Две дуэли. Гибель Пушкина и Лермонтова – тайн больше нет!

Книга 1. Операция «Два конверта»

А. С. Пушкин. Художник П. Соколов. 1836

Для начала вкратце сравню две дуэли: Пушкин – Дантес и Мартынов – Лермонтов. По обстоятельствам дуэли Лермонтова с Мартыновым существуют десятки вопросов, множество «белых пятен», в отличие от дуэли Пушкин – Дантес, в которой вроде бы все ясно и понятно: где была дуэль, когда, личности и количество секундантов, кто стрелял первым, кто вторым, из какого оружия и пр. И это действительно так… Кроме одного «но», касающегося ПРИЧИН дуэли! Вот как раз тут у Пушкина и Дантеса ясности нет. В первую очередь это касается тайны так называемого пасквиля, полученного осенью 1836 года Пушкиным и рядом приближенных к нему лиц, который, возможно, и стал главным раздражителем, повлекшим за собой дуэль и смерть величайшего поэта и гражданина России Александра Пушкина. Вот на этом «но» я и остановлюсь!

Естественно – не я первый! На эту тему исписаны тонны бумаги, изданы и переизданы, напечатаны и перепечатаны тысячи пухлых томов, которые переведены на десятки языков мира… но основной их итог таков: «имя автора и распространителя проклятого пасквиля не узнает НИКТО, и тайна эта так и останется неразгаданной!».

Смею утверждать, что ЭТО НЕ ТАК! Мало того, ответственно заявляю – эту тайну знают 5 (пять) человек. Перечислю их:

1. Это, естественно, сам автор. Что, видимо, не нуждается в доказательствах, и, кстати, уже противоречит утверждению, что НИКТО не знает эту тайну.

2. Это – А. С. Пушкин. Который даже просто в силу своей всеобъемлющей гениальности не мог не решить эту простенькую, но очень важную для него задачку, тем более по горячим следам!

Кроме того, Пушкин в сравнении с другими обладал еще одним, притом решающим преимуществом… Впрочем, об этом преимуществе чуть позже!

3. Это граф, генерал Александр Христофорович Бенкендорф – шеф жандармов и глава Третьего отделения канцелярии Его Императорского Величества. Полагаю, что чины и титулы говорят сами за себя, тем более что в те годы (напомню – после «декабрьского восстания» не так уж и много времени утекло) сыск в России находился очень даже в почете. Опять же – великая заинтересованность (как-никак царское поручение) плюс те же «горячие следы». Ну не мог Бенкендорф со всей своей стаей сыщиков не познать истину.

4. Знал и государь Николай Первый.

Граф А. Х. Бенкендорф

Николай 1

Знал хотя бы потому, что «всем важным» глава третьего отделения был обязан с государем императором делиться. А иначе для чего, собственно говоря, он тогда вообще нужен? Так что знает Бенкендорф – знает и Николай.

5. Знаю автора и распространителя я. Иначе не писал бы сейчас эти строки! Итак – всего пять человек! К финалу нашего сегодняшнего общения к этим пяти прибавитесь и все ВЫ! Если, конечно, мне поверите! Что ж, буду стараться!

Для начала немного о самом анонимном пасквиле и несколько слов об основной существующей версии (назову ее классической), трактующей появление этого пасквиля и все последующие события, так или иначе с ним связанные. Итак, четвертого ноября 1836 года Александр Пушкин и ряд его близких знакомых получили по почте пасквиль, ставший судьбоносным для великого поэта.

Два сохранившихся экземпляра пасквиля

Написан пасквиль на французском. Продублирую текст:

"Les Grands-Croix, Couimandeurs et Chevaliers du Sérénissime Ordre des Cocus, réunis en grand Chapitre sous la présidence du vénérable grand-Maître de l'Ordre, S. E. D. L. Narychkine, ont nommea l'unanimité Mr. Alexandre Pouchkine coadjuteur du grand Maitre de l'Ordre de Cocus et historiographe del Ordre. Le sécrétaire perpetuel: C-te J. Borch".

