Ганг впадает в Москва-реку, или Индия станет сверхдержавой

© Скарфоне Р, 2024

© ООО «Издательство Родина»,2024

Памяти УДАЙ СИНГХ

Майор индийской армии Удай Сингх (7.10.1974 – 29.11. 2003) погиб в возрасте 29 лет в бою с кашмирскими сепаратистами. Офицер первого батальона парашютного полка. Удай перед смертью был дважды награжден за акты героизма, проявленные им в боях.

Глава 1. Как личная история с таблеткой вернула меня в «индийские дни»

Есть история мира, а есть моя личная история. Последние несколько лет я делаю все возможное, чтобы избежать встречи с реальным миром, я знаю по опыту, что это обязательно будет смертельная стычка, из которой я выйду весь в синяках и болячках.

Мой секрет заключается в следующем: я игнорирую газеты и телевидение, я придумываю оправдания, чтобы не встречаться с незнакомыми людьми (часто даже и знакомыми), я ненавижу официальные приемы, на которых когда-то мне было необходимо присутствовать. Иногда, когда звонит телефон и абонент на том конце связи мигает на крошечном экране смартфона, я не отвечаю. И только если звонит кто-то близкий, и мне приятно с ним поговорить, я отвечаю «алло».

Все хорошо для меня и вокруг меня, но я не смог избежать недоумения, когда Россия в 2022-м начала СВО на Украине. Впрочем, история для меня проста: после февральского путча 2014 года в Киеве, так называемого евромайдана, местные путчисты и западные подстрекатели отправились оккупировать Крым. Крымчане, никогда не чувствовавшие себя «украинцами», были готовы дать отпор, они осуществили давно подготовленный план обороны и с оружием в руках заставили нападавших вернуться. В те переломные дни, в дни народного референдума о выходе из состава Украины и возвращении на российскую родину я был там, ездил по городам – Ялте и Севастополю, разговаривал с разными людьми, записывал их голоса, делал фотографии.

Я написал десятки статей и даже книгу об этом. Был ли евромайдан переворотом или народным восстанием? И еще: вторглись ли русские в феврале 2022 года в Украину? Об этом можно говорить и спорить, но только не с теми, кто, полностью игнорируя историю, попугайничает – как это делают западные пропагандисты, используя лозунги-клише с нападками на Москву.

На мой взгляд, Россия и дальше может процветать, игнорируя и Украину, и санкции, и бесконечные нападки недругов. До каких пор?..

После двух лет ковида, истощивших Запад, когда кредитный рейтинг украинского президента Владимира Зеленского упал до минимума (после его молниеносного успеха на выборах в 2019 году), после того, как НАТО покинуло Афганистан после 20-летней оккупации, Путин решил, что настал подходящий момент вернуть Донбасс домой и тем самым спасти его от ежедневных атак Киева, которые повлекли за собой тысячи погибших и более миллиона беженцев. Украинцы бежали в Россию, а не на Запад, чтобы спасти себя. Бежали от… украинской власти!

Вторжения 24 февраля 2022 года можно было избежать еще за неделю до того, как по дорогам готовы были пойти гусеницы военной техники: достаточно было понять, что признание Россией независимости Донецка и Луганска равносильно объявлению о военной интервенции и смириться с этим. Совершил ли российский президент ошибку? – Думаю, только через десятилетие на этот вопрос можно будет получить полный ответ. Здесь же я хотел бы начать обсуждение с того переломного утра 24 февраля в Москве, когда началась история (нет: История), которую я пишу, и которая происходит вокруг и меняет всех нас.

В то утро 24 февраля я вышел из дома и собирался купить продукты, когда увидел многолюдную толпу перед аптекой «Здоровье», самой большой из пяти открытых на улице, где я живу в Москве. Такое скопление людей нельзя было объяснить исключительными скидками, сделанными в тот день «Здоровьем»… возможно, лотерея или реклама нового препарата, поддержанная певцами и танцорами, – подумал я сначала. Не обращая внимания, я вошел в булочную, думая о том, как изменилась жизнь всего за двадцать лет, проведенных мной на этой улице. Раньше здесь была только одна аптека с массивными деревянными полками, на некоторых из них стояли старинные белые банки с крупными синими буквами, обозначавшими название того, что некогда хранилось в них: скорей всего, банки были наследием этой старой аптеки, существовавшей, должно быть, с царских времен; потом на улице открылась еще одна, потом еще, пока вскорости не открылась пятая. Бизнес в сфере здоровья – один из самых процветающих бизнесов в постсоветской России.

