Пётр из Дусбурга. Хроника земли Прусской. Текст, перевод, комментарий

Рукописи и издания «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга

Титульный лист рукописи А

Рукописей, современных «Хронике земли Прусской» Петра из Дусбурга, не сохранилось. Ее текст ко времени издания Максом Тёппеном дошел в списках XVI–XVII вв. (SRP 1861: 12–15).

К настоящему времени некоторые из перечисленных Тёппеном рукописей изменили место своего хранения и, соответственно, шифры. Поэтому привожу здесь их перечень, опубликованный в работах польского историка Ярослава Венты (Wenta 2003: 9–12; Piotr z Dusburga 2004: XII–XIV).

A Торунь, Государственный архив, Kat. II, XIII, 1. 31 × 21,5 см. 330 с. бум. (XVII в.) (Ранее: Торунь, Библиотека Магистрата)

B Торунь, Главная библиотека Университета Николая Коперника, Rkps 26. 26,5 × 19 см. 159 с., бум. (1540). (Ранее: Кёнигсберг, Королевская библиотека Fol. 1568 из библиотеки герцога Альбрехта)

C Берлин, Государственная библиотека, Ms. Boruss. Fol. 68. 28,5 × 20,5 см. 279 с. (XVI в.).

D Гданьск, Государственный архив, 300, R/LI, q I. 21 × 14,5 см, 368 с., (сер. XVI в.).

E Вена, Австрийская Национальная библиотека. Cod. 9093. 30,6 × 21,5 см. 21 с. Л. 1–17 содержат фрагменты первой, второй и пятой глав третьей части «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга. (XVII в.).

F Берлин, Государственная библиотека, Ms. Boruss. Fol. 245, т. 1. 30 × 21 см. 166 с. Л. 125–132 содержат гл. 137–169 третьей части хроники Петра из Дусбурга (сер. XVI в.).

G Гданьск, Государственный архив, 492/971. 21,5 × 17,5 см. 357с., Мелкие фрагменты из «Хроники» Петра из Дусбурга (1668 г.).

Имеются два издания «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга на языке оригинала. Первое из них было осуществлено в 1679 г. Христофом Харткнохом и уже давно превратилось в раритет (Petri de Dusburg 1679):

Petri de Dusburg… Chronicon Prussiae cum Anonymi cujusdam continuotione aliisque antiquitatibus Prussicis. Christoph Hartknoch e manuscriptis codicibus recensuit notisque illustravit. Francofurti et Lipsiae. Anno 1679. – 484 p.

Харткнох принял за основу издания Кёнигсбергский список «Хроники земли Прусской». Это издание имело свои достоинства, так как вобрало в себя тексты списков, ко второй половине XIX в. уже утраченных, но в этом же был и его недостаток, так как изданный текст более не подлежал проверке. (SRP 1861: 16–17).

Научным изданием «Хроники земли Прусской» стало издание, подготовленное Тёппеном: (Peter von Dusburg 1861):

Chronicon terrae Prussiae von Peter von Dusburg / Hrsg. M. Toeppen // SRP. 1861. Bd. I. S. 1–219.

Тексту памятника в нем предшествует обстоятельная вводная статья, в которой исследуется источниковая база хроники, дается описание всех известных издателю списков текста «Хроники», содержится критика издания Харткноха и излагаются принципы предлагаемого нового издания. Ему предшествовало тщательное изучение сохранившихся списков «Хроники», из которых за основу был принят Торуньский список XVII в.

Издание Тёппена знаменовало собой начало историко-филологического изучения памятника. В нем приводятся разночтения по спискам, выравнивается латинская орфография и исправляются ошибки копиистов. Издание сопровождено историческим комментарием. Он лаконичен, сведен в основном к постраничным примечаниям, но в целом отражает современную Тёппену степень изученности фактического материала хроники.

Научный уровень, на котором выполнено издание Тёппена, до сих пор сообщает ему жизненность и делает его единственным текстом хроники, к которому обращаются исследователи, занимающиеся историей Тевтонского ордена, средневековой Пруссии, Литвы, польского Поморья и европейской дипломатии XIII–XIV вв.

В 1965 г. издание Тёппена было воспроизведено репринтно в составе переиздания серии Scriptores rerum Prussicarum (SRP 1965: Bd. I), дополненной 6-м томом (1968), в котором были опубликованы вновь открытые материалы по истории Пруссии и орденской историографии в Пруссии ХIII–XVI вв.; некоторые из них ранее публиковались вне этой серии. Публикации источников сопровождены исследованиями немецких историков В. Хубача, Э. Машке и У. Арнольда.

В 2007 г. новое издание (без перевода на польский язык) «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга (Petrus de Dusburgk 2007) появилось в составе многотомной обновленной серии Monumenta Poloniae Historica по Торуньскому списку: Petrus de Dusburgk. Chronica terrae Prussiae. – Piotr z Dusburga. Kronika ziemi Pruskiej / J. Wenta, S. Wyszomirski // MPH. Nova series. Pomniki dziejowe Polski. Ser. II, 13. Kraków, 2007. – 331 s.

Переводы «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга

В настоящее время имеются издания «Хроники земли Прусской» в переводе на современный немецкий, литовский, русский, польский и итальянский языки.

Немецкий перевод: Peter von Dusburg. Chronik des Preußenlandes / Übersetzt und erläutert von К. Scholz und D. Wojtecki. Darmstadt, 1984 – 588 S. (Ausgewählte Quellen zur deutschen Geschichte des Mittelalters. Bd. XXV).

Перевод предваряет краткое введение, содержащее исторический очерк создания памятника и минимум археографических сведений о нем. Перевод дан параллельно тексту оригинала. Значительно глубже, чем это было сделано Тёппеном, изучена теологическая основа хроники: выявлены цитаты из Библии и сочинений Отцов Церкви, не указанные в издании 1861 г. Исторический комментарий весьма скуден, что отчасти восполняется тщательно выполненными именным и географическим указателями.

Издание на литовском языке: Petras Dusburgietis. Prūsijos żemės kronika / Par. R. Batūra. Vilnius, 1985. – 497 p. (переизд. Vilnius, 2005).

Перевод вышел в серии «Библиотека литуанистики». Введение к нему, написанное известным литовским историком Р. Батурой, наряду с характеристикой исторической обстановки в Европе времени создания «Хроники» содержит исторический очерк древней Пруссии и средневековой Литвы ХIII–XIV вв. В комментарии Батура сосредоточился в основном на сведениях историко-географического характера, весьма полно охватывая результаты международных исследований в этой области на протяжении XIX–XX вв. На основе имеющихся в исторической науке данных ученый составил уникальную карту прусских земель, ценность которой заключается в ее полноте и тесной соотнесенности с «Хроникой» Петра из Дусбурга.

Польский перевод «Хроники земли Прусской»: Piotr z Dusburga. Kronika ziemi Pruskiej / S. Wyszomirski, J. Wenta. Toruń, 2004. – 263 s.

Издание осуществлено Издательством Университета Николая Коперника в Торуне. Вступительная статья и примечания выполнены профессором Я. Вентой. Структура издания максимально приближена к композиционному построению оригинала. В ней синхронизированы главы, повествующие о событиях в Пруссии с главами, охватывающими события всемирной (на тот период) истории. Последние вынесены на маргиналии. Этим польское издание отличается от издания Тёппена, который, напротив, выделил последние в отдельную, четвертую, часть «Хроники», озаглавив ее «О событиях».

Итальянский перевод (Pietro di Dusburg 2012): Pietro di Dusburg. Cronaca della terra di Prussia d’ordine teutonico dalla fondazione al 1326 / P. Bugiani. Spoleto, 2012.

Издание содержит латинский текст, перевод на итальянский язык, вступительную статью и комментарии к переводу.

Перевод на русский язык (Петр из Дусбурга 1997): Пётр из Дусбурга. Хроника земли Прусской / Изд. подг. В. И. Матузова. М.: НИЦ «Ладомир», 1997. – 383 с.

Перевод был осуществлен по изданию М. Тёппена с латинского оригинала и сопровожден историческом очерком и комментариями. Сохранена и структура издания Тёппена. Полагаю, что, собрав вынесенные в отдельную колонку сведения о событиях всемирной истории и выделив их в отдельную часть «Хроники», Тёппен упорядочил текст оригинала, выступив при этом как редактор. Этому же изданию соответствует и нумерация глав. Форзац книги образует схематичная карта «Пруссия и Литва», основой для которой послужила карта, составленная Р. Батурой для литовского перевода источника.

