Миссия невыполнима, или Never a laughing girl

Хуторяне узнают нечто интересное

В воскресенье, когда хуторяне еще не закончили полдничать, неожиданно заявился Петька Длинный – запыхавшийся и с новой повязкой на рукаве: на блеклом желтом поле два красных сердца, пронзенных одной стрелой.

– Что бежал? – осведомилась Марья Моревна.

– Вот! – Петька приосанился и повернулся к ней плечом, чтобы повязка была хорошо видна. Затем с такой же гордостью продемонстрировал ее остальным – старичку Прохору, коту Василию и Джону. Поискал глазами Ивана с Василисой, даже посмотрел наверх, в пролет лестницы.

– Гуляют они с Алешей, – пояснила Марья Моревна и спросила про повязку. – Что это у тебя на руке? Новую должность никак получил?

– Нет, ответил Петька, – временное поручение исполняю. Срочное. А это – эмблема!

– На двух карасей похожи, – сказал, приглядевшись к сердцам, старичок Прохор.

– Не, не на карасей, а на Discus Red Melon или на Red Parrot Cichlid. У нас такие рыбки теперь в прибрежных кораллах водятся. Аквариумы на курортах чистят, в океан и сливают. Только на них не охотятся – они мелкие и костлявые, – не согласился Джон.

– Всегда-то вы все сливаете, да сливаете, – упрекнула Джона Марья Моревна. – Весь берег гостиницами застроили, лучшие люди к вам приезжают, а потом их снимки в чем мать родила по всем марсианским каналам транслируют.

– А пусть они приличия соблюдают, – стал оправдываться Джон, – а то напялят на себя панамки-невидимки, и думают, что у обычного народа приборов chi-vi – детского зрения по-нашему, нет. А их на любом африканском рынке под каждым прилавком – горы. Производство, правда, тау-китянское, изображения порой расплываются, но узнать можно. Народ-то любопытен. Душа у народа как у ребенка – все хочет знать, в каждую грязную лужу хлюпнуться.

I don't know if a person has a soul, but the people definitely have one – заметил кот Василий и сразу же, не желая прослыть не уважающим старшее поколение снобом, перевел:

– Не знаю, есть ли душа у человека, вот у народа она точно есть.

– А от чего это у тебя глаза горят, – переключился старичок Прохор на самого Петьку, и все обратили внимание, что Петька действительно как-то по-особенному сияет и улыбается.

– А вы не знаете? – искренно удивился Петька. – В поселке только об этом и говорят, на берегу озера уже подготовительные работы начали, три батальона роботов-строителей с самолета сбросили. Они сейчас стройплощадку огораживают!

– Зачем? – Марья Моревна села на стул и сложила руки на коленях – приготовилась слушать.

– И на каком озере? – спросил старичок Прохор. – Если на Темном, то ничего не получится, глубинный народ вынырнет, все зараз смоет, как тогда, когда Кощей к Будущему пробовал подлететь.

– Нет, в этот раз у нас – на Отворотном, – сиял Петька. – Специальное исследование проводили. Наш берег всех победил. Места у нас замечательные, неописуемые, прямо так и пишут – сказочные.

– Ну, насчет мест мы спорить не будем. Сказочные, они и есть – сказочные. Зря, что ли, стараемся. Так если на северном, высоком берегу что-то затевается, может и получится. Однако, как бы Стенькина невеста, утопленница наша сказочная, снова не вмешалась, как тогда, когда перезагрузку устраивали.

– В этот раз все получится, – уверенно заявил Петька и сдвинул фуражку на затылок. Северный берег высокий, ей ни за что не достать. Тем более, что на берегу будет выстроена специальная гора.

– А гора-то для чего? – Марья Моревна нахмурилась. – Наворотят разного, а народу как потом ходить? Вкруг горы́, или сначала наверх, потом вниз?

– Маршруты после праздника еще не оговаривались, – серьезно ответил Петька, – а вот на празднике все ясно: полоса разбега, потом наверх. Если кто до вершины доберется, то зацепится и потом по специальному трапу с обратной стороны спускается и в беседке ждет второго тура. А если не доберется, то по той же стороне, по которой бежал, сползает обратно, откуда начал.

– Хорошо, – вздохнул Батя.

