Призраки из прошлого

«Путешествуй только с теми, кого любишь» (Эрнест Хемингуэй. «Праздник, который всегда с тобой»)

Жизнь – это и есть самое увлекательное путешествие. Мы рождаемся в точке «А». Заключаем договор с Творцом о тех событиях и пунктах назначения, которые мы проживем согласно утвержденному сценарию, и уходим со сцены ровно в тот час, о котором договорились. Герои, сопровождающие нас в пути, сменяют друг друга. Кто-то входит в ленту событий, скажем, в поезд, прибывающий в то или другое место согласно расписанию. Кто-то встречает на перроне, в аэропорту… Мы до дна испиваем чашу совместных событий, расстаемся с ненавистью или любовью и верим, что госпожа Удача подарит новую встречу. И вот она точно будет иметь Happy end. Но!!! Неожиданно лица из прошлого вновь возникают на нашем пути и начинается путаница. Как размотать этот клубок, известно только Творцу. Но и наше сердце знает, что делать, чтоб нейтрализовать силу призраков.

Тук-тук-тук… Стучат колёса поезда, отправившегося в мои светлые дали тридцатилетней давности. Воспоминания ласкают сердце: вот они мои родные возлюбленные москвичи, иссык-кульские ночи, полные тайн, которыми я щедро делилась с сестренкой Олей… Вот Ницца, Париж, Санкт-Петербург, любимая Атушечка. С каждым призраком я когда-то реально улетала к звёздам. И вот он снова здесь и сейчас для того, чтобы окунуть меня на глубину моего сердце для того, чтобы понять, зачем, для чего мне нужна была эта встреча.

Я пишу книгу, развалившись в шезлонге в своём ароматном яблоневом саду. Ветерок с Алатау навевает сладкие грёзы, в сердце и в животе порхают бабочки. Я беременна призраками. И к родам готова: призраки рождаются ночью, потому как это тени, светотени, но какие же они яркие…

Тук-тук-тук… Возвращает сердце в шезлонг, напоминая, что до полёта у меня еще есть время и есть уже назначенные встречи…

…Я спокойно сажусь в поезд, ожидая встреч с попутчиками. Я буду представлять их по мере того, как они входят в мою жизнь. И встреча с каждым из них – отдельная история, дарующая ключ, открывающий дверцу сердца, запускающий внутренний диалог сознания с биологической системой организма, в процессе которого создаются смысловые коды, способствующие проживанию ситуаций в формате семь «Д» с ощущениями и возможностями попасть однажды туда, куда вас ведёт сердце.

Моя любимая Оля

Оля – моя сестрёнка. Она – мое продолжение, моя вторая половинка. Причём самая весёлая, прикольная, жизнерадостная.

В детстве мы были неразлучны, как лучшие подружки: без умолку смеялись, делились сокровенным. Оля была приёмником радости, она же – и подушкой, жилеткой, в которую я проливала слёзы обид и разочарований.

В какой момент мы отдалились друг от друга, не помню. Возможно, это случилось тогда, когда моё место возле неё занял её избранник. Для меня замужество Оли было настоящей трагедией. Я словно осиротела. Мне не хватало её искромётного юмора, шалости, игривости. Словно тучи закрыли солнце, словно кончилось лето, и дождь лил как из ведра сутками напролёт. Это рыдала моя душа. Только с Олей я закатывалась от смеха: хохотала так, словно меня щекотали до икоты за пятки. Я не могла смириться с тем, что у меня буквально выкрали Олю.

Счастью не было конца, когда мы наконец выбрались, как это бывало, в горы. Вдвоём! Идём по тропе, ромашки нюхаем, белкам умиляемся. И почему-то не хочется говорить об Олином муже и о моих новых романах. Так это всё кажется мелко и не важно. Есть только я и моя сестрёнка. Подъём, еще подъём. И вот перед нами роскошное плато, залитое солнцем. Внизу бурлит горная река, взор упирается в снежные вершины гор. Энергия жизни возвращается, и я чувствую, что именно сейчас Оля скажет что-то очень важное. И я становлюсь просто ушами.

– Милая, у меня к тебе просьба, – говорит Оля, приподняв очки. Глаза у неё небесно-голубого цвета, добрые, весёлые. Я впиваюсь в Олю жадным взором, ожидая узнать очередную истину: Оля для меня – проводник, гуру и просто любимая сестра. Я представляю, что мы всегда с Олей будем шагать в одной цепочке: Оля – впереди, я за ней. И больше никого. Оля налила чай из термоса, достала пирожки, бутерброды…

– Тяжело было подниматься, но зато какой вид. Мы достаём до облаков. Чувствуешь, мы растворяемся в прозрачном воздухе.

Я ощущаю, что через меня действительно идёт поток любви. Я так благодарна миру, что у меня есть сестрёнка. Я благодарю Вселенную за родство с Олей. Мы сидим рядышком. Мы едины. И мне не хочется услышать что-то из серии, что может причинить мне какое-либо беспокойство. Но есть какое-то томление на душе, переживание. И выдохнув весь воздух из лёгких, решаюсь спросить.

– Ты хочешь о чём-то попросить?

– Да, у меня есть просьба. Мне надо целиком погрузиться в семью, ты бы не могла научиться жить без меня: не звонить, не планировать встреч. Жить так, как будто бы меня нет.

– Но ты же есть, – я обняла Олю, прижалась.

– Это ты так думаешь.

Мы часто говорили с Олей о том, что всё реальное настолько изменчиво и часто нереально, что трудно понять, кто есть, кто и что есть что. Но я не могла представить, что Оля, как и все мы, – частичка Вселенной, и, возможно, плод моего воображения, мой внутренний голос, отражение моей интуиции, которую я олицетворила.

Оля расхохоталась по-детски.

– Мы привыкли, что мы друг у друга ЕСТЬ. Но теперь есть ОН. Я словно слилась с ним. Причём меня захватила пучина, буря. Я как золотая рыбка в бурном потоке: или на крючок попадусь, или мимоходом проглотит акула. Прости… Похоже, кончилось детство. Нам нужно учиться жить так, как будто бы кроме нас никого в мире нет.

– Как будто бы тебя у меня нет?

Что это? Голос с небес? Но это точно не Оля сказала. Мы есть. Я взяла Олину руку. Олино обручальное колечко искрилось под лучами солнца и словно подмигивало: «Любовь – кольцо». А мне подумалось: золотая рыбка попала в сети.

– Милая, ты всего месяц замужем, а мы с тобою от рождения вместе. Ты уверена, что ты сможешь жить без наших посиделок, хохм, чатов.

– Так надо… Я учусь жить самостоятельно, и ты учись. Говорят, когда научишься жить сам, любить себя, то и весь мир вокруг тебя сомкнётся, и любовь настоящая проявится. Это я о тебе забочусь. И о себе тоже: хочу всю себя себе и мужу – моей половинке – посвятить.

      Оля опустила руку в рюкзачок, достала красивый магнитик и протянула мне: «Мы всегда рядом». Как легко Оля сказала о том, о чём я думала всегда: как можно быть вместе, если по природе каждый из нас одиночка – приходишь в мир один и уходишь один. А в течение жизни учишься жить самостоятельно. Вот Оле это удаётся легко.

Лёгкость Оле досталась от папы. Кстати, отцы у нас с Олей разные. И мы во многом отличались друг от друга. Но вот сердце, похоже, всё же у нас одно на двоих: уж очень тонко она чувствовала меня. Оля не по годам была мудрой с детства, уравновешенной, милой, нежной девочкой. У меня характер – не сахар: вспылить могла по всякому пустяку. Оля была такая очаровашка. Я пыталась копировать её во всём, вплоть до дыхания. Вот только с мужем Оле не повезло. Злая фортуна вмешалась в самый тонкий момент: когда Оля стояла перед выбором – то ли счастье, то ли для опыта. Оказалось – второе. Но спокойное море не рождает талантливых моряков: каждому даётся по силам. Главное – принять вызов жизни и высветлить все моменты, где есть тьма и печаль. Свет и любовь – туда, где они нужны больше всего. Потому и никак не назовёшь выбор опрометчивым. Мы выбираем, нас выбирают. А между нами госпожа Фортуна. Так должно быть! Это жизнь, мои дорогие.

