Т9
Глава 1. Непокобелимая
Настя.
– Анаста-сия Георгиевна, – секретут Ярик икнул от перевозбуждения и смахнул, язык не поворачивается так сказать, и все же мужскую слезу.
Я никогда не брала на работу женщин. Стоило им увидеть переливающиеся драгоценные побрякушки, и их мозг разъедало едкой щелочью, а сами они умирали, захлебываясь в собственной слюне. Мой штат всегда состоял сплошь из мужчин, но однажды механизм рекрутмента дал сбой, и наш НR угораздило принять на работу заднеприводного. Он, конечно же, в этом не признавался, но по его манерам и повадкам можно было сделать однозначный вывод о его ориентации.
Я, чтобы вы понимали, непокобелимый гомофоб, НО! Я лучше возьму на работу педика. Мне иногда кажется, что в прошлой жизни я была мужиком, лютым женоненавистником, жила где-то в Америке, и именно мое поведение стало отправной точкой, последней каплей для женщин, и вдохновило их начать феминистическое движение.
Я – владелица самого известного сегодня ювелирного дома Северной столицы. У меня богатый, ни на что не претендующий женатый любовник. Мне вот-вот исполнится тридцать лет, и моя жизнь похожа на сказку, в которой я – Царица.
У меня нет подруг. Есть только старший брат, который растил и воспитывал меня в то время, как моя мать бухала по-черному и убивала мою женственность и желание самой когда-нибудь стать матерью. И в последнее время я все чаще и чаще вспоминаю о ней. Все мои занятия с психологом можно было смыть в унитаз и присыпать горсткой пепла моего кремированного отца-алкаша, замерзшего зимой после очередной пьянки.
Антон, мой брат, очень легко переварил наше общее несчастливое голодное детство, а я то и дело вспоминала запах, которым пропахли мои учебники, который не смыть ни одним, самым парфюмированным мылом, и даже годами, десятилетиями, впечатлениями и кучей денег, что лежали на наших банковских счетах. Запах затхлости, перегара и немытого неделями пропитого тела.
Я закрываю глаза.
*****************************************
– Ана…
– Да ну что тебе, Ярик? Ты видишь, я размышляю?
Достаю пачку тонких ароматизированных сигарет и зажигалку. Прикуриваю прямо в своем огромном кабинете с видом на Неву. Металлический предмет с гравировкой теряется в кармане ярко-красного пиджака на голое тело. Выдыхаю облако дыма в панорамное окно и, наконец, поворачиваюсь на секретута.
– Добрый день! Лебедева Анастасия Георгиевна?
За тощей щепкой с розовым шарфом в крупный горох возвышается двухметровый амбал.
– Кто это? – спрашиваю бледную осинку, игнорируя вопрос незнакомца.
– Н-н-нас ограбили, Анастасия Г-г-георгиевна… – пиликает расстроенная скрипка, – Это сле-во-да-леть.
Ярик хватается за сердце.
– М… – равнодушно мычу, тушу сигарету о стеклянный рабочий стол и кладу хабарик рядом с белоснежной кружкой недопитого американо.
Широкоплечий брюнет с зачесанными назад волосами нервно щелкает ручкой в просторном кармане растянутых выцветших и затертых синих джинс. Его взгляд невольно то и дело скользит в глубокое декольте.
– Меня зовут…
– Да плевала я, – шумно вздыхаю и подзываю Ярика ядовито-желтым стилетом, – Яр, зайка, убери.
Секретут быстро подметает шарфом пепел, забирает грязную кружку и на ватных ногах двигается к выходу. Следак молчит, замер в ожидании хоть чего-либо. Я закатываю глаза и плюхаюсь в огромное кожаное белое кресло.
– Послушайте, у нас это происходит каждую неделю, и у меня есть люди, которые займутся вопросом. Вам чего надо-то? Ваши все вроде в курсе, что я не нуждаюсь ни в вашей защите, ни в помощи.
– Я не по вопросу ограбления, Анастасия Георгиевна. Знаком ли вам Лебедев Георгий Иванович?
Да-да, только в нашей стране, алкаш Ванька может назвать сына Георгий… но яблочко от яблоньки, так сказать. Сильное имя не помогло моему батеньке выбраться в Победоносцы.
Рука чешется нырнуть обратно в карман, выкурить целую пачку за раз и сдохнуть через минуту.
– Я вас слушаю, господин следователь.
– Мы расследуем дело о его убийстве. Появился новый свидетель, и дело…
– Это. Произошло. Много. Лет. Назад. Мой отец замерз, уснув на улице, пьяный в три пизды, – повышаю тон и с силой сжимаю ручки кресла, а прозорливый мужчина передо мной ловит это движение и ухмыляется, – Или у вас иная версия?
Я прекрасно понимала, что спустя столько лет никто не станет поднимать дело какого-то забулдыги. Следователь обернулся по сторонам и, увидев камеру в дальнем углу под навесным потолком, протянул мне визитку.
– Позвоните мне, когда будете готовы к разговору.
Я провожала медленно удаляющуюся спину в кожаной куртке, потрескавшейся на карманах и подмышками, с одной лишь мыслью.
Мне нужен брат.
В тот день, конец рабочего дня наступил, как и всегда внезапно, ибо вджобывала я, как папа Карло. И так каждый божий день.
Перекинувшись парой фраз с коллегами по этажу, я вылетела в холл с зеркалами вместо стен.
Ну какой идиот придумал этот дизайн? У нас стабильно раз в месяц кто-то ломает себе конечность, в прошлом вообще челюсть, после встречи со своим ошалелым отражением в конце рабочей недели.
И вот я, лечу на всех парах, словно теплоход заворачивая за резкий угол, прокручивая ноги на 360, чтобы не завалиться. Вдруг передо мной возникает отвесная скала, в которую я врезаюсь и теряю ворох бумаг, которые я забрала на выходные.
Легкие листки медленно опускаются на наливной пол, выполненный под мрамор, а я смотрю, не отрываясь, в серые хищные глаза. В зеркалах отражается наша пара, и его правая рука, лежащая на моей талии, и его обручальное кольцо.
Так мы познакомились с Сережей.
*****************************************
– Анастасия Георгиевна, Сергей Николаевич ожидает, – Ярослав вернул-таки меня в реальность,
– Скажи, я уже иду, – Ярик спешит на выход, а я кричу ему вдогонку, – А ты чего ревешь-то?
Глаза зайчика намокают, и он сморкается в свое жабо.
