Город лайков

Размер шрифта: 13

Jenny Mollen

CITY OF LIKES

Публикуется с разрешения литературных агентств William Morris Endeavor Entertainment, LLC и Аndrew Nurnberg

В книге присутствуют упоминания социальных сетей, относящихся к компании Meta, признанной в России экстремистской, и чья деятельность в России запрещена.

* * *

Глава первая

Я подскочила в постели в полной уверенности, что у меня по лбу только что пробежал таракан. Потом с отвращением прошлась пальцами по голове и провела языком внутри рта.

– О, боже! – закричала я. – По-моему, я съела таракана!

– Не съела! – отозвался мой муж из-за двери ванной комнаты.

Я включила свет и внимательно изучила прикроватный столик, ожидая увидеть тараканий кордебалет, уставившийся на меня. Что-то проскочило за стопкой книжек по раннему развитию, которые я последние полгода пыталась заставить себя прочитать. Казалось, вредители взяли небольшой перерыв, чтобы переодеться и снова броситься в атаку.

– Илья, это безумие! Мы не можем тут оставаться.

– Или тут, или у моей мамы, – спокойно напомнил он.

– А почему у нас только два варианта?

Если верить будильнику, было почти семь утра, но там, где я сидела, – в нашей спальне, из-за отсутствия окон больше похожей на гробницу, – с тем же успехом могла бы быть и середина ночи. Я подняла бутылку с водой и с силой швырнула ее о тумбочку, решительно настроенная пролить кровь.

– Ты их не поймаешь, – сказал Илья. – Они слишком быстрые.

– А я и не хочу их ловить! Я хочу вызвать дезинсектора!

– Ты не можешь никого вызвать. У нас нет договора об аренде. Нас тут вообще не должно быть. – Почему ты так спокойно реагируешь? Мы живем с двумя детьми в квартире, кишащей тараканами! Это не из тех вещей, которые можно просто переждать.

Я встала, побрела в сторону ванной и распахнула дверь.

Илья стоял, наклонившись к зеркалу, и чистил зубы нитью в своей невротичной манере – до крови.

– Тараканы не трогают детей, – пробормотал он, прежде чем сплюнуть в раковину и повернуться ко мне. Его острые скулы и пронзительный взгляд голубых глаз делали его похожим на модель из рекламы дорогого одеколона. На парня, который ничего не говорит до последней секунды, а потом пристально смотрит в камеру и шепчет что-нибудь бессмысленное типа «подожги свое сердце льдом».

Я скрестила руки и бросила на него сердитый взгляд.

– Я звоню Кену.

– Ты уже звонила ему раз пять, – ответил он. – Ты похожа на психопатку.

– Я и есть психопатка! – воскликнула я.

– К тому же Кен на съемках.

– В Торонто! Это же в пяти минутах отсюда.

Я развернулась и пошла обратно в спальню, захлопывая дверь ванной перед его раздражающе безупречным телом.

– На чем, на ракете? – рассмеялся Илья, догнав меня. – Он занят съемками. Ты же знаешь актеров. Дай парню время.

– То есть он сейчас весь из себя такой Дэниэл Дэй-Льюис, слишком погруженный в свое мастерство, чтобы иметь дело с нашествием тараканов в собственной квартире? Это ты скажешь в свое оправдание?

– Кен – отличный парень, и он разрешает нам жить тут бесплатно, – сказал Илья в тысячный раз. – Тебе лучше не знать, какие тараканы на Кони-Айленде.

Илья был прав. Я не хотела знать, какие тараканы на Кони-Айленде, а еще как выглядит его мама без одежды. Я посмотрела, как он разбирается с двумя одинаковыми черными футболками, которые достал из корзины с чистым бельем, стоящей на полу.

Когда в «Челси Хаус» Илье предложили повышение, они подумали, что он без раздумий согласится. И он так и сделал. Как и мы все. Глава глобального членского состава – престижная должность, к которой он стремился с первых дней работы в клубе. Как говорил сам Илья, «шанс был слишком хорошим, чтобы от него отказаться», хотя разница в зарплате и была незначительной.

Компания заплатила нам небольшую компенсацию за переезд, которой хватило, чтобы возместить деньги, которые мы потеряли, когда прервали договор аренды в Лос-Анджелесе и сдали мебель на хранение. Но нам еще предстояло разобраться с кучей вещей. Илья взял на себя поиск временного жилья, в то время как я сосредоточилась на том, чтобы вернуть оплату за детский сад сына и записать его в другой, продать нашу машину через «Фейсбук» и устроить прощальные вечеринки со всеми друзьями, коллегами и грумерами, с которыми мы познакомились за последние лет десять.

Я снова опустилась на край кровати.

– Я должна была догадаться, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Постой-ка, – сказала я, перенаправляя гнев. – Ты должен был об этом догадаться.

Я смотрела, как Илья изучает футболки и делает вид, что меня не слышит.

– Просторный лофт в Трайбеке, в котором мы сможем жить столько, сколько захотим? Конечно, это нереально! Если Лос-Анджелес нас чему-то и научил, то это тому, что нельзя верить пустым обещаниям актеров.

Я плюхнулась на кровать, но вспомнила о тараканах, поэтому снова вскочила и тщательно себя ощупала, словно сотрудник транспортной безопасности.

– Зачем Кен с нами так поступает? – взвыла я.

– Послушай, Кен – отличный друг, который рвал задницу, чтобы добиться успеха, поэтому я не буду поливать его дерьмом. Его программа – самая популярная на канале History, – гордился Илья своим бывшим наставником в клубе анонимных алкоголиков. Я не знаю никого, кроме Кена, с кем Илья говорил бы по телефону дольше пяти минут.

– Не хочу показаться занудой, но это как на Орегонской тропе,[1] – не смогла сдержаться я. – Рано или поздно или ломается повозка, или умираешь от дизентерии.

Илья ничего не ответил, скорее всего, просто потому что не понял, о чем шла речь. Он был вынужден бросить учебу в пятнадцать лет, когда бежал от украинского антисемитизма и переехал в Бруклин с мамой и младшей сестрой. Больше в школу он не пошел. Чтобы помогать семье, Илья сразу устроился на работу: он стал промоутером клубов и ресторанов в Манхэттене. А теперь, спустя все эти годы, он вернулся туда, откуда начинал.

Илья всегда планировал накопить достаточно денег, чтобы открыть собственный ресторан. Он хотел, чтобы это была фешенебельная русская версия «Веселки»[2] – его любимого заведения в Ист-Виллидже. Он лелеял эту мечту еще с тех пор, как мы встретились в «Гейко» – японском стейк-хаусе в Голливуде, где все официантки были вынуждены одеваться как озабоченные гейши и где мы оба работали.

– Не напомнишь мне, зачем я на это согласилась? – вздохнула я.

– Тебе тоже не понравился Лос-Анджелес. Ты ненавидела пробки, – напомнил Илья. Он говорил так, словно мы были двумя восьмидесятилетними стариками, размышляющими о жизни в далеком прошлом, а не о том, что мы оставили позади всего три недели назад.

– Все ненавидят пробки, Илья!

– И вечно палящее солнце.

– Ну, это только твое мнение. Я ничего против него не имею. Мне вообще нравятся солнечный свет, пальмы и вежливые люди, которые просят прощения, когда сталкиваются с тобой на улице.

– Есть разница между вежливостью и фальшью. А много этих «милых» людей из Калифорнии предложили тебе работу? Ту работу, которую ты действительно заслуживаешь? – наклонил он голову. – Поверь мне, этот город изменит твою жизнь.

Он был прав: моя жизнь в Лос-Анджелесе была далека от совершенства. Я чувствовала себя застрявшей в ловушке квартиры с кондиционером, расположенной в долине. А мои друзья были или одиночками, которые предлагали встретиться поужинать в девять тридцать вечера, или молодыми мамами, жившими аж в Брентвуде и поэтому отказывавшимися ехать через четыреста пятую магистраль[3] ради вечеринки.

Это означало, что я находилась в одиночестве девяносто процентов времени. И хотя мне и хотелось вернуться в строй, я не могла никуда устроиться, чтобы от этого спастись. Я только начала искать работу, после того как Роману исполнилось четыре, но мне казалось, что вся индустрия изменилась за те несколько лет, которые я провела на скамейке запасных. Новые платформы появлялись раньше, чем я успевала их скачать, не говоря уже о том, чтобы понять, как извлечь из них выгоду.

Нью-Йорк был самым большим маркетинговым узлом в мире. Город просто разрывался от энергии и возможностей. И не только от профессиональных. Каждый раз, когда мы туда ездили, он напоминал гигантский круизный лайнер, где я могла реализоваться как мать на верхней палубе, но в то же время имела возможность затеряться где-то внизу, погружаясь в жизнь, которая полностью принадлежала только мне. Теоретически это было все, чего я хотела. Но реальность уже начала демонстрировать мне, что отличается от красивой картинки.

– Какая из футболок тебе больше нравится? – спросил Илья, приподняв одну, затем другую.

– Это вопрос с подвохом? – посмотрела я на него с непониманием.

– Нет. Почему? – Илья взглянул на меня с недоумением иностранца, которое он довел до совершенства.

Я покачала головой.

– Они же одинаковые.

– А вот и нет.

– Эмм, да, – я показала ему совпадающие бирки Gap.

– Одна из них – более застиранная, поэтому создает другое впечатление.

– На меня они производят одинаковое впечатление, – пробурчала я. – Думаю, тебе лучше пойти в той, в которой выглядишь богаче и стройнее.

– Я и так стройный, – ответил он. Иногда я зря тратила на него свои шутки.

Пока Илья натягивал через голову одну из футболок, я восхищалась телом мужчины, за которого мне довелось выйти замуж. Возвышающийся надо мной со своего стадевяностасантиметрового роста, он был самым мужественным из всех парней, которые мне когда-либо нравились. Впрочем, их было мало, потому что те, с кем я встречалась до него, оказались геями.

Илья искренне мне улыбнулся.

– Все будет хорошо, Мег. Это не наш новый дом, это просто временный вариант до того, как мы сможем себе позволить собственное жилье.

Он встал на колени, чтобы меня поцеловать.

– Мне надо торопиться. Саро прилетает из Лондона.

Саро был генеральным директором и основателем «Челси Хаус». Хотя Илья и подражал ему, но в той же степени его боялся.

– Я все равно сегодня забираю Романа, да? – Илья смотрел на меня в надежде, что я предложу сама отвести нашего сына в детский сад.

– Сейчас твоя очередь, – ответила я, пытаясь стоять на своем. Я уже отводила его последние раз десять. – Кстати, насчет Саро. Я видела, что «Челси Хаус» ищет человека, который будет заниматься их веб-страницей. Ты в курсе?

– Нет, не знал, – ответил он, отводя взгляд. – Ты мой кошелек видела?

Я схватила джинсы, лежавшие на комоде, и выудила из них обветшалый бумажник на липучке. Илья пользовался им с тех пор, как ему исполнился двадцать один год, и отказывался его менять. Он утверждал, что этот кошелек помогает ему сохранять скромность. А еще служит напоминанием о том, что он пока не достиг своей финансовой цели. Годами люди дарили ему новые бумажники, и он любезно принимал их, но затем складывал в один из своих ящиков для барахла.

– Так вот, ищут, – сказала я дрожащим голосом, – и я бы отлично справилась с этой работой.

Илья поднял руку и покачал головой:

– Ты же не захочешь вести чей-то веб-сайт. И ты знаешь, как я отношусь к тому, чтобы мы вместе работали.

– Но мы же познакомились, работая вместе.

– И ты меня ненавидела.

Наши отношения завязались только после того, как Илья меня уволил. И лишь после рождения нашего первого ребенка я наконец простила его за это увольнение.

– Но теперь мы стали сильнее, и нам нужны деньги. А я в хорошей форме, в очень хорошей.

– Более чем. Но вести веб-сайт – это не твое предназначение. Ты же писательница, – сказал он.

– Копирайтер, – поправила его я. – Есть разница.

– К тому же «Челси Хаус» мало платит. Тебе надо найти работу, которая будет приносить реальные деньги. Иначе зачем тебе вообще снова начинать работать?

Я сжала кулаки.

– Проблема в том, что мы не сможем позволить себе жить в Нью-Йорке, если оба не будем работать. А если я продолжу изо дня в день постоянно слышать песенку из «Щенячьего патруля», то у меня случится нервный срыв.

– Лето закончилось. Роман возвращается на занятия, – ответил он.

– Но Феликс остается, – напомнила я. – А ты ничего не понимаешь!

– Слушай, я тоже хочу, чтобы ты была счастлива, – сказал Илья. – Мне просто не нравится, как это будет выглядеть. Я ведь едва знаю нью-йоркскую команду. Представь себе, что я приду сегодня и скажу, что они должны нанять мою жену, которая не работала пять лет.

– Ого… – Мой голос дрогнул. – Это было очень низко.

– Извини, я не это имел в виду. Я не хотел сказать, что считаю тебя неквалифицированной. Просто мне кажется, что это похоже на кумовство.

– Сказал парень, который работает на прославленное братство, – парировала я. Мне показалось абсурдным, что Илья, человек, который совсем не стремился к славе, был проводником в один из самых престижных закрытых клубов в стране. Он этого и не отрицал, по крайней мере, не в глубине души.

