Армянские сказки

1. Библиография

В начале прошлого столетия Кавказ посетил просвещенный путешественник барон Гакстгаузен. Ему принадлежит едва ли не первая критическая запись армянских сказок. Не зная языка, он пользовался услугами родоначальника армянской новой литературы, Хачатура Абовяна, и своего соотечественника, колониста Петра Нея, который за легкое усвоение восточных языков и знание множества сказок был прозван им Шехерезадой. В итоге были записаны 24 сказки. Среди них есть и тюркские, и чисто армянские. Вполне полагаться на Гакстгаузена нельзя. При всей его осмотрительности, он все же брал материал из вторых рук. Однако несколько приведенных у него сказок в точности совпадают с ереванскими, собранными позднее, только изложены они у Гакстгаузена изящней и литературней.

Внимание Гакстгаузена к армянской словесности сыграло большую роль в личной жизни Абовяна и в армянской общественной жизни. Появились собиратели сказок из среды образованных армян. Пионером этого дела был выдающийся человек, епископ Гарегин Срвандзтян, умерший в 1892 году. Ему принадлежат с любовью составленные сборники сказок «Хамов-Хотов», «Манана» и «Гроц-Броц». Дело собирания перешло на более научную почву, когда в 1906 году этнологом Ервандом Лалаянцем было основано в Тифлисе «Армянское этнографическое общество». В «Этнографическом журнале», существовавшем с 1896 года и посвященном главным образом армянской словесности, им было помещено множество армянских сказок. В Москве в издававшихся при Лазаревском институте Эминских этнографических сборниках был также напечатан материал, собранный Айкуни в разных местах, преимущественно в турецкой Армении, и 6 сказок кавказских армян, записанных Александром Мхитарянцем. Всего сказок записано было 96, и размещены они в I, II и IV выпусках. Лалаянцем в 1914 году изданы три тома сказок (тоже около ста) под общим названием «Маргаритнер», записанных в Аштараке, Вахаршапате, Ошакане и других араратских деревнях, а также со слов выходцев из персидской и турецкой Армении. В 90‑х годах Т. Навасардяном в араратских деревнях расписан ряд сказок, выпущенных им впоследствии в шести маленьких книжках. Наконец во время войны была снаряжена научная экспедиция в завоеванные армянские области, давшая уже через пять месяцев богатые результаты: записано 872 сказки, которые составят в общей сложности 50–60 томов. Материал получается необозримый. Конечно, не все в этом богатстве собственно армянское; но неоспоримо, что творчество сказок присуще армянскому народу в высокой степени.

Обратимся к кавказскому армянству и посмотрим, как оно слагает свои сказки.

2. География сказок

Кончилась страдная летняя пора; зимою, по-светлу, армянский крестьянин работает на дому, иногда превращаясь в ремесленника – ткача, портного, сапожника, столяра.

Но падают сумерки, работа закончена, и вся семья собирается в от’ах. В каждом более или менее зажиточном крестьянском доме есть от’ах – возвышенное помещение, открытой стороной примыкающее к сараю для животных. Зимой оно согревается теплым паром от дыхания волов. Сюда, в от’ах, приглашают местного или захожего певца-ашуга либо сказочника. Бедные крестьяне, не имеющие средств принять такого почетного гостя, идут послушать сказки в от’ах богатого соседа. Талантливые сказочники прославляются не только на всю деревню, но и далеко за ее пределами. Самым знаменитым дают хвалебные эпитеты.

Почти все без исключения сказочники не знают ни грамоты, ни другого языка, кроме родного. По профессии – это садовники, огородники, мельники, хлебопашцы. Есть и сказочницы, например, знаменитая Антаррам из деревни Парии. Как приличествует званию, сказители чаще всего люди старые, но встречается между ними и молодежь. Слушают их крестьяне, отдыхая от дневной работы и однообразного убожества своей жизни.

Но куда, в какую страну переносит их магическая речь сказочника? Принято представлять себе мир сказок как нечто вполне произвольное. Это ошибка. Созданное воображением, обманчивое царство сказок так же ограничено пределами, так же подчинено «географии», как и земное царство людей. Границами такой сказочной географии служат пределы воображения данного народа. Вспомним лесистые равнины средней полосы России. Мир русской сказки вырос из них: дремучие темные леса, где не слышно даже птичьего пения, а только разбойничий посвист; степи с перепутьями трех дорог, узорные деревянные терема; и зверье в них родное – бурый мишка, тощий волк, изголодавшийся, как собака; лисица-воровка. Вспомним датскую сырость и близость скандинавского севера: не из них ли возникли блуждающие огни на болотах, ветры, кочки и холмики, освещенные гнилушками, с милыми глуповатыми кобольдами, вьюги и ледяные покои снежной царицы в пленительных сказках Андерсена?

Что же могло быть пищей для воображения рассказчика у армян? Пустынные, сожженные солнцем нагорья, наполненные утомительным стрекотанием кузнечиков, с одиноко стоящими на горизонте кристаллами Арарата и Алагеза, редкие сады, тощая растительность – красный лошадиный щавель, высохшие свечки молочая, пахучие, пряные травки на сухой и жаркой земле, камни, горы, скалы – гнездилища змей и ящериц. И вот над этой пустынной землею рисует фантазия рассказчика воздушную географию сказки. Тот же самый плоский и скучный мир возникает в ней таинственно преображенным. Прежде всего он наполняется бесчисленными городами с неизменным царем в каждом из них [1]. Разделительным бассейном между ними служит море [2].

Но тихо и недвижно это море: нет на нем ни веселых «корабликов» (как в русских сказках), ни плотов, ни лодок. Редко-редко упоминается баржа, и звучит это модернизмом, нарушающим стиль сказки. Переправа через море совершается не совсем обычным порядком, о чем речь пойдет ниже. Затем высятся в сказках неизменные горы, иногда высокие, как «Масис» (армянское название Арарата), жилища то добрых духов каджей, то злых красавиц, то дэвов. Они прорезаны пещерами, обителью змеи. На этих неприступных горах встречаются драгоценные камни, сверкающие там, как солнце. Горы одухотворены. Часто они обладают даром периодических движении [3]. Есть в сказках волшебное ущелье, расходящееся лищь на сутки: через каждые 24 часа горы сдвигаются, точно в могучем спазме, и раздавливают своими грудями застрявшего путника. Есть горы с пещерами сокровищ в своих недрах: в известное время года гора открывается на коротким срок, а потом пещера снова уходит вглубь. Реже попадаются реки. Зато в каждой сказке есть родничок и колодец. Вода, как и солнце, в сказках наделена мифической сущностью. С каждым родничком непременно связано что-нибудь таинственное, у каждого обитает добрый или злой дух, и потому обычно не советуют путнику делать привал у родника. То темной ночью, при крике невидимых куропаток, превращаются там спящие в камень, то безобразный дракон-вишап охватывает их своим кольцеобразным туловищем. Колодцы, напротив, лишены всякой мистики. Зато они часто являются средством для человеческих злых умыслов: муж спускает туда сварливую жену, завистливые старшие братья – более счастливого младшего и т. д. Обычай рыть колодцы повсеместно распространен на безводном Востоке и чтится одинаково мусульманами и христианами; в сказках такую обязанность по доброй воле берут на себя царь или горожане. Долины часты в сказках. Но бывает, что какое-нибудь чудовище строго хранит их число от догадок смертного. Есть сказка о 366 долинах, сосчитать которые не позволяло чудовище; лишь с трудом удалось людям его перехитрить [4]. Зелень в сказках – редкая гостья; она имеет какой-то не настоящий, а показной, декоративный вид. Из деревьев – грустное дерево Армении – ива, чинары, тополь, яблони, излюбленное гранатовое дерево. Есть в сказках чинаровый лес, скорее похожий на рощу. Сады большей частью фруктовые, и описание наделяет их наивной симметрией. Вот, например, сад старшей матери дэвов: «В том саду шел ряд гранатовых деревьев, потом ряды цветов, сперва ряд красных, потом белых, потом голубых; еще был в саду родник и два подсвечника по обеим сторонам, по правую и по левую». В садах обычно устраивают фонтаны и водоемы. Иногда эти сады заколдованы, люди блуждают в них по нескольку лет и не могут проникнуть в их тайны. Волшебные дома часто бывают без окон и дверей, с бесчисленным количеством комнат. Кроме городов с царями есть еще особые царства: дэвов, птиц, разбойников; медное, серебряное, золотое, темное царство царя Чачонца, владельца мудрого соловья, и т. д. Есть упоминание Египта и Китая. Иногда действие происходит в настоящих деревнях и городах – Стамбуле, Багдаде, Алеппо, славящемся своим мошенничеством. Любопытны заповедные места, хранящие печать седой древности. Так, и в армянских сказках есть перепутье трех дорог: две из них безопасны, а третья называется «пойдешь – не вернешься». Есть заповедный мост: злая ведьма сама поставила его пределом своих преступлений, и она дала зарок дальше него никогда не заходить.

Спрашивается, как же совершаются путешествия по всем этим необъятным царствам, через моря и горы? Не совсем-то обычно. Вот способ выйти из темного царства: перед героем три барана – черный, красный и белый; он садится на черного, черный перекидывает его на красного, красный на белого, а белый выносит на свет. Иногда эту задачу берет на себя огромная птица – Синам. Но постоянным средством передвижения в сказках является лошадь, да не простая, а морская. С ней мы переходим к одной из главных мифических фигур армянских сказок.

3. Действующие силы сказок

Морская лошадь – существо сверхъестественное. Она живет в море табуном в сорок коней с маткой-кобылой во главе. Никакая обычная лошадь с нею не сравнится, трехмесячный путь она делает в день, может летать по воздуху, говорить человеческим голосом, дает мудрые советы, но все это после поимки. До поимки она страшная разрушительная сила. Бывает так, что целые новые города в одну ночь разрушаются нашествием морских коней. Поймать ее – дело трудное; оно предназначено смельчаку. Есть много способов поимки; простейший – забрасывание чудесной узды в море: конь, как рыбка, попадает на эту узду. Более сложный таков: в полдень морские кони выходят на берег напиться пресной воды: горлышко водоема затыкают шерстью; вместо воды наливают в водоем вина, и когда кони пьянеют, герой вскакивает на выбранную им лошадь и взнуздывает ее. Пойманная, она служит своему хозяину верой и правдой. Главной, если можно так выразиться, специальностью морской лошади является перенос хозяина через море. Делается это отнюдь не вплавь, а каким-то особенным сказочным способом. Иногда это производится и символически: лошадь, например, велит своему хозяину взять меч, приставить его рукояткой ко лбу, а острием к морю, и когда он это исполняет, они оба оказываются на том берегу.

Чудесным свойством наделены часто и другие животные. Волу дано предвещать своим хозяевах будущее, верблюды говорят человеческим голосом, корова заменяет осиротелым детям родную мать.

Вполне мифическим существом является «хазаран блбул» – соловей. Он подвешивается к потолку в клетке, и присутствие его в доме служит обыкновенно знаком мощи и силы хозяина. Третьим главным мифическим лицом армянских сказок является змея. Есть много разновидностей змеи, и одно изложение армянского змеиного эпоса могло бы наполнить целую книгу. Для начала следует отметить, что в армянских сказках змея вовсе не носительница зла. Это могучая, скрытная, таинственная тварь, но отнюдь не злая. Иной раз она выставлена даже доброю, а высшие ее представители, например, змеиный царь Шах-Марар [5], способны на высокое героическое самопожертвование. Главная черта змеи – ее верность. На верхней ступени змеиной иерархии стоят Хабрмани и разные оборотни, полузмеи-полулюди. Хабрмани – это юноша-змей. Он влюбляется в земную девушку, женится на ней в своем змеином виде, а ночью является к ней юношей и велит скрывать тайну. Девушка не удержалась, похвасталась перед сестрами – и Хабрмани исчез. Тогда она надела железные башмаки, взяла в руки железный посох и пошла отыскивать мужа. Когда башмаки износились, а посох истерся, она нашла Хабрмани. Здесь мы встречаем ту же тему, что послужила в античной древности для создания истории Амура и Психеи. Змеи-оборотни не всегда принадлежат к числу добрых духов. Оборотни-женщины злы и демоничны. Часто повторяется сказка о том, как красивая городская женщина завлекла к себе нищего, накормила и напоила его, а потом взяла в мужья. Два года бедняк жил с нею в мире и согласии, но вот однажды прибыл из Индии купец; у этого купца было кольцо с ониксом, который обладает свойством показывать все предметы в их настоящем виде. Оникс отразил вместо жены бедняка – змею. Купец понял, что это оборотень, научил бедняка накормить жену соленою пищей, а с вечера вылить всю имеющуюся в доме воду и двери крепко-накрепко запереть. Бедняк так и сделал. Ночью он видит, что жена стала шарить и, не найдя воды, вытянула шею к потолку; шея стала удлиняться, голова ушла в трубу. Спустя некоторое время он увидел, как по вытянутой шее стали пробегать судороги, – это его жена, дотянувшись головой до колодца, пила воду. Уничтожают таких женщин-оборотней тем, что сжигают их. Зола их имеет свойство обращать все предметы в золото. За оборотнями следуют просто змеи. Над ними властвует змеиный царь Шах-Марар. Змеи жестоко мстят за его убийство, но нередки случаи, когда змея жалеет людей и приносит себя им в жертву. Например, пожалев одного бедняка, змея посоветовала ему убить ее, высушить ее голову и зарыть в землю, а когда он исполнил это, из земли выросло гранатовое дерево с плодами, полными драгоценных камней.