Да что ж такое?
Сегодня я шла медленно. Почему-то особенно не хотелось видеться с Сережей. Какая-то чуйка тормозила меня за плечи, скользя пятками назад под моей размеренной, но уверенной походкой. Пока я спускалась я вспомнила все, наше знакомство, наш первый раз… теорию следователя, что кремированное тело Лебедева Георгия принадлежало не моему отцу, и его где-то прячут малиновые пиджаки. Что на самом деле мой отец был авторитетом из девяностых, а пьющая мать была всего лишь прикрытием для безопасности дочери.
Помню, как эксгумировали прах, как брали анализы, как я верила, что со своими детьми так никто никогда не поступает по своей воле… помню бумажку с приговором «Вероятность отцовства 99,9%». В тот момент захотелось позвонить Малахову, но позвонила я Сергею… следака уволили из этого мира, а мне пришлось вновь принять свою херовую генетику, напиться текилы и отблагодарить любовника королевским минетом.
Выхожу на стоянку, и вот он, с огромным букетом красных роз.
– Что за повод? – даже не целую его, цветы летят в багажник представительского авто.
– Разве мне нужен повод, чтобы побаловать свою сластену?
– Сереж… – вздыхаю и скрещиваю руки.
Сергей галантно открывает мне дверь и приглашает внутрь темно-шоколадного кожаного салона. Не хотя залезаю и жду, пока престарелый прынц оббежит тачку и плюхнется рядом. Он садится, берет меня за руку и тяжело вздыхает, целует каждый мой пальчик, царапает нежную кожу щетиной и смеется над моей холодностью и равнодушностью, как влюбленный идиот. А потом он произносит то, что переворачивает мои органы вверх тормашками, и я срываюсь с высотного здания и стремительно лечу вниз.
– Я хочу развестись.
Глава 2. Сам напросился
– Что?! Мы так не договаривались, – вырываю руку и хочу дать деру, но не успеваю и оказываюсь в мертвой хватке настойчивого мужчины, обладателя моего любимого парфюма.
– Я знаю, сластен, ты боишься… и я боюсь, правда… это такой решительный шаг… но я уже все сказал жене.
Жена Сергея Николаевича Вечного ни раз кидала мне угрозы и искала со мной встреч, но приставленные амбалы Серого не оставляли ни малейшего шанса кудрявой бесплодной женщине.
Их связывал лишь бизнес, брак по расчету. И сейчас Сережа максимально крепко стоял на ногах, чтобы держаться за истеричную потаскуху, таскающую в Фор Сизонс молоденьких альфонсов.
– Нет, Сережа, я не об этом, я о том, что ты мне клялся, что между нами никогда не будет отношений! Ты обещал, что между нами будет только секс!!!
– Но я люблю тебя! – выкрикивает он и ослабляет вишневого цвета галстук.
Машина трогается.
– Отвези меня к брату, – безэмоционально бросаю.
Сергей Николаевич открывает бар и достает бутылку.
– О, конечно, нажрись еще… – меня передергивает от этого жалкого зрелища, и я хочу поскорее утешиться в родных объятиях, зарыться между перекаченных грудей Антона.
Хочу напиться до беспамятства… хочу забыть этот страшный кошмар под названием НЕВЗАИМНОСТЬ.
Я Сережу не любила. И никого, и никогда. Все мои мужики были мне интересны только в качестве опекуна, спонсора, партнера, трахаря. ВСЕ! Я выбирала женатых, а когда хотела свалить, намекала на то, что хочу детей. И они сразу пропадали, оставляя тонну наследства и номерок на случай, «звони, если что». Мы прекрасно с ними со всеми дружили, в том числе и организмами.
Начиная роман с Сергеем, я понимала, что тут есть риск. Но ничего не могла поделать с собой, влечение и страсть сделали свое дело. Сережа был потрясающим любовником, лучшим из всех. Мне досталась вся его нежность, которую он никак и никому не мог выплеснуть. У него не было ни любимой женщины, ни детей. Только бизнес.
Я прикурила. Сережа терпеть не мог, когда я курю, особенно в машине, мне так хотелось позлить его, чтобы его отвернуло от меня. Но все было тщетно.
– Насть, я понимаю тебя, я же знаю, что тебе пришлось пережить… – несмотря на выпущенный прямо ему в лицо дым, мужчина поцеловал мои губы и погладил скулу большим пальцем, – Я знаю, что в глубине души ты…
– Я циничная властная стерва, Серега, и мне наплевать на твои чувства и на твою убогую жизнь, – бросаю половину сигареты в налитый на треть стакан, – В том числе и на причину того, от чего ты такой жалкий.
– Это просто твоя защитная реакция, – невозмутимый Вечный открывает окно и выкидывает отраву в квадрате кому-то на лобовое стекло.
Раздаются разгневанные сигналы, когда его ладонь скользит под мою узкую юбку по внутренней стороне бедра. Сережа рычит, когда понимает, что я не надела нижнее белье. Его губы мягко касаются шеи, он макает кончик большого пальца, проникая в мокрое гнездышко, и надавливает на клитор.
– Сереж…
Знает, как закрыть мне рот, как заставить его слушаться. И в следующий раз он уже съедает свое имя вместе с моим языком, слизывая его с моих голосовых связок. Его пальцы расстегивают две пуговицы свободного пиджака и обводят контур голой груди. Кожу обдает ледяной дрожью, и она покрывается мурашками. Тяжелая ладонь движется по талии к спине, пытается найти скрытую молнию на плотно обтягивающей атласной ткани.
– Чертова молния! – ворчит Вечный, и я слышу, как трещит натянутый кусок красной тряпки.
Мои пальцы запутываются в густых жестких волосах, кулаки сжимаются, когда он осыпает поцелуями мою грудь, вздыхает и стонет от перевозбуждения и злости на дурацкий замок, съевший часть скользкой ткани, не дающий ему стянуть с меня проклятую преграду.
Становится невыносимо скучно, особенно после его признания. Я презираю мужчин, которые могут создать могучую империю в бизнесе, но не могут порвать на тебе одежду.
Машина остановилась, и я уперлась ладонями в плечи, на которых трещала по швам белоснежная рубашка с небольшой каплей от пролитого кофе, спрятанной под галстуком.
– Приехали, – немного запыхавшись, произношу, а мой любовник отстраняется.
– Насть, останься, прошу тебя.