Купив свежий хлеб, я пошел дальше за новыми покупками. И увидел грустных и угрюмых посетителей, выходящих из соседней аптеки с названием «Город здоровья». Неподалеку за столиком соседней шашлычной сидела пожилая женщина и тихо всхлипывала, разговаривая с кем-то по мобильному телефону. Проходя мимо нее, я уловил только слово «Донецк», повторенное пару раз. Я останавливался в этом дружелюбном донбасском городе в 2012 году, когда он принимал несколько футбольных матчей в рамках европейского турнира.

Вернувшись домой, я не стал выглядывать в окно и потому больше не обращал внимания на толпу перед аптекой и не рассуждал на тему, что в итоге происходит. Я спокойно сел и возобновил чтение романа, оставленного на маленьком столике у самого окна, с красным карандашом между страницами, служащим закладкой. Внезапно чтение прервал звонок одного из мобильных телефонов, которые я держу на подоконнике. Ненавижу мобильные телефоны, по этой причине их у меня четыре: если меня спросят, я скажу причину. Думаю, пока достаточно сказать, что я делаю это из соображений безопасности, опасаясь звонков мошенников. На экране сотового появилось имя Анны.

Анна – журналист, пишущий для крупной итальянской газеты. Она ненавидит Путина, а я – нет. Если ты спросишь ее, почему она ненавидит кремлевского лидера, она затронет тему прав человека, мачизма, даже ходьбы. Я уважаю Анну: образованная, умная, красивая. Мы решили ввести мораторий: никаких разговоров о Путине и политике, чтобы не ссориться.

«Вы вторглись в Украину, преступники!», – сходу начинает нападать Анна. Я же падаю с беспечных облаков: я не выходил за пределы своего района уже несколько месяцев. Женщина знает, что я живу, игнорируя текущие события, и добавляет (но не тоном извинения): «Россия вторглась на Украину». Я отвечаю, что это шутка, она предлагает мне поинтересоваться и перезвонить ей, чтобы определить, что делать и решить, как нам, иностранцам, вести себя. Включаю компьютер, читаю разные статьи, включаю телевизор, слушаю новости и узнаю о СВО. Теперь мне понятны: всхлипывающая женщина, толпа перед аптекой.

Мои мысли тут же устремились к таблеткам, к этим чертовым таблеткам, которые позволяют мне ходить своими ногами. Я проверил крохотный пластиковый контейнер на безопасность, тест подтвердил то, что я уже знал: у меня все еще было шесть – по две в день, утром и вечером перед едой, и так три дня.

Я вышел на улицу, все еще в пижаме под пальто, обошел все аптеки в округе и везде получил один и тот же ответ: ни моих таблеток, ни антибиотиков, ни самого обычного аспирина. Оставался шампунь по акции, но он мне был не нужен.

Я снова видел, словно во сне, мои мучительные римские испытания, видел обаятельного хирурга, который, улыбаясь, все взмахивал указательным пальцем в знак «нет», видел, как врач за столом выписывает таблетки, новый препарат, изобретенный японцами… Четырьмя годами ранее я был в Риме, шел от фонтана Треви, когда почувствовал первые судороги в левой икре; дойдя до площади Барберини, что менее чем в километре от фонтана, на вершине небольшого холма, судорога превратилась в боль, которая мешала идти. Я останавливался, наступало некоторое облегчение, но снова боль всего через десять шагов. Я решил взять такси и приехал в отель, а боль в ноге играла со мной в догонялки. Я пропустил ужин и лег спать: думал, что хороший сон сотрет усталость, накопившуюся за время моих неустанных прогулок по центру Рима, и унесет с собой боль, которая с самого утра с неумолимой яростью все грызла мою икру. Черт возьми!

Ночью было еще хуже, чем раньше: и когда в темноте я раскачивал больную ногу, сидя на краю кровати, и когда лежал, подложив под икру две подушки, которые поддерживали конечность в приподнятом состоянии, – все было тщетно.

Наутро я позвонил врачу, который назначил анализы в специализированной клинике, доставившей результат уже через пару часов после исследования. Врач, прочитав заключение, вынес вердикт: «Есть риск того, что придется ампутировать ногу, можно попытаться провести операцию по разблокированию канала». Оказывается, тромб блокировал нормальный кровоток, оттого нога приобрела ярко выраженный трупный цвет, который, казалось, предшествовал знакомству ноги с тесаком, который превратит страдальца в доморощенного пирата Сильвера. Идея уподобиться стивенсонсовскому одноногому герою, получила мощнейший внутренний толчок, когда администрация клиники назвала стоимость операции: она была эквивалентна стоимости небольшого, но мощного «Ягуара». Я ответил обреченно: «Давайте рассмотрим возможность ампутации, потому что у меня нет таких денег». В конце концов, идея ходить с деревянной ногой оказалась более привлекательной, чем возможность на здоровых ногах остаться бомжевать в родной стране.