Помолчал, и добавил:

– А то и плохо.

– Что хорошо? – спросила Марья Моревна, заботливо заглядывая в батин стакан в тяжелом серебряном подстаканнике – не подлить ли еще чаю.

– А то хорошо, что народу веселье. Давно не веселились, скучает народ, жизнью недовольничает. Молодежь все на ракеты засматривается, в города уезжает, в космос рвется.

– Точно так! – согласился старичок Прохор. – Я недавно одного пострела за шиворот схватил, когда он с моей яблони яблоки таскал. Зачем, спрашиваю, тебе яблоки? А он отвечает, что сухофрукты делать будет, к космическому пайку привыкать. Бестолковое поколение, звездами грезят, а яблоню обтрясти не умеют. Прыгал вокруг, по одному срывал. Нет, чтобы залезть, и ветки потрясти, а потом с земли подобрать, как мы делали. Нет! Прыгает, как заяц. На ракету тоже, наверное, зайцем пробраться хочет, раз сам себе пропитание заготавливает. Если б не зайцем, а с билетом, то в столовую ходил бы вместе со всеми. А раз зайцем, значит, у мамки не спросился. Вот она – молодежь! А все от того, что без больших праздников живут, с горок не катаются. А что, Петька, можно будет с той горы свободно кататься? Или только по приглашениям?

Петька только пожал плечами – не знал.

– А что плохо? – бесцеремонно прервал старичка Прохора кот Василий, уже строчивший очередную страницу своих исторических записок.

– А плохо, что Петька еще не сказал, что на самой горе будет. Зачем кому-то на нее забираться? – ответил Батя.

– Вот-вот, зачем на гору лезть? Умный в гору не пойдет! – старичок Прохор подступил совсем близко к Петьке и покачал у него под носом костлявым пальцем. – Ты давай, все выкладывай, а то Марья Моревна тебе пряников не даст.

Петька округлил глаза:

– Так вы и телевизор не смотрите? Это же историческое событие, все новости о нем. Это же такое, такое…

– Нам новости смотреть некогда, страда у нас, – прервала петькины восторги Марья Моревна, – у нас история простая: что сеем, то и жнем, что жнем, то и сеем. С разницы и живем.

– Вот-вот, зачем нам новости? – тут же снова вмешался старичок Прохор. – У нас все свое, все под боком.

– Судя по размаху, что целых три батальона прислали, это уже не новость, а событие, – заметил Джон, – мне недавно Василиса разницу объяснила, с тех пор телевизор не смотрю. И в лупофон вот только сейчас заглянул. Хотите узнать, что пишут?

– Погоди, пусть девоньки на стол хоть что соберут. А то мы еще и не чаевничали толком, пряники вот только вчерашние. И ты, Петр, присаживайся, с утра, видать, носишься.

Петька с готовностью отодвинул ближайший стул и сел, придвинувшись к расписному блюду с пряниками. Ожидая, когда подавальщицы принесут ему чашку с блюдцем, спросил:

– А в чем разница между новостью и событием? Мне повязку-то дали, сказали, чтобы я новость про гору по поселку разнес, чтобы все, у кого страда или какое еще дело, все равно обязательно приходили, а то, что это на самом деле событие – умолчали.

– Le notizie fanno impressione e gli eventi hanno conseguenze. По-нашему: новости производят впечатление, а события имеют последствия, – пояснил кот Василий. – Приведу интересный пример, о котором многие знают, но который мало кто осмысляет: в семьдесят девятом году уже нашей эры, заметьте – нашей! – в Италии в одном неплохом городке тоже все на рынке обсуждали, мол, закурился Везувий, признаки жизни подает. Поговорили, посудачили, поохали, поахали, с этим и спать легли. А он как вздрогнет! Ни Помпеи, ни Геркуланума! И море отступило! Где теперь те впечатлительные граждане? В музеях. Так прожарились, что и реконструкции не поддаются.

– А на картинках потом другие подзаработали, – въедливо добавил старичок Прохор, – малевали в количествах, не меньших, чем лютики-ромашки, или девочек с фруктами. Так вот и июль четырнадцатого, и ноябрь семнадцатого проспали, и сентябрь тридцать девятого, и июнь… Что и говорить, любят людишки поспать! Наболтаются за день, на картинки насмотрятся, и – баюшки-баю.