Но он очень упорно трудился. И если он не хотел потерять работу, ему было бы лучше не слишком задумываться о «Челси Хаусе» и о его ценностях. А я ненавидела его работу до поздней ночи, пьяных идиотов, позеров, которые целыми днями листали на ноутбуках свои собственные сайты, и замужних женщин, которые постоянно подбрасывали Илье ключи от своих комнат. Меня раздражали даже невыносимо сексуальные официанты, которые ждали минут двадцать, прежде чем предложить мне стакан воды.

В то же время контроль над членством клуба подарил Илье определенный статус, которым его не наделяла ни одна из предыдущих работ. Люди стелились перед ним. Члены помоложе приглашали его на свои свадьбы, а кто постарше – на бар-мицвы[4] своих детей. Это было глупо, но приятно. И, надо надеяться, это могло бы оказаться полезным, когда он наконец решит начать свое дело.

– У тебя появится любимая работа, – сказал Илья. – Ты ходила вчера на собеседование, сегодня будет еще одно. Ты все делаешь правильно. Тебе не нужно, чтобы я тебя втягивал в глупости.

– Спасибо, – ответила я. Мне жутко хотелось, чтобы он увидел, какой потерянной и ненужной я себя почувствовала.

– У тебя все будет более чем хорошо. – Илья поцеловал меня в лоб, словно ребенка. Я ненавидела, когда он так делал.

Глава вторая

Я ушла с работы, когда у меня родился Роман, потому что мы не могли позволить себе нанять няню. У меня не было большой семьи, на которую я могла бы положиться, а моя мама была способна на близость разве что с кошками. Моей целью было стать той матерью, которую я всегда сама мечтала иметь.

Выяснилось, что под грудой слюнявчиков и молокоотсосов счастья не найти. Я все больше и больше погружалась в депрессию. В старших классах я подрабатывала на складе в видеопрокате. За те пару лет я посмотрела все романтические комедии, кассеты с которыми должна была перематывать, и усвоила их мораль. Если верить Голливуду, у меня могло быть все! Я могла родить ребенка, потом отправиться в леса Вермонта делать яблочное пюре, а затем вернуться уже в качестве главы собственной компании, жены чуткого, но уравновешенного ветеринара, матери малыша-ангелочка, приученного к горшку, и владелицы полного шкафа одинаковых фланелевых пижам для всей семьи.

Но вместо этого я оказалась одинокой и нереализованной. Главным впечатлением недели был поход с Романом в супермаркет, где я разрешала ему полакомиться всеми бесплатными образцами еды, чтобы не приходилось готовить ужин. Материнства мне было недостаточно. А Нью-Йорк стал для меня шансом наконец-то это понять. Я собиралась вернуться к тому, что умела до того, как у меня появились дети. Планировала найти работу – что-нибудь, приносящее удовлетворение, что не только радовало бы меня, но и сделало меня лучше как мать. Я собиралась побороть депрессию, наконец поставить мозги на место и снова стать собой. Мои размышления в душе прервали вопли моего четырехлетнего сына.

– Надеюсь, он не увидел гребаного таракана, – крикнула я Илье, выбегая из комнаты.

Роман голышом стоял возле входной двери. Он трясся, как нервная собачка чихуахуа.

– РиРи пришла, – сказал он возбужденно.

Я услышала доносящееся из-за двери хриплое бормотание, словно принадлежащее злой русской проститутке.

– Марина, это ты? – спросила я, на всякий случай еще раз проверяя, что это действительно была моя золовка, а не какая-нибудь агрессивная соседка.

– Конечно я! А кто же еще? – воскликнула Марина, врываясь в квартиру сразу же, как я открыла замок.

Замшевые ботинки на платформе, обтягивающие джинсы и ярко-оранжевый ремень от Hermes делали ее похожей одну из дорогих девочек по вызову, которые обычно сидят в лобби отеля Беверли Хиллз, уставившись в телефоны и поедая «Чекс микс»[5].

Я постаралась не осуждать ее наряд и пошла в другой угол комнаты, вытирая волосы полотенцем и на каждом шагу высматривая тараканов. Обычно аренда двухкомнатной квартиры в Трайбеке стоила как минимум десять – двенадцать тысяч долларов. Но квартира Кена вместе с двумя другими, из которых открывался лучший вид на гигантские пробки на Канал-стрит, формально находилась не в Трайбеке. Она располагалась на своего рода нейтральной территории, которая раньше относилась к Западному Сохо, а недавно стала считаться частью Гудзон-сквер. Застройщики пытались купить здание сразу после урагана Сэнди, думая, что из-за повреждений, причиненных водой, им это удастся сделать по выгодной цене. Но, как нам объяснил Кен, владелец был непоколебим. Расположенный на первом этаже дома тенистый винный погребок, принимающий только наличные, приносил немалые деньги, поэтому продавать дом по цене ниже рыночной не имело смысла. К несчастью для нас, успех магазинчика был единственным, что его интересовало. Любые вопросы жителей верхних этажей, будь то проблемы с канализацией и электричеством или даже появление вредителей, он просто игнорировал.

Марина обогнула племянника, направляясь прямиком к кухонной раковине с наполовину пролитым латте в руках. – А что с твоей одеждой, Роман? – спросила она.

– Она мне мала.

Марина бросила на меня взгляд.

– Что тебе мало? – Илья вышел из спальни, занятый ответом на утренние письма в телефоне.

– Мои штаны. Они мне немножко давили, но при этом были велики, – заявил мальчик.

– Роман, они хлопковые и без бирок, – сказала я. – Ты же сам выбирал эти спортивные костюмы и обещал их носить. У нас их теперь семь, и я не собираюсь их отдавать.

В дошкольной группе, еще в Лос-Анджелесе, его странные предпочтения и довольно частые вспышки гнева охарактеризовали термином «сенсорность». Я все еще надеялась, что он перерастет эту фазу. Чем старше он становился, тем легче было с ним договориться. Точнее, подкупить его. К сожалению, все это больше напоминало игру «ударь крота». Как только я помогала ему справиться с одной проблемой, сразу же возникала новая. Сейчас она касалась только одежды.

– Я уверена, что Марина тебе кое-что принесла. И если ты сможешь сейчас одеться, спорим, она тебе это подарит, – сказала я.

Роман засиял и начал скакать перед Мариной, словно фанатка в первом ряду на концерте Тейлор Свифт. Я завидовала власти, которую она над ним имела. Она была классной тетей. А еще – единственной тетей, что делало ее только прикольнее. И завидовала я ей не только потому, что мой сын ее обожал, но и потому, что она получала от него только самое лучшее. Они смеялись, играли, а потом она собиралась и уходила. Ей не приходилось иметь дело с хаосом, в который всегда скатывался процесс его одевания, с истериками из-за продуктов, которые он отказывался есть, или с трехчасовым приключением, которым становилась подготовка ко сну. Марина была убеждена, что с детьми легко, а сложно – только с их мамами.

– Окей, слушайте все, – сказала я, глядя на наручные часы. – Нам пора пошевеливаться. У Романа занятия с девяти. Сегодня очередь Ильи его отводить, и…

– НЕ-Е-ЕТ! – закричал Роман, вжимая пятки в деревянный пол. – Я хочу, чтобы мамочка меня отвела!

Я взглянула на Илью, который, хоть и присутствовал в комнате, с тем же успехом мог находиться и в офисе. Он с головой ушел в электронную почту.

– У мамочки сегодня собеседование, – напомнила я всем.

– Я думал, у тебя уже было вчера. – Роман озадаченно на меня посмотрел.

– Это другая работа. И новый день. Новый день, новая работа, – я постаралась, чтобы это прозвучало позитивно. Мне хотелось, чтобы Роман воспринимал меня как победительницу, хотя сама я себя таковой не считала.

– И собеседований будет два. У меня встречи с двумя разными компаниями, так что шансы на успех еще выше, правда?

Роман безучастно на меня посмотрел и пукнул. Потерпевшая поражение, я направилась в сторону маленькой кухни Кена. Отмеряя три стакана смеси для Феликса, я дала Марине наставления.

– Микроволновки у нас нет, так что тебе придется подогреть бутылочку в кастрюле. Феликсу можно поспать еще полчасика, но потом ты должна его разбудить, а то у него собьется режим на весь оставшийся день. А, и еще – мы уже покормили Рыжика, но ему надо будет выйти на улицу пописать, – проинструктировала я, расставляя стаканчики со смесью вдоль плиты.

– А тебе не интересно, почему я пролила латте? – Марина посмотрела на меня, явно оскорбленная тем, что я не уделила ей пристального внимания. Прежде чем я смогла придумать оправдание, она вдруг разразилась тирадой, наполовину обращаясь ко мне, наполовину рассматривая маникюр.

– Так вот, этот урод начал на меня орать, когда я притормозила, потому что я не хотела открывать дверь и пускать его в машину.

– Следи за языком! – шикнул Илья на свою сестру. Он опустошил чашку с кофе и поставил ее возле раковины.

– Потише, вы оба, – мягко сказала я. – Малыш еще отдыхает. Мы ведь хотим, чтобы он еще полчасика поспал.

Марина не обращала на меня внимания. Вместо этого она сердито взглянула на брата и продолжила свой рассказ.

– Ну, вообще-то, не любой внедорожник «Мерседес» – это «Убер», чувак. – Марина усмехнулась, копаясь в ящиках в поисках чего-нибудь на завтрак.

– А я думала, ты работаешь в «Убер», – ответила я, пока мыла чашку Ильи, удостоверяясь, что он это видит.

– Я – напарница, Мег. Это значит, что я вожу только женщин. Моя машина, мой выбор. Фу-у-у! Ребята, у вас тараканы! – завопила она, роняя на пол коробочку сырного печенья в виде кроликов и наблюдая за тем, как оно разлетается во все стороны.

– Заткнись! – пристыдил Илья сестру по-русски.

– Малыш! – Я опустилась на колени и сгребла руками сырных кроликов.

– Ребят, не буду врать, мне это начинает напоминать токсичное окружение на работе, – сказала Марина.

– Никто тут не токсичный, – сказали мы с Ильей в унисон в страхе, что она может схватить свою сумочку Chanel, купленную по скидке, и гигантскую косметичку и просто убежать из нашей квартиры, хлопнув дверью.

Марина взглянула на меня, словно собираясь что-то сказать, но тут вмешался Роман.

– А можно мне подарок?

– Когда оденешься, – четко приказала Марина, указав пальцем на толстовку от спортивного костюма, лежавшую на полу. И, как по мановению волшебной палочки, Роман сразу же подчинился.

С гордостью, словно только что научила собаку разговаривать, Марина продефилировала к своей сумке и достала из нее фигурку Супермарио.

– Это из тех времен, когда мы с твоим папой были маленькими. Я купила его на eBay. Изначально он был подарком в коробке с готовым завтраком. – Марина умела захватывающе говорить о чем угодно, даже о старых сухих хлопьях.

– В завтраки раньше клали игрушки? – Роман взглянул на меня так, как будто его мозг был готов взорваться.

– Хочешь, верь, а хочешь, нет, но и сейчас кладут. Но только если мама выбирает крутые марки, – Марина мстительно мне улыбнулась.

– Роман, нам пора! – нервно сказал Илья.

– Но я хочу, чтобы меня отвела мамочка! – Роман повис у меня между ног, пока я шла к нему с ранцем.

Илья бросил взгляд на меня, потом снова на телефон. Боже, как он был жалок.

– Ну ладно, – сказала я, – можешь отвести его завтра.

Прежде чем нам с Ильей удалось поцеловаться на прощанье, Феликс начал кричать из-за гипсокартонной стены, которую Кен установил, чтобы создать иллюзию наличия второй спальни. Его пронзительные крики напомнили мне техносирены, которые начинают звучать, когда заказываешь шот «Секс на пляже» в Тихуане.

Я разочарованно вскинула руки. – И-и-и-и… малыш проснулся!

– Не смотри на меня! – сказала Марина.

– П****ц! – выругался Илья на своем родном языке, а потом сконфуженно взглянул на меня и взял ключи. – Пожалуйста, не злись на меня.

Я посмотрела, как мой красавчик муж выскользнул в дверь, жалея, что не способна на него злиться.

– Надолго я вам сегодня нужна? – спросила Марина, когда ее брат уже был вне пределов слышимости. – Я попала в фокус-группу по изучению «Ластрелль».

– Изучению чего? – спросила я, спеша на помощь Феликсу, пока он снова не зарыдал. Марина невозмутимо пригладила свой дерзкий высокий хвост и направилась к большому зеркалу, где полюбовалась своим нарядом, а потом начала пристально рассматривать густо накрашенное лицо. Она была такой же красивой, как и ее брат, но прятала это под кучей слоев тонального крема, хотя и утверждала, что на ней «лишь немного пудры и бронзера».

– «Ластрелль», – громко повторила она. – Это новая технология, которая снимает от четырех до семи слоев кожи и дарит сияние. Но первую неделю ходишь как человек-ящерица.

Я вернулась к ней с Феликсом на руках. В свои пять месяцев он был копией своего старшего брата. У него были темные волосы, как у Ильи, и моя изогнутая верхняя губа.

– А ты уже делала эту процедуру? – спросила я, испугавшись, что она сейчас начнет обдирать лицо прямо у меня на глазах.

– Еще нет, – ответила она. – Сегодня сделаю.