Нечистью, представителями зла в сказках являются дэвы. Они страшно сильны, иногда многоголовы, но отнюдь не непобедимы. Часто они бывают даже подчинены людям; например, дэвы обязаны платить царям подать, хотя плательщики они неисправные, и за податью приходится отправлять храбреца. Если побрататься с дэвами, они служат человеку и помогают ему; сильных людей они даже немного побаиваются. Гораздо страшнее самих дэвов их матери. С матерями дэвов мы переходим в жуткую область армянских сказок – в старушечью. Без обыкновенной земной старухи не обходится ни одна из сказок. В предместье каждого города живет много одиноких старух – «нани», бабушек, у которых путешественники находят приют и ночлег. Такие старухи радеют герою, часто даже усыновляют его, сватают за него царскую дочь. Не менее благожелательны и пещерные старухи. Они сидят со своим веретеном в горных пещерах, одаряют вежливых девушек, помогают словом и делом добрым молодцам. За этой доброжелательной группой следует гнусная городская старуха, занимающаяся обманом, сводничеством и воровством; она еще не колдунья, но уже и не человек по полному своему бесстыдству. Обычно в сказках дела ее остаются безнаказанными, и она, одурачив всех, успевает вовремя сгинуть. За нею идет страшная лесная старуха; эта уже вполне ведьма: она точит ночью свои зубы о кору деревьев в предвкушении человеческого мяса; жестокость ее была бы беспредельной, если б она сама не положила ей предела, дав зарок не переходить упомянутого выше моста ертымкерац. Если жертве ее случится перебраться за этот мост, старуха ее уже не преследует. И, наконец, венцом этой старушечьей лестницы являются матери дэвов. Их много, а власть их почти безгранична; сыновья им подчинены. Самая старшая мать дэвов проводит жизнь свою почти сплошь в спячке; младшие обычно изображаются с прялкой и веретеном (что наводит на мысль о тождестве их с парками), а возле старшей иногда висят четки; они раскачиваются, как маятник, и каждый час падают ей в руку, а она сквозь сон снова их вешает¹. Говорится в сказках, что попавший к ней никогда не возвращался обратно. Разумеется, это преувеличение, так как герои сказок и даже героини ухитряются благополучно посещать ее и воровать четки.

Скажу несколько слов о других действующих лицах сказки. Загадочен некий кеоса [6], что значит – безбородый, бритый, плешивый, жидкобородый; часто кеоса, вместе с тем, и голубоглазый. Встреча с кеоса предвещает несчастье; на Востоке с ним избегают вести дела, и по профессии это темная личность. Попадается в сказках Джамполат (Джембулат), т. е. человек с телом из стали. Над ним не властно никакое оружие, но и он, в конце концов, уязвим. Дело в том, что душа Джамполата заперта в сундуке под видом трех птичек, – стоит зарезать этих птичек, и он умрет. Следует заметить, что символы души, свободы, силы в армянских сказках очень часты и притом вполне реальны, т. е. при овладении ими овладеваешь и всем человеком: отрезав косу у злой красавицы, становишься господином и самой девушки. Вот символ свободы спящей царевны: в пустой запертой комнате висит на стене ниточка с бусинкой; когда кто-либо входит в эту комнату, ниточка начинает качаться из стороны в сторону; качаясь, она удлиняется, достигает окна, бусинка пробивает стекло, выскакивает из комнаты и бросается в море. «Свобода» девушки вырвалась наружу – теперь кому попадет в руки бусинка, тот завладеет и самой девушкой.

Но вернемся к героям сказок. Среди них фигура странная и, несомненно, очень древняя – так называемый «мертвый молодец», «мертвый жених». Он лежит в подземелье множество лет; если девушка найдет его, сядет к нему и семь лет продержит его голову у себя на коленях, мертвец воскреснет, превратится в прекрасного юношу и женится на ней. В сказках часто бывают случаи подмены: в последнюю минуту верную девушку заменяет у мертвеца какая-нибудь самозванка и выдает себя воскресшему за семилетнюю сиделку.

Иногда, хотя очень редко, в сказках упоминаются исторические лица. Между ними Александр Великий (Искандер), Тамерлан, Соломон, грузинская царица Тамара. Заслуживает внимания полуисторическое лицо арабского происхождения, врач Лохман. В армянских сказках он попадается очень часто, как и вообще в словесности и письменности Востока, особенно мусульманского. Он представлен врачом не всегда безобидным, например, боится соперничества и старается погубить своих талантливых «коллег». Происхождение его мудрости сказки объясняют очень интересно. Раньше он был простым охотником по имени Пурто. Однажды он зашел в пещеру, где увидел змеиного царя Шах-Марара с четырьмя змеями. Пурто не испугался, развел огонь, изжарил шашлык и угостил змеиное общество, а потом, по просьбе царя, провел в пещеру родничок. Шах-Марар наложил ему на спину свою печать, что равносильно усыновлению, и потом оказывал ему важные услуги вплоть до пожертвования самим собою: он позволил Пурто убить его, Шах-Марара, чтобы вынуть из его черепа целебные и ядовитые мозги, взамен чего попросил только посылать еженедельно пищу его подданным. После этого охотник Пурто сделался великим врачом Лохманом. В одной из араратских деревень показывают до сих пор могилу Шах-Марара, а по субботам приносят пищу в змеиную пещеру.

Любопытно проследить, какою изображена в сказках женщина.

Первым в мире красавицам суждено обыкновенно оставаться в девицах. Герои из-за них проделывают всевозможные подвиги, но сами редко когда на них женятся. Они жестоки, бездушны, коварны и властолюбивы, любят драку, войну, верховую езду. Одна из таких красавиц долго наводила ужас на соседних царей, разбойничая в маске арапа, у которого «верхняя губа на небе, а нижняя на земле». Среди царских жен и дочерей попадаются образцы распутства и своеволия. Царевна видит красивого юношу в городе и тотчас же велит прорыть подземный ход из его лавки к себе в комнату. Случается, что избранником ее сердца оказывается даже не человек, а мерзкий старый колдун, по причудливой любви к которому она дурачит и губит своих законных женихов. Часто в женщине распутство соединяется с лицемерием. Вот сказка довольно обыкновенная. У царя жена была такая скромница, что не выносила возле себя ни слуг, ни даже домашних животных мужского пола. Однажды царю принесли в подарок двух золотых рыбок. Он велел отнести и показать их царице, но та потребовала, чтоб сначала определили, какого они пола, и самцов не смели бы к ней вносить. Рыбки услышали эти слова царицы, высунули головки из воды и засмеялись. Царь поразился и пожелал узнать, почему засмеялись рыбки. Созвали всех мудрецов, но ни один не смог дать ответа. Наконец нашелся мудрый мальчик. Он велел царю взять арбуз и ножик и идти в покои к царице. По дороге он тихонько украл и спрятал ножик, а когда царь хватился его, посоветовал приказать обыскать всех служанок. Сколько ни плакала царица, служанок раздели, и между ними оказался мужчина. «Вот почему смеялись рыбки», – ответил царю мудрый мальчик. Крестьянские жены отличаются неописуемой сварливостью. Часто крестьянин, не вытерпев такой жёны, бросает ее в колодец, а следом за ней еще волка, лисицу и змею, чтоб верней ее сгубить. Но когда через неделю он приходит посмотреть, что сталось с его женой, звери наперебой умоляют его освободить их от такого соседства, а жена сидит в колодце жива-живехонька. Верные и хорошие женщины в армянских сказках бывают образцами терпения, преданности и мудрости, оправдывая поговорку: «Нет ничего хуже плохой женщины, но и нет ничего лучше хорошей женщины».

4. Содержание сказок

Одною из главных тем армянских сказок является превращение. Волшебное кольцо или жезл превращают людей в камни, оставляя им только один живой глаз, чтоб видеть свое несчастье; упрямая жена превращается в ослицу. Когда за Хабрмани и его невестой, убегающими от родителей, посылается погоня, Хабрмани бросает за плечо гребешок, и позади него вырастает лес, щепотку соли – и воздвигается гора, бутылку воды – и разливается море; но погоня все-таки близко, и тогда Хабрмани превращает свою невесту в розовый куст, а себя в змею и крепко обвивается вокруг цветка. Часто безобразные вещи ждут только доброго слова или привета, чтоб сбросить свое безобразие. Царевичу попадаются колючки, но он называет их «чудной травкой», – и вдруг, вместо терновника, под ногами его на самом деле оказывается душистая трава; он доходит до отвратительной реки, полной гноя и крови, но вежливость заставляет его отпить этой жидкости и похвалить ее, – и тотчас же по жилам его разливается благодатная пода бессмертия. Страшный дракон или змея превращаются в красивых юношей, если девушка полюбит их, не побоявшись их уродства.

Борьба – другая тема сказок. Борются с драконами – дэвами, старухами; за обладание волшебной вещью, за любимую девушку, за царство; борются и без всякой цели, только бы показать свою удаль. Победы достаются, как водится в сказках, самому сильному, самому доброму и умному или, наоборот, самому глупому, но тогда уж беспросветно глупому – дурачку. Когда победа одерживается силой, перед нами явные отголоски героического эпоса; то ударом меча отсекается девятнадцать голов, то герой съедает, не поморщась, семерых вареных баранов и полпуда пилава, то побеждает семиголового дэва, вырывает деревья с корнем, очищает окрестность от разбойников. К чести армянских богатырей надо сказать, что они почти всегда бескорыстны, великодушны и не проливают крови зря. Обратно поступают богатырши, свирепствующие иной раз без всякой надобности, лишь бы снести лишнюю голову с плеч. К числу любимых сказочных героев принадлежат царевичи Ало-Дино и Чукко, бесстрашные добыватели хазаран-блбула и волшебных красавиц. Интересно, что имена этих героев носят следы курдского, а не армянского происхождения.

Победа нравственными качествами встречается реже других: сказочники – завзятые «милитаристы». Но вот тихая девушка Аревхат, закабаленная своей мачехой, одной добротой и вежливостью побеждает пещерную старуху. Благородство юноши смягчает сердце дракона, а правдивость и прямота – самого непобедимого царя Чачонца. К числу положительных качеств героя принадлежат непременное мужество, вежливость, великодушие, верность своему слову. Царевич по просьбе дракона проникает в Чинмачину (Китай) и завладевает китайской принцессой. После свадебного пиршества он вынимает меч и кладет его меж собой и молодой женою. И когда она спрашивает, что же это значит, он отвечает: «Я завладел тобою не для себя». Жест, напоминающий европейский рыцарский роман. Вот еще черта сказочной героической этики: приехал витязь сражаться с дэвом, но дэв спит и должен проспать сорок дней. Жена дэва советует витязю убить спящего мужа, но тот сперва пытается его разбудить, а потом терпеливо высиживает все сорок дней и поднимает руку только на пробужденного и вооружившегося врага. Таких примеров можно было бы набрать множество. Доброта – тоже важное качество в сказках и не остается без награды. Часто повторяется рассказ о богаче, который пожалел мертвеца, уплатил его долги, спас его тело от поругания и похоронил с честью, а благодарный покойник воздает за это его детям.

Но все же на первом месте стоит в сказках хитрость, ловкость, умение найтись и вывернуться.

Большая часть сказок прославляет именно такие деянья. И среди всяческих проделок, описываемых в сказках, попадаются иной раз действительно остроумные. Любопытна бытовая сказка о том, как ереванский купец, вопреки советам отца, решился поехать торговать в Алеппо. В первом же караван-сарае его ловко провели три мошенника: безбородый (кеоса), хромой и кривой. Но и он не замедлил надуть всех трех. Тогда кривой, чтоб отомстить ему, разузнал стороной про домашние дела купца, сказался другом его родителей, привел тому доказательства и заявил, что, когда тот родился, ему недоставало одного глаза и он, по дружбе к его родителям, вложил в него свой собственный глаз; теперь же он требует этот глаз обратно. Судья, разобрав дело, присудил ереванского купца к возвращению глаза. Тогда тот предлагает выход, достойный решения Порции в «Венецианском купце». Он говорит: «Пусть кривой вынет свой глаз, и я свой, взвесим их на весах – если они весят одинаково, я согласен на уплату». Кривой, разумеется, тотчас же убежал из боязни лишиться и последнего глаза. А вот как два умника провели чудовище, стерегшее 366 долин: оно никому не позволяло считать долины; когда путник отваживался на это, оно подкрадывалось к нему ночью и высасывало у него кровь из пяток. Однажды пришли два умника, сосчитали долины и улеглись спать лицом в разные стороны, да так, что ноги одного пришлись с головой другого. Чудовище прилетело, стало искать пятки – наткнулось на голову; взялось за другой конец – и там тоже голова. Ему осталось лишь испустить проклятие и исчезнуть.