Но детские воспоминания никто не вправе у меня отнять. В детстве я называла Олю «Мудрый Каа», а она меня – «Большой ребёнок». Росли мы порознь, но расстояние только укрепляло нашу привязанность друг к другу. Вот и сейчас прямо перед глазами наши обнимашки-посиделки-хохот в моменты наших встреч.

Когда я в восемнадцать лет уехала из дома, Оля приезжала ко мне на каникулы. И вот тут счастье лилось рекой: не было ему ни начала, ни конца. Мы вспоминали свои детские шалости, передразнивали родных, изображая каждого, преувеличив какую-либо особенность.

Самым любимым был прикол про сноху, которой природа не подарила пышных волос и красоты отмерила, как кот наплакал. Она очень походила на мартышку. И мы соревновались в изображении её обезьяньих повадок – ужимок и прыжков… И глазки таращили, и попки демонстрировали. И заливались смехом от удачных постановок. Да пусть простит нас сноха. Но вот такие мы были шаловливые сестрицы. А называли сноху между собой «лысой Анфиской». Еще раз тысячу извинений.

Это сейчас мне стыдно за то, что мы чудачили, передразнивали, посмеивались над близкими. А тогда я просто входила в раж, возглавляя целую команду братьев и сестёр, бывавших у нас в гостях по разным поводам. Мне как зачинщице попадало по полной программе. Бывало больно и обидно, но при каждом новом поводе похулиганить во мне вновь просыпался чертёнок.

      А как мне нравились наши поездки на Иссык-Куль. Мама терпеть не могла это холодное, по её словам, озеро, и предпочитала оставаться дома. А мы – народ не пуганный, толпой прибывали в этот чудесный край и наслаждались солнцем, водой, дружбой. Весёлых романтических историй, в которых главной героиней как всегда была я, и здесь случалось немало. Особо интересны истории с москвичами, для которых я была неизвестно почему каким-то центром притяжения. Иссык-Куль не стал исключением.

За одним из таких романов Оля наблюдала со стороны. Но вердикт вынесла быстро:

– Не пара.

      И не ошиблась. Отношения как родились спонтанно, так же рухнули, как бумажный домик.

Через год в Турции мне выпал второй шанс выйти замуж за москвича. Но и эта встреча оказалась не судьбоносной. Оля резюмировала:

– Не твой.

– А где он мой?

Вскоре я познакомила Олю с новым ухажёром – Дарханом.

– Любит он тебя, – коротко одобрила Оля. Как я благодарна сестрёнке за чуйку и искренность.

А ещё у Оли особая способность притягивать к себе всё самое невероятное. За ней волочатся и харизматичные особи мужского пола, и шикарные коты-потеряшки, и всё, и вся самое-самое… У моих же ног вьются только такие, как мой любимец Беляшик: кому нужен особый уход и заботливые руки. Я, конечно, забочусь с любовью, а они наглеют, орут диким голосом, требуя мяса, молока, сметаны, игнорируя то, что им положено по штату – кошачий корм. Как говорит Оля: «Из грязи – в князи, а вьют из тебя верёвки». Подпольная кличка у моего котэ «Брежнев». Не только за его характер так нарекла, но и потому, что у него в молодости брови были чёрные, широкие: как картинная рама обрамляли белую мордочку.

Но по сравнению с Олиным котэ Серджем в рыжей отпадной шубке мой – просто белая поганка. Прости ты меня, Беляшик. Люблю тебя всем сердцем. Но мы с тобой – не Оля с Серджем. Похоже, каждому – своё. И я довольна всё равно. Я вообще всем довольна, но расставаться с Олей даже на время мне совсем не хочется. Для меня Оля – истина в последней инстанции. Вот и про наши отношения с котэ Оля говорит так, что никогда не забудешь:

– Человек культурен настолько, насколько он способен понять кошку.

Да, это сказал Бернард Шоу, но услышала-то я это от Оли.

Раньше я думала, что истина – это набор непререкаемых постулатов, одинаковых для всех. Я часто обижалась на тех, кто жил не по правилам. Особенно меня раздражали родные, которые, как мне казалось, простых истин не понимают. Злилась, возмущалась, если они не принимали то, что я советовала им для их же блага – прочитать книгу, посмотреть фильм, сходить на семинар и т.п. Одна Оля меня выслушивала, понимала и успокаивала:

– Истина у каждого своя. Во что ты веришь, то и истинно. И принять от других можем только то, что слышим, что похоже на нашу истину. А если не откликается сердце, значит – пока у нас пути разные. А дорог в лабиринте жизни тьма тьмущая. Включаем фонарик и подсвечиваем свой Путь, растанцовывая свои новёхонькие танговые туфельки и напевая таркановский «Kiss-kiss».

И вот мы с Олей идём вдоль реки. Горная река шумит, а мы идём с Олей молча. Держим паузу. Как-то надо переварить предстоящее расставание. Но что со мной поделаешь: не верю я в расставания. Это очередная Олина шутка. По крайней мере я так думаю, и эта мысль помогает мне вернуть свою детскость, беззаботность. Действительно, как можно потерять этот бесценный дар природы – детскую беспечность? Ну к чему эти гнетущие мысли, отвлекающие от настоящего удовольствия – наслаждения жизнью? Вот белка скачет с ветки на ветку, а вот ворона по-царски вышагивает, а вот скворец весну обещает… Ой… Весна? Тук-тук… Сердце встрепенулось.

– Оля, какой бы мне сарафанчик сшить к весне? Может быть, как у тебя? В горошек? Да нет же. Зачем мне сарафанчик. Я же лечу в Италию к Серджио. Он знает мой вкус: узкая юбочка к талии рюмочкой. И душа уже на Тирренском море. Пою во весь голос:

Прочь все заботы,

Прочь все печали,

О, мой Неаполь –

Чудные дали.

Радость безмерная –

Нет ей причины.

Санта Лючия!

Санта Лючия!

Оля подхватывает, и мы как итальянские подруги, взявшись за руки, стоим на берегу реки и поём в один голос. Точно знаю, жизнь как река. Течёт по своему руслу. И мне это очень нравится.

Узелок на память

Арбат – моё любимое место. Не потому что мне очень нравятся кафешки и булочки. Мне нравится атмосфера Шёлкового пути, на котором можно развязать мирской узелок, а можно завязать узелок на память о новой встрече.

Кто и когда помог мне приоткрыть дверцу в сердце и оставить его открытым, не помню. Но вот то, что в нём хватает места для старых и новых друзей, мне нравится. Как нравится и то, что нет у этого органа границ. Оно легко расширяется, наполняется, развивается, улыбается, мается, стучит, радуется.

– Тук, тук, – волнуется моё сердце, глядя на моего нового-старого знакомого. По-моему, я влюбилась. Сидим с милым – глаза в глаза, сердце к сердцу. На столиках красные абажуры, вокруг – шуры-муры, а моё сердечко мурлычет.

Потягивая Чёрный принц, smart man больше молчит и наслаждается моим щебетаньем. И меня несёт. Словно сорвало плотину, и всё, что накопилось на душе, как из ведра вылилось на рыцаря моего сердца.

От одних историй пахнет ванилью, корицей, кружевами (когда я вспоминаю бабушку Веру). От других – кровью. Тончайший лазер словно вскрывает моё сердце и прямо из глубины вырывается детский крик: «Держи меня, держи». Но никто не держит: нет магнита, нет притяжения.

И вдруг инсайт: поняла, почему бабушка Вера так моей маме помогала избавляться от меня. Ведь она – мама моему отчиму, взявшему женщину с довеском (со мной, то есть, и куда деваться, так получилось) к себе почаще меня забирала. Дескать, пусть молодёжь счастье строит. Понимаю и то, почему меня, ребёнка, девочку с капроновыми бантами, в платье с юбочкой плиссе, хохотушку неугомонную, любимицу воспитателей и нянь детского сада мама не знала, куда приткнуть. Я как песчинка в босоножке – вроде маленькая, но так мешала ходу истории. И пока мама пыталась построить новую семью без осколков старого, меня передавали из рук в руки.

– Выпьем за любовь, – приподнимает фужер милый.

– А як же, – подхватываю я.

И мы пьём на брудершафт.

