Наследник для чемпиона

1

Птичка

– Ты уже брала аванс в этом месяце, Полина, – равнодушно отзывается на мою просьбу управляющая клубом. – Я не могу снова одобрить такую сумму. На что в следующем месяце жить будешь, если сейчас все выберешь?

– Но в прошлом месяце я заплатила за учебу, а в этом приходится менять квартиру, – лепечу, ощущая, как жарко горят щеки. Ненавижу кого-то о чем-то просить. Полтора года прошло, как жизнь сбросила на самое дно, а я все еще хорохорюсь. Моя гордость сына не накормит, но порой так трудно ее запихивать в дальние дали и поступать практично. – Хозяйка требуют предоплату за три месяца. Все сбережения ушли, я снова накоплю, только…

– Прости, Полина, – резко останавливает меня Инга Игоревна, красноречиво давая понять, что мои проблемы ее вовсе не заботят. – Иди, работай.

Разговор закончен. Покидаю кабинет ни с чем.

Я не буду плакать. Рано отчаиваться. Да и бесполезно. Истерики еще никого не спасали. Самое время мобилизовать силы и думать. Думать, где взять деньги.

По дороге в зал раздраженно одергиваю впившиеся в задницу шорты. Клокочущее внутри негодование выдает и резкий перестук шпилек. Сейчас меня в высшей степени возмущает униформа, призванная поставить официанток на одну ступень со стриптизершами.

Нет, в это мгновение меня бесит абсолютно все! И эта работа, и собственное бессилие, и чертово стечение обстоятельств, которое вынуждает переезжать именно сейчас… Если бы неделю назад об этом знала, плюнула бы на университет. Жалко, конечно, пятый курс все-таки. Но, имея на руках ребенка, жилье куда важнее маячащего в будущем диплома. На маму рассчитывать – не вариант. Она вообще к жизни без мужчины не приспособлена. Когда ушел папа, именно нам с братом приходилось о ней заботиться, а не наоборот. А сейчас я одна… Хорошо, что мама хоть с Мишей помогает, и я могу работать.

Не плакать. Не плакать. Не плакать.

Когда очередной подвыпивший клиент пытается своей потной лапой ухватить меня за задницу, испытываю непреодолимое желание треснуть его подносом по голове. Только вот реальность вынуждает улыбаться.

Ловко увернувшись, обхожу стол и начинаю собирать пустую тару. Пытаюсь настроиться на позитивный лад. По крайней мере, сессия успешно закрыта, и я могу брать дополнительные смены.

– Полина, – хрипловато-лающий оклик Инги Игоревны настигает меня час спустя на кухне.

Встрепенувшись, едва не роняю бокалы. Медленно опускаю поднос и оборачиваюсь. Несколько недоумеваю взвинченному состоянию управляющей. Машинально прокручиваю весь сегодняшний вечер, на ходу прикидывая, мог ли кто-нибудь на меня пожаловаться.

– В VIP-зоне важный клиент. Займись им.

– Но я не работаю в VIP-зоне, – машинально напоминаю, хотя Инга Игоревна, безусловно, и сама об этом прекрасно осведомлена.

– Карина болеет, мы не справляемся, – оповещает, не забывая скорчить и без того вечно недовольную высокомерную физиономию. Вероятно, необходимость объясняться перед какой-то официанткой ее нехило коробит. – В третью комнату нужна красивая воспитанная девочка. Вперед, – это не служит мотивацией, после которой я, сбивая ноги, побегу на второй этаж. Учитывая затянувшуюся паузу, ИИ это отлично понимает. – Справишься, вместо аванса получишь премию, – кисло добавляет она.

– Хорошо, – холодно соглашаюсь, стараясь не выдать всплеска радости.

В душе, конечно, ликую. Хоть и волнуюсь из-за перспективы работать наверху. Там такие люди ходят… Либо вообще человека в тебе не увидят, что было бы прекрасно, либо забавы ради пожелают растоптать твое достоинство. Наслышана.

Но выбора у меня нет.

Прорабатывая взбунтовавшиеся эмоции, убеждаю себя, что смогу с этим справиться. Цепляю на лицо сдержанную улыбку, пока не улавливаю следующую оглушительную информацию:

– Тимур Тихомиров впервые в «Меркурии», и я очень надеюсь, что не в последний раз.

– Тихомиров? – повторяю осипшим голосом. – Тот самый Тимур «Медведь» Тихомиров?

На что я рассчитываю? Какая вероятность того, что в городе вдруг окажется еще один важный и известный человек с точно такими же именем и фамилией? В городе, который является его малой родиной…

– Именно, Тимур «Медведь» Тихомиров.

Это катастрофа – первая мысль, которая захватывает мой поплывший мозг. Полнейшая, мать вашу, катастрофа!

За ребрами разливается ноющая боль. Желудок скручивает до тошноты. Голова идет кругом.

Чтобы не грохнуться от таких новостей в обморок, вытягиваюсь струной и старательно контролирую легочную вентиляцию.

Черт возьми…

– Поторопись, Полина, – отбивает Инга Игоревна и с важным видом удаляется.

Конечно же, зная мою ситуацию, она не сомневается, что я как миленькая понесусь в VIP-зону.

Черт возьми…

Черт!

Я иду. И, должна отметить, горжусь тем, что в настигнувшем меня состоянии в принципе могу двигаться. С каждым шагом, раз за разом напоминаю себе об обещанном вознаграждении. Я не в том положении, чтобы отказываться.

Боже, ну зачем ему здесь появляться?

Зачем? Зачем? Зачем?

Столько лет прошло! Никого из родни у него в нашем городе не осталось. Сидел бы в своей Москве!

Поднявшись на второй этаж, подмечаю, что дыхание выровнялось, и держусь я достаточно спокойно. Но стоит войти в комнату и увидеть Тихомирова, происходит именно то, чего я подсознательно опасалась – меня отбрасывает в прошлое. Сердце резво толкается в ребра. Тело с ног до головы обдает жаркой волной. Трепещет каждая чертова клеточка.

Спешно напоминаю себе, что он больше не часть моей жизни. Мне давно не восемнадцать! В двадцать два глупо так реагировать на лучшего друга старшего брата. Даже если он является отцом моего сына… Даже если именно эти глаза я так часто вижу во снах… Даже если именно эти губы меня ласкают в забытье…

Я переборола в себе эту детскую влюбленность, когда Тихомиров покинул наш город и одновременно мой маленький кисейный мир. Да, предварительно пришлось излить тонны слез, но… Это все прошло! Я выросла. И прекрасно владею собой.

Подтвердить бы еще эти мысли физически. Особенно когда… Наши взгляды пересекаются, и я забываю о необходимости дышать.

Как же меня пугает эта забытая реакция… Пугает до чертиков! Даже глаза на эмоциях слезятся.

Миша.

Лишь мысли о сыне заставляют продолжить движение и подойти к столу, за которым, к слову, кроме Тихомирова находится еще какая-то девушка.

Чудесно! Действует отрезвляюще. Хоть и приходится сцеплять зубы от внезапной боли в подреберье.

Миша. Мой маленький медвежонок.

Я скорее умру, чем допущу, чтобы он оказался без крыши над головой. Мне очень нужна эта премия!

– Добрый вечер, – выбираю нейтральное приветствие.

Не знаю, каким стал Тихомиров. Возможно, пожелает сделать вид, что мы не знакомы. Так бывает, когда люди достигают таких больших высот, как он. Я ненавижу жестокость, но не могу прекратить следить за его карьерой. Неделю назад он получил еще один боксерский пояс и стал абсолютным чемпионом мира.

– Здравствуй, Птичка.

Я судорожно вдыхаю. По спине летит озноб.

Вот зачем он? Это старое прозвище осталось где-то там… Больше меня так никто не называет.

Нельзя… Нельзя просто взять и в одну секунду воскресить столько разрушающих эмоций, черт возьми!

Убеждаю себя, что делает он это ненамеренно. Очевидно, Тимур просто выше того, чтобы играть в незнакомцев. Хотя для меня он именно им и является. Казалось бы, какие-то четыре года прошло, а изменился он сильно. Вопреки здравому смыслу, хочется детально изучить это суровое лицо, чтобы отметить каждую мелочь. Да и просто смотреть на него тянет, как раньше… Вот же глупость! Даже хорошо, что он точно так же откровенно исследует меня – смущение вынуждает опустить взгляд. А то бы так и стояла с широко распахнутыми глазами, как школьница в планетарии.

– Что будете заказывать? – смотрю исключительно в планшет.

Черт, давно не чувствовала такой выкручивающей тело неловкости… Сердце вот-вот выскочит из покореженной груди.

Ей-богу, какая-то идиотка… Стоило Тихомирову объявиться, и моя тихая размеренная жизнь взрывается фейерверками.

– Что ты здесь делаешь, Птичка?

Этот вопрос по новой дух вышибает.

– Очевидно же, что работаю, – сердито выговариваю, поднимая глаза как раз в тот момент, когда его взгляд скользит вниз по моей проститутской униформе.

Если бы существовал шанс провалиться сквозь землю, я бы им воспользовалась.

Хотя нет, конечно… Плевать, что Тимур обо мне думает. Дома меня ждет сын. Его улыбка стоит всего, чем я здесь жертвую.

– Как Артур это допустил?

Вздрагиваю, едва сдерживая подступающие слезы. Говорить о брате до сих пор тяжело. Наверное, я все еще живу в отрицании. Строю иллюзии, что он в очередной командировке… Да, это очень больно. Едва ли не впервые мне приходится самостоятельно озвучить жестокую правду:

– Артур погиб полтора года назад.

Тихомиров не знал. Вижу это и по каким-то причинам выдыхаю свободнее. Я не должна думать о нем лучше, чем он того заслуживает, но эта новость все же дает серьезный перевес.

– Почему ты не сообщила мне?

Тон, каким Тимур задает этот вопрос, подчеркивает – он привык, что с ним все считаются и обо всем докладывают.

Я начинаю серьезно злиться.

Умышленно перевожу взгляд на его спутницу. Красивая укладка, идеальный макияж, шикарное платье – мне такой никогда не быть. Просто потому, что я не имею ни лишних средств, ни свободного времени. Ничего для себя. Постоянно в движении. Бегу, бегу… А потом, случается, упаду на кровать через двенадцать-четырнадцать часов после ночной смены и как разрыдаюсь.

– А должна была? Ты, когда уезжал, вроде как не рвался продолжать общение. С Артуром в том числе.

Тихомиров поджимает губы и, стискивая челюсти, сужает глаза. Злится? А мне-то что? Пошел он к черту! Только вот, вопреки всей моей защитной браваде, подспудно пугаюсь той природной мощи, что он в себе таит. При желании Тимур Тихомиров способен меня уничтожить.

– У тебя был мой номер.

Да, был… Знал бы он, сколько раз я его набирала, но так и не решалась нажать кнопку вызова.

– Прости, мне нужно работать, – тараторю, снова утыкаясь взглядом в планшет. – Давай-те, – приходится сделать паузу и совершить вдох, потому что выговорить на одной волне не получается. – Давайте, я расскажу о наших лучших напитках и закусках. Виски – не советую…

– Нет, не нужно, Птичка. Переоденься. Ты здесь больше не работаешь.

Что? Да что он, мать его, себе позволяет?

2

Птичка

Полина четырехгодичной давности, та самая Птичка, на этот властный тон растеклась бы лужицей и без промедления поскакала за Тихомировым домой. Она последовала бы за ним на край света! Но у сегодняшней меня это запоздалое вмешательство вызывает очередной прилив злости.

– Прости, сейчас я сама решаю, где мне находиться, что делать и когда идти домой.

Тихомиров молчит. Кажется, мое уверенное заявление не вызывает у него никаких эмоций. Вероятно, выказал заботу по привычке, я ее отклонила, и он вполне доволен тем, что нет нужды лезть из кожи вон. Раньше разошелся бы… Медведь, блин.

Нет, на самом деле отлично, что удалось так легко закрыть эту тему и плавно перейти к работе. Мне ведь нужно, чтобы Тимур ушел из «Меркурия» довольным. Тогда почему, когда он, наконец, делает заказ, я испытываю едкое разочарование?

Его девушка все время молчит. Должно быть, боится лишний раз рот при нем раскрыть. Не говоря уже о том, чтобы хоть как-то возмутиться из-за того, что ее мужчина столько времени потратил на препирательства с какой-то голозадой официанткой.

Полночи, что я их обслуживаю, Тихомиров за мной пристально наблюдает. Не просто внешне оценивает. Он как будто задался целью понять, что я собой сейчас представляю. Что ж… Да, я заметно изменилась за прошедшие годы. И горжусь тем, что эти метаморфозы заключаются не только в размере груди, которая вот-вот пуговицы на рубашке отщелкнет. Именно благодаря внутренним изменениям мне удается отключить эмоции и обслуживать Тимура с тем же спокойствием, с которым я обычно работаю в общем зале.