– Кто рано встает, тому… – проговорила Марья Моревна, но не закончила фразу, так как Джон наконец-то нашел в лупоглазе, что искал, и поднял курчавую голову, приглашая всех послушать.

– … тому лучше видно и слышно, – закончил за Марью Моревну кот Василий и дернул когтями Джона за штанину, – начинай!

– Я не подряд буду читать, – сказал Джон. – Тут в основном все об одном и том же, только чуть разными словами. Поэтому я по пунктам, как понял.

– Правильно, – похвалил старичок Прохор. – Давай по пунктам, как в инструкции к дистиллятору.

– Первый пункт, – начал Джон. – Старшая дочь Кощея выйдет и покажется людям.

– Ага, – воскликнул старичок Прохор, – эта та самая тихоня, которой когда паспорт выдали, то сразу налоги подняли!

– Подняли, – подтвердил кот Василий. – Чуть-чуть, но было. Она же донорские пункты стала развивать, чтобы нашими лейкоцитами опрыскивать планеты с враждебными микроорганизмами, а эритроцитами обогащать тамошнюю атмосферу и океаны. У нас на берегу Темного озера до сих пор избушка пустая стоит, где пункт устраивали. Там юные кентаврята дождь пережидают, когда на ярмарки глубинного народа приходят. Глубинные ребятишки любят на лошадках кататься, а на таких, кто по-человечески говорит, тем более. И ребятишкам радость, и кентаврятам сладости перепадают. А в избушке до сих пор дух лекарственный, потому комаров и слепней нет.

– А почему она пустая? – испуганно спросил Петька. – Туда же по накладной много оборудования сгрузили. Баки, колбочки всякие, пробирки, шприцы. Сепараторов два, перегонный куб один. Мебель всякая. Я расписывался и замок повесил.

– Замок до сих пор висит – на одной петле, – ответил старичок Прохор. – Только разве замком кого удержишь. Там и Яга прибиралась, ей для всяких снадобий пробирки, колбочки, шприцы очень нужны. Сепараторы тоже вещь нужная, у Морозовых коросилов-то сколько. А перегонного куба не было. Точно не было, – старичок Прохор наморщил лоб. – Ты хоть скажи, в каком углу он стоял. Справа от окна, что ли?

– Плохо! – вздохнул Батя.

– Что плохо? – спросила Марья Моревна и снова заглянула в стакан Бати. – Дай я тебе чаю подолью!

– А то плохо, что ярмарки два раза в год, а остальное время пустует избушка. Сходили бы вы с Иваном, да посмотрели, может, сгодится на что. Рыбалка на Темном озере хорошая, так лодку бы на зиму убирали.

– Сходим, – согласился Джон, и покраснел так густо, что из темно-коричневого стал почти черным. – Только там рыба, говорят, слишком умная. Она мимо школ глубинного народа плавает, потом на крючки насмешливо поглядывает и мимо проплывает. И еще, говорят, ее там глубинный народ вместо птиц подкармливает. Вот, как мы синиц и снегирей зимой.

– Ладно привирать-то! Придумал – рыбы в школу ходют! Насмешил! – хихикнул старичок Прохор. – Скажи честно, что русалок на Темном озере нет, вот тебе и неинтересно.

Потом перестал смеяться и повернулся к Бате:

– А за избушкой следят. Кентавры каждый год полы перестилают. Их молодежь на отдыхе топчется, играется, полы проламывает, старшие потом исправляют. С этим полный порядок. Кентавры хоть и себе на уме, но честь соблюдают. И шишки мои не трогают. У меня там под навесом шишки можжевеловые выдерживаются. Я их потом перемалываю, а какие и целиком в эликсиры идут…

– Дальше будете слушать? – прервал старичка Прохора кот Василий, – что с пунктом два?

– Пункт два, – продолжил Джон. – Названо имя кощеевой дочки.

– Неужто? – удивился старичок Прохор. – Это же государственная тайна! От всех скрывали, чтобы всякие ушлые персонажи вниманием небескорыстным не досаждали. А тут и на́ люди, и имя! Неспроста это все – покровы с государственных тайн снимать.