– Мамочка! Я жду! – Роман остро реагировал, когда я обращала внимание на кого-то другого. Отчаяние на его лице было таким, словно его только что оставили в раскаленной машине.

– Окей. Да. Пошли. – Я наклонилась, удерживая Феликса одной рукой, а другой пытаясь засунуть ножки Романа в его крошечные ботиночки.

– Хочешь взять на руки Феликса? – спросила я Марину. Но она пребывала в трансе, выдавливая несуществующий прыщик на подбородке. Если бы я искала няню для своих детей, то Марина была бы последней, кого я наняла. Она была неаккуратной, ненадежной и постоянно выглядела так, словно нарядилась в развратный костюм на Хэллоуин. Но она не была растлительницей малолетних, не носила мой размер обуви, а мои дети ее обожали. А еще она дешево обходилась.

– Так во сколько тебе надо уйти? – спросила я, пытаясь скрыть разочарование. Это было очень типично для Марины: она всегда делала вид, что хочет помочь, но когда момент наступал, находила способ слинять.

– Примерно в три пятнадцать. Самое позднее, – пожала плечами она, наконец взяв Феликса на руки и засияв, как мать Тереза.

– Окей. Раньше я приехать не смогу, – сказала я. – Занятия у Романа заканчиваются в три.

Я посмотрела на Романа, натягивавшего кофту. Если я не выведу его из дома прямо сейчас, через пару минут он уже будет голым и в слезах.

– Ладно, – сказала я. – Окей, хорошо.

– Ой, а я не рассказала тебе про стоматолога? – спросила Марина, когда я уже собиралась взять сумку. Я постаралась быть вежливой, собирая вещи и пристально глядя на Романа, словно он был башней из брусков[6], готовой в любой момент развалиться.

– У меня свидание со стоматологом. Он предложил мне сделать бесплатную ночную капу, – продолжала Марина. – Боже, ну и вонючая дыра. Она потрогала стену. Кусок старой краски отломился и упал на пол. – Ты уверена, что тут безопасно жить?

– А что такое вонючая дыра? – навострил уши Роман.

– Ничего, милый, – помотала я головой. – Бери ранец. Не забудь выгулять Рыжика! – напомнила я Марине, еще раз целуя Феликса.

– Да, да, да! – кивнула она. – А еще не забудь прислать мне пароли от вайфая, «Нетфликса» и «Симлис»[7].

– Договорились, – ответила я, медленно осознавая, что теперь у меня не два ребенка, а три.

Глава третья

Для сентября в городе было неожиданно жарко. Гораздо жарче, чем я представляла себе по фильмам Вуди Аллена, в которых осень в Нью-Йорке – это сезон пиджаков оверсайз и твидовых штанов. Я не располагала большими пиджаками, кроме тех, что принадлежали Илье, а брюки у меня были только для беременных. В последний раз я покупала себе одежду еще до рождения Романа. А появившись на свет, он стал моим приоритетом, так что любые отложенные деньги я тратила на ползунки, а потом и на другие костюмчики все больших размеров, которыми он был одержим. Моим же повседневным нарядом были черные джинсы и футболки с логотипами рок-групп, в которых я больше была похожа на мальчика препубертатного возраста, застрявшего на концерте Death Cab for Cutie.

Но сегодня у меня было собеседование, так что я решила выглядеть стильно, надев блузку на пуговицах с рюшами и мюли, в которых с трудом могла передвигаться.

– Давай сделаем фото на память! – сказала я, доставая телефон и делая снимок в зеркальной стене того, что, как мне тогда казалось, было последним днем моей безработицы. Я загрузила фото в «Инстаграм». У меня был закрытый аккаунт, и даже мой муж не был на меня подписан. Это был наполовину дневник, наполовину – что-то вроде доски визуализации, попытки упорядочить мою жизнь. Я использовала его, чтобы оглядываться в прошлое и видеть, каким было мое тело полгода назад, или вспоминать, какой счастливой я была за год до этого. Еще я публиковала фотографии того, что мечтала сделать, и итальянских гротов и тибетских храмов, которые надеялась когда-нибудь посетить. У меня никогда не было денег на учебные стажировки в Европе, а единственным местом, куда я ездила по работе, был Нэшвилл, где я курировала съемку рекламы печенья.

Капельки пота скатывались по моей шее, пока я запихивала смартфон обратно в сумочку, торопливо шагая по Канал-стрит.

Роман засунул руку в пакетик для бутербродов, наполненный тем, что теперь, с легкой руки Марины, называлось «скучными» хлопьями, достал горсть цельного овса и высыпал его на тротуар, оставляя дорожку к Марине на случай, если мы заблудимся.

Солнечные лучи просачивались сквозь трещины нескольких довоенных складов специй, которые еще не переделали в десятимиллионные лофты. Мужчины, толкающие тележки с пончиками и бейглами со всевозможными начинками, брели по пустынным мощеным улицам, умело обходя выбоины и строительные леса на тротуарах. Илья объяснял мне, что Трайбека находится в постоянном процессе строительства, словно переизобретая себя. Она был похожа на кота, у которого девять жизней, или на Мадонну до того, как она начала усыновлять всех этих малавийских детей. То, что изначально было фермерским районом, превратилось в точку притяжения обеспеченных белых, набивающихся в ярко освещенные здания, словно от страха темноты.

Меня никогда нельзя было даже с натяжкой назвать богатой. Я выросла в бедности, у моей мамы, учительницы английского, было трое детей от трех разных мужчин. Мой отец был владельцем водопроводной компании, и дела у него шли неплохо, но он женился еще раз и уехал в Палм Спрингс с новой семьей, когда я училась в школе. Он всегда присылал мне открытки на день рождения, но иногда ошибался в возрасте.

Теперь, благодаря недавнему повышению Ильи, мы стали жить лучше, чем раньше. Мы отложили немного денег, и, вероятно, уже могли бы себе позволить внести первый взнос за ипотеку или купить какое-нибудь скромное жилье в моем родном городе Салеме, в Орегоне. Но Нью-Йорк обладал уникальной великосветской атмосферой. Счастливый лотерейный билет или согласие Ильи принять непристойное предложение от какого-нибудь пожилого джентльмена могли бы лишь приблизить нас к мечте о том, чтобы жить как эти люди, которые, казалось, плавали вокруг по воздуху. Когда я по вечерам выгуливала Рыжика, то любила остановиться на углу улицы, пока он писал, и смотреть в окна своих соседей по району, пытаясь угадать, что они заказали на ужин или что смотрели по телевизору. Вообще, было забавно любоваться тем, как они расхаживают туда-сюда по своим небесным стеклянным жилищам, словно дикие животные в зоопарке.

От Бич-стрит и до Барклей блондинки, словно уличные гонщики, толкали по тротуарам навороченные коляски, в которых сидели малыши с липкими от сладостей пальчиками. Они проскакивали друг мимо друга, не удосуживаясь взглянуть или кивнуть в знак благодарности. Все были жутко неистовыми и измотанными, даже если для этого не было повода. Люди в Нью-Йорке не бродили без цели. Даже если ты пытался остановиться, тебе почти всегда приходилось бороться с каким-то невидимым потоком, который постоянно толкал тебя вперед.

Роман ходил на свои новые дошкольные занятия чуть больше двух недель, и мне нужно было держать в голове, что я должна собирать ему обед. Столько всего происходило. Уложив обоих детей, я порой с трудом могла вспомнить, что мне надо почистить зубы и зарядить телефон перед тем, как зарыться в одеяла и вырубиться. Обед был всегда на шаг впереди меня. Но Роман не имел ничего против моей забывчивости, потому что благодаря ей мы могли провести несколько лишних минут вместе. Мы завернули в душную дели[8], где взяли сэндвич и яблоко перед тем, как наконец дойти до относительно прохладной школы.

– Люблю тебя, мамочка, – сказал Роман, когда мы дошли до верхней ступеньки. Он взял меня за лицо и поцеловал жарче, чем любой мужчина в моей жизни. С Романом никогда не было легко прощаться. Невозможно было сказать, кто из нас чьей тревожностью питался.

Продолжая льнуть ко мне, он задавал свой привычный список вопросов.

– А куда ты пойдешь? А ты меня заберешь? А если я захочу тебе позвонить, учитель мне разрешит?

Я кивала, стараясь хоть как-то его подбодрить.

– Я не хочу идти, – тихо захныкал он в мой рукав. Дети с родителями проходили мимо нас, и я не решалась поднять взгляд. Мне не хотелось видеть их жалость и осуждение.

– Роман, ты сможешь, – ответила я, высвобождаясь и направляя его в сторону класса. Не давая сыну возможность снова на меня прыгнуть, я сбежала по ступенькам. Чья-то мама мне с сочувствием улыбнулась. Она была одета в модное платье в стиле бохо, а в руках держала глубокую сумку с торчащими из нее образцами ткани. С ее локтя небрежно свисал ярко-желтый велосипедный шлем.

– Сейчас сложно, но, поверьте, к следующему году они станут совсем другими детьми, – сказала она.

– Обещаете? – Я шла за ней и смотрела, как она отстегивает велосипед.

– Ну, по крайней мере, все так говорят, – пожала она плечами. – А куда вы планируете его дальше отдавать? В ее тоне соединялись любопытство и вызов.

– Пока думаем, – уклончиво ответила я. У Кена мы жили временно, поэтому я никуда не могла записать Романа, пока у нас не было постоянного адреса.

Мама вежливо улыбнулась.

– Если думаете о частном заведении, лучше решить пораньше.

Я сдержала стон. Моя подруга Беттани предупреждала, что нью-йоркцы одержимы частными школами. Для них отдать ребенка в правильную школу было жестким соревновательным спортом, по сравнению с которым голодные игры – это пинг-понг. Тогда я к ней не прислушалась. Мы бы никогда не смогли позволить себе оплачивать гигантские счета частной школы. Но чем больше людей об этом говорило, тем сложнее мне становилось это игнорировать.

Жители Нью-Йорка умеют странным образом одновременно хвалить и пристыжать тебя. Если выбираешь обычную школу, то ты смелый и крутой. Но если ты даже не попробовал устроить ребенка в частную, то ты – жадное чудовище, которое явно больше заботится о себе, чем о будущем успехе своего чада.

– Ну, перед тем как что-то выбирать, возможно, вы захотите проверить его у нейропсихолога, – посоветовала мама.

– У кого? – озадаченно взглянула на нее я.

– Просто чтобы оценить, с чем имеете дело. Это как открыть для себя схему его мозга. Он выглядит чудесным, но у него явно есть… потребности. – Она посмотрела на меня с вежливой улыбкой.

– Особые потребности?

– Я не эксперт, – ответила она беззаботно. – Но у всех есть какие-то потребности. Вот у моей дочери свой рог изобилия с дерьмом. Мы просто живем в таком мире. Представьте, если бы у наших родителей было время, чтобы разобраться с нашими проблемами.

С Романом никогда не было легко. Я была первой, кто это признал. Но он был сообразительным и, казалось, с точки зрения умственного развития шел по правильному пути. Когда я была ребенком, то страдала от дислексии, но у него такой проблемы не возникало. С другой стороны, были в нем другие вещи, которые вызывали у меня беспокойство, и другие люди тоже начали их замечать.

Мама смотрела на меня, пока я переваривала то, что она сказала.

– Вы ведь хотите быть уверены в том, что он пойдет в школу, которая не только академически, но и эмоционально его поддержит, – мягко добавила она. – Кстати, меня зовут Сари.

Волнистые волосы оттенка клубничный блонд и россыпь крошечных веснушек на носу делали ее похожей на взрослую версию куклы Cabbage Patch Doll, которая была у меня в детстве. Только более богатую.

– Я – Мег, – ответила я с улыбкой, под которой пыталась скрыть страх, вызванный ее помолвочным кольцом с гигантским бриллиантом.

– Он у вас первый? – спросила Сари, подвозя велосипед к углу улицы.

– Ага. У него дома младший братик, – ответила я, шагая рядом с ней.

– Старшие дети всегда самые сложные, – понимающе вздохнула Сари. – Он наверняка гений. Моя дочь будет или генеральным директором, или серийным убийцей. Она чертовски умна, но, когда дело доходит до эмпатии или нормальных сигналов поведения, оказывается, что у нее их просто нет. Поэтому мы и учимся в частной школе. Я не могу позволить ей погрязнуть в системе.

Я почувствовала, как уголки моего рта задергались. Получается, что то, что я делала для Романа, приведет к тому, что он «погрязнет»?

– Это дорого, – продолжала она, – но я хочу, чтобы у нее были все необходимые возможности. Шанс всего один, понимаете?

Я почувствовала, как у меня намокли подмышки.

– Ага, – тихо ответила я.

– Не хочу показаться снобом, потому что на самом деле я не сноб. – Речь Сари ускорилась. – Я очень приземленная. Боже, я в Бруклине живу, но обычные школы в городе – это полное дерьмо. А если у тебя какие-то проблемы, то их просто игнорируют. Это грустно. Очень грустно.

– А как именно игнорируют? – спросила я.

– В государственных школах на каждого учителя – где-то 30 учеников. А еще вши, – зловеще добавила она.

– Так в какую школу будет ходить ваша дочь? – Я пыталась получить какую-нибудь полезную для себя информацию.

