ЧОП «ЗАРЯ». Книга третья

«Столичный вестник»

Специальный выпускъ! Срочно в номеръ!

«Весенний бал у Медниковых. Интрига сезона: кому достанется рука наследницы великого рода?»

«Не пора ли очистить Енисейскую губернию? Почему Орден медлит?»

«Египетская выставка в Эрмитаже! Уникальная экспозиция мумий!»

«В ночлежных домах на Хитровке опять пропадают люди. Криминал или фобосы?»

«Стерляжья уха, белуга в рассоле и поросёнок с хреном – пальчики оближешь или новое меню в купеческом клубе».

«Ежегодное обновление рейтинга охотников Ордена. Новые имена и герои».

ГЛАВА1

– Любезный, заказывать что-то еще будете? – из-за барной стойки лениво, чем-то чавкая и растягивая слова, крикнул мне мужичок с усиками, бывший в этом чудесном заведении одновременно и барменом, и официантом. – Еще чаю подать? Отсели бы от окна, сквозит там.

– Двойной давай, с чабрецом и малиновым вареньем, – я положил на стол раскрытую газету и обернулся к бармену. – И какой-нибудь крендель давай, с повидлом.

Я поежился. От окна и правда шел довольно плотный поток холодного воздуха, а кое-где прорывались и снежинки. Кружились, играя в солнечных лучах, и оседали на стол и газету, которую я очень старательно читал последний час.

Перевернув страницу, я достал нож и, стараясь не привлекать к себе внимание бармена, проделал новую неровную дырочку. Поднял газету, посмотрел в окно и, не удовлетворившись результатом, увеличил отверстие.

Одним глазом скакал по заголовкам и картинкам, а вторым внимательно смотрел на народ, толпящийся под вывеской: «Зубные врачи для бедных». Там я уже был – скрывался в очереди бедолаг и грелся возле бочек с горелым мусором. Недолго: слишком много не только нервных типов, но и реально нуждающихся тоже хотели тепла.

Я не выделялся: старый ватник, дырявые ватные стеганые штаны и шапка-ушанка с одним оторванным ухом, грецкий орех за щекой и грязная повязка, прикрывающая «опухоль». В очереди меня легко приняли за своего, и биться за место у костра, привлекая внимание охраны дракой, не хотелось.

Вариант отправить на слежку Белку отработал себя несколько часов назад. Пробраться внутрь и убедиться, что Дантиста нет на месте, она согласилась, а вот караулить внутри или снаружи – отказалась. Либо скучно, либо холодно.

Так что теперь я сидел в трактире через дорогу, дрянном и полупустом, так как местные завсегдатаи пока трудились где-то на городских производствах. С одной стороны, я наслаждался жизнью: почти тепло, вкусный крепкий чай, свежие булки с крендельками, и никто не пытается тебя убить. Это временно, конечно, но все равно хорошо.

С другой стороны, еще вчера я щеголял в новом модном прикиде: короткий тулупчик, очень похожий на куртку военного летчика из моего прошлого мира, напичканную всякими технологиями. Только если у нас это всякие там «гортексы», мембраны и утеплители, то здесь «начинка» была магической.

Невесомый, будто бомбер из гагачьего пуха, с аккуратным меховым воротником, но теплый настолько, что крещенские морозы кажутся слегка прохладными первомайскими ночами. К куртке прилагались плотные брюки-карго с карманами, в которых оказалось удобно хранить патроны для дробовика. Брюки также были утепленные и непромокаемые. И крепкие ботинки, которые мне чуть ли не подарили, учитывая, сколько я потратил. Когда дорвался, наконец, до лавки магических редкостей мадам Дюпонд.

Я спустил почти весь дополнительный бонус, который нам выплатил Исаев за изгнание химеры и помощь с сектантами. Потратил бы весь, да и основной гонорар в придачу, но Захар возник, как черт из табакерки, и перехватил банковский чек прямо перед моим носом.

А вот то, что Исаев выдал налом, я забрал себе. Повезло, что у Захара рука уже занята была. Поделили на всех, и моя часть в итоге осела в кассе у мадам Дюпонд. Но я ни разу не пожалел. Особенно когда на одной из полок увидел блокнот – точь-в-точь такой же, какой был у деда.

– А это что? – с максимально не заинтересованным видом поинтересовался я, хотя внутри поднималась волна жаркого интереса. Вот только меня уже дважды развели, заметив мой интерес, и поэтому теперь я осторожничал.

Поняв, что у меня есть деньги и я готов их тратить, в зал спустилась сама владелица. Мадам Дюпонд оказалась ни разу не француженкой, а вполне себе нашей, родной, в по-деревенски милой женщиной. Деревенский шарм маленькой бойкой мадам придавали большие формы или грамотно подобранный корсет. Не исключено, что он тоже был магическим. На вид мадам было около пятидесяти лет, и свой возраст она косметикой не скрывала. Кажется, ей доставляла удовольствие роль доброй тетушки, которая желает племяннику, то есть мне, только лучшего.

– О, мон шери, у молодого барина отменный вкус, – проворковала «тетушка», чередуя французские слова с русскими. – Это премилая занятная вещица. Записная тетрадь ручной работы мусье де Фуа. Во всей губернии только два экземпляра, ля уник, так сказать. Мне чудом удалось их получить. Вы слышали про мусье де Фуа?

– К сожалению, не довелось, но зато я слышал про фуа-гра, – ответил я уже начал уставать от милейшей «тетушки». – А в чем же уникальность?

– Фуа-гра? Ах, а вы шутник! – притворно засмеялась мадам Дюпонд. – Как же я вам завидую, молодой человек! Вся жизнь впереди, вас ждет столько интересного, столько знакомств. Этьен де Фуа – один из немногих иностранных мастеров, допущенных к императорскому двору. Будете в столице, заглядывайте к нему в мастерскую.

– Всенепременно, – кивнул я и, строя из себя гусара, попытался клацнуть пятками. – Но все же, что в нем особенного?

– Кожа высочайшего качества, французская бумага, магический замок крови… Ах, но это и так видно. А вот то, что не видно, – это заклинание поиска. Блокнот невозможно потерять! Владелец всегда знает, где он.

– А-а-а, ясно… – я не смог сдержать вздох разочарования. – Только владелец?

– Конечно, иначе в чем смысл? – не поняла мадам Дюпонд и задумалась, морща носик. – Возможно, мастер де Фуа больше сможет про это рассказать. Навестите его, я дам вам рекомендацию.

Я вынырнул из воспоминаний, когда в прорези газеты заметил движение и необычное оживление в очереди бедняков с больными зубами. Подъехала черная моторка, из которой вышли три незнакомых мне головореза и одна из самураек. Красотка была также спортивна и одета не по погоде, но под короткой курточкой теперь топорщилось нечто похожее на бронежилет. Она сразу же осмотрелась, должно быть, прощупывая ауры присутствующих. До меня ее «сканер» достать не мог, но я не поленился и создал защиту. Банши научила не просто скрывать себя, а обманом копировать кого-то рядом. Так что самурайка увидит двух похожих, совершенно непримечательных барменов.

Ничего подозрительного не заметив, девушка рявкнула на мужика, приставшего к ней с вопросом, когда же, наконец, откроется клиника. А затем скрылась внутри, забрав с собой одного бойца, а двоих оставив у входа. Где-то через минуту на крыше клиники появился охранник со снайперской винтовкой.

Я хмыкнул. Будем надеяться, что это приготовления к приезду босса. А то мы замучились уже его искать.

Дантист скрывался. Ни здесь, ни в других местах в городе, про которые знал Гидеон, его не было. В совпадения или неожиданные срочные дела я не верил и не льстил себе, что стоматолог боится нас. Скорее всего, что он опасался мести Черной Барыни, которая могла обвинить его в своих неудачах.

Если это так, то мне же лучше. У меня возник план, как прихлопнуть двух вражеских зайцев одним махом в одном месте. А то надоело все время оглядываться!

Засада Исаева ожидаемо не сработала, и Барыня все еще была в моем списке.

Хорошо еще, что сектантов оттуда можно смело вычеркивать. Павловский мертв, а большая часть его приспешников теперь где-то вместе с ним жарится теперь в аду. Пару доходяг мы взяли в плен, но допросить пока нормально не получается: говорить не могут.

Исаевские спецы пробовали и пытки, и гипноз, но всё без толку: сектантов никто не научил ни читать, ни писать. Разве что кивать в ответ на вопросы и тыкать пальцем в карту – это да, это они могут.

И вроде Исаев вместе со стражей накрыли пару точек с остатками сектантов. Кого-то взяли живыми, но опять натолкнулись на сложности в общении. И все для того, чтобы выйти на заказчика.

Мы в этом уже не участвовали. Собрали трофеи, подлатались и поехали домой, чтобы перед поездкой в столицу закрыть долги. Как по банковской закладной, чтобы в Москве нас ждало дедово имение, так и с Дантистом, который, как назло, портил нам все планы своей скрытностью.

Впрочем, я зря время все равно не терял. Всю дорогу до Белого Яра и потом каждый день, пока мы искали Дантиста, я пытался вскрыть «буханку».

Объяснить, как она сама приехала к шахте, мы так и не смогли. В тот момент Гидеон уже был сильно пьян, Захар обновлял в кузне свои железяки, а Стеча отмокал в бане. И получается, что, когда возникла опасность и бойцы Исаева помчались на помощь, никто из чоповцев участвовать в этом не мог, и фобос в уазике взял все в свои призрачные руки. Докатился до шахты, развернулся и открыл огонь из пулемета. Не особо метко, но в нужный момент шороху навел.

Странненько. Но чем дольше мы об этом думали, тем больше других странностей вспоминали. Хотя бы тот случай, когда Гидеон задавил «сумоиста» возле городской бани и клялся, что моторка сама поехала. Стеча припомнил злобные рычания, которые раньше казались нам обычной перегазовкой.

Вариантов было два: либо подцепили где-то потустороннюю сущность, либо она была там с самого начала. С самого моего появления в этом мире. С того самого момента, как дед пожертвовал жизнью, чтобы меня вытащить.

И при таком раскладе слова: «Гордей вложил в нее душу» обретали новый неожиданный смысл. Захар соотнес резкий характер, хулиганские замашки, необузданность и ярость с «поведением» моторки. Все подтвердили, что от «буханки» всем этим так перло. Но это и помешало мне с самого начала почувствовать подвох, потому что я всегда был такого мнения об продукции завода «УАЗ». Может и зря, но речь же об ощущениях, к которым еще примешивалось некое родство душ.

И я поверил, что дух деда помогает нам. Но была проблема.

Вызвать его на разговор не получалось. Никаких тебе: «Здравствуй, дедушка! Поделись мудростью!»

«Буханка» на контакт не шла. Я точно чувствовал, что в ней есть что-то агрессивное, но дружественное к нам. Может, не целиком фобос, как Муха или Ларс, но какая-то его часть. Например, воспоминания или фантомный след от его сильного желания вернуть меня и отомстить за сына. Я ощущал ауру, колючую энергию, но… будто спящую.

Еще я пробовал найти рецепт того коктейля, который впопыхах намешал и принял возле шахты. Три дня после него спать не мог: сердце стучало, но, кроме воспоминаний о клубных тусовках и энергетиках с водкой, ничего в голову так и не пришло. Аж бесило!

Видимо, в тот момент я вышел за рамки, потянулся к новому уровню, превозмог себя, но переборщил. Мышца, которая отвечала за фобосов, надорвалась.

Я тренировался. Если уж рвать жилы, то сразу же и наращивать.

Взял себе за правило: каждое утро выходил на ринг с Мухой. Дрался с ним, расходуя силу на двоих, бегал, прыгал и далее по списку тренировок из стандартной программы боксера.

А каждый вечер проводилась у меня «работа с «буханкой». Выходила какая-то лютая смесь медитации, пантомимы и боя с тенью. Но дед не сдавался: либо я что-то делал не так, либо и здесь включалась его характерная упертость. Но, как говорится, на каждую упертую задницу, найдется свой бампер от уазика.

Я решил, раз он не выходит из душелова, значит, надо подселить к нему кого-то другого. Зона комфорта – штука довольно ограниченная. Первым на задание добровольцем отправился Муха. Подсадить его у меня получилось: механизм душелова прекрасно работал с моторкой, хоть я и не мог также легко визуализировать для себя, как фляжку, и выяснить, сколько там мест и что происходит.

Кузов немного потрясло, будто машина на пять минут стала стиральной, а потом рыкнул и чихнул двигатель, и из выхлопной трубы вылетело небольшое темное облачко в виде взъерошенного Мухи.

«Не, брат, бесполезняк, лучше пойдем еще одну химеру приговорим…» – пробухтел в голове Муха и спрятался обратно во фляжку.

Но я так просто не сдался. Прочистил в итоге всю выхлопную систему, которая в здешнем мире, по сути, не функционировала. Банку выхлопную разорвало или что там могло сломаться, но звук был такой, будто «буханке» прямоток прикрутили, и на ее рычание весь дом сбежался! Хором предположили, что деймосы напали.

Добил деда Ланс. Уж не знаю, на каком уровне поговорили старики, но не зря ж говорят, что рыбак рыбака… Образ Гордея проявился на лобовом стекле: слабенький, будто засохшие следы от дождевых капель, но узнаваемый. Суровый бородатый дед, обозленный и выражающий свое недовольство рычанием мотора и длинным протяжным гудком. Когда заметил меня, притих, лицо подобрело, а взгляд и улыбку можно было расшифровать как: «Внук, я рядом. Не останавливайся, я прикрою».

В нагрудном кармане сразу потеплел жетон Ордена.

Новехонький серебряный жетон действующего, так сказать, лицензированного охотника. А не рекрута, как раньше, – этот вопрос мы решили первым делом, как оказались в Ордене.

На одной стороне – чеканный имперский герб и церковные знаки, а на другой – гравировка в виде силуэта уазика, внутри которого уже выбит герб семьи Гордеевых.

Это было небольшое отступление от правил, но помогла протекция Исаева, когда нас восстанавливали в правах. Помимо статуса, такие жетоны имели ряд дополнительных свойств и могли выступать в роли аккумуляторов силы. Не полноценный «повербанк», но оружие последнего рывка.

