Доктор Торндайк. Красный отпечаток большого пальца

© Грузберг Александр Абрамович (перевод)

© ИДДК

Красный отпечаток большого пальца

Око Озириса

Предисловие

Работая над данной книгой, автор ставил перед собой только одну цель – доставить развлечение читателям, которые интересуются проблемами преступлений и их разрешением, и в этом смысле книга не отличается от других произведений того же класса, за исключением тех усилий, которые прилагались, чтобы оставаться в пределах вероятности обычной жизни – как в характерах, так и в происшествиях.

Тем не менее книга может оказаться полезной, развеяв некоторые распространенные недоразумения, связанные с темой отпечатков пальцев и их очевидной ценности; о размерах этих недоразумений мы можем судить, прочитав в газетах, что некоторые европейские коммерческие компании действительно сменили подписи на отпечатки пальцев.

Факты и цифры, содержащиеся в показаниях мистера Синглтона, включая слишком вольную оценку численности населения земного шара, конечно, взяты из очень важной и содержательной работы мистера Галтона об отпечатках пальцев; с целью получения очень интересной и важной информации мы адресуем читателя к этой работе.

В заключение автор хочет выразить благодарность своему другу мистеру Бернарду Э. Бишопу за помощь в некоторых экспериментах, связанных с фотографией, а также работникам Центрального уголовного суда, любезно снабдившим его информацией о подробностях процедуры криминального суда.

Глава 1. Мой ученый брат

«Основание заложено в 1677 году. Строительство завершено в 1698 году. Рикардо Пауэлл, рыцарь и казначей». Эти слова на четырех пластинах на фризе красивого кирпичного портика подытоживали историю одного из самых высоких домов в верхнем конце Кингз Бенч Уок, и я с отсутствующим видом читал надписи. Я восхищался изысканной кирпичной кладкой и спокойным достоинством здания и одновременно пытался представить себе покойного Ричарда Пауэлла и буйные времена, в которых он играл свою роль.

Я уже собирался отвернуться, когда в пустом портике появилась фигура, своим париком и устарелой мантией настолько соответствующая окружению старого мира, что я задержался и стал ее рассматривать. Барристер остановился, поправляя стопку бумаг, которые держал в руке, а когда вернул на место красную ленту, которой были перевязаны бумаги, поднял голову, и наши взгляды встретились. Несколько мгновений мы без интереса смотрели друг на друга, как смотрят на незнакомых людей, потом произошла вспышка взаимного узнавания, бесстрастное и строгое лицо адвоката смягчилось, на нем появилась улыбка, и человек, выйдя из рамки, с протянутой рукой спустился ко мне.

– Мой дорогой Джервис, – воскликнул он, когда мы тепло пожали друг другу руки, – какой большой и приятный сюрприз! Как часто я думал о своем старом друге и гадал, встречу ли его снова когда-нибудь, и смотрите: он выброшен на берег Иннер Темпл[1], как пресловутый хлеб, брошенный в воду.

– Ваше удивление, Торндайк, ничто по сравнению с моим, – ответил я, – потому что ваш хлеб по крайней мере вернулся как хлеб, в то время как я нахожусь в положении человека, который бросил хлеб, а получил кекс или сдобную булочку. Я оставил уважаемого врача, а нахожу его преобразовавшимся в стража закона в парике и мантии.

Это рассмешило Торндайка.

– Не сравнивайте старого друга со сдобной булочкой, – сказал он. – Скажите лучше, что вы оставили куколку, а вернулись и нашли бабочку. Но перемена не так велика, как вы думаете. Гиппократ только прячется под одеждой Солона, как вы поймете, когда я объясню мою метаморфозу, а это я сделаю сегодня же вечером, если вы не заняты.

– В данный момент я не занят, – ответил я, – и весь к вашим услугам.

– Тогда приходите ко мне в семь, – сказал Торндайк, – мы съедим отбивную, выпьем вместе бутылку кларета и обменяемся автобиографиями. Мне через несколько минут нужно быть в суде.

– Вы живете за этим благородным старым портиком? – спросил я.

– Нет, – ответил Торндайк, – но часто хочу тут жить. Памятник человеку увеличивается на несколько дюймов, если над его норой красуется латинское изречение, заставляющее задуматься восхищенных незнакомцев. Нет, я живу на несколько дверей дальше, номер 6а.

Когда мы пересекали Кроун Оффис Роу, он повернулся и показал на дом.

Наверху Миддл Темпл Лейн мы расстались. Торндайк в развевающейся мантии пошел к Дому правосудия, а я направился на запад к Адам-стрит, излюбленному пристанищу медицинских агентов.

Колокол часов Темпл мягко прозвонил семь (словно извиняясь за нарушение трудолюбивой тишины), когда я вышел из-под арки Митр Корт и повернул на Кингз Бенч Уок.

Мощеный тротуар был пуст, за исключением одинокой фигуры, прохаживающейся мимо дома 6а; хотя парик уступил место фетровой шляпе, а мантия пиджаку, я без труда узнал своего друга.

– Пунктуален, как в старину, – сказал он, встречая меня на полпути. – Какая благословенная добродетель пунктуальность, даже в мелочах. До сих пор я дышал свежим воздухом в Фаунтин Корте, а сейчас познакомлю вас со своей квартирой. Вот мое скромное убежище.

Мы вошли в общий вход и по каменной лестнице поднялись на первый этаж[2], где увидели массивную дверь, над которой белыми буквами было написано имя моего друга.

– Не очень привлекательно внешне, – заметил Торндайк, вставляя ключ в скважину, – но внутри уютно.

Тяжелая дверь открылась наружу, и стала видна другая дверь, внутренняя, обитая байкой; Торндайк открыл ее и придержал, пропуская меня.

– Вы увидите в моей квартире странную смесь, – сказал Торндайк, – потому что в ней сочетается привлекательность офиса, музея, лаборатории и мастерской.

– Вы забыли ресторан, – добавил невысокий пожилой мужчина, выливавший кларет из бутылки в стеклянный сифон.

– Да, забыл, Полтон, – произнес Торндайк, – но вижу, что вы не забыли.

Он взглянул на столик у огня, уставленный принадлежностями нашего ужина.

– Расскажите, – попросил Торндайк, когда мы попробовали результаты кулинарных экспериментом Полтона, – что произошло с вами с тех пор, как десять лет назад вы оставили больницу.

– Моя история короткая, – с горечью сказал я. – И довольно распространенная. Как вы знаете, мои средства кончились неожиданно. Когда я заплатил за экзамены и регистрацию, мой сундук совершенно опустел, и хотя медицинский диплом содержит в себе, используя выражение Джонсона, потенциал богатства, превосходящего самую алчную мечту, существует огромная разница между потенциалом и его практическим осуществлением. Я зарабатывал на существование иногда как ассистент, иногда как временный заместитель. Сейчас у меня вообще нет работы, так что я занес свое имя в список ищущих работу.

Торндайк поджал губы и нахмурился.

– Какой позор, Джервис, – сказал он, – что человек ваших способностей и подготовки тратит время на случайные работы, как какой-то неквалифицированный мот.

– Это верно, – согласился я. – Мои способности сильно недооцениваются тупым и упрямым поколением. Но что тут можно поделать, мой ученый брат? Если за вами нищета, которая скрывает ваш талант с мощностью в тридцать тысяч свечей, его вряд ли заметят.

– Да, вероятно, это так, – согласился Торндайк и на какое-то время глубоко задумался.

– А теперь, – сказал я, – послушаем ваше обещанное объяснение. Мне не терпится узнать, какая цепь обстоятельств превратила Джона Эвелина Торндайка из успешного врача в светило закона.

Торндайк снисходительно улыбнулся.

– Дело в том, – произнес он, – что никакого превращения не было. Джон Эвелин Торндайк по-прежнему медик.

– А парик и мантия! – воскликнул я.

– Да, просто овца в волчьей шкуре, – ответил он. – Я вам расскажу, как это произошло. После того как шесть лет назад вы ушли из больницы, я остался, исполнял различные незначительные обязанности, был помощником демонстратора, куратором и все такое, работал в химических и физических лабораториях, в музее и в помещении для вскрытия и тем временем получил дипломы доктора медицины и доктора наук, потом пытался стать коронером, но вскоре неожиданно ушел в отставку Стедман – вы помните Стедмана, он читал лекции по медицинской юриспруденции? – неожиданно ушел в отставку, и я попросился на его место. К моему удивлению, меня назначили лектором, поэтому я отказался от попыток стать коронером, поселился в этой квартире и стал ждать, что подвернется.

– И что подвернулось? – спросил я.

– Любопытный набор самых разнообразных занятий, – ответил он. – Вначале меня просили провести анализы в сомнительных случаях отравления, но постепенно сфера моего влияния расширялась и сейчас она включает все случаи, когда в суде требуются специальные сведения из медицины или физики.

– Но я заметил, что вы выступаете в суде, – сказал я.

– Очень редко, – ответил он. – Обычно я выступаю темной лошадкой судьи или адвоката – научным консультантом. В большинстве случаев я вообще не появляюсь в суде; я провожу исследования, анализирую их результаты и предоставляю факты и предложения для перекрестного допроса.

– Это гораздо интересней, чем быть дублером отсутствующего лечащего врача, – немного завистливо сказал я, – но вы заслуживаете успеха, потому что всегда были усердным работником, не говоря уже о ваших способностях.

– Да, я много работал, – ответил Торндайк, – и по-прежнему много работаю, но у меня есть часы работы и часы отдыха, в отличие от бедняг врачей общей практики, которых могут вытащить из-за обеденного стола или ночью во время сна… Проклятие! Кто это может быть?

Как бы в качестве комментария к его словам послышался стук в наружную дверь.

– Пожалуй, стоит посмотреть, кто это, – продолжал он, – хотя надеешься, что в такое время, увидев закрытую дверь, люди поймут намек.

Он прошел по комнате и с раздраженным видом открыл дверь.

– Сейчас позднее время для делового визита, – послышался виноватый голос снаружи, – но мой клиент очень хочет встретиться с вами немедленно.

– Входите, мистер Лоули, – несколько натянуто произнес Торндайк, открывая дверь и впуская двух посетителей. Оба мужчины. Один средних лет, очень похожий на хитрого адвоката, второй – красивый молодой человек привлекательной наружности, но бледный и взволнованный.

– Боюсь, – сказал этот молодой человек, посмотрев на наш стол, – наш визит, за который несу ответственность только я, неразумен. Если мы причиняем неудобства, доктор Торндайк, прошу сказать нам. Мое дело может подождать.

Торндайк бросил на молодого человека проницательный любопытный взгляд и ответил гораздо любезнее:

– Полагаю, ваше дело ко мне не может ждать, а что касается неудобств, мой друг и я – мы оба врачи, а врач должен предоставлять свои услуги неограниченно двадцать четыре часа в сутки.

При появлении посетителей я встал и сказал, что прогуляюсь по набережной Виктории и вернусь позже, но молодой человек прервал меня.

– Не уходите из-за меня, – попросил он. – Факты, которые я сообщу доктору Торндайку, утром станут известны всему миру, поэтому нет необходимости их скрывать.