– Не знаю, любила ли мама моего отчима. Но бабушка Вера любила своего сына. А я – археологический продукт развалившихся отношений – оставалась как бы за кулисами этой пьесы и пыталась понять свою роль.

– Твоя роль прекрасна. You are wonderful. За тебя, дорогая.

От игристого напитка мне становится так тепло и уютно. Наш столик – у окна. И я вижу, как воркуют голуби, воробей купается в фонтане. Птичка-синичка, недолго покружив над зелёной изгородью кафе, спланировала на центральную фигуру фонтана, олицетворяющего картинку счастливого детства.

– А что, неплохо бы в прошлое провалиться и всё по-новому развести! Как бы я хотела сейчас оказаться на кухне у бабы Веры. Я бы так забежала и бросилась бы к ней со всех ног.

Картинка нарисовалась отчётливо. Зимние каникулы. Мы с бабой Верой хлопочем на кухне. Готовимся к празднику. Запах варёной сгущёнки и ванили витают в воздухе – пахнет детством. Печём орешки, обильно наполняем половинки сгущёнкой. Вафельные коржи смазываем той же сгущёнкой, выкладываем вишенки, клубничку из варенья, посыпаем вафельной крошкой, орешками. Вот тебе и торт. Как мы его называли – Мишка на севере. Ммммм, пальчики оближешь. Сладкие воспоминания. Сейчас бы я первый кусочек поднесла маме. Как-то мучает меня совесть: что же сделать могу, чтобы мы с мамой близкими стали? На край свет пошла бы, чтобы найти магнитик, который бы притянул ко мне маму. Так хочется её обнять. Видно, не хватило ей тепла в детстве, не научили любить себя саму, детей своих, близких. Вот и страдает она от холода, сердце – льдинка, а не растает: не нашёлся такой человек, который согреет мою маму. А ведь бабушка Вера посылала светлые лучики своей невестке. Только не заметила их мама, не приняла.

– Баба Вера говорила, что путь к сердцу мужа лежит через желудок.

– Правильно говорила, а ты умеешь готовить?

– Конечно. Сейчас с этих проблем нет. Продукты – какие хочешь, рецепты со всего мира в интернете найти можно. Такого ассортимента в восьмидесятые не было.

И меня снова уносит в дом бабушки Веры. Помню, как тётя Надя с дядей Витей из Москвы к Новому году прислали посылкой нам в подарок ёлку искусственную и стеклянные баночки с грибами-лисичками. Моему восторгу не было предела. Собирали и украшали ёлку все вместе. А ночью баба Вера и дядя Костя (пока я спала) умудрялись незаметно положить под подушку два подарка.

– Знаешь, семейные традиции – это так важно. Чтобы в доме пахло пирогами. Чтобы вместе ужинали, праздники отмечали, старших почитали, подарками обменивались, рассказывали друг другу о том, что за день произошло, обнимались при встрече. Чтобы была полная семья. Мне нравилось, что новая семья мамы меня приняла тепло, я ведь не виновата в том, что у неё так сложилась жизнь, и она, всё время пыталась куда-нибудь меня пристроить. Я была ей в тягость. Ей вообще по жизни никто не нужен, кроме мужа.

Но однажды дяди Кости не стало, как не стало и бабы Веры. Люблю их очень, хотя были моменты, когда мне было мучительно больно от того, что с рождением моей сестрёнки обо мне словно все забыли, отодвинули в сторону. Но своего ангела-хранителя бабу Веру я до сих пор вспоминаю с любовью. В её доме я впервые почувствовала тепло, заботу, детскую радость. Она для меня – луч света в тёмном царстве.

И каждый раз, когда я вспоминаю бабушку, я вижу картинку Нового года, чувствую аромат ёлки, мандаринов и так хочется набросить ей на плечи пуховый платок, подарить ей кусочек своего сердца. Я вижу её улыбку, внутреннее свечение, гармонию жеста и ритма, вокруг неё свежий прозрачный воздух. Она собой наполняет всё пространство. И мы в нём. Становится так хорошо и уютно. И я знаю, так баба Вера меня благословляет на счастье, на любовь и удачу.

– А как же иначе? А еще баба Вера верила в мой талант. Робертино Лоретти был для неё путеводной звездой. Сначала она хотела, чтобы её сын был таким же «золотым мальчиком», затем на внучек возлагала надежды. Но мне не хотелось петь. Мне больше хотелось танцевать страсть, любовь. Танцевать так, чтобы пол пылал под ногами, искры уносились в небо. И зажигались новые звёзды.

Мы, не сговариваясь, посмотрели в окно. Ночь. На небе ни звезды. Но я-то знаю, что самая близкая ко мне звезда – Вера, моя милая баба Вера, мой ангел.

Мы вышли из кафе. На Арбате кто-то играл на гитаре, кто-то – на скрипке. Звучал аккордеон: «Сердце, тебе не хочется покоя…». Баба Вера любила эту песню, она всегда пела: чаще грустные песни, лирические. И мы тянули за ней. Я бросила монетку в шляпу арбатного музыканта, затем достала купюру покрупнее: пусть играет музыка подольше. Баба Вера её слышит. Бегут белогривые лошадки. И нет ответа на вопрос, куда, ну куда же уходит детство…

Чёрное ожерелье

Я сижу у подоконника и перебираю ракушки. Эта вот со Средиземного моря, эта – с Адриатического, а эта – с Индийского океана. Вот беру в руки самую крупную и слушаю. УУУУУ – шум моря, ветер, плеск волны, а вот вода бьёт фонтаном на все стороны моря. Кит усатый бороздит просторы морские. А вот блондинка плывёт среди дельфинов. Молодая, красивая, в бирюзовом купальнике. Мои задумчивые пальцы перебирают ракушки как чудесные черепки давно ушедших дней, хранящие тайну морских событий. Что там было на песчаных берегах – только им и известно.

Мамин свёкр – не мой дедушка. Это была вторая мамина попытка стать счастливой, и меня она тащила за собой как чемодан без ручки. Своя ноша… Но нести её маме было нелегко: всё пыталась куда-нибудь этот чемодан пристроить. Как-то неудобно ей было тащить свой груз в министерскую семью. Здесь-то всё чин по чину должно быть. Должно быть, но никто не обещал. Работать отчим не привык: и так в доме всё есть – от икры до заморских тряпочек. Об отдыхе его и моей мамы тоже заботились старики. Меня, конечно, с собой не брали. Какой отдых с ребёнком? Вот и в те дни я сидела у подоконника и перебирала морские камушки, ракушки. Очень хотелось представить маму счастливую. Вот она в шезлонге свежий сок потягивает, а вот украшения из жемчуга выбирает. Как ей к лицу чёрные драгоценные горошины. Королевский камень имеет особую силу: он способен оберегать от несчастий. В это верил и Александр Македонский, и Александр Сергеевич Пушкин, и корону Екатерины II украшали тридцать бусин, как и императора Австрии.

Сейчас эти бусины пылятся в шкатулке, иногда мы их с сестрой примеряем. Только не радуют они никого. Маме наряжаться на работу не хотелось: все мысли о том, как бы заработать побольше, да семью обеспечить. Любимый, с которого она пылинки сдувала, – не только бездельник, но и вор – бесцеремонно залазил в мамин карман и тратил на себя любимого.

А я держу сейчас в руках бусинки, перебираю. И как горошины нанизываются факты двадцатилетней давности. Ну зачем мне вот эти люди с министерскими чинами, пришедшие проводить отца отчима в последний путь? А затем, что мне обидно за маму, родившуюся для счастья и пресмыкавшуюся перед этими чужими людишками, забывшую про нас, про сон, про саму себя. Обидно и за то, что жизнь не позаботилась о маме, позволив сестре отчима распродать всё состояние родителей и махнуть за рубеж, оставив маму с носом. Есть у этой истории своя правда. «Возлюби ближнего своего как самого себя…» Нет, не любила мама ни себя, ни детей своих. А о любви с мужчинами я судить не берусь. Слушаю вот ракушки морские: они-то знают мамины тайны. Только как их достать с морских глубин? Да и мир так огромен. Крутится, вертится, хочет упасть… Просто рухнуть хочет, уйти из-под ног. Только кто позволит ему? Мы-то на палубе, рулим. Алые паруса, светлые дали. И что мне чужие ракушки перебирать? Всё решено: на новогодние праздники – в круиз. И зачем это по интернету разговоры вести? Есть приглашение Вильяма в Австралию. Принимаю. У нас зима, а в Сиднее – знойное лето. Тихий океан, акулы… Они способны проглотить всё, что моя душа уже переварила и готова выплеснуть за борт.