Я позвал официанта и попросил еще стакан горячего чая.

Э-эх, переборщили мы тогда с празднованием! Если бы первым делом за Дантистом пришли, а потом уже в Орден, может, и не пришлось бы уже третий день в засаде сидеть.

Захар остался в поместье, чтобы подготовить нас к переезду, а остальной ЧОП жаждал попасть на прием к стоматологу.

Стеча шарится в городе, пытается что-нибудь вызнать. Но он не местный, что с одной стороны хорошо: можно кем угодно прикидываться, а с другой стороны – он не знает, у кого спрашивать. Гидеон в «буханке» где-то в переулках на соседней улице, следит за черным входом. Банши дрыхнет после ночной смены.

– Ну наконец-то! Зубодерню щас откроют, сколько дней-то уже народ ждет, – прогундел официант над ухом, ставя на стол новый стакан и кивая на марлю, торчащую у меня из кармана. – У тебя-то, поди, уже даже болеть перестало? Газетку-то уже до дыр прочитал.

– Да, не болит еще, – поморщился я и погладил челюсть. – А с чего решил, что откроют?

– Так топить начали, вишь, дым из трубы попер.

Я развернулся к окну, сдвинул стакан, от которого шел пар, и присмотрелся к дому напротив. И правда, над трубой курился дымок – обычный, светлый и жиденький, не такой, будто самурайка какие-то вещдоки уничтожает. На первом этаже, там, где драли зубы, чуть в сторону отошла штора, но сразу же запахнулась плотнее. В комнате все еще было темновато. На мой взгляд, не похоже, что там готовились к приему пациентов.

На улицу вышел охранник: из тех, кто постоянно был в здании. Растолкал бедняков, проходя к бочке, и выбросил туда какой-то мусор. Замер рядом и закурил, высматривая что-то на перекрестке.

– Пойду и я, а то вдруг свою очередь пропущу, – сообщил я официанту, бросил пару монет на стол и начал одеваться.

Вернул за щеку грецкий орех, замотал голову и, закутавшись в ватник, побрел через дорогу к толпе. Тихонько влился между подмороженными людьми, протиснулся поближе к бочке и поправил шапку: а то совсем ничего не видно.

Послышался звук моторки. Охранник бросил бычок и стал теснить людей от входа. Ну! Неужели дождались?

Машина остановилась, хлопнули двери, очередь колыхнулась: люди пытались одновременно не потерять свое место, убраться с прохода и разглядеть, кто же приехал. Мне пришлось встать на цыпочки и… разочарованно плюнуть.

Никто из моторки и носа не показал, наоборот, из здания вышла самурайка и приблизилась к машине.

– Расходитесь, приема не будет! – махнула она рукой, как регулировщик на перекрестке. – Доктор в отпуске.

Послышались вздохи, жалобные возгласы, но народ не торопился по домам. Будто все решили, что их обманывают, и думали: «Я уйду, а вдруг откроется?» Это заставило людей теснее жаться к двери. Меня кто-то толкнул, я обернулся с мыслью: «Идите, идите, я вам уже на спину плюнул», и внезапно увидел лакированные ботинки.

В толпе чумазых бедняков, через одного чуть ли не в лаптях, в сторону двери пробирались два черных модных «штиблета». Мелькали в разрезе длинной облезлой шубы, заляпанной чем-то темным.

ГЛАВА 2

Я сжал в кулаке жетон – еще одна новая фишка охотника с лицензией, – чтобы отправить сигнал команде, что мне нужна помощь. Разумеется, без координат, голосовых сообщений и регистраций по смс, но все и так заранее знали, где я нахожусь.

Человек в ботинках ускользал от меня. А толпа, решившая, что я пру на прием к зубодеру без очереди, возмутилась и загустела, ощетинившись локтями. Мне на помощь пришел мэйн, выдав капельку силы, которую я трансформировал в волну необъяснимой тревоги перед собой. Кто-то пискнул, другой схватился за щеку от пульсирующей боли в зубном нерве, третий побледнел и осел на пол, но при этом отполз в сторонку, освобождая мне проход.

В почти лысую, вероятно, некогда бывшую кроличьей, шубу я вцепился уже в дверном проеме. Пихнул «бульдогом» под ребра и толкнул вперед, отправив владельца штиблет кувыркаться через порожек. Отмахнулся от растерявшегося охранника ударом рукоятки по лбу – бил не целясь, знал, что Муха подкорректирует (мы такое уже тренировали), заскочил внутрь и захлопнул дверь за собой.

Я не очень представлял себе наш разговор. Злился на Дантиста за подставу и бесился из-за долга деда, а еще понимал, что не хочу оставлять за спиной бандита, который знает мою историю. Вопрос нужно было закрывать раз и навсегда. Как именно? Ну как пойдет! Точно не будем жать друг другу мизинчики и приговаривать: «Мирись, мирись и больше не дерись…»

Дантист меня уже ждал. Он стоял в центре зала, широко и твердо расставив ноги. Полы распахнутой шубы он отвел в стороны, демонстрируя кожаный жилет с двумя рядами рукояток метательных ножей. Он улыбался во все тридцать два отбеленных зуба, и смотрел с прищуром. По взмаху его руки у меня за спиной щелкнул дверной замок.

– Не хочу, чтобы нам помешали, – одновременно со словами, Дантист резко выбросил метательный нож.

Сработали рефлексы Мухи: я дернулся, прыгнул за ширму, заменявшую гардероб, и дважды выстрелил из «бульдога». Мы сдвинулись и опять обменялись выстрелами и бросками: он метал ножи с какой-то невероятной, почти пулеметной скоростью, а я прыгал, кувыркался и стрелял в ответ.

Одна пуля прошила его драную шубу, вырвав клок свалявшегося меха, еще одна чавкнула Дантиста по лопатке, судя по звуку попав в какую-то броню. Все остальное – мимо, просто всадил в пыльную штукатурку.

Много слухов ходило про способности Нечаева. Кто-то говорил, что он стихийник, другие закатывали глаза и божились, что он некромант, третьи косились за спину и шептали, что он умеет телепортироваться или развивать бешеную скорость. По мнению Гидеона, правды не знал никто, ибо в основном все дела решали самурайки, а те, кому довелось испытать способности Дантиста, говорить уже не могли.

После первого обмена любезностями я был готов поверить в запредельную скорость. Я хоть и достал его одним выстрелом из пяти, но здесь и Муха помог, выложившись на максимум, и эффект неожиданности сыграл в мою пользу. Не ждал Дантист от меня такого ответа.

«Шустрый гаденыш», – выдохнул Муха, а я скосил глаза на ровный разрез на своем плече, из которого торчала вата, а потом оглянулся на глубоко загнанный нож в деревянной панели за спиной.

«Дилетанты, кто же так работает? Сломайте ему хотя бы ногу сначала, ну!» – прокомментировал Ларс, и я улыбнулся.

Дантист потянулся, заглядывая себе за спину, небрежно скривился, а затем, глядя уже на меня, презрительно усмехнулся. Я на это щелчком пальца, будто соринку, сбил кусочек ваты из разреза и размял шею. Чувствовал себя героем киношного боевика девяностых, когда так: «Кряк, куй, вау!» – изобразишь что-то, в позу встанешь и сложенной ладошкой этак помашешь, типа приманивая.

Дантист игру принял.

Между нами было несколько метров – без разбега не достать. Я сделал несколько шагов вправо, он отзеркалил, и мы начали кружить по залу вокруг длинного стола, где записывали посетителей. Краем глаза я изучал обстановку: искал то, что может мне помочь, и заодно просчитывал степень опасности.

Высоченный потолок с толстой бронзовой люстрой, висящей на уровне внутреннего балкона на втором этаже, который шел вдоль боковой стены. Наверху видны двери, и еще несколько на первом этаже: кабинет Дантиста и что-то типа кладовок.

Вдоль высоких занавесок стоял длинный, узкий стол (или широкий подоконник) с инструментами и сваленной на подставках-полочках медициной. Перед ним три рабочих кресла, накрепко привинченные к полу толстыми болтами. Пара медицинских тележек на колесиках со свернутыми, еще чистыми полотенцами, и двойной конторский стол. Стулья к нему сейчас горкой стояли у стены возле тлеющего камина.

В прошлый раз, когда я был здесь, все мое внимание перетянул зубодерный процесс. Уж больно это напоминало жуткую пыточную безумных медиков. Грязно-белые халаты, заляпанные кровью, судороги лаптей, выглядывающих из-за спин докторов. Жалобный вой и тяжелый запах кровавого гноя.

Сейчас хоть пахло терпимо и не витало в воздухе смертельное отчаяние людей, добровольно пришедших на пытки во имя здоровья.

Бр-р-р, не люблю стоматологов! А противный визг бормашины, словно прокладывающей путь прямо в твой мозг, просто ненавижу.

Нечаев будто прочитал мои мысли.

Мы как раз сместились так, что у него за спиной оказались рабочие места. Пыточные кресла с кожаными ремнями на ручках, тазики с засохшими грязными бинтами и ватными тампонами и окровавленные инструменты. Не считая зеркальца на ножке, самым безобидным там был овальный пинцет для выдирания зубов с крестовой ручкой для фиксации зажима.

Но Дантист подобрал не его, а странную штуку, похожую на длинную трубку с толстым моторчиком на конце. Щелкнул там чем-то, и на стальном боку зажглись магические символы, а из трубки выехал длинный острый бур, очень похожий на сверло. Щелкнул еще раз – и вся конструкция пришла в движение. Загудел встроенный моторчик, а сверло начало вращаться с бешеной скоростью.

Диалог, подгоняемый этим шуруповертом, явно сворачивал в какую-то не ту сторону.

Я отбросил «будьдог» и скинул рваный ватник. Достал из-за спины штык от винчестера и поправил запасной нож, который приобрел во время неудержимого шопинга. Практически та самая легендарная финка НКВД от тех самых кизлярских мастеров!

На финку указал Муха. Он чуть из душелова не выпрыгнул, своим нетерпением распугав других покупателей. Его мнение я уважал. Да и Ларс похвалил, что было для него не свойственно. Хотя мы, даже по моим меркам, отдали за нож целое состояние, а Захару и вовсе лучше об этом не знать, а то его кондрашка хватит. Но клинок был хорош. Таким и колбасу перед Исаевым нарезать не стыдно, и в рукопашную на химеру броситься не страшно.

Мы опять сшиблись с Дантистом, получилось что-то типа разведки боем: подскочить, кольнуть или порезать, увернуться от контратаки, отскочить, еще раз отскочить и уже самому контратаковать.

Дантист был в прекрасной форме. Муха славился боксерскими боевыми танцами, но в лице Нечаева он встретил не просто достойного противника, а мастера высочайшего уровня. Это тоже был танец: прыжки и развороты, выпады бормашиной и четкие, резкие вертушки перемежались с полетом шубы, которая будто жила своей жизнью.

Я не успевал. Муха не успевал. Когда я умудрялся достать Нечаева: зацепить локтем, коленом или кончиком штыка, он возвращал урон в двойном размере. Почти любой мой удар штыком либо высекал искры из магического шуруповерта, либо пролетал совсем далеко не только от жизненно важных органов, но и вообще от каких-либо органов.

Я смог сблизиться, отбил сверло в сторону, попробовал пырнуть, но потерял контроль над своей рукой. Мы сцепились в замке, не давая друг другу воспользоваться оружием. Я выгнулся и, раскачавшись на амплитуде, пробил лбом в лицо Дантиста.

Но в следующий момент уже летел по полу, отброшенный неизвестным приемом. Скользил на заднице, не успевал встать, но давил пятками в плитку, стараясь отскочить от Нечаева, тыкавшего в меня сверху бормашиной. Я скрылся под столом и призвал Ларса. Квадратный кусок столешницы со скрежетом и грохотом оторвался от ножек и, врезавшись в Дантиста, протащил его несколько метров, пока не развалился в щепки.

– Вот это другое дело! – Нечаев встряхнулся, отбросил бормашину с погнутым сверлом, вытащил из-за спины два тонких стилета и, раскинув руки в стороны, начал строить из себя дирижера. – Ты наконец разогрелся? Готов потанцевать, пока нам никто не помешал?

Я не стал отвечать, мне и внутренних монологов было достаточно. А Дантист, похоже, расстроился, не получив ни хейта, ни агрессивного троллинга в виде остроумных ответов, и стал сам себя раскачивать, продолжая дирижировать и что-то бубнить себе под нос. «Калинку-малинку», что ли?

«Я хотел ему его же бур в зад запихнуть, но дирижманская палка тоже подойдет…» – Муха повел меня в сторону, чтобы подобрать штык.

«Плохому танцору и яйца мешают… Но эффективней сломать ногу. Поверьте опытному ученому, я такое исследовал, когда вы еще под стол пешком ходили. Хотя о чем это я? Только что из-под него выбрались…» – проворчал Ларс.

– Сюда иди, плохого танцора из тебя сейчас будем делать! – шутливо поклонился я и сделал кривой пируэт штыком, изобразив в воздухе два круга, а потом проткнул их, типа это воздушные шары.

Дантист рванул на меня. На танец это больше не было похоже, больше на фигурное катание: он прыгнул вперед и вбок, резко сменил траекторию, попытался опять уйти с линии возможного огня. Но дернулся, будто его за задницу ущипнули, вытянулся по стойке смирно, замер с застывшим удивленным лицом и медленно завалился вперед, грохнувшись лбом об пол.

Спина Нечаева, как у дикобраза, была утыкана стальными «иглами». Плешивый, правда, дикобраз попался: иголки и все те инструментально-пыточные фиговины, похожие на скальпели и заточенные шпатели, шли по периметру спины, огибая бронежилет. Несколько штук впились по бокам, с десяток торчали в заднице, и еще несколько – в шее. Еще где-то дюжина рассыпалась по полу, так и не пробив бронированный жилет под шубой.

«Тоже вариант! Я чутка подправил: там над лопаткой точка есть одна интересная, парализует ненадолго, а потом все – привет, оттанцевался…» – По мне прошла волна гордости, распиравшая Ларса.