Он умоляет, а меня просто воротит от этого поплывшего взрослого мужика. Я отталкиваюсь от него, застегиваю пиджак и поправляю юбку. Достаю из сумочки золотое зеркало и красную помаду. Сережа не любил, когда красила губы.
– Насть…
Берет меня за руку, когда я заканчиваю, подносит зажигалку.
– Ну что?
Затягиваюсь парфюмированным табаком и закрываю глаза от удовольствия. Сергей выдвигает пепельницу, а я стряхиваю прямо на ворсистые бежевые коврики.
– Почему ты не даешь нам даже шанса? – берет меня за свободную руку.
Смотрю на него и вижу, как по его вискам катится пот, как дергается его глаз, как он с трудом сдерживает свое колено от бешеного тремора.
– Сережа, ты УЖЕ на грани инфаркта, а ты представь, что тебя ждет рядом со мной? – перевожу взгляд на испачканный помадой фильтр, на свой ядовитый апельсиновый маникюр и не чувствую ни малейшего сочувствия.
– Значит все? Вот так просто? Ты бросишь меня после всего, что между нами было? После того, как я открыл тебе свои чувства?
– Да.
Хочу выйти из машины, но Сергей хватает мое запястье и до боли сжимает.
– Пусти по-хорошему.
Реакции ноль. Серые глаза налиты кровью. В тяжелом взгляде борются ненависть и любовь в жесточайшем сражении не на жизнь, а на смерть.
Что ж, ты сам напросился.
Беру сигарету, делаю последнюю затяжку и прижигаю кожу на вздутых венах.
– С ума сошла?
Слышу вдогонку, бегу, не оглядываясь, и ныряю в подъезд брата, оставляя за собой преследователя.
*****************************************
– Ты не боишься, что когда-нибудь один из твоих влиятельных любовников закатает тебя в асфальт? – смеется Антон и наливает мне мой любимый молочный улун.
– Вот никогда не боялась, не поверишь, а сейчас впервые задумалась об этом.
– Может чего покрепче? – подмигивает хитрый лис, усаживаясь напротив.
Мой брат был так сильно похож на нашу мать. Кудрявый и зеленоглазый. Даже в свои тридцать пять он выглядел на девятнадцать. Он вел здоровейший образ жизни, имел свой фитнес клуб и линию каких-то то ли витаминов, то ли коктейлей.
– Нет, если я сейчас напьюсь, я побегу к Сереге обратно.
Мы рассмеялись, а телефон Тоши снова загорелся входящим от настойчивого кавалера.
– Наська, ну любит он тебя, ну ты же можешь, наконец, быть счастливой, любимой, – машет передо мной дисплеем неугомонный брат.
Чертова мужская солидарность.
– Может быть ты и прав, – в душе защемила не испытываемая прежде тоска.
Неужели он дорог мне?
Антон отпил из высокого стакана непонятную жижу цвета детской неожиданности, типа свой ужин, и вдруг предложил.
– Поехали в домой?
Глава 3. Фаталити
Пузатая кружка выпала из моих рук и пролилась на черную столешницу невысокого островка, у которого мы сидели как у барной стойки.
– Куда, прости?
Брат еще раз отпил, нервно сглатывая.
– В город, где мы родились с тобой, – уточнил он и поджал губы, испачканные серым поносом.
– Зачем?
– Меня пригласили на встречу выпускников, и я подумал, что мы могли бы поехать вместе с тобой.
Мы закончили одну школу с разницей в пять лет.
Самое ненавистное время в моей жизни.
Мы учились в убогейшее время. Девяностые-нулевые… мы ВСЕ были брошены в этой разрухе, предоставлены сами себе. Кто из слабаков не спился, тот покончил собой. Мавроди, ваучеры, пейджеры, тамагочи, ножки буша. Все боксеры становились зеками, а ботаники – будущими суицидниками, если дорывались до самостоятельной жизни в большом городе. Панки, эмо, скинхеды…
У каждого, каждого человека есть одноклассник, забивший кого-то до смерти или угонявший машины.
Я достала пустую пачку и матюгнулась.
– Ты бросать собираешься?
– Брошу, когда замуж выйду.
Спрыгиваю на свои мохнатые тапки и иду к мятного цвета кухонному гарнитуру к своей заначке.
– Я выкинул твой схрон.
И снова мат.
– Нась, неужели тебе не интересно, как она?
– Тебе интересно, ты езжай, – продолжаю лазить по шкафам и начинаю ни на штуку заводиться – А я у тебя поживу.
Гребанные доводчики, даже хлопнуть не дают, как следует… курить хочу…
Смотрю в окно и вижу угрюмого Серого на скамейке у подъезда.
– Ну, нет, гуська, я не позволю превратить мой дом в пепельницу.
– Но у меня ремонт!
Моему возмущению не было предела, он знал, что я в уязвимом положении, мне нужно было заныкаться от поклонника. И когда брательник показал мне надпись на экране – двадцать пропущенных от «Сергея Очередного», я едва сдержалась, чтобы не врезать ему.
– Можешь у Сережи пожить.
Еще и издевается.
– Я в гостинице поживу в номере для курящих.
Я начала собираться, хоть и планировала провести остаток вечера в любимых объятиях, сетуя на свою никчемную жизнь. Но я была слишком гордая и тщеславная, точно, как леблядь.
Уже в коридоре я посмотрела в глазок, а Сережа был уже на лестничной клетке.
Да он что, сквозь стены просачивается? Оцепили…
– А я ведь могу открыть входную дверь.
– Я спрыгну в окно.
– Одиннадцатый этаж, гуська, крылышек то у тебя нет, – угрожающе погремел ключами Тоша и сделал несколько шагов ко мне.
Я замахала руками, затопала ногами, зарычала, завыла на солнце. Все сделала максимально тихо, а потом проткнула указательным пальцем воздух.
– Значит, встреча выпускников говоришь? Отличная идея.
*****************************************
Понимая, что Сереже отследить нас по камерам, не составит никакого труда, мы ушли через пожарную лестницу от соседей, взяли тачку в каршеринге, банковскую карту какой-то мужеподобной коллеги Антона и помчали в наш городок.
На нашу улицу в три дома…
Я принципиально не ездила в область в сторону Родины, наверное, просто боялась не смочь остановиться… да, дороги стали лучше, появились красивые коттеджи, построенные на деньги налогоплательщиков, но в целом, картинка та же – унылая глубинка, однотипные панельные пятиэтажки, женщины в халатах с подсолнухами, яблоки в ведрах вдоль дороги.
