Кости в стене
GHOST HUNTERS: BONES IN THE WALL
Text Copyright © 2020 Susan McCauley.
© Уразаева И., перевод на русский язык, 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Глава первая
Белёсый утренний туман укутал поле, как паутина. Я нетерпеливо переминался с ноги на ногу в ожидании мяча. Краем глаза я заметил, как он пронёсся мимо: вихрящиеся символы, удерживающие полтергейста внутри, вспыхнули золотом. Мяч вильнул вправо, затем сразу влево. Я бросился за ним, едва осознавая, что половина школы выкрикивает моё имя с трибун, и где-то там, среди болельщиков, моя мама. Если я забью этот мяч, моя команда выиграет плей-офф[1], и мы поедем на чемпионат штата!
Сейчас или никогда!
Я подбежал к дрожащему от нетерпения мячу и со всей силы ударил по нему ногой. У полтергейста, запертого внутри, просто не было шанса увернуться. Широко улыбаясь, я наблюдал, как мяч взмыл в воздух и полетел прямиком в ворота на противоположном конце поля.
Трибуны взорвались восторженными криками, и не успел я восстановить дыхание, как мой лучший друг и товарищ по команде, Джейсон, вскочил со скамейки запасных и бросился на поле в гущу игроков. Вместе они подняли меня в воздух. Я забил гол, и мы выиграли матч! Плей-офф – наш, и на следующей неделе мы сыграем на чемпионате Луизианы по духоболу!
Издав победный крик, я вскинул кулак над головой. Я стал первым шестиклассником в своей школе, забившим решающий гол и подарившим своей команде возможность выступить на чемпионате.
Наш капитан, Томми Лорд, и остальные ребята из команды обступили меня со всех сторон:
– Алекс! Алекс! Алекс! – дружно скандировали они. Словно стая беснующихся банши вырвалась на поле.
– Ты был великолепен, Лекс! – Джейсон сгрёб меня в объятия и потрепал по спине. Я рассмеялся и в ответ потянул его за футболку с эмблемой духобола, радуясь, что он стал частью команды и нашей общей победы. Единственная причина, по которой Джейсон вообще оказался в команде, – это я. Втайне от всех он ненавидел духобол и болел только за сборную своей родины – Ямайки. Я улыбался так широко, что казалось, будто моё лицо вот-вот расколется на две половинки.
– Отличная работа, чемпион! – мама чмокнула меня в макушку, прежде чем я успел её остановить. Ничего, один быстрый поцелуй не навредит моей репутации. Мы победили! Что может быть лучше? Она крепко обняла меня:
– Я так горжусь тобой.
– Спасибо! – по-прежнему улыбаясь, я огляделся, и моё сердце ухнуло куда-то вниз. – А где папа?
Мамина улыбка дрогнула, но удержалась на губах:
– Его срочно вызвали показать покупателю помещение. Но ты не волнуйся. Он обязательно придёт посмотреть чемпионат.
Конечно. Пропускать важные события – это так в его духе. И ради чего? Ради дурацкой продажи недвижимости. В груди засаднило. Усилием воли я отогнал подальше неприятные мысли и сосредоточился на людях вокруг, всё ещё скандирующих моё имя. На тех, кто действительно был мне дорог. Стараясь вложить в голос как можно больше бодрости, я обнял маму и Джейсона:
– Я рад, что вы все здесь!
Прошла неделя, и настало время чемпионата… Но сначала мне нужно было обновить все обереги в своей комнате. Обереги – это такие защитные знаки, не пускающие призраков внутрь. Если бы я их не обновил, мама бы ни за что не отпустила меня на игру. Просто представьте, что бы случилось, если бы духи проникли в дом, пока нас нет. Она бы точно запретила мне играть до конца моих дней, и моя жизнь была бы кончена!
Я выдавил немного белой краски на пентакль на окне моей спальни и тщательно обвёл пятиконечную звезду, убедившись, что каждый её луч касается круга, под конец я повесил на гвоздик в стене Печать Соломона. Идеально. Мимо такой защиты ни один призрак не проскользнёт! Люди вынуждены пользоваться магическими символами – сигилами, чтобы защищать свои дома, иначе злые духи могут проникнуть внутрь и устроить полнейший хаос.
Я натянул форму, подхватил бутсы и сумку и направился к машине.
Мама уже ждала меня с ключами в руках:
– Готов к большой игре, чемпион?
– Конечно! – я забросил на заднее сиденье сумку и себя следом за ней. Лучшего завершения шестого класса и не придумаешь.
– А обереги и сигилы обновил? – спросила мама, поправляя зеркало заднего вида. Затем она проверила Третий пентакль Юпитера на крыше нашего универсала, а также прочие защитные знаки, которые она нарисовала в дополнение к заводским. Печати Соломона и обереги вырезали на всех стёклах в каждом автомобиле, как только он сходил с конвейера. Но, как историк оккультизма, она привыкла перестраховываться.
– Мааам, – я закатил глаза и почесал шею там, где у основания черепа притаился миниатюрный Третий пентакль Юпитера. Татуировка с этим сигилом есть у всех, её наносят вскоре после рождения и крещения. Моя всегда зудит, когда я нервничаю. Пока я был совсем маленьким, родители беспокоились, что я войду в те четыре процента населения, у которых проявляются экстрасенсорные способности, и меня придётся отдать в ученики какому-нибудь экстрасенсу, который живёт далеко-далеко, чтобы я мог научиться защищать Нетронутых (тех, кто не видит и не слышит призраков). К счастью, этого не произошло. Более Нетронутого, чем я, днём с огнём не сыщешь. – Моя комната и бутсы в полном порядке. Сигилы даже не стёрлись.
Мама бросила на меня взгляд через зеркало:
– Я всё никак в толк не возьму, что тебе этот духобол… Может, на следующий год попробуешь обычный футбол?
– Мам… – Я откинулся на сиденье и пристегнул ремень безопасности. – Футбол – это скучно. Духобол гораздо увлекательнее. Мяч в футболе приходится пинать, чтобы он летел туда, куда тебе нужно, а в духоболе никогда не знаешь, куда он полетит сам по себе.
Я понимал, что её на самом деле беспокоило. Она хотела знать, почему меня так тянет к этой «опасной» игре, в которой полтергейст может вырваться из мяча, стоит повредиться защитным символам. Она доставала меня этим сотни тысяч раз в неделю, что было просто безумием, потому что если бы такое случилось – а это ОЧЕНЬ маловероятно, – то наш командный экстрасенс легко бы с этим разобрался.
– Просто мне не нравится такой спорт… – пробурчала она. Перевожу: я выиграл. Переживать из-за такого пустяка было глупо, и она это знала. Полтергейсты – неприятные духи, но они никогда не жили. Это не то же самое, что душа человека. Мама нажала кнопку на пульте, и дверь гаража со скрипом поползла вверх, открывая нашему взору серое небо. – Отец с утра показывает дом, но он пообещал встретиться с нами на стадионе.
Я сжал кулаки так, что ногти больно впились в ладонь, оставляя маленькие серповидные отпечатки. Да, конечно. Типичный папа.
Мы ехали по нашей улочке в молчании, наблюдая, как привычный утренний туман потихоньку развеивается над извилистой гладью Миссисипи. Мама вырулила на шоссе и ахнула.
В зеркале заднего вида я увидел, как расширились её глаза.
Она ударила по тормозам. Машина вильнула, и ремень безопасности больно врезался мне в грудь. Раздался пронзительный скрежет металла, затем гудок, и следом – оглушительный взрыв стекла. Осколки разлетелись во все стороны. Сердце рванулось в горло и задушило мой крик.
Звук и движение слились воедино.
Дверь рядом со мной смялась и с хрустом впечаталась мне в бедро. Жгучая боль пронзила ногу, и я провалился в темноту.
Первое, что я услышал, очнувшись, – ритмичный писк. Нога сразу же запульсировала, словно отбойный молоток. Я попытался пошевелить пальцами ног, но не смог. Глаза слипались, но открывать их мне всё равно не хотелось. Каждая моя клеточка утопала в боли, словно все кости в теле полностью переломали.
Кто-то сжал мою ладонь. Ладно, возможно, рука ещё цела. Я разлепил веки и посмотрел вверх.
– Мама? – прохрипел я.
Она сидела рядом и держала меня за руку, встревоженная, но невредимая:
– Я здесь.
Моя нога, зафиксированная гипсом, висела на каком-то ремне, прикреплённом к больничной койке. К моему телу тянулось множество трубок и проводов. Слёзы текли по моим щекам:
– Я больше не смогу играть в духобол.
Вот и всё, что я смог сказать. Внутри меня боролись страх и гнев. Как это произошло? За что?
Но мама только сильнее сжала мою ладонь. Вместо привычной улыбки, которую она всегда дарила мне, когда я болел, я увидел на её лице печаль:
– Ты жив. И ты поправишься. Остальное неважно.
Она вложила в мою ладонь что-то прохладное и гладкое. Это был Назар Бонджук, её амулет, яркий сине-белый стеклянный глаз, защищающий от зла. Она привезла его из Турции с одной из конференций, посвящённых исследованию истории оккультизма, и с тех пор никогда не снимала.
– Тебе это нужно больше, чем мне.
– Но зачем? В больницах полно сигилов, – Усилием воли я заставил себя немного приподняться.