Администратор призвал меня не быть пессимистом, потому что «возможно, медицинское обслуживание журналистов, членом Союза которого я являюсь, покроет стоимость операции». Так оно и вышло, и уже через несколько часов я был в операционной.

То, что они называли «операционной», оказалось кабиной космического корабля: на столе возле хирурга не было видно ни скальпелей, ни ножниц, ни марли. Над белой каталкой, на которой лежал пациент, стояло пять мониторов, рядом возвышалась большая клавиатура, похожая на клавиатуру обычного компьютера. В комнате уже находились четыре ассистента – двое мужчин и две женщины – замершие в ожидании жрицы, которая через несколько минут вышла из маленькой боковой двери. Я никогда прежде её не видел, но знал, потому что успел наслышаться о ней от врачей, медсестёр, даже от нескольких выздоравливающих пациентов, которых встретил в коридоре клиники.

Надя имела репутацию «№ 1» в Италии по проведению такого рода операций, когда это означало разрезание, сшивание, разблокировку артерий – путей, по которым на протяжении жизни движется кровь млекопитающего. А сама она – небесная красота, обернутая зеленоватым платьем и приземленная его фасоном на два размера шире, чем тело, что его носит; шапочка, широкая, как омлет, спускающаяся до бровей женщины, внутри которой были собраны и обездвижены ее атласные волосы.

Операция длилась пару часов: ни крови, ни сиюминутной боли (боль готовилась наступить через несколько часов), ни эмоций. Из последующих объяснений я узнал, что Надя ввела в систему артерий нитевидного металлического земляного червя, с помощью компьютера провела его через лабиринт, использовала его как микроскопический отбойный молоток, чтобы раздробить злокачественную пробку, закупорившую артерию ноги. За два часа операции я видел, как Надя то наставляла, то подстрекала металлического земляного червя, отвечающего за качественное подметание кровеносной дороги. Надя следила по мониторам за медленным продвижением удивительной машины для очищения кровотока, это объясняло ее бормотание «дай», «двигайся», «остановись» равнодушному механизму. Я даже видел пару незаметных толчков тазом, как это делают люди во время полового акта.

После двух часов хирургического рукопашного боя с болезнью меня вернули в палату. Когда же спустя время меня выписали, я отправился в кабинет к Наде за назначением лечения. Среди прочих лекарств Надя прописала мне недавно изобретенную в Японии таблетку, которая поддерживала бы чистоту кровеносных путей, тем самым не позволяя красному гоблину слипаться и препятствовать его жизненно важному течению по организму. Это были таблетки, продающиеся только на Западе, недоступные в аптеках России, где я уже давно жил. По этой причине каждые три месяца я садился в самолет и летел в Италию, чтобы запастись этим чудодейственным препаратом.

Эти приходы и уходы между Москвой и Римом продолжались три года. Затем таблетка прибыла в Россию, где я купил ее так же легко, как покупают аспирин. Но внезапно наступило 24 февраля 2022 года и начало военных действий на Украине, которые изменили мир.

Я не знаю наверняка, является ли президент Украины Владимир Зеленский марионеткой в американских руках или он самолично, без помощи США, привел страну к катастрофе. Скорее всего и то, и другое. Но я отдаю ему должное за то, что он пытался дать жителям Украины национальную идентичность. За границей украинцы всегда представляли себя русскими, о чем свидетельствует и классик Николай Гоголь, который в своих «Старомодных владениях» писал, что украинцы, эмигрировавшие в Петербург в 19 веке, добавляли к своей фамилии, оканчивающейся на «о», букву «в», чтобы русифицировать себя. Как известно, украинский номинатив имеет окончание на «о», в то время как русский имеет тот же падеж на «ов». Об этом свидетельствую и я, твой искренний друг, который когда-то слушал продавцов, работающих на элегантной Виа дель Корсо в Риме, которые утверждали, что они русские, и добавляли, что приехали из Львова или Киева.

