Цвет надежды

Глава 1. В которой желание загадано

– Расскажи мне ещё раз о цветах, бабушка.

Мальчик сидит на полу у ног старушки, глядя на неё снизу вверх большими сияющими глазами.

Руки пожилой женщины покоятся на её внушительном животе. Она барабанит пальцами.

– Тсс! Тебе следовало бы уже быть в постели, дитя моё.

– Пожалуйста, бабушка! Пожалуйста!

Она кривит губы, как будто надкусила лимон, но он знает, что её недовольство ненастоящее. Она тянется к своему стакану, взбалтывает жидкость, делает глоток.

– Ладно, – вздыхает она. – Что ты хочешь узнать?

Мальчик некоторое время сидит молча, вопросы роятся в его маленькой голове. Единственный звук – это восхитительный треск огня в камине, когда белые языки пламени лижут воздух. В комнате уютно, со стороны кухни доносятся аппетитные запахи тушёного кролика и морковного супа.

Наконец мальчик улыбается и говорит:

– Расскажи мне об оранжевом.

Кожа старушки средне-серая, щеки усеяны веснушками. Её тёмные глаза глубоко посажены и обрамлены морщинами, но сейчас, когда она мысленно возвращается в недавно минувшее время, эти старые глаза мерцают. Она улыбается и сразу начинает выглядеть намного моложе.

– Оранжевый? Дай-ка подумать. Да. Что ж, помнишь прогулки по лесу, когда сезон сбора урожая подходит к концу, любовь моя? В те дни, когда воздух свеж и можно ощутить вкус наступающей зимы?

Мальчик кивает.

– А ты помнишь, как мы возвращались с прогулок, чтобы погреть пальцы у огня и выпить горячего сидра? Когда тепло и холодно одновременно и мы так рады быть живыми, потому что сидр согревает нас изнутри?

Он снова кивает.

– Это ощущение тепла и холода, жизни и пряностей, связанных в красивый узел, – говорит она. – Если бы мы могли это увидеть, именно так выглядел бы оранжевый цвет.

Теперь мальчик улыбается. Погружается в своё воображение. Его глаза смотрят в пустоту. Такие красивые глаза. Как глаза его матери.

Наблюдая за ним, пожилая леди задаётся вопросом, как она часто делала с тех пор, как он родился: такого же оттенка голубого глаза её внука, как и у его бедной покойной матери? Она хорошо помнит эти глаза. Синие, как океан, – когда океан ещё был синим.

До произошедшего.

До того, как цвета исчезли из мира.

Нет. Не исчезли.

До того, как их украли.

– Ты можешь рассказать мне ещё об одном цвете, бабушка?

Она неодобрительно цыкает.

– Ты твёрдо намерен добиться моего ареста, мальчик? Осведомители императора повсюду, и его Чёрные Мундиры вздёрнули бы меня на городской площади, если бы застукали за подобными разговорами.

Мальчик придвигается ближе.

– Здесь, на ферме, нас никто не услышит, бабушка. Кроме того, я не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь попытается арестовать тебя. Даже Чёрные Мундиры.

Пожилая леди делает ещё один глоток из своего стакана. На её губах появляется намёк на улыбку.

– О, они бы попытались.

– Всего один цвет, бабушка. Расскажи мне о зелёном.

– Ты, мальчик, упрямый как осёл. Я расскажу тебе за минуту. Но потом пора ложиться спать.

– Ладно, ладно. Давай же!

Она делает последний глоток.

– Закрой глаза. Нет, закрой их как следует. Хорошо. А теперь подумай о том, как ощущается мир после проливного дождя. Получается?

Он прищуривает глаза и кивает.

– Ну? – спрашивает она. – И каким он ощущается?

Он надолго задумывается.

– Чистым. И обновлённым. И более живым. Немного похоже на то, когда я плаваю в реке и ныряю глубоко-глубоко. А затем всплываю и делаю глубокий вдох. Это ощущается так.

Она кивает.

– Отлично. Теперь представь, что ты мог бы увидеть это чувство. Вот как выглядит зелёный, дитя моё.

Мальчик слышал всё это раньше сотню раз, но каждый раз его сердце начинало биться чаще.

– Так вот как выглядит трава? И лягушки? И деревья весной?

– Да. – Старушка прищуривает свои глаза в морщинистых веках. – А теперь я хочу попросить тебя представить кое-что ещё. Я хочу, чтобы ты представил, как поднимаешься по лестнице и ложишься спать, Дэррок, потому что это именно то, что сейчас произойдёт.

Через несколько минут пожилая женщина укладывает мальчика спать. Он настаивает, чтобы она заглянула под его кровать и в шкаф и убедилась, что там нет Чёрных Мундиров или Псов-потрошителей, затаившихся в засаде.

– Ты в целости и невредимости, – говорит она, целуя его в лоб.

Мгновение спустя Дэррок остаётся один в безмолвной темноте. Он слушает, как пожилая леди наводит порядок в доме, гасит лампы и уходит в свою комнату. Только когда она начинает громко храпеть, он вылезает из постели и подкрадывается к окну. Он раздвигает тяжёлые шторы, поднимает створку окна и вдыхает сладкое тепло поздней летней ночи.

Небо ясное, чёрное и усеянное огромной россыпью мерцающих звёзд. Он смотрит на запад, поверх фермы своей бабушки, на холмы и лес, а затем на восток, на город и море. Луна ослепительна, как новенькая монета, и её мягкий свет касается высоких стен и шпилей города.

Он пытается представить, как всё это могло бы выглядеть, если бы цвет внезапно вернулся в мир. Но как бы красиво бабушка ни описывала чудо цвета, всё, что Дэррок когда-либо знал, – это мир в чёрном, белом и оттенках серого, и его воображение не может по-настоящему постичь ничего другого. Как же он мечтает увидеть зелень лугов, голубизну ясного неба, отблески золотого солнечного света на городских крышах!

Он вздыхает и собирается закрыть окно, когда что-то привлекает его внимание. Высоко над морем полоса переливающегося света вспыхивает под изгибом луны и через мгновение снова исчезает.

Падающая звезда.

Глаза Дэррока расширяются, а затем плотно закрываются, когда в его голове вспыхивает идея.

Он шепчет: «Я хочу, чтобы кто-нибудь вернул цвета». Затем он открывает глаза, захлопывает окно и забирается обратно в постель.

Он засыпает, больше не задумываясь о своём желании.

Он понятия не имеет, что только что навсегда изменил мир и судьбу одного конкретного человека.

Глава 2. В которой рождается удивительный ребёнок

Как раз в тот момент, когда мальчик загадывает своё желание, городской рыбак по имени Том Лори расхаживает по кухне своего коттеджа на улице Харбор.

Он обходит стол, заламывая дрожащие руки, а затем подходит к подножию лестницы, где останавливается и прислушивается. Он слышит крик своей жены, ставит одну ногу на нижнюю ступеньку, но останавливает себя, чтобы не подниматься дальше. Он знает, что акушерка ухаживает за его любимой Сарой как может и его присутствие нисколько не поможет.

Тогда он возвращается на кухню, чтобы продолжить беспомощно расхаживать взад-вперёд.

И вот наконец, после многих часов схваток, Том слышит звук, которого так долго ждал: первый крик своего ребёнка.

Он бросается к лестнице и перепрыгивает через две ступеньки зараз, но, когда он уже почти достигает комнаты, новый звук заставляет его замереть.

Крик.

Дверь спальни распахивается, и оттуда выбегает акушерка, поспешно закрывая свою кожаную сумку. Он преграждает ей путь на верхней площадке лестницы, и когда он смотрит ей в лицо, то видит нечто такое, отчего его сердце превращается в лёд.

Она в ужасе.

– Госпожа Маклин? – произносит он дрожащим голосом. – Что случилось?

Она ничего не говорит, только продолжает смотреть на него безумными глазами.

– Госпожа Маклин, – повторяет он. – Пожалуйста, скажите мне, что случилось? Это из-за ребёнка? Что-то не так с ребёнком? Или с моей женой? Говорите же, пожалуйста!

Она открывает рот, и на мгновение кажется, что она собирается что-то сказать. Её глаза наполняются слезами испуга. Затем она проталкивается мимо него, чтобы уйти прочь. Ошеломлённый Том наблюдает за тем, как она почти бегом движется к выходу, спускается по лестнице и исчезает за дверью в ночи. Затем он приходит в себя и бросается в спальню.

Его разум нарисовал ужасные картины того, что он мог бы там найти, но, к счастью, ни одна из них не соответствует действительности. И всё же он замирает каменным изваянием и не может ничего сделать, кроме как таращить глаза, изумляясь, дивясь, и, да, страх пронизывает каждую его клеточку.

Его жена сидит в постели. В её руках свёрток из одеял, а в свёртке – крошечный, совершенный младенец. Том смотрит на ту самую сцену, о которой он всегда мечтал. Он – отец. У него есть семья.

Но у этого момента есть одно отличие от тех сцен, которые он десятки раз себе представлял. Одно очень важное отличие.

Кожа ребёнка не светло-серая, как у её матери, и не тёмно-серая, как у самого Тома. Нет. Том помнит цвета с тех пор, как сам был ребёнком, до того как Император и его Некромант забрали их.

Он замечает, что кожа его малыша светло-коричневая.

– Это невозможно, – говорит он.

– Она чудо, – отвечает Сара хриплым шёпотом.

– Она?

– Да, Том. У тебя родилась дочь.

Малышка издаёт тихий недовольный звук, извивается, и пеленающие её одеяла из беловато-серых превращаются в бледно-голубые. Затем цвет продолжает распространяться, окрашивая гладкую кожу рук Сары в розовато-белую. Цвет становится больше, шире, наполняя синим полосы её ночной рубашки, достигая шеи и красивого лица, которое приобретает милый румянец.

Всё это происходит в мгновение ока, и Том, который никогда раньше не видел свою жену в цвете, чуть не падает на пол от шока.

– Всё в порядке, Том.

Она протягивает руку, подзывает его. Том всегда думал, что Сара красива, но теперь, когда он видит цвет её лица, изумрудную зелень глаз, сияющий рыжий цвет волос, ему кажется, что он смотрит на ангела.

Том придвигается к ней, когда Сара протягивает ему дочь. Дрожа, боясь, что может уронить её или поранить, он берёт крошечный свёрток на руки. Она тёплая, сонная и совершенно идеальная. Когда в следующий раз он смотрит на свою жену, на ней не осталось и следа цвета.

– Смотри, – говорит она.

Он смотрит.

Всё начинается с его кистей, кожа которых из тёмно-серой становится коричневой, более глубокой, чем цвет кожи его дочери. Цвет достигает рукава его тёплого джемпера, который внезапно становится ярко-оранжевым, и продолжает распространяться, пока каждая частичка его тела не заиграет яркими оттенками.

– Должно быть, это происходит со всем, к чему она прикасается, – говорит Сара. Её лицо становится мрачным. – Том, нам придётся вывезти её из города. Этим вечером. Сейчас.

Паника подступает к горлу Тома.

– Но как? У тебя только что родился ребёнок! Ты не можешь отправляться в дальние путешествия.

– Мне просто придётся, – говорит она. – Я не останусь в этом городе ни на минуту дольше, чем это необходимо. Ты знаешь, как всё работает. Псы-потрошители, вероятно, уже взяли её след. Это только вопрос времени, когда они приведут сюда Чёрных Мундиров. У нас есть около часа – и это в том случае, если госпожа Маклин не пойдёт и не расскажет им первой.

– Акушерка? – Сердце Тома замирает. – Она бы так не поступила, да ведь?

Сара поднимается с кровати, стиснув зубы от усилия.

– Ты не можешь! – протестует Том. – Это слишком опасно!

– Думаю, я лучше тебя знаю, что я могу, а чего не могу делать, Том Лори. А теперь положи малышку в колыбель и помоги мне переодеться.

Глава 3. В которой по воле судьбы происходит трагедия

– А конюх задавал какие-нибудь вопросы? – спрашивает Сара.

Она наматывает круги по кухне, малышка в тепле и спит в слинге[1] около её сердца. Сара сшила слинг сразу после того, как узнала, что у неё будет ребёнок, хотя тогда она не знала, какой цвет шёлка использует. Оказывается, ромбовидный узор сияет золотом и королевским синим цветом.

– Нет, – отвечает Том. – Ни слова. Люди арендуют лошадей в любое время дня и ночи, любовь моя.

У двери стоит привязанная к столбу тощая чёрная лошадь. К лошади прицеплена небольшая тележка, которая обычно используется для доставки овощей или мешков с углём. Том занят погрузкой кое-каких необходимых припасов.

– Всё, – говорит он, в последний раз затягивая кожаные ремни на тяжёлом рюкзаке. – Пора ехать.

Он с большой осторожностью помогает ей забраться в тележку, пытаясь скрыть навернувшиеся на глаза слёзы. Она садится поудобнее, насколько это возможно на одеялах, которые он расстелил на плоской платформе, и поглаживает мягкие тонкие волосы на головке своей новорождённой дочери.

Том отвязывает лошадь, забирается на место кучера, берёт поводья и подгоняет её. Когда они сворачивают за угол с улицы Харбор, Сара провожает взглядом серую входную дверь любимого маленького коттеджа, пока он не скрывается из виду. Затем она прижимает к себе ребёнка и начинает плакать.

Требуется полчаса, чтобы выехать за пределы города, и скоро дорога становится каменистой и неровной. Тележка трясётся и подпрыгивает, но малышка по-прежнему мирно спит. Лошадь везёт их мимо небольшой овцеводческой фермы на вершине луга, а затем дорога уходит в лес.

Вскоре деревья по обе стороны дороги становятся такими высокими и густыми, что от неба остаётся только длинная серая полоса, усеянная звёздами. Воздух насыщен ароматами нектара и сосны, а звуки далёкие и дикие.

– Куда мы пойдём? – спрашивает Сара.

– Куда угодно, где мы будем свободны, – говорит Том. – В полудне езды отсюда есть деревня. Я найду для тебя безопасное место в лесу и принесу кое-какие припасы. После этого мы продолжим путь.

– Но куда именно, Том?

Том не сразу отвечает, потому что не знает.

– Мы будем переезжать, пока не найдём, где заканчивается действие заклинания Некроманта.

Сара обнимает свою дочь.

– Но большинство людей говорят, что ему нет конца. Никто так и не нашёл его.

Плечи Тома поникли.

– Что ж, мы будем первыми, любовь моя, не так ли?