И вот я в Австралии. Теперь я понимаю, почему именно сюда привела меня душа. Вильям – не парень моего романа, он – просто родная душа. И как приятно, что он всё равно пытается ухаживать. Пока общались по Скайпу он предложил:

– Приезжай. Приглашаю. Ты – мой гость, а дорогу я оплачу.

И вот я в Сиднее. Идём по берегу, камешки бросаем. Удивляюсь, столько воды вокруг, а купаются австралийцы в бассейнах.

– Океан – пространство для акул.

– Обидно, ведь вода – моя стихия.

– Но у воды есть память. Она может как любить, так и убить за неразумные действия.

Она реагирует на высокие и низкие вибрации. А может вообще исчезнуть. Вот в Индии была такая река Сарасвати. Была и сплыла, когда её люди стали нечистотами наполнять. Сейчас Ганг, священная река, начинает возмущаться. И кто знает? Драконы – ангелы воды, отомстят человеку, если осознанность не окрепнет.

– Но с водой можно договориться и вернуть ей волшебство. Она как человек способна меняться. Вот мы. Верно ведь говорят: «Посеешь привычку – пожнёшь характер». А вода с измененной структурой, наполненная информацией, ароматами хвои, розы, другой растительности, флюидами любви, благодарности, и нам добавит силы и радости. И в наших жилах потечёт кровь по-другому. И голова заварит новые мысли, а в сердце расцветут розы, лотосы – у каждого свой цветок.

– Согласен. Ведь Творец из воды вино делал. Думаю, не в прямом смысле, а в смысле возможности: что творишь, то и получишь. Но в контакт с водой лучше входить на рассвете. У солнца в этот момент особые вибрации. Нужно попросить у воды прощение за действия людей, обратиться к ангелу воды с просьбой очистить водоём от инфогрязи и наполнить его своей любовью. Самое важное в жизни человека – находиться во всемирном равновесии жизни и в горе, и в радости.

– Но ведь это огромный океан. Хватит ли у нас сил очистить всю воду?

– У одной капли воды вся мощь. Одна капля творит чудеса. Это как ложка кофе в стакане воды: и вкус, и аромат, и наслаждение… И ложка дёгтя бочку мёда испортит. Истина.

Теперь мне стало понятно, что передо мной – не просто друг по переписке. Это новая встреча с Учителем, проводником по лабиринту моей жизни. Вильям – воин света, прекрасно владеющий Духом. Я знала, что у него чёрный пояс мастера восточных единоборств, но силу света ощутила сейчас. Мы не стали откладывать медитацию до рассвета. Перемен хочется прямо сейчас.

Мы стоим лицом к океану. Я опускаюсь на колени и прошу простить маму, сестру, бабушку, меня – всех-всех, с кем встретилась в жизни. Я благодарю Творца за встречу с Вильямом и поворачиваюсь к своему Учителю. Он одобрительно кивает и приглашает присесть. Мы сидим на берегу. Мои руки окунаются в песок и начинают строить домик, прямо как в детстве. Слушаю спокойную речь Вильяма.

– Я рад, что ты здесь. Всё происходит в своё время. А сейчас давай расслабимся. Закрой глаза, дыши медленно и спокойно. Почувствуй своё тело. Нет ли где напряжения, неприятных ощущений. Подумай о том, что беспокоит, тревожит. Вспомни, с чем связаны неприятные ощущения, отрицательные эмоции. Представь, что через твоё тело протекает чистый поток воды. Целый океан наполняет твоё тело, растворяет все тревоги и вымывает всё, что заставляет испытывать негативные эмоции. Если всплывают неприятные воспоминания о том, что кто-то доставил разочарование, обидел, позволь океану унести их. Почувствуй, как уходит напряжение из тела и вливаются чистые потоки, а с ними и высокие энергии. Если всплывают лица, доставившие огорчения, мысленно поговори с каждым из них. Расскажи, как настрадалась ты. Затем скажи этому человеку, что прощаешь и больше не держишь зла. Пусть он идёт своим путём. Он пришёл для урока. Урок окончен. С миром и благодарностью отпусти каждого, причинившего боль.

Я словно вновь прожила все болезненные моменты и физически почувствовала, что их больше нет в моём теле. Почувствовала, как глаза засияли, а прямо из сердца пошёл свет. Так стало легко и приятно. Я поднимаю ракушку гигантского размера: с благодарностью принимаю дары моря. И мне кажется, что это мой новый светлый дом. В нём поселяется моя душа. Я в безопасности. Мне так уютно в светлом ракушечном доме. Я слышу шум воды, он не даст мне потерять новую нить жизни.

Какой необычный, поворотный, знаковый, сильный день. Даже если бы моя поездка в Сидней была продолжительностью двадцать четыре час, я знаю, что это были волшебные мгновенья. Я кланяюсь до земли Вильяму, океану. Сживаю крепко в руках ракушку: моя, мой ангел-хранитель. Её я увезу домой. А еще я привезу много-много ракушек, которые будут напоминать мне о наших медитациях с Вильямом, лимонных садах и тропических рощах, уроках английского языка, и новое чёрное ожерелье.

История моего рода продолжается. Только хозяйка истории – я сама. Сценарий – захватывающий, героиня – счастливая. И чёрные перламутровые бусины – в помощь.

Грешим и каемся

Кто не бывал в Париже, тот напрасно родился. Но я отправляюсь в Мекку мировой моды, город на Сене не за новыми впечатлениями, а за тем, чтобы расстаться с прошлыми. Мы проводили Серёжу в последний путь шесть лет назад. И с тех пор во мне поселилась мысль, что в любой момент билетик на аттракцион под названием «Жизнь» могут отобрать, не объявляя о конце пьесы. И чтобы не было мучительно больно, нужно делать всё, что хочется, сегодня и сейчас. А хочется душевного покоя, радости, счастья, встреч, путешествий, любви, взаимопонимания, единства. И я разгребаю залежи беспокоящих мыслей и превращаю их в свет разными способами, познанными в течение жизни.

В аэропорту меня провожает Бика – моя единственная подруга, по совместительству – жена Серёжи, поменявшая статус на вдову в тот момент, когда Серёжа покинул нас. А договаривались они с Бикой жить долго и счастливо и умереть вместе – в тот же день и в тот же час. Ох, не сдержал слово Серёжа. Вот как бывает…

– Ведь совсем молодая. И как же она жить-то будет. Сына-то растить? Ни работы толком, ни помощи от родителей, – сетовали соседи и близкие, провожая Серёжу в последний путь.

Наши люди поговорить любят, осудить тихохонько, проводить сожалеющим взглядом, поохать вдогонку, советов вагон дать. Только что с ними делать, с советами-то? Для жизни они не годятся, а вот подпортить дни золотые – легко.

Я Бику не утишала, рыдала вместе с ней. Мы обе потеряли дорогого человека. Для соседей он был непутёвый, зависимый, бездельник. Кто и когда приучил его кайфовать от наркотиков, одному Всевышнему известно. Ему же известна и причина силы притяжения нас к Серёже. Милый, родной, красивый, дорогой, единственный. На моё счастье (хранит меня господь), он на меня никак не реагировал, а вот Бика стала его женой.

Догорает свеча, догорает. Мы с Бикой сидим в полумраке. День памяти дорогого нам человека. Догорает тридцать третья свеча… Именно столько было Серёже, когда он ушёл. На душе потёмки, но мы потихоньку мурлычем: «Это удивительный был аттракцион…» Как жить-то теперь? И есть ли во всём этом смысл? А если нет? То почему бы не жить как в последний раз. И вдруг шальная мысль:

– Махнём в Париж. Растащим тоску-печаль.

– Ты можешь, а мне сына не на кого оставить.

– Какая ты – хорошая мама.

