чаще, время для них замедлялось. В этом парне была взрывоопасная смесь самоуверенности, доброжелательности и остроумия, перед которой никто не мог устоять, даже взрослые. Учительница рисования, и та становилась краснее своей гуаши, когда Эрик поднимал руку, чтобы задать вопрос. Он обладал совершенно магической притягательностью, девочки не могли оторвать от него глаз – это как достанешь с полки пакетик чипсов, чтобы взять одну-две штучки, но опомнишься, только когда съешь все до последней. Машинально. Они были полностью в его власти, стоило ему небрежно протянуть кому-нибудь руку, как счастливица лишалась чувств, точно муха под воздействием эфира. Каждая из нас, будь то пятиклассница или выпускница, хотела стать той, кто заставит его забыть о других, избранницей, девушкой, которую он безумно полюбит и увезет на белом коне в закат, чтобы, как в сказке, «жили они долго и счастливо и умерли в один день». Эрик никого из девочек не выделял и особых знаков внимания никому не оказывал. Но мы ничего не могли с собой поделать – его присутствие порождало ярое соперничество, это было выше наших сил. Все мы имеем право мечтать. Все мы в глубине души надеемся найти свою Любовь – Любовь с большой буквы. И не было ничьей вины, что разбивались сердца, забрасывалась учеба, рушилась дружба, – все приносилось на алтарь великой любви, о которой мы с детства знали по сказкам, историям Барби-принцессы и по женским журналам.

Поначалу в жизни Сары были только школа и Анжелика, со сводными братьями она общалась мало. Дома Эрик мог иногда потрепать ее по голове или сделать комплимент, как он поступал со всеми встречающимися ему девочками. Он ей казался милым, она же для него оставалась ребенком. Пересекаясь с ней в школе, он будто ее не замечал. Может, и в самом деле не видел. А Сара не пыталась привлекать к себе его внимание. Тихая и скромная, она была из тех девочек, чье имя переспрашивают всякий раз, когда с ними заговаривают, а они вежливо отвечают, стараясь не поставить в неловкое положение собеседника.

Бенжамен, в отличие от старшего брата, был замкнутым мальчиком. То ли от застенчивости, то ли из высокомерия – не понять. Так или иначе, он ни с кем почти не разговаривал, в том числе с отчимом и даже с собственной матерью. Исключением был лишь старший брат, которого он безоговорочно обожал. Когда Эрика не было дома, Бенжамен, как правило, запирался в комнате и слушал музыку, играл на гитаре или в видеоигры, целью которых было уничтожить максимальное количество «врагов» на скорость.

Нынешнее время. Фанни

Услышав, как хлопнула входная дверь, Фанни достала из холодильника бутылку белого бургундского, наполнила два бокала и поставила их на кухонный стол. Через минуту вошел улыбающийся Эстебан с пакетом суши.

– Все хорошо, любовь моя? – спросил он, целуя Фанни в шею.

Она прижалась к нему и на какое-то мгновение закрыла глаза. Впервые за этот паршивый день мышцы ее спины расслабились.

– Молчишь. А когда ты молчишь, это не предвещает ничего хорошего, – сказал Эстебан, поглаживая ее по голове.

– Мари-Клер умерла.

– Мари-Клер? Ты хочешь сказать…

– Моя мать.

– Мне очень жаль… – прошептал Эстебан, крепче прижимая ее к себе. – Как ты?

Фанни высвободилась из его объятий. В подобных обстоятельствах нежность Эстебана вызывала у нее желание уткнуться ему в плечо и выплакаться, а она ненавидела проявлять слабость.

– Тоскливо на душе, мы не были близки, но все же она моя мать.

– Тебе Анжелика сообщила?

– Да. У меня и телефона-то ее не было, видимо, она сменила номер, с тех пор как… Представляешь, я даже не знаю, как мама умерла.

Фанни взяла бокал и одним глотком отпила половину его содержимого. Эстебан достал тарелки и вытащил из бумажного пакета коробки с суши. Он протянул Фанни скрепленные вместе палочки, она резким движением разделила их и принялась поглощать импровизированный ужин.

– Хочешь, поедем на похороны?

– Нет. Вернее, я хочу поехать туда одна. В любом случае мне, похоже, придется съездить в Бувиль по работе.

Фанни вкратце пересказала свой ужасный день и разговор с Катрин. Эстебан внимательно слушал.

– А она не так уж и неправа. Тогда вся Франция интересовалась историей Сары Леруа. А для тебя это прекрасная возможность показать себя. Оскара оставим на попечение моих родителей, ведь я уеду в ежегодный презентационный тур по своим американским клиентам.

– Черт, совсем об этом забыла.

У Эстебана была фирма по импорту-экспорту испанских товаров, и дела шли хорошо. Он смог привлечь значительные инвестиции и теперь пытался расширить свой международный бизнес.

– Я с удовольствием предложил бы тебе поехать со мной, но это Соединенные Штаты.

Фанни вздохнула. В Штаты ей больше не хотелось. Несколько лет назад нелепая административная ошибка стоила им путешествия в Нью-Йорк, которого так ждала Лилу. На паспортном контроле документ Фанни оказался недействительным, и им пришлось тем же самолетом вернуться обратно.

– Как давно ты виделась с Анжеликой? – спросил Эстебан.

– Не помню, давно. Ты же знаешь, мы, в сущности, не общаемся.

– Не верится, мы вместе шесть лет, а я никогда не видел твою родную сестру. Какая она?

Фанни пожала плечами.

– Не похожа на меня.

– Может, самое время возобновить отношения?