«Ха! Это я чутка подправил, а то вы ниже пояса-то и не целились…» – хихикнул Муха.

Нечаев был жив. Его скрючило, изо рта шла кровь. Он силился что-то сказать, но только хрипел, пуская слюни и судорожно дергал щекой. Сегодня, похоже, не день диалога. Да и чтобы я ему сказал? Он сделал свой выбор, я – свой.

Я сгреб в кучу выпавшие кортики и нагнулся все-таки сказать пару слов на прощание.

Дантист скривился, пытаясь что-то изобразить, скосил взгляд куда-то вверх за мою спину, и наконец его лицо замерло в гаденькой ухмылке. Гаденькой и очень злорадной.

За спиной раздались хлопки. Не овации, а подчеркнуто медленные, будто ленивые, размеренные удары в ладоши.

– Браво! Матвей, браво! – раздался голос моей старой знакомой. – Даже жалко его, дурачка, очень уж хотел тебя готовым мне преподнести. А я ведь не верила, что он второй раз тебя сможет заманить.

На балкончике второго этажа стояла Черная Барыня. С виду уставшая, бледная, даже без намека на прежний румянец на щеках, но заподозрить ее в слабости и решить, что она не опасна, было бы большой ошибкой.

Я выругался. Зачем тогда был весь этот маскарад? Сидел бы Дантист на месте и просто ждал бы меня! Если только они подумали, что мы не рискнем в лоб лезть на всю банду? Резонно.

– Матвей, ты знаешь, что мне нужно, – сообщила Барыня и распахнула накидку, демонстрируя свой арсенал. – И есть два варианта, как я это получу.

– А жеваной морковкой тебе в ухо не плюнуть? – Ларс так возмутился видом Барыни, что цапнул первое попавшееся из моих воспоминаний и даванул на психику так, что вроде как бы и не я сказал, но губы сами двигались.

– Что? Почему в ухо? – переспросил Барыня и вздохнула. – Не тяни время, просто нарисуй формулу или я сама заберу ее из твоей головы. И так как я с призраками общаться не умею, ты в этот момент будешь еще жив. Но уверяю, тебе эта процедура не понравится.

Я не тянул время, хотя в тот момент, когда сработал «виброотклик» в жетоне, означавший, что наши где-то рядом, все получилось само собой.

– В ухо, чтобы лучше тебя слышать! Лучше расскажи подробнее о вариантах, – ответил я, сопротивляясь настырному Ларсу, бубнившему у меня за ухом: «Ну кто так хамит? Тебя вообще жизнь, что ли, не научила?» Пришлось мне исправляться. – Интересует тот вариант, в котором я остаюсь жив, а ты, курица дутая, идешь на хер аккурат в отделение стражи, плачешь там и сдаешься. Такой есть?

Щеки Барыни стали еще бледнее, а белки в глазах затянула черная муть. Ларс нервно хихикнул: «Возможно, про курицу ты перегнул…»

Я услышал стук во входную дверь. Кто-то с той стороны пытался ее вскрыть. Звукоизоляция в здании была на уровне, скорее всего, чтобы соседей не пугать воплями больных. Я подозревал, что даже пальбу из «бульдога» никто на улице не услышал. Но сейчас долбили напрямую: первый раз – с ноги, второй – уже чем-то железным.

Хотел подойти открыть, но вовремя вспомнил, что там еще Банши, и, наоборот, отступил подальше. Покосился на Барыню, с которой начало происходить что-то странное: ее прикрытые веки дрожали, губы двигались в бесшумной молитве, а вокруг нее начинали появляться черные сгустки.

Тоненькие ленточки росли, удлинялись, и в какой-то момент начали кружиться вокруг женщины, слепо тыкаясь друг в друга. Сперва отскакивали, будто обжигаясь, но потом с удвоенной скоростью стремились обратно. Сплетались, становились толще и продолжали окутывать тело Барыни. Ее ноги почти полностью скрылись в коконе из черных сгустков-щупалец.

Ждать, чем все это закончится, я не стал. Воспользовался щедро предложенной силой Ларса и метнул вверх кортики, и следом за ними все, что торчало из уже мертвого Дантиста. Перестарался: его тело подкинуло почти на метр.

Барыня, не открывая глаз, все отразила. Сгустки, как какие-то автоматические зенитные установки, завертелись из стороны в сторону и начали сбивать все ножи и скальпели. Вспышка, чавкающий звук, маленькое облачко черного дыма – и искаженные, моментально проржавевшие железяки дождем посыпались на пол.

В этот момент рванула дверь!

Пролетела в каком-то метре от меня и врезалась в подоконник, разбрасывая во все стороны мусор. На пороге в пыльном проеме стояла Банши, за ней толкались Стеча с Гидеоном.

– Гадство, мы опоздали, что ли? – разочарованно спросила Банши, разглядывая мертвого Дантиста.

– Наоборот, к самому интересному подоспели, – ответил Гидеон. Он бросил мне винчестер с патронташем, набитым разрывными и зажигательными патронами, а сам, матерясь сквозь зубы, указал на балкон.

Барыни там уже не было. Не было злобной, но уже привычной и в чем-то даже понятной тетки. Вместо нее из черного кокона, раскидывая в разные стороны волосатые щупальца и цепляясь ими за перила, потолок и люстру, на нас надвигалось бесформенное существо в дрожащем дымном облаке.

ГЛАВА 3

Мы переглянулись, без слов понимая, что сейчас будет, и бросились врассыпную, на бегу открыв огонь по трансформирующейся твари. Просторный зал стоматологической клиники сразу стал каким-то тесным. Я бросился к креслам, чередуя выстрелы из дробовика с метанием мебели под потолок. Остатки стола, стулья, инструменты, целая тележка с барахлом – все отбивалось щупальцами.

Барыня менялась прямо на глазах.

Верхняя часть тела еще сохраняла человеческие очертания – с трудом, но под коркой-чешуей еще можно было узнать ее лицо. Плечи и руки уплотнились. За спиной проглядывал черный то ли горб, то ли кокон. А сквозь дырявую ткань, лопнувшую по швам, по всему телу прорастали острые костяные шипы. Пальцы превратились в когти, но все еще сжимали за шею то ли тушку мертвого зверька, то ли нечто похожее на куклу Вуду, пульсирующую зеленым светом.

Все, что ниже пояса, к человеку не имело отношения. Щупальца подтянулись к раздувшейся талии, закостенели, превратившись в лапы, напоминающие паучьи. Острые изогнутые косы, способные одним махом не только рассечь человеческое тело пополам, но и проделать в полу глубокие полуметровые дыры.

Все это Барыня легко нам продемонстрировала, раскроив на части тело Дантиста, которое мы с Ларсом до кучи метнули вверх. По диагонали от шеи до паха, будто там и брони никакой не было. А потом спрыгнула вниз и попыталась проколоть Стечу, возившегося с замком в двери нечаевского кабинета.

В последний момент мы смогли сбить ей прицел: я успел тележку катнуть под лапу, (ногой это назвать, язык уже не поворачивался), а Стеча на адреналине ввалился в комнату и забаррикадировался внутри.

А Барыня, чуть не застряв и получив в спину сразу от меня и от Гидеона, зашипела, неуклюже развернулась и, проваливаясь в досках пола, побежала за Гидеоном.

Огнестрел работал лучше, а, может, щупальца, отвердев, потеряли прежнюю неуязвимость. И промахнуться было нереально. Барыня раздалась в размерах, и от острых кончиков лап до чешуйчатой макушки нависала над нами почти на три метра в высоту. Несколько раз пыталась прыгать, но цепляла головой люстру, поэтому и сменила тактику на рывки с резкой сменой направления.

А долбили мы ее с четырех сторон. Каждый выстрел по чуть-чуть ковырял панцирь, ставший новым телом Барыни. Ковырял, выбивал небольшие кусочки, похожие на каменные осколки, но пробить броню пока ни одна пуля не смогла. Даже зажигательные патроны шипели и искрились, как при сварке, погружались на несколько миллиметров и гасли.

Я прятался за пыточными креслами, священник укрылся сразу, как только она обернулась, и теперь стрелял из-под остатков конторского стола, а Стеча палил из кабинета. Но главную скрипку в нашем оркестре играла Банши. Она каким-то образом оказалась на втором этаже и закидывала паучиху небольшими бомбочками, обмазанными какой-то липкой пастой.

Только эти бомбы нас и спасали. Паучиха шипела, цокот ее ног сливался с треском досок, но она не оставляла попыток достать кого-нибудь из нас. Бросилась доставать Гидеона из-под стола, зажала его в углу и уже замахнулась на него косой. Тут же в нее сверху прилетела бомба-липучка от Банши. Пузатая жестяная банка прилипла к затылку монстра. Раздался взрыв! Облако дыма разлетелось вокруг паучихи, а ее саму отбросило и впечатало в пол.

Гидеон, тряся головой и держась за уши, из которых шла кровь, вывалился из дыма и, шатаясь, пополз вдоль стеночки.

– Херасе! Так тебе, гадина! – заорал радостный Стеча. Он выскочил из кабинета и побежал на помощь к священнику. Я же судорожно перезаряжал дробовик, не веря, что все так легко закончится.

«Эх, молодежь, сейчас же накаркаешь…» – подбодрил меня Ларс, а затем и Муха поддержал как мог: «Та он чай не ворона, чтобы каркать! Сглазит скорее…» Вроде и заступился, но оптимизма не прибавил. Идите вы оба в пень, реальней надо на вещи смотреть!

А стоило дыму развеяться, как паучиха подняла голову, обхватила ее передними лапами, примерилась и с жутким скрежетом (уж точно не слабее, чем вырывание зуба) дернула в сторону, выправляя себе шейные позвонки. Щелкнула конечностями, ставя на место суставы, и бросилась на Стечу, тащившего на плечах Гидеона.

Я бросился наперерез, в упор стреляя в открытый с моей стороны бок. Разрывные патроны, словно резиновые пули, мягко подталкивали ее, но даже с ног сбить не могли. С балкона залихватски свистнула Банши и метнула в паучиху следующую бомбочку.

Барыня пригнулась и резко выкинула заднюю лапу в сторону бомбы. И ловким, размашистым, почти хоккейным ударом отбила снаряд обратно на балкон. Взрывчатка пролетела пару метров, затряслась и с явным усилием начала сдавать назад, теперь уже обратно к паучихе.

«Врешь, курица, не уйдешь…» – проскрипел сквозь зубы Ларс.

Чуть-чуть я не успел дотянуть бомбу вплотную: таймер вышел, и она взорвалась почти в метре за спиной Барыни. Снова повалила дымовая завеса, из которой во все стороны брызнули осколки. Часть из них со свистом срикошетила от стен, часть пробила шторы и окна, впустив в помещение немного холодного воздуха. Все, что летело в меня, пришлось на броню недовольного мэйна.

Знаю, дружище! Иначе тебя можно использовать! Но сухо здесь, а снег где-то там за окном: не из чего лепить твою водную магию!

Паучиха все еще была на ногах, вертелась на месте, выбирая себе цель. Проводила взглядом Стечу, только что затащившего Гидеона в кабинет, и выбрала меня.

Цок, цок, цок – она развернулась всем телом – и рванула ко мне.

Я отпрыгнул за кресло, чуть не запутавшись в ремнях, которыми сковывали пациентов. Затем прикинул, куда стану отпрыгивать потом и открыл огонь прямо в морду твари.

– Беги, у меня липучки по нулям! – долетел встревоженный голос Банши, но я лишь чутка сдвинулся в сторону, мысленно прокручивая в голове родившийся план и стараясь его не сглазить.

Барыня, как от пощечин, дергалась от каждого выстрела, но ход не сбавляла. Она была в бешенстве, и даже уродливая чешуя не могла скрыть выражение ее лица.

Замахнувшись передней лапой, чтобы гарантированно насадить меня на острую лапу, она собиралась подтащить меня к себе и каким-то образом залезть в мой мозг.

Я ждал. Ждал этого удара. В голове в едином порыве бесновались Муха с Ларсом и поскуливала Белка. Я мысленно снизил громкость и продолжал стрелять в паучиху, дразня ее.

Отпрыгнул я в последний момент, когда клюшкообразная лапа была уже практически перед моим лицом. Даже не отпрыгнул, лишь вильнул в сторону, как заправский тореадор. Только в руках у меня была не красная тряпка, а конец ремня.

Паучий коготь просвистел мимо и врезался в пол, а я на автомате выкрутил громкость Мухи на максимум и схватился за волосатую лапу, придавливая ее к ручке стального кресла и заматывая вокруг нее ремень. И одновременно «раскидывая» броню мэйна за спиной – на случай новых ударов. Затянул ремень чуть повыше паучьего сустава, чтобы костяной нарост стал дополнительным запором, и, не проверяя результат, кувырком проскочил к следующему креслу, а потом и к последнему.

Барыня либо не поняла, что я хочу, либо на рефлексах не стала освобождать свою левую переднюю лапу, а продолжила долбить правой, пытаясь меня достать. Пробила кресло, раскрошила пол и уже почти дотянулась до меня. Или только хотела так думать.

Я повторил трюк – покачался из стороны в сторону, мешая ей прицелиться, а на очередном ударе подловил лапу. Мерзкую на ощупь теплую лапу с сухой жесткой шкурой, обдирающей ладони так, что аж занозы остались. Поймал, дернул и замотал ремнем.

Барыня зашипела, плюнула в меня черным сгустком, застывшим в воздухе и мешающим мне убежать и стала делать руками какие-то магические пассы, создавая перед собой маленькое черное торнадо. Фак, и кто кого поймал-то?

Распятая между стульями паучиха начала теснить меня к столу, давить сгустками черноты. Они сжимались по бокам и перескакивали на штору ко мне за спину, не давая выпрыгнуть в окно.

Я быстро оглянулся, ища, что еще мне может помочь, и заметил люстру, нависающую как раз над задом паучихи.

«Понял, разойдись, буду курицу ломать…» – Сглазить еще сильнее было уже некуда, потому мысли текли открыто, и Ларс понял меня с полуслова.