Её шея, обычно украшенная блестящим Назаром, теперь выглядела бледной и уязвимой. Мама бросила взгляд на широко распахнутую дверь в палату и затем снова посмотрела на меня:
– Я должна идти. И я люблю тебя, помни об этом.
В последний раз сжав мои пальцы, она встала и вышла за дверь.
Сердце часто забилось где-то в районе горла. Почему она оставила меня здесь? Одного? В таком состоянии? И почему, во имя Соломона, отдала мне свой амулет? По телу пробежала новая волна боли, и я откинулся на жёсткую больничную койку, вдыхая тошнотворный запах антисептика.
Я перевёл взгляд с загипсованной ноги на трубки, торчащие из моей руки, и затем – на окно. Большие замысловатые символы покрывали стекло – символы экстрасенсов, на порядок сложнее любых печатей, которые я умел рисовать. В больницах серьёзно относились к призрачной угрозе, особенно здесь, в Новом Орлеане – самом паранормальном городе Америки. Им приходилось. Если хоть один обезумевший дух прорвётся сквозь повреждённый оберег или сигил, угаснет дюжина и больше жизней – и то при условии, что федеральные экстрасенсы доберутся вовремя. Я поглядел на знакомую нишу в стене напротив моей койки. В палате моей бабушки, в которой она скончалась, была точно такая же. Небольшой молитвенный уголок: Библия рядом с Торой и Кораном, здесь же – железная ловушка для призраков с оттиснутыми на ней Печатями Соломона.
Если кто-то умирал и не хотел уходить в мир иной, больничные экстрасенсы были готовы помочь усопшему, вне зависимости от того, какую религию он исповедовал при жизни. Но только если дух задерживался дольше положенного. Большинство сразу переходит грань. Когда же этого не происходит, начинаются проблемы и вызывают федералов. Я поёжился.
– Кто оставил её открытой?
В палату прошла медсестра. Недовольно цокнув языком, женщина закрыла за собой дверь. Увидев, что я не сплю, она поспешила к моей койке и проверила пищащий аппарат:
– Ты прямо-таки в рубашке родился, милый. Твой отец ужасно обрадуется, когда узнает, что ты пришёл в себя.
Без дальнейших объяснений она вышла. Я не знал, сколько времени провёл без сознания. Дни? Или даже недели? Наверное, мама ушла отдохнуть, и теперь настал папин черёд дежурить у постели сына. Это имело смысл.
Я надел мамин амулет на шею и заправил его под больничную сорочку.
Через несколько минут появился папа с красными, опухшими от слёз глазами.
– Всё хорошо, пап, – прохрипел я, с трудом пропуская слова через пересохшее горло. – Я в порядке. – Я посмотрел на свою искалеченную ногу и поморщился. – Ну, почти.
Он сел рядом и взял меня за руку. Ту самую, которую только что выпустила мама.
– Мама пошла домой отдохнуть? Она выглядела уставшей.
Отец тяжело сглотнул:
– Мама… – Его голос надломился. – Она не справилась.
– Не справилась с чем? Она только что была здесь.
Он откинул липкую прядь с моего лица:
– Она умерла, Алекс.
У меня засосало под ложечкой. Как же так? Разве это возможно?!
– Но она только что была здесь, – я приподнял руку, сплетённую с папиной. – Держала меня за руку. Вот за эту.
Он крепче сжал мои пальцы:
– Она погибла в автокатастрофе, сынок. Три дня назад.
Мир вокруг помутнел от слёз. Она не могла умереть.
Она же была здесь, держала меня за руку.
Ведь держала?
Глава вторая
Мир остался прежним. Та же река. Те же болота. Те же туманы. То же серое небо. Незаметно для меня промелькнуло лето. Я провёл его в лекарственном дурмане, восстанавливаясь после операции на бедре. Мои раздробленные кости собрали буквально по кусочкам. Теперь же я возвращался домой, чтобы собрать свою раздробленную жизнь.
Последние тёплые ветра шелестели в верхушках деревьев, заставляя слегка подёрнутые желтизной листья танцевать в утреннем свете. Мы с отцом проехали мимо Офиса городских экстрасенсов Садового района – наши соседи обращались сюда, когда до федералов было не достучаться, – а затем и мимо массивных ворот кладбища «Лафайет № 1», последнего маминого пристанища. Кованое железо створок причудливо изгибалось в многочисленных и замысловатых сигилах. На кладбище «Лафайет» уже давно не осталось места для новых могил, но папины прадедушка и прабабушка в своё время устроили на этой земле семейный склеп. Как раз то, о чём всегда мечтала моя мама, – упокоиться в «городе мёртвых». Нет.
Я вздрогнул и отвернулся от мрачных ворот. Из нашей семьи я единственный ещё не посетил мамину могилу. Папа, тётя Труди, тётя Елена, даже моя чудаковатая двоюродная сестра Ханна, – все они уже побывали там. Папа сказал, что я не должен изводить себя виной и что в первую очередь мне нужно сосредоточиться на выздоровлении. Что ж, прошло три месяца, но боль никуда не ушла. Я всё так же чувствовал себя разбитым.
Отец развернулся на нашей вымощенной булыжником улочке и задним ходом сдал к гаражу, затормозив на подъездной дорожке. Повисло молчание. Мы сидели в машине уже несколько минут и ничего не говорили друг другу. А что мы могли сказать? Наш дом никуда не делся, только мамы в нём не было, и моя прежняя жизнь закончилась.
– Похоже, они обновили сигилы, – папин голос прозвучал немного надтреснуто.
Я взглянул в зеркало на яркие арабские и еврейские печати Соломона, покрывающие дверь нашего гаража. Отец не ошибся. Краска была совсем свежей. Городское подразделение Бюро паранормальных расследований, или, как его называли многие, БПР, перекрашивало печати на наружных дверях жителей каждые три месяца, чтобы снизить вероятность нападения духов. Если бы в тысяча девятисотом году спиритуалисты не открыли дверь на ту сторону, которую до сих пор никто не смог закрыть, мир бы не изменился так кардинально и нам бы не пришлось беспокоиться о призраках. Уже более века люди живут по новым правилам, но всё никак не могут привыкнуть, не могут простить экстрасенсам тот единственный грех, почитая их всех за преступников. Самый первый прорыв духов в наш мир многим стоил жизни. После него экстрасенсы стали «необходимым злом», единственной и слабой надеждой на защиту от второго, куда более опасного бедствия. Отец говорил, что они как налоговики, только хуже. Что бы это ни значило.
Я оглянулся на сигилы, покрывающие наш дом. Их перекрасили за неделю до того злополучного дня, когда мы с мамой поехали на чемпионат. Я возненавидел духобол. Если бы не эта дурацкая игра, несчастный случай никогда бы не произошёл. И мама сейчас была бы жива.
Отец занёс мой небольшой чемодан в дом, и я поплёлся за ним. Гостиная совсем не изменилась. Стала только чуточку темнее. И холоднее. Наверное, осень в этом году придёт раньше.
Папа развёл огонь в камине, и тот ожил с протяжным воем. Шторы были задёрнуты. Я провёл пальцем по пыльному столику, замерев перед мамиными очками для чтения. Последняя книга, которую она читала, по-прежнему лежала здесь, помеченная закладкой на середине.
– Такое чувство, будто здесь уже несколько месяцев никто не жил.
– Никто и не жил, – безжизненно и холодно откликнулся папа. – Я почти каждую ночь проводил с тобой в больнице. Когда твои тёти и Ханна переехали в наш район, они стали захаживать сюда время от времени: забирали почту, поливали цветы, подкрашивали сигилы, но я просил их ничего не передвигать.
– Зачем они вообще сюда переехали? – огрызнулся я, желая, чтобы они остались в Бостоне. – Вы же никогда особо не общались.
Я не хотел, чтобы кто-то вторгался в мою жизнь, пытался «помочь» мне смириться с «последствиями» несчастного случая. Я вообще не собирался смиряться.
Отец нахмурился, но проигнорировал мой тон:
– Труди и Ханне пришлось нелегко, когда твой дядя Дэвид оставил их, поэтому Елена переехала к ним. Кроме того, она хотела подкопить денег на свой… бизнес. И здесь у неё больше шансов на успех. В любом случае, – он пожал плечами, – съехаться показалось им хорошей идеей.
– Серьёзно? Чокнутая тётя Елена? Она теперь наша соседка?
Папа говорил мне, что тётя Труди и моя двоюродная сестра Ханна перебрались в Новый Орлеан из Бостона, чтобы помогать ему после смерти мамы, но он не упоминал о приезде тёти Елены. Вряд ли папа всерьёз рассчитывал, что его сестра-экстрасенс переедет жить так близко.
Мама была историком. Она изучала всё связанное с паранормальщиной по долгу своей профессии. Но тётя Елена… Елена считалась паршивой овцой в нашей семье. Она добровольно поддерживала экстрасенсов и всё сверхъестественное. Мы с ней почти никогда не виделись, и теперь она стала нашей соседкой. Интересно, что бы подумала мама?
Я старался не обращать внимания на ноющую боль, вызванную её отсутствием, всё ещё надеясь, что она вот-вот ворвётся в комнату с тарелкой шоколадного печенья в руках. Я бы тоже не захотел оставаться в этом доме один. Возможно, присутствие родственников поможет папе легче пережить утрату? Как знать.