– Зависит от того, в какую ее примут. Сари нажала кнопку на светофоре, но не стала дожидаться зеленого света и пошла через дорогу, не обращая внимания на приближающиеся автомобили.

Я прибавила шагу и двигалась с ней нога в ногу, стараясь не пропустить ни слова.

– В первую очередь я бы выбрала Эбингтон. Нет никого лучше, если говорить о развитии ребенка. Они на голову выше других с их дополнительной поддержкой, трудотерапией, специалистами по когнитивно-поведенческой терапии, занятиями по тай-чи и медитации и питанием без орехов. Как если бы Мария Монтессори устроила секс втроем с Джулией Чайлд и Далай Ламой.

Она обернулась, ожидая, что я рассмеюсь. Но я была слишком потрясена.

– Ого, хочу, – сказала я мечтательно.

– А кто не хочет? – фыркнула она. – Но чтобы попасть в Эбингтон, нужен золотой билет! Все родители в городе туда хотят.

Опустошенная, я посмотрела на тротуар.

– Мой муж ходил в Эллсворт, тоже респектабельная школа, но я уже уверена, что Уэверли там будет плохо.

– Уэверли, – повторила я за ней. – Как необычно!

– Мы с мужем познакомились в ресторане «Уэверли». Хорошо, что не в «Пятнистой свинье», – засмеялась она и вновь вернулась к теме. – У меня целый список мест, куда хочу сходить, но посмотрим, – она вдруг резко замолчала, как будто испугавшись, что выдала слишком много информации.

– Вам в какую сторону? – спросила она, запрыгивая на велосипед.

– Эмм, туда. – Я указала в случайном направлении. – Если у вас найдется время выпить вместе кофе, было бы здорово, – выпалила я. – Я бы с удовольствием вас порасспрашивала и посмотрела бы ваш список школ.

Сари кивнула, изображая интерес, заправила локон за ухо и проверила время на телефоне.

– Я сейчас опаздываю на установку, но найду твой номер в классном списке и напишу через какое-то время.

– Была бы рада, – улыбнулась я. Мне хотелось верить, что она напишет.

Чем дальше я уходила от школы Романа, тем легче мне становилось дышать. С сердца спадал камень. Невыносимое одеяло из вины, любви и ответственности. Я любила родителей, парней и, разумеется, собаку, Рыжика, но материнство было чем-то иным. Это была любовь, от которой хотелось блевать. Бесконечная радость, смешанная с бесконечным ужасом, который не собирался никуда уходить. Моя послеродовая депрессия продолжалась. Это не было жизненным этапом – это был новый взгляд на мир после появления детей. И хотя я ни на что не променяла бы материнство, я ощущала, что моя жизнь разделилась на две несопоставимых части: Мег, которой я была до появления детей, и той, кем я стала потом. Пока я мчалась на первое собеседование, мои тревоги по поводу воскрешения неудавшейся карьеры пополнились новой мыслью. Возможно, у Романа были более серьезные проблемы, чем те, что я игнорировала. Он был моим первым ребенком, так что я просто не понимала, с кем его сравнивать. С другой стороны, когда я видела, как другие дети гуляют со своими родителями, я завидовала. Никто из них не выскакивал на улицу, срывая ботинки, потому что туда попала песчинка, и не спрашивал по десять тысяч раз, опоздает ли он туда, куда идет.

В те моменты, когда Романа не переполняла тревожность, он крутился, грезил наяву или скакал. Это было жутко. Он был моим воздушным змеем, а я – его ниткой. Возможно, мне надо было позволить ему парить в воздухе, но казалось, что привязать его к запястью часто оказывалось единственным способом его защитить. Мои друзья любили говорить мне, что я драматизирую, что он перерастет все, что тогда становилось заметным. Я отчаянно хотела, чтобы это было правдой. Но я не могла быть в этом уверена.

Я глубоко вздохнула и попыталась сфокусироваться на единственной вещи, которую я сейчас могла контролировать. Я пообещала сыну, что это будет удачный день.

Важным было второе собеседование: с «Липп Тейлор», крупным маркетинговым и консалтинговым агентством. Первое же было скорее случайной возможностью, подброшенной мне одной пиарщицей, с которой я работала над рекламой риса из цветной капусты несколько лет назад. Это был проект для одного стартапа, который делал чай матча. Она сказала мне, что у бренда маленький капитал, что на профессиональном сленге значило «они платят копейки». Я чуть не отклонила предложение, ведь такая зарплата не покрыла бы даже расходы на няню. Но, так как немного подзабыла, как себя правильно подавать, решила попрактиковаться там перед походом на главное собеседование. В ожидании зеленого света я достала зеркальце и проверила, не застряло ли таинственным образом что-нибудь в зубах. Все чисто. Я нанесла блеск для губ и широко себе улыбнулась. Вечером, после собеседований, я загуглю все что можно о частных школах.

Глава четвертая

Я уже пересекла Бродвей и еще несколько улиц, о которых никогда не слышала, когда поняла, что ушла слишком далеко. «Матча Питчу» располагался в кофейне на углу улиц Лафайетт и Ист Форс. А я добрела до Второй авеню и уже рисковала опоздать, если не поспешу.

Ругая себя за то, что не взяла такси от школы и сделала выбор в пользу натурального дезодоранта в такой жаркий день, я наконец влетела в «Матча Питчу», запыхавшаяся и совсем не в духе.

Меня встретил мужчина лет пятидесяти, представившийся Сетом и похожий на одурманенного кофеином бывшего панка. Предложив мне холодный чай и шапочку с логотипом компании, он повел меня по ступенькам. Я поплелась следом, любуясь его окрашенными в блонд волосами и шеей, увешанной украшениями из стерлингового серебра.

Офис представлял собой опен-спейс в психоделических цветах, полный разных безделушек на инопланетную тему, похожих на те, что можно купить в придорожном киоске в Розуэлле в Нью-Мексико[9]. Он напомнил мне комнату одного парня, с которым я тусовалась за бесплатную травку, когда училась в колледже. Стеклянная стена отделяла несколько рядов столов от ярко освещенного конференц-зала, который служил также тестовой кухней.

– Мы все еще чайный бренд, но, я бы сказал, процентов сорок нашего бизнеса сейчас – это КБД – каннабидиол. И, надеюсь, доля продолжит расти, – сказал Сет. Пока он говорил, его слишком густо накрашенная монобровь поднималась и опускалась.

– Мы делаем брауни, лосьоны и всякий китчевый трэш, типа масел для члена и мятных конфеток, но мы обнаружили, что на рынке есть еще одна свободная ниша, – он криво улыбнулся (возможно, это было результатом неудачного укола ботокса или микроинсульта). – Никто не придумывает товаров для мамочек! А ведь они делают восемьдесят три процента всех бытовых покупок. Это же идиотизм! – воскликнул он, подавая мне шар, словно слепленный из мела. На этикетке было написано, что он содержал двадцать миллиграммов экологически чистого каннабидиола. – Вы много знаете о КБД? – спросил он.

– Кое-что слышала, – соврала я, все еще пытаясь понять, зачем кому-то покупать то, что я держала в руках.

– Это бомбочка для ванны, – заявил Сет гордым тоном человека, который знакомил меня с первой лампочкой. – Так вы всегда хотели стать копирайтером? – спросил он, на мгновение проявив интерес к кому-то, кроме себя.

– Да, – ответила я. – То есть это не было моей детской мечтой, но это то, что у меня здорово получается. А я люблю что-то делать хорошо, – улыбнулась я. Кажется, ему понравилось то, что он услышал.

Я могла быстро придумать рекламный текст, но моим главным талантом была способность читать людей. Лишь один раз взглянув на человека, я точно знала, чего он хочет. И точно так же, как людей, я умела понимать бренды и сразу же говорить от их имени.

Все началось в колледже, когда мои соседи по комнате стали заставлять меня писать за них биографии на «МайСпейс» и статусы в «Фейсбуке». После учебы я переехала в Лос-Анджелес в надежде устроиться на съемки какого-нибудь ситкома. Я устроилась работать хостес на неполный рабочий день в ночной клуб «Сэддл Рэнч», на бульваре Сансет. У меня было два дерьмовых пилотных сценария и три сертификата по писательскому мастерству, полученных в колледже Санта-Моники, когда я наконец обрела голос. Я все утро накачивала себя латте из ближайшего Старбакса, потом возвращалась в свою квартирку на Мартел, садилась за компьютер и фонтанировала шутками, к которым никто не мог придраться.

Мое представление о копирайтинге ограничивалось образами рекламных агентств шестидесятых, которые я видела в сериале «Безумцы». Но однажды вечером соседка, работавшая в Brigman Stern, одной из самых престижных компаний западного побережья, пришла ко мне в панике из-за странички веганских бейглов, которой она должна была заниматься. Фейглам (или фейковым бейглам) нужен был слоган, и я предложила такой: «Попробуешь фейглы, забудешь о бейглах». Он был дурацким, и я в жизни не думала, что ему удастся выйти за пределы нашего внутреннего дворика. Но клиент был в восторге, а мою соседку вскоре повысили до старшего копирайтера. Она была так благодарна, что подкидывала мне фриланс, когда была возможность. В основном я работала с фасованной продукцией, придумывая тексты для «альтернативных пищевых брендов». Я узнала даже больше, чем хотела, о подсластителях из архата и сорговой муке, но со временем мне стало скучно, и я жалела, что хотя бы вполовину не так же хороша в написании сценариев. Старший креативный директор компании, который работал над аккаунтом «Кока-Колы», заметил мой пессимизм.

– Ты можешь продавать обычную воду с пузырьками, но если ты не веришь в свой продукт и не думаешь, что меняешь мир, то ты никогда не убедишь других его купить, – сказал он мне. Так я научилась верить. Или хотя бы представлять, что верю.

Сет усадил меня на красный бархатный диван в форме губ, продолжая болтать о том, как его продукты «взорвут пространство». Я не очень понимала, о каком именно пространстве он говорил. В электронной почте он был сдержанным, но сейчас наверстывал упущенное. И хоть я и была вполне уверена, что рынок каннабидиолов и так был переполнен и удовлетворял чьи угодно запросы, от мамочек до миниатюрных шнауцеров, я все равно сказала Сету, что его бизнес кажется мне чем-то «взрывным».

Возле Сета материализовался его деловой партнер, Виго, который был ниже и моложе, и носил волосы, уложенные шипами, похожие на результат удара током. Он ничего не говорил и не смотрел, а лишь внимательно слушал напыщенную речь Сета. Эти двое немного напомнили мне человеческую версию Власа и Еника[10]. Часть меня хотела верить, что они любовники.

– Типа вместо того, чтобы вечером выпить бутылку белого вина, просто кинь в ванну одну из наших «Мамочкиных бомб» и расслабься, – сказал Сет с клоунской ухмылкой. Виго сидел с непроницаемым лицом. Мне становилось все сложнее смотреть на них и не представлять их поющими песенку «Rubber Duckie» в шапочках для душа. На мой взгляд, хотя он и никому не был интересен, каннабидиол был чем-то вроде лаванды. Хорош как концепт, но не способен реально повлиять на уровень стресса. По крайней мере, такого стресса, как тот, что испытывала я.

– «Мамочкины бомбы»? – спросила я, надеясь, что это было лишь рабочим названием.

– Ты знаешь, что я изобрел матча-латте, да? – спросил Сет.

– Не знала, – ответила я, глядя на Виго в надежде, что он оспорит авторство.

– До меня его всегда называли «чай». Посмотри, на моей страничке в Википедии все есть.

Я вежливо кивнула, делая вид, что не знаю, что любой человек может редактировать там собственную страницу.

– Рынок каннабидиола сейчас переполнен, – сказала я в попытке ослабить их уверенность. Я видела раньше, как некоторые рекламщики так делают, чтобы заставить клиента поверить, что ему нужны их услуги. Однажды я видела, как целая пиар-кампания сухофруктов поддалась одному не особо талантливому копирайтеру, который убедил клиентов, что после диеты южного пляжа[11] все женщины боялись бананов, и единственным выходом был полный ребрендинг самого фрукта.

– На рынке уже представлено много похожих продуктов для ухода за собой, разве нет? Поэтому, думаю, моим первым вопросом будет следующий: чем он отличается от всего остального? Почему вы лучше, чем ваши конкуренты? – спросила я.

Сет оживился, радуясь, что может переманить меня на свою сторону.

– Смотрите, разве эти женщины не могут просто использовать соль для ванны с сульфатом магния и добавить туда пару капель КБД, чтобы получить похожий эффект? Конечно могут! Но не делают этого, потому что в этом нет ничего прикольного. Люди хотят получить волшебное секси-лекарство, а не унылое средство из магазина здоровой еды. Успех этого продукта зависит от того, как мы его продвигаем. Вы знаете это лучше, чем кто-либо ещё.

– Продолжайте, – сказала я.

– Возьмите базовую потребность, добавьте немного шрифта без засечек, поместите на фон приглушенно-розового цвета и продайте идею роскоши по доступной цене. Вот так все и делается, правильно, Виг?

Бесстрастный человек кивнул, и Сет продолжил.

– Мы просто идем на шаг впереди, потому что наши бомбы – не дерьмо какое-то. На самом деле, они вполне себе волшебные. Их делают маленькими партиями с добавлением эфирных масел и каннабидиола высшего качества. Не говоря уже об упаковке, от которой кончить можно.