Я много, где побывала, каждый сезон мы отдыхали в основном на пляжах, где песок похож на сахарную пудру. Я была на Байкале, Большом каньоне и шла с бутылкой Кристалла по Шанз Элизе, хлеща его из горла. Но вокруг Питера практически нигде, я спряталась среди каменных джунглей от самой себя и своего происхождения, потому что оно мне было ненавистно.
Мое черствое сердце сжималось сильнее с каждым километром ближе к дому. Антон взял меня за руку, и я легла на теплое мускулистое плечо Апполона рядом со мной.
– А я ведь знаю, зачем ты едешь!
Брат усмехается, но посмотрел на меня а-ля «не понимаю, о чем ты».
– Ты ведь Нинку свою надеешься увидеть. У нее кстати сколько детей, десять?
– Трое, – Тоша начинал злиться и прибавлять скорость.
– Ладно-ладно, Шумахер, тапочку не дави так, а то штрафов нахватаем, и Вечный узнает нас по стилю езды.
Нинка – первая любовь и первая девушка Антона. Все банально, ее родители богатые, а родители моего брата такие же, как у меня. У меня, конечно же, тоже был бывший, но я надеялась, что он сдох, ибо он не вел социальных сетей.
Мне, естественно, наплевать на всех моих бывших любых знакомых, но иногда нет-нет, да и … да.
Мы отключили телефоны, чтобы нас было не найти по геолокации, а я только сейчас спохватилась, что не сказала Ярику, что уехала.
Ладно, переживет… а может и нет.
И все же я решила ему набрать по приезду. Ведь эта голубизна с ума сойдет, если не увидит меня в онлайне. Его утренняя истерика не давала мне покоя… нас вроде как давно не грабили, а последняя коллекция произвела очередной фурор. Я коснулась кольца на среднем пальце.
Первое. Созданное мной украшение.
В нашей с братом черно-белой жизни с преобладающим на 90% черным были и проблески, когда нас отправляли в деревню к бабушке с дедушкой. Рыбалка, сбор колорадского жука, поиск луговых опят и шампиньонов после дождя с целлофановым пакетом, прополка под палящим солнцем в жару плюс сорок казались нам райским удовольствием после беспробудных пьянок родителей с драчками похлеще, чем в Мортал комбат.
Фаталити…– я едва сдержала дебильный смешок.
Так вот, дедушка научил меня делать колечки из латуни, от которой зеленела кожа на пальцах. Но мое первое кольцо с зеленым стеклышком было мне милее точной его сегодняшней копии из золота с изумрудом на моей руке.
То кольцо я тоже сохранила… ровно, как и гигантскую шпору бешеного петуха, который не давал никому спокойно сходить в домик с дыркой в полу без хорошего тумака с вертушки.
– Приехали.
Табличка с названием города промелькнула и вскрыла плохо затянувшийся шрам, который и без того постоянно гноился.
Глава 4. Тысяча чертей
– Я пойду прогуляюсь.
Брат молча отдал мне вторые ключи от съемной квартиры, закинул свою сумку на плечо, подхватил мой чемодан и покатился к угловому подъезду пятиэтажного дома из красного кирпича. Приятная грусть медленно опустилась на мои веки, и я медленно закрыла их, глубоко вдохнув невероятно свежий чистый воздух.
Не знаю, сколько бы еще я там простояла, если бы в меня не врезался детский самокат и не отдавил голые пальцы на ногах на тонкой подошве босоножек.
– Извините, ради Бога! – подбежала запыханная растрепанная пампуха с коляской в одной руке и с ребенком двух лет во второй, – ДОБРЫНЯ!!!
Она заорала так, что я чуть не навалила утренний омлет в едва ощутимые стринги.
– Ничего страшного.
Герой русских былин смотрел на меня исподлобья, и я ответ одарила его взглядом полным презрения и строгости. Этот щегол еще вздумал играть со мной в гляделки, пока его мать катала коляску ногой, пытаясь поправить хвостик своей дочке.
– Лебедева?
Я с изумлением переключила канал и начала всматриваться в чужое расплывшееся потное лицо.
Боже мой, кто это?
Я начала паниковать, а краснощекая матрешка заулыбалась на удивление белыми и ровными ВСЕМИ зубами. Понимая мое недоумение, она выпрямилась, втянула живот и подбородок, пригладила свои русые кудряхи и произнесла.
– Ну, Ленка… ну, Лена Портянкина… – и гордо добавила, – Теперь Усынина.
Ааа… Лена-по колено, помню-помню, – подумала я и натянула хоть какую-то улыбку.
– Точно. Я тебя не узнала, богатой будешь, – похлопала я мясистое плечо.
Ленка выпустила из рук дочку, и она побежала за старшим братом, догонять самокат.
– Добрыня, присмотри за …
Честно, я не расслышала имя девочки, это было нечто среднее между кандибобером и канделябром.
Не побоюсь этого слова, женщина… катала коляску вперед назад с пикающим младенцем, и чем громче становился плач, тем интенсивней работала ее рука. Я с ужасом наблюдала, как люлька была уже готова к запуску на орбиту, когда малыш, наконец, успокоился и уснул.
– Как дела? – решила я разбавить неловкое молчание, ибо я была окружена, и разговора о жизни было не избежать.
В ее взгляде читалось глубокое отчаяние и невероятная усталость, но позиционировала она себя, как мать-героиня, яжмать, которая и печет, и делает лучшие в садике поделки, и все она успевает, а дети – это ее главная гордость и достижение в жизни.
Вот только она забыла одно НО, она успевает все, кроме себя. В этой гонке она не помнит о самом главном человеке в своей жизни, о себе самой и, скорее всего, о своем муже. Неопрятная, полная, неухоженная… готова поспорить, ее одежда куплена еще перед первым декретом.
Ее голодный до роскоши взгляд скользит по моим фирменным джинсам, обтягивающим подтянутую точеную фигуру. Она глубоко вздыхает, когда понимает, что моя свободная белоснежная рубашка мягко очерчивает стоячую голую грудь. Ленка непроизвольно с нескрываемой завистью касается моих гладких блестящих волос, длиною по поясницу, резко одергивает руку и ядовито произносит.
– Ну, а ты, замужем?
Раскрываю маленькую сумочку, достаю сигарету, прикуриваю. Дамочка шарахается от меня, как от огня, хотя сама дымила как паровоз Винстон красный и запивала Виноградным днем.