А вот его русский перевод:

«Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного Великого Магистра Ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором Великого Магистра Ордена Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь граф И. Борх».

До самого последнего времени, и «классическая версия» с этим согласна, считалось, что данное подметное письмо намекало на недвусмысленные отношения жены Пушкина Натальи Николаевны и будущего убийцы поэта, Дантеса.

Наталья Николаевна. Худ. А. Брюллов (1832 г.)

Тем более что поводов для этого было достаточно (в первую очередь со стороны самого Дантеса), да и по времени пасквиль точно попал в пик этих самый ухаживаний, как раз ставших достоянием злых языков на светских тусовках. Таким образом, не удосуживаясь серьезно вникнуть в далеко не однозначное содержание пасквиля, его воспринимали как некую дежурную хулиганскую выходку, злой, но розыгрыш, обидную насмешку, не более. Исходя из этих оценок, и все последующие после пасквиля события рассматривались как всего лишь некий бытовой семейный конфликт, отличающийся от многих других подобных лишь величиной фигуры одного из его участников. А отсюда и поверхностность рассуждений, и недооценка многих поступков (в первую очередь поступков самого Пушкина), и игнорирование порою крайне важных деталей, тонкостей, нюансов. Все это в итоге и привело к печальному результату – тайна пасквиля не раскрыта до сих пор! Да, строго говоря, и большой мотивации раскрывать не было, согласитесь! Ну узнаем мы имя этого подлеца, покусившегося на личную жизнь поэта, заклеймим его позором, предадим анафеме. Не узнаем – не заклеймим, не предадим. Так ли уж это важно – все-таки дело-то всего лишь «интимное», «житейское», пусть и великого поэта касающееся. Вот если бы здесь присутствовала большая политика, если бы российские интересы затрагивались да на государя императора осмелились наезжать – тогда дело другое! Тогда и эта самая мотивация совсем иная!

Еще раз повторю – в те ноябрьские дни 1836 года и по сей день большинство исследователей полагало, что пасквиль намекал на любовную связь Натальи Николаевны и Дантеса. Не более! И в этом есть их главная, я бы сказал фатальная ошибка – и далеко не единственная!

Но уже тогда, в пушкинские времена, очень узкому кругу лиц, в первую очередь автору пасквиля, Пушкину и, пожалуй, Николаю I, был понятен заложенный в пасквиль глубинный политический подтекст. Очень изощренный и вместе с тем вполне конкретный, масштабный и однозначно опасный. Для того чтобы его понять, недостаточно было только прочесть пасквиль (пусть даже и несколько раз) – необходимо было знать определенные тонкости столичной светской жизни тех времен, понимать политическую ситуацию (внутреннюю и внешнюю), касающуюся России, ориентироваться в оценках и характеристиках ряда звучных имен и фамилий, не слишком далеко стоящих от российского трона. Обладая всем вышеперечисленным и достаточным количеством «серого вещества», можно было понять, что пасквиль никак не тянул на чью-то хулиганскую выходку, что фигура Дантеса никак не соответствовала преследуемым целям, а пасквиль твердо намекал на соответствующие отношения жены Пушкина и самого государя императора.

Очень коротко о том, откуда взялись столь серьезные выводы. Иначе – в чем скрытый смысл пресловутого пасквиля? Дело в том, что «Великий магистр Ордена» Нарышкин был не только высокопоставленным царедворцем, но и царственным же рогоносцем, поскольку его жена М. Нарышкина, знаменитая красавица, была много лет любовницей Александра I. За что, кстати, Нарышкин не брезговал регулярно получать от государя приличные «премиальные». Правда, затем данная особа благополучно сбежала и от императора, и от мужа с молодым адъютантом в Париж. Но это уже, как говорится, «совсем другая история».