И меня захлёстывают воспоминания, как меня легко пристраивала мама в разные руки и отправлялась по морям-океанам – туда, где можно стряхнуть усталость, почистить пёрышки и хоть на время отпуска побыть прекрасной дамой, купающейся в море любви. А потом? Что будет, то будет: грешу и каюсь… Когда возвращалась с морей, отдавала предпочтение работе. И снова я скучала по маме, её рукам, взгляду, слову. Как бы я посидела на коленках, прижавшись к сердцу. Даже не помню моментов, чтобы мы поговорили с мамой ни о чём или по душам – не сложилось как-то. Мужчины, работа украли у меня маму, мамочку, мамулю. «Моя, никому не отдам», – закричала бы я сейчас. Но тогда я просто рыдала, злилась, обижалась, строила рожицы, ожидая очередное предательство, измену. Мне так и казалось, что сирота я, брошенка. Кому я нужна, если даже маме нет до меня дела? Потому и сложилось у меня мнение, что дружбы между женщинами не бывает. Есть отношения: дочки-матери, соперницы, коллеги.

А здесь на тебе подарок – родная душа. Моя родная Бика. Чистая, открытая, сильная, порядочная, моя поддержка и опора. Родненькая моя, как я тебе благодарна. Спасибо, что ты у меня есть. За двадцать три года дружбы были и ссоры, и разногласия. Видели друг друга и в радости, и в горе. Она бросала всё и мчалась ко мне, когда у меня земля уходила из-под ног. У неё хватало душевных сил слушать моё нытье, вытирать мои сопли. Только с ней я могла быть сама собой: без маски, которую надевала, общаясь с коллегами – предателями и карьеристами. Я была в чужом образе практически всегда. Это была реакция на ложь, лицемерие, царившие вокруг: какой-то вирус античеловечности сражал одного за другим из близкого и далёкого окружения. И только Бика, как хорошее вино, настаивалась и росла во всех направлениях, расцветала, мудрела, утончалась. Из любой ситуации выходила достойно, возрождаясь, как птица Феникс.

А познакомились мы с Бикой как соперницы, влюбившись в одного и того же парня: обе по уши втрескались в Сережку. Он ответил взаимностью Бике. Но счастье ли это, когда муж – наркоман? Настрадалась и Бика, и Сережины родители. А вот теперь его нет. Шесть лет как нет. А словно он с нами. Всей душой верим, что не мытарится он, успокоился, радуется тому, что родители живы-здоровы, сын подрос, Бика справляется. Сильная она. Это правда. Не сломали её жизненные обстоятельства: родители от неё отказались, узнав о выборе в мужья наркомана; до последнего не теряла веру, что Сергей образумится ради сына, ради семьи. Только кайф никого еще не отпустил. Теперь вот всю любовь сыну отдаёт. Пусть малыш вырастет волевым и разумным, с открытым сердцем, как его мама. Я об этом прошу Творца. Бика и её сынок – мои родные люди. И Серёжа у нас один на троих.

Как ревновала я его к многочисленным поклонницам, жизни без него не представляла. Сейчас и смешно, и грустно вспоминать. Я – городская девчонка, приезжавшая к бабушке в гости, как и все его поклонницы, по уши влюбилась. Лет семь забрасывала Сережу любовными письмами, посвящала стихи, звонила по межгороду. А в ответ – ухмылки и прыжки подальше от меня, поближе к Бике. Действительно, кто я была для него? Наивная девчушка с косичкой? У него были другие стандарты любви. Баловень судьбы, любимец родителей и дам. А мне досталась роль Татьяны Лариной. «Я вам пишу, чего же боле…». Я всегда верила в силу слова.

Вот и сейчас лечу в Париж с верой обрести новое слово, которое точно дойдёт, долетит, поправит нашу судьбу. Моя поездка – моё паломничество, о котором знает только Бика, потому что она всё про меня знает. Я и Бику попросила написать записку Творцу и Серёже с просьбой простить, поблагодарить за урок, за то, что учил терпению и принятию. Я оставлю наши послания в храме на Монмартре.

Да простит нас Творец, вовлёкший нас обеих в историю любви к Серёже. Да очистит наши души, просветлит разум.

Белоснежный собор Базилика Сакре-Кёр встречает меня на высочайшей точке горы Монмартр. Он виден из любой точки Парижа, как и Эйфелева башня.  И за мудрым словом наставника тянется вереница паломников со всех уголков мира в поисках защиты и благословения Святого Сердца, Сердца Христа. Христос встречает у входа.

Молча зажигаю свечу, думаю о том, с чем пришла. «Горит свеча, стекает воск…» Честно, осталась бы в храме. Так здесь спокойно: нет суеты городской, бизнес-вопросов, выяснения отношений. Это всё там, далеко-далеко. Иду на свет, и вот уже снова ступеньки. Теперь уже вниз. Так и в жизни: вверх-вниз… Оборачиваюсь, хочется запомнить состояние. Храм просто сияет, сверкает. Оказывается, он способен самоочищаться, соприкоснувшись с водой. Пытаюсь понять: «Почему же камень, минерал способен, а человек – высшее творение господа – проходит тернистый путь, отправляется на край света за помощью. И часто так и уходит с Земли, не найдя ответов на вопросы».

Но сейчас моё сердце переполнено особой радостью. И я вижу просветление на лицах тех, кто со мной рядом во время службы. Пение хора сливается со звуками старинного органа, проникающего в самые тайные уголки души. И я выхожу другая. Любуюсь изумительными видами Парижа. Благословенно смотрит на меня церковь Перта, стильно кокетничает Эйфелева башня, посылаю воздушный поцелуй небоскребу Монпарнас, одиноко возвышающемуся среди невысоких старых строений, широтой манит к себе площадь Тетр. Вспоминается Серёжина шутка: «Я улетаю в Париж». «А ты там уже был?» «Шутка. Я каждый день летаю». Се ля ви!

Да, моя жизнь – карусель. Всё по кругу да по кругу. А его жизнь – качели. Они уносили его до величайшей радости и роняли до предельного отчаяния. Каждый такой мах бывало растягивался на месяцы. Иногда хватало и секунды. Но всякий раз это было экстремальное состояние. Может быть, этот экстрим и привлекал нас к Серёже. Экстрим, экстаз, пограничные состояния, между небом и землёй, на лезвии бритвы. Да, это те состояния, когда что-то происходит: извержение, рождение, катарсис…

Я пыталась разобраться в Серёжиных качелях, бесконечно названивала ему по межгороду, но разговор не клеился и чаще всего происходил один и тот же диалог:

– Что ж ты такой сложный, Серёжа!

– Разве?

– Ну, зачем ты сам создаёшь трудности?

– В смысле?

– Я не могу тебя понять!

– Всё очень просто: просто, мне очень скучно, когда просто и с простыми… Жаль тратить жизнь попросту. Ты-то точно не понимаешь о чём я....

Спускаюсь по ступеням быстро: вниз – не вверх, опуститься легко. От этого осознания катятся слёзы. Эх, Серёжа, Серёжа. Ну зачем же ты выбрал качели? Знаю, что когда-нибудь встретимся, но не сейчас.

Сейчас надо перекусить. Иду в «Чёрный кот». Как раз по теме, это он Серёже дорогу перешёл. Ну что я всё о Серёже. Дошла я до «Чёрного кота», и пошёл мой любимый дождь. Сижу в кафе, по стеклу капли стекают. Вижу через стекло бело-розовый Монмартр, он ещё белее, ярче под дождём, сверкает как новогодняя игрушка, не храм, а мечта, грёзы девичьи. А вот и Мулен Руж. Настоящий. Была бы я парижанкой, танцевала бы здесь сейчас, и случались бы совсем другие истории.

Рука тянется к телефону. Набираю Бику: «Как ты? Зажги свечу. Прими свет Монмартра. Серёжа нас простил. Будем любить и помнить». Бика молчит. Принимает. А мне ещё одно осознание приходит: «Моя жизнь, как и у Серёжи, – качели. Нет, не сплошной кошмар. А вроде биполярного расстройства, когда настроение скачет от мании до депрессии с выходами в психоз. Мои качели бытия взлетают высоко в моменты сочинительства, выхода книг, когда вокруг всё излучает радость, пестрит новыми событиями, открытиями, а потом они неизбежно летят вниз, с головокружительной быстротой засасывая в воронку рутины, болезней и потери близких людей и собственных недомоганий. В последние годы мои качели все реже взлетают – их тянет к земле. Резвый маятник, умеющий раскачаться от малейшего дуновения радости, сломался во время болезни мамы. Амплитуда его все уменьшалась, и в конце концов он замер на мёртвой точке в момент обострения моей собственной болезни. Но сейчас я ощущаю блестящий рывок.