– У нас нет ничего общего. Пойди поцелуй Оскара, иногда он ждет, что ты зайдешь к нему перед сном.

– Конечно. Заодно переговорю с Лилу по поводу этой истории с отстранением от занятий. Мне кажется, ее новая подруга… как там ее?

– Ким.

– Точно, Ким. Она плохо влияет на Лилу, в прошлом году моя дочь не вытворяла столько глупостей.

Эстебан вышел из кухни, и Фанни выдохнула – больше не нужно было говорить о сестре. Она взяла последнее суши, но передумала его есть и положила на тарелку Эстебана. Семь суши – это гораздо больше, чем она обычно позволяла себе по вечерам.

Эстебан вернулся на кухню вместе с Лилу, которая была чернее тучи.

– Я и не знал, что ты предложила Лилу стажироваться у тебя. Идея просто супер!

Фанни собиралась возразить, но довольный Эстебан не оставил ей возможности это сделать.

– Мы договорились с Лилу, что, если она не получит хотя бы пятнадцать баллов из двадцати за свой отчет о стажировке или если ты не останешься довольна ее работой, она этим летом не поедет на каникулы с Ким.

– Но это несправедливо! Ты уже согласился на Сен-Жан-де-Люз! Вы не можете разлучить меня с лучшей подругой! – в ярости запротестовала Лилу. – И мы не договаривались, ты навязываешь свое решение, это настоящая диктатура!

Эстебан подлил себе вина.

– Я не желаю, чтобы из-за своей «лучшей подруги» ты забросила учебу, и хочу быть уверен, что к стажировке ты отнесешься серьезно. Еще будешь нас благодарить за это. Ты ведь знаешь, Фанни – великолепный профессионал и занимает важную должность, так что поработать с ней – большая удача для тебя.

Лилу закатила глаза, потом уткнулась в свой телефон. Радость от того, что она нашла место стажировки, не пошевелив и мизинцем, тут же улетучилась из-за внезапно возникшего требования «отнестись серьезно».

– Кстати, о стажировке, – начала было Фанни, – я не сказала, что…

– Раньше я не слышала об этой истории, а оказывается, Сара Леруа – прямо-таки звезда, – перебила ее Лилу, со скучающим видом пролистывая на своем телефоне статьи о Саре.

– Ты слишком молода и не можешь этого помнить, – подключился Эстебан, – а она многие недели не сходила с первых полос газет, это была главная тема года, и, пока не арестовали убийцу, каждый придумывал свою версию того, что случилось с девочкой.

Лилу с заинтересованным видом повернулась к Фанни.

– А у тебя? Какая версия была у тебя, ФК, ты ведь жила там в то время?

Фанни не ответила и налила себе еще вина, чтобы скрыть замешательство. Плевать на калории, она доест суши. Безусловно, тогда у нее были свои версии, она задавалась множеством вопросов. Честно говоря, арест подозреваемого ответов на них не дал. Фанни больше интересовало не то, как умерла Сара, а то, как в этой истории замешана ее младшая сестра Анжелика. В одном Фанни не сомневалась: Анжелика, как всегда, врала. Она знала что-то, о чем не рассказывала никому, даже полиции. И когда перед Фанни встал вопрос, свидетельствовать об этом или нет, она предпочла промолчать. Примерная ученица Фанни солгала – своей матери, полиции, всем. Утаивание информации – маленькая ложь. На вопрос следователя «Вы заметили что-нибудь необычное в поведении вашей сестры, Анжелики Куртен, 3 сентября 2001 года?» она сказала «нет», хотя должна была ответить «да». И они перешли к следующему вопросу. Фанни никогда никому об этом не говорила, даже Анжелике, даже Эстебану. В решающий момент она сделала выбор инстинктивно, сердцем: защитила младшую сестру, хотя из-за ее «нет» могли обвинить невиновного. С тех пор не было ни дня, чтобы она не корила себя за это. Фанни больше не могла смотреть сестре в глаза. С годами она общалась с Анжеликой все реже, а теперь в ее адресной книжке даже не было телефонного номера сестры.

– Так что, – буркнула Лилу, – я еду с ФК в этот ее Бузвиль-сюр-Мер?

Фанни вздохнула. Воодушевление Эстебана по поводу того, что она проведет неделю вместе с Лилу, похороны матери и одержимость начальницы историей с Сарой Леруа вариантов для нее не оставляли.

– Да, но удали группу в «Фейсбуке»[13] и напиши письмо с извинениями, – приказал Эстебан дочери, – или можешь попрощаться с каникулами в гостях у Ким.

В самом начале своего пятого класса Анжелика и Сара наткнулись на объявление, прикрепленное скотчем к витрине булочной. Отдавали шестерых только что родившихся котят. Девочки тут же позвонили по указанному номеру. Хозяин был так счастлив избавиться от помета, что даже не спросил ни о том, сколько им лет, ни о том, согласны ли их родители. Довольные девочки назвали малышей Ризотто, Рикотта, Ризоле, Ридево, Риет и Рикоре.

Поначалу Анжелика прятала котят в корзинке под кроватью и кормила теплым коровьим молоком из детской бутылочки, которую стащила в аптеке. Но потом запах импровизированного кошачьего лотка привлек внимание матери Анжелики, она отвесила дочери затрещину и заявила, что не потерпит в доме никаких кошек.

