Не доводи меня

Глава 1

Это темная ночь, перекресток алей

Где я видел ее и пустил в свои сны

И мы вместе умрем под лучами луны

Под луной – МУККА

В безответной любви одинаково плохо обеим сторонам. Тот, кого любят безответно, так же страдает, как и тот, кто любит. Я была там. Я знаю.

Впрочем, в ту ночь я не думала о любви. Просто есть такие люди, которым она не светит. Они плохие: с прогнившей душой, мелочные, эгоистичные, и потому ужасно одинокие. Такие люди не заслуживают любви, хотя все говорят, что ее получают просто так.

Я не заслуживаю любви.

Я шагала по мокрому, покореженному асфальту, который с каждой минутой становился все ровнее. И мокрее. Не только потому, что я плакала. Скорее от дождя, из-за которого почерневшие в ночной темени деревья с каждым шагом тоже казались все красивее. Когда выходишь из бедных районов и идешь к богатым, кажется, что мир преображается. Его преображают деньги. Они бы и меня сделали лучше. Уверена. Наверное, поэтому я такая плохая.

Почти всю дорогу я слышала лишь морось дождя и автомобильные сирены с трассы. Мне нравились эти звуки. Тишина боролась, чтобы стать главной, но ее перебивали, как маленького ребенка, чье мнение семьей не учитывается.

Я плохо знала этот район – почти никогда здесь не бывала. Мне нечего тут делать. Для казино я слишком бедна. Что уж там! Я бедна даже для того, чтобы оплатить общественный транспорт, поэтому плетусь сейчас под дождем. Но мне не холодно. Уже не холодно. Я находилась в той степени обморожения, когда температуру больше не ощущаешь.

Отраженная от лужи неоновая вывеска с названием комплекса почти ослепила меня. Я проморгалась, и лишь потом подняла голову, чтобы прочитать ее.

«Эмпирей».

Ни одна дорога не вела меня сюда за все мое существование, но, вот, привела последняя в жизни.

Этажей всего семь. Не знаю, хватит ли их для моего замысла… Наверняка хватит, с моими-то хрупкими костями. Будь пальцы гибче, я бы обхватывала запястье левой руки большим пальцем правой – такое оно тощее. Я вся тощая. В детстве постоянно ломала ноги и руки. Мое тело – рассадник синяков, шрамов и рубцов, которые не заживают. Впрочем, они мне не досаждают. Я перекрываю их татуировками. Скоро ни одного свободного места не останется, кроме как на лице. Но вряд ли «скоро», сколько бы времени оно ни значило, наступит. Я не увидела сегодняшний закат, и не планировала увидеть завтрашний рассвет.

Ну, это при условии, что впервые в жизни я доведу начатое до конца. Не уверена, что мне хватит на это смелости. Правда, на то, чтобы вернуться домой, ее потребуется еще больше. Так что лучше бы мне понять, как взобраться на крышу.

Уверена, оттуда Крамольск красивее. Я бы хотела еще выше подняться – да нет в Крамольске высотных зданий. Этот город растет не вверх, а вниз, словно гриб. Развивается под землей, кое-где прорастая сквозь землю скоплением домов или целой улицей. Почти все они – трущобы. Кроме той, где находится вход в подземный мир. Не знаю, сколько миллионов квадратных метров занимает казино. Но если бы не оно – Крамольску не жить. Казино – кормилец. Не сказать, что благородный, но уж какой есть.

Я всегда хотела там побывать. Слухи об этом месте ходили разные. И чем чернее, тем горячее становилось мое любопытство. Но утолить его я не могла – только остудить. Срабатывала всегда одна и та же мысль: у меня нет на это денег, и вряд ли они когда-нибудь появятся. Особенно в ближайшее время.

Меня не в первый раз увольняли. Но отчего-то сегодня от этого было хуже всего. Я больше не выдерживала – вот ноги и привели меня к самому высокому зданию в Крамольске.

Все еще рассматривая вывеску, я шагнула из темени к свету, который лился из холла через стеклянные двери. Из-за его яркости тьма за вывеской казалась еще гуще и темнее. Я не смотрела, куда иду. А тот, кто выезжал из-за угла, не смотрел, куда едет. Меня вдруг обрызгало водой, прямо как в кино – с ног до головы.

– Да блядь! – крикнула я.

Первые слова после долгого молчания ощущались необычно. Я облизнулась и во рту появился привкус дождя.

Это отвлекло меня всего на секунду. Потом я, не думая, что делаю – впрочем, как и всегда – пнула машину, которая… Начала останавливаться.

Уж не знаю, когда водитель решил затормозить: до того, как я стукнула машину, что ничего не значило, или после, что значило совершенно другое – мне кранты.

Ослепленная злостью и немного водой из лужи, я пока лишь слышала, какая машина дорогая. Есть у меня такой бесполезный талант: я могу по одной лишь сирене понять – дорогая машина или обыкновенная.

Потом я увидела «Порше». Теперь дождевые капли на моем лице можно было спутать со слезами. Вот еще одно мое бесполезное свойство: я могу заплакать от умиления, если вижу какую-то очень дорогую вещь. Всегда так – когда смотрю на что-то, что не смогу позволить себе никогда в жизни, чувствую, как трясутся коленки, и как быстро стучит сердце.

Он был прекрасен. Идеален. Ни дать, ни взять – самое красивое, что я видела в жизни.

Сперва я думала так о «Порше», а потом, когда опустилось тонированное окно – о его водителе.

– Чокнулась? – спросил он.

Не зло, а с чем-то вроде восхищения.

Я забыла ответить. Смотрела на него, потом удивляясь, что потратила на это больше времени, чем на созерцание «Порше».

Его волосы были светлыми. Они либо сильно намокли, либо измазались гелем. Пробор посередине, легкие волны влево и вправо к ушам. Выглядело элегантно. Слишком элегантно, как для среды.

Он тоже меня изучал. Уж не знаю, что смог рассмотреть – я почти сливалась с темнотой ночи. Черные волосы, черная одежда, черные татуировки, которые расползались по рукам и бедрам.

– Не надо так выглядывать, – вдруг сказала я. – А то дождь испортит причесочку.

Парень откинулся на спинку сидения с тем же выражением удивления и восторга. Он перестал сжимать руль и провел рукой по волосам. На запястье блеснули «Хубло», и я засмотрелась на их золотую каемку, поэтому не заметила, как на лицо парня проскользнуло беспокойство. Но когда я снова посмотрела ему в глаза, он улыбнулся.

– Ничего страшного, – сказал он, кажется, искренне.

Потом я поняла, что стало как-то тихо. Это сирена успокоилась. Интересно, как заставить сигнализацию «Порше» замолчать? Погладить по бамперу стодолларовой купюрой? Я бы точно успокоилась, если бы так сделали с моим бампером.

– Ты кто такая?

– Не твое дело, – сказала я.

Потом поругала себя за грубость – такого тона не заслуживает обладатель «Порше».

Его брови взлетели к аккуратной волне волос.

– Я тебя раньше не встречал, – сказал парень.

Не удивительно. Я здесь никогда не была. Это место не для меня, хотя, бля, я бы все отдала, лишь бы статью частью такого совершенства. Впрочем, у меня ничего не было. В этом и загвоздка.

Я вглядывалась в его глаза, голубые и влажные, отчего мне сперва показалось, что их застелили слезы или дождевые капли.

Потом я отмерла, уяснив, что значат его слова. Раз он уверен, что не видел меня здесь раньше, значит, сам бывает здесь часто. Значит…

– Ты можешь вывести меня на крышу? – спросила я.

Прозвучало беспардонно? А что мне было терять? Я, в целом, не из пугливых – по-настоящему меня страшат лишь две вещи. А сейчас, за полчаса до конца – или сколько осталось – я совсем осмелела.

– Могу, – кивнул парень, и добавил не без удовольствия: – Я здесь все могу.

Прозвучало самоуверенно и мне захотелось расхохотаться ему в лицо. Но глупо было так делать, если он пообещал мне помочь.

Я стояла, он сидел. Что в нас было общего – мы молчали.

Или ничего он мне не пообещал?

– Так выведешь? – спросила я.

Он начал меня бесить. От его взгляда становилось жарко, и мне совсем не нравилось это чувство. Я вдруг поняла, что хочу его поцеловать или хотя бы коснуться. Но становилось мерзко от мысли, что и он это сделает или хотя бы захочет.

– Зачем?

Он улыбнулся так, что я поняла: он знает.

– Полюбоваться ночным Крамольском, – сказала я, не скрывая сарказм.

– Ночью Крамольск красив лишь в игровом зале, – сказал он с такой серьезностью, что и мне перестало быть смешно.

Ну, все ясно. Он – один из залетных богатеев, которые, как мошки на лампу, слетаются в казино потратить денежки.

Сердце екнуло. Я бы хотела хоть раз в жизни испытать это чувство, когда тратишь за раз много денег. Какого это? Оно радует? Возбуждает? Может, заставляет плакать от счастья?

Я по-новому посмотрела на парня. Сразу было ясно, что он не местный. Настолько прекрасных людей – не только красивых, но и богатых – в Крамольске просто нет. Это город таких, как я. А я хоть и считала себя красивой, но прекрасно сознавала, что это моя единственная положительная черта.

Поэтому, когда он сказал:

– Садись, – я села.

Обошла машину, открыла дверь и взобралась на сидение рядом с ним. Наверное, будь эта машина попроще, я бы показала ему, что у меня находится между указательным и безымянным пальцем, а потом сама потащилась искать выход на крышу. Но тут вдруг поняла, что, наверное, еще не все потеряно, и крыша может повременить. В любом случае, могу вернуться сюда завтра, или послезавтра, или… Да в любой день. Я же теперь безработная – могу хоть каждый день сюда таскаться.

В салоне пахло приятно. Всем сразу: кожей обивки, еловой пахучкой для машин, и чем-то другим, сложным, что я сразу не смогла разобрать.

Потом поняла – так пахнет воздух перед дождем. Негустой, но обволакивающий, этот запах кажется приятным, если сидишь под крышей, но напрягает и отталкивает, если дождь уже накрапывает, а до дома еще далеко.

Это был его запах. Я никогда не встречала людей, которые пахли природными явлениями. Ну что ж, очевидно, этот парень уникальный. Я рассматривала его пристально, неосознанно силясь обнаружить капли на его коже, заметить, что его одежда влажная. Но нет. Дождь был снаружи – а парень в салоне сухой, хоть и пах дождем.

Мы куда-то покатили. Я не спрашивала куда, потому что было плевать. Мне нравился «Эмпирей», но рядом с ним я чувствовала себя такой ничтожной. Поэтому отдалиться от него оказалось приятно.

– Так ты хотела умереть?

Из-за того, как просто он это сказал, я сперва не сообразила, в чем суть вопроса. А потом почувствовала, как кровь приливает к щекам. Это очень редкое явление – мое смущение. Знал бы этот парень, достал бы фотоаппарат, чтобы запечатлеть его.

– Да, – ответила я так же просто, как он спросил.

Теперь пришла его очередь пугаться. Надеюсь, и смущаться. Как бы там ни было, он быстро справился с эмоциями, и сказал:

– Почему?

Я могла бесконечно долго расписывать ему свою жалкую жизнь. Но знала: он не поймет. Людям с «Порше» тяжело понять пешеходов.

– Меня уволили.

Парень хохотнул. Я глянула на него гневно, и он смутился, махнул рукой, и пробормотал извинения.

Я сложила руки на груди, и уставилась в окно. Наверное, все же не стоило садиться к нему… Хотя что бы я тогда делала? Он спас меня. Он хоть сам осознает это? Впрочем, это явно не самый разумный его поступок.

– Не стоит умирать, – вдруг сказал он. – Просто… Ты же…

Я закусила губу. Ищет причины мне пожить. Ну, удачи.

– Ты же еще совсем молодая, – наконец-то нашелся парень. Я не впечатлилась, и он продолжил: – Знаешь… в мире полно всего прекрасного…

Вскинув голову, я уставилась на парня. Тот глядел на меня, игнорируя дорогу достаточно долго, чтобы я успела испугаться.

– Да? – сказала я, просто чтобы отвлечь его от любования моим лицом. – Например?

Он думал долго. Только когда остановились на красном светофоре, из-за которого подсвечивались алым наши лица и лужи на пустой дороге, он сказал:

– Одна банальщина в голову лезет.

– Ну же, говори. Вдруг сработает.

Парень кивнул. Снова провел рукой по волосам и затараторил:

– Ночная поездка без цели на машине с откинутым верхом, сигара натощак, сорвать джекпот…

– Ничего себе у тебя банальщина! – перебила я.

Парень улыбнулся, показывая идеальные белые зубы. Он улыбался искренне. Наверное, не собирался производить впечатление. Но это у него получилось без усилий.

– Так это правда твоя рутина? – сказала я. – Откидной верх, сигары и бесконечное количество попыток сорвать куш?

Парень улыбнулся еще шире. Теперь смущенно.

– Не совсем…

– Обалдеть!

Я перебила, чтобы не слышать, что он собирается сказать – не хотела расстраиваться еще больше. Затем я хохотнула, просто чтобы не разрыдаться.

Потом мы снова молчали. Не удивительно. Что может быть общего у таких, как мы?

Я думала, что зря села в машину, что надо было взобраться на крышу, надо было посильнее нахамить начальнику, раз уж он все равно меня уволил, и надо было оставить записку, чтобы бабка знала – я больше не причиню ей неудобств. Но тут «Порше» тряхнуло и мысли высыпались из головы оставляя блаженную пустоту.

– Извини, – сказал парень.

На какой-то миг я забыла, что он здесь. Посмотрела на него с удивлением. Он извинился за ямку на дороге? От этой мысли я по-глупому заулыбалась. Парень как раз перехватил мой взгляд.

– Где ты живешь?

Я качнула головой.

– Нет, скажи, – продолжал он, теперь касаясь руля лишь одной рукой, а второй облокачиваясь на подлокотник так, что теперь его ладонь была подозрительно близко к моему бедру. – Просто я не прощу себе, если не увижу, как ты заходишь домой. Вдруг ты решишь снова откуда-нибудь прыгнуть?

Я глянула на него строго, но, в общем-то, осуждения он не заслуживал. Сегодня ночью меньше всего мне хотелось возвращаться домой. Я всегда была не рада там оказаться. Но сегодня… Сегодня все было еще сложнее.

– Нет, – сказала я твердо.

– Тогда придется ехать ко мне.

Он пару секунд пялился на меня, а потом, не встретив возражений, резко развернулся на пустой дороге по двойной сплошной.

Я схватилась за подлокотники, на секунду испугавшись… да, правда испугавшись за свою жизнь. Но тут «Порше» покатил ровно, и я откинулась на спинку, чувствуя, как бешено колотится сердце. С полминуты я не могла ничего сказать.

Если я так перепугалась, что расстанусь с жизнью, может, мне и правда рановато это делать?

– Извини, – спросил он, а потом глянул на меня, и добавил: – Что с тобой?

– Испугалась, – честно ответила я.

– Не умереть ведь испугалась?

Парень засмеялся. Просто чтобы он не думал, что оказался прав, я воскликнула:

– Нет, бля, за машину.

Он тут же умолк, и я этому обрадовалась. Но потом поняла, что тишина напрягает меня больше его звонкого смеха, и сказала:

– Больно хорошая. Было бы жаль ее… поцарапать.

– Да ладно, – сказал парень. – Главное, чтобы все живы остались.

Я повела плечом, мол, не согласна. По большей части из вредности. Но краешком сознания понимала: мне и правда лучше покалечиться, чем разбить машину. Потому что переломы срастить дешевле, чем починить такое авто.

Видно было, что парень хочет поспорить. Но потом его осенило:

– Забыл, с кем имею дело, – сказал он, и ухмыльнулся. – С человеком, который едва не лишил…

– Да заткнись ты, – сказала я без злобы.

Он заткнулся. Впрочем, ненадолго, чему я была только рада.

– Что же у тебя за машина, раз ты ценишь их выше жизни?

Я глянула на него, как на дурака. Им он и был. Разве по грязи на моих кедах не понятно, что я всегда пассажир, и никогда – водитель?

Он не понимал. Поглядывал на меня, то и дело отвлекаясь от дороги. Взгляд у него был заинтересованный, изучающий. А когда я договорила – удивленный.

– У меня и водительского удостоверения нет.

– А ты бы хотела водить машину?

– О! – воскликнула я, потом поругав себя за излишнюю эмоциональность. – Больше жизни!

Парень зашелся смехом и я, боже мой, тоже хохотнула, осознав, какую глупость сморозила.

Наверное, я становилась милой, пока смеялась. Иначе не понятно, почему его взгляд сделался таким, словно он на что-то прекрасное смотрел. А потом сказал:

– Не боишься, что я увезу тебя в лес и изнасилую?

– Меня невозможно изнасиловать.

Он несколько секунд соображал, а потом рассмеялся. Я тоже улыбнулась, но лишь уголочком рта. Потом подумала, что, может, если тебя спасают, то стоит спастись. Не каждый день со мной пытаются такое проделать.

Глава 2

Я вызываю боль, исчезаю эффектно

Чтобы ты любила меня больше, чем лето

Боль – МУККА

Мы так и не представились друг другу. Решили, что это ни к чему.

Он мне нравился, поэтому не стоило все усложнять. Он милый такой, ласковый. Прежде, чем сам кончил, заставил меня это сделать дважды. Правда, что очень мило с его стороны.

И отключился почти сразу. Не пришлось развлекать его этими жуткими разговорами в постели, после того как оба из вас уже получили то, что хотели. Впрочем, я тоже не долго ворочалась. День выдался нервным.

Серая промозглость добралась и до утра. Морось перешла в полноценный дождь. Стояла та самая пора – середина июня – когда первая жара сменилась круглосуточной моросью и пронизывающим до косточек холодным ветром. Хорошо, что я тут, в теплой постели, а не на сыром бетоне, распластанная и…

Не знаю, что вчера на меня нашло. Я не слабачка. Нет. Просто… Когда наваливается одно на другое, даже силачи не выдерживают. Что уж говорить про меня, хрупкую, как старческая кость.