– Что, простите? – спросила я, решив, что мне послышалось.

– Но я не хочу, чтобы это был какой-то фейковый статусный символ, который будет стоять у тебя на раковине рядом с дорогим мылом. Я хочу, чтобы это стало движением, точкой невозврата в индустрии! – продолжал Сет, похожий на харизматичного священника с модной прической, служащего в церкви рок-н-ролла. – Чел из Dirty Lemon придумал, как сделать лимонад сексуальным. А знаешь, как дешево и просто делается лимонад?

Сет подошел к раковине и открыл кран. Я увидела, как он достал лимон из корзины с фруктами и разрезал его пополам.

– Вот, – сказал он, напыщенно кидая половину лимона в стакан водопроводной воды и ставя его передо мной. – Я только что его сделал.

Я улыбнулась и поднесла напиток к губам.

– Очень вкусно, – сказала я.

Он кивнул и посмотрел, как я сделала еще глоток.

– Мы думали нанять Black Reindeer, но они запороли запуск нашего шоколадного молока с азотом, потому что убедили нас перенести список ингредиентов с задней части упаковки на переднюю. А знаешь, сколько гребаного сахара в шоколадном молоке?! Никто НИКОГДА не должен видеть этой информации!

Я посмотрела на Виго, который взял ноутбук и начал лихорадочно печатать. Моя интуиция подсказывала, что он был тем, кто стоял за всей деятельностью, но знал, что лучше не вмешиваться, когда Сет в ударе.

– А у вас есть креативный директор? – спросила я. – Арт-директор? Кто-то, с кем я буду сотрудничать?

– Нет, только мы. Мы практически все делаем сами. Виго занимается стратегией, а я – что-то вроде творческой силы. А еще у меня есть кучка стажеров и чувак, который занимается сайтом, с которым я люблю работать. Но мне нужен мега-копирайтер, и мне сказали, что вы – настоящая звезда. Ну или как минимум лучшая в ценовой категории, которую мы можем себе позволить.

– Очень приятно это слышать, – сказала я, но в голосе моем слышались нотки недоверия. Как он может быть у руля компании?

– Мы тут всегда готовы к коллективной работе. Если есть идеи, просто высказывайте их, и посмотрим, что подойдет. Самое главное, чтобы это было прогрессивным, но не слишком молодежным. Нам нужен кто-то вашего возраста, чтобы все было как надо.

– Моего возраста? – рассмеялась я.

– Реклама – это что-то вроде модельного бизнеса. После тридцати время уже прошло. Но и наша демоверсия – тоже! И теперь мы хотим произвести впечатление чего-то настоящего, но в то же время амбициозного.

Виго кивнул в знак согласия, после чего продолжил печатать, напоминая судебного стенографиста под амфетаминами.

– Ну, думаю, по поводу аутентичности – вы правы. Надо стараться быть похожим на своего потребителя и не говорить с ним свысока.

– Правильно, конечно, – кивал Сет, пытаясь меня понять.

– И вместо подхода «вот, какой хорошей стала бы ваша жизнь с нами», потребители, особенно мамочки, просто хотят понимания. Они слишком хорошо соображают, особенно миллениалы. Они видят сквозь всю эту мишуру. Вам надо стать потребителем. Говорить, как он, одеваться, как он, и даже шутить, как он. Так создается связь.

Сет посмотрел на Виго.

– У меня мурашки. А у тебя? – спросил он. Виго покачал головой. Мурашек не было.

– Так это предложение? – спросила я. Дерзость не мой конек, но сейчас я чувствовала себя увереннее, чем обычно. Этот мужик был ужасно нелепым, и я просто хотела пойти в «Липп Тейлор» с синицей (или бомбочкой для ванны) в руке.

Сет сжал губы.

– Подождите минутку.

Я смотрела, как Сет и Виго совещаются за стеклянной стеной, что больше напоминало обсуждение футбольной игры. Я представила, как они вернутся, будут умолять меня пойти к ним, а я сохраню спокойствие и скажу, что дам ответ до конца недели. Люди любили получать ответы до конца недели. Если просишь немного больше времени, то это уже очевидный отказ. Но «конец недели» всегда звучало как «да» с долей сомнения, но без отчаяния. Это было лучшим способом исключить последующие встречи и еще лучшим, чтобы назначить новые.

Я вытащила телефон, стараясь казаться равнодушной, но вдруг сердце у меня упало. Человек из «Липп Тейлор» написал мне на электронную почту, что собеседование отменили.

«Мы приняли решение взять собственного кандидата. Мы очень хотели с Вами встретиться и будем держать Вас в курсе будущих вакансий».

Прежде чем я успела ответить, Сет снова ворвался в помещение. У него по щекам стекали капли пота. Он выглядел как светлое пиво, которое только вытащили из холодильника.

– Окей, итак… Когда мы общались по почте, я был не очень уверен, но теперь, когда мы встретились вживую, мы с Виго уверены, что вы – единственный человек, который подходит для этой работы. Вы можете говорить с толпой так, как мы не умеем. И, по-моему, у нас одинаковые взгляды на мир.

– Правда? – посмотрела я на него в замешательстве.

– Эта бомбочка для ванны похожа на любую маму. Ты хочешь сбежать от детей, но не хочешь тусоваться в клубе. Ты хочешь съесть торт, но не хочешь ничего калорийного после девяти вечера. Ты часть этой толпы, которая не считает заботу о себе эгоизмом. Ты привилегированна, но в то же время подчиняешься другим. Ты блаженная, но долбанутая, веселая, но работоспособная…

– Простите, – перебила я его. – Вы говорите обо мне или о «тебе» в переносном смысле?

– О тебе… Но и в переносном смысле о «тебе»! – Он выпучил глаза от возбуждения.

– У нас нет кучи денег, так что оплата будет скромной. – Он закашлялся и посмотрел вниз. – Двадцать штук за полгода. Но возможно повышение.

– На сколько? – спросила я с максимально бесстрастным видом. Мне никогда не предлагали повышения зарплаты.

– Надо смотреть на цифры, – вмешался Виго. Я впервые слышала, как он говорил. Голос у него был низкий и скрипучий.

– Послушайте, – сказал Сет. – Поможете компании встать на ноги, и тогда поговорим.

Я моргала в замешательстве, голова кружилась. Мне хотелось иметь работу. Но готова ли я была сотрудничать с этими двоими? Да еще и за сорок кусков в год?

– У нас есть два слогана! – сказал Сет. – «Депрессия после кесарева» и «TGI-Понедельник»[12], потому что по понедельникам няня возвращается. Это Виго придумал! – Сет обернулся на Виго, и тот тяжело вздохнул.

– Мы хотим, чтобы всего было пять слоганов. Но уже звучит симпатично, да? – спросил Сет.

– Ага, – сказала я. – Все ясно. – Я кивала и не понимала, реально ли что-то в них увидела или просто очень нуждалась в работе.

Глава пятая

Заходя в «Челси Хаус», я всякий раз чувствовала себя поддельным одеколоном вроде тех, что продают в гипермаркетах. Не совсем Джорджио, не совсем Кельвин, а нечто во флаконе с распылителем, способное вызвать какой-нибудь контактный дерматит. Возможно, это было сделано умышленно – бесстрастные хипстеры открывали входные двери, по-растафариански шикарные привратники находились за стойкой, официанты упаковывали свои подтянутые на пилатесе тела в идеально асимметричную униформу, сшитую бельгийскими дизайнерами. Хотя я и знала по именам большую часть людей, работавших там, я не могла избавиться от чувства, что меня могут отсюда выкинуть просто за то, что мне не хватает какого-то эфемерного качества, которое есть у всех остальных.

«Челси Хаус» хотел, чтобы его члены воспринимали себя частью элитной тайной группы творцов и мечтателей, ниспосланных на Землю, чтобы обмениваться идеями и энергиями в супершикарной обстановке с показами фильмов, бесплатным вайфаем, доступом в бассейн и бездонными тарелками салата из тщательно промятой капусты.

Клуб, впервые открытый в Лондоне, заработал особую репутацию, потому что исключал всех, кто носил на работе галстук. Банкиры от Верхнего Ист-Сайда и до Бэттери-Парк-Сити умоляли, чтобы их взяли, но редко получали добро от комитета по членству, который Илья теперь возглавлял. Что было забавно, потому что в нем, выросшем на дощатом променаде Кони-Айленда, не было ни капли элитарности. Более того, он считал весь концепт «Челси Хауса» полным бредом. Но концепту он нравился. У него была четкая трудовая этика, и выглядел он тоже неплохо. Обычно клубу нравилось ставить на эту должность тщательно отбираемых людей из сообщества, но открытие новых клубов, таких как Wing, Soho House, Norwood, Well, Wonder и The (нон-бинарное заведение, которое настаивало на том, чтобы его называли «коллективом», а не «клубом»), заставило «Челси Хаус» потерять не только преимущество, но и власть. А Саро Старк, хозяин вселенной Челси, считал, что Илья был единственным, кто подходит на эту должность. И он был отчасти прав.

Зайдя в зал на шестом этаже, я увидела Илью за дальним столиком у стены. Похоже, он успокаивал расстроенную официантку. Хотя он и не особенно обращал внимание на ее всхлипывания, я почувствовала, как на моей шее волосы встали дыбом, и громко его позвала. Неважно, насколько чистыми были ее намерения: в конце концов, она все равно попытается с ним трахнуться. Все так делали. Даже те, кому нравились женщины.

– Илья, – сказала я так доброжелательно и спокойно, как смогла. Илья абсолютно спокойно на меня взглянул. Он не волновался. Возможно, благодаря трезвому образу жизни, он считал уделом слабаков поддаваться искушению, будь то стакан виски или горячая хостес. Это было ниже его достоинства.

– Привет, Мег, – сказал Илья. Он выглядел удивленным, но не сказать, что не был рад меня видеть. Официантка поправила блузку, а Илья встал, чтобы меня обнять.

– Логан, это моя жена, Мег, – сказал Илья довольно холодно. Каждый раз, когда он представлял меня новым людям, особенно женщинам, я чувствовала, как их взгляды задерживаются на моем лице немного дольше, чем нужно. Я могла читать их мысли. Они пытались понять, почему он выбрал меня.

В свои тридцать пять я была не молодой и не старой. Еще могла носить джинсовые шорты, но уже выросла из того возраста, когда парни общались со мной посредством музыки. Я была совершенно обычной девушкой с темным каре и грудью, которой не нужен был спортивный бюстгальтер. Где-нибудь во Франции, где женщины могли быть сексапильными, даже если выглядели как мальчики, я бы ценилась выше. Но там, где я выросла, большинство людей воспринимали меня как суицидального гота или воинствующую лесбиянку, потому что я носила ботинки Doc Martens, слушала Ани ДиФранко, а волосы у меня не доставали до плеч. Но мне нравилось. Я посмотрела достаточно фильмов ужасов, чтобы знать, что у таких девушек, как я, наибольшие шансы выжить. Чирлидерш и школьных королев красоты всегда безжалостно зарезали или убивали током от их собственных фенов.

Пышногрудая девушка двадцати с чем-то лет улыбалась, протягивая мне руку. Всем, на чем я смогла сосредоточиться, была большая татуировка с русалкой на ее предплечье.

– Мне нравится ваша русалка, – сказала я медовым тоном, пытаясь компенсировать свою неуверенность в себе.

– Это сирена, – поправила она.

– Так еще лучше, – неловко засмеялась я, и Илья бросил на меня взгляд. Я слишком старалась.

– Что? – Я больно ударила его по плечу. – Я ведь обожаю использовать свои женские чары, чтобы заманивать мужчин и убивать их. Ты же знаешь.

– Знаю, – вздохнул он.

Когда я встретила Илью, мне было двадцать пять, и я работала за барной стойкой в Гейко, японском стейк-хаусе, дресс-код которого поставили на место еще задолго до движения #MeToo. Я была наслышана о задумчивом ночном менеджере другой смены, пока наконец не пообщалась с ним и не поняла, что не хочу иметь с ним дел. Что, конечно, значило, что я хочу иметь с ним дело. Я боялась на него смотреть и знала, что он тот тип парня, который тебе перезвонит, не говоря уже о чем-то большем. Он был мрачным и загадочным благодаря своему слабому русскому акценту и черной одежде. Я работала посменно, а он – только по ночам, что навело меня на мысль, что дневные часы он проводил, отсыпаясь в саркофаге. За первые два месяца мы ни разу не пересеклись. Но когда я стала работать по вечерам, я стала его видеть – этого вампира из всех моих сексуальных фантазий, вдохновленных книгами Энн Райс[13]. Он ездил на мотоцикле, курил сигарриллы и носил кожаную куртку с воротником-стойкой. Меня ужасно бесили такие воротники. Но его чувство стиля было одной из немногих вещей, которые позволяли мне чувствовать над ним небольшое превосходство. Хоть он и был красивым благодаря острым скулам, он все равно был придурком с дебильным воротником, и ни у кого не хватало духа сказать ему, что это выглядит по-уродски. Будучи менеджером, Илья не имел права близко общаться с сотрудниками, но я знала, что еще до моего прихода он переспал в раздевалке с куда большим количеством коктейльных официанток, чем заслуживал. Это было еще до того, как он перестал пить и получил повышение, но слухи так и продолжили ходить. Не считая моментов, когда он использовал одни и те же три фразы на испанском со всеми официантами, убиравшими посуду со стола, изображая непринужденного человека из народа, трезвый Илья был жестким. Он был внимательным к деталям, если не невротичным, и вел себя со мной строже, чем менеджер дневной смены, которого я хотя бы могла контролировать с помощью флирта. Илья старался быть деликатным, когда в конце концов уволил меня, вызвав на беседу из-за того, что одну половину времени я проводила, обсуждая с официантами его костюмы, а вторую – поедая коктейльные вишенки. В заключение он объяснил, что я, очевидно для всех, не воспринимала ресторанный бизнес всерьез.