Не успевает он произнести эти слова, как что-то привлекает её внимание. Сара садится и, прищурившись, смотрит в ту сторону, откуда они пришли. Её сердце начинает колотиться всё быстрее и быстрее. Группа светящихся точек скачет вверх-вниз по дороге далеко позади них. Она сразу понимает, что это такое, потому что видела их раньше. Каждая точка является одной из пары. Каждая точка – это глаз Пса-потрошителя.

– Они идут! – кричит она. – Том, они идут за нами!

Он оглядывается, и его глаза расширяются в свете масляной лампы на тележке. Щёлкая вожжами, он подгоняет лошадь, и повозка подпрыгивает и трясётся, набирая скорость. Ребёнок просыпается и начинает плакать.

– Они догоняют! – Сара наблюдает, как точки света становятся больше, пока не начинает различать очертания псов, появляющихся по краям освещённой фонарём тележки. Они размером с медведей, лохматые и чёрные, гортанные звуки их слюнявого рычания эхом разносятся вокруг. На спинах собак сидят всадники, высокие, худощавые существа, которые, возможно, когда-то были людьми, скрытые под длинными плащами и капюшонами. Чёрные Мундиры.

Один из Псов-потрошителей бросается вперёд, ударяя по краю тележки длинной мордой и щёлкая зубами размером с кинжалы. Тележка резко разворачивается, опрокидывается на два колеса и падает. Малышка уже кричит, Сара прижимает её к себе, пока бесконтрольно скатывается по плоской поверхности тележки. Пёс делает ещё один выпад, и на этот раз его огромные передние лапы опускаются на платформу, опрокидывают её, заставляя Сару скользить вперёд к ожидающим её челюстям. Пёс рычит и фырчит, разбрызгивая капли густой слюны. Сара кричит, брыкается, и один из собачьих клыков вонзается ей в ногу. Боль обжигающая, ослепляющая, но она всё равно цепляется за своего ребёнка, пинается и борется, выбивая один из этих смертоносных зубов, заставляя Пса-потрошителя отступить, а тележку – с грохотом выпрямиться.

Два пса пробегают мимо неустойчивой повозки, обгоняют её, преграждают дорогу, заставляя Тома резко остановить лошадь, из-за чего их заносит. Срабатывает инстинкт. Он вскакивает со скамейки, достаёт свой нож для потрошения рыбы и бросает его. Он вонзается по рукоять в ближайшего Пса-потрошителя. Существо рычит и бросается на него, хватая его челюстями за талию, вонзая зубы, встряхивая, как мокрую тряпку, а затем отбрасывая на двадцать футов вниз по дороге.

На телеге мир Сары становится расплывчатым, далёким. Боль в раненой ноге с каждым мгновением становится всё сильнее. Она чувствует, как яд Потрошителя проникает в каждую её клеточку. Один из огромных чёрных псов забирается на заднюю часть повозки, отчего деревянные балки скрипят и прогибаются. Сара пытается отступить, но силы иссякли. Когда пёс подходит ближе, его горячее, зловонное дыхание откидывает волосы Сары назад, его огромный мокрый нос подёргивается, задевая ребёнка, которого женщина прижимает к груди.

– Нет! – кричит Сара.

Последним усилием она переворачивается так, чтобы оказаться спиной ко псу, прикрывая своим телом плачущую маленькую девочку. Она ждёт, когда клыки обрушатся на неё.

Издалека доносится шипящий звук чего-то быстро летящего по воздуху, а затем удар и эхом отдающийся вой боли.

Ещё рычание, ещё вой, ещё удар, удар, удар.

Сара не знает, что происходит вокруг неё. У неё больше нет сил поднять голову. Закрывая глаза в последний раз, она молится, чтобы её дитя было спасено.

Всё неподвижно и тихо. Ничто не движется. Ничто не издаёт ни звука. Затем от сплошной черноты леса отделяется тень и выходит на дорогу.

Лицо мужчины обветренное и жёсткое. На нем длинное твидовое пальто и широкополая шляпа. У него длинный нос, искривлённый от нескольких переломов. Его верхняя губа скрыта под длинными неопрятными чёрными усами.

Он передвигается под покровом темноты, сначала чтобы убедиться, что его специальные стрелы сделали своё дело. Туши Псов-потрошителей пузырятся и тают, а чёрная шерсть уже превратилась в пыль. Он поднимает стрелы, вытирая отравленную кровь с серебряных наконечников стрел о мох.

Когда он уверен, что всё в порядке, он проверяет скорчившегося на дороге человека. При мягком свете масляной лампы на тележке он видит, что мужчина молод. Он щупает пульс.

– Мёртв, – говорит мужчина в твидовом пальто, качая головой. Он встаёт, подходит к повозке и освобождает лошадь. – Иди, моя красавица, – произносит он, похлопывая лошадь и наблюдая, как она убегает обратно в город. Затем он подходит к тележке, забирается на платформу и обнаруживает молодую женщину лицом вниз.

Он останавливается. Его проницательные блестящие глаза сужаются. Он тянется к фонарю на тележке, опускает его и подносит поближе к ней, чтобы как следует разглядеть. У него перехватывает дыхание.

– Цвет? – шепчет он, протягивая дрожащую руку и приподнимая прядь блестящих рыжих волос молодой женщины. – Цвет! Но как это возможно…

Тихий звук заставляет его отстраниться. Это приглушенный воркующий звук, и когда он понимает, откуда он доносится, то осторожно переворачивает мёртвую женщину и обнаруживает сюрприз.

– Младенец! – кричит он. – Глазам своим не верю! У тебя тоже есть цвет!

И это так. У неё светло-коричневая кожа, каштановые волосы. Теперь она перестала плакать и смотрит на него снизу вверх большими тёмными глазами, от которых он тает. Он протягивает палец, и её маленькая ручка обхватывает его.

И вот тогда-то это и происходит.

Сначала его палец, а затем и рука превращаются из серой в загорелую, тронутую золотым солнцем. Вскоре рукав его твидового пальто переливается оттенками коричневого и кремового. У него отвисает челюсть.

– Боже мой! – Он вытягивает свободную руку, наблюдая, как цвет оживает на его пальцах. – Маленькое чудо! Теперь я понимаю, почему эти дьяволы и их наездники пришли за тобой.

Так осторожно, как только может, он снимает слинг с матери младенца и освобождает крошку. Она воркует и булькает, когда он укачивает её в своих объятиях.

– Твои мама и папа больше не рядом, мой маленький ягнёночек. Но ты ни о чём не волнуйся. Сэнди Бёрнс позаботится о тебе.

Он оборачивает слинг вокруг себя, убеждается, что ребёнок в безопасности и в тепле, а затем, в последний раз оглядев сцену, печально качает головой и снова исчезает в тени леса.

Глава 4. В которой путешествие начинается

Владения Императора велики и обширны, простираются, насколько хватает глаз и даже дальше во всех направлениях. Заснеженные горы и извилистые реки, урожайные поля, города и деревни, как красивые, так и ветхие. Здесь обитают тени и существа.

Но в основном все его владения – это лес, серый, раскидистый и бесцветный.

Посмотри.

Видишь там, далеко внизу? Где дорога прорезает деревья, как след от гигантского клинка? Что-то движется по этой дороге. Путешествующая кибитка[2], запряжённая красивой лошадью-тяжеловозом. На повозке, сжимая поводья, сидит Сэнди Бёрнс. Рядом с ним маленькая девочка с серьёзным лицом.

Её зовут Хоуп[3].

– Ты всё ещё дуешься, душенька? – прерывает молчание Сэнди, искоса поглядывая.

Она не отвечает, скрестив маленькие ручки на груди и выпятив блестящую нижнюю губу.

Сэнди качает головой.

– Что ж, дуйся сколько хочешь, и посмотри, чем это для тебя обернётся.

– Ты накричал на меня, – говорит она наконец, по-прежнему не глядя на него.

– Накричал? – Сэнди чуть не падает с сиденья. – Ахти, едва ли ты можешь винить меня! Мы никогда не сможем вернуться в тот град.

– Город, – говорит она ему. – Мы никогда не сможем вернуться в тот город. Оливер учит меня говорить более правильно, как он. Он говорит, что я должна… чётко формулировать.

На этот раз выпячивается губа Сэнди.

– Ба! И кто такой Оливер, чтобы решать, как правильно говорить? В любом случае не меняй тему. То, что ты сделала там, ни в какие ворота не лезет. Мы бродячие маги. Наша работа – помогать людям. Мы не должны вмешиваться в политику где бы то ни было – и это значит, что ты не можешь превращать людей в свиней. Особенно мэра!

– Он был очень груб с тобой, – говорит Хоуп.

Сэнди пытается сохранить серьёзное выражение лица, но чувствует, как оно смягчается.

– Ну… да. Был. Некоторые люди склонны становиться злыми, когда понимают, что мы не можем решить все их проблемы с помощью магии. Но я бы справился сам. Ты не можешь превращать каждого, кто груб с тобой, в животное. Если бы ты это делала, людей бы не осталось.

Она смотрит на него и показывает язык.

– По-моему, – раздаётся мягкий голос из кибитки, – было бы не так плохо, если бы все люди в мире превратились в животных. На самом деле, я думаю, это было бы в некотором роде шагом вперёд. – Маленькая лохматая чёрная собачка появляется в открытом дверном проёме, садится, зевает.

Сэнди бросает острый взгляд через плечо.

– Не вздумай её поощрять. Мне казалось, ты должен быть лучшим другом человека?

Собака делает движение, которое напоминает пожатие плечами.

– Это зависит от человека.

– И вообще, как Хоуп умудрилась достать своими маленькими ручками до одного из моих заклинаний в том городке? – спрашивает Сэнди. – Я думал, ты за ней присматриваешь?

– Если хочешь знать, я должен был откликнуться на зов природы, – говорит пёс.

Сэнди в отчаянии качает головой. Он натягивает поводья, и его лошадь Глория сворачивает с грунтовой дороги на неровную землю между двумя могучими секвойями, пальцы тянущихся ветвей царапают крышу фургона, пока они не выезжают на поляну, поросшую высокой травой. Кибитка останавливается, Сэнди спрыгивает на землю и разминает свои скрипучие кости.

– Почему мы остановились? – спрашивает Хоуп, оглядываясь по сторонам.

Сэнди направился к серым деревьям.

– Потому что теперь я должен ответить на зов природы. – Он исчезает за толстым стволом дерева, затем кричит оттуда: – Оливер, отведи Хоуп немного размять ноги, ладно? Но не уходи далеко, имей в виду!

Пёс Оливер смотрит на Хоуп сияющими глазами. Он дёргает одним из своих стоячих ушей.

– Не хотите ли прогуляться со мной?

Хоуп соскальзывает с деревянной скамьи кибитки. Она невысокого роста для своего возраста, с тёмно-серой кожей, копной спутанных волос и большими бесстрашными глазами, такими чистыми и яркими, что они почти светятся.

– Пошли, – кивает она.

Они идут к противоположному концу поляны, подальше от Сэнди, следуя за извилистым узким ручьём среди деревьев. Сейчас середина лета, день погожий и тёплый.

– Знаешь, Сэнди прав, – говорит Оливер, обнюхивая основание дерева. – Тебе действительно не стоит связываться с его заклинаниями. Ты можешь пораниться.

Хоуп поднимает веточку и бросает её в ручей, наблюдая, как бесцветная вода уносит её прочь.

– Он никогда не позволяет мне творить настоящую магию.

– Ты помогаешь ему собирать ингредиенты для заклинаний, разве нет?

– Но это же скучно.

Она садится на мягкий мшисто-серый ковёр леса. Оливер потягивается, ложится рядом с ней и переворачивается на другой бок. Хоуп начинает поглаживать его живот.

– Это может казаться скучным, – говорит он, – но это важно. Он учит тебя, понимаешь? Передаёт мудрость. Убеждается, что ты понимаешь основы магии, прежде чем будешь использовать её.

Хоуп морщит нос.

Оливер садится.

– Дело в том, что Сэнди защищает тебя, как и всегда.

Хоуп взъерошивает неухоженную шерсть у него на макушке, а он протягивает руку и лижет её подбородок влажным языком, заставляя хихикать.

– Хочешь поиграть в «принеси»? – спрашивает она.

Он вздыхает.

– А я должен?

– Это то, что делают собаки! И я знаю, тебе нравится.

Она встаёт, запрыгивает на поваленный ствол дерева и проходит по нему на цыпочках, раскинув руки в стороны для равновесия. Затем она спрыгивает вниз, подбирает подходящую палку и бросает её.

Оливер наблюдает, как она кружится между деревьями и приземляется на землю среди каких-то узловатых древесных корней. Хоуп с улыбкой наблюдает за ним. Она знает, что он изо всех сил старается оставаться на месте. Она также знает, что, независимо от того, сколько книг он может прочитать или какие причудливые слова он может использовать, Оливер – собака и каждая его частичка кричит, чтобы он погнался за этой палкой.

Наконец-то он больше не может бороться с этим желанием. Оливер бросается прочь между деревьями и возвращается через несколько секунд с палкой, зажатой в зубах. Он кладёт её к ногам девочки и смотрит на неё снизу вверх, высунув язык и бешено виляя хвостом.

Она делает вид, что удивлена.

– О, ты хочешь, чтобы я бросила её ещё раз?

– Я презираю себя за это, – отвечает он, – но да. Пожалуйста.

Хоуп хватает палку с земли, делает шаг назад и бросает. Оливер снова устремляется за ней. Однако на этот раз на обратном пути он замирает. Палка выпадает у него изо рта и лежит забытая на земле, пока он смотрит на девочку.

– Твоя рука, – мягко произносит он.

Хоуп поднимает обе руки вверх. Вскоре её левая рука снова опускается. Но правую она продолжает держать поднятой, даже когда у неё перехватывает дыхание и бешено бьётся сердце. Что-то происходит с этой рукой. Серые кончики её пальцев медленно наполняются странным, тёплым сиянием, настолько отличным от остального мира, что поначалу у неё режет глаза. Это нечто, эта ползучая прекрасная странность заполняет все её пальцы и перемещается на ладонь, а затем на запястье. И на этом останавливается.

– Оставайся на месте, – говорит Оливер, и страх в его голосе ощутим. – Я приведу Сэнди.

Он убегает обратно к поляне, оставляя Хоуп наедине с её необычной рукой. Должна ли она испугаться? Возможно. Но после того как она внимательнее рассматривает потепление кожи, то совсем не чувствует страха. Это не больно, не щекочет, ничего подобного. Это просто есть. Она снова поднимает левую руку, кладёт её рядом с правой, которая точно такая, какой была всегда, гладкая и тёмно-серая.