Иной раз мы встречаем в сказках так называемые «мудрые ответы» на мудреные вопросы. В одной из сказок турецких армян царь допытывается у своих мудрецов, в какую сторону обращено лицо бога. Думали-думали мудрецы, да так ни до чего и не додумались. Встретился им простой мужичок, узнал, в чем дело, и говорит: «Лицо бога смотрит оттуда, куда глядит человек».

Немалую роль играет в сказках колдовство. Им занимаются большей частью женщины, дервиши, кеоса. Любопытно, что среди армян колдовство было распространено еще в XII веке. Епископ Нерсес Благодатный пишет в своей грамоте к местному духовенству о том, что «женщины у них занимаются ворожбой, колдовством, приготовлением всяких напитков».

В армянских деревнях до сих пор верят колдунам. Еще совсем недавно, лет восемьдесят-сто назад, когда чума захаживала на Кавказ, ходили легенды о «цасманцогах», двух предвестниках чумы. Перед тем как наступить чуме, два всадника – один в черной одежде, с черной палкой в руке, другой в красной одежде, с красной палкой, – въезжали будто бы в деревню. Первого встречного они заставляли идти вперед и указывать дома; для всех людей, кроме этого невольного проводника, цасманцоги оставались невидимыми. Войдя в дом, они метили людей и животных красными либо черными знаками. Помеченный черным умирал, помеченный красным выздоравливал. Бабушка писателя Абовяна рассказывала своему внуку, что сама была свидетельницей посещения таких цасманцогов. Разумеется, все эти поверья, еще живущие среди армянских крестьян, пышно цветут и в сказках. Помимо обычных колдовских предметов, жаковы шапка-невидимка, скатерть-самобранка, ключ-всеотмычка, есть еще подсвечники, в перестановке которых скрыто тайное значение, чудодейственные цветы и травы, сушеные мозги животных, бессмертная вода, яблоки, дающие молодость, и много другого. Но все же колдовство само по себе, как полная власть над природой, в армянских сказках не встречается. Обычно служит оно средством для второстепенных, низших лиц сказки, и над ним всегда есть более высокая власть; герои пользуются им лишь временно и, добившись своей цели, дарят волшебные предметы кому-нибудь другому. Несравненно более таинственное значение имеют в сказках естественные дары природы и в особенности части и соки человеческого тела. Чудодейственна зола сожженного человека, его печень, внутренности, мозги; но ни с чем не сравнимую важность имеет молоко животных или женщины. Быть может, тут сказывается пастушеская душа Армении; но, конечно, полного объяснения «культа молока» этим еще не дано. Самой важной клятвой в сказке является «клятва молоком своей матери». В деле питания молоко стоит на первом месте. Богатыри, будучи детьми, отличаются тем, что сосут свою бедную мать чуть ли не до десяти лет. Красная корова выкормила двух сироток одним только своим молоком. Пососать грудь женщины, даже самой свирепой, – значит расположить ее к себе навеки и заставить относиться по-матерински. Страшные матери дэвов укрощаются только этим способом. Царевич забрел в пещеру и видит там мать дэвов, крутящую веретено; она стоит к нему спиной, перебросив через плечо свою грудь. Он тихонько подошел к этой груди и стал сосать ее. Страшная мать дэвов обернулась к нему, встретила его по-матерински и помогла во всех подвигах.

Вот несколько обычаев, упоминаемых в сказках. Часто происходит усыновление детей (иногда и зверей), причем усыновляют маленьких и взрослых, сирот и имеющих родителей. Любовь к потомству – отличительная восточная черта; на детей смотрят как на богатство. Усыновление происходит так: либо с матери снимают рубашку и надевают ее на усыновляемого, либо ворот ее рубашки продевают под ворот его рубашки. Сватовство – тоже обычно, без него почти ни одна сказка не обходится. Перед дворцом каждого царя имеется камень (или сиденье), предназначенный для свах. Сюда садятся старухи, и царь сам к ним выходит. Пастухи в конце сказок часто играют роль счастливого вестника; их посылает герой, встретясь с ними в поле, возвестить царю о своем возвращении, и счастливый царь дарит обыкновенно пастуху «халат и розовую воду» – самый почетный подарок на Востоке. Священный обычай гостеприимства играет в сказках большую роль. Существует так называемый «час для харибов», т. е. для странников, когда в городе при колокольном звоне собирают всех странников и чужеродных на «трапезу», пожертвованную богатыми горожанами. Дервишей всякий считает за честь принять и накормить у себя. Если гость отказывается от пищи, он наносит тяжелое оскорбление хозяину. Смерть на Востоке имеет характер ухода. Обычно в час смерти кто-нибудь приходит по душу человеческую, иногда «хогеар» – ангел смерти, а иногда монах – «вардапет». Умирающий не хочет отдать душу, и с ним приходится спорить; иногда он просит ангела взять взамен душу отца или матери. В таких случаях отец и мать решительно отказываются, и молодая жена от себя предлагает за мужнину душу свою собственную. Последняя подробность часто встречается и в армянских народных песнях.

5. Форма сказок

Прежде чем рассказать о ней, нужно сказать несколько слов о сравнительной морфологии азиатских и европейских литературных форм. Возьмем для примера восточную лирику. Она довольствуется весьма скромными (по количеству) средствами, концентрируя их обыкновенно в пределах одного образа и стягивая все стихотворение к двум или четырем строкам. Любимые формы восточных стихов – двустишия, четверостишия. Но и очень длинные стихотворения сразу могут быть опознаны в их «атомном», частичном строении; пусть на протяжении длинной персидской газели вьется одна тема, пусть касыда развивает целый сюжет, все же строение этих стихов резко распадается на законченные двустишия и четверостишия. Эта атомная распадаемость длинных стихотворений на краткие афоризмы – характерная черта Востока с его очень короткими ритмами; там берется только нужное количество слов, а той ритмики лишних слов, иногда вовсе бессмысленной, но таинственно волнующей душу, как в западной и русской поэзии (Шелли, Верлен, Фет и пр.), на Востоке нет. Оттого, при всей музыкальности восточных стихов, общее впечатление от них все же остается пластическим, образным, а не певучим [7]. В противоположность этой «атомности», где каждая часть, каждая единица стиха самоценна, западные формы можно уподобить организму с его зависимостью всех частей друг от друга. Художественное произведение Запада тем выше, чем полнее и нерасторжимей проведена эта зависимость. На Востоке такая органичность заменяется обыкновенно бесконечным чередованием самоценных частей друг за другом. Неостанавливающееся движение равноценных единиц – идеал Востока; органичность – самозамкнутое совершенное целое – идеал Запада. Это приложимо и к сказкам. По отношению к армянским сказкам можно сказать, что в них всегда налицо атомность формы, распадение на ряд кратких самодовлеющих сказочек, ничем не связанных друг с другом. Такие «сказки в сказке» чаще встречаются у армян персидских, реже у турецких. Встречаем мы ванскую сказку, в точности совпадающую с рамкой Шехерезады, только значительно более короткую. Налицо и жестокий царь, убивающий своих жен, и дочь визиря с запасом сказок, и самые эти сказки, чередующиеся до тех пор, пока гнев царя не сменяется на милость.

Сказочники Араратского нагорья предпосылают своим сказкам одно и то же стихотворное начало, довольно бессмысленное и однообразно-ритмическое. В русском переводе оно звучит приблизительно так:

Значение этой прелюдии в том, чтобы ритмически раскачать рассказчика и подготовить внимание слушателя. Стихотворные вставки часто попадаются и в середине сказок, и в конце. Присказки же почти всегда одинаковы. Если дело кончается свадьбой, то говорится «семь дней и семь ночей длилась свадьба», потом добавляется: «все достигли своей цели, да достигнете и вы своей». «С неба упали три яблока: одно рассказчику, другое тому, кто слушал, а третье тому, кто услышал». Эти заключительные три яблока с небольшим вариантом можно встретить решительно во всех сказках кавказских армян; у турецких они встречаются редко. В художественно обработанном стихотворном виде такая присказка есть у Агаянца в «Арегназане». Там герой Арег остается наедине со своей молодой женой Нунуфар. Следует присказка:

6. Мифологизм

Таков в самых общих чертах многообразный материал армянских сказок. Перечисленным он не исчерпывается, а только намечается. Но даже и в этом частичном материале можно проследить повторные очертания характерных мифов, принявших национально-армянскую окраску.

Солнечный миф. Солнце – источник постоянного мифотворчества у всех народов; стало быть, армяне, мифологизируя его, отдают дань общему культу. Доныне крестьяне араратских деревень клянутся солнцем, чтут его, часто употребляют эпитет «солнечный», прибавляют его к именам. Уцелели выражения: «призываю в свидетели твое солнце», «знает про то твое солнце»; подразумевается, что у каждого человека есть свое солнце, подобно представлению об «ангеле каждого человека». Для армян солнце – символ мужественности, понимаемой не только как сила, но именно как мужская сила. В сказке часто попадаются таинственные существа, матери которых известны, а отцы или прадеды под сомнением. Догадка сказочников восходит до самого бога-солнца, которому миф приписывает оплодотворяющую силу. Так произошли многочисленные герои сказок: Ареваманук (дитя солнца), Аревхат (отпрыск солнца), Арегназан и т. д. Отсюда идеал красоты армянской расы – златокудрость. В массе своей армяне черноволосы и смуглы; блондины попадаются редко, большей частью в детском возрасте, и с годами темнеют [8]. Казалось бы, идеалом расы должна быть черноволосость, т. е. типическая красота, узаконенная многими веками подбора. Но культ златокудрости у армян не менее силен, нежели, например, на Западе, у германских народов. Высшая красота, доступная воображению армянских сказочников, это солнечные волосы и даже солнечное лицо. В солнечном мифе армян явственно проступает культ мужественной силы, причем мужественное становится синонимом доброго, вечного и правдивого. Это разъясняет нам отчасти женоненавистничество армянских сказок и приближает к разумению другого важного мифа – о девушке, заслужившей себе мужской пол. Сказка часто рассказывает про вдову, рядившую свою дочь в мужское платье, чтоб она могла играть с мальчиками. Своею ловкостью девушка услужила царю, и тот, считая ее юношей, выдал за нее замуж свою единственную дочь. Когда обнаружилось, что новый зять женского пола, царь и царица решили его погубить. Они дают ему труднейшие поручения (последнее из них – отнять у старшей матери дэвов четки). Девушка-зять храбро выполняет все задачи и, когда наконец ворует четки, проклятием матери дэвов преображается в юношу. Есть несколько вариантов этой сказки. Лучший из них – художественная обработка Агаянца. Но во всех вариантах события располагаются одинаково: личное мужество заставляет променять женское платье на мужское; любовь не играет для девушки-мальчика никакой роли – все инстинкты ее сосредоточены на борьбе, оружии, охоте; целым рядом опасных героических подвигов подготовляется преображение ее пола, и, наконец, совершается самое это преображение, но не естественным, а уже сверхъестественным путем, волею другого лица.

7. Влияния и заимствования

Разумеется, не все в перечисленном нами материале самостоятельно. Наоборот, армяне, лежащие географически на «проезжем пути» между Востоком и Западом, и в сказках роковым образом отражают эту промежуточность, сложившуюся под целым рядом перекрестных влиянии. По существу своему эти сказки уже не Восток и еще не Запад; с Востоком роднят их фабулярный мир и особая пластика, незнакомая Западу; но от того же Востока их отталкивает некоторая бедность и скудость фантастики, сухость и аскетизм в изображении чувственного мира и постоянный привкус нравственного дидактизма, что особенно бросается в глаза, если мы сравним их с чувственной роскошью Шехерезады.

Отметим в общих чертах основные влияния в армянских сказках. Индии обязаны они немалым числом своих фабул, иногда употреблением типичных для Индии образов («красная корова», «красный бык»); сохранилось по сию пору отношение ко всему индийскому как к волшебному, искушенному в мудрости; сказки иногда выводят факиров – разгадчиков тайн и учителей магии. Египет (Мсур) часто упоминается в сказках, как и Китай (Чинманчина); не без египетского влияния и культа мертвых сложилась странная армянская сказка о мертвом женихе; знаменитой египетской сказке о двух братьях обязаны армяне и своим очень распространенным рассказом о жене купца, влюбившейся в усыновленного юношу. Отзвук Китая в целом ряде условных вежливостей, в образе летающих рыб, чудовищ, деревянного коня, в симметрии садов. Черты мусульманского Востока бесчисленны: дервиши – почетные гости, многоженство – обычная вещь. Много персидских и турецких слов встречается в словаре армян. Курдские и грузинские влияния выступают еще отчетливее, но это уже особая тема. Для сравнительной филологии армянские сказки вообще могут служить богатейшим материалом. И еще больший материал могут они представить для социолога, отражая на себе всю нехитрую экономику армянской деревни, роковую разделенность районов – наследие феодальной эпохи, ремесленный уклад, малоземелье, беспрерывную втягиваемость в войну, сопротивляемость завоевателю, иногда полное равнодушие к вопросам националистическим и вероисповедным – вопросам, которые десятки лет навязывались крестьянской массе сверху и почти никак не отразились в ее творчестве, наконец, своеобразную и глубокую философию среды (влияния среды на человека), отразившуюся в такой неувядаемой по красоте и силе вещи, как сказка о Змее и Шиваре.