– Всё устаканится, Алекс. Вот увидишь, – Отец натянул на усталое лицо улыбку и, хлопнув по своей любимой подушке, поднял в воздух облако пыли, тут же закашлявшись. – Нужно просто немного прибраться, вот и всё.
Я вздохнул и заковылял вперёд, ощутив уже привычную боль в ноге, – она стала моей постоянной спутницей:
– Я просто хочу в свою комнату.
– Понимаю, – он подхватил мой чемодан и повёл меня вверх по лестнице, помогая преодолевать одну болезненную ступеньку за другой.
Дверь в мою комнату была закрыта. Разноцветные сигилы, которые нарисовала мама прошлой весной, всё ещё не поблёкли. Она ушла, но её присутствие чувствовалось повсюду.
Папа занёс чемодан и поставил его у входа, я сел на кровать. Мы уставились друг на друга.
– Дай знать, если захочешь чего-нибудь, – папа посмотрел на меня, а потом оглядел комнату. – И проверь свои сигилы. Их не обновляли всё лето.
Точно. Как раз то, что я хотел сделать первым делом по возвращении домой.
– Хорошо. Обязательно.
Он кивнул и вышел, закрыв за собой дверь.
Сигилы на окнах выглядели достаточно надёжно, они могли подождать. Что мне действительно было необходимо, так это вздремнуть. В больничной палате я часто мечтал поскорее вернуться в свою уютную комнату, к своей удобной кровати и мягким подушкам. Я стянул с себя одежду, забрался под одеяло и позволил ощущению привычного комфорта окутать меня. Но огромная дыра в груди не позволяла насладиться всем этим. Как бы сильно я ни скучал по дому, по маме я скучал гораздо больше.
Я перевернулся на бок и посмотрел на фотографию, стоявшую на тумбочке. На снимке мы с мамой и папой гуляем по самому безлюдному пляжу Америки прошлым летом. Одна из лучших наших поездок. Никаких оберегов, знаков или печатей. Только солнце. Песок. И беззаботное веселье.
Я схватил вторую подушку и крепко обнял её, отказываясь признавать слёзы, стекающие по моим щекам, и эту жестокую реальность. Казалось, я пролежал так несколько часов, прежде чем наконец заснул.
Прохладный ветерок прикоснулся к моему лицу и взъерошил волосы.
– Алекс… О, Алекс, – это был мягкий и тихий женский голос.
Сначала я решил, что это мама. Но потом вспомнил: мама умерла.
Я выглянул из-под одеяла. Занавески на окне заметно колыхались в лунном свете. Но от чего? Окно закрыто, ветра быть не могло. И тут я похолодел от ужаса. Я же не проверил сигилы.
Крепко зажмурившись, я молился, чтобы это были не призраки, проникнувшие в дом.
– Алекс, – уже очень близко. Голос звучал прямо над моей кроватью. Совсем рядом с моим ухом. – Я так рада, что у меня наконец-то появилась возможность поговорить с тобой. После стольких лет…
Лет? Холод просочился под одеяло, и я задрожал. Я почувствовал, что кто-то пристально смотрит на меня.
– Сядь и поговори со мной, дитя. Я так рада, что ты дома. Ты так напугал своего отца, – продолжала незнакомка. – Я знаю, что ты не спишь.
Происходило что-то невероятное. Я же не экстрасенс, я не могу слышать или видеть призраков. Наверное, у меня посттравматический синдром. Доктор Миджли предупреждал меня о нём перед выпиской.
– Алекс, – волна холода накрыла мою пуховую подушку.
О. Боже. Мой. Она просто не может быть настоящей!
– Я знаю, что ты меня слышишь, – ворковала женщина. – Давай, поговори с миссис Уилсон. – Она потянулась, чтобы погладить меня по руке, но её ладонь прошла насквозь, оставив на коже холодный отпечаток – словно слизняк прополз.
Я сжал челюсти, чтобы не закричать. Можно ли почувствовать галлюцинацию?
– Батюшки святы! Ты ведь, наверное, ужасно устал. Какая же я глупая. – Я почувствовал, как она проплыла мимо моей кровати к окну. – Сейчас ведь середина ночи. А тебе ещё и в школу завтра. Ты же учишься в Рее, верно? Тебя выписали как раз к началу учебного года.
Тугой комок страха сдавил моё горло. Откуда она знает, что я учусь в средней школе имени Генри Луи Рея? Она что же, жила… Эээ… Обитала в нашем доме без нашего ведома? Я содрогнулся от мысли о том, как много ей о нас известно, но потом рассмеялся про себя. Глупости. Она существует только в моей голове. Только экстрасенсы класса «А» и «Б» могут слышать и видеть призраков. А я даже к классу «В» не отношусь. У меня нет никаких сверхъестественных способностей.
– Знаешь, а ведь я тоже там училась. Дай-ка подумать… – Я почти видел, как она считает, загибая пальцы. – Лет шестьдесят назад. С тех пор многое изменилось, – она цокнула языком. – Очень многое.
Я так сильно сжимал веки, что из глаз выступили слёзы. Что мне делать? Поговорить с ней? Продолжать молчать? Может, если я сделаю вид, что её нет, то она замолчит и я пойму, что она ненастоящая?
– Ну, если ты решил вести себя как грубиян и игнорировать меня, тогда мне лучше вернуться в гостиную, – надулась она.
Если она ненастоящая, я не смогу её увидеть. Я опасливо приоткрыл глаза и сглотнул. В двух шагах от моей кровати парила полупрозрачная женская фигура, постепенно удаляясь от меня. Она просочилась сквозь коробку со старыми спортивными трофеями:
– Может, сегодня твой отец смотрит что-то хорошее? Ох уж этот твой отец… Сплошные криминальные передачи, – она вошла в стену, её голос приглушился, а затем и вовсе стих.
Я вскочил с кровати и подбежал к шкафу с принадлежностями для оберегов. Даже если я и схожу с ума, защита лишней не будет. В два часа ночи я в одних трусах ползал по всей комнате с кистью в руках и тщательно перекрашивал печати. Спустя несколько часов я наконец снова заснул.
Зазвенел и заплясал на тумбочке старенький механический будильник. Ужасно назойливая штука: чтобы заставить его замолчать, пришлось сбросить на пол. Родители не разрешали мне иметь электронные часы. Мама говорила, что слишком велика вероятность впустить призрака по проводам и что телевизор в доме – это уже плохо. Я увидел на тумбочке кисть, тюбик и краски и чуть не рассмеялся. Наверное, мне просто приснился кошмар. А что? Вполне логичное объяснение: ведь это была моя первая ночь в доме после всего случившегося. После смерти мамы.
Я всякий раз вздрагивал, вспоминая об этом. Это я должен был погибнуть в той аварии. Я, а не она. Оставалось только гадать, какой кошмар хуже: тот, который я видел во сне, или тот, который переживал наяву. Не без труда я заставил свои мысли переключиться.
Откинув одеяло, я, прихрамывая, подошёл к комоду, натянул чистые трусы поверх по-прежнему ярко-красного шрама (уродливый рубец тянулся от левой ягодицы до бедра), надел старую футболку с эмблемой духобола и влез в джинсы.
И почему я должен возвращаться в школу именно сегодня, а? Папа разрешил бы мне побыть дома ещё несколько недель, если бы не настоял доктор Миджли. По его словам, мне лучше как можно скорее «вернуться к привычной жизни».
– Алекс? – позвал отец с первого этажа. – Ты готов, чемпион?
Нет. Я не был готов. И никогда уже не буду готов. Если бы это зависело от меня, я бы остался в больнице ещё на какое-то время. Я не хотел сидеть дома, но и в школу идти я тоже не хотел. До сих пор мне удавалось избегать встреч с моими товарищами по команде, но в школе это станет невозможно. Придётся разговаривать с ними, хотя я бы предпочёл остаться в одиночестве.
Я закинул рюкзак на плечо и спустился вниз.
На столе меня уже ждал завтрак: свежевыжатый апельсиновый сок и мюсли. Отец щедро намазывал бублик сливочным сыром:
– Держу пари, вся команда ждёт не дождётся встречи с тобой. Ты знаешь, Джейсон вчера раз семь звонил. Он жутко рад, что ты снова дома.
Я ни капли не удивился. Мы с Джейсоном неразлейвода с пяти лет. И я тоже скучал по нему. Но что, если я уже не тот Алекс, что прежде?
– Джейсон хотел заглянуть к нам в гости, но я сказал ему, что сегодня ты возвращаешься в школу. Вот увидишь, будет здорово, – папа откусил большой кусок бублика. – Всё устаканится.
– Да, здорово, – скрепя сердце я натянуто улыбнулся.
– Занятия начались всего неделю назад, так что ты справишься, – папа отправил в рот последний кусочек бублика и подхватил портфель. – Мне нужно показать дом через пятнадцать минут, но я вернусь с работы пораньше, и мы сможем провести немного времени вместе. Может, посмотрим какой-нибудь фильм?
– Конечно, – я пожал плечами. На самом деле мне хотелось забраться в свою кровать и никогда оттуда не вылезать.
– О, и чуть не забыл, сегодня я говорил с сестрой. Она устраивает вечеринку в честь дня рождения Ханны в субботу и приглашает нас.
