Огниво

Долгая ночь

Лиходей и Балалай тем временем тащили к берегу вязанки хвороста. Балалай в одной руке держал факел, и огонь его дрожал от разгулявшегося ветра.

– Ложные огни разожжём, – злорадно произнёс Лиходей. – Укажем Берендею путь на тот свет…

– Боязно… – пробормотал осторожный Балалай.

Одно дело – в голове строить козни, другое – поистине вершить измену государственную, да ещё и собственными руками.

– Хочешь всю жизнь унижаться да кланяться? – гаркнул решительный Лиходей.

Слуги вышли на скалистый берег.

– Везёт Берендей шёлк заморский, золото-серебро. Торговать будем, людишек наймём, станем жить не хуже царя. Ну, Балалай? Со мной ты?

Они сбросили хворост на песок, и Лиходей выжидательно посмотрел на помощника.

– С тобой, – вздохнул наконец Балалай.

Лиходей осклабился, но тут за их спинами раздался громкий крик:

– Эй! Стойте!

Обернулись злодеи и увидели, что идёт к ним Фома.

Балалай хотел уже удрать, но Лиходей схватил его за руку ледяной хваткой и процедил сквозь зубы:

– Стоять!

– Вы куда хворост притащили? Забыли, где костры корабельные зажигать? – нахмурился в недоумении Фома.

И тут же заподозрил он неладное. Вперил взгляд в чёрное море и заметил острые скалы. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, какой дьявольский замысел вынашивали эти двое.

Вне себя от гнева, схватился Фома за ножны и грозно двинулся на Балалая. Но не видел храбрый солдат, что за спиной у него Лиходей коварный остался.

Балалай, дрожа от страха, попятился. Немудрено, что солдат так разъярился.

– Ой-ты, штой-ты… – забормотал изменник, судорожно соображая – что бы сказать, как бы оправдаться? Улыбнулся криво: – Не в той стороне? Что ж это мы… Ошиблись, выходит?

– Царя погубить задумали? – прорычал разъярённый Фома.

Но не успел он ничего сделать, потому как подкрался к нему сзади Лиходей и сразил наповал тяжёлым камнем. Упал Фома, как подкошенный. Повалился на землю и факел его.

Лиходей лишь злобно усмехнулся. Видать, даже совесть злодея не мучала! Подобрал он факел, покуда огонь не успел затухнуть, и поджёг заготовленные вязанки хвороста. Порывы штормового ветра подстрекали пламя, разбрасывали кругом горящие искры. Быстро разгорались сигнальные костры, приближая государеву погибель.

Лиходей запрокинул голову и уставился на тёмное небо.

– Скорее бы грянуло…

Бледный, аки смерть, Балалай пробормотал – то ли с опаской, то ли с надеждой:

– А если ладья мимо скал проскочит?

– Нет там проходу! – уверенно покачал головой Лиходей.

Сообщник его в страхе закусил губу:

– А как царица узнает, что тогда?

Лиходей усмехнулся:

– Мы уже далеко будем.

Видно, ничуть он не сомневался в успехе своего гнусного и коварного плана.

Ночь уж близилась. Настасья сидела на мягкой перине в комнате дочери, а на коленях у неё уютно устроилась Даша. Настасья только диву давалась: сколь быстро дитя растёт! Ещё совсем недавно дочурка была совсем крошкой, а теперь уж и на коленях так просто не удержишь.

Царица вложила в раскрытую ладонь Даши нарядные серьги. Девочка, затаив дыхание, ощупала украшения. Камешки драгоценные, оправа изящная – с узором замысловатым, а какая тоненькая!

– Я носила их, когда была такой же, как ты, – мягко сказала дочери Настасья. – Наденешь завтра? Теперь они твои!

Царевна стиснула её в объятиях – с искренней радостью, ещё совсем по-детски.

– Спасибо, мамочка! А можно я прямо сейчас их надену?

– Кто же спит в серёжках? – удивилась Настасья.

– Ну, пожалуйста! – взмолилась девочка.

Царица любила дочь так сильно, что не могла отказать ей в такой простой просьбе.

– Конечно, моё солнышко!

Даша надела серёжки. И хоть сама она не могла поглядеть, как смотрится на ней мамин подарок, но ей понравилось чувствовать холодок драгоценного металла и уютную тяжесть камней, что легонько оттягивали мочки.