– В таком случае, – сказал Торндайк, – придвинем стулья к огню и немедленно займемся делом. Мы кончили ужин и ждем кофе, и я слышу, что мой человек его несет.

Мы сели, и, когда Полтон принес кофе, поставил его и вышел, адвокат без всяких предисловий перешел к делу.

Глава 2. Подозреваемый

– Пожалуй, – сказал он, – сообщу вам общие сведения об этом деле, какими они представляются юридическому сознанию, а затем мой клиент мистер Рюбен Хорнби при необходимости добавит подробности и ответит на вопросы, если вы захотите их задать.

Мистер Хорнби занимает важное и доверенное положение в бизнесе своего дяди Джона Хорнби, оценщика и дилера золота и серебра и вообще драгоценных металлов. Некоторые операции проводятся за пределами фирмы, но главный бизнес заключается в проверке и очистке образцов золота, поступающего из шахт Южной Африки.

Пять лет назад мистер Рюбен и его кузен Уолтер, еще один племянник мистера Хорнби, окончили школу и оба поступили в фирму дяди с перспективой стать его партнерами; с тех пор они здесь остаются, занимая, как я сказал, ответственные должности.

Теперь несколько слов о том, как ведутся дела в фирме мистера Хорнби. Образцы золота получает в порту полномочный представитель фирмы, обычно мистер Рюбен или мистер Уолтер, который встречает корабль и в зависимости от обстоятельств отвозит образцы в фирму или в банк. Конечно, прилагаются все усилия, чтобы в самой фирме находилось как можно меньше золота, и слитки при первой же возможности отвозят в банк, но все же неизбежно слитки значительной ценности остаются на ночь в фирме, и для их сохранности установлен большой сейф. Сейф находится в кабинете главы фирмы под его непрерывным присмотром, а в качестве дополнительной предосторожности хранитель, выполняющий и обязанности ночного сторожа, находится в комнате непосредственно перед кабинетом, а по ночам периодически обходит все здание.

Так вот с этим сейфом произошло нечто очень странное. Так случилось, что один из клиентов мистера Хорнби из Южной Африки владеет алмазной шахтой и, хотя фирма не занимается драгоценными камнями, он время от времени посылает мистеру Хорнби пакет необработанных алмазов, чтобы тот поместил их в банк или передал дилерам, занимающимся продажей.

Две недели назад мистер Хорнби получил сообщение, что пакет с алмазами будет доставлен на пароходе «Эльмина Кастл»; партия очень большая, и в ней алмазы необычайно большого размера и ценности. При таких обстоятельствах мистер Рюбен отправился в порт, надеясь встретить корабль и отвезти камни в банк. К несчастью, так не получилось, и алмазы пришлось отвезти в фирму и положить в сейф.

– Кто поместил их в сейф? – спросил Торндайк.

– Сам мистер Хорнби, которому мистер Рюбен передал пакет, вернувшись из порта.

– Да, – сказал Торндайк, – и что произошло дальше?

– На следующее утро, когда сейф открыли, алмазов в нем не было.

– Помещение взломали?

– Нет. Все было заперто, как обычно, и хранитель, который совершал свои обычные обходы, ничего не слышал; сам сейф внешне не тронут. Очевидно, его открыли ключом, а потом, взяв камни, снова закрыли.

– У кого были ключи от сейфа? – спросил Торндайк.

– Обычно ключи у мистера Хорнби, но иногда, когда он отсутствует в офисе, он отдает их одному из племянников – тому, кто в это время будет на работе. Но на этот раз с того времени, как он закрыл сейф, поместив туда камни, и до того, как снова его открыл на следующее утро, ключи находились у мистера Хорнби.

– Было ли что-нибудь такое, что бросило бы на кого-нибудь подозрения? – спросил Торндайк.

– Да, – ответил мистер Лоули, кинув неловкий взгляд на клиента, – к несчастью, было. Кажется, человек, забравший камни, порезал или поцарапал палец, потому что на дне сейфа нашлись две капли крови и одна или два пятна крови на листке бумаги, и вдобавок удивительно четкий отпечаток большого пальца.

– Тоже в крови? – спросил Торндайк.

– Да. Очевидно, большим пальцем стирали кровь, потом, пока палец был еще влажный, его прижали к листку, когда его доставали, или еще как-то.

– И что дальше?

– Что ж, – сказал адвокат ерзая, – коротко говоря, отпечаток был опознан как принадлежащий мистеру Рюбену Хорнби.

– Ха! – воскликнул Торндайк. – Это становится вдвойне интересно. Мне лучше кое-что записать, прежде чем вы продолжите.

Он достал из ящика маленькую, обтянутую бумагой записную книжку, написал на обложке «Рюбен Хорнби», потом положил книжку на блокнот с промокательной бумагой, который держал на коленях, и сделал несколько коротких записей.

– Теперь, – сказал он, закончив, – об этом отпечатке большого пальца. Нет никаких сомнений в идентификации?

– Никаких, – ответил мистер Лоули. – Люди из Скотланд-Ярда, конечно, забрали этот листок; его передали начальнику отдела отпечатков для сравнения с собранием. Специалисты сообщили, что отпечаток не совпадает ни с одним отпечатком преступников в их собрании, что у этого отпечатка очень своеобразный рисунок, вызванный шрамом, который делает опознание очень легким и неоспоримым, и что во всех отношениях отпечаток совпадает с отпечатком большого пальца мистера Рюбена Хорнби. В этом совпадении нет никаких сомнений.

– Есть ли возможность, – спросил Торндайк, – что листок с отпечатком большого пальца подброшен?

– Нет, – ответил адвокат, – совершенно невозможно. Это листок из книжки мистера Хорнби для памятных записок. На нем он сделал несколько записей о камнях и положил на конверт, закрыв его в сейфе.

– Кто-нибудь еще присутствовал, когда мистер Хорнби утром открыл сейф? – спросил Торндайк.

– Нет, он был один, – ответил адвокат. – Он сразу увидел, что алмазов нет, потом заметил листок с отпечатком, после чего закрыл сейф и вызвал полицию.

– Разве не странно, что вор не заметил отпечаток, ведь он отчетливо виден и сразу бросается в глаза?

– Думаю, нет, – ответил мистер Лоули. – Листок лежал на дне сейфа лицом вниз, и, только подняв его и перевернув, мистер Хорнби увидел отпечаток. Очевидно, вор взял пакет с листком на нем, потом листок упал на дно сейфа отпечатком вниз, очевидно, когда пакет перекладывали в другую руку.

– Вы упомянули, – сказал Торндайк, – что специалисты Скотланд-Ярда опознали отпечаток как принадлежащий мистеру Рюбену Хорнби. Могу ли я спросить, как у них появилась возможность сделать это сравнение?

– Ага! – обрадовался мистер Лоули. – Тут такая любопытная цепь совпадений. Полиция, поняв, что есть простой способ опознания преступника, захотела снять отпечатки всех работников фирмы, но мистер Хорнби не дал на это разрешение – очень по-донкихотски, как мне кажется, – сказав, что не допустит, чтобы его племянников подвергли такому унижению. Разумеется, поскольку эти племянники очень интересовали полицию – они ведь единственные, у кого бывали ключи от сейфа, на мистера Хорнби было оказало значительное давление, чтобы уговорить его разрешить снятие отпечатков.

Однако он оказался упрям, отвергал всякие подозрения относительно этих джентльменов, которым он полностью доверял и которых знал всю жизнь, и скорее всего, дело так и осталось бы загадкой, если бы не очень странное обстоятельство.

Возможно, вы видели в киосках и витринах прибор, который называется «тсамбограф»[3]. Это книжечка с чистыми листками для собирания отпечатков пальцев друзей, к ней прилагается подушечка, пропитанная чернилами.

– Я видел такие изобретения дьявола, – сказал Торндайк. – У меня есть такое, я купил его на станции Чаринг-Кросс.

– Так вот, несколько месяцев назад миссис Хорнби, жена Джона Хорнби, купила такую игрушку…

– Кстати, – вмешался Рюбен, – это мой кузен Уолтер купил эту вещь и подарил ей.

– Ну, не имеет значения, – сказал мистер Лоули (хотя я заметил, что Торндайк записал данный факт в свою книжку), – миссис Хорнби была одержима этой вещью и собирала отпечатки больших пальцев своих друзей, в том числе и племянников. Так получилось, что детектив, занимавшийся этим делом, вчера утром побывал дома у мистера Хорнби, когда того не было; детектив хотел попросить миссис Хорнби, чтобы она подействовала на мужа и уговорила его разрешить снять отпечатки пальцев у племянников. Он указывал, что данная процедура необходима не только в интересах полиции, но и самих молодых джентльменов, которых подозревает полиция; эти подозрения рассеются, если сравнение покажет, что отпечаток не принадлежит ни одному из них. Больше того, оба молодых человека согласились сдать отпечатки, но дядя им запретил. Тогда миссис Хорнби пришла в голову замечательная мысль. Она неожиданно вспомнила о тсамбографе и, подумав, что это сразу решит вопрос, достала маленькую книжку и показала детективу. В ней находился отпечаток большого пальца мистера Рюбена (наряду со всеми остальными), и, так как у детектива была с собой фотография отпечатка, немедленно сделали сопоставление; можете себе представить ужас и изумление миссис Хорнби, когда оказалось, что отпечаток ее племянника Рюбена полностью совпадает с тем, что оставлен в сейфе.

В этот момент появился мистер Хорнби и тоже пришел в ужас от того, как разворачиваются события. Он хотел бы замять это дело и из своих средств заплатить за потерю алмазов, но это практически означало бы сокрытие преступления, и у него не было выбора. В результате выдали ордер на арест мистера Рюбена, тем же утром его применили. Моего клиента отвезли в Боу-стрит[4] и предъявили обвинение в краже.

– Были получены какие-нибудь улики? – спросил Торндайк.

– Нет, только произведен арест. Задержанного отпустили под два поручительства и залог в пятьсот фунтов за каждое поручительство.

Выслушав рассказ, Торндайк какое-то время молчал. Как и мне, адвокат ему не понравился, тот как будто считал вину клиента само собой разумеющейся – позиция, которую с учетом обстоятельств можно понять.

– Что вы посоветовали своему клиенту? – спросил вскоре Торндайк.

– Я рекомендовал ему признать вину и просить суд о снисхождении, поскольку это первое преступление. Вы сами видите, что защита невозможна.

Молодой человек покраснел, но ничего не сказал.

– Но давайте определимся со своим положением, – продолжил Торндайк. – Мы защищаем невиновного или мы стараемся облегчить приговор человеку, признавшему свою вину?

Мистер Лоули пожал плечами.

– На этот вопрос может ответить только мой клиент, – произнес он.

Торндайк вопросительно посмотрел на Рюбена Хорнби и заметил:

– Я не призываю вас признавать вину, мистер Хорнби, но я должен знать, какую позицию вы намерены занять.

Я снова сказал, что могу выйти, но Рюбен прервал меня.