До 2014 года, года переворота, положившего конец евромайдану, между Россией и Украиной не было границ: сотни украинских женщин садились ночью на поезд, чтобы на следующее утро продать яйца и овощи, цветы и домашнюю птицу в Москве, прямо на Киевском вокзале. Днем, не зная о каком-то контроле или таможне, они снова садились на поезд и возвращались домой в Донбасс. Я свидетель того, что тысячи украинских каменщиков и плотников ездили в Россию, чтобы строить или ремонтировать дачи и дома в Подмосковье. Если на то пошло, то ни один договор о границах никогда не был подписан Москвой и Киевом.

Смертей и разрушений можно было избежать до и после 24 февраля 2022 года, но западные державы, собравшиеся под знаменем НАТО, явно хотели вооруженной конфронтации с Россией. Путин угодил им в этом, ведь ему пришлось решать судьбу исторических земель. Донбасс и Крым – исторически русские земли, никогда они не были «собственно украинскими». И вдруг посреди этой напряженности – глупая готовность Зеленского вступить в НАТО, с ее смертоносными ракетами, нацеленными на города, населенные русскими людьми.

…Таблетка, значит. Белая химическая чечевица, которая функционирует внутри меня как фонарик, освещающий тьму, окутывающую дорогу из Москвы в Европу, где находится средиземноморский город, в который я пришел на огонек.

После неверия и ужаса, вызванного российскими танками в Украине, я подвел ущерб своим личным надеждам.

С началом военных действий события развиваются стремительно. Небо над Москвой закрыто, в Европу можно попасть только через страны Балтии или через Стамбул, первый маршрут предполагает поездку на поезде до Санкт-Петербурга, затем не менее семи часов на автобусе до Таллинна, Эстония, и, наконец, более трех часов на самолете, чтобы добраться до Италии: маршрут, который предполагает бессонную ночь, долгие пересадки с чемоданом весом около двадцати килограммов, около пятнадцати часов в заточении на сиденьях поезда, автобуса, самолета…

Другой путь – Москва-Стамбул-Рим – стоит пару тысяч евро туда и столько же обратно: даже если бы у меня были эти деньги (а у меня их нет), я бы точно не отдал их повелителям воздуха. Затем с февраля 2022 года заработала блокировка российских кредитных карт на Западе и западных кредитных карт в России: по истечении нескольких часов дороги иностранец вдруг оказывается в Москве без копейки денег. К этому нужно добавить блокировку всех коммуникаций, которые проходят через интернет: телефонные разговоры, банки, гостиницы. Прыжок назад на десятилетия назад, во времена, когда отсутствовало воздушное сообщение между Европой и Россией.

Я знаю, эта бесконечная, сводящая с ума неопределенность может быть хуже, чем сиюминутная ракета, разрушающая твой дом или убивающая тебя, когда ты, ничего не подозревая, просто идешь по улице… в любом случае непринятие войны подтверждается даже в таких незначительных побочных эффектах, как невозможность купить необходимое лекарство.

Вечером я глотаю обычную таблетку, на следующее утро – еще одну; в маленькой пластиковой коробочке осталось еще четыре, и так продолжается еще 48 часов.

Я звоню Анне разузнать о новостях; она – преданный журналист, который читает всю ту хрень, которую выкладывают в сеть все чудаки мира, претендующие на то, чтобы срочно приписать украинство знаковому для русской литературы Михаилу Булгакову, коего угораздило родиться в Киеве во времена российской империи. Разговор переходит на таблетки:

– Ты пробовал найти лекарства в интернете?

– Спасибо, попробую сделать это прямо сейчас.

Включаю компьютер, нахожу три аптеки, которые все еще предлагают вожделенный препарат «циклостазол» (научное название), который ежедневно поддерживает в чистоте мои старые неровные кровеносные внутрителесные дорожки.

Ночью я мчусь на такси по адресу единственной аптеки, открытой 24 часа, в которой есть таблетки. Нахожу маленькую коробочку (последнюю!), содержащую 60 непослушных маленьких круглых, которые на глазах исчезают из продажи. Шестьдесят гемопассаторов, которые позволят мне ходить еще месяц; что ж, через тридцать дней закончится этот зверский конфликт (или я обманываю себя?!).

Приехав домой, ложусь, даже падаю от усталости и напряжения. Эмоции этого дня не дают мне заснуть. Я встаю, осматриваю маленькую коробочку, с нетерпением читаю и инструкцию, и все надписи, даже те крошечные, которые можно расшифровать с помощью мощной лупы. Читаю: «Сделано в Индии, деревня Балда, Талука, район Парди».