Сара с Анжеликой расклеили объявления в коридорах школы, в магазинах и на автобусных остановках. Они ходили по Бувилю, звонили подряд во все двери и предлагали котят. На седьмой день месье Фолле, их учитель французского языка и классный руководитель, который был в курсе дела, спросил, как продвигается спасательная операция. Девочки рассказали, что желающие взять одного котенка были, но приютить сразу шестерых никто не соглашался. А им не хотелось разлучать малышей. Растроганный месье Фолле предложил позаботиться о котятах. Обо всех, кроме Ридево. У этого котенка, самого маленького в помете, была атрофирована лапка. Все дни напролет он, свернувшись калачиком, проводил на лежанке, которую Анжелика соорудила из шерстяного свитера, и все еще не ходил, тогда как его братишки и сестрички уже весело резвились в гостиной месье Фолле.

– Простите, – сказал учитель, – он болен и долго не протянет, все-таки я не возьму его.

Оставалось одно – чтобы Сара забрала котенка к себе. Ирис Шевалье с сыновьями тогда только поселились у них. За ужином Сара рассказала историю Ридево и спросила, нельзя ли приютить его дома.

– И речи быть не может, – заявила Ирис, не дав Саре ничего объяснить. – Не хочу, чтобы в моем доме воняло кошачьим лотком. Что за нелепая идея?!

От властного тона мачехи Сара вздрогнула. Раньше Ирис была довольно мила с ней, и Саре даже нравилось, что она появилась в их семье. Мачеха давала ей советы по поводу прически, как-то раз взяла ее с собой на шопинг в Булонь, купила ей топ Promod и джинсы Lulu Castagnette, которые Сара обожала. Ирис уделяла ей время, чего не делал ни один взрослый со смерти ее матери. Дома отцу почти всегда было не до нее. Сара страдала дислексией, однако у логопеда не наблюдалась. В начальной школе, а потом и в средних классах она получала посредственные отметки, но казалась прилежной, благоразумной и была молчаливой, поэтому учителя старались ее не нагружать, лишний раз не вызывали к доске, а со временем и вовсе перестали замечать ученицу за третьей партой у окна. Для большинства людей Сара, чье имя никто не удосуживался запомнить, была «дочерью Бернара Леруа», «девочкой, оставшейся без матери», «подругой Анжелики Куртен», а потом быстро превратилась в «младшую сестру Эрика Шевалье».

– Ирис права, – поддакнул отец, – кошка нам ни к чему.

Сара, набравшись смелости, попыталась было возразить, но ей этого не позволили. Решение было принято. Тут Бенжамен, который со своего появления в этом доме и десяти слов не сказал Саре, произнес:

– А я тоже очень хотел бы кошку.

После такого заявления в комнате повисла тишина. Ирис удивленно вскинула голову. Она с особым вниманием относилась к своему младшему чересчур чувствительному сыну, которому их переезд и ее повторный брак давались тяжелее, чем ожидалось.

– Не знала, что ты любишь кошек, дорогой мой, – благодушным тоном сказала Ирис.

Бенжамен пожал плечами:

– Было бы клево завести кошку, вот и все.

Бернар вопросительно посмотрел на свою будущую жену, ожидая ее решения: если мнение Сары не в счет, это еще не значит, что Ирис не прислушается к Бенжамену. Важнее сыновей для нее никого не было. Стоило Бенжамену сыграть две ноты на гитаре, как он становился будущим Куртом Кобейном, а пнувший по мячу Эрик – будущим Мишелем Платини. Ирис целыми днями рассказывала клиенткам своего салона красоты, какие ее сыновья талантливые, сильные и умные. Поэтому, как только Эрик, словно ставя точку в дискуссии, заявил, мол, котик в доме – это будет прикольно, она сразу сдалась.

– Прекрасно. Но ухаживать за ним будете вы.

Сара едва не начала прыгать от радости и пообещала делать все, о чем бы ее ни попросили. После ужина она робко поблагодарила своих сводных братьев.

– Я сделал это, потому что видел, как сильно тебе нужен этот котенок, – сказал Эрик, – но заниматься им будешь ты, у меня нет времени.

– У меня тоже, – бросил Бенжамен и закрылся в своей комнате.

Он всегда все повторял за старшим братом.

Несколько дней спустя Сара зашла к Анжелике посмотреть клип на их любимую песню, который подруга смогла записать на видеокассету. Песня называлась Wannabe, и пела ее новая английская поп-группа Spice Girls. Сара с Анжеликой тут же завязали футболки выше пупка, надели спортивные штаны и стали разучивать танец из клипа. Сара слишком увлеклась и потеряла счет времени, совсем забыв о Ридево, которого пора было кормить. Когда поняла, что время уже позднее, помчалась домой на велосипеде, снедаемая чувством вины. Она взлетела по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек, и обнаружила корзинку пустой. В панике она вбежала в соседнюю комнату. Эрик поднял голову, удивленный таким вторжением сводной сестры.

– А где Ридево? – в ужасе спросила Сара.

– Не знаю. Кажется, я недавно слышал его мяуканье.

Сара бросилась в комнату к Бенжамену, постучалась, не дожидаясь ответа, вошла и остановилась как вкопанная. Бенжамен держал Ридево на коленях и кормил его из бутылочки. Он даже закутал котенка в свитер Анжелики, который Сара забрала вместе с Ридево, чтобы его успокаивал знакомый запах.

– Он мяукал не переставая, и я подумал, что он голоден, – стал оправдываться Бенжамен, заметив обеспокоенное выражение лица сестры.

Сара же несколько секунд разрывалась между гневом и чувством облегчения.

– Ты молоко подогрел?

– Да.

– Следи, чтобы в соске не собирался воздух.