Шорох приближающихся шагов, и Сэнди прорывается через деревья и останавливается, тараща глаза на руку Хоуп. Он подходит, берёт её и осторожно вертит в руках, глаза его блестят из-под полей шляпы.

– Ты приняла своё лекарство сегодня утром? – спрашивает он, слегка задыхаясь.

Хоуп морщит нос.

– Что?

– Ты приняла своё лекарство, душенька? – Его хватка на её руке усиливается, и впервые игла беспокойства пронзает её позвоночник.

– Ага. Каждое утро, как ты мне всегда говоришь.

Сэнди ведёт её за руку на серую поляну, вверх по ступенькам и в тёмно-серую кибитку. Внутри она больше, чем должна быть. Это потому, что, как Сэнди сто раз говорил ей, она сделана из заколдованного дерева. Слева – письменный стол Сэнди, заваленный бумагами и безделушками, а справа – буфетный шкаф и маленькая печь с дымоходом, уходящим под потолок. В дальнем конце – аккуратно застеленная кровать Сэнди. Кровать Хоуп находится в мезонине[4] наверху, куда ведёт деревянная винтовая лестница. Вся закруглённая внутренняя стена и потолок представляют собой один гигантский книжный шкаф, изгибающийся вверх и по кругу. И там, где книги должны были бы вываливаться прямо на голову, они цепляются корешками вниз к блестящим серым половицам.

– Принеси своё лекарство, – говорит ей Сэнди.

Хоуп бросает на него озадаченный взгляд, а затем делает, как он просит, поднимаясь по ступенькам в маленький мезонин, где она спит. Опустившись на колени, она лезет под кровать, достаёт деревянную шкатулку и поднимает откидную крышку, открывая россыпь безделушек. Там есть несколько бесцветных шариков, горсть монет, несколько чёрно-белых рыболовных приманок и тускло-серый металлический игрушечный солдатик. А ещё там есть крошечная бутылочка, на которую Сэнди наклеил этикетку и нацарапал своим неряшливым почерком:

Лекарство Хоуп

Она тянется за флаконом, и то, что изменило её руку, распространяется вверх до локтя, наполняя кожу этим шелковистым сиянием. Когда её пальцы касаются коробки, деревянные края на мгновение вспыхивают, и она резко вздыхает и отдёргивает руку.

– Хоуп? Что такое? Что-то ещё случилось?

– Нет, – отвечает она. – Уже иду.

Она дотрагивается до коробки снова и с удивлением наблюдает, как она тоже наполняется странным веществом из её руки, намного более темным, чем её кожа. Оно распространяется по всем сторонам коробки и на крышку, а затем и на предметы внутри. Шарики выглядят холодными. Почему-то они заставляют её думать о льде. Куртка игрушечного солдатика яркая и кричащая и заставляет её представлять жару. Когда она разрывает контакт с коробкой, всё возвращается к безжизненным оттенкам серого.

И теперь флакон меняется, когда ложится ей на ладонь. Стекло остаётся прозрачным, но жидкость внутри наполнена летним теплом.

Она относит бутылку Сэнди, вкладывает её в его ожидающую руку и наблюдает, как она снова приобретает те оттенки серого, которые она всегда знала.

Сэнди поднимает бутылку, встряхивает её, откупоривает и нюхает.

– Ну? – спрашивает Оливер, садясь у ног Сэнди.

– С лекарством всё в порядке, – говорит Сэнди, поднося бутылку к свету и рассматривая её одним глазом. – Всё как надо.

Хоуп внимательно наблюдает за ним. Хотя ей всего шесть лет, Сэнди уже научил её разбираться в людях. Он сказал ей, что людей читать гораздо проще, чем книги. Хоуп согласна. Слова – хитрая штука. Люди просты по сравнению со словами. История человека написана на его лице, теле и руках. Отражается в том, как он двигается. Быстрый взгляд. Лёгкое подёргивание головой. И это всегда говорит правду – даже когда рот человека пытается сделать обратное.

Сейчас она читает Сэнди. Она понимает, что он в ужасе, и это, в свою очередь, пугает её, ведь она никогда не думала, что Сэнди может чего-то бояться.

– Я сделала что-то не так? – спрашивает она.

– Ась? – Сэнди отрывает взгляд от пузырька с лекарством, смотрит на неё сверху вниз, и его плечи немного опускаются. – Нет, душенька, ты не сделала ничего плохого. – Он проскальзывает мимо неё, садится на край своей кровати. – Иди сюда.

Она садится рядом с ним. Он держит маленький пузырёк с лекарством на раскрытой ладони.

– Почему ты пьёшь это каждое утро? – спрашивает он.

Хоуп на мгновение задумывается.

– Потому что у меня особое… состязание.

– Состояние. – Сэнди кивает. – Ага. И что это значит?

Хоуп снова морщит нос, когда думает.

– Это значит, что со мной что-то не так?

Сэнди протягивает ей бутылку.

– Возьми её.

Она слушается, и как только пузырёк касается её изменившейся руки, жидкость внутри снова вспыхивает тёплым светом. Она ещё не знает почему, но это заставляет её думать о пчёлах, мёде и летнем утре.

Сэнди наблюдает за происходящим, и на его лице снова появляется страх.

– Это то, что со мной не так? – спрашивает она, поднимая руку.

Оливер запрыгивает на кровать и нежно тыкается мордочкой ей в бок.

– Я думаю, пришло время сказать ей, Сэнди.

Сэнди вздыхает.

– Я надеялся, что она станет немного старше, прежде чем я взвалю такой груз на её маленькие плечи. Но ты прав.

Хоуп переводит взгляд с одного на другого.

– Ты уверен, что у меня нет проблем?

– Да, душенька, я уверен. – Сэнди подбирает слова. – Ты была права, когда сказала, что наличие особого состояния означает, что что-то не так. По крайней мере, в обычных обстоятельствах. Твои обстоятельства необычны. Очень необычны. Послушай, Хоуп, с тобой всё в порядке. На самом деле с тобой всё отлично, а вот с остальным миром всё не очень хорошо.

Хоуп хмурится.

– Я не понимаю.

– Вот, – говорит Сэнди, беря её за руку. Когда их кожа соприкасается, его собственная рука тоже меняется, наполняясь красками. – Вот каким должен быть мир, Хоуп.

Она пытается понять, но его слова никак не укладываются у неё в голове. Всё ещё сжимая её руку, он выводит её обратно на улицу в высокую траву. Сэнди обводит свободной рукой поляну.

– Ты всегда видела мир таким. Но это ложь. Видишь свою руку? Ту странную штуку, которая наполнила её теплом? Это называется цветом, душенька. Цветом!

Он отпускает Хоуп, и тепло – цвет – исчезает с его собственной руки.

– Раньше он раскрашивал весь мир. Так много оттенков, что трудно поверить.

Сэнди бежит через поляну к деревьям, срывает широкий лист со свисающей ветки и возвращается. Он протягивает лист ей. Когда Хоуп берёт его, она видит, как яркий, ослепительный цвет наполняет каждую его частичку.

– Это, – говорит Сэнди, – зелёный цвет. Зелёный – это природа, Хоуп. Раньше весь этот лес был морем зелени – конечно, до осени, когда листья приобретали огненный оттенок. И посмотри сюда, душенька.

Теперь он довольно оживлён, снова уходит, на этот раз срывая нежный цветок с поляны среди высокой травы. Хоуп берёт его из раскрытой ладони. У цветка длинный стебель, который изгибается вверху, и с этого изгиба свисают около дюжины крошечных колокольчиков. Краска стекает с её руки на стебель, делая его зелёным, как и лист, но когда она достигает цветов, то наполняет их другим цветом, таким прекрасным, что у Хоуп перехватывает дыхание.

– А этот цвет голубой, – рассказывает ей Сэнди.

Хоуп не может оторвать взгляда от цветов, от их красоты. Что-то дёргается глубоко внутри её. Каким-то образом, в какой-то потаённой части себя, она знает, что это правильно. Именно так всё и должно быть.

– Голубой, – продолжает Сэнди, – это цвет летнего неба. Моря, озера, Кристальных прудов на западе. Голубые. Все они. По крайней мере, так было раньше. – Он присаживается на корточки рядом с ней, и Хоуп потрясена, увидев, что его глаза наполняются слезами.

Она никогда раньше не видела его плачущим. Она роняет цветок, протягивает руку и нежно касается обветренного лица Сэнди. Он закрывает глаза, из них текут слёзы, а она наблюдает, как краска разливается по его лицу, освещая кожу, губы, тёмные волосы и усы. Он открывает глаза, и она резко, удивлённо вздыхает, когда видит, что они зелёные.

– Почему весь цвет исчез? – спрашивает она.

Он сжимает её маленькие ручки в своих.

– Император забрал его, – говорит он.

Хоуп снова морщит нос, пока её маленький мозг пытается разобраться в происходящем. Конечно, она слышала об Императоре, в основном из разговоров людей во многих местах, которые они с Сэнди посетили. Император берёт с них что-то, называемое налогами, а взамен позволяет жить на его земле и обрабатывать её – хотя она не может понять, кто вообще решил, что земля принадлежит ему.

– Зачем он это сделал? – спрашивает она. – Он хотел, чтобы весь цвет принадлежал только ему?

Сэнди качает головой. Хоуп понимает, что эта тема его сильно беспокоит.

– Он сделал это из-за зависти. Видишь ли, Хоуп, Император родился в семье могущественных магов. Но он появился на свет в чёрном, белом и сером цветах. В нём не было ни единого цвета, и никто не мог помочь ему, даже его всемогущие мама и папа. Старые Император и Императрица спрятали его. Они пытались защитить его, понимаешь, потому что знали, что его никогда не примут, что люди будут бояться его – а страх и невежество могут заставить людей совершать ужасные поступки. Но он был одинок, и сердце его стало холодным и ожесточённым. Когда умерли его родители… – Сэнди замолкает, и Хоуп видит, что он дрожит. «Это печальная история», – думает она, но не может понять, почему она так действует на него. – Когда они умерли, трон занял мальчик, и он сделал свою тётю единственным советником. Она сильна в тёмном искусстве некромантии.

– Что это? – спрашивает Хоуп.

– Это когда кто-то вмешивается в то, во что не следует, – отвечает Сэнди.

– Во что именно?

Сэнди замолкает, и Хоуп видит, что он раздумывает, стоит ли ей говорить. Наконец он продолжает:

– Некромант использует магию так, как ему не следует. Некроманты разговаривают с мёртвыми. Они вызывают духов, демонов и им подобных. И никогда ещё не было никого настолько могущественного, как тётушка Императора. Вместе они использовали некромантию, чтобы украсть весь цвет и призвать армию Чёрных Мундиров и Псов-потрошителей, чтобы уничтожить любого, кто попытается вернуть цвет. Тебя могут посадить в тюрьму только за разговоры о цвете, Хоуп.

Она поднимает свою маленькую ручку, и её глаза расширяются. Живот скручивает от страха.

– Я не хочу в тюрьму.

– И я никогда не позволю этому случиться, – говорит Сэнди. – Вот почему ты принимаешь лекарство с самого детства. Оно скрывает твой цвет, Хоуп. Скрывает, что ты другая.

Она размышляет об этом.

– Почему я другая?

Сэнди стоит, засунув руки в карманы.

– Я не знаю, душенька. Хотел бы я знать. И хотел бы, чтобы тебе не приходилось это скрывать. Но ничего не попишешь.

Хоуп думает ещё немного. В её голове загорается новый вопрос:

– Как ты думаешь, мои мамочка и папочка были такими же, как я?

Она сидит на краю кровати, а Сэнди расхаживает взад-вперёд, пока говорит. Теперь он приседает и снова берёт её за руки, и краска с её ладоней переходит на его. У него большие и печальные глаза.

– В ту ночь, когда я нашёл тебя, – начинает он, – твои мама и папа пытались вывезти тебя из города. Они, должно быть, испугались, что Император убьёт тебя, как только узнает о тебе, и они были правы. Его Псы-потрошители и Чёрные Мундиры последовали за твоими родителями и настигли их в лесу недалеко от городских стен.

– Они поранили их?

Маленькие глазки Хоуп широко раскрыты.

Сэнди сжимает её руку.

– Да, душенька. Поранили. Мне не нравится приближаться к городу, но в ту ночь, когда это случилось, я собирал травы для зелий, которые растут только в той части леса. К тому времени, когда я наткнулся на твоих родителей, было уже слишком поздно. Твои мамочка и папочка погибли, пытаясь защитить тебя. Я подобрал тебя и увёз оттуда, и с тех пор я защищаю тебя.

Хоуп вытирает глаза костяшками пальцев.

– Это моя вина.

– Что? – хмурясь, спрашивает Сэнди.

– Ну, с моими мамочкой и папочкой всё было бы в порядке, если бы не я, так ведь?

Сэнди мягко приподнимает её подбородок, так, чтобы её глаза смотрели прямо в его.

– Никогда так не думай, слышишь меня? Никто не может контролировать то, как появляется на свет. Но ты можешь контролировать то, кем становишься, и след, который оставляешь. Во всём виноваты Император и его Некромант, душенька. Не ты. Ни в коем случае не ты. Это они похитили цвета. Это они испугались тебя и решили убить. И они всё ещё будут бояться тебя, если когда-нибудь узнают, что ты жива.

– Бояться меня? – Эта идея слишком нелепа, чтобы в неё можно было поверить. – С чего бы им бояться маленькой девочки?

– Потому что, – говорит Сэнди, – есть множество людей, которые восприняли бы твой дар как чудо, которые вспомнили бы, как всё было раньше. Это делает тебя могущественной. Но ты должна скрывать свой цвет, пока ещё маленькая. Ты должны защищать его до тех пор, пока не решишь использовать. И это должен быть твой выбор.

Она кивает, но многое из сказанного Сэнди ей непонятно. Он много говорит. Она зевает.

– Я устала.

– Угу, – кивает он. – Прими своё лекарство, будь хорошей девочкой.

Он протягивает ей крошечный флакончик, она откупоривает его и капает несколько капель жидкости себе на язык. Вкус у неё медово-сладкий, и она согревает, пока скатывается по горлу вниз. Почти сразу же цвет на её кисти начинает исчезать, покидая запястье, ладонь, костяшки пальцев. Покидая её пальцы до самых кончиков.