Я тронут до слез! Я видел эти места!!! Я помню пыльную провинциальную дорогу; вижу в своей памяти женщин, утопающих в зелени полей, по которым плыли красные, желтые и пурпурные лифы сари сборщиц; я вижу редких путников, идущих под жгучими лучами солнца, направляющихся к храму, куда мы сами когда-то ездили на джипе, чтобы посетить его.

Я помню мираж, появившийся на краю горизонта: это были сверкающие серебряные трубы химического завода, который они строили – именно того, который сейчас производит таблетки, позволяющие мне ходить. Самое удивительное – это долгое путешествие этих самых таблеток и сотен других лекарств из яркой разношерстной Индии в российские аптеки. Я с особым любопытством читал в Интернете:

«Партнерство Индии и России в области фармацевтики началось во время холодной войны, когда Индия создала возможности для производства непатентованных лекарств и начала экспортировать эту продукцию по всему миру. Россия признала потенциал индийской фармацевтической промышленности и начала импортировать непатентованные препараты из Индии.

За эти годы фармацевтическая промышленность Индии быстро развивалась, став основным поставщиком недорогих лекарств по всему миру. Тем временем Россия продолжала импортировать непатентованные препараты из Индии, став одним из её основных торговых партнёров в области фармацевтики.

Однако в 1990-х годах индийско-российское партнерство в области фармацевтики пережило сложный этап. Падение советского строя и последующий экономический кризис затруднили для России импорт лекарств из Индии, и российское правительство начало искать альтернативных поставщиков.

Однако в последние годы партнерство между Индией и Россией в фармацевтическом секторе снова укрепилось. Индия продолжает развивать свою фармацевтическую промышленность, став одним из ведущих мировых производителей непатентованных лекарств. Россия, со своей стороны, признала ценность фармацевтической промышленности Индии и стремится укрепить сотрудничество с ней в этом секторе.

В 2018 году Индия и Россия подписали соглашение о сотрудничестве в фармацевтическом секторе. Согласно соглашению, две страны будут сотрудничать в области исследований и разработки лекарств, производства непатентованных препаратов и сотрудничества в области фармацевтической торговли».

Удовлетворенный этой информацией, возвращаюсь в постель, но догнать сон не удается. Снова встаю, беру с полки альбомы со старыми фотографиями, сделанными среди индусов, и пересматриваю свои «индийские дни»

Глава 2. Девиз ANSA: perinde ac cadaver – будь послушен как труп

Я занимался своими делами в русской деревне со знаменитым названием Бородино, когда «начальник начальников» позвонил мне на мобильный телефон из Рима. Чертовы мобильники, тут же подумал я. В течение года при поддержке профсоюзных активистов мне удавалось блокировать сотовые звонки из компаний, – я сделал это вопросом защиты свободы. Затем я был ошеломлен прогрессом: я был вынужден брать трубку от босса, и слушать его голос всегда, даже дома, даже когда я отдыхал.

В тот раз я ответил «готов» после долгой паузы, с острым чувством вины, потому что я находился в этой деревне, в 120 километрах от Москвы, далеко от моего рабочего места. И еще потому что шеф никогда не звонит тебе, чтобы сказать «о, молодец, хорошо», он всегда звонит тебе по какому-то другому загадочному и враждебному поводу. На сей раз он спросил без обиняков, хочу ли я поехать в Индию, и я с готовностью ответил: «Отлично!». Ответил так только для того, чтобы потянуть время и не разочаровать его, признавшись, что идея поехать работать в Индию или какую-то другую часть заброшенного третьего мира никогда не приходила мне в голову.

С «главным босом» я общался всего пару раз в жизни. Лицемерие необходимо, когда ты достиг определенного возраста, продавая слова, то есть, выполняя журналистскую работу. Однако четкое и незамедлительное «да» – это не просто вопрос плачевного конформизма, рабского следования корпоративным решениям. Дело в том, что послушание – один из краеугольных камней ANSA[1], компании, в которой я раньше работал. В точности как монастырское правило: perinde ac cadaver – будь послушен как труп. ANSA – это итальянское информационное агентство, которое по своим правилам жизни представляет собой отдельный корпус журналистики. Позвольте мне объяснить.

Что пугало корреспондента агентства, работающего за границей – в моем случае в России, – так это не только непосредственные последствия слова «нет», то есть возвращения в Рим по окончании контракта. Мой уже и так истекал. Возвращение в Италию означало ужасающую меня кабинетную работу. Однако дело не только в этом.