– Что? – я чуть не поперхнулся и с отвращением отодвинул от себя миску с мюслями. Как и большинство детей, я перестал праздновать дни рождения в десять лет. После того как нам исполнялось десять и мы проходили тестирование на экстрасенсорные способности, вечеринки по случаю дня рождения больше не устраивались.
– Ханна новенькая в Рее и пока не успела завести друзей. Я подумал, небольшая тусовка пойдёт на пользу вам обоим. Она поможет тебе вернуться в привычную колею, а ты познакомишь её со своими друзьями.
Я глотнул сока и тупо уставился на отца. Он что, не шутит? Серьёзно? Ханна всегда была странной. Этаким изгоем. Всегда поступала по-своему, не заботясь о том, что о ней подумают. Я ни за что не хотел знакомить её ни с кем из своих друзей.
Папа попытался изобразить свою самую убедительную улыбку:
– Я сказал, что мы придём.
Апельсиновый сок чуть не брызнул у меня из носа, но я втянул его обратно одним обжигающим гортань глотком:
– Ни за что. Я пас.
– Алекс, – отец поставил портфель на пол и сел рядом со мной. – Ты оттолкнул от себя товарищей по команде, пока лежал в больнице.
– Не Джейсона, – запротестовал я. – Джейсону я разрешил себя навестить.
Отец поднял руки:
– Джейсон особый случай, я знаю… Но ты не можешь так же оттолкнуть семью. Не забывай, они переехали сюда ради нас. Кроме того, врачи считают, что тебе лучше как можно скорее вернуться к прежнему образу жизни. И я подумал, что вечеринка и общение с родными тебе в этом помогут, – отец мягко потрепал мою нечёсаную шевелюру. Кто знает, когда я в последний раз стригся: наверное, ещё при маме.
Мой образ жизни уже никогда не будет прежним. Я нахмурился и скрестил руки на груди.
– Сын, я тоже скучаю по твоей маме. И всегда буду. Но мы обязаны двигаться вперёд, – папа расправил плечи. – Она бы этого хотела.
Всё внутри меня закипело. Он так издевается? Я только вчера вернулся домой, а он хочет, чтобы я уже забыл о маме и пошел веселиться на дне рождения двоюродной сестры? Этого не будет. Может, он и сбросил с плеч груз маминой смерти за прошедшие три месяца, но я – нет. И не думаю, что вообще когда-нибудь смогу.
Я вообще не должен был выжить. Я должен был умереть вместе с мамой. У меня не было времени на друзей: ни новых, ни старых. Я был слишком занят, пытаясь вылечить сломанное бедро. Слишком занят, пытаясь смириться с жизнью без мамы. Слишком занят, пытаясь понять, привиделась мне призрачная женщина прошлой ночью в спальне или нет. Потому что, если я действительно мог видеть умерших людей, у меня было гораздо больше проблем, чем я думал.
Глава третья
Я пришёл в школу пораньше, искренне надеясь, что мамин амулет под футболкой отведёт от меня излишнее внимание товарищей по команде: их обеспокоенные взгляды и восторженные ожидания первой в сезоне победы в духоболе. Седьмой класс только начался, а я уже чувствовал себя аутсайдером.
В такую рань школьные коридоры напоминали город-призрак, поэтому первым делом я, прихрамывая, направился в секретариат, чтобы отдать справку о том, что «Алекс Ленард может вернуться в школу», а после медленно побрёл к своему новому шкафчику, собираясь нанести на него сигилы. Конечно, на всех шкафчиках уже были выгравированы защитные знаки, но школа приветствовала, когда ученики добавляли к заводским свои собственные. Это обеспечивало ученикам не только дополнительную защиту, но и своеобразное повторение печатей, выученных в начальных классах.
Постепенно коридоры оживали, заполняясь детьми. Некоторые смотрели на меня исподтишка, другие откровенно пялились. Мои товарищи по команде бросились мне навстречу:
– Привет, Алекс! С возвращением! – Итан Квейк хлопнул меня по спине. – Надеюсь, ты скоро вернёшься в строй. Без тебя всё не то.
У меня внутри всё опустилось и замерло, а на лбу выступили капельки пота. Я прикрыл глаза и сделал несколько успокаивающих вдохов:
– Спасибо, – промямлил я. – Не уверен, что врачи разрешат мне играть в ближайшее время.
– Ну, это и понятно. Но ты всё равно приходи на тренировки, чтобы совсем не потерять форму.
Я кивнул, хотя и не собирался никуда ходить. Меньше всего мне сейчас хотелось приближаться к духоболу.
Мы с Томми стукнулись кулаками, и он направился в класс.
Несколько ребят неловко отбили мне «пять» и тоже разошлись. О, меня ждёт долгий день.
Прозвенел звонок, и я буквально рухнул за парту. Последний урок – история оккультизма. Учитель рассказывал о царе Соломоне, о том, как ангелы спустились к нему с небес и даровали знания о печатях. Иудаизм, мусульманство, христианство: царь Соломон фигурирует во всех религиозных книгах, и люди всех конфессий пользуются его печатями.
То, что мы уже проходили этот материал в начальных классах, радости мне не прибавляло. По крайней мере, мне повезло вернуться в школу в пятницу, а значит, у меня были все выходные впереди, чтобы прийти в себя от пристальных взглядов и бесконечных перешёптываний, преследующих меня повсюду, словно мушиный рой. Я перестал быть чемпионом школы по духоболу. Я стал просто Алексом, ребёнком, чья мама погибла в автокатастрофе. Увечным. Хорошо хоть, никто не видит мои шрамы.
– Взбодрись, чувак, – мой лучший друг, Джейсон Андерсон, улыбался, глядя на меня поверх учебника. К счастью, кое-что в моей жизни не изменилось.
Вопреки нашей с ним полной противоположности, мы с Джейсоном всегда держались вместе. Я – белый, он – чёрный. У меня волосы в вечном беспорядке, у него – аккуратно зачёсаны. Я хорошо учусь, и у меня много друзей, а Джейсон терпит школу и дружит только со мной. Вот так-то. Мы лучшие друзья с первого класса. Его семья тогда только переехала с Ямайки, и никто не хотел сидеть с ним за обедом. Все считали его акцент странным, а мне казалось, что он клёвый. Его мама всегда следила за тем, чтобы мы ели лучшие макароны с сыром на планете. Это было её фирменное блюдо. Джейсон всегда любил поесть и увлекался охотой. Мне же охота не нравилась, зато нравился спорт. А Джейсону спорт удавался. Он даже вступил в школьную духобольную команду за компанию со мной. Наверное, самое главное, что нас объединяло, – преданность. Мы всегда поддерживали друг друга. Несмотря ни на что.
Джейсон пригнулся поближе к парте и прошептал:
– Эй, обязательно приходи к нам на ужин на следующей неделе. Мама собирается наварить огромную кастрюлю макарон с сыром специально для тебя. Твой папа запретил ей принести их в больницу, потому что ты тогда не мог много есть. Он сказал, что ему придётся доедать их за тебя и он в итоге растолстеет, – он тихонько захихикал и улыбнулся своей заразительной сияющей улыбкой. – А ещё она сказала, что мы можем играть в видеоигры, сколько захотим. Ты же знаешь мою маму. Если ты не придёшь, она тебя выпорет.
Он подмигнул, и мне сразу полегчало. Пусть я и изменился, но Джейсон оставался прежним. Он был для меня больше, чем друг. Он был членом семьи.
– Думаешь, Граймс заставить тебя рассказывать, как ты провёл лето? – спросил он, и его карие глаза озорно блеснули.
Я покачал головой:
– Нет.
К счастью, она сжалилась надо мной и разрешила мне пропустить это задание.
– Ребята, кто не успел выступить вчера, смогут сделать это сегодня. – Мисс Граймс, наша крутая, похожая на панка учительница истории оккультизма, взяла в руки журнал, чтобы проверить, кто ещё не выходил к доске.
Я откинулся на спинку стула и прислонился головой к стене, чтобы немного подремать. Как хорошо, что меня посадили на последний ряд. Надеюсь, мисс Граймс ничего не заметит. А если заметит, Джейсон меня прикроет.
Ребята выходили к доске и рассказывали о своих каникулах, жалуясь на то, что мамы заставляли их каждый день носить футболки с сигилами для дополнительной защиты.
Не понимаю, почему многие родители продолжают тратить на это деньги. Моя мама на конференциях читала лекции о неэффективности одежды с сигилами. Кроме того, татуировки с Третьим пентаклем Юпитера, которые нам всем наносили вскоре после рождения, были почти непробиваемы… В большинстве случаев. После Великого освобождения в тысяча девятисотом году, когда группа британских и американских спиритуалистов пробила дыру между нашим миром и миром духов, люди стали серьёзнее относиться к защите. Но всё же, не перебарщивают ли они?
Великое освобождение не остановило учёных и изобретателей. Даже зная, что духи используют токи для передвижения, они не прекратили работать с электричеством. Именно тогда экстрасенсы стали важны для общества. Конечно, их продолжали обвинять во всех смертных грехах, но теперь людям пришлось признать, что без них контролировать призраков не получится.