Настасья полюбовалась дочерью и нежно поцеловала её в макушку.

Комнату осветила вспышка молнии, послышались раскаты грома. Настасья с тревогой бросила взгляд на окно и только крепче прижала к себе девочку.

Ладья плыла по бушующему морю. Матросы убрали парус. Берендей был тут же, на палубе, он помогал матросам. Смотрящий на мачте заметил наконец вдали огоньки костров и махнул рукой.

– Вижу, вижу огни! Справа по борту!

Берендей с облегчением выдохнул и прошептал:

– Молодец Фома, не подвёл. – А затем громко крикнул кормчему: – Правь на огни!

Кормщик крутанул руль. Ладья чуть повернулась и взяла курс на сигнальные костры.

Никто ничего не заподозрил, и только волшебнику Белозёру отчего-то стало не по себе. Снедала его смутная тревога, и старик не сводил тяжёлого взгляда с огней на горизонте. На груди у него тонкими прожилками сверкало изящное огниво – такой инструмент, с помощью которого можно высечь искру и развести огонь. Белозёр непроизвольно сжал огниво костлявыми старческими пальцами.

Лиходей и Балалай стояли на берегу. Одежды их громко хлопали от сильных порывов ветра. Молнии изредка освещали пустынные скалы, а темноту вокруг двух злодеев развеивал красноватый блеск факелов. За спинами предателей полыхали костры.

Лиходей уткнулся в чёрную даль колючим взглядом и бормотал себе под нос:

– Ловись, рыбка… большая и маленькая… Ну вот и всё! Повернули!

Царская ладья неотвратимо шла на предательское пламя костров. Когда в очередной раз вспыхнула молния, стоявший на палубе Белозёр увидел прямо перед собой высоченные острые камни и в ужасе отшатнулся. Но было поздно.

В следующий миг ладья напоролась на скалы. Раздался громкий треск, и всё содрогнулось. Берендей ухватился за снасти, чтобы удержаться на ногах, и успел увидеть, как прямо на него опускается с дьявольским скрежетом обрушенная мачта.

Не было ни капли надежды на спасение. Море бурлило и плевалось пеной, а каменная гряда раскроила дно корабля так лихо, как острый нож проходит через кусок подтаявшего масла. Волны слизывали матросов с палубы, швыряли на валуны, утаскивали под воду. Царская фибула медленно пошла на дно…

Смута

С рассветом буря улеглась. На горизонте разливался золотой блеск от восходящего солнца. Зеркало моря отражало его первые лучи. Всё было спокойно и неподвижно. И лишь у прибрежных скал качались на низеньких волнах обломки деревянных досок, да виднелся из-под воды разбитый остов корабля. На берегу, у самой воды, неподвижно лежал верный солдат Фома.

Вот вода забурлила, и на поверхность вынырнул Балалай. Он тяжело дышал, фыркал и плевался солёной морской водой.

– Ну и где шёлк заморский, золото-серебро? – заорал он, откашливаясь. – Где всё это?! А, Лиходей?!

Сам Лиходей бродил по песку, внимательно рассматривая выброшенный на берег хлам. Заслышав стон, он заметил старика в необычном длинном одеянии. Это был Белозёр. Его придавило обломками толстой мачты, и он тщетно пытался дотянуться сморщенной рукой до лежавшей неподалёку книги.

Лиходей поднял книгу. Хоть и промокла, а в целом невредима. Интересно…

Белозёр прохрипел:

– Отдай царице…

Лиходей, не слушая его, открыл книгу. На жёстких от соли страницах пестрели мелким бисером загадочные слова. И вроде бы даже вспыхнули буквы ярким светом, но злодей сперва не придал этому значения – видно, солнце свои игры играет…

– Беда случится, если книга попадёт не в те руки… – выдохнул из последних сил Белозёр.

А потом застонал и совсем замер.

– А с чего ты взял, старик, что эти руки – не те? – хмыкнул Лиходей, задумчиво листая находку.

К нему приблизился мокрый Балалай, который пробурчал:

– За книжку много не выручишь…

Он обыскал волхва, заметил на шее мешочек на шнурке и сунул туда свой длинный корявый нос.

– Огниво, что ли? Тьфу!

Зажигалку он сунул-таки в карман, а потом стал дальше рыскать по берегу – авось, что поценнее найдётся.