Мудрый ткач

Однажды, когда царь сидел на троне, из дальних стран пришел к нему путник, очертил полосу вокруг его трона и молча стал поодаль. Царь ничего во всем этом не понял. Он вызвал своих приближенных, но и те ничего не могли понять. Для царя было большим позором, что во всей его стране не нашлось человека, кто бы мог разгадать, что это значит. Он издал строгий приказ, что казнит всех мудрецов своей страны, если они не разрешат этой загадки. Приближенные царя, искавшие мудреца, который мог бы разгадать эту тайну, случайно набрели на один дом. Войдя внутрь, они увидели в комнате колыбель, которая качалась, хотя вокруг никого не было. Вошли в другую комнату, там тоже стояла колыбель и качалась, хотя и тут не было людей. Поднялись на крышу дома – там нашли разостланную мытую пшеницу, а рядом с ней качался воткнутый в землю тростник и разгонял птиц, чтоб те не клевали пшеницу, хотя и не было ветра.

Диву дались люди царя. Спустившись в нижнюю комнат, они увидели ткача за работой на станке. Ткач этот привязал одну нитку за основу, другую – за уток, а третью – за ремизку. В то время как он ткал, нитки двигались и качали обе колыбели и тростник на крыше.

– Вот так мастер, не хуже мудреца!

Рассказали ему люди царя о том, как один странник провел полосу вокруг трона царя и никто не может узнать, что хочет он этим сказать, а потом предложили ему пойти и разгадать эту тайну.

– Если ты это разгадаешь, большие подарки получишь от царя, – прибавили они.

Ткач призадумался, взял две бабки и курицу и пошел с ними к царю. Придя во дворец и увидя странника, ткач бросил перед ним две бабки. Странник при виде этого достал из кармана горсть проса и посыпал наземь. Ткач же бросил курицу, которая стала быстро клевать просо. После этого странник мгновенно надел лапти и удалился.

– Что хотел сказать странник? – спросили у ткача.

– Странник этот хотел сказать нашему царю, что его царь собирается прийти и осадить нашу землю, и хотел узнать, думает ли царь наш ему подчиниться или пойдет ему навстречу войною. Я бросил перед ним бабки – дескать, вы перед нами дети, играйте лучше у себя дома в бабки и перестаньте думать о войне с нами. Странник посыпал просо, чтоб показать, что войску их числа нет. Я же, пустив курицу, ответил ему, что наш один воин укокошит все их войско.

Царь удостоил ткача больших почестей, обильно наградил и хотел было назначить его визирем, но ткач не согласился. За свою услугу он взял очень мало и на прощание сказал царю:

– Я бы хотел, государь, лишь одного – чтобы ты знал, что среди твоих слуг можно найти людей более умных, нежели твои визири, и чтоб отныне ты считал за людей ткачей и лапотников.

Г. Срвандзтян. «Хамов-Хотов».

Записана в Турецкой Армении.

Три брата

О багдадском халифе гремела слава как о человеке очень мудром и справедливом. Трое ученых мужей решили пуститься в путь в Багдад и убедиться в этом лично. Дорогою один из них сказал:

– Товарищи, по этой дороге шел верблюд, у него недоставало одного глаза да не было и передних зубов.

– Да, это правда, на горбе верблюда с одной стороны висела пшеница, с другой – мед, – сказал второй.

– На верблюде этом ехала беременная женщина, – сказал третий.

Несколько времени спустя путники заметили, что за ними бежит человек. Поровнявшись с ними, он спросил, не видели ли они верблюда, которого он потерял.

– Слепого на один глаз и лишенного передних зубов? – спросил первый.

– Навьюченного с одной стороны пшеницей, с другой – медом? – спросил второй.

– Да.

– На котором ехала беременная женщина? – спросил третий.

– Да.

Человек принялся их умолять, чтоб они сказали ему, по какой дороге пошел этот верблюд.

Тогда все трое в один голос ответили, что этого верблюда они не видели. Но человек принял их за воров, пошел с жалобой к халифу и сказал:

– Люди эти описали моего верблюда, знают, что было на нем, но твердят, будто его не видели.

– Откуда же знаете вы эти приметы, если не видели верблюда? – спросил их халиф.

– О том, что верблюд был слеп на один глаз и у него недоставало передних зубов, я узнал из того, что он щипал траву только на одной стороне дороги и щипал он лишь оба края травы, не задев середины, – ответил первый.

– Что на одной стороне горба верблюда висела пшеница, а на другой – мед, я узнал из того, что по одну сторону дороги, где прошел верблюд, сидели мухи, а по другую прыгали птицы, – ответил второй.

– О том, что на верблюде ехала беременная женщина, я узнал по тому, что на том месте, где сошла она с верблюда, на земле были заметны следы рук. Поднимаясь на ноги, упираются на обе руки одни лишь беременные женщины, – сказал третий.

Халиф удивился мудрости этих людей и приказал вечером пригласить их во дворец на обед. После обеда, когда они вошли в отведенную им комнату, служитель дворца подслушал следующий разговор, происходивший между ними.

– Рис, которым нас угощали, был славный, да жаль, что от него несло мертвечиной, – сказал один.

– Не хуже было и мясо, но отдавало запахом собаки, – сказал второй.

– Доброе было и вино, нами выпитое, но по вкусу и запаху несколько походило на кровь, – сказал третий.

Когда об этом разговоре донесли халифу, тот велел расследовать: выяснилось, что поле, отведенное под посев этого риса, раньше было кладбищем; что зарезанный барашек в первые дни своего рождения питался молоком собаки и что при давке винограда, из которого приготовили выпитое ими вино, случайно порезал ногу давильщик, и его кровь смешалась с вином.

Халиф вызвал к себе этих трех мужей и за мудрость и ученость удостоил их больших почестей.

Владелец же верблюда вернулся к себе с опущенной головой.

Г. Срвандзтян. «Хамов-Хотов».

Записана в Турецкой Армении.

Разум и сердце

Однажды разум и сердце заспорили. Сердце [9] твердило, что люди живут для него, а ум настаивал на обратном. Они не стали прибегать к помощи судьи, а порешили действовать в одиночку и не вмешиваться в дела друг друга. Свой уговор они решили испробовать на одном поселянине.

Поселянин этот, по обыкновению, взял соху и пошел в поле. Когда он приступил к запашке, то заметил, что соха его неожиданно застряла в борозде. Нагнувшись, он увидел в земле медный кувшин, полный золота.

«Как мне теперь быть? – подумал он. – Большие дела я могу сделать на это добро, могу стать заметным человеком…»

С другой же стороны, пришло ему в голову: «А что, если узнают об этом воры и придут за ним? Коли стану перечить – меня убьют…»

Занятый этими мыслями, он вдруг заметил судью той страны, проходившего по дороге.

«Лучше дам я золото судье и сам спокойно продолжу свою работу», – решил поселянин и, бегом пустившись за судьей, привел его в свое поле.

Но тут вернулся к нему разум. Опомнившись, поселянин немедленно закрыл золото и сказал судье:

– Ага [10], ты судья и человек ученый, скажи-ка мне – из этих двух моих быков какой лучше?

Судья, услышав эти слова, в сердцах бросил поселянина и ушел. С его уходом ушел от поселянина и разум.

Он вновь призадумался: «Зачем я не дал ему золото, что я буду с ним делать, где я его буду держать?»

Бросив работу, он этак размышлял до вечера, пока не заметил вновь судью, возвращавшегося из деревни.

Бросился он к нему и стал умолять-упрашивать его разок прийти к нему в поле.

Судья, решив, что тут что-нибудь да есть, пришел.

Разум опять вернулся к поселянину, и он сказал судье:

– Умоляю тебя, не сердись, посмотри на это мое поле, ты человек ученый, что больше – вчерашняя моя запашка или сегодняшняя?

Судья, решив, что поселянин сошел с ума, засмеялся и ушел. С ним вместе отошел от поселянина и разум – и уселся на краю поля.

– Боже, боже, – сказал вне себя от ярости поселянин, – зачем я не дал ему золото, где и как я буду его держать?

И, недолго думая, запрятал кувшин с золотом в мешок, в котором доставляли ему в поле пищу, взял его на плечо и, возвратившись домой, вызвал жену:

– Жена, живо привяжи быков, дай им сена и убери соху, я иду к судье и сейчас вернусь.

Заметив за плечом мужа что-то в мешке и видя, что муж не хочет показать ей это, жена решила узнать, что там завернуто.

– Не мое женское дело привязывать быков, я вожусь только с овцами да коровами. Лучше привяжи сам и иди куда хочешь.

Покуда муж, положив мешок на землю, гнал быков в хлев и привязывал их, жена успела вынуть из мешка кувшин с золотом и, завернув в мешок камень величиной с кувшин, положила его на то же место. Выйдя из хлева, поселянин торопливо подхватил мешок и пустился прямо к судье.

– Вот тебе подарок, бери, – сказал он судье.

Когда развязали узел, поселянин опешил. Судья рассердился, но, решив, что тут что-то неладно, велел посадить его в тюрьму и приставил к нему двух людей, наказав им сообщить ему все, что тот будет делать и говорить.

Поселянин в тюрьме, наедине с самим собою, стал что-то бормотать и показывать руками: кувшин-де был таких-то размеров, нос такой-то, объем такой-то, дно такое-то и столько-то в нем золота.

Приставленные к нему люди доложили судье: так и так, он махал руками, а говорить – ничего не говорил.

Судья велел вызвать его к себе.

– Расскажи, что это ты махал руками и измерял?

Ум сейчас же вернулся к поселянину, и он ответил судье:

– Измерял я тебя: голова твоя такая, шея такая, живот такой, борода такая, и говорил про себя: кто больше – ты или наш бородатый козел.

Судья вышел из себя и велел его повесить. Поселянина повели, но когда, надев ему на шею петлю, хотели ее затянуть, он взмолился:

– Не казните меня, я пойду к судье и скажу ему всю правду.

Привели его к судье:

– Ну, скажи правду, что это ты измерял в тюрьме?

– Нечего тебе мне говорить: поверь, если б не сняли петлю с моей шеи, я бы погиб, вот и вся правда, – ответил поселянин.

Засмеялся судья при этих словах и освободил поселянина.

Раскаялись разум и сердце в том, что сделали, и дали зарок отныне действовать вместе, решив, что человека делают человеком разум с сердцем, сердце с разумом.

Г. Срвандзтян. «Хамов-Хотов».

Записана в Турецкой Армении.

Наговор жены

Один благочестивый человек каждый раз, отправляясь в поле и возвращаясь оттуда, молился богу.

Однажды жена сказала ему:

– Муженек, почему ты в своей молитве не просишь бога, чтобы он избавил тебя от наговора жены?

– Этого еще недоставало! Что такое женщина, чтоб я стал молиться из-за страха перед ней!

Услышав это, жена решила проучить мужа и сыграла над ним такую штуку: купила несколько рыб, завязала их в узел и понесла вместе с обедом в поле. В то время как муж, взяв пищу, пошел обедать у родника, она тайком от него зарыла рыб поодиночке в землю.

Сделав это, она собрала посуду от обеда и вернулась домой.

Муж, приступив к запашке, вдруг увидел, что из разрытой земли выходят рыбы. Собрал он рыб, принес вечером домой и рассказал жене, как выкопал их из земли, и выразил свой восторг по поводу того, что Господь Бог и в земле может сотворить рыбу. Муж наказал жене их сварить, чтоб на следующий день пообедать ими в поле. Жена сварила рыб, сама съела их и, взяв с собой немного похлебки, понесла мужу в поле.

– А где же рыбы? – спросил муж.

– О каких это рыбах ты говоришь?

– Да о тех, которые я достал из-под земли.

– Ты, право, рехнулся. Никаких таких рыб ты домой не приносил, и я их видом не видела.

Муж при этих словах рассердился, взял дубину и хотел было наброситься на жену, но та подняла вой и позвала на помощь крестьян, работавших в соседних полях.

– Пустите, – сказал муж, – я проучу эту дрянь! Она съела мои рыбы и называет меня сумасшедшим!

Крестьяне, пришедшие на крики, спросили жену, о каких рыбах идет речь.