– Бика, ну что ты молчишь? Минута молчания прошла. Серёжа с нами всегда. Что тебе привезти из Парижа?

Бика плачет, и я не в силах сдержать слёзы. Душа очищается как Монмартр под дождём.

Я иду на бульвар Сен-Жермена. Здесь создаются акварельные шедевры: портреты, сюжеты, натюрморты на память о Париже. Смеркается, в сердце бабочки, предвкушаю особый разговор с художником, заглядывая через плечо каждому, запечатлевающего вечность. Вот зачем я здесь!!! Вечность, вечность, вечность, вечность… А вот и он в синем берете, в мышиного цвета костюмчике, с кистью в руках… Какой милый творец вечности. У него как у младенца Христа волосы золотыми колечками. Он притягивает взглядом, разглядывает мой наряд, приподнимает прядь моих волос и шепчет на ухо, что обожает таких красоток, как я, бургундское вино и готов угостить фисташковым мороженым.

– Нарисуй мне Монмартр и качели. То я взлетаю (хлопаю себя по груди, чтобы понятно было, что в этом сюжете я – главное лицо), то Бика. А Серёжу посади – по центру: он держит баланс и одновременно позволяет нам взлетать и помогает опускаться.

Открываю кулончик в форме сердечка. В одной половинке – фотография Серёжи, в другой – Бики… Рисую качели для наглядности, тычу пальчиком, куда рассадить героев. Златокудрый творец окунул кисть в акварель… Мазок, ещё мазок… Что за мазня? Ещё мазок… Шедевр. Мы снова вместе: Бика, я и Серёжа. Как я за вами соскучилась, дорогие мои. Монмартр смотрит мне в глаза с полотна: грешим и каемся, каемся и грешим.

Я обнимаю в благодарность творца, протягиваю ему десять евро и прошу:

– Черкни ещё в уголочке одно слово: ВЕЧНОСТЬ. И сама себе шепчу: «Истина в том, что мы притягиваем к себе то, о чём думаем и во что верим. Я верю в вечность». Се ля ви. Прощай, тоска. Париж – город влюблённых.

Летний поцелуй

Я частенько захожу в «Акку» выпить чашечку кофе. Сажусь за столик у окна, открываю ноутбук. Ловлю себя на очередной мысли и начинаю разматывать клубок, пишу рассказы, пишу о том, что наболело. У меня такое ощущение, что в моей голове поселился целый рой призраков из прошлого, с которыми хочется по-хорошему расстаться. Рада, что обнаружила метод, который мне помогает: стоит вспомнить о ком-либо из моих старых знакомых всё до мелочей, прописать воспоминания на бумаге, и они – вуаля – словно помахали мне рукой. И вот в моей голове на одно свободное местечко становится больше. Оно свободно для новых радостных впечатлений, счастливых моментов, любимых и дорогих сердцу людей.

Иногда подсаживается незнакомец, и, завязавшись в разговоре, я понимаю, что он помогает мне распутать мои непрожитые до конца истории. Вот и сегодня небесный посланник не задержался:

– Попьём чайку вместе. Угощаю.

И не дождавшись ответа, незнакомец подсаживается рядом, и на столик опускается словно с облака прозрачный чайник, источающий аромат «Летнего поцелуя», заваренного на малине, папайе, кусочках манго, клубнике, лепестках сафлора.

– Хотите поделиться счастьем?

– Очень хочу. Это моё любимое занятие. Мы рождены для счастья, и жизнь измеряется счастливыми мгновеньями. А я знаю рецепт: если хотите быть счастливы, регулярно пейте чай с теми, кто тебе симпатичен. А что для вас счастье?

– Для меня счастье – покой и безмятежность. И это, увы, пока нереально: так много неустроенных судеб вокруг. Сколько боли… А жизнь так коротка. А сколько лжи, предательства…

– Знаете, счастье – это здесь и сейчас. Это мгновенья, которыми мы наслаждаемся. Я счастлив видеть ваши глаза, слушать вас, слышать ваше дыхание и голос. А у вас есть идеал мужчины?

– Конечно.

Образ дяди Серика как будто жил во мне, потому что не просто нарисовался, а мгновенно реализовался. Я просто проглотила язык и взглядом проводила вошедшую в кофейню пару. Девушка красоты неописуемой, как с обложки журнала, впорхнула в зал в сопровождении седовласого элегантного мужчины на счастливой ноте.

Нутром чувствую что-то родное и близкое. Ну как такое бывает? Дядя Серик. Похоже, он – и сейчас мой идеал мужчины. Мужской шарм, харизма, мягкий зовущий взгляд, многообещающая улыбка. Всё, как и прежде, при нём. Вот только девушка другая.

В нашем доме впервые он появился с красоткой тётей Аллой. Её аромат просто впился в стены нашего дома, влюбил в себя, и я до сих пор просто купаюсь в нём и ощущаю, что кокетливость Аллы через него передаётся мне. Да, я – женщина для любви. Только где эта любовь? Сплошные иллюзии. Думаю, любовь – это что-то такое летучее, эфемерное, неуловимое. Вот она есть, а вот её сразу и нет. Налетела ураганом и улетучилась: попробуй отыщи. Но в памяти-то она живее всех живых.

Я направляюсь к дяде Серику с его таинственной незнакомкой. Обнимаемся, радуемся. Он интересуется мамой, её делами. Как давно не виделись. А ведь могли быть роднёй. Сам дядя Серик волочился за официанткой Аллой, а вот сына хотел пристроить в нашу семью. Бизнес не знает этических границ: я была подходящей кандидатурой для сынков многих деловых мужчин. Как говорится, по Ивашке и шапка: кошечки – к кошечкам, собачки – к собачкам. Вот потому, возможно, и разошлись дороги Серика и Аллы: разного рода племени. Да и женат он был. Только вот своему хобби любви к прекрасному полу не изменяет и до сих пор. Удивительное постоянство при его прижимистости. И как жадность с щедростью уживаются? Вот сейчас смотрю на Серика и думаю: «Действительно ли, он – мой идеал мужчины? Или это очередная иллюзия, персона для опыта». Попробуй-ка разберись. Пробую.

Дядя Серик – мамин знакомый по бизнесу. Многие погрузились в бизнес в лихие девяностые. Польша, другие европейские страны. Товар – рекой, доход – тоже.

В карточных играх ему тоже фортило: рука шулера приносила баснословные деньги. Колесо фортуны крутилось сказочно красиво. Став владельцем завода, умело управлял денежным потоком. Себе ни в чём не отказывал, для семьи было всё. Аллочке бизнес наладил, дочь, от Аллы рождённую, баловал от души. Похоже, в этой истории реально все счастливы. А, может быть, делают вид, что всё хорошо. Жена… Куда ей деваться с подводной лодки. Сколько лет их семейный корабль бороздит океан жизни: вот и закрывает глаза на похождения Серика – покой в семье бережёт, статус замужней женщины сохраняет, отца – детям, аташку – внукам. Мудро.

Алла… В детстве она была для меня идеалом красоты: улыбчивая, добрая, яркая, стильная. Ей действительно сказочно повезло: её просто в лобик поцеловал ангел-хранитель и до сих пор бережёт её от всякой лишней нагрузки. Это как в сказке о Золушке: из простой официантки стать бизнес-леди, родить дочь от мужчины, чей генетический потенциал просто множить-преумножать и хранить в международном генетическом банке нужно. У Аллочки процветающий бизнес, изобилие возможностей, дочь-умница-красавица. Никто ей в браке не изменяет. Она сама решает, как ей жить и не зависит от настроения мужа-пройдохи, волочащегося за ароматом молодости и красоты.

Мой собеседник потягивает «Летний поцелуй» и возвращает меня к себе:

– Девушка, а если я вам сделаю предложение?

– Как, вот так сразу, даже моего имени не узнав?

– А зачем всё знать. Я вас приглашаю в путешествие в страну Счастья. Проживая счастливые мгновения, будем знакомиться с миром любви, радости, плыть по реке жизни под алыми парусами и наслаждаться друг другом.