Она села рядом с Бенжаменом и поправила бутылочку, как нужно. Какое-то время они молча сидели бок о бок на одеяле с рисунком из «Звездных войн», потом Бенжамен пробормотал:

– Можно я буду брать его к себе в твое отсутствие?

– Хорошо, но поаккуратнее с соской.

– Конечно, обещаю.

После этого случая, связанные общей любовью к Ридево и совместной опекой над ним, Сара и Бенжамен сблизились. Благодаря их заботе котенок прожил год, а потом они вместе долго оплакивали его смерть.

Нынешнее время. Фанни

Фанни сдалась и пообещала Катрин взять несколько интервью во время своего пребывания в Бувиле. На самом деле она не собиралась этого делать, но начальницу необязательно было держать в курсе. В конечном счете Катрин ведь хотела получить общий обзор дела Сары Леруа. А Фанни – хороший журналист. Она сделает какое-то количество оригинальных фотоснимков, наберет фактов из старых газетных публикаций на несколько статей и подаст материал так, чтобы людям захотелось это читать. Катрин сделает ее редакционным директором интернет-версии журнала Mesdames, и Фанни сможет наконец раскручивать интересные для себя темы без согласования с Королевой-Солнце. Эта должность стоит таких небольших усилий, можно даже потерпеть Лилу в качестве стажерки.

Она взяла день отпуска, чтобы побыть с Оскаром перед своим отъездом, сводила его в Ботанический сад и в кино. Она никогда не расставалась со своим малышом так надолго, поэтому, оставив его у бабушки с дедушкой, расплакалась в лифте.

Фанни и Лилу доехали на поезде до города Булонь-сюр-Мер, а там взяли напрокат машину. Дорога в Бувиль пролегала по высокому скалистому массиву, нависающему над морем. Небольшое курортное местечко на Опаловом берегу между мысом Гри-Не и городком Амблетез, где изначально не было ничего, кроме рыбацких хижин, стоящих посреди дюн. Официальный статус поселения Бувиль приобрел благодаря своему стратегическому положению: он находился в сорока километрах по прямой от Англии и на протяжении многих веков служил идеальным наблюдательным пунктом для предотвращения вражеских вторжений. Во время Второй империи[14] Бувиль облюбовали для летнего отдыха богатые семейства из Парижа и Лилля. С тех пор этот городок оставался популярным курортом, теперь еще и хранящим следы Второй мировой войны: его берега были усеяны воронками от снарядов и обломками бетонных огневых укреплений. Летом количество людей в Бувиле увеличивалось в четыре-пять раз, в порту было полно бельгийцев и голландцев, поедающих мидии с картошкой фри. В октябре город пустел, ставни на окнах гостевых домов и туристических коттеджей оставались закрытыми до марта, море становилось неприветливым. В зимние штормы воды Ла-Манша, насколько хватало глаз, были сплошной белой бурлящей пеной. Порывы ветра могли превышать сорок метров в секунду. Волны, которые порой доставали до стоящих на берегу белостенных домов с синими ставнями, с такой силой обрушивались на пирсы, что выбивали из них куски бетона.

Не отрывая взгляда от дороги, Фанни погрузилась в свои мысли. Подходил к концу март, но было полное ощущение, что сейчас ноябрь. Фанни ненавидела такое время, оно воскрешало в ее памяти уход из семьи отца, эти внезапно наступающие среди бела дня сумерки, бесконечную соленую влажность, которая просачивалась через дождевики и от которой намокали колючие вискозные кофты, купленные со скидкой по каталогу Trois Suisses.

За всю дорогу Фанни с Лилу и двух слов не сказали друг другу. Лилу слушала музыку или переписывалась по телефону с Ким, сопровождая сообщения бесчисленными эмодзи и селфи.

– Как клево, – проговорила Лилу скорее себе самой, чем Фанни, непрерывно фотографируя пейзажи через окно автомобиля.

Дорога теперь шла низом вдоль берега. Отлив оголил мокрый песок с выступающими из него черными валунами и обломками военных укреплений – этот пейзаж тянулся до самой кромки серого бушующего моря. «Клево» – не то слово, какое употребила бы Фанни, но она поняла, что хотела сказать Лилу. Навигатор привел их к забронированной гостинице, располагавшейся в некотором отдалении от центра города. Это было большое белое здание с бордовыми ставнями, окруженное колышущейся на ветру осокой. Фанни припарковала машину позади него.

– Здесь дубак. А разве мы остановимся не у твоей сестры? – спросила Лилу, натягивая на голову капюшон толстовки.

Фанни нервно схватила чемодан и знаком велела Лилу брать сумку.

– Нет.

– Надеюсь, ты взяла нам отдельные номера? Я согласилась помочь тебе со статьей, но это не значит, что мы подружки не разлей вода.

Фанни хотела было одернуть Лилу, напомнить, что помощи она не просила, но осеклась. У нее самой не было ни малейшего желания жить в одной комнате с падчерицей, и она действительно заказала два отдельных номера.

Пол в холле гостиницы покрывал толстый ковер. В помещении было тепло, и это подействовало на Фанни успокаивающе.

– Что вас привело в наши края? – с любопытством поинтересовалась женщина за стойкой, полноватая, лет пятидесяти, с короткими седеющими волосами.

– Семейные дела, – ответила Фанни.

Управляющая подхватила очки-бабочки, висевшие на цепочке у нее на груди, и внимательно рассмотрела Фанни.

– Но я тут всех знаю…

– Меня зовут Фанни Куртен, мои родители держали на берегу ресторанчик под названием «У форта».