Под потолком что-то заскрипело. Гнулся и трескался металл, болты, удерживающие тяжеленную люстру, задрожали, а потом, как в фильмах-катастрофах с наводнением, пулей вылетели из резьбы. А следом на паучиху рухнула и сама люстра, придавив к полу, а может, и сломав что-то, потому что задница у твари сразу просела, а «запасные» ноги подкосились.

– Ба-а-а-анши! – закричал я, глядя, как паучиха пытается и встать, и высвободить передние лапы. Ремень еще держал, но вот само кресло начало гнуться. – Есть что?

– Не-е-ет, – чуть не плача крикнула девушка.

– Принял! – Я выхватил ту самую легендарную финку и обратился к Барыне: – Сорян, значит, все просто будет немного дольше.

– Банши, не тупи, – за скрипучим трением, с которым паучиха пыталась подняться, прорезался голос Гидеона. – Только не сейчас, прошу тебя! Очень надо, девочка моя!

– Надо, реально надо! – подтвердил я, хоть и не понимал, о чем речь, но догадывался, что пришло наконец время узнать, за что ее прозвали Банши.

– Матвей, тебя может задеть, так что… Бегите!

– Харе стращать, быстрее уже давай! – заорал я и поменял хват на ноже, косясь на то, как паучиха сбрасывает с себя люстру и пытается встать, пока еще на нетвердых ногах.

И тут Банши ударила.

Мои фобосы сработали на опережение – перед мысленным взором пронеслась картинка, стоящих в ряд призраков. В центре подергивался Ларс, крепко зажатый по бокам мэйном и Мухой. Бр-р-р! Прям кадр из кино про супертроицу, собирающуюся остановить автомобиль. Спасибо им, ибо я даже сгруппироваться не успел, только зубы стиснул.

Банши спрыгнула вниз, встала за спиной у паучихи – я видел ее сквозь забор из лап, который разделял нас. Остановилась и топнула, фиксируясь в дырах разломанного пола, а потом без вздоха и какой-либо другой подготовки выгнулась и стала орать.

Ультразвуковая волна, вопль настоящей безумной банши (не блондинки, а призрака из мифологии), тайные эксперименты «британских» ученых, демонический прорыв, истерика раненой белуги, оперная ария невротического сопрано – все это слилось в одну направленную звуковую лавину.

И понеслось на меня.

Волна подхватила паучиху, сплющивая ей брюхо, вдавливая задницу в затылок и протаскивая дальше. Натягивая и ломая лапы, сдерживаемые стульями. Пол вздыбился. Кресла вырвались из крепежей и взлетели в воздух. С потолка сыпалась побелка, и все здание лихорадочно трясло.

Под ногами у Барыни прошел лишь край этой звуковой волны, который зацепил и меня. Мэйн принял первый удар, сжался в лепешку и развеялся в невидимую пыль, следом Муха с перекошенным, как после хука в челюсть, лицом отлетел в сторону, а за ним и Ларс, согнутый пополам, будто его радикулит прихватил.

Только горностай благоразумно смылся, заранее успев вскарабкаться по шторе и сигануть на балкон. А сейчас именно он помогал мне осознать картину происходящего, создавая эффект стереокартинки – то, что видел я сквозь прикрытые рукой глаза, и то, что видел он.

Лишившись защиты фобосов, я не устоял. Меня подбросило в воздух, и я, как пробка из шампанского, на взрывной волне пролетел сквозь штору и выбил спиной оконную раму.

Чувствовал кровь, бегущую по шее и лицу из носа и ушей. Не мог вздохнуть из-за давления, ничего не видел, только ощущал летящую на меня и за мной тьму. В голове что-то сжалось и «лопнуло» с силой адского приступа мигрени, и я отключился.

В последней картинке, переданной Белкой, видел, что паучиху разорвало на несколько частей. Вмяло в подоконник, переломало связанные лапы и оторвало человеческое туловище от паучьего тела, выбросив черные ошметки в полет за мной.

А потом темнота.

Не знаю, сколько я был в отключке. Очнулся от тряски, понимая, что еду на автомобиле. Очень быстро еду, то и дело подскакивая на неровностях дороги. Вроде живой.

Лежу на животе в дико неудобной позе, а голова у кого-то на коленях, перед носом пулемет Максима. И на каждой кочке он стремительно ко мне приближается, но чьи-то теплые руки придерживают мою голову.

Фу-ух, родная «буханочка»! Я расслабился и закрыл глаза, чтобы первым делом провести самодиагностику и перекличку.

Звуков нет, только какой-то ровный гул и то, есть вероятность, что так вибрация мотора через кузов передается. Уши болят. Спина болит, явно посеченная осколками из окон, хотя, куда я в итоге улетел и упал, я не помнил. Уже даже не болит, а чешется, значит заживает. Фигня!

А вот с фобосами беда. Дух деда ощущается прекрасно, витает внутри кузова вокруг меня. Встревоженный, но довольный. Белка дрыхнет, а остальных не вижу. Я мысленно позвал и начал сканировать ячейки душелова.

«Аля, гараж! Вы где? Вы как?»

«Отвали, псих ненормальный…» – через пару мгновений отозвался Муха.

«Да-да, и передайте этой вашей девочке, чтобы пила побольше теплого молока перед сном. Такая молодая и с такими нервами…» 

Я не стал дослушивать бурчание Ларса. На месте и ладно, а то сговорились тут, учителя жизни. Присмотрелся только в поисках мэйна и плюнул, заметив, что он демонстративно повернулся ко мне задом.

Машину опять тряхнуло. И еще раз. И еще. Да куда мы так несемся?

Я открыл глаза и попробовал сесть. Увидел, что голова моя лежит на мягких коленях Банши. Напротив нас Гидеон с забинтованной головой и повязкой на руке, а в кабине – Стеча с Захаром. Здоровяк горбится над камнем управления: плечи напряжены, уши втянуты – прямо Спиди-гонщик на треке. Захар в роли штурмана машет перед его носом крюком и показывает, куда ехать.

Либо он хреновый штурман, либо до Стечи доходит медленно, но нас стало трясти еще сильнее. Сначала моторку занесло на повороте, потом она резко затормозила, сдала назад, и сделала новый рывок в другом направлении. Судя по яростной жестикуляции, все еще и материли друг друга, но я все еще ничего не слышал.

Банши заметила, что я очнулся. Нежно, чтобы не зацепить раны на спине, стиснула меня в объятиях. Что-то говорила, но по бледным губам я смог прочитать только отдельные: «прости» и «это мое проклятие». Я улыбнулся и прижал ее в ответ.

– Куда мы несемся? – Ощущение было, как в наушниках, вроде тихо сказал, но Захар аж подпрыгнул от неожиданности. – Мы что опять вне закона? Опять преступники?

Я вполне мог допустить такую мысль, если мы разворотили целое здание. И не просто какой-то сарай, а городскую стоматологическую клинику, пусть и приспособленную Дантистом под свои нужды. Было, конечно, жестко. И теперь-то я понял, почему у Номадов произошел конфликт с Банши, если она что-то подобное с ними в рейде сделала. Да и завалы в Исаевском карьере не такими уж страшными сейчас показались.

Захар что-то ответил, обернувшись на меня. И продолжал что-то говорить, когда с ним начал спорить Гидеон. Я коснулся пальцами марлевых повязок на ушах, почувствовал какую-то мазь внутри и виновато развел руками. Гидеон махнул рукой, типа, ну я же говорил и достал блокнот из кармана.

Что-то там начиркал и протянул бумажку мне:

«Не преступники», – было написано и зачеркнуто.

«Нет, но в городе нам больше не рады». – Рядом с «нет» в скобочках втиснуто «почти».

Я развел руками и еще раз спросил, чего ради несемся так, будто за нами гонятся. А Гидеон протянул мне вторую бумажку.

«На поезд опаздываем. Захар контракт добыл на охрану артели ювелиров. Что-то дорогое в Москву везут. Дорога длинная, места неспокойные».

ГЛАВА 4

В какой именно город мы въезжаем, я не услышал. Слух возвращался быстро, но не настолько, чтобы понять, что значит неразборчивое бормотание Гидеона: Бубубрийск, а писать на бумажке никто не стал.

Когда мы оказались в городе, была еще глубокая ночь. Средний, ближе к маленькому провинциальный городок. По фасадам и размеру зданий очень напоминал Белый Яр, только улиц было меньше. Мы сразу оказались на центральном проспекте, где не хватало света, и пара пьяниц ковыляли куда-то, напевая какой-то романсик, хоть временами и забывая слова. Тощая дворняжка проводила нас внимательным взглядом, но догонять моторку не стала. Гавкнула для порядка и полезла под крыльцо.

Город еще спал.

Через равные и, на мой взгляд, довольно большие промежутки блестели фонари «святого» света. Приветливо горели окна в трактире, а по окнам бегали тени с большими пивными кружками. Разговоров я не слышал, но тени замерли и расступились, когда в трактир вбежали Гидеон со Стечей. Что-то по-быстрому там перетерли и вернулись с двумя бочонками пива. Может, и хорошо, что я плохо слышал, хотя бубнеж Захара даже вибрацией через кузов передался.

Успокоился он только на следующей остановке. В городе нашлось еще одно здание, где горел свет и перед входом курили люди. Местное отделение Ордена, в котором нужно было отметиться и взять какие-то документы по заказу. Святоша с управляющим опять ушли вместе, перекинулись парой слов со знакомым на входе и скрылись за дверью.

Я посмотрел на спящую Банши и вышел размяться. Блондинка до сих не отошла после выброса силы. Должно быть, переживала, ждала, чтобы я очнулся, а потом больше не смогла сдерживаться и, вжавшись в уголок, тихонько засопела. И спала до сих пор, постепенно оттаивая. Бледность ее отступила, а дыхание выровнялось.

Хорошо! Я наслаждался теплой ночью и приятно холодившим снегом, неспешно кружившим вокруг нас большими хлопьями.

Заметил, что на «буханку» косятся охотники, чинившие свою моторку на парковке возле отделения. Парочка местных вальяжно, будто сейчас мобилу отбирать будут, подвалили к нашей машине и стали ее рассматривать, комментировать и посмеиваться. Что-то они там пробубнили в наш адрес, я переспросил, но ответила «буханка».

Рявкнула мотором и пробуксовала, врубая задний ход, колесами, окатив охотников грязным снегом. Мужики сначала возмутились, но, заметив, что за рулем никого нет, по-тихому сдали назад.

Я только плечами пожал. Меня вообще гораздо больше интересовало наличие поблизости круглосуточного супермаркета. Желательно оружейного, ибо я в очередной раз испытывал нехватку огневой мощи. Опыт прошлых боев отлично подтвердил вековую мудрость, что скупой платит дважды. Дорогое, редкое и легендарное оружие на сто процентов оправдывало и свой уровень, и свою цену.

После акустического бомбического концерта Банши у меня на руках остался помповый дробовик винчестер, который спокойно вылетел за мной в окно и благодаря своим свойствам даже царапинки не заполучил. И финка. Выдержала, будто прямиком из рекламных роликов моего прошлого мира, в которые я там, кстати, особо не верил. Но здесь это действительно оказался образец качества. Хоть монету режь, хоть броню паучихи ковыряй.

С «бульдогом» и штыком я попрощался. Их тоже вынесло взрывной волной, но пушку то ли расплющило, то ли патроны в барабане сдетонировали, а нож превратился в штопор. Так, по крайней мере, мне все Стеча жестами объяснял на пальцах.

Слух вернулся уже на вокзале, и так причем неожиданно подкрался, обволакивая ночными звуками железнодорожного перегона, что я сам себе не поверил, что впрямь слышу перестук и скрип колес товарняков. Их временами перекрывали ленивые гудки ремонтного состава, будто призывающего обратить на себя внимание. Отдаленный женский голос в громкоговорителе предупреждал об отправлении или прибытии.

Эх, романтика железной дороги! Влажное постельное белье и черный чай с лимоном и сахаром в граненом стакане и подстаканнике… Интересно, здесь такое есть? А то в детстве я это любил.

Наш поезд стоял чуть в стороне, на запасном пути. Скорее всего, рядом со складами и удобной погрузкой нажитого непосильным трудом барахла была какая-то отдельная зона для товарняков. Так, чтобы не занимать пути, не мешать обычным пассажирам и не мозолить глаза жаждущим чужого добра преступникам.

Начиная с головы состава мы медленно, объезжая редких пассажиров и грузчиков, поехали в самый конец. Я навалился на Захара, сидящего на пассажирском сиденье, и во все глаза пялился на стального монстра. В хорошем смысле этого слова.

Я не силен в терминах, в детстве увлечение железными дорогами прошло мимо меня, но, похоже, я очень многое упустил! Глядя на это чудо местной инженерии, я понял, что становлюсь фанатом!

Массивная решетка-бампер, литая гравировка с изображением различных логотипов – то есть гербов и наименований мануфактур, – пузатый длинный котел со «щитом» на морде и кучей труб, рукояток и выступов по обеим сторонам. Все такое стимпанковское. Выглядел поезд мощно. На такой фактуре вполне можно очередную адаптацию фильма «Сквозь снег» снимать.

За котлом шла небольшая будка машиниста и сразу за ней начинались вагоны. Отсека для угля не было, хотя пар из трубы шел. Первые три вагона, как мне объяснилил, – это некий аналог местного «вип-класса». Для самых главных боссов и их семей, которые в небольшом количестве, как раз грузились в поезд.

По семье на вагон, если, конечно, кто-то раньше не залез. А если верить надписям на бортах, то перед нами были семейства Куркиных, Шмидтов и Нейманов, путешествующих на собственности ювелирной мануфактуры: «Куркинъ, Шмидт и Нейманъ».

Местный высший свет в мехах, все эти «папенька», «маменька», «позвольте поцеловать вашу ручку» и «гран мусье пардон».

Отцы семейств выглядели по-разному. В первый вагон, легко проскочив ступеньки, забралась сухая, поджарая акула местного бизнеса – предположительно Куркин, а во второй, с помощью двух охранников, пытался протиснуться толстый купчина в огромной шубе – Шмидт.