Еще никогда ночь не ощущалась столь затяжной, попросту бесконечной. Кто бы знал, каких сил она мне стоит. Не позволяю себе расслабиться даже после ухода Тихомирова. И не зря. Едва сознание не теряю, когда полчаса спустя снова вижу Тимура. Теперь он один и… он выходит из кабинета управляющей.

Боже… Что он там делал? Это связано со мной? А если наводил обо мне справки? Знает ли Инга Игоревна о Мише?

Одергиваю себя до того, как здравый ум охватывает паника.

Какая чушь! Слишком много чести для девочки из прошлого. Конечно же, он был там по вопросам, никак не связанным со мной. Боже мой… Что, если Тимур жаловался на плохое обслуживание?

От досады впору разрыдаться. Приходится напомнить себе, что я уже выплакала из-за него максимальное количество слез. Хватит. Пошел он к черту!

Ловить взгляд Тихомирова, в надежде что-то понять, нет нужды. Он сам инициирует зрительный контакт. Только я в тот момент забываю, что собиралась в нем разглядеть. Снова проваливаюсь в прошлое. Грудь опаливает жгучим жаром. В голове становится пусто, лишь «сверчки» в ушах поют, и в висках тарабанит.

…– Поцелуй меня, Птичка… Нет, не так… – хрипловатый смех Тимура вызывает у меня очередной слёт мурашек-активистов. За чьи права они сражаются? Мои или его? Мне все равно. – Иди сюда… Расслабься, маленькая… Расслабься, Птичка… Чего так дрожишь? Боишься?

Мотаю головой так же отчаянно, как и четыре года назад. Только тогда я испугалась, что он остановится, а сейчас пытаюсь избавиться от этих воспоминаний. От тех реакций, которые они вызывают.

Хуже всего то, что не успеваю я восстановить нормальное сердцебиение, Тихомиров сокращает расстояние. Подходит настолько близко… Все, что я могу видеть – ворот его белоснежной рубашки и смуглую шею. Резко вдыхаю, неосознанно принимая в себя его запах.

– Еще не передумала?

Поднимаю взгляд, чтобы увидеть, как движутся его губы.

Внизу живота формируется огненный клубок, а я ведь полагала, что после родов утратила чувствительность и больше не испытаю подобного.

– На счет чего? – спрашиваю зачем-то, будто не понимаю, что он имеет в виду.

– Едешь со мной?

– Нет, – отвечаю быстро, не позволяя себе думать и сомневаться. – Никогда я с тобой никуда не поеду.

И в этот момент он вдруг прикасается ко мне. Сжимает подбородок, вынуждая поднять лицо и встретиться с ним взглядом.

– Ты передумаешь, Птичка, – выдыхает со знакомыми вибрирующими интонациями и проводит большим пальцем по моей нижней губе.

Не знаю, чего больше в этом заявлении – угрозы или обещания. Отмереть и продолжить функционировать получается, лишь когда Тихомиров отходит и направляется к выходу. Ну, а полноценно расслабиться удается только в конце смены, когда Инга Игоревна, смерив меня каким-то странным взглядом, вручает конверт с премией.

Я справилась. Тихомиров на меня не жаловался.

Домой несусь едва ли не вприпрыжку, обдумывая на ходу все, что нужно успеть сделать за день.

Несмотря на раннее утро, мама встречает в своем лучшем луке: синий велюровый халат, объемные бигуди, которые она иногда попросту забывает снимать, и горящий энтузиазмом взгляд.

Раз, два, три…

– Доня! Я такой сюжет придумала – вот это точно станет бестселлером!

Сколько раз за последние месяцы я слышала нечто подобное? Не сосчитать. Мама каждую свою книгу начинает с таким рвением и воодушевлением. А потом оказывается, что полученный гонорар не покрывает расходов на графику и редактуру. Про рекламу, которой она периодически балуется, и вовсе молчу.

– Мам, ну ты снова всю ночь просидела за ноутбуком? – устало ругаюсь я. Устало, потому что это повторяется каждый день. – Тебе что врач сказал?

– Ой, да я бы все равно не уснула, – отмахивается она. – По-вашему, так лучше лежать и пялиться в потолок.

По-моему, лучше найти работу, которая будет приносить хоть какой-то доход, но вслух я этого, конечно же, не озвучиваю. Повесив на крючок куртку, переобуваюсь в комнатные тапки.

– Я решила вопрос с деньгами.

– Серьезно?

Мама улыбается, и я с ней заодно.

– Да. Отведу Мишу в садик и созвонюсь с хозяйкой. Думаю, сегодня и переедем. Так что иди, пока отдохни. После обеда мне будет нужна твоя помощь.

Мама на радостях не спорит, убегает в спальню. А я, вымыв руки и предусмотрительно нагрев их на змеевике, спешу в нашу с Мишей комнату. Вижу раскинувшегося на разложенном диване сына, и сердце теплом наполняется. Сегодня как-то особенно оно искрит. Хочется свернуться рядом, прижать крепко-крепко и никуда от себя не отпускать.

– Ми-и-ша, – шепчу, ведя ладонью по светлым кудрям малыша. – Просыпайся, медвежонок.

– Мамочка, – еще глазки не открыл, а уже улыбается, мой хороший.

– Пора собираться в сад.

– Хорошо.

Сын тянет ко мне ручки, и я, наконец, прижимаю его к себе.

Блаженство. Ни с чем не сравнимое блаженство обнимать своего ребенка.

– Ты мой сладкий, – машинально покачиваю, пока иду с ним к шкафу за вещами. – Постараюсь тебя забрать пораньше сегодня, окей?

– Бомба, – восклицает Миша и звонко смеется.

В его понимании это высшая степень одобрения.

От рождения и до двух с половиной лет мне казалось, что сын ничего от Тимура не унаследовал. В обход Тихомировских жгучих татарских генов, такой же светлокожий и светловолосый, как я. Но с недавних пор стала замечать, что пушистые белые кудри темнеют. Да и взгляд… Нет-нет, а как посмотрит – сердце екает, так Тимура напоминает.

Надеюсь, что эти мелочи замечаю только я. Мама, во всяком случае, молчит.

– Я первый! – радостно выкрикивает сын, когда ему удается опередить меня с верхней одеждой.

– Ты – мой чемпион, – хвалю и наклоняюсь, чтобы поправить криво надетую шапку и вяло свисающий шарф. Смеюсь тихонько, когда Миша ведет ладошками по моему лицу и целует в глаз. – Все. Вперед, чемпион, – выпускаю из квартиры и позволяю самостоятельно вызвать лифт.

В кабине сын любит стоять и раскачиваться в такт движению, но перед выходом на улицу милостиво позволяет взять себя на руки.

– Там снега намело целые горы, упадешь, и не найду тебя, – шутливо поясняю по пути.

– Санки!

Перехватываю малыша одной рукой, чтобы иметь возможность открыть тяжелую дверь подъезда.

– После сада, медвежонок…

Спускаюсь с крыльца и обмираю, забывая все, что хотела сказать. Как дядька Черномор из моря, из-за снежных валунов выходит Тихомиров.

3

Птичка

В глазах Тихомирова возникает редкая эмоция – удивление. А потом… В глубине его насыщенных темно-синих глаз разливается разочарование. Это чувство такое выразительное, проникает в мою грудь острыми шипами и разрывает душу.

Почти сразу же взгляд Тимура становится отстраненным и холодным. А я все еще не могу продышать боль, вызванную его реакцией на Мишу. На нашего сына, пусть он и не знает.

И хорошо, что не знает!

Прижимаю малыша ближе и пытаюсь закрыть от всего мира. Но он вертится и норовит вырваться.

– Ты замужем?

Казалось бы, простой вопрос. Тихомиров прямо его задает, а я понятия не имею, что должна ответить! Не потому он приехал, что имеет на меня какие-то виды. Конечно, нет. Я же не дура. Женским вниманием он не обделен. Интернет пестрит фотографиями-подтверждениями его кратковременных и страстных интрижек. Узнав о смерти брата, Тимур, очевидно, чувствует себя в какой-то мере обязанным позаботиться обо мне. Только мне это не нужно!

Врать я никогда не умела. Да и есть ли смысл, учитывая то, что он уже узнал адрес. Еще надумает выяснить все остальное, если не удовлетворю его любопытство и не успокою проснувшуюся совесть. Узнает все о Мише и тогда… Не дай Бог!

Страх костром в груди разгорается. И все тело дрожит, словно мамин незастывший холодец.

– Нет, я не замужем. И никогда не была.

Тихомиров хмурится. По всей видимости, серьезно озадачен текущим положением вещей. Ну, конечно… Сейчас, вероятно, рушатся все его представления обо мне. Милая невинная Птичка не могла нагулять ребенка вне брака. Нет, если бы не он, шикарный и расчудесный, она бы до сих пор оставалась девственницей.

– Кто отец?

– Ты его не знаешь.

Боже, пожалуйста, пусть он перестанет спрашивать! Пусть он просто уйдет!

Заполучить бы волшебную палочку, взмахнуть без сожаления, и нет его. Пока я мечтаю о невозможном, в глазах Тихомирова вновь вспыхивают искры разочарования. К ним примешивается злость. О, да, окажись рядом предполагаемый «виновник», он бы уже вмазал тому по роже. Себе вмажь!

– Кто это, мамочка? Кто этот дядя?

Мне вдруг становится больно оттого, что сын не знает, кто его отец, и что называет его «дядей».

– Это друг Артура, медвежонок, – поясняю, понижая голос. С Мишей это неосознанно получается. Сейчас, на контрасте с тем, как говорила с Тихомировым, особенно заметно – совсем другие интонации играют. Как можно спокойнее выговариваю для Тимура: – Прости, мы спешим. Если опоздаем, Мишу в сад не примут.

– Я могу подвезти.

Небрежно указывает на блестящий черный Мерседес, но я мотаю головой.

– Нет, не стоит. Это рядом. Через дворы быстрее будет.

Собираюсь проскользнуть мимо Тихомирова. Только едва ли больше трех шагов делаю, как он вдруг хватает меня за локоть, вынуждая остановиться.

– Тогда я подожду здесь.

– Зачем?

Правда не понимаю.

Рассеянно смотрю на Тимура в поисках каких-то ответов. На фоне снежной белизны синева его глаз ослепляет. Ни одной эмоции увидеть не получается.

– Ты должна мне все рассказать.

Отпираться бесполезно. Это было бы подозрительно. Мне необходимо собраться с силами и показать ему, что у меня все нормально. Тогда Тихомиров успокоится и уедет.

– Хорошо.

Всю дорогу до сада сердце вылетает. С трудом удается фокусироваться на веселой болтовне Миши. Он, как и обычно, периодически что-то спрашивает, а я то слишком много усилий для осмысления прилагаю, то и вовсе отвечаю невпопад.

Назад бреду, как на эшафот. Судорожно соображаю, что еще Тимур может спросить, и так же лихорадочно придумываю, чем крыть буду. Нет, кроме всего прочего, во мне еще таится надежда, что он не дождется. Однако закон подлости работает со вчерашнего вечера на полную мощность. Мало того, что Тихомиров никуда не исчезает, еще и Костя нарисовывается у подъезда. Завидев меня, улыбается во весь рот.

– Привет, Полин, – здоровается Измайлов, не обращая внимания на шагающего со стороны парковки мужчину.

Зато Тимур на него реагирует.

– Это он? – голос источает такую агрессию, что у меня дрожь по спине идет.

– Нет, – выдыхаю и машинально хватаю Тихомирова за руку.

Бездумно сплетаю свои пальцы с его, а когда соображаю, что делаю, он сжимает ладонь и не позволяет освободиться. Господи… Все равно, что за оголенный провод держаться. Кожу жжет и раздражает. Я забыла, как ощущаются мужские руки. Забыла, какие они большие, грубые и сильные. Вчера Тимур касался моего лица и даже губ, но почему-то именно прикосновение ладони к ладони вызывает у меня окончательно осознание – я хочу, чтобы он раздел меня и трогал всюду точно так же, как четыре года назад.

Подобные желания пугают до чертиков, и я повторяю попытку высвободиться. В этот раз действую решительнее, и Тихомиров выпускает мою руку.

Спрятав «обожжённую» ладонь в карман куртки, суховатым тоном представляю мужчин.

– Ты говорила, что нужна моя помощь, – важно проговаривает Костя.

Поглядывает теперь на Тимура так же враждебно, как и тот на него.

– Да. Ты будешь свободен?

– Конечно. Весь день твой.

– Супер, – с улыбкой киваю. – Я позвоню тебе.