– Вам нет необходимости выходить, мистер Джервис, – произнес он. – Моя позиция такова: я не совершал ограбление и ничего не знаю об отпечатке большого пальца, найденном в сейфе. Я, конечно, не надеюсь, что при наличии подавляющих улик против меня вы мне поверите, но самым торжественным образом перед Богом клянусь, что абсолютно не виноват в этом преступлении и ничего о нем не знаю.

– То есть я так понимаю, что вы не признаете себя виновным? – сказал Торндайк.

– Не признаю и никогда не призна́ю! – пылко ответил Рюбен.

– Вы были бы не первым невиновным, кто признал свою вину, – заметил мистер Лоули. – В безнадежных случаях это часто бывает лучшая политика.

– Я никогда не соглашусь с такой политикой, – сказал Рюбен. – Вероятно, меня признают виновным и приговорят, но, что бы ни случилось, я буду продолжать утверждать, что я невиновен. Вы считаете, – спросил он, повернувшись к Торндайку, – что в этом случае сможете взяться за мою защиту?

– Я могу согласиться взяться за это дело только в таком случае, – ответил Торндайк.

– И… могу я задать вопрос? – тревожно настаивал Рюбен. – Вы можете поверить, что я действительно невиновен?

– Конечно, – ответил Торндайк, и я заметил, что у мистера Лоули поднялись брови. – Я человек фактов, я не адвокат, заметьте это. Тем не менее, – продолжал он, видя надежду на лице несчастного молодого человека, – если бы я не считал, что вы, возможно, невиновны, то не стал бы тратить время и энергию, пытаясь доказать вашу невиновность. Я должен подтвердить, что дело представляет огромные трудности и что, несмотря на все усилия, мы можем столкнуться с непреодолимыми препятствиями.

– Я не ожидаю ничего, кроме признания себя виновным, – спокойно и решительно ответил Рюбен, – и могу встретить это, как мужчина, если вы не будете считать мою вину само собой разумеющейся и дадите мне шанс, пусть самый малый, на защиту.

– Будет сделано все, на что я способен, – сказал Торндайк, – это я вам обещаю. Что касается меня, то сами шансы против нас пробуждают меня приложить все усилия. А теперь позвольте спросить, есть ли у вас царапины или порезы на пальцах?

Рюбен Хорнби протянул обе руки, чтобы мой коллега мог их осмотреть, и я заметил, что руки сильные и хорошей формы, как руки мастера, содержащиеся безупречно. Торндайк поставил на стол мощную лампу, которую используют при работе с микроскопом, направил яркий свет на каждый палец клиента по очереди и с помощью карманной лупы осмотрел концы и подушечки пальцев.

– Прекрасные, способные руки, – одобрительно сказал он, закончив осмотр, – но ни на правой, ни на левой руке я не вижу никаких шрамов или царапин. Посмотрите, Джервис. Ограбление произошло две недели назад, так что было время, чтобы небольшая царапина залечилась и полностью исчезла. Однако это обстоятельство стоит отметить.

Он протянул мне лупу, и я осмотрел все части каждой руки и не заметил никаких недавних ран.

– Есть еще одно дело, которым мы должны заняться, прежде чем вы уйдете, – сказал Торндайк, нажимая на электрический звонок у своего стула. – Я сниму один или два отпечатка левого большого пальца для своей информации.

Из какого-то неизвестного мне места, скорее всего из лаборатории, в ответ на вызов появился Полтон; получив инструкции, он ушел, но вскоре вернулся и поставил на стол ящик. Из ящика Торндайк извлек яркую медную пластинку на плите из твердой древесины, маленький печатный валик, чернила для снятия отпечатков пальцев и несколько карточек с очень белой глазированной поверхностью.

– Я вижу, мистер Хорнби, – сказал Торндайк, – что по чистоте ваши руки вне всякой критики, но тем не менее мы еще раз почистим ваш большой палец.

Соответственно он протер подушечку большого пальца щеткой из бобрового волоса, вымыл водой, вытер шелковым носовым платком и еще раз протер замшей. Подготовив палец, он капнул густые чернила на медную пластинку и провел валиком, время от времени проверяя состояние покрытия кончиком своего пальца и делая отпечаток на карточке.

Когда чернила были раскатаны до нужной толщины, он взял руку Рюбена и мягко, но крепко прижал к смазанной чернилами пластинке, потом перенес палец на карточку, велев мне прижимать ее к столу. На карточке остался ясный и четкий отпечаток большого пальца, на котором с микроскопической отчетливостью видны папиллярные бороздки и даже отверстия потовых желез, которые казались маленькими белыми точками на краю бороздок. Этот маневр он повторил на картах дюжину раз, получив по шесть отпечатков каждого большого пальца. Потом Торндайк получил несколько отпечатков, проведя большим пальцем по смазанной чернилами пластинке, потом по карточке, таким образом на одной карточке отпечаталась гораздо большая поверхность пальца.

– Сейчас подготовим образец крови для необходимого сравнения, – сказал Торндайк.

Он промыл и вытер свой большой палец, проколол иглой и выдавил на карточку большую каплю крови.

– Вот, – произнес он, иглой расправляя каплю крови на карточке, – разве не готов любой адвокат отдать свою кровь за клиента?

Он сделал дюжину отпечатков на двух карточках, записывая против каждого карандашом номер.

– Теперь, – сказал он, окончательно вытерев большой палец клиента, – мы завершили подготовку материала для предварительного расследования, и если вы сообщите мне свой адрес, мистер Хорнби, можно считать, что на сегодня мы закончили. Должен извиниться перед вами, мистер Лоули, за то, что задержал вас на время этих экспериментов.

Адвокат действительно смотрел на происходящее с плохо скрываемым нетерпением и сейчас встал с явным облегчением.

– Мне было очень интересно, – неискренне произнес он, – хотя признаю, что не понимаю ваши намерения. И, кстати, я хотел бы поговорить с вами по другому делу, если мистер Рюбен согласится несколько минут подождать меня на площади.

– Конечно, – сказал Рюбен, которого, как я видел, нисколько не обмануло притворство адвоката. – Не торопитесь из-за меня, мое время принадлежит мне – сейчас.

Он протянул руку Торндайку, который сердечно ее пожал.

– До свиданья, мистер Хорнби, – попрощался Торндайк. – Не будьте слишком оптимистичны, но и не теряйте духа. Держите себя в руках и дайте мне знать, если случится что-нибудь, имеющее отношение к делу.

Молодой человек вышел, и, когда за ним закрылась дверь, мистер Лоули повернулся к Торндайку.

– Думаю, мне лучше поговорить с вами наедине, – сказал он, – чтобы узнать, какой линии вы будете придерживаться, потому что признаюсь: ваше отношение мне совершенно непонятно.

– А вы какую линию предлагаете? – спросил Торндайк.

– Ну, – пожал плечами адвокат, – положение кажется мне таким: наш молодой друг украл пакет с алмазами и был пойман; по крайней мере, так я вижу это дело.

– А я вижу его не так, – сухо сказал Торндайк. – Он мог взять алмазы, а мог и не взять. Я не могу принять решение, пока не проверю все показания и не соберу некоторые новые факты. Я надеюсь сделать это в следующие день или два и предлагаю отложить составление плана кампании, пока я не решу, какую линию защиты нам следует принять.

– Как хотите, – ответил адвокат, беря шляпу, – но боюсь, вы внушаете молодому мошеннику беспочвенные надежды, и его падение будет еще более болезненным. Мы ведь не хотим нелепо выглядеть в суде.

– Я точно этого не хочу, – согласился Торндайк. – Но я подумаю и свяжусь с вами через день или два.

Он держал дверь открытой, пока адвокат спускался по ступеням, потом, когда шаги стихли, резко захлопнул дверь и раздраженно повернулся ко мне.

– «Молодой мошенник», – заметил он, – не слишком удачно выбрал адвоката. Кстати, Джервис, как я понял, вы сейчас без работы.

– Это так, – ответил я.

– Не хотите ли помочь мне – в деловом смысле, конечно, – работать над этим делом? У меня сейчас много других дел, и ваша помощь была бы мне очень кстати.

Я правдиво сказал, что буду рад.

– В таком случае, – произнес Торндайк, – приходите завтра к завтраку, обсудим условия, и вы сразу сможете начать выполнять свои обязанности. А теперь закурим трубки и поболтаем, как будто возбужденных клиентов и тупых адвокатов не существует.

Глава 3. Леди в деле

Придя к Торндайку на следующее утро, я застал его за работой. Завтрак был накрыт на одном конце стола, а на другом стоял микроскоп того типа, какой используется для изучения культур микроорганизмов на твердой среде. На широком предметном столике микроскопа лежала одна из карточек с отпечатком большого пальца. Конденсатор бросал концентрированный луч на карточку, которую разглядывал Торндайк, когда я постучал; это я понял по положению стула, который он теперь отодвинул к стене.

– Вижу, вы продолжили работу над нашей проблемой, – заметил я, когда в ответ на двойной электрический звонок вошел Полтон с нашим завтраком.

– Да, – ответил Торндайк, – я начал кампанию, поддерживаемый, как всегда, моим начальником штаба! Верно, Полтон?

Маленький человек, чье умное утонченное лицо и достойная осанка необычайно противоречили чайному подносу, который он принес, гордо улыбнулся и, преданно и восторженно посмотрев на моего друга, ответил:

– Да, сэр. Мы не позволяем траве расти под нашими ногами. Наверху промывается прекрасный негатив и увеличенный снимок, который просохнет к тому времени, как вы закончите завтракать.

– Он удивительный человек, Джервис, – сказал мой друг, когда его помощник удалился. – Похож на сельского священника или канцеляриста, но, очевидно, природа планировала сделать его профессором физики. На самом деле он был сначала часовщиком, затем изготовлял оптические инструменты, теперь он доверенное лицо юриста-медика. Он моя правая рука, этот Полтон; он понимает мою мысль раньше, чем я успеваю ее сформулировать, но в будущем вы с ним получше познакомитесь.

– Где вы его нашли?

– Когда я с ним познакомился, он был постоянным пациентом, тяжело больным и разбитым, жертвой бедности и незаслуженных несчастий. Я давал ему небольшую работу, а когда понял, какой он человек, предложил работать у меня постоянно. Он предан мне, и его благодарность столь же безгранична, как и неуместна.

– А что за фотографии он готовит?

– Увеличенное факсимиле одного из отпечатков большого пальца на бромистой бумаге и негатив такого же размера на случай, если нам понадобится повторить печать.

– Очевидно, вы надеетесь как-то помочь бедному Хорнби, – сказал я, – хотя не понимаю, как это можно сделать. По-моему, представить себе более безнадежный случай невозможно. Не хочется его осуждать, но его виновность кажется почти несомненной.

– Случай действительно кажется безнадежным, – согласился Торндайк, – и я сам сейчас не вижу выхода. Но я сделал правилом во всех случаях строго действовать по законам классического индуктивного расследования: собирать факты, выдвигать гипотезы, проверять их и искать подтверждения. И всегда оставаться непредвзятым.