– Ну конечно! Старшая дочь Куртенов! Малышка Фанни! Ты приехала на похороны. Никогда бы тебя не узнала, красавица моя, как ты похудела! А была такая пышечка! В Париже даже поесть некогда? Знаю-знаю о твоей матери, это большое горе, мне очень жаль. Почему ты не остановилась у Анжелики? У нее же полно места.

Этот горячий прием со шквалом вопросов напрягал Фанни. Особенно ее покоробило упоминание о ее прежнем весе.

– Анжелика не знает, что я здесь.

– Вот как? Вы поссорились? Впрочем, это не мое дело. Я Доминика, можете называть меня Доми, как музыкальные ноты. А это твоя дочка? Как тебя зовут?

Лилу на мгновение сощурилась, оценивая Доминику, решила, что та ей не враг, поэтому ответила почти любезным тоном:

– Я приемная дочь Фанни, меня зовут Лилу.

– Очень приятно. В любом случае рада, что вы остановитесь здесь. Увидите, у нас очень уютно. Мы сделали небольшой ремонт в преддверии нового сезона.

– Доми, мы готовим репортаж о Саре Леруа, – начала вдруг Лилу. – Вы, похоже, здесь все прекрасно знаете. Можно будет взять у вас интервью?

У Фанни горло перехватило, Доминика удивленно приподняла бровь.

– О Саре Леруа? Об этой истории давно никто не вспоминал.

Она перегнулась через стойку и продолжила доверительным тоном:

– Знаешь, все эти двадцать лет мне кажется, что арестовали не того. Я думаю, и не только я, что это сделал старик Рене.

– Да ладно? – Лилу как бы невзначай пододвинула к ней свой смартфон.

Фанни с ужасом поняла, что Лилу собирается включить диктофон, и тщетно пыталась жестами ее остановить.

– Тогда полиция допрашивала его несколько раз, но он твердил, что ничего не помнит. Надо сказать, он и раньше-то был немного того, а после инсульта вовсе свихнулся. Как по мне, инсульт – просто отмазка. Малышка ходила к нему каждое утро, кто бы знал зачем. Он всегда будто случайно оказывался у ворот школы в половине пятого, когда у младших классов заканчивались уроки. Извращенец!

– Окей, спасибо, – прервала Фанни, хватая ключ от комнаты. – Это для домашнего задания Лилу, никакого репортажа мы не готовим, но улики, кстати, были неопровержимыми. Хорошего вечера!

– Если вам или вашей милой дочери что-нибудь понадобится, обращайтесь! – бросила хозяйка, когда Лилу и Фанни уже направились к лифту.

– Приемной дочери! – поправили они хором.

В лифте Фанни выпустила свое недовольство наружу:

– Да что на тебя нашло? Нельзя записывать людей без их согласия!

– Правда? Я не знала. А хорошая идея – прикрываться школьным заданием, чтобы разговорить свидетелей.

Фанни возвела глаза к небу.

– Никакая это не идея, я не буду делать репортаж, понятно? Я приехала сюда похоронить маму, а заодно состряпать по-быстрому какой-нибудь текст для Катрин. Не надо никого интервьюировать!

– Тогда определитесь уже как-то с папой! Надо мне «относиться серьезно» к этой дурацкой затее или нет?! Вечно вы недовольны, что бы я ни делала.

Фанни нечего было ответить. Ей совсем не хотелось, чтобы Лилу вместе с ней занималась этой темой. Как же ее угораздило вляпаться в такую ситуацию?

– Так раньше ты была пышечкой, ФК? – вдруг выдала Лилу. – Никогда бы не подумала.

Надо же, Лилу, которая всегда все пропускала мимо ушей, из всего сказанного Доминикой запомнила именно эту деталь!

– Да, в детстве у меня был лишний вес.

И почему это до сих пор так ее волнует? Казалось бы, тот факт, что индекс массы тела у нее уже многие годы ниже среднего показателя для Франции, и пять лет еженедельных сеансов с психоаналитиком должны были навсегда искоренить в ней подспудное чувство стыда и отвращение к собственному телу. Почему, задавшись этим вопросом, она тут же в зеркале лифта увидела у себя зачатки второго подбородка, жирок на талии под обтягивающими джинсами, которые еще несколько минут назад прекрасно на ней сидели? Почему никак не получается забыть свои детские травмы и переживания? Фанни вдруг вспомнила, как она, пятнадцатилетняя, беззвучно плакала в туалетной кабинке, а так называемые подруги посмеивались над ее лишними килограммами, не зная, что она все слышала за дверью, и каждое их слово было точно удар ножом в сердце.

Лилу кивнула и дальше расспрашивать не стала.

– Можно я поем у себя в номере?

Фанни колебалась, не предложить ли падчерице поужинать в ресторане. С чувством вины она вспомнила сияющую улыбку Эстебана, уверенного, что ее отношения с Лилу наладятся за неделю, проведенную вместе в хлопотах вокруг похорон. И все же она разрешила Лилу поужинать отдельно. Себе в номер Фанни заказала салат с заправкой, но без сухариков, и бокал белого вина. Она услышала, как по другую сторону тонкой перегородки Лилу заказывает спагетти болоньезе и колу. Фанни быстро разделалась с едой, выставила поднос в коридор, приняла обжигающий душ, легла в кровать и вскоре уснула. Завтра будет новый день.

– Ирис хочет, чтобы я ходила в бассейн трижды в неделю.