Лиходей тем временем зачарованно листал страницы, проговаривая вслух самое интересное:

– Оборотное зелье… обращение в золото… заклинание подчинения, шапка-невидимка… А книга-то непростая! Ох ты, заклинание вихря!

Любопытство взяло верх. Ведя пальцем по строчке, Лиходей шёпотом зачитал волшебные слова. Буквы вспыхнули пламенем, а на кончике указательного пальца у Лиходея поднялся крошечный вихрь! Перепуганный душегуб как давай рукой трясти! Мол, чур меня, чур! Так рукой размахивал, что сбросил магическую воронку прямо в море. И потрясённо ахнул: по воде пробежала рябь, а на горизонте показалась огромная воронка из ветра. Она затягивала в себя воду и всё ширилась, пока не исчезла где-то вдали.

Балалай всё это видел, да глазам своим не мог поверить. Он с ужасом воззрился на магическую книгу. Это ещё что за чародейство?

– Во дела… – потрясённо протянул он.

А Лиходей уже расплылся в довольной ухмылке. Чародейство или нет, а книжонка-то им пригодится. Он обратил взгляд на удивительную вещицу и нахмурился. Строчка зачитанная исчезла, словно и не было её никогда!

– Эх! Такое заклинание не по делу извёл, – покачал он головой. – Умнее будь, Лиходей!

А Балалай спохватился:

– Бежать надо! Скоро царя искать пойдут… – В сердцах он топнул ногой. – Эх, думал, денег заработаю, лавку куплю…

– Да тут не на лавку… – Лиходей бережно погладил книгу по корешку и осклабился. – На целое царство хватит.

В этот миг послышался шум голосов. По берегу со всех ног бежала царица Настасья – в мантии прямо поверх ночной рубахи, распущенные волосы развеваются на ветру, ступни утопают в вязком песке. За Настасьей неуклюже семенила стража, за ними – ещё целый гурт слуг.

– Где Берендей?! Где муж мой?!! – в отчаянии кричала царица.

Бросилась она прямо к изменникам, увидела сгоревшие сигнальные костры и поняла всё. А потом заметила и Фому, что лежал на песке недвижимо. И хоть застилали глаза Настасьи горькие слёзы, а всё же в груди клокотала неистовая ярость. Ох и поплатятся предатели! Она вытащила из ножен Фомы саблю и грозно двинулась на Балалая.

– Предатели подлые! – взревела она. – Не сносить вам головы!

Балалай попятился было, но куда уж теперь бежать? Вот и стража, вот и слуги царские подтянулись. Прошёл по толпе возмущённый ропот.

– Пощади, царица! – трусливый Балалай плюхнулся ей в ноги.

Лиходей же стал поспешно листать страницы волшебной книги. Нашёл какое-то заклинание, провёл пальцем по строке и затараторил:

– Моей воле подчинись! От былого отрекись!

Буквы, из которых складывались колдовские слова, вспыхнули и исчезли… Лиходей с надеждой перевёл взгляд на царицу. Она как раз замахнулась саблей… и вдруг замерла. Балалай, который зажмурился и хныкал в ожидании страшного конца, робко приоткрыл глаза. Ага, у него есть ещё шанс! Он вскочил на ноги и отбежал подальше. Настасья всё не двигалась. Тогда Лиходей подошёл к ней и настороженно заглянул в пустые глаза.

На уставшем лице Настасьи Ивановны появилось подобие улыбки, и сабля выскользнула из её тонких пальцев.

– Здравствуй, душа моя, – осторожно сказал Лиходей, не сводя пристального взгляда с царицы.

На его счастье, Настасья вдруг поклонилась ему в пояс и отозвалась:

– Здравствуй, царь-батюшка!

Злодей ликовал. Ох, не подвела книжка! Всё вышло даже лучше, чем он ожидал.

Подоспевшие слуги оторопели. Неужто не обманул их слух? Настасья назвала царём… Лиходея? А тот продолжал её умасливать. Спросил елейным голосом:

– Что проснулась так рано? Сон плохой видела?

– Заскучала без тебя, Лиходеюшко, – сказала Настасья. – Проснулась, а тебя нет!

– Как приятно слышать! – расплылся злодей в улыбке.

А царица, повинуясь страшным чарам, продолжала:

– А теперь мне хорошо, с тобой-то рядышком.