В данном случае, предполагая, что ограбление действительно имело место, есть четыре мыслимые гипотезы:

1) ограбление совершил Рюбен Хорнби;

2) его совершил Уолтер Хорнби;

3) его совершил Джон Хорнби;

4) оно совершено какой-то другой личностью или личностями.

Четвертую гипотезу я предполагаю временно оставить и сосредоточиться на трех первых.

– Вы считаете возможным, что мистер Хорнби украл алмазы из своего сейфа? – воскликнул я.

– В данный момент я не склоняюсь ни к одной гипотезе, – ответил Торндайк. – Я просто выдвигаю эти гипотезы. Джон Хорнби имел доступ к алмазам, поэтому возможно, что он их украл.

– Но ведь он ответствен перед владельцами.

– Нет – в отсутствии явной халатности, которую владельцам трудно было бы доказать. Видите ли, он был тем, что называется «безвозмездным хранителем», и в этом случае на хранителе не лежит ответственность за утрату, если нет явной халатности.

– Но отпечаток пальца, мой дорогой друг! – воскликнул я. – Как вы можете преодолеть это?

– Не знаю, смогу ли я это сделать, – спокойно ответил Торндайк, – но вижу, вы принимаете точку зрения полиции, которая считает отпечаток пальца волшебным пробным камнем, при наличии которого не нужны никакие другие доказательства. Но это ошибка. Отпечаток пальца – просто факт, очень важный и значительный, я признаю, но тем не менее только факт, и, как всякий другой факт, нуждается в оценке и сопоставлении с другими фактами для определения его доказательного значения.

– И что вы предполагаете сделать первым?

– Прежде всего я должен убедиться, что отпечаток большого пальца, предлагаемый в качестве доказательства, идентичен с другими отпечатками Рюбена Хорнби – в чем, впрочем, у меня нет особых сомнений, потому что специалистам по отпечаткам в пределах их специальности вполне можно доверять.

– А потом?

– Я соберу свежие факты, для чего нуждаюсь в вашей помощи, и, если мы позавтракали, могу предложить вам заняться вашими новыми обязанностями.

Он встал, позвонил в звонок, а потом принес из кабинета четыре маленькие, обтянутые бумагой записные книжки и разложил их передо мной.

– Одну из этих книжек, – сказал он, – мы посвятим данным, касающимся Рюбена Хорнби. Вы будете узнавать все, что сможете, – все, имейте в виду, независимо от того, насколько обычным и не имеющим отношения к делу это бы вам ни казалось, узнавать все, связанное с ним, и записывать в эту книжку. – Он написал на обложке «Рюбен Хорнби» и передал книжку мне. – Во вторую книжку вы точно так же будете записывать все, что узнаете об Уолтере Хорнби, в третью – данные, касающиеся Джона Хорнби. Четвертую книжку вы отведете для случайных фактов, связанных с делом, но не попадающих под первые три раздела. А теперь познакомимся с результатами трудолюбия Полтона.

Он взял из рук помощника фотографию десяти дюймов в длину и восьми в ширину на глазированной бумаге, прикрепленную к жесткой карточке. Это было сильно увеличенное факсимиле отпечатка большого пальца. Все миниатюрные подробности, такие как крошечные отверстия потовых желез и мелкие нерегулярности бороздок, которые на оригинале можно разглядеть только с помощью увеличительного стекла, здесь отчетливо видны невооруженным глазом. Больше того, снимок разделен тонкими черными линиями, образуя множество маленьких квадратов, каждый из которых обозначен номером.

– Прекрасно, Полтон, – одобрительно сказал Торндайк, – увеличение получилось превосходно. Вы видите, Джервис, мы сфотографировали отпечаток в контакте с микрометром, разделив пространство на квадраты в двенадцатую часть дюйма. Увеличение в восемь раз, так что каждый квадрат в две трети дюйма в диаметре. У меня есть несколько таких микрометров с разными шкалами, и они бесценны при изучении чеков, сомнительных подписей и тому подобного. Я вижу, вы упаковали камеру и микроскоп, Полтон, а микрометр прихватили?

– Да, сэр, – ответил Полтон, – а также шестидюймовый объектив и маломощный окуляр. Все в этом кейсе, и я положил специальные «быстрые» пластины в светонепроницаемой оболочке на случай плохого освещения.

– Тогда мы пойдем в Скотланд-Ярд и схватим там льва за гриву, – произнес Торндайк, беря шляпу и перчатки.

– Но ведь вы не потащите этот большой микроскоп в Скотланд-Ярд, – сказал я. – Ведь вам нужно увеличение всего в восемь раз. У вас есть микроскоп для препарирования или другой портативный прибор?

– У нас есть прекрасный инструмент для изучения препарированных образцов, изготовленный самим Полтоном, мы покажем его вам. Но мне может понадобиться более мощный инструмент; и позвольте вас предупредить: что бы я ни делал, не вставляйте никаких комментариев в присутствии официальных лиц. Мы ищем информацию, а не распространяем ее, поняли?

В этот момент раздался робкий виноватый стук медного колокольчика на внутренней двери – наружная дверь оставалась открытой.

– Кто это может быть? – сказал Торндайк, ставя микроскоп на стол. Он подошел к двери, резко раскрыл ее, но сразу снял шляпу, и я увидел стоящую на пороге женщину.

– Доктор Торндайк? – спросила она и, когда мой друг поклонился, продолжила: – Я должна была бы написать и попросить о встрече, но дело очень срочное… Оно связано с мистером Рюбеном Хорнби, и я только сегодня утром узнала, что он обратился к вам.

– Пожалуйста, входите, – сказал Торндайк. – Доктор Джервис и я как раз направлялись в Скотланд-Ярд по этому делу. Позвольте представить моего коллегу, который работает со мной над данной проблемой.

Гостья, рослая красивая девушка лет двадцати, ответила на мой поклон и произнесла с полным самообладанием:

– Меня зовут Гибсон, мисс Жюльет Гибсон. У меня очень простое дело, и я задержу вас всего на несколько минут.

Она села на предложенный Торндайком стул и продолжала в четкой деловой манере:

– Я должна рассказать о себе, чтобы объяснить причину своего прихода. Последние шесть лет я жила с мистером и миссис Хорнби, хотя я им не родственница. Я появилась в их доме как своего рода компаньонка миссис Хорнби, хотя мне тогда было всего пятнадцать лет. Можно не говорить, что мои обязанности оказались не слишком утомительными; на самом деле, я думаю, миссис Хорнби взяла меня, потому что я сирота и у меня не имелось средств на жизнь, а у нее своих детей нет.

Три года назад я получила небольшое состояние, которое сделало меня независимой, но я была так счастлива с моими добрыми друзьями, что попросила разрешения остаться и с тех пор живу у них как приемная дочь. Естественно, я часто видела их племянников, которые проводили много времени в их доме, и мне не нужно говорить вам, что ужасное обвинение Рюбена поразило нас, как удар молнии. И я пришла к вам, чтобы сказать: я не верю, что Рюбен украл алмазы. Насколько я его знаю, это совершенно не в его характере. Я убеждена, что он невиновен, и готова подкрепить свое убеждение.

– Каким образом? – спросил Торндайк.

– Предоставив средства для ведения войны, – ответила мисс Гибсон. – Я знаю, что юридические советы и помощь требуют значительных расходов.

– Боюсь, ваша информация верна, – сказал Торндайк.

– Финансовые возможности Рюбена, я уверена, невелики, поэтому друзья должны поддержать его, и я хочу, чтобы было сделано все возможное для его защиты, и я заплачу за все, за что не сможет заплатить он сам. Конечно, я бы хотела, чтобы мое участие, насколько это возможно, оставалось неизвестными.

– Ваша дружба очень практична, мисс Гибсон, – сказал мой коллега с улыбкой. – Кстати, стоимость – не мое дело. Если потребуется использовать вашу щедрость, вы должны будете обратиться к адвокату мистера Рюбена через вашего опекуна, миссис Хорнби, и с согласия обвиняемого. Не думаю, чтобы такая потребность возникла, но я рад вашему приходу, потому что вы можете помочь нам по-другому. Например, вы можете ответить на несколько внешне бестактных вопросов.

– Никакие вопросы, которые вы захотите задать, я не сочту бестактными, – ответила наша посетительница.

– В таком случае, – сказал Торндайк, – я хотел бы спросить, существуют ли какие-то особые отношения между вами и мистером Рюбеном.

– Вы ищете неизбежный мотив, связанный с женщиной, – произнесла мисс Гибсон, рассмеявшись и слегка покраснев. – Нет, между мной и Рюбеном нет нежного обмена любезностями. Мы просто старые близкие друзья; в сущности, я сказала бы, что есть тенденция в другом направлении – Уолтер Хорнби.

– Вы хотите сказать, что обручены с Уолтером?

– О нет, – ответила она, – но он просил меня выйти за него, просил несколько раз, и я верю, что он искренне привязан ко мне.

Последние слова она произнесла со странным выражением, как будто в них содержалось что-то забавное и скорее невероятное, и это заметил не только я, но и Торндайк, который сказал:

– Конечно. Как может быть иначе?

– Понимаете, – продолжила мисс Гибсон, – у меня есть шестьсот фунтов в год, и меня можно считать неплохой парой для такого молодого человека, как Уолтер, у которого нет ни состояния, ни надежд на наследство, и это, естественно, принимается во внимание. Но все же я думаю, он искренен в своих заверениях, а не просто привлечен моими деньгами.

– Я не нахожу ваше мнение невероятным, – с улыбкой сказал Торндайк, – даже если бы мистер Уолтер был корыстным молодым человеком, каким, мне кажется, он не является.

Мисс Гибсон очень мило покраснела и ответила:

– Прошу вас, не трудитесь делать мне комплименты; уверяю вас, я равнодушна к своим достоинствам. Но что касается Уолтера Хорнби, мне не хотелось бы применять к нему определение «корыстный», однако… я не встречала молодого человека, который так высоко ценил бы деньги. Он намерен преуспеть в жизни и, несомненно, добьется своего.

– Правильно ли я понял, что вы ему отказали?

– Да. Я испытываю к нему дружеские чувства, но не такой природы, которые позволили бы думать о браке с ним.

– Вернемся на время к мистеру Рюбену. Вы знакомы с ним несколько лет?

– Я близко знакома с ним шесть лет, – ответила мисс Гибсон.

– Как бы вы его охарактеризовали?

– Если говорить о моих наблюдениях, – произнесла она, – я никогда не видела, чтобы он говорил неправду или совершал бесчестный поступок. Что касается воровства, то это просто нелепо. У него нет дорогих привычек, он всегда экономен и чересчур лишен честолюбия, а по отношению к обогащению он так же равнодушен, как увлечен Уолтер. Он щедрый человек, но старательный и трудолюбивый.

– Спасибо, мисс Гибсон, – сказал Торндайк. – По мере развития дела мы обратимся к вам за дополнительной информацией. Я уверен, вы поможете нам, если сможете, и поможете ясной головой и восхитительной откровенностью. Если оставите мне вашу карточку, доктор Джервис и я будем информировать вас о нашем продвижении и обратимся за помощью, если потребуется.