Исторический интерес представляет попытка перевода «Хроники земли Прусской» с текста, изданного Х. Харткнохом, на французский язык, предпринятая в XVIII в. графом Яном Потоцким (1761–1815). Фрагменты перевода недавно были обнаружены Д. И. Вебером и Е. И. Носовой в Научно-историческом архиве СПбИИ РАН. Этому открытию посвящена интересная статья (Вебер, Носова 2017), из которой читатель может получить сведения как о Яне Потоцком, так и о содержании переведенных им фрагментов, и об истории рукописи.

Автор «Хроники земли Прусской»

Из послания Петра из Дусбурга верховному магистру Вернеру фон Орзельну, предваряющего «Хронику», известно, что автор был орденским священником. Все остальные сведения о нем гипотетичны.

Родиной хрониста долгое время было принято считать город Дуйсбург (Duisburg) на Рейне (Voigt 1828. Bd. III/2: 604). Позднее польская исследовательница М. Поллякувна высказала предположение, что он был выходцем из голландского города Дусбурга (Doesburg), находившегося на территории орденского баллея Утрехт, где Тевтонский орден обосновался еще в первой половине ХIII в. (Pollakówna 1968a: 205). В настоящее время обе эти точки зрения равноправно сосуществуют.

Даты жизни хрониста неизвестны, но, если связывать пребывание Петра из Дусбурга в Пруссии с замком Рагнит (Рагнита), принимая во внимание дату его основания (1289 г.), то к моменту завершения «Хроники» можно говорить о примерно сорокалетнем пребывании хрониста в Пруссии. Можно полагать, что к тому времени автору было не менее 62–66 лет (Pollakówna 1968a: 165).

Местом пребывания Петра из Дусбурга немецкие историки называли также Мариенбург (Мальборк), ставший в 1309 г. резиденцией верховных магистров Тевтонского ордена. Эта гипотеза основана на посвящении хроники верховному магистру ордена и близости к нему хрониста.

Неизвестно, при каких обстоятельствах Пётр из Дусбурга вступил в орден и оказался в Пруссии; неизвестно и то, в каком монастыре он жил и создавал «Хронику». Местом написания «Хроники земли Прусской» в немецкой историографии первоначально считался Рагнит (точка зрения М. Перльбаха), служивший опорным пунктом ордена, готовившего агрессию против Литвы. Й. Фойгт доказывал, что местом пребывания хрониста в Пруссии был Кёнигсберг, в подтверждение чего выступил со временем и М. Перльбах, сообщение которого содержит указание на грамоту, хранившуюся в Архиве магистрата Кёнигсберга, датированную 26 декабря 1327 г. В ней Готфрид фон Хеймберг, комтур Кёнигсберга, и Генрих, фогт самбийский, подтверждают получение шестисот марок от епископа Самбии Иоганна. Среди свидетелей в этой грамоте значатся «священники брат Петер и брат Гюнтер» (frater Petrus et frater Gunterus presbiteri). Перльбах предполагал, что первый вполне мог быть автором «Хроники земли Прусской» (Perlbach 1968).

В дальнейшем Г. Лабуда (Labuda 1971: 217–244) и Я. Вента (Wenta 2000: 178–179, 210; Tenże 2003: 22–24) предложили новые гипотезы, согласно которым Петра из Дусбурга можно было бы отождествить не только с автором «Каноника Самбийского», который пишет о себе, что стал самбийским каноником в день св. Луции в 1313 г., но и с рядом других лиц, а именно: с официалом Петром, упомянутом в документах 1318 г. (SU 1891: № 139) и 1335–1340 гг. (Ibid.: № 297, 304, 314), а также с Петром-старшим (Petrus senior), фигурирующим в одном документе 1330 г. (Ibid.: № 266); далее – с Петром-деканом в документах 1331–1342 гг. (Ibid: № 332) и 1352–1356 гг. (Ibid.: № 407, 413, 417–420, 422–424), с Петром-настоятелем собора в одном документе от 1334 г. (Ibid.: № 285), с Петром Старшим (Petrus antiquus) 1335 г. (Ibid.: № 292), равно как с Петром-старшим деканом (Petrus senior decanus) 1350 г. (Ibid.: № 388).

Опираясь на источниковедческий анализ «Хроники земли Прусской», Поллякувна утверждала, что Пётр из Дусбурга имел доступ к архиву ордена. Судя по всему, он писал «Хронику» в тесном контакте с верховным магистром, на суд которого и отдал свое сочинение. Не исключено, что он выступал своего рода пропагандистом реформ ордена, предпринятых Вернером фон Орзельном, о чем свидетельствует тенденция «Хроники» (Pollakówna 1968a: 204; 1970: 134).

Источники «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга

Один из первых исследователей историографии Тевтонского ордена в Пруссии немецкий историк М. Перльбах писал, что основной интерес в изучении «Хроники земли Прусской» концентрируется вокруг двух вопросов: личности автора этого сочинения и источников «Хроники» (Perlbach 1886: 96).

Картина источников, составляющих основу «Хроники земли Прусской», складывалась перед историками постепенно. Начало работы по определению круга источников по истории Тевтонского ордена в Пруссии было положено серией статей Перльбаха, посвященных анализу грамот, относящихся к началу утверждения Тевтонского ордена в Пруссии (Perlbach 1873b; Idem 1874; Idem 1875; Idem 1881). Опубликованные ученым материалы, наряду с их самостоятельной исторической ценностью, давали возможность и для сравнительного изучения, сопоставления текста грамот Тевтонского ордена в Пруссии с текстом «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга.

Непосредственно к определению источниковой базы «Хроники» Перльбах обратился в своих «Прусско-польских исследованиях» (Perlbach 1886). Он указывал на использование Петром из Дусбурга письменных источников: вступления к статутам ордена и «Повествования о начале Тевтонского ордена» (Narratio 1861), донесения Хартманна фон Хельдрунгена; памятников агиографии (в частности, «Перенесения мощей св. Варвары»). Заслугой Перльбаха является выявление в прологе и первой книге «Хроники» многих скрытых цитат из сочинений Отцов Церкви (Григория Великого, Августина Гиппонского, Иеронима Стридонского), Бернарда Клервоского, Павлина Ноланского, Боэция, Макробия, образующих философско-теологическую основу «Хроники» (см. Матузова 1984; Matuzowa 1990b).

Дальнейшая работа по определению круга источников состояла в тщательном и углубленном прочтении текста «Хроники земли Прусской» и современных ей исторических сочинений. Нередко она проходила в многолетних научных дискуссиях, например, о соотношении текста «Хроники» Петра из Дусбурга и «Хроники Оливского монастыря» (см. ниже).

Большая заслуга в изучении источниковой базы «Хроники земли Прусской» принадлежит польской историографии. В 50-е гг. XX в. выдающийся историк Г. Лабуда поставил задачу более тщательного сравнительного изучения древнейших прусских анналов (Пельплинские анналы, Краткие прусские анналы) и «Хроники» Петра из Дусбурга (Labuda 1954).

Наиболее полное решение эта задача получила в работе М. Поллякувны «Хроника Петра из Дусбурга» (Pollakówna 1968а), долгое время остававшейся единственным доскональным источниковедческим исследованием этого памятника. Исследовательница прежде всего указывала на группу древнейших источников о возникновении Тевтонского ордена: «Повествование о начале Тевтонского ордена» (по датировке Перльбаха – 1204–1211 гг. (Perlbach 1873a; Statuten 1890: 156); по новейшей датировке У. Арнольда – ок. 1244 (Arnold 1966); исследовательница приняла первую из них), образующее основу как для Пролога к статутам ордена, так и для «Хроники» Петра из Дусбурга. Статуты были распространены во множестве рукописей, так как каждому крупному собору ордена полагалось иметь их экземпляр. Языком оригинала статутов, равно как и Пролога, был латинский. Пролог, как показали исследования, имеет две редакции: одна сохранилась среди комплекса латинских рукописей и представлена текстом на старофранцузском языке; другая – среди немецких рукописей с вариантом текста на нижненемецком языке. Промежуточное положение между ними занимает голландский вариант. Несомненно, что текст, написанный по-немецки, а следовательно, доступный большинству членов ордена, представлял собой официальную историческую версию о возникновении ордена. Установлено, что Пётр из Дусбурга пользовался и немецкой, и латинской редакциями Пролога, следуя за которыми повторял и их ошибки. Так, годом основания Тевтонского ордена назван 1190 г., к которому относится и акция его утверждения, происшедшая на самом деле в 1198 г., но эта последняя дата в традиции исчезает, в результате чего возникает ряд фактических неточностей. Оригинальный латинский текст Пролога, в котором говорится об утверждении ордена и автором которого, как полагают, был папский легат кардинал Вильгельм Моденский, приводится Петром из Дусбурга дословно, вероятно, потому что в ордене этот текст особенно почитался: в нем предшественниками ордена представали воины из Ветхого Завета.