И без каких-либо приглашений для Тихомирова направляюсь к подъезду. Он, конечно же, вопреки моим глупым чаяниям, идет следом. Нет, чтобы обидеться и укатить!

Избегая замкнутого пространства лифта, взбегаю по лестнице. Тихомиров не возражает. Поднимаемся на этаж в гнетущей тишине.

– Как видишь, живем мы нормально. Не хоромы, но вполне уютно и комфортно, – выдаю я в квартире, закидывая верхнюю одежду на вешалку.

Ни к чему ему знать, что мы находимся в этой квартире последние часы.

– Почему переехали?

Это вопрос я ждала, и у меня готов на него ответ. Честный ответ.

– Артур брал крупную ссуду для бизнеса. Когда погиб, платить стало нечем, и квартиру забрали.

Вот и все. Я это сказала. Не так уж и больно.

На кухне продолжаю создавать видимость, что ни Тихомиров, ни его присутствие в моем доме меня не заботят.

– Чай или кофе? – деловито стучу банками и склянками.

– Кофе.

– Только растворимый.

Короткий шумный выдох.

– Давай.

Вожусь дольше, чем того требует приготовление напитков. Оттягиваю неизбежное – разговор глаза в глаза.

Боже, как до этого дошло? Чем я провинилась? Как мне с этим справиться?

Словно в дурном сне нахожусь и никак не могу проснуться.

– Прости, ничего сладкого нет, – произношу тем же механическим голосом и опускаю перед Тимуром чашку с парующим кофе. – Если хочешь, могу сделать бутерброд.

– Ничего не нужно, – отмахивается он. – Садись уже.

Что я говорила по поводу закона подлости? Не успеваю я скользнуть за стол, в кухню вплывает мама.

– Батюшки… Явился Христос народу!

И я понимаю, что сейчас начнется настоящая эмоциональная мясорубка.

4

Птичка

Мама, если разойдется, та еще актриса. Виртуозно играет на чужих нервах. Впрочем, Тихомиров вроде как осведомлен. Он ведь раньше часто приходил к нам вместе с Артуром. Случалось, что и ночевать оставался… А вот об этом лучше не вспоминать!

– Уехал. Всех бросил. Все связи оборвал, – начинает свою проповедь мама в амплуа главной героини культовой советской кинокартины «Любовь и голуби». – А у нас горе-то кокое, – да-да, слово «какое» сейчас звучит точно по роли. – Полинка залетела, родила и не признается, от кого. Артур, мой бедный мальчик… Царствия небесного… Коллекторы, ироды проклятые, днем и ночью жизни не до-о-овали, – растягивает окончания предложений, словно ей на ногу наступили. Тем не менее, Тихомиров ее весьма внимательно слушает. Глаз не сводит, изувер. Похоже, ему весьма интересно. Даже к кофе не притронулся. А я вот и ем, и пью, словно этот цирк меня не касается. – Все пропало! Все! Даже у Полинки молоко! Все за один треклятый год потеряли, – после тяжкого вздоха мама выдерживает внушительную паузу. – Хорошо, что я пишу книги, а то бы с голоду померли, – поймав мой взгляд, заметно теряется. – Ой, ну доня тоже старается. Какая-никакая работа, – при этом губы мнет, словно это ей за меня стыдно. Чудесно. Перевернула все с ног на голову, еще и макнула меня как котенка в лужу. – Нормальной работы с достойной оплатой без диплома не сыскать! Вот и вертимся, как получается. Одна радость – Мишка. Ой, ты, наверное, не видел! Так на Артура похож, – когда я уже приканчиваю второй бутерброд, мама временно возвращается в свое естественное состояние. Глаза лучатся любовью, и на губах появляется улыбка. – Он ведь его обожал… Хорошо, что от этого горе-отца ничего не унаследовал! Ничегошеньки!

– Хватит, мам, – устало бросаю, прежде чем встать и унести грязную посуду в раковину.

Не люблю ссориться, но и слушать это больше нет сил. Снова поднимаются обида и боль. Такое чувство, что всем только и надо, что топтаться на моих ранах.

– А что, неправда, что ли? – мама умудряется еще и обидеться. – Ты же тоже так думаешь.

– Ничего я не думаю! Миша – мой сын, и совершенно неважно, на кого он похож, – выпаливаю резко, потому как меня глубоко задевает все, что касается сына.

Хоть и понимаю, что не со зла мама все это говорит, но считаю нужным пресечь.

– Ладно, – кисло произносит она. – Не заводись.

Но внутри меня уже кипят эмоции. Еще и Тихомиров этот… Не вмешивается, но пристально следит за разворачивающимся действом. Кажется, все мои реакции подмечает, как ни стараюсь их скрыть. Ему не нужно то, что на поверхности. В душу лезет. Как же меня это достало! Какой глупостью было привести его домой! Понадеялась, что мама спит со своими берушами. Знала бы, что услышит нас, предложила бы нейтральную территорию. Не помогают дома стены, нет.

– А вообще, – новая «интригующая» пауза от бестактной родительницы лишь усиливает мое напряжение. Сердце пускается в бешеную скачку. Нет-нет-нет… – Доня у меня молодец, – приступает к последней части своего выступления – нахваливает меня холостому мужчине. Хочется схватиться за голову и убежать. – Умница! Красавица! А готовит как! Врач-диетолог! Отличница, между прочим, – последнее – откровенная ложь, но она даже не морщится. – Заметил, да, как я похудела, – тут уже Тимуру ничего не остается, только кивнуть. – Это все Полинка. Диету мне составила, – щебечет мама, забывая упомянуть, что не продержалась на ней больше полутора суток. Да, по ее личному мнению, она соблюдает план уже два года. Только постоянно добавляет в дневной калораж конфеты и печенья, утверждая, что они вообще за еду не считаются. Похудела, как же… Гоняет туда-сюда три килограмма. – Я Полинке говорю, сейчас будущее за интернетом. В инстаграме столько блогеров на чек-листах по похудению зарабатывают. Прилично зарабатывают! – акцентирует мама. – Но мы же гордые, – конечно же, долго лить сироп – это не в ее стиле. – Стремно «заводить» толпу через камеру. Лучше в клубе с голой жопой…

– Мама, – почти стону от досады. Я, конечно, привыкла к ее высказываниям. Но сейчас мне жутко обидно, что она говорит это при Тимуре. Настолько, что подмывает расплакаться. Если не оборву ее болтовню, точно доведет. – Во-первых, у меня еще неоконченное образование. А во-вторых, да, не умею я играть на людях. Не актриса, уж прости.

– Угу-угу, – кивает снисходительно, но посыл улавливает. Резко сменив маску, разворачивается всем корпусом к Тимуру и сладко ему улыбается. – Ой, да что мы все о Полинке. Ты-то как? Не женился же?

Так… Где моя волшебная палочка? Я ее точно заслужила! Всех бы на день куда-нибудь к чертовой бабушке отправила.

– Могу я поговорить с Полиной наедине? – вразрез веселому и громкому голосу родительницы, Тихомиров полирует мои вздыбленные нервные окончания приглушенным баритоном.

Черт возьми…

Ломая мамин сценарий, приводит меня в состояние неистового волнения. Да что ж такое-то? Полчаса назад я была готова к разговору, но после развернувшегося представления, кажется, все силы растеряла.

– Конечно, – соглашается та охотно, но я-то знаю, что все это условно. Как пить дать, будет подслушивать. Можно было и не выпроваживать ее, все равно втроем останемся. Хотя нет… Сейчас пространство снова сомкнется вокруг нас с Тимуром. Тогда он станет пытать лично меня – вербально и визуально. Боже… – Пойду, отдохну. А то у нас еще переезд после обеда.

Господи! Ну, вот нужно было еще и об этом ему сообщить!

Естественно, едва мама выходит, Тихомиров начинает допрос с пристрастием.

– Почему вы снова переезжаете?

Судорожно вздыхаю.

– Это съемная квартира. Хозяйка решила ее продать. Недавно нашла покупателей и потребовала съехать до конца месяца, – поясняю я, глядя куда угодно, только не ему в лицо.

– А договор?

– Он заканчивается через несколько дней. Мы думали, что просто переподпишем новый, но… В общем, никакой проблемы нет. Новая квартира в этом же доме нашлась. Все нормально.

Удобно избегать прямого визуального контакта, пока Тихомиров сидит. Он, очевидно, тоже это понимает, поэтому поднимается и подходит ко мне настолько близко, что я улавливаю его запах.

По коже расползаются мурашки, и ладони как-то мгновенно потеют. Сердцебиение в очередной раз сбивается. Становится отрывистым и яростным.

Почему я так на него реагирую? Столько лет прошло! Как нелепо… Как страшно снова влюбиться…

– Я не позволю, чтобы ты продолжала там работать, Птичка.

– Прекрати, Тимур, – выпаливаю слишком отчаянно. – Это тебя не касается. Это моя жизнь. Ты должен просто уехать…

– Я не уеду, пока ты там работаешь, – жестко перебивает он меня. – Или ты хочешь сказать, что тебе самой нравится, когда всякие мудаки пялятся на твою задницу и там же под градусом надрачивают?!

– Не твое дело, что мне нравится, а что нет! Может… Может, я вообще жажду их внимания!

– Да, конечно, – смеется прямо мне в лицо. Но веселья в нем мало. Скорее злость и еще что-то… Распознать не могу. – Я был там и наблюдал за тобой. Видел, как ты постоянно одергиваешь одежду и сутулишься, чтобы скрыть грудь. Как вздрагиваешь, когда кто-то оказывается слишком близко. Я не идиот, Полина. Те, кто жаждут мужского внимания, так себя не ведут.

Мне нечего возразить. Просто смотрю ему в глаза и сердито дышу.

– Не будешь ты там работать, и точка. А посмеешь ослушаться… Увижу тебя там хоть раз, разнесу к херам весь этот ваш клуб!

– Ты нормальный вообще? – голос от злости звенит. – Не смей ставить мне условия! Ты… Ты вообще не понимаешь, о чем говоришь! Где, по-твоему, еще мне работать, чтобы хватало денег на троих человек, один из которых ребенок и часто болеет? Я уж молчу про аренду жилья и оплату учебы!

Не собиралась ведь все это вываливать. Наоборот, хотела показать, как все у нас замечательно… Сорвалась на эмоциях. Жаль, что слово не воробей… Взгляд Тихомирова меняется. Кажется, что время отматывает на четыре года назад. Он будто снова просто лучший друг моего брата. Парень, в которого я безумно влюблена… Сколько раз он смотрел на меня вот так – пронзительно и нежно.

Да что ж такое? Совсем раскисла и забыла, чем все закончилось.

– Что произошло? – тихо спрашивает Тихомиров. – С Артуром. Как он погиб?

– Никто не знает. Его нашли с ножевым… – выговариваю дрожащим голосом. – Полиция так и не смогла никого найти.

– Понятно, – тяжело выдыхает. – Найму человека, чтобы занялся делом нормально.

– Правда? – не знаю, как реагировать. Трудно поверить, что ему не все равно. Они ведь разругались тогда в пух и прах. Причин я не знаю, но брат стал резко реагировать на любое упоминание о Тимуре. Даже если в новостной ленте мелькал, сразу переключал. – Ты не обязан.

– Давай я сам решу, кому и чем обязан, хорошо?

Замолкаем. Я отворачиваюсь, чтобы хоть как-то отгородиться, но все это время чувствую, что продолжает смотреть на меня.

– Полина, – зовет пару минут спустя.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты работала на меня.

– Что? – от изумления забываю, что не хотела смотреть на него. Поворачиваюсь и вскидываю взгляд. – И что это за работа?

Тимур выглядит серьезным, а я уже чувствую себя оскорбленной. Неужели он предложит мне какую-то похабщину?

– У меня строгий режим и спортивная диета. А у тебя любовь к готовке и подходящее образование.

– Что? – растерянно выдыхаю я. – К чему ты это говоришь?

– Я предлагаю тебе должность су-шефа в моей команде.

– Ты шутишь?

– Через неделю я улетаю в Майами, чтобы готовиться к бою. Ты поедешь со мной, Птичка?

На моей улице не просто грузовик с пряниками переворачивается… Я будто в мире своих грез оказываюсь. Заниматься любимым делом, получать за это достойную оплату, не бояться «завтрашнего дня» и… Все это в Майами? Да кто от такого откажется? Правильно, Полина Птенцова.

Это ведь Тихомиров. Я не могу с ним уехать. Я не могу находиться с ним рядом.

– Спасибо, конечно… – очень трудно отвергать его предложение, да еще и звучит, как будто свидетелей Иеговы отсылаешь. – Но я не могу оставить сына.

Тимур молчит. Понятия не имею, как реагирует. Не могу поднять взгляд и посмотреть ему в лицо. Слезы душат.