Нейман либо отсутствовал, выделив свой вагон трем пожилым мужчинам, либо сам был одним из них. Судя по тубусам за спиной и ящикам, похожим на те, в которых рассаду на дачу отвозят, – это были какие-то ученые.

Непонятно, что охраняем, груз артели, супероткрытия ученых или самих артельцев с семьями.

Кстати, семейства в первых двух вагонах были как под копирку. Дамы с собачками и молоденькими дочерьми, румяными и слегка перевозбужденными в предвкушении поездки в столицу. Груда чемоданов, чемоданчиков и коробок для шляп, кучка прислуги – глядя на все это, я засомневался, что в три вагона все поместится. У ученых вещей было меньше.

Хотя дочка Куркина была ничего. Вздернутый носик, озорной взгляд и живой радостный смех, сильно контрастирующий с хмурыми лицами и зевотой остальных. Сейчас только светало, так что их можно было понять. Но эта девушка была бодра и активно интересовалась всем происходящим, отмахиваясь от заботливой мамочки и слуг.

М-да, Настю напомнила, та тоже всегда радовалась и новому дню, и новым возможностям, отчасти ведя себя по-детски.

Одернул меня Захар, сухо кашлянув и крюком (в чехле) аккуратно подвинув мой подбородок.

– Матвей, на купеческих не заглядывайся лучше, – назидательно проговорил Захар. – Там строго. Живут, как в пословице, что у них товар. Оберут до нитки, и это только чтобы отец помолвку одобрил. Про приданое я вообще молчу.

– Да, я не об этом! Поезд изучаю, – не растерялся я и высунулся из-за другого плеча управляющего, чтобы проводить взглядом девушек. – Захар, а как здесь паровоз работает?

– Силовые кристаллы преобразует… Наверное… Короче, сложная очень система, – промямлил Захар, похоже, сам не особо понимая. – Вон, посмотри лучше, сколько охраны!

Охраны и правда было много. Этакие крепкие молодчики-пинкертоны. Не военные, скорее, частная вышколенная охрана. Одеты одинаково, я бы даже сказал, что стильно: короткие пальто нараспашку, твидовые пиджаки, белые воротнички и края рукавов, торчащих из-под пальто. Плюс черные перчатки из тонкой кожи. Все вооружены на английский манер. Что бугрилось под пиджаками, не знаю. Но в руках молодчики держали винтовки «Ли Энфильд» со скользящим затвором и магазином на десять патронов. А у двоих, самых крупных, – пониже Стечи, но шире в плечах, – красовались ручные пулеметы «Льюис» с толстым кожухом (больше напоминавшим кусок водопроводной трубы) и дисковым магазином.

Спецвагон охранки тоже соответствовал. Сразу же за первым классом показался, и даже немного выпирала по бокам миниатюрная крепость. Где-то вырезали кусок от бронепоезда и поставили его сюда. Косая броня по бокам, надстройка в виде смотровой площадки с прожектором, и две башенки по краям на крыше – я узнал пулемет «Гатлинга» и подумал, что тот выглядит этаким прадедушкой «минигана» с шестью стволами. А во второй башенке —мелкокалиберная пушка.

Пятый вагон выглядел как сейф на колесиках. На его черные гладкие бока нанесли защитные символы краской серебряного цвета. Я бы не удивился, если бы узнал, что в краске на самом деле содержатся частички серебра. Под крышей по периметру горели фонари, формируя двухметровый барьер от деймосов и фобосов.

Следом еще два грузовых вагона, обычные контейнеры. Потом шел дубль броневагона, а замыкали состав два пассажирских вагона – без какой-либо роскоши, но хоть с узенькими окошками под потолком, крытый загон для лошадей и две платформы для перевозки моторок.

На первой разместили два горбатых чехла, в силуэте которых угадывалось что-то прямоугольное, типа древнего, по моим меркам, «Форда», а на второй стоял тот же «Форд», но уже пикап, а еще оставалось место для нас.

– А богато ювелиры живут, – зевнула Банши. – Захар, я надеюсь, ты с гонораром не продешевил.

– Пфр-р-р, обижаешь, девочка, – фыркнул управляющий. – Я еще и договорился, что нашу здоровую дуру поменяем на тутошную трубу, а то в моторке места нет совсем. В общем, много запросил. Надо было больше, а то они не торговались даже! Тоже мне дельцы, делюги! Даже удивительно, почему конкурентов-то на заказ не было.

– Подставой пахнет, – нахмурилась Банши.

– Нормально пахнет, это я новое покрытие на крюк сделал, когда аванс получил и вас ждал, не выветрилось еще, – отмахнулся Захар, но потом до него дошло, что речь не о запахе. – Да ладно вам! Если во все слухи верить, так и не заработаешь ничего.

– А поподробней? – Банши отпихнула меня и угрожающе потянулась к воротнику управляющего.

– Да брешут, что в лесу под Филипповкой товарняк пропал год назад, – неохотно сказал Захар и замолчал, но Банши пихнула его в плечо. – Ну и за год до этого, тоже в январе, со станции в Асекеево поезд выехал, а в Бугуруслань не пришел.

– Помню такое, в «Листке» статья была, – Гидеон притормозил, пропуская грузчиков. – Только расследовать нормально не смогли, нашли остаточные явления от разрыва, а потом попали в засаду какой-то местной банды.

– Это где вообще? – уточнил я и зачем-то посмотрел по сторонам, будто надеясь увидеть столб с указателем.

– В Оренбургской губернии. Это больше, чем половина пути, – ответил Гидеон. – Ладно, может, и правда шпана местная. Там голод часто бывает, там народ и рельсы на металлолом разбирает, не то что товарняк с грузом.

– А сколько нам ехать-то?

– Если повезет, то неделю, – пожал плечами Гидеон.

– А может не повезти?

На мой явно риторический вопрос никто не ответил.

– А про Безумного машиниста слышали историю? – подал голос Стеча. – Которого напарник в котел сбросил, и он заживо сгорел? А теперь нападает на поезда, ищет обидчика своего?

– Это же не здесь было? В Петрозаводске? – всполошился Захар. – Или здесь? Его же до сих пор не изгнали?

– Не-а, но его давно уже не было, заказ в архиве, – ответила Банши, а потом, понизив голос, прошептала на ухо Захару: – Но он до сих пор бродит где-то вдоль ночных путей и ищет своего убийцу. Говорят, у того был протез и прозвали его Ржавая нога…у-у-у…

– Да иди ты! – беззлобно отмахнулся управляющий. – Я им заказ на десять тыщ, а они… Вы видели, сколько охраны с поездом? Пусть они не охотники, но с таким количеством стволов я даже против оборотня не побоюсь выступить.

– В этом-то и вопрос, —опять зевнула Банши. – Зачем столько охраны? Что они там везут, а? Непростые, видать, камушки. Я одно время работала на артель, там алмазы добывали, так и то столько бойцов никогда не бывало.

– Тьфу на вас! Как бабки на завалинке: если да кабы, еще бы вспомнили, как разрыв прямо в вагоне-ресторане открылся, и в жареного поросенка деймос вселился, – рыгнул Гидеон. – Выгружайтесь, будем моторку упаковывать. Стеча, пиво не забудь, оно само себя не выпьет.

Вроде дело-то раз плюнуть: подрулить, выровняться и закатить по укрепленным сталью мосткам уазик, подложить уступы и дополнительно закрепить цепями. А оказалось это не ничуть легче, чем бешеного мустанга в стойло загнать.

Дед взбунтовался. То тормоз заклинит, то колеса вывернет. Гидеон сразу сдался, пришлось мне. Аж вспотел, будто на права опять сдаю и, как в страшном кошмаре, не могу в горку с ручника тронуться. Либо глохну, либо откатываюсь.

Только машину ровно поставишь – не едет. Назад сдашь, чтобы раскачать, будто из снежной ямы, так колеса повернутся.

Поезд прогудел, оповещая о скором старте, что-то пробубнил женский голос со стороны вокзала. Почему-то во всех мирах это не меняется: что раньше, сколько на переездах под шлагбаумом ни стоял, что сейчас – ничего разобрать не смог. Вокзал – не театр, здесь трех гудков не будет.

Разговоры не помогли. Реально дед, как баран, уперся. Вроде и уболтал его, уже и на самых малых оборотах на мостки заехал, ан нет: чуть подвеска не вздыбилась, когда «буханка» буксовать начала.

Пассажиры вместе с пинкертонами уже погрузились. Их улыбчивые лица выглядывали в окна. Охрана высыпала на подножки и сейчас перекидывалась шуточками на наш счет.

Поезд вздрогнул, что-то металлическое зашелестело внутри. В моем мире похожий звук раздавался в тот самый момент, когда нервные курильщики на перроне уже на сверхзвуковой скорости затяжку за затяжкой наяривали, чтобы накуриться успеть, и косились на проводницу, чтобы дверь не закрыла.

Пришлось хитрить и отвлекать деда. Я достал душелов и разом переселил всех обитателей в «буханку». В кабине сразу стало жарко, будто печку выкрутили на максимум, да еще поток воздуха на лобовое стекло направили, но управление я себе вернул.

Последнюю цепь Стеча затянул аккурат под длинный протяжный гудок. Поезд вздрогнул еще раз и тронулся, выезжая на основной путь, идущий мимо вокзала.

Чоповцы ушли вперед, а я все сидел в «буханке» и успокаивал деда после нашествия мигрантов. Собрал вещи, а заодно решил немного прибраться в кабине. Протер приборную панель и окна, глядя на вокзал, проплывающий за окном.

Начало светать, но туман и клубы пара не давали толком ничего разглядеть. На полупустом вокзале нас проводил комендант с флажком, парочка сопровождающих из артели махнула кепками напоследок, а еще какие-то бедолаги, ждущие следующий поезд, сидели на лавках и вообще нас проигнорировали. Я посочувствовал и подумал, что на их месте уж лучше бы зашел в привокзальное кафе, чем на лавке мерзнуть.

В том кафе за столиком у окна сидели две женщины. Одна поправила шляпку, из-под которой на плечи упали локоны седых волос, а вот напротив нее пила кофе… моя Настя.

Я пригляделся и потряс головой. Ну что за ночь такая, что опять Настя мерещится? То же лицо, осанка и взгляд. Не, так не бывает! Близнец из параллельного мира? Да ну нафиг! Видимо, голова еще не прошла после контузии, а я только недавно вспоминал Настю, вот и померещилось. Я хотел взглянуть на девушку еще раз, но поезд уже проехал мимо.

– Матвей, ты чего застрял? Пойдем, там охранка инструктаж проводит, а Гидеон один бочонок уже почти прикончил, – возле пикапа появился Стеча и поманил меня рукой.

ГЛАВА 5

Начался второй осмотр поезда, только теперь в обратную сторону и изнутри. В теплушке для лошадей было тепло, под потолком там подвесили специальные магические излучатели, напоминавшие чугунные буржуйки без труб. На двух скакунов, спокойно жевавших сено и не обративших на нас со Стечей никакого внимания, этого было больше чем достаточно. Чем и воспользовались пинкертоны, заняв свободные места спальными мешками.

Я сначала подумал, что бедолагам не повезло, но, когда зашел в пассажирский вагон, задумался, вдруг нам тоже туда надо. Вдоль правой стены увидел какой-то «тетрис» из трехуровневых полок. Миниатюрные закутки п-образной формы с боковыми полками, выполняющими роль стен. Я переступил через чьи-то черные пятки, подлез под веревкой, на которой сушилось несколько белых рубашек.

Поразительный контраст между внешним видом пинкертонов на постах и внутренним содержанием их жилья. Вроде поезд только тронулся, но складывалось впечатление, что бойцы живут здесь на постоянке.

В вагоне стоял запах свежевыстиранного белья, а сушку организовали через каждые три метра, так что если идти мимо них, то ароматы сменялись как слоеный пирог: застарелый пот, портянки, перегар и оружейная смазка.

Больше половины коек сейчас были заняты. Некоторые спали, кто-то рубился в карты, чистил оружие или развешивал белье. На нас косились, но без неприязни, скорее, с интересом. Я тоже любопытствовал, улыбаясь им в ответ и сканируя их ауру.

Парни крепкие, опасные профи, но одаренных среди них не было.

Самая яркая аура была у одного из картежников, но она была не его личная: давал ее какой-то артефакт, который лежал у них на ящике, выступавшем в роли стола.

– Надо будет в картишки перекинуться, – кивнул в их сторону Стеча. – У них там мухлелов. Я такие только в Москве в игорных домах видел.

– А как он работает? – спросил я. Играть я не собирался, но стало интересно: если он вранье распознает, то как же тогда блефовать?

– Колоду регистрирует и считает, – начал объяснять здоровяк. – Блефовать можно, даже хитрить вместе с напарником, но заныкать карту в рукав или подменить он уже не даст.

– А ты разве фанат?

– Иногда, но без фанатизма, – покачал пальцем Стеча, типа, ни-ни. – Только в те игры, где думать надо и карты считать, я так память тренирую.

Конец вагона превратили в кухню. Оборудовали уголок с плитой на четыре конфорки, водрузили самовар. Я обошел ящик с посудой и чуть не запнулся о стоящий почти на проходе узкий стол с лавками. Всем этим хозяйством заправлял толстячок небольшого роста. Он месил тесто прямо на столе.

– Обед по сменам, расписание на стене, —кивнул повар на маленькую бумажку, приколотую между окон. – Ежели, конечно, со всеми изволите столоваться.

– Угу, угу… —

Я покосился на волосатые руки, на грязное полотенце, висевшее на плече у мужика, и вздохнул.

– А наша смена когда?

– Это к коменданту. Первая смена уже заступила, так что вы либо уже штрафники, либо на рассвете смените, – сказал повар. Он указал на дверь и, потеряв к нам всякий интерес, принялся мять тесто, будто кирпичи рубил ладонями.

Если этот вагон считать плацкартным, то следующий, по моей классификации, был купейным. Стеча с усилием, подталкивая плечом, сдвинул дверь в наше купе. Почти как современное, только двухместное, как в вагоне СВ. Слева диванчик, справа второй, а посередине у окна комод и стол, на котором уже были расставлены склянки и инструменты Банши.