Александр I

М. Нарышкина

Если же вернуться к диплому, то там Пушкин еще и назван «коадьютором», то есть заместителем Нарышкина. Да и подпись графа Борха появилась никак не случайно. И. Борх был тоже камер-юнкером, жена его Л. Голынская известной распутницей, а он сам еще и рогоносцем. К тому же авторы анонимки пророчили Пушкину должность историографа, ядовито намекая на полученное им покровительственное разрешение от Николая I заниматься в государственных архивах. Опять же за «премиальные». Таким образом, совершенно очевидно, что пасквиль намекал на любовную связь жены поэта и Николая I. Таков вывод. Сразу оговорюсь, не только я его автор. То, что в пасквиле есть неприкрытый намек на царя, заметили и некоторые современные пушкинисты, но то, что это политический удар, притом именно по нашему государству, – этого авторства я не отдам никому.

А основано оно на том, что, казалось бы, безобидное письмо на самом деле должно было столкнуть лбами двух первых лиц государства российского – официального его главу Николая I и главную гордость России Александра Пушкина! А это несомненно могло очернить фигуру правителя, внести раскол внутри государства, подорвать его международный имидж, в итоге однозначно сыграть на руку, увы, как всегда, многочисленным недоброжелателям России. Ни много ни мало! То есть пасквиль написан в первую очередь не против Пушкина, а против России, и, соответственно, писал его опять же в первую очередь не враг поэта, а враг государства. Понятно, что одно ни в коем случае не отменяет другого. Запомним это – «пасквиль написан рукой врага России!». Вот какова «цена» этого клочка бумаги!

Почему пришел к этому заключению, абсолютно не вписывающемуся в «классическую версию» (да и во все иные) я, а не кто-то другой? Возможно, в первую очередь потому что с самого раннего детства я был влюблен в Пушкина! Боготворил его! Давным-давно с легкой руки Аполлона Григорьева появилось известное выражение: «Пушкин – наше все». Обычно, произнося его, многие вкладывают в смысл некоторую толику доброй иронии. Но только не я! Пушкин для меня действительно ВСЕ! На вопрос «кто лучший поэт?» я, не раздумывая, отвечаю: «Пушкин». «Лучший прозаик?» – «Пушкин!» «Самый гениальный мыслитель?» – «Тоже Пушкин!» Посему уверен – чтобы заниматься Пушкиным, его непременно надо любить!

И еще – когда жизнь мне ставила (и ставит) какие-то очень важные вопросы, значимые проблемы, я обращаюсь не к словарям или к «Википедии» – я обращаюсь к Пушкину. И, можете мне поверить, не было случая, чтобы я не нашел ответ! Пример? Пожалуйста! Притом свежий! Недавно произошел чудовищный теракт в «Крокусе». Погибло много ни в чем не повинных людей! Страшное преступление! И, что вполне естественно, снова всплыл вопрос о смертной казни. Далеко не праздный и для меня вопрос. Дело в том, что уже почти четверть века я бессменный председатель комиссии по помилованию Санкт-Петербурга, и тема эта так или иначе меня постоянно касалась, притом не только на официальных заседаниях этой комиссии. В частности, спектакль по написанной мною пьесе об одном заседании комиссии по помилованию – «Казнить нельзя помиловать» – с лучшими питерскими актерами объездил всю страну, а снятый фильм с тем же названием стал победителем крупных международных кинофестивалей. Но тем не менее признаюсь: даже я не могу твердо и однозначно ответить: за смертную я казнь или против. И не я один такой! Как быть? Правильно, надо спросить у Пушкина! Открываем финал поэмы «Цыганы». Вот слова мудрого Старика:

Ответ получен: «Казни – нет! Но и с убийцей жить не хотим» – прямая отсылка к пожизненному. И, поверьте, таких примеров у меня десятки. Повторю – не было случая, чтобы Пушкин не дал мне ответ на тяжелые и судьбоносные вопросы! Поэтому я фанатично и безоговорочно доверяю Пушкину. Опять же, в отличие от некоторых «пушкиноведов», которые либо не удосуживаются обратиться к Пушкину, либо просто ему не доверяют. Они считают себя профессиональнее и умнее Пушкина! Они лучше поэта знают литературу и историю пушкинского периода, лучше, чем Пушкин, разбираются в его друзьях и недругах и даже расценивают поступки самого Пушкина и их мотивацию лучше, чем он сам! Потому и исписаны те самые тонны бумаги, изданы и переизданы, напечатаны и перепечатаны тысячи пухлых томов, переведенных на десятки языков мира и прочее, и прочее, и прочее. А результат этой бурной деятельности хорошо известен и абсолютно естественен: имя автора и распространителя проклятого пасквиля не знает НИКТО, и тайна эта, по всей видимости, так и останется неразгаданной! Так давайте же не будем умнее гения и зададим ему самому наш главный вопрос: «Скажите, дорогой Александр Сергеевич, кто же все-таки автор и распространитель этого проклятого пасквиля, в итоге стоившего вам жизни?» Не сомневаюсь, что, если бы не тот роковой выстрел Дантеса у Черной речки, мы бы получили четкий и однозначный ответ. Но, увы, выстрел прозвучал… А значит, простого решения нет, и придется потрудиться. Но все равно там, где это возможно, будем опираться на факты и изложения событий, найденных у самого Пушкина, и только в тех случаях, когда у Пушкина этого нет (все-таки воды немало утекло) будем тщательно отбирать другие, не запятнанные фальсификациями и «целями любой ценой» источниками. Есть и еще чисто объективное обстоятельство, подтолкнувшее именно меня к таковой оценке пасквиля – у меня (в отличие от «других») за плечами вполне определенный и весьма конкретный политический опыт. Плюс время, в которое мы живем, увы, лишний раз привело меня к этому выводу. Дело в том, что нынешние политические события в мире особенно наглядно обнажили многочисленную армию воинствующих русофобов как вне, так и внутри страны, старающихся максимально нагадить России, мечтающих о ее ослаблении и поражении.

Выходит, что были таковые и в те далекие пушкинские времена, которые, кстати, в плане политической ситуации тоже были совсем не простыми. Вспомним хотя бы о том, что не столь уж много времени утекло с окончания трудной и кровавой Отечественной войны 1812 года, последствия которой многих в Европе совершенно не устраивали. Да и в описываемые годы то и дело разгорались вооруженные конфликты. То в Бельгии и Нидерландах, то в Польше и Турции, в той же Франции. И практически во всех них в той или иной мере затрагивались жизненно важные интересы России, и, соответственно, самой же России зачастую приходилось эти интересы отстаивать. Притом не только дипломатическими средствами. И далеко не все за пределами России, а кое-кто и внутри нее, желали ей в этом успеха. Не сомневаюсь, что профессиональные историки расширят перечень политических событий пушкинских времен, подтверждающих мою мысль, но думаю, что и приведенных примеров вполне достаточно, чтобы утверждать: пасквиль написан рукою злобного политического врага России.

А есть ли у меня основания именно Геккерна считать злобным врагом России, да и вообще имеющим желание и способным на такую серьезную политическую провокацию? Для начала воспользуюсь выбранным доказательным путем – обращусь к самому Пушкину! По всей видимости, реальная деятельность посланника Нидерландов в России барона Геккерна была прекрасно известна Александру Сергеевичу. В частности, скорее всего, у него были и веские доказательства того, что посол Нидерландов в России занимается делами, не только противоречащими интересам России, но и противоречащими интересам самих Нидерландов! Такой двойной агент. Не об этом ли пишет Пушкин в своем ноябрьском письме Геккерну, угрожая дать ход этому «грязному делу» и обесчестить посла в глазах дворов «нашего и вашего…, к чему имел и возможность, и намерение…»?

Знал об этом Пушкин или нет, но это была не первая попытка Геккерна «сталкивания лбами»! Буквально месяцем ранее он уже пытался рассорить того же Николая I и голландского принца Вильгельма Оранского, кстати, женатого на сестре Николая.