Отдельную главу своей монографии М. Поллякувна посвятила «Донесению Генриха фон Гогенлоэ» (верховный магистр ордена в 1244–1249 гг.), которому до нее в историографии XX в. не уделялось особого внимания. Текст «Донесения» на немецком языке был обнаружен в кодексе XVI в. в архиве Тевтонского ордена в Вене и издан Т. Хиршем под названием «Донесение Германа фон Зальца о завоевании Пруссии» как одно из дополнений к хронике XV в., которую Хирш назвал «Младшей хроникой верховных магистров» (Die jungere Hochmeisterchronik 1874: 153–168). Сохранившаяся рукопись, относящаяся к 1514 г., по мнению издателя, включала в себя тексты XIV–XV вв., связанные с хрониками Петра из Дусбурга и Николая фон Ерошина. Характер этой связи Хирш не уточнял. В дальнейшем Л. Вебер включил «Донесение» в число источников «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга, наряду с «Донесением Хартманна фон Хельдрунгена» и «Оливской хроникой» (Weber 1878: 37–39). Непосредственную связь «Донесения» и «Хроники» Петра из Дусбурга отрицал Перльбах (Perlbach 1886: 107–110), и эта точка зрения благодаря авторитету ученого долгое время бытовала в исторической литературе.

«Донесение» включает в себя: описание ущерба, наносимого пруссами землям князя Конрада Мазовецкого; основание для защиты от них Добжиньского ордена; призвание на помощь Тевтонского ордена, когда Добжиньский орден не справился с поставленной перед ним задачей; занятие Тевтонским орденом пожалованной ему Конрадом Мазовецким Хелминской земли, а также овладение крестоносцами прусскими землями от Помезании до Самбии включительно; наконец, описание войны с поморским князем Святополком. Последнее занимает большую часть текста.

Сравнительный текстологический анализ «Донесения» и «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга позволили Поллякувне признать «Донесение» одним из источников «Хроники». Г. Грундманн предполагал, что хронист использовал оригинальный латинский текст, впоследствии переведенный на немецкий (Grundmann 1941: 30–31). Поллякувна считала, что «Донесение» было результатом деятельности канцелярии верховного магистра Генриха фон Гогенлоэ; оно изначально было написано на немецком языке и создавалось за пределами Пруссии. Этот оригинальный текст и был использован Петром из Дусбурга. Хронист расширил повествование, разделив его на короткие главы и дополнив дидактическими и богословскими экскурсами.

Близким по характеру «Донесению Генриха фон Гогенлоэ» признается «Донесение Хартманна фон Хельдрунгена» (верховный магистр в 1273–1283 гг.), сообщающее об объединении Тевтонского ордена с орденом меченосцев. Оба донесения содержатся в одном и том же кодексе XVI в., хранящемся в архиве Тевтонского ордена в Вене. «Донесение Хартманна фон Хельдрунгена» было случайно обнаружено немецким историком XIX в. Э. Штрельке (Strehlke 1868). Он сделал вывод, что текст основан на более древнем источнике и что автором его действительно был Хартманн фон Хельдрунген. Памятник написан на немецком языке, но Штрельке полагал, что это перевод с латинского. К. Ширрен выступил против этого утверждения и против авторства Хартманна фон Хельдрунгена, считая, что текст написан неизвестным поэтом (Schirren 1868: 260–265). Оба историка были согласны в том, что время возникновения «Донесения» – конец ХIII – начало XIV в. (не позднее 1328 г.).

Теодор Хирш считал, что «Донесение» основано на источнике ХIII в., но в нем использованы также сведения хроник Петра из Дусбурга и Николая фон Ерошина (SRP 1874: 168–265). Это сдвигало время создания памятника на вторую половину XIV в. М. Поллякувна полагала, что оба «Донесения» возникли в одно и то же время, и это подкрепляется фактом их нахождения в одном и том же кодексе. «Донесения» были написаны с целью укрепления традиций ордена и должны были служить документальным подтверждением прав ордена на Ливонию и Пруссию.

Поллякувна сделала еще один шаг вперед по сравнению с предшественниками, определив характер связи между «Хроникой» Петра из Дусбурга и легендой о перенесении гермы св. Варвары. Такой жанр агиографической литературы возник во времена Крестовых походов в Святую землю, и его Пётр из Дусбурга использует уже по традиции. Легенда, сохранившаяся в списках XIV в., повествует о приходе крестоносцев в Пруссию и о войне Тевтонского ордена с поморским князем Святополком. Исследовательница, в частности, полагала, что факт перенесения гермы св. Варвары заимствован из утраченной поэмы о св. Варваре, автором которой, вероятно, был комтур (а в 1331–1335 гг. верховный магистр) Лютер Брауншвейгский, который использовал также «Донесение Генриха фон Гогенлоэ». Окончательную форму легенда обрела, скорее всего, в доминиканском монастыре в Эльблонге. М. Тёппен, первым издавший легенду (SRP 1863: 399–431), высказывал мнение, что вся она основана на тексте «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга. Из анализа, проведенного Поллякувной, следует, что «Хроника земли Прусской» послужила источником лишь для отдельных фрагментов этой легенды, не известной хронисту, поскольку она сложилась к 1326–1331 гг.

Г. Лабуда предполагал также, что Пётр из Дусбурга и автор легенды независимо друг от друга обращались к тексту «Донесения Генриха фон Гогенлоэ», причем автор легенды передает его очень точно, а хронист видоизменяет и вносит дополнения.

«Оливская хроника» (середина XIV в.) в ее отношении к «Хронике земли Прусской» долгое время была предметом научной полемики. Хирш, впервые издавший «Оливскую хронику» (Die ältere Chronik: 649–805), делал вывод, что Пётр из Дусбурга и автор «Оливской хроники» использовали один и тот же источник, повествовавший об истории Тевтонского ордена. Эту точку зрения М. Тёппен считал весьма правдоподобной (SRP 1861: 6). Спустя десять лет М. Перльбах выступил с подробным анализом «Оливской хроники» (Perlbach 1871), из которого следовало, что история ордена в «Оливской хронике» есть лишь извлечение из рифмованной «Хроники Пруссии» Николая фон Ерошина.

В. Фукс, проведя детальный текстологический анализ, пришел к выводу, что основным источником Петра из Дусбурга была «Оливская хроника» (Fuchs 1884: 421–484; 1886: 405–434). Позднее польский историк В. Кентшиньский выступил с гипотезой о существовании двух редакций «Оливской хроники» (Exordium) (отраженных соответственно в списках XV и XVII–XVIII вв.) и утверждал, что некий автор XIII в. связал «Оливскую хронику» с историей Тевтонского ордена и что вторая (II) редакция была ее переработкой. Он высказал предположение о том, что этот источник был использован Петром из Дусбурга, и подчеркивал, что основу «Оливской хроники» образовывал текст, принадлежавший польскому хронисту (Kętrzyński 1890: 289–297, 385–394, 499–510). Добавив новые детали, Кентшиньский в основном разделял точку зрения Вебера и Фукса. Детальный анализ всей дискуссии представлен в работе польского исследователя Я. Венты (Wenta 1990: 49–55).

Сам Вента, проведя детальное сопоставление текстов хроник Петра из Дусбурга и Николая фон Ерошина с «Оливской хроникой» (Wenta 1980), выдвинул гипотезу о существовании трех редакций «Хроники» Петра из Дусбурга, последняя из которых легла в основу «Оливской хроники».

В дальнейшем Вента расширил диапазон своих исследований и выступил с монографией, посвященной развитию историографии в государстве Тевтонского ордена в Пруссии в ХIII–XIV вв. (Wenta 1990): «Хроника земли Прусской» Петра из Дусбурга предстает в этом исследовании и как явление развивающейся историографической традиции.