На самом деле я не хотела умирать. Просто, когда наступает ночь, еще и такая промозглая, как вчера, мысли разные в голову лезут. Я все еще уверена, что без меня мир был бы лучше. Но, прости, мир, уж как есть.

Только пробуя подняться, я поняла, что так просто этого не сделать. Вот в чем проблема спать в уютной и мягкой постели – вряд ли ты будешь здесь одна.

Он прижимался грудью к моей спине. Вот почему так тепло. Еще и его дыхание щекотало шею. Он обнимал меня одной рукой, ладонь которой опустилась на мою левую грудь.

Я подергалась. Его дыхание, спокойное, размеренное, не сбилось. Тогда я попробовала осторожно снять с себя его руку. Аккуратно, стараясь не царапнуть его, и не дернуться, я переместила руку на матрас. Прислушалась. Его дыхание было все таким же – глубоким и медленным. Богатырский сон.

Усмехнувшись, я подумала, что и у него вчера был день не из простых, раз он так крепко спит. Я пока не видела, который час, но понимала, что довольно поздно. Хмурое небо подсказок не давало. Таким оно в пасмурный день может быть и ранним утром, и в полдень, и после обеда.

Следующей непростой задачей оказалось найти свои трусики. Я рыскала по комнате минут пять. Раз зацепилась мизинцем за уголок кровати, пару раз оступилась из-за раскиданных на полу вещей. Все эти разы я сопроводила сдавленной руганью. А богатырь спал. И не сказать, что как убитый – я слышала его дыхание, в каком бы углу комнаты не очутилась.

Впрочем, комната была небольшой. Окна в пол и зеркальные двери в гардеробную пытались обмануть меня, но я понимала, что потеряться трусам было совершенно негде. Тем не менее куда-то они запропастились. Ну ладно. Если у него есть подружка – будет ей от меня подарочек.

Похватав другие вещи, я натянула их, и пошла к выходу. Положив ладонь на ручку двери, я обернулась на него. Надо бы глянуть на него в последний раз. Как бы я ни хотела еще его увидеть, вряд ли это случится. Мы разные. Такие разные, что вообще не должны были пересечься…

И тем не менее.

Геля на его волосах совсем не осталось. Так мне даже больше нравилось. Пряди растрепались по подушке, и на фоне темно-серого постельного белья казались светлее, чем на самом деле.

Зато глаза я вчера его рассмотрела. Вдоволь. Ярко-голубые, как озера в горах – холодные и яркие, но узкие, словно прорисованные одной резкой линией. Острые скулы создавали такое же впечатление. Это выглядело так гармонично, что его лицо завораживало. Он был красивым. Богатым и красивым. Стоило остаться. Но ничего у нас не выйдет. Я знала о нем так мало… даже имя не спросила! Но уже четко понимала: мы слишком разные.

Бросив последний взгляд на его выглядывающую из-под нижнего края одеяла ступню, я наконец нажала на ручку и скрылась за дверью.

Наверное, резковато. На миг я испугалась, что разбудила его. Но прижавшись ухом к двери, не услышала, чтобы он поднимался, потягивался… делал хоть что-то, что делают люди, проснувшись.

Хотя, может, я ошибаюсь. И никакой он не богач. Квартира в центре досталась от бабки, на ремонт долго копил, одежды хорошей один комплект… Что еще? Точно, «Порше». Ну… угнал? Не знаю. Не казалось мне, что он владеет состоянием. Не может такой милый, хороший человек быть богатым.

К тому же богачи не обращают внимание на таких, как я. Ни капли самокритики или желания, чтобы меня пожалели. Я просто объективна – в нашем городе есть рыбка помясистее. И дело не только во внешних данных. Впрочем, и в них тоже.

Я считала себя красивой. Но моя красота так не вязалась с красотой общепринятой, что я на людях никогда себя такой не называла. Я вообще старалась не называться. Со стороны виднее какая я: красивая, страшная, глупая, умная, плохая или хорошая. Он сказал вчера, что я глупая. Я так не считала. Умной я себя тоже не считала. Но глупой… Нет, не может в одном теле умещаться глупость и хитрость.

Минуя кухню-гостиную, я разглядывала остатки нашего вчерашнего кутежа. В раковине несколько тарелок c размокшими остатками багета, на диване – уродливое светло-коричневое пятно от пролитого вина, на кофейном столике по убыванию стояли пары фужеров: от высоких бокалов для вина до стограммовых рюмок. Наверное, на полу лежал пепел, и пятна вина тоже еще точно где-то были. Но я не вглядывалась – нужно было уматывать, пока он не проснулся.

У входной двери я провозилась с замком. Не удивительно, что он тут такой мудреный – в квартире было что охранять.

За мгновение до того, как дверь скрипнула, отворяясь, мой взгляд упал на продолговатую тумбочку справа от входа. Она стояла под зеркалом, и служила для бытовой мелочевки, которая нужна перед уходом. Ключи, солнцезащитный очки… Часы.

Обернувшись на спальню и прислушавшись, я снова не заметила ничего подозрительного. Тогда я схватила часы и поднесла их к лицу, чтобы хорошенько рассмотреть. Я крутила их и вертела, отгоняя от себя мысли, что это «Хубло». Но если мои познания в брендах не истерлись от постоянных мыслей о том, где взять денег, то это они самые. Может, не из последней коллекции, не самые навороченные и оттого не самые дорогие. Но они все еще стоили столько, сколько можно было получить, если продать все мои органы, а сумму умножить на два… Впрочем, в математике черного рынка я не разбиралась. В чем я разбиралась, так это в ломбардах. В Крамольске их полно. Нужно же где-то разорившимся игрокам в покер брать деньги на билет домой.

Я думала недолго. Подняла голову, увидела себя в зеркале. Челка-шторка засалилась и прилипла к лицу. Я скривилась и попыталась заправить ее за уши. Пряди тут же выпали, но я уже на них не смотрела. Часы приковывали взгляд. А потом они скрылись в кармане моих потертых джинсовых шортов, и я вышла из квартиры, неслышно закрыв за собой дверь.

Очутившись на крыльце дома, я поняла, что дождь идет до сих пор. Я подумала, что стоило еще и зонтик украсть. После часов он бы не пекся о пропаже такой мелочи. А мне бы зонтик сейчас здорово подсобил. Но возвращаться я не хотела. Собралась с силами и побежала к остановке. Дома меня не ждали. Оставался пойти лишь к одному человеку, который был рад видеть меня в любое время дня и ночи.

Жаль, что добираться до нее было, как до луны. Анюся жила на окраине города. Я сто тысяч раз предлагала ей найти нормальную роботу и пополам со мной снимать квартиру поближе к цивилизации. Но Анюся ни за что не соглашалась бросать свой вонючий приют. Вонючий это буквально. Сама она не успевала убирать за всеми животными. Кто-нибудь из них постоянно болел: лапы гноились, завтраки изрыгались, клещи впивались. Как можно жить в таком месте – я не понимала.

Только ради Анюси я все это терпела. Даже дальняя дорога меня не напрягала. Сегодня пришлось ехать на четырех электричках. По сути – ехать было одной, лишь один номер маршрута вез в эту пустошь. Но я ехала зайцем, поэтому сходила с электрички, когда в вагон заходил кондуктор. Так что мне потребовалось четыре электрички. В два раза дольше, но зато бесплатно! А на обратную дорогу у Анюси денег попрошу. Скажу, что в следующий раз куплю корм собакам. Килограмм. Или даже два. Правда, я и в прошлый раз это обещала. Но кто же знал, что к следующему разу, то есть к сегодня, меня уволят?

От конечной остановки до дома Анюси пешком еще минут пятнадцать. Идти по обочине разбитой дороги было даже приятно. Дождик наконец-то кончился. Солнце еще не показалось, но стало теплее. Лето все-таки. Летом тепло всегда, когда не жарко. И хотя я продрогла за то время, что бежала от дома до остановки, сейчас мне было почти хорошо.

Питомник Анюси встретил меня лаем. Как и всегда. Я уже почти не боялась его. Страшно было лишь за то, как я буду оттирать кеды от грязи. Прогулка по проселочной дороге, размякшей за часы непрерывного дождя, плохо повлияла на мою одежду. Она и так выглядела и, кажется, пахла не очень хорошо после ночевки вне дома. А сейчас, наверное, превратилась в тряпки, на подобии которых Анюся выстилала собакам будки.

Самый большой и страшный пес питомника был не на привязи. Абсурдно, но Анюся никогда никого не привязывала. Ей хорошо – на нее животные не кидаются. Мне же с моей аурой здесь приходилось не сладко.

– Дуралей, уйди от меня! – крикнула я.

Но жуткая псина перепрыгнула через заборчик и с лаем понеслась ко мне. Я бы со страху сознание потеряла, если бы не знала, что этот дуралей – добряк. Выглядит жутко. Но на самом деле добрый. Породу я так и не запомнила, а ведь Анюся мне ее тысячу раз называла. Дуралей среди питомцев Анюси был самым породистым. И звали его Денди, а не Дуралей. Просто у меня язык не поворачивался называть его так элегантно. Длинная шерсть этой собаки была повсюду. Как и слюни. Мордой и окрасом он напоминал сенбернара, длинными лапами – немецкого дога, и еще у него был хвост-бублик. В родословной Денди было не меньше пяти парод. И да, с этим набором он все еще был самым породистым.

Он подбежал ко мне, размахивая хвостом, насколько бублик это позволял. Если бы земля и так не была мокрой, то эта машина по производству слюны смочила бы ее. Денди тявкнул радостно, словно и правда был рад меня видеть. А затем он подлез мне под руку. Я фыркнула и отдернула ладонь. Гладить собак мне не нравилось. Мне вообще никого гладить не нравилось. Кроме стальных мужских кубиков пресса, разумеется.

Одно в Денди радовало – если он рядом, то и Анюся поблизости. Они почти не расставались. Денди вроде даже спал в комнате Анюси. Он – единственный, кому из животных приюта позволялась эта роскошь.

Глядя на Денди, чтобы он снова не застал меня врасплох, я занесла руку над дверью. Хотела в очередной раз постучаться, но дверь распахнулась.

Увидев меня, Анюся уж как-то слишком сильно обрадовалась.

– Привет! – воскликнула она. – Я думала не ждать тебя на этой неделе!

Анюся бросилась меня обнимать, поэтому я толком не успела ее рассмотреть. Хотя разве я и так не знала каждую ее черточку? Мы знакомы с первого класса – вместе учились в отстойной школе для отстойных детей. Вообще, она называлась среднеобразовательная школа №1. Но по сути была далеко не на первом месте. Меня и Анюсю записали туда по месту проживания. С годами наши одноклассники становились нашими бывшими одноклассниками – переводились в другие школы. Их родители больше пеклись об их образовании и, как следствие, будущем. А мы с Анюсей, невезучие по части выбора семьи, в которой рождаться, проучились вместе до одиннадцатого класса. Анюся поступила на ветеринара. Я – на работу в конторку, названия которой сейчас не вспомню. Анюся проучилась много лет, я проработала меньше года. Так уж получается, я ни на одной работе не держусь слишком долго. Кажется, в Крамольске скоро не останется контор, где бы я не работала. Хотелось бы мне думать, будто это значит, что работать – не мое. Но что точно мое – это тратить деньги. А без работы они не появляются.

– Я и не собиралась заезжать, – сказала я честно. – Просто у меня проблемы.

С Анюсей я всегда была честной. Была в ней эта сверхспособность – Анюся знала, врешь ты ей или нет. Она не гневалась на ложь, и не стыдила за нее. Но так расстраивалась, обнаружив вранье, что у меня сердце сжималось. Я не помню, когда последний раз лгала Анюсе. Ведь познакомились мы маленькими детьми, не знающими, что такое враки. А желание не разочаровать Анюсю возникает при первом же разговоре с ней. Кажется, Анюся была буквально единственным человеком, которого я не хотела разочаровывать. Правда, мне это не то чтобы удавалось.

– Что случилось? – сказала Анюся, пропуская меня в дом.

Ее голос стал обеспокоенным. Даже от такого ее тона на душе становилось легче. Анюся лечила одним своим присутствием. Понятно теперь, почему смертность в приюте такая низкая.

Я не стала сразу все вываливать. Поджала губы, мол, дай вдохнуть.

– Только идем, пожалуйста, в операционную. Я котят прокапываю… О! Ты же не знаешь! Фифа родила недавно…

Я хмыкнула. Можно было догадаться. Во-первых, Фифа постоянно рожает. Во-вторых, когда я видела ее в последний раз, она была беременной.

Возражать я, конечно, не стала, и пошла за Анюсей вглубь дома. Ее светлые волосы, пористые и слегка вьющиеся, словно бы плыли за ней по воздуху, как шлейф за феей. Анюся раз обернулась, чтобы проверить, иду ли я за ней. И от этого ее волосы взвились, и плавно опустились на плечо. Я была не высокой, а Анюся и меня ниже. Полторашка. Максимум метр пятьдесят пять.

Отворив дверь, почти такую же мощную, как входная, Анюся пропустила меня вперед.

Операционная выглядела убого, и все равно была лучшей комнатой этого одноэтажного бревенчатого домика. На продолговатом металлическом стеллаже, как на троне, восседала Фифа. Она вылизывала одного котенка, пока остальные искали грудь. Котята не были слепыми, но все еще выглядели достаточно юными, чтобы я спросила:

– А не рановато их вакцинировать?

Анюся закончила мыть руки в умывальнике, которые находился тут же, в «операционной», и, когда стих шум воды, ответила:

– Это не вакцина. А просто средство от клещей. Рановато, конечно. Но у нас тут условия дикие. Один клещ и котеночек умер.

С последними словами Анюся взяла котенка и подняла почти к лицу. Она сюсюкала с ним, а я поджимала нос от отвращения. Как можно с животными так? Они же мерзкие и противные. Ходят по земле босиком, грязнеют. Еще и этим языком, которым котенок лизнул Анюсе палец, между ног моют.

Я села на табуретку, пошатнулась вместе с ней, и поднялась. Не хватало еще упасть. У меня и так после вчерашней ночи вертолеты. Не знаю даже отчего конкретно. Из-за эмоций, в основном негативных, которых за вчера было многовато даже для меня. Или от того, что мы вино и водку мешали.

Я прислонилась к стене, и сложила руки на груди. Потерла одним кедом о другой, но комья мокрой земли не отпадали. Казалось, обе ноги, наоборот, стали грязнее.

– Так что случилось? – спросила Анюся, улыбнувшись.

Улыбка была одновременно печальной и бодрящей. Я приосанилась. Но тут же помрачнела – вспомнила, какие новости принесла.

– Меня уволили.

Анюся как раз выдавливала котенку на холку какую-то жижу с ядреным запахом. Бедные кошки с их острым нюхом – как терпят это?

Услышав меня, Анюся не отложила шприц без иглы, не отпустила котенка. Она продолжила обрабатывать холку. Лишь по тому, как дрогнула ее губа, тонкая, как у тех же котят, я поняла, что Анюся мной недовольна. Примерно раз в полгода она получала от меня такие вести. Каждый раз тишина после моих слов длилась чуть дольше. И каждый раз Анюся разрушала ее одной и той же фразой:

– Что на этот раз?

На этот раз все было ровно так же, как и в предыдущие. Грубость. «Я бы даже сказал хамство» – ответил бы мой больше не начальник.

Мне не нравилось работать с людьми. А выше администратора с одиннадцатью классами никуда не брали. Меня и на эту должность брать не должны. Но как-то мне удавалось очаровать отдел кадров, или непосредственно начальника, если я устраивалась в контору, где отдела кадров не было.

Анюсе я не ответила. Она и без меня знала ответ.

– Ты… – начала Анюся, но запнулась.

Котенок в ее руках мявкнул, и она разжала пальцы, извинившись перед этим комком.

– Что «я»?

Я плотнее обхватила себя руками, словно защищаясь от будущих слов Анюси. Та решалась, прежде чем заговорить. Затем все же выдала:

– Тебе нужно поучиться вести себя… хорошо.

Я хмыкнула.

– Я нормально себя веду. Просто люди меня выводят! Мне нужна другая работа. Вот и все.

Несмотря на браваду, мне было неприятно. Люди выводили меня, докапывались до меня, раздражали меня. И учиться себя вести тоже надо мне! Абсурд.

– Ты сама посуди, – осторожно сказала Анюся. – Почему остальные помногу лет на одних предприятиях работают, а ты… тебя… ну, выгоняют постоянно.

Прищурившись, я смотрела на очередного котенка, которого обрабатывала Анюся. Фифа делала то же самое. Дождавшись, когда Анюся отпустит ее ребенка, Фифа оттаскивала его, и принималась вылизывать, словно от касания человеческих рук котята становились грязными.

Я молчала. Анюся тоже не наседала. Обе мы знали, что она права. Только вот сказать «веди себя хорошо» гораздо легче, чем и вправду начать так делать. Главной сложностью было то, что я искренне не считала, что плохо себя веду. Если не буду отвечать на грубости других людей, то буду чувствовать, что предаю себя. Я не терпила. Уж не знаю, плохо это или хорошо. Наверное, все-таки плохо. Терпилы, как сказала Анюся, помногу лет на работах держатся, в отличии от меня.

Но совсем не прислушаться к очевидному совету Анюси тоже было глупо. Я не преувеличивала, когда говорила, что в Крамольске не осталось мест, где бы я не работала. Конечно, было еще казино… Но туда я не пойду. Не из-за моральных принципов! Конечно, нет! Просто туда девчонок с улицы не берут. А если и есть точное описание меня, так это «девчонка с улицы».

Я молчала и потому Анюся стала поглядывать на меня. Пыталась понять, о чем я думаю. У Анюси не было сверхспособности читать мысли людей. Вся ее паранормальщина сублимировалась в умение различать ложь. Но меня Анюся знала так хорошо, что иногда мне казалось, будто она все же может читать мои мысли.

– Плохо выглядишь, – сказала Анюся.

И снова эта ее печальная улыбка, от которой легчает. Слова Анюси меня не обидели. Я сама сознавала, что выгляжу не очень хорошо. Я кивнула. Анюся продолжала на меня поглядывать. Наверное, уже поняла, что я что-то ей недоговариваю, потому как ее улыбка стала чуть шире.