Прислуга вокруг недовольно загалдела: это ещё что за шутки такие?

Лиходей прокашлялся и твёрдо сказал:

– Не пора ли, душа моя, объявить народу свою волю? Волнуются люди.

– Волю? – Настасья захлопала было длинными ресницами, а потом в глазах её появилось озарение. – Ах, да! Конечно, Лиходеюшко, самое время.

Настасья повернулась и обратилась к верным своим слугам. За её спиной стоял Лиходей и еле заметно шевелил губами. Так действовало это тёмное заклинание, что мог он вложить в уста царицы любые слова. И предатель не преминул этим воспользоваться.

Настасья изрекла:

– Подлый предатель Фома с помощью обманных огней направил царский корабль на скалы и погубил государя нашего Берендея…

– Ограбить вздумал! – перебил её Балалай, который понял задумку Лиходея. – Лавку себе хотел открыть!

А Настасья закончила тем же ровным голосом:

– …за что был пойман и тотчас казнён.

Толпа загалдела. Кто-то выкрикнул робко:

– Как же мы теперь? Без царя-то?

Настасья указала почтительно на Лиходея и провозгласила:

– Вот он – новый царь!

Повисла тишина. Придворные растерянно переглядывались, но боялись что-то сказать. Не перечить же воле скоропостижно овдовевшей царицы!

Лиходей поспешил всех разогнать, пока не последовали ненужные расспросы.

– Расходимся, расходимся, друзья! Надо жить дальше.

Он царственным жестом отправил всех обратно. Слуги замялись, но, поглядывая на Настасью, всё ж таки выполнили волю Лиходея.

– И ты ступай, душа моя, – ласково обратился он к царице. – А я догоню!

Настасья Ивановна коротко кивнула и покорно ушла вслед за остальными.

Вернувшись во дворец, Лиходей времени зря не терял и тут же отправился в тронный зал. Коли выпала ему такая удача, надо сразу брать бразды правления в свои руки! Слишком долго он оставался в тени, отсиживался на низших должностях – в одном ряду с конюхами да кашеварами! Довольно!

Лиходей расселся на высоком троне и заёрзал, устраиваясь поудобнее. Постучал пальцами по резным подлокотникам, поковырял ногтем мягкую обивку. А ничего, ничего!

Перед ним стояла смиренная Настасья. Балалай прогуливался по тронному залу, разглядывая мушкеты на стенах, портреты в резных рамах и всё такое прочее. Украшения эти были не новы для него, однако теперь взглянул он на них свежим взглядом. Хозяйским, можно сказать. Лиходей поглядел на сообщника и хмыкнул. Обратился к царице:

– А как ты смотришь, Настасья Ивановна? А не назначить ли нам нашего верного товарища Балалая генералом?!

Балалай вытянулся в струнку, весь приосанился. А Настасья на него и не взглянула, лишь сказала:

– Мудрое решение, мой государь!

В этот миг тяжёлые двери зала распахнулись, и меж каменных стен раздался звонкий девичий голос:

– Мама!

В тронный зал забежала царевна Даша. Она привычно устремилась к Берендееву трону и бросилась обнимать сидящего на нём человека.

– Папа! Папа!

Но, едва коснувшись злодея, царевна отпрянула, как ужаленная. Пусть и не могла она полагаться на глаза свои, но запах отца прекрасно знала и руки его помнила. Не он сидел на троне. Не он!

– Лиходей? – Даша растерянно попятилась. – А где папа?!

Настасья в смятении глядела на Лиходея. А тот улыбнулся хитро и спросил царицу вкрадчиво:

– Душа моя, а кто эта девочка? Разве ты её знаешь?

Глаза у Настасьи тут же погасли, и не стало в них ничего материнского, ни крупицы любви. Пробормотала она неуверенно:

– Не знаю…

У Даши сердечко ёкнуло. Кинулась она к матери, зарыдала:

– Мама?! Это ты всё сделал, Лиходей! Ты заколдовал мою маму!

Балалай схватил юную царевну, зажал ей рот, чтобы не пугала обитателей дворца жуткими криками.

– Куда ж тебя девать-то, а? – с усмешкой протянул Лиходей. – Настасья Ивановна, а вы идите к себе! Не стой столбом! Прочь, я сказал!

Настасья покорно ушла. Не было у неё теперь своей воли: колдовство заставляло слепо подчиняться злодею.