Скорей бы ушел…

– Возьмешь ребенка с собой, – уверенно заявляет Тихомиров, а я от потрясения прекращаю дышать.

5

Птичка

Кручусь перед зеркалом и придирчиво оцениваю себя в белье. Наверное, мне стоит сбросить пару килограмм перед Майами, если планирую показаться там в купальнике. В трусах бедра выглядят как-то слишком массивно. О заднице и вовсе молчу… В шортах мне казалось все достаточно симпатично, и девочки на работе комплиментами не раз сыпали. Стоило поразглядывать себя в белье раньше… Теперь-то что делать? До поездки пять дней. А еще маму ругала, что она поглощает сладости, как шредер бумагу. Вот где моя любимая паста отложилась. Рядом с Тимуром всегда какие-то шпалы вертятся, и тут я, как та самая Ким… У нее хотя бы муж есть.

Боже, о чем это я?

Хватаю первые попавшиеся джинсы и, едва не заваливаясь на пол, яростно их натягиваю.

Я лечу с Тихомировым, чтобы работать. И мне, конечно же, абсолютно все равно, что он подумает о моей фигуре! Мы даже не друзья. Не то что… Все. Не хочу об этом даже думать. Стараюсь сфокусироваться на приятном. Очень радуюсь тому, что Миша будет купаться в океане и греться на солнышке. Нам педиатр несколько раз советовал съездить на море, чтобы иммунитет повысить, но никогда не было такой возможности. Кроме того, Тимур сказал, что Миша в Америке сможет учить английский и при желании посещать местный сад. Он так же предлагал оплатить няню, но я, естественно, отказалась. Это очень дорого, а он нам по сути никто.

Три дня прошло после нашего разговора. Мы с мамой переехали, обосновались на новом месте. Только я еще не определилась, что с собой брать, поэтому не все разложила. Тихомиров велел много «тряпья» не набирать, но не лететь же в такую даль с ребенком без минимального запаса.

– Мам, мне уйти нужно, – заглядываю в кухню. – Инга Игоревна обещала сегодня расчет выдать, и там еще какие-то бумаги нужно подписать, – мама, едва взглянув на меня, продолжает увлеченно стучать по клавиатуре ноутбука. – Если вдруг не успею, подстрахуешь с садом, чтобы Миша не остался последним?

– Конечно, доня, – и дальше тарабанит. Смотрю на нее, размышляя, не забудет ли она в пылу азарта о моей просьбе – такое уже случалось. Уже собираюсь ее еще раз окликнуть, как вдруг мама сама останавливается. На какое-то время подвисает с согнутыми над ноутбуком пальцами, будто ее заморозили, и резко поднимает на меня ошалелые глаза. – Ну, конечно! Мне нужны подробности!

– Какие подробности?

– Какие, какие… Из первых уст!

– Мам, ты меня пугаешь, – серьезно говорю ей. – Что ты там пишешь опять? Опять «космическую любовь»? – без какой-либо издевки цитирую ее слова. Я в этом вообще слабо понимаю. Читать мне некогда, а то, что она мне периодически рассказывает, в цельную картинку собрать не получается. Честно говоря, больше на какой-то бред походит. – Ты же не полетишь в космос? – смеюсь я. – Я тебе даже с парашюта прыгать запрещаю.

– Да какой космос, доня, – в прямом смысле отмахивается. Подскочив со стула, несется ко мне и сообщает «радостную» весть: – Теперь я пишу книгу про вас с Тихомировым!

Если бы меня внезапно огрели дрючком по голове, эффект поистине был бы менее ошеломляющим.

– Каких еще «нас»? Что ты себе напридумывала?

– Сюжет – бомба! – восклицает мама, не теряя энтузиазма. – Он – властный альфа, чемпион мира по боксу. Она – бедная официантка из провинции. А название, знаешь, какое? – спрашивает, но ответа не дожидается. Расталкивая ладонями воздух, словно размещает слова на билборде: – «Птичка для чемпиона мира».

– Нет, ты точно сумасшедшая… Сумасшедшая! Будто не в курсе, что я лечу в Америку работать!

– Если я сумасшедшая, то ты просто дурочка, – парирует мама. – Вот скажи, где твои глаза были четыре года назад? Ты же Тихомирову всегда нравилась! Вот нет, чтобы ему дать и укатить за границу, нашла какого-то охламона…

– Боже, мама! Угомонись!

– А я напишу, что все у вас получилось, – не унимается она. – Только мне нужны подробности. Много подробностей! Вот вы будете жить в одном доме, а ты ему нравишься… Ты же в курсе, что я пишу «18+»? – поддает особо интригующим тоном, не забыв в конце фразы многозначительно хмыкнуть. – Ты должна каждый день мне звонить и обо всем докладывать. Диалоги прям конспектируй, – напутствует мама с полной серьезностью, а у меня глаза на лоб лезут. – Я ваш прошлый разговор на кухне подслушала, так все и записала. Нет, ну немножко приукрасила для полноты картины. Ты ж у меня сухая, как таранька – ни нежности в голосе, ни эротичности. Вот звони мне, я тебе при случае совет дам, а ты будешь меня вдохновлять…

– Мама, я прошу тебя, успокойся, – буквально рявкаю, чтобы ее остановить. Она вздрагивает и замолкает, но выражения лица при этом строит, как у Карлсона при виде варенья. Распирает ее, всезнайку, от довольства. – Не хочу даже слушать эту, изволь заметить, фантастику. У тебя с твоими книжками мозги совсем набекрень встали.

– А это как? – рискует спросить, но поймав мой взгляд, идет на попятную. – Ой, ну и ладно. Зато мне нескучно.

– Вот и развлекайся. Сама. Я предпочитаю не знать.

– Угу. Как скажешь, – вздыхает с чувством превосходства. – Потом еще будешь просить почитать.

– Все. Я ушла.

Иначе разойдусь совсем и наговорю лишнего.

– Давай, – даже это слово растягивает, едва не нараспев.

Кошмар какой-то! Вот не хватало только, чтобы мама думала, что между мной и Тимуром что-то есть, и непрерывно об этом зудела. Мне и так сложно! Если я стану слушать ее фантазии, буду сильнее расстраиваться и жить нереальными мечтами. Черта с два я собираюсь ей звонить. Боже… Конечно, собираюсь. Она же забывает поесть со своими книгами. А коммуналка? Пока свет не отключат, не вспомнит, что нужно оплатить.

Как ни стараюсь, все-таки задерживаюсь в клубе. С Ингой Игоревной расстаемся на хорошей ноте, она даже накидывает мне еще одну премию. Просто поразительно, с чего вдруг такая щедрость? Тем более что с моим резким увольнением у нее совершенно точно не хватает персонала. А это нервы и убытки. Очень странно. Но ладно, некогда на этом зацикливаться.

Мама, конечно же, забывает о моей просьбе. На звонки не отвечает. Наверное, снова в наушниках строчит свои книжки. Несусь от остановки со всех ног, но все равно опаздываю и застаю душераздирающую картину. Миша тихонько сидит в уголке. Не плачет, конечно. Но глаза полны слез. Смотрю на него, и самой охота разрыдаться. Говорят, мамы-одиночки слишком опекают своих детей. Наверное, так и есть. В любой ситуации мне за него так обидно – душа рвется. Казалось бы, что такого… Но именно в такие минуты накрывает. Он подбегает ко мне, заскакивает на руки, крепко обнимает, а я едва сдерживаю слезы. Пока одеваю, даже говорить не могу, чтобы не разрыдаться. Потом несу его в темноте между дворами, он тараторит, рассказывая все, что случилось за день, а я плачу. Беззвучно, но так горько.

– Мам, мамочка, почему ты молчишь? Мам?

– Тебя слушаю, медвежонок, – с трудом сглатываю, и голос дрожит. – Я внимательно тебя слушаю.

– Тебе смешно?

– Конечно! Мне очень смешно!

Миша на мгновение замолкает, пока я прикладываю таблетку к двери, чтобы войти в подъезд. А потом вдруг в лифте выдает:

– За Максом пришел папа… И за Славкой пришел папа… И за Бодей – папа… Тебя долго не было… Если бы у нас был папа, он бы меня забрал…

Эти рассуждения меня добивают. Утыкаюсь лицом в капюшон Мишиной курточки, чтобы скрыть слезы. При свете раскисать нельзя. Несколько вдохов, и улыбаюсь ему.

– Прости, медвежонок. Обещаю, что больше такого не повторится. В Америке мы сможем быть целый день вместе.

– Правда? – удивляется сын. – А тебя не будут ругать?

– Нет. Мой новый босс не против, чтобы я брала тебя с собой на кухню. Только будут правила, окей?

– Не трогать ножи и не нажимать кнопки?

– Да! Ты молодец! На месте мы еще разберемся, что и как… – говорю немного запыханно, пока открываю дверь ключом. – Но ты же у меня чемпион по запоминанию, правда?

– Да! Я – чемпион!

Едва мы входим в квартиру, из кухни выбегает мама.

– Ой, Мииииша! – хватается за голову. – Я о нем забыла!

– Я так и поняла, – вздыхаю и, опустившись на колени, принимаюсь раздевать ребенка. – Просила ведь держать телефон на видном месте.

– Так это… Он вроде рядом был… – оправдывается неловко. – А ты звонила?

Святая наивность.

– Звонила, – немного обижаюсь, хоть и понимаю, что помогать мне с сыном она не обязана. – А если бы я не успела?

– Ну, извини, Птичка, – искренне расстраивается мама.

Подхватив Мишку на руки, расцеловывает его в обе щеки.

– Не называй меня так.

– Ну, что ты начинаешь, – миролюбиво затягивает. – Красиво ведь. Правда, медвежонок?

– Птичка, – повторяет Миша и смеется. – Птичка.

– Ну вот, что ты делаешь? – вздыхаю я. – Не слушай бабушку, малыш.

Только ему, видимо, пришлось по душе это прозвище.

– Птичка…

Маму мой укоризненный взгляд не особо трогает. Пританцовывает с Мишей на руках. Потом, видимо, решает по-своему смягчить ситуацию и выдает вдруг:

– Там это… Тихомиров какого-то парня прислал, попросил ваши документы для консульства. Я отдала.

Внутри меня все обмирает.

– Что ты сделала?

– Да что опять не так? Он позвонил, попросил…

– Вот лучше бы ты его звонки не услышала!

– Не кричи на меня!

– Я не кричу, – все еще на повышенных тонах звучу. Только поймав Мишин взгляд, выдыхаю тише: – Не кричу.

– Тогда чего ты так распсиховалась?

– Да потому что… – объяснить ей не могу.

Внутри все разбивает паника. Что делать теперь? Если Тихомиров увидит Мишину дату рождения, он ведь все поймет…

6

Птичка

– Можешь объяснить, что за нервы на тебя напали? – допытывается мама, когда Миша убегает смотреть мультики. – Доня? У тебя прям руки трясутся.

Скрыть переживания не получается, как ни пытаюсь. Отворачиваюсь и молча иду на кухню. Мама, конечно же, плетется следом. Пока я открываю холодильник и достаю все, что попадается на глаза, продолжает наседать с расспросами.

– Полина, – стоит отметить, голос серьезный и обеспокоенный, что бывает не так уж и часто. – Я чего-то не знаю? Что такого страшного в том, что я отдала ваши документы? Ты как без этого собиралась визы открывать? – Не могу сообразить, что готовить собираюсь, но начинаю мыть овощи. – Ну, что ты молчишь, упрямица?! Хочешь, чтобы у меня сердце прихватило?

Знает ведь, как надавить.

– Тимур сказал, что договорится в визовом, и я сама подойду в указанный день, – едва не плачу от отчаяния. С трудом сглатывая образовавшийся в горле ком, оставляю овощи плавать в миске с водой. Растираю мокрыми ладонями лицо. Прохожусь по волосам. Пытаюсь нормализовать дыхание. – Нельзя, чтобы он видел Мишину дату рождения.

– Почему? – никак не доходит до мамы, а я не могу собраться и выговорить самое важное. Чувствую себя точно так же, как четыре года назад, когда пришлось рассказать ей о своей беременности. Кажется, что правильных слов попросту не существует. Молча смотрю на маму, пока она складывает всю цепочку: – Батюшки… Постой, постой… Миша – сын Тихомирова?

– Да, – признаюсь с тяжелым вздохом. – Но он не должен об этом узнать, – горячо выпаливаю и предупреждающе смотрю на маму. – Расскажешь, клянусь, до конца жизни не буду с тобой разговаривать!

– Бог с тобой… – махнув рукой, смотрит на меня ошарашенно. Открывает и закрывает рот, но больше ничего сказать не может.

Усаживаю ее за стол. Наливаю в стакан воды, но мама не реагирует. Сидит с глупой улыбкой, капитально пугая меня своим состоянием. На мгновение даже о самом Тихомирове забываю.