Попытка продолжить споры вокруг «Оливской хроники» была предпринята в 90-е гг. XX века. Так, немецкий исследователь Хайнц Лингенберг откликнулся на указанную работу Я. Венты монографией о древнейших памятниках историописания, созданных в Оливском монастыре, представив их краткий анализ, предложив некоторые поправки к исследованию Я. Венты и одновременно выразив надежду на то, что споры по данному вопросу закончатся (См.: Lingenberg 1994). И действительно, многолетние тщательные, глубокие исследования Я. Венты оставляют последнее слово за их автором.

Третья часть «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга связана с прусскими анналами. Они были изучены Г. Лабудой (Labuda 1954). В отличие от своих предшественников (Й. Фойгта, М. Тёппена, Э. Штрельке, В. Арндта и В. Кентшиньского) Лабуда рассматривал анналы, трактуя каждое ответвление как историографическую целостность и обращая внимание на время и место возникновения анналов, а также на их авторов. Это дало ему возможность представить взаимосвязь сохранившихся списков анналов. Так, изданные в серии Scriptores rerum Prussicarum «Пельплинские анналы» (Annales Pelplinenses), «Краткие прусские анналы» (Kurze preussische Annalen) и упоминаемый там же неизданный Вольфенбюттельский список ученый определял как тексты, восходящие к одному архетипу, для которого он предложил название «Древнейшие прусские анналы» (Annales Prussiae antiquissimi), основываясь при этом на исследованиях, проведенных ранее М. Перльбахом. Лучший из этих списков сохранился в архиве Тевтонского ордена в Вене, в уже упомянутом кодексе XVI в. Историк делал вывод о существовании официальной анналистики ордена на землях Поморья. Лабуда усматривал в процессе создания анналов два этапа, один из которых закончился в 1293 г., а второй относился к 1311–1337 гг.

Торуньские и Кульмские анналы, по мнению Лабуды, также восходят к «Древнейшим прусским анналам», используя в то же время данные некоторых других источников.

Списки «Древнейших прусских анналов» сохранились только на немецком языке, как и «Донесения», о которых говорилось выше. Напротив, «Торуньские анналы», созданные во францисканском монастыре, написаны на латинском языке, равно как и «Кульмские анналы» (латынь была официальным языком Кульмского епископства).

Лабуда поставил вопрос о текстологическом соотношении «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга и «Древнейших прусских анналов», но не учел при этом «Анналы каноника Самбийского».

Анализ последнего памятника был проведен М. Поллякувной. «Каноник Самбийский» представлен лишь одной рукописью, датированной XIV в. Он возник в среде самбийского капитула и потому отражает круг его интересов. По нему можно судить об отношениях Самбийского епископства с Тевтонским орденом. «Каноник Самбийский» – сочинение компилятивное, и главный среди его источников – «Хроника земли Прусской» Петра из Дусбурга. В части, содержащей прусские сведения, «Каноник Самбийский» основан на прусских анналах.

Сопоставляя текст III части «Хроники земли Прусской» с текстом «Каноника Самбийского» и «Древнейшими прусскими анналами», исследовательница делала вывод, что хронист использовал сведения «Каноника», относящиеся к ХIII в., а также сведения анналов, входящих в Венский кодекс. Об этой же основе свидетельствуют и данные, содержащиеся в Дополнениях к «Хронике» Петра из Дусбурга.

Как утверждал М. Перльбах, хронологическую основу «Хроники земли Прусской» составили анналы и список магистров ордена (верховных и прусских). Однако сопоставление «Хроники» с «Каноником Самбийским» свидетельствует о том, что последний заимствовал сведения о магистрах у Петра из Дусбурга, но опосредованно, через перевод Николая фон Ерошина. Анализ сохранившихся источников, включающих списки магистров, позволил Поллякувне утверждать, что Пётр из Дусбурга не пользовался никаким специальным списком верховных и прусских магистров, о чем свидетельствует факт пропуска им троих магистров, а также неоднородность подачи информации о них и ошибки в очередности их правления. На верный след, по ее мнению, наводят даты смерти первых пяти магистров, свидетельствующие о том, что уже в Акре существовал календарь, в задачу которого входила фиксация дней смерти для церковного поминания, как это было повсеместно принято в католической Церкви. Такие документы можно было обнаружить в Венеции, где первоначально находилась резиденция верховных магистров, а позднее – в Мариенбурге (Пруссия). Ими, вероятно, и пользовался Пётр из Дусбурга. Рецензируя работу М. Поллякувны (Pollakówna 1968a), Г. Лабуда писал, что анализ взаимосвязи «Каноника Самбийского» и «Хроники земли Прусской» ни в коем случае нельзя считать исчерпывающим, поскольку неизвестно, в каком из административных центров средневековой Пруссии Пётр из Дусбурга работал над «Хроникой земли Прусской». Ученый обращает внимание на такие центры, как Мариенбург (Мальборк), Кульм, Эльбинг, Кёнигсберг и Рагнит. Каждый из них мог располагать не только письменными источниками, но и быть местом, где автор «Хроники» мог получить сведения от участников или свидетелей тех или иных событий, и включить их в свое сочинение как анекдоты (exempla). Впрочем, наиболее вероятными центрами Г. Лабуда считал Кёнигсберг и Рагнит (Labuda 1971: 239).

Целый ряд сведений «Хроники земли Прусской» позволяет утверждать, что ее автор имел доступ к архиву Тевтонского ордена. Так, хронист передает содержание жалованной грамоты Конрада Мазовецкого, говорит об обстоятельствах краткосрочного соглашения со Святополком; о тяжбе поморского князя Мстивоя с орденом, улаженной папским легатом Филиппом; описывает ущерб, нанесенный литовцами в 1323 г., и проявляет осведомленность в вопросе о предполагаемом крещении Гедимина. М. Перльбах полагал также, что Пётр из Дусбурга использовал «Золотую буллу» 1226/1235 г. императора Фридриха II и папскую буллу 1234 г. (см.: Jasiński 2008: 71–130). Использование папских документов оказало влияние и на стиль «Хроники», в которой нередко встречаются обороты, типичные для папской канцелярии.

Однако большая часть «Хроники земли Прусской» не имеет под собой письменной основы, многие сведения возводятся к устной традиции (рассказы очевидцев; предания, сложившиеся в ордене). Свидетелем ряда событий был сам Пётр из Дусбурга.

Отдельно стоит сказать об источниках, использованных хронистом при описании всемирной истории. М. Тёппен, издавая хронику, провел источниковедческий анализ части «О событиях», указав на два сочинения монахов-доминиканцев как на основные его источники: «История римских пап и императоров» Мартина Опавского (из Троппау) (Martini 1872), завершавшаяся 70-ми гг. XIII в. (работа над хроникой была закончена ок. 1290 г.), а также «История католической церкви» Варфоломея (Птолемея) Луккского (ученика Фомы Аквинского), доведенная до начала XIV в. (вошла в собрание Scriptores rerum Italicarum) (Muratori 1727). В начале XIV в. Мартин пользовался особым авторитетом в церковных кругах, а его «История», разошедшаяся во множестве списков, служила справочником для богословов и каноников. Хронист, таким образом, превратился в учителя истории для католиков того времени. В исторической науке XIX в. его сочинение не получило высокой оценки: его признали компиляцией. Из 126 главок, выделенных Тёппеном в этой части «Хроники земли Прусской», 86 по своему содержанию восходят к Мартину и Варфоломею. Сведения пяти глав о св. Елизавете Тёппен считал заимствованными из календарей ордена. Источники остальных сведений неизвестны.

По наблюдению М. Поллякувны, часть «О событиях» свидетельствует о ясно выраженном намерении хрониста синхронизировать описанные в «Хронике» прусские события с современными им событиями, происходившими в христианском мире. В ходе работы над «Хроникой» они разрослись за счет деталей, не позволивших включить их в рамки прусской истории в узком смысле, и за счет сведений, опущенных в основном тексте хроники.

Пётр из Дусбурга приводит немало цитат из христианских (Иероним, Павлин Ноланский, Макробий, Боэций, Исидор, Григорий Великий, Бернард Клервоский, Пётр Ломбардский, Пётр Коместор, Ансельм Ланский, Алан де Лилль) и античных (Овидий, Гораций, Ливий) авторов. По гипотезе С. Квятковского, в «Хронике» прослеживается также влияние Дунса Скотта (ок. 1266–1308) (Kwiatkowski 1999: 135–147).