– Сон по сменам, – хохотнул Стеча, – ну, или в моторке. Скидывай барахло и погнали наших искать.

Перед дверью в следующий вагон мы простояли несколько минут. Строили рожи в маленькую бойницу и объясняли, почему нас нужно пропустить.

Закупорились они там действительно крепко. Треть помещения занимали арсенал со складом. Ящики с патронами, взрывчатка, запасные ружья и пулемет. Две винтовых лестницы вели к башенкам, где помимо оружия свободно помещались два, а то и три человека. Рядом с лестницей с потолка свисал прибор, похожий на перископ, – несколько прорезиненных глазков разного размера и две ручки по бокам.

– Крутая штука, – шепнул Стеча, – ночной вид, теплокровный и даже аура. Блин, таких даже в армии еще нет. Может, я не ту работу выбрал?

Я не стал отвечать. Попробовал посчитать, сколько здесь охранников. Двое, впустившие нас, так и остались у двери. Четыре пары ног я насчитал на вышках, и с другой стороны за столом сидели еще четверо и, похоже, они занимались единственным, что здесь было в почете и помогало бороться со скукой, – рубились в карты.

Складские вагоны с ящиками, мешками и стеллажами мы проскочили быстро. В каждом было по паре скучающих охранников на входе и выходе. Открывали нам без вопросов и только лениво проводили взглядом, чтобы ничего не стащили с полок.

Следующим был сейф. Вагон запомнился мне узким ярко освещенным коридором без теней, где Стече пришлось двигаться бочком. Вместо отсеков для купе по правую руку – стальная цельная стена, вся исписанная магическими символами. В центре вагона зеленым светом светился контур двустворчатой двери, и от него в разные стороны расходились электрические разряды. Этакая паутинка, разбегающаяся по стальной стене, уходящая под потолок в небольшую щель и возвращающаяся снизу.

– Здесь двойной контур, что ли? – Я оглянулся на Стечу, но ответить он не успел, впереди из незаметной ниши выступил пинкертонец и довольно грубо нас окликнул.

– Проходим скорее, не болтаем, руками ничего не трогаем, – предупредил он и усмехнулся. – А то будет нечем в носу ковырять, чтобы нормативы Ордена выполнить. Не будет вам тут работы, без вас спокойно справимся.

– О! У нас здесь эксперт, – улыбнулся я, глядя, как занервничал Стеча, стараясь максимально втянуть одновременно и живот, и задницу, чтобы не задеть охранный контур. – Слышь, носатый, а тебе случайно веслом по хребту не доставалось?

– Че-е-е? – удивился охранник.

– Да я так, разговор поддержать, – лениво объяснил я. – Молись, чтобы нам тут работы не нашлось.

Быковать мужик не стал. Либо все-таки сообразил, что одно дело делаем и не конкуренты, либо я и без фобосов уже могу ауру вокруг себя сгущать. Он открыл нам дверь, предварительно передав в рацию – чугунный рожок, торчащий из стены, – что мы идем. А когда мы вышли из вагона, то за спиной раздалось сразу два облегченных вздоха. Стеча распрямился, чуть не спихнув меня с узкой платформы, а пинкертонец быстро захлопнул дверь.

Второй бронированный вагон почти ничем не отличался от первого, только арсенал имел минимальный: этакий спецзапас для оперативной группы, а на свободном месте устроили пункт управления. Что-то типа радиорубки и стола для совещаний, за которым сидели чоповцы и попивали пиво с кем-то из местной охранки, сидящим к нам спиной.

– Все на месте? – вместо приветствия спросил начальник и, получив утвердительный кивок от Гидеона, продолжил: – Итак. Меня зовут Иван Иванович. Можете звать меня просто комендант, ну или Флинт, это мой позывной в отряде.

Комендант обернулся на нас со Стечей. Я увидел пожилого мужчину с черной повязкой на одном глазу. Вопрос: «Почему Флинт?» – отпал сам собой. Лет под шестьдесят, лицо боевое, кривой шрам начинался над бровью и нырял под повязкой, чуть-чуть не доходя до подбородка. Волосы седые, но прическа модная, даже по меркам московского мира. Стильный образ дополняли бритые виски, черная жилетка с двойной плечевой кобурой и белая рубашка с расстегнутым воротником.

– Двое на дежурстве, двое отдыхают, – бросил он. Окинул нас взглядом и уставился на Гидеона. —Контракт у вас с артелью, но у меня полномочия. С завтрашнего утра вы поступаете под командование охраны поезда. Вопросы есть?

– Остановки будут? – Гидеон наклонил бочонок, чтобы подлить в стакан, и, морщась, наклонял все сильнее и сильнее, а пиво все никак не текло.

– Будут, но сходить с поезда запрещено. Перечитайте контракт, там четко прописаны штрафы.

– Понятно, – сказал я и сел за стол. – Зачем мы здесь? Что-то ожидается?

– Это ювелирная артель, – пожал плечами Флинт. – Дорога дальняя. Как правило, три, порой и четыре нападения случаются.

– А что за груз? Какой-то особенный?

– Повторяю, это артель ювелиров, у них всегда груз особенный.

Я фыркнул и поинтересовался:

– Ладно, мы вам зачем?

Флинт покосился на меня.

– Просто будьте рядом. Я считаю, что и без одаренных справимся. Но у дочурки Куркина было видение или предчувствие. Одаренная она.

Вот и поговорили. Никаких деталей, какое-то предчувствие у одаренной, но папенька ему доверяет. И партнеров убедил.

Мы как бы сами по себе, но с четкой иерархией и отчетностью перед Флинтом. Пока задача простая – сидеть в башенках, смотреть по сторонам. Захара отправили в «буханку», а себе поделили смены по восемь часов и приступили сразу же, так как спать одновременно не могли. Банши увела Гидеона отдыхать, а мы со Стечей разошлись по бронированным вагонам.

Пинкертоны освободили мне башенку с «миниганом», видимо, они думали, что «Орденским шаманам» нужны какие-то особые условия. Я не спорил и сначала честно выполнял свои обязанности, раскручиваясь на круглой сидушке, разглядывая округу.

В вагонах первого класса заметил ауру одаренной, скорее всего, как раз дочку Куркина, ту самую, хорошенькую. Рядом с ней крутился светлый фобос. Опасности я не почувствовал, скорее, ангел-хранитель или дух покойной бабушки, переживающей за внучку.

Снега, леса, поля – красота!

Снега, леса, поля – был бы художником, получилось бы занятно.

Снега, леса, поля – а ночью-то я толком и не спал…

Снега, леса, поля – может, и мне пора в карты начать играть? Хотя бы пасьянчик разложил бы.

Минут через пятнадцать с начала дежурства я начал клевать носом и погружаться в какое-то странное состояние на грани сна и медитации. Причем думал в этот момент о своих делах. Строил планы на Москву и подводил итоги того, что удалось узнать.

Есть завязка на дневник деда – найти мастера и проверить, сохранилась ли «метка геолокации».

Есть четыре рода в качестве основных подозреваемых: Арсеньевы, Медниковы, Львовы и Исаевы, которых нужно будет проработать в Москве.

Есть статья некоего Д. Рихтера, у которого можно узнать подробности про смерть отца, по крайней мере, место.

Потому что отец что-то искал. Узнал от фобоса из первого совета про блуждающий чумной разрыв и… И если пофантазировать, то отец, должно быть, решил, что это источник бед Енисейской деревни, в создании которого замешаны члены древних родов. Дальше фантазировать стало еще страшнее, да еще Ларс начал подкидывать безумные идеи одну за другой.

В итоге рабочей версией стало то, что отец искал чумной разрыв, который или сам, или с помощью тех, кто им управляет, переместился в Москву или область. Эта версия мне понравилась, было в ней что-то героическое с закосом на спасение мира. Не только за семью отомстить, но и страну спасти. Но она вызывала новые вопросы: зачем это кому-то, и кто они, собственно, такие.

Из медитации, того странного состояния, когда внутренний критик уже заснул, а фантазия раскручивается на полную катушку, меня вырвал звук сирены. Потом я услышал топот сапог по стальной лестнице, и чья-то помятая штанина замаячила у меня перед носом.

На нас напали в первый раз.

Я встрепенулся, чувствуя себя полным профаном, провафлившим свое первое дежурство. Под звук заработавшего «минигана» быстро запустил ауру, потеснился, чтобы не мешать пулеметчику, и, оценив ситуацию, выдохнул. Девчонка здесь, наши здесь – вид у всех встревоженный, но опасности нет. Разгоряченным можно было назвать только деда. Я подумал, что если за нами погоня, то он там вовсю развлекается, отстреливая всех подряд.

– Помочь, может, чем? – крикнул я бойцу, стоявшему передо мной, но грохот стоял такой, что сам себя не услышал.

«Спим дальше, кина не будет… – проклюнулся Муха — Либо подвинь этого, а то не видно ничего, либо спать пошли дальше».

«Какой спать? Он же на посту… – ответил Ларс. – «Лучше пройдем в первый класс: я вижу там очень интересную даму в возрасте. Она напоминает мою первую учительницу…»

Я почувствовал, как зашевелился мэйн, явно намереваясь посмотреть, что же там за дама в возрасте. Муха-то однолюб, только фыркнул, а Ларс действительно завелся, сканируя фобоса, которого я принял за бабушку молодой Куркиной.

«Ну вас нафиг…» – плюнул я и выпустил Белку, переключившись на ее зрение.

Пинкертонцы действовали, как какой-то спецназ из моего прошлого мира. Над поездом кружили две механические птицы – местный аналог дронов, – периодически улетая к лесу и возвращаясь обратно. Каждый раз, когда охранники выцеливали птиц, у тех на груди вспыхивали странные иероглифы, а башни поезда, то одна, то другая, то обе сразу поворачивались в ту сторону и открывали огонь.

А потом я увидел всадников! Белые полушубки, в руках ружья. Они мелькали за деревьями, несясь параллельным курсом. За поездом, прямо по шпалам, плелось несколько лошадей без хозяев. Трупы черными кляксами валялись на рельсах.

Пара лихих бандитов выскочила из леса у вагонов первого класса. Они ловко ушли из зоны поражения «минигана», даже прыгнули на поезд, размахивая револьверами и стреляя, но практически сразу упали в снег и, окрасив его в красный цвет, покатились по насыпи.

– Орденский, держись, сейчас тряхнет!

Надо мной промелькнул боец, развернувший пулемет прямо по ходу поезда и на явном кураже, закричал:

– Тупня, поезд наш не знают!

Одна из птичек вспыхнула, стала белой, как спираль накаливания, и спикировала прямо перед паровозом. Раздался взрыв, а за ним толчок – поезд тряхнуло! Мы резко замедлили ход, но сразу же начали снова разгоняться. Проехали сквозь огонь и дым, оставив по обе стороны поезда тлеющие бревна и остатки какой-то телеги.

Стрельба постепенно стихла. Только из бойницы еще палил одиночными снайпер пинкертонов добивая отступающих бандитов.

«Я требую продолжения банкета, а то нам ничего не досталось. Может, пойдем до того носатого докопаемся? Хоть потренируемся?»

«Если мы куда-то идем, то только в первый класс. Я чувствую, что барышню нужно успокоить…»

«Никуда мы не пойдем! – не выдержал я. – Если вы такие бодрые, то Муха на стреме следит за окрестностями, а Ларс наконец расскажет, что дает его чудо-формула. Что притихли?»

– Так все закончилось, вот и притихли, – неожиданно ответил пулеметчик, услышав последнюю фразу, которую я, видимо, произнес вслух. – Местное дурачье следит за погрузкой и лезет потом на рожон. Считай, разминка. Вот денька через два будет жестче, там банда одна есть, давно на нас зуб точит.

Второе нападение случилось раньше. Уже на следующий день нас подловили на выезде из небольшого тоннеля. Завалили камнями проезд, перекрыли выезд и не дали пинкертонам свободно действовать под невысоким сводом.

Попытки прорваться через заслон пресекали, поймав одну птичку сетью, а вторую подорвав сразу на вылете из тоннеля. Но и сами не могли зайти: сзади караулила «буханка», которой после первой банды выделили неограниченный запас патронов. А впереди дежурил отряд охраны.

Флинт от нашей помощи отказался, только Банши взял консультантом. Дождался ночи и двумя диверсионными отрядами с использованием огня, дыма и какой-то магии от блондинки выскочил наружу и перебил всех нападавших.

Наше время наступило через два дня. Я уже в карты начал играть. И удивительным образом выигрывать, обманывая мухлелов при помощи Белки. Ну а что? Новичкам-то везет!

Я как раз уже выигрывал третью банку тушенки у повара, как сработала сирена и поезд начал тормозить. По уже сложившейся привычке обращать внимание не стал. Без нас разберутся. Но вслед за сиреной, заголосила латунная трубка на двери. И гудящим голосом Флинта потребовала, чтобы Заря немедленно явилась к вагону первого класса.

Нас встретил Флинт вместе со встревоженными главами купеческих семей. Куркин что-то бормотал про видение дочери, то ли испуганно, то ли восторженно. Флинт же просто махнул рукой вперед, мол, спешиваемся и идем.

Куда идем, я заметил сразу. Метрах в трехстах от нас мерцал разрыв. Прямо на рельсах стояло огромное перламутровое зеркало. Как тоннель. Четыре метра в высоту, около трех в ширину – поезд спокойно проедет, да еще и на крыше какие-нибудь супергерои подерутся, «потолок» не цепляя.

Зеркальная гладь сокращалась под какой-то ритм, а вокруг расползался туман.

– Пойдем подпалим, – махнул Гидеон, спрыгивая в снег. – Банши, Стеча, ждите здесь, мы быстро.

Я тоже спрыгнул и почувствовал, что земля вибрирует. Легонько, будто поезд все еще едет. И что странно, ритм совпадал с мерцанием разрыва.