Балалай проводил царицу неуверенным взглядом и спросил недоверчиво:

– Неужто ребёнка насмерть изведёшь, Лиходей?

Не по себе было Балалаю. Может, и хотел он власти и богатств несметных, но ведь не ценой невинных жизней! Царя, вон, и так угробили…

Лиходей же молча листал страницы волшебной книги, подыскивая подходящее заклинание.

Даше удалось извернуться и укусить Балалая за руку. Тот заорал от боли и отдёрнул ладонь. Царевна успела крикнуть:

– Стража! Стра…

Балалай зажал ей рот другой рукой и перехватил покрепче. Хоть и девчонка совсем, а крепкая была царевна – вон как отбивается!

Лиходей бормотал себе под нос:

– Нет… Нет… – И вдруг просиял. – Вот! В самый раз. – Он зачитал заклинание: – Под ногами не мешайся – в малом потеряйся!

Дашу тут же окружил огненный вихрь, и царевна… исчезла, выбросив напоследок сноп искр.

– Ай! Горячо! – Балалай замахал руками, сбивая тлеющие искорки на ливрее. Но жар шёл будто изнутри, а не снаружи…

Наконец Балалай достал из-за пазухи мешочек с огнивом и отшвырнул подальше от себя. Из мешочка вывалились кресало и сияющий камешек. Камень мигнул пару раз, а потом и сияние исчезло. Будто огонёк жизни потух.

Лиходей с ухмылкой поднял огниво и положил обратно в мешочек.

– Чудеса!

А Балалай только рот разинул и ещё пару секунд озирался – не появится ли где царевна?

– Не понял… – удивлённо пискнул дурень. – Во дела!

Вдруг звякнуло приоткрытое оконце, и в тронный зал, устрашающе хлопая крыльями, влетел крупный ворон. Птица вырвала мешочек с огнивом из цепких пальцев Лиходея и ринулась прочь.

Балалай спешно схватил со стены мушкет, вскочил на приставной столик у окна и прицелился.

Раздался выстрел.

Повезло Балалаю – подбил-таки крылатого воришку. Ворон выронил мешочек из клюва, и тот полетел вниз да так и упал в заброшенный высохший колодец.

Дядька

Над деревней разлился радостный колокольный звон. Пожилой звонарь – Семёном его звали – ритмично ударял то в один колокол, то в другой, то в третий. Движения его были отточенными, отработанными за много лет службы. Семён даже прикрыл глаза мечтательно и весь отдался этому чудесному звону. Но вот стал кликать его кто-то, и пришлось, как говорится, спуститься с небес на землю. Звонарь открыл глаза и перегнулся через ограждение, что опоясывало верхнюю площадку колокольни. Внизу стоял его племянник, весь такой важный, в городском платье – будто и не из деревни родом.

– Ванька! – воскликнул звонарь.

Юноша помахал рукой с земли и весело хохотнул:

– Дядька! Кончай звонить! Я приехал!

Пришлось по такому случаю накрывать стол – не каждый день племянники навещают! Погода стояла хорошая, а потому устроились прямо во дворе, под сенью яблоньки.

Семён вынес хлеб да сало, да ещё лук с яйцами. По-простому. Ну а как иначе в деревнях? Зато если чаю душистого прихлебнуть… Так и поступили. Накормил дядя племянника своего, и оба пригубили кипятка из блюдечка. Семён не сводил с юноши внимательного взгляда светлых глаз.

– Хорош! – сказал он наконец и ткнул коротким пальцем в красивую витую цепь, что торчала из нагрудного кармана племянничка. – А это что? Часы? Скоко времени-то?

Ваня покачал головой:

– Нет, на часы, дядя Семён, пока не скопил. Но начало положено!

Он вытащил цепочку из кармана – та и впрямь пуста была – и встал из-за стола, чтобы пройтись немного по двору.

– И что такая важная птица городская решила нас посетить? – поинтересовался звонарь.

Ваня серьёзно сообщил:

– Дядя Семён, я ведь приказчиком в лавке устроился. Хочу теперь сам в дело вложиться. Мне бы денег у тебя занять. Пять рублей. Но я отдам. С процентами!

Семён в ответ только хмыкнул.