Хоуп осматривает каждую часть своей руки, видя только оттенки серого. Цвет исчез.

– Отныне, – говорит Сэнди, – ты всегда должна носить лекарство с собой. Поняла? И, я думаю, тебе следует принимать его по несколько капель утром, днём и вечером. – Всё ещё сидя на корточках рядом с ней, он похлопывает её по плечу. – Я знаю, что это нелегко принять, душенька. И я не ожидаю, что ты поймёшь всё. Но знай одно: пока я дышу, у тебя есть место, которое ты можешь назвать домом.

Хоуп кивает. Она прячет флакон в карман, а Сэнди встаёт и возвращается к своему месту кучера в передней части кибитки. Вскоре колёса снова загрохотали по неровной земле, когда лошадь вытащила их обратно на дорогу.

Хоуп сворачивается калачиком на кровати, а пёс Оливер заскакивает наверх и прижимается к ней.

– С тобой всё в порядке? – спрашивает он.

– Нет. Я не хочу отличаться от всех остальных.

– Я понимаю. Ты боишься?

– Нет. Может быть. Совсем чуть-чуть.

– Я тоже буду защищать тебя, – говорит Оливер.

Она чешет его за ушами, и он прижимается к её руке.

– Я знаю.

Оливер кладёт голову ей на ноги, закрывает глаза и, как способна только собака, засыпает за три секунды. Хоуп оглядывает кибитку, удивляясь, почему всего полчаса назад её жизнь казалась такой безопасной, серой и будничной.

Теперь она знает великую и ужасную правду: мир носит маску. То, что она видит, нереально. А то, что скрывается за маской, – это цвет, чудесная, сияющая вещь. Она видела его всего несколько минут, но её сердце уже чувствует себя немного пустым без него. Это несправедливо, думает она, что каждый в Доминионе должен жить без цвета только потому, что так решил один человек.

И её сердце становится ещё более пустым, потому что тот же самый человек, Император, украл у Хоуп её жизнь. Призрачная жизнь с мамочкой и папочкой разворачивается в её голове. Может быть, жизнь со школой, друзьями её возраста и настоящим каменным домом.

Хотя не то чтобы эта жизнь была такой уж ужасной, думает она, почёсывая дремлющего Оливера за ушами. Но всё же…

Однажды она хотела бы встретиться с Императором. Она не уверена точно, что будет делать, когда этот день настанет, но в глубине души знает: для Императора этот день не будет хорошим.

Глава 5. В которой Дэррок начинает новый проект

Вдали от каравана Сэнди, на окраине сияющего серого города, Дэррок Гвендл подметает мощёный двор фермы своей бабушки. День жаркий, и, расхаживая взад-вперёд, взад-вперёд, Дэррок наблюдает, как капельки пота стекают по пологому склону его носа и капают на камень.

Он сметает всё в угол двора к уже образовавшейся куче рассыпанного сена и грязи, а затем останавливается, опирается на метлу и смотрит вверх. Небо – это необъятное, бескрайнее полотно бриллиантово-серого цвета. Но пока Дэррок наслаждается теплом солнечных лучей на своём лице, его гложет острая печаль. «Оно не должно быть серым, – думает он. – Оно должно быть голубым – на что бы ни был похож голубой цвет».

– Ты витаешь в облаках. – Голос бабушки пугает его.

Она идёт через двор фермы, держа в руках стакан воды для него. Он жадно выпивает его.

– Ты проделал отличную работу во дворе, – говорит она, оглядываясь. – Чистота и порядок. – Она постукивает ногой по булыжной мостовой. – Да. Отличную. Тогда, думаю, на сегодня ты можешь быть свободен.

Дэррок переводит взгляд с пустого стакана на свою бабушку.

– На сегодня всё? Так рано?

Миссис Гвендл кивает.

– Ну, вряд ли я могу ожидать, что ты будешь работать весь день, не так ли? Только не в твой день рождения.

Дэррок моргает.

– Ты имеешь в виду… Но я думал…

– Ты думал, я забыла об одиннадцатом дне рождения моего единственного внука? Батюшки, сынок, я не настолько старая и немощная. Пока нет. – Она улыбается ему. – Идём же.

Дэррок следует за старушкой в дом, на кухню, где запах морковного супа с пряностями ловит его в объятия.

– Мой любимый, – говорит он, заглядывая в бурлящую кастрюлю и глубоко вдыхая.

– Закрой глаза.

Он поворачивается лицом к бабушке.

– Что?

– Закрой глаза, мальчик.

Как всегда, он делает то, что она говорит. Он слышит, как открывается дверца шкафа, слышит какой-то шорох, но не осмеливается украдкой взглянуть.

Наконец, как раз в тот момент, когда он думает, что может взорваться от любопытства, она говорит:

– Хорошо. Открывай.

Он смотрит. Она стоит перед ним, протягивая ему что-то. Это длинный кожаный мешочек. Медленно он протягивает руку и берёт его, ощущая мягкую кожу в своих руках, вдыхая её запах. А внутри что-то ещё. Его сердце начинает биться быстрее, пока пальцы обводят форму тонких, твёрдых предметов, лежащих внутри.

– Скорее открывай! – хихикает миссис Гвендл.

Дрожащие руки Дэррока находят проём и растягивают его. Он заглядывает внутрь и находит пять совершенно новых кистей для рисования. Не те, что для покраски стен или заборов вокруг фермы. А другого вида. Те кисти, что используются для рисования картин.

Он достаёт каждую кисть, изучая её гладкую деревянную ручку, проводя пальцами по мягкой соболиной щетине разных размеров.

– Я знаю, что старые кисти твоего дедушки уже немного истрепались, – говорит она ему. – И хотя ты за ними ухаживал, у всего есть свой срок. Я подумала, что пришло время тебе приобрести что-то своё. Несколько кистей, которые принадлежат только тебе.

Дэррок не знает, что сказать. Слёзы застилают ему глаза.

– Спасибо тебе, бабуля. – Он обнимает её. – Я всегда буду хранить дедушкины кисти. Я бы никогда их не выбросил.

– О, я знаю, – говорит она, шмыгая носом. – А теперь иди. Опробуй их!

Она прогоняет его, и он мчится наверх, в свою комнату. Он аккуратно кладёт кожаный мешочек на кровать, открывает его и раскладывает свои новые кисти по размеру, улыбаясь. Затем он смотрит на дальнюю стену своей спальни, где стоит покосившийся мольберт, окружённый кусками старого холста и дерева. Рядом с мольбертом маленький письменный стол Дэррока почти полностью скрыт под грудой других деревянных обрезков, баночками с серой краской, палитрой и старыми потрёпанными кистями его дедушки. Именно здесь, в этой маленькой комнате, Дэррок в течение последних нескольких лет учился рисовать.

Его дедушка любил рисовать, по крайней мере так ему рассказывала бабушка. По всему дому развешаны дедушкины картины. Они красивые, в основном с изображением фермы, моря и пологих холмов. Есть даже портрет бабушки, написанный давно, когда она была намного моложе.

Он подходит к заваленному бумагами столу, его пальцы касаются баночек с краской с названиями, от которых у него становится легче на сердце. Жёлтая охра. Сырая умбра. Сожжённая сиена. Для зрения Дэррока эти краски – не что иное, как различные оттенки серого. Сейчас он задаётся вопросом, как задавался им бесчисленное количество раз до этого: как же выглядели эти краски, когда на них смотрел его дедушка? Когда в мире ещё были цвета.

Жажда этого знания почти болезненна.

Дэррок выходит из-за стола, берёт несколько своих начатых картин. На одной из них изображена ферма в лучах восходящего солнца с самой высокой точки бабушкиного участка. Ему нравится эта картина. На другой нарисованы лодки для ловли крабов, направляющиеся из города в открытое море. Хотя Дэррок никогда бы этого не сказал, он считает, что у него неплохо получается. Его последняя картина, всё ещё стоящая на мольберте, – автопортрет. Когда бабушка увидела его, в её глазах стояли слезы. Слезы гордости.

Дэррок снова отступает назад, скрестив руки на груди. На этот раз он не смотрит на конкретную картину или кисть и не размышляет о цвете краски. Нет. На этот раз он смотрит на пустую серую стену и воображает.

С некоторых пор он знал, что хочет это сделать. Но это большая работа, и он ждал, пока не решит, что достаточно хорош. Теперь он думает, что, возможно, готов. И бабушка только что подарила ему новые кисти. Разве это не знак?

Он кивает, всё ещё глядя на пустую стену, представляя, как это может выглядеть, когда он закончит. Улыбка расползается по его лицу, когда он подходит к письменному столу, берёт палитру и выдавливает несколько капель серой краски на дерево. Затем он выбирает одну из своих новых кистей для рисования, и вот он стоит, повернувшись лицом к стене, щекочет подбородок мягким концом кисти.

Через некоторое время он делает глубокий-глубокий вдох, обмакивает кисть в краску, протягивает руку и с долгим выдохом прикасается кончиком к стене.

Несколько часов спустя миссис Гвендл проходит мимо комнаты Дэррока. Она не планировала останавливаться там, но какой-то звук привлекает её внимание. Она долго стоит у двери, прислушиваясь. Звук, доносящийся изнутри, вызывает улыбку на её лице. Дэррок работает, напевая что-то себе под нос.

Миссис Гвендл кивает. Это хорошо. Дэррок счастлив. Она знала с тех пор, как он был совсем маленьким, что он интересуется миром больше, чем следовало бы. Он такой же, какой была она в молодости. Всегда задаёт вопросы. Никогда не принимает глупых ответов, на которые клюют другие маленькие дети. Нет. Дэррок всегда был способен видеть, что мир носит маску.

Она уверена, что однажды он захочет присоединиться к Цветной лиге, чтобы помочь вернуть цвет. Она видела проблески будущего. Подсказки в чайных листьях, которые её собственная бабушка научила читать. Шёпот в её снах. И остановит ли она его? Конечно, нет. Если бы она была моложе, если бы у неё не было обязанностей, она бы сама была там, не так ли?

Но всё же мысль о том, что её единственный внук подвергает себя опасности, заставляет её дрожать.

Однажды он уйдёт. Но не сейчас.

Глава 6. В которой собран лунный свет

Через лунный цикл после первого знакомства Хоуп с цветом она стоит вместе с Сэнди у открытой двери скромного коттеджа, свет, льющийся изнутри, растворяется в ночи. В дверях стоит взъерошенный худощавый мужчина лет двадцати. Он бешено трясёт руку Сэнди.

– Спасибо вам, – повторяет он снова и снова. – Спасибо вам, спасибо! И спасибо ещё миллион раз! Ох, как наша семья сможет когда-нибудь отплатить вам за то, что вы сделали? Жаль, что у нас нет лишних денег!

Сэнди удаётся высвободить свою руку. К пальцам снова приливает кровь.

– Деньги? Я бы и слышать о таком не хотел.

– Но вы спасли нашу маленькую девочку, – выдыхает мужчина в дверях, глядя на Сэнди широко раскрытыми от благоговения глазами. – Когда она упала с того дерева… – Он сглатывает. – Её травмы были настолько серьёзными, что мы думали, потеряем её. Если бы вы не проходили мимо…

– Мы всегда где-нибудь проезжаем, – говорит Сэнди. – Я рад, что мы смогли помочь.

– Но ведь должен же быть какой-то способ, как мы можем отплатить вам? – спрашивает мужчина.

Сэнди улыбается, похлопывает мужчину по плечу и смотрит вниз, на потрескавшуюся грунтовую дорожку.

– Долг бродячего мага – помогать тем, кто в этом нуждается. Единственное, о чём я прошу вас в благодарность, – это чтобы вы проявили к нам доброту, если мы когда-нибудь будем в ней нуждаться.

– Конечно, – говорит мужчина.

Сэнди кивает, приподнимает шляпу.

– Ура! Это очень хорошо. Мы поехали. Не забудьте дать своей малышке остаток зелья, когда она проснётся.

– Не забуду.

Сэнди отворачивается, а затем замирает.

– И держите её некоторое время подальше от деревьев.

– Куда мы идём так поздно? – Хоуп протирает глаза и смотрит в ясное ночное небо. Полночь уже наступила и прошла, а луна стояла полная и ослепительная. Они оставили кибитку в крошечной деревушке, где Сэнди лечил травмы маленькой девочки.

– Через минуту увидишь. – В одной руке Сэнди держит металлический фонарь, хотя сегодня ночью достаточно слабого света луны, чтобы указать дорогу.

Хоуп хмуро смотрит сверху вниз на Оливера, который трусит рядом с ней, пока они взбираются по крутому каменистому склону. Далеко внизу раскинулся лес, который при таком освещении выглядит как бескрайнее чёрное море. Тут и там Хоуп различает белые деревенские огоньки, мерцающие, как огни далёких кораблей.

– Почему он просто не может мне всё рассказать?

– Он хочет казаться загадочным, – говорит Оливер. Он идёт у её ног, время от времени останавливаясь, чтобы принюхаться и оставить свой запах. – Ты же знаешь, как он это любит.

– У меня болят ноги, – жалуется Хоуп.

Сэнди не сбавляет скорости. На самом деле Хоуп совершенно уверена, что он даже ускорился.

– Мы почти на месте. Давай, душенька.

– Ты знаешь, куда мы идём? – Хоуп спрашивает Оливера.

Растрёпанный чёрный пёс дёргает ухом.

– Я не имею права говорить.

– Это просто причудливый способ сказать, что ты не собираешься мне рассказывать, верно?

– Одним словом, да.

Хоуп фыркает, засовывает руки в карманы своего серого пальто и ускоряет шаг.

– Не дуйся, – говорит Оливер. – Тебе это не идёт.

Они идут дальше в молчании, пока Хоуп не бросается вниз и не срывает маленький серый цветок с каменистой земли.

– Как ты думаешь, какого он цвета?

– О, Хоуп, – отвечает Оливер. – Только не снова. Сэнди сказал тебе, что говорить об этом небезопасно. Ты должна забыть о цвете.

– Но я не могу, – вздыхает она, и её щеки вспыхивают. – Как я могу забыть что-то настолько замечательное?

– Потому что, если ты этого не сделаешь, Чёрные Мундиры Императора пересекут весь лес верхом на своих огромных Псах-потрошителях и найдут тебя.

– Сэнди бы им не позволил, – говорит она.

– О, и ты готова подвергнуть его опасности? И меня?

– Ну нет… но…

– Потому что это именно то, что произойдёт, Хоуп, если ты когда-нибудь нарушишь правила. Ты этого хочешь?