Мы пошли вперед, физически ощущая, как нам в спины уставились все пассажиры первого класса. Уловил щекотку – явное не очень здоровое возбуждение одаренной девушки, а потом что-то странное от бабки-фобоса. Интерес? Надежду? Я не понял, зато Ларс сразу оживился.

Мы обошли паровоз и ускорились, топая по вздрагивающим шпалам. Вибрация усиливалась, а в ушах нарастал гул, сквозь который пробивалось вполне узнаваемое: ту-дун-н, ту-дун-н.

– Гидеон, быстрее! Там что-то есть, надо его скорее закрыть! – крикнул я и побежал, сжимая в руке огневик.

– Матвей, нет! В сторону! – закричал Гидеон сначала мне, а потом машинисту. – Задний врубай! Быстро! Все в лес!

ГЛАВА 6

За спиной вздрогнул паровоз. Раздался пронзительный гудок, заглушивший крики Гидеона, и послышался стук колес, медленно набирающих скорость. Я тоже ускорился!

«Давай, брат, гони! Чух-чух, в рот его чих-пых!» 

Я почувствовал прилив сил и энергию, пробежавшую по мышцам.

«Господа, позвольте напомнить, что в поезде осталась дама, требую ее защитить… Ай! Руки убрал, груша боксерская!» 

Мне показалось, что Ларс хочет устроить саботаж: мышцы начали тяжелеть и вязнуть в подкрадывающимся тумане. Серо-белая взвесь, смешиваясь со снегом, цеплялась за ботинки и ледяной стужей пробиралась под штанами.

До разрыва оставалось меньше ста метров, амплитуда вибрации земли усиливалась с каждым шагом. И в какой-то момент меня тряхнуло особенно сильно, нога зацепилась за камень, скрытый в тумане, и я кубарем полетел на рельсы.

А когда вскочил, было уже поздно. С грохотом и ревом на меня неслось что-то странное, выскочившее из разрыва. Размером с двухэтажный поезд! И выглядело оно как поезд: старый ржавый локомотив с погнутой решеткой, напоминавшей острые колотые зубы. В центре горело два желтых фонаря, бликующих в клубах серого тумана.

Все остальное было уже не поездом. На крыше локомотива и дальше по всем вагонам, сколько я смог разглядеть, лежала какая-то тварь. Не поезд, а настоящая змея со звериной бледной мордой.

Зверь лежал поверх поезда, одновременно составляя с ним единое целое. Белесые жгуты переплетались с клубившимся туманом, мешая понять, реальные ли это контуры плеч и лап со слипшейся шерстью или лишь призрачная иллюзия.

Морда у зверя больше всего напомнила толстого старого вепря с обломанными клыками. Размер, правда, сопоставим с кабиной «КамАЗа» (и это только широкий мясистый лоб с небольшими рожками). Я потрясенно моргнул, разглядев ряд длинных, тонких зубов, терявшихся в тумане.

Весь обзор занял всего мгновение: я поднял голову, срисовал образ, и тут же вся эта махина налетела на меня.

Я не почувствовал удара. Теплая волна спертого воздуха окатила с ног до головы, влетела в лицо, горьким налетом осев на губах. Нос, горло, глаза – по ним как наждачкой прошлись, вызывая кашель и слезы. В ушах стоял гул, будто морскую раковину прижали и трясут ей, как шейкером. Яркий дневной свет исчез, все заполнила какая-то серая хмарь.

Поезд несся сквозь меня. Мелькали внутренности вагонов, мебель, чемоданы и существа, отдаленно похожие на людей. Поезд-фобос битком набитый фобосами!

Все выглядело старым и запущенным. На стенах, лавках, дверях – везде лежал слой плесени, а в воздухе мерцали крупные частицы пыли, смазанные от скорости. Призраки, населявшие вагон, разделились – часть бросилась в рассыпную, а другие, наоборот, тянулись ко мне.

Меня захватила волна образов. Слияние с духами шло одно за другим. В голове на ускоренной перемотке пронеслись обрывки чьих-то жизней. Душевная боль, муки, терзания – мало кто из них умер естественной смертью. И много кто хотел отомстить, причем не только мне, а всему миру. Потоки ненависти сменялись безысходностью – поезд, как душелов, держал их всех внутри.

«Господа офицеры, нас предали, мы в жо…» – в голове прозвучали коллективные невеселые мысли, а я закричал. Проорался матом, стараясь придать голосу не только громкости, но и вложить в него внутреннюю энергию и силу. Я не Банши, конечно, но взял по чуть-чуть от каждого своего постояльца. От меня отшатнулась первая волна призраков, а потом и вовсе какая-то сила выдернула из поезда и отбросила в снег.

Последний вагон фобоса пронесся мимо меня, гонясь за нашим составом. Я опять заорал! И как догонять-то его теперь? Я зачерпнул снега и протер лицо. Настоящий, пусть холодный, но «живой» снег чуть проветрил голову и прочистил мысли. И главное – смыл мерзкое ощущение, будто по телу копошатся мириады заплесневелых личинок.

Призрачный поезд проехал чуть больше километра и встал. Замерцал, то уплотняясь, то становясь прозрачным и показывая, что внутри. Гигантский «червяк» полностью проглотил поезд ювелиров. Обволок его, как змеиная кожа, и мне даже представить было страшно, что при этом происходило внутри.

«Опаньки, да он их щас переварит!» – присвистнул Ларс.

«Не очкуй, старый, ща дядя доктор клизьму пропишет, мы же сзади подходим…» – хохотнул Муха.

«Какую еще клизму? Там же дама моего сердца! И эти, как их там? Люди! Но, предварительный анализ показывает, что идти туда вообще не стоит, – замялся Ларс. После недолгой паузы он хмыкнул, а потом продолжил, но уже другим, совершенно спокойным голосом – Матвей, если эта штука нас затянет, добей нас. Изгони из этого мира…»

Я пропустил мысли фобосов мимо ушей. Обернулся на то место, где был разрыв, после которого осталось только черное пятно сажи на снегу. Плюнул и, набирая скорость, чуть ли не семимильными шагами понесся за поездом. Призрачный «червь» был длиннее как минимум на пару вагонов. Пылающая вдалеке в сером сумраке аура «буханки» стала для меня точкой притяжения – каких-то двенадцать вагонов пробежать, делов-то! А мысль в голове всего одна: лишь бы успеть.

«Эти, как их, люди» еще держались. Редкие выстрелы сменялись беспорядочной хаотичной стрельбой, а где-то в середине поезда вспыхнуло яркое пятно, скорее всего, от светошумовой гранаты Банши. Наверняка и Гидеон уже вовсю поет там свои святые песни.

«Парни, прорвемся! Муха, запевай! Ларс, не кисни, спасем твою даму сердца!» – подбодрил я и подскочил к последнему призрачному вагону. Ткнул в край зажженный огневик.

У монстра не было хвоста и задних лап. Шевелящиеся клубы дыма, вытянутые в жгуты, просто свешивались с крыши старого, покрытого ржавчиной и плесенью, грузового вагона. Туман сначала потянулся ко мне, но, как только зажегся огонь, резко схлопнулся, будто до горячего дотронулся. Серая пленка обрела плотность, фобос перешел в какое-то новое состояние, закрывшись от внешнего мира.

Zippo шпарила на полную: полный бак, обновленный фитиль, лучшая смесь полыни, что была в запасах у Исаева. Но фобос не вспыхивал! Огонек плавил серую массу, обугливал края, вверх тянулась струйка едкого дыма, но общий эффект напоминал работу детского выжигателя по дереву.

«Тухло, до пенсии будем тут тряпки жечь, но вот смеяться будет поздно… – хмыкнул Ларс, в очередной раз удивив меня своим умением шарить по закромам моей же памяти. – Нужно в локомотив пробраться: там либо сердце, либо машинист, который всем управляет…»

«Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает… – наконец запел Муха, на секунду прервался, поддакнул: «Старый пень дело говорит…» – и продолжил: «Орленок, орленок, взлети выше солнца…»

«Муха, свали уже из школьной памяти, поищи что-нибудь посовременней! И приготовьтесь…» 

Не могу сказать, что у меня был готов план. И, может, бежать по лесу вдоль поезда было бы лучшей идеей, чем родилась у меня, но я не хотел остаться за бортом, если вдруг машина тронется. Да и «Варяг» наш действительно не сдается!

Я достал склянку с запасом полыни для огневика, достал финку и облил лезвие. Чиркнул огневиком – пламя равномерно опалило клинок со всех сторон и остановилось за пару сантиметров до гарды. Спасибо Мухе, что подтолкнул к покупке, а Гидеону, что подсказал пару охотничьих трюков и особенностям оружия Ордена.

Размахнулся и воткнул горящее лезвие в призрачную пленку, проткнул и с усилием, задействовав силу мэйна, протащил вниз, разрывая материю. Задержал дыхание от вырвавшегося запаха гнили и разложения. Показалось, что гниет металл.

Красивая, мощная решетка, которой локомотив раскидывал препятствия на пути, проржавела и теперь истончалась прямо на глазах. Как в замедленной съемке, от прутьев отрывались коричневые хлопья ржавчины, поднимались и лениво кружились в воздухе.

Все вокруг казалось ленивым, неподатливым и обесцвеченным, словно я находился под водой. От локомотива отделились четыре тени и бросились на меня.

Невысокие худые существа, когда-то давно бывшие людьми, а сейчас высохшие и скукоженные твари. Вместо лиц – бесформенные бугристые маски с черными провалами глаз.

Первый рванулся ко мне. Я пропустил его мимо себя, воткнув финку в голую спину. Всадил под лопатку и резко дернул горящий клинок вниз. Края разорванного надвое фобоса вспыхнули, и пошел процесс изгнания.

Встретил второго, отмахнулся по вытянутой лапе, развернул легкое тело и добил коротким тычком в висок. Поймал в прыжке третьего, неудачно подставившись под его тянущиеся ко мне руки. Прежде чем вспыхнуть, тварь успела схватить меня за руку.

Холодом ударило, как током. Все, что ниже локтя, будто в прорубь засунули, лишив чувствительности на несколько секунд.

«До свадьбы заживет, бей, не спи…» – Ларс дернул меня за воротник, отталкивая в сторону, а потом подправил мою руку, чтобы четвертому призраку не удалось увернуться.

«Что с вами сделали снег и морозы, лед витрин голубых… Может, мне надо было в пение идти, а не в бокс? Прикольные у тебя пластинки есть… – довольно фальшиво пропел Муха. – Белые розы, беззащитны шипы…»

«Эй, скоморох, а есть что-нибудь, чтобы даме спеть?» – Ларс попытался подпеть, насвистывая, но совсем не попадая в такт.

«Не, только про зиму пока нашел. Ой, чудные стихоплеты в твоем мире, Матвей… – Муха хрюкнул, прочищая горло и опять запел: – Между нами тает лед…»

«Муха, твою мать! Пение – это не твое, и хватит копаться уже в моей голове!» – рявкнул я. Подошел к локомотиву и поскреб финкой разлагающийся металл.

Простые перебранки с фобосами помогали отвлечься. Не фокусироваться на давящем чувстве безнадеги, которое всем своим многотонным массивом испускал умирающий поезд.

Каркас его был пока еще крепкий, но процесс разложения шел полным ходом. Призрачный поезд был шире нашего почти на метр с каждой стороны. Я прошел вдоль локомотива и забрался в кабину машиниста. По инерции прикрыл рукавом нос, глядя на скелеты машинистов, лежащих под приборной панелью.

Белые чистые скелеты: ни одежды, ни мяса, только призрачный силуэт, практически копия тела, дрожал в воздухе в сантиметрах тридцати от костей. Подрагивал и тянулся вверх, теряя очертания и уходя куда-то под потолок. Будто призрачный поезд растворил плоть, а теперь вытягивает и души машинистов.

Я взмахнул ножом, перерезая потоки, и поднес огневик к мареву над телами, чтобы освободить машинистов.

«Матвей, скорее! Через них весь поезд прошел, их уже не спасти, но дальше могут быть живые…» – Ларс потянул меня дальше.

За дверью в вагон Куркина меня будто бы ждали. Стоило перешагнуть порог, как со всех сторон, перескакивая перевернутую мебель, и, прыгая с багажных полок на меня, бросились мелкие существа. Какой-то дикий зоопарк мелких зубастых чертиков. Не больше полуметра, почти карлики, существа напоминали кукольных мумий, которых разорвали на части, засушили, а потом грубыми стежками сшили обратно.

Подключился Муха, и понеслась: мы отменным футбольным пинком отправили в полет первого, превратив его в шар для боулинга, благо куклы имели физическое тело. Раскидали первую волну, ткнули огневиком в самого шустрого, подцепили на финку, как на шампур, еще двоих.

Пошла реальная куклорубка: черти прыгали, цеплялись за одежду, пытаясь ее прокусить, и вызывая ледяные ожоги. Я не отставал: скакал как Джеки Чан, используя окружающую обстановку. Купе были только в конце вагона, а большая его часть была одновременно и гостиной, и столовой. Рубя направо и налево, я пробрался в купе и заперся внутри, чтобы обновить пламя на финке.

Нашел скелеты купеческой обслуги на полу и услышал шорох, а потом и чье-то тяжелое дыхание за дверкой шкафа, стоявшего в углу. Дернул створку, отступил и замахнулся ножом, намереваясь ударить.

В шкафу среди платьев мелькнуло перепуганное лицо дочери Куркина. Она издала странный звук, похожий на яростный визг и сама ударила магией. Прожигая тряпки, из глубины шкафа вылетела маленькая, размером с перепелиное яйцо, шаровая молния. У меня волосы дыбом встали, когда она пролетела всего в паре сантиметров от моего уха.

– Стой, стой, стой! – Я поднял руки, пытаясь успокоить и не провоцировать явно перевозбужденную девушку. – Я из Ордена, мы вместе едем.

– Я пыталась задержать их… но монстры полезли из стен… —

Шаровая молния побледнела и растаяла в воздухе, а девушка сползла по стенке шкафа и пробормотала:

– У меня дар, я держалась сколько могла… Но их было так много…

– Все хорошо, мы найдем всех, кто успел убежать, – сказал я. Воткнул горящую финку в пол у двери, а сам подошел к девушке и настойчиво впихнул ей в руки эликсир, дождался пока она выпьет, и спросил: – Как тебя зовут? Идти можешь?