– Умоляю вас, – ответила жена, – свяжите его, он с ума спятил и хочет меня убить. Лучше уж вы сами спросите у него, о каких рыбах идет речь.

– Да я говорю о тех самых рыбах, что я вырыл в поле из-под земли, – сказал муж.

– Бедная, бедная женщина, ты права, он потерял рассудок, – решили собравшиеся и, сочтя крестьянина за сумасшедшего, связали ему руки, доставили домой и там привязали к столбу.

Когда люди разошлись и жена осталась с мужем с глазу на глаз, она сказала ему:

– Ну что, ты все еще не боишься наговора женщины? Знай – это наименьшее, что могло с тобой случиться.

– Молю тебя, жена, именем Бога, – ответил муж, – развяжи веревку и избавь меня от этой напасти. Даю зарок в каждодневной молитве в первую очередь молиться за избавление меня от наговора женщины.

Г. Срвандзтян. «Хамов-Хотов».

Записана в Турецкой Армении.

Глупец

Жил когда-то очень богатый человек. Ведя беспутный образ жизни, человек этот постепенно растерял все свое добро и в один прекрасный день остался гол как сокол. Потупив взор и понурив голову, он ахал и охал, вспоминая былые дни.

Однажды пришли к нему его знакомые, и один из них, человек бывалый, ему сказал:

– Видимо, ты провинился в чем-нибудь, что счастье твое ушло от тебя. Мой совет: пустись за своим счастьем, может, его найдешь и будешь богат, как прежде.

Человек внял его словам и пустился по долам и горам в поисках своего счастья. Однажды он увидел во сне свое счастье, висевшим со скалы головою вниз. Проснувшись утром, он немедля направился к той скале.

Шел он долго и встретил дорогою льва.

– Куда держишь путь? – спросил лев.

– Иду за своим счастьем.

– Я его знаю, – сказал лев. – Счастье твое очень умное. Может быть, ты спросишь у него, чем я могу исцелиться. Вот уже семь лет, как я стал немощным. По возвращении сообщи, что оно скажет, и я сделаю для тебя все, что смогу.

Человек обещал исполнить его просьбу и продолжал путь.

Идя дальше, он набрел на сад, полный множества разных плодов. Но срывая плоды и пробуя их, он нашел, что все они горькие. Увидев его, хозяин сада сначала разбранил неожиданного гостя; затем, когда человек рассказал ему о своем горе и о том, куда он держит путь, хозяин сказал:

– Коли уж так, спроси, братец, чем исцелить мой сад, чтоб плоды его не были горькими. Сколько я ни бился, делал новые посадки, прививки – ничего не помогло. Если по возвращении ты мне принесешь ответ, я сделаю для тебя все, что в моих силах.

Человек обещал исполнить просьбу владельца сада, пошел дальше и дошел до замка, расположенного у высокой горы. Войдя в него, он увидел во дворе молодую прекрасную женщину. На ее вопрос, что он делает в этих местах, человек рассказал все, что с ним случилось.

– У меня, – сказала женщина, – очень много всякого добра, но я страдаю от головной боли, которая мучает меня днем и ночью. Если спросишь об исцелении у твоего счастья, я сделаю для тебя все, что ты захочешь.

– Ладно, узнаю, – сказал человек, продолжил путь и наконец нашел свое счастье висящим с горы.

Поздоровавшись с ним, человек рассказал ему о своей обиде, передал порученья и, получив ответы, предложил своему счастью пойти с ним вместе.

– Поди ты вперед, я приду за тобой, – сказало счастье.

На обратном пути человек, встретив красивую женщину, сказал ей:

– Если ты выйдешь замуж за молодца, исцелишься от своей болезни.

Хозяину сада сказал:

– Вода, которая орошает твой сад, протекает по золотоносной земле. Золотая пыль, находящаяся в воде, впитывается деревьями, и оттого плоды их делаются горькими. Чтоб плоды твоего сада перестали быть горькими, ты должен или изменить русло реки, или достать золото из воды.

Придя ко льву, человек рассказал ему все, что он видел дорогою и у счастья.

– Что предложила тебе молодая женщина? – спросил лев.

– Она предложила мне жениться на ней и вместе с ней пользоваться ее добром – я не согласился.

– А что предложил владелец сада?

– Владелец сада достал из реки все золото – вышло очень много. Предложил он мне взять его себе, но я не взял и сказал: «Стану я его таскать в такую даль к себе домой».

– Ну ладно, а теперь скажи, какой совет ты получил против моей болезни? – спросил лев.

– А для тебя счастье сказало, что лев исцелится, если съест голову глупого человека.

Лев, хорошенько поразмыслив над этими словами, тихонько протянул лапу к голове этого человека, схватил ее, ударил оземь, размозжил и сожрал.

– Клянусь богом, – сказал лев, – человека глупее тебя вряд ли я сыщу на земле.

Г. Срвандзтян. «Манана».

Записана в Турецкой Армении.

Дижико

Бедный и несчастный человек был Дижико. Все его богатство состояло из двух козликов да прыгающей коровы. Жена Дижико была женщина злая. Она изводила мужа и все твердила:

– Отправляйся в дальние края на заработки, привези денег, платья и купи волов, овец, лошадей.

Встал однажды утром Дижико, взял дубину и, погнав корову, вышел из дому, говоря про себя: «Уйду, чтоб избавиться от этой женщины». Жена только этого и хотела. В пути он питался молоком коровы, а когда уставал, садился на нее верхом, с дубиной на плече, и дрожал от страха, как водная зыбь. Но бедняге ничего другого не оставалось: он предпочитал попасть в руки злодеев и хищников, чем оставаться во власти злой жены.

Как-то раз, когда его корова паслась на траве, а сам Дижико спал, кусаемый мухами, он спросонок выругал свою жену, поймал с размаху несколько мух и со злости смял их ладонью. Сосчитав, он увидел, что с одного размаху убил семь мух. На него нашла храбрость. Он собрался в путь и к вечеру зашел в одну деревню.

Здесь он попросил дервиша, чтоб тот написал ему: «Я – Дижико, одним взмахом уложил семерых!» – и повесил эту бумажку меж рогов своей коровы.

Идя дальше, он дошел до поля, в конце которого высился большой замок. Тут он лег и заснул. У замка работало семь братьев. Один из них, завидя издалека человека, осмелившегося вступить в их поле, поскакал к Дижико. Но, увидя сначала корову и прочитав надпись меж ее рогов, призадумался и сказал себе:

– Этот человек одной рукой уложил семерых. Если б он не был таким отважным, разве он решился бы заглянуть в наши края и беспечно уснуть? Ну и храбрец же он: без оружия, без товарищей, без лошади!

Повернув обратно, он рассказал братьям о виденном, и они все семеро приехали посмотреть на Дижико. Корова при виде них испугалась, вспрыгнула и замычала. От голоса коровы Дижико проснулся и, увидя семерых братьев, схватил от испуга дубину, попятился и начал дрожать. Они же, решив, что Дижико собирается одним ударом уложить всех семерых, взмолились и стали объяснять ему, что их семеро, что они славятся как отменные храбрецы и что, если он согласится стать их старшим братом, они будут счастливы, будут ему во всем подчиняться и дадут распоряжаться своим имуществом так, как он пожелает. Дижико, немного успокоившись, сказал:

– Пусть будет по-вашему.

Братья взяли Дижико к себе домой, посадили его на почетное место, отлично угостили, и все семеро, скрестив руки, были готовы исполнить каждое его приказание. Дижико впал в раздумье и все размышлял, как бы выкрутиться, чтобы братья не догадались об истине и не убили его. Эти же в свою очередь размышляли: «До чего он великодушен, даже не смотрит на нас и не говорит». Братья закашляли, чтоб он обратил на них внимание и разрешил бы сесть. Усевшись и немного посмелев, братья спросили Дижико:

– Ага, где твое оружие, конь, слуги? Разреши, чтобы мы поехали и доставили их сюда.

– Оружие и лошадь имеют лишь одни трусы. Я ими пользуюсь только во время очень больших боев. Что же касается слуг, то на что они мне? Мои слуги – весь мир. Видели же вы, что я с одной дубиной, гоня перед собой корову, добрался до этих мест. Я – Дижико, одним взмахом укладываю семерых.

День ото дня братья все больше и больше ухаживали за Дижико, и наконец они решили выдать за него свою единственную сестру-красавицу. Дижико, конечно, знал, что он недостоин ее, но делать было нечего, пришлось сказать:

– Так уж и быть, из уважения к вам – согласен.

Когда весть о пышной свадьбе Дижико разнеслась повсюду, на братьев пошли войною четверо пашей, давно желавших жениться на красавице, но получивших отказ.

Дижико-ага от испуга еле держался на ногах, хотел провалиться сквозь землю и размышлял о бегстве, но убежать не было никакой возможности. И вот, в то время как Дижико размышлял о бегстве, пришли к нему братья и сказали:

– Враги приближаются. Как прикажешь: нам сначала биться или сам изволишь вступить в бой?

От испуга у Дижико стучали зубы, но братьям это показалось зубным скрежетом – видно, до того он обозлен, что хочет всех врагов уничтожить одним взмахом.

– Бейтесь сначала вы, – сказал он.

Слава о храбрости семи братьев гремела всюду. Трусили их враги. Теперь же, узнав, что у братьев есть зять, одним взмахом укладывающий семерых, струсили еще больше. Но во время битвы, когда враги стали одолевать, братья послали за Дижико, чтоб тот подоспел на помощь, выбрав себе вороного коня и лучшее оружие.

Дижико опешил. Ему ничего не оставалось, как дать свое согласие: «Пусть уж лучше погибну и избавлюсь от позора», – подумал он.

Конь под Дижико сейчас же почуял, что ездок неопытен, и помчался как стрела, не обращая внимания на усилия Дижико сдержать его. Со стороны же казалось, будто он нарочно так гонит коня, чтобы подоспеть на помощь братьям. Его появление в рядах врагов вызвало замешательство. Но душа Дижико от испуга превратилась в зернышко проса. На свое счастье, он зацепился за сучья гнилого дерева, оно повалилось, и конь выскочил из-под него. Когда Дижико очутился на земле, со стороны показалось, будто он вырвал дерево с корнем. Увидя это, враги обратились в бегство, решив, что им никак не справиться с великаном, вырывающим одной рукой дерево с корнем.

Братья, подбежав к Дижико, окружили героя, упали к его ногам и с большими почестями доставили домой.

Враги же стали размышлять: как быть, чтобы Дижико не выместил на них своей злобы? Паши, захватив по тысяче овец, по десятку жеребцов и много других подарков, явились к Дижико и обещали быть его верноподданными.

Г. Срвандзтян. «Хамов-Хотов».

Записана в Турецкой Армении.

Невеста родника

Жили-были три сестры. Однажды их мать пошла купить платья для своих дочерей, но забыла купить для младшей и вспомнила об этом лишь на обратном пути, когда села у пригородного родника, и испустила вздох: «Эх!» Немедленно из родника выскочил старик.

– Почему ты воскликнула «эх»?

– Да вот я забыла купить младшей дочери платье, а сейчас вспомнила и пожалела.

– Поди приведи сюда свою дочку, скажи «эх!» – и я дам ей платье.

Мать пошла, привела дочку и сказала: «Эх». Немедленно выскочил из родника старик, взял дочку и увел ее к себе. Мать осталась одна у родника, но сколько ни говорила «эх!» – не показались больше ни старик, ни дочка. Мать вернулась домой.

Спустя месяца два пришла она опять к роднику и сказала: «Эх!» Услышав это, старик обратился к сыну:

– Пришла твоя теща повидать свою дочку.

– Поведи, отец, свою невестку к ней, и пусть она пойдет к матери в гости, – сказал сын и, обратившись к жене, обещал навещать ее у матери.

Вышла девушка из родника принаряженная, поцеловала руку матери и пошла с ней. Дорогою она попросила у матери отвести ей отдельные сени. Та исполнила желание дочери.

Ее муж каждый день с наступлением темноты прилетал к девушке в образе куропатки, проникал к ней через отдушину и до наступления рассвета улетал обратно.

Сестры позавидовали ее счастью. Они достали бритвы, расставили их вокруг отдушины, и когда вечером муж в одежде куропатки, прилетев, хотел проникнуть к жене, он наткнулся на бритвы и поранил себя. Весь в крови, он повернул обратно, поклявшись отомстить жене: он думал, что это ее дело.

Молодая, видя, что уже прошло пять-шесть дней как не показывается ее муж, решила пойти к себе домой и, взяв мать, отправилась к роднику.

Мать сказала «эх», и немедленно появился старик. Увидев обеих, он вернулся и сказал сыну:

– Пришли, сынок, твоя теща и жена.

– Надень, отец, свой орлиный наряд, – ответил сын, – возьми на крылья жену и сбрось ее в пустыню.

Отец исполнил поручение сына и сбросил невестку в пустыне, но та упала на песок и осталась жива.