А Ваня подошёл к старым качелям и толкнул сиденье тихонечко. Невольно улыбнулся – качели напоминали о безмятежном детстве, что они провели здесь с братом. Опорами качелям служили два крепких, чуть только рассохшихся по древности бревна. На одном до сих пор остались зарубки: это братья мальчишками ещё рост свой отмечали. Ваня примерился.

– О, перерос Фому-то! Помнишь, дядь, он меня из леса на закорках принёс? Я тогда в болото провалился. Лапоть утопил. Ору от страха! А Фома меня из болота как вытянет! И вот так прям на дорогу поставил!

Он хохотнул.

Но дядя не смеялся. Проворчал только хмуро:

– Только ты опять с дороги свернул. Видел бы тебя Фома!

Так уж вышло, что из двоих братьев старший всегда с головой на плечах был, а Ванька… а, что этот Ванька? Беды одни от него.

– Дядь, ну что ты мне всё братом тыкаешь? Он, если разобраться, человек подневольный, солдат! А я – вольная птица! Может, и в купцы выйду!

– Эх, Ваня, Ваня, – тяжело вздохнул дядя. – Сказывали мне, чем ты в городе промышляешь! Выгнали тебя с лавки, на рынке народ дуришь! Стыдно, Иван!

Юноша только рот раскрыл, чтобы оправдать себя как-то, но сказать ничего не успел. Скрипнула калитка, и во двор заглянул деревенский староста. С ним был какой-то важный царский чиновник, а позади маячила группка мужиков местных.

– Семён Семёнович, к тебе тут чин из царского дворца, – немного робея, сообщил староста.

– С Фомой случилось что? – встревожился звонарь, поднимаясь со скамьи.

Вместо ответа надменный чиновник со скучающим видом достал из кармана свиток, развернул его и, прокашлявшись, зачитал:

– Солдат Фома совершил тяжкое преступление перед государством и людьми. Отца нашего, Берендея, сгубил. И был казнён за свои злодеяния.

У Семёна ноги так и подкосились. Ваня подхватил его и помог опереться на стену дома. Чиновник окинул их равнодушным взглядом и продолжил:

– Указом нового царя Лиходея дом преступника опечатать, родственников выселить!

Тут уж Ваня не выдержал и бросился на гнусного вестника. Но мужики сбили его с ног и прижали к земле.

– Что говоришь-то?! – заорал юноша. – Брат не мог! Он не предатель!

– Дерзкий, – со злобой бросил староста. – Такой же, как братец – два сапога пара. Давай, мужики!

Как бы Ваня ни брыкался, а соседи мигом вынесли из дядькиного дома всё добро. Семёну даже пришлось немного присмирить племянника, а то как бы хуже не вышло…

И вот у калитки опустевшего и заколоченного дома стояла одинокая скамья. На ней сидели Семён и его помятый племянник. Единственный племянник теперь, выходит… Рядом стоял потрёпанный сундук. В ногах Семёна лежала дряхлая собака, тут же меланхолично жевала траву тощая коза.

Сидели и молчали. Никак не укладывалось в голове ни у одного, ни у второго, что Фомы нет больше на этом свете. И ещё меньше верилось в то, что честный, порядочный Фома совершил такую подлость. Ваня размышлял, как несправедливо всё это. Если кто и заслуживал участи подобной, то он, Ванька, а не его старший брат. Он ведь всё делал, чтобы в люди выбиться. Никого никогда не обманывал. Добрый был… У Вани защипало в глазах, и он подскочил резко.

Дядя медленно отсчитал деньги – пять рублей – и потухшим взглядом уставился на единственного, кто из семьи остался.

– Долги отдай и возвращайся, Вань! – сказал он хрипло, и губы его дрогнули. – Мне теперь одному… Тяжко!

– Спасибо, дядя Семён! – отозвался Ваня и всхлипнул, с трудом сдерживая подошедшие к горлу рыдания. – А что бы не вернуться? Улажу дела и вернусь! – пообещал он. – Три дня, дядя Семён! Три дня…

Ваня стиснул дядю в объятиях и, не оглядываясь, ушёл. Семён с горечью смотрел ему вслед, пока юноша не скрылся из виду.

Из огня да в полымя

Хоть и стояла середина дня, а в застенках городской тюрьмы были извечные сумерки. В узенькие окошки, убранные толстыми решётками, свет почти не проникал.