А, сейчас… святая женщина, залетевшая от моряка и женившая его на себе еще в одиннадцатом классе.
– Нет. Незамужняя и бездетная.
У меня было ощущение, что я произнесла, что-то типа «проклята в седьмом поколении», потому что Ленка обошла меня и, наконец, заметила, что ее девочка носится по проезжей части.
– КОНСТАНЦИЯ!!!
Констанция Усынина…
Я подавилась дымом, а моя одноклассница все отдалялась, дабы не заразится от меня венцом безбрачия.
– Идешь на встречу выпускников? – спрашиваю беглянку, которая уже затаскивает коляску по ступенькам на задних колесах.
И снова малыш подвергается суровым пыткам и наверняка получает микросотрясения, но спит, тысяча чертей. Старший сын крепко держит дверь, самокат и сестру. Вот ОН вызвал у меня восхищение, но его недобрый взгляд оставил во мне нехороший отпечаток.
– Иду! – крикнула Ленка и, наконец, улыбнулась.
Одноклассница махнула мне вслед и скрылась за тяжелой металлической дверью.
Очень странная и неловкая встреча… а это только один человек.
Я крепко задумалась над походом на дурацкое мероприятие, но я обещала Антону, и я не могла бросить его наедине с его первой любовью.
******************************
Более, чем в ста городах нашей необъятной страны есть улица, названная в честь Юрия Гагарина, и наш – не исключение.
Интересно, а Юрию понравился бы рисующийся пейзаж?
Тополиный пух забивался под пальцы ног, он бегал наперегонки с ветром, катался по более-менее гладком асфальту. В моей юности на главном «проспекте» дыр было больше, чем в швейцарском сыре.
Город тополей, каштанов и жасминовых кустов.
Помню, как мы набивали полные карманы темно-коричневых блестящих плодов таких приятных на ощупь… холодненьких… а цветущие свечки этого красивого дерева были лучшим подарком для мамы.
Для мамы, которая в ответ лишь могла замахнуть стопку, занюхать бело-розовым цветком и выкинуть его в гору пустых бутылок.
Антон их сдавал по пятьдесят копеек за пивные, по тридцать из-под водяры, как сейчас помню. Он работал лет с двенадцати… одевал меня, собирал на первую линейку. Снова ком безжалостно задушил, а глаза защипало, будто в них хозяйственным мылом попали.
Теперь вместо наших ларьков и хлебных магазинов сетевые супермаркеты с батонами в пакетах, мясом в вакууме и кассами самообслуживания. А раньше можно было, зайдя в магазин, натолкнуться на козу, например, подраться и уйти ни с чем, потому что на тебе все закончилось.
Я перешла дорогу.
О, вот ЭТА дорога из моего детства.
Ломая шпильки и подворачивая лодыжки, я уже без удовольствия дошла до здания почты, самое теплое и вкусно пахнущее помещение в городе.
Теперь там очередь не за письмами от самых родных людей, а за посылками из Китая.
Сразу вспомнила, как у этого здания старая цыганка продавала дохлых воробьев, выдавая их за чучела на шариках из-под пинг-понга. Их окоченелые на морозе тела оттаивали дома и издавали характерный аромат. Я потратила последние деньги на обеды на такой подарочек брату, конечно же, в тайне от него. Он до сих пор говорит, что это лучший подарок в его жизни. Особенно, он любит рассказывать эту историю на каждый свой день рождения, и, когда он получает от меня, скажем, часы, он спрашивает: «В коробке не воробей?»
Я не заметила, как прошла площадь с новой полупустой детской площадкой.
Господи, если бы в нашем детстве были такие, мы бы там жили, даже за попить домой не бегали бы… хотя их бы сразу раздолбали и растащили на следующий же день после установки.
В моем дворе были качели без сидушки и скрипели так, что зубы медленно крошились от этого звука, и руки потом пахли металлом и становились оранжевыми.
Целые витрины магазинов и остекленных остановок по пути не могли не радовать глаз, я смотрела на свое отражение в высоких окнах и только тогда заметила, что все на меня оборачиваются.
Я словно инопланетянка.
Я дошла до окраины, а прошел всего час. Половина города в две улицы исследована полностью. Солнце начало медленно заходить на посадку, и я решила пойти в наш временный дом.
Брат уже спал, а я пялилась в подвесной потолок, как в моем офисе.
Такая тишина…
Для меня звук несущихся автомобилей работал будто белый шум, под который было так хорошо спать.
Слишком тихо.
Но постепенно сон подкрадывался, немного настороженный непривычной окружающей обстановкой, как вдруг у соседей что-то упало похожее на огромный булыжник. Я даже зажмурилась, ожидая, что он пробьет пол и размозжит мне черепушку. Прозвучал второй удар, и началась барабанная дробь по батареям.
Добро пожаловать домой, блин.
Глава 5. Царица
Смотрю в длинное узкое зеркало на ножках и маскирую темные круги после бессонной ночи и голодного дня.
Не бывать мне в этом городе сытой.
С утра не лезет ничего кроме воды. Желудок наполнен пустотой и волнением. Сердечная мышца сокращается до онемения, а когда ее отпускает становится невыносимо больно.
Сзади подходит высокий шатен с такими же, как и у меня большими глазами, в расстегнутой белой рубашке и темно-синих идеально отглаженных брюках. Он целует мою макушку и обнимает меня локтями, мягко покачивая.
– Не слишком ли вызывающе, гуська? – колко произносит брат, а я ощущаю его бешеное сердцебиение затылком.
Осматриваю себя с ног до головы и улыбаюсь одним уголком губ.
– Можно было бы и покороче.
– Поможешь? – протягивает мне гель для укладки.
Ну прямо босс мафии, – проносится в моей голове, когда Антон исчезает в дверях с моей любимой прической.
Еще раз любуюсь невероятной красотой ультракороткого серебряного платья, расшитого стеклярусом, бисером, стразами и пайетками, срезаю тонкие лямочки, которые так и норовят скатиться по хрупким плечам, и надеваю туфли в цвет маленькой красной сумочке. По-ма-да… Я была похожа на развратную русалку, потерявшую где-то свой хвост и моральные принципы.
******************************
– Кто все эти люди? – крепко сжимаю локоть брата, оставляя на хлопковой ткани влажные следы от потных ладошек.
Мне не нравится здесь.
Уверенная стерва из Северной столицы, успешнейшая бизнесвумен потеряла свою прыть, невольно возвращаясь в прошлое, где приходилось каждый день бороться за выживание. В моем классе не было ни одного пионера, парни были либо гопниками, либо лохами, а девки – либо хабалками, либо давалками, а иногда все и сразу.