Сара сидела по-турецки в гостиной Куртенов и плела браслетик из ниток. У Анжелики для такого рода занятий не было ни усидчивости, ни аккуратности, поэтому она играла в тетрис, развалившись на старом коричневом диване, с шумом втягивая через соломинку остатки шоколадного молочного коктейлясо дна упаковки.

Несколько месяцев назад муж Мари-Клер Куртен ушел из дома, и она выбросила все фотографии с ним. Но другими не заменила, и теперь над телевизором висели пустые рамки как напоминание о его уходе, от которого Анжелика, ее сестра и мать, что бы они ни говорили, так и не оправились.

– Что еще за история с бассейном? – нахмурилась Анжелика, отложив в сторону электронную игру, которую стащила у старшей сестры.

Сара смутилась и покраснела, не поднимая головы от своего плетения.

– Ирис говорит, что важно заниматься спортом, а я люблю плавать, вот я и выбрала бассейн.

– Ты любишь плавать летом в море. Не будешь же ты ходить три раза в неделю в городской бассейн? Что за идиотизм!

– Ирис говорит, что я должна больше заботиться о своей внешности. Мой отец хочет стать мэром Бувиля, и мы все должны быть упречны.

– Безупречны, – поправила Анжелика. – Да что творится в голове у твоей мачехи?

Сара ничего не ответила и только пожала плечами. Анжелика больше не могла сдерживать обиду, копившуюся в ней вот уже несколько месяцев, с появления Ирис в жизни Сары. Подруге нельзя было опаздывать к ужину, стало обязательным посещение светских мероприятий по выходным… Анжелика виделась с Сарой все реже. Мало-помалу Ирис полностью изменила образ жизни семейства Леруа и все больше ограничивала свободу своей падчерицы. «Первым делом семья», – бесконечно повторяла она, ясно давая понять, что Анжелика в это понятие не входит. Она никогда не предлагала ей остаться на ужин, никогда не заговаривала с ней. Анжелика, привыкшая к комплиментам со стороны взрослых, к повышенному вниманию, сразу же сочла такое отношение к себе враждебным. При этом Ирис постоянно приглашала дочь одной из своих подруг, Жюли Дюроше, которая училась в параллельном с ними классе, сходить с Сарой за покупками или перекусить в порту. А несколько дней назад Ирис в присутствии Анжелики заставила Сару снять футболку с супергероями, которую та дала ей поносить.

– Ты не можешь так одеваться, – отчитала она Сару. – В нашей семье деревенщин нет.

Сара готова была поклясться, что Ирис не знает, чья на самом деле эта футболка, но Анжелика приходила в ней на прошлой неделе, так что Ирис задела гостью намеренно, и одна только Сара не хотела в это верить.

– Да, я та деревенщина, которая одолжила ее Саре, – заявила Анжелика, глядя Ирис прямо в глаза.

Ирис лишь повела плечами и ничего не ответила. Анжелика это восприняла как объявление войны, а эта история с бассейном переполнила чашу ее терпения.

Она встала посреди комнаты, скрестив руки на груди, и заявила:

– Ирис уже весь ваш дом переделала под себя, понатыкала везде ароматических свечей, указывает тебе, что говорить, как одеваться, как себя вести, а теперь ты еще в бассейн будешь ходить три раза в неделю. Сара, она тебе не мать!

– Ничего страшного. Мы сможем видеться по вторникам, четвергам и выходным… Это все нужно для карьеры моего отца. Ты же знаешь, когда-нибудь он станет мэром, и она не хочет, чтобы мое поведение навредило его репутации.

– Ты повторяешь ее слова, как попугай! Да что с тобой? Какое тебе дело до политической карьеры отца?

– Мы семья и должны поддерживать друг друга.

– Да-да, знаю. Поэтому, когда мы идем из школы к тебе, за нами всегда увязывается Бенжамен!

Сара, чуть нахмурившись, оторвалась от своего плетения:

– Почему тебе так не нравится Бенжамен? Я вот, знаешь ли, его очень люблю.

– Да, я заметила. Бенжамен то, Бенжамен се, такой красивый, такой идеальный. Достаточно увидеть, как ты на него смотришь, – и сразу ясно, что ты по нему сохнешь!

Сара покраснела.

– Анжелика, не говори так о моих братьях!

– Они не братья тебе! Девять месяцев назад ты их даже не знала!

– Сейчас они моя семья, а ты…

– Ирис купила тебя, вот что! – перебила Сару Анжелика. – Вы ходили с ней на шопинг, и штанов от Zara оказалось достаточно, чтобы ты стала слушаться ее, как собачонка.

– Прекрати!

– Но это правда! Ты слепая, что ли? Тебе же все запрещают! Не вернешься домой к половине седьмого – все, конец света; тебя заставляют ходить в церковь на эту дурацкую мессу; «по воскресеньям в полдень мы обедаем семьей: никаких коротких юбок, драных джинсов, грубых слов и бла-бла-бла», – Анжелика, расхаживая по гостиной, передразнивала Ирис.

– Прекрати! – вскричала Сара, отшвырнув в ярости свое плетение. – Прекрати издеваться над ней! Так ведут себя все нормальные матери, поняла? Много ты знаешь наших ровесников, кому родители позволяют болтаться незнамо где до десяти вечера?

– Но она не твоя мать! Она не имеет права тебе запрещать!

– Она старается мне помочь.

Анжелика ухмыльнулась.

– Ах, вот как! И поэтому она советует тебе не носить очки – мол, в них ты выглядишь уродливо?

– Она права, мне без них лучше.