– Театр, – задумчиво пробормотал Василий. – Настоящий театр. Сидят зрители в зале, шушукаются, покашливают, ничего толком не знают. Но вот поднимается занавес, и хитроумный сюжет постепенно проясняется, и в наконец на зрителей обрушивается неожиданный финал. Зрители аплодируют, кричат «бис». Потные артисты неоднократно выходят на поклон. Кассир, довольно потирая руки, докладывает директору о барышах…

– Василий, что ты там себе под нос болтаешь? – окликнула кота Марья Моревна, – тебе чай в молоко наливать, или без чая хочешь.

– Без чая, но с сахаром, – ответил Василий. – А разговариваю я так, сам с собой, мысли всякие приходят, ассоциации. Дед мой в театре одно время проживал, рассказывал. А тут Прохор про покровы обмолвился, а где покровы, там и занавес. Но это к делу не относится. Джон, так как дочку зовут?

– Странное имя, я такого ни разу не встречал – ни у людей, ни у русалок.

– Так она, может, и не человек, и не русалка. Она же кощеева дочь, какое захочет, такое имя и выпросит, папашка не откажет, – Прохор пододвинулся поближе и даже приложил ладонь к уху. – Так как дочку зовут?

– Странные, все-таки, родители, – продолжал размышлять, как бы не слыша вопросов, Джон. – Мне бабушка говорила, что в имени человека – его и характер, и судьба. Эх, так девочку обидеть! Детства лишить. Не ребенок, наверное рос, а сундучок с комплексами. Потому, наверное, и прятали.

Открылась дверь, неслышно появились подавальщицы. Запахло свежей сдобой, пирогами с яблоками и малиной.

– Никак в тебе родительские чувства заговорили? – насмешливо проговорила Марья Моревна, указывая подавальщицам, куда ставить пироги. – Рановато что-то, сначала жениться полагается. Признавайся, как девочку зовут? Смотри, Петька весь извелся, аж дышать перестал.

Петька заерзал на стуле, еле слышно подтвердил:

– Очень хочется узнать, как девушку зовут. И сколько ей лет. И какая она – брюнетка, или блондинка.

– Фотографии, к сожалению, нет. Может, потом найду. А зовут необычно – Несмеяна. Я в разных источниках смотрел. Везде одинаково. Необычное имя, – повторил Джон. – Даже забавное.

Воцарилось молчание.

– Не смешно, – наконец сердито произнес кот Василий. – Последний раз, когда дочку первого лица так звали, а было это очень-очень давно, лет этак тысячу назад, она засмеялась только тогда, когда замуж выходила. А замуж она вышла за простого рабочего человека. Правда, он заснул, едва ее увидел. А какие-то зверушки – вроде бы добрые, но не особенно развитые, им манипулировали. За его же деньги, между прочим. Якобы чистили, отмывали, поскольку он, как заснул, в грязь упал. Вот эти манипуляции царевну и рассмешили. А откуда перед резиденцией грязь? И заснул ли он, или сознание потерял? Странная история, на спецоперацию похожа. В общем, охомутали нормального парня, а что с ним дальше стало – неизвестно. История короткая. Дети в старину за четыре минуты прочитывали.

– А почему «не смешно», – заинтересовался Джон. – Ну, выбрал Кощей дочке легендарное имя. Кощей, не кто-нибудь, имеет право на исключение.

– Ты, Джон, на Петьку становишься похож. Смысла не улавливаешь. Некоторые смыслы в слова не просто сложно облечь, а даже опасно. В смысле, свихнуться можно. Так что давай эту тему оставим за скобками, ты просто живи и наблюдай.

– Вот-вот, наблюдай, но будь наготове! – поддержал кота Василия старичок Прохор.

– К чему? – Джон искренне удивился.

– К чему, к чему! Сказали же – охомутали простого человека, а что дальше, неизвестно, концы в …

– Прохор! – Батя недовольно зыркнул из-под густых бровей на старичка. – Не гони.

Старичок Прохор засопел, но замолчал.

– А, – радостно догадался Джон. – У нас тоже такое бывало. Тоже очень давно. Позовут кого-нибудь во дворец, и там съедят. Но это все в прошлом, теперь у нас все по-другому, я, например, механик, бабушка моя – программист.

– А что, механики и программисты несъедобные? – усмехнулась Марья Моревна.