После ухода нашей прекрасной посетительницы Торндайк еще какое-то время стоял, задумчиво глядя в огонь. Потом, быстро взглянув на часы, снова надел шляпу, взял микроскоп, протянул мне фотоаппарат и направился к двери.

– Как летит время! – заметил он, когда мы спустились по лестнице. – Но мы не зря его потратили, Джервис.

– Да, пожалуй, – осторожно ответил я.

– У нас небольшая проблема из числа тех, которые вам могут понравиться и которые в романах называют «психологическими», а разбираться в таких проблемах – ваша работа.

– Вы имеете в виду отношения мисс Гибсон с этими двумя молодыми людьми? – спросил я.

Торндайк кивнул.

– Разве это наша забота? – удивился я.

– Конечно, – ответил он. – На данной предварительной стадии все наша забота. Мы ищем ключ и ничего не должны оставлять без рассмотрения.

– Ну, для начала должен сказать, что она не слишком увлечена этим Уолтером Хорнби.

– Да, – с негромким смехом произнес Торндайк, – можно сказать, что хитрый Уолтер не вызвал у нее большой страсти.

– Далее, – продолжал я, – если бы я искал руки мисс Гибсон, я предпочел бы оказаться на месте Рюбена, а не Уолтера.

– И снова я с вами согласен, – сказал Торндайк. – Продолжайте.

– Что ж, – опять заговорил я, – у меня такое впечатление, что явное восхищение характером Рюбена у нашей прекрасной гостьи было обострено тем, что она слышала от третьего лица. Ее слова «если говорить о моих наблюдениях» подразумевают, что ее наблюдения не согласуются с мнением кого-то другого.

– Отлично! – воскликнул Торндайк, хлопая меня по спине к явному изумлению полицейского, мимо которого мы проходили. – На это я и надеялся: у вас удивительная способность замечать незаметное. Да, кто-то кое-что говорил о нашем клиенте, и нам нужно установить, кто говорил и что было сказано. Надо найти предлог для еще одного разговора с мисс Гибсон.

– Кстати, а почему вы не спросили ее, что она имеет в виду? – глуповато осведомился я.

Торндайк улыбнулся.

– А вы почему не спросили?

– Ну, наверно, бестактно быть слишком проницательным, – ответил я. – Позвольте мне понести микроскоп; я вижу, у вас от него рука устала.

– Спасибо, – произнес доктор, отдавая мне футляр и растирая пальцы. – Он очень громоздкий.

– Не понимаю, зачем вам нужен такой большой инструмент, – сказал я. – Обычная карманная лупа – все, что может вам понадобиться. К тому же шестидюймовый объектив способен увеличить только в два-три раза.

– В два раза – с закрытым тубусом, – ответил Торндайк, – а маломощный объектив увеличивает в четыре раза. Полтон изготовил их мне для осмотра чеков, банкнот и прочих больших объектов. Но вы поймете, когда увидите, как я использую инструмент. И помните: никаких комментариев.

К этому времени мы подошли к входу в Скотланд-Ярд и переходили узкую улицу, когда встретились с полицейским в форме, который остановился и поздоровался с моим коллегой.

– Я так и думал, что мы скоро вас увидим, доктор, – дружелюбно сказал он. – Я сегодня утром слышал, что вы взялись за это дело с отпечатком большого пальца.

– Да, – ответил Торндайк, – я собираюсь посмотреть, что можно сделать для защиты.

– Что ж, – произнес офицер, провожая нас в здание, – вы предъявили нам много сюрпризов, но самый большой сюрприз будет, если вы что-нибудь извлечете из этого дела. Должен сказать, что тут заключение предрешено.

– Мой дорогой друг, – сказал Торндайк, – такого заключения не может быть. Вы хотите сказать, что на первый взгляд все против обвиняемого.

– Говорите что хотите, – ответил офицер с озорной улыбкой, – но я думаю, что это самый трудный орешек, на котором вы пробовали свои зубы, а у вас крепкие зубы, я знаю. Вам лучше пройти в кабинет мистера Синглтона.

И он провел нас по коридору в большую, почти пустую комнату, в которой за большим письменным столом сидел спокойный джентльмен.

– Как поживаете, доктор? – сказал этот джентльмен, вставая и протягивая руку. – Я догадываюсь, почему вы пришли. Хотите видеть отпечаток большого пальца?

– Совершенно верно, – ответил Торндайк и потом, представив меня, продолжил: – Мы были с вами партерами в последней игре, но сейчас по разные стороны доски.

– Да, – согласился мистер Синглтон, – и мы собираемся поставить вам мат.

Он открыл ящик, достал из него небольшую папку, а из нее листок бумаги, который положил на стол. Это оказался лист, вырванный из перфорированного блокнота, и на нем карандашом было написано: «Передано Рюбеном в 7:30 после полудня. Дж. Х.». В одном углу темное глянцевое кровавое пятно, сделанное падением крупной капли; пятно слегка размазано как будто прижатым большим пальцем. Рядом два или три пятна поменьше и удивительно четкий отпечаток большого пальца.

Торндайк минуту или две внимательно смотрел на листок, по очереди разглядывал отпечаток и пятна крови, но ничего не говорил, а мистер Синглтон смотрел бесстрастно, на лице его было выражение любопытства.

– Такой отпечаток идентифицировать нетрудно, – заметил наконец офицер.

– Да, – согласился Торндайк, – отличный отпечаток и легко распознаваемый, даже без шрама.

– Верно, – сказал мистер Синглтон, – шрам делает вывод абсолютно однозначным. Полагаю, у вас есть с собой отпечаток?

– Да, – ответил Торндайк и достал из широкого кармана с клапаном увеличенную фотографию, при виде которой мистер Синглтон широко улыбнулся.

– Чтобы смотреть на такой, не нужно надевать очки, – заметил он, – но при большем увеличении ничего не достигнешь; увеличение в три раза вполне достаточно для изучения бороздок. Я вижу, вы разделили изображение на пронумерованные квадраты – неплохой план. Но наш – вернее, Галтона, потому что мы заимствовали метод у него, – для наших целей лучше.

Он достал из папки фотографию отпечатка большого пальца, увеличенную до четырех дюймов в длину. На изображении заостренным пером было проведено несколько квадратов, в них размещались особенности изображения: петли, раздвоения и другие бросающиеся в глаза детали бороздок.

– Такая система обозначения учетными номерами, – заявил мистер Синглтон, – лучше вашего метода квадратов, потому что номерами обозначены только места, важные для сравнения, тогда как у вас в квадраты попадают случайно важные и неважные подробности. К тому же мы не можем позволить вам обозначать номера на оригинале, хотя фотографию оригинала можем дать.

– Я хотел попросить разрешения сделать фотографию, – сказал Торндайк.

– Конечно, – ответил мистер Синглтон, – если вы предпочитаете сделать снимок сами. Я знаю, что вы ничему не верите и все делаете сами. А сейчас прошу простить, мне нужно вернуться к работе. Инспектор Джонсон поможет вам, если понадобится.

– И присмотрит, чтобы я не украл оригинал, – добавил Торндайк, повернувшись к вошедшему инспектору.

– О, я об этом позабочусь, – с улыбкой ответил тот. Мистер Синглтон вернулся за стол, а Торндайк открыл футляр и достал микроскоп.

– Что вы собираетесь смотреть под микроскопом? – спросил мистер Синглтон, оглядываясь с широкой улыбкой.

– Я как-то должен отработать плату, – ответил Торндайк, устанавливая микроскоп и прикрепляя два объектива к передней части.

– Вы наблюдаете, чтобы не было обмана, – сказал он инспектору, взяв бумагу со стола мистера Синглтона и помещая ее между двумя стеклянными пластинками.

– Я наблюдаю за вами, сэр, – с усмешкой ответил офицер и действительно внимательно и с большим интересом следил за тем, как Торндайк поместил пластины под микроскоп и отрегулировал фокус.

Я тоже смотрел, и действия коллеги меня возбуждали. После предварительного осмотра в шестидюймовую лупу он подключил более мощный объектив и с его помощью внимательно изучил пятна крови, потом переместил в поле зрения сам отпечаток большого пальца. Несколько минут он очень внимательно рассматривал этот отпечаток, потом достал из кейса маленькую спиртовую лампу, очевидно, заполненную каким-то спиртовым раствором натриевой соли, потому что, когда он зажег лампу, я узнал характерный желтый цвет натрия. Затем он заменил объектив дополнительного спектроскопа и, поместив маленькую лампу перед зеркалом микроскопа, включил спектроскоп. Очевидно, мой друг проверял положение линии Д (линии натрия) в спектре.

Закончив эту подготовку, он начал заново осматриваться пятна крови и отпечаток большого пальца в прямом и отраженном свете, и я заметил, что он торопливо начертил в своем блокноте несколько диаграмм. Потом он убрал спектроскоп и лампу в кейс и достал микрометр – тонкую стеклянную полоску размером три на полтора дюйма – и положил его на стекло над отпечатком пальца.

Закрепив эту полоску, он стал передвигать ее, все время сравнивая увиденное с линиями на большой фотографии, которую держал в руке. После многих передвижений и подготовки он как будто был удовлетворен, потому что сказал мне:

– Думаю, я поместил линии в то же положение, в котором они на нашем снимке, так что с помощью инспектора Джонсона мы сделаем снимки, которые сможем рассмотреть позже.

Он достал из кейса камеру – фотоаппарат с пластинками разметом 8 на 11 сантиметров – и открыл ее. Потом, поместив микроскоп в горизонтальное положение, он достал из кейса плитку красного дерева с тремя медными ножками, поставил на нее камеру и поместил ее на уровень окуляра микроскопа.

Передняя часть камеры была снабжена коротким рукавом из плотной черной кожи, и в этот рукав поместили объектив микроскопа, затем обмотали плотной каучуковой лентой, так что соединение стало совершенно светонепроницаемым.

Теперь все было готово для фотографирования. С помощью конденсатора свет из окна сосредоточили на отпечатке большого пальца, Торндайк с чрезвычайной осторожностью отрегулировал фокус, потом, надев на объектив черный колпачок, вставил пластинку и открыл затвор.

– Я попрошу вас сесть и во время выдержки оставаться неподвижными, – сказал он мне и инспектору. – Малейшая вибрация может нарушить четкость изображения.

Мы сели, и Торндайк, стоя неподвижно и глядя на часы, снял колпачок и подставил первую пластинку.

– Сделаем еще одну, вдруг первая окажется недостаточно качественной, – произнес он, надевая колпачок и закрывая затвор.

Он поместил вторую пластинку и сделал ту же выдержку, потом, убрав микрометр и заменив его полоской простого стекла, сделал еще два снимка.

– Осталось две пластинки, – сказал он, извлекая последнюю. – Думаю, на них мы сфотографируем пятна крови.

Соответственно он произвел еще две выдержки, снял сначала крупное пятно, потом пятна поменьше.