Мария Павловна и принц Вильгельм

Вот что Оранский пишет Николаю: «…Как же это случилось, что ты мог говорить о моих домашних делах с Геккерном…, он изложил все это в официальной депеше, которую я читал, и мне горько видеть, что ты находишь меня виноватым…» Так что, как видите, и тут Геккерн наследил, в очередной раз продемонстрировав знакомый «почерк». Правда, желаемого результата не добился – «высокие стороны», к их чести, смогли договориться, что видно из слов Оранского в очередном письме Николаю:

«…Геккерн получит полную отставку тем способом, который ты сочтешь за лучший. Тем временем ему дан отпуск, чтобы удалить его из Петербурга. Все, что ты мне сообщил на его счет, вызывает мое возмущение, но, может быть, это очень хорошо, что его миссия в Петербурге заканчивается, так как он кончил бы тем, что запутал бы наши отношения бог знает с какой целью…»

Впрочем, цель эта и не была бы тайной для Оранского, вспомни он хотя бы тот факт, что титул барона Геккерн получил не в Нидерландах, а, как ни странно, во Франции от самого Наполеона Бонапарта! То есть, получается, был отмечен за верную службу оккупантам своей родной страны, чьи интересы в дальнейшем он представлял! Этакий даже не двойной, а тройной агент. А мы вспомним и то, что его так называемый «сынок» Дантес был французским подданым, и то, что вызов Пушкина на роковую дуэль был составлен Геккерном и официально предъявлен через секретаря именно французского посольства виконта д’Аршиака, представлявшего французские, а не нидерландские интересы. Так что политические выпады Геккерна, направленные против России и ее правителя Николая I, вполне логично вписываются и в логику его поступков, и в вехи бурной биографии. И тогда возникает вопрос: неужели посол Нидерландов в России Геккерн все эти провокации учинял по собственному разумению и инициативе? Конечно же, нет! Без сомнения, за ним стояла политическая фигура значительно более весомого ранга, чьи указания Геккерн безоговорочно выполнял и чьим покровительством пользовался. Вычислять, что это за фигура, – не тема моего исследования, но если кто-то захочет это сделать, предполагаю, с большими трудностями не столкнется – достаточно проследить за успешной карьерой «семейки» после ее выдворения из России. Так, Геккерн многие годы был полномочным представителем при императорском дворе в Вене, награжден рядом государственных орденов, в том числе орденом Нидерландского льва, а в 1872 году был удостоен почетного пожизненного звания государственного министра. Не отставал от «папашки» и Жорж Дантес, тоже сумев построить блестящую карьеру. Он был депутатом, потом мэром Сульса, представителем Наполеона III, а в 1855 году был награжден австрийским императором Францем Иосифом орденом Почетного легиона. Вот что, не скрывая ликования, писал об этом Геккерн-старший: «Были три императора и один молодой француз. Могущественный монарх изгнал его из своей страны в самый разгар зимы, в открытых санях, раненного! Два других государя решили отомстить за француза. Один назначил его сенатором в своем государстве, другой – пожаловал ему ленту большого креста! Вот история бывшего русского солдата, высланного за границу. Мы отмщены, Жорж!» Впрочем, и сам Дантес неоднократно говорил, что дуэль и последующий вынужденный отъезд из России стали стартом его успешной карьеры. Как говорится, «награды нашли своих героев!».

Так что нет сомнения, что Геккерн, во-первых, был прожженным политиком, во-вторых, ненавидел Россию. Подтверждение этой ненависти можно отыскать и через десятилетия далеко за пределами России. Вот выдержки из текста секретной депеши в Петербург, написанной в июне 1853 года, накануне Крымской войны, русским дипломатом П. Киселевым: «…Французское правительство употребляет все возможные меры с целью вооружить Австрию против России. Интересно, что очень враждебную России активную роль в этих франко-австрийских секретных переговорах играл старый барон Геккерн, тот самый, который так гнусно и позорно вел себя в роковом деле поединка его «приемного сына» Дантеса с Пушкиным».

Полагаю – достаточно аргументов, подтверждающих политическую составляющую пасквиля и изобличающих Геккерна как врага России, притом ярого и действенного! И остается только списывать на особенности «дня сегодняшнего» тот факт, что приведенные выше многочисленные и убедительные аргументы ранее не смогли не только оценить, но даже просто увидеть.