Действительно, и к чему все эти ярлыки, этикетки, нормы, правила, традиции, обычаи, рамки, хорошо-плохо, молодо-зелено, не пришло или уже прошло время? Мы допиваем ароматный чай. Я посылаю воздушный поцелуй в сторону дяди Серика с красоткой, губки бросают небрежно: «Аривидерче». И нас на крыльях счастья выносит из аккушечки. Два крыла за спиной. Такое ощущение, что я повзрослела на целую жизнь. Прощаясь, мой новый счастливый друг говорит: «Я жду, в твои обычные шесть в «Акку». И посылает мне летний поцелуй, полный веры, надежды, любви, страсти, единства. И я сразу же окунаюсь в завтра и уже наношу алую помаду, спеша на встречу. Ну как же такое может быть? Может, потому что суток не существует. Часы придумали простые люди. А у любви другое измерение. И это – счастливые мгновения.

Гранатовый сок

Мне всегда хотелось заглянуть в чужую душу, покопаться в мыслях. Не для того, чтобы использовать в корыстных целях, а, чтобы узнать, есть ли любящие сердца, счастливые, беспечные, безусловные. Я шагаю по жизни и тщательно всматриваюсь в лица, боясь не встретить того единственного, что предначертан мне самой судьбой.

Ищу любовь – взаимную, а натыкаюсь на равнодушие. Такое ощущение, что меня забыли благословить предки, и я обречена на одиночество и безответную любовь. А то еще круче: будто бы по сценарию моей персональной истории мои избранники изменяют мне с моими же подругами. В один из таких дней я оказалась на больничной койке. Поскольку с детства боюсь крови, травилась таблетками, мне было всё равно, что будет со мной. Но жизнь без него совсем не имеет смысла.

Везут медбратья по коридору каталку. Сама себе не верю: «Если везут, значит – жива…»

– Что же вы, барышня, так к себе относитесь? Жить надоело?

Вот и палата. Не царская. Но мне глубоко наплевать, что кровать железная, что, кроме прикроватной тумбочки и стула для посетителей, ничего нет вокруг. «А мне всё равно… Сколько там мне ещё дней отмеряно… Но за вопрос медбрата о жизни ухватилась. А вдруг и правда ещё поживу, да с любовью, да с радостью. Энергетическая волна пробежала по всему телу и искоркой надежды осела чуть выше солнечного сплетения, прямо на уровне сердца.

У меня строгий постельный режим. Лежу, на душе кошки скребут, в душе пустота, а в голове всё же мысль о жизни пульсирует: «Как же так? Ведь мне всего…»

Взором выползаю за окно… Как давно я не видела небо: всё бегом-бегом и носом в землю, а вокруг такие же манекены бегут. Луч солнца золотой шкодно так подмигнул. Рука потянулась к зеркальцу. Как давно я не запускала солнечных зайчиков?! С тех пор, как ребёнком сидела на подоконнике, перебирала морские камушки-ракушки в ожидании мамы-мамочки, посылая ей солнечного зайчика, чтобы он привет мой передал и рассказал, как одиноко мне, как страшно бывает от одиночества, как хочется погреться в маминых объятиях. Вот и снова посылаю зайчика маме, а второго – бабушке Вере: ну что так рано ты нас оставила? И такое послевкусие ванильной булочки, только что из духовки: «Пробуй, пробуй, деточка, ты сама это сердечко слепила…»

И мне так понравилось запускать этих зайчиков, что я совсем забыла про пейджер и отправила всем своим знакомым по зайчику, чтобы сообщить о своём пристанище.

Как взрослая я понимала, что положение у меня не очень. Но очень хотелось понять, что же меня держит на Земле? Ну есть здесь кто-нибудь, кому я нужна? Если есть, покажись. Первым показался Максат. Симпатичный милиционер пришёл по делу: чтобы узнать о причине несостоявшегося суицида.

Чем я думала в девятнадцать лет? Да ничем. Тогда казалось, что жизнь остановилась… А с появлением Максата – возродилась. Мне было жутко весело в его присутствии. Палатные посиделки сопровождались фееричными поедалками. Мы по-детски веселились, создавая юмор буквально из всего. Максат нежно кормил меня гранатами, отправляя мне в рот одно за другим гранатовые зёрнышки, а я надкусывала их, и фонтанчиком сока брызгала в Максата, изображая кровавое покушение. Максат хватал меня в объятия и объявлял арест. В один из таких арестов мы и слились в невинном поцелуе. «Не виноватая я, он сам пришёл», – взрывались мы смехом. А однажды даже хотели сбежать. Но на пути возник страж: медсестра остановила. Максат и здесь не растерялся, сказав серьёзно сестричке:

– Шутка. Побег – это часть процедуры-реабилитации пациента. И, обращаясь ко мне, вошёл в роль:

– Представь, что то, чего ты боишься больше всего, – случилось. Всё: ты осталась одна на всём белом свете. Что ты чувствуешь? Ты одна! И что? Теперь почувствуй, что несмотря на боль утраты, ты ещё ЖИВА. Еле-еле душа в теле. Почти конец. Но есть надежда выкарабкаться из конца. Что ты будешь делать? Что ты можешь сделать, понимая, что ты ещё ЖИВАЯ и что ты не в вакууме живёшь? Ты можешь поменять работу. Ты можешь начать свой бизнес. Ты можешь путешествовать. Ты можешь окружить себя новыми знакомыми. ⠀

– Понимаешь, я действительно живее всех живых. Понимаешь, на свете ещё миллионы мужчин. И из этих миллионов мне нужен лишь один. Что с тобой будет происходить? Кстати, один выстрел задачу не решает…⠀

И здесь наша игра прерывается, мы возвращаемся в здесь и сейчас, и я так серьёзно спрашиваю:

– Страшно? А вот тут и спроси себя: зачем этот страх, что делать, чтобы не складывались ситуации, в которых нет выхода. Ведь я чуть не сдохла, но ожила. Для того, чтобы встретить одного из миллиона.

Максату нравится, когда я вхожу в роль. Он тоже превращается в Отелло. И тут держись, миллион (уж очень задевала его по самолюбию моя коронная фраза «один из миллионов». ⠀

– Что я могу делать уже сейчас, чтобы избежать ситуаций, что вызывают у меня страх? Ведь я уже практически сдохла… – Ан, нет, снова ожила. Так, вот тебе и самое время спросить себя: чего мы боимся, когда всё в наших руках. Хочу – тебя люблю, хочу – другого. Не сошлись – разбежались, впереди – миллион. А можно и сразу в точку попасть, если слушать сердце своё, а не инстинкты.

И что во мне заговорило в этот момент, я не знаю. Только так захотелось любви прямо сейчас. Я приблизилась к Максату насколько это возможно, притянула к себе его голову и поцеловала смачно… Но без чувств.

Мы привязались друг к другу. Шалили, играли в отношения, но единственным Максат так и не стал. А кем? Другом, собеседником, советчиком, консультантом по взаимоотношениям с противоположным полом. Мне льстили его красивые попытки ухаживания, которые продолжались и после выписки из больницы. Но и долгие вечера общения по телефону не сделали нас ближе. Он был забавный, смешной, добрый. Но как мужчина не привлекал. Мы взрослели, на глазах друг у друга становились теми, кем стали. Все события из наших параллельных жизней были пересказаны, тайны вскрыты. Но моё сердце молчало. Пожалуй, оно хорошо усвоило мамин урок: несчастливое замужество и, как следствие, нежеланный ребёнок.

В романах не везло ни мне, ни Максату. Это тоже нас сблизило: вместе искали ответ на вопрос «за что»? А зимой он сделал мне предложение: пригласил в гости, познакомил с мамой, сестрёнкой. Я была не готова. Долго мучилась сомнениями, смогу ли я сделать его счастливым и имею ли я право выходить замуж, не любя? Но последующие события расставили все точки над «i».