– И рановато пришла, – продолжила Анюся, взглянув на часы. – Вывод напрашивается один.

Тут я тоже не выдержала и заулыбалась.

– Как его зовут? – спросила Анюся.

Я пожала плечами.

– Не знаю.

Анюся замерла, не замечая, что котенку не нравится, когда его душат. Заметив, что я не пытаюсь вспомнить его имя, что я правда не знаю, Анюся сказала:

– Это что-то новенькое. Даже для тебя.

Я ухмыльнулась.

– Ни к чему мне знать его имя, – сказала я. – Лишняя информация. Помнила бы всех – у меня бы голова уже давно лопнула.

Анюся не стала улыбаться, хотя я рассчитывала отшутиться. Она едва заметно поджала губы – выдала неодобрение.

– А как вы познакомились?

Я прикусила губу. Этот вопрос тоже был дежурным. Анюся тысячу раз слышала на него ответ. Как правило, один и тот же. Но сегодня было исключением. Я так и не придумала, как бы подать правду так, чтобы Анюся не расстраивалась еще больше. Поэтому сказала, как есть.

– Он меня спас.

Анюся нахмурилась. С котятами она наконец-то закончила, и теперь гладила длинную белую шерсть Фифы, что той не нравилось, еще с возраста, когда она была просто фифочкой.

– От кого? – сказала Анюся.

– От чего, – поправила я.

Анюся стала совсем как грозовая туча. Она замерла и посмотрела на меня. Фифа выползла из-под ее руки и легла на край «кушетки». Котята, спотыкаясь друг об друга, падали и вставали, пытаясь добраться до второго завтрака. Только один котенок оставался буквально в хвосте и игрался с ним. Фифа дергала хвостом, словно муху отгоняла, а котенку это только нравилось.

Я наблюдала за ним, делая вид, что не замечаю вопросительный взгляд Анюси.

– Так от чего? – сказала она наконец.

Я немного помолчала, но под грустным взглядом больших Анюсиных глаз долго не продержишься.

– Я не хотела больше так жить.

Анюся пару секунд стояла молча. А потом бросилась ко мне. Я хотела сказать, что сейчас уже все хорошо. Не надо бояться за меня, грустить, и уж тем более жалеть. Я больше на крышу не полезу, только если вдруг захочу закатом полюбоваться.

Сжав меня в объятиях, Анюся сначала не шевелилась. А потом я почувствовала, как ее плечи задрожали.

– Да все в порядке, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал бодро, или весело, ну или хотя бы не перепугано.

– Как может быть все хорошо, если ты…

Анюся не договорила. Она отстранилась от меня, но продолжила сжимать мои плечи вытянутыми руками.

– Ну, – сказала я. – Вчера не было хорошо. А сейчас, Анюся, клянусь, все окей.

Я видела, что она мне не верит. Глядит прищурившись, и пытается что-то высмотреть в моих глазах. Не знаю, что у нее получилось там найти. Но Анюся отпустила меня так же резко, как доселе притянула, и сказала:

– Идем на кухню. Расскажешь подробности.

Кивнув, хотя Анюся уже меня не видела, я последовала за ней.

Кухня в этой хатке была довольно большой. Убранство – отвратительное, как и во всем доме. Но хотя бы чисто. На плите варилась перловка в огромной кастрюле. Для собак, как я сразу поняла. Под плитой, на ручке духовки, висело замызганное, некогда светло-розовое, полотенце с вышитым в углу котенком, который прыгал за бабочкой.

Анюся, не оборачиваясь на меня, поставила на плиту чайник, достала две кружки и бросила в них заварку. Потом вытащила из ящичка пакет с бубликами. Начатый. Я подумала, а не животные ли вскрыли пачку? И не стала есть бублики. Я и так не любила сладости. Хотя бублики назвать приличной сладостью – язык не поворачивается.

Я села на табуретку, потому что ноги устали, и уставилась на Анюсю.

– Ну? – сказала она, сложив руки на груди.

Глянув на закрытую дверь, словно убеждаясь, что путей к отступу нет, я стала рассказывать Анюсе, как прошел вчерашний день. Она лишь раз отвлеклась, чтобы наполнить чашки.

Когда я закончила, Анюся недолго молчала. Потом открыла рот, но сказать, что думает обо мне, не успела. Мы услышали, как скрипнула входная дверь.

– Ванюша пришел! – воскликнула Анюся.

Она подобрела, хотя после моего сегодняшнего рассказа была мрачнее, чем после всех тех, которые я успела ей поведать за всю жизнь.

Анюся выскочила из кухни, и вскоре я услышала, как она взвизгнула. Я не собиралась бежать встречать Ванюшу, как она его называла. Больно много чести. И неважно, что я в гостях. Гостей, наоборот, не нужно напрягать.

Я сербала чай, который был слишком горячим, чтобы пить нормально. Слушала визг Анюси, к которому прибавился низкий мужской голос. Я пыталась услышать, о чем они говорят. Но мне это не удавалось, как бы я ни прислушивалась.

Вскоре оба зашли в кухню. Анюся вприпрыжку, Ваня – еле ступая. Наверное, после ночного дежурства. Добравшись до стола, Ваня швырнул передо мной фуражку, на которой, как бриллиант на кольце, сверкнул милиционерский значок. И словно только после этого заметил меня.

– О, и ты здесь.

Я кивнула. Не хотелось тратить на него буквы. Пуская даже всего шесть, из которых состоит «привет».

Плюхнувшись на стул напротив меня, Ваня вытянул длинные ноги. Сидя, он был того же роста, что Анюся стоя. По крайней мере так казалось. Его светло-русые волосы прилипли к голове. Наверное, в фуражке летом жарковато. Или дождь их намочил. Или пот.

При последней мысли я скривилась. В это же мгновение Ваня посмотрел на меня. Он улыбнулся уголком рта чисто из вежливости. Я чисто из вежливости не стала его посылать. Смотрел на меня Ваня недолго. Неудивительно. Зачем долго пялится на то, что не нравится? А затем сказал:

– Что-то она сегодня не болтливая.

Анюся суетилась над завтраком для Вани. Или над ужином, если учесть, что он только со смены пришел.

– У нее горе, – сказала Анюся, не оборачиваясь.

Оставлять нас с Ваней без присмотра было опасно. Но и готовить еду, не глядя на плиту, тоже плохая идея.

– Надо же? – сказала Ваня, вскинув брови, и заулыбавшись как-то иронично. – Что же случилось?

– Она пыталась покончить с собой.

– И как? Удачно?

Я громко цокнула языком, а Ваня захохотал. Собственная тупорылая шутка так ему понравилась, что Анюсе пришлось наступить на его ногу, чтобы он заткнулся. Словно в наказание она убрала один ломоть хлеба с тарелки, но Ваня этого не заметил. Он принялся за еду с аппетитом бродячего лишайного пса. С удовольствием я отметила, что кашу Анюся ему дала ту, которую варила собакам.

– Приятного аппетита, Ванюша, – сказала я, стараясь смочить голос ядом, чтобы хоть как-то отыграться.

Ваня так обалдел, что жевать перестал. Поднял на меня ошеломленный взгляд, а потом посмотрел на Анюсю.

– Анюся, неси камеру. Твоя подружка первый раз в жизни побыла вежливой. Надо запечатлеть этот исторический момент.

– Когда я ем, я глух и нем, – ответила Анюся.

Ваня не возражал. Еда явно интересовала его больше, чем я. Повисла тишина. Меня она не напрягала – можно спокойно пить чай, не поддерживая светские беседы. Правда, вскоре я пожалела, что на кухне нет хотя бы радио. Ваня так громко чавкал, что мне захотелось оглохнуть. Что-то мне подсказывало: в мирное время он нормально ест. А передо мной сейчас, так сказать, рисуется. Видит, как я кривлюсь, и старается все больше.

– Ванюша, – сказала я на Анюсин манер. – Как смена прошла?

Ваня перестал есть. Не понял, что именно этого я и добивалась. Он пару секунд пристально смотрел на меня, так что я подумала, что мы играем в гляделки. Но потом Ваня сказал:

– А твоя работа как? Уже больше месяца держишься… Не уволили еще?

– Вопросом на вопрос отвечать невежливо, – сказала я.

Одновременно со мной заговорила Анюся:

– Уволили! Она именно из-за этого чуть не…

Я злостно глянула на Анюсю, и она умолкла на полуслове. Не хотелось, чтобы о моей слабости распространялись. Но Анюся в слабостях видела повод помочь, а не повод поострить. В отличии от Вани.

– Надо же какая ты тупая, – сказал он, все поняв, хотя Анюся не договорила. – Так и не научилась доводить начатое до конца.

За это Ване прилетел подзатыльник от Анюси, от меня испепеляющий взгляд, но он снова так был доволен собственной хохмой, что не заметил всего этого. С дедовским «о-о-ой» он вернулся к еде.

– Но ее спасли, – сказала Анюся. – Принц на белом «Порше».

– Сером, – мигом уточнила я, не уяснив сразу, что Анюся выдала своему дурачку еще одну мою слабость. – Цвета мокрого асфальта, если совсем точно…

Ваня озадачился. Даже есть перестал. Он с едой за щекой, как хомяк, посмотрел сначала на меня, потом на Анюсю, и заговорил, ни к кому не обращаясь:

– Только один человек в Крамольске владеет «Порше».

Секундочку все молчали, осознавая, что это значит. Причем Ваня с каждым мгновением становился вся более мрачным, Анюся – озадаченной, а я – счастливой. Поэтому, наверное, первой пришла в себя.

– Хотите сказать, что я трахнулась с сыном владельца казино?

Отчего-то радости не было предела. Я даже не расстроилась, что этим своим возгласом расстроила Анюсю.

– В моем доме, пожалуйста, без выражений, – сказала она.

Ваня ее словно не услышал, хотя голос у Анюси был тонкий – ее слышно было всегда и везде, даже если она говорила шепотом.

– Фу, – скривился Ванек. – Вы еще и трахались… Он тебе хоть денег оставил?

Я вскочила, наклонилась над столом, и зарядила Ване пощечину, звонкую, как писк комара. На все это мне потребовалось меньше мгновения. Ване, походу, больно не было. Может, я его ударила не так сильно, как мне казалось? След от ладони на его лице не проступал. Но у Вани лицо всегда было красноватое, особенно по кромке волос. Он так удивился моему выпаду, что даже жевать перестал.

– Ванюш! – возмутилась Анюся, и с тем же тоном обратилась ко мне: – Что вы творите?

– Он меня шлюхой обозвал! – сказала я.

При этом я показала пальцем на Ваню, словно непонятно было, кто кого обижает.

– Просто называю вещи своими именами.

– И вещью!

Опираясь на стол, я так сжимала его, что скатерть поехала, и вместе с ней – Ванина тарелка. Он даже не замечал, что та убегает. Смотрел на меня спокойно, отчего я бесилась еще больше. Я сжимала челюсти, чтобы не начать обзывать Ваню. Мне было чем! «Полицай», «мусор», «шпала», «нищий»… Все это крутилось на языке, но я молчала. Не потому, что была такой уж сдержанной. И точно не боясь задеть чувства Вани. Я держалась ради Анюси. У той уже глаза покраснели и губы задрожали. Она еле держалась, чтобы не зарыдать. Не удивительно. Во-первых, Анюся всегда слишком остро переживала ссоры, даже чужие. Во-вторых, ужасно, когда два твоих самых близких человека терпеть друг друга не могут.

Она хотела что-то сказать, но не находила слов. Ваня накрыл рукой ее ладонь в качестве извинений, а я сказала:

– Прости меня. Я и правда должна перестать обращать внимание на дураков.

Анюся, наверное, не поняла двусмысленности моих слов. Либо думала, что я не решусь огрызаться в извинении. Она протянула мне руку, и я сжала ее пальцы.

– Правда, прости, Анюся. – Вторил мне Ваня. – Просто я, честно говоря, не думал, что Андрей когда-нибудь скатится до половых тряпок.

Анюся и в этот раз не заметила двусмысленности. Либо у нее такая стратегия была: если она не заметила оскорблений, то и мы их не заметили.

– Значит, Андрей, – сказала я, чтобы Анюсю отвлечь от ссоры, Ваню от меня, и себя от Вани. – Сын владельца казино…

После моих слов еще на минуточку повисла тишины.

– Может, это кто-то приезжий? – сказала Анюся, прервав тишину неожиданно для всех. – К нам же часто богачи приезжают… Ну, чтобы в казино поиграть.

– Не знаю, – сказала я. – Обычно приезжают не на своем транспорте. А тут… Хотя он из отеля выскочил. Так что все может быть.

Ваня качнул головой и поджал губы, давая понять, что все мои догадки – ерунда, и что он лучше знает. Как будто это он вчера шагал под дождем к «Эмпирею» с нехорошими намерениями.

– А ты откуда его знаешь? – спросила Анюся.

– Он мой друг…

Я захохотала. От абсурдности слов Вани у меня снова из глаз брызнули слезы смеха. Ваня и Андрей. Что за пара! Эти люди не могли быть друзьями! Они такие же разные, как Андрей и я… И вообще, никакой он не Андрей. Очевидно, что Ваня обознался.

– … когда-то был, – закончил Ваня, когда я отсмеялась, и утерла уголки глаз.

– Это был не он, – сказала, как отрезала, я.

– Ну опиши его.

Это Ваня ко мне обратился. Без издевки, иронии и даже прямого обзывательства. Меня это поразило, но дивилась я всего секунду. Потом чуть нагнулась над столом, уставилась Ване прямо в глаза и заговорила:

– Волосы и глаза темнее, чем у тебя, он выше, плечистее, в общем, красивее, квартира у него хорошая, в центре, возле комплекса, а не у черта на куличках, с жирными пятнами на потолке, зубы белые и ровные, вместо мопеда «Порше»…

– Достаточно, – сказала Анюся.

Наверное, она хотела показаться грозной. Но ее голосок охрип, и звучала Анюся, как простывшая, тявкающая собачонка.

Я замолчала, довольная содеянным, и медленно опустилась обратно на табуретку. Ванек молчал, словно пристыженный. Или мне это только показалось? Он вдруг сказал совершенно спокойно:

– Да, это он.

Из-за этого тона с меня слетела вся спесь.

– Сын владельца казино? – сказала я. – Твоя бывший друг? Андрей?

Все это, кроме «Андрей» звучало как-то неправильно. Не может этого быть, нет… Анюся права: скорее всего это залетный мажорчик. Порезвился на неделе, и уедет домой ближайшим поездом, или автобусом… хотя нет, на машине своей, на «Порше».

Я прикусила губу. «Порше». Вот бы и меня увез… Нет, не стоит об этом даже думать. Мечтать – вредно, думать много – тоже. Я всем этим себя не утруждала. Жила сегодняшним днем. Carpe diem, как говорится, memento more.

Правда, эта философия завела меня в похмельное утро в дом-сарай-питомник, где парень-мент моей лучшей подруги уже несколько раз завуалированно или прямо назвал меня шлюхой.

– Да, – сказал Ваня. – Он.

Я бросилась спорить. Но Анюся опередила меня на мгновение. Она спросила:

– Как так получилось, что вы дружили? И почему поссорились?

– Долгая история… – протянул Ванек.

Я цокнула языком. Ненавижу, когда так говорят. Как будто мы все тут депутаты, у которых куча дел. Раз спросили – значит интересно, разве не так?

– Рассказывай, – сказала Анюся. – Нам хочется знать.

Мне прилетело по ступне, но с нежностью, и я поспешила поддакнуть:

– Да! – воскликнула я резковато, так что Анюся скривилась от громкого звука. – Интересно!.. Не, правда, интересно.

Ваня кивнул и заговорил:

– Мы учились в школе вместе. Вокруг Андрея… тогда еще Андрюши, всегда вертелось много ребят. И девчонок! Девчонок, конечно, еще больше. Он всегда был душой компании. Такой добряк. Я тоже хотел с ним дружить. Только мне всегда казалось, что я этого… ну, что такой хороший человек, как Андрей, не захочет со мной водиться.

Ванек притих. Вспоминал что-то. Мы с Анюсей тоже молчали. Она с любопытством слушала абсолютно все, что говорил Ваня. Я же слушала, не перебивая его, и не зевая, лишь потому что речь шла о моем вчерашнем спасителе.

Я погрузилась в воспоминания, пытаясь соотнести образ Андрея, как я его помнила, и как он нем рассказывал Ваня. Пока совпадало.

– Но потом случай один был, – продолжил Ваня. – На физре, где-то в восьмом классе. Мы в волейбол играли. Андрея выбрали капитаном команды. Я думал, что буду капитаном второй команды, его соперником. Но капитаном выбрали другого мальчика. А потом они стали выбирать себе игроков в команды. Андрей первым делом меня к себе позвал. Я думал, он так изворотливо меня унижает. Но он шепнул мне, что если мы будем в одной команде, то соперникам нас не победить, даже если мы будем вдвоем, а против нас – пускай даже сто человек… Ну вы сами прикиньте? Мы и в восьмом классе здоровые были! Не по два метра, как сейчас, но выше остальных. А это в волейболе важно. Но я и тогда ему не поверил. Подумал, что он все-равно меня загасит. Но Андрей видел, что я хмурый. Пасовал мне все-время. И к концу игры мы словно только вдвоем играли против соперников. Ребята из нашей команды обиделись. Но мы как-то и не заметили этого… Даже Андрей. А он тонко чувствует других. В общем, с тех пор мы постоянно были вместе. Я с ним в первый раз школу прогулял… Первую сигарету тоже с ним выкурил…

– Ну а поссорились почему? – спросила Анюся.

– Ближе к выпускному я понял, чем занимается его семья, – сказал Ваня, и горечь скользнула в его голос. – Отель, ресторан, казино, временами бордель, если гость почетный и много денег проиграл.

Ваня запнулся. Я видела, что ему горько. Поэтому мое недоумение возросло, и я выпалила:

– Ну и что тут такого? Подумаешь, бизнес семьи. Он же наверняка дарил тебе на день рождения хорошие подарки, да? Угощал, наверное, часто… Думаю, эта ваша первая сигарета была не «Кэмел», а «Парламент», как минимум.