– Теперь, – с удовлетворенным видом продолжил он, упаковывая то, что инспектор назвал «ящиком с фокусами», – мы получили все данные, какие можно было извлечь из Скотланд-Ярда, и я очень благодарен вам, мистер Синглтон, за то, что так много дали вашему природному врагу, адвокату защиты.

– Не природному врагу, доктор, – возразил мистер Синглтон. – Конечно, мы работаем на обвинение, но я не ставлю препятствия на пути защиты. Вы это хорошо знаете.

– Конечно знаю, мой дорогой сэр, – ответил Торндайк, пожимая руку чиновника. – Разве вы уже не помогали мне много раз? Но все равно я вам очень признателен. До свидания.

– До свидания, доктор. Желаю вам удачи, но боюсь, в этот раз ее не будет.

– Посмотрим, – ответил Торндайк и, дружески помахав инспектору, взял два кейса и первым вышел из здания.

Глава 4. Доверительные слова

Во время возвращения домой мой друг был необычно задумчив и молчалив, выражение его лица было сосредоточенным, и мне показалось, что я замечаю под привычной бесстрастностью сдержанное возбуждение. Поэтому я воздерживался от замечаний или вопросов не только потому, что видел, как он задумался, но и потому, что знал по опыту, что он привык держать все при себе и не делиться ни с кем, даже со мной.

Когда мы вернулись к нему домой, он немедленно передал камеру Полтону с несколькими краткими указаниями по проявлению пластин, и, так как ланч был уже готов, мы без промедления сели за стол.

Какое-то время мы ели молча, потом Торндайк неожиданно положил нож и вилку и со спокойной улыбкой посмотрел на меня.

– Мне только что пришло в голову, Джервис, что вы самый приятный в общении человек в мире. У вас небесный дар молчания.

– Если молчание есть признак дружбы, – произнес я с улыбкой, – могу ответить вам таким же комплиментом даже в более подчеркнутом виде.

Он весело рассмеялся и сказал:

– Я заметил, что вам нравится быть саркастичным, но я остаюсь в своем убеждении. Способность сохранять уместное молчание – редчайшее и самое ценное социальное достижение. Большинство людей засыпало бы меня вопросами и болтливыми комментариями по поводу моих действий в Скотланд-Ярде, в то время как вы позволили мне без помех собрать массу фактов, свежих и впечатляющих, пометить их и разместить в отделах моего мозга. Кстати, я допустил один нелепый недосмотр.

– Какой? – спросил я.

– Тсамбограф. Я не спросил, конфисковала ли его полиция или он еще в распоряжении миссис Хорнби.

– Это важно? – спросил я.

– Не очень, но я должен его увидеть. И, возможно, это дает вам прекрасный повод посетить мисс Гибсон. Я сегодня занят в больнице, у Полтона много дел, и было бы неплохо, чтобы вы заглянули в Энсли Гарденс – вот адрес, – и если вы увидитесь с мисс Гибсон, попытайтесь доверительно поболтать с ней и увеличить свои знания о привычках и образе жизни трех господ Хорнби. Вспомните лучшие манеры поведения у постели больного и будьте внимательны. Узнайте все об этих джентльменах без всяких угрызений совести. Важно все, вплоть до имен их портных.

– А что о тсамбографе?

– Узнайте, у кого он, и, если он еще у миссис Хорнби, попросите на время дать его нам или – это было бы еще лучше – позволить нам сделать снимки.

– Все будет сделано по вашему слову, – сказал я. – Приглажу свою внешность и сегодня же днем стану человеком, любящим совать нос в чужие дела.

Спустя час я уже стоял на ступенях дома мистера Хорнби в Энсли Гарденс и слушал звон дверного колокольчика.

– Мисс Гибсон, сэр? – повторила горничная в ответ на мой вопрос. – Она собиралась выйти, но не знаю, успела ли она уйти. Если зайдете, я поищу ее.

Вслед за ней я прошел в гостиную, уставленную маленькими столиками и самой разнообразной мебелью, с помощью которой современные дамы превращают свой дом в разновидность ломбарда, и бросил якорь вблизи камина, дожидаясь возвращения горничной.

Долго ждать мне не пришлось, потому что через минуту в комнату вошла сама мисс Гибсон. Она была в шляпе и перчатках, и я поздравил себя со своевременным приходом.

– Я не ожидала увидеть вас так быстро, доктор Джервис, – сказала она, откровенно и по-дружески протягивая руку, – но все равно добро пожаловать. Вы пришли сообщить мне что-нибудь?

– Напротив, – ответил я, – я пришел спросить вас кое о чем.

– Ну, это лучше, чем ничего, – произнесла она слегка разочарованно. – Садитесь, пожалуйста.

Я осторожно сел на чахлый маленький стул и без предисловий перешел к делу.

– Вы помните предмет, который называется «тсамбограф»?

– Конечно, – энергично ответила она. – В нем причина всех неприятностей.

– Вы не знаете, забрала ли его полиция?

– Детектив отнес его в Скотланд-Ярд, чтобы специалисты смогли сравнить отпечатки. Они хотели оставить его у себя, но миссис Хорнби так расстроила мысль, что его будут использовать против ее племянника, что им пришлось вернуть книжечку. На самом деле она им не была нужна, потому что они сами могли взять отпечаток, когда Рюбен находился в тюрьме; он сразу, как только его арестовали, добровольно предложил снять отпечатки, и это было сделано.

– Значит, сейчас тсамбограф у миссис Хорнби?

– Да, если она его не уничтожила. Она собиралась это сделать.

– Надеюсь, не сделала, – с тревогой сказал я, – потому что доктор Торндайк почему-то очень хочет его осмотреть.

– Ну, она сама спустится через несколько минут, и мы узнаем. А вы не знаете, зачем он нужен доктору Торндайку?

– Нет, – ответил я. – Доктор Торндайк закрыт, как устрица. Со мной он обращается, как со всеми: внимательно слушает, внимательно наблюдает и ничего не говорит.

– Звучит не очень приятно, – заметила мисс Гибсон, – но он кажется очень хорошим и симпатичным.

– Он на самом деле хороший и симпатичный, – с жаром ответил я, – но не старается казаться приятней, делясь тайнами своих клиентов.

– Конечно; думаю, я получила хороший щелчок по носу, – с улыбкой ответила она, хотя, очевидно, мое не слишком тактичное замечание ее слегка разозлило.

Я поторопился исправить свою ошибку извинениями и самооправданиями, но тут открылась дверь и вошла пожилая женщина. Плотная, дружелюбная, с безмятежным видом, и, по правде говоря, она произвела на меня впечатление не слишком умной.

– А вот и миссис Хорнби, – сказала мисс Гибсон, представляя меня хозяйке. – Доктор Джервис пришел спросить о тсамбографе. Надеюсь, вы его не уничтожили?

– Нет, моя дорогая, – ответила миссис Хорнби. – Он у меня в маленьком бюро. Что доктор Джервис хочет о нем знать?

Видя, что она в ужасе ждет новый страшный сюрприз, я поторопился успокоить ее.

– Мой коллега доктор Торндайк хочет осмотреть его. Вы знаете, он руководит защитой вашего племянника.

– Да, да, – закивала миссис Хорнби, – Жюльет рассказала мне об этом. Она говорит, что он милый. Вы согласны с ней?

Я увидел озорной взгляд мисс Гибсон и заметил краску на ее щеках.

– Что ж, – с сомнением произнес я, – никогда не смотрел на коллегу с такой точки зрения, но у меня о нем во всех отношениях самое высокое мнение.

– Несомненно, это мужской эквивалент, – сказала мисс Гибсон, оправившись от замешательства, вызванного тем, что миссис Хорнби безыскусно повторила ее слова. – Думаю, женское выражение более афористично и содержательно. Но вернемся к цели визита доктора Джервиса. Вы позволите ему взять тсамбограф и показать его доктору Торндайку»?

– О, моя дорогая Жюльет, – ответила миссис Хорнби, – я сделала бы все, абсолютно все, чтобы помочь нашему бедному мальчику. Я никогда не поверю, что он виновен в воровстве, в обычном, вульгарном воровстве. Это какая-то ужасная ошибка, я уверена, я сказала об этом детективам. Я заверила их, что Рюбен не мог совершить ограбление и что они ошибаются, подозревая его в таком действии. Но они меня не слушали, хотя я знаю его с детства и лучше всех могу о нем судить. Алмазы – нет! Я спрашиваю вас, зачем Рюбену алмазы, тем более необработанные?

Тут миссис Хорнби достала носовой платочек с кружевами и вытерла глаза.

– Я уверен, что доктору Торндайку будет очень интересно увидеть вашу книжечку, – произнес я, чтобы остановить этот поток слов.

– А, тсамбограф, – сказала она. – Я с удовольствием дам осмотреть его доктору Торндайку. Я рада, что он хочет его увидеть. Мне внушает надежду, что он так заинтересовался этим делом. Вы не поверите, доктор Джервис, но детективы хотели оставить его у себя и использовать как улику против нашего дорогого мальчика. Мой тсамбограф, представляете! Но я была непреклонна, и им пришлось вернуть его. Я твердо решила, что они не получат от меня никакой помощи в своих усилиях впутать моего племянника в это ужасное дело…

– В таком случае, – сказала мисс Гибсон, – вы можете дать тсамбограф доктору Джервису, а он передаст его доктору Торндайку.

– Конечно, – согласилась миссис Хорнби, – немедленно, и вы можете не возвращать его, доктор Джервис. Когда закончите, бросьте его в огонь. Я не хочу больше его видеть.

Но я обдумал данное дело и пришел к выводу, что было бы крайне неосторожно брать у миссис Хорнби книжечку с отпечатками, и попытался это объяснить.

– Не знаю, – сказал я, – зачем мистеру Торндайку осматривать тсамбограф, но мне кажется, что он хочет использовать его как улику, и в таком случае пока лучше его у вас не забирать. Он может удовлетвориться тем, что попросит разрешения его сфотографировать.

– О, если он хочет получить фотографии, я могу это сделать без труда, – произнесла миссис Хорнби. – Мой племянник Уолтер сфотографирует, я уверена, если я его попрошу. Он такой умный, верно, Жюльет, дорогая?

– Да, тетя, – торопливо ответила мисс Гибсон, – но, наверно, доктор Торндайк захочет делать фотографии сам.

– Я в этом уверен, – согласился я. – На самом деле фотографии, сделанные кем-то другим, будут ему бесполезны.

– Ах, – сказала миссис Хорнби слегка обиженно, – вы думаете, что Уолтер – обычный любитель, но если бы я показала вам его фотографии, вы бы удивились. Уверяю вас, он очень умен.

– Не хотите, чтобы мы принесли книжечку на квартиру доктору Торндайку? – спросила мисс Гибсон. – Это сберегло бы много времени и усилий.

– Это было бы исключительно любезно с вашей стороны… – начал я.

– Вовсе нет. Когда принести? Можно сегодня вечером?

– Было бы очень хорошо, – ответил я. – Мог коллега смог бы ее осмотреть и решить, что с ней делать. Но это причинит вам столько хлопот.

– Ничего подобного, – сказала мисс Гибсон. – Вы не возражаете, если я отнесу сегодня вечером, тетя?