– Нет!

– О чём это вы двое шушукаетесь?

Сэнди останавливается и оглядывается на них с выражением подозрения на лице.

– А, ничего, – говорит Оливер. – Хоуп только что сказала, что, по её мнению, ты заблудился. Я, конечно, заступался за тебя.

Сэнди нахмурился.

– О, правда? Заблудился, говоришь? Ха! Следуйте за мной, и вы скоро всё увидите.

Он отворачивается, и Хоуп карабкается за ним по всё более крутому склону, пока они не достигают вершины холма, где их встречает неровная вересковая пустошь. Земля мягкая и рыхлая, по ней довольно трудно ходить.

– Тебе стоит попробовать отрастить ещё одну пару ног, – самодовольно говорит Оливер.

Ещё через десять минут, когда дорога становится поистине невыносимой, за верещатником обнаруживается громадный пруд, окружённый серым тростником и тощими, кривыми деревьями. Вода чёрная, как уголь, и слегка подёрнута рябью. Хоуп видит, как лунный свет рассеивается по пруду.

– Что мы здесь делаем? – спрашивает она. Затем добавляет: – И где это здесь?

Сэнди уже шагает к пруду.

– Иди сюда, Хоуп.

Она присоединяется к нему на краю пруда, пока Оливер принюхивается к вереску, улавливая запах кроликов и засовывая нос во всё, что могло быть кроличьей норой.

– Ты много раз видела, как я творю заклинания, не так ли? – говорит Сэнди.

– Да.

– А какой особый ингредиент помогает каждому заклинанию работать? – спрашивает Сэнди.

– Лунный свет, – говорит Хоуп. – Это все знают.

Сэнди улыбается.

– Да, лунный свет. И я только что израсходовал весь запас. Использовал то, что у меня осталось, чтобы вылечить кости этой бедной крошки.

– Значит, мы здесь, чтобы запастись лунным светом? – уточняет Хоуп.

– Так и есть, – кивает Сэнди. – И как, по-твоему, Хоуп, мы могли бы его собрать?

Хоуп открывает рот, чтобы заговорить. Она делает паузу.

– А ты не можешь просто взять его с неба?

Сэнди хихикает.

– Возьми его с неба, говорит она! Как будто это так же просто, как сорвать спелое яблоко с дерева!

Хоуп чувствует, как краснеют её щеки. Она скрещивает руки на груди и показывает язык.

– Не смейся надо мной.

– Я не смеюсь, – говорит Сэнди. – Ты не можешь достать лунный свет с неба. Он слишком рассеянный и неукротимый. Тебе нужно найти место, где он собирается, понимаешь? Место, где он попадает в ловушку.

Хоуп поднимает взгляд на его волевое лицо, а затем смотрит на воду, где лунный свет ложится рябью на поверхность. Её большие тёмные глаза становятся ещё больше.

– Ты говоришь о чём-то вроде пруда?

Сэнди одаривает её гордой улыбкой.

– Да. Вроде пруда. Но не просто какой-нибудь пруд, имей в виду. Лунный пруд. – Он указывает на блестящую воду. – Их много, они разбросаны по всей стране. Лунные пруды – древние места. Некоторые верят, что когда-то они были заколдованы феями. Какой бы ни была причина, лунный пруд задерживает лунный свет. И там он лежит, пока не взойдёт солнце.

Хоуп вглядывается в неподвижную черноту воды, её глаза обводят места, где лунный свет собирается в серебристые лужицы и водовороты.

– Хочешь знать, как отличить лунный пруд от остальных? – спрашивает её Сэнди.

Хоуп кивает:

– Очень-очень хочу.

– Вон там, – говорит Сэнди, указывая на одно из деревьев, окружающих пруд. Это огромный узловатый дуб, намного крупнее других деревьев.

– У каждого лунного пруда есть дуб, – говорит Сэнди. – Это первый признак, и любой может его заметить. Но только маг может обнаружить два других. Второй… – Он принюхивается. – Ты чувствуешь этот запах?

Хоуп делает глубокий вдох через нос.

– Чувствую. Это как… как клубника!

– О, в тебе есть волшебство, это точно, – говорит Сэнди, хлопая в ладоши. – Да, лунный пруд всегда приятно пахнет для мага.

– Какой признак последний? – спрашивает Хоуп, подпрыгивая вверх-вниз в предвкушении.

Сэнди приседает на корточки у кромки воды, протягивает руку, опускает палец в воду. Затем он на мгновение засовывает палец в рот.

– Попробуй, – предлагает он. – Это безопасно.

Хоуп присаживается на корточки рядом с ним, протягивает руку и опускает её в воду. Когда её пальцы погружаются, серебристый лунный свет танцует на созданной ряби. Она поднимает палец и пробует на вкус капельки воды, свисающие с подушечки. Её рот тут же наполняется сладким, покалывающим теплом.

– По твоему лицу я вижу, что тебе нравится, – говорит Сэнди со смешком.

– Это чудесно! – Она собирается снова окунуть палец в воду, но Сэнди останавливает её.

– Капли достаточно, – замечает он. – На вкус это может быть как мёд со сливками, но если ты выпьешь слишком много, то станешь неуравновешенной. Магия может вырваться из тебя, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Хоуп смотрит на свой палец, затем вытирает руку о пальто.

Сэнди встаёт, роется в карманах пальто и достаёт две стеклянные банки. Он протягивает Хоуп одну из баночек, затем снова залезает в карман и вытаскивает крошечный кожаный мешочек.

– Ты хочешь попробовать собрать луну?

Она кивает так энергично, что у неё начинает болеть голова.

– Повторяй за мной, – просит Сэнди. – Смотри. – Он осторожно подходит к самому краю пруда, наклоняется и опускает банку в воду. К удивлению Хоуп, лунный свет на поверхности, двигаясь по воде, отклоняется от отверстия. – Не так уж просто, как ты могла подумать, – говорит он. Затем он подмигивает: – Если только у тебя нет парочки таких крошечных красоток. – Он достаёт банку, засовывает её под мышку, затем открывает кожаный мешочек и высыпает несколько крошечных камешков на ладонь. Спустя долгое мгновение камни начинают светиться, всё ярче и ярче, пока не становятся настолько ослепительными, что Хоуп прикрывает глаза. – Солнечные камни, – рассказывает ей Сэнди. – Когда я брошу их в пруд, лунный свет подумает, что взошло солнце, и убежит от его сияния, понимаешь?

Он швыряет камешки в пруд, затем быстро приседает и опускает открытую банку в воду как раз в тот момент, когда лунный свет льётся по поверхности к нему, в сторону от света камней. Через несколько мгновений он достаёт банку из воды.

Она до краёв наполнена кружащимся лунным светом.

Хоуп придвигается поближе к банке и постукивает по стеклу.

– Вытяни руку, – говорит Сэнди. Она слушается, и он высыпает ей на ладонь пять сияющих солнечных камней. Их тепло успокаивает, как будто держишь счастье в руке. – Вперёд, – подталкивает её Сэнди. – Найди местечко и поймай для меня несколько лунных лучей.

Её кровь кипит от нетерпения, Хоуп оглядывается по сторонам на краю большого пруда, замечает мерцающую в лунном свете лужицу рядом со старым дубом и решает, что это подходящее место для начала. Она огибает пруд, Оливер следует за ней по пятам. У подножия огромного дерева Хоуп готовит свою пустую банку, подкрадывается к кромке воды и разжимает крепко сжатую ладонь, показывая ослепительные камни.

Когда она замахивается для броска, Оливер говорит:

– Постарайся не упасть. Здесь может быть глубоко.

Хоуп бросает на него испепеляющий взгляд, прежде чем закинуть камни. Они приземляются со звуком «плюх-плюх-плюх», немедленно рассеивая лунный свет. Поражённая скоростью, с которой это происходит, Хоуп быстро опускает горлышко своей банки в воду, позволяя отступающему лунному свету проникнуть внутрь каскадом. Затем она берёт банку, закрывает крышкой и поднимает вверх, гордо улыбаясь волшебному свету, который переливается внутри.

– У меня получилось, Сэнди! – кричит она через пруд, торжествующе поднимая банку. – Смотри!

Сэнди, который уже наполнил ещё три банки, встаёт, озарённый своим уловом, и машет рукой.

– Умничка! Возвращайся.

Хоуп так счастлива, что ей кажется, будто она может оторваться от земли и поплыть над прудом.

– Ты видел, Оливер? Ты меня видел?

Маленькая собачка виляет хвостом и ходит вокруг неё по кругу.

– Ты, – говорит он, – чудо. Самородок.

Хоуп начинает гордо шествовать обратно вокруг пруда. Она в нескольких шагах от старого дуба, когда останавливается, поворачивается назад и замирает.

– Ты это слышал? – спрашивает она Оливера.

Собака, только что уткнувшаяся носом в кучу чего-то такого, о чём Хоуп предпочла бы не думать, становится прямо. Её уши подёргиваются.

– Что-то приближается. – Он смотрит вверх, в усеянную звёздами темноту. – Там.

Хоуп оборачивается, смотрит вверх и замечает неправильную тень, заслоняющую россыпь бесчисленных звёзд. Тень вращается и кувыркается, становясь больше по мере приближения. Хоуп на мгновение кажется, что она видит очертания огромных крыльев, складывающихся, разворачивающихся и мечущихся вокруг.

– Осторожно! – доносится крик Сэнди с другой стороны пруда. – Прячьтесь!

Глава 7. В которой виверн падает с неба

Хоуп застыла на месте, вытаращив глаза на падающую тень над головой. Когда кажется, что она перекрыла всё небо, Оливер сжимает зубами пальто Хоуп и тащит её на землю.

Свист воздуха разрывает ночь, а грохот сотрясает землю и посылает рябь по воде.

Хоуп на мгновение ложится на спину, крепко зажмурив глаза. Оливер закрывает её сверху, его тёплое дыхание касается её лица.

– С тобой всё в порядке? – спрашивает он.

– Думаю, да.

Оливер проворно спрыгивает с неё, и она встаёт на ноги как раз в тот момент, когда к ним подбегает Сэнди.

– Вы оба в порядке? – выдыхает он.

Хоуп обнимает его и сразу чувствует себя в безопасности, хотя всё её тело всё ещё дрожит.

– Что это было?

– Я не знаю, но что бы это ни было, оно упало где-то за старым дубом.

– Оно было большим, – замечает Оливер, шерсть на его спине встаёт дыбом. – И я думаю, живым.

– Мы должны провести расследование, – говорит Сэнди. – Это наша обязанность как магов.

– Я боялся, что ты это скажешь, – вздыхает Оливер.

– Что такое обязанность? – спрашивает Хоуп.

Оливер с любовью утыкается мордочкой в её ногу.

– Обязанность означает, что всё зависит от нас.

– Верно, – говорит Сэнди. – Часть работы хорошего мага заключается в том, чтобы присматривать за неизвестным. Есть миры, отличные от нашего, и иногда вещи проникают оттуда, когда границы тонки. Если это произойдёт, мы должны вернуть их на место. Прибраться, если так понятнее.

Хоуп смотрит на него снизу вверх, затем в темноту за древним дубом. Она с трудом сглатывает.

– Держись поближе, – просит Сэнди.

Хоуп не нужно повторять дважды. Она следует за Сэнди по пятам. Он начал учить её, как передвигаться невидимо и неслышно, словно тень, но она ещё не до конца овладела этим искусством. Ноги Сэнди не издают ни звука, и Хоуп должна глубоко сконцентрироваться, чтобы он не превратился в тень и не исчез из её поля зрения.

Теперь они удаляются от пруда, и яркий свет ослепительной полной луны высвечивает груду громоздкой тьмы в сотне шагов от них.

Сэнди поднимает руку, поворачивается к Хоуп и Оливеру и говорит хриплым шёпотом:

– Оставайтесь пока здесь – даже не думай спорить со мной, душенька! Оливер, проследи, чтобы она не пошевелила ни единым мускулом.

Хоуп бросает на него испепеляющий взгляд, но Сэнди уже отвернулся и направляется к тому, что упало с неба. И снова он ходит тенью, и Хоуп использует всю свою концентрацию, чтобы не дать ему ускользнуть от её глаз. Когда Сэнди оказывается шагах в двадцати от этого существа, он внезапно замирает. Хоуп видит, как его руки опускаются по бокам, а затем он бросается вперёд.

– Вы можете подойти! – кричит он через всё расстояние, и в его голосе слышится настойчивость.

Хоуп пробирается по вересковой пустоши, наблюдая, как неуклюжее тёмное существо становится больше с каждым шагом, пока не оказывается совсем рядом и не останавливается так резко, что Оливер врезается в неё.

– Это… это… – Она не может произнести ни слова, пока не делает успокаивающий вдох. – Это дракон!

Существо огромное, с телом размером с кибитку Сэнди, длинной мускулистой шеей и головой размером с пони. Он чёрный, как кусок угля, покрыт блестящей чешуёй, отражающей свет луны. Одно из его огромных кожистых крыльев лежит скомканным под туловищем, а другое раскинуто в сторону на двадцать шагов в ширину.

– Нет, – говорит Сэнди. – Не дракон. Виверн. Только две ноги, видишь? И к тому же лунный виверн. Но что с тобой случилось, дружок, а? Что заставило тебя упасть с неба?

Он делает шаг ближе, и глубокий, недовольный рык вырывается из горла виверна, заставляя Хоуп отпрыгнуть назад.

– Нет, мой дорогой, – произносит Сэнди нежным, музыкальным голосом. – Я не причиню тебе вреда. Не бойся…

Ещё один шаг, и он оказывается на расстоянии вытянутой руки, и Хоуп затаивает дыхание, когда Сэнди медленно, очень медленно протягивает руку и кладёт её на бок существа. Виверн снова урчит, но теперь это другой звук, печальный и усталый. Его голова широкая и рогатая, с длинной мордой и ртом, полным зубов размером со слоновьи бивни. Глаза – светящиеся шары, похожие на миниатюрные луны, хотя они почти полностью закрыты.

– Он болен? – спрашивает Хоуп.

– Я пока не уверен, – говорит Сэнди, его руки осторожно ощупывают тело виверна. Он лежит скрученный, особенно в передней части. Сэнди присаживается на корточки и начинает осматривать то, что может разглядеть на животе. – О нет. Но кто мог такое сделать?

– Что? Ты что-то нашёл? – Хоуп придвигается ближе, но Оливер преграждает ей путь. Его шерсть встала дыбом.