Я замечталась – перечисляла материальные выигрыши для Вани из этой дружбы. Но запнулась, когда увидела, как он на меня смотрит.

– Нет, – сказал Ваня. – У меня не шлюшеское мышление. Я правда его любил. Мне нравилось проводить с ним время и все такое, но…

За «шлюшеское мышление» мне даже не было обидно. Вообще, хороший термин Ваня вывел. Да, такое вот у меня мышление. Точнее не опишешь. Только не понимаю, почему его нужно стыдиться? Как будто есть в мире женщина, которая между двумя одинаковыми парнями выберет бы того, кто беднее.

– Но что? – сказала Анюся.

Я уже догадывалась. Да и Анюся, скорее всего, тоже. Если и было в Ване что-то хорошее, так это его честность. Безупречная. Под ручку с ней шла, конечно, и прямолинейность. Но это уже другая история.

Я бы не поверила, что такие честные люди существуют, если бы не знала Ваню. И Анюся такая же. Наверное, он ее за это и любит. Или просто они притянулись друг к другу, как похожести. Бред это, что противоположности притягиваются. Наоборот. Чем у тебя с человеком больше общего, во взглядах, в жизни, в характере, тем лучше будут ваши отношения. А противоположности, наоборот, отталкиваются.

Хотя как тогда объяснить это… необъяснимое, получается, притяжение, которого мгновенно появилось между мной и Андреем? Он явно не такой, как я… Ну, это если верить Ване.

– Но не могу я, когда так, – наконец-то сказал Ваня. – Это же… Это казино, блядь!

Прежде, чем Анюся начала свою речь проповедницы, я воскликнула:

– Погоди! Разве в Крамольске казино нелегальное?

Ваня скривился. Видно было – ему эта тема удовольствия не доставляет.

– Легальное, – выдавил он. – Но нелегально многое из того, что там происходит.

Я не стала уточнять. Очевидно, разве не так? И оттого все меньше вязался образ того парня с сыном владельца такой организации.

– В общем, – продолжал Ваня. – Андрей и сам огромный интерес ко всему этому проявлял. Показывал мне фокусы с пятьсот долларовыми фишками в школе, под партой… Как сейчас помню: синенькая такая, под цвет его зауженных штанов. Он у отца подрабатывал. Не за деньги. Денег у него всегда было впрок и даже больше. Он мог заглянуть в мое окно в пятницу вечером, сказать: «мы с тобой уезжаем на два дня», потом шлепнуть чем-то по подоконнику. Я смотрел – билеты на поезд, который через два часа отправлялся. А Андрей в это время продолжал: «бери чистые трусы и отчаливаем».

– Ну? – вмешалась я. – И ты ведь ехал? Человек, который вовсе без шлюшеского мышления.

Ваня даже улыбнулся. По-доброму!

– Ехал, конечно, – сказал он. – С тяжелым сердцем каждый раз. А в последний – отказался.

Я выдохнула на грани с рычанием, сложила руки на груди, и откинулась на спинку стула, всем своим видом показывая, как недовольна таким выбором.

– На самом деле… – снова начал Ваня.

– …вы оказались совсем непохожими, – закончила вместо него Анюся.

Ваня кивнул и умолк. Предался воспоминаниям – это было видно по его затуманенному взору.

– Ничего не понимаю, – сказала я себе под нос.

– Что не понимаешь? – сказала Анюся. – Почему они перестали общаться?

– И это тоже. Но главное: почему он работал?

Ваня оживился. Чуть склонился ко мне, насколько стол это позволял, и с фанатичным блеском в глазах заговорил:

– Ему было просто интересно. Представляешь? Он работал там, в казино, в ресторане при казино, в отеле, просто потому что ему было интересно, как все это действует изнутри. А работал он класса с девятого… На школу забил. Ему можно – сын богатенького папы. Но как-то так вышло, что экзамены он хорошо сдал… Но никуда не поступил. Получил аттестат, и остался в Крамольске. Но и без ВУЗа его будущее прекрасно. Семейное дело ему отойдет. И я считаю, нет на свете человека более достойного этой империи, нежели он.

Звучало как тост. Мне даже захотелось похмелиться. Честно говоря, я думала об этом с того мгновения, как выползла из кровати Андрея. Но не стала этого делать. Проходила уже такой этап. Ничего хорошего в нем нет, какой бы безрадостной не казалась жизнь.

– Я так и не поняла, зачем он работал… – быстро произнесла я. – Но скажи, почему ты от него ушел? Я так понимаю, это твоя инициатива была?

Я правда не понимала, зачем работать человеку, у которого с рождения перед ногами весь мир… Черт возьми! Сколько всего можно делать вместо работы, если у тебя неограниченное количество денег!

– Ну ты же знаешь его, – сказал Анюся, кивнув на Ваню. – Он не может уважать тех, кто занимается такими… вещами. Это же Ваня.

Я перевела взгляд с Анюси на Ваню. Тот мелко и часто кивал, поджав губы.

– Че, правда? – скривилась я. – Только из-за этого?

Ваня снова кивнул, но теперь один раз и уверенно.

– Я всю жизнь, сколько себя помню, мечтал стать полицейским. Я правда считаю, что рано или поздно справедливость восторжествует, добро победит зло… ну и так далее. И я не мог… Ну пойми меня! Я просто не мог дружить… Даже просто смотреть на человека, семья которого развращает правоохранительные органы моего родного города.

Ваня запнулся. Смотрел вроде на меня, но и как бы сквозь. Я понимала – он не ловит и даже не замечает лучи неодобрения, которые я ему посылаю. Молодец, конечно, Ваня. За справедливость. Но только далеко с такими идеалами не уедешь.

Я выдохнула и снова откинулась на спинку стула. Теперь Ваню было жаль. Он не поборет систему. Как бы ни старался. Система поглотит его, пожует и выплюнет. Но сейчас, пока ему мало лет, может, и стоит попытаться.

– Удачи тебе, – сказала я.

Ваня притих. Я и сама себе подивилась. Искренне пожелала Ване удачи… Не было такого никогда, и скорее всего никогда не будет. Просто он меня разжалобил своими речами.

– Ты же думаешь, что можешь что-то с этим сделать? – уточнила я, чтобы Ваня правильно меня понял.

Он кивнул и уверенно, и неуверенно. Резко, но как бы вбок.

Интересный он, конечно, человек. И Анюся тоже. Интересные, но мудрости житейской ни на грам. Всегда будут жить в таком вот домишке с невысокими грязно-белыми потолками и плесенью на сантехнике. Сначала собак выращивать, потом детей – в количестве равном стае собак. Мне было бы их жаль. Но они сами свой путь выбирают.

Я же себе выбираю совсем другой путь. Я по головам пойду только бы не жить больше в бедности… Нет, правда. Я готова ради этого абсолютно на все.

– И все же, – вдруг сказала я. – Это не может быть он… Тот парень вчера и Андрей, про которого ты рассказываешь…

– Почему?

Ваня не собирался доказывать мне что-то. Он спрашивал чисто из любопытства.

– Потому что тот парень был… хорошим? – Сказала я, словно сама у себя спрашивала. – Не бывает хороших богачей.

Вместе со словами в голову заползли воспоминания со вчерашний ночи. Я даже засмущалась. Абсолютно невозможное для меня действие. Особенно если я на виду у людей. Но как-то так ощущались эти воспоминания, что делиться ими казалось кощунством.

Ваня рассмеялся. Неожиданно для всех, кроме себя. Анюся даже дернулась и глянула на Ваню, прищурив глазки.

– Ты чего? – спросила я.

Ваня чуть успокоился и лишь затем заговорил:

– Это точно он!.. – Ваня снова ненадолго рассмеялся. – Узнаю Андрея! Единственный во Вселенной хороший парень, которому дают!

Анюся фыркнула. А я улыбнулась, расчесывая пальцами волосы у лица так, чтобы пряди закрыли румянец на щеках.

Глава 3

Ты не знаешь меня даже по имени

Но я снова у тебя за спиной

Где ты – Три дня дождя

Дома у Анюси и Вани я пробыла до вечера. Уходить не хотелось в основном потому, что идти было некуда. Дома меня прирежут, ведь денег я не раздобыла. К тому же мне хотелось есть. Немного брезгуя, я поела перловки, которую кушал Ваня. Анюся сказала, что вовсе не для собак ее варила. Я вначале ей не поверила. Но обнаружив, сколько Ваня съедает за раз, поняла, что Анюся не врала. Как и всегда.

Ваня не выгнал меня из их дома лишь потому, что ушел спать. Я вообще удивлялась, как ему после ночной смены хватило сил на колкости и на такой длинный рассказ.

Он ушел, пригрозив мне кулаком, чтобы я убралась до того, как он проснется, и чтобы не вздумала его будить. Я не испугалась. Очевидно, что спать он будет долго и крепко. Так что мы с Анюсей спокойно разговаривали, даже не стараясь прикрутить громкость. Анюся мыла посуду, а я развлекала ее беседой. После мы пошли заниматься питомником. Точнее Анюся им занималась: кормила животных, чесала их за ушком, обнаруживала клещей и блох. Первых вытягивала, над вторыми тяжко вздыхала. А я работала радио – болтала что-то без умолку, только бы Анюся не припрягла меня к работе. Она пару раз тонко мне намекнула, что, в целом, если у меня есть желание, и если меня это не затруднит, то я могу помочь ей придержать пакет, пока она сыплет корм. И все в таком духе. У меня желания не было, меня это «труднило», так что я не откликалась на неловкие просьбы Анюси. Я и за плату работаю нехотя. А тут бесплатно! Анюся, конечно, мой лучший друг. Но это не достаточный аргумент, чтобы одеть на меня упряжку.

Короче, я засиделась. Темнело очень поздно. Я как-то не успела привыкнуть, что в девять вечера последние лучи солнца еще не спрятались за горизонтом.

Я брела по мягкой, размоченной дождем грязи, надеясь, что опоздаю на электричку. Тогда придется заночевать у Анюси. А я на все готова, даже на ночевку под одной крышей с Ваней, только бы домой не идти. Но на электричку я не опоздала. Пришла, как отличница, за десять минут. Купила билет на Анюсины деньги, и зашла в пустующий вагон. Людей было мало. Оправдание этому одно – их тут всегда мало. Я без интереса рассматривала бабулю с саженцами, которые как любопытные песики выглядывали из ее клетчатой сумки, свесив уши-листья. Потом отвернулась и прижалась щекой к стеклу. Надо бы умыться. И вообще помыться. Отчего-то у меня не хватило наглости попроситься в душ у Анюси. Обычно у меня ее на все хватает.

Только на получасе дороги, я вспомнила, что оттягивает карман шорт и жжет бедро. Часы. Я украла часы.

Оглядевшись, словно кому-то было до меня дело, я убедилась, что на меня никто не смотрит, и вытянула часы из кармана. Кровь быстрее побежала по венам, когда этот золотистый циферблат блеснул перед моими глазами под блеклым светом вагона электрички. Красивые. Без единой царапинки. Величественные, они оттягивали мне руку. Казалось, чем дольше я на них смотрю, тем больше они весят. От часов не хотелось избавляться. Я любовалась ими, думая, как же здорово ощущать на руке богатство изо дня в день, из года в год.

Я надела часы на левое запястье, вытянула руку перед глазами, покрутила ею, глядя, как скачут мутно-желтые лучи лампы на идеальном стеклышке над циферблатом.

На самом деле часы мне не шли. Они были явно мужскими. К тому же на моем тонком запястье выглядели как кандалы…

От этой мысли я хохотнула. Наверное, бабка с щенками-ростками с подозрением глянула на меня, но было все-равно. Кандалы! Это я так подумала про эту совершенную, прекрасную, дорогущую вещь.

Все еще улыбаясь, я сунула ладони под кофту: левую – в рукав правой, и наоборот. Теперь мое сокровище хотелось скрыть от мира. Я понимала, что очень скоро попрощаюсь с ним. Но пока есть такая возможность… Пускай холодный каучук ремешка насытиться теплом моего тело. Вдруг это сработает, как монетка, которую бросили в фонтан? Дам часам частичку себя, и они потом ко мне вернутся?

Нет, эти дорогие вещи плохо на меня действуют. Начинаю сказочки придумывать и, что хуже, верить в них.

Я вытянула ладони из-под кофты, и сунула их в карманы шортов. Так привычнее.

Покинув электричку, я зашагала по улице, которая вела к центру Крамольска, к модному району, где, спускаясь в страну чудес, сутками пропадали богачи. На самом деле я не собиралась до него добираться. Вероятно, Андрей сейчас где-то там. Встретить его с ворованными часами на запястье не хотелось. Крамольск не маленький. Но и не большой. Он сможет меня найти, ведь разглядеть успел хорошо – целую ночь этим занимался. Поэтому я должна поскорее избавиться от часов.

По-хорошему, надо было сделать это, как только я вышла из его квартиры. Но я как-то не подумала… Наверное, подсознание решило не напоминать мне о часах, чтобы подольше чувствовать близко к себе такую дорогую вещь. И ладно. Прощаю ему. К тому же, вряд ли Андрей (или вовсе не Андрей) заметил, что часы исчезли. Наверняка у него таких сто штук. Одними больше, одними меньше… Не обязательно он подумает, что это связано со мной, ведь так?

Но, не совсем сознавая это, я ускорилась. В Крамольске полно ломбардов. Осталось найти ближайший.

Такой обнаружился минут через семь быстрой ходьбы. Уже совсем стемнело. Было часов десять вечера. Телефон разрядился, поэтому точное время я сказать не могла… Нет, вообще-то могла. У меня ведь часы на запястье. «Хубло», как никак. Наверняка они настолько точные, насколько вообще могут быть точными часы. Но все время ночной прогулки я натягивала рукав кофты на них. Вдруг кто увидит? Поймут ведь сразу, что они ко мне попали не честным путем. Видно же по мне, что я таким имуществом располагать не могу.

Не стала бы девушка с часами «Хубло» носить рваные джинсовые шорты, которые заканчиваются так высоко, как у некоторых, более приличных девушек, заканчиваются трусы. И кофту такую носить не стала бы. Застиранную, так что цвета не черного, а темно-серого, с вытянутыми, еще более светлыми пятнами. Еще и катышками на рукавах. Нет, не стала бы. Все поймут, что часы я украла. Не то что мне было дело, что обо мне подумают. Но если кто-то узнает часы… У меня будут проблемы посерьезнее увольнения. Дорогие вещи ведь в «лицо» узнают. У них даже паспорта есть… Паспорта! Зря я их украла.

И если бы я не вышла прямо сейчас к ломбарду, то бросила бы наворованное прямо на асфальт, не переживая, что трещинка пробежит, соединяя семь часов и два часа, или, например, пять часов и десять, или двенадцать и шесть…

– Здравствуйте! – крикнула я в окошко.

Говорить приходилось громко, чтобы заглушить страх. Я ощущала, как дрожат мои руки. Надо же. Не думала, что избавляться от часов будет труднее, чем красть их.

Из окошка показалась женщина лет шестидесяти. У нее были короткие черные волосы, которые она неаккуратно взбила рукой, пока я смотрела на нее. Платье у нее было типичное, бабское – синее в мелкий белый горошек.

Несколько секунд мы глядели друг на друга одинаковыми перепуганными взглядами, а потом женщина произнесла на удивление высоким голосом:

– Здравствуйте, но мы уже закрываемся…

Женщина потянулась к створке окошка, но я ловко перехватила ее запястье. Левой рукой. Манжет кофты, натянутый до пальцев, спрыгнул до середины предплечья. Часы сверкнули в ярком свете лампы, которая свисала с козырька ломбарда. Она привлекала мошек в паучьи сети, которые соединяли крышу козырька и стены. Мошек было так много, что гул, который они создавали, показался мне шумом крови в ушах, какой бывает, когда давление высокое. Высокое давление меня сейчас не удивило бы. Я была напугана, словно вот эта мошка, которая билась в липкой сети.

– Дело срочное, – сказала я. – Просто… Срочно… Завтра за квартиру платить… А долг с зимы, понимаете?

Я врала плохо, неубедительно, хотя умела иначе. Но женщина меня не слушала. Она пялилась на часы. И отчего-то она тоже была напугана, хотя, как правило, работники ломбарда не самые эмоциональные люди. Она кивнула. Провела рукой под столешницей, а потом посмотрела на меня. Я медленно убрала руку, осознав, что женщина не собирается закрываться, и примет меня, последнего клиента ломбарда на сегодня.

Я стала расстегивать часы и, хотя застежка у них была не хитрая, провозилась я чуть ли не минуту. Просто пальцы дрожали и не слушались, словно я руку отлежала. Увлеченная дурацкой застежкой, я не замечала, что женщина пялится на меня, изучает мое лицо. Так внимательно, что даже чуть склонила голову.

– Часы… – зачем-то сказала я. – Сдать.

Подняв голову, я снова встретила перепуганный взгляд. Меня это напрягло. Сперва я подумала, что женщина испугалась внезапности, с которой я бросилась перехватывать ее запястье. Но сейчас мне казалось, что дело тут в другом. Хотя в чем еще? Мы видим друг друга в первый раз и…

О нет. Кажется, она догадалась, что часы краденые. Что-то сейчас произойдет, да? Тот же паспорт на драгоценность попросит… Ладно, придется сказать, что это не оригинал. Так денег меньше получу. Но лучше мало денег и отсутствие судимости, чем наоборот.

Но женщина вдруг пришла в себя. Перестала выглядеть такой испуганный, рот прикрыла, и стала типичной работницей ломбарда.

Я знала, как сдаются вещи в ломбард. Не первый раз это делала. Женщина выдала мне бумажки, а сама куда-то отошла. Наверное, покурить. Я сосредоточилась на бумажках. Концентрация была отвратительной. Мошки отвлекали непрерывным жужжанием. А тетка, оказывается, причмокивала, когда разговаривала.

– Да, да, – повторяла она полушепотом в телефон. – Они, да…

Я не вслушивалась. Усталость накатила на меня. Я хотела поскорее покончить с часами, забрать деньги, и больше никогда не вспоминать, что когда-то мое запястье носило такую вещь. Если не помнишь – значит, не было. Правильно?