Так что, либо ты, либо тебя…
И сейчас я чувствовала будто снова надо вставать в защитную позу, выпускать свои острые клыки и когти.
Эту провинциальную жестокость и внутреннюю готовность к борьбе не выбить из нас ничем.
Сегодня слово отморозок и дегенерат заменили на красивое слово маргинал и подменили истинное его значение. Девяностые годы воспитали орду горлопанов, не способных теперь приспособиться к жизни, где унижение достоинства другого человека больше не является нормой в обществе.
Сейчас у нас буллинг, нападение стаей на одного. Раньше один гопник чморил орду ботанов, а сегодня они бы собрались и устроили бы ему «темную». Элитой были единицы, ее все боялись. Сегодня элиту презирают. И прямо сейчас я вижу, как неуверенные в себе дамочки хватаются за своих мужей в джинсах и рубашках с коротким рукавом словно в зал вошла не женщина, а распылитель импотенции, ну или холеры.
– Ты производишь фурор, Наська, – шепчет Тоша и удаляется в направлении бара.
А я обвожу пытливым взглядом помещение, где я никогда не была прежде.
Неплохо, очень даже ничего.
Цвет темного шоколада прекрасно сочетается с молочным, барельеф храма на стене придает атмосферности месту, которое будто является неотъемлемой частью истории нашего городка. Даже тяжелые аляповатые шторы смотрятся вполне сносно и дополняют разноцветные окошки. Просторный зал с танцполом, но столы расставлены, как на поминки.
Сажусь за единственный отдельный столик, бросаю сумку на стол и подзываю завороженного мной официанта.
– Мальчик, пепельницу принеси.
Малыш в униформе белый верх, черный низ убегает, будто я попросила скрученный доллар.
– Женщина! У нас не курят! – подлетела гундосая администраторша с малиновой помадой и настолько высоко уложенной стрижкой, что ее голова казалась длиннее торса, – И этот стол для Джи Джея.
Джи Джей… надевай быстрей!
– Я его покупаю, – убираю пачку обратно и достаю банкноты, кладу их в маленький карманчик фартука, и мадам расплывается в вежливейшей улыбке.
Через пару минут передо мной стояло ведро с вполне сносным алкоголем и закуска.
– Я смотрю ты обжилась уже.
Поднимаю голову на брата, что-то отвечаю, но он меня уже не слышит, ибо по небольшому коридору за руку с темно-серым бегемотом шла Ниночка. Такая же хрупкая и утонченная, в нежно-голубом платье и светлыми убранными волосиками. Ее крохотные белые туфельки цокали металлическими набойками.
Тоша поплыл, он смотрел на нее с таким восхищением, что я даже не сразу заметила плотоядный взгляд откуда-то из глубины затемненного зала.
– Привет, Настюха – шприц те в ухо!
Рифмоплет хуев.
Поворачиваюсь на до боли знакомый голос.
– Коноплев! Я думала ты сдох от передоза.
Бывший стоял и лыбился, а мой братик уже усвистал к своей зазнобе.
– Ну что ты, королева, я чист, как слеза девственницы, – его засаленная одежда и висящие кудрявые патлы не вызывали ничего кроме отвращения.
Как его вообще сюда пустили, еще и в первых рядах.
– Здравствуй, Анастасия.
С другой стороны меня подпирало брюхо мужа Ниночки, и в заплывших глазках я начала узнавать одного из своих ухажеров.
Нина… как же ты могла…
Любовь всей жизни Антона вышла замуж за самого мерзкого слизняка, сыночка богатеньких родителей, Романа Домнина.
– Здравствуй, здравствуй.
– Слыхал, ты у нас большая шишка, – язвит пухлый, а рядом юлит вонючий Коноплев.
– Большая шишка у моего мужика, так что возвращайтесь к своим женам, мальчики, – выпроваживаю королевским взмахом скоморохов, и один из них отчаливает в кучу подоспевших девушек, одетых не менее презентабельно и откровенно, чем я.
– Что-то я не вижу твоего полового гиганта, – не сдается Домнин.
– Рома! – раздается из заднего прохода.
– Еще увидимся, красавица, – целует мою руку, оставляя влажный теплый след и приятное послевкусие.
Так-то он даже симпатичный, ухоженный, под стать Ниночке. Красивая пара… боюсь, Антону не светит ничего.
Народ все прибывал, я практически никого не узнавала, а, может, и вовсе не знала. Мы не общались между разными возрастами, только в своей параллели. Вдруг на мои глаза упали чьи-то ладони, пахнущие матерью троих детей.
Ленка…
– Угадай кто? – она не стала дожидаться ответа, а просто плюхнулась рядом и залпом осушила мой бокал – Я на свободе! Усынин дал мне три часа, и я хочу получить от них все.
Все так все.
Если вы хотите оторваться по полной, берите с собой мамочку в декрете. Чем больше детей, тем мощнее отрыв.
Школьная подруга плясала, как оголтелая, ну и я вместе с ней. Она накачала меня так, что я с трудом различала лица на танцполе. И, к своему стыду, оказалось, что я знаю наизусть слова таких песен, как «Женщина, я не танцую», «Валера», «О, Боже, какой мужчина». Но апогеем того вечера стала песня «Угонщица» Аллегровой, когда мы едва не пробили пол своим топотом, а потолок визгом.
Мои босоножки улетели в ошалелого брата, который каким-то чудесным образом усадил к нам за стол Нинку и ее питбуля с каким-то пацаном в черной кожанке и белой кепке. На «Бигудях» Тоша вывел Ниночку подышать на улицу, пока Роман изволили отдыхать в салате.
Мы с Ленкой придумывали песни и неслись к барной стойке наперегонки, заказать бармену очередную хитовую композицию. Мы почти переваливались за деревянную стойку к нашему «Джи Джею».
Кстати, нанятый так и не пришел, и музыкальным репертуаром управляли мы с Ленусиком. Я даже не представляю, сколько мужиков перелапало меня за тот вечер. Я никогда не крутила задницей с такой амплитудой. Я и знать не знала, что на такое способна. Даже Коноплев удостоился медляка под «Behind blue eyes».
Я оттанцовывала всю свою боль под треки любимой исполнительницы и ощущала себя той самой декретницой, что скакала рядом, а иногда мы даже пытались изобразить развратный танец друг с другом. После «Царицы» я провалилась в Нарнию, как гребанная попаданка.