– Ты правда считаешь, что кто-то воспринимает это всерьез? – ответила я, попутно спрашивая себя, не пора ли высказать ему мои соображения о воротниках-стойках.

– Да, я так считаю, – ответил он прямо. А потом взглянул на меня так, как будто это мне должно быть стыдно.

Чего я тогда не понимала, так это того, что Илья пахал как лошадь, чтобы стать менеджером в Гейко. А тот факт, что я насмехалась надо всей ресторанной индустрией, похоже, лишь еще больше его раздражал. В тот день я ушла, сгорая от стыда и надеясь, что больше никогда его не увижу. Однако где-то внутри меня теплилась надежда, что однажды я сделаю со своей жизнью что-то такое, что окажусь на гигантском билборде прямо напротив окон его офиса. Две недели спустя, бесцельно бродя по супермаркету Cost Plus World Market, в Грове[14], я с ним столкнулась. В прямом смысле. Был пасмурный воскресный день, и вместо того, чтобы направить мою депрессию на написание очередного сценария о разводе моих родителей, на печать которого я бы потратила двести долларов, я решила извлечь максимум из последней кредитки и потратиться на то, чтобы украсить квартиру.

Я держала в руках корзину, полную чайных свеч и бумажных фонариков в форме звезд, и немного сырокопченых колбасок, когда вдруг услышала, как кто-то на меня шикнул. У меня вдруг возникла мысль, что меня приняли за воровку, так что я нервно обернулась. Под флуоресцентными лампами Илья выглядел не таким засаленным. Он был без кожаной куртки и наконец не в черном: на нем были синие джинсы и коричневая кофта с v-образным вырезом, которую он, видимо, позаимствовал у какой-нибудь бывшей девушки. Я отскочила, и одна из колбасок полетела на пол. Илья сразу же за ней потянулся.

Я постаралась вести себя невозмутимо и равнодушно, как будто никогда не пыталась найти его страничку на «Фейсбуке», пока он отходил.

– Что? – спросила я так, словно он неделями меня пилил.

– Почему ты все время такая злая? – скорчил он гримасу и воздел руки.

– Ну, ты меня уволил, – ответила я, поднимая колбаску и засовывая ее обратно в корзину.

– Прости, – мягко сказал он. – Если тебе так будет легче, то начальство хотело, чтобы я это сделал еще три месяца назад.

Я пожала плечами и сделала вид, что копаюсь в корзине, прикладывая всевозможные усилия, чтобы не дать этим словам меня ранить.

– Ты прическу сменила, – сказал он.

– Нет, просто причесалась, – поправила его я, шокированная тем, что он вообще заметил мою прическу.

– Как твоя ресторанная карьера? – спросила я снисходительно.

– Хорошо, – кивнул он. – А у тебя как с работой?

Я сглотнула и сделала вид, что мне все равно, что он думает.

– Пишу рекламные слоганы и помогаю другу из колледжа монтировать демки. А у тебя есть друзья? Мне кажется, ты бы мог где-нибудь сыграть Дракулу, – сухо сказала я.

Илья ухмыльнулся. Он начал что-то говорить, но замялся.

– А колбаски тут и правда вкусные? – почесал он голову, глядя на связку у меня в корзине. – Ну, ты, конечно, и набрала.

Я фыркнула, прижимая корзину к груди.

– А ты зачем сюда пришел? Что-то ищешь? – спросила я.

– Только тебя, – ответил он, не дрогнув. У меня все внутри упало, как во время виражей на американских горках.

– Я увидел тебя через окно и хотел убедиться, что между нами нет сильных чувств, – добавил он.

– Между нами ничего нет, – сглотнула я, внутренне желая, чтобы между нами что-то было.

– Окей, – кивнул он и уже начал уходить, но вдруг остановился. – Ну, раз уж я здесь… Может, мне необходим новый френч-пресс или одноразовая скатерть? И, конечно, надо взять копченые колбаски!

Я не хотела смеяться, но не сдержалась. Он был забавнее, чем мне казалось. А еще он был таким проницательным, какими обычно бывают только женщины. Я закатила глаза, пытаясь держать оборону, но знала, что пропала. Даже если бы он сейчас ушел и я больше никогда не видела бы и не слышала его, то все равно продолжала бы о нем думать, помешалась бы на нем и в ближайшие три месяца читала бы его гороскоп и прокручивала этот диалог в голове.

– Ты постоянно закатываешь глаза! – размышлял он, пока мы шли вдоль полок. – Это происходит во время общения со всеми мужчинами или я какой-то особенный?

– Со всеми, – ответила я, переходя в другой ряд и про себя умоляя, чтобы он пошел за мной. Он так и сделал. А я могла только изображать недотрогу.

Я смотрела, как он разговаривал по-русски с пожилой женщиной на кассе и помогал ей убирать в пакеты мои покупки. Потом я согласилась с ним поужинать. Мы пошли в какой-то ресторанчик в Глендейле, где подавали бефстроганов. Я ехала у него за спиной на его грязном мотоцикле, выпила два шота водки и после этого разрешила ему войти в мою квартиру (я знала, что так делают с потенциальными вампирами). Вечер начался с того, что я гордо уверяла его, что между нами ничего не будет, потому что он – не мой тип, и закончился тем, что я умоляла его жестко меня оттрахать в его куртке с воротником-стойкой. Год спустя мы поженились.

– А ты не должна быть на собеседовании? – спросил Илья, сдержанно целуя меня в щеку.

Я надула губы.

– «Липп Тейлор» все отменили.

– Жалко. – Илья взял меня за руку. – Ты в порядке?

– Вообще, да. Я прошла первое, – улыбнулась я, пытаясь казаться радостной.

– У тебя появилась первая работа. Это прекрасно, – опустил он голову.

– Замечательно. Они делают для мамочек марихуановые бомбочки для ванны. Ой, то есть из КБД.

– Я думал, это чайная компания. – Илья прищурился. – Тебе не кажется это странным?

– Может, это тебе кажется? Я не вижу проблемы. К тому же это товар для мамочек.

– Мамочек-наркоманок? Ты реально хочешь с этим связываться? – Илья прощупывал почву, рассуждая четко и ясно.

– Они же не едят каннабис. Они в нем отмокают. Неизвестно, есть ли вообще эффект.

– Ну, я бы не стал. А зарплата достойная? – спросил Илья.

– Ага, – соврала я. – Возможно, даже будет повышение.

Он нахмурился.

– Значит, платить не будут.

– Будут! Они пригласили меня к ним работать. Ты можешь немного порадоваться за меня перед тем, как все раскладывать по полочкам?

– Извини. – Илья расплылся в улыбке. Он пошел на попятную. – Хорошо, что ты что-то нашла. Я же говорил, что у тебя получится.

– Я знаю, ты всегда прав. – Я все еще была раздражена.

– Хочешь пообедать? – спросил он, пытаясь разрядить обстановку.

– С тобой? – склонила я голову. Я знала, что он имел в виду.

– Я сейчас не смогу. Тут завал. – Илья нажал кнопку вызова лифта и снова погрузился в электронную почту на телефоне.

– Эта русалочка-официантка – симпатичная, – не смогла сдержаться я, пока мы ждали. Илья закатил глаза.

– Ты сегодня придешь поздно или…

– Вряд ли. – Илья снова посмотрел на телефон и помотал головой, явно разочарованный тем, что читал. Он все еще косился на экран, когда двери лифта открылись. – Придется с этим разобраться, – сказал он со вздохом, который должен был вызвать сочувствие. – Бабби на крыше. Она тобой займется.

– Я так рада, что мной займутся, – сухо сказала я, заходя в лифт раньше, чем Илья успел обнять меня на прощание. Двери закрылись, и я глубоко вздохнула. Не плачь, Мег, сказала я себе.

– Тьфу! Вам иногда не хочется, чтобы все отвязались? – прорычал кто-то у меня за спиной.

Я вздрогнула и обернулась. Поглощенная чувством обиды, я даже не заметила блондинку в больших солнечных очках, стоявшую позади меня. У моей соседки по лифту был слабый акцент, но я не могла понять, какой именно. Я в смущении вытерла слезы.

– Ага, – ответила я, через силу усмехнувшись. – Думаю, хочется.

– Эмоции – это сила. Не надо их скрывать, – сказала она, доставая бумажную салфетку из большого клатча и протягивая ее мне. – Он был бы счастливчиком, если бы уделил вам время.

Она сняла очки и мягко пожала мою руку. Один глаз у нее был голубой, а другой зеленый, что, несомненно, поражало. Но по-настоящему меня шокировала ее энергия. Она буквально вторгалась в мое пространство. Мне пришлось отвести взгляд.

– Ты слишком сильная, чтобы с тобой так обращаться, – сказала она мне, когда двери открылись. – Не терпи больше оскорблений, окей?

– Спасибо, – ответила я, наблюдая, как моя собеседница уходит. Одетая в высокие темные армейские ботинки и пышное розовое мини-платье, она напоминала одновременно взрослую женщину и ребенка.

Помощница Ильи, Бабби, заметила мое появление и бросилась ко мне. На ней были шлепанцы от Gucci и кашемировый свитер с вышивкой «Думай вне моих стандартов». На самом деле ее звали Джейми, но Илья прозвал ее Бабби, потому что она ела бейглы без мякиша, по утрам пила только теплую воду с лимоном и постоянно жаловалась на радикулит, как будто была семидесятитрехлетней вдовушкой из Боки, а не двадцатисемилетней диктаторшей нью-йоркского модного сообщества. Я поискала взглядом мою соседку по лифту, но с разочарованием обнаружила, что она пропала.

– Мег, – бодро сказала Бабби, беря меня под локоть, – давай я тебе помогу.

Глава шестая

Бабби усадила меня в углу. Бассейн на крыше уже был набит качками в ярко-желтых гамаках и лайфстайл-блогерами, которые пытались исподтишка сфотографировать свой педикюр, заходя в воду.

В «Челси Хаусе» было строго запрещено делать фото. Даже если вы были пойманы за селфи, то вас незамедлительно просили покинуть помещение. Здесь все было сурово, как в законодательном собрании. Например, недавнее правило, согласно которому дети должны были получить собственное членство, чтобы иметь право посещать крышу, вызвало ярость среди участников. Как объяснил Илья, это было сделано, чтобы в теплое время года место не становилось похожим на огромный летний лагерь. И хотя клуб и рад был принять некоторых постояльцев отеля и семьи со связями, он не собирался превращаться в детский сад. Тем не менее, в прошлом году он все-таки им стал, потому что члены «Челси Хауса» ополчились против такого решения.

– Ты как? – спросила Бабби.

– Хорошо. Лучше. Кажется, я нашла работу. Знаешь магазин чая «Матча Питчу»?

– Да, хотя нет, – ответила Бабби, проявляя лишь чуть больший интерес к моему карьерному пути, чем Сет.

– Тебе не кажется, что эти два парня ведут себя странно? – Я посмотрела на двух типов, похожих на спортивных инструкторов, которые обжимались в джакузи так страстно, что, казалось, вот-вот сотрут друг у друга автозагар. – Потому что на крыше это ни хрена не разрешено, – напомнила Бабби, как будто это я решила этим заняться, а не они.

– Мне кажется, они просто… – Я начала говорить, но она меня прервала.

– Я уверена, ты переживаешь по поводу школ.

– Откуда ты знаешь?

– Сейчас сентябрь. И все мамаши переживают по поводу школ. Разве Роман не в детском саду?

– Скоро пойдет,[15] – кивнула я, удивившись, что она об этом помнила.

– Значит, ты прямо в гуще событий! – засмеялась она. – Не переживай, мы все в одной лодке. Это что-то вроде нью-йоркского обряда посвящения. В этом месяце счета в баре будут запредельными, – Бабби ухмыльнулась.

– Не радуйся слишком, – ответила я.

– А как иначе? Я в восторге! Праздник отчаяния. Беспощадная природа. Окончательный расчет с реальным положением человека в мире. Как бездетному человеку, мне безумно приятно видеть этот раздрай.

– Ну, не знаю, могу ли я быть в большем раздрае, чем сейчас.

– О, можешь, поверь, – ободряюще сказала Бабби. – Ты собираешься отдавать его в частную школу, да?

– Честно говоря, я не думаю, что мы сможем себе это позволить. Стоимость там возмутительная.

– Найди способ. Я ездила по два часа каждый день, чтобы учиться в Спенсе, и это изменило мою жизнь.

– Настолько отличается от обычной школы? – спросила я.

– Конечно, и образование отличное, но главное – связи и отношения. В Нью-Йорке, когда люди спрашивают, где ты учился, они спрашивают именно о старшей школе. Хотя я не хочу тебя пугать.