Дальше я возилась с бумажками под равнодушным взглядом женщины. После телефонного разговора она переменилась. Взгляд ее стал слегка надменный. Я надеялась, что не мне он посвящается, а человеку с того конца телефонного провода. Но, кажется, все же мне, судя по тому, что надменность в ее глазах не тухла, а понемногу росла с каждой заполненной мною строчкой.

В этот раз мне показалось, что тягомотина с бумажками была длиннее, чем во все прошлые. Тетка расспрашивала меня о всякой ерунде. А потом заявила:

– Сейчас в кассе таких денег нет. Приходите завтра.

– Но… – выдохнула я.

На секунду я почувствовала, что вот-вот разрыдаюсь. Но в следующее мгновение меня окатила ярость.

– Какого хуя? – закричала я. – Думаете, я просто так ночью прихожу в ломбард сдавать дедушкины часы? Самую ценную вещь, которая осталась у меня от родственников?

Теперь ложь звучала правдиво. Женщина приоткрыла рот, с которого к концу рабочего дня стерлась помада, остался только карандаш. Она хотела что-то сказать, причем взгляд ее оставался надменным. Но я не дала ей и звука проронить.

– Просто дайте мне денег, чтобы хватило за коммуналку, блядь, заплатить, и поесть пару дней! Все! Я могу даже не возвращаться за остатком…

Ну с последним я погорячилась. Конечно, я вернусь. Это сделать гораздо легче, чем на новую работу устроиться. А жить на что-то надо. И лекарство покупать тоже надо, а то бабка совсем плохая.

Больше мы с женщиной ни слова друг другу не сказали. Она лизнула палец и отсчитала мне несколько купюр. Кажется, она их даже не посчитала. Я тоже не стала. Тут я поняла, что ни на какой остаток мне надеяться не стоит. Ну и хуй с ним. Мне и так крупно повезло, что ворованное в ломбарде приняли.

Не прощаясь, и уж тем более не благодаря, я свернула пополам тощую пачку денег, и сунула ее в карман. Затем я зашагала прочь от этого мерзкого гомона стаи мошек.

Сейчас уже совсем стемнело. Фонари работали, но как будто сами на себя. Они освещали лишь свои ножки, а расстояние от одного фонаря до второго тонуло в темноте.

Я темноты не боялась. Меня всегда удивляли рассказы о том, как дети, бывает, до шестнадцати лет спят со включенным светом. Я никогда не боялась ни подкроватных монстров, ни вампиров, ни оборотней, ни прочей чепухи. В этом мире я боялась лишь двух вещей. Боли и бедности. С первой ясно – все ее боятся. А вторая… Плохая еда, плесень, запах старья, и немытого тела. Вот что страшно. Главным образом, потому что бедность, в отличии от вампиров – реальна.

Но сейчас на меня почему-то не действовали доводы разума о нереальности потустороннего, которое может поджидать в темноте. Меня волновали сгустки тьмы между домами, до которых не добирались ни свет, ни полутень от фонарей. Я вглядывалась в проулки, чувствуя, как по спине, осторожно касаясь кожи холодным щупальцем, ползет страх.

Если бы телефон не сел, я бы позвонила кому-нибудь, чтобы говорили со мной, пока я иду. Анюсе или… Да, больше и некому.

Я ненадолго остановилась, чтобы проверить телефон. Тот молчал, сколько бы я ни жала на кнопку блокировки. Тогда я сунула руки в карманы и зашагала еще быстрее. Я бы побежала, но это значило самой себе признаться, что мне страшно.

Но только через сотню метров я услышала, что не одна иду этими темными аллеями. Закончились ряды магазинов и торговых центров, да и там людей я почти не встречала. К тому же все они шли навстречу мне, а не вдогонку. В отличии от этих.

Фигура… или фигуры были где-то за моей спиной. Достаточно далеко, чтобы не вызывать подозрений. Но я все равно чувствовала угрозу, которая от них исходила.

Чуть погодя, я оглянулась. Мужчина шел один. И, уже не скрывая этого, шел он прямо за мной.

Стиснув в кулаки скрытые карманами ладони, я ускорилась еще немного. Уже почти бежала. Мужчина тоже ускорился.

Я вдруг поняла, как болят мои челюсти – слишком сильно стискивала зубы. Нужно было что-то выдумывать, иначе… Иначе что? Может, мне просто кажется? Паранойя развилась из-за этих сраных часов. Только у меня их больше нет. Так что дело точно не в них.

При погоне нужно нырять в магазин, где есть люди. Только все уже закрылись. Я подергала за ручку ближайшего, постучала в окно, но мне не открыли. Хотя, может, открыли. Просто я останавливаться не стала. Времени на это не было.

Потом я решилась побежать. Это я умею. В любом случае буду быстрее этого мужчины, высокого и грузного, какие в кино играют телохранителей.

Только едва я подалась вперед, как из следующего сгустка тьмы, из следующего проулка, кто-то шагнул на меня. Я вскрикнула, но грубая, шершавая ладонь накрыла мой рот. Я и не собиралась долго кричать. Просто от неожиданности вырвалось. Я бы и не смогла кричать. От страха язык перестал меня слушаться.

Меня сгребли за живот, а потом той же рукой, что закрывала рот, прижали мой затылок к груди преследователя. В нос ударил запах пота и табака. Я даже не пыталась вырваться. Одни только руки этого мужчины весили больше меня. Я не справлюсь. С такими не поборешься – от них только убежать можно. Сейчас уже не можно. Но и досадно мне не было. Просто чувства атрофировались. В этом плане страх влиял на меня благотворно.

Первый мужчина, который недолго меня преследовал, нагнал нас почти сразу. Но лица я не разглядела. То, что он подошел, я узнала по шагам. А до этого мне на голову надели мешок.

Никогда такого со мной не происходило. Хотя я, наверное, заслуживала. Были на моем счету несколько краж. Не сосчитать сколько раз я… плохо себя вела в общественных местах. Один раз я сидела в обезьяннике – но совсем недолго, так что не считается.

Но чтобы на голову мне нахлобучивали мешок… Пах он чем-то грязным, но чем именно – я разобрать не сумела. Отвлеклась на другие органы чувств. Мужчины не разговаривали между собой. Они действовали четко и слаженно, словно по давно разработанному сценарию. Мешать им было даже как-то неловко.

Но в одно мгновение я все же дернулась. Поднесла руки к голове, чтобы стянуть мешок, и резко отскочила в сторону. Я не надеялась убежать. Но хотелось хотя бы понять, как выглядят мои похитители. Я думала, маневр удастся, ведь я так покорно шагала за ними, отчего они могли потерять бдительность.

Только вот они словно мысли мои читали. Схватили через миг после того, как я отпрыгнула. Точнее дернулась. Потом, чего я совсем не ожидала, мощный кулак прилетел мне в живот. Я охнула, сгибаясь пополам. Только продышаться мне не дали. Грубо пихнули под зад, чтобы я поторапливалась. Теперь ослушиваться я не стала. Оказалось, это заканчивается болью.

Я чувствовала себя жирной клушей, которую ведут на убой. Постоянно спотыкалась, и дело было не только в закрытых глазах. Просто ноги подкашивались от страха. А после неудачной попытки побега запястья стянули за спиной наручниками. Несколько раз я думала, что упаду. Я была бы даже рада этому. Но сильные руки подхватывали меня и пихали вперед, чтобы ускорялась.

Холщовая ткань промокла. Грубые волокна царапали нежную кожу лица. Я не думала, что плачу, пока мешок не стал ко мне прилипать. От ужаса слезы лились сами. Я пыталась успокоить себя тем, что не совершала ничего такого, из-за чего со мной могли так обращаться. Может, эти ребятки просто обознались?..

Но мысль о часах не давала покоя. Все мои проступки всегда сходили мне с рук. А тут, когда в игру вступили в часы… Дело точно было в них. Как бы я ни желала, чтобы это оказалось не так.

Спустя кучу времени… или, может, совсем немного времени… сказать точно я не могла, часов ведь при мне больше не было. В общем, когда-то мы остановились. Один мужчина оттянул мои разодранные наручникам запястья, так что пришлось прогнуть спину. Но как бы я ни старалась, чувствовала, что суставы вот-вот вылетят.

А второй занимался чем-то другим. Не знаю чем. Я открыла глаза, хотя доселе жмурилась так крепко, словно меня заставляли на солнце смотреть. Обзор все еще закрывал мешок, но теперь сквозь ворс проступал свет фонаря. Я заморгала, давая глазам привыкнуть, хотя света было не так уж много. Но и он радовал.

Что-то сейчас произойдет. И вряд ли меня убьют. Так что все не так уж плохо. Может, как в средневековье воришкам, мне сейчас отсекут ладони? Я сжала кулаки, словно так могла их скрыть и спасти.

Кто-то бросил кому-то несколько коротких фраз. Новый игрок в этом спектакле? Мне даже неловко стало от того, что заставила стольких людей крутиться вокруг себя. И от этого полегчало. Не совершала я ничего настолько страшного, чтобы так со мной суетились. А часы… Часы больше не при мне. Они ничего не докажут… Наверное.

Несколько неясных шевелений, еще пара фраз, и моих судорожных вздохов, еще несколько секунд молчания, и я услышала звук, с каким отворяется автомобильная дверь. На меня дохнуло знакомым запахом дождя, а потом я почувствовала толчок в спину.

Мешок с меня так и не сняли, он так же лип к лицу, но теперь влага была и на шее, отчего жесткая ткань натирала ее сильнее, чем если бы двигалась посуху. От толчка я завалилась на колени. Я зажмурилась, готовая ощутить боль. Но колени приземлились быстрее, чем я предполагала. К тому же на что-то мягкое. Снова меня подтолкнули, и я засуетилась. Попыталась вскарабкаться с ногами на сиденье, только бы не раздражать больше этих людей.

Я чувствовала себя очень маленькой и глупой. Не впервой, конечно. Но сейчас обстоятельства подталкивали к тому, чтобы сожалеть о том, какая я. Мои преимущества, ловкость и хитрость, в таком положении не спасут. И оставалось только слушаться. Сложность была в том, что приказы отдавались не словами, а этими толчками, неясными, как шепелявая речь.

Когда все мои конечности оказались в машине, дверцу захлопнули. Машина покатилась. А я поняла, что дела мои хуже некуда.

Ночь, разряженный телефон, и неизвестные, явно настроенные недружелюбно. Бабка говорила не садиться в машину к незнакомцам. Да вот только оказалось, что незнакомцы эволюционировали – не спрашивают хочешь ли ты сесть в машину. Ну, чтобы не получить отказ.

Машина набирала скорость. Я молчала. Слезы текли, хотя я заставляла их остановиться теми силами, которые не сожрал страх.

В салоне машины было темно. Лишь раз в несколько секунд холщовую ткань пронзал луч фонаря. Я смотрела вперед, ничего не видя, и тяжело дыша. Сиденья автомобиля ощущались мягко и знакомо. Я сразу поняла, в какой машине нахожусь, но пока не разрешала себе дрожать от страха.

Мы все ускорялись. Неслись уже, наверное, по трассе. Хотя мое положение из-за скорости становилось все менее безопасным, я чувствовала себя все лучше.

– Да сними ты его наконец, – прозвучал его голос.

– Очень смешно, – фыркнула я в мешок.

Да, огрызаться – не лучшая стратегия, когда тебя похитили. Но если рассказы Вани он нем правдивые…

– О чем ты? – прозвучал его голос растерянно.

Наверное, он пытался рассмотреть меня через зеркало заднего видения. Кажется, в машине мы были вдвоем. Методом исключения я поняла, что он за рулем. А я на пассажирском сидение, куда забралась с ногами. Плохая идея, наверное. Когда я смотрела на кеды в последний раз, от них грязь уже отсохшая отваливалась. А это было утром. С тех пор я прошлась по грязи, по клеткам животных, потом снова по грязи, и наконец по пыльной улице ночного Крамольска.

Чтобы ему легче было видеть, почему его вопрос о мешке смехотворный, я спустила ноги на пол и развернулась на сиденье вполоборота, приподняв запястья.

Секунду я сидела так, чувствуя себя глупой. А услышав его смех, мигом выровнялась.

– Так ты плохо себя вела, да? – сказал он. – Я не говорил им надевать на тебя наручники.

– Сделаешь это сам, только попозже и при других обстоятельствах, да?

Я была уверена, что он засмеется. Но вместо этого с переднего сиденья прозвучало:

– Если сама попросишь, то конечно.

Я промолчала. Не поняла, как отнестись к этому заявлению. Он думает, что мы еще увидимся? Еще и при тех обстоятельствах, про которые я пошутила?

Он тоже молчал. Машина теперь ехала с ровной скоростью, не медленно, но и не так быстро, как мне казалось, хотя мы не тормозили. Фонари так же с равным интервалом прорезал тьму моего поля зрения. Это хорошо. Значит, мы едем просто по трассе. А не в лес, куда легче выкинуть мой расчлененный труп.

Молчание затянулось. Тогда я решилась пискнуть:

– Освободишь меня?

Я замерла, отчего-то думая, что сейчас на меня либо ругань полетит, либо что-то с физическим воплощением. Заслужила я немилость, еще и права качаю. Что за преступница?

Но он не разозлился. Наверное, и не собирался делать это сегодня вечером. Чего он добивается? Попугать меня хочет? Так он уже справился с этим. Там, в темном проулке между домами, с мешком на голове, и амбалами впереди и сзади меня, я ощутила страх, как никогда. Я теперь досконально знала это чувство. Как оно ощущается, когда не знаешь, что тебя ждет, когда не у кого просить помощи, когда знаешь, что провинилась и заслуживаешь что-то подобное.

– Честно говоря, – заговорил он слегка расстроенным голосом. – У меня нет ключа.

Мое сердце ухнуло. Такого ответа я не ожидала. И раскаяния в его голосе я тоже не ожидала.

– И что теперь делать?

Вопрос повис в воздухе. Ничего не происходило. Я едва решилась повториться, как поняла, что меня все-таки услышали. Машина замедлялась.

Страшно мне больше не было, но тревога никуда не делась. Да, его тон добрый, да, если Ваня не ошибся, сам он тоже добрый. Да, дорога вроде городская, да, если бы меня хотели убить или избить или еще как-то физически обработать, то сделали бы это еще в темном переулке. Но что, если он просто психопат? Я ему насолила, и теперь он будет мучить меня просто потому, что… Потому что что?

Когда машина остановилась, я постаралась сжаться в молекулу. Не получилось. Я лишь перекинула колени со стороны двери к середине сиденья заднего ряда. Потом ждала, слушая, как колотится сердце.

Распахнулась дверь, противоположная от той, где я сидела. От неожиданности я вздрогнула. Вроде понимала, что сейчас она откроется, вроде нет ничего пугающего в этом звуке. Но все же мурашки пробежали по телу. Особенно когда я почувствовала, как продавливается сиденье рядом с мной.

Он ощущался не так, как вчера. Но это до тех пор, пока не стянул с меня этот клятый мешок. Вместе с мешком он схватил еще и волосы. Я вскрикнула, отчего он тут же пустил мешок.

– Они пришили его к твоей шее?

Он так это сказал, словно не шутил. Я решила над этим не задумываться и воскликнула:

– Волосы!

– О, прости, прости…

Ему было искренне жаль. Я злилась на его нерасторопность ровно до той секунды, когда ощутила его пальцы на своей шее. Какого черта он делает?

Потом я поняла, что аккуратно снять с меня мешок, не развязав его, будет сложно. Он просто возится с завязками. Оттого и коснулся шеи. Ничего больше.

Но я все-равно почувствовала, как приятно защемило в груди, как скользнула в тело боль, но сладкая. Учитывая особенность моего положения, подобные чувства были неуместны. Категорически. Но как тут справиться, если я прекрасно помнила, как еще вчера его пальцы так же касались меня только… при других обстоятельствах, да.

Соскочили завязки с шеи, затем соскочил и мешок. Я глубоко вдохнула и лишь потом открыла глаза.

– Андрей Литовский, – сказала я.

Я наслаждалась растерянностью в его взгляде. Но не долго. Ровно столько, сколько он сам мне позволил. А потом он сказал:

– Лиза Раскина.

Улыбка слетела с моих губ. Только я почувствовала, что хоть немного владею ситуацией, как он снова меня обскакал.

– Откуда ты знаешь… – начала я, но запнулась.

Мы оба хотели задать этот вопрос друг другу, и оба хотели узнать ответ на него. Так что не было смысла его произносить.

Андрей выглядел сегодня еще лучше, чем вчера. Волосы снова уложены крупной волной с пробором посередине. Глаза прикрыты, словно в удовольствии. И ухмылка. Иногда она обнажала его идеальные белые зубы. Но сегодня я их еще не видела.

Только наряжен Андрей был проще. И вопреки этому сочетался, что ли, с внутренним убранством «Порше». Я была уверена: одень кого угодно так же, как Андрея, посади в этот салон, и он будет выглядеть, как бедняк, который угнал дорогую машину. Но Андрей в любом амплуа выглядел элегантно. Не стать ему актером.

Хотя, надо отдать должное, играл он замечательно. Я правда целую секунду думала, что смогу в этом раунде одержать вверх. Но он узнал мое имя… Откуда?

Мы молчали. Я смотрела на Андрея, он – на меня. Никто не собирался отводить взгляд первым. Не знаю, что он высматривал во мне. Но я искала отголоски тех историй, которые мне рассказывал про него Ваня. Хотя верить Ване не хотелось, кажется, он не врал. Этот тот Андрей. Как я поняла? Не знаю. Но было в нем что-то манящее, хотя меня он скорее отталкивал. Ненормально это, снаряжать людей, чтобы они похищали меня ему на потеху.

– Так что? – сказал Андрей. – Как ты узнала мое имя?

– Ты известная в Крамольске личность.

Мы стояли на обочине, и мимо нас проносились машины. Так быстро, что «Порше» вздрагивал.

– Так ты и вчера знала, как меня зовут?

– Нет, – мигом ответила я. – Только сегодня… навела справки.

Подлетели к кромке волос его брови, выщипанные, идеальные, как и все лицо.

– И где же обо мне есть справки?

