Искаженное отражение

Моему брату.

Сколько можно?! Я уже рассказывал Вам эту историю тысячи раз. Да-да, не Вам конкретно. Знаю-знаю, Вы еще ее не слышали, но очень хотите услышать, а не прочитать чужие заметки. Чтобы ничего не исказить. Те кто был до Вас говорили тоже самое…И те, кто до них тоже.

Эээх, ладно, все равно делать нечего. Можно убить время за болтовней. Садитесь поудобнее, это будет долгий разговор.

Все началось с того телефонного звонка, до того момента, как я поднес трубку к уху у моей жизни было миллионы направлений для развития, но после…после того звонка я мог попасть только сюда…. Если бы я только пропустил тот вызов…

А-а-а, к черту! Все уже произошло.

То утро ничем не отличалось от сотен предыдущих, разве что жена разбудила меня поцелуем, а не привычным ворчанием. Впервые, с начала беременности, ее не мучал утренний токсикоз. Холодные капли воды падали мне на лицо с ее мокрых после душа волос, а ее крохотный, круглый животик, едва видимый сквозь махровое полотенце, напоминал любопытного детеныша дикого зверька.

Все еще наполовину пребывая в стране грез, я протянул руку и погладил натянутую, нежную кожу. Сердце учащенно забилось, наполнив все туловище холодной пустотой страха. Трепет восхищения пробежал по моему телу, как электрический разряд: "Не может быть, только не со мной…"

Сон окончательно покинул мой разум, а вместе с ним удалилась безответственность, маскирующаяся под смелость. Я убрал руку с живота жены, сел на кровати и чмокнул ее в макушку. Она снова стала для меня священным сосудом, который я боялся разбить неловким, медвежьим движением.

Мой разум современного, прогрессивного мужчины XXI века прекрасно понимал, как это глупо и даже оскорбительно. Но древние инстинкты примата были намного сильнее: я даже не успел стать отцом, но уже ощущал тот же всепоглощающий ужас, что чувствовали австралопитеки, когда их драгоценных деток подхватывал доисторический орел, превращая их в корм для своих птенцов. Я стал частью этого круговорота соперничающих родителей. Каждый раз, бросая взгляд на живот жены, я задавался вопросом “Охотник или жертва?”

Смеясь, Ольга натягивала на себя воздушное, розовое платье. За шумом воды я не мог разобрать ее веселое щебетание – только обрывки, из которых понял, что жена собирается провести весь день с подружками, подбирая одежду и игрушки для нашего малыша. Когда я вышел из ванной, Ольга уже была готова, но от ее веселья не осталось и следа. С нахмуренными бровями она мерила меня серьезным, даже сердитым взглядом:

– Не вздумай снова заваливаться в постель! – строго начала она, проговаривая слова почти по слогам. – И не садись за чтение! Тебе нужно отправить рукопись на этой неделе!

– Знаю-знаю, – мягко усмехнулся я, притянув ее к себе и уткнувшись в чересчур надушенные светлые волосы. – Я буду скучать по твоему токсикозу.

Ольга удивленно вскинула брови, ее губы сложились в почти идеальную букву "О", но она не успела ничего сказать:

– Он приглушал твою внутреннюю командиршу, – сказал я и тут же получил легкий удар крошечным кулачком в грудь.

– Придурок! – рассмеялась Ольга, чмокнув меня в щеку, и, освободившись из моих объятий, выпорхнула на лестничную клетку. – Буду поздно! Но все проверю! Если что, получишь наряд вне очереди!

Да, Ольга была совершенно права – мне нужно было работать, хотя это последнее, чего я хотел. Одна лишь мысль о взгляде на свою писанину внушала мне большей ужас, чем передача эстафетной палочки в генетическом забеге. В глубинах моего подсознания возникал огромный айсберг, плывя по телу, он застрял в центре груди и начал разрывать меня изнутри. Осколки льда, с отвратительным скрежетом, наполняли мои вены и артерии. Каждый вздох давался с неимоверным усилием. Но я обязан был закончить историю на этой неделе: аванс уже потрачен, и я больше не был молодым беззаботным повесой, живущим случайными заработками. Уже почти четыре месяца, как я стал серьезным и ответственным человеком. Однако я вовсе не ощущал себя взрослым.

Может быть, если бы новая жизнь развивалась внутри моего организма, мне было бы легче пережить собственное преображение и научило бы меня не пропускать дедлайны.

С этими мыслями я сел за стол и открыл ноутбук. На меня смотрела чистая, белая страница. Мой герой не знал, как выбраться из тупика, в который сам себя загнал. Именно на этом моменте я вчера закрыл ноутбук и провел остаток дня, валяясь на диване и листая старые сборники фантастики, которые притащил с барахолки. Я оправдывался перед собой, что это тоже работа. Надеялся найти в этих дешевых макулатурных страницах подсказку для своей истории. Возможно, мне удалось бы "позаимствовать" идею у какого-то давно умершего, никому неизвестного парня, который точно бы не осудил меня, ведь сам прекрасно знал, что значит создавать историю.

Не знаю, сколько времени я провел, сидя откинувшись в кресле и уставившись в потолок. Мои мысли давно блуждали далеко от сюжета и вообще от писательства, когда вдруг раздался телефонный звонок. Я даже вздрогнул, а сердце слегка ускорило свой бег. Мой телефонный номер знали от силы человек пять. Высвечивающиеся на синем фоне белые цифры были мне незнакомы. Такого давно не случалось Я выключил звук, решив дождаться автоответчика или смс, и снова повернулся к экрану. Чистый лист текстового редактора насмехался надо мной своей ослепительной белизной: «Все, что ты можешь, – это испортить это сияние!»