Крестоносная идеология в «Хронике земли Прусской» Петра из Дусбурга и в других письменных памятниках Тевтонского ордена в Пруссии

Крестоносной идеологии посвящен не один том международной историографии. Не претендуя на полный охват данной темы в рамках вступительной статьи к новому изданию «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга, постараюсь показать основные моменты крестоносной идеологии на материале письменных источников Тевтонского ордена в Пруссии, основываясь на трудах своих коллег (предшественников и современников) и на собственных наблюдениях в процессе изучения письменных памятников ордена (см. также: Матузова 2019b).

Тевтонский орден был учрежден в 1190 г. в Святой земле, во время Третьего крестового похода. Однако его связь с Крестовыми походами гораздо шире, выходя за географические границы его возникновения и даже ломая хронологические рамки классических Крестовых походов. Уже покинув Святую землю и пребывая в Пруссии, где на завоеванной во второй половине XIII в. территории ему удалось основать так называемое автономное (территориальное) государство, Тевтонский орден не переставал ощущать себя (как о том свидетельствует «Хроника земли Прусской» Петра из Дусбурга) и оставаться крестоносным орденом [1]. Недаром верховный магистр Герман фон Зальца (1209–1239 гг.) получил для своего ордена в 1221 г. от Папы Римского Гонория III (1216–1227) равные привилегии с тамплиерами и госпитальерами: Пётр из Дусбурга отметил в своей хронике, что магистр «просил и получил крест, чтобы проповедовать от имени Апостольского престола (взявшего Пруссию под свою защиту. – В. М.) в королевствах и провинциях, назначенных тогда в помощь земле Прусской» (II. 13), что было, по сути, главным требованием для осуществления Крестового похода, действие которого фактически переносилось из Святой земли в Пруссию. Пруссия явно приравнивалась к Святой земле, о чем свидетельствует тот факт, что в 1245 г. папа Иннокентий IV (1243–1254) подтвердил данные Гонорием III привилегии и индульгенции идущим в Пруссию пилигримам, «как давались они идущим в Иерусалим» (II. 13).

Таковы основополагающие моменты. А по сути, все нарративные письменные сочинения Тевтонского ордена, т. е. его историография и поэтическая литература, равно как и его иконографи я[2], так или иначе являются выражением крестоносной идеологии, ее богословского содержания и жизненной практики, будь то литургия, миссия или военное дело, – все, что в конечном счете формировало не только упоминаемые Петром из Дусбурга столпы (в довольно широком аллегорическом смысле), поддерживающие орден, но и менталитет рыцарей-монахов (поскольку рождению крестоносной идеологии послужили не только социально-политические условия, но и в известной мере духовность, менталитет и психология (Rousset. 1945: 11)), воистину являвшиеся гарантом его многовекового существования.

Памятником крестоносного коллективного сознания ордена является «Хроника земли Прусской» Петра из Дусбурга, не просто создавшего апологию Тевтонского ордена и завоевания им Пруссии, но использовавшего для этого красноречивые и при этом богословски обоснованные факты, совокупность которых призвана была недвусмысленно свидетельствовать: завоевание Пруссии – это праведная, священная война, которую братья-рыцари ордена ведут во имя христианской веры. Времена св. Адальберта Пражского (Войцеха) (955–997), Бруно Кверфуртского (970/974–1009) и епископа Христиана (ум. 1245) прошли. Мирная миссия во всех случаях закончилась гибелью проповедников. Как пишет Пётр из Дусбурга, поскольку «семя <слова Божьего> упало на скудную почву, то не принесло никакого плода» (II. 1). Настало время Крестового похода, задачей которого была не только война за христианскую веру, но и типичная для войн всех времен экспансионистская задача завоевания новой территории. Тевтонский орден, возникший в Святой земле как госпиталь и вскоре (в 1198 г.) получивший статус духовно-рыцарского ордена, в Пруссии на практике превращается в военный, рыцарский орден.

Поле сражения переместилось с Ближнего Востока в прибалтийские земли Пруссию и Ливонию, но поскольку эти земли были приравнены к Святой земле, то и тевтонские рыцари в своем сознании и в глазах современников оставались крестоносцами. Напоминанием этого служат 78–80-е главы IV части хроники («О событиях»), в которых нашли отражение обстоятельства и причины Первого крестового похода, а затем (кратко) – причины упадка Крестовых походов и, словно кульминация, «Плач о запустении Святой земли» и «Призыв Святой земли к христианам во спасение свое», с затаенной надеждой на несбыточное: возрождение Крестовых походов в Святую землю и ее отвоевание. Спустя триста лет после этого такую же, но не высказываемую откровенно надежду на отвоевание уже навсегда потерянной Пруссии будут питать орденские рыцари.

Крестоносцы появились в Пруссии в начале 30-х гг. XIII в. по приглашению мазовецкого князя Конрада, обратившегося к Тевтонскому ордену с просьбой помочь в отражении разорительных набегов пруссов. Именно в Пруссии появились письменные памятники ордена, прежде всего – его историография и важнейшая среди исторических сочинений «Хроника земли Прусской» Петра из Дусбурга. Завершенная в 1326 г., она отражала историю завоевания орденом Пруссии ретроспективно (хронист предупреждает читателей о том, что хронология описываемых событий зачастую нарушена, а многие события уже забыты). Однако, безошибочно следуя правилам жанра крестоносной хроники, Пётр создает, можно сказать, «программное» сочинение ордена, являющееся одновременно его апологией и своеобразной энциклопедией.

В отличие от Святой земли, на отвоевание которой от инаковерующих мусульман отправлялись христианские крестоносцы, Пруссия была последним островком язычества в Европе. Пруссов скорее можно было бы назвать «неверными» или «неверующими», хотя они обожествляли природу, о чем было известно и Петру из Дусбурга (III. 5); подобный пантеизм не означал для хрониста подлинную религию, и он, называя пруссов идолопоклонниками, пишет, что «пруссы не имели понятия о Боге». Именно поэтому пруссы не только грешники, не раз называемые на страницах хроники «детьми Белиала», но и злейшие враги христиан, несущие ущерб и гибель христианскому миру, а главное – католической Церкви: в Риме их называли «сарацинами Севера» (Düsterwald 1973: 17). Едва начав повествование о вторжении крестоносцев в Пруссию, Пётр из Дусбурга перечисляет злодеяния пруссов: «…двести пятьдесят приходских церквей, не считая… часовен, мужских и женских монастырей, предали они огню. Убивая священников и прочих клириков, …одних за пределами церкви, других – внутри, многих в алтаре, когда они служили телу и крови Господа нашего Иисуса Христа, сами святыни в знак презрения Бога брезгливо бросив на землю, попирали ногами. Унеся чаши, амфоры и прочие церковные сосуды и облачение, предназначенное для богослужения, они обращались с ними кощунственным образом; девушек, посвященных Богу, бесстыдно использовали для своей похоти. …не хватит слов, дабы досконально описать, сколько зла и мерзости содеяли они вере и христианам» (II. 2). В дальнейшем хронист не раз пишет о том, что «церкви, часовни и молельни Божии они сжигали, с церковными святынями кощунственно обращались, церковное облачение и сосуды использовали непозволительным образом, священников и прочих служителей церкви беспощадно убивали» (III. 90). Во время восстаний (их Пётр из Дусбурга насчитывает пять), пруссы нанесли «большой ущерб образам святых, церковному облачению и прочему, предназначенному к служению Богу, и церковным святыням» (III. 148). Подобным обвинениям на страницах, повествующих о литовской войне, подвергаются и литовцы, вторгшиеся во главе с кастеляном Гарты (Гродно) Давидом в Ревель, землю короля Дании, и убившие там «многих священников, приходских и монастырских», оскверняя при этом «святыни, церкви, облачение и алтарные сосуды и все, относящееся к богослужению» (III. 343); великий князь Литовский Витень (1293/1295–1316) привел в Польшу воинов, и они убили собравшихся на службу в церкви людей, а саму церковь сожгли дотла (III. 250). В другом походе войско Давида вошло в Мазовию, где разгромило «огнем и мечом» «тридцать приходских церквей и часовен со многими молельнями, посвященных во славу Божью… Кощунственно обращаясь с церковными святынями, облачением и сосудами, они уничтожили монастырских и приходских священников и свыше четырех тысяч прочих людей обоего пола» (III. 357). И, словно подводя итог всему сказанному, хронист пишет: «Ни один нормальный человек не может без слез подумать о том, сколько зла и какое великое побоище народа Божьего содеяло и сколько ущерба причинило это войско <язычников> святыням церкви и ее служителям» (III. 192). Подобные описания (как бы растянутый на всю «Хронику» обвинительный акт против пруссов и литовцев) легитимизируют поход крестоносцев в Пруссию, уподобляя его Крестовым походам в Святую землю. Исторические сочинения Тевтонского ордена в Пруссии были разновидностью «литературы Крестовых походов, а его земля (т. е. Пруссия. – В. М.) стала местом войны, колонизации и миссии» (Jungbluth 1969: 36).