Он улыбался немножечко, словно я была щеночком, который сумел его рассмешить. Не знаю, испугался он и так скрывал свой страх, или правда позабавился. Наверное, сыну самого богатого человека в городе стоит бояться, что о нем так легко можно «навести справки». Забавно, что я даже не старалась это делать. «Справки» сами приплыли ко мне.

– Не где, а у кого, – сказала я, тоже пробуя улыбнуться. – У людей.

– У каких таких людей?

Теперь Андрей чуть хмурился. Мне понравилось, что я смогла немного, но озадачить его. Хотелось пожить с этим ощущением подольше. Поэтому я сказала:

– Я уже на три твоих вопроса ответила. Теперь моя очередь спрашивать.

– Ты не в том положении, чтобы задавать вопросы.

Конечно, я знала об этом. Но вдруг поняла, что испугалась его слов. Андрей еще и голову так склонил, как психованные делают. Я вжалась в сиденье. Секунду просидела так, а потом расслабилась – Андрей рассмеялся.

– Успокойся, – сказал он. – Я ничего плохого тебе не сделаю, просто хотел тебя проучить.

– Проучить? – скривилась я. – Да я чуть не обосралась в переулке! Когда твои прихвостни мне вмазали!

– Вмазали? – Андрей прищурился с недоверием.

Я часто врала, и ничего, кроме досады, не чувствовала, когда люди мне не верили. Но когда говоришь правду, и тебе не верят… Отвратительное чувство.

– В живот, – кивнула я, стараясь, чтобы голос был уверенным или хотя бы безразличным.

Если начну жаловаться, скулить, то Андрей решит, что я лгу.

– Они не должны были, – сказал Андрей. – Я не говорил им делать этого. Только про наручники сказал…

Он сказал это с печалью, а затем провел пальцем по моим запястьям. От этого жеста волнение было лишь неприятное. Хотя его касание ощутилось как что-то мягкое, почти интимное.

Просто я вдруг поняла, с кем имею дело. Он захотел… как он сказал? Проучить меня? И для этого ему потребовалось лишь отдать пару приказов. Что бы он сделал, если бы я сделала ему что-то похуже, чем воровство часов?

– Это жестоко, – шепнула я.

Впрочем, я понимала, что заслуживаю большее наказание, чем получила. Ну, это если самое неприятное за вечер уже позади.

Андрей протянул руку к моей голове. Я вжала ее в плечи. Так руку заносят, чтобы ударить. Но Андрей, кажется, не собирался этого делать. Он коснулся моих волос, которые я еще в электричке закрутила в растрепанный пучок, чтобы не мешались. Волосы пора была помыть. Как и все тело. Вспомнив про это, мне сделалось еще менее уютно.

Андрей недолго возился с моими волосами. Несколько раз он больно дернул за волосинки, может, вырвал их. Но не специально. Затем он опустил руку и в ладони блеснула моя шпилька.

– Что.. – начала я, но тут же догадалась, что Андрей собирается делать.

Он аккуратно подтолкнул меня так, чтобы я развернулась спиной. Затем я почувствовала, как он касается наручников. Запястья саднило, но я молчала. Уставилась в окно, за которым видно было лишь темноту.

Я думала, что он не справится. Поковыряется со шпилькой в наручниках, потому что видел, как так делают в фильмах про шпионов. Но к моему удивлению, уже спустя полминуты что-то щелкнуло. Еще несколько секунд, и я поняла, что это замок наручников.

– Можешь поворачиваться, – сказал Андрей.

Я так и сделала. Потом уставилась на него с чем-то средним между восторгом и ужасом. Андрей улыбался.

– Я и не такое умею, – сказал он.

– Я знаю, – ответила я, ничего под этим не имея.

Но Андрей снова удивился.

– Что же у тебя за источник такой?

Я повела плечом. Не знаю, хотел бы Ваня, чтобы я обсуждала его с Андреем. Вообще, мне было плевать, что он об этом думает. Просто не хотелось раскрывать перед Андреем все карты.

Снова молчание. Андрей стучал пальцами по подлокотнику. Меня это бесило. Я смотрела ему в глаза, особо не робея, как и он. А потом опустила взгляд на его руку. Всего на секундочку, просто потому что этим мерзким стуком Андрей привлекал к ней внимание.

Но едва я опустила взгляд, секундочка растянулась в несколько секунд, а потом в дюжину. «Хубло». Те самые, которые совсем недавно были на моей руке. Теперь они обхватили запястье Андрея.

Он догадался, куда я смотрю. Особой смекалки это не требовало. Часы были единственной занимательной вещью в машине. Кроме самой машины. Она тоже была весьма занимательной. Салон черный, хотя раньше я думала, что все дорогие машины внутри бежевые, словно обтянутые человеческой кожей. Такая ассоциация возникала у меня не от страха. А от дороговизны. Вряд ли человеческая кожа дешевая, ведь так?

Андрей ни слова не говорил. Продолжал настукивать пальцами какую-то мелодию, и наслаждаться эмоциями на моем лице. Мне снова стало страшно. Вот так быстро Андрей вернул краденое. Меньше суток прошло.

Я чувствовала, как мурашки пробежали по рукам и бедрам. Он может все, что угодно со мной сделать. И я все еще заперта в его машине.

– Знаешь, – сказала я тихо, но понимая, что меня прекрасно слышно. – Чем дольше мы тут сидим, тем меньше я верю, что ты не собираешься делать мне ничего плохого… Объяснишься?

Андрей улыбнулся. Но не жутко, как маньяк, а по-доброму. От этого я чуть расслабилась. Просто обстоятельства, в которых я теперь находилась, пугали меня. Еще больше меня пугало то, что завел меня в них этот милый человек.

– Ты первая девчонка, которая осмелилась обокрасть меня.

Андрей вдруг засмеялся. Он так задорно это делал, что мне тоже захотелось. Но сразу же я себя одернула. Еще чего не хватало – смеяться над его шутками. Это будет значить, что я покорена. Нельзя допустить, чтобы он так думал. Это даже не было правдой.

– Честно говоря, – сказал он. – Я восхищен.

– Что?

Звучало как шутка. Я не верила, что мной можно восхищаться. Но Андрей… Он сказал это уверенно. Неужели серьезно так думает?

– Серьезно! – воскликнул он, и я испугалась еще и того, что он мысли читает. – Я до последнего пытался понять, зачем они тебе понадобились. Ты же не собиралась их носить?.. Нет?

Я молчала. Не верю, что он не понимает, для чего воруют дорогие вещи.

– Я еще подумал, что ты их забрала, как монетку в фонтан кидают… Чтобы вернуться, знаешь?

Андрей улыбался заразно. Но меня хватило лишь на гримасу.

– Но оказалось, что все так прозаично. Ты просто хотела сдать их в ломбард.

«Прозаично». Я ни разу не слышала это слово в людской речи. Вот так просто он его ввернул.

Я кивнула, и опустила глаза в притворном раскаяние.

– И ни капли ты не жалеешь об этом, – продолжал Андрей с той же игривостью.

Он не журил меня, не пытался унизить. Он словно бы хотел понять, как я мыслила, что чувствовала.

– Мне нужны деньги, – сказала я, подняв взгляд.

Надеюсь, вид у меня был гордый. Мне в общем-то неважно было откуда деньги ко мне придут. Заработала я их или украла, какая разница? Номинал у купюр от этого не меняется.

Андрей снова склонил голову.

– Устройся на работу.

Я качнула головой.

– Не выйдет, – сказала я. – Меня нигде не хотят видеть.

С хитрым прищуром Андрей чуть склонился ко мне. Я захотела отшатнуться, но не посмела выдать этим то, что мне жутко и неприятно находиться здесь с ним.

– Как интересно, – сказал он. – Поэтому ты решила воровать?

Я снова кивнула. Теперь не гордо, а снова как бы раскаиваясь. И снова Андрей меня не раскусил. Либо не дал мне этого понять.

– Много наворовала?

– Все, что успела, владелец уже вернул себе.

– Неужели? – сказал Андрей. – Всего только часы?

– Меня уволили только вчера. Я поэтому хотела…

Я не стала заканчивать фразу. Андрей прекрасно помнил, что я вчера хотела совершить. Интересно, этому он тоже восхитился? Есть хоть один человек в его окружении, кто по доброй воле хотел бы расстаться с жизнью?

Андрей коснулся моего голого колена. Я не стала возражать. Как сам он говорил: не в том положении находилась. Только выше колена Андрей не пошел. И жест был скорее для поддержки, чем для исследования моего тела.

– У меня есть предложение, – сказал он.

– Потрахаться в машине? – сказала я и качнула коленом.

Андрей не засмеялся – он захохотал. А потом убрал руку. Я смотрела на него, чуть поджав губы. Разве после этого касания можно было о чем-то другом подумать?

– Нет! – воскликнул он, отсмеявшись. – Приличное.

– Мне приличных предложений давно не делали.

– Охотно верю, – сказал Андрей.

У него это прозвучало галантно, словно изысканный комплимент. Как это у него вышло, если речь о похабщине? Я даже смутилось. Только мое лицо осталось снисходительным.

– Я о другом, – сказал Андрей, словно это уже было не очевидно. – О работе.

О работе значит. Что же он может мне предложить? Даст телефончик знакомого, которому нужна секретарша? Так знакомый как татуировки мои увидит, так вежливо скажет «мы вам перезвоним», и с удовольствием забудет обо мне, едва я порог переступлю.

– О какой же? – сказала я.

Мне было интересно и уже почти не страшно. Честно говоря, я бы согласилась на любую работу, которую он бы мне предложил. Я была на грани. Я правда чуть не взобралась на крышу. Если бы Андрей не проехал там… Никто другой меня бы не спас.

– Твой источник уже сказал тебе, кто мой отец?

– Да.

Андрей умолк. Хотел, чтобы я поняла, к чему он клонит. Я и начала догадываться. Только говорить об этом не стала. Не верила. Не могло быть правдой то, о чем я думала, нет, нет, нет… Андрей не может сделать мне такое предложение, он так плохо меня знает. А то, что знает, играет против меня. И все же он сказал:

– Ты бы хотела работать в казино?

Мой последний шанс устроиться. Ну, не считая варианта стать уборщицей на полдня в каком-нибудь офисе. Но чем это, лучше воровать.

Андрей ждал. Я молчала не потому, что ломалась, чтобы поднять себе цену. Нет, мой ценник уже давно валялся под плинтусом, и Андрей это видел, если не был слепым. Из головы вылетели мысли о том, что я мигом согласилась бы на любую работу. Просто я испугалась.

Казино. Город в городе. Спускаясь под землю, попадаешь в «Эмпирей». Как бы странно это ни звучало. Отель, казино, ресторан – и этот список не полный. Вроде там был ипподром. Но скорее всего это слухи, которые распускали в кругах, где я вертелась. То есть тех, кто никогда не был в «Эмпирее». Вряд ли на территорию можно зайти просто так. А если можно, то что такие, как я, там бы делали? Глазели на богатеев, как на животных в зоопарке? Скорее наоборот. Это они бы смотрели на бедняков, как Андрей посмотрел на меня, после того как я пискнула:

– Я даже не была там никогда.

– Правда?

Андрей так удивился. Словно не знал, что в Крамольске кроме лоска и сверкания «Эмпирея» есть смрад и пыль бедных районов.

Я не отрицала, так что Андрей понял, что не ошибся. Еще недолго он осознавал это, а потом его губы снова растеклись в легкую улыбку.

– Всегда бывает первый раз.

От такой банальщины захотелось громко языком цокнуть и глаза закатить. Но эти базарные замашки не вписывались в салон «Порше». Так что я ни звука не издала, а просто смотрела на Андрея, как Ева, наверное, смотрела на Змия. Хотя если судить по личностям, роли у нас с Андреем скорее обратные. Он, конечно, похож на искусителя, но добренького. Не того, кто затянет на землю грешную. Наоборот, его искушение – это… эмпирей, получается?

– Сегодня четверг? – сказал Андрей.

Вопрос был неожиданный и я растерялась. Хотя, как некогда работающий человек, прекрасно знала, какой сегодня день недели. Блаженство незнания, какой сегодня день и какое число месяца, осталось в далеком детстве.

– А завтра пятница? – сказал Андрей.

К этому времени я уже сориентировалась, поэтому кивнула.

– Приходи в субботу.

– Куда? – нахмурилась я.

Андрей поджал губы, все еще улыбаясь.

– Ну не строй из себя глупенькую, – сказал он. – Тебе это не идет.

Интересно, какой образ мне, по его мнению, идет? Стервы? Девчонки на одну ночь? Воровки в отчаянии?

Я задумалась, но не над тем, о чем подумал Андрей.

– Лиза! – сказал Андрей, не выдержав тишины. – Куда еще? В казино! Ты же знаешь, где оно?

Конечно, я знала в каком районе находится «Эмпирей». Это знание жителям Крамольска поступает вместе с пропиской. Но я никогда не заходила туда, и не представляла, как это сделать, чтобы не выглядеть посмешищем. Маленькая, в дешевом наряде. Чтобы на меня не обращали внимания, нужно, чтобы рядом вышагивал кто-то, кто своим сиянием затмевал бы меня. Я не против. Даже наоборот: в тени лучше, я знаю.

Вообще, я верила, что легко впишусь в мир богатеев… Нет. Рано об этом думать. Андрей просто предложил поработать. О чем это может говорить, кроме как о недостатке сотрудников?

– Я понял. Встретимся у входа в отель, – сказал Андрей, и добавил, усмехнувшись: – Я знаю, ты в курсе, ведь ты…

«… чуть не сделала это место своим последним пристанищем». Он так хотел закончить? Вряд ли, судя по этой его милой улыбке.

Я отвела взгляд и посмотрела в лобовое стекло. Фары не светили, только аварийка мигала. Оказалось, это необходимо, ведь «Порше» не сияет в темноте нежным золотым блеском. Удивительно.

Свет в салон давал лишь придорожный фонарь, который находился в десятке метров. Оранжевые огоньки аварийки лишь бросали неясный отблеск Андрею на щеку. Я много где оказывалась за последнее время. Но в таком удивительном положении – ни разу в жизни. Сижу в салоне самой дорогой машины Крамольска с сыном самого богатого человека Крамольска. Андрей еще и самый красивый в Крамольске. Я бы могла в него влюбиться… Если бы мы хоть чуточку походили друг на друга.

– Почему ты все это делаешь для меня? – шепнула я.

Я понимала, он ждет что-то взамен. Мое положение удивительное, но не сказочное. Сказок не бывает. Если кто-то тебе помогает, он ждет что-то взамен. Я даже догадывалась, что. Андрей ведь понял уже, что у меня ничего нет, кроме себя самой. Но ответ был неожиданным.

– Я не врал, когда сказал, что восхищен тобой, – сказал он.

Прозвучало так непосредственно. Почти по-детски. Что это значит? Я не понимала, сколько бы не вглядывалась в Андрея.

Он тем временем вглядывался в меня. И этот взгляд я ни с чем бы не спутала. Знала его досконально. Такой бывает только перед поцелуем. Перед суетливыми движениями, когда он не знает, как тебя коснуться. Спина, колено? Куда класть руку? Когда ты хочешь, чтобы тебя поцеловали, этот взгляд кажется волшебным. Когда нет, ты видишь, какой он дурацкий. Иступленный и растерянный. Ужасное сочетание.

В это мгновение Андрей казался беззащитным. Я сумею проникнуть под его броню. Если правильно все обстряпать, Андрей сможет дать мне то, в чем я нуждаюсь. Нужно лишь догадаться, как его побороть. Силой не смогу, значит, нужно хитростью.

Вот только Андрей даже не пытался бороться. Глупо. А ведь он таким быть не может. Неужели он правда… восхищен мной? Что же такого он увидел во мне? Наверное, свою полную противоположность.

Он оперся одной рукой о мое колено, а второй обхватил затылок, запустив пальцы в волосы. Я не поддавалась ему, но и не пыталась отстраниться. Запах дождя окутал меня плотнее, я почти его полюбила. Что-то было в Андрее, что притягивало меня к нему. Но, вероятно, это «что-то» срабатывало на всех девочках. Что-то такое банальное, как сочетание красоты внешней и внутренней.

За мгновение до того, как приникнуть к моим губам, Андрей блеснул той улыбкой, какая бывает у людей, которые привыкли получать все, что им хочется.

Я не терпела, но и удовольствия не получала. Вчера вечером все было иначе. Я устала и была разбита. Андрей просто подвернулся под руку. Будь на его месте кто-угодно другой, я бы вела себя так же. Вчера мне было все-равно, понравлюсь я ему или он забудет меня, едва я покину его квартиру. Сейчас вдруг все переменилось.

Я понимала, что вступаю в игру с огнем. Или не понимала?

Плохая идея играться с человеком, который просто чтобы проучить меня, организовал похищение. Но соблазн был так велик. А что мне оставалось? Бабка загнется, если я не достану денег. Мне и самой, бывало, хотелось кушать. А Андрей… Вот он сидит, готовый помочь мне, хотя я пока даже не прошу его об этом. Не просила ведь я о работе – а он взял и предложил ее. Еще, конечно, меня никуда не взяли, но… Андрей не голословный, это чувствовалось.

К тому же что плохого может сделать мне человек, который доселе был так добр? А рассказы Вани подтверждают, что Андрей хорошо себя ведет не только со мной. Нет. Он добрый по натуре. Со школы такой значит вряд ли изменится. Конечно, бывает, что людей перемыкает. Но если с Андреем и произойдет что-то подобное, то вряд ли из-за меня и, скорее всего, в это время я буду далеко.

А эти глаза? Неужели у них есть свойство смотреть хоть на кого-то с ненавистью?

Я наконец подалась к Андрею. Провела языком по его губе, а потом скользнула в рот. От удивления, ведь до этого я почти не шевелилась, он то ли охнул, то ли застонал. Словно получив одобрение, я взобралась ему на колени, не прерывая поцелуй. Одной рукой обхватила его шею, а вторую положила на грудь так, чтобы пальцы коснулись голой кожи груди. Я ощущала, как ускоряется его сердцебиение. Мое сердцебиение было стабильно. Меня прикосновения Андрея волновали ровно также, как вчера, когда я была пьяная и почти ничего не чувствовала. А вот он явно ощущал все иначе.