Большинство людей – Нетронутые и не владеют экстрасенсорными способностями. Они просто хотят прожить свою жизнь подальше от всего сверхъестественного. Время от времени какой-нибудь ребёнок бунтует и, желая насолить родителям, стирает сигил с окна своей спальни. Но большинство на такое не решается. Несчастных случаев с призраками было достаточно, чтобы отпугнуть нас от этого, несмотря на обилие оберегов. Вскоре я потерял нить своих мыслей, то задрёмывая, то возвращаясь к реальности.
– Тётя подарила мне его на день рождения. Это набор охотника за привидениями! – Голос моей двоюродной сестры Ханны вырвал меня из полудрёмы. Господи, я и не подумал, что мы с ней можем пересечься на уроках.
Она стояла у доски вся в чёрном, в круглых очках с толстенными линзами, из-за которых казалось, будто её глаза выдаются вперёд. Наверное, так и выглядят Самозванцы.
Несколько девчонок в классе захихикали; я уже совсем проснулся и подался вперёд. Подождите-ка, она сказала «набор охотника за привидениями»? Неужели Ханна и правда Самозванка?
Самозванцы выдавали себя за экстрасенсов, и их ошибочные догадки иногда приводили к несчастным случаям, связанным с призраками. Из-за чего многие относились к ним не так дружелюбно, как можно было бы ожидать. В итоге исследователи паранормальных явлений, а попросту охотники за привидениями, всё же приносили пользу обществу, даже не имея врождённых способностей.
Когда я виделся с Ханной в последний раз – два года назад, ещё до развода её родителей, – сверхъестественное её совершенно не привлекало. Я даже помню, как тётя Труди сердилась на дочь за плохие оценки на уроках Защиты. Теперешняя Ханна одевалась в чёрное с ног до головы и отпустила чёлку, коричневые с пепельным отливом волосы полностью закрывали брови. Она открыла большой металлизированный футляр:
– Здесь есть всё необходимое для изучения паранормальных явлений.
Если она и услышала смешки, прокатившиеся по классу, то не придала им значения. Типичная Ханна. Её никогда не волновало, что о ней могут подумать.
– Здесь есть детектор ЭМП. ЭМП – означает «электромагнитное поле», – увлечённо поясняла она. – Он позволяет засечь электромагнитные возмущения, которые вызывают заряженные объекты или сущности. Ещё у меня тут датчик движения. С его помощью легко обнаружить перемещение призрака, даже не видя его.
– У-у-у-у-у, – завыл на первой парте крепыш Билли. Класс взорвался хохотом. Смеялись все, кроме меня, мисс Граймс и самой Ханны.
– Ну-ка прекратите! – рявкнула учительница. Под её ледяным взглядом класс постепенно утихомирился. – Извини, дорогая. Пожалуйста, продолжай.
Ханна кивнула, в её глазах читалась решимость:
– То, что мы Нетронутые, вовсе не означает, что мы не можем попытаться разобраться в природе паранормального. Мы не можем сваливать всю работу на экстрасенсов. Если бы не местные охотники, духи бы свободно разгуливали по улицам.
Класс беспокойно заёрзал, явно не желая думать о разгуливающих по городу духах. Призраки были частью нашей жизни, но большинство предпочитало не придавать этому значения, пока не возникали проблемы. Ханна к большинству не принадлежала. За стёклами совиных очков глаза моей двоюродной сестры казались совсем огромными:
– БПР вечно завалено работой. А городские экстрасенсы могут сделать очень немногое. Здесь-то и приходят на помощь охотники, – она достала из футляра ещё один гаджет. – Это диктофон для записи ФЭГ, или «феномена электронного голоса». Есть несколько очень крутых ФЭГ записей, которые удалось зафиксировать именно охотникам, – она указала на другой прибор, очень похожий на термометр. – А это цифровой дистанционный термометр. Он помогает отслеживать перепады температуры, которые иногда указывают на потустороннее присутствие.
– Всё это, э, очень интересно, Ханна, – мисс Граймс присела на край стола и сложила руки на коленях, немного нервно перебирая пальцами. – Но не лучше ли оставить паранормальные расследования профессионалам?
Ханна похлопала по крышке своего набора:
– Конечно, нам нужны экстрасенсы, но так много людей боятся их или просто злятся из-за того, что они вызвали Осложнение… А охотники – простые люди, такие же, как мы с вами.
Мисс Граймс неосознанно схватилась за сердце, словно от самой мысли об участии в охоте за привидениями оно могло остановиться.
– Если нам дадут шанс, мы можем стать важной частью системы защиты города, – первой линией обороны, – в ситуациях, когда федеральные и городские экстрасенсы заняты. Бывали даже случаи, когда охотники помогали духам перейти на ту сторону, – Ханна улыбалась, от волнения лицо у неё раскраснелось, а глаза забегали по классу. – Хорошо обученные охотники могут помочь отсеять мелкие дела от крупных, и тогда правительственные экстрасенсы смогут лучше сосредоточиться на своей работе. В деле охоты за привидениями есть место и для Нетронутых. Нам просто нужна хорошая подготовка.
Все охотники – просто чокнутые, а призраки – по-настоящему жуткие. Всю жизнь меня окружали обереги и сигилы, и ни с какими призраками я не сталкивался, что меня полностью устраивало. Как и большинство людей.
Мисс Граймс перевела дыхание:
– Понятно… Хочешь что-то добавить?
Ханна оглядела класс:
– Может, у кого-то остались вопросы?
Джейсон поднял руку, и я чуть не сполз под парту. Он что хочет, чтобы я со стыда совсем под землю провалился?
Ханна живо ему кивнула.
– Так ты уже нашла что-то с помощью этих приборов? – спросил Джейсон.
– Ничего.
Несколько моих одноклассников переглянулись и закатили глаза.
Ханна нахмурилась:
– Мне только сегодня подарили набор, и я ещё не успела им попользоваться. Но на выходных я поеду с тётей на задание и…
– И что? – усмехнулся Дэвид, мальчик с каштановым «ёжиком» на голове. – Поймаешь привидение в бутылку и притащишь его на урок?
Все засмеялись, и щёки Ханны порозовели.
– Достаточно, Дэвид. Я уверена, Ханна обязательно поделится с нами своими успехами, если что-нибудь найдёт, – почти незаметными движениями мисс Граймс обводила линии оберега на своём столе. – Спасибо, Ханна.
Ханна защёлкнула крышку набора под аккомпанемент едва сдерживаемых смешков. Большинство Нетронутых предпочитали держаться подальше от паранормального оборудования. Разумеется, люди привыкли пользоваться оберегами и сигилами, как чем-то обыденным, вроде солнцезащитных очков, но допускать сверхъестественное в свою жизнь больше необходимого не хотели. Многие Нетронутые ненавидели экстрасенсов, наша семья просто принимала их как данность.
Оказалось труднее, чем я полагал, свыкнуться с мыслью, что мои тёти и двоюродная сестра теперь живут по соседству. И что последняя ещё и будет учиться вместе со мной. Зачем, во имя Соломона, Ханне вся эта муть? Экстрасенсы – да даже охотники-Самозванцы – это всё равно что школьные зубрилы с плохим запахом изо рта. От таких принято держаться подальше. Если ребята из команды узнают, что Ханна – моя двоюродная сестра… Фух, страшно подумать. Джейсон, конечно, тоже меня засмеёт, но его одного я ещё как-то смогу пережить.
Вскоре после доклада Ханны прозвенел звонок. Джейсон отпустил на её счёт шутку и убежал, напомнив мне, что торопится к врачу.
Я побросал учебники в рюкзак и, лавируя между одноклассниками, поспешил к своему шкафчику, надеясь избежать встречи с Ханной. Не дойдя до цели пары метров, я навернулся на влажном участке пола и проскользил по нему оставшийся отрезок пути, неуклюже впечатавшись в металлическую дверцу.
Стоявшие рядом качки-восьмиклассники дружно заржали, но я постарался не обращать на них внимания. Перевёл дух, медленно поднялся и уткнулся носом в замок, пряча выступившие на глаза невольные слёзы.
Не успел я набрать новый код и переложить учебники, как кто-то легонько постучал по моему плечу.
– Привет, Алекс, – пискнул девичий голосок. Ханна…
– Привет, – я заставил себя улыбнуться. – Не знал, что ты тоже ходишь на историю оккультизма.
– Здорово, правда? – Она попыталась улыбнуться в ответ, но не смогла. Глаза у неё опухли и покраснели, похоже, Ханна только что плакала. – По крайней мере, одно знакомое лицо здесь.
Меня захлестнуло чувство вины. Я и не подумал, что Ханна может чувствовать себя одинокой. Может, она вовсе не хотела расставаться со своими старыми друзьями, школой и домом.
– Здоро́во, Ленард! – К нам подошёл мой бывший капитан команды по духоболу, Томми Лорд, и смерил Ханну взглядом. – Заводишь новых друзей?
Я открыл шкафчик, забросил туда книги из рюкзака, забрал те, которые понадобятся мне на выходных, и захлопнул дверцу:
– Вовсе нет.
Ханна протянула руку, и Томми пожал её, словно скользкую рыбу:
– Вообще-то, я двоюродная сестра Алекса, Ханна Стивенсон.
Ну почему я не невидимка?
Глаза Томми расширились от удивления:
– Сестра? Ого! – Томми выпустил её руку, и Ханна бросилась прочь по коридору – подальше от повисшей между нами неловкости.