– Олеся, – ответила девушка. Эликсир ее вштырил, по-хорошему так: вернулся румянец на щечках, а в глазах начали разгораться огоньки. – Могу. Папенька с маменькой должны были в вагоне с сейфом спрятаться, там защита хорошая. Я пыталась спасти хоть кого-нибудь…

Она выбралась из шкафа и уставилась на скелеты. На красивом боевом личике промелькнула тень, на глаза навернулись слезы.

– Ты все правильно сделала, идем, —

Я подхватил ее за руку и чуть встряхнул, боясь, что она может словить перепад настроения. Предупредил:

– Я бью, ты прикрываешь. Меня не поджарь только.

«Матвей, спроси у нее, куда делась моя дама сердца… – пронеслось в голове послание от Ларса. – Вы, одаренные, можете сопротивляться серой хмари фобоса, хоть и недолго. А вот насчет светлых призраков я не делал исследований, не хватает информации. Спроси, а?»

Я потянулся аурой в поисках светлого фобоса. Словил сигнал от деда и что-то еще слабенькое рядом с ним, но сосредоточиться не смог. Резанула фраза Ларса про исследования. Получается, он экспериментировал на людях?

Фиг с ним, потом разберемся, а сейчас погнали!

Я подхватил нож, брызнул на него новую порцию полыни и на максимальном огне бросился обратно в вагон. Вынес дверь телекинезом безумного профессора, сметая всех чертовых кукол, ждавших с той стороны. Я не отпускал дверь, размахивая ей по сторонам или подставляя в роли щита, когда на меня или Олесю пыталась прыгнуть очередная тварь.

Ларс в левой руке под моим контролем управлял дверью, а когда она разлетелась в щепки, подхватил с пола большую серебряную супницу. Правую руку с ножом я отдал на откуп Мухе и только кривился от резких вывертов суставов. Олеся, будто ее специально обучали, словно тень, следовала за мной, раскидывая шаровые молнии, противно жужжащие мимо моих ушей.

Следующий вагон был уже полностью мертвым. Одна черная тень в дырявом балахоне стояла к нам спиной и впитывала в себя ауры из тлеющих и «гниющих» тел, застрявших в проходе в следующий вагон.

Не сговариваясь, мы с Олесей ударили вместе: я метнул горящую финку, а девчонка ударила слепящей молнией. Кинул не по учебнику, а просто швырнул, будто бумеранг или фрисби – горизонтально полу, придав ускорение силой Мухи и подправив движение телекинезом.

Финка горящим диском прошила фобоса в районе груди, а шаровая молния Олеси долбанула его в затылок. Балахон взметнулся в воздух, будто стая ворон вспорхнула, тварь заверещала, оборачиваясь в нашу сторону. Под капюшоном клубился черный туман, сквозь который то проглядывал, то скрывался голый череп.

Фобос атаковал на нас. Желтые клыки верхней челюсти выступили вперед и задрожали, будто призрак собирался на нас заорать. Звук вокруг загустел, словно туго натянутая струна, а потом со смачным звуком «чпок» из капюшона вылетела и полетела назад горящая финка. Я поймал нож и сразу же отправил обратно.

Взмахнул рукой и, представляя нас с Ларсом дирижерами, начал кромсать визжащего фобоса в клочья. Когда крики стихли, а балахон осыпался горсткой пепла, впереди послышались выстрелы, загрохотал «миниган» и раздался взрыв, от которого вагон пошатнуло.

«Погнали, а то я замерзать начинаю, давит что-то, тянет и будто выворачивает…» – подтолкнул нас Муха.

ГЛАВА 7

В следующем вагоне спасать было уже некого. На полу лежали два скелета, едва различимых на фоне «растворяющейся» мебели. В густом, мутном воздухе кружили серые хлопья, а сам вагон производил впечатление давно затопленного: На металле пузырилась ржавчина, и что-то типа мха разрасталось на дереве и тряпках.

Верхний слой призрачного поезда-зверя сузился, на потолке проступили очертания, похожие на ребра, а окна затянуло тонировкой. Ощущение времени, конечно, могло сейчас сбоить, но темнота за окнами все равно была слишком неестественной.

Олеся вцепилась в мое плечо, всем телом прижалась к моей спине. Должно быть, пыталась втиснуться в защитный круг, который давало пламя на финке. Хлопья и частички мха, витающие в воздухе, расступались от огня, давая хоть и немного, меньше метра, пространства, в котором не страшно было вдохнуть полной грудью.

«Воу, воу, полегче! Наше сердце занято другой…» – запротестовал Муха, но его никто не поддержал. Я об этом вообще не думал в этот момент, хотя признаюсь, было приятно чувствовать теплое, живое тело в этом царстве мертвых. И слышать человеческое горячее дыхание, перекрывающее гудение белого шума. А еще тонкий аромат спелой малины, пусть и ослабший, но резко выделяющийся на фоне затхлости.

«Матвей, не слушай его. Ему, видать, все правильные чувства на ринге отбили. Спроси у нее лучше, куда моя дама сердца делась? Согласно исследованиям, мужской организм нуждается…» – Ларс начал какую-то проповедь в духе «британских ученых», что-то там установивших, и его совершенно не смущало, что я его не слушаю. Судя по всему, дед нашел благодарного слушателя в лице мэйна, ибо Муха уже помогал мне разламывать заклинившую дверь.

В первом вагоне охранки было лучше. На полу валялись выгоревшие фальшфейеры, чувствовался горький запах полыни и крест-накрест в потолок било два фонаря со «святым» светом. Третий уже потух. Изредка включался, пытаясь проморгаться, и трещал, как кварцевая лампа.

Мне стало легче дышать. Давящее чувство безысходности притупилось. Вместо него пошла переоценка молодого тела, прижавшегося ко мне сзади. В общем, в организме будто весна начала пробиваться из-под корки снега.

Олеся тоже что-то чувствовала. Ее бледность отступила, и на ее щеках появился румянец. Мы ускорились и уже через минуту оказались в вагоне-сейфе – вероятно, в самом безопасном сейчас месте поезда. Защитные знаки на стенах потускнели, но еще держались.

Олеся подбежала к дверям и стала долбиться, крича своим родным, чтобы открыли. А я пошел дальше на звук выстрелов – уже чуть ли не в соседнем вагоне кто-то долбил короткими очередями.

Я распахнул дверь в грузовой вагон, чуть не споткнулся о тело стражника и сразу же увернулся от черной тени, прыгнувшей с потолка. Куча лап, свалявшаяся шерсть на широком тельце – клоп-переросток выскочил с верхней полки стеллажа, пролетел мимо меня и, переступая с лапы на лапу, приготовился к новому прыжку.

– Матвей, пригнись! – закричал Стеча, и сразу же прогремела короткая пулеметная очередь. Три серебряных росчерка прошили деймоса, раздробив брюшко.

– Стеча, рад тебя видеть!

Я добил клопа, пригвоздив маленькую голову к полу, и пошел навстречу напарнику.

– Наши где? Целы?

– В следующем вагоне! Мы там эвакуацию организовали.

Вместо радостных объятий, я лишь стиснул плечо здоровяка, державшего в руках пулемет «Льюиса» из запасов охранки.

– Прикрой, надо вернуться.

Стеча остался отстреливать клопов, которые с завидной регулярностью отпочковывались от внутренних органов призрачного поезда. Странное зрелище: будто существа вылуплялись, выдавливаясь из стен.

Возвращаться не пришлось, за дверью уже толпились гражданские. Первой шла Олеся, ее наэлектризованные волосы топорщились, но в целом она выглядела довольной и счастливой. За ней, с трудом маневрируя в проходе, протискивался папенька, не давая разглядеть, сколько человек за ним. С уверенностью можно утверждать, что Шмидт тоже выжил – его высокая макушка выглядывала из-за спины толстяка.

Спасательную эвакуацию организовали в следующем вагоне. Там зияла огромная дыра с неровными краями, подрагивающими на манер разрывов. Пробоина была сразу в стенке вагона и в брюхе призрачного поезда, откуда внутрь светил отраженный от снега свет. Края раны фобоса дергались, пытаясь срастись, – это прям чувствовалось по тому, как вагон надсадно гудел от потуг призрака закрыть брешь.

В центре вагона стоял Гидеон. Раскинул руки и закатил глаза, он наспех читал молитву. Его пошатывало, вокруг глаз расползались темные синяки, кожа натянулась, подчеркивая кости и изгибы черепа, а из носа текла кровь. Но он продолжал шевелить потрескавшимися губами и бормотал: «…крэдо ин унум… эт витам вэнтури…»

Стражники, один помятее другого, шатаясь, плелись к дыре и просто выпадали наружу в снег. Там их уже кто-то подхватывал и оттаскивал в лес. На ногах оставались только Флинт и носатый, с которым мы как-то поцапались. Они помогали тем, кто идти уже не мог. Подтаскивали к бреши и, как мешок с картошкой, выкидывали из вагона.

Банши сидела на полу и на каком-то бешеном энтузиазме мастерила фальшфейеры. Лицо серое, сосредоточенное, губа прикушена и только руки мелькают в воздухе. Открыть, пересыпать, собрать, потрясти, поджечь и кинуть за спину в дальнюю часть вагона, чтобы хоть как-то помочь Гидеону.

Гидеон прервался всего на пару секунд – мне кивнуть да эликсир выпить, – а дыра в стене, как на гормоне роста, затянулась почти на метр. Но как только он продолжил окрепшим голосом, задрожала и чуть расширилась снова.

Я убедился, что Олеся вместе с домочадцами спустилась на улицу и, проскочив мимо Гидеона, побежал вперед: искать Захара и спасать «буханку».

– Матвей, стой! – крикнула Банши, подняв голову, с трудом оторвавшись от своей работы. – Я тут сделала кое-что, возьми «бонбоньерку». И факелы прихвати. А еще в моторке запас полыни. И будь аккуратней, там фильтр короткий.

«Бонбоньеркой» оказалась жестяная коробка из-под шоколадных конфет с покоцанным рисунком и надписью: «Шоколадъ «Дети-шалуны» и с коротким фитилем – не больше двух сантиметров, – торчащим из дырки на боку.

«М-м-м-м, Рамонская фабрика конфет и шоколада, обожаю их. Всегда заказывал из Воронежской губернии,» – причмокнул Ларс.

«Чуйка говорит, что твоей даме сердца не понравится эта начинка,» – хохотнул Муха.

«Да, что ты понимаешь, деревенщина? Я покажу тебе, как за дамами ухаживать… – У меня появилось ощущение, будто профессор гаденько улыбнулся и потер ручки – Матвей, поднажми! Мы идем спасать мою даму!»

Не просто идем, уже бежим, перескакивая сцепку между вагонами. Коробку с адской «конфеткой» (а я был уверен, что Банши фигню не предложит) я запихнул за пазуху. В каждую руку взял по горящему фальшфейеру и бросился вперед. Чувствовал, что с «буханкой» что-то происходит: аура деда, как сошедший с ума дискотечный шар, переливалась от бледно-фиолетового до кислотно-зеленого цвета, и еще какой-то огонек трепетал внутри в буйстве красок. Плюс бледная на этом фоне «заплатка», в которой я признал Захара. Значит, жив еще, железяка!

В пассажирском вагоне на меня кинулась было какая-то тварь, но, получив факелом в морду, отползла под лавку, шипя и плюясь кислотой. Ловить ее я не стал – и без того глаза слепило от яркого света, казалось, что я выжигаю всю атмосферу вокруг себя. Факел искрился, как бенгальский огонь, щипал руки и так сильно вонял полынью, что даже Муха с Ларсом продолжали свою перепалку, гундося, словно с зажатыми носами.

Я выскочил на первую платформу с моторками, надеясь, что на свежем воздухе станет легче дышать. Но нет. Над головой широким куполом растекались внутренности монстра. Плотная серая масса отдаленно напоминала холодец. Полупрозрачные куски с сеткой то ли костей, то ли хрящей и красными жилами, между которыми, как в янтаре, застыли черные очертания монстров. Маленькие «куклы», худые силуэты с капюшонами, клопы и прочая не до конца сформированная мерзость.

Ближе к концу платформы, практически над пикапом, «тело» призрачного поезда сужалось, желеобразная масса густела, превращаясь почти в двухметровую цельную костяную пластину. А дальше уже расширялась обратно.

«Черепушка пошла…» – предположил Муха.

«Скорее, наружный затылочный выступ, а вот там дальше… это если он лежит, вытянув морду, то это глотка…» – начал умничать Ларс, но Муха его перебил.

«Так, я так и сказал: черепушка, и надо этот найти, мужжичок. Вона я его вижу! Где клопяра в янтаре застыл! Туда и шарахнуть, чтоб глаза аж на жопу последнего вагона натянулись!»

Клопяра под потолком действительно застыл ровно над «буханкой». Черно-коричневый паразит, застрявший под «кожей» желеобразной шкуры поезда. С потолка от лап клопа к «уазику» тянулись красные отростки. Целая сеть, похожая на корневище дерева, расширялась, пуская все новые отростки, скребла по крыше и обступала со всех сторон.

Я заметил Захара в отключке на водительском сидении. Голова запрокинута, а сквозь паутину трещин на лобовом не понять, что с ним. Но аура еще теплится. Дрожит, теряет свет, но подрагивает в такт сердечному ритму. На пассажирском сиденье застыл призрак незнакомой мне старушки. Не божий одуванчик, а видно, что дама с характером, пусть и близка к обмороку, но в глазах блестят молнии.

Дед как-то почувствовал меня! «Буханка» разродилась звуками: загудел клаксон и двигатель пошел на перегазовку, а по кузову побежали искорки молнии. Даже Захар встрепенулся, как после удара кардиостимулятором. А потом его стало мотать по салону, когда «буханка» натужно задергалась, раскачиваясь и пытаясь вырваться из цепей. Как минимум одно колесо уже было свободно, но остальные пока еще держались.