Не помню, когда последний раз кто-то так ревностно пытался забраться мне под кофту. Обычно я раздевалась сама. Не любила, чтобы меня раздевал кто-то. Это так странно ощущается. Не возбуждает ни капельки, а наоборот. Я сразу вспоминаю, как возвращалась из садика, и бабушка стягивала с меня шапку, случайно дергая за волосы. Потом еще собачка молнии кусала кожу подбородка…

Вспомнив о бабке, я словно очнулась. Мигом спал жар в животе, который начал разгораться, не советуясь с моим мозгом. Истома расползалась внутри лишь от близости тела, которое хотело мое тело.

Я сползла с Андрей, и глубоко вдохнула. Щеки пылали, хотя стыдно не было. Я резко повернула голову и всмотрелась в Андрея. Потом застегнула кофту, и заправила за уши длинные пряди челки, которые тут же выскочили.

– Давай… перенесем, – сказала я. – Мне срочно нужно домой.

Андрей словно не услышал меня. Он в глаза мне не смотрел – только на губы и чуть ниже. Потом спохватился и закивал:

– Да, да, конечно…

Он провел рукой по волосам, и засуетился, оправляя рубашку. Я не отрывала от него взгляд, даже когда он вышел из машины, чтобы сесть за переднее сиденье. Не хотелось его обламывать, ведь мне не отталкивать его надо, а привлекать. Но мне правда пора домой. Если не ошибаюсь, инсулин закончился еще вчера. А я денег раздобыла, так что домой мне теперь можно.

Андрей долго не мог завести машину. Пальцы не слушались. И лишь когда я отвернулась, у него получилось.

Ехали в молчании. Андрей предложил довести до дома. Я согласилась, но адрес назвала ненастоящий. Не хочу, чтобы он знал, где я живу. Не в целях безопасности. Просто, боюсь, «восхищаться» мной после увиденного, Андрею станет сложнее. С моей новой целью я не должна этого допустить. Немного лжи, немного терпения, и мне больше не придется думать, где взять денег. Они будут рядом, и так много, что плакать я смогу лишь от счастья.

Через вечность напряженной тишины мы подъехали к торговым рядам, от которых до моего дома было пешком минут десять. Я быстро выскочила, чтобы не дать Андрею шанс завести прощальную речь. Он открыл окно водительского сиденья, хотел меня окликнуть. А я вспомнила, что забыла кое-то узнать. Поэтому обогнула машину и заглянула в окно.

Фарфоровая кожа его лица чуть желтела под светом уличного фонаря. Волосы растрепались от ветра, и я быстрым жестом пригладила их.

– Лиза… – начал Андрей.

Я его перебила. Не хотелось лирики. Потом наслушаюсь ее. Сейчас нужно сбегать поскорее, пока полночь не наступила, и я в оборванку не превратилась… Впрочем, наверное, уже поздно. Оборванкой я была со вчерашнего вечера.

– Как ты узнал мое имя? – сказала я.

Андрей улыбнулся уголком рта. Затем он вытянулся, приподняв таз над сидением, чтобы удобнее было в карман залезть. Несколько секунд, и он вытянул белый листок. Я сразу его узнала. Но сообщить об этом не успела, потому что Андрей тут же начал читать:

– Я, Раскина Елизавета Александровна…

– Дай сюда!

Я ловко выхватила у Андрея листок. Вглядываться в него не стала. Знала, что это заявление о передачи вещи в ломбард. Оно оказалось у него. Так же быстро, как часы. Нет, я правда ввязываюсь в опасную игру.

Только меня это не страшило, а скорее наоборот – раззадорило. Но это я потом поняла. А тогда сказала искренне:

– Ты меня пугаешь.

Голос сорвался – я звучала испуганно. Андрей лишь мило улыбнулся.

– Я просто хотел тебе понравиться.

Затем он так быстро закрыл окно, что удивленный взгляд я бросила на тонированное стекло. Может, не так уж быстро. Просто с реакцией у меня сейчас было плохо. Я два дня на ногах, прошлую ночь плохо спала. Еще я сильно нервничала, и это еще мягко сказано.

Андрей включил фары автомобиля, потом выключил, и снова включил, словно подмигивая мне. Я улыбнулась, махнула рукой тонированному стеклу, и побрела прочь. Сперва пройдусь до аптеки, а потом уже домой.

Машина Андрея уехала. Наверное. Я не слышала звук двигателя, но это лишь потому, что дорогие машины ездят бесшумно… Ведь так?

Глава 4

Хочу тебя потрогать, закинуть как таблетку

Ты вкуса одинокой, дешёвой малолетки

От луны и до неба – МУККА

Я всегда оставляла окно в своей комнате открытым, но редко этим пользовалась. Сегодня моя предусмотрительность помогла мне впервые за долгое время.

Мы жили на первом этаже. Это чертовски помогало. Если бы не это, татуировок, то есть шрамов, которые они перекрывают, было бы в разы больше. Я часто сбегала через окно, не зная, когда вернусь домой. Сан Саныч у нас непредсказуемый. Сегодня ты для него маленькая сестренка. Завтра подколодная кобра. И «кобра» в сравнении с другими моими прозвищами еще довольно нежное.

Я так устала, что влезла в окно лишь со второго раза. Хотя не нужно быть человеком-пауком, чтобы забраться ко мне, при первой попытке нога соскользнула с подоконника. Ничего удивительного. Мое сознание плыло, хотя алкоголь выветрился давным-давно. Я еле держалась руками за раму окна. Что уж говорить про ноги?

Спать легла, не раздеваясь. Остаток сил ушел на подъем в окно. Я даже забыла кинуть бабкин инсулин в холодильник.

Обычно, когда я сильно уставала, сон не приходил и, заснув под утро, я просыпалась рано. Но в этот раз было иначе. Я продрыхла до полудня. Проснулась от духоты. Несмотря на открытое окно, во сне я вспотела, отчего ощущала себя совсем мерзко.

Первым делом я потянулась к телефону, чтобы узнать, который час. Очень долго я не понимала, почему телефон мне не отвечает. Я тыкала и тыкала кнопку блокировки, и лишь спустя полминуты вспомнила, что он разряжен еще со вчерашнего утра.

Поставив телефон на зарядку, я закрыла окно, чтобы духота не поступала, и села на кровать. Облокотившись на колени, я подперла ладонями подбородок. Выходить из комнаты не хотелось. Надо было как-то разузнать обстановку: ушел Сан Саныч или еще нет. Он приезжал к нам всего два раза в месяц – в дни обязательных медицинских осмотров бабки. Я сразу сказала, что не буду всем этим заниматься. И не соглашалась, как бы Сан Саныч ни заливал мне о том, что мне водить бабку по врачам сподручнее, ведь мы живем вместе. Легко ему – всего пару раз сходит с ней ко врачам, а так все время в собственном доме с женой. А все остальное – уколы и бабкины капризы – терпеть мне.

Просидев на кровати лишь минуту, я покинула комнату, гонимая нуждой. В квартире было тихо. Но радоваться я не спешила. Может, он просто затаился?

Тем не менее все свои дела я провернула тихо, стараясь даже воду из стакана пить беззвучно. Затем я вернулась в свою комнату, взяла инсулин, и снова двинулась на кухню. Там я расставила лекарства, взяла одноразовый шприц, и пошла в комнату бабки.

Едва я открыла дверь, на меня дохнуло чем-то кисловатым. Такой запах есть только в жилищах стариков. Хотя он был не материальным, боли причинял столько же, сколько удар в солнечное сплетение. Бабку я не любила. Но из всех в мире – меньше всего. Как бы там ни было, она старалась ради меня и Сан Саныча. А ошибки все допускают.

Как закостенелому разуму бабки принять то, что детей бить нельзя? Я ей это прощала. Сейчас ее удары были совсем слабыми. Это меня даже расстраивало. Чем слабее бьет – тем ближе к ней смерть. Я чувствовала ее на пороге комнаты, отчего неосознанно разогнала рукой воздух, словно отгоняя ее.

Смерть ушла. Надолго ли? Странно, что я не чувствовала ее позавчерашней ночью. Наверное, смерть заранее знает, умрешь ты сегодня или попозже. И вызвать ее своим желанием – невозможно.

– Доброе утро! – сказала я слишком бодро.

Бабка полулежала на кровати, опираясь спиной на ворох подушек. Она была в халатике в цветочек, задравшемся до колен, так что хорошо видны были ее бледные, венозные ноги. Как и всегда, на бабке были очки с толстенными линзами в такой грубой оправе, что не сразу ясно было, она спит или ее глаза открыты.

Я успела подойти к кровати и распаковать шприц, как поняла две вещи. Первое, бабка еще спит. Второе, Сан Саныч дожидается меня в кресле с разодранной на подлокотниках обивкой, которое стояло в углу комнаты. Он словно специально прятался. Я не увидела его сразу, как зашла, поэтому вздрогнула от страха, и выронила шприц. Благо, он упал на простыню, а не на пол, и не пришлось идти за новым.

– Где ты была, маленькая шлюха? – спросил Сан Саныч.

Подняв шприц, я медленно обернулась. С каждым разом, как я видела его, Сан Саныч выглядел все хуже и хуже. Еще пара лет, и он станет похожим на старого деда не только бесконечным недовольством и брюзжанием, но и внешностью. Он старше меня всего на семь лет, но выглядит на пятьдесят. Ведет себя также: кроме своей жены не хочет никого знать.

Сан Саныч сидел, закинув нога на ногу. Мне не нравилось, как самодовольно он улыбался.

– Полегче в выражениях, – сказала я, опуская глаза.

Я почти никогда не отводила взгляд первой. Но с Сан Санычем редко побеждала в гляделки. Взгляд его пытливых глаз, темно-зеленых, как торфяное болото, подавлял меня. Я знала, что у меня глаза такие же. И все моего взгляда боялись так же, как я – взгляда Сан Саныча.

Я занялась инсулином, чтобы казалось, будто я не просто так глаза опустила, а делом занялась.

– Разве я что-то не то сказал? – сказал Сан Саныч. – Совесть есть? Бабка умирает, а ты шляешься.

Он растягивал слова, говорил медленно, словно все его изречения были такими мудрыми, что скажи он их быстро – никто ничего не поймет. Меня эта манера бесила. Но если скажу об этом, он станет разговаривать еще протяжнее.

Я молчала. Чувствовала, как вскипаю, но молчала. Под конец речи Сан Саныча я разбудила бабку. Это было тяжелее, чем я думала, ведь мне казалось, что она дремлет, а не крепко спит.

– Ты где была? – сказала она, едва открыла глаза.

Наверное, хотела поругать, но ее голос был совсем не грозным.

– Дома, ба, – сказала я, устанавливая шприц.

– Я тебя звала.

– Да? – сказала я, даже не пытаясь звучать правдоподобно. – Я не слышала.

Не стоило лишний раз ее волновать. Поэтому я лгала, даже не раскаиваясь.

Бабка молчала, а я надела новую иглу. Затем выпустила воздух, и сказала бабке переворачиваться. Она делала это медленно, прямо как Сан Саныч слова произносил. Так что у меня было время глянуть на него.

– Где деньги? – сказал он.

Я отсалютовала ему иглой со шприцом. Я много потратила на лекарства. Много, но не все, разумеется.

– Это все?

– Меня уволили.

Сан Саныч хохотнул, словно это была хорошая новость.

– И что же ты наделала? Опять кого-то послала?

Я молчала. Потом поняла, что бабка перестала кряхтеть. Я обернулась и увидела, что она готова к уколу. Тогда я задрала ее халат, стянула до бедер трусы, и защипнула кожу пальцам. Я так часто делала ей уколы, что мои действия были механическими. Раньше я переживала из-за всего: что колю не под сорок пять градусов, а, например, под шестьдесят. Но со временем синяки от уколов не появлялись, бабка не шипела от боли, и я успокоилась.

– И что же ты теперь будешь делать? Боюсь, тебе остается лишь блядовать.

Моя рука дрогнула, отчего бабка ойкнула.

– Закрой рот, Сан Саныч, – спокойно сказала я, хотя внутри все клекотало.

– Я просил меня так не называть, – мигом отозвался он тоном школьного задиры.

– Не могу иначе.

Сан Саныч хоть и было его настоящим именем, в моих устах звучало как унизительное прозвище. Слишком официально звучало, и потому бесило его.

Я еще немного подержала шприц, а затем достала его и сразу сняла иглу.

– Все, ба, готово. Иди кушай.

Бабка не поблагодарила меня за укол. Сказала, что больно было. Я пробормотала неискренние извинения и помогла ей подняться. Затем бабка, шаркая тапками, вышла из комнаты. Мы с Сан Санычем остались одни.

– Я в последний раз прихожу к вам, – сказал он, как только дверь закрылась.

– Слава тебе, господи! – воскликнула я, и вправду радуясь. – С чего это мне такое счастье привалило?

Сан Саныч лишь поджал губы, а потом сказал:

– Тему одну нашел. Мы с Милой переезжаем.

Он не сказал куда, а я не уточнила. Было все равно.

– Я рада… – сказала я.

Надо было закончить фразу словами «за тебя». Но радовалась я за себя, а на Сан Саныча было все равно.

– Ты зря такая счастливая, – сказал Сан Саныч. – Тебе теперь с бабкой шарахаться по врачам. А еще, если ты не заметила, она умрет вот-вот, и ты будешь первой, кто увидит это.

– Я готова к этому.

– Все так говорят.

Тут Сан Саныч отвел взгляд первым, и я удивленно захлопала глазами.

– Родственник болеет, ты морально готовишься. Но потом увидишь его мертвого и как накроет…

Сан Саныч говорил проникновенно. Мне его слова были понятны, ведь то, о чем он говорил, мы с ним пережили уже дважды. Я плохо помнила маму с папой и, честно говоря, радовалась этому. Сан Саныч был постарше, когда они умерли, поэтому лучше их помнил и тяжелее пережил их уход. У меня же с трех лет вместо мамы была бабка, а вместо папы – старший брат. Такая себе семейка, но я ее не выбирала. Могла бы – ни за что не выбрала. Если и есть кто-то виноватый в том, что из меня вышло, то это дует моих родственничков.

– Замолчи, – попросила я, поднимаясь с кровати.

Живот заурчал, мне хотелось есть. Еще и с кухни потянуло чем-то жареным. Бабке нельзя такую пищу, но она не слушалась. Конечно, она тоже понимала, что ей не долго осталось. Поэтому не собиралась тратить остаток жизни на пророщенное пшено. Раз уж все смертники, почему хотя бы не кушать вкусно?

– Сядь, – приказал Сан Саныч.

Если бы он добавил «пожалуйста», я бы, может, послушалась. Но я не обратила на него внимания. Сложив руки на груди, я вздернула подбородок, и прошла к двери.

Глупо было думать, что Сан Саныч спокойно примет неповиновение. Но я отвыкала от его повадок за те полмесяца, что не видела его. От плохого всегда отвыкаешь быстро.

Когда я положила ладонь на ручку двери, Сан Саныч резко дернулся к моей ноге. Схватил за бедро, и я зашипела от боли. Я пыталась вырваться, но становилось лишь больнее от того, что на моей коже все сильнее сжимались пальцы Сан Саныча.

– Тебе давно пора взяться за ум, – грозным шепотом, так, чтобы бабка не услышала, сказал он. – Прекрати шляться, и задержись, наконец-то, хоть на какой-то работе. Не будет такого, что кто-то придет и спасет тебя…

Сан Саныч отпустил меня, но удрать я не успела. Он тут же схватил меня за запястья. Я брыкалась, извивалась, и, пытаясь освободиться, правда напоминала кобру. Но Сан Санычу за тридцать, он взрослый мужик. Конечно, все мои попытки победить его были детским лепетом.

– Убери, блядь, руки! – Кричала я, наоборот, желая, чтобы бабка слышала, как он со мной обращается.

Я рыкнула от досады, и еще разок дернулась, так, чтобы перед собой стыдно не было, что я не пыталась ему противостоять. За это Сан Саныч резко поднял руку, которой держал мои запястья. На мгновение мне показалось, что мои руки вылетят из суставов, что они, как у куклы Барби, провернутся по кругу на все триста шестьдесят градусов. От боли, но больше от обиды, из глаз брызнули слезы.

– Все в твоих руках, – шепнул мне Сан Саныч на ухо, и я ощутила неприятный табачный запах из его рта. – Будь добра, не просри все, что осталось.

Затем он снова вздернул руку с моими запястьями, но уже не так высоко, и от того не так больно. Я попыталась лягнуть его ногой. Но Сан Саныч уже отпустил меня, и с невиданной прытью выскочил из комнаты.

Я осталась одна. Терла запястья, которым сильно досталось за последние сутки. Сначала наручники, теперь, вот, Сан Саныч забавлялся. Что это вдохновило его на такую мотивационную речь? Неужели его новая должность – это коуч? Ха-ха. Да кто к такому пойдет? Сан Саныч – обычный работяга, с женой, без детей, но со вспышками агрессии. Надеюсь, моя жизнь никогда не будет такой, как у него. Хотя мы вылезли из одной матки, хотелось бы мне думать, что мы совершенно не похожи, и что пути наши тоже не будут одинаковыми.

Звук, с каким хлопнула входная дверь, был хоть и резким, но принес мне облегчение. Ушел. Еще две недели не появится. Хотя, если верить ему, он не появится еще долго. Надеюсь, в этот раз он не врал. Мне было абсолютно все-равно, что он там придумал с заработком. Но пожелаю ему удачи. Если у него все получится, то я его в ближайшее время не увижу. Разве что на похоронах у бабки.

Я еще недолго постояла, вслушиваясь в звуки многоэтажного дома. Слышно было лишь как скворчит на сковородке бабкина еда. Судя по запаху оладьи.

Главное – не слышно шагов Сан Саныча.

Покачавшись с носка на пятку, я выждала еще полминуты, и тогда поняла, что нахожусь в безопасности. Временной и относительной. Тогда я вышла из комнаты, пропахшей кислятиной.

– Чего вы разорались? – спросила бабка.

Я не хотела надолго задерживаться дома. Здесь я привыкла только ночевать. Но есть хотелось, и этот запах бабкиных оладьев так дразнил. Я не удержалась и села за маленький кухонный стол, приставленный длинной стороной к стенке.