– Всё в порядке. Я всю жизнь напугана. – Я начала что-то говорить, но замолчала. Блондинка из лифта вернулась. Сняв туфли, она свесила ноги в бассейн.

– Знаешь ее? – слова практически сорвались с моих уст.

– А ты что, нет? – Бабби едва сдержала смех.

Я снова посмотрела на женщину.

– Нет… А кто это?

– Ты разве не в рекламе работаешь? – недоверчиво покачала головой Бабби. – Ну, ты явно не в теме. Это Дафна Коул, больше известная по своему нику в «Инстаграме», «ПогодаДляСвитера365».

– Я не особенно пересекаюсь с индустрией моды. Это скорее нью-йоркская тема, – ответила я.

– Мода – нью-йоркская тема? – хихикнула Бабби. – Я уверена, что в Лос-Анджелесе тоже есть мода.

Наши с Дафной взгляды пересеклись. Я ощутила укол смущения и отвела глаза.

– Раньше она была модным инфлюенсером, а потом родила детей, и теперь она скорее мам-флюенсер, но стиль у нее что надо. Она – супер, – объяснила Бабби.

Я работала с большим количеством гуру здорового образа жизни, диайвайщиками и смузи-художниками, но это было совершенно новой областью. – А что конкретно делают мам-флюенсеры?

– Это особый поджанр. Типа, она супершикарная и модная телка, но теперь еще и рекламирует подгузники и эти свисточки, которые вставляют младенцам в задницы, чтобы они пропукались… Как они там назывались, “Ветерок”? – Бабби посмотрела на Дафну, запрокидывая голову и хмурясь.

Волосы Дафны волнами выбивались из пучка, а ее ботинки стояли рядом с бассейном, пока она аккуратно выписывала что-то большими пальцами ног на воде. Она была не слишком худой: у нее были бедра, округлости и ложбинки. Но что меня в ней поражало, так это качество, которое в себе я раскрыть не могла. Дафна была очень яркой. Практически ослепительной.

– Стиль у нее офигенный, да? Эти ботинки Bottega везде раскупили. А платье от Cecilie Bahnsen? Ну, не могу! Напоминает сериал «Убивая Еву». Наверняка у нее гардеробная размером с магазин Hirshfield, – добавила Бабби вполголоса. – Когда ты такая богатая, то можешь идти на риск в плане одежды. Тебе не приходится иметь дело с базовым черным.

– А откуда она? – я не придумала вопроса получше.

– По-моему, она из эмигрантов первого поколения то ли из Албании, то ли из Боснии, или еще откуда-то с Балкан. Акцент у нее такой волнообразный. Ее мама была экономкой или садовницей, или кем там работают люди, у которых есть ключ от всех дверей в доме?

– Женщина-дворецкий? – неуверенно ответила я.

Бабби помотала головой. – Она работала в нескольких богатых семьях с историей, которые жили в центре. А Дафна помогала ей наводить порядок в гардеробных, пока не стала достаточно взрослой, чтобы устроиться работать в продажи. Знаешь, как Ким Кардашьян работала у Пэрис Хилтон принеси-подай в гардеробной? Вот так и Дафна. Начала с нуля, трудом пробила себе путь наверх и теперь рулит. Может построить Эйфелеву башню из французских тостов, получает в подарок сумки Chanel, всегда отлично выглядит и только что объявила, что разрабатывает капсульную коллекцию для Revolve. С детьми.

Я нервно засмеялась, в шоке от того, что кто-то, имея детей, может быть таким продуктивным. – А сколько у нее детей?

– Двое. Близнецы. Вивьен и Хадсон, – ответила Бабби. – Мне стыдно, что я об этом знаю, но это так. Дети – это часть ее фишки. Мужа она тоже иногда в это втягивает. Как его там, Кип? Он что-то вроде заведующего финансами. Разумеется. Типа богатенького мальчика из студенческого братства… Симпатичного, но только в плане одноразового секса в общаге без обоюдного согласия.

Я прищурилась, пытаясь представить, что она имела в виду.

– Ну ладно, да… Я ненавижу, когда люди такие идеальные, а ты? – Бабби пялилась на спину Дафны. Она не была загорелой, но словно светилась изнутри.

– О боже, да, – улыбнулась я, пытаясь скрыть растущее чувство собственной неполноценности. А когда Бабби ушла делать свою работу, достала телефон и написала Сету и Виго. Я приняла их предложение. Мне хотелось повременить до конца недели, но я не умела ждать и слишком переживала, что они передумают.

Я должна была знать, что у меня была работа, пусть даже сомнительная и не способная покрыть стоимость учебы в Нью-Йорке. Я хотела, чтобы моя семья и люди, которые меня окружают, знали, что я на что-то гожусь. Может, я и не была какой-то добившейся успеха своими силами модницей, побеждавшей в игре материнства, но я была кем-то. Я была человеком, который больше всех нуждался в этом знании.

Закончив с обедом, я направилась к лифтам длинным путем, мимо места, где сидела Дафна. Кубики льда в ее пустом стакане ненадежно балансировали один на другом, словно выброшенные игрушки у Романа в шкафу. Я ощутила странное чувство: что-то вроде досады, смешанной с радостью. Даже если я больше не встречу Дафну, именно она видела меня в моем самом уязвимом состоянии. Мы разделили этот момент, и он навсегда останется настоящим. Я прикусила уголки губ, готовых расплыться в улыбке, и отправилась домой.

Глава седьмая

Марина ушла от нас в три пятнадцать, ни секундой позже. Я приготовила ужин, убралась на кухне, покормила и выгуляла Рыжика, помыла двух детей, убила трех тараканов и отправила четыре злобных сообщения Илье. Взяв дело в свои руки, я поискала в Интернете домашние средства для борьбы с насекомыми и нанесла смесь из сахара и буры[16] вдоль плинтусов, под шкафчиками и вокруг раковин.

– Мне все время неудобно! – Роман дергался и крутился. Он никак не мог успокоиться, хотя на часах было уже гораздо больше девяти вечера. Я уже почти час провела у него в комнате. Милашка Феликc в неестественной позе лежал в колыбельке у нас за спиной. Я накрыла сына утяжеленным одеялом и снова попыталась выскользнуть из комнаты.

– Ладно, теперь я точно пошла.

– Мамочка! – Роман резко обхватил меня за талию.

– Что? – прошептала я.

– Я боюсь.

– Чего? – спросила я, глядя на его светящийся фиолетовый ночник, из-за которого казалось, что я наелась галлюциногенных грибов.

– Ты умрешь раньше, чем я? – Он сосредоточенно моргнул.

Мое сердце упало.

– Нет, никто не умирает, – соврала я, понимая, что придвигаюсь к нему вместо того, чтобы уходить.

– Нет, в смысле, я имею в виду, что однажды ты умрешь, и папочка умрет, и Феликс умрет.

– Да не будет такого! – остановила я его. – Я тебя люблю, и ты здоровый, и мамочка, и папочка…

– Умрет первым, потому что он старше мамы, – сообщил мне Роман, трогая пальцами. – Я тебя так люблю. Я так расстроюсь, когда ты попадешь к Рэю.

– К Рэю? – Я озадаченно на него посмотрела.

– Ну, ты туда попадаешь, когда умираешь. К Рэю, – терпеливо объяснял он. И тут до меня дошло, что мой четырехлетний сын неправильно понял и запомнил слово «рай». Рэй.

– Кто тебе такое рассказывает? Марина? В детском саду?

– Ой, мамочка… – Он не ответил. – Не старей… – Роман начал засыпать.

– Ты в полной безопасности, и мама всегда будет рядом, – шепотом успокоила его я.

– Можешь меня почесать? – Он перевернулся и задрал пижамную рубашку, подставляя мне спину, словно избалованный домашний кот. Я два раза в день чесала Романа щеткой, чтобы помогать ему сосредоточиться, но она оказывала на него стимулирующий эффект, так что я старалась не использовать ее перед сном.

– Как насчет небольшого массажа? – предложила я.

– Большого, – ответил он, и я не смогла отказать.

– Ниже. Немного назад. Еще. Стоп. Спереди. С боков. Лицо.

– Лицо? – рассмеялась я.

– Папа массирует лицо и уши, – сонно ответил он.

Мне очень не хватало папы, который разделил бы со мной вечерний массаж и облегчил бы эмоциональную нагрузку. Я изо всех сил напоминала себе, что Илья работает во благо всех нас и что он вряд ли мечтал проводить вечера, контролируя целую толпу работников, отличающихся сложным характером. Как только Роман уснул, я взяла на руки Рыжика и положила его на одеяло сына. Мне хотелось, чтобы он спал там, у него в ногах, как собаки из фильмов, которые налаживают особую связь с трудными подростками и меняют их жизнь навсегда. Но Рыжик, похоже, не собирался этого делать. Он спрыгнул на пол и оказался возле меня.

Мне всегда казалось, что заводить собаку, а потом ребенка – это как будто влюбиться в кого-то нового, когда еще живешь с бывшим. И, по-моему, Рыжик разделял мои взгляды. Конечно, он насмотрелся на прыжки Романа на диване и уже знал, что достаточно было закрыть глаза в его присутствии, и он мог легко оказаться в собачьей инвалидной коляске. Но было еще кое-что. Он считал себя моей и только моей собакой. А дети были просто незваными гостями.

Как только я попыталась, словно спецназовец, выползти из спальни мальчишек, Рыжик сразу же побежал за мной. Наконец, мне удалось устроиться в своей собственной постели, с собакой в одной руке и ноутбуком в другой. Мне нужно было кое-что сделать. И Бабби, и моя новая знакомая мамочка, Сари, звучали так, словно за мной пришла бы служба опеки, если бы я хотя бы не погуглила Эбингтон. На сайте школы было написано, что дни открытых дверей уже проводятся. Ограниченное число детей могло получить финансовую помощь, а сама школа располагалась всего в паре километров от тараканьей дыры Кена. Потом я бездумно взяла в руку телефон и обнаружила, что смотрю на страницу поиска в «Инстаграм». Я медленно начала вводить буквы… S-W-E… еще до того, как я дописала слово, прямо под аккаунтом Sweetgreen появилось лицо Дафны. Я почувствовала настоящий прилив восторга, открыв ее страничку. Частные пляжи, президентские люксы и подносы с отельной едой, ломящиеся от экзотических фруктов. Еще там были доски с мясными нарезками, замки до потолка из папье-маше и детские бенто, в которых лежали изысканные десерты. Карусели и костюмированные балы, бутылки ледяного шампанского, прокачанные машины и, конечно, одежда: плащи, платья, туфли и сумочки. Настоящее порно в мире покупок, образа жизни и отдыха, фуд-порн и, время от времени, туалетные селфи в бикини, которые балансировали на грани порно как такового.

На фотографиях Дафна выглядела более миниатюрной, чем на крыше. Пор на ее лице словно не существовало, как будто на нее напал гигантский ластик. Я старалась не слишком обращать внимание на подписи, потому что они напоминали фразы из настольного календаря «Цитата дня».

Уже готовая поморщиться, я вдруг наткнулась на пост, в котором она изливала душу с неидеальностью, которую редко можно встретить среди инфлюенсеров ее уровня. Она упоминала вещи, о которых женщины нечасто говорили: борьбу с депрессией, недовольство собственным телом, аутоиммунный тиреоидит, провалы в воспитании детей и чувство вины из-за того, что она предпочитала посмотреть Netflix вместо того, чтобы потрахаться с мужем.

Само слово «инфлюенсер» мне было знакомо. Я придумывала подписи для соцсетей некоторых из них, когда они работали с брендами, которые меня нанимали. Но, вероятно, из-за того, что я знала, какие махинации стоят за их постами, они никогда не были мне интересны. А Дафна чем-то отличалась. Чем-то, что невозможно было не заметить. И неважно, волновали ли тебя ее сумочки Balenciaga, неудачный ботокс или флешмоб «возьми обед с собой». Она притягивала тебя. И, похоже, комментаторы были со мной солидарны.

– А где другие честные записи о материнстве? – комментировал один из подписчиков.

– Посылаю тебе любовь и свет, моя королева, – писал другой.

– Ты спасаешь мою жизнь, – добавлял третий.

Помимо автобиографического контента и рекламных постов для марок от Prada до Pampers, в ее блоге можно было увидеть фото близнецов, мальчика и девочки, которые выглядели немного старше Романа. Большеглазые и круглолицые, они были сфотографированы со всевозможных углов в высоком разрешении, и публикаций с ними было так много, что через пять минут я уже была уверена, что узнала бы их в толпе. И хотя я бы никогда не решилась выкладывать фотографии своих детей так, как она, с точки зрения бренда они служили своеобразным заземлителем. Какими бы безумными ни были некоторые из ее публикаций (например, она не боялась запостить свое фото на байке с сумкой Birkin), Дафна все равно была мамой с теми же проблемами, что и у других.

Листая ее страницу, я осознавала, что она стояла у истоков почти всех самых модных трендов. Она носила оверсайз-пиджаки в стиле восьмидесятых с гигантскими подплечниками, нейлоновые трико с носками, тренчи из лакированной кожи с просвечивающими сетчатыми футболками, цилиндры, котелки, канотье и сомбреро. И все это – много лет назад.

После того, как я познакомилась с Дафной в реальной жизни, мне было сложно объективно оценить ее страницу. Я пыталась найти в ней ту женщину, которую увидела лично, но, не считая ультрамодного стиля, ее там не было. Это был кто-то другой.