– Мам? Мам? – тщетно зову. – Мама!

Я кричу, а она еще шире улыбается.

– Это же… – выговаривает, наконец. – Это же сенсация!!! – верещит, словно мы выиграли в лотерею – пришла в себя. – Так и вижу заголовки газет: «Потерянный сын абсолютного чемпиона Тимура «Медведя» Тихомирова».

– Мама, – как можно спокойнее произношу, пытаясь призвать ее к здравому смыслу. – Он не должен узнать о Мише, – шепчу настойчиво. – Обещай, что никому не скажешь.

– Ну, почему? В чем проблема?

Как же сложно с ней!

Переведя дыхание, иду к окну. Обхватываю себя руками и замираю, глядя на центральную площадь. Главный праздник страны только завтра, а у горящей разноцветными огоньками ёлки который день народ собирается.

В тот Новый год на площади тоже было не протолкнуться. Я буквально на мгновение отстала от компании и потерялась в толпе. Пока бродила, думая, на чем добраться домой в другой район, Тимур меня отыскал.

– Чем ты думаешь, Полина? Ты хоть представляешь, сколько здесь отморозков бродит? Знаешь, что по статистике, в праздники самая дичь творится?

– Перестань меня воспитывать, Тихомиров… Ты мне даже не брат, а я не маленькая, – голос дрожит от обиды. – Мне давно восемнадцать!

– Три месяца уже считается «давно»?

Я тогда рассердилась и хотела обратно от него сбежать. Но Тимур поймал меня за руку, резко дернул на себя и вдруг крепко-крепко прижал к груди. Я сначала обомлела, вздохнуть не могла. А как подняла взгляд и посмотрела в его глаза, поняла, что пропала… Утром мы проснулись в одной постели. Я чувствовала себя такой счастливой! Наивная влюбленная дурочка. Пару часов спустя мое сердце разбилось…

– Ты не знаешь, что он мне тогда сказал, мам, – едва нахожу в себе силы, чтобы снова заговорить. – Даже повторять не хочу.

Не то что не хочу… Не могу. Слишком больно.

– Ну, – вздыхает мама, – по молодости всякое бывает, Птичка.

– По молодости? – горько усмехаюсь я. – Он и сейчас молодой, мам. Молодой, красивый и популярный. Видела, какой образ жизни ведет? Зачем ему дети? – озвучиваю то, что так или иначе вертится в мыслях. – Нет, если бы я увидела со стороны Тихомирова хоть какой-то интерес к Мише, может, и сказала бы… Но Тимур смотрит на него, как на какую-то проблему! Каждый его взгляд на моего малыша причиняет мне невыносимую боль. Скажи я ему, скажи Мише – что изменится? Ничего! Даже если Тихомиров и признает сына официально, отношение от этого не поменяется. А я не допущу, чтобы Миша когда-либо чувствовал себя отвергнутым и нелюбимым. Лучше уж так… – судорожно перевожу дыхание и смахиваю скатившуюся по щеке слезинку. – Надеюсь, теперь ты понимаешь, что я лечу в Америку работать?! Ничего личного. Просто выгодное предложение.

– Как знаешь, – произносит, не скрывая разочарования. – Я вмешиваться не стану, но считаю, что ты поступаешь неправильно.

– Неправильно? – от возмущения повышаю голос.

– Твой разум затмили эмоции.

– Не говори ерунды! Они туда не поступают.

Мама против моего биолога включает философа.

– Пройдет время, и ты поймешь, что скрывать от отца ребенка глупо, подло и недальновидно.

У меня от возмущения и обиды аж дух перехватывает.

– Подло? – повторяю сердито. – Если кто из нас и поступил подло, то только Тихомиров.

– Бред, – уверенно отбивает мама. – О ребенке он не знал, а то, что уехал тогда… Ссорятся, говорят друг другу гадости и даже расстаются на годы многие, моя дорогая! Это не делает человека подлым. Он же тебя не насиловал? Нет. А как бы принял твою беременность, мы не знаем. Потому что ты что? – окончательно меня растаптывает своей логикой. – Ты ему не сказала!

– Спасибо, мама! Я всегда знала, что ты умеешь поддержать!

– Дурочка ты, Полина, – журит снисходительно. – Я тебе добра желаю и пытаюсь донести очевидные вещи, а ты сразу все в штыки принимаешь. Лучше подумай, чем руководствуешься: желанием защитить сына или своей личной женской обидой? Мне не нужно говорить. Себе ответь.

– А мне не нужно думать! Я и так знаю.

– Конечно!

– Почему вы ругаетесь? – тихий голос Миши заставляет нас обеих обернуться к двери. – У бабушки опять давление?

Переключаюсь, как всегда, быстро. На ходу выдыхаю скопленные эмоции и приседаю перед малышом на колени.

– Мы не ругаемся, медвежонок, – ласково глажу его по плечикам. – Просто громко обсуждаем один важный вопрос. Так бывает, когда мнения двух людей расходятся.

Миша моргает.

– Я голодный.

– Супер! Что бы ты хотел съесть?

– А что у нас есть?

– Ну… Если по-быстрому, можно сделать омлет. Как тебе такая идея?

– Бомба, – одобряет сын.

Мама снова усаживает за ноутбук и все время, что я готовлю, практически безостановочно тарабанит по клавишам. Я постепенно успокаиваюсь и даже расслабляюсь, вернувшись, наконец, к рациональному мышлению. Телефон молчит, значит, Тимур не видел документы. Не думаю, что они могут его заинтересовать, чтобы разглядывать даты и прочее. Если он присылал какого-то помощника, скорее всего, тот и занимается визами.

Покормив Мишу, принимаюсь за уборку. Между делом болтаю с ним и обещаю почитать перед сном все, что он выберет. Как вдруг наш разговор прерывает звонок. Вздрагиваю, перевожу взгляд на экран смартфона и застываю.

Сердце тотчас теряет естественный ритм и бросается исполнять по груди какие-то непонятные трюки.

– Почему ты не отвечаешь, мамочка? – сын прикладывает к разрывающемуся телефону пальчик и слегка толкает его по столешнице ближе ко мне.

Зачем Тимуру так поздно звонить? Неужели он увидел? Неужели догадался?

Если бы это спасло, я бы схватила злосчастный гаджет и выбросила его в окно. Но я ведь понимаю, что тем самым лишь оттяну неизбежное. Не отвечу, Тихомиров поднимется в квартиру.

Мазнув по экрану пальцем, прикладываю смартфон к уху.

– Алло? – выговариваю сдавленно.

– Можешь спуститься? Нам нужно поговорить.

7

Птичка

Ноги с трудом слушаются. Сердце по всему телу скачет. Меня бросает то в жар, то в холод. Но я продолжаю идти. Лишь у подъезда останавливаюсь, чтобы найти Тихомирова глазами. Замечаю его черный Мерседес, когда Тимур мигает мне фарами и включает в салоне свет. Ждет, что сяду к нему в машину. Понимаю это и еще сильнее дрожать начинаю. И не зря… Едва забираюсь внутрь, единственный воздух, которым мне приходится дышать, оказывается его личный запах с щедрой примесью какого-то вызывающе-крепкого парфюма.

У меня начинает кружиться голова, и все тело как будто тяжелым становится. Опять эти странные реакции… Уверена, что машина немаленькая, но мне в ней сходу становится тесно. Тимур слишком близко находится и смотрит прямо на меня, тогда как я понять не могу, что передает этот взгляд.

Наверное, сейчас он повторит примерно те же слова, что и четыре года назад, только в отношении Миши. Готовлюсь к этому. Обещаю себе, что вынесу все стойко и спокойно с ним распрощаюсь. Отболит и наладится. Через пару минут я снова обниму сына и прочитаю ему сказку. Все у нас будет хорошо. Главное, что есть я. Никто кроме меня Мишу больше любить не способен, и, конечно же, никакой «воскресный папа» ему не нужен. Да какой там «воскресный»? Тихомиров по полгода проводит за границей, а если и находится на территории России, то в сердце столицы. Завтра поеду в «Меркурий» и попрошусь обратно на работу. Инга Игоревна, может, и поворчит, но у нас ведь постоянная нехватка кадров, а у меня опыт…

– Визы будут готовы второго января, – говорит Тимур и возвращает мне часть документов. Какие-то справки падают мне на колени, мама не потрудилась сложить их в файл. Вижу все, кроме загранников… Мой гражданский паспорт. И самое главное – Мишино свидетельство о рождении. Визы будут готовы? Несколько раз рассеянно моргаю, пытаясь понять, в какой момент все пошло вразрез моему представлению. – Вылетаем четвертого чартерным рейсом прямиком в Майами. За тобой, – ощутимая пауза, – и ребенком заедут в десять утра.

Он говорит, а я продолжаю смотреть на дату, указанную в свидетельстве, лично для меня красноречивую и обличающую – 28 июля 2016 года, чуть меньше семи месяцев после того самого Нового года… Тихомиров не заметил? Или он попросту не помнит, когда мы переспали? Он не помнит даже этого? Да, я понимаю, что для мужчин все немного иначе, и обычные даты они редко фиксируют в своей чертовой памяти, но наша… Это ведь Новый год! Невозможно забыть. Или все-таки совсем проходящий случай? Для него абсолютно ничего не значила наша близость? Может, он и вовсе не помнит, что у нас был секс?

Вот же мудак!

– Позвал тебя, чтобы рассказать по поводу Артура, – продолжает Тихомиров говорить, не замечая моего ошеломленного состояния. – Не хотел при Ларисе Петровне поднимать эту тему. В общем, зацепки есть и даже конкретные имена среди подозреваемых. Проверяют сейчас информацию. Скорее всего, замешана местная группировка.

Замолкает и смотрит на меня. Не сразу догадываюсь, что ждет какой-то реакции. Прожаривает меня своим взглядом, словно стейк. Никакой крови, сразу «well done[1]». Зачем-то от глаз к губам спускается. Они должны двигаться, да… Что мешает мне говорить? Сама не знаю. Не то чтобы расследование не вызывает у меня никаких эмоций. Даже наоборот. Но этих самых эмоций слишком много, и я попросту не могу с ними справиться. Особенно, когда Тихомиров так смотрит.

– И зачем они это сделали? Из-за тех денег? Почему сразу не сказали, мы бы раньше продали квартиру и отдали…

– Артур, видимо, считал иначе. Убили его, пошли к вам. Хорошо, что вы сговорчивее оказались.

«Ты, сука, понимаешь, что нам не трупы ваши, а бабло нужно? Но, если не отдашь до конца недели, хата ни тебе, ни твоей мамке, ни этому «зверенышу» больше не понадобится…»

– Сволочи, – бормочу бессильно и содрогаюсь, вспоминая, как они нас тогда прессовали.

– Никому ничего не говори. Даже Ларисе Петровне. Детали не разглашают по причине безопасности. Эти твари не должны узнать, что органы их «раскатывают», иначе начнут убирать всех, кто может против них свидетельствовать.

– Убирать? – это пугает не на шутку. – Мама ведь… Что, если они придут к ней, пока меня не будет?

Тихомиров перемещается. Заводит руку за мое кресло. Поворачивается практически всем корпусом ко мне. Звуки вдруг становятся слишком громкими. Слышу, как скрипит кожа его куртки, как срывается мое дыхание, и как оголтело колотится сердце. Вновь он чересчур пристально смотрит, плавно и в то же время будто скачками перемещает свой взгляд по моему лицу. Участок за участком обжигает. Каждый раз задерживается на доли секунды, а мне кажется, что невыносимо долго.

Что ж такое-то?

– Не беспокойся, Птичка, – отстраняясь, откидывает голову, упираясь затылком в стекло водительской двери. Смотрит из-под ресниц. Вид такой, словно устал со мной разговаривать. – За вашим домом наблюдает человек. Он будет присматривать за Ларисой Петровной, когда ты и ребенок уедете.

Как меня бесит, когда он называет Мишу так! Обезличивает, выражая более чем очевидное пренебрежение.

– Сколько еще времени займет это расследование? – спрашиваю нейтральным тоном, хотя в груди все клокочет.

– Никто не знает.

– Ясно. Это все? Могу я идти? Миша без меня не уснет… – мой голос обрывается не так, как бы я хотела.

Я словно теряю дыхание. Да, я его теряю, конечно. Пыталась отчеканить каждое слово, а получилось… Со стороны, наверное, выглядит так, словно Тихомиров меня волнует. А мне на него плевать!

Он ничего не отвечает. Просто лениво продолжает меня разглядывать. Смыкаю губы, пытаюсь выровнять легочную вентиляцию. Но дыхание все равно кажется учащенным.

Тимур тянется ко мне рукой и берет прядку волос. Стремительно отшатываюсь и инстинктивно бью его по пальцам.