Лицо запылало от раздражения. Резко развернувшись, я схватил телефон, как утопающий цепляется за спасательный круг, и устало произнес:

– Алло?..

– Анатолий Птицын? – спросил приятный, но холодный женский голос.

– Да…? – промямлил я, удивленный. Этим именем меня никто не называл со времен школы. Еще студентом я начал везде использовать свой будущий литературный псевдоним.

– Андреевич? – продолжала допрос незнакомка.

– Да… а в чем, собственно, дело? – спросил я с едва уловимым возмущением.

– У вас есть брат Игорь? – проигнорировав мой вопрос спросил голос.

Сердце тут же объяло инеем:

– У моего отца был сын Игорь, – затараторил я,– Но мы с ним никогда не встречались, и…

– Ваш младший брат в тяжелом состоянии, – перебил меня голос. – Ему срочно требуется операция. Вы можете быть единственным подходящим донором.

– Я? Но… подождите… – растерянно ответил я, переворачивая бумаги и ручки на столе, будто пытаясь найти среди них какое-то разумное объяснение происходящему.

– Вы готовы сегодня подъехать для сдачи анализа на совместимость? – голос женщины стал жестче, железа в нем становилось все больше с каждым словом.

– Сегодня? – растерянно повторил я, глядя в пустоту.

– У нас на счету каждая минута, – сдерживая раздражение, объяснила незнакомка. – Это вопрос жизни и смерти. Так Вы сможете?

Мне хотелось бросить трубку, разбить телефон и спрятаться под кровать. Слишком много информации, воспоминаний и ответственности обрушилось на меня за последние несколько секунд. В панике я переводил взгляд с входной двери на диван, с дивана – на книжный шкаф, будто мебель могла подсказать мне ответ.Наконец, я схватился за мышку, собираясь загуглить вероятность летального исхода при пересадке почки. Мой взгляд встретился с ненавистным белым листом, который тут же подсказал мне, что делать:

– Да, я смогу приехать. Диктуйте адрес, – спокойно сказал я и записал адрес прямо посередине своей недописанной рукописи.

Больница оказалась на другом конце города, в районе, где я никогда раньше не бывал. Все вокруг словно застыло в девяностых: мрачные дворы с облезлыми многоэтажками, бездомные, дерущиеся возле покосившейся разливайки, переполненные, вонючие мусорки и целые стаи тощих, больных котов. Само здание больницы выглядело как декорации к фильму ужасов – я с трудом мог поверить, что оно не заброшено. До тех пор, пока не зашел внутрь.

Прямо у входа, в тусклом, болезненном свете начиналась жизнь: крохотная уборщица толкала перед собой ведро на колесиках, наполненное почти черной от грязи водой. За высокой стойкой регистрации сидела полная женщина, которая бросила на меня недоброжелательный взгляд. Рядом нервный мужчина переминался с ноги на ногу, то и дело просовывая голову в пустое окно гардеробной и раздраженно стуча по нему круглым алюминиевым номерком.

Я сделал несколько неуверенных шагов к регистратуре и уже было открыл рот, намереваясь заговорить, игнорируя нахмуренные брови женщины за толстым пластиком окна, когда вдруг сбоку послышался знакомый голос:

– Анатолий Андреевич?

Обернувшись, я увидел невысокую девушку в строгом сером костюме, с волосами, туго затянутыми в идеальный конский хвост. Металлические нотки в ее голосе были невозможны не узнать.

– Здравствуйте… ээ… – растерянно пробормотал я, и весь мой словарный запас мгновенно испарился. Все сценарии, которые я обдумывал по пути сюда, рухнули, не успев начаться. Я чувствовал себя, как земляной червь, которого заставляют сдавать экзамен по тригонометрии, хотя от меня всего лишь требовалось спросить, как зовут незнакомку.

– Пройдемте, – сухо сказала она, направляясь к лестнице, не обращая внимания на мои мычащие попытки узнать ее имя.

Нелепой подпрыгивающей походкой, я поспешил за ней.

Поднимаясь по лестнице, я думал о брате. Похож ли он на отца? И если похож, смогу ли я сдержаться? Давно я не чувствовал себя таким растерянным. Словно снова стал тем шестилетним мальчишкой, которому сказали, что папа больше не вернется, не удосужившись объяснить почему. Я часто искал отца в собственном отражении, но из зеркала на меня смотрела лишь более грубая версия моей матери. Разве что злые, миндалевидные глаза с темно-карими радужками – единственное, что напоминало об отце. А что, если Игорь – его точная копия? Смогу ли я это проглотить? Или ревность к генетическому наследству захлестнет меня с головой?

Рой этих глупых мыслей жужжал в центре черепа, игнорируя собственную абсурдность. Сознание не хотело верить, что все это происходит на самом деле. Я чувствовал себя персонажем одного из своих рассказов, страдающим по воле автора, который отчаянно ищет новый сюжетный поворот. Мои мысли больше подходили для легкого разговора в кафе, а не для похода в палату к умирающему.

"Мой брат умирает." Я нервно усмехнулся, когда эта мысль вспыхнула в глубинах сознания. Она казалась такой странной. "Брат…" – повторял я про себя, словно пробуя это слово на вкус. Я всегда знал о его существовании – из обрывков пьяных разговоров взрослых. Никто никогда не рассказывал мне об этом напрямую. Мать впадала в истерику, стоило мне задать хоть один вопрос. Но для меня фигура брата всегда была маяком надежды. Я мечтал, что когда-нибудь найду человека, который разделит со мной боль потери, человека, который поймет, что значит потерять именно этого отца. Моего отца. “Нашего…” тут же поправил внутренний голос.