– У тебя же постоянно болит голова из-за этого! Ты на полном серьезе думаешь, что она старается для тебя?! Да она хочет превратить тебя в образцовую пай-девочку, в куколку, переделывает под себя! Но на самом деле ты же не такая!

Сара встала перед Анжеликой, сжав кулаки.

– Ты-то можешь себе позволить так одеваться, потому что ты красивая, тебя и так все обожают, а мне не повезло с внешностью, вот и приходится прилагать усилия!

Анжелика в изумлении выпучила глаза:

– Тебе эта дура такое говорит?

– Эта дура – единственная, кто обо мне заботится!

– Пока она не появилась, мы сами заботились друг о друге, и этого было достаточно, – возразила Анжелика.

Сара ничего не ответила и яростно продолжила плести браслетик, Анжелика вернулась на диван.

– Мы впервые поссорились, – спустя несколько минут заметила, успокоившись, Сара.

Анжелика ничего не ответила, поэтому Сара подняла голову от своего рукоделия и увидела, что подруга беззвучно плачет. Она быстро встала и подошла ее обнять.

– Не плачь, это ерунда, просто маленькая ссора, ничего страшного!

– Вовсе не ничего, – всхлипнула Анжелика, утирая рукавом слезы. – Нам нельзя ссориться, ведь у меня никого нет, кроме тебя и Фанни.

– Ну все, вот мы уже и помирились, – сказала Сара, похлопывая подругу по спине.

– Моим родителям пришлось помириться, из-за этого они возненавидели друг друга и разошлись.

– С нами такого никогда не произойдет, мы слишком близки, мы же как те, с открытки, Монтань и Боттичелли.

– Ты хочешь сказать, Монтень и Ла Боэси?

– Точно! «Потому что это был я, потому что это был он» и все такое. Мы же сестры, а сестры всегда мирятся.

Анжелика неуверенно пожала плечами.

– Обещаю тебе, – сказала Сара, – пусть даже мы отсюда уедем, пусть потеряем друг друга из вида, но если через двадцать лет ты позвонишь в мою дверь или я в твою, мы продолжим общаться, как будто расстались только вчера.

Анжелика улыбнулась сквозь слезы.

– Мы не узнаем друг друга, нам будет по тридцать лет, к тому времени мы станем морщинистыми старухами.

Сара прыснула со смеху.

– Точно! У тебя будет семеро детей и огромная, как у кондитерши, грудь!

– А ты станешь похожа на училку природоведения, будешь одеваться в платья, сшитые как из занавески.

Мысль, что когда-нибудь они доживут до почтенного тридцатилетнего возраста, так их развеселила, что они хохотали несколько минут и не могли остановиться.

– Заешь что, даже если мы встретимся через пятьдесят лет, когда все эти зануды помрут и останемся только мы, поселимся с тобой вместе в один дом престарелых и будем веселиться, как сумасшедшие, до самого конца.

– Отличная идея! Другие старики будут недоумевать, отчего мы так дурачимся, а мы им ничего не расскажем!

– А еще будем жульничать, играя в бридж.

– И в лото! Только нам нужен секретный код, – заявила Анжелика, вытирая слезы от смеха, теперь она точно больше не переживала. – Что-нибудь такое, что мы даже в старости вспомним.

И Сара придумала:

– Я знаю! Это будет фраза Яго из «Аладдина», никто лучше нас не изображает Яго из «Аладдина»!

Анжелика тут же сдавила руками щеки и, скосив глаза, принялась подражать мультяшному попугаю:

– Джафар, я застрял! Джафар, я застрял!

Это было так похоже, что девочек снова накрыл приступ веселья. Они повалились на пол и хохотали во весь голос, пока не вошла разъяренная Фанни:

– Сколько можно ржать! Я вообще-то заниматься пытаюсь!

Ее раздражение вызвало у Анжелики и Сары очередной взрыв веселья.

– Но Джафар, я застрял! – кричала Анжелика, уперев руки в бока, пока Сара давилась от смеха.

Фанни закатила глаза.

– Какие вы еще все-таки дурочки! – проворчала она и стремительно вышла, чтобы скрыть улыбку, которую у нее вызвал вид покатывающихся со смеху девочек в этой мрачной гостиной.

Теперь редкие ссоры Анжелики и Сары всегда заканчивались передразниванием Яго из «Аладдина», так было до инцидента в лодочном сарае. Фраза «Джафар, я застрял» означала «прости» или «ничего страшного». В свободные от посещения бассейна дни Сара продолжала видеться с Анжеликой, хотя мачеха этого не одобряла. Что касается Анжелики, то она старалась сдерживаться и не говорить гадости о Бенжамене, хоть ей и приходилось делить с ним свою подругу.

Нынешнее время. Фанни

После завтрака, во время которого Лилу не отрывалась от смартфона, Фанни позвонила Эстебану – он готовился к отъезду в Америку и собирал чемодан. Потом она несколько минут поболтала с Оскаром, и он в мельчайших деталях поведал ей запутанную историю о том, как один злой мальчишка разломал его пластилиновую русалку, и он заплакал, но бабуля приласкала его – и все наладилось. Фанни скрепя сердце повесила трубку, сказала хозяйке гостиницы, что ей надо поработать, и та предоставила в ее распоряжение небольшую гостиную на первом этаже. Стены комнаты были заставлены стеллажами с книгами, а из окна открывался вид на море. Фанни поставила свой ноутбук напротив окна, открыла новый файл и принялась набрасывать краткую хронологию событий, связанных с исчезновением Сары Леруа. Сегодня она по-быстрому накатает текст, завтра сходит на похороны, уладит все необходимые формальности с Анжеликой и сразу вернется в Париж.