– Я не люблю, когда меня трогают, – с запозданием понимаю, как это выглядит со стороны, и пытаюсь самую малость смягчить, чтобы не выглядеть как истеричка. Да и вообще, лучше Тихомирову сразу все разъяснить. Нечего распускать руки. – Возможно, тебе трудно перестроиться, – выпаливаю взволнованно. – Но я больше не младшая сестренка твоего друга, а взрослая женщина. Ты не можешь ко мне прикасаться.

Как Тимур реагирует на мою пламенную речь? Ухмыляется, черт его подери!

– Спокойной ночи, – наконец-то мой голос звучит холодно.

Только ему хоть бы что.

– До встречи, Птичка.

Дверью хлопаю ненамеренно. У меня нет привычки портить чужое имущество, просто не рассчитываю силы. Наверное, в тот момент ничего не могу контролировать. Поднимаюсь по ступенькам, одну за другой прохожу, а в висках одно и то же стучит.

Он не помнит… Он не помнит… Он не помнит…

Полчаса назад я боялась, что Тихомиров узнает о том, что Миша его сын. А сейчас мне больно из-за того, что он, оказывается, совсем все забыл. Все. Какая жуткая ирония жизни. Впору расхохотаться над собственной глупостью, да только не получается.

– Ну, что там? – мама встречает в прихожей.

– Ничего.

– Что значит, ничего?

– То и значит. Он ничего не понял, – повесив куртку, направляюсь в ванную. Уже взявшись за ручку, спрашиваю у мамы крайне спокойным голосом: – Присмотришь за Мишей, пока я в душ схожу?

– Конечно. Иди. Я пока начну ему читать.

– Спасибо.

Старая Полина, несомненно бы, расплакалась. Но не я. Все эти эмоции проходящие. Больше неважно. Для меня имеет весомое значение лишь мой сын. С ним все хорошо, и я счастлива. А завтра, когда все стихнет и забудется, буду еще счастливее.

[1] «Well done» – максимальная степень прожарки стейка.

8

Птичка

– Мам, холодец снова не застыл, – со вздохом сообщаю я, глядя на хлипкое желе.

– Черт возьми, – ругается за моей спиной мама, непрерывно стуча по клавишам. – Гори он синим пламенем, этот холодец! Чтобы я еще его готовила!

– Ну, ничего страшного. Растопим и съедим первого числа, как бульон, – захлопнув дверцу холодильника, распечатываю сыр и выкладываю его на доску. – Помнишь, папа так любил? – улыбаюсь.

– Помню, конечно, – голос мамы меняется, становится мягче. На какое-то время она даже тарабанить по клавиатуре перестает. Пару секунд молчит, а потом важным тоном выдает: – Подсыпь-ка конфет в вазочку, а то опустела, – и возвращается к своей книжке.

– Опустела? Сама по себе? – хмыкаю я. – Точишь сладкое, как бобер дерево. А потом анализы плохие.

– Ну, доня… Не начинай эти бессмысленные проповеди. Ела, ем и буду есть. Подсыпь.

Подсыпаю, конечно. Наткнувшись взглядом на чашу с соусом, хмурюсь.

– Ты заправила оливье?

– Да! – выкрикивает мама, как делает всегда, когда у нее какой-то «эмоциональный момент» идет.

– Чем ты его заправила?

– Майонезом!

Теперь выругаться хочется мне.

– Каким майонезом, мам? Где ты его нашла? Я для чего соус делала?

– А откуда мне знать? – искреннее удивляется, поднимая на меня взгляд. – Ты на кухне главная.

– Я тебе сказала: «Мам, вот соус. Заправь, пожалуйста, оливье». Я тебе сказала! А ты, получается, сидела за своим ноутбуком и, как обычно, делала вид, что слушаешь!

– Только не надо на меня кричать, – обиженно поджимает губы, но я-то знаю, что на самом деле все мои возмущения ей до фени. Делает так, чтобы я скорее отвязалась.

– Я не кричу, – выравниваю дыхание уже после этой фразы. – Просто Миша любит оливье, и я готовила его специально для него.

– Ой, ну сколько там этого майонеза? Чайная ложка, – вздохнув, кривит губы, закатывает глаза и качает головой. – Знаешь, есть такой синдром «яжемать»? Так вот, ты – Полина-я-же-мать!

Долго злиться на нее невозможно, но это уже за гранью моего терпения.

– Я не люблю такие шутки. И вообще…

– Ой, иди скорей сюда, – резко меняя тон, мама громко смеется и подзывает меня рукой. – Глянь! Глянь! А?

Заглядываю в ноут и все же чертыхаюсь.

– Что за ужас, мам? Кто это сделал?

Изображение выглядит как постер к сериалу на телеканале «Россия», только в главной роли не известные отечественные актеры, а Тихомиров и я, криво приклеенные друг к другу в фотошопе.

– Я! Это сделала я! Правда, круто получилось? – визжит и хохочет мама. – Арт для моей авторской группы, читатели любят визуализацию. И я надеюсь, что из Майами ты мне будешь присылать настоящие фотки. Ну, а пока…

– Боже, мама, – устало выдыхаю я. – Когда же ты уймешься?

– Никогда! – и еще громче смеется.

– Вообще-то использовать чьи бы то ни было фотографии без разрешения противозаконно, – пытаюсь ее урезонить. – Знаешь, что будет, если агент Тихомирова это увидит? На тебя подадут иск в суд.

– Та ну… – нерешительно тянет мама. – Откуда он узнает? Вот прям будет тебе ходить и копаться по пабликам, ага!

– А ему не нужно по ним ходить. Это все вылезает через гугл.

Мама кривится.

– Почему ты такая зануда? Кто тебя родил? Подменили, как пить дать.

– Я тебе серьезно говорю, не вздумай нигде это выставлять.

– Та ладно… – расстроенно вздыхает и показательно захлопывает крышку ноутбука. – Умеешь ты настроение испортить.

Перед тем как пойти в душ, прошу маму начистить картошки. Мясо с грибами я предварительно протушила на сковороде. Бросим все на противень, успею до прихода Костика одеться и помочь Мише с новым костюмом Спайдермена. Он уже несколько раз забегал с вопросами «Долго еще?», «Ты идешь?», «Ну, когда уже?»… Пришлось позволить еще полчаса мультиков.

Выйдя из ванной, застаю маму с миской… очищенных мандаринов.

– Зачем ты это сделала?

– А шо? – пожимает она плечами. – Миша захочет и возьмет.

– Килограмм мандаринов?

– Я задумалась и увлеклась, – признается мама.

– Вот так бы сразу и сказала, в твоем стиле. Боже… Пора ставить в духовку картошку, а она не очищена. Теперь, наверное, мандарины вместо нее к мясу и грибам запихнем.

– Прекрати меня ругать.

– Я не ругаю.

– Ты такая противная, Полина. Вообще не представляю, как вы с Тихомировым уживетесь, – рассуждает, а у самой глаза горят, и на губах улыбка появляется. Фантазирует. – Жаль, я этого не увижу.

– А нам с Тихомировым, – повторяю его фамилию с нажимом, – не надо уживаться. Мы, скорее всего, даже пересекаться не будем, – саму себя в этом убеждаю.

Было бы прекрасно! Спокойно работать, проводить с Мишей время на пляже и не видеть Тимура. Идеально!

– Угу, угу… – мычит мама, пережевывая очередную конфету. – Ой, оставите меня совсем одну, – переключается на новую песню. Шлягер со дня смерти папы и по сегодняшний. – Что я делать буду?

– Тебе не будет скучно, мам. У тебя же книги, – как могу, стараюсь подбодрить.

– Та да, – быстро соглашается. – Когда мне скучать? У меня там такая любовь разворачивается, такие страсти – закачаешься!

– Ну вот!

С картошкой мы успеваем, но к приходу Костика я все еще бегаю в халате. Пропускаю его в квартиру и вспоминаю, что у меня пару дней назад сломался фен.

– Ты не мог бы посмотреть?

– Конечно.

Однако буквально пару минут спустя в дверь снова звонят. Решаю, что кто-то ошибся – в новогодний вечер такое случается – но иду открывать. Только не успеваю. Мама, очевидно, вертелась возле ванной и, естественно, опережает нас.

Картина маслом – мама в бигудях, я в халате и с мокрыми волосами, Костик с феном и Тихомиров с ворохом пестрых блестящих пакетов. Пронзив нас убийственным взглядом, сваливает их на пол.

– Что это? – спрашиваю я.

– Подарки, – голос Тимура режет грубостью. – Тебе, твоему ребенку и Ларисе Петровне.

– Ой, и мне тоже?! – радуется мама. – Спасибо!

Я же ощущаю очередной укол в сердце.

– Моего ребенка зовут Миша.

– Понятно, – в этот раз сухо, без каких-либо эмоций отвечает Тихомиров.

– Полина, – выразительно шепчет мама. Знаю, чего она хочет, но упрямо продолжаю молчать. Ее это, конечно же, не останавливает. – Ой, Тимурчик, ты заходи, давай. Мы как раз накрываем на стол, – ничего мы еще не накрываем. По нашему виду понятно, что до застолья еще далеко. – Проводим Старый год! Встретим Новый!

Тимур переводит взгляд с меня на Костю и обратно. Не понимаю, чем тот ему так ненавистен.

– Спасибо, Лариса Петровна, – сдержанно благодарит. – Вынужден отказаться. Есть планы. Зашел только поздравить.

– Как жаль!

– Очень, – поддерживаю я немного едко.

И Тихомиров пронизывает меня таким взглядом, что мне вдруг становится сначала страшно, будто он меня прикончить решил. А потом так же внезапно неловко перед мамой и Костей, потому что Тимур смотрит до неприличия долго и пристально.

По спине жаркая волна сходит, и хоть я убеждаю себя, что всему виной слишком теплый халат, осознаю, что помимо этого возникает внутренняя дрожь.

– С наступающим, – бросает Тихомиров и выходит.

Остаток вечера, несмотря на праздник, проходит в каком-то унынии. Если бы не Миша, не знаю, что и делала бы. Нет никакого желания поддерживать беседу мамы с Костиком, а телепередачи раздражают. Фотографирую Мишу в новом костюме у елки. Потом долго разбираем подарки. Машина на радиоуправлении, которую принес Тимур, конечно же, вызывает больше всего восторга. Но я не обижаюсь, радуюсь вместе с сыном. Счастлива, когда он счастлив.

– И на сколько вы туда летите? – хмуро интересуется Костя, когда я отношу уснувшего сына в спальню.

– Месяца на четыре.

– А потом?

– Потом, думаю, будет какой-то отпуск.

– А потом?

– А потом я снова должна буду находиться там, где Тихомиров.

– Значит, ты теперь редко будешь приезжать?

– Не знаю, Костя, – вздыхаю. – Не хочу заранее загадывать.

– Полина, – решительно говорит он, словно собирался с силами весь вечер. – Ты мне нравишься, и я против того, чтобы вы с Мишей ехали куда-то с этим… гризли!

Осознаю всю серьезность его чувств, но мне почему-то так смешно становится, что я не могу сдержать смех.

– Кость, ну ты как скажешь… Решение уже принято.

– А потом? После возвращения? Ты слышишь меня? Ты мне нравишься. Я хочу быть тебе мужем и отцом для Миши, – горячо шепчет, прижимаясь лбом к моей переносице, а я… ничего не чувствую. Ничего. – Что ты скажешь об этом?

– Поцелуй меня, Костя…

9

Птичка

– Еще долго? Ты видишь? – сыпет вопросами Миша. Всю дорогу от дома до аэропорта провертелся в автокресле, так ему не терпится поскорее увидеть самолет, на котором нам предстоит лететь в Америку. – Видишь? – мотаю головой, но буквально через пару секунд сын повторяет вопрос. – А сейчас видишь?

– Нет, медвежонок, – я смеюсь, а водитель присланной Тихомировым машины качает головой и улыбается. – Мы только подъезжаем…

Автомобиль поворачивает, и мой голос тонет в громком вопле Мишиного восторга.

– Они огромные… – выдыхает он пару секунд спустя, неотрывно глядя на часть летного поля, которое видно с улицы. – Намного… Намного больше, чем я представлял!!!

– Да, малыш, огромные.

При виде счастливого личика сына который раз думаю, что делаю все правильно. И неважно, если трудно мне самой придется. Тимур с Нового года не объявлялся, даже не звонил. Мне удалось расслабиться и провести последние дни относительно спокойно. А сейчас… Черт возьми, я снова нервничаю от одной лишь мысли, что скоро увижу его. И немного расстраиваюсь от того, как происходит эта встреча.