– Боже ты мой, в чем я провинилась? – сказала она в слезах и стала бродить по пустыне. Вечером, легши спать и зарывшись в песок, она вдруг заметила двух дервишей, которые пришли и уселись неподалеку от нее.

Дервиши начали свистеть, собрали вокруг себя множество змей и стали совещаться. Они расспрашивали друг у друга о средствах против тысячи болезней, ран и между прочим заговорили о средстве против ран, причиненных бритвой.

– Если раненому бритвой полить на рану молоко женщины, родящей мальчиков, да посыпать порошком высушенной крови, взятой из жилы молодой женщины, – он исцелится.

Услышав это, женщина чуть свет пустилась в путь и после долгих блужданий добрела до своей земли. Тут она стала ходить по домам и молить, чтоб ей дали молока женщины, родящей мальчиков. Собрав сколько нужно молока, сама она выпустила из своей жилы кровь, высушила ее, приготовила из нее порошок и, взяв все с собой, пошла к роднику.

– Эх! – сказала она у родника.

– Чего тебе надо? – спросил ее выскочивший из родника старик.

– Я врач, позабыл свои лекарства в селе и потому вздохнул про себя «эх».

Старик, вернувшись, сказал сыну, что к роднику пришел врач и что, если сын хочет, он приведет врача.

– Ладно, приведи, – ответил сын.

Женщина пошла со стариком, осмотрела больного и сказала:

– Я тебя исцелю. – И взяла молока, обмыла им раны мужа, посыпала их порошком сушеной крови, и тот исцелился.

– Что же я дам тебе за твой труд? – сказал он.

– Мне ничего не надо, – ответил врач, – прошу у тебя лишь одного, вспоминай мое имя.

– А как тебя зовут?

– Имя мое – Хнкапрак.

– Да ведь так звали мою жену!

– Я и есть твоя жена! – воскликнула она, со слезами бросилась в объятья мужа и рассказала ему все, что случилось. Они снова полюбили друг друга и доныне живут счастливо.

Г. Срвандзтян. «Хамов-Хотов».

Записана в Турецкой Армении.

Волшебная палочка

Одна старуха усыновила бедного мальчика: одевала, обувала, кормила его, но мальчик все время водился с озорниками и научился от них всему дурному. Старуха решила его женить, думая, что, может быть, он поумнеет. Юноша обзавелся женой, у него родились дети, но он каждый вечер колотил и жену, и детей. Старуха говорила ему:

– Сынок, поумней, будь человеком и не мучай жену, не то превращу тебя в осла, станешь таскать тяжести, и будут тебя гнать и бить.

Сын не угомонился.

– Молчи, не то и тебя прибью, – отвечал он старухе.

Выведенная из терпения старуха достала зеленую палочку, ударила сына, и он, превратившись в осла, выбежал из избы. Один крестьянин, схватив его за ухо, повел к себе, и он семь лет подряд таскал ему ношу.

По прошествии семи лет у осла сошла кожа, и он, превратившись в прежнего человека, вернулся к себе и постучал в дверь. На стук выбежали жена и дети и, увидя его, закричали старухе:

– Бабуся, бабуся, твой сын вернулся!

Но сын старухи пуще прежнего стал мучить домашних и поносить старуху.

– Сынок, лучше поумней, – говорила старуха, – не то превращу тебя в зверя, и тебя будут травить люди и собаки.

– Молчи, не то и тебя исколочу!

При этих словах старуха ударила его зеленой палочкой, и он превратился в волка. Сельчане натравили на него собак и прогнали дубинами в горы.

Семь лет спустя с него сошла волчья шкура, и он вернулся к жене. При виде его жена и дети обрадовались, но он не унялся и по-прежнему колотил домочадцев. Видя, что нет надежды на его исправление, старуха ударила его зеленой палочкой, и он, превратившись в ворона, с карканьем вылетел из избы. Потом он, найдя своих товарищей-озорников, карканьем объяснил им все, что с ним случилось. Товарищи, собравшись, пришли задушить старуху. Она стала молить их бросить злую затею и не трогать ее, но те не унимались. Тогда старуха подняла на них зеленую палочку, и все они превратились в черных воронов, вылетели, догнали своего товарища и составили стаю.

Это вот они до сих пор летают по городам и селам и занимаются кражей. Потому-то люди любят всех птиц, но при встрече с воронами гонят их камнями.

Г. Срвандзтян. «Хамов-Хотов»,

Записана в Турецкой Армении.

Соловей Хазаран

Когда-то некий царь повелел построить церковь. Строили семь лет. Освятили. Отправился царь помолиться. Поднялась буря. Царь уже стал задыхаться, вдруг пред ним предстал отшельник.

– Царь, – сказал он, – многие лета. Прекрасный храм построил ты, но одного ему недостает.

Буря усилилась, отшельник исчез.

Царь велит разрушить церковь. Принимаются сызнова, строят семь лет, прекрасней прежнего. Освящают. Отправляется царь помолиться. Поднимается неописуемая буря. Снова тот же отшельник является царю.

– Царь, – говорит он, – многие лета. Пресветлый храм воздвиг ты, одного лишь ему недостает.

Опять царь велит разрушить церковь.

– На этот раз работайте девять лет, – велит он, – воздвигните такой, чтобы ему подобного не было на свете.

Выстроили. Освятили. Отправился царь помолиться. Поднялась буря. Пред ним предстал отшельник.

– Царь, – сказал он, – многие лета. Бесподобен воздвигнутый тобой храм. Жаль только, что одного ему недостает.

Схватил царь отшельника за ворот.

– Так скажи же, чего недостает моей церкви? Вот уже третий раз ты заставляешь меня разрушать.

– Этому храму нужен соловей Хазаран.

Отшельник исчез. Царь вернулся домой.

У него было трое сыновей. Дети заметили, что отец огорчен, и спросили:

– О чем ты тужишь, отец?

– О том я тужу, – сказал он, – что состарился. Для церкви понадобился соловей Хазаран, а как мне за ним поехать?

– Мы поедем, – сказали юноши.

Сели на коней и поехали.

Через месяц они добрались до перекрестка. Видят – дорога расходится в три стороны. Они в смущении остановились.

Навстречу им тот же отшельник.

– Куда, удальцы? – спросил он.

– За соловьем Хазаран, да не знаем, по какой дороге ехать.

Отшельник сказал:

– Кто по этой дороге, по широкой, поедет, тот вернется назад. Тот, кто по средней дороге поедет, либо вернется, либо нет. А кто по нижней дороге поедет – тому нет никакой надежды на возвращение.

– Почему?

– Поедешь, – сказал он, – повстречается река. Обладательница соловья Хазаран отравила его колдовством и не пьет из нее. А ты должен испить и сказать: «Ох, живая вода!» Переедешь реку, встретишь цветок. Она превратила его в колючку. А ты должен сорвать, понюхать, сказать: «Ох, райский цветок!» Поедешь дальше – увидишь привязанного волка и подле него ягненка. Перед волком трава, перед ягненком – мясо. Ты должен мясо переложить волку, траву – ягненку. Поедешь дальше – увидишь большие ворота: одна створка притворена, другая – растворена. Притворенную ты должен раскрыть, а растворенную – притворить. Войдешь и увидишь спящую обладательницу соловья Хазаран. Она семь дней спит, семь дней бодрствует. Сумеешь выполнить все сказанное – привезешь соловья Хазаран, а нет – ни проехать не сумеешь, ни вернуться.

Старший брат поехал по широкой дороге. Ехал, ехал и доехал до дворца. «Зачем мне ехать на убой, – подумал он, – поступлю-ка в этот дом на службу, послужу да поживу».

Средний брат поехал по средней дороге. Объехал гору и по другую сторону увидел дворец, горящий как факел. Слез с коня. Привязал его. Отправился в роскошный сад и сел на зеленую траву. Видит – между небом и землей идет черный араб. Дошел до парня, ударил его хлыстом – превратил его в круглый камень, который и покатился под скамью.

Младший брат поехал по нижней дороге. Ему повстречались река, цветок, волк, ягненок, ворота. Он проделал все, как сказал отшельник. Вошедши во дворец, он видит: лежит прелестная, как лань, девушка. Выпорхнул из своей клетки соловей Хазаран, спустился к сердцу девицы и защелкал-залился на тысячу ладов. Задремала девушка, царевич поймал соловья Хазаран, поцеловал девушку и по той же дороге пустился в обратный путь.

Проснулась девица, видит – нет соловья Хазаран.

Она сообразила, что его украли, и крикнула:

– Ворота, поймайте!

Ворота в ответ:

– Бог с ним, мою растворенную створку он притворил, а притворенную – растворил.

Она крикнула:

– Волк, ягненок, ловите вора!

Те в ответ:

– Бог с ним, он траву дал ягненку, а мясо – волку.

Она крикнула:

– Колючка, лови!

Та в ответ:

– Бог с ним. Ты меня превратила в колючку, а он – в райский цветок.

Она крикнула:

– Река, поймай вора!

Та в ответ:

– Зачем мне ловить? Ты меня превратила в отравленный напиток, а он – в живую воду. Пусть себе едет, бог с ним!

Делать было нечего: девушка села на своего коня.

Между тем юноша доехал до отшельника, поздоровался и сказал:

– Вот тебе соловей Хазаран.

Осведомился о братьях. Тот в ответ:

– Не проезжали.

Парень отдал отшельнику соловья Хазаран на хранение, а сам поехал по широкой дороге. Доехал до большого города, отправился пообедать к стряпчему. Видит: старший брат – слуга, тайком дал ему знать о себе, взял его с собой, вернулся, оставил его у отшельника, а сам поехал к младшему брату. Ехал, ехал, объехал гору, видит – дворец, горящий как факел. Слез с коня, привязал лошадь, отправился в роскошный сад, уселся на зеленой скамье. Явился черный араб, крикнул:

– Гей, разве это место свободно, что ты уселся?

И размахнулся хлыстом, чтобы ударить. Но юноша оказался ловчей, вырвал из рук араба хлыст и ударил его самого. Араб тут же превратился в камень. Юноша подумал: «Верно, моего брата так погубили». Ударил он хлыстом по круглым камням – все камни превратились в людей и побежали. А своего брата среди них не заметил. Видит: под скамьей еще камень. Ударил хлыстом. Поднялся брат и побежал. Он окликнул:

– Брат, не беги!

Тот вернулся и узнал младшего брата. Вместе поехали к отшельнику.

Взяли три брата соловья Хазаран и поехали домой. Захотелось им пить. Подошли к колодцу. Спустили младшего брата за водой. Воду вытащили, а брата оставили в колодце. Два старших брата между собой сказали: «Если он будет с нами, как же мы покажем отцу?» Взяли они соловья Хазаран и поехали дальше. Доехали до дому, сказали отцу:

– Наш младший брат погиб. Мы добыли и привезли тебе соловья.

Повесили соловья Хазаран в церкви, а он не только не поет, а даже и не дышит.

Девушка на коне доехала до царя.

– Кто тот удалец, – сказал она, – который увез моего соловья Хазаран?

Два брата ответили:

– Мы.

– Что вы видели по дороге?

– Ничего.

– Не вы добыли, – сказала она, – вы воры.

И, схватив их, посадила в темницу и царя, и двух братьев, сама захватила город и осталась в нем.

– Пока не явится тот, кто добыл соловья Хазаран, вам свободы не будет.

Между тем жницы вытащили юношу из колодца. Одна старуха приютила его как приемного сына. Прошло несколько недель. Распространилась молва и дошла до юноши, что прибыли два брата с соловьем Хазаран, а за ними – сама владелица. Юноша попросил позволения у старухи:

– Дай мне съездить в город посмотреть на новую церковь.

Отправился. Приехал к себе домой. Видит: ни отца, ни братьев.

Он спросил:

– Где они?

Отвечают:

– Прибыла владелица соловья Хазаран, схватила их и посадила в тюрьму.

Юноша отправился в тюрьму, освободил отца и братьев.

Девица воскликнула:

– Я владелица соловья Хазаран, ты меня не боишься?

Он в ответ:

– Я добыл соловья Хазаран, чего мне бояться?

Она говорит:

– Что ты видел по дороге?

Парень рассказал про реку, колючку, волка, ягненка, ворота – все, что сделал, все, что видел.

– Если не веришь всему этому – мой поцелуй на твоем лице. Ты – моя невеста.

– Ты достоин меня! – воскликнула девушка.

Справили свадьбу. Отправились в церковь венчаться. Соловей Хазаран защелкал, залился на тысячу ладов, уж как он заливался!

С неба упали три яблока.

Г. Срвандзтян. «Манана».

Записана в Турецкой Армении.

Сказка переведена П. H. Макинцианом.

Златоглавая рыба

Как-то раз ослеп царь Мысирский [11]. Сколько ни старались врачи – не помогло. Царю сообщили, что в инглизской стране [12] живет трехсотлетний врач, который может его исцелить, и царь велел написать владыке инглизской земли следующее письмо:

«Августейший великий государь, умоляю вас послать ко мне живущего в вашей стране старика-врача Джинджина, чтобы тот исцелил мои глаза. Ваше благодеяние не будет забыто моими семью коленами, и я стану считать его равносильным тому, как если бы вы мне подарили Лондон.