******************************
– Тише, тише…
Слышу где-то вдалеке. Голова запрокидывается. Меня кто-то несет… пытаюсь открыть глаза. Вижу то потолок, то пол в клеточку.
Вытрезвитель? Что так холодно?
Меня привели в огромный холодильник и бросили на металлический стол лицом в холодную сталь. Своего рода пощечина помогла мне прийти в себя и обернуться.
О, бармен.
Вспомнила, как мы с ним лепили соски у него за стойкой, как он вбивал мое пьяное тело в полки с дорогим алкоголем, как стискивал грудь.
Фу…
Меня вырвало то ли от своего поведения, то ли от запаха прокисшей капусты, то ли от крохотного члена насильника, а может даже от вертолетов, что оглушали меня своими лопастями.
С утра скажу, что съела лишнее пирожное. Но сейчас кто-то обесчестит нас, поэтому надо что-то делать…
Я не нашла ничего умней, как заверещать и свалиться на пол, пока работник месяца сокрушался над забрызганными тарталетками.
Я засмеялась.
В этой дикой агонии словно в тумане мелькнула черная тень и снесла с ног маньяка из ресторанного бизнеса.
Грубые огромные руки подняли меня за плечи и встряхнули как тряпку.
– Очнись же, ну!
Взмах, и я парю где-то в невесомости и упираюсь в чью-то аппетитную задницу лицом. Пытаюсь ее ущипнуть.
– Вот пьянь!
Еще пара шагов, и меня вывернет наизнанку, – но сказать я этого не могу, просто хихикаю, как умалишенная.
Но шаг оказался один. Бам! Удар! Хлопок! Меня обдало свежим воздухом. Мой носильщик вынес меня на улицу, где была глубокая ночь.
– Эй?
На мои плечи легла теплая куртка, пахнущая кожей и свежим парфюмом, чертовски приятным. Обнаруживаю себя сидящей на бревне, между моих широко раздвинутых ног все, что я сегодня съела, то есть две дольки мандаринки, и выпила. По спине бьют мелкие капли летнего дождя, и я дрожу то ли от холода, то ли от отходняка.
Ммм… я в туфлях…
– Сигарету дай.
Не узнаю свой голос, и мне становится безумно страшно, что сейчас он так похож на голос матери.
– Не курю, – звучит мягкий тембр с легкой хрипотой.
– Сумку мою найди, придурок.
– Генеральша тоже мне. Спасибо скажи для начала. Иначе распяли бы тебя всем трудовым коллективом.
Пытаюсь разглядеть лицо, но, сука, фонарь светит мне во влажную рожу.
– Пошел ты!
Сдвигаю ножки и перебрасываю на травку позади, вытираю под глазами, деловито забрасываю волосы назад и громко икаю.
– Алкашня синюшняя, пошли до дома доведу.
Смеясь, протягивает мне мою сумку. Психованно вырываю, резко встаю, сажусь обратно, матерюсь, встаю снова и сталкиваюсь лицом к лицу с… ну с ним… парнем в белой кепке.
Невысокий, явно моложе меня, немного кудрявый, кареглазый. Выемка на подбородке.
Значит девочка будет у него, – думаю какую-то ересь. Прикуриваю.
– Да ты хоть знаешь, кто я такая? – глубоко затягиваюсь ароматным дымом от быстро сгорающего табака тонкой сигареты.
– Знаю, моя будущая жена.
– Пф! Гуляй, сопляк, – выпускаю сизое облако в наглую симпатичную мордаху.
Вероятно, мальчишка не привык получать отказ. В этой дыре под названием Родина он наверняка звезда среди разведенок и старых дев. Жду ушат очередного дерьма от отвергнутого неудачника, но он лишь улыбается, и я вижу ямочки на его гладко выбритых щеках.
– Гулять будешь ТЫ с коляской, в которой будет сладко спать наша дочь, – не отчаивается никчемыш.
– Тебя как зовут хоть, нищеброд?
– Алексей, – цедит сквозь зубы, а я слышу, как они крошатся, вижу, как он злится и жду… жду, когда же его прорвет.
– Алешенька, значит… ну, счастливо оставаться, – едва сдерживаю смех, снимаю высоченные шпильки и красиво удаляюсь по мокрому асфальту в дождливую ночь.
Прохожу пару шагов и спотыкаюсь об острый камень. Полет и провал.
Глава 6. Визитка
Алешка.
– Леший, бабочку поправь, – получаю по удавке, и она прокручивается вертолетом, останавливаясь вертикально.
Старший брат с диким гоготом доходит до зеркала и прилизывает свои высветленные добела волосы ладонями. Подбегает мамочка и замазывает своему ненаглядному пасосынку гнойные прыщи на висках и скулах.
– Красавец ты наш! Жених! – отходит в объятия такого же, как и она, упитанного отчима, смахивает слезку с нарощенных пластмассовых ресниц.
Мама и Гена поженились и свели нас с Ромой под одной крышей. Я, конечно, всегда мечтал о братике, но не такой ценой, и не о таком наглом борове. Батя уже давненько ушел к другой бабе с двумя детьми и заделал ей еще столько же.
Видимо, в замкнутом пространстве из десяти тысяч человек хочется попробовать каждого.
В нормальных семьях обычно появляется младшенький, а тут старший, толстый, да еще и такой долбоеб. Сначала я думал… ладно, будет меня защищать. Хер там был! Сам топил меня, ссылаясь на то, что пытается сделать из меня человека. Любимая забава – исподтишка расстегнуть портфель, из которого сразу сыпалось все содержимое. А на перемене заехать по щеке лизуном с оттяжкой на виду у всего этажа – святая обязанность.
Вроде все невинно, но очень унизительно.
Родители игнорировали шалости пухлого отличника, и наказанным всегда оказывался я. Но в один день все изменилось, я вымахал за лето, перешел в восьмой класс, где и происходит все самое интересное между маленькими девственниками и зрелыми старшеклассницами.
Меня никогда не прельщали ровесницы ввиду их тупости и легкодоступности. Моей первой женщиной, как и у большинства из нас, была местная расхитительница мальчиковой невинности. Мы ее называли Жмыха, ибо жмыхалась она со всеми подряд, особенно с пацанами вроде меня, и выжимала из них все возможные соки. Впоследствии она сошла с ума и сейчас бегает топлес по трассе со своей маленькой собачкой.