– Марья! – одернул и ее Батя

– Ладно, молчу. Что-то старина вспомнилась. Ну да ладно! Джон, что еще пишут? И Петьку толкни, а то он больно задумчивый сидит, не заснул ли, глаза прикрыл.

Джон толкнул Петьку, тот вздрогнул, широко улыбнулся и прошептал:

– Несмея-яна!

Потом открыл глаза, удивленно осмотрелся, и добавил:

– Какое замечательное имя. Мягкое, нежное!

И снова, блаженно улыбаясь, отключился.

– Итак, третий пункт, – продолжил Джон. – Гора. Гора в форме конуса. Угол наклона – сорок пять градусов, материал – хрусталь. Высота – чтоб была выше самых высоких деревьев, чтобы и вид был приличный, и сороки не досаждали, в общем, высокая. Внутри горы замурованы сокровища – для обозрения публикой. Чтобы публика не расходилась ни днем, ни ночью, ночью сокровища будут подсвечиваться. На самом верху – площадка. На ней кресло. За ним лесенка, о которой Петр уже сказал. Чуть пониже кресла вкруг горы терраска с ложами для наблюдателей.

На этом третий пункт закончился, и Джон только собрался глотнуть чая, как в сенях послышалось негромкое пение, дверь с ласковым шорохом «шу-у-у, шу-у-у, шу-у-у-у-у-у» открылась, и в горницу вошли Василиса с засыпающим Алешенькой на руках, и Иван. Пела, убаюкивая Алешеньку, Василиса. Иван держал в руках листок бумаги с печатью. Тут же в аромате свежей выпечки стал ощущаться еле уловимый кисловатый запах серы.

– Нагулялись? – спросила Марья Моревна

– Нагулялись, ответила Василиса. – Алешенька засыпает. Сейчас отнесу его в кроватку, и спущусь. Чаю хочется.

– А у тебя что за бумага? – старичок Прохор подозрительно смотрел на листок в руке Ивана. – И зачем на ней печать?

Кот Василий, оставив блокнот возле лавки и осторожно ступая, как его предки вокруг мышки или старшие родственники вокруг антилопы, сделал круг вокруг Ивана, медленно приблизился и понюхал печать.

– Так и есть, я сразу учуял, – Василий вернулся к блокноту и уселся, положив его на вытянутые задние лапы, – печать Вия. Что же, Ваня, рассказывай, как это тебя угораздило в воскресный день вляпаться в историю с официальными бумагами?

– Да я не вляпался, – ответил Иван, на всякий случай посмотрев на ноги и убедившись, что на сапогах нет грязи или чего похуже. – Мы спокойно шли лесочком, подальше от шума на берегу. Вдруг молодой вороненок подлетел, прямо в руку листок сунул, а сам сел на ветку рядом. Клюв раскрыл, чтобы отдышаться, а сам глазом смотрит, не выброшу ли я послание, прочитаю ли. Наблюдает! Ну, я трубочку развернул, пробежал по диагонали. Вижу, приглашение. А тут Алешенька бабочку увидел, не до приглашений стало, пришлось с ним на руках за бабочкой бегать – очень она ему понравилась.

– Что ж, с приоритетами адресата определились, – кот Василий что-то записал и обратил взгляд на Ивана. – Сыночек, бабочки. А теперь самое время прочитать, что за приглашение: кому, куда?

Иван под пристальными взглядами присутствующих с грустью посмотрел на самовар, на пустой стул рядом с Джоном, и развернул листок. Текст был коротким, тем более, что преамбулу, в которой излагалось выдающееся значение предстоящего события для Всеобщей Истории вообще и для «Всеобщей истории, том AD XXV» в частности с кратким пересказом древних событий, о которых уже сообщил кот Василий, предварив его эпиграфом «Не смешно», но изложенных в строгом соответствии с каноническим текстом, Иван с согласия слушателей пропустил.

Не стал он дочитывать и перечень упомянутых собственных заслуг, начинавшихся с грамот за стишки, прочитанные в детском саду с табуретки по просьбе Деда Мороза, и заканчивавшихся благодарностью за участие в предстоящем мероприятии. Точно также был пропущен и список достижений Василисы, оказавшийся на четверть длиннее его собственного. Старичок Прохор по этому поводу, заглянув в листок из-за спины Ивана, сказал, мол, доиграемся мы с энтим феминизьмом, но развить мысль ему не дал кот Василий, зашипевший и растопыривший усы.