Завоевание Пруссии получает богословское оправдание, и хронист усматривает его на высочайшем уровне, неоднократно напоминая, что «Бог на стороне братьев» (III. 21), что «Господь сражается за братьев» (III. 75), и потому крестоносцы ведут войну с пруссами, не теряя надежды, что «Господь охранит и поможет» (III. 193). Хронист создает прочную духовную основу, соединяющую Бога и крестоносцев (Trupinda 1999: 174). Многочисленные случаи чудесного спасения рыцарей ордена объясняются Петром из Дусбурга именно божественным участием, равно как к чудесам относятся и успехи в обращении пруссов в христианство, а это, несомненно, свидетельствует, что крестоносцы ведут праведную, священную, войну.

Оправданием действий Тевтонского ордена в Пруссии служит и агиография. У ордена было три «официальных» святых покровителя: Дева Мария, исполнявшая роль посредницы между орденом и Господом; святой Георгий, служивший образцом в войнах с язычниками, и святая Елизавета, известная своим служением ближнему. Они представляли разные ипостаси ордена (Wüst 2013: 31).

В ордене, в само название которого входило имя Пресвятой Марии, несомненно имелись все предпосылки к созданию ее культа. Верховный магистр ордена Дитрих фон Альтенбург (1335–1341) назвал Деву Марию «госпожой и защитницей» (howbtfrowe und beschirmerinne) ордена (Rosenberg 1967: 322; Arnold 1999: 270). Тевтонский орден стал инициатором Крестовых походов в Пруссию и Ливонию, земли, объявленные принадлежащими Деве Марии (и в этом тоже усматривают аналогию Святой земле, мыслившейся землей Иисуса Христа). «Рыцари Марии» (Marienrittere) вели войну с язычниками во имя своей покровительницы (Arnold 1999: 270–271), и нередко походы, совершаемые в XIV в. западноевропейской знатью на Литву, начинались в праздники, посвященные Деве Марии: Очищение (Purificatio), или Сретение Господне (2 февраля), Вознесение (Успение) Марии (15 августа), Рождество Марии (8 сентября). Однако в отличие от Святой земли, где культ Иисуса носил вполне религиозный характер, в Пруссии культ Девы Марии все больше политизировался, вписываясь в систему политических взглядов руководства ордена и выражая устремления ордена как территориального князя. Одновременно ее культ феодализировался и стал служить упрочению политических позиций ордена и его владычества в Пруссии, при этом Дева Мария в глазах крестоносцев превращалась в сюзерена (под ее стягом тевтонские рыцари шли в бой), госпожу завоеванных земель, а орден – в ее вассала (Dygo 1989: 63–64).

Особенно укрепился в Пруссии культ святого Георгия, миссионера и мученика, одновременно воплощавшего собою рыцаря, выступавшего против зла и язычества. В ордене, заявившем о себе как о рыцарском, как об ордене, завоевавшем Пруссию и ставшем ее хозяином, святой Георгий мыслился не только помощником в воинских подвигах, но и идеальным образцом для подражания в войне с язычниками (Wüst 2013: 26). Пётр из Дусбурга описывает походы и победы крестоносцев, совершенные на рубеже XIII–XIV вв. в день «святого мученика Георгия» (III. 235, 238), а под 1259 годом сообщает, что на горе Святого Георгия крестоносцы построили одноименный замок (Георгенбург) (III. 83, 84). В дальнейшем в орденской Пруссии появились сотни приходских церквей; многие из них были посвящены святому Георгию или имели посвященные ему алтари (Arnold 2002).

Культ святой Елизаветы в корпорации был непосредственно связан с вступлением в орден Конрада Тюрингского, деверя ландграфини, и с его пребыванием верховным магистром Тевтонского ордена (1239–1240). Вероятно, к концу XIII в. относится появление «Пассионала», сборника поэтических житий почитавшихся в ордене святых мучеников, среди которых было и Житие святой Елизаветы (Passional 1852: 618–629). Снискавшая известность своей благотворительностью, канонизированная Елизавета Тюрингская особенно подходила Тевтонскому ордену как госпитальному; и хотя в Пруссии эта функция ордена отошла на второй план, святая Елизавета оставалась его покровительницей, равно как и ряда орденских госпиталей на территории Священной Римской империи (Arnold 1983).

Агиографический материал является неотъемлемой составной частью крестоносной идеологии, какой она предстает на страницах «Хроники» Петра из Дусбурга. Однако хронист не ограничивается тремя упомянутыми святыми покровителями ордена: он не упускает случая представить святыми мучениками (в Средние века мученичество служило критерием святости) рыцарей Тевтонского ордена, то распространяя это понятие на корпорацию в целом, то приравнивая к мученикам конкретных рыцарей. Примеров (exempla) последних в «Хронике» множество, и большинство из них приняли мученическую смерть от пруссов (III. 66, 90, 91, 145, 189, 338). Вероятно, монашеский идеал бедности, самоотречения и физических мучений сложился под влиянием францисканского благочестия (Dygo 1993: 168).

Обычно хронист обращается к Библии, то и дело стирая временные границы между далеким прошлым и не столь давними или даже современными ему событиями. Приобщая крестоносцев к библейским праведникам, он в прологе к «Хронике» использует для описания испытанных рыцарями мучений фрагменты послания апостола Павла к евреям: «иные же замучены были, другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу; были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча, скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли» (Евр. 11: 35–38). В другом месте хронист пишет о том, что «невозможно должным образом поведать, скольким тяготам, скольким опасностям и скольким трудностям постоянно подвергались магистр и братья, чтобы через них вера Христа могла бы получить должное распространение и чтобы раздвинулись границы христианского мира» (III. 18), и «не хватит слов, чтобы досконально поведать, сколько… невыносимых лишений испытали осажденные братья» (III. 95), а на месте одного из жестоких сражений появляются горящие свечи в знак того, что «павшие там уже приняли терновый венец от Царя мучеников» (III. 123).

Мучения, испытываемые крестоносцами, отождествляются с мучениями Иисуса Христа. Отсюда – постоянное стремление хрониста обратить внимание читателей на любовь Христа к отдельным братьям ордена [то образ распятого Христа протягивает руки к крестоносцу как бы с намерением обнять его (III. 64); то один из крестоносцев, находясь в походе, получает святое причастие (III. 232); то рыцари погибают в битве, получив пять ран «наподобие пяти ран Христа» (III. 150, 20)] или на рвение крестоносцев (в духе средневекового немецкого мистицизма) подражать Христу. Неслучайно Пётр из Дусбурга включил в свою «Хронику» эпизод, в котором образ распятого Христа (тоже в духе немецкого мистицизма) благословляет молящегося перед распятием рыцаря (III. 69). Не исключено здесь и влияние Бернарда Клервоского (Trupinda 2000b: 199), взгляды которого, как известно, были усвоены крестоносной идеологией, особенно в том, что касается спасения души: погибшие рыцари навеки «воссоединяются со своим Господом» (…magis exsulta et gloriae, si morieris et iungeris Domino – PL. 182: Col. 923B). В этом усматривают проявление новой христианской религиозности со свойственным ей восприятием Христа как богочеловека, говорят о типологической связи рыцарей Тевтонского ордена с Христом, превращающей их в некий образ Христа (imago Christi) (Dygo 1993: 172–173).

Крестоносную идеологию питают библейские сюжеты и библейские герои (Rousset 1983: 53), представляя собою параллели между библейской и современной историей, героями Библии и рыцарями ордена. Почти эпического масштаба в этом отношении достигает образ комтура Кёнигсберга Бертольда Брюхавена (III. 236), который в представлении хрониста во всем превосходит библейских персонажей и оказывается «сильнее Самсона, …святее Давида, …мудрее Соломона» (Там же).