Отлично. Мало того, что она одета, как какой-нибудь экстравагантный участник телешоу, так наверняка новости о её паранормальных увлечениях уже расползаются по школе. Просто вишенка для торта моих неудач!
– Я знаю, ты не играл всё лето, но нам нужно, чтобы ты вернулся. И ты, и Джейсон. Без тебя всё не то, – Томми нахмурился и слегка покачал головой, отчего его светло-каштановая чёлка упала на глаза.
– Джейсон бросил команду? – опешил я.
– Ты не знал?
Я покачал головой. Мне не хотелось говорить о духоболе даже с Джейсоном.
– Ты наш бомбардир. С твоим уходом, а потом ещё и Джейсона, стало совсем тяжко. Я рассчитываю, что твоё возвращение подтянет и его. Я хочу возродить нашу команду. Что скажешь?
Главное – без нервов…
– Эмм… Я не могу играть, Томми, – я показал рукой на свою ногу. – Травма была паршивая. Я не смогу играть некоторое время.
– Что ж, ты всё равно можешь приходить на тренировки, чтобы быстро вернуться в строй, когда полностью вылечишься.
– Возможно.
Я ни за что не собирался возвращаться на поле, но говорить об этом сейчас мне не хотелось. И я сомневался, что Джейсон вернётся в команду без меня. Я закинул рюкзак на плечо, повернулся к выходу, ведущему к автобусной остановке, и застыл как вкопанный.
Передо мной стоял пожилой темнокожий уборщик, которого я раньше никогда не видел. Его сияющая улыбка жутко контрастировала с пятью пулевыми ранениями в полупрозрачном теле. Два – в голове, три – в груди. Из них всё ещё сочилась тёмная кровь:
– Не позволяй никому давить на себя, сынок. Ты скоро свыкнешься с новым положением.
Волна ужаса, накрывшая меня ночью в спальне, снова поднялась откуда-то из живота к самому горлу, и у меня перехватило дыхание.
– Эй, ты в порядке? – спросил добрый и скрипучий голос.
По коже забегали мурашки, и сердце забилось о клетку рёбер, словно птица, пытающаяся вырваться на свободу.
Чья-то рука с силой опустилась на моё плечо, и меня охватил почти животный ужас. Томми Лорд глядел на меня сверху вниз:
– Просто подумай об этом, хорошо, Ленард? – Томми совершенно не обращал внимания на окровавленное привидение в метре от нас.
Мой взгляд нервно метался между Томми и мертвецом. По позвоночнику пробежал холодок. Два призрака в один день. Это невозможно. Если у ребёнка не проявились экстрасенсорные способности к десяти годам, то он никогда не станет экстрасенсом. Значит, эти духи просто не могут быть настоящими. А у меня галлюцинации или что-то вроде того.
– Да, я подумаю, – еле слышно, одними губами промямлил я и, оставив Томми в замешательстве, заковылял к автобусу так быстро, как только мог. Какие-то три месяца назад я был готов пойти на всё ради Томми Лорда и нашей команды. Теперь же я выставил себя перед ним чуть ли не ненормальным, избегающим серьёзного разговора. Правда заключалась в том, что я испугался встречи с подстреленным призраком, если только он вообще существовал.
Собрав волю в кулак, я оглянулся напоследок. Изрешечённый пулями уборщик стоял, опираясь на призрачную швабру, и улыбался.
Глава четвёртая
Я плюхнулся на свой любимый стул и с упоением втянул ноздрями дразнящие ароматы завтрака: тёплых блинчиков и кленового сиропа. Моё первое субботнее утро дома после аварии. Больше никакой больничной еды. Отец приготовил панкейки, и Джейсон заявился к нам в пижаме, как он делал почти каждую субботу до всего этого кошмара. Я вспомнил, как в детстве мы вместе завтракали в забавных пижамах-комбинезонах, и у Джея пижама была зелёная с танцующими обезьянками. Наверное, я рассмеялся бы, если бы мог: если бы мама была жива, если бы я не видел призраков. Сначала миссис Уилсон, теперь уборщик. А может, они всё же мне померещились? Если бы мама была жива, я бы обо всём ей рассказал, и она бы знала, что делать. Но её нет, мне не с кем поделиться: ни с папой, ни с его сёстрами.
Настоящая или нет, миссис Уилсон витала в паре метров от меня, лениво паря́ под потолком и напевая что-то себе под нос. Папа и Джейсон упорно её не замечали. Она должна быть плодом моей фантазии – мне двенадцать, в таком возрасте уже не становятся экстрасенсами. Никогда.
– Как первый день Алекса в школе? – поинтересовался отец у Джейсона, откусывая хрустящий ломтик бекона.
Друг запихнул в рот огромную порцию блинов, показал папе большой палец вверх и забубнил с набитыми щеками:
– Он прошто молодеш, миштер Ленард.
– Я жив, как видишь, – избегая папиного взгляда, я слизнул с уголка губ капельку сиропа.
Отец преувеличенно громко опустил чашку с кофе на стол:
– Уверен, ребята в команде тебе обрадовались.
Я поёрзал на стуле под его настойчивым вопросительным взглядом:
– В команде всё круто. Но брось, пап. Мы оба знаем, что я уже не буду играть в духобол, – я отправил в рот кусочек панкейка, но едва ощутил его вкус.
– Этого мы как раз не знаем, – папа отложил вилку и посмотрел на меня. – Врачи говорят – «не сейчас», но это не значит, что «никогда».
Я отодвинул от себя блинчики:
– Я не хочу играть.
Глаза у папы ошарашенно округлились, он явно не знал, что сказать.
– Ты? Не хочешь играть? Ты шутишь, что ли? – Джейсон чуть не подавился.
– Нет. Не шучу. Духобол слишком о многом мне напоминает… – Я проглотил комок в горле. – Всё меняется.
Я изменился. Я больше не хотел быть всеобщим любимцем. Не теперь.
Папа смотрел на меня, я чувствовал это, но не поднимал глаз от тарелки, желая, чтобы Джейсон разрядил обстановку какой-нибудь шуткой. Сироп призывно растекался по стопке блинов, но мне совершенно расхотелось есть. Раньше субботние блины всегда готовила мама, и папа решил, что продолжит традицию. У него получалось почти так же хорошо, как у неё. Почти.
Папа доел свою порцию, но облизывать вилку от сиропа, как всегда делал раньше, не стал:
– Что ж, возможно, мы ещё вернёмся к этому разговору после следующего обследования. Не исключено, что ты передумаешь.
– Возможно, – ответил я, твёрдо зная, что всё уже решил наверняка.
Отец прочистил горло:
– А что насчёт тебя, Джейсон? Ты ещё в команде?
Настала очередь Джея ёрзать под пристальным папиным взглядом:
– Эмм… Ну… Нет.
– Ясно. – Папу явно расстроило, что он не сможет использовать Джейсона в качестве мотивации для моего возвращения в команду. Он перевёл взгляд на меня. – Надеюсь, хотя бы сегодня вы повеселитесь.
– Повеселимся? – спросили мы с Джейсоном хором.
– День рождения Ханны, помнишь? – Он встал из-за стола и стал копаться в пакете у плиты. – Понятия не имею, что нравится двенадцатилетним девочкам, поэтому спросил у продавца. – Отец достал большую розовую плюшевую шиншиллу с галстуком-бабочкой в горошек.
Джейсон снова едва не подавился блинами, а я постарался скрыть отвращение.
Папа держал игрушку на вытянутых руках:
– Ну как? Думаешь, ей не понравится? – Он осмотрел зверя. – Наверное, стоило посоветоваться с Труди, – пробормотал он.
В этот момент рядом со мной возникла миссис Уилсон и пристально уставилась на шиншиллу:
– О, какая прелесть! Девочка будет в восторге!
– Да, не, мистер Ленард, отличный подарок, – у Джейсона от еле сдерживаемого смеха чуть вся еда не вылетела изо рта.
Стараясь не обращать внимания на пухленькую миссис Уилсон и Джейсона, я как ни в чём не бывало продолжил разговор с папой:
– Даже не знаю. Я плохо знаю Ханну. И она довольно сильно изменилась. Но, уверен, не стоит волноваться. – Шиншилла отлично впишется в её новый имидж.
– Следи за своим тоном, юноша. Ты с отцом разговариваешь. – Мне стоило изрядных усилий не засмеяться над её надутыми щеками и сложенными на поясе руками, но я не собирался уделять ей внимание. Даже если она и правда настоящая.
– Ну, будь у нас больше времени, я бы дал тебе самому выбрать что-нибудь. – Отец посмотрел на кухонные часы. – А так у нас осталась всего пара часов.
– Все соберутся в полдень? – Мне совершенно не хотелось идти на праздник двоюродной сестры, возомнившей себя охотницей.
– У-у-у-у, вечеринка. Звучит заманчиво. – Джейсон закатил глаза, поддел вилкой последний блинчик и запихнул его в рот. – Потом расскажешь. – Он посмотрел на часы. – Я не пойду, извини. Мне надо помогать отцу. – Друг широко улыбнулся и помахал мне рукой, после чего исчез через заднюю дверь, которая со скрипом закрылась.