– Сан Саныч меня уму разуму пытался учить.

– Как вижу, безуспешно?

Аккомпанируя словам, бабка ляпнула оладушком по тарелке. Получилось грозно.

Я устало вздохнула. Не было смысла спорить с бабкой. Она любила нас с Сан Санычем одинаково, но не равномерно. То я у нее была лучшей девочкой. То Сан Саныч любимым внучком. Это определялось тем, что мы для нее делали. Когда я была помладше, старалась «заработать» расположение бабки. Но осознав, что от моих действий бабкины пристрастия не зависят, перестала стараться. Сейчас просто терпела.

Откушали мы молча. Я обожгла язык, и пару раз подавилась, но справилась с оладьями быстро. Мне пора была бежать. Я всегда себе кучу дел придумывала, только бы дома не сидеть. Но сегодня дела сами меня нашли. Они даже были важными.

***

Собравшись, я выскочила из дома, и понеслась к торговому центру, а оттуда, спустя несколько часов, к Анюсе. Она и Денди, как всегда, были рада меня видеть. Ваня и Фифа, как всегда, промолчали, лишь глянули с пренебрежением.

– Мне нужна твоя помощь! – сказала я. – О!.. И вот, держи!

Я дала Анюсе деньги. Наверное, я ей гораздо больше торчала. Но я и так разорилась за время, что провела в торговом центре. Так что пусть этим довольствуется.

Анюся глянула на деньги, которые я положила на комод, не взяла их, а потом перевела взгляд на меня.

– Откуда они у тебя? – спросила она.

Уяснив, о чем разговор, Ваня вытянул шею. Этого было мало, и он перевернулся на диване, отчего тот заскрипел. Теперь в телевизор уставился его зад, а руки облокотились на спинку дивана. Разглядев деньги, он прикинулся восторженным зрителем – медленно и глухо захлопал в ладоши.

– Можно я не буду отвечать? – сказала я.

Анюся едва заметно кивнула. Ее взгляд был рассеянным. Она не смотрела на деньги. Сомневаясь в законности того, как они ко мне попали, Анюся боялась даже взглядом их трогать.

– Я знаю! Я! – Восклицал Ваня.

При этом он тянул руку вверх, как отличник на уроке.

Я решила не обращать на него внимания. Это редко срабатывало так, что и Ваня переставал мной интересоваться. Но сейчас мне очень не хотелось с ним пререкаться.

– Андрей дал! – все же не удержался Ваня. – За услуги интимного характера!

Прозвучало даже забавно, но я не смела улыбаться. Анюся тоже. Большое ей за это спасибо.

– Идем на кухню, – сказала она. – А то этот балбес нам жизни не даст.

Она махнула рукой куда-то в сторону, и я не поняла, кого она имеет в виду: Ваню или Денди. Но оба этого не заметили – продолжали пялиться в экран, и время от времени чесать какую-нибудь часть своего тела.

Мы зашли на кухню. Анюся сразу поставила чайник.

– Что случилось?

Ее голос был уставшим. Я постаралась не расстроиться из-за этого. Мне очень-очень нужна была ее помощь. Повозится Анюся со мной сегодня, а потом не буду ей докучать хоть месяц! Еще и Ваню порадую своим отсутствием.

Я заговорщицки улыбнулась, и полезла в пакет, который держала у груди, хотя он был с ручками. Просто мне спокойнее было, так вот прижимать его к себе.

– Та-да! – воскликнула я.

Вытащив платье из пакета, я взяла его за бретели, и оно красной змеей скользнуло к полу.

Анюся улыбнулась, разглядывая его, но вымученно. Тогда я засуетилась, стала раздеваться, чтобы надеть платье. Надо было сразу его надеть. В сложенном виде оно казалось совсем не выразительным. Напоминало слишком широкую атласную ленту. Я быстро его натянула, и раскинула руки, довольно улыбаясь.

– Ну как?

Анюся смотрела, как завороженная. Голову склоняла то на правое плечо, то на левое. И наконец-то заулыбалась искренне.

– Хорошее, – сказала она. – Только великовато.

– Я за этим и пришла к тебе! – воскликнула я.

Стянув платье на талии сзади, я повиляла бердами, призывая Анюсю снова рассмотреть меня. Она кивнула. Ее взгляд стал еще более усталым. Я сделала вид, что не заметила этого, и сказала:

– Подошьешь? Тут делов на полчаса…

Я не разбиралась в шитье. Но «подшить» звучит как что-то плевое, поэтому я не сомневалась, что у такого профессионала, как Анюся, это займет мало времени.

– Ну не знаю, – сказала она. – Тут так много вытачек… На когда тебе?

– На субботу, – сказала я.

Анюся перестала осматривать платье, и с испугом глянула на меня.

– Это же завтра.

– Ну, мне на вечер… – замямлила я.

Анюся качнула головой. Неужели не возьмется? Тогда я попала… В основном, на деньги. Да и к Андрею тогда придется идти голой. Вряд ли он расстроится, но ведь цель нашей встречи – показать мне казино, а не показаться ему голой. В отличии от второго, первое еще не происходило в этом мире, и в этом была загвоздка.

Подойдя ко мне, Анюся стала ощупывать ткань, водить пальцем по вытачкам. Потом она завязала бретельки так, чтобы талия платья подскочила. Я пыталась разглядеть себя в стекле двери, но оно было мутным, как грязная вода, и у меня не вышло.

Но с зеркала примерочной магазина, где я купила платье, я четко помнила, какое оно совершенное. Если не учитывать размер. Длинное, в пол, облегающее, но с разрезом на правой ноге почти до трусов. Оно переливалось мелкими пайетками, но колючим не было. И блеск платье не дешевил. Наоборот, несмотря на простой фасон, оно казалось роскошным.

Я ждала вердикта Анюси, а она словно специально тянула время. Впрочем, я знала, что назло Анюся ничего никому не делает. Решается: браться ей за эту работу или нет. Мы обе заранее знали, что она скажет. Поэтому я пришла сюда, а она так и не сказала «нет».

Анюся продолжала молчать и поглаживать платье, когда в кухню зашел Ваня. Ему приходилось немного пригибаться, чтобы не стукнуться макушкой о дверной косяк. Едва он зашел, в кухне стало тесно.

Ваня тоже осматривал меня, пока шел выключать чайник, который уже начал поплевывать кипятком. Даже выгнул шею, и при этом его взгляд был скорее озадаченным, чем насмешливым, как обычно.

– Ты куда так вырядилась?

Я промолчала. Ваня тоже немного помолчал, а потом сказал:

– Подставлять кролика Роджера?

Анюся засмеялась. Я цокнула языком и закатила глаза. Отвечать не стала – это было ниже моего достоинства. Ваня ждал мой ответ, чтобы сгенерировать новую, но непременно такую же тупую шутку. Он успел сделать чай, глотнуть немного, обжечь язык, и спросить у Анюси, почему, когда я прихожу, с ним случается какое-нибудь несчастье. Анюся его проигнорировала, все щупала мое платье. Потом она, забывшись, сказала:

– Раздевайся.

– Ну не при ней же это делать! – воскликнул Ваня, махнув рукой на меня.

– Ванюш, ты мешаешь, – ласково сказала Анюся. – Выйди, пожалуйста.

Я стала расстегивать платье, не сомневаясь, что Ваня покинет помещение, едва увидит лямку лифчика, который принадлежит не Анюсе.

Но он оставался. Правда, недолго – быстро уяснил, что совершенно меня не смущает, и я правда сейчас полностью разденусь. Тогда Ваня вышел, дергая чайный пакетик так, что он скакал в чашке, быстрее окрашивая воду в мутно-коричневый.

Я кинула платье Анюсе, и быстро натянула свою одежду. Нахмурившись, она расправила его, и наконец-то заметила бирку. Тогда Анюся нахмурилась еще больше.

Сперва в голове мелькнула страшная мысль, что Анюся увидела на платье брак. Или что она откажется его подшивать. Но Анюся, не отрывая взгляд от ценника, сказала:

– Сколько же ты получила денег?

– А что?

Вряд ли Анюся сейчас вспомнила до копейки, сколько я ей должна за бесконечные просьбы денег на проезд.

– Если бы тебя не уволили, я бы сказала, что это платье стоит половину твоей зарплаты. Но зарплаты у тебя больше нет, поэтому я все же повторю вопрос: откуда у тебя деньги, раз ты их так резво тратишь?

Я сразу поняла, откуда этот вопрос. Платье было дорогущим. Обычно я так быстро дорогие вещи не покупала. Я долго раздумывала, брать или не брать, и потом не брала. Но это платье!.. Оно мне было нужно для вечера с Андреем. И оно мне так понравилось.

– Я скоро устроюсь на работу! – воскликнула я, хотя Анюся не совсем это спрашивала.

– Куда это?

– Мы с Андреем виделись, – сказала я и снова будто бы невпопад.

Затем моя лукавая улыбка стала шире, а лицо Анюси все более недоумевающим. Я уже собралась ей подсказывать, как Анюся воскликнула:

– Нет!

Затем она швырнула платье на спинку стула. Я бросилась к нему, словно спинки стульев как-то не так действуют на одежду. Я чуть не принялась сдувать с платья пылинки. На маневр Анюси я обиделась. Но всего на мгновение – сразу поняла, что Анюся просто не понимает, о чем говорит.

– Не надо идти туда работать.

– Брось, Анюся, – сказала я. – Что такого в работе в казино? К тому же ты знаешь мое положение…

– Какое положение? Ты беременна?

Это был Ваня. Он снова зашел на кухню, и снова невовремя.

– Я за лимончиком, – пояснил он, не дожидаясь вопросов.

Но моего недовольства это не убавило.

– Нет! – воскликнула я, отчего-то решив, что с Ваней нужно объясниться. – Я бедная, как церковная мышь! А Анюся говорит мне не идти на работу, только потому что работа в казино!

Я даже стала чаще дышать. Неужели Анюся не понимает, в каком я отчаянии?

– Какая мышь? – нахмурился Ваня. – Ты скорее крыса. И не церковная, а бордельная.

Я застонала и упала на стул, смяв платье на коленях. Мне, конечно, не нужно было одобрение Анюси и Вани. Но они… точнее лишь Анюся всегда меня поддерживала. Я не ожидала, что хоть где-то встречу ее сопротивление.

– Но Лиза, – сказала она. – После работы в казино тебя не будут брать на другие работы.

– Меня и так нигде не берут! – воскликнула я, взмахнув руками.

Платье взвилось, а потом вместе с ладонями снова шлепнулось на мои колени, царапнув биркой. Ценник буквально оказался кусачим.

От моих слов Ваня так засмеялся, что мне совсем худо стало. А Анюся помрачнела.

– И то правда, – сказала она тихо, словно надеясь, что я ее не услышу.

– Погоди, – вдруг сказал Ваня.

Он так резко оборвав смех, что на мгновение мне почудилось, будто я оглохла. Но Ваня тут же продолжил:

– Ты будешь работать в казино? Но без знакомств туда не берут.

Я поджала губы, глядя на Ваню. Давала ему понять, что считаю его еще более тупым, чем всегда думала.

– Ты снова виделась с Андреем?

Я молчала.

– Но я шутил, когда говорил про услуги интимного характера!

– Все, Ванюш! – воскликнула Анюся. – Нам с Лизой нужно важное дело сделать…

Ваня так удивился, что не заметил просьбу Анюси. Он проигнорировал ее! Неужели моя связь с Андреем кажется ему уж такой поразительной? Хотя что удивляться? Мне и самой она все еще кажется сказочной… Только не в смысле «прекрасной», а в смысле «несуществующей в реальности».

– Ну это еще неизвестно, буду я работать или нет… – промямлила я.

Я вдруг сама осознала это так четко, что стало страшно. Недолго в кухне висела тишина, а потом Анюся озвучила страх, который сжал меня сразу после моих слов.

– А если не возьмут?

Снова ненадолго воцарилась тишина, и снова прервала ее Анюся:

– Как ты могла потратить на платье столько денег, не зная, возьмут тебя в ближайшее время на работу, или нет?

– Подождите! – воскликнул Ваня. – Вы понимаете, что обсуждаете работу в казино при полицейском?

– Да, – сказала я. – Выйди, пожалуйста.

Никто не посмеялся – обстановка осталась напряженной. Тогда я спросила с долей паники:

– Ты же говорил, что оно легальное.

– Так-то да, – ответил Ваня. – Но то, что происходит внутри него…

Во время многозначительной тишины никто не решился заговорить. Тогда Ваня продолжил:

– На неделе приезжает один… значимый человек.

– И что? – сказала я, хмурясь.

Ваня немного поболтал чай чашке, и утопил дольку лимона, для чего пришлось залезть пальцем в чай. Я ждала ответ, но вдруг осознание обрушилось на меня, и я помрачнела так же, как Анюся, когда поняла, с чем будет связана моя будущая работа. Если меня, конечно, возьмут.

– Значимый человек это какой-то… криминальный авторитет?

Ваня усмехнулся. Он перестал мучить лимон, и посмотрел на меня, не поднимая головы.

– Да, Лиза. И даю тебе гарантию: если ты пойдешь туда на работу, то проблемы с этим человеком будут не только у меня. Он приезжает в Крамольск каждое лето. Поиграть в казино и… в общем, поразвлечься.

Я хотела возмутиться. Почему Ваня думает, что я за себя постоять не могу? Он, наверное, не понимает, что я за свою жизнь больше дел имела со всякой шпаной, чем он. Хотя он, вообще-то, участковый.

Но в разговор встряла Анюся. Она спросила с беспокойством:

– А ты тут причем?

Взгляд Вани на секунду сделался досадливым. Кажется, он допустил какую-то ошибку.

– Ну? – подтолкнула его Анюся.

Ваня, конечно, ответил. Такие у них в семье правила: честность – высшая добродетель.

– Мне поручили его поймать.

Теперь хохотала я. Тем временем Ваня недоумевал, а Анюся хмурилась по-старому. На меня она глянула с осуждением, но всего на секундочку, я и почувствовать ее взгляд не успела.

– Это очень опасно, да? – сказала Анюся.

Ваня стал что-то мычать. При этом, забывшись, он так руками замахал, что чай пролился. Тогда Ваня по инерции вытер пол носком, отчего Анюсе совсем поплохело. Но не успела она возмутиться, и даже, судя по ее лицу, хоть что-то понять, как я сказала:

– Ну, слушай, если он каждый год приезжает, и все его знают, и при этом никто его не ловит, то сделать это не то, что опасно, – я замолчала на пару мгновений для пущей драмы, а потом сказала: – Это просто невозможно!

Ваня дернул плечом, снова пролив немного чая. Опять вытирать его носком Ваня не стал. Он подошел к столешнице рядом с раковиной, с грохотом опустил чашку, и сунул руки в карманы спортивных, домашних штанов.

Он словно стал ниже. Его брови, на пару тонов темнее волос, сомкнулись на переносице. Ваня так помрачнел, что мне даже шутить над ним расхотелось.

– Ты же участковый, – сказала Анюся. – Не следователь… Почему это задание дали тебе?

– Потому что, Анюся, – начал Ваня грозно, но тут же осекся, вспомнив с кем говорит, и продолжил мягче: – Потому что никто не мечтает быть полицейским в Крамольске. Все думают, что это дело безнадежное, поэтому…

Ваня снова запнулся, ведь заметил наконец-то, как мы с Анюсей хлопаем ресницами.

– Нехватка кадров, – сказал он резко.

– И что же? – воскликнула Анюся. – Неужели надо на тебя вещать криминальщину всякую?

Я редко… может, никогда не слышала, чтобы Анюся говорила громко. Так что теперь я глядела на нее с благоговением, как дети смотрят на мам, когда в первый раз слышат от них мат.

– Анюся, – сказал Ваня спокойно, но слышалось, что он еле сдерживается. – Я там самый молодой сотрудник. Конечно, на меня будут вешать то, что другим не нравится. И вообще…

Снова тишина, и снова этот Ванин взгляд, досадливый и немного испуганный.

– Ну?

Мой взгляд перескакивал с Вани на Анюсю, как теннисный мячик перескакивает от одного игрока к другому. Я чувствовала себя ребенком, который застал ссору мамы и папы. И отчего-то мне это нравилось. Я бы заулыбалась, если бы не уважала Анюсю.

– Я сам это задание взял.

Анюся втянула воздух как-то странно. Вздох одновременно был злой, разочарованный, и печальный. Потом Анюся плюхнулась на стул, положив ладони на колени, и села с ровной спиной, как отличница за первой партой.

– Аня… – сказал Ваня, присаживаясь на корточки рядом с ней.

Он положил ладонь на ее ладонь, а второй рукой оперся на спинку стула. Он попытался заглянуть ей в глаза, но взгляд Анюси был стеклянным, устремленным в кафельный фартук над раковиной.

– Ты дурак, – сказала я.

Я не хотела обидеть Ваню… То есть, конечно, я его обидела, но я скорее с самой собой разговаривала. Зачем он в это ввязался? Сам ведь рассказал, какой этот человек опасный.

– Знаешь, Лиза, – вдруг заговорила Анюся, впрочем, ее взгляд оставался стеклянным. – Я всегда занимаю позицию Вани, когда вы ругаетесь. Но сейчас я соглашусь с тобой.

Анюся вроде меня хвалила, но порадоваться я не смогла. Ваня сжал ладонь Анюси, а потом отпустил ее, и встал в полный рост.

– Если я справлюсь с ним, – сказал он. – То, уверен, это хорошо повлияет на мою карьеру.

– А если нет? – сказала Анюся, оторвав взгляд от фартука, и глянув на Ваню.

– Ну, – сказала я. – Его точно не уволят. Нехватка кадров ведь.

Мне не нравилось, когда после моей шутки воцаряется тишина. Но вот, за последние десять минут это произошло уже дважды, так что я почувствовала себя совсем неуютно. А родители продолжали ругаться.

– Если никто не смог его поймать… – начала Аня.

Но Ваня ее перебил. Этого я тоже раньше за ним не замечала. Поэтому даже дыхание затаила: знала, сейчас Ваня скажет что-то невероятное.