Максат уходил в продолжительные запои и устраивал дома сцены. На одно из таких выступлений меня пригласила его сестрёнка. Да, это точно не мой герой. Я ушла, навсегда…

Отдалившись друг от друга, мы жили каждый по-своему, но в праздники обменивались тёплыми пожеланиями, желая искренне счастья, любви, надёжного спутника. Звонили друг другу не часто, и потому каждый звонок был долгожданный и приятный, родной. Время летит молниеносно. Мы знали, что рано или поздно наши пожелания сбудутся. Но когда, спустя три года после наших законченных отношений как громом среди ясного неба прозвучало приглашение на свадьбу, у меня земля ушла из-под ног, слёзы потекли по лицу, я не находила себе места: до последнего думала, что это очередной розыгрыш Максата.

Почему было так больно? Почему в груди дыханье спёрло? Ревность ли это или что-то другое? Как же сильно я привязалась к Максату. Да, он не стал моим мужем, вышел из роли поклонника, но он – мой родной человечек, который жил в моих клетках.

Стёрлись из памяти фрагменты свадебной попойки (мы пили так, словно прощались с миром, словно хотели провалиться в сон, а проснуться вместе: нам не жить друг без друга). А потом снова потекли будни. Но я ещё больше полюбила гранаты: наберу ягодок в рот, надкушу их и наслаждаюсь тем, как взрываются маленькие фонтанчики. Держу язык за зубами, наслаждаюсь послевкусием… И как сладко понимать, что неважно, что или кого ты любишь: гранаты или Максата, кошку Белку или собаку Шарика. Ведь любовь – это состояние твоей души в тот момент, когда ты находишься в гармонии с собой, живёшь по законам Вселенной. И неважно, наконец, на кого любовь направлена, потому что, если мы переполнены любовью отца нашего небесного, мы начинаем творить то, ради чего и пришли в этот мир: отдавать, делиться. И в тот момент, когда сосуд сердца переполняется, наше сердце расширяется до размеров Вселенной, и мы готовы весь мир обнять, возле нас появляются те, кто больше всего нуждается именно в нас. Мы становимся для них чистой любовью, которая зажигает звёзды. Чаще это происходит на уровне физики – тела, порой – на уровне – души, иногда – на уровне разума. Счастье, когда искра пробежала сразу по трём уровням. Вот такая монада, такая алхимия… В этот момент зажигаются звёзды, и мы уносимся в космос.

А хочешь я расскажу тебе по секрету другую историю про Максата? Местом встречи стал Санкт-Петербург. Белые ночи. Алые паруса. Главные герои – я, он и другие. Сюжет практически тот же: оказавшись на планете Земля, найти тех, кто с тобой в одной связке, кто играет в том же спектакле, кто думает о тебе и благодарен жизни за встречу. Мы нашли друг друга. И так же, как прежде, я желаю Максату счастья.

Сам себе режиссёр

И кому это в голову пришло живописное ущелье Широкой щелью назвать? Какое-то сексуально-половое название. Ну эти творческие люди во всём интим видят. И это так здорово: чем интимнее, тем более захватывающий сюжет. Мы идём по извилистой тропе, направляясь к своему дачному теремку, доставшемуся нас в наследство от дальней-дальней родственницы нежданно-негаданно. Хотя почему нежданно? Мы мечтали с Лёкой о своей мастерской творителей, где мы будем заниматься алхимией. И вот она материализовалась. Неважно, каким путём она появилась. Но она есть. Здесь мы лепим, творим, малюем… И пишем свою книгу жизни. Вернее, пишет Лёка, а я – главная героиня, по совместительству сказительница. И рассказываю всё как на духу, правду жизни. Ну, конечно, иногда меня заносит. И я начинаю воспроизводить события с заглядом вперёд. Ведь всё, что с нами происходит, мы создали сами. И мы никогда не знаем, когда нам повезёт. А повезёт непременно, если мы это запланируем.

– Мамочка, расскажи мне историю с режиссёром, – канючит Лёка.

И меня уносит на кухню к тёте Оле, маминой подруге, откуда берут начало love stories моих студенческих лет. Вот шаловливые ручки Малика тянутся к моей одногруппнице, а утончённые пальцы Вани – ко мне… Как ловко они нас обнимали и одновременно водили за нос, потом разводили руками и как-те нечаянно уплывали… За теми, кто умел ловко прибрать к рукам тех, в ком видели весь смысл своей жизни. А что же я? Любила? Кадрила? Флиртовала? Что делала я в этих историях?

– Мамочка, а ты любила Ивана как сестричка Алёнушка?

– Лёка, в настоящей жизни скоро сказка сказывается, да не всё в ней так ладно, как хотелось бы.

И я достаю со дна души свою невысказанную боль о том, как не пущала меня мама окунуться в омут любви с головой, как наматывала она мои косоньки на кулак, как прилюдно строжилась и отчитывала. А потому мне ещё больше хотелось вкусить плод любви, и я пускалась во все тяжкие: жил во мне какой-то бесёнок. Эх, оторвусь. И пусть потом, возможно, пожалею, но сейчас: и понеслась душа в рай. Жалею? Нисколечки. Это моя вкусная сочная жизнь. Слюнки и сейчас бегут…

– Представь, Лёка, иногда роман начинается на кухне. И если бы история случилась в Германии, всё шло бы по алгоритму «трёх K»: киндер, кюхе, кирхе (с нем. – «дети, кухня, церковь»), потому все европейские любовные истории на одно лицо, только имена героев меняются. А у нас? У каждой девушки своя история: путь к счастью лежит через массу препятствий, встреч, разборок… И эти сцены повторить невозможно: каждый сходит с ума по-своему. И до цели доходят только самые дерзкие, самые смелые, те, кто верит в свою звезду и не боится даже маминых «ох и задам же я тебе».

В студенческие годы на меня как на мёд слетались ухажёры. Исключением не стал и поход в гости к маминым друзьям. Здесь я и встретила харизматичного Малика, продюсера казахстанско-российской группы, познакомившего меня с Иваном, романтическая история с которым могла иметь happy end. Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Амур летал вокруг всей нашей компании и метал стрелы, которые болезненно задевали мою маму и заставляли хмурить лобик: как бы чего не вышло. Малик морочил голову фотомодели, с которой мы учились в одном и том же вузе. А пока мы с ним тусовались на кухне и мыли косточки хозяевам квартиры на Пушкина: дяде Валихану и тёте Оле, чья кухня и стала началом прекрасной лирической истории. Похоже, на этой кухне немало зародилось романов.

Да, в этом доме были свои скелеты, но оставим их в шкафу и насладимся атмосферой веселья, роскоши, широты души. Как же мне хотелось жить именно в такой атмосфере, распространяющей дух самого Пушкина. И мы непроизвольно цитировали поэта: «Я вам пишу, чего же боле», «Я думал, сердце позабыло способность лёгкую страдать, я говорил: тому, что было, уж не бывать, уж не бывать!».

Мамины друзья вызывали у меня умиление, казались идеальной парой, заботливыми родителями. Вот прямо осталась бы я на этой кухне, сбежала бы от критики и нравоучений мамы: «Кому нужны советы мам, которые и сами-то не знают, как жить, как счастье добыть, и от обиды и злости на самих себя всю свою несостоятельность щедро выливающих на сыновей-дочерей». Ох, у нас будет всё по-другому. Мы-то найдём дорогу к счастью. А пока хотелось, чтобы меня удочерили такие вот весёлые тёти Оли или, хотелось сбежать хоть на край света, подальше от маминого бича и плётки. Только никто туда дорогу не знал.

И потому вернёмся пока в уютный дом тёти Оли. В тот вечер нас всех развезла по домам подруга Малика фотомодель Ира, мы подружились. И как-то, пригласив новых друзей в гости, я попросила взять с собой друга для моей одногруппницы, жаждущей приключений. Ребята пришли с Ванечкой. Красивый, статный, воспитанный и необыкновенно обаятельный паренёк. Это был ажурный лёгкий вечер. Девушки щебетали, юноши ухаживали по нашему сценарию: хочу то, хочу это…, и потому в животе летали бабочки.

Но всё пошло не по сценарию. Достаточно было посмотреть друг на друга, чтобы зацепиться сердцами. Прощаясь, Ваня протянул визитную карточку. Так началась дружба с многообещающим режиссёром. Вечера с придыханием, звонки с добрым утром и сладких снов. И длился бы он, похоже, вечность, если бы не вмешалась моя фантазия, точнее домыслы. Ох и крепкий же у меня ум. Накручивает и накручивает.