В половине двенадцатого спустилась одетая в треники Лилу.

– Уже вкалываешь? – пробурчала она, зевая. – Могла бы и дождаться меня.

Она перегнулась через плечо Фанни и без спроса прочла то, что было на экране компьютера. Потом включила свой ноутбук, рухнула на диван и, вздохнув, спросила:

– Окей, что мне делать?

– Все нормально, ты не обязана мне помогать, я и так подпишу тебе бумагу о стажировке. Пойди прогуляйся по городу.

Лилу нахмурила брови.

– Как, по-твоему, мне получить пятнадцать баллов за отчет о стажировке, если я ничего не сделаю? А потом папа лишит меня каникул у Ким, которые я так ждала весь этот паршивый год.

Фанни закусила губу. Надо же было Эстебану придумать именно это условие, чтобы заставить Лилу серьезно отнестись к стажировке!

– Можешь делать то же самое, что делают все стажеры, – кофе, – сказала она.

– Я тебе не прислуга, у тебя есть руки – сама себе кофе сделаешь.

– Прекрасное начало… Представляешь, что будет, если ответишь так своей начальнице в первый рабочий день?

– Ты мне не начальница.

– Делай что хочешь, но знай: формально я руководитель твоей стажировки, мне придется составлять на тебя характеристику, и она будет честной и объективной.

Лилу злобно взглянула на Фанни и вылетела, хлопнув дверью. Фанни улыбнулась и возвратилась к своим заметкам. Теперь можно спокойно поработать по меньшей мере до вечера, ведь Лилу отходчивой не назовешь.

Но пять минут спустя дверь внезапно распахнулась, и в комнату вошла Лилу с кружкой дымящегося кофе, которую она небрежно поставила возле ноутбука мачехи.

– Вот. Что дальше? Распечатать что-нибудь? Или сортиры помыть?

Фанни какое-то время ошарашенно пялилась на чашку кофе, потом, придя в себя, произнесла:

– Найди в Интернете статьи о Саре Леруа, прочти их и сделай обзор событий так, как их описывала пресса.

Лилу намазала губы своей вишневой гигиенической помадой и открыла страницу поисковика.

– По запросу «дело Сары Леруа» вывалилось девять миллионов результатов. С какого начать?

– С первого, – ответила Фанни, скрывая улыбку, – а потом просмотришь все остальные.

Это точно должно было отбить у падчерицы охоту заниматься делом Сары. Но Лилу лишь что-то проворчала и следующие два часа не отрывалась от экрана. Фанни погрузилась в свой текст, ей удалось неплохо поработать, и у нее созрело предложение:

– А не перекусить ли нам чем-нибудь?

– Мидиями с картошкой фри?

– Если хочешь.

Они надели свои пальто, сели в машину, и уже через несколько минут Фанни парковалась в порту. Проехавшись по местам, где прошло ее детство, она испытывала теперь противоречивые эмоции. С каждым были связаны какие-то воспоминания. А была ли она здесь так несчастна, как расписывала Эстебану, объясняя свое нежелание ехать в родной город?

Принесли мидии, и Лилу положила телефон рядом с тарелкой:

– Ты знала, что Сара Леруа потеряла мать, когда была маленькой, примерно в том же возрасте, что и я?

Фанни удивленно посмотрела на нее.

– Да, а что?

– Если это так, то все устроила ее мачеха. Вспомни сказки: мачехи всегда хотят избавиться от своих падчериц.

– И что мне делать с твоей версией? Если ты все внимательно изучила, то уже знаешь, что убийца Сары был арестован и осужден.

– Возможно, но будь это кино, парень, который с самого начала говорил, что не виноват, и продолжал это утверждать в течение двадцати лет, оказался бы невиновным. А если Доми права и Сару убил тот старик, что околачивался у школы?

– Но это не кино. Были же улики, показания свидетелей, и алиби обвиняемый не предоставил. Короче говоря, проводился большой судебный процесс, у нас людей не сажают в тюрьму на двадцать лет без веских оснований.

Лилу вытерла салфеткой жирные руки, взяла смартфон и показала Фанни экран:

– Смотри, я нашла в «Фейсбуке»[15] всех членов семьи Сары и даже некоторых ее преподавателей. Хочешь с ними побеседовать?

Фанни бросила взгляд на экран, затем, уткнувшись в тарелку, принялась ловко накручивать на вилку лист салата, попутно решая, как поступить: съесть кукурузу, которой не было в описании блюда, или попросить другой салат, без кукурузы.

– Мы не проводим полицейское расследование, Лилу, у нас другая задача. Сделать несколько фотографий, поговорить с продавцами в местных магазинчиках – и статья готова. Мы не будем мучить расспросами о событиях двадцатилетней давности тех, кого непосредственно затронула эта трагедия.

– А я думала написать месье Фолле, бывшему директору школы, где училась Сара, и попросить о встрече.

Фанни аж поперхнулась минералкой.

– Что?! И с чего ты взяла, что он согласится с тобой поговорить?

Лилу пожала плечами.

– Скажу ему, что сама из Бувиля, а учусь в лицее Виктора Гюго и выполняю домашнее задание – пишу историю школы, для этого встречаюсь с бывшими учениками и преподавателями.

Лилу ожидала похвалы, но не тут-то было. Фанни яростно замотала головой.

– Нет, исключено. Это неэтично, нельзя выуживать из людей информацию обманным путем, скрывая истинные цели. Я тебе уже сказала: подготовим краткую хронологию событий, и на этом все.