Царь Мысирский»

Инглизский царь послал врача Джинджина, и тот, приехав и осмотрев царя, сказал:

– Поймайте в океане златоглавую рыбу, я из ее крови приготовлю лекарство и исцелю ваши глаза.

Врач Джинджин дал изображение этой рыбы и предупредил:

– Я не могу тут ждать более ста дней. Если не поймаете рыбу к этому времени – я уеду.

У царя был один-единственный сын. Взял царевич с собой сто рыбаков, сел на корабль и пустился в океан. Бились они долго, наловили множество рыб, но златоглавой рыбы не оказалось. Между тем срок приходил к концу, и врач должен был уехать обратно. Тогда сын царя попросил бросить невод в последний раз на его счастье. Бросили – и поймали златоглавую рыбу. Ее впустили в стеклянную банку, наполненную водой, и вернулись домой. Царевич, смотря на рыбу, сжалился над ней и, когда приближались к суше, взял и бросил ее обратно в море, сказав:

– Пусть себе живет.

Вернувшись, люди рассказали царю о поступке царевича:

– Значит, сын мой хочет моей смерти, чтобы самому царствовать? Палачи, идите и отрубите ему голову! – воскликнул разгневанный царь.

Но так как царевич был единственный сын, народ не решился его убить. Палачи надели одежду царевича на другого и повесили того человека. Мать же царевича, дав ему много денег, устроила так, чтоб он убежал на Дальний остров, заклиная его, что если он будет нанимать слугу, взял бы такого, который не станет просить помесячной платы.

Прибыв на остров, царевич нанял себе дом, но не мог нанять слуги: все приходившие требовали помесячной платы.

Однажды явился к нему араб и сказал, что хочет наняться в слуги.

– А сколько тебе дать за твою работу? – спросил у араба царевич.

– Денег мне не надо, дай мне только жить у тебя.

Нанял его царевич, и араб стал жить с ним вместе.

На том острове находилось страшное чудовище. Жители острова трепетали перед ним и не могли выходить из дому; а поэтому там прекратились все дела – торговля, полевые работы, и люди думали только об одном: как бы выбраться оттуда на другую землю. Вали (губернатор) того острова обещал большие деньги тому, кто убьет этого дракона – но не находилось смельчаков. Араб, слуга царевича, пошел к вали и сказал:

– Мой хозяин убьет дракона, но скажи, что ты ему дашь за это?

– Я отдам за него свою дочь и дам в приданое все, что он захочет.

– Хорошо, выдай за него свою дочь, отдай все свое богатство и половину того, что ты будешь наживать после их свадьбы.

Заключив это условие, араб пошел и убил чудовище, отрезал у него уши, передал царевичу, а тот понес их к вали. Тот сделал его своим зятем, передал ему свое богатство, а после его смерти царевич занял его должности. К этому времени у него родился сын. Однажды араб сказал своему хозяину:

– Посади сына вместо себя губернатором, а мы с тобой поедем в Париж.

Понакупили они массу дорогих вещей и пустились в путь. В Париже араб сказал хозяину:

– Поди проси себе в жены франкскую царскую дочку.

Когда царевич исполнил это, франкский царь сказал:

– Дочку свою, вали, я выдам за тебя, но мне тебя жалко. Сто девяносто юношей сватались за мою дочку и погибли.

Царевич испугался, но араб посоветовал не робеть и жениться. Тогда он женился. Устроили маленькую пирушку; слуги же царя стали приготовлять для царского зятя смертный саван и рыть ему могилу. Вечером, когда настал брачный час, араб залез в стенной шкаф. Не успели молодожены уснуть, как он вышел из шкафа и стал у изголовья, держа в руках щипцы и меч.

В полночь изо рта царевны вышла черная змея и хотела было ужалить царевича, но араб мигом схватил ее щипцами, искромсал мечом и спрятался в шкаф. Царские слуги пришли поутру, чтоб взять труп молодого супруга, но, найдя его живым и здоровым, побежали и поздравили царя. В следующую ночь также появилась змея, но араб убил и ее. С тех пор молодые зажили в мире и согласии.

Так как у парижского царя не было наследника, после его смерти престол достался зятю.

Прошло много времени, и однажды из Мысирской земли получилось письмо от матери царевича. Мать писала, что отец его умер, и звала сына, чтоб тот приехал и занял отцовский трон. По совету араба царевич посадил на свое место франка и, взяв жену и сына, поехал в Мысир и занял отцовский трон.

Однажды араб попросил у него разрешения вернуться к себе.

– Ты мне оказывал так много услуг, – сказал царевич, – что не знаю, как вознаградить тебя. Все, что я имею, – твое. Бери, что хочешь, и уезжай.

– Я ничего у тебя не возьму, но давай поделим меж нами твоих жен.

– Бери из них какую хочешь.

– Нет, – сказал араб, – я этак не возьму. Чтоб после не говорили, что лучших взял я, я должен каждую из них поделить пополам.

Царевич сначала хотел было перечить, но мог ли он отказать в чем-нибудь подобному человеку?

– Сделай, как хочешь, – ответил он.

Араб повесил вниз головой парижскую жену царевича и, взяв меч, хотел было ударить, но жена со страху так сильно закричала, что изо рта ее выпала еще одна черная змея. Араб убил ее и освободил жену.

– Пусть будет тебе на радость твоя жена и все твое добро, я заплатил свой долг, – сказал араб. – Больше тебе ничего не грозит. Живи с миром. Ты даровал мне жизнь, и я все, что сделал тебе, считаю еще недостаточным. Я не араб, я – златоглавая рыба.

Г. Срвандзтян. «Хамов-Хотов».

Записана в Турецкой Армении.

Бадикан и Хан-Боху

Жил был царь. Было у него сорок сыновей. Каждого из них, как только он достигал зрелости, царь отправлял в далекие страны проявить мужество и подвигом добыть себе подходящую жену. Так поступил он с тридцатью девятью сыновьями, но какие они подвиги совершили, сказка об этом умалчивает. Дошел, наконец, черед и до последнего сына, которого звали Бадиканом. Отец дал ему свой меч, лук и стрелы, наделил деньгами и благословил в путь-дорогу. Царевич сел на коня и пустился в путь.

Долго странствовал он по чужим землям, попал в темное и светлое царства и кого только не повстречал на пути – Гога-Магога, Азнавура, разных диких зверей. Со всеми ими он бился, всех он поборол, но и из слуг его никто не уцелел. Наконец, спустив все свое добро и оставшись гол как сокол, он добрался до одного чудесного, невиданного дворца. Дворец этот был построен в незапамятные времена из больших каменных глыб и железа. Бадикан обошел его со всех сторон, но не встретил ни одной живой души.

– Боже ты мой, куда это я попал?

Подождав наступления вечера, он увидел, как ко дворцу подходит стальное чудовище в медной шапке и в медной обуви, а лук его и стрелы из прочнейшего железа, и когда ступало оно, то дрожала земля.

Подойдя ко дворцу, оно понюхало воздух и сказало:

– Человечиной пахнет. Я рыщу по горам и по долам в поисках дичи, а дичь сама пришла в мой дом. Эй, кто здесь, явись немедля, не то поймаю и сотру в прах!

Бадикану ничего не оставалось, как предстать перед чудищем, так как его меч и стрелы не могли бы сразить этого зверя.

– Кто ты такой, что осмелился показаться в этих местах? Неужто не слыхал ты имени Хан-Боху?

– Как же, слышал, потому-то и явился, чтоб поглядеть на него. Я – Бадикан, исходил весь свет, бился с дэвами и чудищами – и всех поборол; пришел, чтоб и с тобой помериться силами.

Хан-Боху, посмотрев на Бадикана, чихнул, отчего Бадикан отскочил на целую десятину, а потом и говорит Бадикану:

– Вернись, Бадикан, не бойся, вижу, ты тоже храбрец, я тебя не трону. Если хочешь, оставайся у меня, прислуживай мне. А что до твоего меча и стрел – они мне не страшны, продолжай их носить – на охоте пригодятся.

Бадикан согласился и на время поступил к нему в услужение.

Однажды Хан-Боху сказал Бадикану:

– Видишь, братец, мне смерть и болезни не страшны, но сердце мое гложет одно горе: у восточного царя имеется дочь – она краше солнца; семь раз пробовал я ее похитить – не удалось. Достань мне ее – дам тебе все, чего ни попросишь. Бери из казны моей денег, бери лошадь и оружие и отправляйся в путь.

Бадикан согласился и поехал за царской дочерью. Добравшись до города, где сидел ее отец, он переоделся в их одежду, поступил в работники к садовнику и работал при царском дворце. Царская дочь, смотря из своего окна в сад, приметила, как Бадикан в свободное от работы время, принарядившись, расхаживает по саду, и он приглянулся ей. И стал Бадикан сниться ей во сне. Снилась и она Бади-кану.

Не раздумывая долго, царевна послала служанку сказать Бадикану о своей любви. Бадикан же дал ей знать о том, что он – царевич, совершил много подвигов и, услышав об ее славе, явился сюда поглядеть на нее. Поглядев – полюбил и ждет ее приказа.

Город тот охранялся строго, так как царь ожидал нападения. В этом городе бились с врагами женщины наравне с мужчинами. Царевна дала знать Бадикану, чтоб он вышел погулять за черту города, куда выйдет и она, и если он храбрец, пусть похищает ее.

Как только царевна с сорока служанками появилась на берегу моря, Бадикан, прискакавший на коне, схватил ее, посадил за собой, ударил коня и улетел как орел. Служанки растерялись от неожиданности. Пока докладывали царю о случившемся, и стар и млад собирались на выручку царевны. Бадикан успел спрятать девушку в укромном месте, вышел навстречу царской рати и перебил ее. Потом он снова взял девушку к себе на седло, помчался, переплыл море и стал у дворца Хан-Боху.

– Бадикан, да чтоб я стала твоей жертвой, – промолвила девушка, – за всю дорогу ты мне ничего не сказал – умоляю, скажи, для себя ли ты меня похитил?

– Уж раз называешь имя бога, я должен сказать тебе правду. Я тебя похитил для Хан-Боху – ему я дал слово.

– Сколько бы ни старался Хан-Боху, не мог бы завладеть мною. Не думай и ты, что меня мог бы похитить, если бы я сама не пошла на это. Да чтоб в черном ходили девушки – они рабыни своего сердца. Я ради тебя дала себя похитить. Если ты меня не возьмешь, утоплюсь в море, брошусь со скалы, стану кормом рыб и хищников.

И стала девушка проклинать мужчин за их жестокость и коварство, дав себе слово живою не даться в руки Хан-Боху.

Сжалился над царевной Бадикан, поклялся освободить ее из рук Хан-Боху и жениться на ней. Но тут пришел Хан-Боху, поблагодарил Бадикана за услугу и повел девушку в свои покои. Он обращался с царевной очень ласково, боясь, как бы не наложила она на себя руки.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая моя, чего бы тебе хотелось, чтобы я мог утолить твое желание?

– Будь здоров, я хорошо чувствую себя у тебя, но знай – отец и мать с меня взяли слово, что семь лет я должна оставаться непорочной, иначе они проклянут меня.

– Хорошо, – ответил Хан-Боху, – уж раз ты у меня – вытерплю не семь, но и семнадцать лет.

Заключив такое условие, оба они попросили Бадикана остаться у них во дворце и быть посаженным отцом на свадьбе.

Так жили они некоторое время, но царевна и Бадикан были в смущении. Замышлять убийство Хан-Боху они и думать не смели, так как стрела и меч против него были бессильны; а если бы тайком убежали от него, все равно он бы их настиг.

Однажды, когда Хан-Боху, положив голову на колени девушки, беседовал с ней, царевна попросила его:

– Расскажи-ка мне, как это ты умудряешься оставаться в живых, когда на тебя нападает так много врагов? Где же хранишь ты свою душу? Значит, не любишь меня, если скрываешь. Нечего мне тогда и жить на белом свете!

Хан-Боху не мог устоять перед этими словами девушки.

– На семь дней пути отсюда есть белая гора. Там живет белый непобедимый бык, он не допускает к себе ни человека, ни зверя. Раз в семь дней он поднимается на вершину горы – утолить из родника жажду. Выпив семь глотков, бык возвращается вниз. В животе этого быка живет белая лисица, в животе белой лисицы есть белый ларец, а в ларце живут семь белых птичек. Они-то и есть моя душа – тайны моих семи сил. Нельзя ни быка побороть, ни лисицу поймать, ни раскрыть ларец, ни изловить птичек. Если убьют быка, убежит лисица; поймают лисицу – не откроется ларец; откроют ларец – улетят птички.