Ярчайший пример использования Библии – это, разумеется, глава «Об оружии плотском и духовном», в которой хронист виртуозно истолковывает библейский текст, превращая его в аллегорию: «плотское» оружие (щит, меч, копье, лук, праща, шлем и др.) становится оружием «духовным», в конечном счете – оружием спасения (II. 8). Вот где особенно проявился тот «вкус к риторике» (le gout de la rhétorique), который отметил в своей монографии об истории крестоносной идеологии П. Руссе (Rousset 1983: 51). Война с язычниками превращается здесь в нечто более изощренное, чем священная война; эту войну хронист называет новой (novum bellum), ведь теперь каждому виду оружия придается духовный смысл – «оружие Божье», оружие добродетели и правды. Образцами для подражания становятся библейские герои – царь Давид и Иуда Маккавей, носители именно такого (духовного) оружия, а вслед за тем рыцари ордена перевоплощаются в «новое воинство» (nova militia), в духе «терминологии» Бернарда Клервоского (S. Bernardi).

В XIV веке Тевтонский орден превратился в институт, старавшийся донести до своих рыцарей содержание Библии [“eine Institution, die sich… während des gesamten 14. Jhs. darum bemühte, ihren Mitgliedern die Bibel zu vermitteln” (Löser 1998: 37)]. Орденские поэты (часто безымянные) создали поэтические парафразы многих книг Ветхого Завета на немецком языке (см.: Матузова 2010b; 2019а). Книги Ветхого Завета давали возможность не только аллегорически переосмыслить, но и вспомнить пережитое, как, например, в «Книге Ездры и Неемии» (Esdras und Neemyas 1938), один из эпизодов которой происходит в Святой земле, где идет восстановление храма в Иерусалиме; он явно относится не столько к библейским героям, сколько подразумевает испытанное самими крестоносцами: “Wir kerten alle wider hin / Ieclicher zu dem werke sin, / Ein teil der iungen zv arbeit, Die andren waren zv strite bereit / Mit spere schilde vnd halsperc. / Die eine hant treib vf das werc, / Die andre steteclich daz swert / Zv strite hielt gar vnervert…” (vv. 1622–1629). Этот же фрагмент позволяет Петру из Дусбурга отнести его к орденским рыцарям в Пруссии: «Воистину, воплотилось в них то, что говорится об иудеях, желавших восстановить святой град Иерусалим, противостоя сопротивлению язычников, когда половина их занималась работою, а другая держала копья от восхода зари до появления звезд; одною рукою производили работу, а другою держали меч» (III. 172). В Крестовых походах на Ближний Восток тевтонские рыцари воочию увидели землю, где происходили описанные в Библии события. В поэтическом парафразе «Ездра и Неемия» имеются и другие фрагменты, напоминающие эпизоды «Хроники» Петра из Дусбурга и, видимо, ставшие для него образцом: “Wir riefen gotes helfe an / Vnd satzen vnser hutesman / Der muren tac vnd ouch die nacht / Daz vnser arbeit wurde volbracht” (vv. 1594–1597) («Мы воззвали к помощи Божьей и разместили наших стражей, денно и нощно охранявших стены, ради исполнения нашего труда.»); или содержащие мольбу к Господу о спасении: “Dv bist gerecht got israhel, / Wir sint verslan. gib vns din heil” (vv. 1200–1201) («Ты справедливый Бог Израиля, Мы убиты. Даруй нам спасение»).

Особое место в идеологии ордена среди памятников орденской литературы занимали Книги Маккавейские, «краеугольный камень переложения Ветхого Завета на немецкий язык» (“Das Buch der Maccabäer soll den Schlußstein zu der Verdeutschung des Alten Testaments bilden…”) (Jungbluth 1969: 40). Маккавеев считали ранними христианами, а Книги Маккавейские привлекли к себе внимание в конце XII в., на волне Третьего крестового похода, поскольку виделись содержащими образец рыцарства, рыцаря-крестоносца (miles Dei), слуги Божьего (Матузова 2011). В немецком парафразе Иуда Маккавей – «вождь рыцарства» (“vurste… der ritterschaft”, v. 1997), сражающийся с язычниками (die heiden). Библейский сюжет вполне вписывается в мир реалий немецкого крестоносца. Маккавеи стали прообразом Тевтонского ордена в Пруссии с той лишь разницей, что немецкие крестоносцы не только защищали свою веру, но обращали в нее прусские племена, выступая при этом словно бы наследниками маккавейских войн. Поэтический парафраз Книг Маккавейских (Buch der Maccabaer 1904) появился в ордене в XIV веке. Его автор (возможно, им был верховный магистр Лютер Брауншвейгский (1331–1335 гг.) искусно соединяет исторический и аллегорический смысл (“nach sinnen der historien / und ouch der allegorien”, vv. 107–108). Впрочем, аллегория преобладает настолько, что исторические границы размываются, и Маккавеи превращаются в прообраз тевтонских рыцарей в той же мере, что тевтонские рыцари – в их преемников, воплощая собою «новых Маккавеев» (“novi sub tempore gratie Maccabei”), как назвал их в булле от 16 января 1221 года папа Гонорий III; т. е., они ведут войну и как ветхозаветные, и как новые Маккавеи (Wüst 2013: 161). И Маккавеи, и рыцари ордена объединены общим понятием – «рыцарство» (ritterschaft), с которым контрастирует понятие «язычество» (heidenschaft). В прологе к Статутам Тевтонского ордена Маккавеи тоже названы предтечами крестоносцев и Крестовых походов (Statuten 1890: 25). Книги Маккавейские, позволяющие усмотреть аналогию между подвигами Маккавеев и историей христианства, прочно вписались в круг сочинений, образующих основу орденской идеологии, как об этом свидетельствует не только «Хроника» Петра из Дусбурга, но и хроники Генриха Латвийского и Николая фон Ерошина. Основное содержание Книг Маккавейских воспринималось как войны между христианами и язычниками, пусть даже праведниками, каковыми мыслятся то греки, ведомые Александром Македонским против язычников – персов, то израильтяне, живущие в языческом окружении в царстве Давида. Иудеи побеждают язычников силою веры (“Die Juden striten mit der hant / ir herze was an got gewant”, vv. 11193–11194), что вновь заставляет вспомнить «духовное оружие», проповедуемое Петром из Дусбурга.

Для рыцарей Тевтонского ордена Книги Маккавейские превращаются в апологию войны, которую вели «слуги Божьи» в Пруссии, вкладывая в нее всю свою веру и уповая на Бога, который непременно вознаградит их по смерти за мученичество, и даже в «маккавейскую идеологию» ордена (Jencks 1989: 187). Цитатами из Книг Маккавейских полнится «Хроника» Петра из Дусбурга. Здесь и призыв: «Отмщайте за обиды народа вашего. Воздайте воздаяние язычникам» (II. 6), и отчаяние: «”Горе нам! Для чего родились мы видеть разорение народа нашего и разорение земли нашей и оставаться здесь, когда она предана в руки врагов? [Убиты старики его,] юноши его пали от меча врага. Та, что раньше была свободной, сделалась рабой. И вот святыни наши, и благолепие наше, и слава наша опустели, и язычники осквернили их. Для чего нам еще жить?” И они разодрали одежды свои, и облеклись во вретища, и с ними весь присутствовавший народ, исполненный великим страхом, горько плакал» (III. 40), и утешение: «Тех, кому случится читать эту книгу, прошу не страшиться напастей и уразуметь, что эти страдания служат не к погублению, а к вразумлению рода нашего. <…> Он [Господь] никогда не удаляет от нас Своей благодати и, наказывая несчастиями, не оставляет Своего народа» (III. 172). Неудивительно, что Книги Маккавейские были выбраны для перевода на народный язык. Маккавеи превращаются в основную ветхозаветную модель для исторического и богословского обоснования «новых» войн в Пруссии и ее завоевания (Fischer 2001: 270).