Папа кивнул:
– Что ж, поторопимся. Иди, закинь бельё в стиралку, прими душ, сделай всё, что тебе нужно, и собирайся.
Я сунул в рот последний крупный кусок блина и пожалел, что не достаточно серьёзно болен, чтобы пропустить эту вечеринку.
Белые перила крыльца старого викторианского дома Ханны встретили нас дымчато-серыми лентами серпантина, а входная дверь – белыми и серебряными воздушными шарами. Я оказался здесь впервые после того, как папина родня переехала два месяца назад.
На веранде показалась изящная голова с волнистыми каштановыми волосами. Тётя Елена. Я не виделся с ней с восьми лет. Папа говорил, что тёти приходили навестить меня в больнице, но я этого не помнил. Елена сидела прямо на полу, выводя кистью на старых половицах большую защитную печать. С цепочки на её шее свисал Третий пентакль Юпитера и ещё несколько незнакомых мне печатей Соломона.
Когда мы приблизились к двери, она отложила кисть:
– Крис, Алекс, – она поприветствовала нас так тихо, что я невольно задумался, а не показалось ли мне, может, это просто прошелестел ветер. – Извините за краску. Лишняя предосторожность никогда не повредит, особенно с сигилами.
– Верно, – согласился отец, даже не потрудившись обнять сестру. Я его не винил. Кем надо быть, чтобы рисовать сигилы перед домом во время празднования дня рождения?
Она устремила на меня пронзительный взгляд зелёных глаз:
– Боже, Алекс, как ты вырос!
По спине у меня побежали мурашки, и я безотчётно отступил назад, наполовину спрятавшись за отца, мечтая оказаться подальше отсюда.
Папа поспешил позвонить в дверь.
– Привет! – Из дома послышался весёлый голос, и дверь распахнула рыжеволосая тётя Труди. Последний раз мы виделись около двух лет назад, волосы тогда были каштановыми, совсем как у папы и тёти Елены. Наверное, когда дядя Дэвид ушёл от неё, ей захотелось что-то поменять. Её новый облик мне не очень понравился.
Она обняла папу, словно не видела его много лет:
– Я так рада, что ты пришёл, Крис! – Она улыбнулась мне. – Привет, Алекс! Ты очень хорошо выглядишь.
– Эээ, спасибо, – отозвался я, гадая, видела ли она меня в больнице, когда я был на обезболивающих. Мне показалось, что я помню, как она разговаривала там с папой.
Тётя Труди провела нас внутрь. Я не очень хорошо знал наших прошлых соседей и в этом доме прежде не был, поэтому сгорал от любопытства. Первое, что мы увидели прямо с порога – длинная деревянная лестница, а сразу за ней – тускло освещённая гостиная, соединённая с кухней и столовой, в которой несколько седовласых людей о чём-то тихо переговаривались между собой, обступив миску с пуншем. Это больше походило на похороны, чем на день рождения девочки-подростка.
– Кхм… – Каждый нерв в моём теле требовал, чтобы я куда-нибудь сбежал.
– Привет! – Из пучины седых голов вынырнуло улыбающееся лицо Ханны с огромными совиными глазами. – Я так рада, что ты пришёл!
Как бы я ни хотел уйти, я не мог отделаться от чувства жалости к Ханне. Кому вообще нужен такой день рождения? И где другие дети? Ну и что, что ей двенадцать, а не десять?! Наверное, никто не пришёл, потому что она новенькая здесь, и ей просто некого позвать.
Отец передал Ханне большой пакет с подарком:
– С днём рождения!
О нет! Я огляделся по сторонам, отчаянно ища место, где можно спрятаться.
Ханна выдернула из пакета розовую упаковочную бумагу, сунула руку внутрь и извлекла на свет огромное меховое недоразумение.
Её нос сморщился, но она постаралась сдержать гримасу недовольства:
– Ой, спасибо, – сказала она папе. – Я всегда хотела шиншиллу.
Папа стушевался, но тётя Труди спасла его из неловкого положения, потянув куда-то вслед за собой. Я пожалел, что и меня не прихватили вместе с ним.
– Ну, так… – Я уставился на носки своих ботинок, потом перевёл взгляд на шиншиллу, частично перекрывавшую лицо Ханны.
– Дай угадаю… Твой папа выбирал её? – хмыкнула Ханна.
– Типа того, – я поморщился и сунул руки в карманы. По крайней мере, Ханна – моя двоюродная сестра, а не какая-нибудь симпатичная девчонка из школы. А так было бы совсем пиши пропало.
– Ладно, пойдём. – В одной руке она держала шиншиллу, другой тянула меня за локоть.
– Куда?
– Отнесём её в мою комнату. – Она повела меня по коридору, увешанному её школьными фотографиями. На ранних снимках Ханна выглядела вполне нормально, как обычный ребёнок – обычные очки, обычная одежда. Но с последних фотографий смотрела девочка с толстенными окулярами, укутанная в чёрное. Мы остановились у последней двери слева.
Я заглянул внутрь: на окнах серебрились сигилы, на стенах висели плакаты с классификацией призраков и схемой Семи планов Бытия, и, кроме того, с Эдгаром Алланом По. Розовый цвет в интерьере отсутствовал от слова «совсем». Насколько я помнил, её последняя комната была ярко-жёлтой. Интересно, что заставило Ханну стать такой мрачной?
Ханна усадила огромного розового зверя в центр своей тёмно-серой кровати:
– Ну вот. – Она поправила шиншилле хвост, и обернулась ко мне. – С ней стало как-то поярче.
– Эм… – Мои щёки горели. Оставалось только надеяться, что они не такого же цвета, как новый друг-грызун Ханны.
– Не переживай из-за подарка, Алекс. Я просто рада, что ты здесь. – В этих словах слышалось столько грусти, словно она никогда больше не испытает счастья.
– Ну тогда с днём рождения тебя. – Я пожал плечами и задумался, когда, во имя Соломона, мне стало так неуютно рядом с Ханной.
– Спасибо, – она растерянно оглядела комнату, потом кивнула, словно самой себе, и достала уже знакомый мне набор охотника за привидениями.
Проклятье. Понадобилось же ей его достать! Я прошёл в комнату и уставился на серый футляр, который Ханна положила на край кровати.
– Ты правда хочешь стать охотницей? – спросил я. От одной только мысли об этом меня бросило в дрожь. Когда мы виделись в последний раз, из Ханны и слова про призраков было не вытянуть.
Её лицо озарилось воодушевлением:
– Конечно хочу! Ты только подумай – помогать экстрасенсам находить духов, пойманных в ловушку, помогать защищать людей! Экстрасенсы совсем не такие плохие, как люди о них думают, понимаешь? – Она открыла набор. – У БПР слишком много работы и без низкоуровневых призраков, а городских экстрасенсов просто мало, чтобы справляться с ними. Тётя Елена считает, что охотников напрасно недооценивают, что они могут серьёзно помочь в борьбе с Осложнением и что люди должны дать им шанс.
– Когда мы виделись в последний раз, я думал, что ты хочешь стать врачом.
– Многое изменилось после ухода папы, – Ханна пожала плечами.
Наверное, я понял, о чём она говорила. Её отец не погиб, он просто оставил свою семью, ушёл из их жизни. Ушёл… Моя мама тоже ушла. Может, мы с Ханной не такие и разные. Я оглядел набор, вспомнив, что чёрный портативный прибор с цифровым дисплеем – это детектор ЭМП. Также я узнал цифровой термометр, датчик движения и диктофон.
– Напомни, как называется эта штука? – Я указал на бежевый диктофон с прикреплёнными к нему наушниками. Нетронутым нет нужды разбираться в оборудовании для исследования паранормальных явлений. Всё, что нам необходимо знать, – основные сигилы и обереги.
– Диктофон для записи ФЭГ – «феномена электронного голоса», – напомнила мне Ханна.
– Точно. – Интересно, может ли эта штука записать голос миссис Уилсон, если, конечно, та существует? Если может, я буду точно знать, схожу я с ума или нет. – А ты… Правда думаешь, что это сработает?
Ханна снова пожала плечами, но в её глазах я заметил радостное волнение:
– Очень надеюсь, что да. В любом случае, сегодня вечером мы это выясним.
– А что будет вечером?
– Тётя Елена пойдёт проверять дом, построенный в тысяча восемьсот двадцатых годах, на сверхъестественную активность. Нынешний владелец никак не может его продать. Говорят, там водятся привидения.
Я поборол дрожь и задержал дыхание, чтобы остановить панику, поднимающуюся в груди. Нетронутые десятилетиями жили среди призраков, но встреч с ними, разумеется, не искали. Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул:
– Как ты вообще связалась с этим?
Ханна опустила глаза в пол:
– Когда папа ушёл, тётя Елена переехала к нам в Бостон. Она экстрасенс класса «В», и на работу в Бюро её бы не взяли. А городские экстрасенсы посчитали её недостаточно сильной для них. Поэтому она нашла другой способ использовать свой дар. В Бостоне она стала одной из лучших охотниц, и здесь будет так же. Со временем она всем покажет, какими полезными могут быть охотники. – Ханна накрутила волосы на палец. – А что касается меня, почему я этим занялась? Ну, поначалу, это отвлекало меня от тоски по папе. А потом стало нравиться. Понимаешь, это… Трудно объяснить… Я чувствую, что делаю что-то правильное. Поэтому и помогаю тёте по мере сил.