И я, пожалуй, знаю почему… Вчитываясь в те самые толстые тома исследований жизни и гибели Пушкина, я, увы, обнаружил, что величайший гражданин, гениальнейший поэт, как, впрочем, и прозаик тоже, оставался в них не более чем объектом исследования. А как можно иначе объяснить приписываемую в них Пушкину неспособность противостоять многочисленным сплетням и нападкам на него самого и его семью, иногда достаточно примитивным, рисовать его неким пассивным наблюдателем судьбоносных событий, безвольно плывущим по течению «мнений света», как можно игнорировать его выводы и оценки, откровенно не доверяя его гению?! А все эти изощренные «копания в белье», «стояния со свечкой», смакования подробностей интимной жизни поэта и его окружения, естественно, с последующим предъявлением всей этой грязи «широкой общественности»?! «Цель оправдывает средства», – скажут они, даже не понимая, что ЭТО НЕ ТОТ СЛУЧАЙ! Чего, к примеру, стоят слова ряда исследователей биографии поэта о том, что Пушкин сам сочинил пасквиль ради того, чтобы затем написать донос Бенкендорфу об авторстве Геккерна. Мол, такова жестокая, но справедливая месть поэта. Видимо, о понятиях «честь», «совесть», о том, чем так дорожил поэт, эти «исследователи» решили судить по себе. А что стоит организованная одним из «великих пушкинистов» П. Щеголевым почерковедческая экспертиза, проведенная неким ленинградским криминалистом Алексеем Сальковым, утверждающая, что «пасквильные письма написаны, несомненно, собственноручно князем Петром Владимировичем Долгоруковым»?! Правда, через пару десятков лет другая экспертиза столь же категорично докажет обратное: «Кем угодно, но только не Долгоруковым сей пасквиль написан!» А как же тогда заключение Салькова и выводы Щеголева? По свидетельству еще нескольких пушкинистов, на этот вопрос с иронией отвечал известный ученый, профессор В. А. Мануйлов, работавший одно время помощником Щеголева: «Ну какая там, помилуйте, экспертиза. Просто Пал Елисеич поставил Салькову бутылочку, и тот написал, что требовалось». Вот так! Все оказывается очень просто – «за бутылочку»! С одной стороны, чистой воды жульничество, фальсификация… С другой вроде бы тоже «средства», цель оправдывающие! Приведу слова И. Тургенева: «С ногами, оскверненными грязью дороги, недостойно войти в чистый храм…» Сомневающимся в «чистоте пушкинского храма» я бы порекомендовал от Пушкина держаться подальше.

Но вернусь к четвертому ноября, когда Александр Пушкин и ряд его близких знакомых получили по почте пасквиль… Сколько же всего было этих самых «близких знакомых», получивших его? Как мы и договорились, вновь обращаемся к Пушкину. Вот строчка из его письма Бенкендорфу: «…Я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на мое имя под двойным конвертом…» Таким образом – семь или восемь! Поясню, что значит «под двойным конвертом». Приведу документальное описание одного из пакетов: «Данное письмо имеет два адреса. На его отдельной обложке, играющей роль некоего наружного конверта, печатными буквами стояло: «Графу Михайле Юриевичу Виельгорскому, на Михайловской площади, дом Графа Кутузова». Внутри этой обложки находился и сам диплом. Написан на «большом листе бумаге», также сложенный пополам и запечатанный красной сургучной печатью. Очень странной печатью. На обложке диплома было написано – Александру Сергеичу Пушкину. Притом, слово «Александру» было явно переделано из «Александри».