– Бу-бу-бу, – пробегал Иван текст, и наконец, дойдя до главного, сбавил темп. – Приглашаетесь в качестве наблюдателей на выборы жениха Несмеяны Кощеевны Дракуловой-Василискиной.

– Уф, – Иван опустил листок. – Теперь-то чаю дадите?

– Присаживайся, – Джон пододвинул стул рядом с собой. – Занесло же тебя, дружище, в наблюдатели. Теперь не отвертишься. Даже если на сверхурочную попросишься, начальство не даст. Оно ведь тоже благодарность получит, что такого достойного человека воспитало.

– А как же! – старичок Прохор был тут как тут со своим мнением. – Начальство оно, конечно, к воспитанию мало руку прикладывает, это вам не мамка с папкой, но лоску придать может. Кстати, там про родителей написано что-нибудь? А ну, глянь.

– Родителям наблюдателей отведены места в первом ряду вдоль дорожки для разбега. Номерки нужно будет получить при регистрации, – прочитал Иван.

– Что за дорожка для разбега? – спросила, спускаясь со второго этажа Василиса. – Как на гонках? На Сатурне специальное кольцо для разгона отведено, возле него все команды питстопы оборудуют. Я знаю, мы проходили.

– Про это я где-то видел, – Джон заглянул в лупоглаз. – Нашел! Дорожка для разбега – прямое пустое пространство, покрытое постриженной накануне травой, свободное от публики, предназначенное для разбега кандидатов перед подножием хрустальной горы. Общая длина пути по дорожке и склону равняется одной Соловецкой версте.

– А почему у нее фамилия другая, не как у Кощея, – игнорируя подробности организации праздника, спросил Иван. – Он же Бессмертный? И она должна быть Бессмертной.

– Нет, Ванечка, – ответила Василиса. – Бессмертный – это не фамилия, это псевдоним. И звучит лучше – короче, торжественнее и для всех яснее. Это еще на первом курсе объясняют при посвящении в студенты.

– Давно так заведено, – подтвердила Марья Моревна. – Еще при царях. Их то Батюшками называли, то Великими, то Миротворцами, то Кровавыми. А наш – Бессмертный. Вроде и не царь, а давно сидит. Помню, приехали гонцы из Столицы, бравые, статные. Артистов с собой привезли. Хороводы вокруг дуба водили. Прохор весь свой запас им сбыл. Ходил, руки потирал.

– Помню, было. Не отказываюсь, – согласился старичок Прохор. – Жаль, праздник быстро закончился. А то я бы от своей избушки трубопровод мог бы протянуть. Я уже и на космодроме насчет списанных шлангов договорился. Но, делу время, потехе час. Уехали посланцы, и артистов увезли, а от шлангов топливным духом так разило, что никаким ароматом не перешибешь. Оно, конечно, под музыку да пляску могли бы и не заметить, но как потом людям в глаза смотреть? Засмеют ведь!

– А с тех пор и гонцов не видно. Вороны вместо них прилетают, либо такие, как Петька. Бумажку несет, будто ценность невесть какую. А что в этой бумажке, и сам не знает.

– Зря вы, маменька, Петеньку обижаете, – пожалела Петьку Василиса. – Он просто исполнительный, старательный. Кто-то ведь должен новости разносить. Это и в учебнике астропсихологии написано: непосредственный контакт с иной цивилизацией лучше осуществлять при непосредственном общении, так как даже самая совершенная визуализация, аудиовизация и текстовизация не может передать весь спектр человеческого голоса, жестов и мимики. Лучше один раз улыбнуться самому, чем показать семь смайликов на экране. А у Петеньки улыбка добрая.

– Когда не ест, – заметил старичок Прохор, насмешливо наблюдая за тем, как Петька-Длинный выбирает пирог порумяней.

– Вороненок тоже улыбался? – спросил Джон, пододвигая Петьке второе блюдо с баранками. – У нас в Африке птицы не улыбаются. Попугаи, бывает, насмехаются и хохочут гомерически. Хотя те, что пообразованней, обычно помалкивают.