Сэнди машет ей рукой.

– Подойди и посмотри сама. Всё в порядке, Оливер, позволь ей подойти.

Оливер отходит в сторону, и Хоуп бросается к Сэнди, заставляя огромное животное шаркать и урчать.

– Помедленнее, душенька! – шипит Сэнди. – Ему больно.

– Прости. Могу я… прикоснуться к нему?

Сэнди кивает, и Хоуп протягивает дрожащую руку и кладёт её на вздымающееся тело. Виверн холодный на ощупь, твёрдый, как камень, и пахнет тлеющими углями походного костра. Его бока расширяются и сжимаются с каждым затруднённым вдохом, и Хоуп может ощутить заключённую в нём невероятную силу. Она чувствует себя ужасно маленькой.

– Посмотри сюда, – просит Сэнди, приседая на корточки и указывая на место на животе.

Хоуп тоже опускается. Благодаря лунному свету из одной из банок Сэнди она видит, что брюхо виверна не покрыто броней, как всё остальное. Здесь его кожа обнажена, толстая и потрескавшаяся, словно старая, и оттуда торчит что-то длинное и металлическое.

– Похоже на какое-то копье, – говорит Сэнди.

Хоуп видит тёмную кровь, льющуюся из того места, которое пронзило копье. При виде этого у неё пересыхает во рту и по телу пробегают волны жгучей ярости.

– Он умрёт?

Сэнди качает головой.

– Нет, если за дело взялся я.

Он подходит к голове лунного виверна, снимает крышку с одной из своих банок и осторожно выливает лунный свет на землю, где он собирается в лужицу вязкой, шелковисто светящейся жидкости. Глаза виверна приоткрываются ещё немного, и из его пасти высовывается огромный шершавый язык, который лакает лунный свет. Ещё одно низкое урчание зарождается в его груди и вырывается изо рта.

– Хорошо, – говорит Сэнди. – Вы, двое, отойдите в сторону. Ещё. Вот так. Ещё чуть-чуть.

Хоуп и Оливер отходят назад, пока Сэнди не убедился, что они на безопасном расстоянии.

– Что он собирается делать? – спрашивает Хоуп.

Оливер прижимается к её ноге, всё его тело напряжено, а уши насторожены.

– Не имею ни малейшего понятия, – отвечает он. – Ты знаешь, какой он. Что бы он ни задумал, держу пари, это опасно. Я надеюсь, что его не съедят.

– Не говори так! Смотри, он что-то делает!

Сэнди обошёл лунного виверна по кругу, возвращаясь к тому месту, где в его брюхе застряло копье. Он делает глубокий вдох и хрустит костяшками пальцев, затем возвращает своё внимание на лунного виверна, наклоняется и протягивает руку.

Хоуп судорожно сглатывает.

– Он схватил копьё!

Луна яркая, и свет от оставшихся баночек с лунным светом освещает лицо Сэнди. Хоуп видит, как он закрывает глаза, делает ещё один глубокий вдох, затем…

Мощным рывком Сэнди вытаскивает копьё из брюха виверна.

Глаза огромного зверя расширяются. Он издаёт оглушительный, грохочущий рёв, от которого сотрясается земля. Он дрыгает лапами, а затем, пытаясь подняться, выбрасывает крыло, ловит Сэнди, поднимает его, подбрасывает высоко в воздух. Он парит над головой, а Хоуп и Оливер наблюдают, открыв рты. Вот он пролетает по дуге над старым дубом, к лунному пруду, размахивая руками и ногами, пока не скрывается из виду.

Всплекс!

Виверн снова падает на брюхо и лежит неподвижно. Хоуп и Оливер пристально смотрят друг на друга, затем бросаются через болотистую пустошь к пруду.

Сэнди уже вылезает из воды, промокший до нитки. Когда он направляется к ним, прудовая вода вытекает из его рукавов, штанин, из-под шляпы, которая каким-то волшебным образом осталась на месте.

– Не говорите ни слова, – шипит он им, проходя мимо, высокий и с прямой спиной.

Хоуп не произносит ни слова. Она и Оливер следуют за Сэнди обратно к виверну, который не сдвинулся с места после всех своих усилий. Сэнди поднимает руку, чтобы сказать Хоуп и Оливеру держаться подальше, и идёт дальше, обратно к чудовищу, как будто ему на всё наплевать.

– Ну-ну, мой дорогой, – говорит он успокаивающим тоном. – Старина Сэнди всего лишь пытается помочь.

Когда он подходит ближе, виверн снова урчит и фыркает. Хоуп думает, что её сердце может выскочить из груди.

– Он сумасшедший, – восхищённо говорит Оливер.

Сэнди протягивает руку, кладёт её на голову виверна, гладит его по мордочке.

– Вот и всё. Худшее уже позади.

Он берёт одну из двух оставшихся баночек лунного света, снимает крышку. Затем он обходит вокруг и приседает на корточки около живота виверна, заливая лунным светом колотую рану. Виверн слегка постанывает, но на этот раз не двигается с места, и вскоре Сэнди, кажется, доволен.

– Он поправится? – спрашивает Оливер, когда Сэнди возвращается к ним.

– Слишком рано говорить, – отвечает Сэнди. – За ним нужно будет присматривать всю ночь. Оливер, сделай мне одолжение. Возвращайся к кибитке и приглядывай за лошадью. Мы с Хоуп останемся здесь и присмотрим за нашим большим дружком.

Оливер виляет хвостом, встаёт на задние лапы и кладёт свою лапу на плечо Хоуп. Он облизывает её лицо своим шершавым языком.

– Скоро увидимся.

Затем он поворачивается и с лаем уносится прочь в ночь.

– Он хороший пёс, – говорит Сэнди, глядя ему вслед.

Хоуп впервые замечает, что он держит копьё, которое вырвал из живота виверна.

Сэнди подходит к дубу, снимает своё промокшее твидовое пальто и вешает на ветку. Затем он садится на мягкую землю и прислоняется спиной к дереву. Хоуп сидит рядом с ним, пока он рассматривает наконечник копья в ярком лунном свете.

– Почему кто-то причинил ему боль? – спрашивает она.

– Я не знаю, – говорит Сэнди, качая головой.

Хоуп хмурится.

– Люди едят вивернов?

– Нет. Но у меня были стычки с людьми, которые убивают животных и хранят их в качестве трофеев.

– Что такое трофей?

– Нечто вроде сувенира, – поясняет Сэнди.

– Что? – Хоуп морщится. – Люди хранят мёртвых в качестве сувениров?

– Ну, от кого-то настолько большого, как виверн, они, вероятно, просто оставили бы голову себе.

– Голову? – Хоуп испытывает такое отвращение от этой мысли, что не знает, что сказать. Она не может себе представить, что для кого-то убить такое существо, как виверн, и отрубить ему голову может быть лучше, чем наблюдать, как оно свободно летает по небу. Затем ей в голову приходит другая мысль, и она вздрагивает. – Как ты думаешь, люди, которые причинили ему боль, где-то рядом?

Всё это время Сэнди не сводил глаз с копья.

– Он не мог улететь очень далеко с такой травмой, – говорит он, – так что, я думаю, охотники всё ещё должны быть где-то поблизости. Не волнуйся, душенька, если они наткнутся на меня, я позабочусь о том, чтобы они больше никогда не охотились.

– Тебя действительно интересует эта штука? – Хоуп указывает на копьё.

Взгляд Сэнди на мгновение отрывается от наконечника копья, затем возвращается к нему.

– Что-то в нём не так, – отвечает он. – Я не могу точно сказать, что именно, но оно кажется неправильным. Мне это не нравится.

Хоуп больше интересует виверн, чем копьё. Она всматривается через бугристую вересковую пустошь в его неуклюжие чёрные очертания. Лунный свет блестит на его чешуе, и от него доносится глубокий, ритмичный рокот.

– Я думаю, он спит.

– Да, – соглашается Сэнди.

– Можно мне ещё раз на него посмотреть?

– Нет, душенька, нельзя.

– Я не буду подходить слишком близко. Пожалуйста?

– Что ж такое, душенька! Была ли когда-нибудь хоть минута, чтобы ты была счастлива сидеть спокойно? Ты не можешь приближаться к нему. Если он проснётся, то может взмахнуть крылом и подбросить тебя в воздух, как он сделал со мной. Я не хочу видеть, как ты летаешь по небу, словно маленькая малиновка.

Хоуп складывает свои маленькие ручки на груди, отворачивается от Сэнди и надувает щеки.

– Однако ты проделала хорошую работу, собрав этот лунный свет, – говорит Сэнди после минутного молчания.

Хоуп старается не улыбаться.

– Правда?

– Да. Ты самородок.

Она снова поворачивается к нему лицом.

– Ты позволишь мне скоро использовать заклинания? Пожалуйста!

Она думает о потайной комнате под полом кибитки, заполненной волшебными свечами разных размеров и форм. И высокими стеклянными банками с волшебными палочками, концы которых были обмакнуты в магию и выглядели как огромные спички. Она с детства наблюдала, как Сэнди творит заклинания для торговли на ведьминых рынках, чувствовала запах магии в котле, видела искры и шипящие струйки света. Больше всего на свете она хочет научиться создавать эти заклинания и зелья.

Сэнди печально улыбается ей.

– Ты никогда не сдаёшься, не так ли? Я уже говорил тебе раньше, что начну учить тебя магии, когда тебе исполнится десять.

– Но это ещё так не скоро!

– Тебе так кажется, потому что ты ребёнок, – говорит Сэнди. – Но я обещаю тебе, что это время настанет раньше, чем ты успеешь оглянуться. В любом случае спорить нет смысла. Маги всегда поступали именно так.

Хоуп снова фыркает, и некоторое время они сидят в тишине, глядя на звёзды. Затем Хоуп чувствует знакомое тепло, покалывающее кончики пальцев, и, опустив взгляд, видит, что её кожа снова наливается цветом. Её глаза расширяются, а сердце учащённо бьётся, когда тёплый светло-коричневый цвет достигает её рук, а затем касается рукава пальто, превращаясь в неровный жёлтый участок.

Сэнди подаётся вперёд.

– Когда ты в последний раз принимала лекарство?

– После ужина, как всегда.

Хоуп поднимает руки вверх, и у неё перехватывает дыхание. Цвет на обеих руках, чего раньше никогда не случалось.

Сэнди кивает.

– Это становится сильнее. Прими ещё лекарства. Мне нужно будет смешать более мощное заклинание.

Хоуп достаёт пузырёк с зельем из кармана пальто, смотрит, как жидкость желтеет. Она открывает его, подносит к губам. Однако прежде чем выпить его, она останавливается и представляет, каково это – дать цвету растечься. Она представляет, как жёлтый цвет наполняет её пальто, представляет, как светло-коричневый цвет её кожи придаёт сияние лицу и худым ногам. И что потом? Станет ли трава, на которой она сидит, зелёной? Это цвет травы, не так ли? Но она отмахивается от этих мыслей, как от мошки, и делает глоток из бутылки. Через несколько мгновений краска снова отступает и исчезает, оставляя знакомую боль в груди.

Глава 8. В которой Хоуп посещает звёзды

Хоуп резко просыпается, мгновение не понимая, где она находится. Потом она слышит храп Сэнди и вспоминает, что они под дубом рядом с лунным прудом.

И что в двух шагах от них спит огромный лунный виверн.

Серо-чёрное небо по-прежнему безоблачно, луна огромная, полная и достаточно яркая, чтобы её можно было разглядеть. Хоуп всматривается в тенистую пустошь, моргает, садится прямо.

Она трёт глаза.

Она снова моргает.

Виверн исчез.

Её глаза расширяются, когда она смотрит на небо, гадая, увидит ли очертания огромных крыльев на фоне звёзд. Она не видит.

– Сэнди, – шепчет она.

Сэнди натянул шляпу на лицо, и из-под полей доносится глубокий храп. Затем, немного потревоженный голосом Хоуп, он начинает говорить во сне. Иногда он так делает, и когда это случается, у него странный голос, который совсем не похож на голос Сэнди. Кажется, что в своих снах он становится другим человеком.

– Назад, – стонет он. – Отойди. Отойди от них.

– Сэнди. – Хоуп легонько трясёт его, но он не открывает глаза.

– Это была не моя вина, – говорит он, всхлипывая. – Ты должна мне поверить. Это не моя вина… Я пытался. Мама… Отец… Я пытался.

Хоуп протягивает руку, чтобы снова встряхнуть его, но останавливается, когда её внимание привлекает звук из-за дерева. Это звук чего-то очень большого, медленно движущегося.

Затаив дыхание, Хоуп приподнимается и оставляет Сэнди наедине с его снами. Она выглядывает из-за ствола в сторону лунного пруда, всё её тело дрожит от любопытства и нетерпения, и делает резкий вдох.

Виверн стоит посреди пруда. Большая часть его огромного тела погружена в воду, а длинная шея и макушка массивной головы образуют странный блестящий остров посреди воды. Его глаза закрыты, когда он купается в пруду, залитом лунным светом. Кружащиеся потоки лунного света танцуют по воде, когда крылья виверна движутся под поверхностью.

Хоуп мгновенно забывает обо всём остальном мире. В этот момент всё, что существует, – это прекрасное создание, и пруд, и её колотящееся сердце под ночным небом.

Потом она наступает на ветку.

Светящиеся глаза виверна распахиваются. Его голова поворачивается, посылая волну через лунный пруд. Его взгляд прикован к Хоуп, чьи ноги как будто пустили корни в землю. Она застыла, совершенно неспособная пошевелить ни единым мускулом, когда виверн недовольно урчит, его кожистые крылья, большие, как корабельные паруса, поднимаются из воды, когда он за четыре широких шага приближается к ней через пруд.

Он возвышается над ней, глядя сверху вниз, как будто она насекомое. Она надеется, что выглядит невкусно.

Когда виверн издаёт ещё один низкий, вибрирующий рокот и наклоняет голову в её сторону, Хоуп собирается позвать Сэнди, но быстро передумывает. Может, ей и всего шесть лет, но Сэнди хорошо её обучил. Она знает, что шум может напугать животное и заставить его наброситься.

Она этого не хочет.

Она не шевелится, когда морда зверя приближается достаточно близко, чтобы коснуться её, моргая, когда его горячее дыхание обдувает её лицо. Этот запах, горящего дерева и тлеющих углей, наполняет её голову, вызывает головокружение.

– Пожалуйста, не ешь меня, – удаётся ей пискнуть.

Лунный виверн моргает.