Тимур выходит из своей машины, мажет по мне взглядом и направляется к какому-то мужчине. Не то чтобы я рассчитывала на какой-то разговор, но уж поздороваться мог бы… Незаметно выдохнув, беру Мишу за руку и иду следом за водителем, который несет наши чемоданы к самолету. Сын все это время болтает, а я мысленно напоминаю себе, что с сегодняшнего дня Тихомиров – мой босс. Конечно же, он не собирается меня выделять среди остальных. И хорошо! Я понимаю, что такое субординация, и никакое прошлое ее не отменяет.

Уже в салоне самолета звук входящего сообщения вынуждает меня остановиться, чтобы вытащить из сумки смартфон. Миша вырывает ладонь и, пронесшись по проходу, прилипает к одному из иллюминаторов. Я тоже продвигаюсь, но медленно. Не могу игнорировать сообщение, переживаю, что у мамы уже что-то случилось.

Костя: Спасибо за чудесный вечер и прекрасную ночь, любимая.

Я знаю, как должна отзываться на это нормальная влюбленная женщина. И судорожное сокращение в районе желудка – явно не та реакция. Это не трепет, и не волнение. Мне неприятно.

Я вроде как иду и одновременно смотрю на экран. Неосознанно задерживаю дыхание, пока тот не гаснет. Рвано втянув воздух, оглядываюсь и только тогда замечаю, что прямо за мной идет Тихомиров. Наши взгляды встречаются. И хоть его лицо выглядит абсолютно непроницаемым, меня охватывает дичайшее смущение. Когда представляю, что он видел это сообщение, к щекам приливает жар, и сердце принимается безумно биться в ребра.

Спешно отворачиваюсь и продвигаюсь дальше по салону. Помогаю Мише снять куртку, прошу занять свое место и пристегнуть ремень безопасности. Когда он выполняет все эти требования, опускаюсь в соседнее кресло. Пытаюсь нормализовать дыхание. Только вот не уверена, что мне суждено это сделать в ближайшее время, потому как Тихомиров садится напротив нас.

Впрочем, немного все же расслабляюсь, когда вижу, что ему до нас дела нет. Свободно раскинувшись в своем кресле, он лениво копается в телефоне.

В салоне еще пять кресел, но, как назло, все они так и остаются пустыми. Вокруг полным-полно интересных вещей, но я зачем-то рассматриваю Тимура. Начиная от темного свитера, который ненавязчиво подчеркивает впечатляющую мышечную массу торса, и заканчивая черными джинсами на сильных бедрах. Скользнув взглядом обратно, задерживаюсь на широких плечах. А потом поднимаюсь еще выше, ненамеренно медленно веду по подбородку и губам.

Грудь наполняется каким-то трескучим и колючим теплом. Да, это именно то самое чувство, которое ровно дышать не дает… Поднимаю взгляд еще выше и судорожно тяну носом воздух – Тихомиров больше не смотрит в телефон, он смотрит на меня.

Черт возьми…

Второй раз за последние десять минут вынуждает меня краснеть и лихорадочно уводить взгляд. Хотя он-то вроде как и ни при чем. Это я по собственной глупости снова и снова умудряюсь оказываться в неловком положении.

Боже, надеюсь, то дурацкое сообщение он все же не прочел…

Костя так написал, словно мы с ним эту ночь вдвоем провели. То, что за этим стоит просто прощальный ужин у нас дома и ночная переписка, никто бы не догадался.

Ладно, плевать…

Мне ведь все равно, что Тихомиров обо мне думает. А если и решил, что мы с Измайловым вместе, то даже хорошо. В конце концов, это не так уж далеко от правды. После того, как я в новогоднюю ночь, поддавшись какому-то отчаянию, сама просила поцеловать, Костя взялся лезть ко мне, едва только окажемся наедине. Я все надеялась, что если не с первого раза, то в последующие что-то почувствую… Ничего. Не то чтобы противно, пока целует… Нет, противно позже, от самой себя. А с Измайловым просто никак.

Может, разлука отразит какие-то чувства? Я давно его знаю. Он всегда был рядом и помогал чуть что… Возможно, я буду по нему скучать? А потом привыкну, возникнет какая-то любовная привязанность… Главное, он хорошо относится к Мише, а Миша к нему.

– Мам, мам, – зовет сын. – Мы летим!!!

За своими мыслями не заметила, как самолет набрал высоту.

– Да, летим, – улыбаюсь так же широко и искренне.

– Уже можно отстегнуть? – спрашивает, показывая на ремень. – Я хочу встать и походить.

– Лучше не нужно, медвежонок. Смотри в иллюминатор.

– Нам лететь не меньше двенадцать часов, ты же не собираешься все это время держать ребенка пристегнутым? – низкий голос Тихомирова не просто вмешивается в наш с сыном разговор, по ощущениям, он словно врывается в наш мир.

Не знаю, почему он вдруг решил обратить на нас внимание. Возможно, заволновался, что Миша будет всю дорогу болтать. Люди, у которых нет детей, и которые, зная имя малыша, упорно называют его «ребенком», часто боятся, что их покой нарушит «чужое потомство».

Не хочу опускаться до грубости, а рвется почему-то именно она. Предпочитаю игнорировать неуместный вопрос, как Тимур игнорировал до этого нас. Он прищуривается, а потом просто опускает взгляд в телефон. Вскоре и вовсе втыкает в уши айрподсы.

Наконец, мы с Мишей можем спокойно разговаривать.

– Артур поругался с ним, потому что он злой?

Хоть Тихомиров и не слышит, мне, конечно же, неловко. Убедившись, что он продолжает что-то листать в телефоне, тихо задаю сыну встречный вопрос:

– Почему ты решил, что они поругались?

– Так бабушка сказала, – и отворачивается к иллюминатору. – Я ничего не вижу, – грустно вздыхает.

– Бабушка не так выразилась.

– Как это?

– Бывает такое, что говоришь совсем не то, что думаешь.

– Это когда врешь? Бабушка не врет.

– Нет, конечно. Но иногда так получается, что используешь не те слова, которые хотел бы. Не успеваешь подобрать правильные. Артур с Тимуром не ругались. И он не злой. Просто, – незаметно бросаю на Тихомирова еще один взгляд и понижаю голос, – считает себя слишком крутым.

Тихонько смеюсь, и Миша со мной.

Вскоре сын засыпает, и меня тоже начинает морить. Убедившись, что его ремень плотно сидит в замке, позволяю себе откинуться в кресле и закрыть глаза. Не знаю, сколько минут или часов сплю, но именно после пробуждения является худший мой кошмар.

Миши рядом нет.

10

Птичка

Миши нет. Его просто нигде нет! И Тихомирова тоже, словно катапультировался. Ничего не имею против, конечно… Но не с моим же сыном! Щипаю себя за руку в надежде, что все еще сплю. Но ничего не происходит. Я не просыпаюсь. Отщелкнув ремень, подрываюсь на ноги. Однако не успеваю сделать ни шагу. Открывается дверь уборной, и оттуда выходит Миша, а за ним следом – Тихомиров.

Облегчение скатывается по телу горячей волной. Но меня по-прежнему трясет от переживаний. Я все еще готова раскричаться, словно сигнализация в швейцарском банке.

Когда Миша добегает до меня, приседаю перед ним на колени и будто невзначай обнимаю, сдерживая безумное желание прижать изо всех сил.

– Почему ты не разбудил меня, сынок? – стараюсь не выдать медленно отступающей паники.

– Бабушка говорит, ты мало спишь, и будить нельзя. Я хотел потерпеть, но ты та-а-ак долго спала, что я уже не мог…

– Какие глупости, – быстро шепчу, еще слегка задыхаясь. – Конечно, можно будить! В любое время. Слышишь меня, медвежонок? Нет никакого «нельзя». Хотя нет, терпеть нельзя! В следующий раз, пожалуйста, сразу же меня разбуди. Запомнишь, малыш?

– Хорошо. Но это уже второй раз, как Тимур мне помог, – важно выговаривает Миша, а я лишь моргаю. – Я тут до-о-олго гулял по салону, смотрел на все, в кабине пилота был, покушал, попил сок и снова захотел в туалет.

Сколько я спала? Тысячу световых лет, что ли?!

– Эм-м… Ты, наверное, устал. Иди, посиди немного на своем месте. Я сейчас приду, – сын не горит желанием возвращаться в кресло, но все же послушно кивает и садится. Переведя взгляд на Тихомирова, пытаюсь звучать так же спокойно, как до этого: – Можно тебя на пару слов?

Не дожидаясь ответа, направляюсь в хвост самолета. Чувствую, что Тимур следом двигается, и все равно немного теряюсь, когда оборачиваюсь, а он, будто не зная границ личного пространства, подходит слишком близко и нависает надо мной. Мало того, что приходится голову задирать, чтобы смотреть ему в лицо, так еще дышу этим раздражающим все мои рецепторы парфюмом.

– Зачем ты это сделал? – выпаливаю сердитым шепотом.

– Твой ребенок хотел в туалет, я должен был позволить ему уссаться?

Стоит ли отмечать, что после этого вопроса и очередного обезличивания я прихожу в бешенство? Официально – я готова его ударить.

– Ты должен был меня разбудить! А не водить Мишу по всему самолету, зная, что я не разрешала этого делать!

– У тебя что-то с головой, Птичка, – замечает Тимур как бы между делом. Я киплю, а он, разговаривая со мной, словно делает мне одолжения. Мудачина! – Опекаешь пацана, будто параноик.

– Даже если и так, тебя это не касается. Потому что, да, ты верно говоришь – это мой ребенок, – задыхаюсь от злости. – А ты не знаешь, что такое быть родителем! Ни за кого не несешь ответственности! Не можешь адекватно оценивать опасность! Не можешь указывать мне!

– Остынь, ладно? – тон Тихомирова меняется. Он начинает злиться. Даже шагает еще ближе, заставляя меня отступать. Медведь, блин… Считает, что в жизни можно вести себя так же, как на ринге. Заталкивает в угол, сдвигая брови, наклоняется и впивается взглядом. – Займись лучше реальными проблемами своего пацана. В его возрасте уже пора ссать стоя. Иначе другие дети будут над ним смеяться. Если еще этого не делают.

Сын ничего такого мне не рассказывал… Но он и не скажет, не станет жаловаться. А я, признаться честно, не задумывалась, что должна настаивать и учить его мужскому способу опорожнять мочевой пузырь. Предполагала, что это происходит как-то естественно и непринужденно.

Ничего удивительного, что после едкого замечания Тихомирова я чувствую себя никудышной матерью.

– Миша тебе что-то говорил? – выдыхаю встревоженно, забывая на мгновение о своей злости.

– Нет.

– А ты ему? Надеюсь, не комментировал, что и как он делает неправильно?

– Я похож на идиота?

Вообще-то, да!

– Ладно, – бросаю резковато. – Думаю, мы друг друга поняли. Дай пройти, – упираюсь ладонями в его каменную грудь, но он не отступает.

– Если бы ночь напролет не кувыркалась со своим хахалем, не отрубилась бы на пять часов в самолете и следила бы за своим ребенком сама, – грубо цедит мне в лицо, и моя кожа загорается. Девяносто девять процентов ожогов. Чертов Тихомиров! Ненавижу его! Подавляя работу иммунной системы, задевает и внутренние органы. Сердце стучит так неистово, что, я уверена, одинаково хорошо слышно его и в России, и в Америке. Межконтинентальный парад, черт возьми. – Думаешь, я рвался нянькаться с твоим ребенком? Я пробовал тебя разбудить, но ты словно в кому впала. Хоть ори, хоть стреляй, – не менее жестко выдыхает мне в лицо. – Тяжело было прощаться, да? Может, и не стоило со мной лететь, если так трудно было соскочить с хрена этого кучерявого?

– Пусти, – выпаливаю только это слово, потому что больше ничего не могу сказать. Казалось бы, после работы в клубе меня трудно зацепить подобными гадостями, но… Сейчас почему-то задевает так, что сердце кровит. – Пусти, говорю!

Вместо этого Тихомиров ловит пальцами мое запястье и стискивает его с такой силой, что кажется, будто намерен переломить мне кости.

– Любые отношения внутри команды запрещены. Учти это. Трахаться с кем-то из своих парней я тебе не позволю.

Если бы он меня ударил, было бы не так больно. Похоже, кто-то решил напомнить, что самую сильную боль причиняют именно слова. Только жаль, я никогда этого не забывала.

– Сейчас же отпусти меня, Тихомиров! И никогда не смей прикасаться. В противном случае свои права буду защищать я.

Начхать ему. Кто я против него? Пустое место.

– Ты меня поняла?

Если не отвечу, он в самом деле сломает мне запястье?

– Поняла!

Когда Тимур, наконец, отпускает и дает пройти, меня буквально колотит. Сомневаюсь, что смогу спокойно разговаривать с Мишей. Но и оставить его не могу. Без того долго сидел один.