Вот нечто подобное с утренним почтальоном и получили эти самые «семь или восемь» близких Пушкину людей. Получил письмо с дипломом и сам Пушкин. А теперь на секунду попробуем поставить себя на место одного из этих получателей. Итак – слуга со словами «Вот только что почтальон принес…» передает вам письмо. На нем печатными буквами ваши имя, отчество, фамилия и очень подробный, до мелочей прописанный адрес. Но, что удивительно, имени и адреса отправителя на конверте нет. Вы, естественно, вскрываете конверт и с удивлением находите внутри еще одно письмо с надписью «Пушкину Александру Сергеичу», запечатанное странной печатью красного сургуча. Представили, да? А теперь вам надо принять решение, что с этим вторым письмом, явно адресованным Пушкину, вы будете делать. Как поступите? Если вы друг поэта (или хотя бы не враг), вы, полагаю, найдете способ передать письмо адресату – Пушкину. Слугу пошлете, по почте отправите, сами отнесете… Я бы, пожалуй, поступил именно так, при этом непременно письма этого не читая. Как известно, читать чужие письма унизительно. Повторю, если вы не враг Пушкину. Именно так, опять же со слов самого Пушкина, и поступили большинство «получателей». А если вы враг?! Призадумайтесь, но пока с ответом повременим. Хотя вполне вероятно, что этот враг и есть автор пасквиля, несмотря на то что он тоже письмо получил, так как почему бы для отвода глаз себе тоже его не послать?

Не знаю, но очень и очень вероятно, что, не будь этого пасквиля, Пушкин бы еще жил и жил… и писал! Таким образом, истинный убийца поэта – тот самый пока неизвестный нам автор этого грязного пасквиля, призванного, как мы помним, не только покончить с великим поэтом, но и ударить по государству Российскому. А Дантес? Разве не он убийца? Дантес, если, конечно, не он сам автор пасквиля (что крайне маловероятно – уж больно мелковат), скорее нечто вроде орудия убийства. Как тот самый пистолет, та самая пуля… Не более! Так кто же тогда этот настоящий убийца?! Кто написал пасквиль? Какие-то следы, несмотря на прошедшее время, должны же остаться. Давайте их искать!

Для начала попробуем представить себе личность этого автора. В первую очередь, пусть не покажется странным, дурак или не дурак? Дело в том, что это важно, потому что среднего тут не дано. Уж больно велика цена, а, соответственно, и риск этого авторства. Либо по недостатку ума, как говорится, не ведал, что творил, либо… Почитаем еще разочек диплом. Автор-то, оказывается, и историю знает, включая ее глубокое «закулисье», он тонкий психолог, большой мастер интриги, в совершенстве владеет французским. Получается – никак не дурак! Шуточка-то однозначно на Сибирь тянет. Или того хуже! Значит, не дурак! Значит, был уверен в своей безнаказанности и не сомневался, что имя его засвечено не будет! А значит, должен был надежно оборвать все возможные ниточки, которые могли бы привести жандармов Бенкендорфа и прочих интересующихся к его авторству. А по максимуму этих ниточек просто не допустить. И вот тут возникает одна очень важная «несуразица» (назову это так) в действиях пасквилянта. Неужели ему было недостаточно написать одно подметное письмо и направить его главному адресату – Пушкину?! По-моему, так вполне достаточно! Ведь отдача почти максимальная – все для того, чтобы больно ударить по Пушкину и одновременно столкнуть лбами его и Николая достигнуто! Да и риск минимален хотя бы потому, что письмо – одно! Притом с виду вполне обычное, которое вряд ли привлекло бы внимание служителей почты, иных возможных свидетелей, тех же жандармов (содержание писем в те времена нередко просматривалось). При отправке же восьми или девяти вручений во столько же раз (а скорее всего, и более) возрастала вероятность выхода из «зоны секретности», а значит, тем обреченнее на провал становилась эта опасная затея. В то время в Санкт-Петербурге было открыто сто восемь пунктов приема почтовых отправлений. В основном в мелочных лавках, кстати, практически не бывающих пустыми. В среднем в день на каждую такую лавку приходилось не более пяти писем. Повторюсь, служба Бенкендорфа была крепкой, работать умела и при желании могла распутать и не такой замысловатый клубочек, тем паче что суть и адресность пасквиля не могли такового желания у них не вызвать.