– Я не думаю, что ты меня съешь, – говорит она. – Ты ешь только лунный свет, не так ли? – Её взгляд устремляется к его брюху, но, хотя лунный свет ярок, она не может разглядеть рану. – Подожди там, – просит она, и только когда она снова обходит дерево и поднимает одну из баночек с лунным светом Сэнди, она понимает, что спешит обратно к существу, достаточно большому, чтобы проглотить её так же легко, как она могла бы проглотить ягодку.

Она медленно приближается к виверну и направляет свет из банки на его нижнюю часть тела. Рана почти полностью затянулась.

– Должно быть, тебе лучше, – говорит она. Затем, помолчав, добавляет: – Хочешь, я нанесу на неё ещё немного лунного света?

Виверн приподнимает крыло, чтобы лучше разглядеть рану, и пристально смотрит на неё снизу вверх.

– Хорошо. Подожди.

Её маленьким ручкам немного трудно отвинчивать крышку, но в конце концов она справляется. Затем она наливает немного густого лунного света на рану и осторожно втирает его. Глаза виверна закрываются, когда рана затягивается.

– Я не могу поверить, что кто-то мог так поступить с тобой. Знаешь, что я думаю? Я думаю, у них будут большие неприятности, если Сэнди когда-нибудь найдёт их. Никто не смеет связываться с Сэнди. Если у них есть хотя бы половина мозга… – Она резко замолкает, потому что снова чувствует знакомое тёплое покалывание в ладонях, и когда она вытягивает их, то видит, как цвет заливает её кожу, делая светло-коричневой, а рукав пальто – ярко-жёлтым. – О боже, – со вздохом произносит Хоуп. – Ты видишь это? Сэнди говорит, что есть люди, которые причинили бы мне боль, если бы когда-нибудь узнали об этом, прямо как они причинили боль тебе.

При виде цвета сияющие глаза лунного виверна расширяются. Он несколько раз коротко урчит, фыркает и перетаптывается на месте. Затем он делает то, чего Хоуп совсем не ожидает. Он подносит свою огромную морду к её рукам и трётся о них. Мгновение она стоит замерев, поражённая до глубины души. Виверн прохладный на ощупь, и его блестящая чешуя не чёрная, как она думала. Чешуйки тёмно-красные и сияют, как жемчужины, когда на них падает лунный свет. Краска из рук Хоуп окрашивает мордочку виверна. Есть участки более светлой красной чешуи, а над глазами – огненно-жёлтые дуги. Сами глаза светящиеся, серебристо-голубые.

– Какая красота, – говорит Хоуп, и её сердце переполняется радостью.

Почувствовав себя смелее, она проводит руками взад-вперёд по той небольшой части мордочки, до которой может дотянуться. Из груди виверна доносится низкое, нежное урчание. Затем он перемещается, опуская одно из своих крыльев к земле и подталкивая Хоуп к себе, отчего она падает в грязь.

– Поосторожнее, ладно? – говорит она, вставая и отряхиваясь.

Она уже должна была принять своё лекарство. Цвет распространился по всей её руке до плеча, дальше, чем она когда-либо видела, но часть её знает, что это особенный момент и что он растает, если она позволит краске сойти. Виверн снова становится бесцветным без её прикосновения. Он ещё раз подталкивает её к своему опущенному крылу.

– Чего ты хочешь? Ой!

Последний толчок роняет Хоуп на кожистое крыло, а затем без усилий виверн выпрямляется во весь рост и наклоняет крыло так, что Хоуп скатывается в огромную ложбинку между его лопатками.

– Что ты делаешь? – требовательно спрашивает она, наблюдая, как окрашивается чешуя на спине виверна в перламутровый, черновато-красный цвет. – Опусти меня на…

Она не заканчивает фразу из-за сильного, вздымающегося движения. Хоуп откатывается назад, чувствует, как её желудок сжимается, и вскарабкивается наверх, чтобы ощутить, как ветер треплет её волосы. Её руки цепляются за чешую на спине виверна, глаза становятся шире, чем луна высоко в небе.

Высоко над головой, но всё ближе.

Потому что она летит.

Хоуп летит на спине лунного виверна.

Его огромные крылья поднимают их выше каждый раз, как с оглушительным свистом рассекают тихую ночь. Они поднимаются всё выше и выше, воздух становится холоднее, пока наконец виверн не прекращает свой подъём, выравнивается и начинает плавное скольжение. Только теперь, когда хлопанье крыльев стихло, Хоуп осмеливается наклониться и взглянуть вниз.

Она резко вздыхает, и её рот слегка приоткрывается.

Она думала, что вид с холмистой тропинки на вересковые пустоши – это нечто. Но это… это всё. Это бесконечность.

При ослепительном свете огромной луны Хоуп может видеть всё до самого края тёмного леса. Она может видеть за далёкой тенью гор Зуб Дракона начало великой ледяной тундры Севера. А там, далеко-далеко внизу, находится лунный пруд, такой маленький, что она легко может заслонить его большим пальцем.

– Эй! Куда мы направляемся? Я не могу уйти слишком далеко! – кричит она, перекрывая свист задувающего ночного воздуха.

Виверн поворачивает свою огромную голову, чтобы взглянуть на неё. Хоуп могла бы поклясться, что он улыбается. Затем его голова отклоняется в сторону, и с непринуждённой грацией зверь бросает их в крутое пике.

Хоуп крепко вцепляется в него и закрывает глаза, когда ревущий ветер лишает её дыхания, оборвав крик. Она приоткрывает один глаз и видит, как темнота вересковой пустоши надвигается на неё, всё ближе и ближе…

Виверн разворачивается как раз вовремя; она слышит, как его брюхо задевает вереск на пустоши, затем раздаётся захватывающий свист, и виверн снова взмывает высоко в ночное небо. Хоуп ничего не может с собой поделать. Такой прилив счастья, жажды приключений, чудес и свободы захлёстывает её, что она бьёт кулаком по воздуху одной рукой и издаёт возглас восторга.

Виверн вторит ей разнотонным рёвом, который разносится по небу подобно музыкальному грому.

Они снова ныряют, всё быстрее и быстрее, и снова поднимаются в самый последний момент, взмывая так быстро и так невероятно высоко, что на мгновение, когда виверн достигает вершины своего подъёма, кажется, что время остановилось. И Хоуп чувствует, что она могла бы протянуть руку и сорвать одну из звёзд с неба.

Тук!

Этот звук вырывает Хоуп из мгновения. Виверн покачивается, и из него вырывается ужасающий крик. Хоуп отбрасывает в сторону, она почти скатывается, но умудряется ухватиться за колючую чешую и вскарабкаться обратно, когда виверн мечется в ночи и начинает падать.

Хоуп ничего не может сделать. Ничего, кроме как держаться, пока они падают с неба, вращаясь, кувыркаясь. Она видит звёзды, затем землю, звёзды, затем землю, снова и снова, мир проносится мимо с каждым вращением.

Небо.

Земля.

Небо.

Земля.

Небо.

Затем огромные крылья виверна обхватывают её, окутывая, отрезая от мира и заключая в кожистый панцирь.

Она слышит приглушённые трески и щелчки, и её бросает то в одну, то в другую сторону, а потом…

Бум.

Всё кончено.

Глава 9. В которой Хоуп впервые сталкивается с Бабой

Глаза Хоуп чуть приоткрываются. Её голова кружится, пульсирует от боли, а в ушах стоит звон. Она всё ещё завёрнута в крылья виверна, и, когда звон стихает, она слышит прерывистое дыхание огромного зверя.

Собравшись с силами, она отталкивается и вырывается из-под защиты в темноту. Взглянув вверх, она понимает, что они совершили аварийную посадку в лесу, но нет никакой возможности понять, как далеко от лунного пруда и Сэнди они улетели.

Сквозь густые кроны деревьев она улавливает проблески ночного неба, в котором парила всего несколько мгновений назад. Но что произошло?

Рядом с ней огромный чёрный виверн, лежащий на боку. «Возможно, – думает она, – он просто выдохся. Быть может, взлетел слишком рано после травмы. Но…»

Она протягивает руку, чтобы дотронуться до его мордочки. Его глаза открыты, и свечение от них достаточно яркое, чтобы осветить всё вблизи. Хоуп ахает, когда понимает, что цвет залил всё её тело. Она смотрит вниз, на свои светло-коричневые ноги, а затем её взгляд скользит в сторону, и она сразу понимает, почему виверн упал с неба.

Ещё одно большое копье пронзило его, на этот раз прямо под плечевым суставом правого крыла.

Ужас, страх и беспомощность начинают проникать в неё подобно яду. Сэнди может быть за много миль отсюда, и Хоуп не знает, что делать. Её глаза наполняются слезами.

– Не волнуйся, – говорит она виверну. – Я здесь. Ты не одинок.

Он печально моргает, трётся мордочкой о её руки, когда она гладит его. Она прижимается к нему лбом, закрывает глаза и позволяет слезам капать на его чешую.

Раздавшийся неподалёку щелчок нарушает тишину. Хоуп резко поворачивает голову.

– Что…

Но прежде чем она успевает закончить, виверн своей мордочкой отрывает её от земли и подбрасывает в воздух. Она приземляется невдалеке с приглушённым стуком на мягкий чёрный ковёр из мха и опавших листьев. Она восстанавливает дыхание, затем встаёт.

– Зачем ты это сделал? – начинает она, но замолкает и замирает.

Она слушает.

Что это?

Нечто движется среди черноты деревьев, нечто, что кажется большим. В темноте трудно сказать наверняка, но она думает, что звук доносится со стороны виверна. Она замечает дрожащий, подпрыгивающий белый свет ручного фонаря, пробирающийся между стволами и ветвями.

Хоуп придвигается ближе и слышит то, что напоминает ей хриплое дыхание умирающего существа. Оно рокочет, булькает и заставляет её думать о вони и смерти.

– Прелестная вещи-и-и-ица, – говорит оно. Последнее слово растягивается с придыханием. – Не слишком сильно повреж-ж-ж-ждена.

Что-то в этом голосе пробирает Хоуп до костей. В темноте между деревьями она крадётся вперёд, к бесцветному свету, молясь, чтобы не наступить на сухую ветку. Она подходит ближе, ещё ближе, пока не оказывается шагах в тридцати от того места, где упал виверн. Достаточно близко.

Она пригибается за полым стволом давно упавшего дерева и смотрит на фигуру, стоящую рядом с виверном. Похоже, это женщина, хотя она выше любой женщины, которую Хоуп когда-либо видела. Она чувствует этот запах даже отсюда – вонь гнили и разложения. Он застревает у неё в носу и горле.

Высокая женщина стоит спиной к Хоуп. На ней длинное рваное платье, которое волочится по земле, а на голове у неё светло-серая шаль, испачканная тёмной жидкостью.

«Она, должно быть, в полтора раза выше Сэнди, – думает Хоуп. – А Сэнди – человек немаленький. Но её пропорции странные и неестественные. Её ноги выглядят слишком короткими, тело слишком большое с сильно увеличенной головой. И её руки такие длинные, что лампа почти касается земли, когда она позволяет ей висеть в руке рядом с собой».

– Ты думал, что сбежал от старой Бабы, а-а-а? – выдыхает она. – Думал, я тебя не найду?

Высокая женщина кашляет, хрипло и сухо. Её движения резкие и непредсказуемые, а то, как её голова постоянно находится в движении, заставляет Хоуп дрожать. Высокая женщина издаёт звук, как будто причмокивает губами.

– Позволь мне сказать тебе кое-ш-ш-ш-што, – говорит она виверну, похлопывая его серой рукой, которая слишком длинная и призрачно-бледная. – Когда я чего-то хочу, то всегда получаю это в кон-н-нце кон-н-нцов. Теперь дай-ка посмотреть на тебя.

Она ходит вокруг виверна, а тот ёрзает и ворчит.

– Не веди се-е-ебя та-а-ак, – говорит высокая женщина, тыча длинным-предлинным пальцем в мордочку виверна. – Нет смысла боротьс-с-с-ся. Дай-ка я посмотрю…

Она двигается в отрывистом полуплясе к тому месту, где копье пронзило виверна. Затем движением настолько быстрым, что это шокирует Хоуп, высокая женщина протягивает руку и выдёргивает копье из плеча виверна.

Хоуп прикрывает рот, чтобы не закричать, когда виверн ревёт в агонии. Он машет трясущимся крылом, пытается подняться, а затем снова падает на брюхо. Хоуп больше всего на свете хотела бы, чтобы Сэнди был здесь.

– Правильно, – говорит высокая женщина. – Больше никаких сражений. Теперь ты принадлежиш-ш-ш-шь Бабе. Я приведу тебя в порядок и как прекрасно ты будешь смотреться в моей колле-е-е-е-екции!

Наступает момент глубокой тишины, когда воздух как будто становится тяжёлым и давит на кожу Хоуп, присевшую за поваленным деревом. Затем высокая женщина начинает напевать глухую, жутковатую мелодию, которая заставляет Хоуп чувствовать, будто она плывёт между деревьями.

Хоуп моргает.

Она выглядывает из-за упавшего бревна, оглядывает всё недоверчиво.

Виверн исчез.

Нет. Подождите.

Высокая дама наклонилась, присела на корточки. Хоуп видит её только со спины, её широкие костлявые плечи деловито подёргиваются. Что она делает?

Когда она выпрямляется и оборачивается, Хоуп видит, что высокая женщина теперь держит в руках два предмета. В одной руке фонарь. А в другой руке она сжимает маленькую клетку, похожую на ту, в которой человек мог бы держать домашнюю птицу.

Но в этой клетке нет никакой птицы.

За тонкими прутьями дрожит тёмная фигура, что-то с длинной шеей и двумя глазами, которые светятся серебристым светом. Это виверн, теперь крошечный и пойманный в ловушку. Он издаёт тихий, беспомощный хныкающий звук, и сердце Хоуп сжимается от боли. Она хочет что-то сделать, хочет выпрыгнуть и выхватить клетку из рук высокой леди, но страх приковывает её к земле.

Высокая женщина снова причмокивает губами, поднимает клетку своей причудливо длинной рукой и хихикает. Хоуп впервые видит лицо высокой дамы. У неё огромная голова, на несколько размеров больше, чем нужно для такого странного тела. Её брови приподнимаются, словно выступ, над её большими, водянистыми, налитыми кровью глазами, а рот скошен набок. Она разглядывает усохшего виверна в клетке, что-то напевая. Похоже, она в восторге от своего улова.