– Конечно нет, моя дорогая, – ответила миссис Хорнби и собралась говорить дальше, но мисс Гибсон встала и сообщила, что должна немедленно идти по делу. Я тоже встал, чтобы попрощаться, и она предложила:

– Если вы идете в том же направлении, что я, доктор Джервис, мы могли бы в дороге договориться о времени посещения.

Я немедленно согласился, и через несколько секунд мы вместе вышли из дома. Миссис Хорнби бессмысленно улыбалась нам из открытой двери.

– Вам подойдет восемь часов? – спросила мисс Гибсон, когда мы пошли по улице.

– Прекрасно подойдет, – ответил я. – Если что-нибудь сделает встречу невозможной, я пришлю телеграмму. Я хотел бы, чтобы вы пришли одни: наша встреча будет исключительно деловой.

Мисс Гибсон рассмеялась, смех у нее был приятный и музыкальный.

– Да, – согласилась она, – дорогая миссис Хорнби немного рассеяна, и ей трудно придерживаться одной темы, но вы должны быть снисходительны к ее небольшим недостаткам; вы были бы благодарны, если бы она отнеслась к вам так же щедро и ласково, как ко мне.

– Я уже благодарен, – признался я. – Некоторая рассеянность в речи и в мыслях вполне простительны для женщины ее возраста.

Мисс Гибсон поблагодарила меня за эти очень правильные чувства, и какое-то время мы шли молча. Но вот она несколько неожиданно повернулась ко мне и с очень искренним выражением произнесла:

– Я хочу задать вам вопрос, доктор Джервис, и прошу простить меня, если я попрошу ради меня слегка отказаться от вашей профессиональной сдержанности. Я хочу, чтобы вы сказали мне, есть ли у доктора Торндайка хоть какая-то надежда спасти бедного Рюбена от угрожающей ему страшной опасности.

Вопрос определенный и точный, и мне потребовалось какое-то время, чтобы обдумать ответ.

– Я хотел бы, – наконец ответил я, – ответить вам, насколько позволяет мой долг перед коллегой, но знаю так мало, что вряд ли стоит говорить. Однако, не нарушая ничьей доверенности, могу сказать: доктор Торндайк принял это и дело работает над ним, но он не сделал бы ни того, ни другого, если бы считал дело безнадежным.

– Это очень обнадеживающая точка зрения, – улыбнулась девушка, – которая, однако, уже приходила мне в голову. Могу ли я спросить, дало ли вам что-нибудь посещение Скотланд-Ярда? О, пожалуйста, не считайте меня навязчивой: я просто беспокоюсь и тревожусь.

– Я могу очень мало сказать о результатах этого посещения, но мне кажется, доктор Торндайк доволен своей утренней работой. Он точно узнал некоторые факты, хотя я понятия не имею, какова их природа, и, как только мы пришли домой, он неожиданно захотел осмотреть тсамбограф.

– Спасибо, доктор Джервис, – благодарно сказала мисс Гибсон. – Вы подбодрили меня сильней, чем я могу выразить, и я больше не буду вас расспрашивать. Вы уверены, что я не увела вас с нужного направления?

– Вовсе нет, – поспешно ответил я. – На самом деле я хотел немного поговорить с вами, когда вы принесете тсамбограф, поэтому мы сможем совместить бизнес с удовольствием, если вы позволите мне проводить вас.

Она слегка иронически поклонилась и спросила:

– Короче говоря, я могу предположить, что из меня будут выкачивать что-то?

– Послушайте, – возмутился я, – вы сами очень энергично нажимали на рукоять насоса. Но мое намерение совсем не такое. Понимаете, мы совершенно незнакомы с участниками дела, что, конечно, позволяет нам беспристрастно оценивать их характеры. Но знания полезнее беспристрастности. Например, возьмем нашего клиента. Думаю, он на нас обоих произвел очень благоприятное впечатление, но он может быть правдоподобным мошенником с самым черным прошлым. Однако тут приходите вы и говорите, что он джентльмен с безупречным характером, и мы оказываемся на твердой почве.

– Понятно, – задумчиво сказала мисс Гибсон. – Допустим, я или кто-то другой расскажем о чем-то, в чем проявляется его характер. Это подействовало бы на ваше отношение к нему?

– Только в том, – ответил я, – что мы должны были бы убедиться в справедливости этих сведений и выяснить их происхождение.

– Думаю, так всегда следует поступать, – произнесла она по-прежнему в глубокой задумчивости, что побудило меня задать вопрос:

– Разрешите спросить, говорил ли вам кто-нибудь что-то неблагоприятное о Рюбене?

Она некоторое время помолчала, прежде чем ответить, продолжая задумчиво смотреть в землю. Наконец с некоторыми колебаниями заговорила:

– Это мелочь и не имеет никакого отношения к делу. Но мне это доставило большие неприятности и на какое-то время привело к возникновению барьера между Рюбеном и мной, хотя раньше мы были очень близкими друзьями. И я винила себя за то, что это изменило – возможно, несправедливо – мое мнение о нем. Я расскажу вам, хотя думаю, вы сочтете меня очень глупой.

Вы должны знать, что с мы Рюбеном до шести месяцев назад проводили вместе много времени, хотя поймите: мы только друзья. Но ведь мы почти как родственники, так что в этом ничего не было. Рюбен изучает древнее и средневековое искусство, которое меня тоже интересует, поэтому мы вместе посещали музеи и галереи и получали большое удовольствие, сравнивая свои впечатления.

Примерно шесть месяцев назад Уолтер отвел меня в сторону и спросил, есть ли какое-то взаимопонимание между Рюбеном и мной. Мне этот вопрос показался бестактным, но я ответила ему правду: что мы с Рюбеном друзья и ничего больше.

– В таком случае, – сказал он, выглядя очень серьезным, – советую вам не видеться с ним так часто.

– Почему? – естественно, спросила я.

– Потому, – ответил Уолтер, – что Рюбен бессовестный дурак. Он болтал с друзьями в клубе и сказал, что молодая леди со средствами и положением охотится за ним, но что он, будучи благородным философом, борется с искушением, которое не преодолел бы обычный смертный, и не реагирует на ее лесть и финансовую притягательность. Я только намекаю для вашей пользы, – продолжал он, – и надеюсь, дальше это не распространится. Не нужно сердиться на Рюбена. Лучшие молодые люди часто ведут себя как ослы. И я уверен, что его слова преувеличили в передаче; но я решил, что лучше вас предупредить.

Как вы понимаете, этот рассказ меня очень рассердил, и я захотела сразу же поговорить с Рюбеном. Но Уолтер не разрешил мне: «Нет смысла устаивать сцены». Он сказал, что предупредил меня строго конфиденциально. Что мне оставалось делать? Я пыталась не обращать внимания на его слова и обращаться с Рюбеном, как раньше, но обнаружила, что это невозможно: слишком глубоко поражена моя женская гордость. Но в глубине души я понимала, что неправильно так о нем думать, не давая ему возможности оправдаться. И хотя это было очень не похоже на Рюбена в одних отношениях, в других похоже: он всегда очень презрительно отзывался о тех, кто женится ради денег. Я оказалась в затруднительном положении и до сих пор остаюсь в нем. Что, по-вашему, я должна была сделать?

При этом вопросе я в замешательстве потер подбородок. Можно не говорить, что мне очень не понравилось поведение Уолтера Хорнби и хотелось упрекнуть прекрасную спутницу: не стоило верить тайным наветам кузена Рюбена; но, очевидно, я не вправе судить об этом.

– Мне кажется, – произнес я после паузы, – что либо Рюбен говорил недостойно и лживо о вас, либо Уолтер его сознательно оклеветал.

– Да, – сказала она, – это верно, но какая альтернатива кажется вам более правдоподобной?

– Трудно сказать, – ответил я. – Есть такие грубияны и хамы, которые любят бахвалиться своими завоеваниями. Мы знаем таких людей и с первого взгляда их узнаем; но должен сказать, что Рюбен Хорнби не кажется мне таким человеком. Очевидно, что, если Уолтер слышал такие разговоры, он прежде всего должен был обсудить это с Рюбеном, а не приходить к вам с пересказом сплетен. Так я считаю, мисс Гибсон, но, конечно, могу ошибаться. Я понял, что эти молодые люди не неразлучные друзья.

– О, они друзья, но их интересы и взгляды на жизнь различаются. Рюбен, прекрасный работник в часы бизнеса, любит учиться, его можно назвать ученым, а Уолтер более практичен во всех делах, он очень предусмотрителен и проницателен. Он, несомненно, умен, как сказала миссис Хорнби.

– Например, он увлекается фотографией, – добавил я.

– Да, но не обычной любительской фотографией, его работы более технические и совершенные. Например, он сделал прекрасную серию микрофотографий металлосодержащих камней, которые распечатал фотохимическим способом, причем печатал он тоже сам.

– Понятно. Должно быть, он очень способный человек.

– Да, очень, – подтвердила она, – и очень старается занять видное положение, но боюсь, он слишком любит деньги, что совсем не приятная черта в характере молодого человека.

Я согласился с этим.

– Слишком сильное увлечение финансовыми делами, – пророчески продолжала мисс Гибсон, – способно направить молодого человека на неправильный путь… О, не нужно улыбаться. Я опасаюсь, что стремление разбогатеть приведет к тому, что он начнет пользоваться быстрыми и легкими путями приобретения денег. У него есть друг – мистер Хортон, дилер на фондовой бирже, который оперирует… кажется, он использует именно слово «оперирует», хотя на самом деле это биржевая игра, и я подозреваю, что Уолтер участвует в том, что мистер Хортон называет «легким риском».

– Такое поведение не кажется мне очень предусмотрительным, – ответил я с беспристрастной мудростью бедняка, который из-за отсутствия средств не испытывает искушений.

– Конечно, – согласилась она. – Но ведь игрок всегда думает, что выиграет… Хотя вам не должно казаться, что я считаю Уолтера игроком. Но вот мы и пришли. Спасибо, что проводили меня, и надеюсь, вы ближе познакомились с семьей Хорнби. Мы придем точно в восемь вечера.

Она с откровенной улыбкой протянула руку и поднялась по ступеням, ведущим к двери подъезда, и, когда я, перейдя улицу, оглянулся, она дружески кивнула мне и вошла в дом.

Глава 5. Тсамбограф

– Итак, вы забросили сеть в спокойные и приятные воды женского разговора, – заметил Торндайк, когда мы встретились за столом и я рассказал о своих дневных приключениях.

– Да, – ответил я, – и вот улов, очищенный и готовый к употреблению.

Я положил на стол две записные книжки, в которые записал все факты, что сумел извлечь из разговора с мисс Гибсон.

– Вы сделали запись сразу после возвращения, полагаю, – спросил Торндайк, – пока материал еще свеж?

– Я записывал, сидя на скамье в Кенсингтонском саду через пять минут после расставания с мисс Гибсон.

– Хорошо, – сказал Торндайк. – А теперь посмотрим, что вы собрали.