В одной из мрачных камер-клетушек сидели двое и играли в старинную игру-угадайку – бросали монетку. Обычно в таких камерах селили по одиночке, дабы не болтали сидельцы между собой, но тут случай был исключительный: с пленником рубился в игру солдат-конвоир. Служба у него была не сахар, так что и не попрекнёшь молодца за желание хоть как-то поразвлечься. Вот только с противником бедолаге не повезло: мошенник он был, самый настоящий прохиндей!

Арестант – молодой парень с шапкой русых волос – развалился на узкой лавчонке, расплывшись в широченной улыбке, и поглядывал изредка на незапертую дверь. Он сбросил тюремную куртку, а на плечах у него уже висел солдатский китель. Проигрывал конвоир, судя по всему, проигрывал соколик… А всё потому, что пленник давно уже промышлял хитростью, и обдурить простачка-солдата для него было что раз плюнуть. Ванька это был. Три года минуло с последней его встречи с дядькой-звонарём…

Ваня ловко подбросил монету. Орёл. Солдат с тяжёлым вздохом протянул пленнику свой картуз и воскликнул в сердцах:

– Хватит с меня!

– Да ты чего? – притворно удивился Ваня. – Отыграешься! Я же невезучий по жизни. Всё проиграл! В игры разные!

А глаза у него честные-пречестные. Только искорки в них смеются.

– Карету проиграл, коня проиграл, всё проиграл! – сочинял на ходу Иван.

Солдат с сомнением хмыкнул:

– Карета у тебя откуда?

– Так я же принц заграничный! – ничуть не смущаясь, ляпнул Ваня. – У меня и слуги были! Сто слуг!

– Прям слуги? – недоверчиво переспросил солдат.

– Да, брат. Такой богатый был, что у моих слуг даже свои слуги были!

Картинка рисовалась, прямо скажем, соблазнительная. Конвоир прикинул, что, ежели отыграется, можно недурно обогатиться.

– Ладно, давай! – Он махнул рукой.

Ваня снова подкинул монету. Закрыл ладонью, как положено, а всё ж таки незаметно подглядел. Изобразил серьёзные раздумья, а затем воскликнул:

– Орёл!

Поднял руку, якобы с опаской. Увидел солдат, что монета и впрямь лежит орлом вверх.

Ваня потешно округлил глаза.

– Опять выиграл… – И даже посетовал: – Совсем на меня не похоже. Да ты хоть робу мою накинь, замёрзнешь ведь!

Солдат уже нагой по пояс сидит, ёжится неловко – в камере, что в подземелье, холод собачий! Натянул конвоир арестантскую куртёшку и рявкнул:

– Ещё!

А Иван кто такой, чтобы спорить? Ещё так ещё! Никто же никого не заставляет.

Так вот и остался солдат без всего, в одних портках. Даже сапоги – и те продул!

Ваня застегнул новенький солдатский мундир на все кнопки, оглядел себя, как мог, – зеркал, конечно, в камере не водилось. Солдат зыркнул на парня сердито.

– Не на что играть. Возвращай одёжу, принц!

Ваня, будто и не слышал его, протянул довольно:

– Прям как раз! Идёт мне?

Тут только заподозрил солдатик неладное. Заголосил:

– Стража!

– Да, правильно! Стража! – заорал ещё громче Иван.

Пока незадачливый его конвоир не успел опомниться, он выскочил из камеры и захлопнул за собой решётчатую дверь, навалившись всем весом. Тут и солдаты подоспели.

– Держите его, братцы! – заявил Ваня. – Бунтует арестант! Говорит, принц заграничный, совсем рехнулся! Покрепче его вяжите.

И солдаты бросились на конвоира, приняв его за арестанта. На Ивана никто лишний раз даже не взглянул. И в солдатской форме он легко выскользнул из тюрьмы.

Было ясно, что обман его быстро вскроется, и нужно срочно искать укрытие. Но Ваня немного не рассчитал: его хватились даже раньше, чем он предполагал. У торговой лавки стояла пирамида из бочек. Заслышав топот ног и крики «Держи его!», Ваня спрятался за этими бочками. Выглянул осторожно и нос к носу столкнулся со случайным прохожим. Мужичок прищурился, глядя на растрёпанного парня в солдатской форме.

– Кого это там ловят? – с подозрением спросил он.

– Кого-кого, арестант у них сбежал! – сердито отозвался Ваня и добавил для верности: – Криворукие!