Север
Тарахтение, спешка, мелкая ругань – составные части движения и радостного томления перемен. Тем более приятного, когда без твоего действия десятки и сотни километров проскальзывают вне: можно заглядываться. В спешной суете не всякий чувствует перемену, не настроившись на жизнь и лишь от неё убегая.
Забравшись с чемоданом, простым и даже, может быть, огорчительным, я быстро стал протискиваться в узком коридоре, одновременно смотря на номерки над дверями: первый, второй, третий… пятый… восьмой, девятый – моё. Запнувшись о тревожность, всё перепутал и не ставил чемодан, не открывал дверь: всё валилось и было смешным, нелепым. Наконец, сообразил своей неловкой головой, взял всё как надо – и открыл дверь. В купе никого не было. От Москвы мы ещё не отъехали. Скорее, это я, тревожный, хотел не опоздать и приехал на час раньше, ждал – и пришёл первым, чтобы ждать снова, но внутри и спокойствии.
Длинная гусеница составов шипела и делала другие действия перед будущим движением. На месте уже был, уложенный в крахмальный пакетик, комплект белья. Рядом лежал такой же – значит, скоро будет попутчик. Чтобы не спешить ещё смешнее, да и никого не было, решил посидеть и смотреть на двигающихся вне людей. Москва жила снова, не продавала. А здесь, откуда текли ручьи её жертвенной жизни, это было особенно: люди разъезжались в края, а Москва беднела собой и радовалась другим.
Ждать долго не пришлось. За десять минут до отправления в купе зашёл мужчина: молодой, свежий силой и помыслами. Как это было сейчас снова принято, мы приятно встретили друг друга: он ехал на дальний Восток, перенимать у китайцев опыт и там же его применять – нужно было восстанавливать рыбную промышленность, да и другую тоже. Большая цель – не моя, скромная. Арон – так звали попутчика.
– Какое имя! – удивился я.
– Польское. Я в Варшаве родился, у религиозных.
– А верите?
– Нет. Вперёд хочу идти, – ответил Арон.
Ответил, как меня зовут, и поезд поехал. Как-то не заладилось дальше у нас общение, да и Арон быстро достал небольшой ноутбук: «Работа», – неловко, как бы извиняясь за грубость, прокомментировал. Он был большим и здоровым – как наша, родившаяся вновь, страна.