Героини библейских книг Иудифь (поэтический парафраз Книги Иудифь (Judith 1969) появился одним из первых, в 1254 г.) и Есфирь, отдававшие себя на благо своему народу, служили орденским рыцарям идеальным примером для подражания. Кроме того, будучи послушными исполнительницами промысла Божьего, в литургической традиции ордена они считаются прообразами Девы Марии (Trupinda 1999: 175). Вероятно, в образе Иудифи тевтонские рыцари-монахи узнавали (или хотели видеть) себя, ожидая, что Бог поможет и им одолеть врагов оружием веры и добродетели; к тому же пример Иудифи позволял им оправдать насильственные действия против язычников, «обращаемых в истинную веру», – ведь, будучи крестоносцами, они отстаивали ее с оружием в руках, а парафраз Книги Иудифь внушал рыцарям, что они ведут «духовную» войну.

В Книге Есфирь (полагают, что ее парафраз (Hester 1985; Caliebe 2000) возник между 1254 и 1260 гг.) положение пленных иудеев в Персии царя Артаксеркса видится аналогией положению рыцарей Тевтонского ордена в языческом окружении. Крестоносцы, подобно иудеям, тоже нуждаются в заступничестве перед Богом. Отсюда – интерес к этому библейскому повествованию и его появление на немецком языке. Типология образов в эпилоге соответствует христианской традиции, но понятно, что для орденских рыцарей образ Девы Марии наполнен особым смыслом. Эпилог парафраза – вознесение хвалы Есфири, которая словно бы превращается в прообраз Девы Марии: “…unse hester anschrien, / ich meine di lieben marien, / daz sie den kunic assuerum, / den edelen iesum christum, / vor uns getruwelichen bite / daz uns sine helfe wone mite”, vv. 1951–1956). Образы Есфири и Девы Марии переплетаются, хотя, несомненно, такие формулировки, как «мать всей правды» (“muter aller truwe”, v. 1971) и не раз повторяемые «мать милосердия» (“muter der barmherzekeit”, vv. 1974, 2003, 2009) и «заступница» (“ein vorsprecherinne”, v. 1998) относятся именно к Деве Марии. Лексика родственна текстам средневековых немецких мистиков: minne (любовь), minnecliche (любимый). И, разумеется, к Деве Марии обращается автор как к «невесте Господа»: “du minnecliche gotes brut”, v. 1992 (Матузова 2018).

В библейских поэтических парафразах, как и в орденском историописании, традиционно сохраняется противопоставление «праведных» (будь то христиане или иудеи) и «язычников», война с которыми легитимизируется, как говорилось выше, благодаря созданной в Тевтонском ордене общими усилиями богословов и поэтов прочной духовной основе, объединяющей крестоносцев с высшими божественными силами.

Крестоносная идеология, возникшая в Средние века на волне такого исторического события «большой длительности» (термин, введенный в научный язык французскими историками XX в.), как Крестовые походы, вектор которых протянулся на многие столетия, сохранилась в Тевтонском ордене в XIII–XIV вв., служа его интересам в завоевании Пруссии, когда основной задачей ордена было покорение и обращение в христианство языческих прусских племен, живших на восточных окраинах Священной Римской империи, равно как формированию самоидентификации и самосознания орденских рыцарей и их воспитанию, что способствовало укреплению ордена как воинской корпорации.

«Хроника земли Прусской» Петра из Дусбурга как исторический источник

Современные историки признают «Хронику земли Прусской» Петра из Дусбурга важнейшим памятником историографии Тевтонского ордена в Пруссии. Описывая полные драматизма события времени завоевания Пруссии тевтонскими крестоносцами, хронист в то же время, используя сочинения своих предшественников Мартина Опавского и Варфоломея (Птолемея) Луккского создает достаточно широкую панораму истории, современной этим событиям. Западная и Восточная Европа и Ближний Восток – вот географические рамки его сочинения. При этом – сочинения многожанрового и многонаселенного. Это историография, щедро обогащенная устными преданиями, которые, наряду с собственными впечатлениями автора «Хроники», придают ей особую жизненность и эмоциональность. Не будь этого, «Хроника» во многом утратила бы свою притягательную силу.

Но самое ценное в «Хронике» – это ее сведения о Пруссии и пруссах. Ни один из современных Петру из Дусбурга хронистов не описывал их так точно и подробно. Настолько точно и подробно, что по его описаниям современный литовский историк Ромас Батура смог составить карту Пруссии, на которой можно видеть территории, населенные прусскими племенами, местонахождение замков и укреплений, местностей, связанных с восстаниями и битвами пруссов, сражавшихся за свою независимость (Petras Dusburgietis 1985; 2005; Пашуто 1958). Автора «Хроники» интересует самобытность пруссов, и он посвящает целую главу их верованиям (впрочем, осуждая их как языческие) и особенностям их повседневной жизни.

О народах восточной части Прибалтики (в том числе и о пруссах) писали близкие по времени Петру из Дусбурга Генрих Латвийский (не ранее 1187 – после 1259), которому свойственно достаточно эмоциональное (и, как правило, отрицательное) восприятие (ГЛ) и Варфоломей Английский (первая половина XIII в.), оставивший в своем энциклопедическом сочинении (это одна из самых ранних средневековых энциклопедий) краткие сведения о землях Восточной Европы и Восточной Прибалтики (Матузова 1979: 77, 85), при этом, кажется, даже не подозревая о том, что, сообщая о самбах, он пишет об одном из прусских племен (см. Матузова 1979; Матузова, Назарова 2002; 2020).

Разумеется, характеристика пруссов зависит от осведомленности автора, от его восприятия, от стоящей перед ним задачи, т. е. автор достаточно субъективен как в отборе материала, так и в своих оценках его. И если речь идет о Пруссии и пруссах, то Пётр из Дусбурга оказывается наиболее осведомленным автором. Он долгое время провел в Пруссии, он многое видел своими глазами и многое слышал от непосредственных свидетелей описываемых им событий. Такая авторская позиция позволила хронисту чаще со стороны, но нередко и изнутри видеть и описывать события, и таким образом как бы уравновешивать их, сообщая сведениям «Хроники» (вольно или невольно) бóльшую объективность, чем можно было бы ожидать от носителя крестоносной идеологии. Но такова ментальность автора «Хроники земли Прусской».

И это снова подводит нас к вопросу (к сожалению, неизбежно почти риторическому): кем и каким был автор «Хроники земли Прусской»? Раскрывая свои мысли и пристрастия, он довольно отчетливо предстает на страницах своего сочинения: крестоносец, несущий слово Божье в последний языческий край Европы и ностальгирующий по Святой земле; идеолог, формулирующий языком и образами Библии концепцию «новых войн» Бернарда Клервоского и расширяющий ее концепцией «нового оружия», духовного по своей аллегорической сути (Матузова 2010); орденский священник, которому было поручено создать «апологию» Тевтонского ордена в Пруссии. Но он сделал больше. «Хроника» полнится именами, преимущественно немецкими и прусскими; среди носителей этих имен христиане и язычники, друзья и недруги, рыцари и лица духовного чина. Благодаря Петру все они обрели «жизнь после смерти». Насколько это было важно для пруссов, народа, не имевшего собственной письменности! Ведь Пётр из Дусбурга сохранил для грядущих поколений пусть всего лишь одну, но такую яркую и такую драматичную страницу прусской истории (Матузова 2018; 2022).

И еще одно наблюдение. В 131-й главе (III) части «Хроники» упоминается «священник брат Петер», духовник «благородного брата Германа фон Лихтенбурга» в Бранденбургском замке. На фоне множества гипотетических Петров, претендующих на роль Петра из Дусбурга, кандидатура этого священника даже не рассматривается. Но почему бы не рассмотреть? В средневековой живописи есть немало примеров, когда художник, не подписывая своего произведения, вдруг включает себя (а порой и своего заказчика) в круг изображаемых им лиц. Что, если так пролагало себе дорогу авторское право? И не вписал ли себя Пётр из Дусбурга на страницу «Хроники» как некое третье лицо, просто как свидетеля и участника описываемого им события? Тот священник стал свидетелем чуда (исцеление Германа фон Лихтенбурга прикосновением Девы Марии), он видел его результат. Таких описаний чудес в тексте «Хроники», подкрепленных свидетелями, довольно много. И значит, этим описаниям, по представлениям людей того времени, можно доверять.

Читайте «Хронику земли Прусской». Многое из изложенного в ней священник брат Тевтонского ордена Петер / Пётр из Дусбурга видел своими глазами.

Chronica terre Prussie

Incipit prima pars libri De origine ordinis domus Theutonice

Incipit secunda pars De adventu fratrum domus Theutonice in terram Prussie