– Пора вернуть тебя домо-о-о-ой, – выдыхает она. – Возвращаемся в дом Бабы…

Она останавливается, становится такой же неподвижной, как окружающие деревья. Комок страха подступает к горлу Хоуп, когда Баба начинает принюхиваться.

– Что это? – спрашивает она, опуская клетку вбок и поднимая лампу другой костлявой рукой. – Здесь что-то е-е-е-есть.

Она выставляет лампу, резко размахивает ею, всматривается между деревьями, все время принюхиваясь.

«Это я, – думает Хоуп. – Она знает, что я здесь».

Она подумывает о том, чтобы убежать, но куда ей бежать? Она потерялась. И в любом случае Баба может оказаться быстрой, может поймать её так же легко, как Хоуп – улитку.

– Кто там? – раздаётся голос Бабы. – Я чувствую твой запах-х-х-х.

Она поворачивается в направлении Хоуп. Хоуп ахает и пригибается за поваленным деревом. Её сердце бешено колотится.

Баба начинает двигаться. Когда звук шаркающих шагов становится ближе, Хоуп ложится животом на лесную подстилку, забирается так далеко под упавшее серое дерево, как только может, и лежит неподвижно, словно мёртвая.

Баба подходит ближе.

Ближе.

Слушать её дыхание больно. Каждый вдох – это рвущийся, рваный хрип. От её запаха слезятся глаза, как от мертвечины в летнюю жару.

Ближе.

Баба останавливается по другую сторону упавшего дерева, и Хоуп чувствует, как она возвышается над ней, видит серый свет лампы Бабы, падающий на близлежащие ветви, стволы и корни.

– Что это? – спрашивает Баба. – Это то, чего я давно не нюхала. – Пауза, и ещё один вдох. – Цве-е-е-ет, – хрипит она. – Я чувствую запах цвета!

Лёжа на животе, Хоуп широко раскрывает глаза. Цвет. Цвет выдаёт её с головой. Единственное, что отделяет её от этого монстра, – гниющий ствол дерева. Она проклинает себя за то, что не приняла лекарство.

Её лекарство!

Медленно, затаив дыхание, Хоуп опускает руку к карману своего пальто. Баба начинает приседать, наклоняться над стволом дерева. Хоуп чувствует запах гнили всего в нескольких дюймах над своей головой. Её рука нащупывает карман, касается холодного стекла бутылки. Она молча достаёт лекарство, осторожно зубами снимает крышку и делает глоток зелья.

Эффект мгновенный. Она чувствует, как тёплый цвет покидает её тело, сменяясь холодом серых оттенков.

По другую сторону бревна Баба кряхтит и выпрямляется. Хоуп закрывает глаза, пока Баба дико принюхивается.

– Исчез-з-з-з-з. Куда ты делся, чудесный цвет?

Она причмокивает губами, переступает через бревно, одна из её отвратительных серых ног ступает на лесную подстилку всего в паре дюймов от плеча Хоуп. Хоуп крепко зажмуривает глаза, её тело напрягается от ужаса, ожидая в любую секунду почувствовать на себе длинные костлявые пальцы Бабы…

Знакомый звук вдалеке.

Собачий лай.

Возможно ли это?

Оливер?

– Хоуп! – Отдалённый зов эхом разносится среди деревьев. – Хоуп?

Сэнди! Горячие слёзы наворачиваются на глаза Хоуп.

«Я здесь, Сэнди, – думает она. – Пожалуйста, приди и забери меня. Пожалуйста».

Баба снова принюхивается к воздуху.

– Магия, – выплёвывает она. – Сюда направляетс-с-с-с-ся сильная магия. Маг. – Она поднимает виверна в маленькой птичьей клетке. – Пора идти, мой красавец. – И её шаги удаляются в лес.

– Хоуп? Хоуп, ты здесь, душенька?

Ей хочется закричать, но она всё ещё так напугана.

Рядом снова принюхиваются, и на какой-то ужасный момент она боится, что Баба вернулась, но затем мокрый нос Оливера подталкивает её, его язык касается её лица.

– Сэнди, сюда! Нашёл её!

И теперь Сэнди тоже там, затаивший дыхание, подхватывает Хоуп на руки, крепко прижимает к себе, пока она рыдает.

– Всё в порядке, душенька. Ты в безопасности.

Когда Хоуп достаточно успокаивается, она рассказывает Сэнди историю о виверне, о том, как она летала у него на спине, пока кто-то не подстрелил его в небе. Она рассказывает ему о Бабе. Как близко она была к тому, чтобы присоединиться к виверну в клетке. Или даже хуже. Но хотя Сэнди обыскивает окрестности, он ничего не может найти. Баба исчезла, и виверн вместе с ней.

Глава 10. В которой рождается смелый план

Именно в тот момент, когда Хоуп летит верхом на виверне далеко за Доминионом, искра приключения вот-вот разожжёт огонь в другой душе. Прошло более шести лет с той ночи, когда он загадал желание на падающую звезду в своей маленькой спальне на ферме за городом. Дэррок Гвендл просыпается ночью от приглушённых голосов.

Сначала он думает, что, возможно, ему это снится. Но голоса не утихают, и он садится и внимательно прислушивается. Насколько он может различить, прямо под ним, на кухне, находятся три человека. Конечно, он узнаёт голос своей бабушки, но не двух других. Он хмурится, поскольку не может вспомнить, когда в последний раз у бабушки были гости, – и это особенно странное происшествие в столь поздний час.

Дэррок сидит на краю кровати, напрягая слух, любопытство разгорается в нём всё сильнее с каждым мгновением, пока он больше не может сдерживаться. Он выползает из кровати, вздрагивая, когда стонет одна из половиц, выскальзывает за дверь, останавливается на полпути вниз по лестнице и выглядывает из-за старых деревянных перил. Кухонная дверь приоткрыта, свет лампы падает на пол яркой бесцветной полосой.

Теперь он совершенно отчётливо слышит голоса.

– Мы не можем выразить, как высоко ценим вашу помощь, миссис Гвендл, – произносит женский голос.

– Ахти, всё в порядке, – слышится ответ бабушки. – Не было лучшего места, чтобы спрятать его до сегодняшнего вечера. Однако не ждите, что это войдёт у меня в привычку. У меня есть внук, о котором я должна заботиться. Его безопасность – мой приоритет.

Вернувшись на лестницу, Дэррок хмурится. Его безопасность? Что замышляют эти люди, от чего она должна оберегать его?

– Конечно, – отвечает мужчина. – Как уже говорили, мы ценим вашу помощь и гостеприимство. – Раздаётся хлюпающий звук, как будто кто-то допивает остатки напитка, затем мужчина говорит: – Что ж, полагаю, мы больше не можем это откладывать, да?

Звук ножек стула, скребущих по кухонному полу, заставляет Дэррока поспешить обратно на верхнюю площадку лестницы. Он прячется за перила, когда шаги эхом отдаются в холле. В поле зрения появляется бабушка, полностью одетая, несмотря на поздний час. Она отпирает и открывает дверь, и оттуда выходят два человека: невысокий коренастый мужчина и очень худая молодая женщина с коротко остриженными темными волосами. Оба одеты полностью в чёрное.

Они останавливаются сразу за дверью, поворачивают назад.

– Ещё раз спасибо, – говорит женщина.

Бабушка кивает и складывает руки на груди.

– Удачи.

Когда бабушка закрывает дверь, Дэррок мельком видит мужчину и женщину, натягивающих на лица чёрные маски, и его сердце замирает.

Когда незнакомцы уходят, бабушка некоторое время молча стоит у входной двери, прежде чем сказать:

– Я знаю, что ты там, Дэррок.

От шока у него перехватывает дыхание.

– Выходи, мальчик.

В её голосе нет злости. Дэррок слушается, покидает тень лестничной площадки второго этажа и спускается в холл. Ему одиннадцать лет, и он уже выше бабушки, но кажется, что она возвышается над ним, когда он стоит напротив неё в холле.

– Прости, – говорит он. – Я не хотел подслушивать.

Она кивает.

– Значит, это получилось случайно?

– Кто были эти люди? – спрашивает он.

Бабушка вздыхает.

– Те, о ком тебе не нужно знать, мальчик. Доверься мне.

– Но они надели маски, когда уходили. Они грабители или кто-то в этом роде?

Бабушка подходит на шаг ближе, кладёт ладонь ему на плечо.

– Ты действительно думаешь, что я потерплю грабителей? Здесь?

Он качает головой.

– Нет. Конечно, нет. Но тогда кто они?

– Возвращайся в постель, – обрывает его бабушка. – Они просто друзья друзей, проезжающие мимо. Тебе не о чем беспокоиться, и больше я ничего не расскажу.

Она указывает вверх по лестнице, и Дэррок опускает подбородок на грудь. Он отворачивается и топает вверх по лестнице, его голова кружится от сотни вопросов, когда он забирается обратно под простыни.

Вскоре после этого он слышит, как бабушка поднимается в свою комнату, а потом всё стихает.

Дэррок некоторое время ворочается с боку на бок, но теперь, когда его разум горит от любопытства, он ни за что не заснёт. Жизнь на ферме спокойная. Есть овцы, за которыми нужно ухаживать, и урожай, который нужно сажать и собирать. Всё работает по бесконечному циклу, регулярно, как часы. Дэррок никогда не жаловался. На самом деле он находит эту работу полезной, и ему нравится проводить время с бабушкой. Но часть его жаждет большего.

Стараясь ступать как можно тише, он выскальзывает из постели и подходит к окну, раздвигает шторы и поднимает створку, впуская прохладу поздней летней ночи. Он чувствует сладковатый запах созревающей кукурузы. Скоро на полях снова появятся сезонные рабочие, собирающие серый урожай, но пока здесь тихо и безлюдно.

Небо ясное, луна полная. К востоку от фермы город спит, если не считать света фонарей тут и там. Мысли Дэррока возвращаются на годы назад, в ночь, очень похожую на эту, когда он загадал желание на падающую звезду.

Желание, чтобы в мир вернулся цвет.

Он перестал верить в его исполнение давным-давно.

Сделав ещё один глубокий вдох сладкого от урожая воздуха, Дэррок протягивает руку, чтобы закрыть окно.

Он останавливается, рука застывает на раме.

Над городом в небе вспыхивает искра света. Поднимаясь, свет издаёт высокий, визгливый вопль.

Дэрроку, конечно, и раньше доводилось видеть фейерверки, белые в тёмном небе, но только по особым случаям, таким, как день рождения Императора или окончание сезона сбора урожая. Никогда вот так посреди ночи.

Фейерверк взвивается высоко в небо, оставляя за собой пылающий, обжигающий белый хвост. Он поднимается всё выше и выше, пока наконец…

БУМ!

Он взрывается цветущим шлейфом огненного света.

Ноги Дэррока слабеют. Пальцы вцепились в подоконник, а рот отвис, как открытая крышка люка.

Фейерверк отличается от всего, что он когда-либо видел. Поток света в небе наполнен вибрацией и красотой, которые заставляют его сердце петь.

Глаза затуманиваются слезами, когда он понимает, что впервые видит цвет.

Ещё один фейерверк взмывает в небо над городом, и ещё один, и ещё дюжина за ним, каждый другого цвета, симфония жизни и радости.

По непонятным ему самому причинам Дэррок начинает смеяться. Восторг переполняет его, когда он наблюдает, как в ночном небе вспыхивают разноцветные столбы.

Дверь его спальни распахивается, и в комнату вбегает бабушка, подбегает к окну, чтобы присоединиться к нему. Её лицо полно беспокойства.

– Смотри, бабуля! Смотри!

– Да, мальчик. Я вижу.

Похоже, она не разделяет его счастья.

– Это цвет, не так ли? – спрашивает он, указывая пальцем. Она кивает.

Ещё один взрыв разрывает ночь, когда самый мощный всплеск озаряет небеса, посылая сотни падающих звёзд над далёкими крышами.

– Какого они цвета, бабуля? – спрашивает Дэррок, затем поднимает руку. – Нет, подожди. Я постараюсь вспомнить, что ты мне рассказывала. Этот цвет по ощущениям… по ощущениям напоминает луг за домом, где пасутся овцы. Похож на весну. На жизнь. Он зелёный, не так ли? Я прав, бабуля? Это зелёный?

Он отрывает взгляд от неба, чтобы посмотреть на неё. Она кивает.

– Да, Дэррок. Это зелёный.

БУМ! БУМ! ТРЕСК! БАХ!

– О, ты только посмотри на это, бабуля! Что это за цвет?

– Красный, Дэррок.

Шоу продолжается ещё несколько минут, и в окнах по всему городу загораются лампы, когда люди просыпаются от звуков и ярких вспышек. Когда наконец фейерверк прекращается, Дэррок обнаруживает, что у него перехватывает дыхание от волнения, грудь поднимается и опускается, а в голове шумит. Когда он закрывает глаза, то всё ещё может видеть горящие узоры. Но бабушка не выглядит такой же счастливой. На самом деле она выглядит обеспокоенной.

– Разве тебе не понравилось, бабуля?

Она на мгновение закрывает глаза.

– Дело не в этом, Дэррок.

Дэррок кладёт руку на плечо пожилой дамы.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Хорошо. Нормально.

Ужасный звук, доносящийся из города, заставляет их замереть – высокий, пробирающий до костей вой одного из императорских Псов-потрошителей.

– У кого-то неприятности, – говорит Дэррок. – Должно быть, это из-за фейерверка.

Впервые после начала шоу он ловит себя на вопросе, как именно кому-то удалось вернуть эти цветные вспышки в мир. Затем в памяти всплывают двое таинственных посетителей, которые заходили в дом ранее. Он вспоминает, как они надевают чёрные маски на лица, когда уходят…

– Бабуля, – начинает он, и в животе у него скручивается дурнота, – те люди, которые приходили повидаться с тобой. Это они сделали?

Бабушка вздыхает.

– Я знала, что мне не следовало участвовать в этом. Но я позволила ей уговорить себя, несмотря на здравомыслие.

– О чём ты говоришь?

Она похлопывает его по руке.

– Идём. Спустимся вниз и выпьем чаю.

Пять минут спустя они сидят за кухонным столом, держа в руках чашки с дымящимся напитком.

– Я надеялась, – говорит бабушка между глотками, – что ты будешь спать, когда всё это начнётся сегодня вечером. Что ты проспишь всё это время, так ничего и не узнав.

Дэррок подаётся вперёд, опершись локтями о стол.

– Значит, ты знала обо всём?