Голословное «нет» – это первый шаг в болото подрывной деятельности, в которое суждено ступить бунтарю – в компании, имеющей в своем уставе журналистскую трезвость и вежливость в общении с властью.

Чтобы попасть в ANSA – бывший глава отдела иностранных новостей в третьесортной газете Paese Sera – я сдал письменный экзамен на знание языков: сидя один в комнате с 20 депешами на столе, на английском и французском языках, я должен был перевести их на итальянский без помощи словаря. Когда я сдавал экзамен, мобильных телефонов с переводчиками еще не было. После того как меня приняли на работу, я три года работал в ночную смену: работал один с 11 вечера до 7 утра; ночная смена – это время, когда единственный дежурный репортер находился один в здании Датарии, старом здании, граничащем с Квириналом[2].

Случалось, что террористы звонили в ANSA с обычными претензиями (я случайно забрал пару прокламаций), звонили ночные совы, которые хотели с кем-то поговорить, были даже экзальтированные лунатики, которые, по их словам, только что после беседы один на один с Папой Римским хотели сделать горячее заявление для прессы. Отдельный разговор – землетрясения, войны, бомбардировки.

Незабываемой была ночь, когда полковник позвонил мне, чтобы сообщить новость о том, что итальянский «Торнадо», совершенно новый истребитель-бомбардировщик, был сбит через несколько часов после начала войны в Ираке. «Не повезло», – подумал я.

Война в Персидском заливе (1990–1991) стала первым конфликтом «глобальной деревни», названным так потому, что транслировался в прямом эфире по телевизорам по всему миру.

2 августа 1990 года Ирак оккупировал Кувейт, чтобы захватить чрезвычайно богатые нефтяные скважины крошечного ближневосточного государства; США, имея мандат ООН, решили вторгнуться на иракскую территорию во главе военной коалиции, в которую входила Италия. Как только началась военная операция, итальянский «Торнадо» был сбит иракцами; два пилота попали в плен. Этот эпизод доминировал в заголовках газет в течение нескольких дней. Лавину СМИ спровоцировали именно те несколько строк, переданных ночью по каналу ANSA. Вот как все происходило. Пресс-служба ВВС позвонила в агентство, чтобы сообщить новость. «Хорошо, господин полковник. Однако кто может сказать мне, что вы действительно полковник, а не псих, который хочет обмануть новостное агентство?». Дело в том, что у нас есть репортеры, которые поддерживают постоянные связи с Вооруженными силами, но в это время ребята спят. Что оставалось? Разбудить журналистов? Я отогнал эту мысль и попытался распутать ситуацию сам. «Так точно», – ответил полковник. После нескольких телефонных разговоров между мной и ВВС Италии появились официальные новости (официальные, потому что их написала АНСА) о том, что итальянский «Торнадо» был сбит, а два пилота взяты в плен.

Похвала – дело не скорое; вероятно, меня отправили в Москву (тогда еще был СССР!), потому что я хорошо поработал в те три года в качестве «ночника». Порицание же, с другой стороны, сразу же возвращается к тебе на голову, заставляя склонять шею.

Однажды в конце смены – сразу после семи утра – директор остановил меня и сказал: «Меньше прилагательных в новостях, которые мы пишем: это АНСА, а не Paese Sera». (примечание, не нуждающееся в переводе: о Paese, nda…).

Ночью произошел налет израильской авиации на палестинские лагеря в Ливане. Я писал, признаюсь, по-своему, возможно, чуть эмоционально. К семи часам утра директор уже прочитал ночной репортаж, включая очень скучный обзор прессы, который мне приходилось писать между четырьмя и пятью часами утра, потому что сразу после этого был первый выпуск новостей: последнее усилие перед окончанием смены.

Журналисты ANSA не подписывают статьи, они лишь ставят в конце новости аббревиатуру, которая имеет внутреннее значение. Корреспондент в таком случае не ищет так называемых сенсаций, иногда, правда, проскальзывает несколько. Когда на телевидении ведущий, прерывая новости, довольно пунктуально говорит: «Только что прибыла новость из ANSA…», – это сенсация.

И вот что еще важно в рамках профессиональной этики: репортер агентства не должен выпрашивать интервью или принимать предложения об интервью, сделанные потенциальным интервьюируемым. Обычно именно политики, жаждущие попасть в СМИ, просят об интервью.

Однажды я шел по длинному коридору штаб-квартиры с коллегой. Когда мы подошли к двери, он прервал дискуссию (а мы говорили о футбольном дерби «Рома» – «Лацио»[3]