В жизни она была саркастичной и озорной, почти агрессивной. А онлайн она была мягче и женственнее. Что-то в ее постах говорило о том, что это было для нее лишь шуткой, отчего она понравилась мне еще больше. Она заигрывала с толпой, не оправдываясь. Она определила для себя, какие у нее читатели, и обращалась к ним с гламурной изюминкой. Она делала то же, что и я. Но, в отличие от меня, она не работала на бренды. Она сама была брендом. Пролистав больше четырех тысяч постов, я хотела еще. И тогда я открыла электронную почту и начала печатать.

– Ребята, вашему продукту нужно лицо. И, по-моему, я его нашла, – написала я Виго и Сету.

Глава восьмая

– «ПогодаДляСвитера365»? Так ее зовут? – спросил Сет, когда мы встретились на следующей неделе. Он вручил мне чайный сбор, который собирал последние минут двадцать. – А как она себя называет в жаркую погоду?

– Надеюсь, я не перегибаю палку, но мне кажется, что эта женщина могла бы… – Я замолчала и сглотнула, когда увидела, что из чашки на меня смотрит трехцветная кошка, сделанная из пенки и какао.

– Это горячий чай, – сказал Сет с улыбкой.

– Ага, но кошка… Выглядит практически как настоящая! – Я не могла поверить своим глазам.

– Нет, его так зовут. Горячий Чай, – прервал молчание Виго.

– Я – кошачий папочка. У меня еще есть Анкимо, Боуи и Рейчел Мяудоу. Но Горячий Чай – самый красивый. Боуи – одноглазый, а остальные двое – корниш-рексы, поэтому больше напоминают сырые куриные грудки с усами.

– Ясно, – ответила я, глядя на Виго и спрашивая себя, как, черт возьми, они вообще могли подружиться.

Было чуть больше девяти утра, довольно ранний час для офиса «Матча Питчу». Кроме двух бариста, которые готовили ресторанчик к открытию, там больше никого не было. Сет провел в офисе всю ночь, разрабатывая новые рецепты, и сказал, что нам надо встретиться как можно раньше, чтобы обсудить «дальнейшие шаги». Одетый во фланелевые пижамные штаны и красные тапочки в виде Элмо[17] и с прической, как у футболиста из молодежной лиги, Сет, казалось, с каждым разом был все ближе к нервному срыву.

Виго развернул «Инстаграм» Дафны на ноутбуке и показал его Сету. Я работала с ними уже больше недели, и впервые за это время мне удалось удержать их внимание. Его заинтересовало фото Дафны, на котором она позировала, стоя на коленях на носу яхты где-то на юге Франции. Подпись гласила: «Чувствую себя хитрюнгой, и мне по крену!»

– Описания – просто супер! – воскликнул Сет.

– Нет, они ужасны, – низким голосом ответил Виго.

– Мне тоже так сначала показалось… – Я сжала губы. – Но это лишь на первый взгляд. Она смеется над собой. И, что немаловажно, она – самая влиятельная мама в городе. Тут есть элемент самоосмысления. И это ее секретный ингредиент.

Напевая себе под нос, Сет продолжил листать страничку Дафны, пока Виго что-то набирал на телефоне.

– Я пробиваю ее через «Старшут», – пробурчал он. – Это платформа, которая делает подсчеты для маркетологов. На ней есть калькулятор инфлюенсеров. То есть количество лайков, комментариев и репостов, поделенное на общее число подписчиков, а потом – на количество публикаций. Виго объяснял медленно, как будто говорил с парочкой иностранных студентов по обмену. Вдруг его лицо засияло.

– Неплохо. Ее рейтинг вовлеченности – 1.97, и это достаточно много, учитывая, что она не знаменитость, и я раньше о ней не слышал.

– Ты не ее аудитория. Она постит для мамочек! – сказала я.

– Есть одна проблема. – Виго вдруг поднял на меня свои глаза с нависшими веками. – У нас нет денег на такую девицу, как она. Скорее всего, она берет штук по тридцать за публикацию. И от двух до трех сотен тысяч за полноценную кампанию.

Сет открыл рот от удивления.

– Реально? Может, мне стать инфлюенсером?

– Я бы на тебя подписалась, – ответила я.

Мне всегда казалось безумием, что позировать на фоне кукольно-розовых стен и снимать видео в ванных, полных зефирок, стало настоящей карьерой в XXI веке. Но я наблюдала, как обычные люди строили свои маленькие империи, кадр за кадром, тост с авокадо за тостом с авокадо. Я видела своими глазами, как большие компании соглашались компенсировать расходы онлайн-знаменитостей, который брали за один пост больше, чем я получала за целый год.

– А близнецы – ее? – уточнил Виго.

Я засмеялась.

– Не думаю, что это маленькие актеры.

– Я боюсь близнецов, – сказал Сет.

– Окей, я понял, – сдался Виго, – но некоторые из подписей… Ой-вей! – заворчал он.

– Подписи я могу подогнать под наши цели, если нам удастся ее заполучить, – пообещала я.

Виго посмотрел на Сета, потом снова на меня, все еще переваривая информацию. Наконец, он расплылся в улыбке. – Давай заманим ее к нам.

Около недели мы вели переговоры с агентами Дафны. Наконец, они сообщили, что ей может быть интересно наше предложение. По счастливой случайности, у нее не было ни конфликтов, ни эксклюзивных контрактов ни с бомбочками для ванны, ни с продуктами из каннабидиола. Но за фотосессию на полдня, два интервью, один пост в ленте и сториз из трех кадров ее агентство просило сто пятьдесят тысяч. Пообщавшись с инвесторами «Матча Питчу» и вложив еще десять тысяч, которые он выжал из своих родителей, Виго смог собрать пятьдесят тысяч, пять процентов из которых ушли бы на внутренние издержки. Это было лучшим, что ему удалось сделать. Дафна вежливо отклонила предложение.

Глава девятая

Едва мы с Романом пересекли порог школы Эбингтон, я почувствовала, как у меня подскочил адреналин. Я с трудом выделила время, чтобы его туда привести, и теперь, встретившись лицом к лицу с идеальными мамами, входящими и выходящими из этого похожего на Хогвартс здания, понимала, что влипла.

Мое сердцебиение немного успокоилось, когда мы вошли внутрь. Несмотря на суровый фасад, Эбингтон был ярким и теплым. В его коридорах витали ароматы тостов с маслом и новых книг. Классы можно было увидеть через большие панорамные окна. Я начала размышлять о том, какой могла бы стать моя жизнь, если бы родители вложились в мое образование.

– Поздравляю и приветствую! – произнесла маленькая женщина в очках Iris Apfel. Она стояла перед гигантским баннером со словами «Не мечтай об этом, живи этим».

– «Шоу ужасов Роки Хоррора»?[18] – легкомысленно воскликнула я.

– Почти уверена, что это высказывание Элеоноры Рузвельт, – возразила она.

Я, в свою очередь, была почти уверена, что это Тим Карри, но решила не спорить.

– Это Роман Чернофф. Он пришел на детский праздник, а я – на день открытых дверей для родителей.

– Ну, как мы говорим родителям наших потенциальных учеников, это не совсем праздник. – Она дала мне нагоняй бодрым тоном. – Мы предпочитаем называть его детским визитом.

– Ах, разумеется, – покраснела я, вспомнив выражение, которое использовал сотрудник Эбингтона, когда разговаривал со мной по телефону.

– На какое время вы записаны? – спросила она. Хоть эта женщина и вела себя тактично, я видела, что она сканировала меня на предмет часов «Ролекс» или других символов статуса, которые намекали бы, что я способна сделать щедрый вклад в ежегодный фонд школы.

– Я – Мэрилин, декан младших классов, – улыбнулась она, теребя простые жемчужные бусы, которые надела под клетчатую рубашку и кашемировый кардиган. – Если вы не против, то оставьте ваши контактные данные Норме, – она дала знак седовласой женщине, одиноко сидящей в углу, – а потом идите к комнате Манделы.

Она указала в глубь коридора своими крошечными, словно кукольными, пальчиками. Мэрилин напомнила мне ту маленькую женщину из телесериала «Морская полиция: Лос-Анджелес», которая всегда давала указания команде.

– Я не хочу на праздник! – захныкал Роман, когда мы заходили в обитый деревянными панелями конференц-зал, полный родителей, сидящих на складных стульях со стоическими лицами.

– Это детский визит, – спокойно поправила его я, глядя на других родителей в поиске одобрения.

– А кого я посещаю? – дал отпор он.

– Знаешь… Я сама не в курсе, – засмеялась я, надеясь, что кто-нибудь придет мне на помощь. Но толпа продолжала молчать и избегала зрительного контакта, как кучка пятнадцатилетних девочек в коридоре Федерации планирования семьи. Словно по договорённости, на всех родителях были серые свитера, темно-синие костюмы или жемчужные ожерелья, как у Мэрилин. Каждый казался более напряженным и взволнованным, чем предыдущий.

Из-за того, что мест для новых учеников было меньше дюжины, а у детей, старшие братья или сестры которых уже учились в школе, было преимущество, они готовы были к войне. Я тоже, но в меньшей степени.

– Мег? – позвал меня знакомый голос. Я обернулась и увидела сидящую в углу Сари. Сегодня вместо хлопкового шопера она отдала предпочтение утонченной сумочке от Chanel. А волнистые волосы решила уложить в стиле Хизер Локлир[19]. Она выглядела так, словно проснулась пораньше, чтобы щеткой Dry Bar сделать прическу «космо». Сари жестом пригласила меня сесть рядом.

– Я проснулась пораньше, чтобы сделать «космо» Dry Bar. Смотрится не слишком? – спросила она шепотом, трогая волосы.

– Выглядишь отлично, – уверила ее я.

Сари улыбнулась.

– Я хотела сделать такую укладку и Уэверли, но у нее слишком тонкие волосы, и ничего не держится, – призналась она, глядя на дочь. – Скажи «привет», милая, – проинструктировала она девочку. Уэверли посмотрела на меня ледяным взглядом, а затем сделала жест рукой, как будто стреляет в меня. Когда воображаемая пуля зацепила мое ухо, во мне окрепла вера в возможность поступления Романа.

– Нервничаешь? – спросила Сари. – Я вот не в своей тарелке.

Прежде чем я успела ответить, она наклонилась ко мне и начала шептать.

– Ты знаешь, что цена становится в два раза выше, когда они поступают в старшие классы, да? А еще они хотят, чтобы ты каждый год делала пожертвование.

Она обвела взглядом комнату, оценивая конкуренцию.

– Ты знала, что они нанимают следователей извне, которые их консультируют по поводу твоих денег? Безумие. Вы еще что-нибудь рассматриваете?

– Пока только эту школу, – через силу улыбнулась я и тут же поняла, что ответила неправильно.

– Девочка моя! Что я тебе сказала, когда мы в последний раз разговаривали? Тебе надо выстроить целую сеть. Вы же не поступите во все школы. Никто не поступает, если он, конечно, не безумный миллиардер или типа того. А ты ведь не сумасшедшая миллиардерша? – она вдруг замолчала, проявляя ко мне больший интерес, чем когда-либо. Я рассмеялась.

– Нет, я просто сумасшедшая.

– Ой, слава богу. Нам тут нужны нормальные люди. – Сари сделала паузу. – Под нормальными я, конечно, подразумеваю нормальных богатых людей. Я не говорю, что ты бедная. Знаешь, я ведь в Бруклине живу, – напомнила она, произнося название района так, словно это было венерическое заболевание.

В этот момент Мэрилин заглянула в дверной проем. Ее сопровождали две женщины помоложе, которые держали в руках папки с листами бумаги.

– Ладно, родители, время попрощаться с вашими маленькими исследователями. Мы совершим тур по школе, а они нанесут визиты. Мы разделим детей на группы по три человека и…

Я увидела, как она теряет нить мысли, уставившись на Романа, который прислонил свой бейджик к глазам, словно цензуру на фото. У меня заколотилось сердце, а она продолжила свои разглагольствования.

1 Историческая дорога в США, сыгравшая ключевую роль в освоении Дикого Запада.

2 Украинский ресторан.

3 Магистраль, знаменитая своей загруженностью.

4 Праздник совершеннолетия у иудеев.

5 Название популярного снэка.

6 Jenga Tower – настольная игра, в которой игроки вытаскивают по одному бруску из башни, стараясь, чтобы она не упала.

7 Сервис доставки еды.

8 Европейские закусочные в Нью-Йорке.

9 Город до сих пор привлекает туристов благодаря т. н. Розуэлльскому инциденту – городской легенде о крушении НЛО в 1947 году.

10 Персонажи из «Улицы Сезам».

11 План питания, ставший популярным в начале 2000-х.

12 По аналогии с сетью ресторанов TGI-Friday’s.

13 Писательница, в первую очередь известная своим романом «Интервью с вампиром».

14 Популярный для шопинга район в Лос-Анджелесе.

15 В США дети сначала учатся в дошкольной группе (preschool), а потом идут в детский сад (kindergarten), который является частью школы.

16 Тетраборат натрия, используется для очистки от ржавчины.

17 Персонаж «Улицы Сезам».

18 Культовый мюзикл 1975 года с Тимом Карри в главной роли.

19 Актриса и продюсер.

Продолжить чтение