Девушка, выведав все эти тайны, рассказала Бадикану и прибавила:

– Я свое сделала, если ты мужчина – сделай свое.

Выждав время, Бадикан отпросился у Хан-Боху на месяц, чтоб поехать в дальние места поохотиться. Хан-Боху согласился. Бадикан поехал к дервишам и ворожеям и спросил:

– Как побороть чудище, ничем не уязвимое?

– Если оно мужчина – значит, женщиной; а если зверь – так вином, – ответили те.

Бадикан, захватив семь нош семилетнего вина, повез их и вылил в водоем белого родника, находящегося на белой горе, а сам поблизости вырыл яму и притаился в ней. Вскоре он заметил, как белый бык подошел к роднику и, услышав запах вина, подпрыгнул на высоту, равную высоте семи тополей, и с ревом отошел. Изнуренный жаждой, он явился к роднику на следующий день и, выпив вина, опьянел, потерял рассудок и упал наземь. Бадикан стремглав подбежал к нему и одним ударом меча снес ему голову. Хан-Боху в это время охотился. Как только отлетела голова быка, у Хан-Боху голова упала на грудь, и он весь задрожал:

– Будь проклят я, что выдал девушке свою тайну… Белого быка зарезал либо Бадикан, либо кто другой… Но раз мне она не досталась, не достанется никому!..

Произнеся эти слова, он побежал к себе, чтоб убить царевну.

Но в это время Бадикан распорол живот быка и, вынув оттуда обезумевшую лисицу, зарезал ее. У Хан-Боху сейчас же стал омрачаться рассудок и потекла кровь из носу. А Бадикан, обмакнув ларец в горячую кровь лисицы, открыл его. У Хан-Боху из ушей и изо рта стала литься густая кровь. Но, напрягая последние силы, он все же добрался до своего замка и так заревел, что кругом вздрогнула земля. Обезумевшая от испуга девушка, увидя приближающегося Хан-Боху, быстро поднялась на крышу, чтоб броситься оттуда и не достаться ему живой. Бадикан же в это время раздавил двух из птичек – и подогнулись колена Хан-Боху. Бадикан раздавил двух других – опустились руки Хан-Боху. Раздавил Бадикан двух остальных – выпали внутренности. И когда Бадикан схватил за ножки последнюю, седьмую птичку и разбил ее об камень, Хан-Боху изо всех сил ударился головой об утес, и у него высыпался мозг – дым пошел изо рта и носа, и весь он одеревенел и остался неподвижным.

На вороном коне примчался Бадикан к девушке. Та сошла с крыши и обняла Бадикана…

Г. Срвандзтян. «Хамов-Хотов».

Записана в Турецкой Армении.

Волшебный перстень

Жила-была старуха, и у нее был сын. Старуха ежечасно учила сына, чтобы тот не причинял вреда ни людям, ни животным, ни деревьям. Жили они бедно. Каждый день сын ходил в лес, таскал на спине хворост, продавал на базаре и на выручку покупал хлеб себе и матери. Однажды, возвращаясь в село, паренек увидел, как детвора мучает кота, обвязав его веревкой. При виде страданий животного парень сжалился над ним и стал молить детей отпустить кота.

– Если уж так жалеешь, дай нам грошей – выпустим кота!

Сын старухи отдал детворе свою дневную выручку – двадцать пиастров – и вырвал кота из рук мучителей. В тот день мать и сын легли спать голодными.

На другой день, когда сын старухи пошел в лес за хворостом, за ним поплелся и кот. Вечером он продал хворост на базаре за сорок пиастров и на двадцать купил хлеба. Возвращаясь домой, парень увидел, как детвора, поймав собаку, колотит ее. Сын старухи отдал мальчикам двадцать пиастров и освободил собаку.

Ha следующее утро с ним пошли в лес и кот, и собака. Выручив от продажи хвороста шестьдесят пиастров, он на двадцать купил хлеба, на двадцать накормил кота и собаку и с оставшимися двадцатью пиастрами вернулся домой. На этот раз по дороге в село он увидел, как дети, поймав змея, истязают его. Выкупив змея за двадцать пиастров, парень положил его в глиняный кувшин. На следующий день, когда сын старухи хотел выпустить змея на волю, тот не захотел уйти от него. В полдень, когда сын старухи вместе с котом, собакой и змеем пошел к холодному роднику обедать и накормил также и змея, тот вдруг превратился в красавца-парнишку, уселся рядом с сыном старухи и рассказала ему следующее:

– Я – царевич. Колдуны меня похитили и превратили в змея. Они наложили на меня зарок – оставаться до тех пор змеем, пока я не получу хлеба из рук человека. Потому-то я и приполз в село. Ты меня избавил от мученья, ты освободил меня от чар – я век буду тебе обязан.

Тогда сын старухи решил пойти и рассказать царю о случившемся с ним. Узнав об этом, царевич посоветовал парню:

– Когда царь спросит, чего бы ты хотел за услугу, проси перстень с его пальца. Перстень этот – волшебный, покрутишь камень в перстне – получишь, чего ни пожелаешь.

Когда сын старухи пришел к царю, тот сказал:

– Ты освободил моего сына, проси чего хочешь!

– Хочу перстень, что на твоем пальце, царь! – ответил тот.

– Да согнется шея того, кто тебя научил этому! Однако я должен дать тебе его, раз обещал, – сказал царь и, сняв с пальца перстень, отдал его сыну старухи.

Несколько времени спустя мать посоветовала сыну взять себе в жены дочь царя. Сын согласился. Старуха пошла и села на скамье, предназначенной для свах. Царь вышел к ней и спросил, чего она хочет. Старуха ответила, что пришла сватать царевну за своего сына.

– Дочь я выдам, но сумеешь ли ты собрать мне такой халат (плату за дочь), какой я захочу? – спросил царь представшего перед ним парня.

– Достану все, что ты пожелаешь.

– Так достань золотую казну, дворец, равный тому, где я живу, два ряда деревьев от моего дворца до твоего дома, да чтоб посредине ковер был и по бокам ковра – всадники на белых конях.

Сын поклонился царю и побежал домой. Тут он повертел камень перстня, и царское желание исполнилось. Парень женился на царевне и поселился во дворце.

Прошло немного времени, как проведал о кольце один старик, знавший его чудесную силу. Он тотчас же проник во дворец под видом продавца колечек. Старухи уже не было, она умерла. Не было дома и сына старухи. Перстень лежал на полке, и старик его тотчас узнал. Он сказал царевне:

– Вот ты выбрала из моих перстней три – уступлю их все три за тот caмый, что лежит на полке.

Ничего не знавшая царевна охотно достала перстень и передала его старику. Тот повертел камень и сказал:

– Пусть этот дворец с царевной и со всем ее добром перенесется на остров за семью морями.

И желание старика тотчас же сбылось.

Когда вечером вернулся сын старухи, он увидел на месте дворца свою прежнюю жалкую хижину. Понурив голову, царский зять пустился бродить по долам и по горам.

Кошка и собака сильно опечалились, узнав о горе, приключившемся с сыном старухи. Они дали зарок во что бы то ни стало раздобыть перстень и вернуть его своему хозяину. И вот, пустившись в путь, собака и кошка через моря и сушу добрались до царства мышей. Войска, оберегавшие границы, в испуге разбежались, и весть о появлении кота разнеслась по всей стране.

Мышиный царь собрал великий совет, укрепил границы и написал письмо царю черепах с просьбой послать ему на помощь против кота несколько тысяч воинов в броне. Написал также царю ежей, прося от него несколько тысяч колючих воинов. За эту помощь мышиный царь обещал царям черепах и ежей платить им дань в течение десяти лет, если только избавится царство мышей от кота. Не успел он подписать бумагу, как прибежала собака и сказала, что пришла послом от кота.

– Если хотите, – говорила собака, – чтоб всемогущий кот не истребил все мышиное племя, пусть мышиный царь пошлет к коту несколько жирных мышей, умеющих плавать, и пусть они повезут кота и меня по морям.

Мышиный царь выполнил это требование кота. Он выделил семь жирных мышей.

– Довольно! – сказала собака.

Когда мыши предстали перед котом, тот велел им броситься в море, за ними бросилась в воду собака, на которую сел кот, и они стали плыть по морям. Добравшись до средины семи морей, они увидели остров, на котором высился дворец. Кот приказал мышам войти во дворец и достать у старика перстень. Дело было ночью. Во дворце все спали. Мыши прогрызли в стене дырочку, добрались до покоев, где спал старик. Но на пальце старика перстня не оказалось. «А может, он спрятан у него во рту?» – решили мыши. Тут одна из них запустила хвостик в лежавшую рядом со спящим табакерку с нюхательным табаком и потом сунула кончик хвоста в ноздрю старика. Тот чихнул, перстень вылетел изо рта, мыши подхватили его и доставили коту. Кот за эту услугу возвел семерых мышей в ханский сан. Когда кот и собака вернулись к своему хозяину и положили перед ним перстень, тот повертел камень и вернул себе на старое место дворец и царевну. Во дворце был и тот старик, высохший от испуга.

С этих пор сын старухи никогда не расставался с котом и собакой и не чаял в них души.

Г. Срвандзтян. «Хамов-Хотов».

Записана в Турецкой Армении.

По одежке протягивай ножки

Однажды царь вызвал к себе всех портных своей страны и приказал им сшить ему одеяло по его росту: не длинно и не коротко. Никто из портных не мог исполнить желания царя, и он велел отрубить всем им головы.

После этого пришел к нему еще один портной.

– Царь, – сказал он, – я сошью тебе одеяло, и оно тебе будет впору: не длинно и не коротко. Прикажи – возьмусь за работу.

– Ладно, шей, – ответил царь, – но смотри, предупреждаю заранее, если оно будет хоть немного длинно или коротко, прикажу отрубить тебе голову.

– Согласен, – ответил портной.

Он взялся за работу, сшил одеяло нарочно немного покороче, принес и положил перед царем; сам же под фартуком спрятал хлыст.

– Царь, будь здоров, – сказал портной, – я принес тебе одеяло, какое ты хотел; посмотри, доволен ли ты.

– Дай-ка погляжу, впору ли оно.

Царь лег, натянул на себя одеяло, но ноги его остались непокрытыми. Тогда портной достал из-под фартука хлыст и стегнул им по голым ногам царя. Царь сейчас же спрятал ноги под одеяло.

– Держи ноги по длине своего одеяла, – сказал портной.

Услышав эти умные слова, царь ничего не сказал портному, щедро вознаградил его и отпустил с миром.

Недаром говорит пословица:

– По одежке протягивай ножки.

Т. Навасардян. «Армянские народные сказки», кн. III.

Записана в араратской деревне.

Лгун

Жил-был царь. Однажды он послал во все стороны трубачей, которые стали кричать народу:

– Эй вы! Кто из вас лучше всех солжет, тому царь даст золотое яблоко!

Стали приходить к царю отовсюду: царевичи, дети назиров, визирей – одним словом, очень много людей, но никто не мог угодить царю.

Пришел наконец к царю бедняк с большим кувшином в руке.

– Чего тебе надо? – спросил царь.

– Здравствуй, царь, – ответил бедняк, – я пришел получить свои деньги: ты ведь мне должен кувшин золота.

– Врешь ты, – ответил царь, – я тебе ничего не должен.

– Вру? Так дай мне золотое яблоко, коли я вру.

Царь, поняв его хитрость, стал отнекиваться:

– Нет, ты не врешь.

– А не вру, так плати долг.

Царь, видя, что лгун выиграл, ни слова не сказав, достал и дал бедняку золотое яблоко.

Т. Навасардян. «Армянские народные сказки», кн. III.

Записана в араратской деревне.

Женщина, давшая себя поцеловать нищему

Жил-был поп. Однажды, когда надо было служить обедню, он встал рано утром и пошел в церковь.

Его жена должна была в этот день печь хлеб. Растопила она тандыр и начала выпекать хлеб. От жара тандыра лицо попадьи до того покраснело, что стало похоже на яичницу.

В это время по улице проходил нищий. Услышав запах свежего хлеба, он сказал про себя: «Пойду-ка попрошу кусочек».

Открыв дверь, он вошел и остановился у тандыра. Но, увидев раскрасневшиеся щеки попадьи, нищий совсем забыл о хлебе и все смотрел ей в лицо. При виде нищего попадья, по местному обычаю, сейчас же вынула из тандыра горячий хлебец и протянула ему. Но нищий отказался.

– Так чего же ты хочешь, дядя? – спросила попадья.

– Мне ничего не нужно. Молю тебя только об одном: дай, ради бога, расцелую тебя в обе щеки и уйду.

Попадья, услышав имя божие, не устояла: осмотрелась по сторонам и, видя, что никого нет, молча подставила щеки нищему. Тот хорошенько, со смаком, поцеловал ее в обе щеки и пустился наутек.

После службы поп вернулся домой и, увидав жену, занятую выпечкой хлеба, сказал:

– Жена, я хочу спросить у тебя одну вещь, но, смотри, говори правду.