– Привет, медвежонок, – каким-то чудом удается продышаться. – Не скучал?

– Немного. О чем вы говорили? – спрашивает, когда Тихомиров проходит мимо нас.

Слава Богу, не возвращается на свое место. Может, он все-таки катапультируется? Желательно прямо сейчас над океаном.

– Обсуждали условия работы, малыш.

– Разве вы не сделали это дома?

– Не совсем. Остались некоторые вопросы.

– Понятно. Можно мне уже встать? Тимур сказал, сидеть все время пристегнутым не нужно.

Чертов Тимур…

– Ненадолго, медвежонок, – разрешаю, скрепя сердце.

11

Птичка

Тихомиров объявляется не раньше, чем за полчаса до посадки. В футболке и рваных светлых джинсах и с влажными, словно только из душа, волосами. Я видела на фотографиях, что за эти годы у Тимура появилось много татуировок. Но вживую, не считая тех, которые закрывают кисти до костяшек, вижу их впервые. Одна его рука забита полностью, а вторая – до локтя. Мне интересно, что именно там изображено, и каков их смысл, но разглядывать неудобно.

Могу сказать только, что впечатление он производит неизгладимое. Устрашает и вместе с тем вызывает дурацкое волнение. Тихомиров же ведет себя так же отстраненно, как и утром. Только указывает, где мы с Мишей можем сменить одежду, и утыкается в телефон.

Оказывается, что на борту самолета есть спальня и ванная. Интересно, почему он сразу в этих апартаментах не закрылся, а сидел с нами? Хотя нет, неинтересно! Не хочу его понимать.

Переодеваю Мишу в летний костюм и, наказав никуда без меня не уходить, вхожу в ванную. Оставляю дверь приоткрытой. Периодически поглядывая в оставленную щель, стаскиваю зимнюю одежду.

– Все нормально? Миша? – кричу, оставаясь в одном белье. Ничего я не параноик, как сказал Тихомиров. Просто это же самолет. Естественно, что я переживаю. – Миша? Отзовись!

– Я тут!

– Супер! Молодец, – вскакивая в хлопковый комбинезон, говорю слегка задушенно. – Я уже… почти готова… Все, иду… Иду…

Выбегаю из ванной. Быстро скидываю в сумку теплые вещи и, хватая сына за руку, спешу вернуться на место. В легкой одежде с открытыми ногами и руками чувствую себя перед Тихомировым немного неловко, будто голая. Он еще смотрит долго, с головы до ног оценивает. Лицом, конечно, владеет мастерски. Ни брезгливости, ни одобрения – ни единой эмоции не проявляет. Только взгляд вспыхивает. Не знаю, что он отражает, но по моему телу пробегает дрожь. И, как назло, это подмечает Миша.

– Ты замерзла, мамочка?

– Вовсе нет.

– Ты вся в пупырышках, – проводит пальчиком по моей руке.

– Эм-м… Да, здесь немного прохладно.

Тихомиров молча регулирует температуру и, демонстрируя все то же наплевательское отношение, возвращается к своему телефону. Очевидно, распутные девицы его высокомерной заднице претят. А он ведь именно такой меня и считает. Сволочь. Ну, ничего, так даже лучше.

Сразу же после приземления мое настроение значительно улучшается. Этому способствует счастливый смех моего мальчика. Глядя на то, как он широко раскидывает руки и скачет под палящими лучами солнца Флориды, смеюсь вместе с ним. Откидывая за спину волосы, подхватываю его на руки и кружу.

К сожалению, передышка получается короткой. Приходится еще около сорока минут провести с Тимуром в одной машине по дороге на виллу. А уж там он, наконец, куда-то пропадает, оставляя нас с Мишей самостоятельно знакомиться с командой – женщиной и четырьмя мужчинами.

– Привет, я Диана – главная по питанию. Кормлю не только Медведя, но и всю ораву, – шагает к нам худенькая брюнетка с красивой улыбкой и милыми ямочками на щеках.

Если судить по внешности и возрасту, не верится, что она шеф-повар такого крутого боксера, как Тихомиров. Но мне ли не знать, что внешность бывает обманчивой? Улыбаюсь в ответ и пожимаю ее маленькую ладонь.

– Привет, я – Полина. А это мой сын Миша.

Последнее ее почему-то удивляет.

– Ого! Еще один медведь! Надо же… Как славно!

– Крепкий малый, – добавляет самый старший из мужчин. – Хороший.

Клянусь, что в этом плане не рассматривала имя Михаил. Оно мне понравилось и очень подошло сыну. К Тихомирову никакого отношения не имеет. Но, тем не менее, после замечания Дианы и заинтересованных взглядов ребят чувствую некое смущение.

– Это лишь забавное совпадение, – говорю, стойко перенося тот факт, что цвет лица выдает мою истинную реакцию.

– Ну, да… Я, в общем-то, пошутила. Понятно, что совпадение, – с неизменной улыбкой поясняет девушка. – Привет, Мишка, – наклоняясь к сыну, пожимает ему руку. – Как тебе в Майами?

– Бомба!

Дружно смеемся, а после я по привычке поясняю, что это из уст сына высшая оценка.

– Ты, я так понимаю, будешь работать со мной на кухне? – обращается Диана снова ко мне.

– Да, все верно.

– Супер! Не представляешь, как я рада!

– И я! Всегда мечтала совместить свои интересы: биологию, химию, математику и готовку.

– Это очень круто! Потому что хороших поваров миллион, а вот тех, которые наизусть расскажут химический состав всех частей курицы, составят сбалансированный план питания для спортсмена в разные периоды тренировок и все это вкусно приготовят – уже не так много.

– Практического опыта у меня мало, но я буду очень стараться, – обещаю я.

– Если тебя выбрал сам Тихомиров, думаю, сработаемся, – рассуждает Диана. – Ладно, давай дальше, – оглядываясь на мужчин. – Этот рыжий великан – Саня. А рядом блондин – Балык. Только у них есть шансы надавать Медведю тумаков. В общем, они практически бессменные спарринг-партнеры Тихого. Саня добрый, а Балык больше всех жрет. Вообще-то его зовут Боря, но кто об этом помнит? – разводит руками. – Никто. Расул Муртазанович – тренер и названый батька нашего грозного мишки, – указывает на того самого старшего мужчину. Кожа у него смуглая, а волосы практически белые из-за седины. – Рас, в отличие от Сани и Балыка, прописывает Медведю словесные пилюли. Не удивляйся, когда услышишь из зала сдвоенный звериный рев. Медведи любят друг на друга поорать, – подтверждая это, ребята активно кивают и гогочут. – Ну, и Палыч – наш доктор. Латает гризли, а при случае и остальных. Особенно часто после порезов и ожогов спасает меня, – демонстрируя перевязку чуть выше колена, смеется. – Только ты дурной пример не бери. Я понимаю, что он всегда заразителен, но все же не стоит. Осторожность выше спешки.

– О, да! Осторожность – мое второе имя.

– В таком случае ты мне уже нравишься, – прямо заявляет девушка. – Ну, пойдем, покажу вам комнаты.

Саша подхватывает наши чемоданы, а нам с Мишей остается только поспевать за скачущей вверх по лестнице Дианой. К концу пути я понимаю, почему она часто травмируется. Эта девушка словно ураган. И, судя по всему, все делает так же быстро. Это не вынужденная необходимость, а часть ее характера. Не успеваю переступить порог комнаты, Диана уже шторы раздвигает.

– Трижды в неделю приходит женщина убираться, так что заморачиваться с порядком необходимости нет. Стирку делают в эти же дни. Просто собирай все в корзину и не парься. Получишь все чистенькое и наутюженное, – тараторит безостановочно. Саша молча сгружает чемоданы и идет к выходу, едва успеваю его поблагодарить. – Когда Тихомиров сказал, что ты с ребенком, я прикинула и решила, что смежные комнаты подойдут идеально. По факту стены тут нет, сдвигаем двери вбок и получаем одну огромную спальню, – расталкивает витражные стеклянные полотна в противоположные стороны, и они складываются гармошкой. – А если закроешь, получишь исключительную звукоизоляцию, – Диана подмигивает, а я смущаюсь, когда понимаю, что она имеет в виду.

Запрет на отношения распространяется не на всех?

– Спасибо.

– Оставлю вас, чтобы разобрать вещи и отдохнуть, а сама займусь ужином.

– О, – пытаюсь настроиться и включиться в жизнь этого дома, который на четыре месяца станет и нашим с Мишей. – Тогда я тоже сейчас спущусь. Только вещи быстренько разбросаю.

– Нет-нет, – отмахивается девушка. – Я тут практически прохлаждалась, пока вас не было. Завтра начнешь, так Медведь велел, а с ним спорить нельзя.

– Ладно, – ничего не остаётся, кроме как согласиться. – Только я бы хотела уже сегодня ознакомиться с его режимом.

– Да, давай после ужина, – охотно подхватывает эту идею Диана. – Меню нужно немного разнообразить, и я рассчитываю, что ты мне с этим поможешь. Кстати, ужин всегда ровно в девятнадцать ноль-ноль. Тихомиров ненавидит, когда к назначенному времени нечего жрать. Порой приходится из шкуры вылазить, но это весело.

С ее природной активностью – наверное. Надеюсь, что и я смогу включиться.

– Я поняла. Буду стараться, – в очередной раз обещаю.

– Ну, все. Я полетела.

На распаковку вещей у меня уходит не больше двадцати минут. Из-за разницы часовых поясов Миша, по меркам местного времени, рано просится спать. Я уговариваю его спуститься сначала на ужин, но он говорит, что не голоден и очень устал. И действительно, из ванной выношу его уже спящим.

Тихомиров на ужин не появляется. Ребята не объясняют причины и вообще не комментируют. При этом темы меняются часто. Обсуждают и погоду в Майами, и предстоящий бой, и даже политическую ситуацию.

А после трапезы, когда парни уходят, мы с Дианой садимся за меню. Учитывая, что первый этап подготовки Тихомирова идет на набор массы и развитие силы, рассчитываем необходимую дневную калорийность и разбиваем баланс по белкам, жирам и углеводам. Я расспрашиваю о предпочтениях Тимура в еде и предлагаю несколько вариантов блюд. Диана включает их в меню на первые три дня и настаивает, чтобы я шла отдыхать.

В спальне быстро принимаю душ, облачаюсь в пижаму и забираюсь к сыну в кровать. Обнимаю его и вскоре сама засыпаю.

Первый день в Майами заканчивается прекрасно.

12

Птичка

Понимала ли я, когда летела в Америку, что значит быть частью тренировочного лагеря? Оказывается, что нет. Лишь когда мы начинаем работу над подготовкой, сталкиваюсь с полным осознанием, насколько этот процесс слаженный, трудоемкий и безумно интересный.

Каждый день я просыпаюсь в семь утра, чтобы через полчаса быть на кухне. Первая уличная тренировка Тихомирова длится с пяти до восьми. Моя задача – накрыть на стол к тому моменту, как он примет душ и спустится завтракать. Сделав всю необходимую работу, я бегу наверх, будить Мишу. Иногда мы с Тимуром пересекаемся на лестнице или в коридоре. Он по-прежнему держится со мной отстраненно. Уверена, если бы я сама с ним не здоровалась, так и проходил бы молча, даже не взглянув.

Ест он быстро. Возвращаясь позже с сыном на кухню, застаю лишь грязную посуду. Пока я убираюсь, приходит Диана, и мы вместе с ней, весело болтая, принимаемся за приготовление завтрака для команды, общего обеда и полезных высокобелковых перекусов для Тихомирова. Ребята заходят к нам не только поесть. Если выдается свободная минута, заскакивают перекинуться парочкой шуток.

– Мы с Саней… В общем, планируем пожениться летом, – признается как-то Диана, пока я промываю рис.

– О, – выдыхаю тихо, – классно! Не переживай, я никому не скажу, но при Мише не стоит обсуждать. Он еще плохо понимает, что такое секрет, – говорю шепотом.

– Почему секрет? – смеется девушка. – Вовсе не секрет.

– Ну как же… – растерянно бормочу я. – Разве внутри команды нет запрета на отношения?

Диана отрывается от нарезки овощей.

– Нет, конечно, – в дополнение фыркает. – Ну, рамки, безусловно, есть, как у всех нормальных людей. По углам в течение дня не зажимаемся. Но ночью никто не проверяет, в чьей кровати ты спишь. Так что советую приглядеться, – лукаво подмигивая, толкает меня бедром. – К концу недели еще тестостерона прибавится – Кир и Денис. Веселые ребята.

– Ой, нет, меня такое не интересует, – смущенно отмазываюсь.

Не понимаю, зачем Тихомиров сказал мне про этот запрет. Неужели просто, чтобы обидеть? С него станется.