Он быстро просмотрел записи в двух книжках, возвращаясь несколько раз, и какое-то время стоял, погрузившись в размышления. Потом с довольным кивком положил записные книжки на стол.

– Таким образом, наша информация сводится к следующему, – сказал он, – Рюбен прилежный работник в часы бизнеса, а в свободное время изучает древнее и средневековое искусство; возможно, он болтун и хам или, с другой стороны, оклеветанный и оскорбленный человек.

Уолтер Хорнби, очевидно, подлец и, возможно, лжец; проницательный деловой человек, вероятно, порхающий вокруг финансовых свечей, что горят на Трогмортон-стрит[5]; опытный фотограф, разбирающийся в фотохимических процессах. Вы прекрасно поработали сегодня днем, Джервис. Интересно, понимаете ли вы соотношение установленных вами фактов?

– Кажется, я вижу соотношение некоторых из них, – ответил я. – По крайней мере, у меня сложилось свое мнение.

– В таком случае держите его при себе, mon ami, чтобы я не чувствовал, что должен излагать свое.

– Я бы очень удивился, Торндайк, если бы вы это сделали, – ответил я. – И я бы не хотел слушать. Я понимаю, что ваши мнения и теории – собственность вашего клиента и не предназначена для развлечения ваших друзей.

Торндайк лениво потрепал меня по спине; он казался довольным и сказал явно искренне:

– Я благодарен вам за такие слова, потому что чувствовал себя неловко: я слишком сдержан с вами, а ведь вы много знаете об этом деле. Но вы совершенно правы, и я рад, что нахожу вас таким понимающим и сочувствующим. Самое меньшее что я могу сделать в данных обстоятельствах – откупорить бутылку поммара и выпить за здоровье верного и полезного помощника. Ага! Слава богам! Вот и Полтон, как жрец, совершивший жертвоприношение и сопровождаемый ароматом жареного мяса. Думаю, это ромштекс, – добавил он принюхиваясь, – еда, достойная великого Шамаха[6] или голодного медика-юриста. Вы можете объяснить, Полтон, почему ваш ромштекс получается вкусней, чем у всех? Вы выращиваете специальную породу быков?

Лицо маленького человека в выражении удовольствия покрылось морщинами и стало похоже на наземный план Клапан Джанкинса[7].

– Возможно, это специальная обработка, сэр, – ответил Полтон. – Я перед приготовлением отбиваю мясо в ступке, не очень нарушая структуру тканей, а потом нагреваю в небольшой термической печи до 600 градусов и кладу стейк на треножник.

Торндайк откровенно рассмеялся.

– Еще и термическая печь, – сказал он. – Я не знал, что ее можно для этого использовать. Полтон, откройте бутылку поммара и приготовьте несколько пластинок восемь на десять в светонепроницаемой оболочке. Я ожидаю сегодня вечером двух дам с документом.

– Вы отведете их наверх, сэр? – встревоженно спросил Полтон.

– Думаю, придется, – ответил Торндайк.

– В таком случае я должен немного прибраться в лаборатории, – сказал Полтон, который, очевидно, понимал разницу между мужским и женским представлениями о порядке на работе.

– Значит, мисс Гибсон хотела узнать ваш личный взгляд на дело? – спросил Торндайк, когда мы несколько утолили голод.

– Да, – ответил я и воспроизвел наш разговор, насколько мог запомнить.

– Ваш ответ был очень сдержанным и дипломатичным, – заметил Торндайк, – и так и должно быть, потому что нам необходимо показывать только обратную сторону наших карт Скотланд-Ярду, а затем всему миру. Мы знаем, какая у них козырная карта, и можем соответственно строить нашу игру, пока не раскрывая всю свою колоду.

– Вы говорите о полиции как о нашем противнике; я заметил это с «Скотланд-Ярде» утром и удивился, видя, что она разделяют такую позицию. Но ведь задача полиции – найти настоящего преступника, а не навязать преступление конкретному лицу.

– Так может показаться, – ответил Торндайк, – но на практике совсем наоборот. Когда полиция произвела арест, она старается доказать, что арестовала преступника. Если человек невиновен, доказывать это должен он сам, а не полиция; это пагубная система, особенно учитывая, что полицейского офицера оценивают по количеству осужденных преступников, и у него есть стимул увеличивать количество осужденных. Поэтому он старается правдами и неправдами добиться осуждения, невзирая на истину и даже на собственное убеждение в невиновности человека. Потому возникает так много противоречий между юристами и научными консультантами: каждая сторона не может понять противоположную точку зрения. Но мы не должны продолжать болтать за столом: уже половина восьмого, а Полтон хочет еще прибраться здесь.

– Я вижу, вы не часто используете свой офис, – заметил я.

– Почти не использую, для меня он только хранилище документов и канцелярских принадлежностей. Разговоры в офисе бывают унылыми, а почти все мои дела связаны с адвокатами и другими юристами, так что мне не нужны формальности. Хорошо, Полтон, мы будем готовы через пять минут.

Колокол на Темпл начал бить восемь, когда я по просьбе Торндайка открыл окованную железом дубовую дверь и тут же услышал шаги на лестнице внизу. Я подождал на площадке посетительниц и провел их в комнату.

– Рада знакомству, – сказала миссис Хорнби, когда я произвел представление. – Я так много слышала о вас от Жюльет…

– Моя дорогая тетя, – возразила мисс Гибсон, уловив мой взгляд, полный комичной тревоги, – вы можете создать у доктора Торндайка ошибочное представление. Я просто рассказала, что вторглась к нему без предупреждения и встретила незаслуженно снисходительный и сочувственный прием.

– Ты не совсем так рассказывала, моя дорогая, – ответила миссис Хорнби, – но, наверно, это не имеет значения.

– Мы благодарны мисс Гибсон за благоприятный отзыв о нас, какой бы ни была форма его выражения, – сказал Торндайк, бросив взгляд на молодую леди, отчего та смущенно улыбнулась, – и мы вам очень обязаны за то, что вы идете на такие хлопоты, чтобы нам помочь.

– Никаких хлопот, только удовольствие, – ответила миссис Хорнби и продолжала говорить на эту тему, пока ее замечания, подобно расходящимся кругам, вызванным падением камня, не грозили распространиться в бесконечность. Во время этого извержения Торндайк придвинул стулья для дам и сосредоточил каменный взгляд на маленькой ручной сумочке, свисавшей с запястья миссис Хорнби.

– Тсамбограф у вас в сумочке? – в ответ на молчаливую мольбу прервала миссис Хорнби мисс Гибсон.

– Конечно, моя дорогая Жюльет, – ответила старшая леди. – Ты сама его туда положила. Какая ты странная девушка. Думаешь, я могла достать его и положить что-то другое? Конечно, ручные сумочки не очень безопасны, хотя скажу, что они безопасней карманов, особенно сейчас, когда модно нашивать карман на спину. Но я часто думала, как легко вору, карманнику или другому ужасному существу схватить и… Да ведь такое уже случалось. Я знакома с леди – миссис Моггридж, помнишь ее, Жюльет… нет, это была не миссис Моггридж, это было совсем другое дело, миссис… как глупо с моей стороны! Как же ее звали? Ты не можешь помочь мне, Жюльет? Ты должна помнить эту женщину, она часто бывала у Хоули-Джонсонсов, да, у Хоули-Джонсонсов или еще у кого-то; а может, это были…

– Не лучше ли дать мистеру Торндайку тсамбограф? – прервала ее мисс Гибсон.

– Конечно, Жюльет, дорогая. Зачем еще мы сюда пришли?

Со слегка обиженным выражением миссис Хорнби открыла сумочку и очень неторопливо принялась выкладывать ее содержимое на стол. Сюда входили носовой платочек с кружевами, кошелек, коробочка для визитных карточек, список предстоящих визитов, пакетик бумажных салфеток. Выложив последний предмет на стол, она остановилась и посмотрела на мисс Гибсон с выражением человека, сделавшего поразительное открытие.

– Я вспомнила, как зовут эту женщину, – с выражением сказала она. – Гадж, миссис Гадж, золовка…

Тут мисс Гибсон бесцеремонно сунула руку в открытую сумочку и извлекла из нее маленький пакет, завернутый в почтовую бумагу и перевязанный шелковой ниткой.

– Спасибо, – сказал Торндайк и взял пакет в тот момент, когда миссис Хорнби пыталась этому помешать. Он перерезал нитку, извлек маленькую книжку в красной ткани, со словом тсамбограф, напечатанным на обложке, и стал ее разглядывать; миссис Хорнби встала и остановилась перед ним.

– Это, – показала она, раскрывая книжечку на первой странице, – отпечаток большого пальца мисс Колли. Она не из нашего круга. Видите, отпечаток немного смазан; она сказала, что Рюбен толкнул ее локтем, но я не думаю, что он это сделал; он заверил меня, что не делал этого, и знаете…

– Ага! Вот то, что я ищу, – обрадовался Торндайк, который переворачивал страницы книжечки, не обращая внимания на бессвязные комментарии миссис Хорнби, – очень хороший отпечаток, учитывая примитивный метод его получения.

Он взял лупу для чтения, которая висела на гвозде над каминной полкой, и, судя по пылкому характеру его действия, я понял, что он ищет что-то конкретное. И мгновение спустя со спокойным, удовлетворенным видом он повесил лупу на гвоздь и ничего не сказал, хотя по блеску глаз и еле заметному возбуждению торжества, которое я начал в нем узнавать под бесстрастной маской, которую он демонстрирует миру, я понял, что он нашел то, что искал.

– Я попрошу вас оставить эту маленькую книжку у меня, миссис Хорнби, – прервал он непоследовательную болтовню леди, – и так как, возможно, она будет представлена а виде улики, попрошу вас и мисс Гибсон расписаться – как можно мельче – на странице с отпечатком большого пальца мистера Рюбена. Это предупредит всякие предположение, что с книжкой могли что-то проделать после того, как она покинула ваши руки.

– Было бы большой дерзостью делать такие предположения, – начала миссис Хорнби, но Торндайк вложил ей в руки ручку, она подписалась в указанном месте и передала ручку мисс Гибсон, которая подписалась ниже.

– Теперь, – сказал Торндайк, – вы сделаем увеличенную фотографию страницы с отпечатком большого пальца; вы оставляете книжку у меня, и это необязательно делать немедленно, но фотография будет нужна, и, так как мой человек нас ждет и его аппаратура готова, можем немедленно заняться этим делом.

Обе дамы с готовностью согласились (на самом деле им было очень любопытно посмотреть на жилье моего друга), и мы поднялись на следующий этаж, где изобретательный Полтон привык править в величественном одиночестве.

Я впервые навещал эти загадочные помещения и осматривался с не меньшим любопытством, чем дамы. Первая комната, в которую мы вошли, была, очевидно, мастерской, потому что в ней стояли небольшой столярный верстак, токарный станок, скамья для металлических работ и множество различных приспособлений, которые я тогда не смог осмотреть; но я заметил всюду полный порядок – данное обстоятельство не избежало внимания Торндайка, потому что лицо его расслабилось в улыбке, когда он смотрел на скамьи и чисто подметенный пол.