Так вот, начались первые полноценные стычки с братом, в одной из которых я вывихнул себе плечо, когда перекидывал этого свинатра через себя. С тех пор, денег семьи я не видел, Мамочка не работала, каталась обрюзгшим мягеньким сыром в масле из бабла и роскоши, а ее муженек – датупет, все сбивал и сбивал людское молоко, набивая свои бездонные карманы.
Ну короче, все понятно, излюбленный слизняк из 11А и оборванец из 8Д идут на выпускной, где ботан получает свою купленную золотую медаль. Уже на подходе к обшарпанному дому культуры модного тогда цвета желто-оранжевой аскорбинки… все психушки, дкашки и пожарки так красили (этот цвет предшествовал легендарному персиковому)… я отщепился от нашей дружной семьи и перебежал к пацанам на остановку.
Они передали мне пакет, и я скинул с себя это клоунское одеяние четы Домниных. Моя девичья фамилия, кстати, Быков, и я ее вернул, когда мне исполнилось восемнадцать. Темно-синие трубы, белый джемпер мелкой вязки, красная рэперская кепка козырьком назад, деревянные бусы на шее и небольшое колечко в ухе. Такое сочетание с моей чертовски привлекательной внешностью заставляло телочек ссать по ляжкам. Зато летом у меня почти не было личной жизни, ибо я работал практически сутками несмотря на уровень жизни ОСТАЛЬНОЙ семьи.
Итак, в новом виде я заявился на торжественное вручение аттестатов не для того, чтобы склеить одну из разодетых фиф с дурацкой диадемой на пустой башке в свадебном платье, иногда даже в белом.
Вообще-то мы хотели сорвать сие мероприятие и бросить пару петард в толпу расфуфыренных выпускников и их родичей, как вдруг из зала поднялась ОНА… ее платье, в отличие от всех, едва облегало ее песочные часы, оно струилось и ниспадало до самого пола по круглым бедрам, переливалось словно чешуя от черного к изумрудному.
Как заколдованный я пошел по забитому людьми проходу по темно-бордовой ковровой дорожке навстречу той северной звезде, что ослепила меня ледяным свечением ее холодных голубых глаз.
Кристально чистый лед.
Словно примерзший к лазелке язык я не мог оторваться от нее, ибо одно неверное движение, и все будет разодрано в кровь, к херам, в клочья, в хлам, разбито вдребезги. В тот момент моя жизнь раскололась на до и после, и я четко осознал, что именно в ту секунду я повзрослел, и что я пронесу сквозь всю свою жизнь это чувство.
Я летел на этот притягательный свет, завороженный ее пленительной красотой, и в тот момент я понял, как хочу быть романтичным, как мечтаю совершить подвиг ради нее. Я подошел к подножию ступеней и протянул ей руку.
Большего презрения я никогда не видел в своей жизни, и тогда мое сердце окончательно разорвало самым удивительно сильным чувством в мире – ЛЮБОВЬЮ. И мне хотелось заорать это слово, как в дождях-пистолетах. Я ощутил всем нутром то, о чем были все наши песни.
Она была так похожа на Наташу Королеву, что я чуть не запел про лето кастаньет и побежал за желтыми тюльпанами.
– Тебе чего, дрищ? – произнесла она своими коралловыми пухлыми губками, и это было самое прекрасное, что я когда-либо слышал.
Моя рука потянулась выше, а она поднялась на одну ступеньку вверх и встревоженно позвала.
– То-ош!
За плечо меня рванул типа секьюрити и потащил обратно к выходу.
Я вижу Кузю, кидающего в зал целую стопку зажженных петард, вырываюсь из цепких лап бугая и несусь за товарищами на улицу с диким ржачем.
Помню наш стремительный побег и полет об асфальт, который стесал добрую часть моей кожи на ладонях. Помню тот самый вопрос лучшего лысого друга с челкой на лбу и под носом.
– Ты эт, че, втюрился что ли?
Тот вечер я провел в обезьяннике. После этого я не видел ее, она словно провалилась сквозь землю. я как долбанный принц искал свою русалку, но безуспешно. Мои парни ее не знали, а у брата я и спрашивать не стал, он бы все равно не сказал бы.
А потом девятый, училище, армия, завод…
И вдруг грянула встреча выпускников, на которой я чудом оказался.
А не хотел, ведь Кузьма бросил меня и остался на подработку.
Жена брата уговорила меня. Вообще-то поставила перед фактом: или в няньках с тремя спиногрызами, или на встречу.
И как же удачно я попал. Да еще и за один стол с любовью всей своей жизни.
Она стала еще лучше, еще красивее, чем в тот день нашей единственной встречи. Я полюбил ее с первого взгляда и наконец-то нашел. Я не сводил с нее глаз весь вечер, любуясь ей из-под козырька. Но стоило отлучиться всего на несколько минут, оттащить свиное рыло до тэшки, как едва не произошло непоправимое.
Возвращаюсь, а мою любовь уже тащат в подсобку целый кружок по интересам.
И сейчас ОНА в моей постели. И ее зовут На-астя…
Нежно провожу по бархатной слегка впалой щечке.
Настя, подари мне счастье.
Пушистые угольно-черные ресницы распахиваются, и меня испепеляет небесно-голубой свет.
– Слышь, ушлепок?! – вещает сладким ротиком моя звезда, а я практически теряю дар речи, когда она бьет меня по рукам и уже почти рычит на меня, – Тебе жить надоело? Где я?
******************************
Настя.
Вместо ответа выходит на кухню и возвращается с подносом. Ставит на столик рядом с моим лежбищем и улыбается своими щенячьими глазками.
Ну что за идиот? Хотя ответ очевиден.
Вдруг острая пика копья диаметром с мою голову сносит мне мозги и размазывает их о светлую стену скромного жилища настоящего холостяка.
Твою мать, Лебедева, такого позора мы еще не переживали никогда… во рту вывалили мусоровоз, на платье и волосах кусочки частично переваренного мандарина, в голове профилактика на телевидении.
– Сколько времени? – я смягчилась и даже улыбнулась, удобно усаживаясь и укутываясь в толстенное, но такое невесомое одеяло.
– Пять часов вечера, – отвечает и садится рядом со мной, протягивая мне мой клатчик, – Я Леша.
– Я помню, – становится ТАК стыдно, когда открываю сумочку, достаю визитку и сую парню, – Слушай, я хочу тебя отблагодарить. Вот, свяжись с моим помощником, я распоряжение ему отдам. Он заплатит.