Ханна вскрыла упаковку батареек и вставила их в диктофон:
– Эти приборы отличные. Очень полезные, но лучше всего иметь в команде хорошего экстрасенса.
– Значит, Елена правда экстрасенс? – Папа всегда считал сестру Самозванкой. Мама время от времени консультировалась с ней в ходе некоторых своих исследований, но старалась по возможности умалчивать об этом, поскольку правительство никогда официально не признавало компетенции охотников в борьбе с Осложнением. Отец всегда хотел, чтобы я держался подальше от экстрасенсов. На его взгляд, изучения истории оккультизма и основных оберегов было вполне достаточно. Он никогда не питал особой любви к маминой работе. Но он мирился с ней из любви к маме.
Ещё три месяца назад я бы убежал подальше от Ханны и этого разговора. Три месяца назад моя жизнь вертелась вокруг духобола, видеоигр и встреч с приятелями за пиццей. Три месяца назад была жива мама. А теперь остались только я, папа и наша некогда разобщённая семья.
А ещё миссис Уилсон.
Поэтому я и не убежал. Я остался.
– Только отчасти, – продолжала Ханна. – Она не может заранее сказать, когда услышит или увидит то или иное, поэтому её дар немного ненадёжен. Но ей очень нравилось помогать твоей маме. Мне очень жаль, что всё так случилось.
– Да, спасибо, – я уставился на свои кроссовки, и в комнате воцарилась неловкая тишина.
– Твоя мама изучала историю оккультизма. Странно, что ты так мало знаешь об охотниках и таких приборах.
– Мне было всё равно. – Ладно, это прозвучало грубо. – Я имею в виду, что я никогда не интересовался всем этим так, как ты, понимаешь? Мама была просто моей мамой. А её работа – тем, чем она занималась на работе. И мы не часто говорили об этом дома. – Я лепетал что-то, как мне казалось, бессвязное, всё сильнее увязая в собственных мыслях. – Я и не думал о её работе. Ну, знаешь, ты же не станешь увлекаться зубами только потому, что твои родители – стоматологи. Вот и здесь так же. Поэтому я так мало знаю. – Наконец я словно сдулся и, смущённый, затих.
– Я поняла. Мне очень нравится работа моей тёти, вот и всё. – Ханна пожала плечами. – Я чувствую себя полезной, помогая ей.
– Это хорошо, я думаю. Особенно если это отвлекает тебя от мыслей об отце.
Настала очередь Ханны смущаться:
– Да. Я очень рада, что она нашла применение своим навыкам и разрешила мне помогать. Мне это правда нравится. Но мне бы хотелось поработать с кем-то, кто обладает яснослышанием.
– Ясно-чем? – спросил я.
– Способностью слышать их. – Ханна обвела комнату взглядом. – Ну, знаешь… призраков. Яснослышащие – слышат, ясночувствующие – чувствуют. Они могут ощутить те же эмоции, что и дух, или, например, почувствовать, что призрак пережил в момент своей смерти. Яснообоняющие улавливают запахи, которых нет в физическом мире. Есть много видов ясновидения, но я сейчас не об этом. Я говорила о государственных экстрасенсах. БПР занимается по-настоящему жуткими сущностями: демонами и прочими злыми духами, но заблудшие, совершенно безобидные призраки часто остаются скитаться среди живых. Они тоже часть Осложнения, даже если не доставляют людям проблем. Нетронутые подчас и не знают об их существовании. На самом деле это очень грустно.
Вот оно! Миссис Уилсон – если только она реальна – почти наверняка именно такой безобидный дух.
Я вспомнил маму, навестившую меня в палате. До сих пор я старался об этом не думать, но могла ли она быть добрым заблудшим духом? Неужели она заблудилась по дороге на ту сторону и застряла здесь? Я проглотил комок, подступающий к горлу, и прикоснулся к синему Назару, который она отдала мне в больнице. Нет. Она передала мне амулет, сказала, что любит меня, и ушла. У неё не было причин оставаться. Я нервничал на пустом месте:
– Я не хочу в это вмешиваться. Я лучше буду жить своей жизнью, а призраков оставлю профессионалам. – Отлично. Теперь я заговорил, как папа.
– Ты такой же плохой, как дети в школе! – Ханна захлопнула набор.
– Что, прости? – Я нахмурился и направился к выходу из её комнаты. – Я совсем не такой, как они. – Может, раньше и был, но не теперь. Дети в школе могут быть очень жестокими. Я жестоким не был, но и помешанным на призраках тоже.
– Алекс, подожди! – Она догнала меня в коридоре. – Извини, пожалуйста… Просто в этой школе никто меня не понимает. И я… Я знаю, что не похожа на других. Раньше меня волновало, что обо мне подумают. Я переживала из-за этого. Старалась выглядеть нормально и вести себя нормально, но потом папа уехал, и мне стало всё равно. Не знаю… Наверное, после его ухода я стала больше думать о вещах, которые по-настоящему важны для меня. – Она сморгнула слёзы, и всё внутри меня сжалось от чувства вины. – В моей старой школе нашлись те, кто понял и принял меня такой, даже среди учителей, хотя всё равно считали странной. Я вижу, что мисс Граймс с трудом терпит меня, когда я рассказываю об охотниках, а ведь она преподаёт историю оккультизма. – Ханна всхлипнула. – Одноклассники считают меня Самозванкой, потому что я Нетронутая, а посмела интересоваться чем-то кроме Защиты. Они не понимают, как много пользы могут принести охотники.
Я старался не выдать того, что я думал и чувствовал похожим образом. Мне тоже хотелось – хотя бы немножечко – перестать так сильно волноваться о мнении чужих людей. И, возможно, охотники и правда могли бы помочь с Осложнением. Я знаю, что иногда папе приходилось по несколько недель ждать, когда городские экстрасенсы очистят дом, выставленный на продажу, от безобидного, но шумного духа.
– Не то чтобы я не слышу, как шепчутся у меня за спиной, – Ханна шагнула ближе, заставив меня встретиться с ней взглядом. – Я знаю, что я другая, но я не Самозванка. Понимаешь… Наверное, я просто подумала, что раз твоя мама… Ну, раз её работа была… В общем, я подумала, что… Вероятно, ты тоже другой?
Вопрос повис в воздухе, внезапно ставшем каким-то густым. Но что я должен был ответить? Что я изменился из-за несчастного случая, в котором погибла мама, а я порвал бедро? И что я больше никогда не буду играть в духобол? И что я стал другим, потому что, возможно, вижу настоящих призраков? Я не мог этого сказать. Отец отправил бы меня в психушку. Все знают, если ты не стал экстрасенсом к десяти годам, то уже и не станешь. Никогда. И я не исключение. Не могла же на меня так повлиять автомобильная авария, верно?
– Ты ошиблась, – огрызнулся я, вложив всю свою злость на свою разрушенную жизнь в эти два слова.
Лицо Ханны исказилось словно бы от боли, и слёзы наполнили её карие глаза.
Стыд и гнев пожирали меня изнутри. Мне не следовало срываться на ней. Авария произошла не по её вине, и вовсе не она разрушала мою жизнь. Но меньше всего мне было нужно сейчас, чтобы моя чудаковатая двоюродная сестра, которую я едва знал, пыталась всё усугубить. Тем более когда она так увлеклась охотой на призраков, в то время как всё, чего я хотел, – избавиться даже от мыслей о них.
– Ты позвала Алекса пойти с нами вечером? – Спокойный женский голос, внезапно раздавшийся за моей спиной, напугал меня до чёртиков.
Я вздрогнул и обернулся. На меня смотрели холодные зелёные глаза тёти Елены.
– Тётя Елена! – Ханна протиснулась мимо меня и обняла её. – Нет. Не позвала. Он не хочет знать больше. Он такой же, как все остальные.
Мне показалось, что взгляд тёти Елены задержался на мне чуточку дольше необходимого:
– О, даже не знаю, дорогая. Мне кажется, что он не прочь к нам присоединиться.
Глава пятая
– Папа, – уговаривал я. – Я не хочу оставаться с тётей Труди и Ханной. Я посижу дома. Я буду в порядке. Я не боюсь. – На самом же деле я внутренне содрогался, наблюдая, как миссис Уилсон в гостиной кружится в танце по ковру. – Я позвоню Джейсону. Мы поиграем в видеоигры или просто потусим.
– А разве Джейсон не занят с отцом?
Я сник:
– Точно, я и забыл. – Провести время с Джейсоном за играми казалось мне куда лучшей перспективой, чем общаться с тётями и помешанной на экстрасенсах двоюродной сестрой.
– Я не ожидал, что дом купят так скоро. Мне нужно проследить, чтобы городской экстрасенс укрепил и активировал все обереги и печати прежде, чем новые владельцы подпишут бумаги. Мне нужна эта сделка. Нам нужна эта сделка, – сказал он, выделив голосом «нам». Конечно, «нам». Папа уже не раз упоминал, что даже при высоком уровне продаж расходы на оплату моих медицинских счетов и мамины похороны серьёзно превысили его финансовые возможности. – Мне нужно заехать в офис и подготовить кое-какие документы. Я вернусь к девяти. Мы успеем вместе посмотреть какой-нибудь сериал.